Читать онлайн Запретная связь

В кабинете было накурено. Табачный дым голубоватыми слоями висел между столами инспекторов уголовного розыска, вздрагивал при открытии дверей, постепенно двигался в сторону окна и неспешно выплывал на улицу, в теплый августовский день.

– Вы меня отравить вздумали? – воскликнул, войдя в кабинет, Иван Абрамов. – Сколько раз говорил: проветрите перед моим приходом помещение. Дышать же нечем!

Как атомный ледокол, крушащий неокрепший прибрежный лед, Иван рассек слои дыма, распахнул окно. Свежий воздух ворвался в кабинет, и вместе с ним влетел первый осенний ярко-желтый березовый листочек. Если бы Абрамов был философом, то он бы увидел в этом листочке послание матери-природы о бренности существования всего живого на земле, о неминуемой старости, которая отодвинет все сегодняшние проблемы на второй план. Иван учебник философии в руках не держал и в рассуждения на абстрактные темы никогда не пускался. Увидев лист, он подумал, что с ним делать: выбросить в окно или отправить в урну для бумаг? Решение принять не успел. На столе зазвонил телефон.

– Уголовный розыск! – за всех сразу представился Абрамов.

– Иван, ты вернулся? – обрадованно спросил дежурный по Машиностроительному РОВД. – Отлично! Ты-то мне и нужен. Собирайся, поедешь на зародыша.

– Чего? – взревел Абрамов. – Какого черта я на него должен выезжать? Кто сегодня дежурит от уголовного розыска? Прохоров? Вот пусть он и едет!

– Ты мне здесь права не качай! Понял? – повысил голос дежурный. – Здесь тебе не Кировский райотдел. У нас закон простой: я велел, а ты поехал. Какое сегодня число, помнишь? Сегодня на заводе «Химпром» аванс выдают. Как смена закончится, так в районе бардак наступит, а ты мне предлагаешь оперативную группу на какого-то зародыша отправлять? Девичья роща – твой участок, тебе и ехать.

Абрамов с ненавистью бросил трубку на рычаг, глухо выругался.

– Что, Ваня, не хочешь с новым зародышем познакомиться? – ехидно спросил сосед по кабинету Ярослав Филин. – Надо, друг мой, надо! Зародыша одного оставлять нельзя – толпа соберется, пересуды пойдут.

– Да пошел ты! – огрызнулся Абрамов, забрал со стола дежурную папку и спустился вниз.

Иван работал в Машиностроительном отделе милиции всего второй месяц, и за этот короткий срок он уже успел съездить на зародыша – только начинающего формироваться человечка, принудительно покинувшего лоно матери задолго до окончания срока беременности.

– Лучше бы я на пять убийств съездил! – сказал после работы Иван жене. – Ничего более отвратительного я в своей жизни не видел. Меня от вида этого зародыша вырвало прямо на месте происшествия.

Зародыш словно услышал Абрамова и стал мстить – сниться по ночам. В кошмарных снах он скалил зубы, пытался укусить Абрамова за палец, ползал по его телу. Через неделю кошмары прошли, – и на тебе, судьба подготовила новое испытание в том же месте с тем же составом участников.

– Запоминай! – совершенно спокойным голосом сказал Абрамову дежурный. – Зародыша нашли местные пацаны. На их крики прибежала работница с «Химволокна». Увидела зародыша, вернулась в общежитие, с вахты вызвала милицию. Я направил для проверки наряд патрульно-постовой службы. Сигнал подтвердился. Сейчас около зародыша собралась толпа любопытствующих. Место происшествия охраняет наряд милиции. Участковый уже на месте, берет объяснения с живущих в общежитии. До Девичьей рощи я дам тебе дежурный автомобиль. Машина тебя ждать не будет, мне она сегодня самому нужна. С транспортом в обратном направлении сориентируешься на месте. Позвонишь с вахты, и я пошлю за тобой или экипаж вневедомственной охраны, или автомобиль ГАИ. На дежурку не рассчитывай. Я не могу оставить без транспорта опергруппу. Обстановка в районе сегодня вечером будет сложная. На заводе «Химпром» возводят новый корпус. На стройке посменно работают шесть комсомольско-молодежных бригад. Песню «Каховка, Каховка, родная винтовка» знаешь? Так вот, те времена прошли. У нынешних комсомольцев-добровольцев не ратные подвиги на уме, а только водка, бабы и еще раз бабы. Прикинь: шесть бригад молодых мужиков получат аванс. Что они будут делать, куда пойдут? Дай бог, чтобы сегодня массовой драки не произошло, как в прошлом месяце. Так что, Ваня, забирай беби-бокс и дуй в Девичью рощу!

Беби-боксом в РОВД называли плотный полиэтиленовый пакет из-под импортного измерительного прибора. Принес его участковый, обслуживающий территорию машиностроительного завода «Красный октябрь».

– Держи! – сказал он дежурному. – Теперь будет в чем зародышей в отдел доставлять.

Название «беби-бокс» появилось спонтанно. Оно состояло из двух частей. Беби с английского переводилось как «малышка», а бокс – как «ящик». Правильнее предмет для транспортировки зародышей следовало бы назвать беби-пакет или беби-мешок, но как по-английски будет пакет или мешок, в отделе никто не знал, а слово «бокс» многие помнили со школьных времен. Беби-бокс был ценной вещью. После того как в нем доставляли зародыша в отдел судебно-медицинских экспертиз, пакет всегда возвращался на место, в дежурную часть. Там его мыли, сушили и готовили к новому использованию. Беби-бокс был вместительным пакетом. В него могла бы войти булка хлеба, и свободной пленки осталось бы еще на один оборот вокруг поклажи. Естественно, с хлебом в отделе никто не экспериментировал, но по объему беби-бокса можно было догадаться, что в него поместится, а что нет. С места происшествия до отдела беби-бокс доставляли кто как: кто в просторном портфеле, а кто-то просто нес в руках.

Водителем дежурного «уазика» в этот день был Степанов, молодой человек, всего год назад вернувшийся из армии. Как и все водители, инспекторов уголовного розыска он звал по отчеству независимо от возраста собеседника. Абрамов был единственным исключением. Его водитель звал по имени, чтобы подчеркнуть, что тридцатишестилетний Иван Абрамов – новичок в отделе, а он, Степанов, уже год крутит баранку. Ивану было безразлично, как к нему обращается безусый юнец: поначалу не до того было, а потом привык.

– Время и место появления зародышей вычислить невозможно, – авторитетно заявил Степанов, выруливая на дорогу. – Иной раз за месяц ни одного, а иногда бабы как с цепи сорвутся и каждую неделю по зародышу подкидывают.

– Сколько их всего за год поднимают? – спросил Абрамов.

– Тут вот какое дело: поднимают зародышей только с апреля и до первого снега. Тех, что выбрасывают зимой, мыши под снегом съедают. К весне от них даже косточек не остается. Ну, пацаны помогают! Сейчас еще каникулы, они по роще носятся и зародышей находят. Как в школу пойдут, так им не до развлечений станет.

