Читать онлайн Дыхание тундры

Туман

Надо же.… Именно в этом месте срезало «центровик»!

Алексеев матюгнулся от возмущения и со злостью ударил ладошками по рулю. Заглушил мотор и, посидев пару минут, он с обречённостью толкнул дверь, выходя из салона.

Теперь помощи не жди: в этих местах две-три машины за сутки проходит – гиблые места. Хотел же по основной трассе, так нет, по старой дороге срезать решил. Дурак! Дочка Анютка, верно, давно уже ждёт, все глаза просмотрела! Свадьба как-никак! Хорошо, что супруга не с ним, а раньше уехала. Единственная дочка, как ни помочь!

Алексеев знал, что эти места издавна звали «лихими». Ещё в пору восьмидесятых бывал здесь несколько раз – с геологической партией. Поговаривали, что нечисти в этих сибирских краях невидимо, да только кто в молодости верит в потусторонние миры и умершие души?! А сейчас вдруг неуютно стало. Вот и туман над болотом….

То ли озеро, то ли болото – их множество раскинуто вдоль дороги. Тайга километров тридцать как отступила, а здесь уже тундра началась. До Таймаяхи ещё полторы сотни вёрст наматывать надо!

От этих мыслей сразу стало одиноко. Делать–то что? Пешком не дойти…. А туман над болотом всё густел.

Сорок три года прожил, двадцать лет геологоразведке отдал, дослужившись до  главного геолога управления, а боишься? Алексеев разозлился сам на себя! Ладно, разве не приходилось в одиночку перевалы проходить да холодные ночи в зимней тайге коротать?! Всё ведь было, а здесь…. Главное, дочку подвёл, жену расстроил. В то, что на свадьбу он не попадёт, Алексеев уже знал точно.

Он сел в машину, поёрзал на сиденье, стараясь найти удобную позу.

Туман какой-то странный. Сплошной серой стеной, абсолютно вертикально, он приближался к дороге. Как скальник, почему-то подумал Алексеев, и ему стало действительно страшновато. На всякий случай он закрыл на замки двери.

«Странный туман…» – подумалось снова. Идя стеной, он принимал какие-то причудливые очертания: то в клубящейся серой мгле появлялись очертания человеческих лиц, то прямо изнутри доносились вздохи и стоны. Как будто внутри его шла своя, непонятная и невидимая для посторонних глаз, жизнь.

«Фильмов насмотрелся!» – натянуто усмехнулся Алексеев. Только улыбаться больше расхотелось, как только он увидел выходящую из тумана человеческую фигуру. Сначала руки, потом голова, ноги…. Человек приблизился к машине и остановился.

Измождённое лицо, изъеденные мошкой руки. Порванные на коленях штаны от «энцефалитки» дополняли эту жуткую картину. Истёртые до крови босые ноги, словно угли, чернели на дорожном песке.

«Кто ты?» – мысленно спрашивал Алексеев, а человек беззвучно кричал, размахивая руками. Из беззубого рта не доносилось ни звука, но, странное дело, Алексеев его слышал: « Уходи!»

А потом началось то, что даже в самом кошмарном сне  вряд ли могло присниться: из тумана прямо к машине посыпались полчища безобразных тварей. Они выли, стонали, скакали вокруг машины и скалились в стёкла своими отвратительными зубами. Летали руки, ноги, головы, со стуком ударяясь в кузов. Автомобиль трясло и шатало из стороны в сторону.

Алексеев видел, как пытавшегося помочь ему человека, какая-то одноногая тварь одним ударом своих когтей разрубила пополам. Одна часть упала на дорогу, а вторая пошла прямо в туман, пока не упёрлась в серую стену, но потом рухнула, навсегда исчезая в болотной мари.

Час, два, сутки…. Сколько продолжался шабаш всей этой нечисти, Алексеев так никогда и не вспомнит. Не вспомнит он и то, как на дороге, прямо из-за ближайшего колка, заклубится пыль, и появятся два грузовика. Они остановятся возле одинокой легковушки, и шофера будут долго упрашивать открыть им дверь. Они выведут странного человека за руки, но у того будут постоянно подкашиваться ноги, и он постоянно будет твердить о каком-то тумане. Сочувственно качая головами, шофера будут убеждать Алексеева, что никакого тумана нет, да и не бывает его в это время. Подцепив алексеевскую машину, грузовики дотянут её до Таймаяхи, прямо до центральной больницы.

Уже потом к Алексееву допустят жену и дочку с женихом. Они будут успокаивать его, твердя, что он обязательно будет присутствовать на их свадьбе, потому как её отложили на несколько дней.

Потом в больницу приедет его лучший друг Федотов, начальник одной из экспедиций. Он выслушает рассказ Алексеева о тумане:

– Это Мангулов был, помнишь его? Ну, рабочий, который однажды через болото пошёл и пропал? Тогда ещё, в восемьдесят шестом, помнишь?

Алексеев будет утвердительно качать головой. Впрочем, какое ему было дело в то время до неизвестного рабочего, хоть и забросали тогда органы управление проверками да запросами.

Ничего этого Алексеев не вспомнит никогда. Только где-то из глубины, из самых потаённых уголков памяти, будет иногда выплывать картина, в которой он, сидя на больничной кровати, уткнётся лицом в плечо жены, а та, вытирая ладошкой набегающие слёзы, чуть слышно будет шептать:

– Господи, ведь белый весь, как лунь белый….

Бессмертный

– Ну и дырок  тебе нашлёпали, Васька! – издали крикнул лейтенант Сарычев, подбегая к только что приземлившемуся самолёту.

Васька, тоже молоденький лейтенант, неспеша вываливался из кабины, отстёгивая лямки парашюта:

– Нашлёпают тут! – ворчал он, – Продыху никакого! Шея болит от финтов, того гляди отвалится!

Сарычев помог другу спрыгнуть на землю. Техник Мартынов уже подбирал сброшенный парашют, изредка бросая взгляд на прошитый пулями фюзеляж Яка:

– MG (немецкий пулемёт, прим. автора) проклятый,  постарался!

