Читать онлайн Комнаты в моей голове

Глава 1. Тени

Тьма. Густая, вязкая как смола. Я пытаюсь дышать, но каждый вдох дается с неимоверным усилием, будто на лицо набросили тяжелое, мокрое одеяло. Сердце колотится в груди – не просто быстро, а хаотично, сбиваясь с ритма, словно вот-вот проломит ребра и вырвется наружу.

«Открой глаза. Это всего лишь сон. Просто открой глаза, Майя».

Но первобытный ужас сковывает веки, спаивает их намертво. Я знаю, что если разомкну их, то увижу его. То самое нечто, которое приходит за мной каждую ночь, становясь все реальнее.

Наконец, собрав остатки воли, я заставляю себя посмотреть.

Сначала – лишь тонкая щель между ресницами. Потом шире. Темнота не отступает, но из нее медленно, словно на проявляющейся фотобумаге, проступают очертания комнаты. Я сижу в углу, обхватив колени руками и вжавшись в стык стен. Воздух спертый, пахнет сыростью и плесенью. Стены покрыты сетью глубоких трещин, похожих на шрамы, а пол под пальцами липкий и холодный. Где-то рядом монотонно капает вода.

Кап… кап… кап…

Этот звук ввинчивается в мозг, сводя с ума своей неотвратимостью. В панике я начинаю шарить по карманам джинсов. «Где телефон? Мне нужен свет, нужен голос, хоть что-то!» Но карманы пусты.

Приходится вставать. Ноги дрожат. Опираясь на холодную, влажную стену, я ползу к единственной двери. За ней открывается бесконечный коридор – длинный, узкий, как гроб, с десятками абсолютно одинаковых, обшарпанных дверей по обе стороны. Пол под ногами едва заметно вибрирует, будто все это гигантское, гниющее здание дышит вместе со мной.

«Это сон. Только сон. Ты спишь». Я до боли щипаю себя за руку. Ощущение притупленное, далекое, как будто это чужое тело. Значит, я действительно сплю. Но от этого осознания не становится легче.

Я иду вперед, заставляя себя не смотреть на двери. Мне кажется, что за каждой из них кто-то ждет, прислушиваясь к моим шагам. Но одна из них манит. От нее веет ледяным холодом, а металлическая ручка покрыта тонким слоем инея.

«Не открывай. Не надо. Просто иди дальше». Но тело не слушается. Пальцы сами сжимают ледяной металл.

Дверь отворяется с протяжным, мучительным скрипом. За ней – крохотная комнатка с маленьким, зарешеченным окном, сквозь которое не пробивается ни лучика света. И оно там.

Существо стоит ко мне спиной. Высокое, тощее, с неестественно вытянутыми, ломаными конечностями. Его серая кожа будто стекает с костей, как расплавленный пластик, собираясь складками у суставов.

Я замираю, боясь дышать.

И оно медленно поворачивается.

Лица нет. Ни глаз, ни носа, ни рта. Лишь гладкая, натянутая, мертвенно-бледная маска. Но я чувствую его взгляд, он буравит меня, проникая под кожу.

А потом его "лицо" трескается. Гладкая поверхность расходится, и челюсть, которой не было, раскрывается, обнажая бездонную черную глотку.

Нестерпимый, ультразвуковой визг заполняет все пространство. Стекла в окне лопаются, стены начинают сжиматься, вдавливая меня. Я падаю на пол, зажимая уши, но звук не снаружи – он звучит внутри моего черепа.

«ЗАМОЛЧИ!» – кричу я беззвучно.

Существо протягивает ко мне свою костлявую, длинную руку. Один палец, похожий на иглу, касается моего лба. Ледяное прикосновение обжигает.

– Встретимся, – шепчет оно голосом, состоящим из шороха и скрежета. И толкает.

Я лечу назад, проваливаясь сквозь стену, сквозь коридор, сквозь окно, которого там не было, – в оглушающую, холодную пустоту.

Явь

Бум.

Резкая боль в затылке приводит меня в чувство. Я с силой ударилась головой о деревянную стенку шкафа. Дыхание сбитое, рваное, как у загнанного зверя, а по спине ручьем стекает холодный пот.

«Опять…»

Я вытягиваю затекшую ногу и резким пинком распахиваю дверцу.

«Двадцать третий раз за этот месяц», – машинально отмечаю я, выползая из тесного, пахнущего нафталином пространства. Нога онемела, но тупая боль помогает вернуться в реальность. Последние две недели я просыпаюсь именно здесь. Брат считает это очередной моей странностью, но ничего не спрашивает. Кажется, ему давно уже все равно.

Яркий дневной свет, пробивающийся сквозь щель в шторах, бьет по глазам.

– Черт… – бормочу я, одним движением задергивая ткань.

Моя комната – зона стихийного бедствия. Разбросанная по полу одежда, переполненная окурками пепельница на подоконнике, гора грязных тарелок на столе, под которой едва виден угол ноутбука. Это не просто беспорядок, это крепость, выстроенная из хлама, чтобы отгородиться от мира.

Подхожу к зеркалу и вижу в нем незнакомку. Бледная кожа, огромные, испуганные глаза. Волосы, некогда огненно-рыжие, теперь больше похожи на выцветшую медь. Глубокие синяки под глазами, которые я тщетно пытаюсь спрятать за рваной челкой. Единственное, что мне все еще нравится – холодный блеск пирсинга в носу и на губе. Это как маленькие якоря, напоминающие о той, кем я когда-то была.

«Черт, Майя, соберись», – говорю я отражению, но оно не слушается.

На тумбочке тускло мигает экран телефона. Сообщение.

Вика: Ты жива?

Я устало вздыхаю. Вика. Единственный человек, который все еще пытается вытащить меня из этой трясины, даже когда я сама давно сдалась.

Я: Жива. Кошмары становятся хуже.

Вика: Я так и знала. Выходи. Сквер, в четыре. Будем все.

Я: Мне нельзя. Брат…

Вика: Твой брат – мудак, и ты это знаешь. Ты уже взрослая, Майя. Хватит прятаться. Выбирай: и дальше придумывать отмазки или начать жить.

Ее слова жалят. Я смотрю на канцелярское лезвие, лежащее рядом с телефоном. Простое, блестящее, опасное.

Я: Ладно.

Страх подступает к горлу. В последнее время я почти не выхожу из дома. Да что там из дома – из комнаты выбираюсь, только когда брат уходит. Причина – приступы. Они накатывают внезапно, без предупреждения. Ледяная волна паники сжимает грудь, воздух исчезает, и мне кажется, что стены комнаты смыкаются, чтобы раздавить меня. Я теряю контроль над телом, мыслями, дыханием. В такие моменты я уверена, что умираю – и никто даже не заметит.

И все бы давно закончилось, если бы не Вика и Карась. Два идиота, два упрямых кретина, которые просто не оставляют меня в покое. Когда я отключаю телефон, они ломятся в дверь. Когда не открываю – кричат под окнами. Они силой вытаскивают меня на улицу, в шум, в солнечный свет, в толпу – туда, где мне страшно, где я задыхаюсь. Но они не отступают.

«Твоя хата – не убежище, это склеп», – говорит Вика.

«Мы тебя не бросим, потому что ты и так уже себя бросила», – усмехается Карась.

Они "неправильные" друзья. Вечно влипают в какие-то истории, вечно появляются не вовремя, но… они есть.

А ведь когда-то у меня были другие, "правильные" друзья.

Воспоминание вспыхивает непрошено. Мы сидим на теплой крыше гаража – я, Настя, Кэт, Тим и Леля. Лето, зной плавит асфальт, а у нас в руках – ледяная кола и огромный кусок арбуза, с которого по пальцам течет липкий сок. Пахнет пылью, шашлыком с соседнего двора и чем-то неуловимо родным – ощущением, что весь мир создан только для нас. Мы хохотали до слез, спорили о ерунде и клялись, что будем вместе всегда.

«Даже через десять лет мы будем вот так же сидеть здесь, пьяные от свободы и молодости», – говорил Тим.

И я верила.

А потом я уехала учиться. Сначала были ежедневные переписки, потом – редкие «как дела?», а потом… тишина. И вот я здесь, в своей темной комнате, смотрю их фотографии в соцсетях. Они все еще вместе. Только без меня. Вот Настя обнимает Кэт на чьей-то свадьбе. Вот Тим и Леля на фоне того самого гаража.

Они забыли меня? Или… может, я сама стала другим человеком? Той, кого больше не хочется звать. Тенью той девчонки с огненными волосами, которая когда-то смеялась на крыше. Эта мысль пугает сильнее любого кошмара.

Еще раз окинув себя взглядом в зеркале, я натягиваю мешковатые рваные бойфренды, мужскую футболку на два размера больше и старую толстовку с капюшоном. Хватаю рюкзак и вылетаю на лестничную площадку.

На улице холодно. Люди кутаются в осенние куртки, а я иду в тонкой толстовке и кедах. Чувствую на себе косые взгляды, но мне не привыкать. Запрыгиваю в автобус и по привычке ищу свободное место в самом дальнем углу. Как ни странно, оно свободно.

Я усаживаюсь, натягиваю капюшон почти на глаза и врубаю музыку в наушниках на полную громкость. Краем глаза, из-под челки, я все равно вижу, как на меня смотрят.

«Снобы», – думаю я и зло цокаю языком. Мир за окном автобуса кажется чужим и враждебным. И я еду навстречу единственным людям, которые все еще видят во мне нечто большее, чем просто тень.

Глава 2. Автобусный ад и прекрасные неудачники.

Ну вот, снова час пик, снова люди, набившиеся в автобус как сельди в банку, и снова я, пытающаяся собрать хаотичные мысли в кучу. Интересно, можно ли заразиться клаустрофобией? Кажется, я на верном пути.

"Ну, вот я и приближаюсь к месту встречи, а что это значит? Это значит, что пора собирать всю волю в кулак и пробираться через эту живую стену потных тел в автобусе", – мелькнуло в голове, пока я рассматривала узоры на потолке общественного транспорта.

Каждый день одно и то же: паника нарастает, руки немеют, внутри всё скручивается узлом. Чувствую, как холодный пот стекает между лопаток. Сейчас, сейчас я встану. Ещё чуть-чуть…

Я собрала все крупицы решимости и поднялась с сиденья, изо всех сил стараясь не встретиться взглядом с кем-либо из этой толпы незнакомцев. Все они казались мне потенциальной угрозой. Сделала глубокий вдох и шаг вперёд, мысленно повторяя мантру, которую вычитала в одной из брошюр по борьбе с тревожностью: "Я справлюсь, это всего лишь минута дискомфорта, я сильнее своих страхов".

Кого я обманываю?

Дрожащие колени, туннельное зрение – привычные симптомы подступающей панической атаки. Мысли начали путаться, фрагменты воспоминаний о кошмарах прошлой ночи всплыли из глубин сознания. Пот стекал по вискам, пока я пыталась пробраться сквозь море людей. Через завесу шума и гомона услышала, как водитель объявил мою остановку, но тело не слушалось – застыло как вкопанное.

И вот, когда двери с характерным шипением закрылись, я поняла, что проехала нужную остановку. Отлично, Майя. Просто восхитительно.

Пришлось выйти на следующей и идти пешком обратно минут пятнадцать. Хотя, учитывая состояние, это даже хорошо – воздух помог прийти в себя. Я шла, пиная камешки и слушая старые треки Nirvana, полностью погрузившись в свои мысли, когда…

– Майя! Майя, ЧЁРТ ВОЗЬМИ!

Я обернулась на знакомый голос и увидела запыхавшуюся Вику, бегущую ко мне словно за ней черти гонятся. Её короткие русые волосы с чёрными прядками растрепались, подводка вокруг глаз слегка размазалась от пота, а из рюкзака торчала какая-то подозрительная бутылка.

– Вика, милая, что с тобой? Ты как будто кросс пробе… – Не успела я закончить, как эта миниатюрная фурия буквально запрыгнула на меня, обвив руками шею.

– Я увидела тебя ещё на остановке и бежала за тобой целых три квартала, – выпалила она, отстраняясь и пытаясь отдышаться. – Но ты, как обычно, витала в своих мрачных облаках. Опять ушла в себя?

Вика картинно уперла руки в бока, надула губки и сделала эти свои фирменные щенячьи глазки. Господи, ненавижу, когда она так делает. Это её секретное оружие против всего мира, и я не исключение.

– Я была в наушниках, – я показала на беспроводные наушники, которые сейчас болтались на шее. – А ты тоже проехала свою остановку? Опять не смогла выбраться из автобусного ада?

Я взяла Вику за руку, и мы направились в сторону сквера, где нас, наверняка, уже заждались остальные ребята.

– Да это просто капец какой-то! – она театрально закатила глаза. – Прижали со всех сторон так, что я еле земли касалась. Какой-то жирный мужик в костюме буквально раздавил меня об окно! Пришлось применить метод тыка, иначе я бы так и осталась частью декора того автобуса.

Мы обе расхохотались, представив эту картину. Метод тыка в исполнении Вики – это нечто. Представьте себе миниатюрную, но очень решительную девочку ростом 156 сантиметров, которая с выражением полной серьёзности и ярости на лице начинает методично тыкать острым локтем всех, кто стоит на пути к свободе. Иногда это сопровождается фразами типа: "С дороги, киты!" или "Шевелитесь, сардинки, мне на выход!".

Вообще, Вика – это ходячий парадокс. Такая миниатюрная, а характер – как у бульдога: упрямая, решительная и совершенно бесстрашная. Её большие глаза, подведённые толстой чёрной подводкой, делают её похожей на злобную мультяшку, особенно когда она хмурится. А серебряное колечко в брови – это отдельная история, которая включает в себя украденную швейную иглу, бутылку дешевого виски и мои попытки не упасть в обморок, пока она сама себе протыкала бровь. Это был тот ещё вечер.

– Ну, давай, колись, – Вика чуть замедлила шаг и посмотрела на меня снизу вверх своим фирменным пронизывающим взглядом. – Опять кошмары мучили всю ночь?

Я вздохнула. От Вики ничего не скроешь – она читает меня как открытую книгу. Наверное, поэтому мы и сдружились так сильно. Она понимает моё безумие без лишних объяснений.

– Да, и с каждым разом они всё реалистичнее, – я поморщилась, вспоминая обрывки сегодняшнего кошмара. Тени, голоса, преследующие меня по бесконечным коридорам. – Приступы стали чаще и продолжительнее. Даже старые трюки больше не помогают.

Я закатала рукав и продемонстрировала три свежих ожога от сигареты – мой последний отчаянный метод вернуться в реальность, когда кошмар начинает перетекать в явь. Боль всегда была хорошим якорем.

Вика нахмурилась, осторожно провела пальцами по моим ранам. Хотя она никогда не осуждала мои методы самопомощи (у каждого из нас свои демоны), в её глазах я заметила беспокойство.

– Знаешь, тебе бы к врачу…

– И что он мне скажет? "У вас расстройство сна и паническое расстройство, вот вам таблетки, которые превратят вас в овощ"? – я фыркнула. – Нет уж, спасибо.

– Ладно, не парься! – Вика мгновенно переключилась в режим "решительность". – Сегодня мы как следует зальем твои приступы алкашкой и, может быть, парой таблеточек, которые я приберегла для особого случая, – она подмигнула и похлопала по своему рюкзаку.

– Вика, в прошлый раз после твоих "таблеточек" я два дня думала, что я – единорог в человеческом теле, – я скорчила гримасу, вспоминая тот странный опыт.

– Зато кошмаров не было! – парировала она с триумфальной улыбкой.

Только она договорила, как мы подошли к скверу, где уже собралась вся наша разношёрстная компания. Ребята заметили нас сразу – Юля-Ваня призывно махала рукой, сидя на спинке скамейки, Карась что-то увлечённо показывал на телефоне, а Фантомас, как всегда, чуть в стороне, с загадочным видом настраивал свой скейтборд.

– Всем хаюшки! – крикнула я и пошла одаривать всех объятиями, как это повелось в нашей странной компании.

