Читать онлайн Серебряный рассвет

Пролог

В Фанзии говорят, что мир заканчивается за Серым морем, где небо навечно сливается с водой в туманной дымке. Для рыбаков западного побережья и торговцев из столицы, Сребрянска, туман – лишь часть жизни. Он приносит сырость и заставляет зажигать маяки раньше времени. В полнолуние матери крепче запирают ставни, шепча детям старые сказки о «Высоких», что спускаются с гор, и о тварях, что бродят в молочной пелене.

Странные исчезновения здесь принято списывать на козни болот, а необъяснимые звуки – на ветер в Игольчатом лесу. Люди живут, не зная, что их остров – не просто клочок земли в холодном море, а хрупкий барьер на трещине между мирами. Они не ведают, что туман – шрам на теле бытия, а сказки о «Высоких» – забытая правда о тайных стражах.

Но для одной девушки всё это скоро перестанет быть просто фольклором. В тот день, когда туман заговорит с ней голосом из другой реальности.

Глава 1: "День, когда всё изменилось"

Утро этого дня ничем не отличалось от тысяч других. Солнце неторопливо поднималось над Сребрянском, окрашивая небо в нежные оттенки розового и золотого. Город просыпался под привычные звуки: сонный плач младенца, далёкий крик петуха и запах свежего хлеба, плывущий над мощёными улицами.

Обычный день. Один из бесконечной вереницы.

Но для девушки с тёмно-каштановыми волосами, спавшей в небольшом доме на окраине города, это утро должно было стать последним обычным утром в её жизни.

Лэя не услышала ни петуха, ни скрипа половиц под ногами бабушки. Первым, что проникло в её сон, был голос. Тихий, знакомый до боли, родной.

– Лэя… Лэя, милая…

Имя прозвучало колыбельной. Затем – лёгкое прикосновение. Тёплая ладонь легла на макушку, пальцы мягко погладили волосы.

– Просыпайся, солнышко. С днём рождения.

Лэя неохотно разлепила ресницы. Перед ней было лицо бабушки, Марианны. Шестьдесят восемь лет, прямая спина и острый взгляд серых глаз – таких же, как у Лэи, только холоднее. Лицо, изрезанное морщинами, не старил, а лишь рассказывали историю долгой и непростой жизни. Сегодня в этом лице сквозила непривычная мягкость.

– Доброе утро, ба… – прохрипела Лэя, прогоняя остатки сна.

Марианна улыбнулась одними уголками губ – для неё это было почти смехом.

– С днём рождения, моя девочка. Пятнадцать лет… – Голос на миг дрогнул. – Совсем взрослая.

Девушка села на кровати. Радость от праздничного утра была яркой, но короткой. За ней, как тень, пришла привычная холодная мысль.

Мама не разбудит. Папа не принесёт подарок.

Что-то сжалось в груди. Прошло восемь лет с того дня, как бабушка, с каменным лицом, сказала: «Они больше не вернутся». Восемь лет, а боль не ушла, лишь притупилась, став ноющей раной, что напоминает о себе в холода.

Лэя глубоко вдохнула и заставила себя улыбнуться. Бабушка не должна видеть её слёз. Не сегодня. Она потянулась и прижалась щекой к руке Марианны. Кожа была сухой и грубой, пахла мылом, мукой и домом. Безопасностью.

– Спасибо, что разбудила, – повторила увереннее.

Марианна, смутившись, легонько щёлкнула внучку по носу.

– Не за что благодарить, соня. Я встала в пять утра, чтобы приготовить праздничный завтрак, который уже стынет.

Женщина направилась к двери, но на пороге обернулась, и на лице появилась настоящая, тёплая улыбка.

– Поторапливайся. Блины лучше есть горячими. И я испекла твой любимый пирог.

– Яблочный? – глаза Лэи загорелись.

– А какой же ещё?

Когда дверь закрылась, Лэя быстро оделась и умылась ледяной водой из таза. Взгляд в маленькое зеркало над комодом – то же лицо, что и вчера. Бледная кожа, несколько веснушек, серо-зелёные глаза. Пятнадцать лет. Ничего не изменилось. Отчего-то эта мысль вызвала укол грусти.

Внизу её окутал божественный аромат: тёплый, сладкий запах яблочного пирога с корицей, смешанный с запахом блинов и мёда. На накрытом праздничной скатертью столе стояла дымящаяся стопка блинов, варенье и, в самом центре, его величество пирог – золотистый, с румяной корочкой.

Лэя застыла на пороге.

– Ба… это…

Марианна, стоявшая у печи, обернулась.

– Это для тебя, милая.

Слова благодарности застряли в горле. Внезапно нахлынуло всё разом: любовь к этой строгой, но заботливой женщине, грусть по родителям, радость и страх. Она шагнула вперёд и крепко, изо всех сил, обняла бабушку. Марианна замерла на миг, а затем неловко, но искренне обняла в ответ.

– Спасибо, – прошептала Лэя. – За всё.

