Читать онлайн Лихие

Пашка

Москва, 2023 год

Пашка проснулся с ощущением, что он обречен. Толком не успев продрать глаза, схватился за телефон и открыл чатик шестого класса под названием «Зоопарк». Тупые одноклассники еще вчера придумали новый пранк для исторички. После него совершено точно неприятности будут у всех. А идти против своих он не любил, и если совсем по-честному, то просто стремался. Надо было отвлечься. Мобильная игрушка-стрелялка помогла быстро справиться с тревогой и как-то незаметно сожрала полчаса времени на сборы.

За завтраком он прошел четвертый уровень, пока мама разговаривала с кем-то по телефону на повышенных тонах.

– Не, я не приду, открыткой поздравлю… Ну какой брат, пятнадцать лет не общаемся. Что мы будем, семью изображать?

Родственников мамы Пашка никогда не видел, как и отца. Они с мамой вообще жили так, как будто совсем одни друг у друга. Какие-то голоса очень редко возникали в трубке, но маму они явно раздражали и тревожили. И потому вопросы о родне Пашка перестал задавать довольно рано. Вот и сейчас промолчал, отвлекаться от стрелялки тоже не хотелось. Мама сбросила вызов и шутливо пихнула сына в плечо. А потом стиснула его в объятиях.

– Ну можно хоть завтракать без телефона, а?

Пашка недовольно поелозил на стуле, но отталкивать маму не стал. От нее пахло мандариновыми духами, гранолой и молоком. Из-под рукавов футболки на руки выползали затейливые татуировки. Эхо бурной молодости, о которой Пашка тоже ничего не знал.

На улице он продолжил проходить новый уровень стрелялки, стоя под зонтом. Телефон вибрировал от приходящих в чатик сообщений одноклассников, но Пашка решил делать вид, что проблемы не существует. И просто не открывать мессенджер. Кроссовки и джинсы неприятно мокли под косым дождем, пока мама с трудом отпарковывала плотно прижатую с обеих сторон машину. Ей даже пришлось выйти и сложить зеркала у себя и соседа. Куртка и шапка промокли. Пашка даже подумал, что надо бы помочь, но отвлекаться было выше его сил. Лишние движения вообще были ему не свойственны – ловко и быстро в их маленькой семье действовала только мама. Сначала потому, что боялась Пашкиных приступов астмы, а потом просто по привычке.

– Паш, ну садись – опоздаем! Опять в телефоне?

Не отрываясь от экрана, он плюхнулся на пассажирское сиденье. Если бы мальчик поднял глаза, то, возможно, заметил бы старую «тойоту» с облупившейся тонировкой, припаркованную метрах в ста, и наблюдающего за ними водителя в черном капюшоне.

По дороге мама всегда переключала радио в поисках отстойных песен из своего каменного века. Вот и сейчас, перебрав попсовый хит, бодрых ведущих утреннего шоу и новости про СВО, нашла наконец нужную волну и фальшиво подпевала какому-то противно-гнусавому голосу:

– Мам, потише можно?

Машину обогнала «тойота» с заляпанными грязью номерами. Мама резко перестала петь и с тревогой посмотрела ей вслед.

– Что?

– Ничего. Надоело это старье слушать.

Пашка заткнул уши наушниками и дальше уже не следил за сменой ее музыкальных предпочтений. Возле школы он долго отстегивал ремень, как бы оттягивая момент встречи с одноклассниками, но сзади кто-то упорно сигналил, и пришлось ускоряться.

– Паш, ты ничего не забыл?

– Нет.

– Па-аш?

Пашка нехотя достал из кармана ингалятор – он всегда носил его с собой, еще с детского сада. Но мама все равно каждый раз проверяла, чем ужасно действовала ему на нервы.

– Хорошего дня, ребенок!

Пашка молча вышел из машины. «Ребенок, блин! Бесит!» Мама резко стартанула от обочины, а он нехотя поплелся к школе под дождем. Из припаркованной «тойоты» с поднятым капотом доносилась старая песня It’s My Life. «Точно», – с грустью подумал Пашка. В капоте, согнувшись, копался водитель в черной толстовке и капюшоне – промок, наверно, совсем. Может, и ему постоять под дождем, а потом в медпункт вместо истории? Но додумать свою мысль Пашка не успел. Проходя мимо «тойоты», он неожиданно получил удар от водителя в солнечное сплетение. Мальчик задохнулся, не удалось даже закричать. Водитель быстро положил его на заднее сиденье, сорвал полоски скотча с потолка и заклеил рот. Заранее приготовленными стяжками умело и быстро зафиксировал руки и ноги. Достал из кармана и выбросил в кусты смартфон, закрыл дверь и капот. Сел на водительское и дал по газам.

Женька

Хабаровский край, тайга, 1991 год

– Медведь… – заключил отец, изучив сломанные рамки с сотами, траву и ветки кустарника вокруг пасеки.

Женька знал, что Павел Лиховцев не ошибается в таких вопросах. И, конечно, испугался. А потом еще больше испугался того, что отец почувствует его страх. Не потому, что накажет или пристыдит, – нет, Женька боялся увидеть его разочарование. В свои двенадцать лет он не знал никого, кто был бы умнее или сильнее отца. Тот с ранних лет брал мальчишку с собой в тайгу на пасеку, давал взрослые поручения по хозяйству, несмотря на протесты матери. Павел как будто видел в сыне какого-то другого, взрослого человека. Такого, каким Женька еще не стал, но сможет когда-нибудь. А прямо сейчас, на разоренной пасеке в тайге, он ужасно боялся медведя.

– Иди гнилушек наруби. – Павел улыбнулся одним глазами. Все-таки заметил.

– Я?.. Ладно.

Гнилушками называли наросты на деревьях, которые надо было рубить небольшим топориком. Такой топорик против медведя был, конечно, бесполезен. Да и сам Женька, даже с ружьем, был бы бесполезен точно так же – слишком жалел всякую животину. Женька рубил гнилушки, и везде чудился ему медведь, за каждым шорохом листьев. Набрав мешок, он вернулся наконец к пасеке. Разжег дымарь и, надев маску, пошел к отцу. Павел – без защиты, без сетки – уже снял крышку с улья. Пчел он, конечно, не боялся, как и медведей. Женька дымил, но ветер рассеивал все их с гнилушками старания.

– Ближе держи!

На руку Женьке села пчела. Она сердито жужжала и ползла по коже, как будто прицеливалась, где бы побольнее ужалить. Мальчик подался назад.

– Спокойно! Они страх чуют. Побежишь – зажалят.

Женька не побежал, но пчела все-таки укусила. Он вцепился в дымарь, сжал зубы и не издал ни звука. Отец поднял соты. Солнце играло в рамке, запечатанной медом наполовину. Мед не потек. «Хороший», – подумал Женька. Павел, как будто услышав мысли сына, довольно кивнул.

В бытовке стоял стол и дощатые лавки вдоль стен, на столе – кружки, чайник. Ничего лишнего. В центре медогонка – стальной бак в метр высотой с ручкой и ремнем со шкивом сверху. Женька изо всех сил крутил центрифугу медогонки так, что лопасти стали невидимыми – на руке уже натерлась мозоль, и пчелиный укус горел ниже локтя. Павел открыл кран, и густой мед медленной золотой струей лился через два сита в ведро. Хотелось подставить палец и облизать. Но из ведра мед попадал в канистры, а канистры – в багажник отцовского ГАЗ–69. Когда дело было сделано, Павел достал из багажника ружье.

– Заночуем. Медведь ходить повадится – пасеку совсем разорит.

Женьке в одну секунду стало очень холодно под вечерним августовским солнцем, но спорить с отцом он не стал.

Лежа в темноте на старых фуфайках, натасканных на низкую крышу бытовки, Женька старался не заснуть. Он тряс головой, растирал мочки ушей докрасна, но ничего не помогало. Отец лежал рядом с ружьем в руках и смотрел в сторону леса. Казалось, он не моргал и совсем не шевелился. Привык к долгим охотничьим засадам. Женька сжимал в руках фонарь и рассматривал шершавую руку отца с выцветшей, неумелой наколкой, застрявшую былинку в густой бороде, морщинки возле глаз на загорелой коже и незаметно провалился в глубокий сон.

Проснулся от резкого толчка в бок – Павел жестом показал: свети! Но Женька со сна не сообразил, что от него нужно, и сунул фонарь отцу. Тот отпихнул его и еле слышно выругался.

В темноте в нескольких метрах от бытовки хрустнула ветка. Тяжелое дыхание, треск улья – кто-то огромный был совсем рядом. Женька в ужасе застыл.

Павел выстрелил из двустволки, на доли секунды осветив ульи. Женька увидел метрах в пяти перед собой огромного медведя, который, казалось, смотрел прямо на него.

– Свети давай!!

Женька щелкнул фонарем, но что-то заело. Огромная тень ускользала в сторону леса. Павел схватил из рюкзака ракетницу и с ружьем полез с крыши.

– Пап, ты куда?..

– Добить. В доме запрись.

– Я с тобой!..

Женька не знал, что страшнее – идти с отцом на медведя или остаться ночью в бытовке одному посреди бесконечной тайги. А если отец не вернется? Или первым вернется медведь? Прятать свой страх не было уже никаких сил. Отец увидел, почувствовал, какой он маленький мальчик и какой он, в сущности, трус. И пожалел…

– Я быстро. Нужна будет помощь – попрошу.

Женька слез с крыши и долго смотрел, как Павел уходит в лес. Сначала было видно его силуэт, потом какое-то движение среди веток, а дальше только чернота, которая заползала через глаза и наполняла все тело колючим холодом. Ужасно хотелось заплакать, но он проглотил слезы. Неожиданно впереди раздался выстрел ракетницы – огонек взлетел к небу и тут же упал, осветив фигуру отца. И еще три выстрела следом. «Два – в грудь и один – в голову», – подумал Женька. И был прав.

Утром повезли продавать мед в поселок. Женька с переднего сиденья пялился назад, в багажник ГАЗа, где на брезенте, среди канистр с медом, лежали голова и лапа медведя. Подобные части медвежьего тела Женька видел уже не раз, но впервые знал, как выглядел этот зверь еще живым, слышал его дыхание.

– Пап… А ты сколько их всего убил?

– Не считал… В сезон двадцать. Когда тридцать…

– Как ты их не боишься?

Павел улыбнулся и тепло посмотрел на сына:

– Первого завалишь – страх уйдет.

Пока Павел и Женька носили канистры с медом на склад пчелосовхоза, неприятный мужичок с маленькими глазками заполнял ведомость. Купец – так за глаза называл его Павел. Женьке казалась эта кликуха из сказок Пушкина слишком шикарной для такого невзрачного человечка. Но может, это просто была его фамилия? Пока взрослые говорили, Женька завис в темном дощатом складе, где на полках, между мешками с сахаром, стоял переносной телик. По нему с помехами шли «Утиные истории». Женька прильнул к экрану, а потом против воли поднял глаза на настенный календарь 1991 года с Самантой Фокс в купальнике – и сразу, смутившись, опустил обратно, на уток в телик. Изображение рябило, и Женька слушал разговор Павла и Купца.