– Привет, – ответили ребята в унисон, и каждый получил свою порцию объятий.

Места на лавочке было маловато для всей компании, и я взглядом искала, куда бы пристроить свою многострадальную пятую точку, когда Карась галантно подвинулся и указал мне рукой на свободное место рядом с собой. Только я села, расслабленно вытянув ноги, как началось представление.

– Э, чего это ты Майю себе захомутал? – с притворным возмущением заявила Юля-Ваня, подходя к нам с двумя банками энергетика.

Юля – это настоящая амазонка: высокая, широкоплечая, с короткой стрижкой и постоянно меняющимся цветом волос (сейчас ярко-синий). Она настолько мужиковатая в своих повадках, что прозвище "Ваня" прилипло к ней ещё в школе. Юля – феминистка, и, пожалуй, это всё, что вам нужно о ней знать. Ну, ещё, пожалуй, то, что её кулак может отправить вас в стратосферу, если вы вздумаете шутить про её взгляды.

– Потому что она моя, – с дурацкой ухмылкой заявил Карась, приобнимая меня за плечи.

Карась – прирожденный шутник, известный своим нелепым чувством юмора и удивительной способностью находить неприятности. Его настоящее имя – Алексей, но из-за выпирающих глаз и постоянно раскрытого от удивления рта кто-то когда-то назвал его Карасём, и прозвище прилипло навечно. Впрочем, ему нравится.

– Ха! Ты уверен, что различаешь женщин и надувных кукол? – парировала Юля-Ваня, передавая мне банку энергетика. – После того случая на дне рождения Фанта я в этом сомневаюсь!

– Это был один раз! И я был пьян! – Карась театрально схватился за сердце. – Майя, не слушай её, она просто завидует нашей любви!

Я закатила глаза, прекрасно зная, к чему приведут эти шуточные перепалки. Они продолжались ещё минут пятнадцать, становясь всё абсурднее и громче, пока Вика не решила положить этому конец в своём фирменном стиле.

Она быстро подошла ко мне, бесцеремонно оттолкнув Карася, и уселась прямо мне на колени. Без предупреждения она обхватила моё лицо своими холодными ладошками и одарила мою щеку страстным поцелуем, что даже Юля-Ваня присвистнула.

– Она. Моя. – отчеканила Вика, оторвав свои губы от моей щеки и победно оглядывая опешившую публику. – Вопросы?

Честно говоря, мне всегда неловко, когда она выкидывает такие фортели. Но надо признать, это эффективно – ссора мгновенно прекратилась, сменившись взрывом хохота.

Вы не подумайте, мы с Викой не встречаемся в классическом смысле. Мы скорее… свободные электроны на орбитах друг друга. Нам хорошо вместе, но без всяких обязательств и ярлыков. Её поцелуи – это что-то среднее между дружеской близостью и игрой для публики.

– Окей-окей, победа за вами, – Карась поднял руки в шутливой капитуляции. – Но учтите: когда вам понадобится спаситель мужского пола для каких-нибудь скучных женских дел – не приходите ко мне!

– "Скучные женские дела", – передразнила его Юля-Ваня. – Например, открыть банку с соленьями или понять, как работает стиральная машина?

– Эй! Я умею пользоваться стиральной машиной! – возмутился Карась. – Просто тот случай с розовыми трусами был… экспериментом!

Мы расхохотались, вспоминая, как Карась умудрился постирать все свои белые футболки вместе с новыми красными трусами и ходил потом неделю в розовой одежде, утверждая, что это "модный тренд".

Так мы провели ещё пару часов: смеялись, дразнили друг друга, катались на скейтах (в основном Фантомас показывал трюки, а мы делали вид, что пытаемся повторить). Вика периодически вытаскивала из рюкзака маленькие фляжки с какой-то подозрительной жидкостью и предлагала "разогреться", а я старательно игнорировала тревожные мысли, периодически выныривающие из глубин сознания.

С этими ребятами я могла хотя бы на время забыть о своих кошмарах, о панических атаках, о страхе потерять связь с реальностью. Они принимали меня такой, какая я есть – сломанной, с багажом проблем и странностей. Может быть, потому что сами были такими же – коллекцией поломанных деталей, каким-то чудом работающих вместе.

Наше безмятежное времяпрепровождение прервал появившийся словно из ниоткуда Фантомас. Его настоящее имя – Антон, но из-за привычки всегда носить капюшон, натянутый до самого носа, и постоянно прятаться по углам, он получил прозвище Фантомас (хотя большую часть времени мы зовём его просто Фант).

– Ребят, у меня отличная новость, – заявил Фант своим тихим голосом, растягивая слова и загадочно улыбаясь.

– У тебя начали расти волосы? – мгновенно подколола Вика, указывая на его гладко выбритую голову.

– Или же наконец-то научился читать без шевеления губами? – подхватил Карась, и они с Викой обменялись "дай пять".

Фант закатил глаза. Его давняя борьба с облысением стала постоянной мишенью для шуток, хотя мы все знали, что он бреется наголо исключительно по собственному выбору.

– Если вы, придурки, не заткнётесь, то не узнаете, что Мэр получил зарплату и предлагает это отметить, – выпалил Фант и обиженно надул щёки, что в сочетании с его массивной фигурой и татуировками на шее выглядело комично.

– Как же не узнаем, если ты уже всё сказал? – Юля-Ваня картинно хлопнула себя по лбу. – Тебе бы мозгов, Фант! Хоть немного…

Мы все покатились со смеху, даже сам Фант не смог сдержать улыбку. Наши подколки никогда не были по-настоящему злыми – так, лёгкое подтрунивание, которое только укрепляло нашу странную связь.

Вика фыркнула и подошла к Фанту, обвила его шею руками (ей пришлось встать на цыпочки) и нежно поцеловала в гладко выбритую щеку.

– Ну не дуйся, мы же шутим, – проворковала она, и Фант мгновенно воспрял духом, как всегда поддаваясь её чарам. – Так что там с Мэром?

– Тема такая, – Фант заговорщически понизил голос. – Мэр на работе до девяти. Так что я предлагаю начать без него. У меня уже всё готово, – он похлопал по своему вечному рюкзаку, из которого, я была уверена, можно было достать практически что угодно, начиная от запасных носков и заканчивая набором для выживания в зомби-апокалипсисе.

Ребята обменялись согласными взглядами, и я почувствовала знакомый узел в желудке. Вечеринки – не самая лучшая идея для человека с паническими атаками и кошмарами. Но с другой стороны, может быть, Вика права? Может, сегодня мне действительно нужно просто отключить мозг и "залить" свои страхи?

– Майя, ты с нами? – Вика заметила моё замешательство и сжала мою руку. – Обещаю присматривать за тобой. Никаких стрёмных мест, никаких незнакомцев. Только мы, немного музыки и много-много веселья.

Я посмотрела в её глаза, полные искренней заботы под слоем бравады, и кивнула. В конце концов, что может пойти не так?

(Спойлер: в нашей компании – абсолютно всё.)

Глава 3. Стеклянная храбрость.

– Стоп! А деньги? – внезапно воскликнула Юлька, разрушив нашу эйфорию от предвкушения веселья. – Все скидываемся, у кого сколько есть. Фант, не делай вид, что ты об этом забыл!

Юлька всегда была голосом разума в нашей компании, что, учитывая её склонность к спонтанным татуировкам и окрашиванию волос в цвета инопланетной радуги, многих удивляло. Но когда дело касалось финансов, она была непреклонна.

Фант закатил глаза, но послушно снял свою потрёпанную шляпу-федору (честное слово, кто в 2025 году носит федоры?) и начал торжественно обходить каждого из нас, словно проводя какой-то древний ритуал сбора подношений.

– Дамы и господа, – он театрально кланялся, протягивая шляпу. – Пожертвуйте на благое дело под названием «Забыться и оттянуться». Принимаются рубли, доллары и ваша бессмертная душа.

Мы с Викой переглянулись и синхронно полезли в карманы. У меня оставалось около трёхсот рублей от той мелочи, что брат неохотно выделял мне на "карманные расходы". Когда живёшь под одной крышей с человеком, который считает твоё существование досадным недоразумением, приходится ценить каждую копейку.

Вика тоже выудила из своего бездонного рюкзака смятую сотку. Остальные бросали кто что мог: Карась – двести, Юля-Ваня – полтинник (она всегда на мели), а Дэнис – сотню с потрёпанным уголком.

Фант пересчитал нашу скромную казну и скорчил рожу явного разочарования.

– М-да, не густо, – протянул он, перекатывая мятые купюры между пальцами. – На это даже кота не напоишь, не то что нашу ораву.

– А у тебя-то самого сколько? – подколола Вика.

– Моя плешивая голова – мой вклад в это мероприятие, – парировал Фант, поглаживая действительно идеально гладкий череп. – Но не волнуйтесь. У фанта всегда есть план.

С этими словами он внезапно сорвался с места и побежал в сторону центральной аллеи сквера, где на лавочках сидели какие-то незнакомые ребята и парочки.

– Куда это он? – нахмурилась Юлька.

Мы все в недоумении следили за разворачивающейся перед нами сценой. Фант, наш Фант, который обычно старался лишний раз не взаимодействовать с незнакомцами, сейчас с широченной улыбкой подходил к людям и с той же шляпой что-то бодро им вещал.

– Он что… собирает милостыню? – прошептала я, не веря своим глазам.

– Нет, – Карась прищурился. – Кажется, он им втирает, что собирает деньги на операцию для бездомного щенка. Господи, я вижу, как он делает жалостливые глаза!

И действительно, Фант, обычно выглядящий как угрюмый гробовщик, сейчас изображал само воплощение скорби и сострадания. Он буквально преобразился, рассказывая какую-то явно душещипательную историю, от которой случайные прохожие, особенно девушки, таяли и лезли за кошельками.

– Дааа, Фант не перестаёт меня удивлять, – пробормотала я, наблюдая за этим спектаклем одного актёра.

– А то! – ответили ребята в унисон, и мы все расхохотались.

В ожидании возвращения нашего мошенника, мы принялись вспоминать его прошлые подвиги: как он однажды убедил охранника супермаркета, что является тайным покупателем, проверяющим качество обслуживания; как проник на закрытую вечеринку, притворившись кузеном ди-джея; и конечно, легендарный случай, когда он за пять минут уболтал группу приезжих иностранцев купить у него "настоящий царский рубль" – обычную монетку, найденную в кармане.

– А помните, как он пытался впарить вахтёрше в общаге, что он – новый сантехник? – вспомнила Вика, вытирая выступившие от смеха слёзы.

– И она ему поверила! – подхватил Карась. – И даже чаем напоила!

– Хотя он явился туда в три часа ночи и в гавайской рубашке! – закончила Юлька, и мы снова зашлись в приступе хохота.

Наше веселье прервал триумфально вернувшийся Фант.

– Готово! – объявил он, победно потрясая шляпой, которая теперь была заметно тяжелее. – Кто в магаз?

– А собрал-то сколько? – с ухмылкой поинтересовалась Вика, явно впечатлён ная его аферой.

Фант с торжественным видом передал шляпу Вике, которая заглянула внутрь и присвистнула:

– Около пяти тысяч! Ты что им наплёл?

– Профессиональная тайна, – Фант загадочно подмигнул. – Но скажем так: где-то в параллельной вселенной собака по кличке Байрон только что получила шанс на новую жизнь благодаря операции на лапе.

– Ты неисправим! – Юлька покачала головой, но было видно, что она впечатлена.

– Тогда идём, – скомандовал Дэнис, и они с Фантом и Викой направились в сторону ближайшего супермаркета, пока мы остались ждать у лавочек.

Как только они отдалились на приличное расстояние, Карась подсел поближе ко мне. В его обычно смешливых глазах читалась серьёзность, которую я редко у него видела.

– Как ты? – спросил он тихо, чтобы Юля, уткнувшаяся в телефон, не услышала.

– Нормально, – автоматически соврала я, избегая его прямого взгляда.

– А если честно? – он придвинулся ещё ближе, и я почувствовала тепло его плеча. – Ты же знаешь, я волнуюсь за тебя.

Карась осторожно взял меня за руку, и этот простой жест, полный искренней заботы, пробил брешь в моей привычной защите. Почему-то именно с ним, с его неуклюжей, но искренней поддержкой, у меня не получалось играть в "я в порядке".

– Знаешь, если честно, я чувствую себя ужасно, – слова вырвались прежде, чем я успела их остановить. – Страх преследует меня постоянно, даже сейчас, когда я с вами. Он как… как тень, которая всегда рядом, готовая поглотить. А приступы паники становятся всё сильнее и продолжительнее.

Я сглотнула комок в горле, боясь, что вот-вот расплачусь.

– Я раньше справлялась с ними с помощью… ну, знаешь, боли. Но боюсь, это перестаёт помогать. Я почти не сплю, кошмары такие реальные, что… – мой голос дрогнул, по телу пробежала мелкая дрожь, а на глаза предательски навернулись слёзы. – Кажется, я схожу с ума, Карась. Реально схожу с ума.

– Тише, тише, – он приобнял меня за плечи и осторожно погладил по голове, как маленького ребёнка. И удивительное дело – от этого простого жеста мне действительно стало чуточку легче, словно тяжесть, давящая на плечи, немного ослабла.

– О какой боли ты говорила? – Карась нахмурился, явно обеспокоенный.

– Ну, эээ… – я замялась, вдруг осознав, что загнала себя в угол. – Ожоги…

Я не успела договорить. Карась резко, но аккуратно схватил меня за руку и закатал рукав толстовки. Такой реакции я совсем не ожидала. На несколько секунд он замер, рассматривая круглые, красные ожоги разной степени заживления, покрывавшие внутреннюю сторону моего предплечья. В его глазах промелькнула целая гамма эмоций: шок, непонимание, злость, сочувствие. На мгновение мне показалось, что он сейчас взорвётся, накричит или даже ударит меня.

Вместо этого Карась просто сжал мою руку чуть крепче и выдохнул:

– Майя, зачем?..

Но ответить я не успела.

– ОООООООО, алкашечка прибыла! – донеслись до нас радостные вопли.

Я резко выдернула руку и бросилась навстречу возвращающимся Фанту и Вике, нагруженным пакетами. Карась остался сидеть на лавочке, и его взгляд, полный недосказанности, я чувствовала спиной.

– Милая, ты в порядке? – Вика мгновенно считала моё состояние, когда я подошла ближе. Она всегда была чертовски наблюдательной, особенно когда дело касалось моих эмоциональных перепадов.

– Да, всё в норме, – я постаралась улыбнуться. – Почему ты спрашиваешь?

– Просто ты кажешься опечаленной, – она пристально всмотрелась в моё лицо, – да и глаза на мокром месте.

Вика поставила пакеты на землю и подошла ко мне вплотную. Её маленькая ладонь аккуратно коснулась моей щеки, смахивая предательскую слезу, которую я даже не заметила.

– Спасибо, но всё действительно в порядке, не переживай, – я попыталась отмахнуться, но Вика не отступала.

Она подошла ещё ближе, встала на цыпочки и с какой-то невероятной нежностью, которая всегда скрывалась за её дерзким фасадом, поцеловала меня сначала в один глаз, потом в другой.

– Не хочу, чтобы они были мокрыми, – произнесла она с мягкой улыбкой. – Идём, нам нужно развеселить твою хмурую рожицу!

С этими словами она схватила меня за руку и потащила к остальной компании, которая уже устроилась на траве и активно изучала содержимое пакетов. Я почувствовала, как странная смесь благодарности и вины окатывает меня. Вика всегда знала, как отвлечь меня, но я никогда до конца не открывала ей, насколько серьёзны мои проблемы. Может, из страха её потерять, может, чтобы не нагружать. А может, потому что боялась разрушить её образ беззаботной бунтарки в моих глазах.

Пока я предавалась своим тревожным мыслям, ребята уже успели распаковать впечатляющий запас алкоголя: пять бутылок джин-тоника и три бутылки водки. На пятерых – более чем достаточно, чтобы забыть собственные имена.

