Читать онлайн Последний герой. Том 4

Глава 1

Подполковник Зуев снова подъехал к месту встречи. Берег реки возле заиленного пляжа встретил прохладным, сырым воздухом, тяжёлым туманом и гнетущим одиночеством раннего утра. Он остановил свою машину, погасил фары, но глушить мотор не спешил. Чувствовал, как сердце заходится в приступе тревоги. Зуев всегда избегал опасных встреч, а уж такие, после случившегося, и вовсе его пугали до коликов, но теперь у него не оставалось выбора.

Сглотнув комок в горле, он заставил себя успокоиться, вытер влажный от холодного пота лоб и вышел из машины.

В тумане стоял серый, ничем не приметный «Солярис». Машина будто была специально подобрана, чтобы никто её и не заметил, даже если мимо случайно проедет. Водитель, угрюмый крепыш в кожаной куртке, при виде прибывшего быстро вышел из автомобиля, только мельком глянув на Зуева. Захлопнул дверь, прошёл в сторону кустов – вальяжно, будто намереваясь перекурить в сторонке.

Зуев осторожно подошёл к машине, заглянул в окно, сердце вновь забилось часто и тревожно, потому что на заднем сиденье, неподвижно и строго, как обычно, сидел Герман Сильвестрович Вальков. Подполковник тяжело вздохнул и неуверенно открыл дверь, садясь на сиденье рядом с криминальным авторитетом.

Валет даже не обернулся, смотрел прямо перед собой, чуть сжав губы в тонкую линию.

– Ну что? – раздражённо бросил он, даже не поздоровавшись. – Опять обосрались?

Зуев заёрзал на сиденье, избегая взгляда босса, прокашлялся, словно пытаясь выдавить из себя хоть какое-то подобие голоса:

– Герман Сильвестрович, этот Яровой… он словно заговорённый. У меня на глазах… убил вашего человека.

Валет скривился, словно съел кислый лимон целиком:

– Володя, это не мой человек. Он – всего лишь исполнитель, делал моё задание. Ты это не путай. И хреново делал, судя по всему. Сука, надо самому всё решать! А ты куда смотрел, почему его не пристрелил на месте?

Зуев опустил глаза, нервно ковыряя край сиденья:

– Я не мог. Я был без оружия…

– Понятно, с тылового червя спрос никакой, – процедил Валет с презрением. – Ладно, давай уже, говори, зачем вытащил меня сюда?

Подполковник сглотнул и с опаской поднял глаза на собеседника:

– Он забрал мои деньги… ну то есть, ваши деньги… те самые, что вы мне…

– Да понял я, о каких деньгах ты говоришь, не тяни резину! – резко перебил Валет. – Что ещё?

Кадровик дёрнулся, словно думал, что портфель, битком набитый купюрами, окажется главной темой сложного разговора, но повернулось всё не так. Потом Зуев промокнул потное лицо платком и продолжил тихо и виновато:

– Он… он забрал деньги и снял на меня компромат, и я не знаю, сколько ещё смогу продержаться. Меня вот-вот возьмут, я чувствую.

Вальков фыркнул, криво усмехнулся, махнув рукой, как от назойливой мухи:

– Да похеру мне на тебя и твои сопли. По делу говори. Ты же не просто так захотел меня увидеть, правильно?

– Да, у меня есть мысль, как его устранить, – осторожно начал кадровик. – Только нужно будет забрать его телефон. Но он… я сказал ему, что делал вам паспорта. Через паспортно-визовую службу. Что… передам лично вам.

Вальков внимательно посмотрел на Зуева, впервые проявив хоть какой-то интерес:

– Хитро-о придумано… Ладно, так, а что, эти паспорта действительно есть?

Зуев сглотнул и закивал:

– Это вообще не вопрос, Герман Сильвестрович. Нужно только ваше фото, и паспорта будут готовы очень быстро.

– Ладно, – задумчиво протянул Валет, почесал подбородок, не сводя тяжёлого взгляда с кадровика. – И что ты предлагаешь?

Но тут Зуев замялся и осторожно спросил, набравшись храбрости:

– Герман Сильвестрович, а скажите… зачем был второй шприц у вашего человека?

Вальков сощурился, посмотрел на подполковника с откровенной злостью и раздражением:

– А тебе какая разница?

– Вы хотели меня – убрать? – почти шёпотом проговорил Зуев, и голос его дрогнул.

Валет поморщился, брезгливо отмахнулся от слов кадровика, будто тот произнёс какую-то несусветную глупость:

– Ты дебил, что ли? Запасной шприц был, для надёжности. Он планировал убить его ядом, а не выстрелом. Ну а это дело такое. Один мог расплескаться, второй бы остался. Перестань уже ссать, Володя. Я тебе дал деньги, и ещё дам, если всё пройдёт гладко.

Он внимательно посмотрел по сторонам, затем вздохнул и пристально глянул Зуеву прямо в глаза:

– В общем, так, слушай сюда внимательно. Только не облажайся на этот раз, понял? Иначе следующим будешь ты.

Зуев закивал быстро и нервно, пытаясь уверить Валета в своей верности:

– Герман Сильвестрович, вы же знаете, я всегда за вас… всегда.

Валет глубоко вдохнул, снова оглянулся и, наконец, заговорил, тщательно подбирая слова и делая акценты.

После того, как Валет закончил, Зуев закивал:

– Я всё сделаю, как вы скажете, Герман Сильвестрович.

– Смотри, Володя, – повторил Валет, тяжело и грозно глядя прямо в глаза подполковнику, – не облажайся, говорю тебе. Больше шансов у тебя не будет.

***

Я вежливо и вкрадчиво постучал в дверь кабинета временно исполняющего обязанности начальника отдела. Постучал так, словно хотел соблюсти все писаные и неписаные правила субординации, но при этом, не дожидаясь ответа, резко распахнул дверь и шагнул внутрь, не особо беспокоясь о том, что обо мне подумают.

Внутри царила привычная казённая обстановка. Только за широким столом Мордюкова, который всегда казался слишком вычурным и громоздким даже для самого полковника, сейчас восседал Владимир Ильич Зуев. Над ним, чуть наклонившись и опираясь ладонями о край столешницы, склонился начальник следствия. Они что-то напряжённо обсуждали, явно рабочие моменты, сверялись по бумагам и перебрасывались короткими репликами.

Ха! Важные дела решают. Но моё дело было куда важнее, и ждать я не собирался.

Зуев резко вскинул голову, обернувшись на звук открывшейся двери, и на лице его сначала отразилось недоумение и раздражение, а затем – узнавание и нечто похожее на страх. Лицо у него буквально перекосило. Он, жук такой, явно не ожидал, что я явлюсь вот так, без приглашения, без предупреждения и даже без стука.

Я, не давая ему опомниться, быстро прошёл через кабинет и демонстративно уселся на кожаный диванчик, который у Мордюкова был предназначен только для дорогих и важных гостей, а уж никак не для наглых лейтенантов вроде меня. Я развалился на диване, бесцеремонно откинувшись на мягкую спинку, и глянул прямо в лицо Зуеву. Начальник следствия ошарашенно переводил взгляд то на меня, то на подполковника, ожидая реакции на такое вопиющее нарушение субординации. Как так – наглый лейтенант просто запёрся к начальнику и ещё без разрешения плюхнулся на диван?

Но что он мог поделать? Нет, я вовсе не собирался показывать ему, кто тут главный, я просто уже не хотел, мне впадлу было изображать покорность перед таким ничтожеством и тварью в погонах, как Зуев. Даже в присутствии его подчинённых. Не дождётся он от меня ни почтения, ни субординации.

Зуев быстро пришёл в себя, вспомнил, что должен соблюдать лицо начальника, и, едва справившись с первым замешательством, торопливо проговорил:

– Да, конечно, Максим Сергеевич, заходите, присаживайтесь…

Правда, сказал он это уже постфактум, когда я давно уже сидел, развалившись на диване и глядя на него насмешливо и вызывающе. Но нужно было хоть как-то сгладить неловкость ситуации и оправдать мою наглость перед подчинённым.

Затем подполковник резко повернулся к начальнику следствия и торопливо произнёс:

– Да, так, кхм, мы с вами всё обсудили. Давайте потом, сейчас вы свободны, не задерживаю вас.

Начальник следствия попытался робко возразить, пробурчал что-то о том, что они ещё не успели обсудить выполнение плана по светлым делам, направленных в суд за текущий квартал, но Зуев прервал его решительно и с неприкрытым раздражением:

– Это всё – потом, я сказал. Потом. Сейчас у меня важные дела.

Начальник следствия нехотя вздохнул, подобрал бумаги и, окинув меня последним недоумённым взглядом, вышел из кабинета. Подполковник тут же подскочил со своего кресла, нелепо и суетливо метнулся к двери и с каким-то болезненным усилием повернул ключ в замке, отсекая нас от возможных свидетелей и посторонних ушей.

Я насмешливо наблюдал за этой сценой, с трудом сдерживая едкую улыбку, затем холодно и спокойно произнёс, смотря прямо ему в глаза:

– Ну что, Володя, как там наши дела с общим другом? Есть новости?

Зуев помрачнел ещё больше. Он нервно сел обратно в кресло, облокотился на столешницу, тяжело вздохнув и пытаясь придать себе хоть немного достоинства, но получалось наигранно и нелепо.

– Есть кое-что, Максим Сергеевич, – пробормотал он сдавленным голосом. – Но там не всё так просто…

– А кто сказал, что должно быть просто? – холодно перебил его я. – Давай-ка, выкладывай. И не тяни кота за хвост, знаешь, я терпеть не могу ждать.

Кадровик прокашлялся и начал говорить очень тихо, с трудом выдавливая из себя слова:

– Он, наконец, вышел на меня… да, сам позвонил, – голос его дрогнул.

– Вот как? – удовлетворённо протянул я, потирая ладони. – Давно пора. Ну и что же он сказал?

– Я… я всё сделал, как договаривались, – продолжал мямлить кадровик, судорожно теребя пуговицу на рукаве форменной рубашки. – Я забрал паспорта, как и планировали….

– Дальше говори, – нетерпеливо поторопил я его, недовольно поморщившись. – Так и будешь мямлить весь день?

– Тут есть небольшая загвоздка, – он опустил глаза, глядя себе под ноги. – Вальков ведь очень хитёр и осторожен, он опасный человек. Если он почувствует, что мы что-то против него замышляем, он убьёт и тебя, и меня…

– Это понятно, ясен пень. Ближе к делу, Володя.

– Он… он отказался встречаться лично со мной, – неуверенно продолжил Зуев. – Сказал, чтобы я привёз паспорта в условленное место.

– Какое ещё место? – настороженно перебил я, нахмурившись.

– Заброшенный завод, за городом, там руины уже много лет стоят, с девяностых ещё, – голос его стал едва слышен.

– Завод? – переспросил я резко, сердце моё забилось чаще. – Почему именно туда?

И сам ощутил неприятное чувство. Я слишком хорошо помнил это место – то самое, где Валет уже однажды лишил меня жизни. А теперь снова меня туда тянет.

– Я не знаю, – проговорил кадровик, растерянно разводя руками. – Он сказал оставить паспорта в главном цеху под завалом – якобы в месте, где обрушился потолок, есть ниша. Там ящик под кусками шифера. Что-то вроде тайника…

– Когда? – сухо спросил я.

– Завтра утром… – Зуев опустил голову, не поднимая глаз.

– Завтра утром, и ты только сейчас мне об этом говоришь? – резко повысил голос я.

– Нет-нет, он позвонил буквально минут пятнадцать назад, я ещё не успел, ко мне начальник СО зашёл, я…

– Ладно, – оборвал его я. – Значит так, закладываем паспорта. Кто-то за ними обязательно придёт, верно?

– Ну, да, наверное… – неуверенно пробормотал он.

– Отлично, – задумчиво сказал я. – Тогда выставим засаду. Выдвинемся сегодня вечером, всё обложим, спецназ подтянем…

Зуев резко замотал головой, едва не вскочив с кресла:

– Нет-нет, Максим Сергеевич! – он вдруг снова назвал меня по имени-отчеству. Неожиданно, конечно. Однако я не стал возражать. – Так нельзя! У Валькова везде уши, и в МВД, и в Росгвардии… Если он почувствует подвох, он просто нас убьёт…

– Так… Ладно, я понял тебя, Володя, – я помолчал секунду и пристально посмотрел на него. – Тогда я пойду один.

На лице кадровика на секунду мелькнуло облегчение, и я сразу же добавил:

– Хотя нет, постой… Ты пойдёшь со мной.

– Я? – испуганно пробормотал он. – Нет, я не могу…

– Ещё как можешь, – жёстко перебил я его. – Это не обсуждается. Идём сегодня вечером, закладываем паспорта в этот тайник и ждём. Возьми бутылку воды, неизвестно ещё, сколько придётся просидеть.

– Я не… не могу. Мне сегодня вечером нужно быть в отделе… Я сегодня на связи с главком, – заблеял Зуев.

Твою дивизию, ну что за человек. А ещё ввязался в дело, меня устранять!

– Ты начальник или кто? – хмыкнул я. – Скажешь, заболел. Или я тебя сам пошлю… в места не столь отдалённые. – Я постучал пальцем по смартфону. – Видео-то у меня. Ты это помни.

Зуев помрачнел:

– Максим Сергеевич, я всё понимаю. У меня только одна просьба…

– Какая ещё просьба? – настороженно спросил я.

– Если Вальков действительно придёт… можно сделать так, чтобы он никогда больше ничего не смог рассказать? Ни против меня, ни против вас…

– За свою шкуру бьёшься, гнида, – брезгливо усмехнулся я.