Около Девичьей рощи Степанов остановился.

– Тебе туда! – указал он в глубь березового массива. – Иди прямо по тропинке. Увидишь толпу на полянке – это и есть место происшествия. О, вот еще что! У меня авоська в салоне завалялась. Возьми, всё не в руках беби-бокс нести.

Абрамов искренне поблагодарил водителя. Всю дорогу он мучительно думал, как понесет зародыша, и вот оно, решение проблемы – сетчатая сумка-авоська, с которой хозяйки ходят по магазинам.

«Надо бы эту авоську не выбрасывать, а в кабинете оставить», – подумал Абрамов и пошел по извилистой, хорошо утоптанной тропинке в глубь рощи.

Одним из пацанов, нашедших зародыша в этот день, был ученик третьего класса Олег. Спустя четыре года его родители переехали в другой район областного центра, и Олег рассказывал новым друзьям:

– Я тогда жил в Новой колонии. Новая колония – это не бывшая зона, а поселок, в котором жили иностранные рабочие, съехавшиеся со всего света помогать советской власти с индустриализацией народного хозяйства. В начале 1930-х годов они разъехались по домам, а название у поселка осталось. С развлечениями у нас было негусто. Играли в войнушку на стройке, в прятки, в догоняшки, в палки-банки. Летом главным развлечением был поиск зародышей.

Олег объяснил друзьям, кто такой зародыш и как он выглядит. Пацаны были в шоке, а рассказчик, гордый произведенным эффектом, продолжил:

– Зародышей обычно находили недалеко от тропинок в березовой роще. Мы вставали цепью, человека по три с каждой стороны тропинки, и шли через всю рощу от общежитий к трамвайной остановке. Обычно ничего не находили, но иногда везло. Тот, кто первым увидел зародыша, орал дурным голосом: «А-а-а!» – и все сбегались к нему. Зародыш, он страшный, на него жутко смотреть, так что с собой малышню мы не брали. В рощу шли только проверенные пацаны и обязательно только те, кто умел быстро бегать и не боялся боли, не был плаксой. Посмотрев на зародыша, мы находили палочку и начинали его переворачивать. Тут в напряженной тишине кто-нибудь обязательно неожиданно вопил: «А-а-а!» – и все бросались врассыпную. Потом опять сходились, и тут обычно появлялись взрослые. Если к нам выходил мужик, то он ловил первого попавшегося под руку пацана и начинал ему выкручивать ухо: «Я тебе покажу, сукин сын, как зародышей искать!» В этот момент надо было резко присесть, вырваться из его рук и дать деру. Если повезет, то убежишь с немного опухшим и покрасневшим ухом, а если нет, то вернешься домой с ушами как у Чебурашки, и будешь изворачиваться, выдумывать, почему у тебя уши в пельмени превратились. Я как-то пришел с опухшим ухом, ни в чем не признался, но папаня мне все равно ремня дал, так как понял, что я где-то нашкодил и был наказан незнакомыми людьми за хулиганское поведение. Иногда мужики никого не ловили, а просто пинали со всей силы под зад пацана, который ближе стоял, и мы все с воплями убегали. Словом, всяко было! Если к зародышу выходила женщина, то она начинала нас стыдить, грозилась, что все родителям расскажет и в школу сообщит. Спрашивается, нас-то за что стыдить? Мы-то к зародышам отношения не имели. Потом приезжала милиция, но мы к этому времени уже были в своем дворе, пугали девчонок рассказами о том, что зародыш шевелился и мог укусить. Славное было время, есть что вспомнить!

Местом происшествия была полянка в паре метров от широкой тропы, ведущей через березовую рощу от женского общежития к трамвайной остановке. Человеческий плод лежал рядом с кустом шиповника. Вокруг него столпились случайные прохожие. Они вполголоса переговаривались, обсуждая версии, откуда здесь мог появиться недоношенный человеческий плод. Патрульный милиционер стоял в трех метрах от зародыша. Абрамова он видел в первый раз – раньше по службе они не сталкивались. Иван был в гражданской одежде, но документы ему предъявлять не пришлось.

– Я из отдела, – сказал он.

Милиционер кивнул: «Понял!»

Абрамов уверенно подошел к плоду. Зародыш лежал на прошлогодней листве. Размером он был с обычную дворовую крысу. Голова плода была большой, скрюченные ручки и ножки были прижаты к телу, глаза – закрыты. По тельцу зародыша ползала большая зеленая муха, от вида которой Ивана чуть не стошнило. Приказав себе отбросить в сторону эмоции и надвигающиеся спазмы живота, он начал осмотр места происшествия. Вначале Абрамов отвел в сторону двух женщин и сообщил, что они будут понятыми. Женщины стали отнекиваться, говорить, что им надо срочно идти на остановку, но Абрамов был непреклонен: «На работу сообщу, что вы отказались исполнять законные требования сотрудника милиции!» Угроза подействовала, и женщины остались на месте. Остальные зеваки поспешили покинуть место обнаружения плода, чтобы не быть записанными в свидетели. Абрамов достал бланк осмотра места происшествия, в правом верхнем углу сделал первую запись: «23 августа 1978 года. 16 часов 35 минут».

Во время первого выезда Абрамова место обнаружения зародыша осмотр проводил инспектор ОУР Прохоров, опытный сотрудник примерно тридцати трех лет. Не привлекая внимания зевак, он объяснил Ивану особенности проведения следственных действий в роще.

– При обнаружении трупа на местности необходимо «привязать» его местонахождение к постоянным, хорошо заметным ориентирам. В жилом массиве это дома, трансформаторные будки, детские качели. На трассе – дорожные знаки и указатели. Здесь, в роще, ориентиров нет. Все деревья одинаковы, измерять расстояние до дороги или общежития никакой рулетки не хватит. Мы решили, что если зародыша находят в центре рощи, то будем указывать, что от него до женского общежития триста метров, а до трамвайной остановки – четыреста пятьдесят. Зародыш – находка специфическая. Точное место его обнаружения никто проверять не будет, так как он на фиг никому не нужен. Он не труп. Он – никто и ничто. В юридическом плане он – часть женщины, от которой она добровольно избавилась.

Начав описывать позу зародыша, Абрамов почувствовал, что за его действиями наблюдают, но не женщины-понятые и не милиционер, а еще кто-то. Он искоса, не отрываясь от протокола, посмотрел налево и увидел, что не все любопытные разошлись. Около дерева с вырезанным на коре неприличным словом осталась стройная девушка лет двадцати пяти, одетая в короткую юбку и водолазку.

«Пусть смотрит!» – решил инспектор и продолжил работу.

Описание места происшествия уложилось на половине листа, так как описывать, собственно говоря, было нечего. По идее, Абрамов должен был измерить линейкой длину плода, но это было выше его сил. От одной мысли, что ему придется прикоснуться к зародышу со сморщенным личиком, Арбамову становилось дурно.

