Читать онлайн День зимнего солнцестояния

Unai Goikoetxea

Solsticio de invierno

Copyright © 2024, Unai Goikoetxea

© Е. Путевская, перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Соне,

свету, озаряющему мой путь

1

Мирен Сарандона старательно устанавливала красно-белое ограждение муниципальной полиции Бильбао, строго следуя инструкциям из служебного руководства. Она крепко сжимала зубы, чтобы напарник не заметил, как они у нее стучат.

«Давай же, Мирен, сначала один круг около тела, потом второй, пошире, – для кордона безопасности», – повторяла она себе, пока слезы катились по ее щекам.

«Не позволяйте зевакам получать полный обзор места преступления».

Она вспоминала фразу инструктора с курсов подготовки в Аркауте, словно мантру. Азбука установки периметра безопасности.

Закончив, Мирен вернулась к патрульной машине. Она подняла взгляд и увидела угрожающе нависшие черные тучи, которые уже начали накрывать город. Скоро погода совсем испортится.

– Ты в порядке? – спросил Клаудио и кивнул в сторону трупа.

Опытного полицейского дали Мирен в напарники сразу же после поступления на службу. Спокойствие и сдержанность Клаудио стали идеальным противовесом природной горячности и нетерпеливости, которые так часто брали верх над молодой сотрудницей.

– Да.

Девушка изо всех сил старалась не показать своей слабости, хотя внутри была раздавлена. Образ тела, прислоненного к фонарному столбу на причале, преследовал ее.

– Знаешь, ничего, если ты поплачешь. – Клаудио положил руку на плечо напарницы. – Крики, рвота – не стоит сдерживаться. Это нормальная реакция даже для ветерана вроде меня. Особенно на фоне всей этой кровищи.

Полицейский перевел взгляд на старый причал, и Мирен заметила, как задрожала его нижняя губа в конце фразы. Свет уличного фонаря окутывал сцену ореолом нереальности. Казалось, время там застыло, поглощенное утренним туманом. В этот момент внимание полицейской привлекла чайка, погружавшая свой длинный оранжевый клюв в обнаженный отливом ил. Не раздумывая, девушка схватила камешек и метким броском спугнула птицу.

Вдалеке, за площадью Саградо Корасон, показались несколько патрульных машин, заливающих зимний рассвет одного из районов Бильбао светом мигалок и ревом сирен. Вскоре место преступления заполнится людьми в форме. Эрцайнца[1] ворвется сюда так же стремительно, как Седьмой кавалерийский полк генерала Кастера в вестернах шестидесятых. Она возьмет расследование в свои руки, отведя местной полиции роль статистов.

Это приводило Мирен в бешенство. Она готовилась к экзаменам в обе структуры – автономную и муниципальную полицию, но не прошла последний этап отбора в Эрцайнцу, психометрический тест.

«Каких же людей они ищут? – раздраженно спрашивала она себя. – Им что, только Робокопы нужны?»

В итоге ей пришлось довольствоваться должностью сотрудника ППС при мэрии Бильбао. Жаловаться было не на что, конечно, и она старалась этого не делать в присутствии семьи и друзей: некоторые из них и вовсе не могли найти работу. Но все же она была криминалистом. Выписывать штрафы и регулировать движение на улице не было пределом ее мечтаний. Ей хотелось активно участвовать в расследованиях. В глубине души она знала, что ее долг – ловить убийц, преступников, монстров, что так часто терзали ее в ночных кошмарах из детства.

– А где сосед? – спросила девушка, не отводя взгляда от приближающегося кортежа.

– Это уже не наше дело, – явно чувствуя себя неловко, ответил Клаудио. – Не забывай о пределах наших полномочий.

Увидев нахмуренные брови и решительный взгляд Мирен, старший товарищ тяжело вздохнул и направился к дороге, которую вскоре должны были заполнить патрульные машины.

– Делай, что хочешь. Он там, на ступеньках, – кивком указал на соседа мужчина, одновременно выходя на середину дороги с поднятыми руками, привлекая внимание коллег. – Я пока займусь этими. У тебя две минуты.

Мирен побежала через дорогу. Мужчина сидел на грязных ступеньках в обнимку с собакой, уставившись в землю и бормоча что-то невнятное. Это он сообщил в полицию о найденном у реки трупе.

Она присела перед ним на корточки: с одной стороны – чтобы установить зрительный контакт, с другой – чтобы ее не было видно из-за стены, заслонявшей лестницу. Мужчина поднял голову. Слезы прочертили две широкие дорожки на его лице. Он был страшно бледен и выглядел потрясенным.

– Сигарету? – Мирен протянула ему пачку Винстона.

– Спасибо, – односложно ответил он, потянул сигарету из пачки и дождался, пока девушка поднесет к ней зажигалку.

Сделав пару затяжек, он растерянно огляделся, будто не понимая, где находится.

– Как вас зовут?

– Маноло… Маноло Альварес.

– Хорошо, Маноло. Я агент полиции Сарандона. Вы можете рассказать мне, что именно видели?

– Так вот это и видел. – Он показал рукой на причал. – Этот кошмар! – выдавил он, едва сдерживая рыдания.

Мирен похлопала его по плечу, стараясь утешить.

– Все хорошо, попробуйте успокоиться. Во сколько вы нашли труп?

– Я каждое утро в полшестого выхожу погулять с Кайку. – Маноло вытер слезы и погладил собаку. – Я живу здесь, наверху, рядом с вокзалом Ренфе. Мы всегда ходим по одному и тому же маршруту: сначала спускаемся к зданию Соньяр, затем гуляем до конца набережной Лас Сиргерас и возвращаемся обратно.

– Вы видели что-нибудь подозрительное во время прогулки? – спросила Мирен. – Помимо трупа, разумеется.

– Нет, ничего такого.

– Может, встретили кого-то? Заметили машину? Постарайтесь вспомнить, Маноло. Любая, даже самая незначительная деталь может оказаться ключевой для расследования.

– Нет, агент, простите. На улице в тот момент были только мы с Кайку, – подавленно ответил он.

– Хорошо, спасибо, что сообщили. Посидите пока здесь, скоро мои коллеги подойдут, чтобы задать вам еще несколько вопросов.

Девушка встала и направилась к группе полицейских, собравшихся у причала.

Среди них был Клаудио, слушавший указания офицера. Несмотря на эмоциональное потрясение, Мирен не удалось сдержать циничной ухмылки, когда она заметила, как рьяно кивают головами на каждое слово начальника остальные. Дележ пирога был в самом разгаре. Вскоре собрание закончилось, и члены группы разошлись выполнять поставленные перед ними задачи.

На улице уже начали собираться местные жители. Некоторые выстроились за ограждающей лентой и изо всех сил тянули шеи, стараясь разглядеть, что же творится на причале.

Клаудио взял напарницу под локоть и повел к машине.

– Кто это был? – спросила она.

– Уго Отаменди. Ты вряд ли его раньше встречала, потому что этот мерзавец появляется только на громких делах. Он как карьерный плющ, – Клаудио открыл багажник, – тихо стелется, пока не найдет для себя идеальную опору. Но как только находит – а поверь, такие всегда ее находят, – то растет без остановки. Прет вверх по головам, и ему плевать, кого он задавит по пути.

Мирен внимательно посмотрела на напарника. Тот сжал губы и покачал головой, затем резко захлопнул багажник, словно пытаясь унять бурю кипящих внутри эмоций. Девушке редко доводилось видеть его настолько на взводе. Она не раз задавалась вопросом: почему такой грамотный и опытный полицейский, как Клаудио, так и не поднялся выше звания старшего агента[2]. Его комментарий об Отаменди развеял все сомнения: он просто не хотел погружаться в мутные воды карьерных игр.

– Это жестокое убийство – благоприятная почва для его амбиций, – продолжил он, передавая напарнице один из двух светящихся жезлов, которые взял из машины. – Садись. Наш дорогой субофицер[3] поручил нам регулировать доступ к причалу Олабеага.

Недолгий путь агенты провели в глубоком молчании. Они проехали мимо террасы ресторана Эль Каргадеро де Бильбао – стильного заведения, расположенного прямо над рекой. Идеальное место для летних встреч, куда подруги не раз пытались затащить Мирен на коктейль в надежде познакомиться с каким-нибудь представителем чопорной бискайской элиты, прибывающим к частному причалу по воде. Напротив, на небольшом холме, возвышался величественный стадион Сан-Мамес.

Однако в тот ноябрьский день ни один из пейзажей, открывавшихся взгляду агентов, не смог бы изгнать ужас от сцены, свидетелями которой они стали на причале Олабеага.

Они вышли из машины, чтобы перекрыть въезд в квартал.

Он только начал проваливаться в сон, как вдруг раздался звонок. Андер Креспо резко дернулся, пытаясь дотянуться до телефона, и едва не свалился на пол.

– Алло? – ответил он сиплым голосом.

Ужасная головная боль, от которой ему все не удавалось избавиться, преследовала его уже два дня. Он помассировал себе лоб. На том конце провода послышался кашель.

– Креспо, это ты?

Даже сквозь сонное оцепенение, окутавшее его сознание, Андер безошибочно узнал голос субкомиссара Торреса. В его тоне звучала смесь презрения и власти, что делало его манеру речи уникальной. Это был серьезный до мозга костей человек.

– Да, сеньор. Я прилег подремать после суточного дежурства. – Андер быстро взял себя в руки.

– Потом поспишь, – резко оборвал его Торрес. – Немедленно отправляйся на причал Олабеага. У тебя новое дело. Убийство.

– Так сейчас же смена Олано и Хименеса. – Андер прищурился, вглядываясь в мерцающие цифры будильника.

– Знаю, ты только что отработал неделю дежурств, и твоя группа и так ведет сразу несколько расследований, но этот случай ставим в приоритет. – Он замолчал, сделал глубокий вдох и продолжил: – Олано и Хименес не сообразят даже, с какой стороны подойти к этому убийству, так что передайте им ваши текущие дела и немедленно беритесь за это.

По его тону Креспо понял, что спорить бессмысленно.

– Хорошо, шеф, буду через двадцать минут.

– Через десять, – поторопил его Торрес и повесил трубку.

Десять минут спустя «ауди А3» мягко скользила по извилистой дороге, огибающей склон горы Кобетас на пути в Басурто, а Андер Креспо все еще прокручивал в голове недавний разговор.

«Жестокое убийство» – так охарактеризовал его начальник. На лице мужчины появилась усталая ухмылка. Действительно, Олано и Хименеса на подобные дела обычно не ставят: им привычнее заниматься административной работой и мелкой рутиной. Оба продвинулись по службе скорее по инерции или, если быть совсем уж честным, благодаря связям с вышестоящим руководством. Разбой, поиск пропавших – это им еще по зубам, но вот вести дело об убийстве с множеством подводных камней и тонкостей – это совсем другая история. Добавим сюда бесконечные часы работы, которые могут и не принести результатов. Дело зайдет в тупик, а материалы будут пылиться в коробке с надписью «НЕ РАСКРЫТО».

Резкий гудок клаксона вернул его к реальности. Светофор уже загорелся зеленым, а водитель сзади, похоже, не был готов ждать ни секунды. Включив первую передачу, Андер продолжил спуск по Кастрехане, краем глаза посматривая на отражающееся в зеркале заднего вида насупленное выражение нетерпеливого автомобилиста. Слева, за кронами деревьев, уже виднелась крыша больницы Басурто.

Мужчина сосредоточил внимание на дороге. Асфальт был мокрым от дождя, и нервозность водителей, и без того раздраженных с утра, только усилилась. Многие едва успели проглотить обжигающий кофе или наспех съесть пару тостов, прежде чем оказались в хаосе из машин, света фар и визга шин. Напряжение нарастало стремительно.

Над этим пестрым океаном из огней и автомобилей возвышалась бронзовая статуя Иисуса Христа, давшая название площади Саградо Корасон. Фигура, устремившая взгляд в сторону Гран Виа де Дон Диего Лопес де Аро, стояла на массивном сорокаметровом цоколе из тесаного камня. За ней громоздился невзрачный восьмиэтажный офисный комплекс, который местные жители называли просто «Трафико», – в его стенах располагалось региональное управление Главного департамента дорожного движения.

Поток машин, сопровождаемый раздраженным гулом клаксонов, двигался рывками. Наконец Андeр въехал на просторную кольцевую развязку около здания и повернул в сторону Олабеаги. На съезде его остановила, взмахнув светящимся жезлом, сотрудница муниципальной полиции.

– Простите, сеньор, но вам придется развернуться. Дорога перекрыта, – сообщила она.

Андер задержал на ней взгляд. Молодая, красивая, ростом около метра шестидесяти. Темные волосы собраны в хвост, выбивающийся из-под заднего края форменной фуражки. Ее яркие карие глаза уверенно встретили его снисходительный взгляд.

«Новенькая», – надменно подумал он и потянулся к заднему карману джинсов за удостоверением. Но показать его не успел – вмешался напарник девушки:

– Все в порядке, Мирен, пусть проезжает. Это инспектор Креспо из Эрцайнцы.

Щеки девушки вспыхнули румянцем.

– Простите, инспектор, не узнала, – извинилась она.

– Ничего страшного, агент. Спасибо, Клаудио.

Андер коротко кивнул опытному полицейскому, с которым не раз пересекался по службе. Тот молча качнул головой в ответ и дважды хлопнул ладонью по капоту, давая понять, что можно ехать.

Мужчина припарковался в пятидесяти метрах от ограждения. За оцеплением уже толпились десятки зевак. Некоторые украдкой снимали происходящее на телефон, думая, что никто не заметит. Андер смотрел на них с презрением – он прекрасно знал, что не пройдет и секунды, как эти записи окажутся в соцсетях. На что только не идут люди ради лайков и минутной популярности в интернете. Он поднял воротник пальто повыше, чтобы укрыться от внезапно налетевшего холода, и направился к месту преступления.

Ветер трепал белые полотна, закрепленные по бокам причала, и разносил капли ноябрьского дождя повсюду. Между двумя брезентовыми тентами стоял дежурный, ответственный за журнал посещений места преступления. Туда он внес и данные Андера. Тот пересек пластиковый порог и оказался среди криминалистов и судмедэкспертов, которые усердно трудились, фиксируя детали сцены.

Олабеага – один из тех старых причалов, что когда-то использовались для переправки жителей Бильбао или с одного берега реки на другой, или в соседние поселки по обе стороны эстуария[4]. Чтобы добраться до места, где лежало тело жертвы, сначала нужно было пройти под небольшим бетонным навесом, представлявшим собой белую стену с парой прямых квадратных колонн. На них держался козырек с краями карминного цвета.

Один из сотрудников научно-криминалистической службы, одетый в белый защитный комбинезон, фотографировал надпись на стене с разных ракурсов.

– Девяносто четыре слеш семьсот тридцать два, – негромко прочел Андер.

Полицейский обернулся, держа в руках камеру, и кивнул ему в знак приветствия.

– Да, инспектор. Запах аэрозоля еще не выветрился. Граффити совсем свежее.

Мужчина заметил, что потеки краски на земле еще оставались влажными.

– Креспо!

Всего в пяти метрах от него у подножия ведущей к реке лестницы стоял судмедэксперт Хавьер Гамбоа и жестом звал Андера к себе. Он проводил осмотр тела.

Андера охватило внутреннее напряжение – та самая реакция тела, что иногда предупреждала его о неминуемой опасности или, как сейчас, о присутствии смерти. Она срабатывала каждый раз, когда он ступал на место преступления. Опыт не мог отключить эту биологическую тревогу, но давал инструменты, чтобы сдерживать ее.

Полицейский глубоко вдохнул, кивнул Гамбоа и, преодолев мостки, спустился на пару ступенек ниже. У основания неработающего зеленого фонарного столба лежал обнаженный от пояса и выше труп женщины. Чудовищным образом изуродованное тело, обращенное в сторону Сорросы, было залито кровью.

– Убита просто со зверской жестокостью, – сказал эксперт, настраивая зонд, чтобы измерить температуру печени жертвы.

– Это точно. – Андер присел на корточки у ног убитой, достал карманный фонарик и посветил на раны жертвы. Кровь уже засохла и почернела. – Кто-то постарался на славу. Есть данные о времени смерти?

– Навскидку я бы сказал, что жертва скончалась примерно сутки назад, – произнес Гамбоа, почесав подбородок костяшкой пальца в перчатке. – Трупное охлаждение это подтверждает. И смотри сюда. – Он слегка наклонил тело, чтобы показать спину. – Трупные пятна. Первые часы после убийства она пролежала на спине. Смерть наступила вчера, где-то между четырьмя и шестью часами утра.

– Есть предположения, от чего она умерла?

Креспо поднялся и бегло записал в блокнот информацию, которой поделился судмедэксперт. Тот лишь пожал плечами.

– Придется дождаться результатов вскрытия. Взгляни сюда. – Он коснулся шеи жертвы. – Есть следы удушения, но не могу утверждать, что оно стало причиной смерти. По крайней мере, пока не проведу полную экспертизу.

Андер обрадовался, что судмедэкспертом по этому делу выбрали Хавьера Гамбоа. В Бискайе в Институте судебной медицины Страны Басков дежурили трое специалистов, однако он точно знал, что назначение Гамбоа не было случайностью – за ним стояло взвешенное решение руководства. Он считался главной звездой института, человеком с огромным опытом в расследовании убийств. По той же причине Торрес обошел остальных инспекторов и поручил вести уголовное дело именно ему, Андеру.

– Кровь жертвы свернулась. Вокруг ни следа брызг. – Креспо указал на бетонный пол причала.

Куртка, которая все сильнее промокала под непрекращающимся дождем, прилипла к телу, но он почти этого не ощущал. Его зеленые глаза были прикованы к месту преступления, дыхание сбилось от напряжения. До прихода судьи ему предстояло зафиксировать каждую мелочь. Именно детали – порой самые незначительные – часто становились ключом к разгадке преступления.

– Похоже, по какой-то причине труп привезли сюда и оставили, – сказал Андер.

Хавьер снял очки и вытер их маленькой салфеткой, которую достал из кармана комбинезона. Однако через секунду они снова были все в воде.

– Согласен с этой гипотезой. Помнишь о трупных пятнах? Так вот, эта женщина умерла не в Олабеаге. – Гамбоа посмотрел на инспектора сквозь мокрые линзы.

– По крайней мере, не на этом причале, – кивнул тот.

На пасмурном небо Бильбао изредка появлялись небольшие ясные пятна, которые с рассветом превратились в голубоватые оазисы, готовые вот-вот раствориться в черноте небосвода. Северный ветер задул с новой силой, заставляя всех находившихся на причале ежиться от холода.

– Когда примерно будут готовы предварительные результаты вскрытия?

– Скорее всего, завтра или послезавтра, – подумав, ответил Гамбоа. – Но полный отчет все равно будет не раньше субботы. Мне самому надо дождаться результатов токсикологического анализа жидкостей и тканей. Зайди ко мне через пару дней.

Эксперт склонился над телом и заглянул в рот жертвы. У женщины отсутствовали нос и губы, из-за чего ее лицо приобрело жуткое, гротескное выражение и напоминало обнаженный череп, лишенный человеческих черт.

– Здесь что-то есть. – Он осторожно раздвинул челюсти и пинцетом извлек нечто, на первый взгляд показавшееся свернутым листком бумаги. Отложив его в сторону, Гамбоа продолжил осмотр. – Боже мой! – Он в ужасе повернулся к инспектору. – Ей еще и язык отрезали.

Андер нахмурился, записывая новую информацию. Он взял листок, который протянул ему судмедэксперт, развернул его и поместил в пластиковый пакет для улик.

– «Так скверно и презрительно мы друг с другом обращаемся. Н9».

Креспо перевернул пакет, чтобы повнимательнее изучить записку.

– На бумаге нет следов крови – положили уже после смерти. Похоже, текст просто напечатали. – Он сунул пакет в карман куртки. – Отправлю на экспертизу.

– Хорошо, – ответил Хавьер, поднимаясь. Несмотря на внушительную комплекцию (его рост составлял метр девяносто, почти на десять сантиметров больше, чем у Андера), его движения были плавны, а манеры деликатны. Ни грамма неуклюжести.

Он провел рукой по аккуратно подстриженной бороде, чтобы стряхнуть воду.

– Я здесь закончил. Как только прибудет дежурный судья и разрешит убрать тело, я упакую его и отправлю в морг.

Инспектор кивнул. Это была стандартная процедура. Ему слишком часто приходилось бывать свидетелем этой зловещей карусели событий, которая тем не менее не переставала вызывать в нем тревогу и сдерживаемую ярость. Убийцы обрывали жизни, а сами продолжали жить как ни в чем не бывало. Они превращались в безжалостных палачей, уверовавших, что они боги, которым дано решать, кому ходить по этой земле, а кому нет. Кто-то должен был восстановить честь жертв, выяснить правду и добиться справедливости для каждой угасшей души.

Стоя у фонаря, Андер взглянул на противоположный берег реки. По ту сторону острова Сорросаурре, в районе Ибарреколанды, находился его участок.

Дождь и ветер усилились. Несколько сотрудников поспешили натянуть небольшой тент над телом. Андер отошел в сторону и вместе с Гамбоа направился под навес причала. Специалисты научно-криминалистической службы сосредоточились у стены: искали отпечатки и собирали образцы аэрозольной краски. Их работа была кропотливой, они продвигались медленно, стараясь не упустить ни одной детали. Каждый сантиметр места преступления находился под пристальным вниманием опытных глаз.

– Будет нелегко найти здесь что-то существенное, – заметил Гамбоа, угадывая ход мыслей инспектора.

– Пожалуй, – вздохнул Андер.

В этот самый момент двое мужчин зашли за полицейское ограждение. Креспо сразу узнал более высокого из них – это был судья Серрано, магистрат Следственного суда № 2 Бильбао. Его спутник – должно быть, секретарь – держал зонт.

Через четверть часа судья завершил все необходимые формальности и отдал распоряжение о транспортировке погибшей, без лица и имени.

Место преступления постепенно опустело. Исчезло тело, исчезла команда судмедэкспертов, полиция, разошлись даже зеваки, подхваченные неумолимым течением повседневности. Город продолжал задавать ритм жизни, под который убийство превращалось в событие, способное лишь на мгновение приостановить привычный ход вещей, но не изменить его.

На причале остался только Андер Креспо, который, сидя в машине, пристально смотрел на фонарный столб. Инспектор опустил стекло и закурил. Представлял безжизненное тело той женщины и с грустной усмешкой думал о наивности людей, упорно живущих так, словно смерти не существует, будто одно лишь нежелание думать о ней способно сделать их бессмертными.