– Сахара мне десять мешков посчитай…

– Восемь рублей кило… – проскрипел Купец.

– Я тебе мед по семь сдал!.. Не может мед быть дешевле сахара, я им пчел кормлю!

– Цены выросли. Не нравится – дешевле ищи.

Голос отца стал тише.

– Так только ты возишь!.. Уступи хоть щас, чем мне семью кормить?!

– Не прибедняйся, Паш… Мед твой с левой пасеки, в лесу. Нужны деньги – продай пасеку. Я куплю.

Женька вышел со склада к отцу. Павел стоял, едва сдерживая гнев.

Купец мерзко улыбнулся Женьке.

– Ну чего, сахар брать будешь?

Домой в Литовку ехали молча. По радио глухо, с помехами, играла «Осень» ДДТ. На заднем сиденье стоял одинокий мешок сахара. Мрачный отец смотрел на дорогу, вцепившись пальцами в руль. Женька не решался заговорить с ним. Но Павел сам не выдержал:

– Козел, давно на мою делянку пялится!..

– И что делать? Пап?..

Отец промолчал – может, потому, что не знал ответа, или потому, что это было не его, Женькиного ума, дело. Только выкрутил радио громче.

Павел

Хабаровский край, Литовка, 1991 год

Павел любил лес, наверное, так же сильно, как не любил людей. Иногда ему казалось, что и сам он – часть этого леса. Он забирал у зверя жизнь по праву сильного, чтобы кормить семью. Которую, в свою очередь, считал своей частью. В доме у воды, на краю Литовки, он прожил всю жизнь, кроме нескольких месяцев в хабаровском техникуме и двух лет в тюрьме за хулиганство. Но где-то далеко, в центре страны, происходили необратимые перемены, которые добрались даже сюда, в его дом на краю земли. И Павел впервые не знал, что делать дальше. А потому работал в огороде с особым рвением. Грузил лопатой в ведро коровий навоз и тащил его в огород для компоста.

– Че стоишь, закидывай…

Женька перекладывал навоз скошенной травой и листьями.

В коровнике жена доила однорогую Машку, что-то тихо напевая ей про девичью долю. Павел засмотрелся на уставшую Лену. Прядь волос потным завитком вылезла из-под косынки – она тяжело думала о чем-то своем. Младший сын, Вася, как всегда, вертелся возле матери.

– Женьке иди помоги!

– Я маме нужен. – Вася, как обычно, старался не смотреть Павлу в глаза. – Цедить молоко будем.

Воспитание младшего сына Павел уже давно передал жене. С тех пор как у мальчишки начались приступы астмы, Лена не отпускала его от себя и, конечно, не давала увозить ни в какую тайгу. Павел сперва настаивал, но Вася рос слишком хрупким и плаксивым ребенком. Отец смирился, да и Женьки ему было вполне достаточно.

За спиной у Павла скрипнула калитка.

– Здоров, соседи!

Коренастый, коротко стриженный Юра в модной джинсовке сиял ослепительно-белыми кроссовками посреди грязного двора. Полгода назад он заколотил дом и уехал с семьей в Хабаровск. А теперь вот вернулся холеный, городской. Лена вышла из коровника с ведром молока.

– Привет, Юр… Давно приехал?..

– Да вот только!.. Все хорошеешь, Лен…

– Да иди ты… – Лена улыбнулась, а улыбалась она нечасто теперь. Легонько шлепнула Васю по затылку. – Че стоишь, истукан, здоровайся!

Вася буркнул себе под нос что-то неясное – Юру, в прошлом работавшего физруком в местной школе, он не любил. Как и все остальное, связанное с физической подготовкой. Женька отпихнул брата.

– Здрасьте, дядь Юр!

– Жек, вымахал!.. Скоро выше меня будешь! А банки накачал! Нук, покажи…

Женька напряг мускулы и запыхтел в позе циркового силача, Юра пощупал руку.

– Ого! Как у цыпленка!..

Оба как-то хорошо и звонко засмеялись. Павел тоже улыбнулся – он был рад Юре. Протянул было руку поздороваться, но увидел навоз на пальцах и стал вытирать тряпкой.

– Вернулся, Юрец? Не пошло в городе?

– Ну как «не пошло»… Пойдем перетрем?

Юра с Павлом вышли со двора и направились к пыльной дороге, где пара местных парней таскали вещи в кузов грузовика. Рядом хлопотали нарядная жена Юры и дочка чуть помладше Васьки.

– Я, Паш, вещи забрать. Квартиру купил.

Павел почувствовал неясный укол зависти.

– В Хабаровске?.. Быстро ты…

– А че тянуть? Осталось здесь дом продать, если дурака найду. Тебе не надо?

– Да какой там – со своим мороки… – До Павла наконец дошел смысл шутки. – Ах ты…

Юра отскочил, встав в боксерскую позу, уклоняясь и пританцовывая. Павел принял вызов и пошел на него, растопырив руки.

– Ну хорош, я в чистом… – Юра даже в школе не дрался с Павлом, несмотря на разряд по боксу. Да и повода не было.

Павел примирительно поднял руки. Юра оправился и как-то резко сменил тему:

– Че, совсем в Литовке херово дела?

Павел решил не выделываться – выдал как есть:

– Да не хер тут ловить, загибается деревня…

Юра понимающе кивнул и, оценивающе посмотрев на соседа, выдал настоящую причину своего визита:

– Слушай, Паш, я чего пришел…

Сидя за кухонным столом, Павел рассматривал маленькую дырку на подоле халата жены. Лена расставляла детям тарелки с творогом, поливала сметаной, сыпала сахар. Женька неохотно жевал – он никогда не жаловался. Павел намазал творог на кусок хлеба и передал Васе – тот недовольно скривился.

– Опять, блин, творог.

– Другого нет, – спокойно сказала Лена. В ее словах не было упрека.

По телевизору заиграла заставка «Рабыни Изауры». Павел вдруг ощутил внезапный приступ стыда и бессилия. Было ясно, что он не справился. Что он, здоровый молодой мужик, который способен завалить медведя, ничего не может дать своей семье. Павел вышел из-за стола и закрылся в комнате.

Через минуту звук телевизора из кухни сделался громче, Лена зашла в спальню и прикрыла за собой дверь. Она ничего не спросила – просто ждала, когда Павел скажет все сам.

– Я так просто на жизнь не заработаю! – выдал он наконец.

– С голода не умрем, корова есть…

– Она учебники пацанам купит? Форму школьную, бензин?.. Сдохнем здесь, Лен!.. – Павел горько улыбнулся.

– Это тебе Юра что-то напел?

– При чем тут…

– Я же вижу, ты после него такой стал…

– Какой такой?

– Дерганый. Что он тебе сказал?

Павел немного подумал, покрутив в голове слова Юры.

– Работу предложил. Водилой на фирму к ним.

– В Хабаровске?.. Ну ты что, а дом, пасека…

– С такими ценами пасека в убыток!

– А жить где?

– Снимем! Юрка полгода как уехал – уже купил!..

Лену явно тревожила перспектива таких серьезных перемен. А вот Павел, проговорив вслух предложение Юры, как будто сбросил с себя все сомнения. Сел напротив жены. Глядя в глаза, положил ладонь на ее колено.

– Лен… Ну тебе самой не надоело здесь барахтаться?! Ты же красивая баба у меня… Я хочу, чтоб ты одевалась нормально, работала на хорошей работе, а не горшки убирала за этой мелюзгой детсадовской…

Павел провел ладонью от колена жены к ее бедру, поднимая халат.

– Я ж для вас хочу…

– Ты прямо щас хочешь?

Павел улыбнулся.

– Ну… не против…

Лена засмеялась и сцепила руки на его шее.

– Ехать, дурак…

– Ехать тоже… Пока работа есть.

Павел повалил жену на кровать, от приоткрытой двери отшатнулся подглядывающий за родителями Женька.

Назад дороги не будет – Павел хорошо это понимал. Дом без хозяина загнется и зачахнет. И если в Хабаровске дело не пойдет, восстанавливать его будет не на что.

А пасека… пасека горела. Занявшийся воск чадил черным дымом, над лесом стоял пчелиный вой. Женька и Павел, раздевшись до пояса, блестя потными телами, медными в отсветах огня, ходили по кругу, с лопатами, не давая огню уйти за окоп. Горели сваленные в кучу порубленные ульи, горела бытовка. Все это было похоже на какой-то древний ритуал – жертву, которую Павел приносил таежным богам. Чтобы они простили ему предательство и не покарали за то, что совсем скоро он покинет свою землю.

Женька поднял с земли соту с воском, медом и ползающими на ней пчелами.

– Могли же Купцу продать!..

– Да он бы копейки дал! И глумился! Хер ему!

Павел забрал рамку из рук сына и бросил ее в костер.

Лена

Хабаровский край,

Литовка – Хабаровск, 1991 год

Лена мыла корову теплой водой, протирала бока мягкой щеткой, гладила и шептала на ухо: «Машка, Машенька моя». Однорогая никогда не подводила – молока давала вдоволь, телилась два раза. Машку Лене привела мать, пока еще была жива. И корова как будто связывала ее с родительским домом. Тяжелый деревенский быт был для Лены привычным делом – какой-то невидимый стержень не позволял ей раскиснуть и опустить руки в трудные времена. Как будто мать, и мать ее матери, и все другие женщины стояли за ее спиной.

Павлу она как-то сразу доверила свою жизнь, а потом и жизнь своих детей – и ни разу об этом не пожалела. Теперь муж считал, что в городе будет лучше, и она шла за ним без сомнений. Только Машку было невыносимо жалко…

Павел обнял Лену за плечи, поцеловал в макушку и легко отодвинул от коровы. Жена отошла к Васе и Женьке. На колоде лежал широкий нож, на полу – корыто для стока крови. Павел дал корове зеленое яблоко и взял тяжелый молот…

После звука удара и сдавленного воя животного Васька в слезах убежал в дом. Лене казалось, что корова смотрела прямо на нее. Умоляла или обвиняла. Павел взял с колоды нож. Лена глубоко задышала и взяла Женьку за плечо. Но он вывернулся и продолжал смотреть. Когда Лена зашла в дом, все было уже кончено.

На следующее утро от заколоченного дома Лиховцевых отъехал ЗИЛ, забитый нехитрым скарбом – банками с самодельной тушенкой, узлами, сумками и чемоданами. За ЗИЛом следовал ГАЗ с семьей. Лена напряженно улыбалась, подбадривая Павла. Перед отъездом она подстригла мужу волосы. А он тщательно побрился, оставив на лице только густые усы. Было печально смотреть на опустевшее мужнино лицо с белесым подбородком. И совершенно невыносимо видеть удаляющийся дом в зеркале заднего вида.

Ехали часа два, и вот уже за окном показались серые девятиэтажки, широкие проспекты, клювы желтых кранов в речном порту, неповоротливые баржи и воды широкой извилистой реки, отражающей солнце. Хабаровск, Индустриальный район, улица Ленина.