– Еле ушёл! – Васька  похлопал Мартынова по плечу, – Ты уж извини, старшина, по-другому никак не получилось!

– Ты что, Вась, я ж не про это!

Осень сорок третьего вступала в свои права. Не слышались уже ночами переливы птичьих голосов, не шелестели задушевной песней листья белоствольных красавиц. Лежали они, эти листья, бесполезным покрывалом на пропитанной мелкими дождями земле. И только изредка налетевший ветерок разгонял их по военно-полевому аэродрому.

В штабе полка находились трое: командир полка подполковник  Вишняков, проверяющий авиационного корпуса полковник Некрасов и лейтенант Василий Неклюдов, только что вернувшийся с разведки.

– Вот тут он и вынырнул! – Васька по-мальчишески ладонями крутил в воздухе, показывая схему боя, – Вижу, прямо в лоб идёт! Ну, нет, думаю, сволочь фашистская, не на того напал! Тебя–то я уделаю! А потом вдруг второй выскочил, третий! Оцениваю обстановку – трое на одного! Повоевать придётся!

– Мальчишка! – недовольно вздохнул Вишняков, – тебя на разведку посылали, а не в бои ввязываться!

– А куда деваться-то, товарищ подполковник! Фоккевульф, по-нашему «Дора» – машина хорошая, да еще, если в тройном экземпляре….

– Ну, ну, поумничай ещё! – вспылил, было, командир полка.

– Не ругайся, Николай Петрович, – полковник Некрасов подошёл к Неклюдову и оценивающе посмотрел на лейтенанта, – Им ведь придётся «Дор» этих в земной ад отправлять.… Ну, а дальше, лейтенант!

Васька, почувствовав поддержку, снова воспрянул духом:

– Пока я фигуры выделывал перед  «фоккерами», вижу – один задымил! Откуда, думаю, я ж ещё не одного выстрела не сделал! Два фашиста в рассыпную, только их и видели! Потом только его увидел…

– Кого, лейтенант? – спросил Некрасов, заинтересованный рассказом.

– Ну, этого… «Бессмертного»…

– Кого-кого? – Полковник оглянулся на Вишнякова.

– Товарищ полковник, – перебил Ваську комполка, – Я всё расскажу чуть позже. А ты, лейтенант, сдал съёмку?

– Так точно! И сразу к Вам!

– Ну, иди! Вызову позднее, подробности расскажешь! Только, лейтенант, сам понимаешь, нам лишние сплетни не нужны! Так что держать язык за зубами! Хотя…, – Вишняков махнул рукой, – Иди!

– О чём это он, Николай Петрович? – усаживаясь на стул, спросил Некрасов, как только за лейтенантом закрылась дверь.

– Да знаешь, Дмитрий Егорыч, мы ведь с тобой третий год рядом, много чудес насмотрелись!

– Это точно! – поддакнул полковник, показывая на соседний стул, – Месяца два назад, – продолжал Вишняков, присаживаясь рядом, – у нас непонятные вещи стали происходить! Сам знаешь, мои пацаны, конечно, боевые парни, но такого после полётов рассказывают, что ушам своим не верю, хоть в госпиталь всех отправляй!

– Да расскажешь ты, наконец! – не удержался Некрасов.

– Появился у нас в небе неизвестный самолёт, – комполка поднялся и подошёл к столу с расстеленной на нём картой, – Вот сам посмотри!

– Ну-ну! – склонился над картой полковник.

– Первый раз его заметили в районе Галушкино, потом над Севастьяново, над Серовым, над Вырыпаевкой.… А сегодня лейтенант встретил в Самохино!

– Так… – Некрасов взял циркуль, –  Значит, в радиусе триста-триста пятьдесят километров…

– Вот-вот! И ведь именно в момент боя вывалится из облаков, хлещет с УБ и ШКАСОВ. Да и парни мои к нему привыкать стали! Сначала побаивались, а потом всё ждут на подмогу, надеются! Ни разу ещё не подвел!

– Что за самолёт?

– ЛаГГ-3. Дело даже не в этом. У него скорость какая – 500 километров, верно? А у «фоккера» 700. Да только ни в грош не ставит он эту немецкую скорость! Как стоящего догоняет и мордой в землю! Мои однажды страшный бой видели, говорят, на всю жизнь запомнят! Пара как раз назад возвращалась: патроны израсходованы, ведомый « на одном крыле», горючее на исходе.… А тут «Доры» эти! Каюк, решили было, да вот снова тот самолёт! Пятерых уложил в десять минут! А сам, израненный весь, опять в облака ушёл и исчез. Так вот, Дмитрий Егорыч! Вот его и прозвали «Бессмертным».

– Ты сам-то веришь, подполковник?! – недовольно закашлял Некрасов.

– А кому верить? Запросы по всем штабам делал – на меня, как на сумасшедшего: какой номер, почему ЛаГГ, когда нет в районе таких самолётов?

– Да… – полковник потёр виски, – действительно, чудеса!

– И ещё.… Не хотел говорить, да ладно – лётчик в том самолёте интересный!

– То есть?

– Так вот – то ли живой, то ли мёртвый! Летает, воюет, да только никто из ребят не видел, чтоб голову хоть раз повернул, чтоб рукой махнул. Смотрит вперёд и не двигается! Словом, странный....

– Ну, ты даёшь, Николай Петрович! Ну, ты, брат, загнул! – вскочил Некрасов, – Ты хоть представляешь, о чём сейчас мне говоришь?!

– Представляю. Только я своим, как себе верю! И тебе решать, Дмитрий Егорыч, сошёл полк с ума или нет!

Долго ещё ходила по фронтам молва о бессмертном самолёте! То над Польшей его видели, то над самой Германией! Ставшая байкой, не раз придавала она силы в смертельных боях, не раз выручала в безвыходных ситуациях! Просто бойцы знали, что помощь обязательно придёт: может, с неба, а, может, из-за какого-нибудь лесочка… Велика душа у советского народа, и вера его неистребима! Поэтому и мужеству его нет равных на всём белом свете!