– Итак, господа наркоманы и алкоголики, – торжественно объявил Фант, высоко подняв бутылку, – объявляю конкурс «Кто больше выпьет?» открытым! Кто храбр, тот и пьян!

Что-то в моём мозгу щёлкнуло. Может, это была усталость от постоянного напряжения, может, желание забыться, а может, просто отчаянная попытка доказать себе, что я ещё контролирую хоть что-то в своей жизни.

– Я участвую! – выкрикнула я, удивив даже саму себя.

Ребята обменялись удивлёнными взглядами – обычно я старалась держаться подальше от подобных состязаний, предпочитая медленно и контролируемо пить где-нибудь в сторонке. Но сегодня… сегодня всё было по-другому.

– Оооо, наша тихоня расчехлила когти! – присвистнул Фант. – Тогда ставим тебя против… – он обвёл взглядом компанию, – против Дэниса!

Дэнис, словно почувствовав вызов, ухмыльнулся и гордо выпрямился во весь свой немаленький рост. Высокий, атлетически сложенный, с волосами цвета выгоревшей пшеницы и лукавыми голубыми глазами, он всегда привлекал моё внимание. Если бы не мои демоны и не моё нынешнее состояние, может быть, я даже решилась бы попытать с ним счастья.

– Принимаю вызов, – он отвесил шутовской поклон. – Хотя это нечестно – я вдвое тяжелее тебя, Майя.

– Зато я вдвое отчаяннее, – парировала я с вызовом, которого не ощущала.

Нам вручили по огромной 2,5-литровой бутылке джин-тоника. Мы встали напротив друг друга, создав импровизированный круг.

– КАМПАЙ! – закричали ребята на японский манер, что означало «до дна».

Я сделала глубокий вдох и начала пить. Первый глоток уже подсказал мне, что что-то не так. Это был не джин-тоник, вернее, не только он. Они разбавили напиток водкой! Горло обожгло, будто я проглотила пригоршню раскалённых иголок. Желудок немедленно запротестовал, посылая спазмы, явно намекая, что я делаю огромную ошибку.

"Ну уж нет! Я так просто не сдамся," – упрямо подумала я, проталкивая обжигающую жидкость в свой сопротивляющийся организм. Словно назло всему миру, словно бросая вызов своим кошмарам, я продолжала пить. Глоток за глотком.

– Давай, Майя! Майя! Майя! – скандировали ребята, подбадривая меня.

С каждым глотком мир вокруг становился всё более размытым. В ушах нарастал странный шум, будто я опускалась на дно океана. Мои ноги, всегда такие послушные и надёжные, вдруг стали ватными, словно перестали быть частью моего тела.

"Нужно остановиться, – мелькнула последняя здравая мысль. – Это слишком".

Я оторвала бутылку от губ, сделав последнее усилие. Краем затуманенного сознания я заметила, что Дэнис уже давно прекратил пить и с тревогой наблюдал за мной.

– Я победила… – пробормотала я заплетающимся языком, пытаясь сфокусировать взгляд хоть на ком-то. – Я такая молоде…

Но договорить не успела. В глазах всё поплыло, как если бы кто-то размыл акварельную картинку. Цвета перемешались, звуки слились в один непрерывный гул. Странное ощущение невесомости охватило всё тело – я словно парила над землёй.

А потом пришла паника.

– Вика! – мой крик казался далёким, будто не я кричала. – Вика! Вика, где ты? Мне страшно!

Никто не отозвался. Или, может быть, я просто не слышала ответа из-за воющего в ушах шторма. Последнее, что я помню – это странное ощущение, будто земля уходит из-под ног, и затем – удар и абсолютная, поглощающая темнота.

"Темно. Где я? Я умерла?" – эта мысль была первой, что пробилась сквозь вязкую темноту, когда сознание начало медленно возвращаться ко мне.

Я чувствовала что-то мягкое под собой – похоже на кровать или диван. Голова раскалывалась, словно внутри черепа проводили строительные работы с отбойным молотком, а рот пересох настолько, что казалось, я никогда в жизни не пила воды.

Медленно, очень медленно, я попыталась открыть глаза. Веки казались неподъёмными, словно залитыми свинцом. Комната вокруг кружилась, и я снова зажмурилась, пытаясь справиться с приступом тошноты.

"Значит, не умерла. Хотя, может быть, это и есть ад – вечное похмелье", – мрачно подумала я, пытаясь сообразить, где нахожусь и что произошло после моего феерического провала в пустоту.

Глава 4. Осколки вчерашнего и разбитые.

"Боже, какая боль…"

Ощущение было такое, будто кто-то методично вбивает раскаленные гвозди в мой череп. Каждый удар пульса отдавался новой волной агонии. Моя голова словно распадалась на мелкие кусочки, как хрустальная ваза, брошенная на бетонный пол.

"Раз есть боль, значит, я жива," – мелькнула первая связная мысль.

Постепенно, с каждым мучительным вдохом, я начинала всё сильнее возвращаться в реальность. Сначала пришли звуки – приглушенная, но всё равно слишком громкая музыка где-то неподалеку. Басы отдавались в висках, усиливая и без того невыносимую боль. Затем добавились запахи – сигаретный дым, пролитый алкоголь, дешёвый освежитель воздуха, пытающийся (и проигрывающий) битву с вонью общественного места.

"Музыка? Как громко! Значит, я где-то на вечеринке или в клубе," – соображала я, пытаясь собрать осколки воспоминаний о том, как я здесь оказалась.

В нос ударил резкий запах спиртного, а где-то рядом послышался до боли знакомый голос, низкий и хриплый, с характерными растянутыми гласными. Я знала этот голос, но мозг отказывался подсказать, кому он принадлежит.

Через силу, словно поднимая неподъемные грузы, я разлепила веки. Мир встретил меня размытыми красками и плывущими очертаниями. Проморгавшись, я наконец смогла сфокусировать взгляд на фигуре напротив.

Герыч. Он сидел за столом прямо напротив меня, лениво вертя в длинных пальцах полупустой стакан с янтарной жидкостью.

– Идём, – сказал он просто и поднялся, не дожидаясь моей реакции.

Я хотела последовать за ним, но с трудом могла даже оторвать голову от липкой поверхности стола. Моя черепная коробка ощущалась как заполненная расплавленным свинцом.

"Какая же голова тяжёлая," – подумала я, с третьей попытки всё-таки поднимаясь на ноги.

Встав, я с трудом сохраняя равновесие, начала осматриваться, пытаясь понять, куда меня занесло. Недорогой бар, довольно компактный, но уютный по-своему. Не более десятка столиков, маленькая сцена у дальней стены и барная стойка, за которой уже устроился Герыч. Стены, оклеенные афишами старых рок-групп и граффити, выцветшие под слоями сигаретного дыма.

Место показалось до боли знакомым, и через секунду меня осенило: бар "Донна"! Именно здесь около года назад я познакомилась с Викой на концерте какой-то местной рок-группы. Она стояла у сцены, её короткие волосы окрашивались всеми цветами прожекторов, а в глазах отражались огни. Я тогда ещё подумала, что никогда не видела человека, настолько живого, настолько… настоящего.

Приятные воспоминания окатили меня волной, и я чуть не забылась в них, как в спасительном убежище от реальности. Однако мой взгляд зацепился за сцену, где сейчас творилось что-то невообразимое. Карась, наш Карась, забрался на сцену и что-то вдохновенно кричал в микрофон, одновременно размахивая руками, как ветряная мельница в ураган. Он был в одном ботинке, рубашка расстёгнута, а лицо светилось таким диким восторгом, что невозможно было не улыбнуться.

"Ему явно весело," – подумала я с лёгкой завистью. Интересно, что нужно выпить, чтобы достичь такого блаженного состояния?

Я встряхнула головой, тут же пожалев об этом решении – боль снова пронзила виски. Нужно было выяснить, что произошло и как я вообще здесь оказалась. Последнее, что я помнила – как пила что-то в сквере в окружении друзей. Затем… темнота.

Направляясь к Геру, я заметила своё отражение в зеркале за барной стойкой и невольно вздрогнула. Выглядела я… как жертва зомби-апокалипсиса. Размазанная тушь под глазами создавала впечатление, будто я недавно рыдала (что, возможно, недалеко от истины), волосы торчали во все стороны как у Медузы Горгоны, а на щеке красовался смазанный след от чьей-то помады.

– Привет, детка, – сказал Гер, когда я добралась до него, и расплылся в своей фирменной ухмылке – той самой, из-за которой половина девчонок в колледже теряла способность связно мыслить.

– Здравствуй, торчок, – ответила я с напускной лёгкостью, обняла его и чмокнула в щёку. От него пахло дорогим одеколоном, смешанным с лёгким запахом пота и чем-то ещё, характерным.

– Давно не виделись, – он небрежно откинул свои длинные светлые волосы за спину. – Будешь? – Гер махнул головой в сторону туалета, как бы приглашая разделить его маленький секрет.

– Ты же знаешь, я не балуюсь, – я покачала головой, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. – И тебе пора завязывать. Посмотри, на кого ты стал похож?

Я не смогла сдержать яростного взгляда, осматривая его. Герыч всегда был красавчиком. Высокий, с идеальными чертами лица – выразительными скулами, большими глазами и полными губами. Не удивительно, что он работал моделью для нескольких брендов. Но сейчас… Под глазами залегли тени, кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок, а его всегда ухоженные волосы выглядели тусклыми. Я всегда испытывала к нему что-то… особенное. Может, потому что он такой нестандартный, выходящий за привычные рамки. Но видеть, как он разрушает себя, было невыносимо.

– Да не кипятись, – он усмехнулся так, что я сразу поняла – врёт. – Я не буду.

– Ладно! – я махнула рукой. – Это меня не касается. Давно мы тут?

– Около часа, – Гер пожал плечами, словно речь шла о погоде, а не о том, что я потеряла из памяти несколько часов своей жизни.

– Жесть, – пробормотала я, оглядываясь по сторонам. Карася я уже видела на сцене, Мэра нигде не было видно, но… – А где Вика?

Я почувствовала, как внутри нарастает тревога. Вика всегда была рядом, особенно в таких ситуациях.

– Она уже полчаса в туалете, – сказал Гер, и его улыбка, которая появилась на этих словах, заставила мой желудок сжаться от плохого предчувствия.

– Ты ей что-то дал? – меня буквально подбросило от внезапной вспышки злости.

– Всего-то пол дорожки, – Герыч пожал плечами с таким видом, будто не понимал, в чём проблема.

– Полдорожки?! – я почувствовала, как кровь приливает к лицу. – Ей нельзя даже точку! Придурок!

Я не удержалась и со всей силы зарядила Геру пощёчину. Звук получился настолько хлёсткий, что несколько посетителей обернулись. На его щеке мгновенно расцвёл красный след, но мне было плевать – я уже мчалась в сторону туалетов.

Как же он меня бесил! Вечно всем сует свою наркоту, словно конфеты раздаёт. Но хуже всего-то, что он прекрасно знал – у Вики проблемы с сердцем. Даже малая доза кокаина могла вызвать у неё серьёзные проблемы. Неужели его собственные удовольствия настолько важнее безопасности друзей?

Дверь женского туалета поддалась с трудом, словно что-то блокировало её изнутри. Протиснувшись в образовавшуюся щель, я увидела то, от чего кровь застыла в жилах.

Вика сидела на полу, прислонившись к стене, совершенно неподвижно. Её обычно бледная кожа стала почти прозрачной, а губы приобрели синюшный оттенок. Меня охватил ужас.

– О боже, Вика! – я бросилась к ней, падая на колени. – Ты в норме?

Я начала судорожно хлопать её по щекам, пытаясь привести в чувство. Никакой реакции. Паника охватила меня, превращаясь в настоящую истерику. Я уже не просто похлопывала, а буквально шлёпала её по лицу, а из глаз градом катились слёзы, капая на её безжизненное лицо.

"Она не может умереть, только не так, только не здесь, в грязном туалете дешёвого бара," – стучала в моей голове единственная мысль.

– Не реви… – вдруг пробормотала Вика, приоткрыв один глаз.

Я будто взорвалась – сразу плач, смех, крик и объятия, всё смешалось в один непрерывный поток эмоций.

– Я-я-я ду-умала-а-а ты умерла-а-а-а, – выдавливала я между всхлипами, сжимая её так, словно она могла исчезнуть.

– Успокойся, а то ты меня задушишь! – Вика слабо отпихнула меня и попыталась встать, но тут же осела обратно на пол. Её движения были дезориентированными, а зрачки – расширенными. Она всё ещё находилась под действием кокаина.

– Только не уходи, – быстро сказала я, понимая, что мне нужна помощь, чтобы вытащить её отсюда.

Выбежав из туалета, я стала лихорадочно искать глазами кого-нибудь из наших. На сцене Карась уже разошёлся не на шутку – теперь он исполнял что-то, напоминающее дикие шаманские танцы под песню Nirvana. Но мне нужен был кто-то в более адекватном состоянии.

И как по заказу, я увидела входящего в зал Мэра – нашу ходячую гору мышц. Двухметровый гигант с плечами, как у профессионального борца, и руками, способными легко поднять взрослого человека.

– Мэр! – я буквально подлетела к нему. – Там Вика… надо… нести… диван… – я задыхалась, слова путались, а в голове было только одно: "Быстрее, быстрее!"

Мэр, не церемонясь, схватил меня за плечи и хорошенько встряхнул, а затем для верности ещё и отвесил лёгкую, но отрезвляющую пощёчину.

– А ну успокойся! – его бас прорезал туман паники в моей голове. – Начни сначала и поподробнее!

– Вике плохо! – я сделала глубокий вдох, пытаясь говорить медленнее. – Она в туалете и не может встать! Надо перенести её на диван.

Этого было достаточно. Мэр мгновенно собрался, его лицо посуровело, и он широкими шагами направился прямиком в женский туалет, не обращая внимания на удивлённые взгляды посетителей.

Когда мы вошли, Мэр на секунду застыл, увидев Вику в таком состоянии. В его глазах промелькнуло что-то, отдалённо напоминающее панику, но он быстро взял себя в руки.

– Ну и что ты, мелкая, наделала? – спросил он грозно, но в его голосе слышалась глубокая тревога. – Кокс?

– Да, – Вика виновато опустила голову; похоже, её начало отпускать, и она наконец осознала серьёзность ситуации.

– Тебе же нельзя, глупая! – Мэр покачал головой, и я увидела, как его руки, эти огромные кулаки, способные проломить стену, слегка дрожат. – А если бы летальный исход? Как маленькая, ей-богу! Эхх…

Он шумно выдохнул, наклонился и с невероятной осторожностью, словно она была сделана из хрусталя, поднял Вику на руки. Контраст между его массивной фигурой и её хрупким телом был почти комичным, если бы не серьёзность ситуации.

Мэр аккуратно пронёс её через весь бар и бережно уложил на диван в нашем углу, подложив под её голову свой пиджак, который только что снял.

Я внимательно наблюдала за ним и не могла не заметить, как нежно он поправлял её волосы, как обеспокоенно вглядывался в её лицо, как его пальцы на секунду задержались на её щеке. Это было… откровение.

"Я давно замечала, что Мэр печётся о Вике, но сейчас это очевидно – у него к ней глубокие чувства," – подумала я, наблюдая эту сцену. – "Может, он влюблён в неё? Они ведь знают друг друга с детства, выросли на одних дворах. Такое часто бывает между друзьями детства."

Это открытие заставило меня задуматься о природе их отношений. Если Мэр действительно любит Вику, почему он никогда не говорил об этом? И знает ли об этом сама Вика? Определённо нужно за ними понаблюдать.

– Ты как? – спросил Мэр, присаживаясь рядом с диваном на корточки, чтобы быть на уровне её глаз. – Поспишь тут или вызывать скорую?

– Я в норме, – пробормотала Вика слабым голосом. – Почти отпустило, так что я тут поваляюсь.