Юра уже ждал их возле дома, рулил парковкой неповоротливого ЗИЛа, помог разгрузить вещи, не давая Лене тащить ничего тяжелого.

– Хата не фонтан, зато недорого! Пацанам до школы близко, Пашке до работы! Ну и вода горячая, газ, толчок теплый, не то что в деревне, да, парни?..

Он как будто заранее оправдывался, Лене это не понравилось – казалось, что в брюхе многоэтажки их ожидало что-то чудовищное.

За спиной раздался резкий, протяжный сигнал, и Лиховцевы дернулись. А Юра засмеялся, увидев знакомую картину: на улицу въехал и медленно двигался левиафан мусоровоза – из подъездов тут же потекли люди с мусорными ведрами, чтобы выгрузить их содержимое в открытый зев машины, здороваясь, шутя, переговариваясь.

Предчувствие не обмануло Лену – съемная квартира оказалась крохотной однокомнатной клеткой на пятом, верхнем этаже. За окнами сквозь решетки (от возможных воров с крыши) виднелись серые блоки пятиэтажек. «Как в тюрьме», – подумала Лена. Продавленный диван, раскладной стол-книжка у стены, шкаф в углу с кривой дверцей. Юра с неестественно легкой интонацией заключил:

– Ну че… В тесноте, да не в обиде…

Лена мрачно выдавила:

– Спасибо, Юр.

Юра, кивнув, ушел в прихожую и влез, кряхтя, в свои белые зашнурованные кроссовки. Павел вышел проводить.

– Юр, а че с работой?

– Пока обживайтесь. Потом заеду, расскажу. Лен, пока!

Входная дверь хлопнула, и в квартире повисла невыносимая тишина. Лена, проглотив комок разных чувств, подступивших к горлу, натянула наконец самую ободряющую улыбку и взъерошила Женьке волосы.

– Ну что, новая жизнь?.. Все хорошо будет…

Павел

Хабаровск, 1991 год

Павел уже третий час рылся в открытом капоте своего старенького ГАЗа. Проблем с машиной не было – он просто не мог найти себе другого занятия. С момента переезда прошла уже неделя, а от Юры не было новостей. В городе Павел чувствовал себя чужим. По ночам он открывал в квартире все окна – было трудно дышать сдавленным городским воздухом. Он починил все полочки и дверцы в крохотной однушке, вещи были разложены – пацаны устроены в школу. Даже Лена нашла подработку уборщицей на овощном складе. Запасы еды заканчивались. Можно было начать искать другую работу, но Юра снял им жилье. Мысли роились в голове как пчелы.

Размышления Павла прервал Вася. Он бежал по дороге от школы, волоча рюкзак по асфальту. Ворот рубашки разорван, под носом – красная струйка крови. Пацан ревел и задыхался.

– Батя!! Бать!.. Местные… Женьку бьют!..

Павел, не торопясь, вытер тряпкой руки.

– Сильно?

– Их там шесть человек!

– Че от меня хочешь?..

Вася наконец отдышался:

– Иди, дай им!..

Павел спокойно взял разложенный среди деталей брезентовый ремень от шкива – попробовал на прочность щелчком. Вася приободрился и нетерпеливо оглянулся: щас, мол, зададим, – как вдруг Павел ударил сына ремнем по ногам. Тот вскрикнул от неожиданности.

– Ай!.. Ты че?!

– А че ты-то убежал?!

– Они здоровые! С восьмого класса!

Павел грозно пошел на сына.

– Еще раз его бросишь, я тебя сам убью, понял? Вы должны друг за друга быть, на хера я вас рожал тогда?!

Вася отступал, пытаясь спрятаться за машину, но отец шел за ним и лупил, куда доставал ремень.

– Иди к нему, впрягайся, я сказал!..

Мальчишка бросился обратно.

За спиной у Павла просигналил «паджеро». Из него вышел улыбающийся Юра.

– Макаренко своих табуреткой бил. «Педагогическая поэма», читал?

Павел отрицательно покачал головой.

– Здоров, Юр.

– Здоровей видали.

– Че с работой?.. Неделю балду пинаю… – с некоторой претензией выдал Павел.

– Бог услышал твои молитвы. Садись, отвезешь нас. – В интонации Юры опять сквозила неестественная легкость.

Павел напрягся.

– В смысле?

– Ну ты ж хотел работать? Водилой?

– Ну дай хоть переоденусь…

– Так нормально. Права с собой? Садись…

Павлу показалась странной такая спешка, но не в его положении было возмущаться. Он достал из щитка ГАЗа права, убрал инструменты под капот и направился к «паджеро».

Когда Павел сел на водительское кресло и бросил взгляд назад, все сразу же стало понятно. На заднем сиденье расположились приземистый квадратный мужчина средних лет – Кислый – и молодой щуплый парень в спортивном костюме по кличке Степанчик. Оба бритые, на пальцах печатки. Павел немного растерялся и процедил нелепое:

– Здравствуйте…

Степанчик еле кивнул, Кислый не отреагировал. Характер занятий этих людей был понятен с первого взгляда – бандиты. А значит, и Юра работает на них. Павел почувствовал себя наивным мальчишкой – можно было догадаться, отчего Юра так быстро поднялся в городе. Но давать заднюю было поздно – за руль он уже сел. Несмотря на общее напряжение, повисшее в салоне, Юра вел себя расслабленно и даже почти развязно.

– Поехали!

– Куда?.. – растерялся Павел.

Юра ободряюще тронул Павла за плечо.

– Я покажу.

Женька

Хабаровск, 1991 год

Женька бежал по школьному коридору, сбивая орущих малолеток. Мимо уборщицы, горбатой старухи в сером халате с ведром, на котором было накорябано масляной краской «КАЛИДОР», мимо фоток Политбюро на стене. И успел влететь в актовый зал за секунду до того, как в начале коридора показались трое восьмиклассников. Один из них – красавчик с разбитым носом – стукнул кулаком в стену.

– Сука, где он?..

Женька держал дверь актового зала изнутри двумя руками, подперев еще и ногой для верности. Разбитая губа горела, он старался не дышать: если старшаки найдут его здесь – отмудохают по полной за разбитый нос Антона и, как следствие, за его подпорченную репутацию. Антон слыл одним из главных хулиганов школы и борзого деревенского Женьку невзлюбил сразу.

В коридоре послышался приближающийся топот – Женька судорожно завертел головой в поисках укрытия – прятаться за стульями было бесполезно, прыгать с третьего этажа – ноги переломаешь. Из-за кулис выглянула девчонка с косичками.

– Сюда!

Женька бросился за бархатную портьеру. За сваленными в кучу инструментами и наглядной агитацией стоял бюст Ленина, раскрашенный мелками под клоуна. Рядом с ним сидела девчонка с измазанными пальцами – ее работа. Женька попытался спросить, но она приложила розовый от мела палец к его губам и кивнула на дверь. Оба они выглянули в зал через прорезь в кулисах, неловко прикоснувшись щеками.

В этот момент в зал влетели три восьмиклассника во главе с Антоном. Переглянулись – никого. И уже собрались уходить, как вдруг Женька чихнул, надышавшись пылью.

Антон остановился, прыгнул на сцену и направился к портьере. Женька уже приготовился к расправе, но девчонка выскочила из укрытия первой и демонстративно потерла нос. Антон удивленно остановился.

– Ты че здесь делаешь?

– Сачкую. А ты? – Она явно хорошо знала Антона.

– Женьку с седьмого не видела? Чепушила деревенский?

– Здесь не было никого. Че с носом?

Не ответив, Антон прыгнул со сцены и вышел из зала вместе с подельниками. Женька еще немного постоял за шторой и тоже вышел. Девчонка улыбалась, деловито скрестив руки на груди.

– Ты ему в репу дал?

– Он первый полез…

– Он ко всем лезет. Но сдачи только ты дал.

Она достала из потайного кармашка фартука платок и вытерла Женьке разбитую губу. На краешке платка было вышито – ЕВ.

– Это ты? Е-вэ? – Женька посмотрел девчонке прямо в глаза.

Она упрямо смотрела в ответ.

– Лиза Вологжанина. Мать вышивает. Училка, ей кажется, так благородно. Че благородного – тряпка для соплей.

Они еще немного поиграли в гляделки. Наконец Лиза нетерпеливо подняла брови.

– Надо представляться в ответ, але?

– Женя… Лиховцев…

Лиза почему-то засмеялась.

– Лихой, значит?..

Во дворе кто-то свистнул и выругался – знакомый голос. Женька выглянул в окно и увидел Антона с восьмиклассниками у входа.

Лиза села на подоконник.

– Он уйдет, ему к трем на самбо.

– Откуда знаешь?..

– Это мой брат. Тот еще говнюк.

– А это мой…

Женька уже успел подумать, что на сегодня приключений ему достаточно. Но тут увидел, как от домов к школе идет Вася, и даже отсюда, с третьего этажа, почувствовал, как ему страшно. Брата надо было выручать, пока его не увидел Антон. Женька дернулся к выходу, но Лиза схватила его за рукав.

– Обоим наваляют!

– И че мне его, бросить?..

– Я б своего бросила.

Женька посмотрел мимо Лизы на деревянную стойку с пионерскими флагами отрядов и дружин. Он быстро вытащил один с треснувшим древком, доломал его и решительно двинулся к выходу. Лиза громко свистнула. Женька обернулся.

– Я здесь всю дорогу зависаю. Приходи. Ты прикольный.

У Женьки был план, который он прокручивал в голове, пока бежал по коридору к выходу: внезапно появиться и отлупить восьмиклассников древком со спины. Но Антон с дружками уже жестоко били Васю ногами возле крыльца и громко ржали. Женька замахнулся и подбежал к брату.

– Вставай! Вставай, ну!

Но Вася сжался в сопливый дрожащий комок и не хотел драться. Антон воспользовался заминкой и выбил у Женьки древко из рук. Все, что было дальше, сложно назвать дракой – Женьку и Васю просто избили и оставили лежать на асфальте.

Юра

Хабаровск, 1991 год

По дороге Кислый, как всегда, нервничал, отбивая пальцами дробь на колене. Когда тормознули у Дворца спорта, он повернулся к Юре:

– Говорю я. Краб, не лезь, ты любишь… Краб?!

Погоняло Юра получил еще во времена, когда работал вышибалой в ресторане, где собирались хабаровские бандиты, – там они его и приметили. Юра выгодно отличался от основной массы парней в движении – будучи КМС по боксу, легко мог навалять любому. Но главная его сила была не в кулаках, а в удивительной способности решать вопросы переговорами. Юра был спокоен и уверен в своей правоте, чем страшно раздражал Кислого. Тот понимал, что Краба надо держать при себе – не только для дела, но и для того, чтобы не пропустить момент, когда Юра захочет занять его место.

Краба, в свою очередь, напрягала вечная нервозность положенца по Хабаровску. Ему казалось, что это признак потери контроля. А это было опасно не только для самого Кислого, но и для всех его людей. Однако давать советы старшему – себе дороже. И потому Юра продолжал развязно улыбаться и, по возможности, разруливать косяки.