Он знал, что это не так. Что за все рано или поздно приходится платить. Никто не уходит безнаказанным, и даже самые могущественные не могут купить себе вечность. А эта несчастная женщина покинула мир живых чудовищнейшим образом.

Андер выбросил сигарету в окно. Он не остановится, пока не найдет убийцу. Повернув ключ в замке зажигания, он завел машину и выехал на дорогу.

– Если мы в чем-то и уверены полностью, так это в том, что имеем дело с жестоким и безжалостным убийцей, настоящим монстром.

Креспо разложил на столе в конференц-зале распечатки фотографий, присланных научно-криминалистической службой. На собрании присутствовала вся его команда – знаменитая Четвертая группа по расследованию убийств Эрцайнцы. В нее входили опытный инспектор Педро Гардеасабаль и агенты Микель Альдай и Иван Арреги. Также присутствовал субкомиссар Мигель Торрес, его непосредственный начальник.

– Бедная женщина! – воскликнул Арреги, беря в руки фронтальный снимок, на котором четко были видны увечья на туловище и лице жертвы.

– Личность убитой установлена? – спросил Торрес, стоявший перед большим окном переговорной. За стеклом раскинулся парк Бидарте, на окраине которого расположился изящный особняк XIX века, давший ему свое имя.

С того момента, как улики появились на столе, субкомиссар лишь изредка бросал на них мимолетные взгляды. Остальное его внимание, казалось, было сосредоточено на какой-то далекой точке, которую Андер со своего места не мог разглядеть. Он хорошо знал эту позу начальника, означавшую, что тот перешел в состояние повышенной готовности.

Мужчина покачал головой.

– Мы не обнаружили никаких личных вещей жертвы, и, как видите, – он указал на фотографию, которую держал Арреги, – на ней были только брюки. Мы обыскали карманы, но ничего не нашли: ни ключей, ни кошелька… ничего.

Пока Торрес медленно перебирал фотографии, мышцы его челюсти все сильнее напрягались. Субкомиссар был невысоким, но крепким, с широкими плечами и мускулистыми руками. Он коротко стригся, стараясь замаскировать лысину, ползущую от макушки, словно тонзура[5]. Ему было пятьдесят три, и когда-то он был никем, но за годы службы продвинулся по карьерной лестнице исключительно благодаря собственным заслугам. Торрес, без сомнения, был человеком действия, строгим, но справедливым, и Андер глубоко его уважал.

Субкомиссар положил последнее фото на стол и снова подошел к окну. На мгновение показалось, что его внимание поглотил плотный поток машин, парализовавший проспект Энекури, и черные тучи, которые холодный северный ветер гнал по небу Бильбао.

– Нам хоть что-нибудь известно? – спросил он, повернувшись к Креспо и окинув его пронзительным взглядом карих глаз.

– Мы знаем, что жертва – белая женщина в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Смерть наступила чуть более суток назад, – ответил инспектор, указывая на одну из фотографий. – Отсутствие крови на месте преступления также говорит о том, что произошло оно не там. Причал стал лишь сценой, которую убийца счел подходящей для своей постановки. Это позволяет предположить, что мы имеем дело с организованным и пунктуальным человеком.

– А что по этому граффити? – Альдай показал на другую фотографию. – Тоже дело рук преступника?

Альдай был новеньким в Четвертой группе. Сначала Андер считал, что для расследования ему хватит Гардеасабаля и Арреги, однако реальность быстро поставила его на место: ни один из них не разбирался в экономических или компьютерных преступлениях, а количество дел, требующих знаний в этих областях, росло. Поэтому он отправил запрос на предоставление агента с профилем в IT, и ему назначили парня двадцати четырех лет с несколько загадочным взглядом и абсолютной преданностью делу. Его каштановые волосы до плеч всегда были растрепаны, зато форма – идеально отглажена, без единой складки. «Сразу видно, что живешь с мамой», – подшучивал над ним Гардеасабаль. Отчеты Альдая были точными и всегда сдавались вовремя. Вскоре для Андера он стал незаменим.

– Все указывает на это, – ответил инспектор. – Что наводит нас на новую мысль. Похоже, через послания преступник пытается вступить с нами в диалог. Это тревожит меня больше всего, потому что такая потребность в прямой коммуникации с полицией может указывать на серийного убийцу. А значит, это может оказаться лишь первым преступлением из многих.

Он сделал паузу. Коллеги внимательно смотрели на него. Они знали, что Креспо был одним из самых опытных инспекторов-криминалистов в Эрцайнце.

– В любом случае, – обратился он к Альдаю, – я хочу, чтобы ты выяснил, на что могут указывать эти числа. Свяжись с нашим Центральным управлением расследований, если зайдешь в тупик. В случаях, когда требуется немного поколдовать с данными, я всегда обращаюсь к ребятам из ОТП.

ОТП – Оперативно-техническая поддержка автономной полиции – была одним из пяти подразделений Центрального управления разведки, также известного как ЦУР. Андер в последние годы сотрудничал с ними, когда ему нужно было провести перекрестный анализ, затрагивающий большие объемы данных.

– Поговорим вот еще о чем. – Инспектор вытащил из кармана пакет для вещественных доказательств. – Убийца оставил записку во рту жертвы.

Он передал улику коллегам, чтобы те могли внимательно ее изучить.

– Что может значить это «H9»? – спросил Гардеасабаль, подняв послание высоко в воздух.

Педро Гардеасабаль был ветераном «свинцовых лет», времен, когда борьба с терроризмом была абсолютным приоритетом для автономной полиции Страны Басков. В те суровые жесткостью годы был полицейским старой закалки, с явной склонностью к насилию. В 2000 году его назначили напарником Андера, и с тех пор они всегда работали вместе. Высокий и жилистый, он давил одним своим видом.

– Это нам и предстоит выяснить, – ответил мужчина, забирая пакет. – Пора действовать, ребята. Как сказал субкомиссар, это расследование – наш приоритет. Передайте Олано и Хименесу материалы по двум текущим делам.

Агенты кивнули.

– Альдай, ты займись граффити. Арреги, составь список заявлений о пропаже людей в Бискайе, поданных за последние три месяца. Мы ищем женщину средних лет. Гарде, отправляйся в Олабеагу и прочеши весь район заново, возможно, мы что-то упустили. Опроси соседей, вдруг вспомнят еще какие-то подробности. – Андер сложил руки и посмотрел на Торреса. – Пока это все, что у нас есть, шеф. Впереди много работы.

– Хорошо, господа. – Инспектор крепко схватился за спинку своего стула обеими руками. – Мы столкнулись с нетипичным преступлением, и я знаю, что некоторые из присутствующих еще не участвовали в расследованиях убийств, – он посмотрел на агентов Альдая и Арреги, – но не теряйте духа. Будьте сильными и никогда не сдавайтесь. Всегда держите голову высоко.

Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до всех, и обратился к Андеру.

– Креспо, это дело требует от тебя максимальной отдачи. Отложи все личные планы на потом и брось все силы на расследование. Я верю в тебя, – сказал он, глядя полицейскому в глаза. – А теперь идите и найдите доказательства, которые позволят нам раскрыть это дело как можно скорее.

– Да, сеньор, – ответил Андер.

– И еще кое-что, – когда Четвертая группа уже собиралась покинуть переговорную, остановил их Торрес. – Чтобы никаких утечек. Это дело строго конфиденциально. Я не хочу, чтобы пресса кружила над нами, словно стервятники, – подытожил он и снова повернулся к окну, устремив взгляд в горизонт.

У Андера в горле стоял ком, который он никак не мог проглотить. Впереди его ждало очень тяжелое время.

2

– Ужас, это был ужас, так все на районе говорят. – Женщина перекрестилась, не выпуская швабру из рук.

Дождь не утихал. К счастью, Искандер всегда возил в багажнике большой черный зонт. Продолжая задавать вопросы, он приблизился к женщине, чтобы укрыть ее от ливня.

– Значит, вы видели все, что произошло вчера на причале? – спросил он, стараясь расположить ее своим доброжелательным взглядом.

– Нет, лапонька, – ответила она и осторожно вылила содержимое ведра на край тротуара, чтобы грязная вода стекла в ближайшую ливневку. – Когда я пришла, никого уже не было. Только лента осталась. – Она указала на ограждение, перекрывающее доступ к причалу. – Но жители подъезда рассказывают, что это был настоящий ад. Говорят, труп лежал в луже крови. Энрике, с первого этажа слева, сказал мне, что у тела не было ни рук, ни ног. Водолазам пришлось доставать их со дна залива. Боже мой, какой кошмар! – Она снова перекрестилась и начала неразборчиво шептать молитву.

– Да, преступление чудовищное, – подтвердил журналист. Он нахмурился и снова окинул взглядом участок набережной, ведущий к месту преступления.

Искандер вспомнил, какое впечатление на него произвело сообщение в WhatsApp от главного редактора. Прикрепленное изображение было размытым, его сняли на мобильный телефон с большого расстояния. Однако даже нечеткость не могла скрыть весь ужас произошедшего. Он знал, что зло необязательно видеть – его можно почувствовать.

Жертва была прислонена к фонарному столбу на причале. Выше пояса тело выглядело как бесформенная красноватая масса. С такого расстояния Искандеру оно напомнило одну из тех потерянных детьми кукол, которых постепенно деформируют и уродуют суровая погода и время.

Изувеченное тело, выставленное на всеобщее обозрение. Возможно, предупреждение? Но зачем? И кому оно адресовано?

Журналист пока не мог ответить на эти вопросы, но он точно знал, что у трупа все конечности были на месте, а на снимке с места преступления не было видно луж крови. Страх заставляет людей преувеличивать.

– А вам известно, может, кто-нибудь из местных что-то заметил, хотя бы мельком?

Искандер плотнее закутался в свой коричневый плащ. Он неплохо защищал от дождя, но не спасал от пронизывающего северного ветра.

– Ну, у нас здесь народу немного. – Она поправила свои жидкие волосы, собранные в хвост. – Когда жильцы поняли, что внизу что-то произошло, территорию уже оцепили. Так что вряд ли они что видели.

– Но свидетели точно были. Не будем забывать, что полиция приехала сюда по звонку одного из соседей, – настаивал Искандер, которого уже начинало мутить от запаха хлорки, исходившего от перчаток женщины. – Вы на работе с раннего утра, у вас со всеми соседями дружеские отношения. Не могу поверить, чтобы вы и не знали, кто вызвал офицеров.

Она пожала плечами и уже собиралась отвернуться, как вдруг изменилась в лице. Искандер заметил, что глаза у нее заблестели – будто ее осенила внезапная догадка.

– Подожди-ка минутку, – сказала она, направляясь к домофону подъезда, который убирала. – Может, ничего и не получится, но попробовать стоит, правда? – Женщина подмигнула Искандеру.

Она решительно нажала кнопку вызова квартиры на третьем этаже. Спустя несколько томительных секунд ожидания старческий голос спросил:

– Кто там?

– Мария Исабель, дорогая, здравствуйте. Это я, Эрнестина, – ответила женщина заметно громче.

– А, Эрнестина! Что случилось?

– Ничего такого! Я стою тут внизу с очень приятным юношей из газеты «Эль Коррео». Он пришел расспросить о вчерашней истории на причале.

– Обожаю эту газету, – сказала старушка через домофон. – Не пропускаю ни одного некролога, знакомых там высматриваю. Почти все мои ровесники. – Она озорно хихикнула. – Пусть поднимется, лучше здесь поговорим, на улице сегодня очень холодно.

Интерьер квартиры Марии Исабель явно отражал моду шестидесятых. Деревянный пол был покрыт оливково-зеленым ковролином, на котором тут и там виднелись пятна, а в проходных зонах он и вовсе изрядно протерся. Однако мебель из орехового дерева в прихожей и гостиной была очень хорошего качества. Искандер подумал, что она, вероятно, сделана из цельного массива. К сожалению, в некоторых местах присутствие короедов было особенно заметно. Из-за их упорной работы у комнаты – да и у квартиры в целом – был упадочный вид.

Они прошли в гостиную. Диван стоял напротив мебельного гарнитура, занимавшего всю стену. На выцветших полках выстроилась пестрая смесь сервизов всех мастей. В эту хрустальную структуру встроился современный плоский телевизор, который помогал старушке коротать свободное время.

Стены были увешаны портретами улыбающихся людей. Глядя на снимки, было несложно догадаться, что все они сделаны в разные годы. Одни были черно-белыми, другие – в тонах сепии (эти казались еще более старинными), несколько – цветными. Искандер остановился, чтобы внимательно рассмотреть одну из первых фотографий, на которой группа тореадоров гордо входила на арену для корриды Виста Алегре.

В этот самый момент появилась Мария Исабель с алюминиевым подносом, на котором стоял фарфоровый кофейный сервиз. Рядом с ним лежала изящная жестяная коробочка, наполненная датским масляным печеньем.

– Правда мой отец был красавцем? – спросила она, указывая на фотографию, привлекшую внимание журналиста.

Он удивленно обернулся.

– Ваш отец был тореадором? Который из них?

– Вот этот. – Она указала на самого высокого в группе и поставила поднос на стол. – Франсиско Руис. Он был новильеро[6] и никогда не выходил на арену с боевыми быками. Эту фотографию сделали третьего сентября тысяча девятьсот сорок четвертого года на корриде для юных тореро, проходившей на Виста Алегре. С тех пор много воды утекло.

– Наверное, вы очень гордились своим отцом.

Мужчина сел на диван и положил свою записную книжку на край стола.

– Очень. – В уголке ее глаза блеснула слезинка. – Но знаете, чем я гордилась больше всего?

Искандер покачал головой.

– Тем, что он никогда не переставал улыбаться. Несмотря на то, что ему приходилось уходить из дома каждый день в пять утра и возвращаться только к девяти вечера; несмотря на то, что нужно было следить, чтобы у меня и моих братьев всегда был кусок хлеба на столе. Воспоминания о его чудесной улыбке будут со мной до конца моих дней.

Старушка вытерла слезу, покатившуюся по щеке, и, взяв в руки изящный кофейник, налила мужчине немного кофе.

– Знаете что, Мария Исабель?

Репортер выдержал драматическую паузу. Женщина смотрела на него выжидающе.

– Обычно я об этом никому не рассказываю. Честно говоря, вы одна из немногих, с кем я этим поделюсь. В молодости мой отец тоже был новильеро. Страсть к боям с быками текла в его жилах. Пусть я и не унаследовал этой любви, однако не могу не восхищаться искусством корриды.

Озарившая ее лицо радость не оставляла сомнений: признание Искандера попало точно в цель. Теперь она готова была без утайки рассказать ему все, что знала. Репортер улыбнулся про себя, взяв тронутую до глубины души Марию Исабель за руки. Невинная ложь, все как у Макиавелли: цель оправдывает средства. Маленький безобидный и безвредный обман, повторял он себе, пытаясь заглушить пробуждающиеся муки совести. Ему нужно сдать репортаж. Репортаж, который попадет на первую полосу газеты.

Три часа спустя Искандер уже садился в метро на станции Сан-Мамес, собрав более чем достаточно материала для отличной статьи.

Беседа с Марией Исабель оказалась гораздо плодотворнее, чем он мог себе представить. Терпеливо выслушав рассказ добродушной женщины о ее многочисленных родственниках, Искандер наконец смог спросить, знает ли она, кто из соседей сообщил о происшествии в муниципальную полицию. К его удивлению, она знала. Это был мужчина, живший рядом с железнодорожной станцией. Соседи звали его Ману Эль Рубио[7] – не из-за цвета волос, а из-за его пристрастия к курению табака этого сорта.

Следующий час он провел разыскивая Ману по всему району, пока не нашел его вместе с собакой недалеко от места преступления. Мужчина был одет в черную куртку North Face поверх синего спортивного костюма, который, казалось, был на пару размеров больше нужного. Стоя под зонтом, он наблюдал, как собака обнюхивает шины припаркованных у залива машин. Позже он подробно расскажет Искандеру обо всем, что видел накануне утром.

Эль Рубио до этого уже дал показания нескольким агентам. «Некоторые из них обращались со мной так, будто это я ее убил. Я даже начал думать, что меня арестуют», – сказал он. Ману повторил ту же историю, которую рассказал полиции: когда он первый раз прошел мимо пирса, то не заметил ничего, кроме граффити – теперь уже стертого, – и подумал, что это дело рук каких-то проказников, ребятни, которая со скуки малюет на стенах. И только почти через час, когда возвращался с прогулки с собакой, обнаружил тело женщины. Он подошел ближе и увидел ее чудовищные увечья. Его вырвало прямо там.

– Но это же не все, не так ли?

Журналистское чутье редко подводило Искандера. Тень сомнения, мелькнувшая во взгляде Эль Рубио, подтвердила его правоту.

– Было раннее утро. Еще даже не рассвело! Как тут упомнить все детали, когда перед глазами стоит та кровавая картина, – сказал мужчина, нервно потирая руки. – В тот момент я не придал этому значения. А когда вспомнил, было уже поздно. Полиция уехала.

– Не переживай, мне можно доверять. Я никогда не раскрываю источники. Никто не узнает, что информация поступила от тебя.

И снова его кропотливая работа принесла свои плоды. Он не просто восстановил картину событий, но и нашел кое-что получше. Теперь в его руках было нечто, способное принести заурядной статье сногсшибательный успех.

То, о чем полиция и не подозревала.

– Следующая станция – Бассарате.

Разнесшееся по вагону объявление вырвало Искандера из размышлений. Он вышел на этой станции. В этот час поезда были забиты студентами и работниками, спешившими домой. Выйдя из метро, журналист спустился по улице Пинтор Лосада и прошел мимо парка Бассарате. Ближе к концу проспекта расположилась редакция газеты «Эль Коррео».

Несмотря на молодость – ему только исполнилось двадцать девять, – Искандер уже выделялся среди авторов престижного баскского издания. Секрет, возможно, был в том, что он избегал зоны комфорта, поиск хорошей новости превращал в одержимость и без колебаний бросался в омут с головой ради захватывающего расследования.

Его отец вовсе не был новильеро, как он сказал доверчивой Марии Исабель, а моряком. Он погиб во время кораблекрушения: шторм настиг несколько судов, в том числе и то, на котором он возвращался в порт Ондарроа. Искандеру было тогда пятнадцать.

Потеря отца потрясла его юную душу с той же силой, с какой штормовые волны разбивали в щепки корпуса рыбацких лодок. Тот день изменил все. Отношения с друзьями, споры с матерью – все стало другим. Жизнь нанесла ему глубочайшую рану.

Оставив в прошлом подростковые капризы, он начал хвататься за любую работу: доставщик пиццы, официант, помощник в пекарне, переводчик. Всю зарплату он отдавал матери, чтобы они могли хоть как-то сводить концы с концами.

После школы Искандер поступил на факультет журналистики в Университет Страны Басков, где стал лучшим среди однокурсников. Так благодаря упорству и несгибаемой воле он сначала попал в «Эль Коррео» на стажировку, а затем занял постоянное место в редакции.

Переломный момент в его карьере наступил в прошлом году. Муниципальные власти Бильбао зафиксировали резкий рост преступности, связанной с наркоторговлей. Крупные партии кокаина, героина и других опиатов изымались в ходе многочисленных рейдов, проводимых различными полицейскими подразделениями. Участились случаи насилия и мелкого воровства; на тротуарах – точно как в суровые восьмидесятые – можно было видеть искаженные лица, одурманенные действием наркотиков. Казалось, героин вернулся, но на этот раз навсегда. Рос поток кокаина. Страна Басков незаметно превращалась в один из главных наркотических коридоров Европы.

Искандер почувствовал необходимость действовать и лично разобраться в происходящем. Ему нужно было поймать пульс города. Недолго думая, он снял квартиру в районе Сан-Франсиско и начал бродить по местам, где, по его данным, торговля запрещенными веществами была обычным делом.

На протяжении трех месяцев он разбирался в хитросплетениях наркоторговли и втирался в доверие к местным. Ему удалось внедриться в одну из самых активных организаций – «3–7». Чем выше был риск, тем сильнее рос его авторитет в редакции. Ряд его репортажей попали на первую полосу и вызвали большой общественный резонанс.

К сожалению, все закончилось в тот день, когда Алжирец, один из самых высокопоставленных членов «3–7», узнал, что Искандер и был тем самым журналистом, привлекшим внимание СМИ к их группировке. Юноша получил три удара ножом и чудом не истек кровью – вовремя подоспевшая скорая спасла ему жизнь. У него ушло четыре долгих месяца, чтобы оправиться от полученной травмы, но к тому времени, как он вышел из больницы, его статус в редакции изменился: теперь он был не просто хорошим журналистом – он был звездой.

Искандер прошел через стеклянные двери, ведущие в здание редакции, вошел в лифт и нажал кнопку последнего этажа – там находился кабинет Хосе Луиса Артеты, главного редактора. Он робко постучал костяшками пальцев по двери и, выждав пару секунд, широко распахнул ее.

– Здравствуйте, можно? – жизнерадостно улыбаясь, спросил он начальника.

Артета, не переставая яростно стучать по клавиатуре компьютера, посмотрел на него поверх темно-коричневых очков в пластиковой оправе.

– Кого это к нам занесло? – сказал он, на мгновение оторвавшись от работы и откинувшись в удобном кожаном кресле. – Ни много ни мало, репортера-звезду, героя дня. Человека, которому служебный телефон – что заключенному кандалы, который забывчивость и безразличие кличет «свободой».

Редактор схватил лежавший рядом мобильник, поднял его над головой и возмущенно потряс.

– Пятнадцать раз я звонил тебе сегодня! Пятнадцать! А знаешь, сколько раз ты мне ответил? – указательным пальцем свободной руки он нарисовал в воздухе овал. – Ни разу!

Он швырнул очки на стол и, погружаясь глубже в кресло, пристально посмотрел на подчиненного.

– Он еще и лыбится, гад! – фыркнул мужчина.

– Ладно вам, шеф! Вы же знаете, что я не люблю работать под давлением. Спешка ни к чему. Новости нужно готовить тщательно, чтобы потом несварения не было. Вспомните хотя бы, что случилось с Фернандесом Пуэртасом: он подготовил материал о мошенничестве в стоматологической клинике в Абандо, мы вывели его на первую полосу, а потом оказалось, что это фейк. И все почему? Потому что он не проверил источники, – оправдывался Искандер, пытаясь смягчить гнев редактора. Он снял плащ, повесил его на вешалку, а затем сел в кресло напротив Артеты. – Вы же знаете, что во время интервью я всегда выключаю телефон.