Заполнив бланк осмотра, Абрамов повернулся в сторону незнакомки, встретился с ней взглядом. Девушка смутилась и ушла. Понятые, не читая, поставили под протоколом подписи и поспешили на остановку. Патрульный милиционер покинул место происшествия еще раньше. На полянке остался один Абрамов. Ему предстояло сделать самое трудное – поместить зародыша в беби-бокс. Иван осмотрелся. За его действиями никто не наблюдал, так что он мог не соблюдать неизвестно кем придуманные правила поведения на месте происшествия и действовать так, как считал нужным. Он положил пакет на землю рядом с зародышем, приподнял верхний край пленки и веточкой затолкал зародыша внутрь. Дело было сделано! Иван обернул холодное тельце зародыша пленкой, поместил сверток в авоську и пошел в общежитие, именуемое в народе Девичьим домиком. По пути ему вспомнилось, как по потемневшей коже зародыша ползала муха, и Ивана тут же стошнило. Единственное, что он успел сделать, когда почувствовал, как спазмами сводит верх живота, так это отвернуться от тропинки и извергнуть содержимое желудка в траву, а не посреди дороги.

– Какой у вас, товарищ милиционер, желудок слабый! – с нескрываемой иронией сказала девушка у него за спиной. – Я думала, что вы все сделаны из стали, а оказывается, что нет.

Абрамов сорвал лопух, вытер брызги с ботинок. Достал носовой платок, отер губы и только тогда повернулся к девушке. Конечно же, это была та самая незнакомка, которая с нескрываемым интересом наблюдала за его действиями во время осмотра места происшествия.

– Документы при себе есть? – спросил он.

– Нет, конечно! – удивилась странному вопросу незнакомка. – Какие документы, зачем? Вы меня в чем-то подозреваете?

– Как вас зовут, где живете и где работаете?

Девушка представилась. Абрамов ей не поверил. Накопленный в уголовном розыске опыт подсказывал, что незнакомка лжет. Просто так врет, на всякий случай.

– Значит, документов с собой нет? – повторил он вопрос. – Что же, придется провести личный обыск.

– Вы не посмеете меня обшаривать, – растерялась девушка.

По решительному виду инспектора она поняла, что он не шутит и сейчас начнет ощупывать ее в поисках незаконных предметов и документов. Звать на помощь было бесполезно. На тропинке, ведущей к общежитию, они были одни, к тому же у милиционера – власть, что хочет, то и будет делать. Иван посмотрел в красивые серые глаза незнакомки и хмыкнул, довольный тем, что сбил с нее ехидную спесь.

– Я не гестаповец, под одеждой потными руками шарить не буду, – заверил он, – а вот сумочку проверю! Что там у нас лежит?

– Не надо, – попросила девушка, – я сама достану.

Незнакомка поискала в сумочке и протянула инспектору пропуск на завод «Химволокно».

– Так-то лучше! – похвалил Абрамов.

Он поставил авоську с зародышем на траву, взял документ и прочитал вслух таким тоном, словно с самого начала догадался, кто стоит перед ним:

– Анастасия Сергеевна Журавлева!

Девушка окончательно смутилась. Она не знала, как ей реагировать на поведение инспектора и что ее будет ждать дальше.

– Что же вы, Анастасия Сергеевна, наше знакомство начали со лжи? Я ведь мог вас доставить в РОВД для выяснения личности. Вы странно вели себя на месте происшествия. Вначале наблюдали за мной, потом пошли на остановку, а в итоге оказались у меня за спиной. Ребеночек в пакете, часом, не ваш?

– Какой ребеночек? – поразилась Журавлева. – Зародыш, что ли?

– Потрудитесь точно и ясно отвечать на мои вопросы, а не давать оценку состояния обнаруженного человеческого плода. Это ваш ребенок или нет?

Последние слова Абрамов произнес с угрозой в голосе, чтобы Журавлева поняла, что разговор на тропинке может закончиться предъявлением обвинения. Какого? Не важно! Как говорится, был бы человек, а статья найдется.

– Зародыш не мой, – твердо заявила Журавлева. – Если вы доставите меня к врачу, то он подтвердит, что беременности у меня еще не было.

– Если плод не ваш, то чей?

– Понятия не имею!

Абрамов посмотрел в глаза девушке, кивнул: «Верю!»

Журавлева была обычной девушкой: не красавицей, но и не дурнушкой. Ивану бросилось в глаза, что у нее небольшая грудь, узкие бедра, вытянутая талия. Русые волосы были собраны в хвост, на носу – конопушки. Фигурой новая знакомая больше походила на девочку-подростка, чем на девушку двадцати пяти лет.

– Что же, Настя, поговорим! Зачем ты наблюдала за мной?

– Мы уже перешли на «ты»? – удивилась Журавлева.

– Конечно! Какие могут быть условности здесь, посреди березовой рощи? На каком дереве висит объявление, что я обязан соблюдать приказ министра внутренних дел СССР «О вежливом и предупредительном обращении с гражданами»? Нет объявления? Тогда продолжим. Зачем ты наблюдала за мной?

– Мне было интересно посмотреть, что происходит, когда обнаруживают зародыша. Я не знала, что вы его с собой понесете, думала машина приедет.

– Ты в Девичьем домике живешь?

– Конечно, где же еще?

– Тогда пошли. Нам по пути. Судя по пропуску, ты работаешь в цехе кордовой нити уже пять лет? Училище окончила или сразу к станку встала?

– Сразу. Меня на месте обучили, как за обрывами нитей смотреть.

На выходе из рощи Журавлева спросила:

– Вы можете честно ответить на один вопрос? Что бы вы сделали с женщиной, которая избавилась от плода?

– Как человек, как отец двух детей, я бы свернул ей шею, чтобы она не лишала жизни будущего гражданина нашей страны. Как сотрудник милиции, я буду действовать по закону. – Абрамов остановился, посмотрел в глаза девушке. – Я всегда действую по закону, нравится мне это или нет.

На вахте общежития Абрамова дожидался участковый, закончивший собирать объяснения.

– Шесть человек опросил, – похвалился он.

Абрамов ничего не ответил. Собранные коллегой объяснения информативной ценности не имели. Они были написаны только для прокурора района.

Прокурором Машиностроительного района в 1978 году был Эдуард Погосян, родившийся и выросший в Сибири. На родине предков, в Армении, он бывал только в отпуске. Погосян был перестраховщиком. Любимым его выражением было: «Больше бумаги – меньше вопросов!» По любому, даже незначительному, происшествию он велел собирать объяснения. Пока Абрамов работал на месте происшествия, участковый опросил первых попавшихся женщин, возвращавшихся с работы в общежитие. Объяснения были короткими: «Я, гражданка такая-то, по поводу обнаружения человеческого плода в роще ничего пояснить не могу. Кому мог принадлежать плод, не знаю». Сбор таких объяснений считался в РОВД работой бессмысленной, но требования прокурора сотрудники милиции игнорировать не могли, вот и опрашивали граждан на потеху всему свету.