– Я понял. Буду молчать. Все хорошо.

– Да ни хуя хорошего. – Кислый вышел из машины одновременно со Степанчиком.

Юра, бросив Павлу: «Жди здесь!» – последовал за ними.

До Дворца спорта шли клином, по старшинству – Кислый впереди, двое за ним, мимо припаркованного массивного «Ниссана-Патрола».

В зале для занятий тхэквондо было просторно. Маты лежали не только на полу – ими были обтянуты колонны посреди зала и обиты стены на уровне человеческого роста. В спарринге друг напротив друга стояли братья-близнецы Тян. Судил их тоже кореец, Кирилл.

– Чунби… Сиджак!..

Быстрые удары ногами, отскоки, защита.

– Калле!

Кирилл заметил наконец незваных гостей в лице Кислого, Краба и Степанчика. Он подошел и брезгливо посмотрел им под ноги.

– Нельзя в обуви. Ждите в коридоре.

Кислый сурово глянул в ответ – он не привык к такому обращению, но гнев разбился о невозмутимость Кирилла. Кислый кивнул и вышел.

– Чунби… Сиджак!..

Юра, выходя в коридор, подумал, что это недобрый знак.

И оказался прав – ждать им пришлось не меньше четверти часа, после чего Кислый, уже на взводе, самовольно заявился в раздевалку. Один из Тянов разматывал бинты, его брат, видимо, был еще в душевой, откуда доносились звуки льющейся воды, Кирилл переодевался. Тян не скрывал своей неприязни к Кислому.

– И с какого перепуга я тебе платить должен? Ты кто такой?

– Положенец по Хабаровску. Платить не мне. А тем, кто в движении. И тем, кто сидит! – Кислый старался справиться с гневом.

– А я здесь при чем? Я их туда сажал? Они мне что-то дали?

– В общак все уделяют! Джем сказал…

– А мне по хуй на Джема. И на тебя по хуй, положенец!

– Ах ты, сука!

Кислый подался на Тяна, но его вовремя придержал рукой в грудь выступивший вперед Юра.

– Вить, не пыли, спокойно обсудим…

Кислый бросил зверский взгляд на Юру, но тот даже не посмотрел в его сторону.

– Парни, это почему общак считается – он общий! Не наш, не Джема. Он твой и мой. Это не для воров, для спортсменов тоже, для всех пацанов – кого приняли, на адвокатов, мусорам занести, семьям помочь…

Тян посмотрел на него с улыбкой, закачал головой.

– Юра, хороший ты парень, но наивный, пиздец. Джем семьям поможет? Щас! Вы пехота, вам башку оторвут, и семьи ваши будут последний хер без соли доедать! Че, не так?.. Назови хоть раз, чтоб он кому-то помог! Вас Джем раком ставит через эту идею общака! Общак – синяя идея, воровская, а мы не воры! Мы к вам не лезем, а вы в Некрасовке не маячьте!..

Кислый рванулся к Тяну, Юра сдержал его рукой.

– Все, поговорили…

Разговор в самом деле мог бы на этом закончиться, но Кислый решил оставить последнее слово за собой:

– Я вас предупредил, черти косые…

После этих слов Тян схватил ладонью его лицо и толкнул от себя. Кислый с грохотом упал на кафельный пол. Юра в последней отчаянной попытке разойтись без крови бросился к нему. Но Кислый уже выхватил пистолет и выстрелил в Тяна – пуля прошла через шею, кровь брызнула Юре в лицо.

На мгновение все застыли – затем Степанчик бросился на Кирилла, тот схватил его за подбородок и ударил головой в стену. Степанчик обмяк. Кирилл ломанулся к двери, но подскочивший Юра схватил его сзади и повалил на пол. Степанчик, придя в себя, помог удержать Кирилла на полу. Тот отчаянно вырывался, и потому у Кислого не получилось бы выстрелить, чтобы не попасть в своих. Он бросился на него сверху, прижал ствол к животу и нажал на спусковой крючок. Еще и еще. После чего в раздевалке повисла тишина. Юра внезапно понял, что вода перестала течь в душевой – второй Тян услышал выстрелы и затаился.

Душевая была заполнена паром. Две кабинки, без окон, с чахлой лампочкой под потолком. Юра совсем ничего не видел. Он замешкался, приглядываясь, – и тут же из пара на него бросился второй Тян. Они дрались в маленьком, темном, заполненном паром пространстве. Тян бил быстро и коротко с ближней дистанции, руками, ногами, Юра пытался блокировать, отвечать, но большая часть его выпадов уходила мимо. Наконец ему удалось схватить и сжать Тяна, но тот царапнул его, а после, вырвав одну руку, попытался разорвать рот. Закаленный боксом Юра терпел, рычал, еще немного – и ему удалось бы сломать противнику ребра медвежьим захватом. Но тут распахнулась дверь, раздался выстрел – пуля отскочила рикошетом, кусок кафеля со стены рассек Юре щеку. Тян, пользуясь его замешательством, ударил коленом в пах и Юра ослабил хватку.

– Кислый, не стреляй!..

Тян оглушил Юру ударом кулака и резко толкнул на Кислого. Тот выставил руки вперед, но тут же упал под Юриным весом. Голый, распаренный, красный Тян вылетел в раздевалку прямо на Степанчика и схватил его за грудки. Бросив взгляд на труп брата, не останавливаясь, ударил Степанчиком в оконную раму, выбив стекло.

Юра и Кислый, толкаясь в дверях душевой, влетели в раздевалку в момент, когда Тян залез на подоконник и прыгнул вниз.

Подскочив к окну, Кислый выстрелил в Тяна, который, придя в себя после падения, уже бежал к домам через футбольное поле и небольшой сквер от Дворца спорта, сверкая голым телом, изрезанным десятком мелких осколков оконного стекла.

Павел

Хабаровск, 1991 год

Павел уже полчаса сидел в Юриной машине возле Дворца спорта. По радио женский голос надрывно пел: «Мне хорошо рядом с тобой», а Павлу казалось, будто он по колено увяз в каком-то топком болоте и должен прямо сейчас сделать хоть что-то, чтобы окончательно не утонуть. Интуиция охотника подсказывала, что это место пахнет кровью и хорошо их поездка не закончится ни для кого. Внезапно со второго этажа раздался звук, похожий на выстрел. Павел выключил радио и открыл окно. Возня и крики сменились треском разбитого стекла. На асфальт перед машиной тут же полетели осколки. А следом за ними голый человек неловко приземлился на клумбу под окном, сразу вскочил и побежал в сторону Павла, не разбирая дороги. Споткнувшись, он вылетел прямо на машину и уперся руками в капот. Пару секунд они смотрели друг на друга, не дыша. Павел успел заметить ссадины на лице и кровоподтеки на теле от осколков стекла. Затем человек снова побежал, и раздался еще один выстрел. Но он уже успел скрыться за углом футбольной коробки.

Минуту спустя из стеклянных дверей Дворца спорта появились Юра и Кислый. Они тащили Степанчика под руки. Все трое – в крови. Юра с несвойственной ему паникой в голосе крикнул:

– Паша, заводи! Заводи машину!

Павел подорвался открыть заднюю дверь, втроем они погрузили Степанчика. Неожиданно Кислый прижал Юру к машине и приставил к его горлу ствол. Юра в ужасе замер.

– Ты чего?.. Вить…

– Я тебе сказал не лезть!..

Павел увидел сталь и безумие в глазах Кислого. И понял, что он выстрелит.

– Еще раз… Еще, сука, раз…

– Я понял. Я все понял. – Юра примирительно поднял руки.

Кислый отпустил Юру и сел в машину.

Обратно ехали через промзону, начался дождь. Павел тормознул возле канализационного люка. Юра, поднатужившись, поднял его, вытащил из кармана пистолет и сбросил. Машина рванула с места.

Кислого колотило после убийства – он долго и гневно смотрел на Павла и наконец выдал:

– А ты хули сидел, за ним бы бежал!

– Мне сказали, я сидел… – Павел старался отвечать ровно, не нарываясь.

– Сказали!! У автомата тормози!

Павел остановился возле телефона-автомата.

– Он нам брата не простит… Всех спортсменов подтянет, корейцев, всю эту, блядь, шушеру!..

Кислый вышел из машины под дождь и долго возился с телефоном. Слов его было не разобрать, но стало понятно, что смотрящий по Хабаровску оправдывается перед кем-то на повышенных тонах.

«Значит, и у этого есть начальство», – подумал Павел.

На заднем сиденье завозился Степанчик, открыл глаза и неожиданно бодро произнес:

– Здоровый лось этот Тян…

Юра засмеялся, как будто выдохнув.

– Он тебя башкой в окно вписал – я думал все, кабзда Степанчику… Хуй там!

Оба громко заржали, Степанчику было трудно смеяться из-за разбитой губы. Тут в машину вернулся Кислый, и Юра снова напрягся, ожидая вердикта.

– Короче, Краб. Косяк твой. Перед Джемом. Ты провафлил – ты исправляй. Валите из машины – ногами дочапаете.

Юра и Павел вышли под проливной дождь. Юра задумчиво проводил взглядом машину и внимательно посмотрел на Павла.

– Поможешь разобраться?..

– Я?.. Как?..

По лицу Юры красными струйками стекал дождь, размывая запекшуюся на лбу кровь.

– Не знаю, ты охотник!.. Если Тяна не убрать, мы трупы. Ты тоже. Ты с нами был, он тебя видел.

Павел выглядел растерянным – только сейчас он понял, чего от него хочет Юра. А еще он понял, что Юра взял его к себе не случайно. Водитель и хороший стрелок по совместительству – это было его главным преимуществом среди других возможных кандидатов.

– Подумать надо…

– О семье думай! И о пацанах! Что с ними будет, если тебя завалят.

– Юр, да я…

– Подумай, Паш! Подумай!

Юра ушел. Промокший Павел стоял один посреди улицы. Слова Юры продолжали вертеться у него в голове.

Лена

Хабаровск, 1991 год

Лена мыла пол засаленной тряпкой в подсобке овощного магазина. Казалось, что доски были пропитаны запахом гнилых овощей. Нет, она, конечно, пыталась устроиться воспитательницей в детский сад на районе. Красногубая директриса слушала о стаже работы, желании заниматься с детьми и так далее, а сама брезгливо рассматривала ногти Лены, ее застиранную кофточку и в конце концов предложила убирать детский сад. Лена подумала, что мысль неплохая, однако есть риск не получать зарплату несколько месяцев, как это было в Литовке. А есть пацанам совсем скоро будет нечего, если Юра не объявится. Так что овощной магазин в этом смысле казался более практичным вариантом, поскольку его хозяин был не против подкормить персонал списанными продуктами. Лена посмотрела в угол, где лежали ящики с гниющими помидорами, и подумала, до какой же степени бедности они дошли, что этот вариант казался ей удачей. В заднюю дверь постучали, Лена обтерла руки о серый халат и потащила тяжелое металлическое ведро с грязной водой на выход. На пороге стояли Женька и Вася с разодранными рубашками и побитыми лицами. Лена тяжело выдохнула.