Кондрашкино озеро

Велико Патомское нагорье! Непролазной дремучей тайгой отгородила Сибирь эти места от людских глаз. Валежником и густым кустарником скрыла когда-то проложенные тропы. То сойка крикнет, то кедровка поднимет шум где-то у горизонта! И тишина…

Аркадий  вздрогнул от шума открываемой двери. В купе почти бесшумно втиснулся маленький сухонький старичок. С облегчением положил на свободную нижнюю полку свою небольшую сумку и устало вздохнул.

– Гостей принимаете, люди добрые?– проворковал он, хитро посматривая на Аркадия.

– Отчего ж не принять? Присаживайся, дед!

Аркадий в купе был один. Прежние пассажиры вышли на предыдущей станции, поэтому «люди добрые» был он, Аркадий Вольский, писатель и журналист, который ехал в неизвестные ему края, повинуясь неистребимой жажде новых сенсаций и открытий.

Старик долго пыхтел, открывая свою видавшие виды сумку, но современную, пошитую из добротного и, наверное, дорогого материала. Достав, наконец, начатую палку копчёной колбасы, нож и пару кусков хлеба, обернулся к закрытой двери купе, а потом к Аркадию:

– А если мы с тобой, мил человек…

– Доставай, дед! – понял Вольский, улыбаясь обоснованным опасениям старика, – Мы ж тихо.

– Ну-ну, – старичок достал солдатскую фляжку, бултыхнул в руке и гордо прошептал,– Спирт!

– Пойдёт! – опять улыбнулся Аркадий.

Они сразу нашли общий язык. Голос у старика тихий, певучий. Настолько, что сразу располагал к откровениям. Вот и Вольский не смог удержать себя, и стал рассказывать в общем-то незнакомому человеку о себе, о профессии, которую выбрал ещё в юности, о мечте, которой не суждено сбыться, но к которой идёт всю свою сознательную жизнь.

Старичок, Кондратий Феофанович Сучков, ехал от родственников, у которых гостил где-то под Самарой. То ли гостил, то ли ещё что… Аркадий трудно запоминал незнакомые названия, старался их записывать, но в данной ситуации они, эти названия, не имели никакого значения.

– Так едешь-то куда, Аркаша? – ещё раз переспросил старик.

– Ой, далеко, дед, очень далеко! – попытался отмахнуться Вольский, не желая впутывать Сучкова в свои планы.

– А всё-таки? Чего юлишь?

– В Сибирь, Кондратий Феофанович!

– О, Аркаша! Сибирь большая, нет конца ей, матушке, ни на севере, ни на юге! Ты уж поверь, старому человеку!

– Сам-то бывал там? – вроде бы невзначай задал вопрос Вольский.

– Всю жизнь там живу. Много лет живу…– старик вздрогнул, словно сказал что-то лишнее, потом оправился и уставился на Аркадия своими бесцветными, поблёкшими от возраста, глазами.

– Слыхал что-нибудь про Кондрашкино озеро? – не надеясь на ответ, спросил Аркадий.

– Это на Патоме? – удивился Сучков.

– Да! – обрадовался Вольский, – Вот туда и надо попасть!

– Ну, это ведь нетрудно, Аркаша! А зачем тебе?

– Ладно,– Аркадий махнул рукой,– расскажу! Слышал про сокровища?

Старик усмехнулся. Только как-то неприятно, зло:

– И что там?

– Слушай! – Вольский достаточно опьянел, но уже не мог остановиться и выплеснул в стакан оставшийся во фляжке спирт, – Слушай! Лет этак сто пятьдесят назад была в этих местах золотая лихорадка. Десятки, а то и сотни фартовых людей потянулись в тайгу, чтобы поймать наконец эту свою птицу счастья, вырваться из одолевшей нищеты. Кому-то везло, кому-то нет, кто-то безвестно сгинул в таёжной глуши. А те, кто возвращались, рассказывали о неизвестном никому Кондрашкином озере, в котором дно, якобы, усеяно золотыми слитками да человеческими скелетами. Потому что лежали там пропавшие старатели, которые на беду свою встречали Хозяина этих мест.

– И что же это за Хозяин? –  после небольшого молчания спросил Сучков.

– Откуда я знаю, дед! Откуда я знаю… Вот и еду, чтобы узнать, увидеть! Я книгу напишу…

Поезд мерно покачивался на рельсах. Грохотали на стыках колёсные пары, а за окном проносились меняющиеся пейзажи Уральских гор, за которыми начиналась она, величавая и таинственная Сибирь, в бескрайних просторах которой хранились ещё никем не разгаданные тайны.

Знал Кондратий Феофанович и про Патом, и про Кондрашкино озеро, и про сокровища, что хранило оно в своих объятиях.

– Жил я там, Аркаша, живу! Проведу тебя заповедными тропами к этому озеру! Ох, и много чего интересного хранится в тех местах! – шептал старик подвыпившему Вольскому, а тот довольно улыбался и утвердительно кивал головой.

– Вот ты старый, вроде, а не пьянеешь! – удивлялся Аркадий, – Я пьяный, а ты нет. Почему? Ты в общем вагоне должен ехать, а ты в купе! Пенсионер ведь!

– Потому, милок, что воздухом таёжным пропитан. Вот и не пьянею! И пенсия у меня хорошая, северная! Вот и езжу в купе – не люблю духоты вагонной, расспросов всяких! Я тишину люблю – привык в тайге! А ты поспи, Аркаша, поспи! У нас столько с тобой ещё впереди, что некогда будет отдыхать! Спи!

Аркадию снилась громадная, нависшая над ним кедровка. Он закрывал голову обеими руками и пытался убежать от этой страшной птицы. Но не слушались ноги. Вольский пытался кричать, только вместо крика в ушах слышался тихий и успокаивающий смех Кондратия Феофановича…

От станции они долго ехали на попутной машине. Только уже стоя на пароме, старик показал Аркадию на противоположный берег:

– Витим, Аркаша! А там – Бодайбо! Поживёшь тут пару дней без меня, рюкзаки купишь, консервы. А мне кое-куда сбегать надо! Да, я и денежки тебе дам! Возьми!