– Если мы возьмём его живым, он всех сдаст… – дрогнувшим голосом пробормотал Зуев. – И меня за собой потянет.

– Не беспокойся, Вова. Если Валет придёт, то обратно он уже не уйдёт. По-другому он и не дастся.

Кадровик не сказал больше ни слова, только поёжился – наверное, это струйка холодного пота скатилась ему за воротник форменной рубашки и по спине.

***

Вечером того же дня мы с Зуевым на его машине выехали за город. Знакомая дорога вела к тому самому месту, где когда-то я погиб. Сначала пошли кусты и заросли, затем потянулись длинные ряды столбов у лесополосы, и вот наконец вдали показался остов старого завода. Мы свернули на грунтовку, старую и разбитую, с остатками бетонного покрытия, сквозь трещины которого пробивалась хилая, но упорная травка.

Подкатили к территории завода. Солнце уже клонилось к горизонту, но ещё было относительно светло. Все вокруг – облупленные стены, перекошенные заборы, ржавая арматура – казалось залитым кровавым оттенком заката.

Хотя я уже бывал здесь в новой жизни, всё равно чувствовал странный, неземной холод. Будто эта точка для меня навсегда отмечена как судьбоносная – или роковая.

Я был одет в ярко-синий спортивный костюм, на голове синяя же бейсболка. Не вполне подходящая одежда для засады, но я специально выбрал такую. Зуев же оделся, как обычно, неприметно и серо. Тёмные брюки, тёмная рубашка. Будто вырядился в ресторан, а не на дело. Словно и не собирался сидеть в засаде всю ночь. Я презрительно оглядел его прикид, хмыкнул, но ничего не сказал. Его дело.

– Сейчас сюда сверни, давай назад. Вон туда, – приказал я. – Машину надо спрятать, следы оставлять не будем. На всякий случай.

– Куда? Прямо сюда? – растерялся Зуев. – Тут же дороги нет. Заросли, кусты одни.

– Дави на газ, я сказал. Туда заезжай, в подлесок, – настаивал я.

– Да – но моя машина…

– Пофигу на машину, – я локтем пихнул его под ребро, и он со вздохом стал заезжать в заросли.

Ветки скрипели по бокам, царапали краску, каждый звук отзывался болью в лице кадровика. Вот же мелочный человек: вопрос жизни и смерти решается, а он за тачку беспокоится. Жадный.

Мы спрятали машину в густых зарослях и вышли.

Я захватил с собой рюкзак, потряс им, внутри глухо брякнули консервные банки среди которых были спрятаны запасные пистолеты.

– Это тушеночка, – сообщил я. – Чтобы не скучно было. Прогнозирую, что мы тут будем сидеть всю ночь.

Кадровик неопределённо кивнул, сдавленно хмыкнул. Движения его были нервные и суетливые.

– А ты пистолет-то взял? – спросил я специально громче, чтобы слегка его подколоть.

– Нет, конечно… Я не хочу в это ввязываться, мы же просто положим паспорта в схрон и будем ждать. Я… Я не могу стрелять в человека, – оправдывался он, не смотря мне в глаза.

– Молодец, Володя. Мне же спокойней будет, – я похлопал его по одежде, проверяя, нет ли скрытого оружия. Признаться, не доверял я кадровику ни на грамм. – Смотри у меня. Если что, пуля догонит.

Мы прошли по территории завода, держась ближе к стенам полуразрушенных цехов. Тишина… Ни птиц не слышно, ни кузнечиков. Все мертво.

В конце концов, вошли в небольшой дворик. Отсюда хорошо был виден главный цех. Оконные проёмы смотрели на нас пустыми глазницами, в сумерках казавшимися чёрными и страшными. Хотя нет, не совсем черными – закат пробивался через них и разливался внутри цеха багровыми пятнами.

Ну здравствуй… мысленно я горько усмехнулся заводу. Это место, где умер.

Главный цех из-за огромных окон казался относительно открытым. На месте Валета я бы выбрал другое место для схрона – более скрытое и незаметное.

Зуев сделал шаг по направлению к главному цеху, но я тут же остановил его жестом:

– Стоп. Мы не пойдем туда напрямую.

– Почему? – он удивлённо уставился на меня.

– Потому, – жестко ответил я, – пойдём чёрными ходами. Этот завод я знаю хорошо. Зайдем с другого входа.

– С какого?

– Сейчас увидишь…

Я взял его за шкирку и подтолкнул в сторону одного из разломов в здании, туда, где когда-то обрушилась лестница. Место опасное, можно ноги переломать, но пока ещё было не совсем темно, и можно не светить фонариками, не палиться.

– Сюда иди, за мной, – приказал я.

Зуев нехотя поплёлся следом. Было видно, что ему страшно и не по себе, но выбора у него не оставалось. Мы углубились внутрь, оказались в коридоре завода. Обшарпанные стены, сыплющаяся крошка бетона, битые кирпичи под ногами. Пахло сыростью и плесенью. Где-то рядом шуршали крысы.

Мы прошли ещё немного и остановились в тёмном, казавшемся полностью чёрным закутке. Я резко встал и поднял руку:

– Замри.

– Что случилось? – испуганно спросил кадровик, сжимаясь от страха.

– А сейчас, Володя, ты сделаешь то, что я тебе прикажу. Без лишних вопросов. Ты меня понял?

– Что? – пролепетал он, жалобно моргая глазами.

Я медленно и демонстративно достал пистолет. В полутьме его ствол блеснул матово и холодно.

Глава 2

Валет расположился на третьем этаже полуразрушенного административного корпуса, где когда-то, много лет назад, сидели всякие начальники, инженеры и бухгалтеры завода, а теперь гнездились разве что голуби и пауки. Он занял позицию в одном из оконных проёмов, из которого открывался идеальный обзор на территорию завода и на прилегающую к нему дорогу и местность. Рядом с собой он положил компактную снайперскую винтовку с оптическим прицелом, тщательно ухоженную и подготовленную. В руках сжимал бинокль и пристально всматривался вдаль.

Солнце уже садилось. На фоне закатного неба очертания заброшенных цехов казались мрачными и зловещими. Всё кругом было в красных отсветах, словно кто-то размазал по старому бетону свежую кровь.

Герман Сильвестрович ждал, чувствуя, как медленно накатывает напряжение, от которого у него чуть подрагивало веко.

– Старею, мать твою, – прошептал он и зло плюнул. – Столько стрелок пережил в свое время, а тут щенка выцепить не могу…

Внезапно вдалеке появилась чёрная машина, и сердце Валета забилось чаще. Машина подъехала к территории завода, остановилась на мгновение, затем сдала назад и свернула в кусты, исчезнув из вида. Валет приподнялся, приник к биноклю и вгляделся в то место, где она скрылась.

Прошло несколько минут, и из кустов появились двое. Один в синем спортивном костюме и синей бейсболке – в одежде, которая ярко выделялась. Он сразу узнал его в бинокль: это Яровой, его заклятый враг.

Валет непроизвольно крепче сжал бинокль, желваки на скулах заиграли от злости. Второй, одетый в серые брюки и серую рубашку, семенил сзади, неуверенно и нервно оглядываясь. Несомненно, кадровик Зуев.

Валет присмотрелся – точно, это он. Расстояние до обоих было вполне рабочее, примерно метров триста, но Валет отлично знал свои силы и понимал, что стрелок из него хоть и неплохой, но далеко не ас. Конечно, он частенько выбирался на полигон пострелять по мишеням, старательно оттачивая свои навыки. Будто всегда чувствовал, что когда-то эти умения очень ему пригодятся – готовился к этому дню. Но всё же такой дистанции он опасался. Валет не любил рисковать без нужды, поэтому сейчас предпочитал выждать момент.

– Ну что, гад, – тихо пробормотал он, улыбаясь удовлетворённо и зло, – подходи ближе. Давай-давай…

Но те двое почему-то не направились к главному цеху по открытой территории, как ожидал Валет. Где он бы без труда снял Ярового. Вместо этого они нырнули в какую-то расщелину между полуразрушенными строениями. Улыбка Валета померкла, на его лицо набежала тень раздражения и нетерпения.

– Чёрт, да куда они? – выругался он сквозь зубы.

Он снова поднял бинокль, напряжённо вглядываясь в оконные проёмы главного цеха, которые просматривались отлично даже сейчас, в лучах заходящего солнца.

Минуты текли мучительно медленно. Валет отшвырнул бинокль, раздражённо хмыкнул и приник уже к оптическому прицелу винтовки. Он слегка прищурился, поправляя приклад, устраивая его поудобнее на плече.

– Ну же, ну же… – едва слышно проговорил он, внимательно следя за окнами главного цеха. – Появись уже, сволочь…

И в этот момент в одном из окон мелькнула синяя фигура. Яровой сделал шаг, другой, ненадолго скрылся за какой-то перегородкой и вновь появился – в следующем оконном проёме. Он остановился и полуобернулся назад, будто проверяя, идёт ли следом кадровик.

Валет замер, задержав дыхание. Прицел плавно остановился на голове фигуры в синем спортивном костюме и бейсболке. Он медленно начал нажимать на спуск, не позволяя себе дрогнуть или поторопиться, и почти гипнотически говорил себе мысленно: «Только не дёрни, плавно, плавно…».

Выстрел прогремел оглушительно, заставив сердце замереть на мгновение. Фигура в синем резко дернулась, бейсболка слетела с головы, и тело беспомощно осело вниз, исчезнув из прицела. Валет не удержался и вскрикнул от радости:

– Есть! Так тебе, сука! Сдохни, падла! Попал!

Он ликовал и больше уже не прятался. Скрывать свою огневую позицию теперь было ни к чему, и он вскинул кулаки, чувствуя, как наполняется адреналином и жестоким восторгом победы. Но, быстро взяв себя в руки, он схватил рацию и с силой нажал кнопку вызова:

– Боря, проверь там. Я снял гада, сходи подтверди. И второго убери. Кадровика.

Рация отозвалась мгновенно голосом верного водителя Бориса:

– Сделаем, Герман Сильвестрович.

– Аккуратнее, там подполковник, размазня эта, может быть вооружённым, пальнёт ещё ненароком. Пристрели его тоже, не рискуй.

– Понял, работаю.

Валет снова подхватил бинокль, пытаясь разглядеть, что происходит в окнах цеха. Но там уже было пусто. Один лежал мёртвым, второй, видимо, пригнулся, спрятался за каким-то завалом или перегородкой. Ничего не было видно. Валет отбросил бинокль и снова приник к прицелу винтовки, напряжённо всматриваясь в окна, но видимость была уже хуже. Темнело.

«Ничего, – мрачно подумал он, стараясь успокоиться. – Боря разберётся. Своё дело он знает отлично. Я сделал самое главное. Чертов Яровой сдох! Амба!”

Но где-то в глубине души странное, вязкое беспокойство шевельнулось и не отпускало его. Казалось, что всё прошло слишком легко, слишком гладко. Но Валет отогнал эти мысли.

Главное, что его враг лежал там, среди бетонных обломков, и больше не доставит ему хлопот. Никогда.

***

Борис был слишком крупным, чтобы двигаться бесшумно по заваленным мусором коридорам заброшенного завода. Он старался, как мог, но даже при самом большом желании это получалось у него скверно. Сопел Борис тяжело и громко, старательно переставлял свои массивные ноги, отчего его крупная фигура, утянутая в камуфляж и с автоматом наготове, выглядела нелепо и неуклюже, напоминая медведя-шатуна, случайно забредшего в городской лабиринт.

Вот он, наконец, оказался перед главным цехом. Огляделся и шагнул дальше. Посередине огромного помещения, в луже собственной крови, лежал человек в синем спортивном костюме – ничком, неподвижно. Голова прострелена насквозь, волосы слиплись от растекшийся крови, лицо невозможно было разглядеть. Явно труп, мертвее не бывает.

Второго рядом не было. Борис напрягся, чувствуя, как тревога кольнула где-то внутри. Он достал рацию и тихо вдавил кнопку.

– Герман Сильвестрович, – хрипловато прошептал он, стараясь не повышать голоса, – подтверждаю, цель устранена. Второго не наблюдаю.

Рация зашипела, и голос Валета, довольный и резкий, прозвучал в ответ:

– За*бись, Боря! Ты даже не представляешь, какая это ох*енная новость! Ищи второго! Аккуратней там.

– Понял, – кивнул Борис, стараясь скрыть нарастающее волнение.

– Я тебя прикрою, – добавил Валет.

Борис медленно двинулся дальше, всматриваясь в полумрак завода.

Вдруг резкий голос заставил его вздрогнуть и замереть:

– Брось ствол, сука, быстро!

Он обернулся.

Перед ним стоял незнакомый парень лет тридцати в туристическом костюме-горке, высокий и широкоплечий, с пистолетом, направленным прямо ему в грудь. Борис недоумённо вскинул голову, его брови поползли вверх от удивления и досады одновременно.

– Ты ещё, мать твою, кто такой? – пробурчал он хрипло, не сразу осознав реальную опасность момента.

– Ствол бросил! Полиция! – громко и отчётливо произнёс Шульгин, держа его на мушке.

Но Борис уже решился на крайний шаг, надеясь на опыт и реакцию, вскинул автомат и попытался нажать на спуск. Однако в решающий момент Шульгин выстрелил первым.

Бах! Бах!

Два попадания сотрясли тело Бориса, мощный удар пуль в грудь отбросил его на шаг назад. Но он всё равно успел нажать на спуск, посылая длинную очередь, которая вспорола тишину цеха короткой, нервной очередью.

Борис не упал.