– Дрались опять? Герои… Зла на вас нет, почему я за вас краснеть должна?..

Она вылила ведро с крыльца магазина и зашла внутрь. Вася и Женька – следом. Увидев сваленные ящики со списанными овощами, Вася поморщился, но покорно сел перебирать почерневшую морковь. Он выглядел страшно уставшим. Женька продолжал стоять на пороге подсобки и с отвращением смотрел на Васю. Лена отжала тряпку.

– Жень, не стой, помогай…

– Не буду. – Он отвернулся, чтобы не смотреть матери в глаза.

– Че не будешь?

– В помойке рыться.

Лена распрямила спину и бросила тряпку на пол.

– А есть будешь? У нас на ужин только это, ваше величество, отец твой пока зарплату не приносил… Думаешь, мне это нравится?..

Лена очень устала и очень злилась на Женьку. Ругаться и воспитывать не было сил, и потому она просто смотрела ему в лицо. На еще детские веснушки на носу и расцветающий синяк под глазом. Упрямый, как отец. И гордый – тоже в его породу. Она вдруг вспомнила почему-то, как сын с таким же отвращением смотрел на лекарство от кашля, когда был совсем еще маленьким. И морщил нос. Волна злости и бессилия схлынула, Лена взяла в руки тряпку и продолжила мыть пол. А Женька, пересилив приступ тошноты, все-таки сел на корточки рядом с Васей.

Вечером на убогой кухне своего нового дома Лена мешала на сковороде зажарку из добытых овощей. Женька возился в ванной с разбитой губой – что случилось в школе, он так ей и не сказал. А Вася, как обычно, сидел возле телевизора. Пожалуй, это единственное, с чем в новой квартире им повезло, – телевизор был цветной и показывал почти без помех. На экране орехи медленно падали в шоколадное озеро. Следом шла реклама растворимого напитка, риса «Анкл Бенс» – телевизор предлагал им сытую, яркую, американскую жизнь. Как назло, в рекламе была одна жратва. Лена высыпала поджарку в кастрюлю с кипящей водой и повернулась к Павлу:

– Сегодня есть еда, а завтра чем вас кормить?.. И в долг взять не у кого, кто нам даст…

Она ждала ответа, какого-то решения или обещания, но Павел молчал – ее это страшно бесило. Лена взяла нож и начала нервно нарезать овощи – задела палец и ойкнула, по-детски сунув палец в рот.

– Не хотела же ехать… Послушала тебя.

Она отвернулась и шмыгнула носом. Муж подошел и обнял ее. Немного постояли так, кутаясь в тепле друг друга. Затем Павел вышел в прихожую и хлопнул дверью.

Павел

Хабаровск, 1991 год

Павел колесил по городу в поисках нужного адреса. В какой момент он принял решение, толком не мог сказать и сам. Был ли другой выход из этого дерьма? Может, и был, но Павел его не знал. Он хорошо помнил свои двенадцать лет, когда его собственного отца посадили. Помнил, как мать запрещала говорить о нем, раздала его вещи соседям. Как потом он, Павел, отчаянно дрался с мальчишками на соседней улице, чтобы вернуть себе отцовские часы – хоть что-то на память. Мать так просто вычеркнула отца из их жизни. Павел боялся, что история на этот раз повторится. Но своей семьей рисковать он не мог, а значит, обязан был выйти на охоту.

В сумерках Павел остановил ГАЗ у пятиэтажных серых домов, прижавшись к одинокой гаражной коробке, чтобы не быть заметным. Выключил фары. Достал с заднего сиденья рюкзак, из него – бинокль. Настроив резкость, осмотрел двор. У дальнего подъезда стояли небрежно припаркованные машины. Парни спортивного вида напряженно что-то обсуждали. В центре давал указания кореец, которого Павел видел у Дворца спорта, – тот самый оставшийся в живых Тян. Закончив разговор, он ушел в подъезд. Две машины разъехались по сторонам двора: одна – чуть дальше от подъезда, вторая двинулась в сторону ГАЗа и остановилась в десяти метрах от Павла. Спрятав бинокль, он замер, стараясь не привлекать внимания. С водительского сиденья подъехавшей машины вышел крепкий парень в спортивках. Открыл багажник, оглядевшись по сторонам, достал из-под коврика пистолет и спрятал его за пояс…

Около полуночи Павел стоял на пороге Юриной квартиры. Он позвонил один раз, потом второй. Через пару минут дверь приоткрыл Юра. Осмотрел лестницу подъезда за его спиной и только потом пустил внутрь. Войдя в коридор, Павел заметил, что у Юры в руках пистолет – неудивительно, учитывая обстоятельства.

Лиховцев довольно бесцеремонно, не спеша прогулялся по комнатам, с завистью осмотрев квартиру, – телевизор «Панасоник» с видаком, целая полка видеокассет в книжном шкафу, дорогой ковер на стене, в углу гири, гантели, к стене привинчен турник. В телике – Листьев. На журнальном столике доска с шахматной партией в прогрессе, на кухне – каша с тушенкой и пузатая бутыль «Амаретто» на ужин. Кажется, Юра подумал, что это такая мера безопасности. И не угадал.

– Твои где? – спросил Павел, сев за кухонный стол.

– Увез от греха…

Юра тоже сел за стол и продолжил ужинать, даже не предложив Павлу. Лиховцев непринужденно выдал:

– Мне квартира нужна. Своя. Эта.

Юра слегка ошалел от цены, но проглотил и кивнул, продолжая жевать.

– И деньги. Ленке. Если со мной что случится.

Юра вытер салфеткой рот.

– Как сделать – прикинул?

– Подождем. Он на взводе, от любой тени шарахается, щас к нему не подобраться.

– Нельзя ждать, ударит!

– Уезжайте. С Кислым и Степанчиком. Не говорите никому куда. Ему вы нужны, он вас видел.

Юра покачал головой:

– Люди скажут – зассали. Он весь город под себя подгребет…

Павел пожал плечами:

– Ну и пусть. Вы ж вернетесь.

Женька

Хабаровск, 1991 год

На следующий день после драки Женька ждал, что Антон с компанией снова подкараулят их с Васькой после уроков. Но брат грамотно слинял из школы через окно цокольного этажа в подсобке завхоза, а сам он, выходя из здания, не встретил никого, кто собирался бы ему навалять. Женька даже подумал, что Антону прилетело от родаков за разбитый нос. Ведь, по словам Лизы, раньше никто не давал ему сдачи. Вернувшись домой, он немного опасался, что за этот Антонов нос может прилететь и ему. Но до позднего вечера было тихо. А потом произошло странное – отец позвал Женьку помочь с машиной, а сам повез его в центр. И теперь он смотрел на ночную дорогу с редкими фонарями и гадал, чего такого Павел мог придумать в воспитательных целях.

Дорога заворачивала вправо, и руки отца сделали проворот на руле, когда они ехали мимо ночных ларьков, закованных в решетки, мимо дежурящей у дороги стайки проституток с «девяткой» сутенеров за ними.

У входа в сияющий неоновой вывеской клуб топталась мажорная молодежь – в круг поставлены «тойоты», «ниссаны», «мазды». Гудела на всю улицу It’s My Life. Центр жил ночной жизнью – яркой, опасной. Пьяная девица в мини-юбке залезла на машину и танцевала с банкой пенящегося пива в руках.

Павел и Женька смотрели на это из темноты, как из подполья. Отец первым нарушил молчание:

– Завидуешь?

Женька сперва не понял вопроса. Затем посмотрел на молодежь – хорошо одеты, раскованны. Он не знал, как правильно ответить и к чему ведет этот разговор, поэтому просто пожал плечами. Отец ответил за него:

– А я завидую. У них все есть, у нас ничего. Всю жизнь так. Маешься, жилы рвешь, а толку? Я хочу, чтоб мы тоже на красивых машинах ездили. Ели досыта. Одевались нормально. Копейки не считали. Но никто нам ничего не даст просто так. Надо самим брать, или об нас будут ноги вытирать.

Женька смотрел на отца: на лице Павла ходили желваки – он явно собирался с мыслями и сказал наконец главное:

– Мне дело поручили, Жень. Серьезное. Но я один не смогу. Помощник нужен. А доверять я могу только тебе.

Впервые за вечер Павел посмотрел сыну в глаза.

– Ты ради семьи. Ради матери. Брата. На что готов?

В эту секунду Женька понял, что вопрос задан максимально серьезно. И от того, что он сейчас скажет, будет многое зависеть. А потому честно ответил:

– На все, пап…

Павел как-то сразу обмяк и кивнул.

– Завтра вместо школы со мной поедешь. Матери и брату – ни слова.

По пути домой Женька задремал и в своем теплом полусне улыбался – отец решил доверить ему что-то по-настоящему серьезное. И он не подведет!

Утром Женька долго ковырялся с завтраком, пока вечно опаздывающий Вася собирался в школу. Ранец пришлось взять с собой, чтобы мама не догадалась о прогуле. Женька вышел из подъезда и быстро юркнул в машину отца. Куда они едут, Павел не объяснял. За городом взяли надувную моторку и, оставив машину на берегу, двинулись в сторону дальнего острова. Затащив лодку на берег, отец достал свою объемную сумку.

– Нам туда. – Павел кивнул на каменистый холм, торчавший посреди леса.

Пока Женька следом за отцом забирался наверх, он гадал, зачем тот позвал его с собой. В сумке, кажется, было спрятано ружье или обрез – отец всегда брал в тайгу оружие. Это было не ново. Видимо, им предстоит охота. Забравшись на холм, Женька увидел город вдалеке. Ветер раздувал его неровно стриженные волосы.

– Поставь мишень. – Павел опустился на камни и надел рабочие нитяные перчатки.

Женька ставил друг на друга небольшие плоские камушки, почему-то вспомнив, как еще пару лет назад загадывал желания, строив такие пирамидки в тайге. Вот и сейчас он загадал, чтобы у него все получилось – нет, пусть у них с отцом все получится.

Павел раскрыл сумку и достал оттуда автомат, магазины, патроны – целый арсенал. Набил рожок до половины, прикрутил к стволу автомата кустарный глушитель и стал стрелять одиночными по камням. Недовольно хмыкнул и открутил глушитель.

– Барахло… Неси другой.

Женька принес.

– А можно мне?.. Пострелять?

Павел подумал секунду и кивнул.

– В перчатках, все чисто должно быть.

Женька надел перчатки, прицелился и выстрелил. Промах. Отдача ударила в плечо, ствол повело вверх. Отец придержал его руку и, собравшись с мыслями, заговорил:

– Есть такой кореец. Тян.

– Тэквондист, у него брата убили!