Она виновато отвела от нас взгляд, и мне стало почти физически больно от выражения её лица. Вика редко чувствовала себя виноватой, ещё реже это показывала. Она всегда была той, кто смеётся в лицо последствиям, кто бросает вызов правилам. Видеть её такой подавленной было неправильно, будто мир на секунду перевернулся.

– Я понял, – Мэр кивнул, и я заметила, как его лицо отразило смесь облегчения и разочарования. – Пойду, закажу тебе чай.

Он явно был расстроен и обеспокоен произошедшим, но не стал читать нотации или устраивать скандал. Просто поднялся и ушёл к бару, оставив нас наедине.

Как только Мэр отошёл, я опустилась на диван рядом с Викой. Моё сердце всё ещё колотилось как бешеное от пережитого страха. Я осторожно прижалась к ней и поцеловала в холодную щёку.

– Я так испугалась, – прошептала я, чувствуя, как к горлу снова подкатывает комок. – Я подумала, что ты умерла, что больше никогда не увижу тебя!

Слёзы снова навернулись на глаза, и я не пыталась их сдерживать. Потерять Вика для меня было равносильно потере последнего якоря в этом безумном мире. Она была тем единственным человеком, который принимал все мои странности, все демоны, всё безумие, и при этом не пытался "исправить" меня. Рядом с ней я могла быть собой настоящей – со всеми изломами и трещинами.

– Успокойся, – Вика слабо улыбнулась и с трудом подняла руку, чтобы погладить меня по волосам. – Прости меня! Чёрт меня дёрнул употребить! Я больше не буду так безрассудно с тобой поступать.

Её глаза начинали закрываться, сказывалось истощение после кокаинового прихода. Но прежде чем провалиться в сон, она едва слышно прошептала:

– Я люблю тебя.

Её дыхание выровнялось, и она крепко заснула, оставив меня наедине с этими словами. Словами, которые мы часто говорили друг другу.

– И я тебя люблю, Вик, – тихо ответила я, хотя знала, что она уже не слышит, и снова поцеловала её в щёку.

Я осталась сидеть рядом, прислушиваясь к её дыханию и наблюдая, как медленно возвращается цвет к её лицу. В голове кружилась карусель мыслей о том, как странно устроена жизнь – как мы все, такие разные и сломленные, находим друг друга в этом огромном мире. Как цепляемся друг за друга, пытаясь собрать из осколков что-то целое.

Возвращающийся с чашкой чая Мэр поймал мой взгляд и слабо улыбнулся – не своей обычной самоуверенной ухмылкой, а как-то по-новому, уязвимо. И я поняла, что мы с ним сейчас думаем об одном и том же человеке, хоть и, возможно, по-разному.

"Интересно," – подумала я, глядя на умиротворенное лицо спящей Вики, – "понимаешь ли ты, сколько сердец держишь в своих маленьких руках?"

Глава 5. Ночь откровений.

Я взглянула на часы на стене бара: 5:24 утра. Восхитительно. Мой мозг, казалось, пульсировал внутри черепной коробки, каждый удар сердца отдавался новой волной тупой, ноющей боли. Тем не менее я продолжала сидеть за барной стойкой, механически потягивая очередной стакан пива – не столько из желания выпить, сколько чтобы чем-то занять руки.

Музыка стала тише, большинство посетителей разошлись, и в баре остались только самые стойкие – те, кому некуда идти, или те, кто, как я, слишком глубоко погрузился в свои мысли, чтобы заметить наступление рассвета.

Каждые пятнадцать минут я возвращалась к дивану, где спала Вика, проверяя, дышит ли она, в порядке ли. То, что произошло сегодня, по-настоящему напугало меня. Не просто испугало – заставило посмотреть на всё под другим углом.

"Кто она для меня? Безусловно, я её люблю, но как кого?" – этот вопрос крутился в моей голове, как заевшая пластинка. – "Как друга? Как сестру, которой у меня никогда не было?"

– Куда ушла? – неожиданный голос рядом заставил меня буквально подпрыгнуть на стуле.

Я обернулась и увидела Карася, который каким-то образом незаметно подсел ко мне. Я настолько глубоко ушла в свои мысли, что даже не заметила его приближения.

– Напугал! – я положила руку на бешено колотящееся сердце. – Кто ушла?

– Ты, – Карась улыбнулся своей кривоватой, но искренней улыбкой. – Последние полчаса смотришь в одну точку, даже не моргаешь. Я даже проверил – держал палец в сантиметре от твоего глаза, а ты ноль реакции.

– Да так, задумалась, – отмахнулась я, не желая открывать свою душу нараспашку. – Не важно.

Почему-то говорить о Вике и своих запутанных чувствах с кем-то другим казалось предательством. Как будто я выставляла на показ что-то слишком личное, слишком хрупкое.

– Задумалась о Вике? – в глазах Карася появился понимающий блеск, от которого мне стало не по себе. Неужели я настолько прозрачна?

– Не важно! – рявкнула я резче, чем намеревалась. По его дрогнувшей улыбке я поняла, что задела его.

– Прости, – тут же выпалила я, не желая ссориться. – Просто не хочу говорить об этом. Ничего личного.

– Хорошо, – Карась кивнул, его вечно встрёпанные волосы забавно качнулись. – Но знай, что я всегда рядом, и я хочу, чтобы ты доверяла мне, ведь я…

Он неожиданно придвинулся ближе и взял меня за руку. Его ладонь была тёплой и шершавой, а в глазах читалось что-то такое… Что-то, чего я раньше не замечала или не хотела замечать.

Но я так и не узнала, что он хотел сказать, потому что в этот момент к нам подлетел Мэр, который, похоже, наконец-то отошёл от шока из-за происшествия с Викой и решил вернуться к своему обычному состоянию безудержного веселья.

– Чего скучаем? – он хлопнул нас обоих по плечам так, что я чуть не соскользнула со стула. – А ну быстро накатили! Текилы моим друзьям!

Барменша, привыкшая к его громогласным командам, молниеносно налила три рюмки текилы и пододвинула нам, даже не спрашивая подтверждения заказа. У меня мелькнула мысль отказаться – я и так уже была на грани приемлемого состояния опьянения. Но взгляд Мэра, полный какого-то отчаянного веселья, и прерванный разговор с Карасём заставили меня сдаться.

Я опрокинула рюмку одним движением, чувствуя, как жидкий огонь прокатывается по пищеводу. Карась и Мэр не отставали.

– Так держать! – Мэр пустился в какой-то нелепый танец прямо у барной стойки, чем вызвал смех у немногочисленных оставшихся посетителей. – И чтобы закрепить результат, ещё по одной моим товарищам!

Он явно приободрился, будто алкоголь смыл все его тревоги о Вике. А может, наоборот, – он пил, чтобы забыться? С Мэром никогда нельзя быть уверенным.

Мы выпили ещё по паре рюмок текилы, потом почему-то перешли на абсент, который Фант эффектно поджигал, заставляя нас по очереди задувать синее пламя и выпивать горящую жидкость. После этого размытые воспоминания о том, как я пытаюсь танцевать под какую-то старую рок-композицию, обнимаюсь со всеми подряд и клянусь в вечной любви даже барменше…

А затем – полная темнота.

"Моей ноге так мягко и тепло," – это была первая мысль, когда сознание начало возвращаться ко мне. Что-то пушистое и тёплое прижималось к моей голени, создавая ощущение уюта.

Я с трудом разлепила тяжёлые веки и уставилась на белоснежный потолок, который определённо не принадлежал ни моей комнате, ни бару "Донна". Тело ощущалось странно скованным, как будто мне не хватало места. Я явно спала не одна.

Осторожно повернув голову, – каждое движение отдавалось колокольным звоном в висках, – я увидела рядом с собой Карася. Он спал, уткнувшись лицом в подушку, его волосы торчали во все стороны, как у взорванной куклы. Но что более удивительно – какая-то мужская рука обнимала его за плечи.

"Гомики," – мелькнула глупая мысль, и я едва сдержала нервный смешок.

Мне хотелось увидеть, что за мягкий комочек так приятно греет мою ногу, и я попыталась сесть. Но как только моя голова оторвалась от подушки, мир взорвался ослепляющей болью. Я застонала, сжав голову руками, словно пытаясь удержать мозг внутри черепа.

Когда первая волна боли отступила, я наконец смогла разглядеть источник тепла – у моей ноги прижимался… кролик. Настоящий, живой кролик с пушистой белой шерстью и розовыми глазами.

"Кролик? Откуда он тут? И, кстати, где это – тут?"

Я огляделась по сторонам, пытаясь понять, куда меня занесло. Комната была довольно просторной, с минималистичным дизайном и большими окнами, сейчас занавешенными плотными шторами. Мебель была качественной, но не вычурной – видимо, чья-то съёмная квартира.

Очень медленно, чтобы не потревожить ни кролика, ни похмелье, я поднялась с дивана. И тут же замерла, увидев картину, достойную какой-нибудь абсурдной комедии.

На полу, на разбросанных подушках и спальных мешках, спали остальные члены нашей компании. Вика и Мэр лежали в обнимку, её маленькое тело почти полностью скрывалось в его объятиях. Рядом с ними расположились Герыч и какая-то девушка со знакомой синей шевелюрой. Чуть поодаль дремал незнакомый мне парень – возможно, хозяин квартиры.

Девушка рядом с Герычем повернулась во сне, и я чуть не поперхнулась воздухом, узнав её.

"О боги! Это же Юля!," – я с трудом подавила смешок. Юля-Ваня, наша яростная феминистка, спала, прижавшись к главному сердцееду и ловеласу.

Только я собралась переварить этот факт, как услышала тихие, чмокающие звуки со стороны дивана. Обернувшись, я увидела, что мужская рука, обнимавшая Карася, принадлежала Дэнису. И сейчас он, видимо всё ещё пребывая в полусне, нежно целовал Карася в затылок.

Эта картина – Дэнис, самый завзятый ловелас нашей компании, заигрывающий с Карасём – была настолько нелепой, настолько абсурдно-комичной, что я не выдержала и разразилась хохотом, который эхом разнёсся по всей квартире.

– Какого чёрта ты ржёшь? – проворчал разбуженный Мэр, автоматически прижимая к себе Вику ещё крепче.

Вика, внезапно обнаружив себя в медвежьих объятиях, издала пронзительный визг, который, кажется, мог бы разбудить и мёртвого. От этого звука вскочили все, кроме наших "голубков", которые продолжали своё сонное обнимание.

– Вика, ты чего визжишь как резаная? – возмутился проснувшийся Гер, потирая глаза и явно не осознавая, что сам обнимал Юлю всю ночь.

– Теперь все обратите внимание на Карася и Дэниса, – прошептала я, указывая на диван.

Все синхронно повернули головы к дивану, и комната тут же наполнилась взрывом хохота. Картина была действительно достойна увековечивания: Дэнис, всё ещё не проснувшийся полностью, нежно обнимал Карася, периодически целуя его в шею, а тот, похоже, только сейчас начал приходить в себя.

– Голубятина, подъём! – гаркнул Мэр во всё горло.

Карась вздрогнул и открыл глаза. Увидев прямо перед собой нависшее лицо Мэра, он резко отпрыгнул, чуть не свалившись с дивана.

– Ну куда ты, милая? – сонно пробормотал Дэнис, потянувшись рукой к ускользающему "объекту любви".

Мы засмеялись ещё громче, держась за животы. Этот звук, наконец, разбудил Дэна, который открыл глаза и уставился на нас с явным непониманием.

– Чего вы ржёте с утра пораньше? – возмутился он, переворачиваясь на спину и пытаясь сообразить, что происходит.

– Спроси лучше у своей "милой"! – подстегнул Гер, и по комнате прокатилась новая волна хохота.

Дэнис перевёл взгляд на Карася, который сидел в другом конце дивана с выражением полного шока на лице. Секунда осознания, и его лицо приобрело цвет спелого помидора.

– Да пошли вы! – обиженно буркнул Дэн, натягивая на голову подушку.

Карась тоже выглядел смущённым, но решил отыграться с помощью своего фирменного юмора:

– Что, Дэн, говорят, сны – это подсознательные желания? – он поиграл бровями, вызвав новый взрыв смеха.

– Заткнись, или я тебя придушу, – донеслось из-под подушки, но угроза звучала так жалко, что никто не воспринял её всерьёз.

Юля, окончательно проснувшаяся, начала оглядываться по сторонам, явно пытаясь понять, как она оказалась рядом с Герычем. Когда осознание пришло, её глаза расширились в ужасе:

– О нет, только не говорите, что я… – она не смогла закончить фразу.

– Расслабься, детка, ничего не было, – Герыч подмигнул ей. – Ты просто использовала меня как подушку. Хотя я не против был бы и большего…

Юля запустила в него первым попавшимся предметом, который оказался носком – предположительно, её собственным.

Среди всего этого хаоса я вдруг вспомнила, что понятия не имею, сколько времени. Часы в этой квартире, похоже, были только на кухне, и я их не видела.

– Сколько времени? – поинтересовалась я, внезапно ощутив беспокойство. Брат должен был вернуться домой в какой-то момент, и если меня не будет…

Вика, всё ещё сидевшая на полу рядом с Мэром, достала телефон из кармана и взглянула на экран.

– Почти четыре часа дня.

– Твою мать! – я подскочила как ошпаренная. – Брат меня убьёт!

В панике я начала лихорадочно искать свои вещи – кроссовки оказались под диваном, толстовка висела на спинке стула, а рюкзак почему-то лежал в ванной. Всё это время белый кролик сидел на диване, наблюдая за моей суматохой с философским спокойствием, как будто привык к таким сценам.

"Кролик! Я так и не узнала, чей он и откуда взялся," – мелькнула мысль, но времени разбираться уже не было.

– Всем пока! Я вас люблю! Спасибо за вечер! – крикнула я, уже стоя в дверях, одной рукой натягивая кроссовок, другой поправляя перекрутившуюся футболку.

Я даже не дождалась ответа – просто хлопнула дверью и помчалась по лестнице вниз, перепрыгивая через ступеньки, игнорируя протестующую от каждого движения голову.

"Как же объяснить брату, где я была всю ночь? Скажу, что ночевала у подруги? А если он уже звонил и понял, что меня не было дома?"

Эти мысли вихрем проносились в моей голове, пока я бежала к автобусной остановке, надеясь, что успею добраться домой раньше, чем разразится настоящая буря.

Где-то на задворках сознания ещё мелькали вопросы о прошедшей ночи: что случилось после бара, как мы оказались в той квартире, откуда взялся кролик и действительно ли между нами с Карасём ничего не произошло, учитывая его странное поведение… Но всё это пока отходило на второй план перед перспективой встречи с разъярённым братом.

Я запрыгнула в подъехавший автобус, плюхнулась на сиденье и закрыла глаза, пытаясь собрать в кучу обрывки воспоминаний. Одно я знала точно – этот вечер изменил что-то в наших отношениях. Со всеми. И особенно с Викой.

Глава 6. Клетка из стен и чужих ожиданий.

Я быстрым шагом приближалась к подъезду, чувствуя, как с каждым метром нарастает свинцовая тяжесть в желудке. Мои руки предательски потели, а тело то и дело пронизывала мелкая дрожь от каждого шороха. Даже случайно пролетевшая мимо птица заставила меня вздрогнуть.

Панельная девятиэтажка, серая и неприветливая, надвигалась как неизбежный приговор. Сколько раз я представляла, как однажды просто пройду мимо? Сяду в автобус, уеду куда глаза глядят, и больше никогда не вернусь в эту клетку, которую по недоразумению называю домом.

Подойдя к подъезду, я достала пачку сигарет – последний рубеж перед неизбежной бурей. Только никотин ещё как-то помогал мне справляться с тем, что творилось внутри.

«Просто покурю, переведу дух и настроюсь на скандал. Ничего нового, правда?» – я горько усмехнулась собственным мыслям.

Щёлкнула зажигалка. Первая затяжка обожгла горло, но вместо привычного успокоения я ощутила, как волна страха накрывает меня с головой. Лёгкое головокружение, сдавленное горло, ускользающие мысли – знакомые симптомы. Приближался приступ.