– Кто нас назад повезет? – спросил Абрамов.

Участковый обреченно вздохнул и стал набирать номер телефона райотдела. Краем глаза Абрамов заметил, как около вахты появилась и исчезла молодая женщина в синей блузке. Иван прошел к лестничному пролету и крикнул:

– Свиридова! Спускайся, поговорить надо.

К вахте вышла женщина лет тридцати, курносая, скуластая, внешне неопрятная. Звали ее Марина Свиридова. Абрамов считал ее своим личным врагом. Он был уверен, что она была причастна к событиям, приведшим к гибели инспектора уголовного розыска Алексеева.

Свиридова была дерзкой женщиной с атрофированным чувством стыда. В первый раз, встретив Абрамова в коридоре общежития, она повернулась к нему спиной, задрала халат, обнажив неприкрытые ягодицы.

– Товарищ инспектор! Посмотрите, у меня тут прыщика нет?

Абрамов смутился, покраснел, но сумел взять себя в руки.

– Гражданка! – строго сказал он. – Прекратите безобразие, или я задержу вас!

– За что? – изобразила изумление Свиридова. – За то, что у меня прыщик на заднем месте вскочил? Разве за это можно арестовать?

– Гражданка! Вы ведете себя неподобающим образом в присутствии сотрудника милиции. Вы вышли в общественное место без нижнего белья!

– Здесь – женское общежитие, – дерзко парировала Свиридова. – Кого мне стесняться? Соседок по комнате?

Иван не стал ввязываться в бессмысленный спор и ушел на вахту. Поле боя осталось за Свиридовой. За несколько месяцев до этой встречи Свиридова проделала точно такой же номер с инспектором уголовного розыска Алексеевым. Встретив милиционера в коридоре, она не стала поворачиваться к нему спиной, а распахнула полы халата, под которым ничего не было.

– Товарищ инспектор, посмотрите, у меня вот тут, внизу живота, прыщик не вскочил?

Алексеев со скорбным видом осмотрел обнаженную снизу женщину и с сожалением сказал:

– Какие же у тебя кривые ноги! Мама в детстве не пеленала как надо?

Ноги у Свиридовой были обычные, без искривлений. На издевку инспектора она обиделась, обругала его охламоном и ушла к себе в комнату.

…Абрамов отвел Свиридову в дальний угол фойе.

– Ты что, прятаться от меня надумала? – спросил он. – Не твой ли ребеночек у меня в авоське?

Свиридова шарахнулась в сторону, но Абрамов успел задержать ее.

– Что, Марина, совесть нечиста? Не ты ли зародыша у тропинки подкинула?

– Ничего я про него не знаю, – зашипела Свиридова. – Незачем на меня чужие грехи вешать.

– Смотри, Марина! Дознаюсь, что ты к этим темным делам причастна, я тебя не пощажу.

Свиридова ничего не ответила и ушла на улицу.

Участковый сообщил, что транспорта в ближайшие пару часов не будет. Абрамов прикинул и решил, что до отдела проще доехать на общественном транспорте, чем дожидаться неизвестно чего. С зародышем в авоське он сел в трамвай и поехал в город.

«Интересно, как бы граждане отреагировали, если бы узнали, что у меня в свертке лежит? – подумал он. – Наверное, посторонились бы, чтобы к беби-боксу случайно не прикоснуться. Бедный человечек! Никому-то он не нужен, никому до него дела нет, кроме странной девушки по фамилии Журавлева. Проверить ее, что ли? Может, это ее плод? С другой стороны, кто мне даст время и возможность искать мать этого зародыша? Сегодня же вечером его увезут на экспертизу и после проведения исследований утилизируют».

В какой-то момент Ивану показалось, что зародыш пошевелился в пакете. Его пробил холодный пот. Осторожно, чтобы не привлекать внимания стоящих рядом пассажиров, он посмотрел на «беби-бокс». Все было в порядке. Зародыш не ожил и признаков жизни не подавал.

«Черт побери! – подумал Абрамов. – Если Девичья роща будет моим участком, то мне придется постоянно выезжать на место обнаружения зародышей. Не проще ли прикрыть эту лавочку? Ну и что, что никому до них нет дела? Я, как коммунист, могу настоять на проведении всестороннего расследования. Не сами же по себе зародыши лоно матери покидают! Кто-то помогает женщинам избавиться от нежелательной беременности. Если я найду этого человека, то спасу десятки жизней. Начальство такую инициативу не поприветствует, но в открытую препятствовать не будет. Завтра же найду время и начну розыск. Хорошо бы, если бы Свиридова оказалась причастна к зародышам! Тут-то бы она заплатила за Алексеева».

В дежурной части Абрамова встретили шуточками.

– Ваня! Ты, кроме зародыша, больше ничего не привез? Порнухи нет, а то мы бы в картишки перебросились.

– Закончилась порнография! – с усмешкой ответил Абрамов. – Как новую напечатают, так тут же привезу.

Шутки были связаны с первым посещением Абрамовым Девичьего домика. В тот день, пока он разговаривал с вахтершей, кто-то из девушек незаметно подсунул ему в папку с бланками протоколов колоду порнографических карт. Вернувшись в отдел, Иван стал доставать объяснение. Карты выпали, разлетелись по полу. Наряд дежурной части бросился собирать их, весело комментируя некоторые снимки. Скандала, на который рассчитывали обитатели Девичьего домика, не получилось. Замполит отдела отчитал Абрамова за невнимательность, карты изъял и спрятал в сейфе.

– Ты, Иван, в другой раз клювом не щелкай! – велел замполит. – В Девичьем домике надо держать ухо востро! Чуть зазеваешься – и беды не миновать! С Алексеевым вон как получилось!

– Со мной так не получится, – заверил Иван. – Я из другого теста сделан.

В пятницу утром Абрамов позвонил в областное бюро судебно-медицинских экспертиз, попросил к телефону дежурного патологоанатома.

– Вчера вам моего зародыша привезли, – начал он.

– Простите, не понял. Чьего зародыша привезли? Вашего?

– Зародыш, разумеется, не мой. Я не знаю, чей он. Вчера я изъял его с места происшествия и направил вам для исследования.

– Так понятнее. Что вы хотите? Чтобы мы побыстрее выслали вам заключение?

– Я хочу, – неожиданно жестким тоном заявил Абрамов, – чтобы этот зародыш хранился у вас до понедельника. В понедельник я привезу вам дополнительные вопросы для исследования.

Судебный медик мгновенно подхватил официальный тон.

– Товарищ Абрамов, – сказал он, – мне непонятны ваши требования. С каких это пор милиция вмешивается в регламент проведения исследований биологических объектов?

– В понедельник я привезу дополнительные вопросы и все объясню.

– Хорошо! – согласился эксперт. – Подождем до понедельника.