Женька приспособился, взял ствол ниже. Про заваруху с Тянами болтали в школе старшеклассники, и Женьке было приятно в разговоре с отцом показать, что он в курсе. Снова выстрел и промах, еще один – точнее. Павел посмотрел на автомат в руках сына и произнес главное:

– А теперь мы его должны убрать. Или он ответит. Мне. Дядь Юре. Этот Тян – как медведь раненый. Помнишь, в тайге? Он теперь нападать будет. Только пуля остановит. Но надо все подготовить. Изучить, когда, куда, сколько народу с ним. Сам я к нему подойти не смогу. А ты – другое дело.

Женька выстрелил и неожиданно для себя попал в самую верхушку пирамидки. Он улыбнулся и посмотрел на отца. Смысл его слов начал доходить до Женьки только сейчас. «Должны убрать» – это убить, значит?

До конца недели Женька прогуливал школу. Он должен был изучить график Тяна, когда и куда тот ходит. Запомнить, сколько с ним людей и, если получится, какое при них оружие. Для этого отец даже отдал ему свои старые наручные часы. Женька наблюдал за Дворцом спорта, прячась в кустах за футбольным полем. Стоял в очереди на прием стеклотары возле дома Тяна. Все это время миллион вопросов не умещались в его голове. За что Тян хотел убить отца и дядю Юру? Потому что именно они убили его брата? Нужно было привыкнуть к мысли, что его отец убил человека. Ему не нравился Тян, но, если бы кто-то убил Васю, он бы тоже отомстил! Что будет с папой, если их поймают?.. А с ним? Одно Женька уяснил без всяких вопросов: «должны убрать» означало, что, даже здесь, с пустыми бутылками в руках, Женька запускал механизм, который приведет к пуле, выпущенной в голову Тяна. Точнее, к трем пулям. Двум – в грудь и одной – в голову, как с медведем. А значит, и он, Женька, станет убийцей.

Говорить обо всем этом с отцом он не умел. И потому просто отчитывался о проделанной работе.

– С ним всю дорогу два шкафа здоровых, вообще не отходят. И во дворе машина. С автоматом не пройти, заметят.

– Номер квартиры узнал?

– У него в доме, как у нас, четыре квартиры на этаже. Или первая справа… Или слева.

– Надо точно узнать.

Женькина жизнь в Хабаровске безвозвратно изменилась. Следить за Тяном было страшно, а находиться дома – мучительно. Он не любил врать матери, но сказать правду было нельзя. И потому Женька все больше молчал за столом. Вот и теперь он торопливо доел суп и выбежал из кухни, где сидел свежепобитый Вася. Брат, конечно, знал, что Женька не ходит в школу, но стукачом, к счастью, не был. Он явно злился на старшего оттого, что теперь некому было его защитить.

Уже на пороге квартиры Лена схватила сына за руку.

– Жень, куда?

– В футбол…

– Васю возьми.

Вася заелозил на стуле и угрюмо пробурчал:

– Я с ним не пойду.

Женьку это задело, но он ничего не ответил, молча продолжив собираться. Лена наблюдала, как сын надевает отцовские часы поверх рукава свитера.

– Что случилось? Поссорились?

Женька молчал, Васька отвернулся. Лена прикрыла дверь на кухню.

– В чем дело? Что за бойкот между вами уже неделю?..

Женька влез в кроссовки.

– Мам, я опаздываю.

– Никуда не пойдешь, пока не поговорим, ясно? Деловой! Ты же старший, Васе помощь нужна, ты видишь, какой он?..

Голос Лены сорвался на плач – она потерла пальцами лоб, чтобы успокоиться.

– Мам… Мам, прости…

Женька потянулся к ней, Лена обняла и прижала сына к себе, как маленького. В этот момент он отчаянно захотел по какому-нибудь случайному волшебству на самом деле уменьшиться и остаться дома. Лена взяла Женьку за плечи и постаралась поймать его взгляд.

– Вы же братья… Нам и так сейчас тяжело всем, помоги ему…

Женя не мог соврать сейчас. И не соврал.

– Хорошо, мам. Я обещаю. Потом. Щас мне идти надо…

В его голосе появилось что-то новое, стальное. Лена удивленно отошла и кивнула. Он кивнул в ответ и быстро вышел на лестничную площадку.

Около часа Женька гонял мяч с пацанами, наблюдая за входом в подъезд Тяна. Возле него стояла «девятка» с приоткрытым окном, а значит, кореец был дома. Нужно было срочно решиться подняться к нему на этаж, пока у Тяна не возникли какие-нибудь дела за пределами собственной квартиры.

На двор опустились сумерки, и пацаны уже начали расходиться по домам с футбольного поля. Женька двинулся наконец к подъезду Тяна, шаря глазами по сторонам.

Он прошел мимо «девятки» с приоткрытым окном. В машине курили неразличимые силуэты. Тихо играл шансон. Женьку замутило от страха, и он невольно ускорил шаг. Дверца машины у него за спиной открылась, и водитель вышел наружу. Было трудно сдержаться, чтобы не побежать, но он справился и быстрым шагом вошел в подъезд.

Поднявшись на третий этаж, Женька свернул направо и завис, не решаясь позвонить в дверь. Он подумал, что хорошо бы попасть в квартиру, где живет кто-то другой. И тогда методом исключения будет понятно, что нужная дверь слева. Дольше мешкать было нельзя, и он позвонил. Глазок тут же потемнел. Кто-то рассматривал Женьку с той стороны и, возможно, решал, не пристрелить ли мальчишку сразу. Наконец дверь открылась. На пороге стоял один из амбалов Тяна. По его позе было видно, что в руке за дверью он держит пистолет. Из квартиры доносилась музыка, которую Женька не узнал. Амбал напряженно посмотрел на мальчишку, потом на лестницу вверх и вниз.

– Тебе чего?

– Секу позовите. – Женьке показалось, что его голос изменился от страха.

– Какого еще Секу?

– Он сказал, здесь живет.

За плечом амбала появился Тян.

– Че там?..

Женька в ужасе понял, что больше не сможет произнести ни слова, даже если его спросят о чем-то. Но к счастью, амбал быстро свернул беседу:

– Нет здесь никакого Секи, вали давай, пацан.

Амбал захлопнул дверь, и Женька помчался вниз по лестнице.

Полкан

Хабаровск, 1991 год

– Сека! Че за кликуха уебищная?

Полкан провернул ручку дверного замка. Тян холодно посмотрел на него и вернулся к столу, за которым его уже ждал Родимов.

Собственная собачья кличка не вызывала у Полкана вопросов. У него вообще мало что вызывало вопросы. Даже когда месяца три назад Светка с рынка заявила, что залетела от него, Полкан просто пожал плечами и дал ей денег на аборт. Но надо знать Светку – сучка та еще, аборт делать отказалась. И теперь Полкан думал иногда, что у него, может быть, будет сын. Вариант с дочерью он, ясное дело, не рассматривал. Вот и сегодня, когда пацан этот зашел, Полкан на секунду подумал: «Вот такой, может, и будет шкет у меня». А потом испугался, что Тян шмальнет в пиздюка, не задумываясь, и засуетился. И Тян это просек. Такими темпами и до беды недалеко – как-то не вовремя он размяк. Люди оставшегося из двух Тянов уже неделю прочесывали город – все были на нервах. Полкан зашел в комнату, сел за стол и стал задумчиво жевать лапшу палочками. По телику фоном шел боевик с Брюсом Ли. Родимов продолжал отчет перед Тяном:

– Короче, Кислый и Краб точно с города свалили. Семьи вывезли, ищем.

– Остальные двое что? – Тян раздраженно выключил телик.

– С водилой пока непонятки. Просто какой-то на подхвате перец.

– А Степанчик?

Родимов довольно улыбнулся.

– А вот Степанчика нашли. На даче шкерится, у жены.

На следующее утро выехали на берег Амура. Полкан любил это место – легкие волны, низкие облака над водой, крики чаек. Стояли молча, привычным составом – с Тяном и Родимовым. К ногам Полкана ритмично летел песок. Голый Степанчик с лицом, превращенным в кровавое месиво, копал себе могилу, стоя на дне ямы.

Оценив глубину, Тян остановил его:

– Хорош.

Степанчик обреченно бросил лопату на песок, выпрямился. Оказалось, что яма ему по грудь. Родимов присел на колено, чтобы не возвышаться над ним.

– Не вспомнил, где друзья твои?..

– Они мне не сказали…

Родимов скептически кивнул, глядя куда-то на воду. Степанчик засуетился.

– Ну вы сами бы сказали?..

– А водилы имя?.. – включился Тян.

– Да я хер его знает! Лесник какой-то, его Краб с деревни привез, за шныря был!.. Тян, ты ж видел, я брата твоего не трогал! Это Кислый!..

Тян устало отвернулся.

– Кончай его.

Родимов поднялся и достал обрез двустволки. Степанчик замотал головой.

– Нет! Стой! Водилу Пашей зовут, на Красной речке живет, на Ленина, в двенадцатом доме, квартиру не знаю…

Тян с интересом наклонился к нему.

– Может, и про Кислого вспомнишь с Крабом?

– Тян, я отвечаю, я все сказал, гад буду… Возьми меня к себе, я, сука, землю буду жрать…

Степанчик пополз к Тяну, но тот оттолкнул его и впервые с момента смерти брата рассмеялся.

– Да на хер ты мне нужен, такой разговорчивый!

Он кивнул Родимову, тот выстрелил из обреза. Облачко крови взлетело из ямы, раздался звук упавшего тела и какое-то собачье поскуливание. Родимов шагнул к яме и выстрелил из второго ствола. Скулеж затих. Полкан взял в руки лопату и посмотрел вниз.

– Как бы еще придумать, чтоб они сами себя закапывали?..

Полкан копал и думал о Светке. Сучка, она, конечно, но надо бы заехать.

Лиза

Москва, 2023 год

Лиза уже два часа сидела в длинном коридоре дежурки. Ее колотил озноб, слезы выплакала еще дома. Сначала сын не отвечал на звонки, потом телефон и вовсе оказался вне зоны доступа. Часам к восьми вечера она обзвонила одноклассников и учителей – Пашки в школе не было, у знакомых тоже. В полиции Лиза ожидала услышать про подростковый возраст и положенные двое суток, но заявление приняли сразу. И оставалось только ждать, но ждать не было уже никаких сил. Мимо нее провели какого-то алкаша – тот попытался сказать что-то, но его толкнул в спину мент:

– Давай, блядь, иди…

Следом показались двое оживленно беседующих оперов:

– …думаю, не буду такую брать, проще корейца, там лет пять они нормальные…

Лиза вскочила и подошла к ним.

– Простите, я… У меня сын пропал…

– Вы заявление написали?..

– Да, час назад уже…

– Ну, значит, ждите, вас вызовут. Сядьте.

Опер посмотрел на Лизу холодно, как на вещь. Она погасила готовые вырваться слова, кивнула, отошла, но не села. Бытовой разговор сотрудников полиции продолжал звучать, как будто Лиза слышала его, находясь на дне глубокой ямы.

– …и я, короче, залез цены посмотреть, а там, мама дорогая, корейцы убитые по три миллиона!

Дверь кабинета наконец открылась. Лиза рванулась туда, но секретарь громко бросила в коридор не ее фамилию.