«Бронежилет!» – мелькнуло в голове Шульгина. Он уже инстинктивно продолжал стрелять, почти не делая пауз между выстрелами. В какой-то момент одна из автоматных пуль чиркнула оперативника по бедру, но он почувствовал лишь лёгкий толчок, никакой боли, словно это коснулось не его тела. Но вскоре влажное тепло растеклось по ноге, и ткань брюк стала прилипать к коже.

Он упал на бетонный пол, перекатился, продолжая палить в сторону противника, не давая тому опомниться. Борис же уже не мог вести прицельный огонь. Пули сломали ему рёбра, и он с трудом ловил воздух и еле держался на ногах. Он попытался навести ствол автомата, но очередной выстрел Шульгина перебил ему плечо, и оружие с металлическим стуком ударилось о бетонный пол.

– Ах ты, тварь! – заревел Борис, корчась от боли и бессилия.

Отчаявшись, он здоровой рукой подхватил с пола тяжёлый обломок кирпича, замахнулся, но Шульгин успел сделать последний выстрел, и пуля вошла точно в лоб противнику. Кирпич выскользнул из ослабевшей руки и тяжело рухнул ему на голову, словно добивая уже мёртвое тело.

Шульгин тяжело выдохнул и торопливо перезарядил пистолет. Попробовал вскочить, но нога тут же подломилась, и он снова опустился на пол.

– Твою мать, – процедил он сквозь зубы, впервые почувствовав жгучую, нестерпимую боль. – Ногу, сука, прострелил…

***

Валет слышал выстрелы из главного цеха. Он нервно стискивал зубы, то отрываясь от оптического прицела, то снова прильнув к нему. Но цех предательски не хотел раскрывать ему свои секреты, пряча происходящее за стенами и непроглядными перегородками.

Выстрелы звучали беспорядочно и яростно: короткие хлопки пистолета сменялись глухой очередью автомата. Каждый звук ранил Валета куда сильнее, чем пули – он буквально физически ощущал бессилие и невозможность вмешаться. Пальцы его дрожали, крепко сжимая приклад винтовки. Он ещё сильнее прижался к прицелу, пытаясь краем глаза зацепить хоть какой-то силуэт, хоть малейшее движение.

Что там, мать твою так, происходит?!

Потом стрельба затихла. Словно кто-то резко опустил занавес, наступила гнетущая тишина. Она давила, проникала внутрь, оглушала ещё больше, чем выстрелы. Валет задержал дыхание и снова, с отчаянием и напряжением, начал вглядываться в окна главного цеха. Палец его лежал на спусковом крючке, готовый к движению в любую секунду, но никого и ничего не было видно. Будто всё это ему только привиделось.

Наконец, он оторвался от винтовки и схватил рацию. Взгляд его стал беглым и нервным. Он поспешно нажал кнопку вызова и проговорил, стараясь придать голосу уверенность, которой в нём не было и в помине:

– Боря, твою мать, что там у тебя? Приём!

Рация ответила ему лишь тяжёлым безразличным шипением помех. Ни звука, ни отголоска. Он раздражённо повторил вызов, чуть повысив голос:

– Боря, бл*ть! Ответь немедленно! Доложи обстановку!

Тишина снова поглотила его слова, издевательски равнодушная. Рация его охранника упорно молчала, и Валет почувствовал, как холодный пот предательски потёк вдоль позвоночника. Он выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Сука!

В этот момент он чётко осознал, что нужно срочно уходить, пока не поздно, пока всё окончательно не вышло из-под контроля. Он резко поднялся на ноги, подхватив винтовку, уже собираясь повернуться и бежать, как вдруг за спиной прозвучал грозный голос. Голос, от которого у Валета будто лопнула натянутая до предела струна внутри, прошив его словно электрическим разрядом:

– Ну здравствуй, гнида.

Голос был знакомым до боли, до самого нутра, до самых потаённых уголков души. Он был холодным, спокойным и до жути уверенным. Этот голос не должен был звучать никогда больше, потому что его обладатель совершенно точно был мёртв.

Валет медленно повернулся, пытаясь заставить себя поверить, что всё это какой-то бред и наваждение. Но перед ним стоял Максим, тот самый Максим Яровой, которого он считал мёртвым, которого он сам лично только что убил выстрелом в голову.

И какого черта он в одежде кадровика? В серых брюках и рубашке, а не в синем….

Сука! Он меня переиграл!

****

Я держал Валькова на мушке, в руке плотно лежал пистолет “Глок”, который я прихватил у киллера на стадионе. От моего окрика Валет будто подпрыгнул на месте, вздрогнув всем телом, словно от удара током. Медленно повернулся ко мне, и в тот момент его лицо исказилось такой гримасой ужаса и удивления, что даже я невольно ощутил незабываемое злорадство и удовлетворение. Его глаза расширились, словно он увидел перед собой призрака, возникшего перед ним вопреки всем законам реальности.

– Ты… – прохрипел он пересохшими губами, едва способными произнести хоть слово. – Не может быть…

Он моментально понял всё. Стоило ему увидеть меня, как он осознал, что я переоделся, поменявшись одеждой с кадровиком. Его ловушка, расставленная на меня, обернулась западнёй для него самого. Валет понял это за считанные секунды, и до него дошло, что выхода у него больше нет, что это конец и все дороги отсюда ведут либо в тюрьму, либо на кладбище. Но ему больше нечего было терять, и он сделал последнюю, отчаянную попытку.

Рывком он вскинул винтовку, пытаясь направить её на меня. Но такой ствол быстро не наведёшь на цель, и моё оружие было уже готово к выстрелу.

Бах!

Пуля ударила Валета в плечо, он взвыл от боли, а винтовка тяжело рухнула на бетонный пол, загрохотав металлом, сливаясь с его криком. Он скрючился, прижимая раненое плечо здоровой рукой, лицо его исказилось от невыносимой боли и ненависти.

– Сука! – прошипел он, глядя на меня исподлобья и задыхаясь от боли. – Звони в скорую… Я сдаюсь… Ну!

– Конечно, – улыбался я.

– Что лыбишься, мент! Мы ещё увидимся, ублюдок. Я найму лучших адвокатов. Я тебя засужу, тварь…

Даже сейчас, поверженный и беспомощный, он всё ещё пытался верить в своё всемогущество, в возможность взять верх и выйти сухим из воды.

– Это вряд ли, Валет, – спокойно произнёс я, приближаясь к нему и отшвыривая ногой винтовку подальше. – На том свете адвокаты тебе не пригодятся. Там, куда ты отправишься, другие судьи.

Я подошёл вплотную, и, внимательно посмотрев в глаза, начал говорить. Говорил я голосом Лютого, которого он здесь, на этом самом месте, хладнокровно убил.

Я был им, я стал им.

– Место узнаёшь, Валет? – спросил я спокойно. – Вон там, во дворе, помнишь бетонную плиту? Ты же должен помнить: первое июня девяносто седьмого, вечер. Ты тогда в Лютого пулю всадил. Наверняка думал, что все концы оборвал, и никто уже не вспомнит.

Я замолчал, глядя на него внимательно. Валет всматривался в меня, глаза его расширились, будто он узнал мой голос. На мгновение он даже слегка подался назад, будто увидел что-то невозможное.

– Главная твоя ошибка, Валет, знаешь в чём? – продолжил я тихо. – Ты решил, что смерть – это надёжно. Убрал человека, и всё – долги списаны. Но кое-что ты не учёл: не от всего можно убежать. За Геныча, за маленькую девочку, его дочь, за всех, кого ты сломал, использовал и выбросил, теперь ответишь, тварь…

Валет смотрел на меня, не мигая, и его губы дрогнули. Он прошептал едва слышно:

– Не может быть… Что за херня?! Кто ты?!.

Он потряс головой, пытаясь отогнать наваждение, но взгляд его уже был растерянным и потерянным. Яровой, даже просмотрев видео, никак не мог знать всего. И вот теперь в глубине глаз Германа Валькова застыл испуг, и впервые в жизни он выглядел по-настоящему беспомощным.

– Я… пришел за тобой, Валет… Пришел с того света.

В один миг Валет рванулся к оконному проёму. Одним резким движением перемахнул и бросился вниз.

У меня была возможность выстрелить и остановить его одним нажатием на спусковой крючок, отправить пулю в спину или в затылок. Но я не торопился. Мне хотелось насладиться этим последним актом отчаяния человека, который всю жизнь считал себя непобедимым, который думал, что всегда может уйти от любой расплаты. Я видел, как он, словно крыса, заметавшаяся в клетке, пытается сбежать и спасти свою никчемную, погрязшую в грехах шкуру.

Медленно, без спешки, я подошёл к оконному проёму, перевёл взгляд вниз, готовый в любой момент добить своего давнего врага. Но добивать не пришлось.

Валет лежал внизу, нелепо раскинув конечности в стороны, напоминая раздавленного, но ещё живого паука. Лежал на спине, а из его живота торчал ржавый прут арматуры, залитый кровью, которая быстро пропитывала его одежду и растекалась по серому бетону тёмной лужей. Он беспомощно шевелился, хватал ртом воздух, глядя вверх мутнеющими глазами.

– Не повезло, – хмыкнул я, спокойно и торжествующе глядя на него сверху вниз.

– Добей… – хрипел он. – Прошу… Добей…

Я медленно убрал пистолет в кобуру, глядя на него сверху с лёгкой улыбкой, в которой не было ни грамма сочувствия или сожаления:

– Гори в аду, Валет. Кто сказал, что путь туда должен быть лёгким?

***

– Ну как он? – спросил я хрипло, едва сдерживая внутреннее напряжение.

Я стоял в приёмном покое больницы, куда доставили раненого Шульгина. В помещении всё пространство заполнял едкий запах антисептика вперемешку с тревогой и усталостью. В глубине, за стеклянными дверями, виднелись коридоры хирургического отделения, по которым сновали медсёстры и врачи в белых халатах.

Со мной разговаривал доктор – плотный невысокий мужчина лет пятидесяти пяти с внимательными, слегка усталыми глазами. Он поправил очки и посмотрел на меня с профессиональной сдержанностью и осторожностью.

– Состояние стабильное, но тяжёлое, – спокойно сообщил он. – Пациент потерял много крови. Задета бедренная артерия. Срочно нужно переливание.

Я раздражённо дёрнул плечом, не понимая задержки:

– Так переливайте, в чём дело-то?

Доктор коротко вздохнул, будто заранее извиняясь за обстоятельства:

– У пациента первая группа крови, но у нас сейчас в наличии ее нет, а никакая другая не подойдет. Мы отправили срочный запрос на станцию переливания, но доставка займёт некоторое время. Счёт идёт буквально на минуты. Сейчас помог бы только донор с идентичной группой крови и резус-фактором, прямо здесь и сейчас.

Я поднял голову. У меня ведь та же самая первая группа: у меня теперешнего и у меня прошлого. Решение пришло мгновенно:

– Первая, говорите? У меня первая. Берите мою.

Доктор оживился, в его взгляде мелькнуло облегчение:

– Правда? Прекрасно! Пойдёмте скорее.

Меня повели в процедурную. Там медсестра бегло опросила о заболеваниях и аллергиях, проверила давление и профессионально наложила жгут на плечо. Игла легко вошла в вену, и тёмно-красная струйка крови потекла в прозрачный пластиковый пакет с антикоагулянтом.

– Сейчас сделаем экспресс-тест на совместимость, буквально минут пятнадцать, – пояснила медсестра.

Эти минуты тянулись невыносимо долго. Наконец она вернулась, улыбаясь ободряюще:

– Всё в порядке, группа и резус идеально совпадают.

Меня отвели обратно в палату, где лежал Шульгин. Он был бледен, почти прозрачный – казалось, жизнь уходила вместе с кровью, покинувшей его тело. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, рядом на штативе висел пакет с прозрачным физраствором, медленно капавшим в вену. Теперь медсестра разместила рядом ещё один пакет – с моей кровью. Через тонкую трубку капельницы алая жидкость медленно потекла к его руке, возвращая жизнь обратно в ослабевшее тело.

Я сел на стул возле его койки. Ещё недавно я считал этого парня капризным и заносчивым мажором, достойным лишь презрения. Но сейчас, видя его таким слабым и беззащитным, вдруг почувствовал ответственность за его жизнь.

Медсестра поправила капельницу и вдруг улыбнулась мне, словно прочитав мысли:

– Повезло, что у вас та же группа. Вы ему родственник, да?

Я чуть усмехнулся и отрицательно покачал головой:

– Нет, не родственник.

Она удивлённо приподняла брови, а я негромко добавил, не отводя взгляда от бледного лица Шульгина:

– Просто друг.

Медсестра понимающе улыбнулась и тихо вышла. Я остался сидеть рядом, наблюдая, как моя кровь, капля за каплей, медленно возвращает ему жизнь.

***

Телевизор в кабинете Кобры громко вещал. На экране шел репортаж местного телеканала, и какая-то тётенька с зализанными волосами, стоя на фоне печально знаменитых руин заброшенного завода за Новознаменском, с привычной серьёзностью рассказывала о произошедшем:

– История с кандидатом в мэры и известным в городе бизнесменом Германом Вальковым получила неожиданную и драматическую развязку. Как вы уже знаете из нашумевшей в интернете видеозаписи, Герман Вальков оказался причастен к особо тяжкому преступлению, совершённому ещё в девяностые годы. После публикации компромата, Вальков скрывался от следствия и попытался замести следы, взорвав собственный офисный комплекс. Жертв удалось избежать исключительно благодаря оперативным и грамотным действиям сотрудников специального подразделения Росгвардии, которые вовремя эвакуировали всех людей.