– Не за что, солнышко, – тихо ответила та.

Завтрак прошёл в уютной тишине. Солнечные лучи заливали кухню, на стене тикали старые часы.

– Что планируешь сегодня? – спросила наконец Марианна, наблюдая, как внучка уплетает блины с мёдом.

– В школу. Потом, может, с девочками в парк.

– Хорошо. Только не задерживайся и будь осторожна.

– Ба, это Сребрянск, – усмехнулась Лэя. – Здесь самое опасное – споткнуться о камень.

Марианна не улыбнулась. Её лицо стало серьёзным, а взгляд – долгим и странным.

– Всё равно. Будь осторожна.

– Что-то не так? – насторожилась Лэя.

Бабушка помедлила.

– Нет. Просто… пятнадцать лет. Важный возраст. Многое может измениться.

– Что может измениться?

Марианна посмотрела ей прямо в глаза.

– Всё.

Это слово повисло в залитой солнцем кухне, тяжёлое и непонятное. Марианна поднялась, прерывая разговор:

– Ладно, доедай. Я пойду за твоим подарком.

– Подарком?

– Увидишь вечером, – хитро улыбнулась бабушка и вышла.

Лэя осталась одна. Аппетит пропал. Слова бабушки не выходили из головы. «Всё может измениться». Беспричинный холодок пробежал по спине. Как перед грозой, когда воздух становится тяжёлым.

Что-то приближается.

Она покачала головой, прогоняя дурные мысли. Взяв завёрнутый в ткань кусок пирога и школьную сумку, на мгновение задержалась у двери, окинув взглядом тёплую, уютную кухню. Запомнила этот момент. Сама не зная почему.

А потом вышла за порог.

Дорога в школу, знакомая до последнего камня на мостовой, сегодня ощущалась иначе. На привычной развилке, в двухстах метрах от дома, где Лэя всегда дожидалась подругу, ей на мгновение показалось, будто в дальнем конце улицы метнулась тень. Рваный, неестественно вытянутый силуэт, который тут же растворился в утренней дымке.

– Не выспалась, что ли… – пробормотала девушка, протирая глаза.

Но видение исчезло, а странное чувство осталось. Оно подкралось незаметно, как озноб, и окутало с головой. Девушка всегда была чувствительной. Мир для неё звучал громче, пах острее, ощущался глубже. Иногда казалось, что она – оголённый нерв в этом грубом мире, и это отличало её от других так сильно, что становилось одиноко. Сегодня это чувство обострилось до предела.

Внезапно холодные, тонкие ладони закрыли ей глаза. Лэя дёрнулась, но хватка была на удивление крепкой.

– Угадай кто? – прозвенел в ушах знакомый голос.

– Аня, блин, – без энтузиазма выдохнула Лэя.

– Ну так не интересно, могла бы хоть притвориться! – Подруга обиженно надула щёки, убирая руки, и играючи ткнула её в бок. – Но ладно, сегодня прощаю. С днём рождения, Лэя!

Аня бросилась подруге на шею, заключив в крепкое, тёплое объятие, которое на миг прогнало утреннюю тревогу. И в этот самый момент над городом пронёсся медный гул колокола, призывая на занятия.

– Чёрт, опаздываем! – протараторила Аня, хватая подругу за руку и увлекая за собой почти бегом.

Уроки тянулись невыносимо долго. Голос учителя казался монотонным жужжанием, а тиканье часов на стене отсчитывало минуты с издевательской медлительностью. Мысли Лэи были далеко – дома, где ждала бабушка и таинственный подарок.

Наконец, мучение закончилось. Попрощавшись с подругами и пригласив их вечером на яблочный пирог, Лэя отправилась домой. Обычно её путь лежал через плотно застроенные улицы, мимо старых многоэтажных домов, что помнили ещё её прадеда. Но сегодня необъяснимый порыв, тихий шёпот беспокойной души, повлёк другой дорогой – через городской парк.

Едва она углубилась под тень старых клёнов, как до слуха донеслось то, что заставило кровь застыть в жилах. Мерзкое, гнусавое хихиканье и тонкий, жалобный писк, полный отчаяния.

Завернув за густой куст боярышника, она увидела их. Трое подростков, года на два старше неё, окружили крошечного чёрного котёнка. Картина, развернувшаяся перед глазами, была уродливой и жестокой.

Рыжеволосый верзила с жестокой ухмылкой размахнулся и с силой пнул беззащитное существо. Котёнок взвизгнул, маленькое тельце пролетело по воздуху и глухо ударилось о землю в паре метров от них. Он попытался встать, но задняя лапка неестественно подвернулась.

На этом мучители не остановились. Второй, помладше, с пустым, бездумным выражением лица, подошёл и брезгливо поднял обмякшее тельце за шкирку. А третий, самый тёмный из них, достал из кармана коробок спичек. Он с театральной медлительностью чиркнул одной, и в его глазах полыхнул нездоровый огонёк предвкушения.