– Слушай, Искандер, замечательно, что у каждого репортера есть свои методы, свой подход к работе. Это все прекрасно. Но ты понимаешь, чем мы здесь занимаемся? – Он широким жестом обвел просторный кабинет. – Мы тут не энциклопедии пишем, друг мой. Мы выпускаем газету, которая, как намекает ее название, должна выходить каждый день: сегодня, завтра, послезавтра и так далее, пока Земля не перестанет вращаться вокруг Солнца или пока человечество не вымрет, не знаю, что там наступит раньше.

– Хорошо, хорошо, понял. Но, думаю, ожидание того стоило, – солнечно улыбнулся молодой репортер.

– Gorritxo! Ekarri![8]

Андер наблюдал за своим ирландским сеттером, искавшим заброшенный на добрую сотню метров мяч.

– Молодчина! – похвалил он пса, когда тот вернулся с добычей, и ласково почесал его за ушами.

В этот полдень на широком лугу, кроме них, никого не было. В Бильбао весь месяц лили дожди, и из-за сырости и слякоти гуляющие предпочитали избегать горы Кобетас, выбирая менее открытые маршруты. Но для Андера такие условия были идеальными для прогулок с Горритчо.

Четыре года назад он переехал в небольшой двухэтажный домик неподалеку от бетонной лестницы, ведущей к шоссе Кастрехана. Купил его в плачевном состоянии. Последние месяцы в нем жили окупасы[9], оставившие от него почти одни руины. Но это не помешало Андеру – он приобрел дом и сделал там капитальный ремонт, превратив его в потрясающий дуплекс с двумя спальнями и поразительным видом на Бильбао и реку.

В день, когда Андер впервые переступил порог нового дома, его отец, Кармело, привел к нему Горритчо. «Раз уж ты теперь будешь жить один, кто-то должен следить, чтобы у тебя сердце совсем не очерствело», – сказал он, передавая сыну поводок. С тех пор пес стал для мужчины не просто питомцем, которого нужно выгуливать трижды в день, а самым преданным другом. Именно поэтому, когда работа позволяла, Андер всегда возвращался домой в обеденный перерыв, чтобы наспех перекусить и прогуляться с Горритчо. Этот ритуал стал для него своеобразной терапией, клапаном для выпуска накопившегося за день напряжения. Но самое главное – он помогал ему держать в узде внутренних демонов, которые могли настигнуть в любую минуту, без предупреждения. В моменты, когда мир казался мрачным и пугающим, достаточно было провести рукой по густому рыжему меху пса или поцеловать его влажный нос – и зловещие тени рассеивались.

Все утро он провел составляя отчеты о передаче дел, над которыми работала его группа на момент обнаружения тела в Олабеаге. Перед уходом домой Креспо договорился с коллегами встретиться ближе к вечеру, чтобы обменяться информацией и обсудить ход расследования.

Он взглянул на часы – половина четвертого. Пора возвращать Горритчо домой.

Дорога раскисла от влаги; гравий, земля и дикая трава слиплись в скользкую, склизкую массу. Утренняя пелена тумана давно рассеялась, открывая взору красивую просторную равнину. Огромная поляна, на которой сотни жителей Бильбао могут отдохнуть, не мешая друг другу, и где раз в год проводится грандиозный фестиваль на сорок тысяч человек.

Андер подозвал собаку двумя короткими свистками, и они направились домой. На своей улице они столкнулись с Эрменехильдо – соседом лет восьмидесяти, который обладал отменным здоровьем и каждый день проходил пешком по двадцать километров.

– Здорово, Андер! – бодро поприветствовал он, проходя мимо быстрым шагом. – Отличный денек, чтобы собирать улиток, правда?

– Эрме, мне кажется, сегодня даже улитки не рискнут выползти, – засмеялся тот.

– А это мы еще поглядим! – весело откликнулся пожилой мужчина. – Вот увидишь, к вечеру на твоей двери будет висеть сеть, битком набитая улитками. Запомни мои слова! Ну, бывай!

Андер посмотрел ему вслед; старик удалялся короткими, но уверенными шагами и, словно часами для гипноза, помахивал палкой из остролиста, которую использовал вместо трости.

Эрменехильдо был в тех же самых джинсовых шортах, которые носил и в знойные летние дни, и в лютые зимние холода. Креспо восхищался его выносливостью и упорством, в глубине души надеясь, что хоть немного этой жизненной силы передастся и ему. Он много раз задавался вопросом, каким будет сам в таком возрасте, но ответ оставался неизменным: до восьмидесяти он не доживет.

Роскошная переговорная Четвертой группы была привилегией, которую Андер получил как руководитель ведущей команды Отдела уголовных расследований. Для нее переоборудовали небольшой склад и оснастили его самым современным оборудованием.

Инспектор вошел, опустив взгляд, – он был погружен в свои мысли, образ жертвы не отпускал. Он подошел к растянувшемуся на полкомнаты столу для переговоров. Ближайшую стену полностью занимала белая магнитная доска.

Все члены группы уже были на своих местах.

Андер с грохотом бросил папку с делом на стол и сел.

– Как прошло ваше утро? – спросил он, откидываясь в кресле. – Я вот просидел за составлением отчетов, – продолжил он, пристально глядя на коллег и вопросительно подняв брови. – Кто начнет?

Гардеасабаль откашлялся и подтолкнул к центру стола пакет для улик. Внутри лежал элегантный синий кожаный кошелек, украшенный высококачественным тиснением.

– По дороге сюда заскочил в Норвегию (так в народе прозвали Олабеагу, на шумные причалы которой норвежские моряки раньше привозили свои товары), чтобы еще поспрашивать людей – вдруг кто вспомнит что-то новое. Пока я говорил с одной из местных жительниц, мимо на бешеной скорости промчался парень на ржавом велосипеде. Я прыгнул в машину и вдавил педаль в пол. Догнал его в районе причала Сиргерас, прежде чем он успел свернуть на велосипедную дорожку. Этот болван испугался, увидев несущуюся на него машину. Наверное, подумал, что я его собью, и вывернул руль так резко, что потерял управление. К счастью, фонарь на набережной и ограждение спасли его от неизбежного заплыва.

Гардеасабаль сделал паузу, покачал головой и улыбнулся. Адреналин, полученный во время погони, явно добавил красок его утренней смене. Он потянулся и взял пакет своей огромной рукой, которой, казалось, мог бы раздавить бильярдный шар.

– Это было у него в куртке. Синий кожаный кошелек. Внутри, конечно, нет ничего ценного, но зато есть удостоверение личности. – Он вытащил кошелек и извлек из него пластиковую карточку. – Глория Редондо, сорок пять лет, жительница Аморебьеты.

Андер встал и взял удостоверение в руки. Серьезная и строгая женщина средних лет смотрела прямо в объектив, близоруко прищурившись. Он почувствовал холодок, осознав, что это лицо с хорошо различимыми чертами вполне могло принадлежать изуродованному телу, которое накануне нашли у фонаря на набережной Олабеаги.

– Ты считаешь, это она? – спросил инспектор.

– Честно? Почти уверен, – ответил Гардеасабаль без колебаний.

– Карманник мог стащить карту у кого угодно на улице. Почему ты думаешь, что Глория – наша жертва? – поинтересовался Креспо.

– Задержанный утверждает, что кошелек валялся в высокой траве на пустыре рядом с дорогой. Это недалеко от нового здания на улице Дуке, но тот пятачок используют как свалку. Возможно, именно там убийца избавился от улики. Но самое главное – Глория Редондо числится в списке пропавших, который составил Арреги, – объяснил Гардеасабаль и передал слово коллеге.

– Все так, босс, – подтвердил тот. – Муж женщины подал заявление об ее исчезновении три дня назад. В последний раз ее видели восемнадцатого числа в восемь вечера, когда она выходила с работы в Ордунье, – сказал он, почесывая голову.

Андер задумчиво посмотрел на фотографию на удостоверении. Затем его взгляд переместился на доску, в углу которой висело сделанное на месте преступления изображение тела.

– Визуально опознать ее невозможно. Даже если это она, ее не узнала бы и собственная мать. Арреги, поезжай домой к Глории и поговори с ее мужем. Скажи ему правду: объясни, что его жена, возможно, была убита и нам нужен образец ДНК для сравнительного анализа. Зубная щетка, расческа – что угодно подойдет.

Мужчина нервно заерзал в кресле и кивнул. Ему было почти сорок, и годы работы в Отделе охраны правопорядка закалили его, однако сообщать родственникам о возможной смерти близкого – особенно тяжелое испытание. Это одна из самых трудных и болезненных задач, с которой может столкнуться полицейский.

– Что нам известно о задержанном? – Креспо обратился к Гардеасабалю. – Есть ли у него судимости?

– Да, пара арестов за хранение героина.

– А что говорит твое чутье? Он может оказаться убийцей?

Тот пожал плечами и покачал головой. Офицер зажмурил глаза, что только подчеркнуло его густые черные брови, и громко вздохнул.

– Честно говоря, не думаю. Он утверждает, что нашел кошелек сегодня утром, когда искал среди зарослей металл.

– Какое удачное совпадение, не правда, Гарде? – заметил Андер.

– Да, я тоже сначала подумал, что он мне лапшу на уши вешает, но, похоже, алиби у него в порядке. Он утверждает, что провел ту ночь в муниципальном приюте в Элехабарри. Я позже загляну к ним, чтобы проверить записи.

– Хорошо, договорились. Но сильно не спеши, я хочу, чтобы задержанный… как там его зовут? – спросил инспектор.

– Горка Бланко.

– Хочу, чтобы господин Бланко провел ночь в камере следственного изолятора, – продолжил Андер, постукивая указательным пальцем по столешнице. – Если его алиби подтвердится, завтра я сам допрошу его, прежде чем отпустить. Возможно, бессонная ночь поможет освежить ему память.

Гардеасабаль записал все в маленькую тетрадь на пружине, с которой никогда не расставался. Некоторые коллеги в участке подшучивали над этой его привычкой, за спиной называя Студентом. Конечно, никто бы не осмелился сказать ему это в лицо – так можно и без зубов остаться. Тетрадь была для него путеводной звездой: она служила и записной книжкой, и дневником. Каждую ночь перед сном он тщательно ее проверял, чтобы убедиться, что не упустил ни одной задачи, а также составлял список дел на следующий день. Таким был Педро Гардеасабаль – удивительный человек, сумевший превратить дерзкие манеры в стремление к абсолютному перфекционизму. Чтобы преодолеть свои недостатки, ему пришлось провести огромную работу над собой.

– Следующий пункт повестки – граффити с числами девяносто четыре слеш семьсот тридцать два, – зачитал инспектор. – Что нам о них известно, Альдай?

– Сначала я предположил, что это может быть номер стационарного телефона в нашей провинции. Девяносто четыре – это код Бискайи, а остальные цифры могли быть частью семизначного номера. – Альдай убрал со лба выбившуюся прядь, достал объемный список и положил его в центр стола. – Здесь собраны все стационарные номера Бискайи, в которых встречается последовательность семьсот тридцать два. – Он провел большим пальцем по стопке страниц, подчеркивая количество контактов. – Их буквально сотни. Я обзвонил все. Как и ожидалось, большинство не ответили. Рабочие номера я отметил.

Гардеасабаль похлопал юношу по спине и протяжно присвистнул.

– Молодчина, парень. Теперь ты официально ударник нашего участка, – изумленно сказал он.

– Я спросил у каждого, не пропадал ли у них кто-то из родственников, – продолжил Альдай, не обращая внимания на коллегу. – Все ответили отрицательно.

– И тогда ты позвонил в ОТП, – опередил его Андер.

– Именно. После этого я связался с ребятами из ОТП, и они навели меня на кое-какую мысль. Мы сошлись во мнении, что число семьсот тридцать два должно быть концом какой-то последовательности. Оно не может быть встроено в более длинный ряд – это бы увеличило количество возможных комбинаций в сотни раз. Что было бы нелогично, желай убийца действительно установить с нами контакт.

Креспо встал и налил себе кофе из стоявшей на ближайшей полке кофеварки.

– Серийные убийцы обычно оставляют подпись, – сказал он, возвращаясь к столу с дымящейся чашкой в руках. – Торрес считает, что пока рано выдвигать подобную версию. Как истинный приверженец канонов криминологии, он не готов навешивать ярлыки, пока не будет как минимум трех трупов. Я понимаю его позицию, однако все улики указывают на то, что преступник скоро снова даст о себе знать. – Он подул в чашку, и клубившийся над ней пар полетел в сторону агентов. – Продолжай, Альдай.

– Итак, повторюсь: исходя из этой гипотезы семьсот тридцать два – это окончание какой-то последовательности. При этом в ней должно быть и число девяносто четыре. Зная все это, ребята из ОТП провели перекрестный поиск по своей обширной базе данных.

Коллеги внимательно следили за тем, как он достал из лежавшей рядом бежевой папки несколько печатных листов. В цифровую эпоху, когда все отчеты выводились на принтерах, было странно видеть документы, набранные на печатной машинке, – почти анахронизм.

– Вот что удалось найти. Дело тысяча девятьсот девяносто четвертого года. Если быть точным, дело номер тысяча девятьсот девяносто четыре ноль-ноль-ноль семьсот тридцать два.

Андер взял документ и пробежал его глазами.

– Это наше дело, – сказал он, продолжая читать. – Нераскрытое. Дело о пропаже человека, – закончил он вполголоса.

Тень глубокой печали скользнула по его лицу. Он еще раз изучил фотографию жертвы из Олабеаги, сжимая ладонями горячую чашку кофе. Ему нравилось ощущать этот жар – он напоминал о детстве; о кружке только что подогретого на огне молока; о том чувстве уюта и безопасности, которое дарило это тепло, и о людях, с которыми он делил такие мгновения на кухне родного дома. Коллеги молчали, представляя, о чем думал инспектор.

В 1999 году бесследно исчезла Энара, сестра Андера. Тогда он был молодым полицейским, который всего год назад, после нескольких лет службы, добился перевода в Отдел уголовных расследований. Креспо отчаянно просил начальство включить его в группу, занимавшуюся этим делом, но получил категорический отказ. Руководство сочло его слишком эмоционально вовлеченным и посчитало, что от него будет больше вреда, чем пользы.

Несмотря на все усилия, брошенные на поиски, Энару так и не нашли. Дело закрыли. Шли годы, но они не могли унять его боль. То горькое отстранение все еще жгло мужчине грудь.

– Селия Гомес, восемнадцать лет, родом из Португалете, – прочитал Андер. – Пропала вечером, возвращаясь домой после урока английского. Родители девушки обратились в муниципальную полицию Португалете в ту же ночь. Дежурный офицер, идентификационный номер AB три-девять-пять, сообщил им, что заявление можно будет подать только спустя двадцать четыре часа после исчезновения. – Он сделал паузу. – Потеряли двадцать четыре драгоценных часа. Ключевых, – добавил он, уставившись в стол пустым взглядом.

– Больше ее никто не видел. Никаких следов, ни записки, ни зацепок. Ничего. Будто сквозь землю провалилась, – продолжил за него Альдай. – Даже представить не могу, какой ад пережила ее семья за эти годы. – Он сочувственно посмотрел на начальника.

Андер взял удостоверение личности Глории и положил его рядом с делом Селии.

– Если граффити нас отсылает к нему, значит, перед нами стоит двойная задача. С одной стороны, нужно выяснить, как убийца узнал внутренний номер дела, – рассуждал Креспо. – Альдай, я хочу, чтобы ты проверил записи о доступе к архиву дел о пропавших. Принеси мне список всех, кто обращался к этим данным за последние годы.

Агент кивнул, помечая информацию в блокноте.

– С другой стороны, нужно расследовать возможную связь между этими двумя женщинами. Будем искать причинно-следственные цепочки. В 1994 году Глории было почти столько же лет, сколько Селии, возможно, они были знакомы. Поговорим с родителями девушки, посмотрим, куда нас приведет эта зацепка.

Гардеасабаль кашлянул, привлекая к себе внимание.

– Это как запускать сигнальную ракету в темноте, Андер, – начал он. – Если она не осветит нам путь, мы потратим массу времени и ресурсов на поиски, которые могут не дать результатов. Может, это просто устроенная убийцей дымовая завеса. Хочет, чтобы мы метались в темноте. Отличная идея, если его единственная цель – посмеяться над полицией.

– А разве любое расследование не сводится к плаванию в море гипотез и вероятностей? – возразил тот. – Наша задача – превратить неопределенность в ясность, а сомнение в уверенность, но для этого необходимо действовать. Мы должны удвоить усилия. Песок в часах сыпется, и важна каждая крупица. С завтрашнего дня Альдай остается в участке и координирует коммуникацию, запросы, судебные приказы – все, что связано с административной стороной дела. Гардеасабаль, вы с Арреги вместе. Договорились?

Все кивнули.

– Пока что мне больше нечего добавить. Оставленная во рту жертвы записка не несет особой информации. Кажется, убийца просто оправдывает совершенное. Будто того факта, что эта женщина когда-то с ним «скверно и презрительно» обошлась, достаточно, чтобы так жестоко с ней расправиться, – продолжил Андер, сжимая кулаки. – Что касается подписи – Н9, похоже, так преступник хочет заявить о себе, так что с этого момента мы будем называть его именно так. По крайней мере, до тех пор, пока не поймаем и не узнаем, кто скрывается за этим именем. За работу, ребята.

Инспектор взял новую папку, чтобы начать оформление материалов дела. Затем он подошел к своему столу – большому массиву из бука, заваленному отчетами и канцелярией, и стал искать нестираемый маркер с толстым кончиком. Найдя его, он повернул папку и написал на корешке большими буквами – «Н9».

Машина Креспо стояла на привычном месте на муниципальной стоянке, расположенной под площадью Ла Касилья. После смены он заглянул в спортзал при участке, чтобы дать выход накопившемуся гневу. За час интенсивной тренировки он совсем выбился из сил. Приняв душ, Андер сел рядом со шкафчиком, наблюдая за тем, как коллеги один за другим покидают раздевалку.

Призраки прошлого вновь его настигли.

Инспектора преследовало ощущение дежавю. Селия Гомес исчезла точно так же, как его сестра. Единственное различие заключалось в том, что он не ждал двадцать четыре часа, чтобы начать расследование пропажи Энары. Он задействовал все доступные ресурсы, чтобы отследить ее последние передвижения. Поговорил со всеми ее подругами, с парнем, с владельцами тренажерного зала, где она занималась аэробикой, – там ее видели в последний раз – и с хозяевами магазинов, мимо которых она обычно шла домой. Он перерыл все, но все напрасно. Единственным результатом стараний стал выговор от начальства за то, что он развернул целую поисковую операцию и привлек ресурсы автономной полиции без соответствующего разрешения.

Следующие три года были самыми мрачными в его жизни. «Годы на дне колодца» – так он их называл. Андер начал много пить и чуть совсем не слетел с катушек. Его дважды привлекали к дисциплинарной ответственности за чрезмерное применение силы. Третье нарушение грозило бы увольнением. Оглядываясь с высоты прожитых лет и приобретенной мудрости на то время, мужчина понимал, что руководство обошлось с ним по-человечески. Несмотря на то что он был не согласен с отстранением, они все равно с большим сочувствием отнеслись к его переживаниям.

Инспектор вышел на улицу по лестнице, ведущей к главному входу на арену «Ла Касилья» – зданию бывшей штаб-квартиры баскетбольной команды города. Воспоминания о том, как он с отцом ходил на матчи великого «Каха Бильбао» с Копицки и его товарищами в составе, были столь же яркими, как прежде. Сохраненные в каком-то уютном уголке его разума, в такие тяжелые моменты, как сейчас, они дарили ему приятное чувство счастья. Чувство, будто вернулся домой, где тебя всегда ждут с распростертыми объятиями любимые люди.

Кармело Креспо, отец Андерa, жил рядом с ареной, на крохотной – всего сто метров в длину – улице Сугастинобиа. Именно она стала центром притяжения представителей одного их самых невероятных социальных движений Бильбао XX века: эль чикитеро. Чикитеросами называли общительных выпивох, которые собирались в группы и без устали ходили по барам и тавернам, украшавшим старинные уголки города. Обычно они заказывали чикитос – маленькие бокалы, наполненные вином всего на два-три пальца. В Бильбао они создали целый культ. Неслучайно Кармело купил себе квартиру именно здесь.

Андер прошелся по барам в поисках отца. В середине привычного маршрута он встретил Чуса Ландабасо, одного из приятелей Креспо-старшего. Чус сказал, что мужчина сегодня не выходил. У Андерa все еще был комплект ключей, поэтому он не стал звонить в домофон. В подъезде он рванул наверх, перескакивая через деревянные ступеньки здания, построенного более ста лет назад, и вскоре оказался на четвертом этаже. Ответа на его звонок не последовало, и он забеспокоился. Креспо открыл дверь и вошел. В прихожей и гостиной свет не горел, однако тускнел в конце длинного коридора в форме буквы L.

– Пап, это я! У тебя все хорошо?

Андер побежал по длинному коридору, который соединял прихожую с кухней. Остальные комнаты в квартире располагались по обе его стороны, как в старинных домах: две выходили на улицу, а остальные – во внутренний дворик. Сердце мужчины заколотилось быстрее, когда он понял, что свет идет из спальни отца.

– Я тут, сынок, – сдавленно ответил Кармело.

Влетев в его комнату, Андер увидел, что тот стоит полуголый и смотрит на него потерянным взглядом. На мужчине была только белая рубашка в зеленую полоску и серые трусы.

– Пап, ты что делаешь? Я только что видел Чуса. Он сказал, что ты сегодня не спускался в бар. Все в порядке?

Креспо придерживал его за плечи и с беспокойством вглядывался ему в лицо.

– Не знаю, сынок, – ответил Кармело будто раздраженно. – Я пришел сюда и не могу вспомнить зачем.

Андер огляделся. Обе дверцы шкафа и внутренние ящики были открыты. Хаос, царивший в них, свидетельствовал о том, что, что бы ни искал отец, поиски его успехом не увенчались.

– Ты, наверное, хотел одеться, пап. Каждый день в семь часов вы собираетесь с Чусом и остальными приятелями – у кого еще не развился цирроз, – чтобы пропустить по стаканчику.

– А, точно! Так и есть. – Пожилой мужчина потер лоб кончиками пальцев. – Я пришел одеться! – Он посмотрел на себя в зеркало, которое занимало всю дверь шкафа. – Смотри, на что я похож! Даже штаны не надел! Какой стыд! – сказал он, спешно натягивая брюки.

– Послушай, пап, это ведь с тобой уже не в первый раз случается, да? – нахмурился Андер.