Вольский удивился, но  отказываться и переспрашивать не стал.

А потом они снова ехали на попутке, шли пешком и снова на попутке.

В записную книжку Вольского ложились неизвестные названия местных рек, заимок, фамилий… Остановились в небольшом посёлке. Здесь Кондратия Феофановича не знали, а он знал всех и каждого.

– Старика не знаю, про Кондрашкино озеро давно уже никто не говорит! Тёмное место, страшное! Ты туда что ли собрался? – вопросительно спросил подпитый мужичок, у которого не хватало десятки до вожделенной бутылки местного самогона.

– Да нет! – отмахнулся Аркадий, – Так, для интереса!

– А, – понял  тот.

Вольский помнил наказ Сучкова, не расспрашивать местных ни о чём. Он сам дорогу знает, а попутчики им не нужны.

– Почему так, старик? – удивлялся Аркадий,– Много лет ведь здесь живёшь, а, как чужой!

– Я ведь в тайге всё, в тайге! – отмахивался Сучков, – Да и тебе-то это зачем, Аркаша? Или боишься? Или на озеро уже не хочется?

На озеро хотелось. Очень хотелось! Теперь Аркадий был уверен, что есть ради чего переться в неизвестные дали с этим странным стариком. А ведь хитрый дед, очень хитрый! Аркадий ему всё про себя, а он почти ничего. Ничего не значащая Самара, хмурый взгляд при первом упоминании про озеро, певучий голос… Странностей много, только так ли легко пересилить желание, когда знаешь, что напишешь главную книгу в своей жизни?! А, что она таковой будет, Вольский уже не сомневался.

– У меня там избушка есть, Аркаша, зимовьё по-сибирски. Захаживаю в эти места, захаживаю. Сокровищ не видел, но сам убедишься…

Они переночевали в небольшом заброшенном доме на самой окраине посёлка. Июльские ночи были достаточно тёплыми, поэтому не было большой проблемы, растянувшись на дощатом полу, задремать под стрёкот сверчка, который беспокоился где-то в углу, то замирая, но начиная свою бесконечную песню.

Это была Сибирь. Это было то самое Патомское нагорье, в глубине которого Аркадия ожидало то, ради чего пришлось отмахать более пяти тысяч  километров. Если б знать, Аркадий, если б знать!

Уже к вечеру старик показал Аркадию странные приспособления.

– Это поняги,– объяснил Сучков, – Сибирские рюкзаки, что б ясно было. И вот ичиги ещё, что б ходить легче.

Аркадий не понял, но утвердительно кивнул головой.

А утром они ушли в тайгу. Сколько скверных слов, сколько проклятий услышала она в свой адрес! Старик вёл Аркадия по таким дебрям, что Вольский еле сдерживал себя, чтобы не плюнуть на всё, не накричать на Сучкова. А тот уверенно то сходил с тропы, то снова возвращался на неё, ориентируясь по своим, только ему известным приметам.

День, два…. Ночевали возле костра, положив под головы паняги.

– Это тебе не в городах, Аркаша! Это тайга! Не бывал в Сибири-то? – выспрашивал старик.

– Откуда, дед! – Вольскому совсем не хотелось разговаривать. Но молчать было ещё тяжелее, – Далеко ещё?

– Рядом! Рядом уже…

Снова шли. Аркадий потерял счёт часам. Один раз, отстав от старика, сбросил ненавистную понягу и пошёл дальше. Но вернулся, закинул на занывшие плечи, проклиная свою неуёмную мечту и озеро, которое уже ненавидел, но которое нужно было непременно увидеть.

– Кондрашкино озеро… – шептал он еле слышно, – Кондрашкино…

Как ошпаренный пришедшей мыслью, Вольский вдруг остановился: озеро, Кондрашка, Кондратий… Кондратий Феофанович. Да ну, глупость какая-то!

– Ты чего, Аркаша? – голос старика прозвучал рядом, Как будто и не видел Аркадий мелькающую далеко впереди спину Сучкова.

– Да, ничего, устал немного! – успокоил старика Аркадий, – Отдохнуть бы!

– Давай, раз устал! – покорно согласился тот.

Они присели на изнывающую от жары землю. Зной растекался по заросшим сопкам Патомской тайги. Птицы, опалённые солнечными лучами, попрятались в раскидистых листвяных лапах, разомлевшие звери скрылись в прохладных распадках, и только эти двое упрямо продвигались вперёд.

– Слышь, дед, а как давно ты в этих местах? Всё говоришь, что живёшь здесь, а откуда появился –  молчишь.

– А тебе это надо, Аркаша? Живу да живу себе!

Аркадий отполз чуть подальше и прислонился спиной к поваленной сосёнке.

Шустрый дед, и взгляд у него какой-то настороженный! Неужели он? Не может быть, тот Кондрашка лет сто, как в землю лёг. Если не убили где, так от старости помер! А всё-таки?

Вольский решил играть в открытую:

– Ты Кондратий, и озеро Кондрашкино! Того Кондрашку Сучком звали, так ведь и ты Сучков!

Старик не ответил. Он долго сверлил Аркадия вопросительным взглядом и о чём-то думал. Потом произнёс:

– Дурак ты, Аркаша!

Как он оказался рядом, Вольский даже не заметил. Пахнуло в ноздри старческим потом, от взмаха руки пролетел мимо табачный дух, и сразу стало мутнеть сознание.

« А ведь он при мне ни разу не курил!» – ещё успел подумать Аркадий, а когда пришёл в себя, увидел, что Сучок сидит рядом.

– Вот сидишь ты сейчас привязанный к дереву и думаешь: кто такой этот старый хрыч? И сам себе отвечаешь – Кондрашка Сучок! Да, Аркашенька, я это!

Руки затекли от неудобного положения, потому что связаны были за деревом. И ноги уподобился связать старик, взяв верёвку из рюкзака Вольского. А ведь просто так взял, на всякий случай!

– Промолчал бы, Аркаша, я б тебе озеро показал! Такую груду золота увидел бы! Я много его за это время прибрал к рукам! – продолжал старик.