В этот миг в Лэе что-то сломалось.

Мир вокруг потерял звук. Она больше не слышала ни смеха мучителей, ни шелеста листьев. В ушах стоял лишь оглушительный рёв её собственной крови. Страх за котёнка, ледяной и острый, смешался с презрением к этим… нелюдям. А поверх всего этого, сметая любые другие чувства, поднялась волна ярости. Горячая, слепая, всепоглощающая. Она обожгла изнутри, требуя выхода.

И мир ответил.

Сначала он будто выцвел, потеряв все краски и превратившись в чёрно-белый эскиз. А затем, из этой серости, проступило невероятное. Воздух пронзили мириады тончайших, пульсирующих серебристым светом нитей. Они связывали всё со всем: каждое дерево, лист, камень. Она видела, как тусклые, грязноватые нити тянутся от подростков, а от дрожащего в их руках котёнка – тоненькая, почти погасшая ниточка, трепещущая от боли и ужаса.

Она видела их. Она чувствовала их.

Ужас котёнка и гнусное удовольствие его мучителей хлынули в сознание по этим серебряным каналам, и этот поток был невыносим. Мир качнулся. Серебряное сияние Кантуса стало ослепительным, превратившись в сплошной ревущий свет.

Мир, на мгновение ставший чёрно-белым эскизом, пронзённым серебряными нитями, не погас. Он содрогнулся, подчиняясь волне слепой, первобытной ярости, что вырвалась из самого сердца Лэи. Она не закричала. Звук застрял в горле, но из неё вырвалось нечто иное – рёв без звука, ментальная волна, от которой затрепетали серебряные нити Кантуса, связывающие всё вокруг.

Нити, тянувшиеся от троих подростков, под воздействием её гнева потемнели, задёргались, словно струны перетянутого инструмента. Рыжий верзила, державший спичку, вдруг замер, его глаза остекленели. Спичка выпала из ослабевших пальцев, так и не коснувшись коробка.

И в этот самый миг воздух рядом с ними пошёл рябью, сгущаясь, будто летнее марево над раскалённым асфальтом. Из этого мерцающего искажения шагнули двое.

Они появились из ничего. Две фигуры в длинных, тёмных плащах, сшитых как будто из самой тени. Одна – высокая, статная женщина с резкими чертами лица и платиновыми короткими волосами. Второй – массивный, молчаливый мужчина, чьё лицо скрывал глубокий капюшон.

Лэя застыла, ярость мгновенно сменилась ледяным страхом и ошеломлением. Она всё ещё видела их – серебряные нити, связывающие новоприбывших с миром. Их нити были плотными, яркими и вибрировали силой, непохожей ни на что, виденное ранее.

Женщина окинула подростков холодным, презрительным взглядом. Очень тихо что-то прошептала и сделала короткий, почти незаметный жест рукой. Все трое мучителей одновременно обмякли, как марионетки с обрезанными нитями, и беззвучно рухнули на землю, погрузившись в глубокий, неестественный сон.

Затем она подошла к каждому и легко коснулась их лбов кончиками пальцев что-то бормоча. Под её ладонью на мгновение вспыхивал мягкий серебристый свет, и Лэя увидела, как спутанные, грязные нити памяти подростков переплетаются, изменяются, а последние несколько минут стираются, заменяясь пустотой.

Мужчина тем временем молча подошёл к котёнку. Осторожно взял крошечное, дрожащее тельце в свои огромные ладони. Котёнок, вместо того чтобы испугаться, доверчиво ткнулся в его руку и затих.

Закончив, женщина повернулась к Лэе. Её глаза, голубые, как холодное зимнее небо, смотрели прямо в душу.

– Валерия Штамм, – представилась она. Голос был ровным, безэмоциональным, но властным. Кивнула на своего спутника. – Это Ворон.

Лэя отступила на шаг, сердце колотилось где-то в горле. Мир всё ещё казался хрупким, ненастоящим.

– Кто… кто вы? Что это было? – олос предательски дрожал. – Что вы с ними сделали? Что это за нити?!

Она требовала ответов, страх смешивался с остатками гнева и полным непониманием происходящего. Но Валерия проигнорировала вопросы.

– Тебе всё объяснят, – отрезала она. – Пойдём.

Не дожидаясь ответа, развернулась и пошла в сторону дома Лэи. Ворон с котёнком на руках последовал за ней, молчаливо встав по другую сторону от девушки, отрезая ей путь к отступлению.

Они вели её сквозь парк в гнетущем молчании. Лэя отчаянно пыталась осмыслить произошедшее, но в голове царил хаос. Ярость… пробуждение чего-то неведомого… серебряные нити… и эти двое, возникшие из воздуха. Она бросала на них испуганные взгляды, но их лица оставались непроницаемыми масками. Каждый вопрос тонул в этой тяжёлой, звенящей тишине.

Вот показался дом. Родной, знакомый, островок безопасности в этом безумном дне. Но сейчас, в сопровождении этих таинственных фигур, он казался чужим.