Журналистка выдержала короткую паузу, перехватила микрофон и продолжила:

– Буквально вчера, именно здесь, на территории заброшенного завода, развернулись последние драматические события. Вооружённый Вальков был обнаружен и окружён сотрудниками полиции. К сожалению, задержать его живым не удалось. При оказании сопротивления этот опасный преступник был ликвидирован. Сейчас предоставляю слово руководителю данной операции, начальнику ОМВД России по Заводскому району города Новознаменска, полковнику полиции Семёну Алексеевичу Мордюкову.

Камера дёрнулась и переместилась на знакомое лицо Морды. Полковник выглядел как никогда солидно и важно, будто уже заранее примерял генеральские погоны и ждал очередной звёздочки сверху. Он слегка кашлянул, взял предложенный микрофон и с тщательно скрываемым самодовольством начал говорить:

– Проведённая операция была спланирована заранее. В целях соблюдения режима секретности мной было принято решение на время выйти из руководства подразделением и временно передать исполнение обязанностей начальника отдела моему заместителю по кадровой работе, подполковнику Владимиру Ильичу Зуеву, – он старательно шевелил подбородком, проговаривая каждое слово. – Именно при его непосредственном участии была проведена операция по захвату опасного преступника. К сожалению, в ходе спецмероприятия Вальков и его сообщник оказали яростное вооружённое сопротивление. Один сотрудник уголовного розыска получил ранение. Подполковник полиции Зуев героически погиб при исполнении служебного долга. Мы… глубоко скорбим и выражаем искренние соболезнования его семье, близким и коллегам. Все мы знали Владимира Ильича как честного и неподкупного офицера, преданного своему делу.

Морда выдержал паузу, слегка опустив взгляд, словно почтив память погибшего, затем продолжил:

– В результате блестяще проведённой операции с организованной преступностью в нашем городе покончено окончательно. Вальков погиб. Все второстепенные фигуранты задержаны, проводятся следственные мероприятия: обыски, допросы, очные ставки. Дело принято к производству Следственным комитетом, оперативное сопровождение обеспечивают мои сотрудники.

В кадре снова появилась журналистка с серьёзным лицом:

– Как нам сообщили в пресс-службе Следственного комитета, из столицы в Новознаменск специально прибыл следователь по особо важным делам. Он принял дело к своему производству. Следствие обещает тщательным образом изучить роль и степень участия всех членов преступной группировки и дать принципиальную правовую оценку их действиям. Мы выражаем надежду на объективное и справедливое расследование, чтобы подобные отголоски девяностых никогда более не беспокоили наш город.

Она чуть повернулась вбок, на вторую фигуру в кадре, все её движения были чётко выверены:

– От лица всего города выражаем благодарность правоохранительным органам и лично начальнику ОМВД Семёну Алексеевичу Мордюкову, под чьим чутким руководством была проведена операция по поимке опаснейшего преступника.

Журналистка чуть улыбнулась, добавив уже более мягким тоном:

– На этом всё. Смотрите повтор репортажа в вечернем выпуске новостей в 20:00. Оставайтесь с нами, и мы будем держать вас в курсе всех дальнейших событий.

– Ну, как я выступил? – спросил Морда, как только по экрану телевизора пробежали последние титры новостного выпуска. Он развернулся к нам, сияя таким довольством, словно перед ним только что открыли дверь в начальственный кабинет главка.

– Замечательно выступили, Семён Алексеевич, – вежливо улыбнулась Кобра. – Как будто всю жизнь только этим и занимались.

– Ну, скажешь тоже, – Морда скромно развёл руками, явно стараясь скрыть гордость. – Это вы молодцы, поработали отлично. А я что? Я в театральный кружок в школе ходил, знаешь ли. Навыки остались.

– Театральный кружок – это хорошо, – кивнул я, не скрывая ироничной улыбки.

– А как же, талантов у меня много, – ещё шире улыбнулся Морда и слегка подался вперёд, упёршись ладонями в край стола. – Только вы, вот, конечно, нехорошо поступили. Валькова разрабатывали, а мне ни слова не сказали. Тайна мадридского двора, понимаешь… ёшкин дрын.

– Ну, сами понимаете, Семён Алексеевич, – мягко вставила Кобра. – Оперативная разработка. Да и вы тогда не были в должности…

– Ладно уж, – великодушно вздохнул Морда, помахав рукой. – На первый раз прощаю. А вот ты, Яровой, с завтрашнего дня выходишь в розыск. Звонили из главка, приказ уже готов, завтра выписку пришлют. Поздравляю с новой должностью, товарищ старший оперуполномоченный.

– Служу России, – улыбнулся я, привстав и картинно кивнув.

– Служи, служи, – одобрительно кивнул он в ответ, затем уже серьёзнее добавил: – Знаешь, ошибался я насчёт тебя. Далеко пойдёшь.

Повисла короткая пауза, затем Морда хлопнул по столу ладонью и резко развернулся.

– Ну ладно, пойду я в администрацию, – сказал он с таким видом, будто собирался на приём к президенту. – Там круглый стол по безопасности города. Будут заслушивать мои предложения, а потом газетчики придут интервью брать. Ещё кадетский корпус обещал делегацию прислать. Хотят с героями лично пообщаться, подарки вручить какие-то, поделки там…

Он опустил подбородок, пряча смешок, но от этого звук получился только громче.

– Семён Алексеевич, это замечательно, – осторожно перебила его Кобра, – но у нас столько работы сейчас. Мы никак…

– Да отдыхайте, отдыхайте, – великодушно махнул он рукой. – Герои-то – это я. Ко мне они придут, я ж на телевидении выступал. А вы трудитесь спокойно, не отвлекайтесь. Кстати, как там Шульгин-то?

– Всё хорошо с ним, – ответила Кобра. – Пришёл в сознание, уже на поправку идёт. Организм молодой, переливание вовремя сделали. Жизни ничего не угрожает.

– Ну и замечательно, – Морда важно кивнул. – Только пускай не залеживается там, знаю я вас, филонить любите тоже. Яровой вон сколько на больничном пробыл… Кстати, Шульгин-то теперь замначальника розыска. Этим же приказом назначен. Пошел я… Дел по горло. Надо будет ещё представление подготовить на Зуева в Москву, посмертно на орден Мужества.

– А нам что-нибудь будет? – осторожно спросила Кобра.

– Конечно, – великодушно кивнул Морда, улыбаясь снисходительно, будто раздавал сладости на детском утреннике. – Благодарность выпишу. В личное дело пойдёт, между прочим.

– Спасибо большое, Семён Алексеевич, – одновременно выдохнули мы с Коброй и рассмеялись.

– Всё-всё, хватит, – Морда помахал рукой и направился к двери. – Работайте.

Как только дверь за ним закрылась, Кобра посмотрела на меня и негромко произнесла:

– Вот ведь козёл.

Я усмехнулся, кивнув, и добавил тихо, но чётко:

– Согласен, но – наш козёл… свой.

Мы снова рассмеялись.

Глава 3

Я остановил «Ниву» в тихом переулке, где мы договорились встретиться с Грачом.

– Привет, брат, – сказал я, выглядывая из окна.

Он уже ждал меня, опершись о капот своего внедорожника, поблёскивавшего лакированными боками.

Он заскочил ко мне в машину. Крепко пожали друг другу руки, хлопнув по плечам так, как это бывает у старых друзей, давно не видевшихся и уже успевших соскучиться по простым мужским приветствиям.

– Смотрю, тачка твоя с каждым днём всё живописней выглядит, – хмыкнул Грач, скользнув взглядом по потрёпанному салону Нивы. – Что за ведро с болтами? Ты бы нормальную машину взял уже. С деньгами помогу, если что.

– Чем неприметнее машина, тем больше оперативных возможностей, – спокойно парировал я, похлопав ладонью по рулю, словно поддерживая «Ниву», как друга, прошедшего со мной не одно дело. – А насчёт денег… Тут, скорее, я тебе помогу.

Я достал из-за сиденья кожаный портфель, который забрал у Зуева, расстегнул и выложил несколько пухлых пачек купюр. Они тяжело шлёпнулись на панель.

– Бери, – сказал я коротко. – Это твоя доля.

Грач присвистнул от удивления, покачал головой и удивлённо взглянул на меня:

– Богатенький Буратино… Откуда столько бабла?

– Всё оттуда же, – хитро улыбнулся я.

Грач сразу всё понял, усмехнулся в ответ и кивнул:

– Ну да, конечно. Деньги Валета, да? Видел по телевизору сюжет, слышал, как ты его ловко прихлопнул. Красиво сработал, брат, ничего не скажешь.

– Без тебя бы вряд ли получилось, – серьезно ответил я, глядя ему прямо в глаза. – Ты изначально помогал, рисковал вместе со мной. Бери, заслужил.

Грач вдруг нахмурился, замялся, глядя на пачки купюр, словно те кусались:

– Да ладно тебе. Я же не за деньги это делал, не могу взять…

– Давай без вот этих вот «не могу», – оборвал я, без церемоний сгружая пачки ему в руки. – Ты же со мной поделился, когда возможность случилась. От души, брат. Ты знаешь.

Грач медленно взял деньги, повертел пачки в руках, словно оценивая их вес и цену одновременно, а потом неожиданно усмехнулся с мечтательным видом:

– Ладно, уговорил. Возьму. Куплю своим женщинам подарки. Одной кольцо с брюликом, другой шубу. Шубы натуральные сейчас не в моде, но разве объяснишь это Светке…

– Все на Круги потратишь?

– Да там не только шубу. Квартиру побольше пора уже брать. Расширяться, чтобы бабоньки не ругались. Хочу хату с двумя кухнями. Или лучше с тремя – чтобы у каждой своя была. Ха!

Он рассмеялся. А я был просто рад видеть своего старого друга живым и невредимым.

– Кстати, теперь можешь возвращаться домой, – сказал я, глядя на задумчивое лицо Грача. – Валет – того… Опасность больше не грозит. Никому из нас.

– Телек смотрю, да… хорошая новость, – облегчённо выдохнул он. – Если честно, уже задолбался я на этой даче. Вместо сортира в скворечник ходить.

– В какой ещё скворечник? – удивлённо переспросил я, приподняв брови.

– Ну, деревянный туалет такой, на улице, – усмехнулся Грач. – Уж больно похож он на большой скворечник. Женщины мои тоже совсем замучились. Каждый день баню топлю им, сил уже нет. Вот уж цивилизация, мать её так, истинно ценится только тогда, когда её теряешь. Хотя своим питомцам, конечно, рассказываю, мол, ближе к природе мы должны быть. Но это – так, между нами, Макс.

– Ладно, – сказал я, – Мне пора. Надо ещё на допрос заскочить.

– Допрос? – удивлённо переспросил он, слегка напрягшись. – С другой стороны стола, что ли? Тебя в чём-то подозревают?

– Да ни в чём не подозревают. Это просто следственные действия. Сбор показаний. Я ведь сейчас главный фигурант в деле Валета. Свидетель. Мы с Коброй там легенду разработали, мол, вместе с нашим кадровиком и начальником ОВД Мордюковым заранее спланировали, как его прижучить. Операцию разработали и всё такое.

Грач поморщился и покачал головой:

– А вам это зачем надо было? Чтоб все лавры дяде достались?

– Ну, какие лавры, – махнул я рукой. – Кадровик свои мозги по земле разбросал, больше никому уже ничего не скажет. А вот Морда… Понимаешь, свой он человек. Не хочется, чтоб вместо него какой-нибудь дурак в кресло сел, ради карьеры по головам личного состава шёл. Пусть лучше Сёма остаётся нашим начальником, с ним хоть понятно чего ждать. Вот и придумали с Коброй такую версию, чтобы всех устроила.

Я вспомнил, как Зуев там, в здании старого завода обернулся и принялся что-то блеять, но те два шага вперёд всё же сделал – попав на линию огня своего подельника и нанимателя, Валета.

– Видел я вашего Морду по телеку, – усмехнулся Грач. – Как павлин ходит перед камерой, перья распускает.

– Ну, должность у него такая, статус, – развёл я руками.

– Понимаю, – задумчиво кивнул Грач. – У вас там всегда так. В системе вашей. То ли дело у меня – работа мечты. Пришёл, женщинам в уши налил, мотивировал их, энергии солнца набрался, раздал им обратно. Красота. А ты что? Носишься. как охотничий пёс, бандитов ловишь. А их всех не переловишь, Макс. Я-то по себе знаю, сам когда-то по другую сторону ходил.

– Каждому своё, – улыбнулся я. – Ладно, пойду на допрос. Там следователь новый приехал, из Москвы. Разгребает всю эту муть теперь.

– Удачи тебе, брат, – похлопал он меня по плечу. – Увидимся. Кстати, чуть не забыл: тебе Алька Рыжая привет передавала. Спрашивает, когда заскочишь к ней.

– Заскочу обязательно, – улыбнулся я, тепло вспоминая рыжеволосую красотку. – Ты телефончик мой ей дай, пусть звонит, если что. Номер скрывать теперь смысла нет.

– Ладно, скажу, – Грач вылез и широко улыбнулся, наблюдая, как я завожу машину. – Бывай, Макс.

– Бывай, – ответил я, выезжая из тихого переулка обратно в шумный город.

***

Я подъехал к зданию Следственного комитета, припарковал свою «Ниву» у обочины и, выйдя из машины, привычно хлопнул дверцей. Неспешно нажал на кнопку сигнализации, и та громко пикнула. На крыльце курил Паук, переминаясь с ноги на ногу и глядя куда-то вдаль с таким выражением, будто обдумывал глубоко философскую проблему.

– Привет, Женя, – кивнул я, подходя ближе.

Паук встрепенулся и кисло улыбнулся мне, явно пытаясь скрыть внутреннее беспокойство.

– Привет, Макс, – проговорил он тихо, затянулся глубоко и выдохнул густой дым куда-то вверх.