Эксперт положил трубку, поднялся на второй этаж, к начальнику отдела экспертиз трупов.

– Мне звонил инспектор Абрамов из Машиностроительного РОВД. Он требует, чтобы мы оставили вчерашнего зародыша на хранение. Я считаю, что если каждый инспектор будет указывать нам, что делать, то мы превратимся в филиал милиции и потеряем самостоятельность.

– Я понял! – сказал руководитель отдела и позвонил начальнику РОВД.

Абрамов тем временем пошел к начальнику следственного отдела Зубицкому Юрию Николаевичу. Иван не был хорошо знаком с ним, но был уверен, что Зубицкий найдет время и объяснит, почему обнаружение зародыша не считается выявленным преступлением. Начальник следствия выслушал инспектора, хмыкнул, закурил папиросу и спросил:

– С какого момента человек становится гражданином нашей страны?

– С момента получения паспорта, – не задумываясь, ответил Абрамов.

– То есть до получения паспорта ребенок не имеет никаких прав, и любой может его безнаказанно убить?

– Нет, конечно, не так. Ребенок становится гражданином с того момента, как на него будет выписано свидетельство о рождении… Черт, снова не то! Он же после выписки из роддома несколько дней без всяких документов живет.

– Не стоит путать гражданство и документы, подтверждающие гражданство. На ребенка, кстати, при выписке из роддома дают справку, на основании которой потом выписывают свидетельство о рождении. Но ты так и не ответил на вопрос – с какого момента новорожденный ребенок считается гражданином? Затрудняешься сказать? Я объясню. Как только младенец издаст свой первый крик, как только его легкие наполнятся воздухом, он становится человеком и гражданином. Если после первого вздоха он тут же умрет, то по статистике будет считаться умершим человеком. Если младенец умрет до того, как закричит, то он будет мертворожденным плодом. Появившись на свет, младенец своим криком оповещает окружающих, что он уже не внутриутробный плод, а человек. Зародыш отличается от новорожденного ребенка тем, что вне тела матери он существовать не может. Он – не человек, а плод, составная часть женщины, которая его вынашивает.

– Почему никто не расследует причины его преждевременного появления на свет?

– Кто этим будет заниматься? Вспомни, кого из должностных лиц ты видел на месте обнаружения зародыша? Никого. Скорая помощь не выезжает на место обнаружения зародышей, так как они мгновенно гибнут, покинув чрево матери. Скорая помощь ни мертвыми младенцами, ни трупами взрослых людей не занимается. Ее интересуют только живые лица. Патологоанатом и следователь прокуратуры не выезжают на место происшествия, потому что зародыш – это не человек, и его обнаружение не может иметь криминальный характер по определению. По инструкции МВД СССР на месте обнаружения зародыша должен работать участковый инспектор милиции. Наш прокурор-перестраховщик считает, что участковый не в состоянии грамотно оформить протокол обнаружения человеческого плода, и требует, чтобы этим занимался инспектор уголовного розыска. Послать прокурора куда подальше с его надуманными требованиями мы не можем, вот и приходится на место обнаружения зародышей выезжать сыщикам, а не участковым инспекторам.

– Есть же уголовная статья за незаконное производство аборта?

– Не путай божий дар с яичницей! Аборт – это участие постороннего лица в преждевременном прерывании беременности. Аборт – это хирургическая операция, а не преждевременный выкидыш. Государство установило монополию на оказание медицинских услуг и жестоко карает за ее нарушение. Любой человек, который займется врачеванием без согласия на то уполномоченных государственных органов, будет привлечен к уголовной ответственности. Государство разрешает проводить аборт только в специализированном медицинском учреждении и только лицам, имеющим специальные познания и навыки, то есть врачам. Аборт производится на ранних сроках беременности, а зародыш – это плод, которому примерно тринадцать-четырнадцать недель. Для того чтобы зародыш преждевременно покинул тело женщины, участие посторонних лиц не требуется.

– Предположим, что я дал женщине таблетки, от которых у нее произошел выкидыш. В моих действиях будет состав преступления?

– Нет! Человеческий плод до момента родов является частью женщины, и она вольна распоряжаться им по своему усмотрению.

– Все-таки… – с сомнением пробормотал Иван.

– Ты можешь понять одну простую истину? Зародыш это не человек! Если женщина отрежет себе палец, у нее будет состав преступления? Нет! Палец – это часть женщины, и она может сунуть его в кипяток или оттяпать топором, если ей делать нечего. Про аборты – забудь! Зародыши, которых обнаруживают в Девичьей роще, к абортам отношения не имеют. Кстати, почему ты заинтересовался этим вопросом? Сколько лет их поднимают, и никому дела не было до преждевременного прерывания беременности.

– Как сотрудник милиции и коммунист, я хочу знать, почему будущие граждане нашего государства не могут появиться на свет.

– Ах вот как! Тогда понятно.

При упоминании партии Зубицкий стушевался и поспешил закончить разговор, сославшись на неотложные дела.

Не успел Абрамов выйти от начальника следствия, как его пригласил к себе Александр Сергеевич Мустафин, начальник милиции Машиностроительного района. Мустафин принадлежал к сибирской ветви «городских» татар. Он был светловолосым и голубоглазым. По паспорту его звали Амир Салихович, но так как Мустафин жил среди русских, то с юных лет представлялся Александром Сергеевичем.

– Мне только что звонили из СМЭ. Объясни, что ты надумал? – спросил начальник милиции.

– Я не могу спокойно смотреть, как у нас под боком творится беззаконие, – начал Абрамов. – Почти каждый месяц в Девичьей роще находят зародышей, и никому до этого дела нет! Зубицкий объяснил, что преждевременное прерывание беременности – это не преступление, но все же! Я, как член партии и офицер милиции, желаю знать, откуда появляются эти зародыши и кто повинен в их смерти.

– Откуда они появляются, я могу тебе подсказать, – желчно усмехнулся Мустафин, – а насчет того, что кто-то должен нести ответственность за их появление… Тут ты не прав. Мы не можем заниматься самодеятельностью и устанавливать в одном отдельно взятом районе областного центра свои законы. Зародыш – вне юрисдикции нашего законодательства. Он – плод, который еще не прошел все необходимые стадии развития. Ты представляешь, как развивается человек? Если следовать твоей логике, то оплодотворенная яйцеклетка уже является человеком, а ведь это не так!

– У него руки, ноги есть, – попробовал возразить Иван.

– Ну и что, что есть? – повысил голос Мустафин. – Кроме рук и ног есть закон, и мы обязаны его соблюдать, а не заниматься местечковым законотворчеством. Зародыш не является человеком, и расследование обстоятельств его появления на свет в нашу компетенцию не входит.

– Понял, – устало выдохнул Абрамов.

– Теперь объясни: чего ты хочешь от судебных медиков?