Кармело задумчиво посмотрел на него водянистыми глазами. Взгляд у него был потерянный, будто он силился вспомнить что-то важное.

– Случается, забываю что-то, это правда. Несколько раз было за последнее время. То сахар найти не могу, то соль, то ключи. Но в конце концов все всегда находится. Это возраст. Мне уже немало лет, Андер. – Он натянуто улыбнулся, стараясь не выдать своей тревоги. Ему не хотелось, чтобы сын волновался. Больше всего в жизни он хотел видеть его счастливым.

– Это серьезные звоночки, папа, нельзя их игнорировать. Мы завтра же пойдем к твоему терапевту, – решительно сказал тот.

– К этому идиоту? Да он только и умеет, что выписывать ибупрофен или парацетамол налево и направо. Даже задницы от стула не оторвет, – возмутился Кармело.

– Это не обсуждается. Пойдешь – и точка. Я запишусь онлайн прямо сейчас. – Андер достал мобильный телефон.

– Ладно, – уступил Кармело.

Он подошел к шкафу, надел пижаму и развесил уличную одежду на плечиках. Андер, внимательно наблюдавший за каждым движением отца, облегченно вздохнул, заметив, что последовательность действий была выполнена нормально.

Кармело подошел к сыну и погладил его по плечу.

– Так что, сынок, с чем ты ко мне пожаловал?

– Да так, просто зашел. Или мне без приглашения нельзя? – Андер не стал бередить душу отца рассказами о вновь открывшихся ранах и терзаниях, связанных с делом сестры.

– Я тебе всегда рад, что ты! – ответил тот, счастливо улыбаясь. – Сейчас приготовлю твое любимое блюдо на ужин – тортилью с зеленым перцем.

– Здорово.

Андер последовал за ним по коридору, решив не упоминать об Энаре. Одного ее имени достаточно, чтобы разбить измученное сердце пожилого мужчины на тысячи осколков.

3

«Egun on![10] Приветствуем всех, кто нас слушает этим пятничным утром двадцать второго ноября две тысячи девятнадцатого года. Всех, кто, как и мы, встречает ненастье с улыбкой и надеется, что сегодняшний день станет лучшим в жизни. Мария, давай к новостям…»

Мирен выключила радио и заглушила машину. Уже два дня она не переставая думала об убийстве в Олабеаге. Картина увиденного преследовала ее: тело, прислоненное к фонарному столбу, неподвижное, застывшее вне реальности и времени. Только крики чаек, дробный стук дождя по воде и ее собственное прерывистое дыхание нарушали это жуткое оцепенение. Позже она пыталась расспросить коллег о ходе расследования, но в ее участке никто ничего не знал. Газеты раздули из случившегося сенсацию, но не привели ни одного достоверного факта.

Резкий сигнал клаксонa вернул ее к реальности: девушка машинально шагнула на проезжую часть, даже не заметив машину. За запотевшим стеклом надрывался водитель, гневно жестикулируя и сыпля беззвучными проклятиями. Она подняла руку в знак извинения и быстро перешла дорогу.

Новый Центральный комиссариат Бильбао располагался неподалеку от просторного бульвара Садов Герники, в районе Мирибилья. Здание с асимметричным, полиморфным фасадом поднималось вверх на четыре этажа. Оно настолько выделялось среди остальных своим новаторским дизайном, что заглушить это не мог даже утренний туман. А вот облицовка из тонких алюминиевых пластин неизменно напоминала Мирен контейнеры с едой, заботливо обернутые фольгой и спрятанные в холодильнике.

Комиссариат торжественно открылся в марте 2012 года, сменив старый участок в Гарельяно. Тогда сюда перевели более восьмисот сотрудников муниципальной полиции, а вместе с ними – пожарную службу и скорую помощь Бильбао. Действительно значимое для города событие.

В отделе агентов кипела жизнь. Жар от батарей, а также непрерывный поток снующих туда-сюда полицейских и граждан нагоняли духоту, которая обрушивалась на каждого входящего с мощью фирменного удара Кермана Лехарраги[11]. Нужно было сделать пару хороших вдохов, чтобы привыкнуть к этой парной.

Мирен как раз приходила в себя, когда заметила, что Горка Элисеги вытянул шею из-за стола и, активно жестикулируя, зовет ее.

– Тебя ждут в приемной, – кивнул он в сторону коридора. – Кажется, снова та женщина.

– Я так и думала. Она каждую пятницу приходит, хотя прекрасно знает, что этим делом занимается Эрцайнца и оно вне нашей компетенции.

– Подозреваю, что ты у нее вместо психолога, – заметил Горка, бросив взгляд в сторону коридора.

Полицейская вздохнула и кивнула.

– Ей важно, что я ее слушаю. Разговор дает ей надежду, что она сделала хоть что-то, чтобы найти мужа. Спасибо, Горка.

Девушка похлопала его по плечу и направилась в приемную на встречу с Тересой Гарридо.

Тереса впервые пришла в комиссариат Мирибильи в конце июля. В тот день Мирен подменяла коллегу в отделе по работе с гражданами, поэтому именно она приняла заявление женщины о пропаже мужа.

Карлос Бонапарте, преподаватель Инженерной школы Бильбао, в день исчезновения, как обычно, отправился на работу. Это была его последняя смена перед летним отпуском. В половине четвертого он вышел из кабинета, попрощался с коллегами до сентября, и… с тех пор его никто больше не видел.

Мирен оформила документы, и дело передали в Эрцайнцу. Однако месяц спустя Тереса снова появилась в комиссариате Мирибильи, чтобы поговорить с ней. С тех пор она ежедневно обивала пороги полиции, пытаясь добиться хоть каких-то ответов, но все напрасно. Следователи не проявили к ней ни капли сострадания. В ее жизни воцарилась гнетущая тревога, удушающая неопределенность, и единственное, что помогало не сойти с ума, – возможность быть услышанной. А Мирен оказалась единственной, кто ее слушал.

Зная, что Тереса обязательно придет, каждый четверг девушка звонила в отдел розыска Эрцайнцы, чтобы выяснить, как идет расследование. Но ответ всегда был одинаковый: «Без изменений». Поэтому в пятницу Мирен встречала Тересу и деликатно и мягко сообщала ей неутешительные вести.

Завидев агента, Тереса вскочила с места, словно пружина, и шагнула вперед, протягивая руку. Под ее распахнутым шерстяным пальто Мирен заметила голубое хлопковое платье с цветочным принтом и яркие фирменные резиновые сапожки. Волосы ее были слегка взлохмачены – видимо, она пыталась пригладить их рукой после того, как утренний ветер Бильбао беспощадно растрепал темные пряди. Мирен также обратила внимание на темные круги, подчеркивавшие морщинки вокруг выразительных карих глаз Тересы. Женщина выглядела бледной, скулы заострились, придавая лицу болезненную хрупкость. Она оставалась красивой, но теперь на этой красоте стояла печать страдания.

Они пожали друг другу руки, и, поддавшись внезапному порыву, Тереса крепко обняла девушку.

– Есть какие-то новости, Мирен? – спросила она, отстранившись.

– Тереса, боюсь, что ситуация не изменилась с тех пор, как мы говорили в прошлый раз, – ответила Мирен сдержанно. Ее беспокоило, что женщине становится все труднее контролировать эмоции.

– Скажите мне правду. Они уже не верят, что он найдется? – Тереса в отчаянии рухнула на стул. – За последние недели его никто и не искал, разве не так?

Горло Мирен сдавил предательский ком. Тереса была права: поиски Карлоса Бонапарте в самом деле отошли для автономной полиции на второй план. Дело превратилось в очередной запрос в межведомственную базу данных, а мужчина стал очередным лицом на сайте полиции в разделе «Разыскивается». Они обе это понимали. Но иногда от озвученной правды становилось только больнее.

– Не говорите так, что вы! Не отчаивайтесь, нельзя терять надежду, – ответила Мирен. – Полиция продолжает поиски. Его фото размещено в списке пропавших без вести на сайте Эрцайнцы, и все остальные подразделения правоохранительных органов тоже получили на него ориентировку.

Тереса раздраженно цокнула языком и покачала головой.

– Эрцайнцу интересовало только одно: принимал ли Карлос какие-то лекарства, хорошие ли у нас отношения, не было ли в семье домашнего насилия. – На ее лице отразилось недовольство. – Казалось, будто я сама виновата в исчезновении мужа.

Мирен не стала возражать, потому что в глубине души понимала, что так и есть. В Стране Басков ежедневно регистрировалось по девятнадцать заявлений о пропаже. Большинство из них «раскрывались» сами собой – иногда люди исчезали по собственной воле. Однако, если по прошествии нескольких дней от пропавшего не было никаких вестей, дело заходило в тупик, а со временем и вовсе умирало.

– Но скажите мне одну вещь. – Тереса вскочила и, оказавшись всего в нескольких сантиметрах от лица Мирен, принялась настойчиво постукивать указательным пальцем правой руки по раскрытой ладони левой. – Вот куда он мог уйти без одежды и без денег?

Девушка бережно положила руки ей на плечи, и тут женщина окончательно сломалась, сдерживаемые эмоции хлынули наружу. Она безутешно рыдала, прижавшись к Мирен в долгих, отчаянных объятиях.

Спустя пять минут полицейская вернулась к своему столу. Рядом со стулом, выпрямившись, словно статуя, стоял субофицер Отаменди.

– Агент Сарандона, – произнес он с нарочитой любезностью, – сегодня в двенадцать состоится совещание в Центре совместной полицейской координации. Хочу, чтобы вы там присутствовали. Не опаздывайте.

– Да, сеньор, – ответила та, изумленно наблюдая, как Отаменди удаляется, даже не дождавшись ответа.

День превзошел все ожидания: утро, которое обещало быть напряженным, на деле превратилось в настоящее безумие. После ужина с отцом Андер вернулся домой пораньше, чтобы спланировать дела на следующий день и лечь спать. Однако провалиться в глубокий сон ему так и не удалось. События в доме отца и убийство, совершенное Н9, не выходили у него из головы.

Спустя несколько мучительных часов в поисках покоя и удобной позы он решил встать. За окном убывающая луна наблюдала за сном города, то показываясь, то прячась за стремительно бегущими гроздьями низких облаков.

Креспо спустился на кухню и выпустил Горритчо на улицу. Туман все еще стелился над горой Кобетас, стоял пронизывающий холод. В округе не слышно было ни звука, кроме случайного лая соседской собаки да далекого уханья совы или другой ночной птицы.

«Оно и к лучшему», – подумал он, радуясь, что зимняя тишина поможет привести бушующие мысли в порядок.

Затем он отправился в комиссариат Деусто.

Вечером Андеру звонил Гардеасабаль. Инспектор заезжал в приют Элехабарри, чтобы проверить регистрационную книгу. Он пролистал записи до ночи девятнадцатого числа и действительно обнаружил там имя Горки Бланко. Гардеасабаль уточнил у консьержа, мог ли кто-то из постояльцев, числящихся в списке, незаметно ускользнуть и провести ночь за пределами приюта. В ответ он услышал категоричное «нет». Каждую ночь персонал совершал поэтажный обход, проверяя каждую комнату, после чего двери запирались до утра. Если бы в ту ночь Горки не оказалось в комнате, инцидент был бы зафиксирован в журнале. Таким образом, его алиби подтверждалось.

По дороге в участок Андер забежал в бар позавтракать: кофе с молоком и два щедро намазанных сливочным маслом и персиковым вареньем тоста. Он отпустит Горку, но сначала задаст ему пару вопросов.

– Твои вещи. – Инспектор швырнул на койку в камере небольшой пакет. – И кофе, чтобы проснулся. Радуйся, он не из автомата, а из кофеварки.

Задержанный подскочил как ошпаренный. Он даже не слышал, как открылась дверь. Горка выглядел напуганным и то и дело бросал на Андера косые взгляды, демонстрируя явное недоверие. Но в конце концов жажда кофе перевесила сомнения. Он взял стакан, осторожно снял крышку и медленно вдохнул аромат напитка.

– Я могу идти? – нервно спросил он, сделав глоток горячего кофе.

Андер присел на корточки перед задержанным. Жизнь явно того потрепала: лицо было испещрено отметинами, шрамами от порезов и синяками, нездоровый цвет кожи и пятна указывали на длительную героиновую зависимость. Левая рука забинтована. Его иссохшее тело представлялось Андеру хрупкой веткой, которая вот-вот переломится. Но, проработав много лет в правоохранительных органах, инспектор научился не судить по внешности. Зло может обретать любые формы.

– Пойдешь, как только расскажешь мне заново, где и как ты нашел кошелек.

– Да я же уже рассказал это другому инспектору! – возразил Бланко с выражением усталости на лице.

– Вот именно. Ты рассказал это другому инспектору, а не мне. Выкладывай, я не могу с тобой целый день сидеть.

Мужчина на мгновение прищурил свои закисшие глаза, а затем заговорил:

– Бывает, что я просыпаюсь и чувствую: «Сегодня мой день». Тогда я наудачу заглядываю на причал Олабеага. Знаете, инспектор, там народу много ходит. Кто-то может и пачку денег уронить, не так ли?

Он подмигнул Креспо. Тот никак не отреагировал.

– Короче говоря, у тебя была ломка, и ты решил пройтись по причалу в поисках бедолаги, который оплатил бы тебе дозу, – заключил Андер.

– Нет-нет-нет, агент, я в завязке, – забеспокоился Горка, закатал рукава и показал изможденные предплечья. – Уже больше двух лет, как я слез с тяжелых наркотиков, – теперь разве что косячок иногда выкурю. Должны же оставаться в жизни какие-то радости, – улыбнулся он, обнажив редкие гнилые зубы.

Мужчина кивнул, сохраняя серьезное выражение лица.

– Продолжай.

– В тот день дождь лил так, что даже Ной нанял бы плотников, чтобы побыстрее закончить ковчег. – Задержанный посмеялся над собственной шуткой. – Я хорошенько обошел и набережную, и окрестности, особенно ту часть с зарослями, куда люди тайком выбрасывают мусор. Там я и нашел кошелек.

– Где именно?

– Прямо перед зданием Соньяр.

Он имел в виду здание в Олабеаге, рядом с железнодорожными путями Ренфе. Там на стене огромными буквами было написано SOÑAR.

– Что еще привлекло твое внимание, кроме кошелька? – спросил Андер.

– Больше ничего. Сплошной хлам: банки, пакеты, битая посуда, ржавое железо, ну, в общем, все как всегда. Ничего ценного не было, уверяю вас, инспектор.

– Отлично, Горка. А теперь суперигра. Если ответишь правильно, заберешь главный приз. Что было в кошельке? Только перед ответом хорошенько подумай, потому что, если попробуешь меня обмануть, как обманул моего коллегу, клянусь, я оставлю тебя здесь еще на два дня.

– Вы не имеете права так делать! – возмутился тот.

– Выбор за тобой. – Андер склонил голову набок и взглянул на него, словно судья, готовый вынести приговор.

Задержанный обхватил голову руками и на несколько мгновений замолчал. Массируя виски большими пальцами, он явно взвешивал все за и против. Наконец Бланко поднял голову и уставился на мужчину стеклянными взглядом.

– Хорошо, инспектор. Там были деньги, много денег, – выдавил он из себя, облизывая губы. – Я никогда столько не видел.

– Сколько? – спросил Андер, лукаво прищурившись.

Парень сунул руку себе в штаны. Креспо с изумлением наблюдал, как тот достал из трусов коричневый конверт и бросил его на пол.

– Я не считал, – зло буркнул задержанный. – Можете сами это сделать.

Инспектор развернул конверт и поднял брови: внутри была пачка как минимум из пятидесяти купюр по сто евро. Рядом с деньгами лежала записка:

«ОСТАЛЬНОЕ В ДЕВЯТЬ НА ПАРКОВКЕ САЛЬТО ДЕЛЬ НЕРВИОН».

Ему сразу бросилось в глаза, что как бумага, так и почерк были схожи с теми, что нашли во рту жертвы. Эта улика могла подтвердить ее личность: Глория Редондо. Казалось, ответ на первую загадку убийцы был совсем близко.

– О чем она только думала, столько денег с собой носила? – спросил Горка.

Андер встал и спрятал конверт в кармане жилета.

– Горка Бланко, можешь идти. Ты свободен, – сказал он, указывая на дверь камеры.

– А деньги? – спросил тот, раскрыв от удивления рот.

– Этот конверт – улика по делу об убийстве. К тому же эти деньги тебе никогда не принадлежали, – холодно заметил полицейский, выходя из камеры.

Конверт скрывал немало загадок. Деньги либо получили за шантаж, либо должны были отдать за него же. О какой сумме шла речь в той короткой записке? Инспектор склонил голову. Ясно было одно: у Глории Редондо имелись секреты, которые придется раскрыть без нее.

Андер Креспо покинул участок и поехал за отцом, чтобы отвезти его к врачу. Пока они ждали, когда медсестра пригласит их в кабинет, мужчина бездумно теребил конверт, все еще лежавший у него в кармане.

Откуда он у Глории? Может, это она кого-то шантажировала? Но кого? Своего убийцу?

Слишком много вопросов без ответов, но теперь появилась хоть какая-то зацепка. Надо сосредоточиться на женщине и детально изучить последние часы ее жизни.

Андер огляделся: отец смотрел прямо перед собой. Он нервничал, хотя и пытался скрыть чувства от сына. Болезненный инстинкт гиперопеки не отпускал Кармело. Царила типичная для медучреждений атмосфера: уклончивые взгляды, сдержанная тишина, тревога. Мужчина ненавидел комнаты ожидания в принципе, а в больницах в особенности. На соседних стульях сидели люди, главной заботой которых, похоже, было узнать, на какое время назначено остальным. Андер подозревал, что эти любители позадавать вопросы сами были записаны на прием гораздо позже, но коротали время, рассчитывая завязать беседу и в красках рассказать обо всех своих хронических болезнях и перенесенных за последние несколько десятков лет операциях. Чтобы никому даже в голову не пришло доставать их болтовней, Креспо надел форменный жилет Эрцайнцы. Они прошли в кабинет, не обменявшись ни словом с окружающими.

Хотя врач не поставил никакого диагноза, Андер покинул кабинет сильно обеспокоенным. Кармело же, напротив, сохранял бодрое расположение духа. Вероятно, он напускал на себя беззаботный вид, чтобы не волновать сына. А как иначе? Тем не менее три глубокие морщины прорезали его загорелый, широкий лоб. Кармело был высоким, даже выше Андера, и крепким мужчиной – мускулатура его развилась во многом благодаря многолетнему труду на земле. Его руки были жилистыми и сильными, и он гордился своим здоровьем.

– Вот видишь, сынок, зря переживали. Забывчивость из-за переутомления, только и всего, – сказал он.

– Врач не так сказал, папа, – нахмурился сын. – Он дал тебе направление к неврологу. Тот нам лучше объяснит, что с тобой происходит. А пока ты слышал: никакого алкоголя.

Кармело с досадой махнул рукой, а потом жалобно посмотрел сыну в глаза и приобнял его.

– Да разве ж это алкоголь? Всего два стаканчика в день.

– Папа, послушай меня внимательно. Я сейчас не шучу. Говорю тебе совершенно серьезно: если узнаю, что ты пил – а поверь, я узнаю, – то пристегну тебя наручниками к кровати. – Андер пригрозил отцу, постучав ему указательным пальцем по голове.

– Ну и кого же я вырастил, Грязного Гарри? – пробормотал Кармело. – Еще бы сказал: «Давай, порадуй меня»[12].

Андер покачал головой, но не смог сдержать улыбку. Он высадил отца у подъезда и поспешил на важное собрание в комиссариат Мирибильи.

Субкомиссар Торрес назначил совещание с представителями муниципальной полиции в Центре совместной координации сил правопорядка, известном как ЦСК. Большие начальники любят устраивать подобные заседания, однако для рядовых агентов они, как правило, оказываются пустой тратой времени. Впрочем, в этот раз Андер был вынужден признать, что встреча имела смысл – расследование требовало мобилизации максимального количества сотрудников, а одна Эрцайнца не могла обеспечить выполнение всех задач по надзору и обеспечению общественной безопасности.

Дело не стояло на месте. Теперь, когда предполагаемая личность жертвы была известна, оставалось лишь подтвердить ее путем сравнения образцов ДНК, чем и занимался Гардеасабаль. Судебно-медицинский отчет и заключение криминалистов, возможно, помогут найти другие важные улики – отпечатки пальцев или следы биоматериала, принадлежавшего кому-то еще, кроме самой жертвы. Андер скрестил пальцы на удачу. Однако что действительно его беспокоило в последние часы, так это статья в «Эль Коррео».

Заголовок «Кровавое преступление у реки» и множество фотографий с места убийства, за которым следовал рассказ о том, что анонимные источники автора описали как «чудовищную расправу». Хотя в статье не приводилось конкретных данных о расследовании, одна деталь зацепила Андера настолько, что он отложил отчет об убийстве Глории Редондо и принялся размышлять, как ему связаться с журналистом. В публикации упоминался белый фургон – возможно, именно на нем Н9 добрался до причала Олабеага.

Фургон. Белый. Все сходится, конечно сходится. Неприметная машина каких вокруг сотни. Такие носятся по улицам с раннего утра: развозчики газет, пекари, рабочие, спешащие на стройку… Заурядность автомобиля делала его практически невидимым.

Но чего инспектор не мог понять, так это как они упустили свидетеля. Как так вышло? Кто этот анонимный источник, на которого ссылается журналист? Андер был в ярости.

До совещания оставалось десять минут. Он припарковался на улице Хардинес де Герника и набрал номер редакции.

– «Эль Коррео», слушаю вас, – ответил женский голос.

– Доброе утро. Говорит инспектор Креспо из Эрцайнцы. Мне нужен ваш сотрудник, Искандер Алонсо.

– Конечно, секундочку. Не отключайтесь.

В трубке заиграла музыка, вынудив мужчину отодвинуть телефон от уха.

– Инспектор Креспо? Искандер Алонсо, – раздался голос журналиста, неожиданно прервав акустическую версию «Great Balls of Fire». – Чем могу помочь?

– В своей статье вы упоминаете белый фургон, – сразу перешел к делу тот.

– Все так, – осторожно подтвердил Алонсо.

– Откуда у вас эта информация?

– Я никогда не раскрываю источники, инспектор. Скажем так, мой собеседник предпочел остаться анонимным. – Журналист произнес слова медленно и четко, и Андер понял, что в подобных ситуациях он чувствовал себя как рыба в воде. – Кстати, это вы руководите расследованием? Я могу задать вам несколько вопросов? – тут же ловко перехватил инициативу репортер.