Они остановились у калитки. Ворон наклонился и осторожно опустил котёнка на траву. Тот, уже не хромая, тут же юркнул под куст сирени.

– Она ждёт тебя, – произнесла Валерия, глядя на дверь дома.

Лэя посмотрела на неё, потом на дверь. Страх никуда не ушёл, но к нему примешивалось странное предчувствие. Предчувствие того, что за этой дверью её привычный мир закончится навсегда. И что её собственная бабушка – ключ ко всей этой пугающей тайне.

Глава 2: "Правда, которую скрывали"

Дверь за ними закрылась, отрезая шум внешнего мира. В наступившей оглушительной тишине дома каждый звук казался кощунством: настойчивое тиканье старых часов, скрип половицы под ногой Лэи, собственное прерывистое дыхание. Она не оборачивалась, но кожей чувствовала за спиной холодное присутствие Валерии и Ворона – двух теней, принёсших в её дом страх и расколовших реальность надвое.

В центре комнаты, у стола, на котором сиротливо застыл праздничный яблочный пирог, ждала Марианна. На её лице не было ни удивления, ни испуга. Лишь бездонная, вселенская усталость, словно она ждала этого дня всю свою жизнь, отчаянно молясь, чтобы он никогда не наступил.

– Пробуждение было… громким, – ровным голосом произнесла Валерия, и её слова повисли в воздухе, тяжёлые и холодные. – Мы заберём её в Замок на рассвете.

Лэя вздрогнула так, будто её ударили. Страх, смешанный с горячим возмущением, заставил резко обернуться.

– Никуда я с вами не пойду! Бабушка, скажи им! Скажи, чтобы они убирались!

Но Марианна молчала. Её взгляд был прикован к Валерии. Она лишь медленно, почти незаметно кивнула. Один-единственный кивок, в котором было всё: сокрушительное согласие, застарелая боль и тихое поражение.

Этот кивок стал для Лэи приговором.

Валерия Штамм и Ворон, не проронив больше ни слова, так же бесшумно, как и появились, вышли из дома, оставив за собой звенящую тишину, холодный сквозняк и руины прежнего мира.

Девушка смотрела на бабушку, и внутри, выжигая страх, поднималась буря. Это было предательство. Чистое предательство. Её бросили, отдали этим чудовищам, даже не попытавшись защитить.

– Почему? – голос сорвался на шёпот, полный горечи и яда. – Почему ты им позволила? Кто они такие?

Марианна опустилась на скамью, и её прямая, гордая спина впервые на памяти Лэи ссутулилась под невидимой тяжестью. Она указала на место напротив.

– Сядь, Лэя. Пожалуйста.

– Я не хочу садиться! Я хочу знать, что происходит! – выкрикнула Лэя, чувствуя, как слёзы обиды и гнева подступают к глазам.

– Сядь, – повторила бабушка, и в её голосе прозвучали нотки той самой стали, которой Лэя привыкла повиноваться.

Девушка села, сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони. Марианна долго молчала, вглядываясь в лицо внучки, и во взгляде серых глаз плескалась глубокая скорбь, и гнев Лэи на мгновение дрогнул, уступая место растерянности.

– Твои родители не погибли на болотах во время оползня, – тихо начала она, и каждое слово падало в тишину, как камень в глубокий, тёмный колодец. – Это была ложь. Ложь, которую я повторяла восемь лет.

Мир качнулся, теряя последние опоры.

– Что? О чём ты говоришь? Был шторм, река вышла из берегов… Все так говорили. Ты так говорила!

– Я лгала, – твёрдо повторила Марианна. – Я лгала, чтобы уберечь тебя. Они были Канторами. Как те, что привели тебя. Как я.

Марианна медленно закатала рукав своего тёмного платья. Лэя ахнула. Всё предплечье бабушки покрывала сеть старых, выцветших шрамов, похожих на застывшие удары молнии. Это было уродливое, страшное клеймо, которое она никогда раньше не видела.

– Тридцать лет я служила Ордену в Замке Готерн. Была Заклинателем. Одним из сильнейших в своём поколении. – В её голосе прозвучала тень былой гордости. – Пока одна тварь из Разлома, Пожиратель, не повредила мне голосовые связки, забрав почти всю мою силу. Тогда я ушла на покой.

Она сделала паузу, переводя дыхание.

– Твоя мать, Лилиана… пошла по моим стопам. Я гордилась ею. И до смерти боялась за неё. Мои страхи оправдались. Восемь лет назад, когда тебе было семь, на южных болотах случился прорыв. Не оползень. Прорыв Разлома. Твои родители, твой отец, Эйдан, тоже был в отряде… Они были там. И они не вернулись. Погибли, закрывая портал. Спасая этот город. Спасая тебя.

В ушах Лэи стоял гул. Слова бабушки казались бредом, страшной, злой сказкой.