«Почему так скоро? Только ночью же всё было хорошо! С ребятами я чувствовала себя… живой».

Я с остервенением выбросила недокуренную сигарету и бросилась к подъезду. Только не здесь, только не на улице, где любой прохожий увидит меня в этом жалком, беспомощном состоянии. Лучше уж пусть приступ застанет меня дома, но не во время скандала с братом. Это было бы унизительно вдвойне.

Пять этажей без лифта я преодолела с какой-то отчаянной решимостью загнанного зверя. Сердце колотилось где-то в горле, перед глазами плыли тёмные пятна. На последнем пролёте пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть – ноги стали ватными, непослушными.

И вот она, та самая дверь. Обшарпанная, с облупившейся краской и выцветшим номером. За ней – ни дом, ни убежище, а поле боя, на котором я проигрываю каждый день.

Я замерла на несколько секунд, прислонившись лбом к холодному металлу. Глубокий вдох, выдох. Ещё один. Нужно было взять себя в руки, надеть привычную маску послушной и виноватой девочки.

Ключ беспомощно дрожал в моих руках, никак не попадая в замочную скважину. Наконец дверь поддалась, и я вошла, стараясь ступать как можно тише.

Звуки ссоры ударили по ушам сразу же. Брат снова ругался с женой, и мне не нужно было напрягаться, чтобы понять – причиной очередного скандала была я.

– …бесит твоя сестра! Вечно как малолетняя шлюха пропадает неизвестно где! – визгливый голос Желики проникал даже сквозь стены.

– Думаешь, мне это нравится?! – рычал брат в ответ. – Да я бы давно её выставил, но отец…

Меня передёрнуло от их слов. Я стараюсь как можно тише проскользнуть по коридору, чтобы они не заметили моего возвращения. Может быть, ещё несколько минут покоя, прежде чем ад разверзнется.

Мы живём втроём в тесной двухкомнатной квартире – я, мой брат Михаил и его жена Желика. Если бы существовала награда за самую токсичную семейную обстановку, мы бы точно претендовали на золото. Брат старше меня на четыре года, и когда пришло время поступать, родители решили, что будет удобнее, если я перееду к нему.

«Удобнее для них», – горько подумала я, закрывая дверь своей крошечной комнаты.

Мой брат… Люблю ли я его? Наверное, да, на уровне крови и генов. Но в повседневной жизни он для меня – надзиратель, постоянно недовольный, вечно контролирующий каждый мой шаг. Мои друзья для него – «подозрительные отбросы», моя одежда – «шлюховатая», моя музыка – «дьявольская». Когда мы с Карасём снимали смешное видео для TikTok, он зашёл в комнату и разразился тирадой о том, что я «выставляю себя на посмешище» и «позорю семью».

А родители… Они физически далеко, но психологически душат не меньше брата. Каждый звонок – допрос о моих оценках, успехах, планах. Отец, успешный бизнесмен, видит во мне продолжение своего дела. Мать, бывшая пианистка, до сих пор не может простить мне, что я забросила музыкальную школу. Они буквально спланировали всю мою жизнь, не спросив, чего хочу я сама.

Они заставили меня поступить на экономический, хотя я мечтала об искусстве. Даже за комнату, в которой я живу, платят они – идеальный способ держать и брата, и меня на коротком поводке. Михаилу платят за «присмотр» за мной, а мне постоянно напоминают, что я живу на их деньги.

Мои размышления прервал оглушительный грохот. Дверь в мою комнату распахнулась с такой силой, что едва не слетела с петель. От неожиданности я подпрыгнула на месте, а сердце, казалось, остановилось.

– Соизволила прийти? – брат стоял в дверном проёме, буквально заполняя его своей массивной фигурой. Его глаза, такие же зелёные, как у меня, сверлили злобным, презрительным взглядом.

– Прости, я уснула у Вики, – пролепетала я, опуская глаза. Виноватая маленькая девочка – это единственная роль, которая хоть как-то работала с ним.

– А позвонить? – его голос поднялся на октаву выше. – Телефон сел? Глупая отмазка! Могла бы приехать в двенадцать, а не в пятом часу заявиться!

С каждым словом он распалялся всё сильнее. Его лицо покраснело, на шее вздулись вены, а изо рта при каждом крике вылетали капельки слюны.

– Ты эгоистка! Никогда ни о ком не думаешь! Если бы с тобой что-то случилось? Отец бы голову мне оторвал! Ты это понимаешь?

Эти слова ударили меня словно пощёчина. Не «я бы с ума сошёл от беспокойства», не «я боялся за тебя», а «отец бы голову мне оторвал». Значит, его волнует только то, что он получит от папы, если я пострадаю? Значит, ему, как и родителям, совершенно плевать, что я чувствую?

Что-то внутри меня надломилось. Может, это была усталость после бессонной ночи, или алкоголь ещё не выветрился из крови, или просто накопившееся за долгие месяцы отчаяние, но я не сдержалась.

– Я не захотела ехать днём! – мой голос звучал неожиданно громко, почти истерично. – Я вообще не хотела возвращаться! Меня бесит здесь находиться!

Выражение его лица на мгновение изменилось – удивление, даже шок от того, что я посмела повысить голос. Но я уже не могла остановиться.

– Ты устроил тиранию! Постоянно ругаешься с Желикой, орёшь на меня! Да тебе вообще плевать, что со мной происходит, так же как и маме! Ну не удивительно, ты же маменькин сынок!

Слова лились из меня неудержимым потоком, как гнойник, который наконец прорвало после долгих лет нагноения.

– Мне восемнадцать лет, и я имею право жить, как хочу! Так что пошёл вон из моей комнаты!

После этих слов внутри всё сжалось от страха. Я никогда, никогда не говорила с ним так. Даже в самые тяжёлые моменты я держала рот на замке, зная, что только усугублю ситуацию. Но сейчас…

– Ты живёшь в моём доме, значит, живи по моим правилам! – он шагнул ближе, нависая надо мной. Его лицо исказилось от ярости, и на мгновение я подумала, что он ударит меня.

– Да пошёл ты! – я отшатнулась, но продолжала кричать, словно в каком-то самоубийственном экстазе. – Я живу как в аду! И вообще это не твоя квартира! Родители платят тебе за комнату, в которой я живу, значит, я квартиросъёмщик, и тебя не должно касаться, во сколько я прихожу!

Что-то изменилось в его взгляде. Эти слова задели за живое – напоминание о том, что он сам на поводке у родителей, что получает деньги за «присмотр» за младшей сестрой, словно за какую-то унизительную работу.

– Я твой старший брат, и я имею полное право на тебя! – его слова звучали как заклинание, которое он повторял, чтобы убедить самого себя.

– Мне есть восемнадцать, так что не имеешь!

Наши взгляды схлестнулись, и я видела, как в его глазах клокочет целый коктейль эмоций: ярость, разочарование и… страх? Боязнь потерять контроль, боязнь, что я наконец вырвусь из-под его власти?

– Собирай вещи, в скором времени ты съезжаешь в общагу! – его голос опустился до угрожающего шипения, и он развернулся к двери.

Ещё недавно эта угроза напугала бы меня до смерти. Но сейчас, после всего, что я наговорила, после того, как впервые за долгие годы дала волю своему гневу, я чувствовала странное, почти опьяняющее освобождение.

– Да какой ты мне брат, если выгоняешь меня из квартиры, за которую платят родители?! – выкрикнула я ему в спину. – Ненавижу тебя!

Дверь с грохотом захлопнулась, и я осталась одна. Только тогда слёзы хлынули неудержимым потоком. Я рухнула на кровать, зажимая рот, чтобы приглушить рыдания.

Моя жизнь в этом доме – сущий ад. Но не только в доме, а на этом свете в целом. Ощущение удушья, безысходности, как будто мир – это гигантская ловушка, из которой нет выхода.

С одной стороны – токсичная семья, с другой – кошмары и приступы паники, с третьей – понимание, что я, кажется, теряю рассудок с каждым днём. Как долго ещё я смогу держаться на плаву в этом океане отчаяния?

После нескольких минут беззвучных рыданий я заставила себя подняться. Нельзя допустить истерику, нельзя скатиться в приступ паники, не сейчас. Шатаясь, я подошла к выключателю и погрузила комнату во тьму. Сняла толстовку и со злостью швырнула её в угол, словно она была виновата во всех моих бедах.

Что могло успокоить меня сейчас? Не друзья – они далеко, да и видеться с ними в таком состоянии я не хотела. Не музыка – она только усилит эмоции, которые и так бушуют. Может быть…

Решение пришло почти инстинктивно. Я нащупала под кроватью бутылку вина, которую прятала для особых случаев депрессии. Ну что ж, сегодня определённо подходящий день для неё. Не раздеваясь, я укуталась в одеяло как в кокон, включила на ноутбуке «Американскую историю ужасов» – первый сезон, мой любимый, и сделала большой глоток прямо из горлышка.

Вино обожгло горло, но это было хорошее жжение. Оно отвлекало от боли внутри, от мыслей, которые крутились в голове бесконечным калейдоскопом отчаяния.

«Лучше бы я осталась у Вики, лучше бы я вообще не возвращалась», – горькая мысль заставила сделать ещё один глоток.

По экрану плыли образы из сериала, но я едва следила за сюжетом. В голове проигрывалась наша ссора с братом, слова, которые нельзя забрать назад, угроза выселения, ненависть в его глазах.

И где-то глубоко внутри, в крошечном тайнике души, который я прятала даже от самой себя, зародилась надежда. Надежда, что угроза выселения окажется не пустыми словами, что я действительно смогу вырваться из этого ада, начать всё заново. Пусть в общежитии, пусть в тесной комнате с соседями, но свободной.

Бутылка постепенно пустела, а вместе с ней странным образом уходила и боль. Не исчезала полностью, но становилась приглушённой, отдалённой, как будто она происходила с кем-то другим, а я просто наблюдала со стороны.

Глаза слипались, веки становились тяжёлыми. Экран компьютера мерцал в темноте комнаты, отбрасывая причудливые тени на стены. Я допила последний глоток и отставила пустую бутылку.

"Чёрт! Сигареты кончились!"

Я рассматривала пустую пачку, перевернув её вверх дном и потряхивая, словно чудесным образом там могла появиться ещё одна сигарета. Никотиновый голод тут же заявил о себе навязчивым покалыванием в кончиках пальцев. Только сейчас я заметила время на мониторе ноутбука: 3:21. Серия сменяла серию, а я даже не заметила, как пролетели несколько часов.

Вино уже закончилось, голова была тяжёлой, но не достаточно затуманенной, чтобы заглушить тревогу, пульсирующую внутри. Тревога всегда возвращалась, как верный пёс, который знает дорогу домой. Особенно по ночам, когда защитные барьеры ослабевали, а тени становились глубже.

"Надеюсь, брат и Желика спят," – подумала я, осторожно поднимаясь с кровати. Пол холодил босые ноги, напоминая, что я так и не переоделась после возвращения домой.

За дверью моей комнаты было темно, хоть глаз выколи. Тишина квартиры казалась неестественной, напряжённой, словно здание задержало дыхание, наблюдая за мной. Я достала из кармана телефон и активировала фонарик, создавая островок бледного света в океане темноты.

Коридор с его облупившимися обоями и скрипучим полом казался бесконечным тоннелем. Каждый шаг давался с трудом – не только из-за страха разбудить брата, но и из-за нарастающего чувства, что за мной наблюдают. Глупо, конечно. Это просто дом, просто ночь, просто моя усталость и перевозбуждённое воображение.

Дверь в зал была приоткрыта. Лучик моего фонарика скользнул внутрь, выхватывая из темноты очертания спящих на диване брата и Желики. Они лежали, обнявшись, и впервые за долгое время выглядели мирно, почти… счастливо. Это зрелище заставило что-то сжаться внутри – смесь зависти и тоски. Даже в своей токсичности они имели друг друга. А у меня?

Я осторожно прокралась к компьютерному столу, стараясь не наступить на скрипучие половицы. Глаза привыкли к темноте, и я заметила пачку сигарет, небрежно брошенную рядом с монитором. Пачка брата – "Marlboro", крепкие, не то что мои "женские" тонкие сигареты. Но выбирать не приходилось.

Медленно, стараясь не шуршать целлофаном, я вытащила сразу девять штук – столько, сколько могла незаметно спрятать в кулаке. Воровство, конечно, но я давно привыкла к этой роли – постоянно что-то украдкой брать из собственного дома, постоянно прятаться, как будто я не имею права на существование в этих стенах.

Обратный путь в комнату показался в десять раз длиннее, каждая половица угрожала скрипом выдать меня, каждая тень на стене обещала превратиться в силуэт разгневанного брата. Наконец, я вернулась в свое убежище и закрыла дверь, прислонившись к ней спиной, словно баррикадируя вход от внешнего мира.

С облегчением выдохнув, я вернулась к своему гнезду на кровати. Подкурила одну из украденных сигарет, сделала глубокую затяжку и почувствовала, как дым заполняет мои лёгкие – горячий, обжигающий, но такой успокаивающий. Выдох. Дым растворился в полумраке комнаты, словно призрак. Какое блаженство – краткий момент облегчения среди бесконечного напряжения.

Скрип Звук был едва различимым, но в тишине ночи прозвучал как выстрел. Я замерла, сигарета застыла в нескольких сантиметрах от губ.

"Что это? Может, коты? Или ребята проснулись?" – мои ноги будто сковало льдом, но любопытство и страх взяли верх. Я поднялась и, стараясь ступать максимально тихо, подошла к двери. Приоткрыв её ровно настолько, чтобы можно было выглянуть, я всмотрелась в темноту коридора.

Ничего. Темнота и тишина. Даже привычного шороха бродящих ночью котов не было слышно.

"Странно," – подумала я, закрывая дверь и возвращаясь к кровати.

И именно в этот момент я почувствовала это. Знакомое, но от этого не менее ужасающее ощущение – словно невидимая тяжесть опускается на грудь, сдавливая рёбра. Моё сознание начинало медленно окутывать чувство страха – не обычная тревога, а тот самый, первобытный ужас, который живёт глубоко внутри каждого из нас. Он проникал в каждую клеточку моего тела, распространяясь, как яд, становясь сильнее с каждым ударом сердца.

Комната, только что казавшаяся безопасным убежищем, вдруг стала угрожающей, чужой. Тени в углах словно удлинились, сгустились, начали двигаться на периферии зрения. Я знала, что приближается – ещё один эпизод, ещё один кошмар наяву.

Паника нарастала, подкатывая к горлу, грозя вот-вот захлестнуть меня с головой. Я запрыгнула обратно на диван, хватая зажигалку – мой последний якорь в реальности. Трясущимися пальцами я начала крутить колёсико, нагревая металл до тех пор, пока он не стал обжигающе горячим, а затем прижала его к внутренней стороне предплечья, туда, где уже красовалась коллекция круглых шрамов.

Боль пронзила руку насквозь, острая и чистая. Я зажала в зубах ручку, лежавшую рядом, чтобы не закричать. Слёзы выступили на глазах, но я не давала им пролиться – нет, только не сейчас. Я ждала, отчаянно надеясь, что с тем, как будет утихать физическая боль, уйдет и этот всепоглощающий страх.

Но в этот раз было иначе. Болезненные ощущения начали утихать, но тревога становилась только сильнее, как будто тело больше не реагировало на этот примитивный метод заземления.

"Только не это," – в панике прошептала я, прекрасно понимая, что на счету секунды до того, как паника окончательно возьмёт надо мною верх и начнутся галлюцинации – то, чего я боялась больше всего.

Мой взгляд заметался по комнате в поисках спасения. Когда приступы только начались, несколько лет назад, мне помогало включить свет и музыку, чтобы заполнить пространство, вытеснить тишину, в которой рождались кошмары. Но сейчас я не могла заставить себя встать и дойти до выключателя – ноги отказывались слушаться, а темнота между мной и стеной казалась наполненной невидимыми угрозами.