На пару секунд повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь стуком дождя по лобовому стеклу.

– Вы играете с огнем, Искандер. Мешаете следствию. Неужели вы верите, что если информация верна, то убийца продолжит ездить на этом фургоне? Он просто избавится от него, не оставив нам шанса найти улики, которые могли бы доказать его причастность. Нам нужно поговорить со свидетелем.

– Инспектор, свидетель помнит, что во время прогулки с собакой видел припаркованный у причала белый фургон, а когда он возвращался домой, его уже не было. Это может быть важной деталью, а может, и нет, но я не понимаю, как это повлияет на ваше расследование. Я всего лишь фиксирую хронику событий и интерпретирую ее, опираясь в первую очередь на полученную мной самим информацию. Я всегда проверяю факты перед публикацией.

– Это вы на ходу сочинили или у вас на визитной карточке записано? – язвительно ответил Андер. Цинизм журналиста выводил его из себя. Он сделал пару глубоких вдохов, прежде чем продолжить. – Проехали. Знаете ли вы еще что-то о фургоне? Марка, номер, отличительные знаки, наклейки? Любые детали.

– Ничего, честное слово, инспектор, свидетель запомнил только цвет.

– Ясно. В следующий раз консультируйтесь с полицией, прежде чем выдвигать в своих статьях провокационные гипотезы.

– Если бы вы согласились дать мне официальный комментарий о ходе расследования, их бы и выдвигать не пришлось.

– Не будет никакого комментария. Всего доброго.

Андер положил трубку, повернул ключ зажигания и снова выехал на дорогу.

В ЦСК было полно людей. Все застыли в ожидании: пустовало только кресло Андера. Инспектор бодрой походкой вошел в зал и поздоровался с присутствующими, после чего сел на свое место.

– Субофицер Отаменди, агенты. – Креспо кивнул, приветствуя сотрудников местной полиции. – Простите за опоздание, в Бильбао ужасные пробки. Может, нам стоит получше регулировать движение на дорогах? – пошутил он.

Отаменди поудобнее устроился в кресле. Он был похож на ожившего египетского сфинкса: надменный взгляд и аристократические манеры, вытянутое лицо и ярко выраженные скулы, выпирающий подбородок – все вместе эти черты придавали ему крайне властный вид. Густые каштановые волосы были разделены правым пробором и зачесаны на одну сторону, а униформа сияла безупречной чистотой.

Рядом с субофицером сидели агенты Мирен Сарандона и Клаудио Биуррун. С Клаудио Андеру неоднократно приходилось сталкиваться по работе: это был порядочный агент, трудяга, на которого не страшно положиться в сложной ситуации. О новенькой, Мирен, он не знал ничего, хотя ее поведение на посту в Олабеаге ему понравилось. Он увидел в ней сильную личность, что сейчас было редкостью.

– Инспектор Креспо, добрый день. Инспектор Гардеасабаль и агент Арреги уже ввели нас в курс дела. – Отаменди говорил вкрадчивым голосом заклинателя змей. – Мы собрались здесь, чтобы наладить взаимодействие между двумя органами правопорядка в связи с убийством в Олабеаге, не так ли?

– Все верно. Расследование продолжается, но мы не будем углубляться в детали – чем меньше людей о них знает, тем лучше, – ответил Андер. – Как уже отметил субофицер Отаменди, цель нашей встречи – организовать коммуникацию между нашими полицейскими структурами, – продолжил он, обращаясь к остальным сотрудникам, в основном к Мирен и Клаудио. – Мы изучаем гипотезу, согласно которой убийца может снова объявиться в Бильбао в ближайшее время. Нам нужна ваша помощь, чтобы попытаться это предотвратить.

– Как и всегда, инспектор. – Отаменди прищурился, сжимая ручку в руках. – С чем мы имеем дело? Что ищем?

– Не исключено, что перед нами самый опасный убийца, которого когда-либо знал наш город, – сказал Андер и откинулся на спинку кресла. – Чтобы его поймать, нужно начать с двух вещей. Первое: необходимо изучить все записи с камер видеонаблюдения в радиусе километра от места преступления, начиная с полуночи, когда тело еще не появилось, и до того момента, когда присутствующие здесь коллеги прибыли на вызов на причал в Олабеаге. Второе: хочу, чтобы вы останавливали все без исключения белые фургоны на дорогах Бильбао: проверяйте документы, осматривайте салон на предмет следов крови… Мы, в свою очередь, сделаем то же самое за пределами города.

– Без проблем. Камерами займутся агенты Биуррун и Сарандона. – Отаменди показал на них рукой. – Что касается досмотра на дороге, мне нужно будет запросить разрешение комиссара. Как вы понимаете, инспектор, я не самый главный винтик в этом механизме, – добавил он с притворной скромностью.

– Хорошо, договорились. – Креспо пожал руку троим офицерам муниципальной полиции. – До связи.

Капли летнего дождя, стучащие по оконным ставням, вывели Карлоса из состояния глубокого сна. Ошеломленный, он вслушивался в звуки свободы за стеной. Он хватался за них, как человек, тонущий в море, хватается за веревку, которая вернет его на борт и вырвет из рук смерти.

Мужчина проморгался. Тьма сменилась полумраком. Зрачки его были расширены, казалось, он не видел света. Только прищурившись, он начал различать обстановку: голые стены крошечной комнаты молча наблюдали за ним.

– Где я?

Он попытался встать, но что-то ему помешало. Карлос с ужасом обнаружил, что прикован к кровати.

– Помогите! Кто-нибудь, помогите! – изо всех сил кричал он, пока не потерял голос. Мужчина отчаянно дергал металлические цепи, но те, прочно закрепленные в стене, не поддавались.

Через час, изнеможенный тщетными попытками освободиться, он услышал звук поворачивающегося в замке ключа. Дверь распахнулась, впуская поток искусственного света. Тот пробежал по полу из обшарпанных досок и взобрался по краям кровати. В проеме появилась высокая фигура. После секундного колебания она двинулась к пленнику.

– Рад, что вы проснулись, господин Бонапарте. Нам с вами есть о чем поговорить.

Вошедший склонился над ним, и Карлос наконец смог разглядеть его лицо.

– Этого не может быть, – прошептал мужчина.

Это был он. Восставший из мертвых.

4

Андер припарковал машину у пригородного вокзала Ренфе в Пеньоте. На часах была половина двенадцатого утра. Сильный морской ветер приносил с собой влажность и неповторимый запах соли и пробирал до костей. Инспектор застегнул молнию на анораке и натянул капюшон.

Группки родителей с детьми спешили в близлежащий спортивный комплекс в Сантурци, чтобы хоть чем-то занять бесконечное утро осеннего выходного дня. Андер смотрел на бегущих впереди малышей, которые предвкушали, как будут резвиться в бассейне. Мужчина ощутил укол зависти к этим отцам и матерям, которые так здорово проводили время с детьми. Сам он столько работал, что слишком поздно осознал: его дочь уже давно не та малышка, которую он водил за руку в парк Доньи Касильды кормить уток.

Андер отогнал эти мысли. Он был и без того слишком подавлен воспоминаниями о пропаже Энары, чтобы корить себя еще и за фиаско первых лет отцовства.

Нужно сосредоточиться на деле Н9. Креспо понимал, что предположение Альдая о числах, оставленных на стене причала в Олабеаге, могло оказаться простым совпадением. Он также прекрасно осознавал, что явиться спустя двадцать пять лет после исчезновения дочери к ее родителям, которые, вероятно, пытались оставить прошлое позади, – настоящее скотство. Тут он одернул сам себя: после утраты ребенка никто не сможет начать жизнь с чистого листа. Это просто невозможно. Как ведущий дело инспектор, он был обязан расследовать возможную связь между Глорией Редондо и Селией Гомес. Андер решил лично побеседовать с семьей Селии, потому что как никто знал, какую боль они пережили тогда, и мог представить, что чувствовали сейчас.

Семья Гомес жила в шестиэтажном доме из светло-коричневого кирпича, фасад которого украшали широкие балконы, вносившие в облик здания некоторый хаос. Внутри же подъезд выглядел совсем иначе – образец неоклассической строгости, полный света и умиротворения.

– Проходите, инспектор, – пригласил его Хосе Гомес. – Пройдемте в гостиную. Моя жена Роса скоро к нам присоединится.

Отец Селии был высоким и очень худым и хрупким человеком. Он напоминал стебель бамбука, согнутый сильным ветром. Под глазами залегли глубокие темные круги – следы долгих лет тоски, отчаяния и гнева. Сеньор Гомес проводил Андера по коридору в просторную гостиную, в центре которой стоял великолепный гарнитур из черной кожаной мебели, расставленный в форме подковы. Хосе двигался медленно, слегка согнувшись вперед. Ему было не больше шестидесяти, но выглядел он лет на двадцать старше своего возраста.

Они сели друг напротив друга, и отец девушки выжидающе посмотрел на гостя.

– Вчера вам звонил мой коллега, агент Альдай, чтобы договориться о встрече. Думаю, он вкратце объяснил вам причину моего визита, верно?

Хосе кивнул в тот самый момент, когда в дверном проеме появилась его жена. У Росы был такой же пустой взгляд, как у мужа, хотя внешне она выглядела гораздо лучше. Но Креспо знал, что самые страшные раны – это те, что не видны, те, что остаются скрытыми в глубине сердца.

– Да, я говорила с ним. – Роса села рядом с супругом. – Честно говоря, мы не знаем, что и думать. Полагаю, что нашу дочь не нашли, иначе вы бы уже сообщили нам, не так ли, инспектор? – Ее подбородок слегка задрожал.

– Разумеется, мы бы немедленно вас оповестили. К сожалению, я не могу раскрывать деталей, поскольку расследование еще идет. Но могу подтвердить: к сожалению, ваша дочь так и не была найдена.

Женщина откинулась на спинку дивана, устремив взгляд на висевшую у них над головами люстру. Ее муж, напротив, остался в той же позе, в которой сидел с самого начала, – плечи опущены, локти упираются в колени, а взгляд, полный слез, направлен перед собой. Андер заметил, как две слезинки скатились по его щекам и упали на ковер.

– Так мы и думали. – Хосе смахнул слезы тыльной стороной ладони. – Мы уже давно потеряли всякую надежду услышать хоть что-то о Селии. И, честно говоря, так нам даже проще. – Он сжал руку жены. – Мы выбрали жить в иллюзии, в самообмане, понимаете? Создали себе картонную реальность, в которой в тот декабрьский день наша дочь ушла из дома, потому что захотела исчезнуть из нашей жизни, построить семью где-то далеко. В этой реальности ей сегодня сорок три и она счастлива – где бы ни была. Именно эта мысль дает нам силы вставать по утрам. Возможно, вам этого не понять, но для нас это единственное спасение, без которого мы не выживем.

Андер кивнул. Он-то как раз прекрасно понимал, как важны для этой пары психологические механизмы защиты. Без тела, которое можно оплакать, без ясности относительно произошедшего с их дочерью горе становилось просто нестерпимым. Появление трупа отбирает последнюю надежду у тех, кто за нее цепляется, но в то же время дает возможность отпустить давно ушедших.

– Я никогда бы не осмелился судить людей, переживших потерю или исчезновение дочери, – сказал Андер, сжимая руки. – Поймите меня правильно, я не хочу бередить ваши раны. Но мне нужно, чтобы вы взглянули на эту фотографию и сказали, не была ли эта женщина подругой Селии. Имейте в виду, что снимок сделан недавно.

Андер передал им увеличенное изображение удостоверения Глории Редондо. Хосе взял его первым, внимательно посмотрел и покачал головой, передав фотографию жене. Она всматривалась в снимок еще дольше, но с тем же результатом.

– Честно говоря, лицо совершенно незнакомое, инспектор. Извините. – Роса вернула фото. – Кто это?

– Глория Редондо, – ответил Андер, наблюдавший за реакцией пары. – Ее имя тоже ни о чем вам не говорит?

Оба снова покачали головой.

– Простите, мы ее не знаем, – извинился Гомес.

– Ничего страшного. Хосе, Роса, большое спасибо, что согласились принять меня в столь ранний час, – сказал мужчина, вставая и пожимая руку каждому из них.

Супруги проводили его до двери. Андер воспользовался моментом, чтобы вручить им свою визитку, на обороте которой ручкой был указан личный номер.

– Вот моя карточка. Можете обращаться по любому вопросу.

– Спасибо, инспектор. – Роса взяла визитку и положила ее на тумбочку в прихожей. – Вы очень любезны.

Они попрощались, и Андера вновь охватило ощущение глухой пустоты, которое обычно настигало его в морге. По спине пробежал холодок, а сердце сжала тяжелая тоска.

– Ты действительно читаешь подобные книги, Социолог? – спросил Гардеасабаль, плавно поворачивая руль.

Двое сотрудников Эрцайнцы двигались по автомагистрали A–8 в сторону дома Глории Редондо.

– А что с ними не так? – ответил агент, удивленный неожиданным поворотом разговора: только что они обсуждали футбол. Точнее, спорили, кто лучше – Криштиану Роналду или Месси.

– Что не так? Приблизительно все, что они там калякают, – с жаром ответил мужчина.

– Да брось ты! Тебе бы самому не помешало читать больше. Уверен, это пошло бы на пользу. По крайней мере, на следующем свидании вслепую ты мог бы поговорить о чем-то, кроме футбола.

– Обижаешь. Я очень красноречивый! – со смехом парировал Педро. – Еще ни одна девушка не жаловалась.

– А сколько из них согласились на второе свидание, Казанова? – спросил Арреги, поправляя форму. Они подъезжали к Аморебьете, и он хотел убедиться, что выглядит прилично.

Гардеасабаль пробормотал что-то, нахмурил лоб и сосредоточил внимание на дороге.

– Вот видишь. Я же говорю – им с тобой скучно, – засмеялся Арреги, пытаясь сбросить нервозность, которая сковала его с тех пор, как Андер поручил им нанести визит в дом Глории. – Освоил бы пару теорий, чтобы научиться занимать мозг и перестать постоянно пялиться на грудь спутниц.

– Да ты что? И что за теории такие?

– Можешь начать с теории nudge, также известной как «теория подталкивания», – серьезно ответил юноша.

– Этой техникой я прекрасно владею. Я на всех своих свиданиях прибегаю к подталкиваниям, особенно в тесных местах. – В машине раздался заливистый смех.

– М-да, стоило ожидать… Сам виноват. – Арреги стукнул себя по лбу и перевел взгляд на дорогу.

– Ты меня спровоцировал. – У Гардеасабаля от смеха полились слезы. – Ну как, помог я тебе нервишки успокоить?

Они съехали с трассы и припарковались рядом с впечатляющим коттеджем в районе Ларреа в Аморебьете. Выйдя из патрульной машины, полицейские направились к двухэтажному дому с красивой двускатной красной крышей. Нижняя часть фасада была отделана камнем, а верхнюю часть выкрасили в белый цвет. Первый этаж окружала огромная терраса, а сам дом был обнесен полутораметровым забором, увенчанным колючей проволокой. Прямо вдоль него высадили живую изгородь, из-за которой заглянуть внутрь было невозможно.

– Вот это домина! – воскликнул Гардеасабаль, не сводя глаз с коттеджа Глории Редондо.

Арреги кивнул, поправляя рубашку и поудобнее надвигая козырек фуражки. Когда они подошли к калитке, с другой стороны раздался яростный лай. Педро нажал на звонок. Спустя несколько секунд послышался щелчок – открылся замок. Полицейские вошли в сад и двинулись по тропинке из гладких камней, ведущей к входу в дом. Они шли и краем глаза следили за собакой, которая все не унималась и только громче тявкала. К счастью, она была на привязи. Гардеасабаль заметил, что правой рукой молодой человек крепко сжимает рукоятку пистолета.

– Вот это правильно, Социолог, – прошептал он. – Прикрой меня в случае опасности. Никогда не знаешь, откуда она придет.

Арреги покраснел до самых ушей и убрал руку с кобуры. В этот момент открылась входная дверь.

– Добрый день, господа. – Эухенио Ларрасабаль пожал полицейским руки. – Вы нашли мою жену?

Глубокие морщины избороздили худощавое, осунувшееся лицо Эухенио. Трехдневная щетина и резкий запах табака, пропитавший его одежду, лишь усиливали ощущение запущенности и агонии, которые обычно терзают живущего в неизвестности человека. Однако больше всего Гардеасабаля насторожило то, как Эухенио опирался на дверной косяк, преграждая им путь. Было совершенно очевидно, что он не собирается пускать их в дом.

– Об этом мы и приехали поговорить, сеньор Ларрасабаль, – ответил Гардеасабаль. – Мы нашли кошелек вашей жены рядом с трупом. К сожалению, состояние погибшей не позволяет опознать ее.

Эухенио побледнел, словно из него разом выкачали всю кровь. Подбородок задрожал, а из глубины горла вырвался приглушенный, почти беззвучный стон.

– Мы можем пройти? Нам нужен образец ДНК Глории, чтобы подтвердить, что это именно она, – без особой учтивости заявил Гардеасабаль. Мужчина ему не нравился, хоть он и не мог толком объяснить почему. – Подойдет расческа или зубная щетка.

– Прошу прощения, но лучше постойте здесь. Дома настоящий бардак, Глория бы мне не простила, если бы я кого-то пригласил внутрь. Подождите минутку, я сейчас вынесу ее расческу, – едва слышно произнес Эухенио.

Захлопнув дверь, он оставил полицейских ждать снаружи.

– Настоящий джентльмен, – усмехнулся инспектор.

– Ты тоже был не особенно тактичен, не думаешь? Или ты сегодня сочувствие дома оставил? – укорил его Арреги.

Гардеасабаль повернулся и посмотрел напарнику в глаза. Запах свежескошенной травы немного остудил его гнев. Он обожал этот аромат.

На самом деле за годы службы у него выработался особый инстинкт, который неизменно срабатывал рядом с преступником. Как сработал он и при виде Эухенио Ларрасабаля.

– Если мне кто-то не по нраву, то он получает к себе соответствующее отношение, – с каменным лицом ответил Педро.

Спустя несколько мгновений мужчина вернулся с пакетом и протянул его агенту Арреги.

– Расческа Глории. Только принесите потом обратно. Это ее любимая, она меня убьет, если я ее потеряю.

– Разумеется, как только возьмем образцы, сразу же вернем, – заверил полицейский.

– Сеньор Ларрасабаль, у вашей жены есть враги? Может быть, в последнее время ей кто-то угрожал? – Гардеасабаль достал тетрадь.

– Враги у Глории? – Мужчина выглядел искренне удивленным. – Что вы, ее все обожают. Она волонтерит в «Каритас» и, когда позволяет работа, всегда спешит на улицу, помогает нуждающимся.

– Где работает ваша жена? – уточнил Педро, продолжая делать заметки.

– В Ордунье, в тюремной психиатрической клинике Андра Мари.

Инспектор приподнял брови, закрыл блокнот и сунул его обратно в карман.

– Тюремная психиатрическая клиника? – переспросил он. – Не знал, что в Ордунье есть такая.

– Формально она уже несколько лет не является пенитенциарным учреждением. Хотя, насколько я знаю, там до сих пор содержат нескольких отбывающих срок заключенных. Глория руководит центром уже больше пятнадцати лет. – Ларрасабаль бросил на Гардеасабаля дерзкий взгляд. – И нет, у нее никогда не было ни малейших проблем с пациентами, если вдруг эта мысль закралась вам в голову, инспектор. А теперь, если позволите, у меня много работы. Как, впрочем, и у вас.

На этом он попрощался и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь.

Гардеасабаль и Арреги переглянулись и молча пошли к машине. Муж Глории явно что-то скрывал.

Андер в четвертый раз нажал на звонок – безрезультатно. Он уже начал опасаться, что Хавьер Гамбоа застрял в одной из своих морозильных камер.

Был полдень, и улица Барроэта Альдамар, на которой находился черный вход во Дворец правосудия, казалась непривычно безлюдной. Не сравнить с будничной сутолокой, когда люди бесконечно снуют туда-сюда – кто в суд, кто в ЗАГС. В субботу в здании оставались только дежурные судмедэксперты, работавшие на минус первом этаже.

Он уже собирался снова нажать на звонок, когда услышал коллегу.

– Андер, заходи! – Динамик домофона исказил голос Хавьера.

Инспектор толкнул дверь – она поддалась. Андер спустился по лестнице и оказался в подвальном помещении. Гамбоа ждал его посреди коридора, держа широкую стальную каталку.

– Извини, думал, ты позже придешь. Я был в морге, наводил порядок среди клиентов. – Он кивнул на герметично запечатанный длинный белый пакет.

Андер предположил, что внутри мог быть найденный в Олабеаге труп.

– Это она? – спросил он.

– Она самая.

Хавьер повез плавно скользившую каталку по широкому коридору в сторону зала для вскрытий.

В работе судмедэкспертов было что-то такое, что вызывало у Андера искреннее восхищение. Запах дезинфицирующих средств, витавший в воздухе, и свет множества ламп, усеявших подвесные потолки института, придавали помещению вид кафедрального собора. Поражало, как, несмотря на работу с трупами и постоянное взаимодействие с органическим материалом – кровью, внутренностями, костями и прочим, оно не теряло своей безупречной чистоты. В цветовой палитре института доминировали белый и серый: белые полы, стены и потолки; инструменты и мебель – из бледной стали.

Гамбоа придвинул каталку к одному из столов для вскрытий и оставил ее там. Затем подошел к шкафу и некоторое время стоял неподвижно, глядя на маленький пакетик, лежащий на столешнице. Хавьер поднял его, перевернул, покачал головой, что-то невнятно пробормотал и снова положил на место. В конце концов он присел и открыл нижний ящик, из которого извлек несколько скрепленных степлером листов, и передал их Андеру.

– Вот тебе копия заключения, – сказал Гамбоа, указательным пальцем прижимая очки к переносице.

Креспо сразу открыл страницу с выводами.

– «Сжатие шеи руками», – прочитал он.

– Все верно. Он ее задушил. – Эксперт подошел к столу для вскрытия. – Это и стало причиной смерти. – Он немного расстегнул молнию, чтобы видеть тело. – Убийца сжал область подъязычной кости, перекрыв таким образом доступ кислорода. Обрати внимание на следы пальцев с обеих сторон шеи.

Андер приблизился, слегка прикрыв нос рукой. Отметины сразу бросились ему в глаза.

Гамбоа перелистал свой отчет и указал на одно из цветных фото.

– Смотри, это фото я сделал при помощи лампы Вуда, – показал он.