– Канторы? Разлом? Что это за чушь? – закричала, вскакивая со скамьи. – Ты лгала мне! Ты говорила, что они просто геологи! Ты заставила меня поверить, что они погибли из-за дурацкого шторма, кторый спровоцировал оползень! Всю мою жизнь!

– Да! – голос Марианны тоже сорвался, в нём зазвенела боль. – Да, я лгала! Я поклялась на их безымянных могилах, что ты не повторишь их путь! Что ты будешь жить обычной, нормальной жизнью. Я надеялась, что дар в тебе не проснётся…

– Какой ещё дар?! – в отчаянии воскликнула Лэя. – Эти нити? Этот… гул в голове, который я слышу всю жизнь? То, что произошло в парке… что это было?

– Это Кантус, – терпеливо, почти как учитель, объяснила бабушка, вновь обретая контроль над голосом. – Наш мир, Фанзия, стоит на Разломе между реальностями. Кантус – это звук их вечного трения друг о друга. Резонанс самого бытия. Большинство его не слышит, но мы, Канторы, можем его не только слышать, но и влиять на него. Плести его нити. Но если не научиться его контролировать, он сведёт тебя с ума. Или просто сожжёт изнутри, как фитиль в лампе. То, что случилось с тобой сегодня, – это Пробуждение.

Лэя смотрела на свои руки, будто видела их впервые. Всё вставало на свои места: её странная, болезненная чувствительность, постоянное ощущение себя чужой, сегодняшний взрыв необъяснимой силы…

– И что теперь? – голос её дрогнул от подступающего страха перед будущим. – Эти люди… они заберут меня? Заставят стать… одной из них?

Марианна поднялась, подошла к старому комоду и достала из потайной шкатулки маленькую серебряную цепочку с крошечным, идеально отполированным зеркальцем в оправе. Она вернулась к столу и посмотрела на Лэю взглядом, полным глубокой боли и чего-то ещё… почти благоговения.

– Ты не просто Кантор, Лэя. То, что ты сделала… то, как ты ощутила мир… так могут лишь единицы. – Она протянула руку и коснулась щеки внучки. – Ты Зерцало. Как твоя мать. Это редкий и опасный дар.

– Зерцало? – прошептала Лэя.

– Ты не создаёшь кантус. Ты – живой резонатор Кантуса. Ты можешь отражать, усиливать и поглощать чужую силу. Ты – само средоточие Кантуса. И без обучения ты станешь маяком, который привлечёт самых голодных тварей из Разлома прямо к порогу этого дома. Поэтому у тебя нет выбора. Ты должна отправиться в Замок и научиться себя контролировать.

И в этот момент Марианна сломалась. Железная леди, скала, о которую разбивались все невзгоды. Впервые за всю жизнь Лэя увидела, как по морщинистой щеке её несгибаемой, строгой бабушки скатилась слеза. А за ней другая. Её плечи затряслись в беззвучных, мучительных рыданиях.

– Я так старалась… уберечь тебя… – прошептала она сквозь слёзы, закрывая лицо руками.

Лэя замерла. Вид плачущей бабушки потряс сильнее, чем рассказы о кантусе и монстрах. Собственный гнев и обида испарились, оставив после себя лишь гулкую пустоту и острую жалость.

– Почему ты не рассказала? – тихо спросила, подходя ближе. – О маме, папе… обо всём этом?

Марианна подняла на неё заплаканные глаза, полные отчаянной любви.

– Потому что я уже потеряла дочь. Я боялась потерять и тебя. Ты – всё, что у меня осталось, Лэя.

Она вложила в ладонь внучки холодный кулон.

– Это принадлежало твоей матери. Она никогда его не снимала. Теперь он твой. Носи. Пусть хранит тебя.

Лэя сжала в руке маленькое серебряное зеркальце. Оно было холодным, как

лёд, и эта прохлада, казалось, единственное, что удерживало в реальности. Всё остальное – залитая предвечерним светом кухня, запах остывающего пирога, сгорбленная фигура плачущей бабушки – казалось сюрреалистичным, чудовищным сном.

Тишина, нарушаемая лишь всхлипами Марианны, давила, становилась густой и вязкой. Гнев Лэи иссяк, оставив после себя лишь выжженную пустоту, в которой теперь медленно прорастали зёрна горькой правды. Её родители – не жертвы стихии. Они – герои. Воины. И эта мысль была настолько огромной, невыносимой, что сознание отказывалось её вмещать.

– Почему… – вопрос прозвучал не как обвинение, а как растерянная мольба. – Почему они? Почему они должны были быть… этими?

Марианна медленно подняла голову. Слёзы оставили влажные дорожки на морщинистой коже, но взгляд снова стал твёрдым, хотя и полным бесконечной боли.

– Потому что дар не спрашивает, Лэя. Он либо есть, либо его нет. Твоя мать была самым сильным Зерцалом, которое Замок видел за последние сто лет. А твой отец, хоть и был обычным Заклинателем, любил её так сильно, что пошёл бы за ней и в пасть к самому Разлому. Что он и сделал.