– Чего невесёлый такой? – усмехнулся я. – План не выполнил? Ментов мало в этом квартале закрыл?

– Давай отойдём, потрещим чуток, – серьёзно проговорил Паук и кивнул в сторону газона с аккуратно подстриженными деревьями.

Мы отошли в сторонку и встали в тени густых веток, где разговоры казались тише.

– Понимаешь, Макс, – начал Паук, выбросив окурок и глядя на меня с откровенной досадой, – в кои-то веки мы с тобой нормальное дело раскрутили, масштабное такое, с реальными фигурантами. И что? Всё кому ушло?

– Кому? – переспросил я с любопытством, хотя ответ уже был очевиден.

Паук раздражённо махнул рукой куда-то в неопределённом западном направлении:

– Туда…. В Москву, естественно. Следак этот новый приехал, Сметанин. Материалы все забрал, дело в свое производство принял. Местных следователей даже близко не подпускает. Вообще. Ни к одному, зараза, следственному действию. Даже через письменные поручения, все сам, единолично.

– Да ладно тебе, Жень, – примирительно произнёс я, пожав плечами. – На наш век ещё дел хватит. Первый раз вижу, чтобы следак расстраивался, что дело у него забрали. Обычно ведь как у вас: дело долой – лошадке легче. Или как там ещё говорят… Чем меньше дел у следака, тем здоровее сердце…

Паук криво усмехнулся и пожал плечами, явно не желая признавать, что я прав:

– Да я так, просто ворчу. Наверное, старею уже. Эх, ладно… А ты-то чего сюда припёрся, Макс?

– На допрос. К этому вашему, как ты сказал… Сметанину?

Паук кивнул.

– Точно, Аркадий Львович Сметанин. По прозвищу Бульдог.

– Почему Бульдог? – спросил я.

Паук чуть прищурился и хмыкнул:

– А увидишь его, сразу поймёшь. Такая у него внешность специфическая, да и характер туда же.

Я усмехнулся, представив себе сурового московского следователя с пастью бульдога, и посмотрел на часы:

– Ладно, вот и пойду я с твоим Бульдогом беседовать.

– Давай, – лениво кивнул Паук.

Потом вытащил из пачки ещё одну сигарету и медленно подкурил её, задумчиво глядя мне вслед.

***

– Добрый день. Яровой из Заводского ОМВД, – когда я открыл дверь в кабинет, мне сразу же стало понятно, почему этому москвичу дали прозвище Бульдог. Сходство было настолько ярким и очевидным, что удивляться просто не приходилось.

Сметанин оказался приземистым, коренастым мужчиной с плотной и массивной фигурой и короткими ногами. Он был широкоплеч, как заправский штангист, но при этом невысок ростом, словно кто-то сверху слегка его придавил. Эта приземистость создавала впечатление, будто он непрерывно находится в состоянии боевой готовности. Даже обычная рубашка, застёгнутая на верхние пуговицы, туго сидела на короткой и широкой шее, будто вот-вот лопнет от внутреннего напряжения.

Лицо следователя тоже не оставляло сомнений в справедливости его прозвища. Тяжёлая, массивная челюсть, выступающая далеко вперёд, с широким, выпирающим подбородком, придавала ему явное сходство с бульдогом, который не раз оказывался в уличных драках. Скулы широкие и чётко очерченные, словно вырезанные, нос короткий и чуть приплюснутый, явно повидавший немало приключений и неприятных встреч.

Еще глаза. Тёмно-карие, небольшие, с вечным подозрительным прищуром, они смотрели из-под густых бровей пристально и цепко, будто их обладатель в любой момент готов был кинуться вперёд, вцепившись зубами в глотку собеседника.

Он медленно поднял взгляд и без особой радости уставился на меня, не спеша отложил в сторону папку с бумагами и негромко, хрипловато проговорил:

– Проходите, Максим Сергеевич. Присаживайтесь. Нам с вами предстоит важная и обстоятельная беседа.

Кто бы сомневался. Я сел на стул напротив.

– Меня зовут Аркадий Львович. Я следователь по особо важным делам. Прибыл по поручению самого…

Он многозначительно ткнул коротким толстым пальцем вверх, будто намекая на высшие эшелоны власти, находившиеся где-то там, далеко за пределами этого тесного кабинета.

– Я знаю, кто вы, – спокойно проговорил я.

– Замечательно… Максим Сергеевич Яровой, инспектор группы анализа и планирования…

– Нет, – поправил я. – Теперь старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска.

– Старший оперуполномоченный, – повторил он, безэмоционально поправляясь. – Да, Максим Сергеевич.

Бульдог не выглядел ни недоброжелательным, ни враждебным. Он был абсолютно безучастен, словно матерый пес, уже давно уставший от жизни и вынужденный снисходительно общаться с каким-то молодым щенком. Он говорил нехотя, будто заставлял себя произносить каждое слово. Но за этой показной апатией я ясно видел аналитический ум и опыт старого сыщика. Он уже бегло осмотрел меня, внутренне молча дал мысленную оценку. Каждое его слово и движение были тщательно выверены, хотя выглядели они вполне естественно, будто возникали сами по себе в непринуждённой беседе.

– Скажите, Максим Сергеевич… – начал он, когда записал мои данные и дату рождения, неуклюже тыкая толстыми короткими пальцами по клавиатуре маленького ноутбука, набивая всё это в протокол допроса. – Как так получилось? Вы, будучи невооружёнными, отправились задерживать вместе с Зуевым и Шульгиным опаснейшего преступника? Судя по записям журнала регистрации выдачи табельного оружия в КХО – пистолет в вашей компании был только у Шульгина.

– Мы надеялись взять Валькова тихо и быстро, – пояснил я. – Оружие не получали, потому что действовать нужно было оперативно. Некогда. Поступила срочная информация о местонахождении Валькова. Я лично был за то, чтобы вернуться в дежурную часть и получить оружие из комнаты хранения, но Зуев сказал, что справимся и так. Он, как старший по должности, настоял на том, чтобы мы выдвигались немедленно.

О том, что я был вооружен до зубов нелегальными стволами, следаку из комитета знать вовсе не обязательно.

– Зуев, значит, настоял? – многозначительно повторил следователь.

– Да, – подтвердил я коротко. – Он же врио… был. За главного в отделе.

– Насколько я знаю, – медленно произнёс Бульдог, глядя на меня пристально, – его хотят представить к награде… посмертно, орден Мужества, кажется.

– Что в этом такого? – вопросом на вопрос ответил я.

Ведь он мне это не просто сообщал, он как бы спрашивал – что это такое и как так.

– Он был старший… подполковник… и он погиб…

– Бывает в нашей работе, к сожалению.

– Шульгин ранен, тоже – опытный оперативник.

Он показательно окинул меня взглядом и подытожил:

– А на вас ни царапины.

– Повезло, – пожал я плечами. – Мне вообще в последнее время часто везет. Вот думаю даже лотерейные билетики начать покупать.

– Странно все это, – ровно произнёс Бульдог, не подчеркивая слова никакими ухмылками.

– Почему? – я изобразил искреннее удивление.

– Я же исхожу из логики происходящего. По сути, именно вы задержали киллера Рябинина. Я уже знаю, что он работал на Валькова – мы много чего нарыли на обысках. Вы участвовали в операции по поимке Валькова. Именно вы загнали его в угол и сбросили вниз на торчащую арматурину. Такое ощущение, что вы были его лютым врагом. Вы спрашиваете, почему странно? Почему же он стрелял в кадровика?

– Во-первых, – возразил я, – никто его на арматурину не толкал. Крыса пыталась сбежать, получилось у неё неудачно. А во-вторых, этот вопрос нужно было задать самому Валькову. Может быть, позиция для выстрела была выбрана так, что удобнее было стрелять в идущего впереди. Владимир Ильич был, как я прекрасно помню, на несколько шагов впереди меня. Этим он, вероятно, и спас мне жизнь. Я ему за это, конечно, благодарен. Даже страшно представить, что могло бы произойти, окажись я впереди.

– И еще… – задумчиво продолжил Сметанин, не сводя с меня взгляда, – вы же знали, что Вальков будет там. И будет стрелять. Говорите, «срочная информация» была? Но какая же она срочная, если вы заблаговременно отправили на заброшенный завод Шульгина, а сами с начальником кадров прибыли гораздо позже. Вы знали, что Вальков там будет. Как-то не вяжется.

– Шульгин прибыл ненамного раньше нас, – стал уже откровенно врать я. – Мы просто разминулись. Тут у вас недостоверная информация.

Под его внимательным взглядом я продолжил, держа голос ровным, как на докладе:

– Мы получили оперативную информацию о местонахождении Валькова и решили ее реализовать. Все решения принимал подполковник Зуев. Мне повезло быть исполнителем под руководством опытного руководителя.

– Почему же тогда вы не вызвали дополнительные силы, спецназ? – спросил он даже слишком мягко.

Будто уточнял у какого-нибудь курьера, когда привезут его заказ. Или желал узнать у официанта, какие в заведении приняты чаевые.

– Не было времени, я ведь говорил. А потом, я лично, если честно, не особо-то верил, что информация о местонахождении Валькова подтвердится, – спокойно и доверительно заговорил я. – Можно сказать, мы выехали туда больше для галочки. Это, конечно, между нами, Аркадий Львович, не под протокол. По телевидению теперь показывают всё иначе: мол, заранее подготовленная и хитро спланированная операция. Но вы же сами понимаете, в нынешних условиях и в нашей стране СМИ обязаны подчёркивать роль государства и правоохранительных органов как основную и решающую. Любые факты борьбы с преступностью освещаются с героическим подтекстом. Собственно, я с этим принципом согласен, наш имидж, я имею в виду органы, нуждается…

Я не стал заканчивать фразу.

– Вы очень умный, – чуть сощурившись, заметил следак без особого энтузиазма.

– Ну что вы, Аркадий Львович, – усмехнулся я. – Я просто смотрю новости и анализирую. Мир очень быстро меняется, хочется поспевать за ним.

Он кивнул, продолжая печатать своими толстыми короткими пальцами на маленьком ноутбуке.

– Скажите… Из какого оружия вы прострелили Валькову плечо?

Про левый «Глок» я ему конечно не сказал.

– Из оружия Шульгина, – уверенно ответил я, зная, что ранение получилось навылет и пулю не нашли. – Когда Колю ранили, я взял его пистолет. Об этом уже говорил.

Калибр «Глока» – девять миллиметров, как у макарыча. И по мягким тканям, сквозь которые прошла пуля, не определишь, из какой модели ее выпустили. А гильзы я подчистил. Собрал.

Пауза. Только слышен шелест клавиш ноутбука.

– А вот тот человек, который внезапно погиб на стадионе, тот якобы зависимый, что вколол себе инъекцию с сильнодействующим ядом… – Бульдог поднял взгляд и внимательно посмотрел на меня. – Вы с Владимиром Ильичом Зуевым ведь стали невольными свидетелями его смерти?

– Ну да. Я сдавал физо, нормативы в связи с переводом на вышестоящую должность. Какой-то придурок вдруг начал корчиться прямо на беговой дорожке. Мы подошли ближе, думали, может, приступ какой, а он уже успел себе шприц вколоть. Яд какой-то. Я же не эксперт. Мало ли у нас суицидников? Вам ли этого не знать, Аркадий Львович.

– Знаю, знаю, – пожевал он губу. – Но есть одна странность. Погибший оказался в федеральном розыске. Виктор Синельников, киллер. Убийца. Работал в паре с ещё одним человеком по имени Тарас. Других данных по нему у нас пока нет. Всегда работали вдвоём.

Тарас давно на том свете, – хмыкнул я про себя, вспоминая ловушку-самострел из обреза. Так, значит, звали второго спеца. Не знал…, а вслух, конечно, я сказал другое.

– Вот как… Киллер, значит. Тогда это вообще замечательно. На одного ублюдка, простите, стало меньше, – усмехнулся я.

– Только вот его партнёра, сообщника Тараса мы нигде не нашли. А Виктор погиб. Что же он делал в Новознаменске? Как вы считаете?

– Это знает, наверное, только сам Виктор, – пожал я плечами. – К сожалению, его теперь не спросишь. Мы с Зуевым вам точно ничем не помогли бы – мы и заговорить с ним не успели.

– А вы, случайно, сами не помогли Виктору Синельникову воткнуть в себя этот шприц? – вдруг задал прямой вопрос следователь.

– Да нет, что вы, откуда такие теории, – я постарался выглядеть максимально расслабленно и убедительно. – У вас же есть показания Зуева. Если мне не верите, почитайте их. Там чётко написано: мы приехали сдавать нормативы. Увидели наркомана… ну, тогда мы подумали, что наркоман. Он ширнулся, задергался. Оказание первой помощи было неуместным – умер почти мгновенно, признаки были очевидные. Мы сделали сообщение в «02». Сообщение зарегистрировано, запись звонка есть. Вы же прекрасно знаете, что все звонки в дежурную часть записываются.

– Да, я слушал эту запись, – задумчиво кивнул Бульдог. – Голос вашего начальника кадров был уж слишком взволнованным, когда он сообщал о смерти этого, так называемого, наркомана, которого он видел впервые в жизни.

– Ну, знаете ли, Аркадий Львович, – развёл я руками, – люди по-разному реагируют на смерть. Кадровик наш – да простит меня покойный, книжный червь. Что с него взять? Увидел, как человек корчится, пена изо рта, глаза навыкат, страшное дело. Вот и занервничал.

– А вы, значит, не занервничали? – с лёгким прищуром произнёс следователь. – Вы-то не книжный червь?