Лампа Вуда – это прибор, который применяется в основном в дерматологии. Главное его назначение – с помощью пропущенных через особый фильтр ультрафиолетовых лучей выявить следы, незаметные при визуальном осмотре. На изображении, которое Креспо передал судмедэксперт, «отпечатки» убийцы выделялись на темном фоне – шеи жертвы.

– Смерть наступила примерно на утро предыдущего дня, где-то с семи до десяти, как я тебе и говорил в Олабеаге. Токсикологическое исследование жидкостей и тканей не дало ничего стоящего, – продолжил Гамбоа. – Никаких следов наркотиков или ядов в организме жертвы не обнаружено.

Андер снова был потрясен изуродованным, безликим видом жертвы Н9. Прошло уже несколько дней, засохшую кровь вытерли, но раны стали выглядеть еще страшнее, а разрезы – более грубыми и менее точными, чем ему показалось на месте преступления.

– Значит, убийца ее задушил и только потом начал резать? – уточнил инспектор.

Гамбоа кивнул.

– Да, но как-то странно. Обрати внимание, как линия разреза на груди меняется в нескольких местах. Он будто колебался. – Хавьер замолк. – Или начал сожалеть. В любом случае действовал он дико, словно мясник-любитель.

Андеру стало дурно. В этой комнате ему не хватало воздуха. Он поспешил застегнуть молнию на пакете, чувствуя, что унижает достоинство жертвы.

– Возможно, убийца – новичок. Преступник-дилетант. Но также возможно, что ярость, раскаяние или потеря контроля помешали ему нанести более точные удары. В таком случае мы имеем дело скорее с преступлением, совершенным в порыве чувств, а не с их серией.

– Вы уже установили имя жертвы? – поинтересовался Гамбоа.

– У нас есть очень солидная зацепка, – ответил Андер, думая о Глории Редондо. – Женщина, пропала несколько дней назад. Сравнительный анализ ДНК подтвердит или опровергнет нашу гипотезу. – Андер протянул мужчине руку. – Большое спасибо за все. Веселой тебе смены.

Он подмигнул коллеге и с отчетом под мышкой направился к лестнице.

Бесконечный дождь продолжал терзать столицу Бискайи, словно ему больше негде было пролиться. Андер смотрел на ливень, уютно устроившись на террасе. Сидя в любимом кресле с чашкой свежесваренного кофе и отчетом Гамбоа на столе, он наслаждался моментом. Точно как и Горритчо, который положил голову на пол и довольно посапывал.

Перед ними разворачивалась потрясающая панорама Бильбао. Куда ни посмотри – всюду город. В такие дни, когда разыгрывалась завораживающая схватка воды и ветра, Андер погружался в состояние, которое он называл «зоной». Полная концентрация. Его чувства обострялись, и он начинал различать фигуры и образы на картине, которая до этого казалась ему бессмысленной мазней.

Мужчина гладил пса по голове и перечитывал заключение о вскрытии, которое подтверждало то, что Гамбоа рассказал ему в Баскском институте судебной медицины. Жертву задушили, а после смерти изуродовали при помощи двух орудий: грудь, уши и нос – большим ножом, губы и язык – ножом поменьше. Следов сексуального насилия обнаружено не было.

Также подтвердилось время смерти: за двадцать четыре часа до того, как женщину нашли; и то, что тело перевезли на причал из другого места, где и было совершено убийство. Его положение на месте преступления не совпадало с положением во время наступления смерти. Гамбоа приводил фотографии синяков на спине в качестве доказательства, что женщина была убита, лежа лицом вверх. Судмедэксперт не обнаружил ни следов борьбы со стороны жертвы, ни следов ДНК другого человека на теле или под ногтями.

Андер пролистывал результаты измерений и взвешиваний, рентгеновские снимки и фотографии, пока не дошел до токсикологической экспертизы биологических жидкостей и тканей организма. Результат: отрицательный.

Он допил остатки кофе. Тот был холодный и чрезвычайно крепкий, как он любил.

Креспо был убежден, что жертва – Глория Редондо. Записка, найденная в ее кошельке, указывала на встречу на стоянке у истока реки Нервион в Ордунье. С Н9? Андер считал, что да.

Чуть раньше он поговорил с Гардеасабалем, и тот рассказал ему о визите в дом пропавшей. Педро не только подчеркнул свое явное недоверие к ее мужу, но и сообщил, что Глория работала директором психиатрической клиники для заключенных в Ордунье. Хронология событий казалась ясной: она вышла с работы в восемь вечера восемнадцатого числа и отправилась на встречу с Н9; через двенадцать часов ее задушили. Затем, в ночь с девятнадцатого на двадцатое, Н9 не спеша измывался над ее телом и готовил место преступления в Олабеаге.

Однако оставалось много вопросов без ответов, много сомнений.

Почему у нее было с собой столько денег? Кто передал ей эти деньги, пообещав дать больше? Почему она не сообщила о шантаже ни мужу, ни полиции?

Глория что-то скрывала – в этом Андер был уверен. То, что деньги и записку нашли у нее, могло значить, что преступницей была сама Глория. Возможно, шантажируемый дал ей аванс и назначил встречу в уединенном месте у водопада Нервион, чтобы расправиться с женщиной. Был ли это Н9?

Голова шла кругом.

Андер закрыл отчет. Его взгляд устремился за черными тучами, которые плыли по сумеречному небосводу, будто стаи переполненных гневом стервятников, жаждущих опустошить свои утробы прямо на город.

Какую тайну скрывала Глория Редондо? Единственный способ выяснить это, который шел на ум, – отправиться в Ордунью и попытаться разгадать поставленную женщиной загадку.

Горритчо вскочил с места и навострил уши. Он начал лаять и встал в позу сторожевого, что было совершенно несвойственно обычно покладистому и игривому псу. Андер улыбнулся и ласково погладил его по носу.

– Спокойно, Горритчо. – Креспо встал и пошел в дом. – Это друг.

Они спустились по лестнице в прихожую. Андер надел теплый анорак, взял кобуру с табельным оружием и вышел на улицу, заперев собаку дома. На улице его уже ждал Гардеасабаль – в «Сеат Леоне» Эрцайнцы, с включенными фарами и работающими без остановки дворниками. Даже с закрытыми окнами было слышно, что в автомобиле громко орет музыка. Андер пробежал сквозь водяную завесу дождя и запрыгнул на пассажирское сиденье.

– Отличный денек мы выбрали для нашей экскурсии! – с сарказмом сказал Педро, заводя машину.

Андер уже начал сожалеть, что попросил коллегу составить ему компанию. Не потому, что Гардеасабаль был плохим полицейским – наоборот, он был одним из лучших, – а потому, что, сидя за рулем, тот чувствовал себя пилотом Формулы 1.

– Гарде, я просто хочу напомнить, что мертвыми мы не сможем раскрыть это дело.

Он пристегнул ремень безопасности и внимательно посмотрел вперед. Андер боялся, что в любой момент выскочит какой-нибудь бедолага и его товарищ размажет его по асфальту.

– Обижаешь, – возразил тот и на секунду отвел взгляд от шоссе, чтобы подмигнуть товарищу. – Я самый надежный водитель в мире.

– Да, конечно, а я – святая Тереза Калькуттская. – Андер вспотел, думая о том, как они будут подниматься по крутому серпантину на перевале Ордуньи. – Хватит болтать чепуху и следи за дорогой, если не хочешь, чтобы за руль сел я.

Во время поездки они обсудили Эухенио Ларрасабаля. По словам Гардеасабаля, муж Глории вполне мог быть «главным подозреваемым».

– У него на лбу горит большая буква «В» – от слова «виновен». Наверняка он поругался с женой, ситуация вышла из-под контроля, он ее убил, а потом устроил этот спектакль, чтобы свести нас с ума и заставить терять время, расследуя непонятно что.

– Давай без этих предубеждений, – сказал Андер. – Ты работаешь в разы лучше, когда отметаешь все эти бредни про симпатии и антипатии. Вести дело об убийстве непросто, не стоит опускать процесс до уровня разборок в школьном дворе. Твои выводы – полная бессмыслица. Это не преступление на почве страсти, убийца явно действовал расчетливо и с холодной головой. Мы тоже должны сохранять ясный ум. Не теряй рассудок только из-за того, что тебе кто-то не понравился, – добавил он, замечая недовольство коллеги.

Через полчаса дорожные знаки указали на близость Ордуньи. Убрав правую руку с руля, Гардеасабаль включил телефон.

– Клиника, наверное, где-то в горах. На дороге нет указателей, придется довериться навигатору.

Через километр они свернули на грунтовую, поросшую травой и едва различимую среди густорастущих буков и дубов дорогу. Они обогнули несколько камней, ям и луж и наконец выехали на широкую поляну, расположенную на самой вершине холма. В центре этой поляны величественно возвышалась тюремная психиатрическая клиника Андра Мари, представлявшая собой отреставрированную башню, окруженную двухметровой металлической оградой с копьевидными наконечниками.

Педро остановил машину у ворот, они вышли и направились к видеодомофону.

– Кто там? – прозвучал спокойный и дружелюбный голос.

– Инспектор Креспо и инспектор Гардеасабаль из Эрцайнцы, – ответил Андер. – Нам нужно поговорить с руководством учреждения.

В течение нескольких секунд они слышали только завывание ветра и скрип ветвей деревьев. Наконец последовал ответ:

– Проезжайте.

Раздался громкий сигнал, и две тяжелые черные створки ворот медленно открылись, словно пасть волка из сказки о Красной Шапочке. Андер бросил быстрый взгляд в темноту леса – он боялся увидеть пару приближающихся сверкающих глаз.

Отбросив детские страхи, он вместе с Гардеасабалем вошел в просторный сад, в одном из концов которого виднелся высокий искусственный водопад. Из него с шумом лилась вода, стекая в красивый усыпанный листвой пруд. Газон и живая изгородь вокруг были идеально ухожены и придавали уютный вид строгому, но красивому зданию.

Клиника представляла собой комплекс, состоящий из центральной башни и примыкающих к ней с обеих сторон симметричных строений – это были двухэтажные пристройки с парапетами. Основная же часть возвышалась на четыре этажа: первые три были украшены стрельчатыми окнами, защищенными небольшой кованой решеткой черного цвета, которая заграждала нижнюю половину. Верхний этаж служил широким карнизом, на котором держалась массивная выступающая крыша. Андер восхитился аккуратно отделанными толстыми каменными стенами, благодаря которым комплекс ощущался более чем надежным.

Дверь в здание распахнулась, и к ним навстречу поспешил невысокий лысый мужчина в белом халате, чья сияющая улыбка очень гармонировала с внешностью.

– Добро пожаловать, инспекторы. Меня зовут Хайме Эскурса, – сказал он, пожимая им руки. Его живые глаза смотрели на них из-под очков без оправы. – Я исполняющий обязанности директора психиатрической клиники Андра Мари. Чем могу быть полезен?

Мужчина проницательно посмотрел на них. Его улыбка была дежурной – об этом говорило отсутствие характерных морщинок в уголках глаз. Похоже, он несколько нервничал.

– Мы пришли поговорить о Глории Редондо, – сообщил Андер, заметив, как на мгновение выражение неуверенности смазало улыбку Эскурсы. – Она работает здесь, верно?

– Конечно, инспектор. Глория – директор клиники. Но она пропала. – Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу. – Ах, да! Вы расследуете ее исчезновение.

– Верно, – подтвердил Креспо. – Нам нужно подробно ознакомиться с ее работой, осмотреть кабинет, поговорить с персоналом… Стандартная процедура в таких случаях.

– Конечно. Проходите, я вам все покажу.

Андер и Гардеасабаль проследовали за мужчиной.

Внутри здание оказалось на удивление просторным. На первом этаже расположились скромная приемная, большая гостиная – место, где проводили свободное время пациенты, – и вместительная столовая, за которой, как догадался Креспо, находилась кухня. Слева – ведущая на второй этаж широкая мраморная лестница с элегантными перилами из матовой вишневой древесины. От интерьера веяло спокойствием: мебель, стены и форма медицинского персонала – все строго белое.

– Это этаж для досуга и отдыха, – сказал Хайме мелодичным голосом. – Наши более самостоятельные пациенты, одни или в компании медицинского персонала, проводят здесь вечера, развлекаясь настольными играми, книгами, журналами, телевизором – всем, что в их распоряжении.

Слова Эскурсы тут же подтвердились: Андер заметил, как за несколькими столами оживленно беседовали пациенты и санитары; другие, погруженные в свои мысли, безучастно смотрели в пустоту. Инспектор подумал, что неплохо было бы поговорить с кем-то из них.

– Гардеасабаль, почему бы тебе не подождать здесь, пока господин Эскурса показывает мне кабинет Глории?

– Да, конечно, шеф. Как раз немного разомну ноги, – сказал он, напрягаясь и делая вид, что упражняется.

– Кабинет сеньоры находится на последнем этаже, инспектор. Поднимемся на лифте. – Хайме показал дорогу.

Лишь через несколько секунд Андер разглядел, что в стене рядом с лестницей, между двумя массивными балками, был лифт. Когда они вошли, Эскурса вставил миниатюрный ключ в замок напротив третьего этажа.

– Этот лифт предназначен исключительно для персонала – пациенты должны пользоваться лестницей. За исключением чрезвычайных ситуаций или случаев ограниченной мобильности, разумеется, – пояснил он.

– Меня поразило, как много у вас санитаров. – На первом этаже им встретилось с полдюжины мускулистых мужчин. – Часто возникают проблемы?

– Господин Креспо, как вы, наверное, знаете, насилие – неотъемлемая черта характера человека. Большая часть наших пациентов находится здесь добровольно, и их всех объединяет одно: стремление к социальной изоляции. Жизнь в обществе – не для них, или, по крайней мере, им так кажется, так они чувствуют. Подобные люди не представляют опасности. Однако есть и такие, кто попал в клинику против воли – по разным причинам. За их поведением требуется пристальное наблюдение, чтобы избежать возможной угрозы для других пациентов.

– Вы имеете в виду заключенных? – спросил Андер.

– Заключенных? Нет, с прошлого года таких здесь больше нет, – ответил Хайме, опустив взгляд в пол.

Двери лифта открылись, и они вышли в мрачный холл мансарды. Эскурса уверенно направился к концу коридора.

– Договор с государством истек, и его не продлили. В прошлом году у нас содержались только двое заключенных, чей срок подходил к концу.

– Мне нужно поговорить с ними, – немедленно заявил инспектор, но исполняющий обязанности сглотнул слюну и покачал головой.

– К сожалению, случился ужасный пожар, который уничтожил левое крыло – в нем у нас был оборудован тюремный блок. Один из заключенных сгорел заживо вместе с двумя нашими санитарами. Это было ужасно! – с сожалением произнес мужчина.

Вытащив ключ из массивной связки, висевшей на поясе, он открыл дверь из красного вишневого дерева, на которой поблескивала золотая табличка с надписью «Директор».

– Пожар? – удивился Андер, следуя за Хайме. – Я не заметил никаких следов на фасаде.

– Неудивительно. Восстановительные работы начались незамедлительно, – ответил Эскурса. – Чтобы вы понимали, пожар случился в ноябре две тысячи восемнадцатого, а уже к январю две тысячи девятнадцатого реставрация была завершена. Пациенты – наш главный приоритет. Такова политика учреждения. Мы не хотим, чтобы что-либо отвлекало их и сводило на нет прогресс, достигнутый в ходе лечения.

– А что стало со вторым?

– Простите?

– Вы сказали, что заключенных было двое. Один сгорел заживо, а что случилось с другим?

Хайме Эскурса включил свет в кабинете и подошел к столу. Его пальцы нервно забарабанили по столешнице. Он сглотнул и бросил взгляд в одно из высоких слуховых окон.

– Второй сбежал. Мы так и не выяснили, как именно. Скорее всего, он воспользовался суматохой, постоянным движением машин и сумел незаметно спрятаться в одном из пожарных грузовиков.

– Могу я взглянуть на личное дело этого человека?

– Инспектор, как вам наверняка известно, медицинское досье любого пациента подпадает под действие закона о врачебной тайне. Я не могу его вам показать без соответствующего судебного постановления, – ответил Эскурса, скрестив руки на груди. – Боюсь, в этом вопросе я вынужден быть непреклонным.

– Справедливо, понимаю.

Креспо достал мобильный и набрал свой домашний номер.

– Что вы делаете? – нервно спросил мужчина.

– Звоню в редакцию «Эль Коррео». У меня там есть приятель журналист, он от такой новости с ума сойдет. Пожар с тремя жертвами и побег психически больного заключенного? Сенсация! Пахнет материалом для первой полосы.

– Подождите, подождите, инспектор, – запричитал Эскурса, складывая руки, словно в молитве. – Мы же не собираемся быть святее Папы Римского… – продолжил он, спешно отпирая один из шкафчиков, чтобы достать из него дело. – В конце концов, сейчас главное – найти Глорию, верно?

Эскурса открыл папку и развернул так, чтобы Андер мог ее изучить.

– Эктор Веласкес. Гражданин Мексики, проживал в Сисеро, Кантабрия. Убил жену и троих дочерей, – рассказал врач. – Профессиональный актер, он был приговорен к высшей мере наказания. Однако судья посчитал, что на момент убийства Эктор был невменяем, и постановил, что свой срок он должен отбывать не в тюрьме, а в психиатрической клинике. В нашей.

– Что заставило судью прийти к такому выводу?

– Экспертиза трех независимых психиатров. Все сошлись во мнении, что у Эктора множественное расстройство личности. Он утверждал, что некий внутренний голос заставил его убить семью вопреки собственной воле. Со слезами на глазах он молил о помощи, потому что не мог противиться приказам этого голоса.

Эскурса потер виски. Было очевидно, что разговор дается ему непросто.

– Могу я получить копию дела?

– Разумеется, сейчас распечатаю.

– Благодарю. Но прежде хочу задать еще один вопрос. У Глории были враги?

– Насколько я знаю, нет. – Хайме задумался, прежде чем ответить. – Глорию здесь уважают и любят. Она всегда находит доброе слово для каждого пациента, знает всех по именам. Они ее просто обожают. Как бы странно это ни звучало, но мы здесь словно одна большая семья.

– В этом я не сомневаюсь, но, как известно, у каждой семьи есть свои тайны. – Андер слегка улыбнулся. – Она сама разбирала свою корреспонденцию?

– Да, конечно. Почему вы спрашиваете?

– Не припоминаете, получала ли она когда-нибудь конверты с деньгами?

– Что вы, боже упаси! – возмутился Эскурса. – Мы уважаемая организация, инспектор! Нам нечего скрывать. Все финансовые операции проходят строго по официальным каналам и исключительно в рамках закона. Никаких махинаций, никаких темных схем.

– Понимаю. Надеюсь, вы тоже понимаете меня, сеньор Эскурса. Мы рассматриваем все возможные версии, чтобы выяснить, куда пропала Глория. Как вы сами сказали, ее поиски – наш главный приоритет, – ответил Андер, вспоминая тело в Олабеаге.

Исполняющий обязанности тут же успокоился.

– Вы правы, инспектор. Мы все хотим, чтобы она скорее нашлась.

Педро Гардеасабаль успел опросить уже с полдюжины медработников, когда к нему подошел мужчина с безупречной осанкой, облаченный в длинный, идеально выглаженный белый халат.

– Доктор Рохо, к вашим услугам. – Он глубоко поклонился. Это было слишком даже по самым строгим канонам этикета.

– Инспектор Гардеасабаль, – тот склонился в ответ, но не так сильно, опасаясь пробить пол головой.

– Вас уже познакомили с моими пациентами? – спросил доктор, широким жестом обводя наполненный людьми просторный зал.

– Пока не имел такой чести.

– Ну как же так. Какое непростительное неуважение! – возмущенно воскликнул Рохо. – Позвольте представить вам некоторых из них.

– Разумеется.

Они подошли к столу, за которым мужчина лет сорока старательно разбирал с помощью маленькой отвертки портативный передатчик.

– Здесь у нас Серафин. – Доктор положил руку на плечо мастера. – Он настоящий гений электроники. Нет устройства, которое он не смог бы починить. Радио не работает – Серафин починит; телевизор не включается – Серафин починит; кофеварка плохо фильтрует кофе – Серафин починит. Серафин все чинит, правда, дружище?

– Конечно… доктор, – ответил Серафин, глядя на него поверх толстых очков для близи. – Кстати, сеньор, хотите, я проверю ваш мобильный телефон? Иногда они излучают слишком много электромагнитных волн и требуют поляризации материнской платы для их регулировки, – обратился он к Гардеасабалю.

– Нет, спасибо, Серафин, я готов нести этот риск, – ответил тот. – Но возможно, вы мне поможете с другим вопросом. Расскажите мне о вашем директоре.

– О Глории? Она само очарование, – ответил Серафин.

– Это правда, инспектор, Глория очень добра ко всем нам… к пациентам, – сказал Рохо.

– И у нее никогда не было конфликтов с пациентами или сотрудниками? – спросил Педро.

– Нет, никогда. Правда, ходили слухи, что у нее были сложности с одним из заключенных, но это все, что я могу сказать. Узники никогда не пересекались с остальными пациентами. Почти все время те проводили взаперти в своем крыле. Только раз в год их выпускали на сцену, когда они устраивали для нас театральное представление. Я только знаю, что их было двое: латиноамериканец и еще кто-то. О последнем мы почти ничего не знаем, но он казался безобидным. А вот другой… В нем чувствовалась такая ненависть, что каждый раз, встречаясь с ним взглядом, я невольно опускал глаза в пол.

– Неужели даже врачи с ними не контактировали? – с легкой улыбкой уточнил Гардеасабаль.

Доктор уже собирался продолжить свою импровизированную экскурсию, не уловив скрытой иронии в словах инспектора, как вдруг двери лифта разъехались в стороны, из кабины вышли Андер и Эскурса. Креспо, встретившись взглядом с напарником, едва заметно кивнул в сторону выхода.

– Приятно было познакомиться, доктор. Надеюсь, если мне доведется сюда вернуться, мы снова увидимся. – Гардеасабаль протянул ему руку.

– А вот я надеюсь, что вам не придется возвращаться, – произнес Рохо с презрением. – Здесь полно психов!

– Никогда раньше не слышал об этой психиатрической клинике, – признался Андер, когда они уже сидели в машине. – Странно все это, будто они подпольно работают. Напомни мне попросить Альдая проверить данные о ее попечительском совете, администрации и руководстве. Хочу знать, кто сидит на вершине этой пирамиды.

– Понял, шеф. – Гардеасабаль сделал пометку в блокноте.