Она встала, её движения были медленными, старческими.

– Времени мало. Рассвет наступит быстро. Тебе нужно собрать вещи.

– Вещи? – тупо повторила Лэя. – Куда? Что это за Замок? Что они со мной сделают?

– Они будут тебя учить, – ответила Марианна, подходя к шкафу и доставая старую дорожную сумку. – Учить контролировать то, что в тебе проснулось. Замок Готерн – это наш дом. Наша крепость и наша тюрьма. Там все такие, как мы. Там ты будешь в безопасности.

– В безопасности? – в голосе Лэи зазвучала истерическая нотка. – Я была в безопасности здесь! Пока не появились эти… тени в плащах, и пока ты не рассказала мне этот бред!

– Ты думаешь, это безопасность? – Марианна обернулась, и в глазах полыхнул огонь былой силы. – Жить в постоянном страхе, что одно неосторожное слово, один слишком сильный всплеск эмоций привлечёт к тебе тварей, о которых ты даже не подозреваешь? Прятаться за ложью? Нет, девочка моя. Это не жизнь. Это ожидание конца. Я не позволю тебе так жить.

Остаток вечера и долгая, бессонная ночь прошли в тумане. Они почти не разговаривали. Марианна молча собрала для Лэи небольшую сумку: пара сменных платьев, тёплая шапка, несколько яблок и большой кусок пирога, завёрнутый в ткань. Каждое движение было пропитано скорбной решимостью.

–Зачем шапка? Еще только начало осени, зима придет не скоро!– искренне удивилась девушка.

– Замок Готерн находится в такой местности, где холодно и почти весь год лежит снег. Как раз сейчас его там не много, но он уже там есть. – На выдохе проговорила женщина и продолжила собирать багаж.

Девушка ушла в свою комнату, но не спала. Лёжа на кровати, снова и снова прокручивала в голове события этого бесконечного дня. Надела кулон. Серебряное зеркальце холодом легло на кожу в ямочке между ключиц. Она смотрела на своё отражение в тёмном окне и видела незнакомку. Девочку с испуганными глазами, в чьих жилах течёт кантус, убивший её родителей.

Под утро, когда небо на востоке только начало окрашиваться в холодные, сизые тона, она спустилась вниз. Марианна сидела за столом, нетронутая чашка чая давно остыла. Женщина не спала всю ночь.

– Пора, – тихо произнесла.

Они вышли на крыльцо. Утренняя прохлада была острой и пахла влажной землёй. У калитки, словно выросши из утреннего тумана, уже стояли Валерия и Ворон. Неподвижные, безмолвные стражи её новой судьбы.

Лэя обернулась к бабушке. И всё, что она хотела сказать – о своём страхе, о обиде, о внезапно проснувшейся любви к этой суровой, несчастной женщине – застряло в горле.

Марианна шагнула вперёд и обняла её. Это было не то неловкое, мимолётное объятие, как утром. Это был крепкий, отчаянный жест. Марианна вцепилась в неё, словно пытаясь удержать, спрятать от всего мира, и Лэя обняла в ответ, уткнувшись лицом в пахнущее травами и дымом плечо.

– Обещай мне, – прошептала Марианна ей в волосы, и её голос дрожал. – Обещай, что будешь сильной. Что выучишь всё, что они скажут. Обещай, что вернёшься.

– Обещаю, – выдохнула Лэя, чувствуя, как по щеке катится горячая слеза.

Марианна отстранилась, в последний раз заглянула ей в глаза и коснулась пальцами кулона на её груди.

– Он хранил твою мать. Пусть хранит и тебя. А теперь иди.

Лэя сделала шаг. Потом ещё один. Она не оглядывалась, чувствуя на спине тяжёлый взгляд бабушки. Подошла к своим молчаливым провожатым, встала между ними и, не дожидаясь приказа, пошла по дороге, уводящей прочь из Сребрянска. Прочь от единственного дома, который она знала. Прочь от своей прошлой жизни.

Девушка обернулась лишь раз, на повороте. Фигура Марианны всё ещё стояла на крыльце – маленькая, одинокая, неподвижная на фоне просыпающегося мира.

Лэя отвернулась и больше не оглядывалась.

Глава 3: "Дорога в горы"

Они шли в тишине, которая казалась тяжелым, колючим одеялом. Лес, поглотивший их, был древним и равнодушным, его запахи влажной земли, прелых листьев и сырого мха въедались в одежду. Для Лэи каждый шаг был усилием воли. Холод пробирал не только до костей – казалось, он просачивался прямо в душу, замораживая остатки надежды. Тоска по дому была почти физической болью, тугим узлом в груди.

– Почему мы не можем… вернуться так же, как вы пришли? – наконец выдавила она, и олос утонул в гнетущем безмолвии. Вопрос прозвучал по-детски, отчаянно. – Через… тот портал?