– Я хочу, чтобы они исследовали зародыша и определили, почему он преждевременно появился на свет. Если роды состоялись под воздействием лекарственных препаратов, то пусть они сообщат, каких именно.

Мустафин задумался, постучал кончиками пальцев по столу и сказал:

– Проконсультируйся у Зубицкого, как правильно сформулировать вопросы. В твоем требовании ничего незаконного нет, но учти – я не хочу пожалеть о том, что протянул тебе руку помощи в трудную минуту. Никакой самодеятельности с зародышами! Девичий домик – опаснейшее место. Глазом не успеешь моргнуть, как опозоришься до конца дней своих и работу потеряешь.

– Александр Сергеевич, вы не находите связи между историей с Алексеевым и зародышами?

– Дождись результатов исследования, и тогда поговорим.

От начальника РОВД Абрамову пришлось пойти к замполиту.

– Иван, не подскажешь, что за блажь? Ты что, революцию учинить надумал? – набросился на него замполит. – Что за разговоры про партию? Ты прекрати членством в КПСС козырять! Тебе партбилет вручили не для того, чтобы ты им стращал направо и налево.

– Я никого партией не пугаю, – спокойно ответил Иван. – Кого я могу ею испугать? Вы, я, Мустафин и Зубицкий – коммунисты. В Уставе партии сказано, что основной принцип партийного устройства – это демократический централизм. Для партии мы все равны.

– Мустафин – член бюро райкома КПСС, так что по партийной лестнице он стоит выше тебя, – возразил замполит, а про себя отметил: «Ваня же когда-то собирался в политотделе работать! Неплохо подковался для рядового коммуниста».

– Я могу увидеть заключение служебного расследования по факту обнаружения Алексеева в Девичьем домике? – спросил Абрамов.

– Зачем тебе это? – не понял замполит. – История с Алексеевым лежит несмываемым пятном на нашем коллективе, и еще неизвестно, как она в ближайшие дни аукнется для нас для всех.

– Алексеева отравили. Зародыши не по своей воле на свет появляются…

– Не говори ерунду! – перебил Ивана замполит. – Ты полагаешь, что между отравлением нашего бывшего сотрудника и зародышами есть связь?

– Химия.

– Какая еще химия?! – от возмущения замполит аж подпрыгнул на месте. – Какая химия, мать твою? Ты что, думаешь, что в Девичьем домике есть подпольная химическая лаборатория? Ты знаешь, кто в нем живет? Девушки работают за заводе «Химволокно», но к химии как к науке они не имеют ни малейшего отношения. У них образование восемь классов или ПТУ. По-твоему, бывшие пэтэушницы в свободное от работы время проводят фармакологические эксперименты и разрабатывают новые психотропные вещества? Ты вообще соображаешь, о чем говоришь?

– Если Алексеева отравили, то кто-то приготовил яд.

– Если бы у него была голова на плечах, он бы не пил водку где не надо и работал бы до сих пор.

– У него действительно были проблемы с почками или это только слухи?

Замполит посмотрел в глаза Абрамова, помолчал и сказал:

– Завтра, после обеда, зайди ко мне. Я кое-что покажу, но об этом – молчок! И, ради бога, прекрати партию вспоминать. Дойдут слухи до райкома, нам всем не поздоровится.

На другой день Абрамов вновь был у замполита.

– Я работаю в Машиностроительном райотделе четвертый год. За это время сменилось трое инспекторов уголовного розыска, осуществляющих оперативное прикрытие женского общежития завода «Химволокно». Первых двух инспекторов назовем Иванов и Петров, третий – Алексеев. Иванов был падок на женщин. Курировать Девичий домик его поставили от безысходности, просто никого другого не могли подобрать. Он с самого начала под предлогом оперативной работы стал каждый вечер проводить в общежитии, подхватил венерическое заболевание, заразил им жену. В Девичьем домике он подцепил гонорею, или, наоборот, сам кого-то в общежитии заразил, неизвестно. Жена измены не простила и ушла от него, забрав детей. Иванов запил, неделю на службе не появлялся, и мы вынуждены были направить его на кадровую комиссию областного УВД. В день принятия решения у генерала было хорошее настроение. Он не стал увольнять Иванова из органов внутренних дел, а предложил ему пойти работать в сельский райотдел. Иванов с радостью согласился. Он до сих пор там трудится. После его перевода Девичий домик остался без оперативного прикрытия. Тут же начались кражи. Специфика женского общежития «Химволокна» в том, что в любое время суток в нем отсутствует треть жильцов. Завод работает круглосуточно, в три смены. В общежитии постоянное движение: одни приходят с завода, начинают готовить еду, другие только собираются на смену, третьи отдыхают после работы. При таком круговороте жильцов уследить за целостностью комнат сложно. По коридору постоянно кто-то ходит, замки во всех дверях одинаковые, воруй – никто не заметит. Посовещавшись, мы решили закрепить Девичий домик за инспектором Петровым. По службе он характеризовался положительно, за каждой юбкой не бегал. Мустафин с самого начала предупредил его, что женское общежитие – это террариум, полный ядовитых змей. С другой стороны, тот же Мустафин сказал, что Девичьей домик – это Клондайк информации, городской центр слухов и сплетен. Кто наладит в нем агентурную работу, тот будет знать все о происшествиях в районе. Я лично предупредил инспектора, сказал: «Фильм “Бриллиантовая рука” помнишь? Герой Папанова говорит: “Нет женатика, который бы на время не хотел стать холостяком”. В Девичьем домике живут четыреста двадцать девушек, мечтающих выйти замуж и остаться в областном центре. Смотри, не поддайся на их чары!» Он меня не послушал, и результат не заставил себя ждать. Как-то зимой его жена вышла во вторую смену на работу в трамвайно-троллейбусном депо. Петров сказал ей, что в пятницу будет дежурить, а сам занырнул в Девичий домик и остался в нем на ночь. Перед окончанием смены его жене позвонила девушка и сообщила, в какой комнате женского общежития ее супруг предается разврату. Жена уговорила водителя служебного автобуса довезти ее до Девичьего домика, поднялась на этаж и обнаружила полуголого супруга, распивающего спиртное в компании трех развязных девиц. Она надавала супругу пощечин и уехала домой. Петров после ее появления забыл про блуд и рванул следом. Каким-то образом он вымолил прощение, но жена поставила условие: «Никаких Девичьих домиков!» Пришлось ему перевестись в Ленинский район дежурным по спецкомендатуре. За то, что он пренебрег нашими предупреждениями, мы напоследок дали ему по выговору по партийной и по служебной линии. С таким послужным списком он теперь до пенсии будет в спецкомендатуре сидеть. Пару месяцев Девичий домик был без надлежащего оперативного прикрытия, и опять начались кражи. Воровать у девчонок особенно нечего, но любая кража оставляет неприятный осадок в душе. Человек, лишившийся даже ненужной вещи, чувствует себя беззащитным, растоптанным, униженным. Вновь перебрав кандидатов на оперативное прикрытие Девичьего домика, мы выбрали Алексеева. Он с неохотой согласился. Надо отдать должное, к поручению Алексеев отнесся со всей ответственностью. За год работы он обзавелся в общежитии сетью осведомителей и по их информации регулярно раскрывал кражи, совершаемые по всему району. Ему также удалось установить место переброса через забор готовой продукции и каналы ее сбыта. Мустафин на него нарадоваться не мог – наконец-то Девичий домик заработал!