– Я ещё книжнее, – с сарказмом бросил я. – Так занервничал, что даже позвонить не сумел. Зуев мне приказал звонить, но я пальцами по циферкам попасть не мог.

– Ясненько, ясненько, – пробормотал Бульдог, качая головой. – Странный у вас городок, Максим Сергеевич. Интересно мне тут будет поработать.

Он ещё раз глянул на экран ноутбука, быстро пробежался глазами по тексту, щелкнул мышкой. Принтер на тумбочке загудел и выплюнул напечатанные листы.

– Ладно. Ознакомьтесь с протоколом допроса, напишите: «С моих слов записано верно, мной прочитано». И распишитесь, что права и обязанности вам разъяснены. Вот здесь ещё подпись поставьте.

– Да знаю я, – отмахнулся я от его объяснений и взял ручку. – Не первый раз.

***

Карл Рудольфович Ландер, знаменитый на всю область и далеко за её пределами психотерапевт, подъехал к небольшому офисному зданию в тихом районе Новознаменска. Его спортивная двухдверка слегка не вписывалась в местный пейзаж, выделяясь своим нарочитым блеском и подчёркнутой молодёжностью. Сам профессор не стеснялся запоздалого кризиса среднего возраста, напротив, будто бравировал им.

Небольшой офис раньше был обычным магазином, но сейчас его полностью переоборудовали под кабинет психотерапевтической помощи. На входной двери висела аккуратная табличка с именем врача, его специализацией и графиком приёма. Карл Рудольфович вошёл внутрь, придерживая тяжёлую стеклянную дверь рукой.

В небольшом, светлом холле за стойкой ресепшена сидела секретарша Верочка – женщина неопределённого возраста, неизменно вежливая и аккуратная до кончиков пальцев. Её рабочее место было безупречно чистым: рядом с компьютером лежал журнал, стояли карандашница и телефон. Возле стойки располагалась пара удобных кресел и низкий столик, на котором были разложены свежие номера психологических журналов и буклеты про стресс и тревогу. На стенах были развешаны неброские картины в мягких, пастельных тонах, а в углу располагались крупные фикусы в массивных горшках.

– Доброе утро, Карл Рудольфович, – Верочка вздохнула с лёгкой улыбкой. – Вам снова звонили. Опять приглашали в Москву, предлагают место в институте Сербского. Ещё из какой-то частной клиники звонок был, уже устала отказывать. Я, конечно, понимаю, что для вас Новознаменск – родной, но почему вы не рассмотрите такие предложения? Конечно, я рада, что вы остаётесь, иначе я бы работу потеряла, но… что вас здесь держит, не вполне всё же понимаю.

– Верочка, – хитро улыбнулся Ландер, аккуратно поправляя неизменную бабочку на шее, – родина не там, куда зовут, а там, где ты по-настоящему нужен.

Верочка улыбнулась, глядя на профессора снизу вверх с неприкрытым восхищением. Она давно знала всю его биографию почти наизусть: и про научные статьи, публиковавшиеся в серьёзных зарубежных журналах, и про регулярные приглашения на престижные международные конференции, и про инвесторов частных клиник, мечтавших заполучить такого высококлассного специалиста. В глубине души она немного гордилась, что работает рядом с человеком, имеющим имя мирового уровня. Однако почему Карл Рудольфович упорно оставался в этом городе, было ей не совсем ясно.

Сам же профессор всё молчал, загадочно улыбаясь своим мыслям, и в этой тишине прошёл в кабинет, отделённый от холла плотной непрозрачной дверью. Его рабочее пространство было просторным, выдержанным в спокойной, нейтральной цветовой гамме. Светло-бежевые стены, мягкий рассеянный свет ламп и плотные жалюзи, регулирующие дневной свет. Вдоль одной из стен стояли массивные книжные шкафы, заполненные аккуратно расставленными томами и папками с документами. В центре находился письменный стол из тёмного дерева, за которым профессор проводил консультации, а напротив расположилось удобное кожаное кресло для посетителей, специально предназначенное для долгих, доверительных бесед.

Рядом с креслом стоял маленький столик, на котором располагалась коробка с бумажными салфетками – неотъемлемая часть любого психотерапевтического сеанса. На полу лежал небольшой ковёр с коротким ворсом. Отсюда целенаправленно были убраны лишние предметы и яркие детали, ничто не отвлекало клиентов от беседы. В кабинете едва уловимо пахло травяным чаем и книгами.

Карл Рудольфович сел за стол и открыл ноутбук. В глубине души он хорошо понимал, что Верочка права. Но дело было не в патриотизме и даже не в привязанности к месту. Просто именно здесь, в небольшом по меркам мегаполисов и ничем не примечательном Новознаменске, решались гораздо более важные и сложные вопросы, чем можно было бы предположить. Именно здесь находились люди, которым он был по-настоящему необходим.

В последнее время Ландер вёл приём, в основном, в частном порядке. В государственной клинике он числился, скорее, номинально, но руководство держалось за него, уважительно и с явным попустительством, потому что он был единственным доктором медицинских наук не только в клинике, но и во всём городе.

Проводив очередного клиента, типичного городского невротика – вечно обеспокоенного менеджера среднего звена с бессонницей, тревожностью и паническим расстройством, – профессор аккуратно выписал ему рецепт и протянул его секретарше:

– Верочка, поставьте, пожалуйста, печати на рецепт. У меня сегодня больше никого нет?

– Нет, – ответила Верочка и тут же улыбнулась, явно надеясь закончить пораньше.

– Ну что ж, тогда можете быть свободны. Я ещё посижу, поработаю, изучу пару свежих статей по нейрокогнитивным методикам. В последнем номере «Neuropsychology Review» вышли очень интересные материалы, хочу внимательно ознакомиться.

Верочка обрадовалась и тут же чуть смущённо произнесла для вида:

– Ну как же так, рабочий день ещё не закончился. Я могу посидеть, звонки принимать…

– Какие звонки, Верочка? – улыбнулся Ландер. – Кто будет звонить в это время? Всё, идите домой, отдыхайте.

Верочка ловко сложила бумаги за стойку и быстро собрала сумочку.

Как только секретарша упорхнула, Карл Рудольфович запер за ней дверь на ключ изнутри, тщательно опустил все жалюзи на окнах и выключил основной свет в холле, чтобы с улицы никто не мог заметить, что в здании кто-то есть. Он негромко насвистывал одну из мелодий Вагнера – «Полет валькирий».

После этого профессор надел поверх своего строгого костюма белый медицинский халат, выглядевший так, словно подходит и для хирургической операции, достал из кармана ключи и прошёл вглубь здания. Там, за хозяйственным блоком, располагалась старая кладовая. Её дверь, облепленная облезшей от времени самоклеящейся плёнкой, резко контрастировала с ухоженным офисом, однако под этой обшарпанной плёнкой скрывалась толстая железная конструкция, похожая на бронированную дверь бункера.

Ландер аккуратно вставил первый ключ, провернул его, затем достал второй, вставил – и только тогда открыл дверь. Толстый слой звукоизоляционного материала плотно прилегал к косяку. Внутри была самая обычная кладовка – лампочка, покрытая засохшими пятнами краски, старые швабры, ведра и моющие средства, потертые железные стеллажи, заставленные всякой хозяйственной ерундой. Ничего подозрительного на первый взгляд.

Но доктор уверенно прошёл дальше и уверенным движением отодвинул один из стеллажей в сторону, тот отъехал легко и без дребезга, на скрытом шарнире, открывая ещё одну дверь. Эта дверь уже была современной и открывалась с помощью отпечатка пальца. Карл Рудольфович приложил палец к сканеру, дверь с тихим щелчком открылась, пропуская его в проход вниз по полутёмной лестнице. Он захлопнул дверь за собой и оказался в полумраке небольшой подземной лаборатории.

Помещение выглядело странно, словно затерянное во времени. Тусклый свет падал на стальные столы и стулья. Окон не было, воздух был прохладным и слегка влажным, вдоль стен стояли стеллажи с колбами, мензурками и пробирками. Несколько клеток с белыми крысами тихо поскрипывали, их обитатели копошились, шуршали подстилкой и нервно дёргали хвостами.

На одном из столов стоял старый громоздкий компьютер с выпуклым экраном, светящийся зелёноватым отсветом. Повсюду лежали стопки научных журналов, исписанные блокноты и толстые амбарные книги с многочисленными пометками. На верхней книге лежал старый пленочный диктофон «Sony» для мини-кассет.

Профессор присел на железный стул, взял в руку диктофон, нажал кнопку записи и негромко произнёс:

– День седьмой, объект номер двенадцать дробь шесть. По-прежнему проявляет выраженные признаки агрессии и сопротивления базовым инструкциям. Ежедневно внутривенно вводится экспериментальный препарат в дозировке 50 миллиграммов, разовая инъекция. Медикаментозное воздействие сопровождается гипнотическими сеансами, направленными на подавление волевой активности и корректировку когнитивных реакций. Состояние объекта в настоящее время демонстрирует умеренную податливость, однако наблюдаются стойкие рецидивы агрессивного поведения после окончания действия препарата. Рекомендую увеличить продолжительность гипнотических сеансов с целью закрепления положительной динамики в когнитивной сфере и повышения порога эмоционального раздражения…

Ландер щёлкнул кнопкой «стоп», задумчиво посмотрел на старый диктофон и положил его обратно на стол. Потом поднялся, подошёл к клеткам с крысами, внимательно наблюдая за поведением животных.

Профессор будто выполнял рутинную лабораторную работу, но в глубине его глаз сверкало странное удовлетворение человека, уверенного в важности своих исследований и способного оправдать любые средства ради достижения цели.

Профессор шагнул к лабораторному холодильнику, прозрачные дверцы которого отливали мягким голубоватым свечением. Он привычным движением открыл дверцу, достал оттуда аккуратно упакованную ампулу с препаратом, вскрыл ее и ловко набрал жидкость в шприц, потом направил его вверх и выпустил воздух с тонкой струйкой верхней фракции вещества.

Из лаборатории дальше вела еще одна дверь. Массивная, тоже с цифровым сканером. Профессор приложил палец. Замок с негромким щелчком отозвался, и дверь распахнулась. За ней было небольшое помещение с тусклым освещением, разделённое внутри на две части прочной металлической решёткой, через которую с трудом проникал полумрак.

– Ну что, пациент номер двенадцать дробь шесть, – негромко и почти ласково произнёс доктор, – пришло время делать процедуры.

За решёткой, на железной койке с облезлым матрасом, сидел здоровый, но явно изможденный бугай с затравленными глазами. Кабан, увидев доктора, стиснул зубы и процедил с яростной ненавистью:

– Сука… Что ты задумал? Лучше убей сразу! Я больше не дам тебе колоть эту дрянь.

– Ну-ну, – спокойно ответил доктор, подходя ближе к решётке и разглядывая подопытного с любопытством энтомолога. – Протяни-ка мне свою руку и поработай пальчиками. Давай, не капризничай.

– Пошёл ты! – рыкнул Кабан, и в глазах его на миг блеснула дикая, неподдельная ярость.

Это был тот самый человек, который когда-то нападал на Ярового, от которого тогда пришлось спасать молодого поэта в пивной. Впрочем, об этом Ландер не знал. Сейчас от прежнего бесстрашного бугая почти ничего не осталось – он походил на затравленного раба, озлобленного и одновременно напуганного до смерти.

– Как хочешь, – спокойно сказал профессор и вытащил из кармана халата небольшой пульт. Он непринужденно нажал кнопку, и мгновенно по решётке, кровати и железному полу помещения пробежал электрический разряд. Кабан инстинктивно поджал ноги, пытаясь спрятаться на кровати, но ток настиг его, пронзая всё тело резкой, болезненной судорогой. Он заскрипел зубами, мучительно и жалобно застонав:

– Хватит… хватит! Прошу, не надо… я всё сделаю…

– Вот это другое дело, – улыбнулся доктор, отпуская кнопку на пульте. – Протяни мне руку через решётку. Вот так, хороший мальчик.

Кабан, тяжело дыша и едва переставляя ноги, покорно подошёл к решётке, протянул массивную, покрытую шрамами руку. Профессор уверенно и быстро сделал инъекцию. Инъекцию того самого вещества, что он когда-то вводил Дирижёру по просьбе Валькова.

Дирижер! Ах, какой же это был перспективный экземпляр, с сожалением подумал он. Не то что это примитивное быдло. Но выбирать не приходится – работаем с тем, что есть. Жалко только, что Вальков не сумел уберечь такой ценный кадр.

Закончив, доктор убрал шприц и внимательно посмотрел на своего пациента:

– Теперь отдыхай, дружок. Впереди ещё много работы.

Кабан безвольно сел обратно на койку, тяжело оперся о стену и закрыл глаза, уже погружаясь в мучительный полусон, навеянный введённым препаратом. Доктор удовлетворённо кивнул сам себе и вышел из помещения, плотно заперев дверь и приглушив за собой свет. Он насвистывал мелодию Вагнера.

Глава 4

Вечером после работы я вернулся домой. Ну, как домой – в свою комнату в общежитии. А если уж совсем точно, то в комнату Шульгина. Переезжать обратно в съёмную квартиру я пока не торопился. Нужно убедиться, что вся оставшаяся от Валета гвардия сметена подчистую. Если что – мне как-то спокойнее наносить удары по криминалитету, зная, что живу в окружении ментов, а не в богом забытой хрущёвке среди гражданских.

Я принял душ, потом собирался сварить себе пельмешек. Готовкой я особенно никогда не увлекался, и пельмени были моим проверенным способом восстановить силы быстро и без лишних хлопот. Современные все эти доставки я пока не очень жаловал.