Валерия, чья прямая спина была воплощением несгибаемой дисциплины, даже не замедлила шаг. Её ответ был таким же резким и холодным, как утренний воздух.

– Потому что Проходы – не увеселительная прогулка. Они вытягивают Кантус. Очень много Кантуса. Ворон и я – опытные Канторы, и даже для нас это серьёзная нагрузка, после которой нужно несколько часов на восстановление. Мы используем их только в крайних случаях, когда каждая секунда на счету.

Она сделала короткую паузу, словно решая, стоит ли продолжать, и добавила слова, которые вонзились в Лэю ледяными иглами:

– Твоё тело сейчас – как незакалённое стекло. Необученное, хрупкое. Попытка провести тебя через такой поток сырой энергии, скорее всего, просто разорвёт тебя на части. Ты ещё слишком слаба.

Слаба. Слово звенело в ушах. Всего день назад она пекла яблочный пирог. Теперь её жизнь измерялась в силе и слабости, о которых девушка не имела ни малейшего понятия.

– Что значит… Канторы? – спросила она тише, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Бабушка сказала, есть разные.

– Три пути, – нехотя бросила Валерия через плечо, словно читала лекцию скучающему классу. – Заклинатели, как я, используют голос. Мы поём, говорим, кричим, формируя Кантус в заклинания. Для нас звук – это оружие и инструмент.

– Огонек, проснись! – Тихонько прошептала Валерия и на кончике ее пальца заплясал огонь. Увидев ошеломленные глаза Лэи, женщина легонько улыбнулась и задула его.

– Ткачи, как Ворон, используют жесты. Они плетут кантус движениями, чертят руны в воздухе. Это тише, но требует большей концентрации и свободы действий. И есть Зерцала. – Она на мгновение замолчала. – Как ты. Самые редкие и самые нестабильные.

Лэя вздрогнула. Это слово всё ещё казалось чужим и пугающим клеймом.

– Но запомни одно, девочка, – продолжила Валерия, и в её голосе появилась сталь. – Кантус никогда не бывает бесплатным. Каждое, даже самое простое, заклинание имеет свою цену. Физическую и ментальную. Усталость, кровотечение из носа, обмороки – это в лучшем случае. В худшем – Кантус сжигает тебя изнутри, как фитиль, или привлекает их.

Именно в этот момент мир вокруг изменился. Воздух похолодел ещё сильнее, цвета поблекли, словно на всё легла серая вуаль. На краю поляны, метрах в пятидесяти от них, сумрак сгустился, закрутился в воронку и вытянулся в высокую, тонкую фигуру. Она была похожа на человека, но у неё не было ни лица, ни тела, ни объёма. Это была пустота в форме человека, силуэт, сотканный из клубящегося чёрного дыма. Тень1. Она не двигалась, просто стояла, и Лэя почувствовала, как ледяной холод пробежал по спине, а в голове эхом прозвучал шёпот, сотканный из её собственных, самых потаённых страхов: "Ты одна… они тебя бросили… никому ты не нужна…" Лэя вскрикнула – короткий, панический всхлип – и отшатнулась, споткнувшись о корень. В тот же миг Ворон, до этого безмолвно следовавший за ними, сделал едва заметное движение рукой, словно смахивая пылинку. Тень дёрнулась, силуэт исказился и распался, словно её сдуло ветром. Перед тем как исчезнуть, она издала пронзительный, тонкий крик, до ужаса похожий на человеческий вопль боли.

– Она почувствовала тебя, – бесстрастно констатировала Валерия. – Твой Кантус после Пробуждения – как открытая рана. Он кровоточит в мир и привлекает хищников. Привыкай.

Лэя не могла привыкнуть. Она дрожала всем телом, глядя на то место, где только что стояло воплощение ночного кошмара.

Они шли ещё около часа.

Лэя окончательно выбилась из сил. Ноги подкашивались, а отчаяние накатывало мутной волной. Она споткнулась о корень и на этот раз тяжело полетела на землю, больно ударившись коленом. Девушка зашипела от боли, и горячие слёзы унижения и беспомощности покатились по щекам.

И тут услышала шорох в кустах. Не угрожающий, а скорее любопытный. Из-за папоротника показалась маленькая мордочка с огромными, умными, как два тёмных агата, глазами. Затем появилось и само существо. Размером с кошку, оно походило на грызуна, покрытого густой, бархатной шерстью серебристого цвета. Существо сделало несколько неуверенных шагов, пошевелило носом и посмотрело прямо на плачущую Лэю.

Кантус в её голове, до этого гудевший от страха и усталости, внезапно успокоился, словно кто-то настроил вечно дребезжащую струну. Существо подошло ближе, и вместо страха Лэя ощутила волну чистого, незамутнённого любопытства и… сочувствия. Оно подошло к её руке и ткнулось в ладонь влажным носом. Его шёрстка была невероятно мягкой и тёплой.