С каждым неровным вдохом паника нарастала. Я схватила плюшевого мишку – единственную вещь, оставшуюся со времён детства, когда мир ещё не был таким пугающим местом – и одеяло, забралась с ногами на диван и забилась в угол. В углу мне было как-то спокойнее, моя спина прижата к стене, а это значило, что никто не сможет напасть сзади.

Но даже это не помогло. Страх окончательно поработил мой разум, и я судорожно смотрела по сторонам, ощущая, что за мной наблюдают. Тени пульсировали, дышали, жили своей жизнью. Дверца шкафа чуть заметно дрожала, а это могло означать только одно – там кто-то есть. Не просто кто-то: нечто, что ненавидит меня, жаждет причинить боль, уничтожить.

Я ещё сильнее вжалась в угол, сжимая мишку с такой силой, что его набивка, наверное, скоро полезла бы через швы. Сердце колотилось где-то в горле, каждый удар отдавался в ушах.

Стены… Боже, стены будто придвинулись ближе. Я могла поклясться, что когда закрыла глаза и снова открыла, они стали ближе, сжимая пространство вокруг меня, как гидравлический пресс. Ещё немного, и они просто раздавят меня, сомкнутся, не оставив даже мокрого места.

Я пыталась восстановить дыхание – вдох на четыре, задержка на семь, выдох на восемь, как учила меня Вика, когда видела мои приступы. Но воздух словно превратился в густое желе, застревающее в горле. Кислород покидал помещение с пугающей скоростью, или так казалось моему перевозбуждённому мозгу. Понимая, что задыхаюсь, я в истерике начала импульсивно хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба.

Глаза застилали слёзы, размывая и без того искажённую комнату в сюрреалистичное полотно кошмара. Я даже не могла их вытереть – руки не слушались, тело как будто принадлежало кому-то другому. Я была полностью парализована, заперта в своём телесном панцире, неспособная даже моргнуть, когда захочу.

И тогда я увидела это. Около шкафа что-то шевелилось – не просто игра теней, не воображение. Тёмная фигура, бесформенная и одновременно слишком знакомая, начала медленно проступать из темноты, словно чернила, растекающиеся по влажной бумаге.

"Оно! Нет! Оно идёт прямиком ко мне!"

Силуэт очень медленно приближался к дивану, на котором я тряслась, как осиновый лист. У него не было лица, но я знала, что оно смотрит прямо на меня. У него не было рта, но я знала, что оно улыбается. В этой черноте была жестокость, древняя и холодная, как сама пустота.

Когда оно встало напротив меня, я с ужасом осознала, что это то самое «существо» из моего кошмара – того самого, повторяющегося, от которого я просыпалась с криками и не могла заснуть потом часами. Но теперь оно вышло из сновидений в реальный мир, перешло границу, которую никогда не должно было пересекать.

Я хотела закричать от ужаса, но не смогла произнести ни звука. Голос застрял где-то между лёгкими и губами, превратившись в жалкий хрип. Всё, что мне оставалось – смотреть на него широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас.

Как только я попыталась крикнуть, существо расплылось в улыбке – не той, которой люди выражают радость, а той хищной гримасой, которая говорит жертве: "Ты в моей власти и ты бессильна".

Что-то в глубине моего сознания, ещё не до конца затопленного ужасом, отчаянно цеплялось за реальность. Слабый голос разума, тонущий в океане иррационального страха.

"Нужно взять себя в руки!" – я повторяла это как мантру, но слова казались пустыми и бесполезными перед лицом того, что стояло передо мной.

Мой взгляд метнулся к столу, где среди хаоса канцелярских принадлежностей блеснуло что-то металлическое – нож.

Острый. Настоящий. Реальный.

"В принципе, стол не так далеко, если всё сделать быстро, то существо не успеет мне помешать. Но как это сделать, если я не могу пошевелиться?"

Паника продолжала затапливать сознание, но в этот момент появилась новая эмоция – решимость, отчаянная и безрассудная.

"Майя, это страх, это всего лишь страх! Для человека нет ничего невозможного, ты должна взять себя в руки. У тебя будет всего одна попытка."

Я собрала всю свою волю в кулак, сжав её внутри, как пружину. А затем, в одном резком движении, ринулась к столу, опрокинув по пути лампу, которая с грохотом упала на пол. Звук был оглушительным в ночной тишине, но мне было всё равно. Мои пальцы сомкнулись вокруг рукоятки ножа – холодного, настоящего, существующего в этом мире, а не в кошмарах.

Не раздумывая ни секунды, движимая чистым инстинктом самосохранения, я замахнулась и со всей силы вонзила нож… в собственную ногу, выше колена, глядя прямо в лицо существу – вернее, туда, где должно было быть его лицо.

Боль была мгновенной и ослепляющей, но настоящей – не тот размытый ужас, который приносят кошмары, а чистая, ясная физическая боль, которая кричит: "Ты жива! Ты здесь! Это реально!"

В момент, когда я замахнулась ножом, существо улыбнулось ещё шире, его тьма, казалось, разлилась по всей комнате, поглощая последние островки света. Оно словно говорило: "Именно этого я добивалось".

Но мне было плевать. Для меня главное, чтобы оно исчезло, чтобы этот кошмар закончился, чтобы я могла снова дышать.

И действительно, когда первая волна боли пронзила моё тело, существо начало таять, растворяться в воздухе, как утренний туман под лучами солнца. С каждой пульсацией боли в ноге его очертания становились всё менее чёткими, пока наконец оно полностью не исчезло, оставив меня одну в комнате, дрожащую, истекающую кровью, но свободную от его присутствия.

Я смотрела на нож, торчащий из моей ноги, и на расползающееся тёмное пятно на джинсах. Кровь была настоящей. Боль была настоящей. Я была настоящей. А существо… было ли оно настоящим, или всего лишь проекцией моего измученного разума?

Эта мысль пронзила меня так же остро, как нож в ноге. Если оно не настоящее, если всё это – лишь плод моего воображения, значит, я действительно схожу с ума. А если оно настоящее… что ещё более пугающе, то какой ад ждёт меня завтра ночью? И в следующую ночь? И в ту, что за ней?

Как долго я смогу выдержать, прежде чем окончательно сломаюсь? И что будет, когда боль перестанет помогать, когда даже такие радикальные методы не смогут отогнать тени на краю сознания?

С этими мрачными вопросами, на которые у меня не было ответов, я медленно опустилась на пол, прислонившись к стене. Кровь продолжала сочиться, но уже медленнее. Боль пульсировала, но теперь она была почти… приятной. Напоминанием о том, что я всё ещё здесь, всё ещё борюсь.

Последней мыслью перед тем, как усталость взяла верх и я провалилась в беспамятство, было осознание, что мне нужна помощь – настоящая, профессиональная помощь, не самодельные методы и не отчаянные меры. Но где её найти, когда весь мир кажется враждебным, а единственные люди, которые могли бы помочь, либо слишком далеко, либо слишком погружены в собственные проблемы, чтобы заметить мои?

Ответа не было. Была только темнота, теперь уже милосердная, обнимающая меня, уводящая от боли, от страха, от существа, которое, я знала, вернётся – если не сегодня, то завтра, или в любую другую ночь, когда мои защитные барьеры ослабнут, а тени станут достаточно глубокими, чтобы скрыть его приближение.

Глава 7. Кровь и осколки.

С исчезновением этой твари мне стало значительно легче – по крайней мере, ментально. Физически же нога безумно ныла, отзываясь острой болью при малейшем движении. Я сидела на полу, боясь даже шевельнуться, словно это могло вызвать возвращение существа.

Нож всё ещё торчал из ноги, уродливым инородным предметом. Я понимала, что нужно его вытащить, но также знала – как только я это сделаю, рана откроется и начнётся сильное кровотечение. Мысль о крови не пугала меня, но мысль о том, что придётся объяснять брату или, не дай бог, врачам, откуда она взялась, парализовала.

"Нужно собрать все мысли в кучу и сосредоточиться на решении этой небольшой проблемы, а не трястись в углу от страха!" – мысленно приказывала я себе, но голос разума звучал глухо и неубедительно. После ночи ужаса, после галлюцинаций и панической атаки, трудно было заставить мозг работать логически.

Мне понадобилось несколько минут, которые показались вечностью, чтобы наконец взять себя в руки и приступить к действиям. Я заставила себя дышать глубже, игнорируя покалывание в кончиках пальцев и пульсирующую боль в ноге. Сейчас нельзя было сорваться в очередной приступ, нельзя было позволить страху снова взять верх.

"Вытащив нож из раны, откроется кровотечение," – размышляла я, стараясь мыслить максимально рационально. – "Следовательно, мне нужно перетянуть ногу перед этим, а потом сразу найти, чем её перевязать."

Размышлять оказалось гораздо легче, чем приступить к действиям. Я судорожно огляделась по сторонам в поисках подходящего материала. Что может заменить жгут? Что может заменить бинт? Время неумолимо утекало, а нога с каждой секундой болела всё сильнее, запуская волны пульсирующей боли по всему телу. От этой боли голова отказывалась соображать нормально, мысли путались, снова грозя соскользнуть в бездну паники.

"Ну же! Действуй!" – я мысленно подталкивала себя, зная, что другого выхода просто нет.

И тут случайно мой взгляд упал на толстовку, брошенную в углу. Из её капюшона свисал шнурок – длинный и прочный на вид.

"Ну чем не жгут?" – внезапное открытие придало мне сил. – "И так, жгут найден, осталось найти бинт!"

Мой взгляд метнулся к кровати.

"Простыня! Точно, простыня! Чем же я раньше думала?"

Недолго мне пришлось радоваться своей находчивости – ситуация требовала незамедлительных действий, а боль становилась почти невыносимой. Тем не менее я решила действовать сейчас, не откладывая до утра, когда в доме будут бодрствовать другие люди.

С трудом дотянувшись до толстовки, я выдернула шнурок из капюшона дрожащими пальцами. Затем, перекатившись на бок, чтобы достать до края кровати, я с усилием оторвала кусок простыни. Материал поддавался с трудом, но отчаяние придавало мне силы.

Вернувшись к ране, я осторожно обвязала шнурком ногу выше раны, чуть ниже бедра. Затянуть его одной рукой, не выпуская из другой нож, было сложно, но я справилась. Затем, сжав зубы и сильнее затянув шнурок, я резким движением выдернула лезвие из плоти.

Боль пронзила меня, яркая и острая, заставив на мгновение потерять ориентацию в пространстве. Но почти сразу же, не давая себе времени на промедление, я прижала кусок ткани к ране, сдавливая её со всей возможной силой, чтобы остановить хлещущую кровь.

Всё произошло настолько быстро, что я даже не успела сообразить, как обмотала ногу импровизированным бинтом и закрепила его узлом. Словно моё тело действовало на автопилоте, будто я каждый день занималась самостоятельным лечением ножевых ран. Мысль о том, что в нормальном мире это совсем не нормально, промелькнула и исчезла.

Когда первая волна боли схлынула, я смогла оглядеться вокруг и осознать, в каком состоянии находится моя комната. Это было похоже на место преступления: порванная простыня с бурыми пятнами, нож на столе, на котором блестели капли крови, тёмные пятна на полу, брызги на стене, куда я прислонялась, когда вытаскивала нож.

Обстановка была жуткой, словно кадр из низко бюджетного фильма ужасов. Но вместо того, чтобы напугать меня, эта картина вызвала странное оцепенение и сосредоточенность.

"Нужно что-то с этим делать," – мелькнула практичная мысль. – "Брат редко заходит в мою комнату, почти никогда, но мало ли что взбредёт ему в голову после вчерашнего скандала. Мне не хочется, чтобы он узнал о моих проблемах с головой."

И снова – мысли давались легче, чем действия. Просто подняться с пола казалось непосильной задачей. Боль была невыносимой, нога отказывалась меня слушаться, а при любом неверном движении по телу прокатывалась волна такого дискомфорта, что перехватывало дыхание.

Тем не менее я заставила себя встать, опираясь на стену и стараясь не нагружать повреждённую ногу. Затем, шаг за болезненным шагом, я двинулась к двери. Коридор встретил меня привычной темнотой, но теперь она казалась почти дружелюбной по сравнению с тем ужасом, что я пережила ранее.

С огромным трудом я добралась до ванной, стараясь не издать ни звука, чтобы не разбудить брата с Желикой. Мне повезло – их храп доносился из-за закрытой двери спальни, перекрывая даже скрип половиц под моими ногами.

В ванной я достала из-под раковины небольшой тазик и налила в него воды, бросив туда чистую тряпку. Когда всё было готово, меня вдруг охватило странное чувство гордости за себя.

"Какая я молодец! Кому расскажешь – не поверят," – подумала я с горьковатой усмешкой. – "Всю жизнь была плаксой и из-за каждой царапины бежала к маме, а сейчас с такой раной делаю всё сама и даже слезинки не проронила. Болезнь идёт мне на пользу."

Эта мысль была странной, почти пугающей в своей логике. Неужели я начала воспринимать свои психические проблемы как нечто полезное, как нечто, что делает меня сильнее? Это было похоже на стокгольмский синдром, только вместо похитителя у меня было собственное больное сознание.

Но сейчас не время для самоанализа. Я взяла тазик и, стараясь не расплескать воду, медленно поковыляла обратно в комнату.

Увидев при свете лампы масштаб беспорядка, я невольно охнула. Крови было гораздо больше, чем казалось в темноте – тёмные пятна на полу, брызги на стене, полосы на простыне.

"Блин, сколько крови! У меня наверняка анемия, не удивлена, что так сильно кружится голова," – подумала я, чувствуя, как слабость накатывает волнами. – "Мама говорила, что при большой потере крови нужно кушать шоколад, якобы он восстанавливает. Не думала, что мне придётся проверять эту теорию."

С новой решимостью я взялась за уборку. Где-то в подсознании мелькнула мысль, что шоколад будет моим поощрением за страдания и труд – странный, почти детский способ мотивации, но он работал.

Несмотря на боль и головокружение, я методично оттирала пятна крови с пола, подоконника и стола. Нож я тщательно вымыла под струей воды из бутылки, которую всегда держала у кровати, и спрятала глубоко в шкафу, завернув в носок. Потом отжала тряпку и протёрла ею все поверхности ещё раз, стараясь не оставить ни следа произошедшего.

Порванную простыню пришлось снять полностью. Я свернула её в тугой ком и запихнула на дно корзины для грязного белья, прикрыв другими вещами. Позже придумаю, как от неё избавиться.

Благодаря мотивации с шоколадом, с уборкой я справилась довольно быстро. Наконец, откусив кусочек шоколадки, которая уже неделю валялась у меня в портфеле, я буквально рухнула на кровать, чувствуя, как силы покидают меня окончательно.

"Блаженство," – пронеслось в голове. – "Настолько приятно, что даже боль уходит на второй план."

Сладость таяла на языке, создавая иллюзию, что всё не так уж плохо. Что я справилась, что я выжила, что я победила в этой битве с собственными демонами.

"Интересно, сколько времени?" – я потянулась к телефону, брошенному на тумбочке.

Какого же было моё удивление, когда на экране высветилось 05:20. Это означало, что брат с женой скоро встанут на работу. Внезапно меня охватила паника – что, если они зайдут ко мне в комнату? Что, если заметят мою хромоту? Что, если увидят забинтованную ногу?

Нужно было лечь спать, набраться сил, но стоило мне закрыть глаза, как тут же возникло ощущение, что за мной наблюдают. Чувство тревоги, только-только начавшее затихать, вспыхнуло с новой силой. Каждая тень в углу комнаты казалась готовой в любой момент превратиться в того самого монстра, от которого я так отчаянно пыталась избавиться.

Я знала только одно место, где чувствовала себя в относительной безопасности – мой шкаф. Это было моё тайное убежище ещё с детства, когда я пряталась там от пьяных скандалов родителей. Шкаф был настолько тесным, что когда я сидела в нём, то чувствовала каждую его стенку своим телом, и это давало мне ощущение защищённости, словно я находилась в коконе.

Очень медленно, но уверенно, я сползла с кровати и на четвереньках доползла до шкафа. Забраться внутрь с раненой ногой было сложно – пришлось протискиваться боком, стараясь не задеть травмированное место о дверцу или одежду, висящую на плечиках.