– Не ты это! – Вольский попробовал пошевелиться и у него немного получилось.

– Ошибаешься! – Сучок неприятно захихикал,– Я это! В году этак одна тысяча девятьсот четвёртом пришли с батюшкой вкупе с артельной голытьбой в эту тайгу. Так и остались здесь. Сначала мыли золотишко, потом решили проще жить.

– Это как? – стараясь растянуть разговор, спросил Аркадий.

– Проще-то? А всего на всего грабить, Аркаша! Сначала батюшка мой, потом и я!

– И убивать… – добавил Вольский.

– А без этого никак, Аркаша! Сопротивлялись все: кому ж хочется нажитое отдавать! Вот и батюшка мой, тоже сопротивлялся!

– Так ты и отца?! – вскрикнул Аркадий.

– И его, родителя моего! Тоже на дне лежит, бедолага! – Сучок снова хихикнул, – Хозяин один должен быть. А я сильнее оказался. Вот с тех пор и коплю своё богатство. Понемногу, понемногу…

– Ну и урод же ты, дед! – Аркадий начал понимать, что вряд ли старик оставит его в живых. Только страха почему-то не было. Только ненависть, да боль в руках от затянутой верёвки.

– Это как посмотреть! – Сучок внезапно нахмурился, – Вот и ты за тысячи километров припёрся за богатством! Не так, скажешь? Много вас таких здесь было! Даже китайцы: шустрые, маленькие. Намоют золотишко и тайными тропами к границе! А только знал я все их тайные тропы! Выйду навстречу, на чай приглашу, потому как в тайге чай – первое дело! Ну, а потом по голове да в воду!

Сучок заулыбался и подошёл к Вольскому:

– Вот такое оно, Кондрашкино озеро, Аркаша! Жаль, не увидишь ты ничего – тайга вокруг, глушь, и никто сюда дороги не знает! Не напишешь ты свою книгу, милок, не нужна она.

– Так сколько ж лет тебе? – уже без интереса спросил Вольский.

– А ты посчитай: с одна тысяча восемьсот восьмидесятого….

– Врёшь ты, столько не живут!

– Я же живу! – на этот раз громко засмеялся старик.

Он отошёл в сторону и долго разглядывал Аркадия:

– А я тебя, пожалуй, в живых оставлю! Поживи ещё чуть-чуть, подумай. Потом тебя либо звери съедят, либо муравьи обглодают. Так-то, Аркаша!

Сучок закинул на плечи понягу:

– Всё-таки жаль, что ты моё озеро не увидел! И ещё: дорогу назад запомнил? – старик самодовольно осмотрел окрестности и скрылся за густыми зарослями тальника.

– Гад! – крикнул вслед Аркадий.

Попытался ослабить верёвку. Слабина была, но очень уж сильно, видимо, был затянут узел.

«Гад!» – продолжал твердить Вольский и тёр верёвку, тёр… Рук уже не чувствовал, да первые муравьи начинали трапезу на его теле…

Потом по всему Патому гуляла легенда о человеке, который чудом выбрался из тайги. У него начисто было съедено лицо муравьями и мошкарой. Он ходил от дома к дому, рассказывал о золоте Кондрашкиного озера и всё грозился показать к нему дорогу. Показывал всем потёртую зелёную тетрадку, в котором описал своё странное путешествие. Отдал тетрадку почитать местному главе, та так и позабыл забрать обратно.

« Блаженный!» – сочувственно смотрели ему вслед, потому что знали, что нет никакого такого озера с его несметными сокровищами. Слышали когда-то, но это было так давно…

А тот ненормальный однажды исчез. То ли увезли куда-то, то ли сам в тайгу ушёл. Может, действительно нашёл тропу к Кондрашкиному озеру…

Сказка

В натопленном зимовье установилась тишина.

После сытного ужина, под гул топящейся печурки, лежать на сколоченных нарах одно удовольствие! За тёмным окном кружился ноябрьский снежок, слабый ветерок гулял за дверью, но никто не замечал этой  природной  кутерьмы.

Мы с Петровичем, чудом натолкнувшиеся на эту избушку, да четверо студентов с руководителем, пришедшие сюда пару часов назад. Горные туристы. Говорят, не уложились в график, а ночевать где-то надо!

– Ребят, расскажите что-нибудь!– попросил в темноте один из студентов.

А это уже конёк Петровича. Любитель острых сюжетов, великолепный рассказчик, да и выдумщик отличный.

– Вы вот по горам ходите. Хотите про Чёрного Альпиниста?– Петрович приподнялся на локте, вглядываясь в темноту.

– Конечно!– оживились студенты.

Через дверку печурки вырывались оранжевые лучики огня, освещая лежавших, хотя почти все уже усаживались, предвкушая интересный и страшный рассказ.

– Так вот. Кто знает, в каком году это было, но то, что было – точно! Учились в одном институте трое. Два парня и девушка. Назовём её Настей, а их Андреем и Сергеем. Пойдёт?

– Да, да, конечно! – студенты в нетерпении подвинулись к Петровичу. Их руководитель лежал, но чувствовалось, что и он внимательно слушал рассказ.

– Занимались они альпинизмом. Ходили в горы, как и вы сейчас. Но только одна беда была на всех троих. Так называемый любовный треугольник. Оба без ума были влюблены в Настю, а она всё никак определиться не могла кто же ей больше понраву. А Андрей с Сергеем неразлучные друзья были. С детства друг без друга жить не могли. И в институт вместе поступили.

И вот один раз направились они с группой альпинистов в горы. Какие горы точно не скажу, но думаю, что вот эти самые, Саяны.

Андрей с Сергеем в одной связке шли, чуть отстали, а Настя с подружкой где-то впереди, вместе  со всей группой. Так им хотелось побыстрее всех догнать, что поторопились очень. Андрей взял, да и сорвался ненароком! Висит на страховке, ногами в скалу упирается. Тащи, говорит, Серёга, скорее!