Едва я собрался идти на общую кухню, как в дверь осторожно постучали. Я напрягся по старой привычке. Мгновенно отставив кастрюлю, я быстро и бесшумно достал из тумбочки пистолет и привычно сунул его в широкий карман махрового халата, что был на мне. Халат этот принадлежал Шульгину, и он сам разрешил пользоваться любыми вещами, что найду у него в шкафу. Я не любитель надевать чужое, но халат пришёлся мне по душе сразу – карман в нём был как будто специально сделан под оружие.

– Кто там? – спросил я, отходя чуть в сторону от двери. Привычка ожидать пулю, пробивающую хлипкие двери, ещё крепко сидела в голове. В такие моменты сознание работало как отточенный механизм – если даже пальнут на звук голоса, непременно промажут.

Но опасности не оказалось. Из-за двери громко, бодро и совершенно беззаботно прощебетал знакомый женский голос:

– Это соседка!

Я отворил дверь. На пороге стояла Ирка, соседка по этажу. Одетая явно не по-домашнему: новенькие джинсы, пестрая футболка с каким-то модным принтом, волосы аккуратно уложены, макияж – словом, выглядела она вполне «на выход».

– Привет, – улыбнулась девушка, весело поглядывая на меня.

Глаза её при этом слегка скользнули по моему-чужому халату и мокрым волосам, с которых на шею ещё стекали капли воды.

– Привет, Ир, – ответил я. – Что-то случилось?

– Да нет, ничего, – продолжала улыбаться она, не сводя с меня глаз. – Просто решила зайти узнать, как ты тут поживаешь. Давно не виделись, сосед.

– Проходи, конечно, – я посторонился и кивнул ей, пропуская.

Ирка прошмыгнула в комнату. От нее приятно пахло шампунем, лёгкими духами и чем-то таким неуловимым, трепетным, от чего на душе становилось как-то радостнее. Признаться, я давно уже отвык от такой простой, мирной жизни, где можно вот так вот запросто в гости. Но ничего, привыкну снова. Как говорится, к хорошему привыкаешь быстро.

– Садись. Пельмешки будешь? Сейчас сварю, – проговорил я с лёгкой шутливостью, давая понять, что у меня тут обычный мужской вечер, и никакого особого романтического меню для дам не предусмотрено. Ну или, в крайнем случае, соль могу одолжить.

Но Ирке соль была ни к чему. Она, будто не расслышав моих слов, с улыбкой уселась на табурет и оживлённо защебетала:

– Ой, слушай, Макс, я тут подумала… Мне на работе пациенты в благодарность постоянно то шампанское, то вино, то конфеты дарят. Уже не знаю, куда всё это девать. Почему-то все люди уверены, что врачи только и делают, что пьют шампанское и едят конфеты. Хоть бы раз колбасу принесли, честное слово! В общем, хочешь, я с тобой поделюсь?

Я пожал плечами, улыбнулся:

– Ну как-то мужчине не комильфо подарки от женщины принимать, тебе не кажется?

– Да какие там подарки, Максим! – отмахнулась она. – Я же говорю, девать их уже некуда. Ой, короче, чего я спрашиваю? Погоди секунду, не закрывайся!

Она быстро метнулась к себе в комнату и вернулась уже с бутылкой вина и коробкой конфет, тут же сгрузив их мне в руки:

– Вот, держи. Это вино, кстати, хорошее. Ты не пробовал?

Я с сомнением покачал головой:

– Нет, вроде.

– Да ты что? Это тебе не кислушка какая-нибудь из «Пятёрочки» по акции. Давай, бокалы тащи, сейчас попробуешь.

– Так мне же завтра на работу, Ир…

– Мне тоже завтра на работу, – махнула рукой она. – Мы же чуть-чуть, просто попробуем. Да?

– «Мы»? – хитро прищурившись, переспросил я. – А я думал, это только для меня.

– А-ай, Макс, ну ты же не будешь один пить, ты же не алкоголик какой-нибудь. Давай, в общем, бокалы!

– Да у меня и бокалов-то нет.

Ирка выразительно вздохнула и закатила глаза:

– Ой, всё приходится делать самой. Не закрывайся, сейчас приду.

Она снова умчалась к себе и вернулась уже с двумя изящными бокалами на тонких ножках. Я про себя подумал, что сейчас она ещё спросит, нет ли у меня свечки или аромалампы. Что-то мне подсказывало, что вечер будет интересным и явно не таким, каким я его сам себе планировал. Впрочем, подумал я, почему бы и нет? Отдыхать и расслабляться ведь тоже иногда нужно.

Мы сели за стол, я разлил вино, с удивлением обнаружив, что у этого так называемого хорошего вина пробка не из пробкового дерева, а с резьбой, и штопор не нужен. Мы негромко чокнулись бокалами и отпили.

– Ну как? – с любопытством спросила она, глядя, как я пробую напиток.

Эх… Щас бы писят текилы, щепотку соли и дольку лимона, подумал я. Но вслух сказал другое.

– Великолепно, – с серьёзным видом кивнул я, хотя в вине не особо разбирался.

Потому как в наше время оно считалось скорее женским напитком. В моей прежней жизни менты пили водку, а когда зарплаты перестали платить и водка стала дорогой, мы не брезговали и спиртом. Нет, не тем «Роялем», что продавали в бутылках с красивыми этикетками, а настоящим конфискатом, который изымали на подпольных спиртовых точках. В девяностые такие точки были в каждом уважающем себя дворе, где местным алкашам и простым работягам наливали дозу спирта от ста грамм до нескольких литров. И разбавленный, и неразбавленный.

– Опиши, что чувствуешь? – не унималась Ирка.

– Замечательный букет, – продолжал я, изображая знатока и задумчиво глядя в бокал. – Тонкое послевкусие, чувствуются нотки… э-э-э… – Я незаметно глянул на этикетку и уверенно добавил: – Мускат?

Ирка восторженно хлопнула в ладоши:

– Точно, Макс! Ты просто настоящий сомелье!

– Да какой из меня сомелье, – усмехнулся я. – Просто сериалов насмотрелся и умные слова запомнил.

Ирка вдруг осмотрелась по сторонам и с лёгким укором сказала:

– Слушай, а чего мы в тишине сидим? Давай музыку хоть включим.

– Да у меня и магнитофона-то нет…

– Магнитофона? – засмеялась Ирка. – Ты хотел сказать, блютуз-колонки?

– Ну да, колонки.

– Так вон же у тебя виниловый проигрыватель стоит, – кивнула она на раритетный аппарат, который стоял под полками с пластинками, которые так трепетно коллекционировал Шульгин.

– Я его даже ни разу не включал, – попытался я оправдаться. – Не знаю как.

– Ой, да там всё просто! Сейчас загуглим, заютубим, и всё заработает.

Она уже тыкала пальцем в экран телефона, пытаясь найти инструкции, хотя я прекрасно знал, как включить подобный проигрыватель. Просто надеялся как-то от музыки отвертеться.

– Макс, а ты вообще что обычно по телеку смотришь? Какую музыку слушаешь? – поинтересовалась Ирка, не отрываясь от экрана.

– Я? Ну… – стал вспоминать передачи, которые живы и сейчас. – КВН люблю.

– О, КВН! Я тоже его люблю!

– С Масляковым?

– Пельш ведет.

– Да? Это который «я угадаю мелодию с трёх нот»?

Ирка удивлённо уставилась на меня:

– Чего?

– Не важно.

Эх, молодёжь, вздохнул я про себя.

Ирка вдруг стала серьёзной и негромко спросила:

– Макс, ты не против, что я вот так вот нагрянула, с вином и музыкой пристаю тут?

Я почесал бровь. Вот даёт соседка.

– Да нет, всё нормально, чего ты?

– Просто на работе начальница гавкает, пациенты нервничают, дети капризничают, голова уже кругом идёт. Детей на сегодня маме сплавила, вот и вечер свободный выдался. А одной как-то тоскливо. Чувствую, скоро стресс словлю, а там уже психосоматика попрёт…

– Так у вас же в поликлинике МВД, вроде, психолог есть, поправил бы тебе психическое здоровье прямо по месту твоей работы.

– Психолог, одно название, – махнула рукой Ирка и тяжело вздохнула. – У него в кабинете, знаешь, ещё аквариум стоит. Я захожу как-то, спрашиваю: «А вам аквариум-то зачем, вы же рыбок всё равно кормить забываете?» А он мне на полном серьёзе отвечает, мол, для пациентов это – наблюдать за рыбками, стресс снимать. Успокаивает, говорит.

Ирка выразительно закатила глаза, и я невольно улыбнулся, представив, как именно она это всё говорила психологу.

– Ну и что, помогает рыботерапия? – усмехнулся я.

– Ага, ещё как! Гляжу я в аквариум этот, а там одна рыбка уже кверху брюхом плавает, а остальные её обгладывают. Вот такой у нас психолог. Антистресс, блин.

Мы одновременно рассмеялись, и Ирка вдруг снова оживилась:

– Слушай, так что, музыку-то мы сегодня включим или нет? Ты обещал.

Я вздохнул и уже без отговорок направился к проигрывателю. Воткнул вилку в розетку, начал перебирать пластинки. И тут снова наткнулся на знакомую обложку. Поставлю свою пластинку. Ту самую, которая когда-то была моя. Как она оказалась у Шульгина, бог весть. Мало ли что могло случиться за столько лет.

Пока я задумчиво вертел в руках эту пластинку, Ирка с бокалом вина в руке уже стояла рядом и с любопытством разглядывала проигрыватель, поставив бокал на аппарат:

– А это что за кнопочка такая интересная? А вот этот переключатель за что отвечает?

– Осторожнее, Ир, бокал-то поставь куда-нибудь в другое место, – попытался я предупредить её, но было поздно.

Она неудачно повернулась, локтем задела бокал, и вино полилось прямо на раритетный аппарат. В ту же секунду что-то громко заискрило, зашипело, замигало, и в комнате явственно запахло палёной проводкой.

Ирка испуганно выпучила глаза и тут же прикрыла ладонью рот:

– Ой, Максим… Я не хотела, честно-честно…

– М-да-а, – протянул я задумчиво, оценивая ущерб и пытаясь не ругаться. – Теперь Шульгин точно будет не рад. Это ж его любимый, редкий проигрыватель.

Ирка тут же загорелась идеей исправить ситуацию:

– А давай мы ему новый купим? Ну, прямо сейчас на маркетплейсе закажем и всё!

– Ир, понимаешь, новая техника и раритет – это вещи абсолютно разные, их нельзя сравнивать.

– Ну да, конечно, новая круче, да? – с надеждой посмотрела на меня Ирка.

– Нет, наоборот, старинный и есть раритет, его ценность не в новизне, а как раз в возрасте и редкости, – вздохнул я. – Впрочем, что я тебе объясняю… Ладно, не парься, сам разберусь. Отремонтирую.

– Ты что, умеешь чинить такую технику? – удивилась она, широко раскрыв глаза.

– Конечно, нет. Что, я похож на мастера бытовой техники? – я усмехнулся и пожал плечами. – Отдам кому-нибудь, найду специалиста.

– Ой, у меня же знакомый есть один, часовщик! Золотые руки, между прочим, любую штуку починить может. Правда, сейчас бухает сильно.

На лице у нее снова нарисовались стресс и психосоматика.

– Часовщик? – я удивлённо приподнял бровь. – А часовщик тут при чём вообще?

– Ну, не знаю, там крутится и тут крутится, – с сомнением протянула Ирка. – Главное ведь, что он специалист хороший. Просто сейчас часы никто почти не носит, работы у него мало, вот он и пьёт от безделья. А так руки-то золотые.

Я задумался. Честно говоря, самому заморачиваться с поисками мастера и договариваться совершенно не хотелось. Если уж Ирка готова всё устроить сама, а я оплачу, то почему бы и нет.

– Ну ладно, позвони своему часовщику, спроси, может, и правда возьмётся.

– Отлично! Сейчас наберу, – тут же радостно защебетала Ирка и потянулась к телефону.

***

Мы сидели за столом, пили вино и тихо разговаривали. Ирка, расслабившись, качала ножкой, мягко выгибая спину. Её взгляд, скользил по комнате и время от времени останавливался на мне. В её больших глазах отражалась какая-то грусть, тонкая и женская, словно тоска по тому, чего очень хотелось, но никак не удавалось получить.

– Знаешь, Макс, – заговорила она вдруг чуть тише, голосом доверительным и слегка хмельным, – сразу видно, что ты хороший парень. Прямо чувствуется это.

Я промолчал, неопределённо улыбнувшись, не зная, что сказать в ответ. А Ирка, вздохнув, продолжила откровенничать:

– Мне всё как-то не везёт с мужиками, представляешь? Вот честно, без вранья. На работе, в поликлинике, конечно, подкатывают всякие… в основном, женатики, конечно. Ну сам знаешь, как оно бывает.

Я кивнул, осторожно отхлебнув из бокала. Сказать-то и правда было нечего. Ирка помолчала пару секунд, затем внимательно посмотрела на меня и уже прямее спросила:

– У тебя-то, наверное, много женщин, да?

– Ну-у… – протянул я задумчиво, не зная, как правильно ответить на столь щекотливый вопрос. – Всякое бывает.

– Вот видишь, – тихо вздохнула Ирка и снова посмотрела куда-то в сторону. – А я устала уже одна. Иногда так хочется, чтобы просто рядом кто-то нормальный был. Не какой-то там временный прохожий, а человек, понимаешь?

Я понимающе кивнул, не перебивая её и давая возможность высказаться.