Внутри было темно и тесно, но именно этого я и хотела. Раньше мне здесь было удобнее, а сейчас из-за раны приходилось поджимать под себя больную ногу, что вызывало волны боли. Но всё равно лучше так, чем оставаться в постели с ощущением, что в любой момент из темноты может появиться существо.

Я прислонилась спиной к задней стенке шкафа и подтянула колени к груди, стараясь найти положение, в котором нога болела бы меньше всего. Боль пульсировала в такт сердцебиению, но теперь она казалась почти… успокаивающей? Странно было осознавать, что физическая боль может быть более приемлемой, чем ментальная.

Сквозь щель в дверце шкафа пробивался слабый свет настольной лампы, которую я оставила включённой. Этот тонкий луч стал моим якорем в реальности, напоминанием, что за пределами моего укрытия существует обычный мир.

Я даже не заметила, как моё сознание начало проваливаться в сон. Постепенно, несмотря на боль и неудобство, усталость взяла своё, и дремота окончательно поглотила меня. Последней связной мыслью было смутное ощущение, что даже если существо вернётся, оно не найдёт меня здесь, в моём маленьком убежище, где нет места ни для кого, кроме меня.

В шкафу, тесном и тёмном, я наконец могла расслабиться. Здесь не было монстров, не было брата с его осуждающим взглядом, не было родителей с их требованиями и ожиданиями. Только я и мои сны, в которые я соскальзывала, несмотря на боль, несмотря на страх, несмотря на кровь, которая, я знала, всё ещё медленно сочилась из раны, пропитывая импровизированную повязку.

Сон был милосерден ко мне в эту ночь – без сновидений, без кошмаров, просто глубокая тьма, в которой можно было забыться и не думать о том, что будет завтра, когда придётся снова встретиться с реальным миром и его требованиями. О том, как я буду объяснять хромоту. О том, сможет ли рана зажить без врачебной помощи. О том, вернётся ли существо в следующую ночь.

Сейчас ничего из этого не имело значения. Сейчас был только тесный шкаф, убаюкивающая боль и сладкий шоколадный привкус во рту – напоминание о маленькой победе в битве, которую я, возможно, уже проигрывала.

Проснулась я от ноющей боли, пульсирующей в ноге, словно второе сердце. Сознание возвращалось медленно, по кускам, как мозаика, которую кто-то небрежно разбросал и теперь неохотно собирал обратно. Я не сразу поняла, где нахожусь – тесное пространство, темнота, запах собственной одежды, смешанный с металлическим привкусом крови.

Шкаф. Я провела ночь в шкафу, спрятавшись от кошмара, который, возможно, был лишь порождением моего воспаленного сознания.

Мои мышцы затекли и протестовали против каждого движения, особенно когда я попыталась выпрямить раненую ногу. Тело казалось чужим, неповоротливым, будто я управляла марионеткой с порванными нитями. Медленно, преодолевая боль и скованность, я выбралась из своего убежища.

Комната встретила меня мертвенной тишиной. Солнечный свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, создавая иллюзию, что вчерашняя ночь с её ужасами была просто дурным сном. Но тупая боль в ноге и засохшие пятна крови на футболке напоминали – всё было реально. По-настоящему реально.

Первым делом нужно было проверить, есть ли кто дома. Я доковыляла до двери, стараясь не наступать на больную ногу, и прислушалась. Тишина, нарушаемая лишь требовательным мяуканьем котов из кухни. Значит, брат с женой уже ушли на работу. Облегчение затопило меня, словно теплая волна – не придется объяснять, почему я хромаю, не придется изобретать очередную ложь.

Я добралась до кухни, где три кота кружились вокруг пустых мисок, выражая всем своим видом крайнее возмущение таким пренебрежением к их потребностям.

– Сейчас, сейчас, – пробормотала я, открывая шкафчик с кошачьим кормом.

Насыпав корма в миски и поменяв воду, я бросила взгляд на часы – 10:47. Странно, что я проснулась так рано. Обычно после таких ночей, полных ужаса и адреналина, я спала до обеда, пытаясь компенсировать изматывающую бессонницу. Но сегодня что-то было не так.

Чувство тревоги, утихшее было после исчезновения ночного существа, снова нарастало, просачиваясь в сознание, словно ядовитый туман. Я не могла понять его причину, но оно сводило меня с ума – это постоянное ощущение, что что-то должно произойти, что-то плохое, что-то непоправимое.

Воздух вокруг казался густым, как вода, и каждый вдох требовал усилий. Сердце билось неровно, то замирая, то вдруг срываясь в бешеный галоп без видимой причины. В голове крутились обрывки мыслей, ни одна из которых не задерживалась достаточно долго, чтобы я могла за неё ухватиться. Это было похоже на радиопомехи – белый шум, из которого изредка проступали отдельные слова или фразы, не складывающиеся в целостную картину.

"Может, ночное существо никуда не исчезло? Может, оно просто затаилось и ждёт?" – мысль заставила меня вздрогнуть и обернуться, словно я могла увидеть его, притаившееся в углу кухни.

Но там никого не было. Конечно, не было. Это просто мой воспалённый мозг продолжал играть со мной злые шутки.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я решила заняться своей раной. Мне нужно было убедиться, что не началось заражение, и перевязать её более качественно, чем это удалось сделать ночью в панике.

Вернувшись в комнату, я осторожно села на край кровати и начала развязывать импровизированную повязку. Ткань прилипла к ране, пропитавшись кровью и сукровицей, и каждое движение отдавалось новой вспышкой боли. Но я продолжала, стиснув зубы, зная, что это необходимо.

"Всё-таки не зря на мне всё заживает как на кошке," – подумала я, разглядывая рану. Конечно, нога была опухшей, а кожа вокруг раны покраснела, но в целом всё выглядело гораздо лучше, чем я ожидала.

Поскольку ткань намертво прилипла к ране, мне пришлось буквально отдирать её, что вызвало новое кровотечение. Но на этот раз у меня было время и возможность сделать всё правильно.

Я доковыляла до ванной и достала из шкафчика всё необходимое: бинт, перекись, антисептический спрей. В этот раз я могла обработать рану как следует, не торопясь и не боясь, что кто-то войдёт и увидит меня с ножом в ноге.

Очистив рану тёплой водой с мылом, я осторожно промокнула её чистой тканью, затем обильно полила перекисью. Жидкость зашипела, соприкоснувшись с открытой плотью, пузырьки кислорода вспенились, вызывая жжение, от которого на глаза навернулись слёзы. Но это была хорошая боль – чистая, понятная, говорящая о том, что рана очищается.

Обработав края раны антисептиком и наложив стерильную повязку, я почувствовала некоторое облегчение. По крайней мере, одной проблемой стало меньше.

Закончив с перевязкой, я решила проверить почту и социальные сети – хоть какое-то подобие нормальной жизни, хоть какая-то связь с внешним миром, который не состоял из ночных кошмаров и монстров, прячущихся в темноте.

Я включила компьютер и, пока он загружался, попыталась размять затёкшую шею и плечи. Сон в шкафу не способствовал хорошему самочувствию, и всё тело ломило, словно меня избили.

Когда экран наконец ожил, я открыла браузер и автоматически вошла в ВКонтакте. И в этот момент моё сердце, казалось, пропустило удар, а дыхание застряло где-то между лёгкими и горлом.

Там, в списке новых сообщений, выделяясь словно неоновая вывеска в ночи, было имя, которое я не ожидала увидеть. Имя, которое я старательно вытравливала из памяти последние годы. Имя, от которого даже сейчас внутри всё скручивалось в болезненный узел.

Демон.

Я смотрела на эти пять букв, не в силах нажать и открыть сообщение. Пальцы замерли над клавиатурой, а в голове проносился вихрь воспоминаний, которые я так старательно запирала в самые дальние уголки сознания.

Глава 8. Когда прошлое стучится в дверь.

Мы познакомились, когда мне было всего 13 лет. В то время я ещё улыбалась, верила людям и была обычным беззаботным подростком, у которого было всё: родители, друзья, хорошая одежда и отличная успеваемость. Это был февраль месяц. Уже тогда я отличалась от других детей; нестандартно одевалась, слушала рок, каталась на скейте и все время улыбалась. Мне казалось, что если не улыбаться, то люди от меня отвернуться, как же я была права, только сейчас это осознаю.

И так…

Меня очень заинтересовал экстрим вокал и я активно начала изучать гроулинг, осваивать его азы, так скажем. В контакте наткнулась на интересного молодого человека, его звали Камиль. Мы начали общаться, парень поведал мне, у них своя рок-группа и, что солист владеет экстрим вокалом. Конечно же меня это заинтересовало. В ходе общения выпросила ссылку этого вокалиста. Им оказался очень симпатичный молодой человек по имени Александр. У него были большие зелёные глаза, светло-русые волосы, короткая стрижка и длинная челка на глаза. По фото было ясно, что он высокого роста, примерно 190 см. Судя по фотографиям он одевался именно так, как мне нравится (черные джинсы с заниженной талией и зауженные к концу гачи, клапанный ремень, который свисал на пол попы, кеды и рубашка в клеточку). Как бы это банально не звучало, но это была любовь с первого взгляда. Долго не думая я написала ему: "Привет!) Мне Камиль сказал, что ты владеешь экстрим вокалом) Я учусь гроулингу и мне очень бы пригодился твой опыт, поможешь?"

И ответ не заставил долго ждать. Мы переписывались 24/7, говорили обо всем. Мне казалось мы были созданы друг для друга, но в один день мне пришло от него сообщение: "Я завтра уезжаю на север. На связи не буду, так как буду в лесу. Жди и я вернусь!"

Не сказать, что это меня ошарашило, ничего не сказать, но твердо решила его ждать.

Саши не было 9 месяцев. Все это время я перечитывала наши переписки и вспоминала, как он бесился когда звала его "дядя демон", так как он старше меня на 8 лет. Он мне сразу дал понять что из-за такой разницы в возрасте мы не будем вместе, но юному сердцу все преграды нипочем.

За время его отсутствия Камиль познакомил меня с ещё парочкой друзей Саши. Я и моя подруга очень быстро влились в их компанию и на момент возвращения демона, каждый день проводили с его друзьями.

Первая наша встреча в реальности была ужасная. Он был выпивший и безумно меня раздражал, я даже побила его пару раз. Честно в тот момент чувствовала разочарование, что испытывала чувства и ждала этого человека так долго. В переписках он был взрослый, умный и рассудительный, а на деле оказался клоуном.

Мы с ребятами решили идти по домам, так как время было десятый час вечера. Я уже со всеми попрощалась и направилась в сторону дома, как Саша меня окликнул:

– Тебе в ту сторону одной идти?

– Эм да. – Я растерялась, так как не ожидала что он мне скажет, что-то помимо "пока".

– Я провожу тебя, – сказал это с таким серьезным лицом. – а то там собаки, – и снова все перевел в свою клоунскую манеру.

– Хорошо, идём. – Мы направились в сторону дома. Прислушавшись услышала лай собак.

"И правда собаки, а хотелось бы, чтобы это был только предлог. Что я несу?" – Почувствовав как щеки наливаются краской я тихонько похлопала по ним.

Мы шли и молчали. Дойдя до места подошла к нему, чтобы попрощаться, но он неожиданно прижал меня к себе. Хоть на улице и было -34° я чувствовала его тепло, его запах. Понимая всю неловкость ситуации первая опустила руки, давая ему понять что объятия закончились, но он не последовал моему примеру и продолжал держать меня в своих руках.

– прости, мне пора. – Решилась прервать происходящее понимая, что жутко опаздываю домой.

– Эм Да, прости. – Произнес Саша выпустив меня из своих рук. Невооруженным взглядом была видна неловкость между нами. Сгорая от стыда, крикнула ему "пока" и быстро побежала домой.

– Майя!– Обернувшись я увидела, как он стоит на том же месте и смотрит на меня.

– С тебя пицца!– Он широко улыбнулся. Мне на секунду показалось, что вокруг него все засветилось.

Вернувшись домой долгое время не могла прийти в себя. Сердце сильно стучало, казалось что оно вот-вот выпрыгнет из груди.

"Значит он помнит. На второй день переписки писала, как мы с подругой готовили пиццу. Он помнит" – от этих мыслей на душе становилось тепло.

Так и началась моя первая болезненная любовь, даже скорее помешательство. Он сделал из меня свою безмолвную собаку, которая слушалась только хозяина и послушно ждала его годами.

Он то притягивал меня, то отталкивал. Дома он бывал не долго, всего по 2-3 месяца в год. И каждый раз перед отъездом он втаптывал меня в грязь все сильнее.

Ладно, по порядку. Конечно, я не стану рассказывать всю нашу историю, которая длилась 5 лет, но основные моменты счастья и боли расскажу по ходу повествования моей истории.

Сейчас, глядя на его имя на экране, я ощутила почти физическое возвращение в то время – холод февральского вечера, запах его одеколона, смешанный с сигаретным дымом, те неловкие объятия на прощание. Тогда я не знала, что этот человек перевернет всю мою жизнь, станет моим персональным демоном не только по прозвищу, но и по сути.

Рука дрожала, когда я подводила курсор к сообщению. Во рту пересохло, а в висках стучала кровь с такой силой, что казалось, это слышно в полной тишине комнаты. Часть меня хотела немедленно удалить сообщение не читая, заблокировать его, сделать всё, чтобы снова исчезнуть с его радара. Но другая часть – та самая, иррациональная, саморазрушительная – жаждала узнать, что он написал, зачем искал контакт, почему решил вернуться в мою жизнь.

Сердце сжималось от предчувствия беды. Я знала – ничего хорошего не бывает, когда Демон появляется в моей жизни. И всё же… этот человек когда-то значил для меня всё. Был моим первым поцелуем, первой любовью, первым глубоким разочарованием.

С ощущением, что делаю непоправимую ошибку, я щелкнула по сообщению.

«Привет, я вернулся!» – эти слова на экране ноутбука обрушились на меня невидимым, ледяным потоком. Несмотря на все мои отчаянные попытки стереть его из памяти, выжечь из души, он снова здесь. Каждое такое сообщение, каждый его призрак из прошлого, словно электрический разряд, пронизывал меня насквозь. Я не могла прийти в себя, мое психоэмоциональное состояние и так неумолимо ухудшалось с каждым днем, превращаясь в зыбучий песок. И вот, его возвращение. Оно чувствовалось как последний рубеж: либо я вырвусь из этого кошмара, либо окончательно погружусь в самоуничтожение, утону в болоте собственного разума.

– Что же, дорогой Демон? И снова ты призываешь свою верную псину к ноге. – Мой внутренний голос звучал горько и едко, но в то же время бессильно. – Чего я такая безвольная? Послала бы уже давно, заблокировала, стерла все следы, но не могу. Сама мысль об этом сжимает сердце до размеров косточки.

Я глубоко, до боли в легких, вдохнула стылый воздух комнаты, словно пытаясь им вытолкнуть из себя всю эту тоску, и на выдохе, медленно, с трудом, написала одно-единственное, почти неразборчивое слово: «Привет».

Казалось, я забыла, как дышать. Легкие отказывались работать, а сердце бешено колотилось в груди, угрожая выпрыгнуть. Он ответил достаточно быстро, но для меня эти секунды превратились в вечность, растянулись, словно в замедленной съемке, в бесконечные часы мучительного ожидания. Мы обменивались фразами обо всем и одновременно ни о чем – пустыми словами, за которыми скрывался целый ураган невысказанных чувств и незаживших ран.

Закончив этот опустошающий диалог, я откинулась на диван, раскинув руки в стороны, словно распятая. Сердце все еще бешено стучало, казалось, я слышу его глухие удары в полной тишине. Чувства, которые на протяжении девяти долгих месяцев я с такой силой пыталась подавить, запрятать поглубже, вырвались наружу, нахлынув волной. Я упорно твердила себе, что он уедет, снова забудет, что нельзя обнадеживать себя, но все было впустую. Этот вихрь вновь безжалостно закрутил меня в водоворот боли и страдания по этому человеку, словно я вернулась на пять лет назад.