– Проскуряков!

Низенький мужик, которого Лиза даже не видела, отлепился от стены и зашел в кабинет.

– А я?.. Простите, а… – Слезы снова подступили к горлу.

– Ждите, женщина.

Дверь перед ней закрылась. Лиза отошла к стене.

Она попыталась успокоиться, зацепиться глазами за что-то, рассматривая плакаты, и пропустила момент, когда кто-то остановился за спиной.

– Елизавета Сергеевна…

Лиза оглянулась – за ней стоял капитан Тукаев, усталый и равнодушный.

На экран аппаратной Тукаев вывел запись с камеры наблюдения.

– По вашему запросу отсмотрели камеры на предполагаемом маршруте вашего сына.

В углу экрана была видна старая «тойота». Пришлось вглядываться, чтобы заметить, как человек в капюшоне заталкивает Пашку в машину и уезжает. Этот кошмар Лиза уже тысячу раз видела во сне. А теперь паранойя стала реальностью. Лиза часто задышала. Тукаев видел и не такое, так что сразу налил ей воды.

– Что… кто это… вы… – Ее раздавил ужас.

– Пока не установили. Но он явно готовился. Взял ребенка там, где камер нет, мы эту-то случайно нашли… – Тукаев бубнил в одной тональности. – Выбрал время, когда мальчик был один и рядом не было свидетелей. Он следил. Вы могли его заметить раньше. Это не случайный человек. Среди ваших знакомых есть, кто мог его похитить?

Лиза еще раз посмотрела на экран – момент похищения стоял на стоп-кадре.

– Да, есть… Но он… не мог…

Пашка

Московская область, 2023 год

Пашка скулил через стягивающий рот скотч. Дышать становилось все тяжелее – сопли текли из ноздрей, глаза опухли. Похищение детей было байкой, которую мама рассказывала ему с самого детства. В начальной школе он шарахался от стремных взрослых, старался не ходить возле алкогольных магазинов в темноте. Читал новости и смотрел сериалы о маньяках, иногда вместе с мамой. И постепенно ужасы чужой жизни стали казаться страшными сказками, не имеющими к нему никакого отношения. И вот он лежит на заднем сиденье машины какого-то мужика, который точно его убьет. Если повезет, то сразу. А может, будет пятнадцать лет в подвале держать? «Не хочу, не хочу!» Отчаянный страх накатывал на него волнами. Машина притормозила и съехала на обочину к лесу. Капли дождя отбивали ритм по крыше. В окнах стало совсем темно.

Мужик вышел и оглядел дорогу в обе стороны. Открыл заднюю дверь, посадил Пашку на сиденье и вытер ему нос. Достал бутылку воды и, плеснув на ладонь, протер мальчику лицо и волосы. Пашка вздрагивал от каждого прикосновения. Мужик убрал салфетки и внимательно посмотрел на него.

– Успокойся… Не будешь орать – сниму.

Пашка постарался дышать ровнее и кивнул.

– Один звук, и опять так поедешь.

Он снова кивнул, нервно и быстро. Мужик резким движением отклеил скотч, мальчик глубоко задышал и заплакал.

– Не реви. На, попей.

Мужик приставил бутылку к его рту, Пашка судорожно глотнул, поперхнувшись, снова заплакал. Уже негромко, но горько, отчаянно.

– Хорош… Все… Успокойся…

– Ат… Ат… пустите… меня… п… пожалуйста… отпустите…

– Паш…

Пашка дернулся на свое имя, это подарило ему вдруг какую-то тень надежды. Откуда он знает, как его зовут? Мужик спокойно продолжил:

– Я тебе ничего не сделаю. Мы сейчас отойдем в лес…

– Не-ет!..

Надежда испарилась, и Пашка снова заскулил. Но мужик твердо взял его за плечи.

– Дослушай! Успокойся!.. Ты пойдешь в лес размять ноги, поссать и подышать воздухом! Я тебя развяжу, но веди себя нормально, не дергайся. Не дури!.. Я тебе ничего не сделаю. Я твой отец.

Женька

Хабаровск, 1991 год

Женька трясся на заднем сиденье ГАЗа в обнимку с мешком картошки и смотрел на яркое осеннее солнце через зеленое стеклышко от бутылки. С поручением Павла он справился, остальное тот сделает сам. Страх за отца теперь корябал где-то в животе – там, где раньше ощущался голод. Хотя голод семье Лиховцевых уже не грозил – после обеда мама принарядилась, и вместе с отцом и Женькой они поехали в тот самый овощной магазин, где мама работала уборщицей. Закупили впрок самую свежую свеклу, морковь, лук и картошку – стандартный суповой набор! Или как там это называется? Хозяин овощного – пожилой толстый армянин Артур – делал маме комплименты и помогал отцу грузить овощи в машину. По дороге домой мама и отец весело болтали, как раньше, как будто Павлу не предстояло на днях убить человека.

ГАЗ подъехал к дому Лиховцевых, Лена и Женька взяли в руки тяжелые сумки и двинулись к подъезду.

– Черт!

Мешок в руках Павла порвался – картошка покатилась по асфальту. Женька метнулся было к отцу, но тот остановил:

– Идите, я сам соберу.

Павел заталкивал картошку в мешок, но из дыры она снова сыпалась на землю.

Женька и мать с тяжелыми сумками медленно поднялись по лестнице. На их этаже под ногами хрустнуло стекло разбитой лампочки. Лена посмотрела вверх.

– Опять разбили, что ж такое…

Женька напрягся, он почувствовал запах незнакомого одеколона, который висел в воздухе. Пока Лена открывала дверь, он, повинуясь недавно приобретенной привычке, осмотрелся. В пролете, который вел на крышу, мелькнул темный силуэт. Человек сидел в темноте не дыша. Женька даже не видел его, а чувствовал – как того медведя ночью на пасеке. И перестал дышать. Он вошел в квартиру, поставил кульки с овощами на порог и прикрыл дверь. Лена разувалась, Вася уже раскладывал на кухне продукты. Женька схватил мать за локоть.

– Я к отцу. Дверь закрой и не выходи.

– Что случилось?

– Закрой дверь, сказал! – прошипел Женька и вышел.

На лестничной клетке он услышал, как замок провернулся изнутри два раза – закрылась. Медленно, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, Женька спустился по лестнице вниз. И столкнулся с Павлом прямо возле подъезда.

– Бать, не ходи туда…

– Сколько их?.. – Отец опустил мешок картошки на землю и встал на колено, как будто поправляя бечевку.

– Я одного видел… В подъезде. На лестнице на крышу…

Павел из-за мешка оглядел двор. У соседнего подъезда стояла тонированная «пятерка».

– Иди к машине. Спокойно.

Павел бросил картошку в багажник, сел за руль, Женька – рядом с ним. Было трудно дышать, сердце колотилось, и очень хотелось плакать.

– А мама?.. Васька?..

Отец завел машину и выехал со двора. Минут через двадцать остановился у телефонной будки неподалеку от дома Тяна. Павел набрал номер и сказал коротко:

– Никому не открывай, будут ломиться – звони ментам… Я все объясню, как приеду!..

Вернувшись к машине, Павел накинул брезентовую куртку электрика, надел кепку и очки. Достал из подпола в багажнике пистолет, глушители, завернул в тряпку и сунул Женьке за пояс со спины, прикрыв кофтой. Пистолет как будто обжег кожу.

– Положи в щиток на этаже у его квартиры.

– Сейчас?.. А вдруг тебя узнают?!

– Женя, успокойся!

Павел стиснул плечи сына и посмотрел ему в глаза.

– Иди!

Женька сжал губы, кивнул, слезы прочертили дорожки по щекам, он шмыгнул носом, но пошел.

Машина с охраной была на месте. Женьке по-прежнему казалось, что на него смотрят все: и пацаны с футбольного поля, и амбалы из машины, и редкие прохожие. С трудом пересилив страх, он зашел в подъезд. Открыл распределительный щиток на этаже – скрип дверцы показался мальчишке невыносимо громким. Он достал сверток из-за пазухи и положил внутрь.

До самых сумерек Женька просидел во дворе на качелях. Он не чувствовал подступившего холода и не замечал, что с самого утра ничего не ел. Ему уже стало казаться, что отец не придет, что, возможно, его уже убили люди Тяна, как и маму с Васей. И теперь Женька останется здесь вечно качаться на этих скрипучих качелях, как будто и он уже умер и угодил в свой персональный ад.

Эти мысли с бешеной скоростью крутились в его голове, пока возле дома не показался Павел. Лицо его было скрыто надвинутой кепкой, брезентовая куртка наглухо застегнута, через плечо перекинута холщовая сумка электрика.

Как под гипнозом, Женя смотрел на отца. Павел на секунду встретился с ним взглядом – и сразу отвел глаза, не замедляя ход. Его поглотила темнота подъезда.

Павел

Хабаровск, 1991 год

Павел выкрутил лампочку – подъезд погрузился во тьму. Подсвечивая фонариком, он подошел к щитку и открыл дверцу – та громко скрипнула. Павел замер, но медлить было нельзя, возле его квартиры тоже стоял убийца.

Открыв сумку, Лиховцев разложил на полу провода, кусачки, инструменты электрика. На один из счетчиков поставил осколок зеркала, чтобы видеть лестницу за спиной. Вынул из щитка и развернул сверток, оставленный Женькой. Надел глушитель на пистолет. Он не успел даже подумать о том, что впервые будет стрелять в человека. Лязгнула дверь подъезда. Снизу приближались шаги. Лиховцев взял пистолет, стоя спиной к лестнице.

Заметив Павла, Родимов остановил Тяна рукой и двинулся первым.

– Э, ты кто?..

Лиховцев обернулся, и Тян тут же узнал его.

– Это он, блядь!..

Павел нажал спусковой крючок. Осечка. Мгновение – и он бросился по лестнице наверх. Тян, Полкан и Родимов – за ним, доставая пистолеты на ходу. Бежали молча – криков и мата не было слышно, – только стремительный бег диких зверей, заряженных на убийство.

Добежав до пятого этажа, Лиховцев оказался в ловушке – выход на крышу был закрыт амбарным замком. Павел бросился в угол и развернулся, вскинув оружие. Родимов вылетел на него и тут же упал с кровавой дырой в горле. Полкан в ужасе бросился вниз, в пролет.

Тян и Павел одновременно нажали на спусковой крючок. Первая пуля Тяна рикошетом от щитка ударила кого-то в открывшейся квартире. Раздался женский крик и грохот хлопнувшей двери. Вторая пуля пробила Павлу бок. Лиховцев же попал в голову Тяну с первой попытки, но по касательной. Тот побежал было по лестнице вниз, но кровь залила его лицо. Павел выстрелил дважды в спину и, спустившись на один пролет, добавил контрольный в голову. Он посмотрел на мертвого Тяна и почувствовал невыносимую усталость. Дыра в боку кровоточила, и Павел подумал, как хорошо было бы просто сесть на бетонный пол и отключиться. Но во дворе его ждал Женька – сына он не мог подвести.