А на Сергея мысль страшная напала. Не отдам, думает, я тебе Настю! Она одного любить должна, а не обоих. Хоть и друг ты мне, но любовь сильнее дружбы! Достал складной нож, и давай репшнур отрезать.

– Ты что, друг!– закричал Андрей, но не успел договорить, потому как полетел  в ущелье со страшной скоростью, ударяясь о камни. И только эхо запомнило этот его прощальный вопрос.

А Сергей потом догнал группу, долго божился Насте, что сделал всё, чтобы спасти друга. Споткнулся Андрей и с тропы слетел. Да шнур перетёрся и порвался в последний момент.

Говорят, что вернулась группа на то место, даже в ущелье спускались, да только никого  не нашли. Не поверили Сергею, потому что ни крови, ни изуродованного человеческого тела. Скорее всего, решили ребята, что вернулся он назад, не решившись идти дальше. Только в институте Андрей больше не появился, а потом и уголовное дело об исчезновении закрыли.

Не знаю, поверила Настя ему или нет,  но так и не сложилась их любовь. После института уехала она куда-то по распределению и больше они  с Сергеем не виделись.

Но только потом слухи пошли в этих местах, что стали видеть в  палаточных лагерях и возле одиноких палаток то ли человека, то ли призрака в альпинистском снаряжении. Ходит он бесшумно, заглядывает в палатки, рассматривает лица спящих. А у самого лицо чернее ночи, глаза пустые, пальцы на руках скрюченные.

Знать, того ищет, Сергея, друга своего. Может отомстить хочет за гибель свою, а может про Настю узнать ….

Петрович неожиданно замолк. И такая тишина стояла в зимовье! Слышалось только сопение студентов, да похрапывание их руководителя. Тот так и не дослушал рассказ. Знать раньше его знал, подытожил Петрович.

– Ну что, братцы мои, пора и спать! – посоветовал Петрович, и положив голову на свой рюкзак, сразу же уснул. Студенты ещё долго что-то обсуждали между собой, но потом, прижавшись поближе друг к другу, тоже замолкли.

А утром горные туристы  отправились дальше по маршруту, руководитель показал Петровичу большой палец, мол, молодец.

– Петрович, – немного погодя спросил я,–  Что это ты за сказку студентам рассказывал?

– Сказку?– Петрович чуть замялся, – А я его видел….

– Да? – удивился я, – расскажи!

Петрович неспеша подошёл к печурке и налил из закопченного чайника   ещё не остывший чай.

– Будешь? – спросил он.

– Нет, спасибо! Петрович, не томи!

Он улыбнулся и уселся рядом.

– Тут такое дело –  это на Хамар-Дабане было. Есть такой красивый хребет у Байкала.

– Я знаю.

– Мы тогда на молибден по маршруту ходили, – продолжал Петрович, – Так вот, когда возвращались, я коллектора и маршрутного рабочего в лагерь отправил, благо, уже недалеко было, а сам задержаться решил – обнажение интересное заметил.

– Ну, и…

– А дальше интересно. Отколол несколько образцов, голову поднимаю, а рядом, метрах в пятидесяти, человеческая фигура стоит и на меня смотрит. Только знаешь, какая-то странная фигура. Вроде бы и человек, а вроде бы и нет. Понимаю, что никого из наших тут быть не должно. А этот сгорбленный какой-то, худющий, как моя жизнь! На глазах то ли очки горные, то ли глаза почерневшие. Когда присмотрелся, ахнул: глаз вообще нет, провалы одни! Хоть и расстояние было порядочное, только я это определил. Не по себе стало, а всё-равно крикнул:

– Что, парень, помочь хочешь?!

– А он?

– А он постоял немного и пошёл по тропе. Я за ним, было, а догнать не могу. Понимаешь, как не старался, а расстояние никак не уменьшалось! Я почти бегом, а он неспешным шагом. Что за чертовщина, думаю! Ходу прибавляю, а результата никакого. Не знаю, сколько его преследовал, только не на метр не приблизились друг к другу.  Тропа на перевал вывела. Вот тут он оглянулся. Я остановился, едва переводя дыхание. И, знаешь, таким ужасом повеяло от его взгляда, что до сих пор от того чувства мурашки по коже! Глазницы пустые, а лицо маской закрыто. Такие на подъёмы надевают, чтобы лицо не обветрилось, да на солнце не обгорело. Смотрит на меня, а у меня ноги немеют. Вот и всё, думаю, конец!

Петрович поставил на столик пустую кружку.

– А дальше? – не вытерпел я.

– Постоял он так некоторое время, посверлил меня своим пустым взглядом и шаг в сторону сделал. Только…  в том месте, куда он шагнул, отвесная стена была, пропасть. Я, как только в себя пришёл, сразу к тому месту рванул. Знаешь, метров семьдесят отвес, живым остаться шансы нулевые. Ни звука падающего тела, ни криков, каких я не слышал. Просто шаг в сторону и… тишина. Да и потом, сколько не всматривался вниз, ничего подозрительного не заметил.

– Дела…

– Вот-вот! – подтвердил Петрович, – только ещё и продолжение было….

Я удивлённо посмотрел на него.

– Когда в лагерь вернулся, кто-то спросил, чего это я на Северной гряде делал.

– Это он был? – высказал я свою догадку.

– Скорее всего. Сначала на лагерь сходил, а потом ко мне пошёл. Только до сих пор не пойму для чего. То ли сказать что-то хотел, то ли предупредить о чём-то…. А через месяц, когда уже лагерь сворачивали, заметил всё на той же Северной гряде человека. Я его узнал. Хотел, было, парням показать, да передумал: зачем? Пусть бродит в своём одиночестве, ведь зла-то никому он не сделал! По крайней мере, я об этом не слышал. Вот и историю про него вспомнил, ту, что студентам рассказал. Во всяком случае, теперь знаю, что он есть и что из себя представляет! И самое странное знаешь что? Ещё раз увидеть его хочу! Такое вот непонятное желание…. Может потому, что недосказанность в его взгляде увидел, боль какую-то.