На обратном пути Креспо решил сесть за руль сам. Он был уверен, что его сердце не выдержит еще одной «потрясающей» поездки с Педро. Разумеется, Гардеасабалю это не понравилось, но спорить он не стал. Субординация есть субординация.

– Теперь мы знаем о Глории гораздо больше. Все описывают ее как образцовую, безупречную женщину. И все же что-то тут не вяжется, – задумчиво произнес Андер. – Перед возвращением в Бильбао заглянем еще в одно место.

– В какое? – удивленно спросил Гардеасабаль.

– Сейчас увидишь.

– Как скажете, господин загадка, – проворчал мужчина и поплотнее закутался в куртку.

Спустя четверть часа они припарковали патрульную машину на стоянке у истока реки Нервион – том самом месте, где у Глории была назначена встреча в день исчезновения. Андер достал из кармана пакетик с запиской, найденной вместе с деньгами в конверте в кошельке, и передал его Гардеасабалю. Тот внимательно изучил послание, затем с недоумением посмотрел на напарника.

– Откуда это у тебя?

– Помнишь, вчера утром я разговаривал с Горкой Бланко перед тем, как его выпустили?

– Да. У него было железное алиби. Чист как слеза.

– К убийству он не причастен, здесь согласен. Однако насчет кошелька он нам солгал, – сказал Андер. – Он припрятал конверт с пятью тысячами евро в трусах. А еще вот эту записку – он достал ее из бумажника женщины.

– Да чтоб его!.. – выругался Гардеасабаль, с силой ударив по приборной панели. – Пусть только мне попадется, я ему устрою!

– Не стоит, брось. Ты и так на нем живого места не оставил. Ты ведь знаешь, что я не одобряю такие методы в своей команде?

– Знаю, Андер. – Инспектор опустил взгляд. – Мы уже говорили об этом. Я работаю над этим с психологом.

– Надеюсь. Логика и наблюдательность дают куда более ценные результаты, чем запугивание и грубая сила. Этот стиль старой школы, дух «свинцовых лет» не по мне, и ты об этом знаешь.

– Понял, шеф.

Креспо решил сменить тему.

– Думаю, именно Н9 назначил ей здесь встречу. – Он указал на просторную парковку, где в этот момент стояло всего пять машин. – В записке говорилось о дополнительных деньгах для директора. Грязных деньгах, без сомнения. Не знаю как, но жертва и убийца были связаны. Нам нужно понять, в чем именно заключалась эта связь.

Вечерело, солнце постепенно скрывалось за горизонтом. Инспекторы взяли в руки фонарики и направились к припаркованным автомобилям. В нескольких из них сидели парочки, приехавшие, чтобы шептать друг другу все те слова, которые не могли произнести в присутствии родителей. В двух других они заметили в салоне детские кресла.

«Наверное, это машины туристов», – подумал Андер и сразу же вычеркнул их, ведь у Глории не было детей. Оставался только один автомобиль в самом дальнем углу, противоположном от того, где остановились они.

– На какой машине ездила Глория? – спросил Креспо.

– Кажется, Альдай говорил про какой-то «Опель», но точную модель не помню.

Они подошли к автомобилю. Это как раз был «Опель Астра» цвета синий металлик. Полицейские посветили фонариками на водительское сиденье.

– Ключ в замке зажигания, – заметил Андер. – Не трогай ничего голыми руками.

Инспекторы достали по паре одноразовых перчаток и попробовали открыть передние двери. Те оказались незапертыми, поэтому в салон они заглянули одновременно.

– Посмотри на руль, – сказал Креспо, подсвечивая верхнюю его часть, где были видны следы крови и волос. – Вызывай криминалистов. Пусть осмотрят машину прямо здесь, а потом эвакуатором доставят в наш гараж в Деусто.

– Ты уверен? Это уже выходит за рамки наших полномочий. Может, лучше сначала спросить у Торреса?

– Это наше расследование. И рамки наших полномочий определяют улики. Куда они нас ведут, там мы и действуем, – отрезал инспектор. – Теперь звони. Под мою ответственность. Я буду ждать рядом с машиной.

Отец Николас начал свой привычный и медленный подъем по семи ступеням лестницы, ведущей к главному портику церкви Сан-Антон. Сырая погода, как сегодня, превращала его хронический артрит в настоящую муку, и каждый шаг становился жертвой, крестом, который ему приходилось нести. Но он не мог подвести прихожан. В течение последних тридцати пяти лет он занимал должность настоятеля прихода, и его связь с верующими, которые каждое воскресенье приходили в церковь, чтобы услышать слово Божье, была нерушимой.

Николас приподнял сутану и подошел к огромной кованой черной калитке у входа в храм. Он оперся на металлический поручень, который облегчал подъем тем, кто, как и он, начинал ощущать тяжесть прожитых лет.

– Господи, даруй мне силы, – шептал он на каждом шагу, и его ледяное дыхание застывало в воздухе над ступеньками.

Внимание священника привлекли несколько красных пятен. Он слегка наклонился, чтобы рассмотреть их получше. На последней ступеньке виднелись две больших капли крови. Заметив их, отец Николас сжал толстые губы в знак неодобрения.

«Опять наркоманы колются на лестнице», – подумал он. Мысленно отметил, что следует поговорить с епископом Бильбао о необходимости усилить охрану в городских храмах.

– Сегодня они колются у церкви, завтра разобьют одну из статуй, а послезавтра сожгут тут все, – пробормотал он. Ужаснувшись от мысли, что это предположение может стать реальностью, священник быстро перекрестился. Успокоившись, достал из внутреннего кармана связку ключей от церкви.

Отец Николас оперся рукой на один из прутьев калитки, и, к его удивлению, створка поддалась. Он обернулся и окинул взглядом окрестности. Вокруг царило спокойствие – иначе и быть не могло в шесть утра в воскресенье. Ни души.

Он толкнул калитку посильнее, распахивая настежь. Священник осмотрел главный портал в поисках повреждений.

«Проклятые вандалы, – подумал он. – Что вы тут творили?»

Сводчатый атриум казался нетронутым. Николас поднял взгляд и с благодарностью поклонился фигурам святых Петра и Павла, охраняющим вход. Однако на полу обнаружились еще три капли крови, ведущие к портику. На мгновение он задумался о том, чтобы вызвать полицию, но почти сразу отбросил эту мысль: он никому не позволит себя запугать. С ним Господь. Господь и его любимый святой Антоний, покровитель церкви.

Мужчина наконец подошел к двери. Как он и предполагал, она тоже была открыта. Настоятель мягко толкнул ее и, сдерживая дыхание от страха, вошел в темноту храма.

– Кто здесь? – спросил он твердым голосом.

Ему ответило лишь собственное эхо, прокатившееся по венчающим нефы собора крестовым сводам. Священник почувствовал, как стук сердца отдается в висках. Пресвитерий был залит светом. У центрального алтаря, прислонившись к мрамору, сидел человек.

– Полиция уже едет! Не делай глупостей, сын мой! – крикнул он.

Не получив ответа, Николас двинулся вперед, осторожно огибая скамьи главного нефа. Время от времени он украдкой бросал взгляд на боковые капеллы, чтобы убедиться, что никто не прячется в темноте. Подойдя к главному алтарю, он встал на правое колено и перекрестился перед фигурой Христа, которая возглавляла ретабло[13] – прекрасный ансамбль, сочетающий живопись, скульптуру и рельефы, которому Николас молился с первого дня.

Следы крови вели к подножью алтаря, где сидел мужчина. Подойдя ближе, священник заметил, что брюки у него пропитаны кровью, а руки скрещены, будто в них что-то спрятано. Он осторожно преодолел оставшиеся четыре ступеньки.

И тут священную тишину храма разорвал крик чистого ужаса.

Мужчина был мертв.

5

– Так, чтобы никаких посторонних в церкви, только моя команда, криминалисты и судмедэксперты! – с порога приказал Андер. – Никаких зевак в радиусе пяти метров от ворот, всем все ясно?

Агенты кивнули и поспешили выполнить указания, пока первые ротозеи не начали толпиться вокруг храма. Этим холодным воскресным утром с берега залива поднимался туман и рассеивался над улочками, ведущими к историческому центру города.

– Кто убивает в воскресенье, – проворчал Гардеасабаль, когда Андер сообщил ему о преступлении в Сан-Антоне.

На входе в церковь Андер заметил первых любопытных, заглядывающих в окна. Шоу началось. Он поправил фуражку и решительно прошел через главный неф. Справа, на одной из скамей для молящихся, Педро допрашивал отца Николаса, на лице которого все еще читалась паника. Андер направился к пресвитерии. Вспышки фотоаппаратов освещали центральный алтарь и стену, прилегающую к главному ретабло. На ней можно было прочитать следующие числа: «95/219».

Инспектор встал рядом с одетыми в белые комбинезоны членами научно-экспертной группы, которые тщательно обследовали престол и прилегающие зоны в поисках улик. Как по линейке, они сантиметр за сантиметром, исследовали пространство от лестницы, ведущей к главному порталу, до главного алтаря.

Андер прибыл почти одновременно с первым нарядом, который откликнулся на звонок Николаса на телефон экстренной службы. Он не спал уже несколько часов, листая материалы дела об убийстве Глории Редондо, когда из штаба поступил вызов. Предварительный осмотр тела на месте преступления подтвердил: Н9 вновь оставил свою жестокую «визитную карточку».

Осмотр продолжился в окрестностях церкви. Инспектор пытался понять, как убийца проник в храм и как смог донести тело до алтаря. Следы на замках свидетельствовали о взломе. Ступеньки не позволили бы убийце воспользоваться тележкой или другим вспомогательным средством передвижения. Значит, H9 пришлось тащить труп от места парковки фургона на плечах. По пути из тела капала кровь, оставляя за собой алый след.

Хавьер Гамбоа уже десять минут ползал на коленях у алтаря, осматривая жертву. Он исследовал раны, слегка поднимал и сдвигал тело в стороны, потом возвращал его в исходное положение. Проверял карманы, раскладывал вещи по пластиковым пакетам для улик, кивал, качал головой, тяжело вздыхал.

Инспектор Креспо предпочел оставаться в тени, наблюдая за мастерством судебно-медицинского эксперта.

– Андер, подойди, пожалуйста, – попросил тот.

Мужчина присел слева от тела. Хавьер вытер уголком халата пот, который заливал ему очки.

– Держи, – сказал он, передавая коллеге черный бумажник. – Похоже, в этот раз убийца проявил любезность и сам сообщил нам личность жертвы.

Андер открыл его и достал удостоверение личности. Даже от такого простого действия по просторным нефам разлеталось гулкое эхо, отскакивало от сводчатых потолков и превращало священное пространство в огромный резонаторный ящик. В таком малейший шум приобретал мистическую окраску.

– Виктор Эрмосо, пятьдесят шесть лет, проживает в Бильбао, – прочитал Андер. – Здесь также есть членская карта Общества Бильбао, – сказал он, копаясь в боковых кармашках.

– Умер около шести-восьми часов назад, где-то в полночь. Похоже, его тоже задушили, как и первую жертву. Но в этот раз, скорее всего, с использованием какой-то веревки или удавки, – предположил Гамбоа.

Андер посмотрел на багровую линию, огибающую шею жертвы выше кадыка.

– Что это у него в ладонях? – поинтересовался он.

Покрытые кровью руки Виктора Эрмосо лежали у него на коленях одна на другой. Казалось, он что-то сжимал. Гамбоа слегка раздвинул их и подозвал одного из фотографов, чтобы тот сделал несколько снимков.

– Пенис и яички. Полный комплект, – отметил судмедэксперт. – Виктор был кастрирован, вероятно посмертно. По крайней мере, я на это надеюсь.

– У Н9 появляется свой почерк: жестокие увечья, – сказал Креспо, осматривая кровавый трофей.

– Да, но нанесенные только после убийства. Не знаю, имеет ли это значение. Кстати, он опять оставил нам послание во рту жертвы.

Гамбоа достал из своего чемоданчика маленький пакетик с уже развернутым куском бумаги и передал его Андеру.

– «Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами. H9».

Андер и Гамбоа обменялись удивленными взглядами.

– Еще одна загадочная фраза, – пробормотал инспектор.

– Повторное граффити он также оставил. – Гамбоа указал на числа в верхней части алтаря. – Будем надеяться, что там, где бессильна наука, поможет Господь. – Он посмотрел на распятие, занимавшего центральное положение в композиции ретабло.

Андер покачал головой.

– Я давно в Него не верю.

Судмедэксперт улыбнулся и снял перчатки.

– Я тебя понимаю. Но согласись – люди верят в то, во что верят, потому что им это нужно. Мы должны с уважением относиться к любым религиозным учениям, помогающим нести то невыносимое бремя кажущегося легким бытия.

– Конечно. Однако проблема возникает, когда несогласие с их верованиями может стоить тебе жизни. – Андер спрятал пакетик с запиской в карман. – Ты закончил?

– Да, здесь все, – ответил Хавьер, церемониально складывая весь свой инструментарий в чемоданчик.

– Тогда угости меня сигареткой, пока ждем дежурного судью.

– Я думал, ты бросил курить, – удивился мужчина.

– Вини в этом Н9. Из-за этого ублюдка у меня опять легкие смолой покроются.

И он направился вместе с судмедэкспертом навстречу утреннему свету, сочащемуся сквозь портал церкви Сан-Антон.

Андер бросил взгляд на наручные часы. Семь утра. Он целый час бегал с Горритчо по окрестностям горы Кобетас. В свои сорок восемь он уже не был так быстр и вынослив, как в юности, однако форма все еще позволяла часами носиться за неугомонным псом по диким тропам.

Он тщательно отряхнул кроссовки о коврик и снял их, прежде чем войти в дом. Насыпав Горритчо щедрую порцию корма, мужчина поднялся к себе, чтобы принять освежающий душ.

Он включил музыкальный центр и запустил диск, который был в плеере: «The River» Брюса Спрингстина. Бросил в корзину для грязного белья два килограмма только что снятой пропитанной потом одежды и сунул ногу в душевую кабину ровно в тот момент, когда Кларенс Клемонс заиграл на саксофоне первые аккорды песни «Sherry Darling», наполняя комнату праздничной атмосферой.

Вода обжигала кожу, но Андер решил сделать ее еще горячее. Он обожал это парализующее ощущение экстремальной температуры. Малейшее движение отправляло в мозг сигналы о том интенсивном жаре, которому подвергалось тело. Лучше всего было стоять неподвижно.

Он закрыл глаза, и мысли унесли его далеко. В другую страну, другой мир, другую жизнь. Он оказался в рёкане[14] в Киото, где они с бывшей супругой Амелией вместе наслаждались тем же обжигающим ощущением, тем же термическим экстазом, сидя в частном онсэне[15].

Мужчина инстинктивно потряс головой, пытаясь отогнать воспоминания.

«Эти времена ушли навсегда, Андер, – подумал он. – И виноват в этом только ты, чемпион».

Он вышел из ванной и надел синюю рубашку, которую ему подарила дочь, Амайя, на День отца, и подобрал под нее светлые джинсы. Погруженный в меланхолию, он включил трек «Drive All Night» и слушал его, пока одевался и наблюдал, как за окном медленно пробуждается город. Закончив приводить себя в порядок, он выключил музыку и отправился на работу.

В переговорной Четвертой группы царило оживление. Отвечая на каждый новый звонок, Альдай откидывал челку со лба.

Жители Бильбао переполошились. Появление двух жестоко изуродованных тел было исключительным событием для такого спокойного города. Периодически агент переставал делать записи в блокноте, откидывался в кресле и становился импровизированным психологом для какого-нибудь встревоженного старичка или напуганной девочки-подростка, которая боялась выходить на улицу после наступления темноты, зная, что убийца все еще на свободе. Арреги и Гардеасабаль, когда не бегали по связанным с расследованием делам, помогали ему, засучив рукава и самостоятельно отвечая на звонки перегруженных телефонных линий.

Рабочая доска постепенно пополнялась новыми фотографиями и другими данными двух жертв Н9: Глории Редондо и Виктора Эрмосо.

– Салют, ребята, – поздоровался Андер, входя в комнату. В руках у него был капхолдер с четырьмя стаканчиками горячего кофе.

– Приличный кофе, господа! – воскликнул Гардеасабаль. – Это не из «Эускарри», случайно? – Он имел в виду кафе в Деусто, где команда обычно завтракала.

– Откуда же еще, Гарде?

Передав напитки коллегам, он пристроился на краю стола. Горячий стакан согревал ладони, взгляд скользил по информации на доске.

В левой части – древо с информацией об убийстве Глории Редондо. Ветви-стрелки разбегались к выдержкам из отчетов, протоколам допросов, фотографиям места преступления и жертвы. Справа Арреги работал над оформлением второй части – под официальной фотографией Виктора Эрмосо он разместил другую, более гротескную, с изображением тела. Лишь склоненная голова спасала полицейских от встречи с выражением ужаса, застывшего в его глазах.

Андер помнил этот взгляд – потерянный, искаженный, отчаянно пытающийся понять, почему это с ним происходит, за что его убивают. Взгляд человека, осознавшего, что конец близок и надежды больше нет.

Арреги продолжал дополнять композицию. Его карие глаза были устремлены на таблицу, в которую он вносил данные второй жертвы Н9. Психиатр. Профессия, которая связывала его с первой жертвой.

– У нас есть Глория Редондо, директор психиатрической клиники, и Виктор Эрмосо, психиатр по профессии. – Инспектор начал упорядочивать свои мысли вслух. – Нам известно, работал ли Виктор когда-либо в психиатрической клинике в Ордунье?

– По нашим данным, связи между ними нет, кроме очевидного профессионального сходства, – сказал Гардеасабаль, грызя палочку, которой размешивал сахар. – Виктор работал в Осакидецу, а конкретно в больнице Басурто. Жил на площади Эускади, в здании Арткласс.

– Вдове уже сообщили? – спросил Андер.

– Да, – ответил Альдай. – Вчера вечером Олано и Хименес съездили.

– Хорошо. В любом случае сегодня или завтра я тоже к ней загляну, чтобы поговорить. – Андер записал адрес Виктора на отдельном листе. – Арреги, номер, который нарисовали у алтаря, отсылает нас к другому делу?

– Так точно, шеф. Номер тысяча девятьсот девяносто пять ноль-ноль-ноль двести девятнадцать: Ханире Артола, семнадцать лет. Как и Селия Гомес, Ханире бесследно пропала, в Гернике, – сказал юноша и прикрепил информацию о девушке к стенду.

– Очередное дело об исчезновении. Почему? – задумался Андер. – Что он хочет нам этим сказать?

Вопрос повис в воздухе. Креспо взял дело Ханире и внимательно его изучил. Оно почти полностью повторяло историю Селии Гомес: девушка исчезла в ночь с пятницы на субботу, возвращаясь домой после того, как отпраздновала с подругами окончание декабрьских экзаменов. Свидетелей также не оказалось. Спустя несколько месяцев, из-за отсутствия прогресса в расследовании, дело списали в архив.

– Кстати, Альдай. Есть новости по поводу сотрудников, у которых был доступ к делам о пропавших?

Инспектор вопросительно поднял бровь и впился взглядом в молодого агента. Тот наклонил голову вбок, опустил глаза и начал вертеть между пальцев ручку.

– Список бесконечный. На проверку данных потребуется еще какое-то время, но на первый взгляд кажется, что там только сотрудники нашего отдела.

– Убедись, что у твоего предположения есть документальное подтверждение. – Креспо наставил на агента указательный палец. – Если это действительно так, выходит, у убийцы был сообщник с доступом к закрытой информации.

Альдай кивнул.

– Гардеасабаль и Арреги, съездите к родителям Ханире. – Андер перевел взгляд на двух других членов группы. – Не давайте им ложных надежд и постарайтесь не напугать. Говорите только по фактам. Дело о пропаже их дочери связано с делом об убийстве, и нам нужно задать им несколько вопросов, понятно? – Последнюю фразу он подчеркнуто сдержанно адресовал конкретно Гардеасабалю.

– Естественно, – согласился инспектор, сопровождая свой ответ легким ворчанием.

Андер сел за стол для переговоров, и остальные последовали его примеру. Они пригубили напитки в надежде, что кофеин запустит в уставших мозгах ту самую шестеренку, которая сложит разрозненные улики в ясную картину. Им нужна была твердая зацепка, ниточка, за которую стоило только потянуть, чтобы наконец распутать этот клубок.

– Вчера Н9 серьезно рисковал. Взламывать замки в общественном месте с трупом на плечах? На такое мог решиться либо безумец, либо хладнокровный отморозок. Какое из этих двух определений, по-вашему, ему больше подходит? – спросил Андер.

– Думаю, это скорее хладнокровие, – ответил Гардеасабаль. – Бесчувственный, одержимый жаждой власти подонок, получающий удовольствие от того, что калечит своих жертв.

– Шеф, – внезапно перебил его Альдай, – взгляните на это.

Он взял планшет со своего рабочего места и поставил его на стол. Андер наклонился, чтобы лучше видеть экран. На нем отображался длинный текст, в котором один из фрагментов был выделен. Он сразу узнал его: «Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами». Альдай открыл следующую вкладку и показал еще одну цитату – ту самую фразу, которую они обнаружили на теле Глории Редондо: «Так скверно и презрительно мы друг с другом обращаемся».

– Сообщения, которые Н9 оставил во рту у жертв. Что это за текст? – спросил он.

– Это цитата, которая встречается в «Истории» Геродота, греческого историка, который жил в V веке до нашей эры. Сначала я нашел там первую фразу, а теперь и вторую.

– Серьезно? – Педро вытянул шею, заглядывая в планшет.

– «История» Геродота, – повторил Креспо. – Альдай, разве у нас в Эрцайнце нет консультанта по историческим вопросам? Кажется, в Аркауте кто-то упоминал при мне его имя. Если я правильно помню, его вклад оказался решающим в раскрытии дела о разграблении объектов культурного наследия.

– Сейчас посмотрю. – Альдай подскочил к своему компьютеру и открыл браузер. Через секунду он уже листал список постоянных консультантов Полицейского корпуса Страны Басков. Вскоре он щелкнул пальцами и показал на экран. – Вот он: Икер Артеага. Преподаватель античной истории в Университете Страны Басков в кампусе в Алаве.

Андер поспешно записал информацию и взглянул на часы.

– Думаю, если потороплюсь, еще успею застать его на факультете, – предположил он, вставая.

Одна из самых приятных особенностей Страны Басков – ее компактность. Это настоящий «карманный» край, где расстояния между тремя столицами провинций относительно невелики. Когда нет больших пробок, путь от Бильбао до административной столицы можно преодолеть чуть больше чем за полчаса.