Рассказывая об Алексееве, замполит не упомянул, что доверенный человек Мустафина под благовидным предлогом побывал в общежитии, поговорил с вахтершами и жильцами и убедился, что Алексеев не поддерживает с кем-либо из девушек личные отношения, жене не изменяет.

– Трагедия случилась в мае, – продолжил замполит. – Вот заключение служебного расследования. Можешь с ним ознакомиться, а можешь послушать, что я расскажу, так как в заключении пропущены некоторые моменты. В конце мая, в субботу, Алексеев пришел в отдел, отметился у начальника уголовного розыска и пошел работать на свой участок, а не в Девичий домик, который в этот день он посещать не собирался. В воскресенье, около полудня, его труп обнаружили на запасной лестничной клетке женского общежития. Мы, как могли, восстановили последние часы его жизни, но ни к какому определенному выводу не пришли. Жена Алексеева сообщила следственной комиссии, что он заранее предупредил ее, что будет дежурить в выходной день, то есть пойти в Девичий домик он решил не спонтанно, а еще в начале недели. В женском общежитии по субботам и воскресеньям разрешается прием гостей до двадцати часов. Вахтерша записывает визитеров в специальный журнал. После восьми часов вечера начинает сверять, кто покинул общежитие, а кто затерялся в нем. Журнал посетителей – пустая формальность, так как любой парень может назвать одну комнату, а сам пойти в другую. Алексеева, естественно, в журнал не записывали, так как он приходил в общежитие по служебным делам. В субботу вахтерша его не видела, как он прошел внутрь общежития – не заметила. Вахтерши в Девичьем домике пенсионного возраста, за посетителями бдительно не следят, часто отлучаются с рабочего места: то в туалет, то чай поставить, то перекусить в служебной комнате. В воскресенье утром одна из девушек отправилась по запасной лестнице общежития к подруге на другой этаж и увидела, что на лестничной площадке лежит пьяный мужик. Она не стала поднимать шум, посмеялась и пошла по своим делам. Через пару часов, когда она возвращалась, обнаружила того же пьяного мужчину в той же позе. Она решила разбудить его, стала тормошить и поняла, что он мертв. Алексеева обнаружили одетым в синее синтетические трико с белыми лампасами и растянутую майку. На ногах у него ничего не было – ни обуви, ни носков. И трико, и майка были велики для Алексеева. К тому же майку под рубашкой он не носил. Можно, конечно, предположить, что Алексеев в трико пришел в общежитие, но это маловероятно. Скорее всего, он переоделся в гостях или его, уже бесчувственного, переодели в то, что было под рукой. Мустафин, как увидел его труп, взбесился и решил обыскать все общежитие, но представитель областного управления не дал это сделать. Он сказал: «Ты что, рехнулся? Провести массовые обыски без санкции прокурора?! В какой комнате ты собираешься искать его одежду? Представь, что будет, если из Девичьего домика в областную прокуратуру поступит сто жалоб на незаконно проведенный обыск? С нас, по представлению прокурора, обком партии головы снимет и на всеобщее обозрение выставит». Мустафин не стал упорствовать, от проведения обысков отказался. На этом первый этап расследования смерти Алексеева был окончен. Труп отвезли в морг. Одежду Алексеева и его служебное удостоверение не обнаружили. Проведенным расследованием мы не смогли установить комнату или комнаты, где он весело и пьяно провел всю субботу. Его труп на лестничной клетке утром в воскресенье видели несколько девушек, но они решили, что это кто-то из гостей напился и лег спать там, где его водка свалила. В Девичьем домике не принято лезть в чужие дела, особенно связанные с мужчинами. Запасной лестничный марш в общежитии идет с четвертого этажа и до самого низа, но на улицу по нему выйти не получится – входная дверь закрыта уже много лет, чтобы с этого хода посторонние не могли попасть внутрь. Запасной лестницей пользуются редко, только чтобы с этажа на этаж перейти, если комнаты в одном крыле здания находятся… Теперь о втором этапе расследования, из-за которого и грянул скандал областного масштаба. Начальник уголовного розыска нашего РОВД, как только понял, чем дело пахнет, тут же перевелся в другой район дежурным по медицинскому вытрезвителю. Должность в офицерской иерархии самая унизительная, но ему было не до звезд на погонах. У него была одна цель – остаться в милиции и избежать строгого наказания. Итак, второй этап начался с заключения судебно-медицинской экспертизы трупа Алексеева. Сам понимаешь, что труп молодого здорового мужчины, сотрудника милиции, погибшего при невыясненных обстоятельствах, исследовали особенно тщательно. Смерть его наступила от острой почечной недостаточности, развившейся от токсического отравления. В первоначальном заключении служебного расследования состав препаратов и веществ, которые были обнаружены в крови Алексеева, были указаны так, как назвал их эксперт. Узнав об этом, примчался сотрудник КГБ и завопил: «У вас есть ум или нет? Вы что, решили состав яда в служебном расследовании указать?» С ним спорить не стали. Препараты и вещества в новой редакции заключения служебного расследования зашифровали так: первый препарат – «АС» – противовоспалительное средство, применяемое после хирургических операций. В свободную или рецептурную продажу оно не поступает. Второй препарат – «МС» – специфическое лекарство, применяемое при лечении гинекологических заболеваний. Третий – «ДС» – обычное средство от гипертонии. Оно отпускается в аптеке без рецепта. Кроме лекарственных препаратов, в крови Алексеева была обнаружена характерная комбинация минеральных веществ, усиливающая свойства лекарства «АС». Эксперт предположил, что эти вещества были получены из минерального удобрения, растворенного в этиловом спирте. Удобрение мы обозначили как «ЕС». Сами по себе препараты по отдельности и в любом сочетании между собой опасности для жизни или здоровья человека не представляют. При одновременном приеме их с алкоголем происходит сильное отравление с потерей памяти. Но и оно не смертельно! Несколько часов отравившийся человек будет в полубессознательном состоянии, потом придет в себя и сможет полностью контролировать свои действия. С Алексеевым получился казус, то есть случай, не вписывающийся в обычный ход вещей. У него оказались больные почки. Он скрывал болезнь, принимал соответствующие препараты. В тот роковой день смесь лекарственных веществ с водкой привела к отказу работы почек. Он бы, может быть, выкарабкался, но впал в бессознательное состояние. Время оказания медицинской помощи было упущено. Скорее всего, на лестничную площадку его притащили ночью еще живым, но без оказания экстренной помощи он скончался. Вот, в принципе, и все, что связано с его гибелью.