Женька

Хабаровск, 1991 год

Прошло совсем немного времени после того, как Тян и его амбалы вошли в подъезд. В окнах верхнего этажа громыхнуло и вспыхнуло сразу несколько выстрелов – как будто фейерверк запустили прямо на лестнице.

Один из амбалов, закрыв голову поднятой курткой, выбежал из дома и бросился к машине, где сидели охранники. Когда он залетел с подмогой в подъезд, Женька сначала медленно, а потом все быстрее пошел к дому. Что ему делать, он не знал. Осторожно поднялся на пару пролетов – сверху были слышны крики, мат, женский плач, испуганные голоса жильцов. Паника от неизвестности нарастала, пока на лестнице он не увидел капельки крови, которые вели не к выходу, а к неприметной двери подвала, обитой узкими рейками. Женька открыл дверь и увидел в дальнем углу подвала отца, который, видимо, сумел сползти по ступеням вниз. Выглядел Павел очень плохо – даже в сумраке была видна кровавая рана, которую он зажимал ладонями. Женька задавил подступившие слезы – сверху быстро приближались чьи-то шаги. Он захлопнул дверь и встал на дороге перед Полканом и охраной.

– Я его видел! Мужика с пробитым боком.

Полкан больно схватил его за руку.

– Где он?

– К остановке дернул! Вон к той!

Женька боялся, что амбал Тяна узнает его и все поймет. Но странным образом это узнавание сработало в его пользу – Полкан и охранники двинулись к остановке. Женька быстро вынул из кармана шапку-пидорку, оттер кровь отца со ступеней и вышел во двор.

Он понимал, что не сможет помочь Павлу сейчас – надо было выждать время, пока суета в доме не утихнет. Но за эти два-три часа отец мог просто истечь кровью, не дождавшись помощи. Что он тогда скажет маме? Да и как с этим вообще можно будет жить дальше?

Женька рассеянно гонял мяч с пацанами, чтобы не привлекать лишнего внимания. Изо всех сил давил в себе слезы и подступавшую волнами панику, изображая обычного двенадцатилетнего пацана, которому не нужно было решать слишком взрослые проблемы. И все это время внимательно наблюдал издалека, как санитары заносили в машину скорой раненого жильца, облепленного воющими домочадцами, как бандиты говорили с ментами, как от дома отъезжали машины милиции. Наконец собравшиеся люди Тяна разъехались – у подъезда никого не осталось. Детская площадка тоже опустела, Женьку колотил озноб от страха и холода. Когда на нижних этажах погасло последнее окно, он бросился в подъезд и дернул дверь в подвал. Она оказалась закрыта. Женька постучал.

– Бать… Батя! Это я!..

За дверью что-то зашевелилось и лязгнуло – железная балка, которая держала ручку изнутри, упала на бетонный пол. Женька открыл дверь и увидел мертвенно-бледного Павла, отец направлял на него пистолет. Взгляд Лиховцева был мутный – он потерял много крови. Женька опустил пистолет и наклонился к отцу:

– Пап, ключи где у тебя?

Павел не сразу понял, о чем говорит Женька.

– От машины, пап!..

Отец указал глазами на правый карман куртки.

– Ты ж… водить не можешь…

– Я видел, как ты… Разберусь…

Отцовский ГАЗ никак не хотел двигаться с места. Женька заводил мотор, машина дергалась, но все время глохла. В панике он заревел, так горько и отчаянно, как делают это оставшиеся в одиночестве дети, которым запрещают плакать. Вытираясь рукавом и часто хватая ртом воздух. Срыв длился недолго – Женька умолк, закрыл глаза и сжал губы. Вцепившись в руль, выровнял дыхание. Завел, тронулся и, двигаясь рывками, кое-как доехал до нужного подъезда.

Открыв дверь в подвал, Женька посветил фонариком и застыл, увидев отца, уронившего пистолет. Страшно бледного, будто жизнь в нем держалась на тоненькой ниточке, которая вот-вот оборвется.

– Идем, бать…

Женька помог Павлу подняться и спрятал за пояс ТТ, выпавший из его руки. Из подъезда он вышел первым, чтобы осмотреться. Затем вернулся к Павлу, которого прислонил к стене. Обнял, взвалил на себя, и вместе они двинулись к машине.

Посадив отца на переднее сиденье рядом с собой, Женька тронулся увереннее. ГАЗ поехал мягче.

– Пап, в больницу?

– Огнестрел, спалят… Пуля навылет прошла, заживет… – Павел говорил с трудом, придерживая кое-как перевязанную рану. – Тут налево поверни… Ствол за гаражами сбросишь.

Женька все сделал так, как велел отец: бросил сумку и пистолет в коллектор городской канализации, а после доехал до телефона-автомата где-то посреди безлюдной промзоны и довел Павла до будки.

Уже через полчаса они сидели в машине втроем с дядь Юрой. Когда его «марк» остановился рядом с ГАЗом, Женька выдохнул и едва не бросился тому на шею. Павел сам обрабатывал рану ватными тампонами из раскрытой аптечки. Лил перекись, морщился, рычал. Дядь Юра наблюдал за ним.

– Парни глянули подъезд твой. Никого. Ленка и малой в порядке.

Павел благодарно кивнул.

– Кто еще знает?.. – Юра посмотрел на Женьку.

– Только сын.

Дядь Юра одобрительно положил свою большую ладонь на Женькино плечо и улыбнулся.

– Ну что, Жень… Ты теперь взрослый… Повезло нам всем сегодня. Была гроза, да Бог отвел, – задумчиво посмотрел на его раскрытый ворот. – Ты че без креста?

Женька пожал плечами.

– Некрещеный…

– Непорядок. Защита нужна.

Павел слабо застонал и завалился вбок, Юра подхватил его.

Лена

Хабаровск, 1991 год

В первый раз в жизни Лена зашивала рану своему отцу, когда ей было лет тринадцать, – мать лежала в хабаровской больнице с кровотечением после выкидыша, а отец спьяну распорол ладонь тесаком. После снегопада скорую в Литовке ждать было бесполезно, так что справлялись сами. Швейная иголка тяжело шла через грубую отцовскую кожу – он плакал, не таясь, потеряв долгожданного сына. А Лена старалась представить, что стягивает края ткани для юбки-клинки на уроке труда. Рука ее оказалась легкой. Много позже Лена ловко шила и Павла после бытовых травм или неудачной охоты. Но в этот раз все было иначе – Павел лежал в окровавленной ванне с огнестрельным ранением. Испарина на лбу, бледное лицо, ввалившиеся щеки. Протыкая иглой края раны, Лена старалась унять дрожь в руках.

– Какая охота ночью?.. В городе?.. За идиотку меня держишь?..

– Говорю же, мы не поехали, только собирались… Ружье проверяли, случайно выстрелило… – Павел говорил с трудом, оттого слова его звучали неубедительно.

Лена слишком резко потянула иглу на себя – Павел застонал.

– А почему тебя Женька привез?..

– Он мне на работе помогал.

Лене было проще поверить, чем услышать правду. С первого появления Юры она чувствовала – происходит что-то непоправимое. Но пока оставалась молчаливым наблюдателем скорее по привычке, по сложившемуся укладу семьи, который велел следовать за мужем. Павел взял ее за руку и попытался улыбнуться.

– Все хорошо, Лен…

– Ну поехали к врачу, раз хорошо! Че я тогда сама тебя здесь штопаю!..

Павел изменился в лице и больно сжал ее ладонь.

– Лена… Лена!.. Ни о чем меня не спрашивай. И никому ничего не говори. Все хорошо. Все кончилось.

Лене вдруг стало жаль мужа – ему было очень больно и страшно, наверное, не меньше. Она устало посмотрела ему в глаза.

– Женьку не тяни в дела свои!..

Женька

Хабаровск, 1991 год

Дядь Юра садиться за руль ГАЗа не стал – Женька привез и дотащил отца до верхнего этажа сам. И теперь сидел рядом с Васей на одеяле, расстеленном на полу, и с тревогой смотрел на дверь ванной, где мать зашивала рану отцу. Он все еще боялся за его жизнь и думал, как будет врать маме, если она спросит. Вася завозился на подушке и сел.

– Че с папой случилось?

– Тебя не колышет.

Даже в темноте на лице брата были видны свежие ссадины.

– Он меня бил, чтоб я тебя не бросал. А ты меня бросил!

– Завтра в школу приду.

– Значит, оба огребем. Не надо было сдачи давать. Получили б пиздюлей и жили спокойно. А теперь они нас каждый день чморить будут.

Школьные проблемы с Антоном казались теперь Женьке чем-то совсем далеким и маленьким по сравнению со всем тем, что произошло этой ночью. Вася повернулся к брату спиной, маленький и хрупкий. Женька посмотрел в потолок, по которому ползли отсветы фар проезжающих машин.

– Не ссы. Придумаю че-нить.

– Как со мной придумал? – раздался знакомый мужской голос.

Женька в ужасе увидел фигуру в дальнем углу комнаты. Там в тени сидел человек.

– А ты думал – все? Ты меня убил, Жень. Я теперь твой.

Женька замотал головой.

– Это не я…

– Не, не. Подельник – тоже считается.

Человек подался вперед. Женька узнал окровавленного Тяна и закричал…

– Тихо, тихо!..

Мама прижимала его к себе, потного, бьющегося в плену одеяла. Когда начался этот кошмар и проснулся ли от него Женька – было непонятно. За окном рассвело, Лена тревожно щупала ему лоб.

– Жень?.. Приснилось что-то?..

– Не помню…

Он посмотрел на отца – тот сидел на диване в трусах и майке и выглядел уже почти хорошо. Мама откинула одеяло – матрас под Женькой был мокрым. Павел холодно поморщился.

– Ничего, бывает… Мойся, мать белье сменит.

Зозуляк

Хабаровск, 1991 год

Следователь Зозуляк терял терпение – уже третий час он без особого результата опрашивал жильцов подъезда, где ночью было убито трое. Двое бандитов-спортсменов и случайно попавший под раздачу сосед его возраста. Бандитов было не жалко, а вот убийство ни в чем не повинного мужика, который вышел в семейках вынести мусор и получил шальную пулю в грудь, вызывало у следователя негодование. Давать показания люди боялись – времена не те. Сегодня болтнешь лишнего, а завтра местная шпана придет и за тобой. Зозуляк не мог мириться с набирающей силу бандитской властью региона. Но еще больше его бесило бедственное положение милиции – людей не хватало, как и средств на их содержание. Дочери нужно было купить новую скрипку в комиссионке и пару нотных тетрадей в Доме книги, на которые жена выделила остатки семейного бюджета до конца месяца. И Зозуляк прикидывал, что надо бы перезанять у свояка до зарплаты, потому что взяток капитан не брал и с бандитами не якшался. Перед ним стоял свидетель – бессмысленный мужик в майке-алкоголичке, спортивных штанах с вислыми коленками и тапках на босу ногу. Он смотрел на следователя снизу вверх, но ничуть не пасовал перед ним, возможно, потому, что был бухой, прямо скажем, в говно.