Мужчина и сам толком не знал, чего ждет от этой поездки и есть ли в ней вообще смысл. Но стоило Альдаю упомянуть историка, как он почувствовал импульс, который заставил его незамедлительно действовать. До Гастейса дождь не дошел, но из-за холода, вечного спутника города, было неуютно. Припарковав машину, Андер машинально застегнул молнию на куртке повыше и направился к факультету географии и истории.

Через пять минут он уже сидел у двери кабинета Икера Артеаги. В секретариате кафедры древней истории ему сообщили, что профессор сейчас на лекции у первокурсников. Креспо решил не тратить время даром и дождаться Икера прямо там. В коридоре царила тишина. Изредка мимо проходили студенты, но никто, казалось, его не замечал, а если и замечал, то не удостаивал даже кивком.

«Типичная ситуация в университете», – усмехнулся он про себя.

Нервно пошарив в портфеле, который он взял с собой, инспектор извлек из него несколько бумаг. Среди прочих там лежали копии фотографий жертв Н9 и найденных у них во рту посланий. Подняв взгляд, Андер заметил приближающегося к нему мужчину, одетого в вельветовые брюки цвета хаки и темно-зеленый шерстяной свитер с высоким воротником. Профессор подошел к двери, вынул из кармана связку ключей и посмотрел на Андерa с легким любопытством.

– Я совершил какое-то преступление?

– Нет, профессор Артеага. Позвольте представиться: инспектор Андер Креспо, комиссариат Деусто. – Он протянул руку. – Простите, что не предупредил вас заранее о своем визите, но мы работаем над делом, где время играет против нас. Каждая минута на счету.

– Да, конечно. Время всегда на вес золота, – ответил Икер. Он открыл дверь и пригласил мужчину в кабинет. – Но пожалуйста, обращайся ко мне на ты. Итак, что же такое важное привело тебя из Бильбао и чем я могу помочь?

– Прежде всего, должен предупредить: информация, которой я собираюсь с тобой поделиться, является частью текущего расследования. Она засекречена, а значит, все, что ты сейчас услышишь, строго конфиденциально. Ты не сможешь никому об этом рассказать.

– Понимаю. Как ты, наверное, знаешь, я не первый раз сотрудничаю с вашей службой. – Артеага уселся в свое кресло и жестом предложил Андеру занять стул напротив. – Не припомню, чтобы когда-либо давал вам повод усомниться в моей надежности.

– Не пойми меня неправильно, я не хотел тебя обидеть. Просто напоминаю. – Инспектор положил портфель на стол и достал несколько документов. – Мы имеем дело с преступником, который за последнюю неделю совершил уже два убийства и в обоих случаях оставил после себя странные улики. До сих пор мы не могли разобраться, что именно он хотел нам сказать, но, похоже, теперь у нас есть подсказка.

Икер слушал и кивал, но стоило ему увидеть фотографии, лицо профессора заметно побледнело.

– Что за черт! – воскликнул он, машинально отводя взгляд. – Зачем ты мне это показываешь? Я историк, а не судмедэксперт.

– Я знаю, Икер. Я показываю тебе эти снимки, потому что убийца оставляет зашифрованные послания. Думаю, ты можешь помочь нам их разгадать, – спокойно объяснил полицейский.

– Я? Но каким образом?

Артеага ослабил ворот свитера. На лбу у него выступили капли пота. Андер достал копии записок и протянул их ему.

– Тебе знакомы эти фразы? – спросил он. – Их нашли во рту жертв.

Икер пробежался взглядом по записям, затем перечитал их снова, медленно, вдумчиво.

– Да, – наконец сказал он. – Кажется, вторую фразу приписывают Геродоту. Он вкладывает ее в уста Ксеркса в своей «Истории».

– Верно. Мы выяснили это только сегодня, и поэтому я сразу же решил обратиться к тебе за консультацией, – признался Креспо. – Первая цитата встречается там же. Нам нужно понять, как убийства связаны с книгой Геродота, ведь для преступника она явно имеет какое-то значение. Я думаю, если мы распутаем этот клубок, то сможем предугадать его следующий шаг. Ты нам поможешь?

Профессор Артеага вновь взглянул на фотографии жертв, потом перевел глаза на послания. Постепенно его лицо приобрело прежний оттенок. Он уже не просто смотрел, а анализировал, выстраивал возможные связи. Страх уступил место любопытству – это был интеллектуальный вызов.

– Да, можете на меня рассчитывать, – тихо ответил он.

Гардеасабаль и Арреги шли в сторону площади Фуэрос в Гернике. Мать Ханире Артолы работала продавщицей в модном бутике. Сотрудники участка связались с ней, и она согласилась встретиться, но не дома и не в магазине, а на скамейке в центре площади.

– Это должна быть она, – сказал Гардеасабаль, кивком указав на единственную женщину, сидящую на скамейке на площади. – Эмма Хауреги.

Выпрямившись, женщина сидела на краю скамьи с отрешенным взглядом, скрестив руки и ноги, рассеянно выпуская клубы дыма в воздух. Заметив присутствие полицейских, она кивком головы пригласила их подойти.

– Сеньора Хауреги, я инспектор Педро Гардеасабаль, а это мой коллега агент Иван Арреги, – сказал мужчина, присаживаясь рядом. – Спасибо, что нашли время встретиться с нами. Мы понимаем, как вам тяжело вспоминать о дочери.

Эмма посмотрела на него и, едва сдерживая усмешку, выпустила очередную струю дыма в серое небо.

– Почему мы здесь, инспектор?

– Мы расследуем дело, в котором фигурирует имя Ханире. Возможно, между этими событиями нет никакой связи и это всего лишь совпадение, но мы хотели бы задать вам несколько вопросов о ней.

При упоминании имени дочери тело женщины сотрясла дрожь, и она еще крепче прижала руки к груди.

– Ханире мертва, – сказала она со слезами на глазах. – Если вы не смогли найти ее тогда, что, черт возьми, вам надо от меня сейчас?

– Мы хотели узнать, была ли ваша дочь знакома с этими людьми. – Гардеасабаль показал ей фотографии. – Это Глория Редондо и Виктор Эрмосо.

Эмма достала из сумочки узкие очки в черной пластиковой оправе, надела и принялась внимательно разглядывать снимки. После долгого осмотра она убрала их обратно в сумочку и закурила новую сигарету.

– Их имена мне ни о чем не говорят, а фото тем более. – Она выдохнула дым, на этот раз прямо в лицо Гардеасабалю. – Кто они?

– Ваша дочь ходила гулять по выходным? – продолжил Педро, проигнорировав вопрос. – Может, она бывала в Португалете или Аморебьете?

– Моя дочь была примерной ученицей, – сказала Эмма, глядя в небо. – Настоящая прелесть, прилежная, заботливая. Она никогда не гуляла по вечерам. Первый и единственный раз это случилось в декабре тысяча девятьсот девяносто пятого года. Подруги уговорили пойти отпраздновать окончание экзаменов. Больше я ее не видела.

В парке воцарилась тишина. Слышался только шелест голых ветвей, вздрагивающих под порывами холодного северо-западного ветра.

– Я знаю, кто ее убил, – выпалила женщина. – Я говорила вам тогда, и повторяю сейчас: Анарц Итурриондо.

Арреги неловко заерзал на скамейке. Когда он изучал дело о пропаже Ханире, он читал заявление, которое Эмма подала против Анарца. Обвинения женщины не подтвердились: у юноши было алиби. Однако сеньора Хауреги продолжала настаивать, утверждая, что ранее ее дочь подвергалась травле в школе и нападениям на улице. Ни одно из этих обвинений также не было доказано.

– Анарц не мог этого сделать, его даже в Стране Басков тогда не было. Он отдыхал во Франции с друзьями, – заметил Арреги.

– И вы ему поверили? – презрительно фыркнула Эмма. – Наивные! Я знаю, что это был он. Годами я терпела его присутствие в городе. Меня тошнит от одной мысли, что мне приходилось дышать тем же воздухом, ходить по тем же улицам, что и он.

– Сеньора Хауреги… – попытался перебить ее Гардеасабаль.

Женщина подняла руку, прерывая его на полуслове. Ей нужно было выговориться, и она твердо решила это сделать.

– Мне вся семья твердила, что надо поговорить с Хосе Мигелем, местным священником, что он мне поможет; что Бог поможет нам с мужем пережить это испытание, научит нас жить с этой болью. Но я не верю в Бога. Если я в него не верила до того, как потеряла дочь, то как могла начать после?

Арреги с трудом сдерживал слезы. Гардеасабаль, борясь с неловкостью, старался изобразить на лице как можно больше сочувствия. Сейчас точно не время для равнодушия.

Эмма сделала еще две затяжки и продолжила:

– Я не верю в Бога и не верю в Божественное Провидение, но я верю в карму. Спустя два года после смерти моей дочери Анарц погиб в автокатострофе – возвращался с одной из своих ночных оргий. С тех пор я кладу букет цветов на том месте, где произошла авария. Но не для того, чтобы помянуть его, а чтобы поблагодарить высшую силу, которая отомстила за гибель моей Ханире.

Женщина встала, и агенты последовали ее примеру.

– Простите, что заставили вас снова пережить эту боль, сеньора Хауреги, – сказал Гардеасабаль.

– «Снова пережить»? – переспросила она с сарказмом. – Эта боль никогда не утихала. Моему мужу повезло больше – смерть забрала его через два года после исчезновения нашей дочери. Просто жизнь потеряла для него всякий смысл. – По ее лицу потекли слезы. – Он говорил, что так снова увидит свою малышку, своего ангела. Он ушел с улыбкой. А я сжигаю дни так же, как сигареты, в ожидании момента, когда смогу воссоединиться с ними.

Женщина вытерла лицо платком, расправила платье и ушла, не попрощавшись. Гардеасабаль и Арреги стояли на месте, пока Эмма не исчезла из вида.

Возвращались к машине они опустив головы.

– Послушай, – обратился к напарнику Педро, – как бы ты ни старался, к этому невозможно привыкнуть. Никакая броня не защитит – истинная боль все равно просочится в душу.

6

Движение на кольцевой развязке площади Эускади в полдень было хаотичным и плотным. Серое небо изредка прорезали легкие мазки голубого. Всего лишь мираж. В этом бесконечном потоке машин Андер двигался рывками, подчиняясь мерцанию светофоров, меняющих цвета с зеленого на красный и обратно. Сначала идея поискать парковку на соседних улицах показалась ему удачной. Но не тут-то было: задача оказалась просто невыполнимой – не нашлось бы места даже для велосипеда. Устав наматывать круги, он решил больше не терять времени и поехал прямиком на подземный паркинг площади.

Спустя некоторое время, возвращаясь от дома Виктора Эрмосо, Андер мысленно перебирал в голове ту скудную информацию, которую удалось собрать о второй жертве. Сначала он отправился в психиатрическое отделение больницы Басурто, где работал мужчина, но визит оказался практически бесполезным. Коллеги погибшего были потрясены новостью и не могли найти объяснения случившемуся. Они не знали никого, кто мог бы желать ему зла, ни одного явного врага. Однако некоторые признали, что за годы работы в больнице у Виктора случались небольшие конфликты с пациентами, несогласными с его диагнозами. Но эти инциденты никогда не выходили за рамки допустимого. Эрмосо был уважаемым специалистом, прошел длинный карьерный путь и пользовался большим авторитетом в Коллегии психиатров Бискайи, которая регулярно привлекала его в качестве судебного эксперта для проведения психиатрических экспертиз.

Инспектор показал им фотографию Экторa Веласкеса, но никто его не узнал. Мысль о том, что Эктор может оказаться тем самым Н9, начала приобретать четкие очертания. Сейчас он был первым по-настоящему серьезным подозреваемым, которого дало следствию это запутанное дело, – несмотря на упрямство Гардеасабаля, настаивавшего на причастности Эухенио Ларрасабаля.

Разговор с вдовой Виктора также не принес новых зацепок. Женщина была убита горем; ее взгляд, полный непонимания и ярости, произвел на инспектора сильное впечатление. Она была в полном шоке, у нее просто не укладывалось в голове, что кто-то мог убить ее мужа. Ошеломление и беспомощность, которые она испытывала, – вот и все, что Андер смог вынести из этой беседы.

Он направился обратно к машине, позволяя городскому шуму поглотить себя. В этом хаотичном, но ритмичном водовороте голосов, машин, огней, дождя и фонового гула Андер еще острее почувствовал боль пытавшейся осознать утрату супруга вдовы. Словно полуночный поезд, через его сознание пронеслись воспоминания о потерях, оставивших в его жизни неизгладимый след.

Он постоянно видел во сне мать. Причем сон этот всегда был один и тот же. Она была одета в платье с синими цветами, а спину ей согревала черная шерстяная шаль. Женщина шла в сторону леса, но, прежде чем скрыться среди деревьев, неизменно оборачивалась и смотрела в окно его комнаты. Их взгляды на несколько секунд пересекались. Затем она вытирала слезы и растворялась в густой зелени.

Андеру было тринадцать, когда это произошло.

В то время его семья жила в частном доме в Ачондо. Полиция пришла к выводу, что мать ушла из дома добровольно. Она не оставила прощальной записки, но этому не придали особого значения.

О ней больше не слышали.

Но почему?

Этот вопрос терзал его каждый день. Отец, сестра и он сам были вынуждены строить жизнь с нуля. Несмотря на то что прошло уже больше тридцати лет, мать являлась ему каждую ночь. Во сне он хорошо видел каждую черту ее лица. Он цеплялся за этот последний взгляд, полный разрывающей сердце любви, как за самое ценное сокровище. Этот момент навсегда запечатлелся в сознании юного Андера. В тот день часть его души умерла.

Больше всего его терзали апатия и смирение, с которыми отец встретил исчезновение матери. Он принял уход жены без борьбы. Не бросился ее искать. Эта обида застряла в сердце мальчика и не давала покоя. В те редкие моменты, когда он решался упрекнуть отца прямо, тот лишь опускал голову и плакал.

Годы спустя, когда казалось, что жизнь понемногу возвращается в привычное русло, судьба нанесла новый удар – исчезновение сестры, Энары. Невосполнимые утраты продолжали мучить мужчину: и те, которых он не мог предотвратить, и те, в которых был виноват сам. Например, развод.

Андер и Амелия познакомились в начале нового тысячелетия. Они встретились на семинаре по криминологии: он – как полицейский, она – как психолог. Через два года поженились. Креспо называл эту внезапную любовь «эффектом двухтысячных», потому что красота Амелии вывела из строя его волю – так, как, по прогнозам, должно было вывести из строя компьютеры по всему миру в 2000 году. Андер был безумно влюблен в нее и тогда, и сейчас, но изменить уже ничего нельзя – ему не вернуть тех чувств, что были между ними. Он сам их похоронил.

Проблемы начались, когда его повысили до инспектора. Андер проводил на работе целые марафоны по разбору пылившихся у него на столе дел, тогда как семье доставались лишь крохи его времени. Так получилось, что «висяки» раскрывались с той же скоростью, с какой их брак рассыпался на части. В конце концов они решили, что будет лучше, если Амелия и Амайя переедут в Сан-Себастьян.

Звук автомобильного клаксона вернул бесцельно бродившего по улицам мужчину в реальность. Перед ним был студент, который, смущенно подняв руку, извинялся перед водителем за то, что перешел улицу на красный. Парень споткнулся и уронил несколько книг на тротуар. Инспектор улыбнулся: неуклюжесть этого юноши напомнила ему о дочери, которая тоже всегда что-то роняла, когда нервничала.

Андер решил остановиться выпить кофе и заодно позвонить Амайе. Ему нужно было услышать ее голос.

– Привет, пап!

– Привет, малыш, как ты?

– Все хорошо, вся в учебе. У нас квалификационные экзамены в самом разгаре, – ответила Амайя.

Андер слышал приглушенные голоса и скрип стульев на фоне голоса дочери.

– Так удивительно, что ты звонишь. Что-то случилось?

– Разве отцу нужна причина, чтобы позвонить дочери? – нервно усмехнулся он. – Все хорошо, полный порядок, – солгал он, скрывая беспокойство об отце и тревогу, которую всколыхнули в нем воспоминания об Энаре. – Просто хотел тебя услышать.

– Ты забыл добавить «твой сопрано». Надо было сказать: «Хотел услышать твой сопрано». – Девушка залилась смехом. – Ладно, пап, я пошла, мне еще заниматься. Кстати, не забудь, что в этом году я приеду на Рождество к тебе, хорошо? Где-то двадцатого, чтобы отметить Санто Томас[16] с подружками из Бильбао.

– Отлично. На Рождество пойдем к дедушке. Мы еще обсудим меню, подарки и прочее до твоего приезда.

– Договорились.

– Слушай, Амайя… Как там мама? – спросил мужчина, понизив голос.

– Прекрасно, как всегда, не переживай. У нее есть Перу. – Она имела в виду нового мужа Амелии, «сноба-дурака», как любил называть его Андер. – А ты, похоже, все еще один… Насколько я знаю.

– Вовсе не один. Не забывай о Горритчо.

На другом конце линии фыркнули.

– Он не в счет! – возмутилась она. – Ладно, пап. Люблю тебя. До скорого.

– Я тоже тебя люблю, малыш. Пока.

Андер положил трубку и продолжил пить кофе, погруженный в свои мысли. Он наблюдал за прохожими, сновавшими под арками здания: у каждого из них своя жизнь, своя история, свои раны, что нужно залечить, и свои люди, с которыми можно разделить радость, за которых стоит побороться. Он сделал последний глоток, оплатил счет и направился к парковке.

Когда он уже собирался войти в лифт, раздался звонок.

– Слушаю, Альдай.

– Здравствуйте, шеф. Поиски Эктора Веласкеса результатов не принесли. Он растворился, словно призрак.

Андер попросил агента проверить базы данных в поисках информации о заключенном, сбежавшем из психиатрической клиники Ордуньи. Существовала вероятность, что имя Веласкеса всплывет в какой-нибудь транзакции или записях отелей и аэропортов.

– Ты проверил базы других подразделений?

– Да, я разговаривал с ОТП. Они провели поиск, подключив все доступные: государственную полицию, автономную, местную, Интерпол, страховые службы, муниципальный реестр, налоговую, гражданские, коммерческие и имущественные реестры… буквально все. Ни одного совпадения. Он будто испарился.

– Эктор по профессии актер. Он мог сменить имя и остаться в Испании или – кто знает – сразу же после побега покинуть страну, – сказал Андер. – Объяви его в национальный и международный розыск, Альдай. И пусть Торрес отправит Красное уведомление в Интерпол.

Красные уведомления, или Red Notices, – это ордера на розыск и арест преступников, которые отправляются в Международную полицию. Та, в свою очередь, передает их полицейским службам двухсот стран-участниц.

– Есть, шеф. Кстати, как прошла встреча со вдовой Эрмосо? – спросил агент.

Инспектор сел в машину и закрыл дверь.

– Она не сказала мне ничего нового.

Он завел машину и выехал на дорогу. Из-под колес проезжающих автомобилей разлеталась вода. Андер решил просто покататься по городу. Он всегда так делал, когда нужно было подумать и привести мысли в порядок. Иногда он ограничивался короткой поездкой, а порой он мог часами колесить по улицам, меняя уютный свет и асфальт города на пыльные проселочные дороги.

Сейчас ему это было нужнее, чем когда-либо: смесь своей и чужой боли, гнев и тоска сжимали ему грудь; отчаянно хотелось кричать. Он доехал до вершины горы Арчанда и остановился на смотровой площадке, с которой открывался вид на весь Бильбао. Выйдя из машины, мужчина оперся на потрепанную временем деревянную ограду и закричал. Он кричал, пока не остался без голоса.

Роли. Эти чертовы роли, которые пытаются управлять обществом, будто божественное предписание. Роли, связанные с полом, социальным классом, религиозными убеждениями… Роли, роли и снова роли. Стереотипы, сковавшие тех, кто считает, что будущее предопределено заранее и их воля ничего не может изменить. Именно против этих условностей Мирен боролась всю свою жизнь.

С раннего детства она была выдающейся ученицей, способной запомнить любой показанный ей текст. Ее мозг был как губка, легко впитывающая любую информацию. Вскоре как учителя, так и родители стали подталкивать ее к поступлению на престижную специальность – юриспруденцию. Она должна была стать первым адвокатом в семье Сарандона. Но девочка росла, и по мере ее взросления росли и ее амбиции. Она не собиралась быть пассивным наблюдателем. Конечно же нет. Особенно когда речь шла о жизни и будущем, которые по праву принадлежали только ей. Она замечала, как родители поддерживали мальчиков из ее окружения в занятиях контактными видами спорта, например, борьбой, боевыми искусствами или боксом, в то время как ей приходилось довольствоваться плаванием или гимнастикой. Это неравенство ее возмущало.

Когда Мирен исполнилось шестнадцать, она разбила свою копилку и наконец бросила занятия балетом, оплатив накопленными деньгами занятия в школе тхэквондо. Родители пришли в ужас. Мать рыдала, а с отцовского лица несколько дней не сходило разочарование. Но решение было принято, и пути назад не было.

Мирен никогда не винила родителей за то, что они направляли ее образование в это русло; в конце концов, они оставались последовательными в своем взгляде на жизнь – консервативном, глубоко укорененном в религиозных убеждениях, которые просто не позволяли им воспитывать дочь иначе. По правде говоря, несмотря на разочарование, они никогда не запрещали ей принимать собственные решения. Иногда мать, конечно, пыталась давить на чувства – применять тот эмоциональный шантаж, к которому часто прибегают родители, понимающие: поезд уходит и жизнь детей, как и принятые ими важные решения, ускользают из-под контроля.

Мирен в красках помнила разговор за ужином, когда сообщила родителям что пойдет учиться на криминалиста, чтобы затем стать следователем.

– Как это на криминалиста? – воскликнула мать, прижимая руку к груди. – Ты что, с ума сошла? А как же юридический?

– Юриспруденция – это карьера, которую вы мне прочили, но я к ней никогда не стремилась. Я ее ненавижу, – призналась девушка со слезами на глазах.

– Но, дочь, подумай хорошенько. Это престижная профессия со множеством возможностей. Ты же знаешь, как это важно сегодня, с таким-то уровнем безработицы, – настаивал отец. – Кроме того, у тебя блестящий ум, который идеально подходит для этой специальности. Твои преподаватели всегда об этом говорили. Помнишь, как дон Патрицио с гордостью звал тебя «адвокатом»?

– Если у меня действительно такой выдающийся ум, как вы говорите, чего вы тогда волнуетесь? С ним я добьюсь успеха в любой области, в которой решу себя реализовать, правда? В чем проблема?