Я так глубоко погрузилась в иллюзии, созданные о нем, так безвозвратно ушла в себя, что совершенно забыла о реальном мире, о приезде брата с работы. «Беда, время 14:21», – пробормотала я себе под нос, резко кинувшись к телефону. – «Как всегда, в мыслях о Демоне время мимолетно». Мне нужно было успеть уйти из дома до его прихода. Быстро, почти панически, я начала собираться.

Накинув портфель на правое плечо, я бросила последний взгляд в зеркало. «Фу», – бросила я своему отражению, видя в нем лишь чучело, которое никому не нужно, и поспешила на автобусную остановку.

Я планировала следовать привычному маршруту – прокатиться пару кругов по городу на автобусе, чтобы скоротать время, и вернуться домой к шести вечера, когда брат уже будет занят своими делами с невестой. Но мои планы неожиданно изменились со звонком Карася.

– Привет, милая, – услышала я в трубке. Его голос звучал на удивление радостно, беззаботно, будто он жил в каком-то другом, солнечном мире.

– Привет, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, без единой трещинки, без намека на тот хаос, что творился внутри.

– Ты сегодня сваливаешь на пару часов?

– Да, брат до трех работает. Есть предложения?

– Ага, если ты ещё не уехала, то подъезжай на Пионерскую, прогуляться. Погода шикарная.

– Ок, я уже на остановке, через 5 минут буду, тут же рядом.

Я положила телефон и, как робот, забралась в подошедший автобус. Усевшись на привычное место у окна, я задалась вопросом: «Зачем он меня позвал?». Наши индивидуальные прогулки были большой редкостью, обычно мы собирались компанией. Впрочем, этот вопрос быстро улетучился, растворился в потоке других мыслей. «Ладно, приеду и узнаю», – решила я, стараясь не думать ни о чем серьезном.

Как и обещала, уже через пять минут я выходила из автобуса и заметила Карася. Он и вправду выглядел в приподнятом настроении, совершенно несоответствующем моему внутреннему состоянию. Его улыбка казалась мне чуждой, слишком яркой, слишком простой.

– Пошли, – Карась взял меня за руку, и его теплое прикосновение на мгновение пронзило меня, как чужеродное. Он потянул меня в сторону жилых домов.

– Ты хотел о чем-то поговорить? – спросила я, заранее чувствуя нарастающую тревогу. Не хотела я никаких разговоров, не хотела ни в чем признаваться.

– Да, о тебе, о твоей жизни, о том, что происходит, – ответил он, его голос был полон искреннего беспокойства.

– А что происходит? Я не понимаю, – я пыталась звучать отстраненно, максимально отстраниться от самой себя.

Парень внезапно остановился, так неожиданно, что я врезалась ему в спину, словно кукла.

– Майя, я же вижу, что с тобой что-то происходит, и меня это тревожит, – он и правда выглядел обеспокоенным, его глаза сверлили меня. Но я не собиралась ничего ему говорить. «Меньше знает, крепче спит», – эта фраза стала моим девизом. Правду о своем состоянии я прятала глубоко внутри, словно опасный секрет.

– Прошу тебя, не спрашивай ни о чем, давай просто погуляем, – сказав это, я со всей присущей мне грустью, с тяжестью, которая давила на плечи, посмотрела ему в глаза. Конечно, он не стал упрямиться и больше ни о чем не спрашивал. Его доброта была для меня одновременно и утешением, и бременем.

Мы просто гуляли, говоря ни о чем – о музыке, одежде и планах, избегая любых тем, которые могли бы затронуть мою внутреннюю боль. Так мы не заметили, как пришло время возвращаться домой.

Подойдя к остановке, Карась предложил остаться и подождать мой автобус, но я его выпроводила. «Ведь на улице холодно, далеко не май месяц», – подумала я, но на самом деле просто хотела остаться одна, чтобы снова погрузиться в свои мысли, в свой кошмар.

Только оставшись одна, я осознала, что на остановке нет никого, да и на улице сгустилась темнота. Зря я его отправила, – мелькнула запоздалая мысль. «Хотя, кому такое чучело нужно?» – едкий внутренний голос тут же парировал, возвращая меня к привычному ощущению собственной ничтожности.

Обычно автобусы ходят часто, а тут прошло уже пятнадцать минут, и ни одного. Честно говоря, я уже изрядно замерзла, холод пробирался под одежду, заставляя дрожать.

– Да ну его, не пропущу, – проворчала я себе под нос, пытаясь придать голосу уверенности, которой не чувствовала, и зашла за остановку перекурить.

К слову, остановка располагалась в довольно безлюдном месте, перед зданием, которое казалось заброшенным и нелюдимым, от которого веяло какой-то гнетущей энергией. И вот я, по привычке, встала лицом к остановке, спиной к этому зловещему зданию, и закурила. Сделав первую затяжку, меня пронзило необъяснимое чувство тревоги, ощущение, будто случится беда, что-то очень плохое вот-вот произойдет. Но я отогнала эти мысли. Последнее время это чувство уже стало моим вторым "я", постоянным спутником, настолько привычным, что я почти перестала обращать на него внимание. Если бы я только знала тогда, что в этот раз оно меня не обманывает…

Глава 9. Унижение ценой в жизнь.

Я выпустила струйку едкого дыма, наблюдая, как она медленно тает в стылом воздухе. В следующую секунду мой мир перевернулся. Сзади, из абсолютной пустоты, на мою шею обрушилась чья-то рука, перекидывая через нее что-то грубое, холодное. Удавка. Она моментально впилась в кожу, затягиваясь с такой силой, что мир сузился до одной точки, до мучительной боли в горле.

Я захрипела, отчаянно пытаясь вдохнуть воздух, но легкие отказывались подчиняться. Из глаз, помимо моей воли, хлынули горячие слезы, тут же леденея на щеках. «Господи, вот так я умру? Прямо здесь? В этой темноте?» – кричала я безмолвно внутри себя, моля о помощи. «Кто-нибудь! Помогите!» Но изо рта вырывался лишь сиплый, нечеловеческий хрип, заглушаемый удушающим давлением. Я не знаю, сколько это длилось – вечность, растянутая до предела, каждая секунда которой была наполнена чистым, животным ужасом.

В какой-то момент ужасающая хватка чуть ослабла. Крошечный, обманчивый глоток воздуха, который я жадно, судорожно втянула. Собрав последние, крошечные крохи силы, я попыталась обернуться, чтобы увидеть своего мучителя, но тут же почувствовала под подбородком леденящий холод металла. Секунда – и острая грань пронзила кожу под ухом. Жгучая боль вспыхнула, как молния. «Нож…» – это оглушительное осознание разорвало меня изнутри. Мой мир оборвался, рухнул в бездонную пропасть.

– Хочешь жить, снимай штаны, – прохрипел низкий, отвратительный голос прямо над ухом, и его слова заморозили мою кровь, превратив ее в лед.

Мозг отключился, словно предохранитель выбило. Тело, парализованное ледяным ужасом, отказалось подчиняться. Я всегда, всегда думала, что в подобной ситуации смогу постоять за себя, развернусь, дам отпор. Но реальность оказалась чудовищно иной. Я боялась даже дышать, каждый вдох казался кощунством, провокацией. Панический страх сковал меня, превратив в безвольную куклу, пока мои собственные, ватные руки, словно по чужой воле, расстегивали пуговицу на джинсах. Пальцы едва слушались, дрожали, но я продолжала, парализованная ужасом. Джинсы сползли по коленям, открывая меня этому чудовищу.

Не теряя ни мгновения, это животное убрало нож, больно схватило меня одной рукой за волосы, дергая голову назад, а другой сильнее затянуло удавку. Мир вновь потемнел от удушья, пока его мерзкий мужской орган вторгался в меня, ломая все, что оставалось внутри.

Боль. Пронизывающая, разрывающая до крика, который застрял где-то глубоко в горле. Унижение. Всепоглощающее, тошнотворное, стирающее всякое человеческое достоинство. Отвращение. Бесконечное, липкое, проникающее в каждую клетку моего тела.

Я чувствовала запах. Ужасающий, несмываемый букет: дешёвые сигареты без фильтра, переваренный кофе и едкое дизельное топливо. Меня тошнило от него, от этого аромата разложения и жестокости, который, я знала, теперь въелся в мою память навсегда. Так пах человек, который безжалостно ломал мою жизнь. Он делал это жестко, грубо, бездушно, постоянно затягивая удавку на моей шее все сильнее, словно проверяя на прочность. Когда в глазах начало темнеть, а сознание уплывать, я уже потеряла связь с реальностью. И тут он немного ослабил хватку, навалившись на меня всем своим громадным весом – ощущение, что на меня легло килограммов сто мерзкой плоти. В этот леденящий момент я поняла: он закончил.

Я затаила дыхание, ожидая смерти, приняв ее как неизбежное освобождение. Думала, что сейчас он пырнет меня ножом или задушит окончательно, но я была не права.

Все произошло мгновенно, безжалостно. Этот человек, одним движением, ударил меня головой об остановку. В глазах мгновенно потемнело, и я безвольно осела на колени, проваливаясь в черную бездну. Не знаю, сколько времени я просидела в таком оцепенении, но когда мое мутное сознание прояснилось, его уже не было рядом. Только холод и пустота.

Мне, казалось, что это конец. Моя жизнь закончилась, рассыпалась на миллионы осколков. Я искренне не понимала, как мне жить дальше, что делать с этим осколком себя. Встав с коленей, я механически надела джинсы, отряхнула их. Не было ни слез, ни истерики. Я была опустошена, словно жизнь покинула мое тело, оставив лишь мертвую оболочку, и только этот тошнотворный запах свербил в носу, несмываемым клеймом.

Простояв еще некоторое время на остановке, я бездумно выкурила не одну сигарету, прежде чем наконец-то подъехал автобус. Этот сраный автобус.

«Почему? Почему именно сегодня? Почему именно в это время он приехал так поздно?» – мысленно я пытала себя этими вопросами на протяжении всей мучительной дороги домой. В автобусе все на меня пялились, но, наверное, впервые в жизни меня это не волновало. Я была прозрачной, невидимой, отрезанной от всего мира.

Честно говоря, я очень плохо помню, как дошла до дома. Шаги были автоматическими, сознание затуманено. Но когда я зашла в квартиру, брат выбежал из комнаты, готовый, как всегда, накричать на меня, но замер, замолчал, увидев что-то в моих глазах, или, возможно, на мне.

– Что? – Я подняла на него пустые глаза, полные непонимания, глаза, в которых не было и намека на жизнь, лишь мертвая пустыня. Брат дрожащей рукой потянулся ко мне и очень осторожно коснулся борозды на моей шее. На его лице читался чистый ужас. Он был обеспокоен до глубины души и напуган так, как я никогда его не видела.

– Что это, мелкая? Кто это сделал? Что случилось? – Сначала он говорил тихо, его голос дрожал, но с каждым словом тон повышался, и закончил он уже на крике, почти истерическом.

На вопли брата из комнаты выбежала обеспокоенная Желика и сразу бросилась ко мне. – Господи, ты в порядке?! – Я читала на ее лице неподдельный ужас, ее глаза были широко раскрыты. Желика нервно крутила мою голову в разные стороны, словно пытаясь стереть этот ужасный след, это невидимое клеймо, но у нее ничего не получалось.

Некоторое время я просто молча, отстраненно наблюдала за ними, как бы со стороны, словно потусторонний наблюдатель. Наверное, это впервые за год совместной жизни я получила от них столько внимания. Горькая ирония этой заботы пронзила меня.

– Я в норме. Напали какие-то отморозки, но там мимо проходили парни, они заметили и прогнали их, – выпалила я на одном дыхании, сжавшись внутри. Мне было страшно, невыносимо страшно, не хотела, чтобы они узнали правду, чтобы их отвращение добавилось к моему собственному.

Брат задал еще пару вопросов, как мне показалось, для приличия, сделал вид, что зол и обеспокоен, но на самом деле я заметила, что он был удовлетворен моим ответом. Он не очень-то и хотел разбираться в деталях, копаться в этом ужасе, поэтому меня спокойно отпустили спать. Я чувствовала себя брошенной в своей беде, непонятой.

Только зайдя в комнату и оставшись одна, в спасительной тишине, я поняла, что произошло. Все эмоции, что должны были накрыть меня там, на остановке, нахлынули в одночасье, обрушившись мощным водопадом. Боль, нестерпимая и физическая, и душевная. Леденящий страх, который пронзал до костей. Всепоглощающее унижение, сжигающее меня изнутри.

Не снимая одежды, я инстинктивно залезла под одеяло, схватив старого плюшевого медведя, и уселась в свой любимый, безопасный угол. Слезы начали падать, сначала одинокие, горячие капли, но уже через пятнадцать минут я не могла их контролировать. Из моих глаз хлынул настоящий ниагарский водопад, беззвучные рыдания, сотрясающие все мое тело. Я не знаю, сколько времени я плакала, оплакивая себя, свою сломанную жизнь, но неожиданно на меня напала усталость вселенского масштаба, абсолютное изнеможение. Морфей, словно милостивый спаситель, забрал меня в свое царство, в спасительное небытие сна, хоть и временное.

Глава 10. Отзвуки вчерашнего кошмара.

Утро взорвалось громогласным, истошным "Мяяяу!" на всю квартиру. Я вздрогнула, едва не вскрикнув, и судорожно вцепилась в смятые простыни. Судя по всему, к нашему коту пришла весна, и бедной кошке доставалось по первое число, а мне – симфония кошачьих страданий, вторящая моим собственным. Внизу живота все ныло и горело, фантомным огнём напоминая о событиях прошлого вечера, безжалостно вбивая в сознание, что это не был страшный сон. Боль в ноге пульсировала сильнее прежнего, отдаваясь в висках тупой агонией, – скорее всего, вчерашняя прогулка с Карасем аукнулась с удвоенной силой.

"Ээээх…", – выдохнула я, скорее стон, чем вздох, горький и разочарованный. Понимание нахлынуло душной волной: я все ещё жива. Все, что я чувствую, реальность. Неумолимая, безжалостная. Реальность того, что меня лишил девственности неизвестный мужчина, реальность мучительных галлюцинаций, реальность того, что я не нужна своей семье. Я одна. Грязная. Униженная. Уничтоженная. Одинокая слеза, горячая, как расплавленный свинец, медленно скатилась по щеке, оставляя мокрый след на подушке.

Еще долгое время я лежала на спине, безвольная, не в силах даже пошевелиться. Мне хотелось стать камнем, статуей, ничего не чувствовать, ничего не желать. Мне хотелось, чтобы это измученное сердце перестало биться в такт пульсирующей боли, чтобы все закончилось. Все. Силы кончились. Я устала. Больше нет сил бороться, нет желания открывать глаза и узнавать, в какой новый кошмар меня погрузит сегодняшний день. Я сдалась, утонув в глубоком и безмолвном отчаянии.

Внезапно пронзительный звук уведомления от пришедшего сообщения выдернул меня из этого мрачного оцепенения. Но даже тогда я некоторое время боролась сама с собой. Один голос внутри шептал: "Нет смысла читать, нет смысла цепляться", – а тут же второй кричал: "Ты не слабачка! Ты обязана жить! Тебя не сломать!" Это было так абсурдно, потому что я не верила сама себе, как бы ни старалась, как бы ни пыталась убедить себя. Но, вопреки всему, вопреки самой себе, мне таки удалось заставить себя протянуть руку к телефону и прочитать сообщение.

И о Господи… Оно было от Демона. Простое, лаконичное, но такое, что перевернуло все вверх дном: "Напиши свой номер", – гласило оно.

Не задумываясь, в порыве отчаянной надежды, вцепившись в этот единственный спасительный круг, я написала свой номер. Я была готова поверить ему. Я отдам ему всю себя, все, что он захочет, лишь бы сейчас услышать его голос, лишь бы хоть на мгновение забыть…