Ирка подвинулась чуть ближе, словно ощутив во мне надёжного слушателя, и начала рассказывать свои проблемы. Какие-то простые, казалось бы, житейские истории о детях, которые постоянно требуют внимания, об усталости после смен в поликлинике, о вечной нехватке денег, времени и сил. Но я чувствовал, что за этой простой бытовой усталостью скрывается что-то большее – глубокая тревога, женское одиночество и боязнь. Боязнь не справиться с жизнью в одиночку.

Она говорила негромко, и я внимательно слушал её, иногда вставляя что-то поддерживающее. Ирка постепенно расслаблялась, её голос становился чуть увереннее. Казалось, эти проблемы она долго держала в себе, тщательно скрывая от всех, и только теперь смогла кому-то открыться.

– Ты знаешь, – продолжала она уже почти шёпотом, – я иногда ночью просыпаюсь и думаю: а что будет дальше? Как я одна с двумя детьми? Вот так и буду всегда сама? Ведь годы-то идут, Макс. Дети скоро подрастут, уйдут, а я останусь одна. Страшно это.

Я мягко улыбнулся:

– Ир, всё будет нормально. Ты хорошая, сильная. Всё у тебя получится.

– Спасибо тебе, Макс. Прости, что я тут разнылась. Наверное, вино виновато… Пьяное оно какое-то. Хи-хи.

– Ничего страшного, – улыбнулся я. – Для того друзья и нужны, чтобы иногда выслушать.

Мы ещё долго говорили обо всём и ни о чём, пока вечер не перетёк в глубокую, почти ночную тишину. И, честно говоря, я вдруг ощутил, что такие простые разговоры и обычные человеческие посиделки мне самому нужны не меньше, чем ей.

А после я ее проводил до комнаты, и мы попрощались как старые друзья.

***

Проигрыватель я всё-таки отдал в ремонт Иркиному часовщику. Мужик оказался удивительно дотошным и обстоятельным, хотя руки у него заметно дрожали, явно со вчерашнего похмелья. Взяв аппарат, он тут же осмотрел его со всех сторон, покачал головой и задумчиво цокнул языком.

– Вещица-то серьёзная, – протянул он с уважением, ощупывая тяжёлый деревянный корпус. – С такими аппаратами я раньше работал, давно, это починить можно. Но аванс не помешал бы…

Я только усмехнулся и покачал головой:

– Утром стулья – вечером деньги. Или вечером стулья – утром деньги, как там у классиков-то?

– Вечером деньги, утром стулья, – с готовностью поправил меня часовщик, но я не уверен, что сказал он правильно. – Будет всё путём, не волнуйся. Я с такими вещами ещё в советские времена дело имел. Радиолюбителей у меня знакомых море – любую редкую запчасть достанут, будь спок.

Он бодро кивнул. На всякий случай я пообещал, что деньгами не обижу, если всё будет сделано по-человечески. Его лицо сразу просветлело и стало куда более оптимистичным.

Часовщик не соврал. Буквально на следующий день аппарат был готов. Когда я забрал проигрыватель, он выглядел так, будто вообще не встречался с Иркиным вином и палёной проводкой. Тяжёлый, надёжный и солидный, он снова занял своё законное место под полкой с винилом в комнате общаги.

Я осторожно поставил его ровно в то же место, подключил провода к колонкам и аккуратно уложил на вращающийся диск одну из пластинок. Опустив тонарм, я мягко прижал иглу к поверхности винила и замер в ожидании.

Сначала раздался тихий, еле слышный треск, словно игла осторожно пробиралась сквозь старые дорожки пластинки, потом послышалось характерное шипение, а затем, постепенно набирая громкость, из колонок полилась музыка.

Звук оказался неожиданно глубоким, совсем не похожим на современные электронные устройства с их холодным цифровым звучанием. Здесь было что-то живое, будто голос исполнителя звучал не из колонок, а прямо из комнаты, словно певец и музыканты стояли рядом со мной.

Ай да часовщик! Не обманул… спасибо Ирке.

***

– Привет, болезный! – сказал я с лёгкой усмешкой, входя в просторную палату, больше похожую на гостиничный номер, чем на больничное помещение. Мажорчик наш, конечно, и здесь отличился: палата была VIP-класса, с удобствами, холодильником в углу и телевизором на стене.

– О, Макс! Здорово! – оживился Шульгин и, кряхтя от боли, попытался подняться с кровати, опираясь на костыль. Забинтованная нога неуклюже торчала в сторону.

– Да лежи уже, Джон Сильвер, – усмехнулся я, подходя ближе и пожимая ему руку. – С твоей-то ногой особо не попрыгаешь.

Я пожал ему руку, потрепал по плечу и присел рядом на стул. Николай откинулся на подушки и кивнул на огромный телевизор, где как раз шёл очередной современный боевик. Зализанный герой, больше похожий на Влада Сташевского, чем на бойца, легко расправлялся с целой бандой вооружённых до зубов головорезов, причём патроны в его пистолете, похоже, не кончались вообще.

– Задолбался уже эти сериалы смотреть, – пожаловался Шульгин, с тоской глядя на экран, где трупы падали штабелями. Потом помолчал немного и вдруг тихо добавил: – Ты знаешь, я ведь тоже человека убил, Макс.

Я посмотрел на него и покачал головой:

– Коля, да ладно тебе. Ты ведь сам понимаешь: либо он тебя, либо ты его. И какой он тебе человек? Бандит, причём крайне опасный.

– Да знаю я всё это, – тихо ответил он, задумчиво глядя куда-то мимо меня. – Но всё равно… внутри как-то скребёт. Я ведь раньше никогда даже пистолет на человека не направлял. Как-то всегда удавалось обходиться без оружия…

– Все правильно ты сделал, – спокойно сказал я и чуть приободрил его похлопыванием по плечу. – Ты молодец. Стержень у тебя есть, это главное.

– Есть, говоришь? – горько усмехнулся Шульгин. – А знаешь, как мне страшно было тогда?

– Ну так это нормально. Тебе стыдно, что ли? Не выдумывай. Страха не знают только полные идиоты, а так все жить хотят.

Мы ещё поболтали о разном. Потом он вдруг спросил, будто вспомнил что-то важное:

– Макс… пластинки мои там как? На месте всё?

И спросил так, будто речь шла о его любимых детях, а не о старых виниловых пластинках.

– Да нормально всё с ними, – усмехнулся я. – Слушаю иногда, музыку включаю. Ты ж не против?

– Как – слушаешь? – Шульгин даже приподнялся с подушек и с удивлением вытаращился на меня.

– Ну да, а что такое? Ты что, против?

– Да нет, конечно, не против, просто… – он как-то странно замолчал.

Я же достал телефон и включил заранее записанное видео, словно в оправдание, показывая, как пластинка крутится на проигрывателе и играет негромкая приятная музыка.

– Вот, смотри, твой аппарат в полном порядке.

Шульгин вытаращил глаза ещё больше и замотал головой:

– Ого! Как так?! Я ж его неисправным купил. Мне тогда ещё сказали, что отремонтировать невозможно. Я его просто для виду поставил, чтобы отец видел и думал, что я там живу.

Повисла пауза.

– Ну-у…. Ко мне Ирка заходила, – улыбнулся я.

***

В мой кабинет вошла Кобра. Ну, как в мой кабинет – по правде сказать, помещение было рассчитано на троих оперов. Сейчас же я сидел один. Один напарник в отпуске, второй – на выезде, дежурил. Вот и получался мой собственный кабинет, поэтому здесь царили тишина и спокойствие.

– Слушай, Макс, сгоняй на мост Строителей, – проговорила задумчиво Кобра. – Там суицид случился.

– Суицид? – я вопросительно поднял глаза, глядя на Оксану. – Чего там такого необычного-то, что дежурный опер не справляется?

Она нахмурилась и немного покачала головой.

– Да парень здоровый сиганул прямо на камни, на мелководье, разбился насмерть. Свидетели есть, которые пытались его остановить. Он их просто отшвырнул, как игрушечных. Боролся так, будто за жизнь, а сам прыгнул. И при этом, говорят, абсолютно спокоен был. В глазах, представляешь, пустота полная. Так очевидцы говорят.

– Оксан, это обычный суицидник. И что теперь, мне из-за пустоты в глазах туда ехать?

– Чувствую, что-то не то там, Макс, – снова покачала головой Оксана. – Суицидники так себя не ведут.

– Наркоман, может, обдолбанный, мало ли что.

– Ты всё-таки съезди, проверь, мне потом ещё Мордюкову докладывать по этому трупу. Расскажешь, что да как.

– Ладно, – кивнул я, закрывая массивный ежедневник и убирая его в ящик стола, а оттуда достал небольшую записную книжку, чтобы с собой взять. – Съезжу, посмотрю.

Глава 5

Мост Строителей у нас всегда был пешеходным. Когда я подъехал, там уже собралась толпа зевак, сгрудившихся над перилами и обсуждающих трагедию во всех подробностях. Кто-то, как сейчас водится, снимал на телефон.

Внизу, прямо под мостом, на камнях пересохшего русла, возле трупа, уже накрытого простыней, деловито копошилась молодая судмедэкспертша. Рядом, в тени старой ивы, важно топтался Паук, тщательно и неторопливо записывая в протокол осмотра места происшествия.

Рядом стояла скорая. Я кивнул Пауку, подойдя ближе, и поздоровался:

– Здорово, Жень.

Тот, оторвавшись от бумаг, удивлённо вскинул на меня глаза:

– О, Макс, привет. А ты-то чего здесь делаешь? Тут же делов-то… явный отказной материал, разве нет?

– Не всё так просто, вроде, – я задумчиво глянул на накрытое тело. – Есть свидетели, говорят, очень уж решительный самоубийца. Даже не колебался.

Паук понимающе хмыкнул, убирая ручку в нагрудный карман:

– Ну да, тут свидетелей полно. Придурок точно какой-то странный. Ну, так всякое бывает…

– Личность уже установили? – спросил я.

Паук развёл руками:

– Пока нет. Работаем, участковый там, вроде, копается, но, знаешь, с ним каши не сваришь особо. Ты уж помоги, коль приехал.

Он тут же вернулся к протоколу, но писал его как будто уже с каким-то облегчением.

***

Я подошёл ближе к судмедэксперту, которая уже закончила осмотр и теперь возилась возле своего чемоданчика, аккуратно упаковывая какие-то инструменты и пробы. Это была та самая молоденькая девушка, внешне больше похожая на старосту курса в медицинском институте, которая выезжала на труп блогера. В общем, миловидная, в своей этакой, почти академической манере, и одновременно серый мышонок, полностью погружённый в работу. Я невольно подумал, что есть, наверное, дела поприятнее для такой молодой девушки, чем бесконечные встречи со смертью, но, похоже, положение вещей ее полностью устраивало.

– Добрый день, – поздоровался я, подходя ближе. – Мы с вами уже виделись, помнится, на осмотре по факту убийства одного блогера.

Она быстро подняла голову, взглянула на меня и чуть улыбнулась:

– Здравствуйте, Максим Сергеевич.

Я удивлённо приподнял брови:

– Вы знаете моё имя? Я, вроде, вам тогда даже не представлялся.

– Телевизор смотрю, видела в новостях про вас, – ответила она. – А меня Алиса Вадимовна зовут.

Ну да, точно, вспомнил я. Алиса Вадимовна Скляр.

– Ну и что у нас тут интересного? – я кивнул в сторону трупа, аккуратно накрытого голубоватой одноразовой простынёй. – Обычный попрыгун?

Алиса Вадимовна слегка нахмурилась и стала делиться наблюдениями:

– Очевидно, что смерть наступила в результате множественных повреждений, полученных при падении с большой высоты. Однако есть некоторые странности.

– Какие? – насторожился я.

– Например, тело имеет признаки обезвоживания.

– Обезвоживания? Это как? – я удивлённо взглянул на неё. – Прыгал в речку, чтобы воды напиться? Шучу, конечно… Продолжайте, пожалуйста.

Она кивнула – мол, шутки делу не мешают.

– Выявлены признаки: сухость слизистых оболочек глаз и рта, значительное снижение тургора кожи, некоторое западение глазных яблок, специфический цвет кожных покровов. Такие признаки обычно характерны для людей, долгое время пребывавших без воды, в экстремальных условиях. А тут перед нами городской житель. Вот это-то и странно, – пояснила она.

– Мда-а… – протянул я задумчиво. – Что-то ещё?

По глазам медички я понял, что это еще не всё.

– На венах в области локтевых сгибов обнаружены следы инъекций, – продолжила Алиса Вадимовна, аккуратно убирая прядь волос за ухо.

– Наркоманские?

– Нет, не похоже.

– А как вы определили?

– У хронических наркоманов инъекции множественные, следы от них воспалены, вокруг образуется рубцовая ткань, кожа приобретает землистый или сероватый оттенок, отчётливо меняется венозный рисунок.

Перечисляла она это со знанием дела, явно не из учебника.

– Здесь же следы единичные, аккуратные, свежие и сделаны профессионально. Кожа чистая, тонус мышц хороший, внешних характерных признаков токсического поражения организма сильнодействующими веществами нет.

– Интересно, интересно, – протянул я, осматривая тело с новым вниманием. – Что же он себе колол?

– Или ему кололи, – уточнила судмедэкспертша.

Я удивленно вскинул на неё взгляд:

– Думаете, это убийство?

– На вскрытии я смогу сказать точнее, – с некоторой профессиональной гордостью заметила она. – Но предварительно могу сказать, что на теле есть кровоподтёки и синяки, явно старше сегодняшних летальных повреждений. То есть человек, возможно, подвергался насилию за некоторое время до сегодняшнего происшествия.

Я внимательно посмотрел на накрытый простынёй труп и, решившись, подошёл ближе. Присев на корточки, приподнял ткань и глянул на лицо погибшего. Пора было воочию увидеть самого странного самоубийцу за мою практику.