Мы стали собирать рюкзаки. Я ловил себя на мысли, что тоже хочу увидеть это, наверное, самое загадочное привидение. Только тогда я ещё не знал, мне придётся столкнуться с Чёрным Альпинистом  при весьма странных обстоятельствах. Всё это будет потом, а пока мы готовились в путь, чтобы спуститься в долину, где нас в базовом лагере экспедиции ожидал вертолёт.

Отряд

Утром на центральный пульт не вышел на связь оператор станции «Анагма». Напрасно Осокин, дежурный радист, заученно и монотонно отправлял в эфир традиционное: «Чир-2,Чир-2, я – Чир-1! Как слышно, приём!»

Аверьянов, начальник сейсмоотряда, тревожно ходил из угла в угол, и изредка поглядывал на Осокина. Тот молча разводил руками, а в эфир по-прежнему уносилось «Чир-2, Чир-2!»…

На «Анагме» работало два человека – оператор Костик Ершов, бывший студент одного из вузов, отчисленный за неуспеваемость, да Игорь Белов, в прошлом охотовед, человек опытный и находчивый, проведший не один месяц практически в полном одиночестве.

Станция регулярно выходила на связь вот уже в течении трёх месяцев. На неё готовилась замена, которая должна была состояться через два дня. А вот сегодня на запрос радиста ответа не последовало.

– Спят они там что ли, Василий Матвеевич? – тревожно ёрзал на стуле Осокин.

– Не знаю, Коля, не знаю…,– Аверьянов всё пытался раскурить свою погасшую трубку.

Над Гальским хребтом хозяйничал февраль. Внизу, в долине, кружили снег очередные сезонные метели, солнце выходило на небосвод урывками, а затем снова исчезало в серой пелене колючего мелкого снега. Ещё продолжала своё шествие зима, и до весны, казалось, было так далеко…

– Метеосводку запрашивал? – Аверьянов озабоченно уставился в окно.

– Да,– откинулся на спинку стула Осокин,– Ещё два дня такой кутерьмы!

– Это плохо! – Аверьянов чертыхнулся.

А Костик Ершов страдал от одиночества. Целый час пытался выйти на связь с базой отряда, но в наушниках слышалось только мелкое пощёлкивание посторонних волн. «Чир-1» молчал, и от этого становилось неуютно и одиноко.

Игорь Белов уже три дня, как ушёл в горы. Это, конечно, было грубейшим нарушением всех инструкций. Но кто проверит затерянную в горах станцию, когда до ближайшего населённого пункта целых двести пятьдесят километров, да ещё занесённую снегом по самую крышу?

« У чёрта на куличках!» – Костик твердил эту фразу, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей. Как там Игорь? Где он? Ночью опять шёл снег. Это там, внизу, гуляют метели, а здесь только снег да небольшая позёмка! Впрочем, и её достаточно, чтобы потерять тропу в однообразном и бесцветном горном пейзаже. Игорь, конечно, таёжник опытный, и не раз бывал в различных переделках, да то в тайге, а здесь – горы!

Костик и себя причислял уже к этаким суровым и мужественным людям, которые способны найти выход из любой, даже самой сложной ситуации. А сейчас почему-то стало страшно. Связи нет, Игорь не вернулся.… А ведь говорил, что всего на три дня!

Ершов откинул пока ненужные наушники. Проверил калематоры, сложил в трубочку и запечатал снятые сейсмограммы. Скукота! Подкинул в печку несколько сухих берёзовых чурок. Даже дрова поставляются вертолётом!

Решив подышать воздухом, Костик накинул на плечи зимний бушлат, небрежно щелчком выбил из пачки сигарету и, прикурив, вышел на улицу. Позёмка ещё мела, но совсем другое привлекло внимание Ершова. Мимо станции, метрах в двадцати от Костика, двигался… отряд.

Их было пятеро. Поднятый позёмкой снег, скрывал ступни ног, поэтому казалось, что они просто плыли над поверхностью. Словно зомби, в полном молчании, отряд двигался мимо, не обращая на Костика никакого внимания.

– Вы, это… – пытался, было, окрикнуть Ершов.

« А ведь они меня не видят!» – с ужасом дошло до него. Костик даже не заметил, как из открытого рта выпала только что прикуренная сигарета, как слетел с плеч накинутый бушлат.

Отряд шёл. Снег падал на их лица, но не таял. Он просто оседал на щеках, бровях, подбородках. Как одетые в снежную маску, лица людей безразлично смотрели куда-то вдаль, совершенно не глядя по сторонам. Пустые рюкзаки за плечами провисли под тяжестью снега, и было видно, что это не свежий снег, а трёхдневной, а, может, и недельной давности.

Ведущий отряда, а было видно, что это начальник, смотрел пустыми глазницами перед собой. Костик знал, что там Аншук, трудный и очень тяжёлый перевал, про который Игорь рассказывал множество историй. Да, пустыми глазницами… Костик заметил это сразу, только не сразу понял, что это так.

"Мёртвые!" – колотилось в воспалённом мозгу.

Без единого вдоха, без снежного хруста… Сапог у одного из проходивших перетянут шпагатом, вторая нога, без сапога, выделялась своей чернотой на фоне белоснежного покрова. "Гангрена!" – дошло до Костика.

Последней шла девушка. Ершов, полный ужаса, заметил, как она всё-таки повернулась в его сторону. Равнодушно скользнув взглядом, опять уставилась в спину идущего впереди парня. « Лет восемнадцать» – для чего-то автоматически определил Костик.

Выскочивший из неоткуда какой-то пёс бросился к девушке и…пролетев сквозь неё, растаял в снежной пелене белого безмолвия.

В ноздри пахнуло запахом истлевшей одежды. Этого испытания Ершов уже не выдержал. Он дико закричал, пытаясь оторвать от земли, онемевшие враз ноги. Но очень сильно закружилась голова, и, уже теряя сознание, он увидел, что крик его не был услышан, и мёртвый отряд продолжал своё бесшумное движение по своему, только ему известному маршруту.

– Ты чего, сынок?! –  Игорь Белов отчаянно пытался привести в чувство Ершова.