– Много он выпил? – спросил Абрамов.

– Эксперт считает, что не менее полулитра водки в течение десяти-двенадцати часов. Для здорового мужика за такой период времени это не доза. Даже под скудную закуску можно себя контролировать.

– Что он ел в тот день?

– Исследование содержимого желудка Алексеева показало, что он ел беляш, яичницу с вареной колбасой и хлеб. Беляш, скорее всего, он съел по дороге в общежитие. Еда, как ты видишь, самая обыкновенная. Любая из девушек в общежитии такую сможет приготовить.

– Его специально отравили? Не могли же препараты случайно попасть в водку?

– Трудно представить, что он по доброй воле проглотил горсть лекарств и запил их водкой.

– Лекарства полностью растворяются в спирте или на дне будет осадок?

– Осадок будет. Ты спросишь, почему он его не заметил? Мы тоже задавались этим вопросом и пришли вот к какому выводу: он пил последнюю стопку в темноте. Интим, романтика! Любимая женщина погасила свет, поднесла чарочку, а в ней – яд! Острая почечная недостаточность развилась у него ночью.

– Его нижнее белье исследовали на наличие следов недавнего полового акта?

– Он был без трусов. Мы, честно говоря, вначале не могли поверить, что Алексеев, примерный семьянин, отец двух детей, ударился в блуд. Но с фактами не поспоришь! Не Гегеля же он всю субботу изучал с развеселыми девицами. Для познания философии Гегеля водка не нужна. Что сказать, слаб человек! Особенно если он мужчина и вокруг него вьются четыре сотни девушек и женщин на любой вкус. Для работы в Девичьем домике не каждый подойдет. Мы считаем, что ты подходишь.

– Мне поблагодарить вас за доверие? – нахмурился Иван.

– Работай! Раскрывай преступления – это будет лучшая благодарность.

– Еще вопрос, о Петрове. Девушка позвонила его жене по телефону на вахте?

– Рядом с Девичьим домиком стоят три панельных девятиэтажных семейных общежития. На входе в одно из них висит уличный телефон-автомат. Мы думаем, что звонок в трамвайно-троллейбусное управление был сделан с него.

– Для того чтобы застучать жене гуляку Петрова, надо было знать, где она работает и в какую смену выйдет в этот день.

– Кто-то знал. Возможно, окольными путями собирал сведения о Петрове, а может быть, он сам проболтался, когда водки перебрал. Мы этот момент не исследовали. К последующим событиям он отношения не имеет. Скорее всего, это была обычная женская месть. Крутил с одной девицей, переключился на другую. Обиженная дама подловила момент и отомстила.

– Пока мне все понятно, – немного поразмыслив, сказал Абрамов. – Со мной такой номер в общежитии не пройдет. Когда будет принято решение по служебному расследованию?

– Первого сентября.

Замполит не стал рассказывать инспектору уголовного розыска, почему именно ему доверили осуществлять оперативную работу в женском общежитии завода «Химволокно». А там было что рассказать! Не каждый день такие повороты судьбы случаются.

Начальник Машиностроительного РОВД Александр Сергеевич Мустафин был приспособленцем, готовым подстроиться под любого начальника. При каждом удобном случае он демонстрировал свое уважение к руководству областного УВД. На совещании во время выступления генерала мог достать ежедневник и записывать наиболее важные положения из доклада. Генералу Мустафин нравился: на него не было жалоб ни от населения района, ни от подчиненных сотрудников. Он уверенно держал процент раскрываемости, не допускал происшествий с личным составом. Смерть Алексеева перечеркнула все достижения Мустафина, но не повергла его в уныние. Он решил держаться до конца.

Еще во время проведения служебного расследования по факту смерти сотрудника уголовного розыска Мустафин был вызван к генералу. Выслушав обвинения от начальника областной милиции, он сказал:

– Я признаю свои промахи в работе с личным составом, но хочу заметить, что у любого руководителя на моем месте были бы такие же проблемы с Девичьим домиком, как у меня. Женское общежитие завода «Химволокно» – уникальное место. В нем проживает четыреста двадцать молодых женщин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет. Нравы в Девичьем домике более чем свободные. Пропускной режим – как тришкин кафтан: как ни латай его, дыры все равно просвечиваются. Представьте, четыреста женщин на любой вкус: темненькие и светленькие, порочные и невинные, толстые и худые. Любые! Все они хотят закрепиться в областном центре и остаться здесь жить. Вырваться из Девичьего домика можно двумя способами: выйти замуж за местного жителя с квартирой или ждать своей очереди на получение комнаты гостиничного типа. В очередь на КГТ незамужних иногородних женщин ставят только после десяти лет работы на заводе. В этой очереди придется отстоять еще лет пять, а то и больше. Рождение ребенка ничего не меняет: без десятилетнего стажа на заводе в очередь на КГТ не поставят. Лично мне директор завода объяснил это так: «Если мы будем предоставлять отдельное жилье матерям-одиночкам, то у нас завтра работать некому будет. Все в декрет уйдут!» Женщины из Девичьего домика буквально охотятся на мужчин. Не столько для развлечения или удовлетворения половых потребностей, сколько для создания семьи. Пускай временной, но со своим жильем. Кого я могу направить в этот вертеп? Кто сможет устоять перед женскими чарами? Или импотент, или дряхлый старик, да и то старика девицы смогут расшевелить при желании. Самый крепкий семьянин не устоит перед соблазном уединиться с понравившейся девушкой в ее комнате.

– Так уж и не устоит! – усмехнулся генерал.

– Вода камень точит. Раз, два он отошьет девицу, потом подумает и решит: «Почему бы и нет? Один разок, всего один, никто же не узнает!» Мой личный агент наводил справки в общежитии и ни от одного человека не услышал, что Алексеев с кем-то из девушек проводит времени больше, чем того требуют интересы службы. Произошедшее с ним несчастье для меня было двойным ударом. Я не ожидал, что у него в Девичьем домике есть любовница.

– Ты хочешь сказать, что оперативная работа в Девичьем домике в принципе невозможна? – нахмурился генерал. – Неужели у тебя не найдется сотрудника, для которого семейные ценности дороже сиюминутных развлечений?

– У меня все женатые сотрудники – добропорядочные семьянины. Алексеев был одним из самых надежных, но не устоял. Для оперативной работы в Девичьем домике нужен дубовый парень, упертый, для которого ничего нет, кроме поставленной задачи.

Присутствовавший при разговоре начальник политотдела УВД Мерзляков насторожился, словно в докладе московского начальника неожиданно услышал свою фамилию.

– Мне бы подошел человек с обостренным чувством брезгливости, – продолжил Мустафин. – Желательно такой, кто бы уже обжегся на женщинах и относился к ним с настороженностью и недоверием.

– Ты предлагаешь мне заняться подбором кадров? – спросил генерал.

– Нет-нет! Прошу прощения. Я не так выразился.