Костик открыл глаза. В печке радостно потрескивали дрова. Мерно тикали кем-то завезённые на станцию ходики. Увидев Игоря, который, присев на топчан, пытался поднести к его губам только что заваренный ароматный чай, Ершов  вдруг заплакал:

– Игорь, здесь такое…Они…. мимо….

– Успокойся! Ничего не говори, потом расскажешь. Выпей. Ну и напугал ты меня!

Белов  бережно накрыл Костика байковым одеялом и добавил:

– Поспи.

– Вижу – ты лежишь! Так ведь зима же!

Выспавшийся Ершов сидел на топчане, всё ещё кутаясь в одеяло:

– Игорь, я здесь такое видел!

– Чудак ты! А если б я не вернулся вовремя? Ведь замёрз бы! Ну, рассказывай!

Костик с содроганием рассказывал Белову об ужасном мёртвом отряде, который, как приведение проплыл рядом со станцией, о своих переживаниях, о своих онемевших ногах. Дрожа от нахлынувших воспоминаний, он по нескольку раз повторял свои фразы, заглядывая Игорю в глаза: понял ли?

Потом они долго молчали. Ходики продолжали свой бег. По-прежнему трещала рация, и, вспомнив, что эфира так и не дождался, Костик вопросительно посмотрел на Белова.

– Была связь, всё нормально! – Игорь понял его взгляд, – Знаешь, расскажу-ка я тебе одну историю. По-моему, она непосредственно касается этого отряда.

 Костик удивлённо уставился на Белова.

– Ты же знаешь, что в тридцатые годы здесь проходила комплексная разведка месторождений? Так вот, в эти края был послан очередной отряд геологов. Небольшой отряд, всего девять человек.

– А этих было пятеро… – пытался вставить Костик.

– Начальником отряда был назначен Эдуард Холмогоров,– продолжал Белов,– в те годы известный геолог среди сибиряков. С ним ещё восемь человек, среди которых была его дочь Настя. По-моему, студентка одного из иркутских заведений. Связи, как у нас сейчас, тогда не было. Депеши отправляли с оказией, кому как повезёт. Так что на долгое отсутствие сообщений смотрели, как на само собой разумеющееся. Только через два месяца поняли, что с отрядом что-то случилось. Последний раз его видели эвенки как раз в этих местах, где мы с тобой находимся. Он двигался на Аншук. Понимаешь?

С тех пор его видели несколько раз. Только ниже, поближе к долине… Думаю, что ты его здесь и застал.

– Игорь, так они же ведь умерли давно!

– Умерли. Даже если и не погибли тогда…

– Ужас.… Как живые, только холодные. Может, привиделось всё? – неуверенно спросил Костик.

– Может, и привиделось! – Белов попытался успокоить напарника. Он посмотрел на Костика, подумал и внезапно улыбнулся, – Конечно, привиделось! Кстати, по прогнозам погода настраивается, послезавтра вертолёт. Ты теперь там, на базе будешь. Рано тебе ещё в горы.

С каждым словом Белова Костику казалось, что прав, наверно, Игорь. Чего только не привидится от долго одиночества! Мало ли какие небылицы сочинят по прошествии десятков лет!

Вот только устойчивый запах гниющей одежды да бессмысленный взгляд той молоденькой девушки почему-то казались реальными, мало похожими на вымыслы и фантазии.

Кто знает…

Маршрут

Отряд геологов шёл по маршруту.

Четыре человека, нагруженные рюкзаками, шли, как заведённые по таёжной тропинке, тупо устремив взгляды на мелькающие ноги идущего впереди, и лишь изредка отмахиваясь от налетающей мошкары.

Старший – Бологов Александр Петрович, кандидат геолого-минералогических наук, научный сотрудник Института земной коры. Мужчина тридцати пяти лет, спокойный, рассудительный, в критических ситуациях наделённый фантастическим хладнокровием, отчего и пользовался в отряде всеобщим уважением.

Артём Колесников, коллектор, студент геологического института. Артём бредил геологией и вместо того, чтобы как все нормальные студенты ехать на каникулы под тёплое родительское крыло, отправился на два месяца в поле, чтобы воочию познать и увидеть все прелести  геологической жизни.

Рабочий Антонов половину своей разбитной жизни провёл в тяжёлых полевых маршрутах. Иногда в лагере, когда вокруг вечернего костра собирались люди, чтобы послушать интересные истории, коими очень насыщена геологическая практика, он вынимал из своей палатки гитару и, проведя пальцами по струнам, усаживался на поваленное дерево, оборудованное им же под лавочку. Народ затихал, потому что так, как пел Егор Антонов, мало кто из них слышал когда-нибудь. И песни у Егора были всё новые. Грустные, но добрые и чистые. Без пошлости.

Четвёртым был журналист Елизов. Редактор местной газеты прослышал про изыскания геологического отряда в этих местах, вот и направил Елизова осветить все трудности на маршрутах, заодно в романтических красках описать всю повседневную жизнь палаточного лагеря. Лагерь Елизов описал, а вот в маршрут шёл впервые и успел проклясть и геологическую профессию и редактора, отправившего его сюда.

Елизов с облегчением вздохнул, когда идущий впереди Бологов оглянулся, обвёл с улыбкой уставшие лица спутников своего немногочисленного отряда и махнул рукой. Все, как подкошенные, не снимая рюкзаков, завалились на сочную траву и затихли, натянув на лица накомарники.

Откуда-то донёсся колокольный звон.

– Петрович, это у меня звенит или у нас всеобщее помешательство? – не поднимая головы спросил Антонов.

Не услышав ответа, он сел, откинул накомарник. Артём и Елизов тоже, забыв про усталость, начали вставать, внимательно поглядывая на Бологова.

Бологов пожал плечами, вслушиваясь в таёжную тишину, из которой действительно доносился чуть слышный, но вполне реальный звон церковного колокола. Ни слова не говоря, он вынул из полевой сумки карту-километровку.

– Что же тут у нас… Что же у нас? – Александр Петрович водил пальцем, определяя настоящее расположение стоянки.– А у нас тут ничего… Тайга, знаете ли…