– Локцер2, – произнесла Валерия за её спиной. В голосе впервые прозвучало неподдельное удивление. – Они не показывались уже много лет. Сами выбирают себе Кантора. Кажется, у тебя появился друг.

Локцер тихо пискнул и вскарабкался Лэе на колени, свернулся клубком, не переставая смотреть на неё своими бездонными глазами. Внезапное, иррациональное чувство покоя и правильности охватило Лэю. Она была не одна.

– Её зовут Грань, – прошептала девушка, сама не зная, откуда пришло это имя. Оно просто появилось в сознании, такое же естественное, как дыхание.

С новым компаньоном, уютно устроившимся у неё за пазухой, остаток пути показался легче.

Наконец, они вышли к глубокому, тёмному ущелью, похожему на шрам в теле земли. На его дне чернел вход в пещеру, от которого веяло холодом и запахом сырости. Ворон молча вошёл внутрь. Через несколько минут из темноты послышался скрежет когтей по камню и жуткий, протяжный звук, похожий на скрип ржавого металла.

Из пещеры Ворон вывел двух существ, сшитых из кошмара и отчаяния. Это были лошади, но лишь отдалённо. Их шкуры были покрыты шрамами и костяными наростами, глаза горели тусклым фиолетовым огнём, а из спин росли огромные, кожистые крылья, как у летучих мышей.

– Разломные звери3, – пояснила Валерия, заметив ужас на лице Лэи. – Нестабильные порождения Кантуса, отголоски настоящих животных, искажённые Разломом. Опасные и почти не поддающиеся дрессировке. Не подходи к ним одна. Никогда. В Замке тебя научат основам.

Она подошла к одному из монстров, который зашипел, показав ряд острых зубов. Валерия что-то тихо пропела – короткую, низкую мелодию, – и зверь покорно склонил голову.

Она помогла Лэе забраться на его широкую, холодную спину, а затем сама легко запрыгнула сзади, взяв поводья. Грань встревоженно пискнула из-за пазухи Лэи.

– Держись крепче, – это было всё, что сказала Валерия.

Зверь присел, напрягая мышцы, а затем с чудовищной силой оттолкнулся от земли. Девушку вдавило в грудь Валерии. Мир на мгновение пропал в оглушительном хлопанье крыльев. А потом они были в воздухе.

Первой эмоцией был животный ужас. Ледяной ветер выбивал дыхание из лёгких и слёзы из глаз. Земля стремительно удалялась, превращаясь в лоскутное одеяло из лесов и полян. Но затем, переборов страх, Лэя ощутила нечто иное. Восторг. Чистый, первобытный, захватывающий дух восторг полёта. Впервые за этот бесконечный день она почувствовала себя свободной. Внизу остались её боль, страх, разбитый мир. А здесь, наверху, был только пронзительный ветер, бездонное небо и огромное, пульсирующее сердце чудовища под ней.

Они летели часами. Вскоре на горизонте показалась одинокая горная вершина, пронзающая облака. Но по мере приближения Лэя начала замечать странности. Невероятные, невозможные детали. Это была не просто гора.

Это был Замок Готерн.

Он не стоял на горе. Он был горой. Древние башни, казалось, вырастали прямо из камня, шрамами вгрызаясь в скалу. Огромные арочные окна зияли, как пустые глазницы великана. Не было ни дорог, ни стен, опоясывающих его. Он был единым целым со скалой, неприступный и вечный, словно не построенный руками, а рождённый самой землёй. Кантус, который Лэя теперь ощущала постоянно, здесь был настолько плотным, что, казалось, его можно было потрогать. Он окутывал Замок мерцающей дымкой, которая искажала очертания, заставляя казаться руинами для случайного взгляда.

Крылатые кони спикировали вниз, к широкому уступу у подножия одной из башен. Это был внутренний двор, вымощенный гладкими серыми плитами и почти полностью покрытый снегом. Когда они приземлились, звук удара копыт о камень многократно отразился от стен, уходящих в небо, и вернулся искажённым, пугающим эхом.

Лэя соскользнула на землю, ноги дрожали. Она подняла голову. Стены Замка вздымались так высоко, что почти закрывали небо, оставляя лишь клочок серого полотна. На массивных воротах из тёмного металла светились тусклым синим светом защитные руны, пульсируя, как медленное сердце. Воздух был ледяным и пах озоном, старым камнем и хвоей от нескольких чахлых деревьев, росших в каменных кадках. По углам двора двигались тени, которые жили своей жизнью, сгущаясь и растягиваясь независимо от источников света. Это было место, пропитанное кантусом и равнодушием вечности. Величественное, пугающее и невероятно одинокое.

Лэя почувствовала себя песчинкой перед лицом этой нечеловеческой громады.

– Добро пожаловать в Готерн, – произнесла Валерия без тени улыбки. Она увидела, как побледнела Лэя, как дрожит, глядя на циклопические строения.

Она шагнула к ней и положила руку на плечо. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но твёрдым и уверенным.

– Дыши, – тихо приказала она. – Просто дыши. Страх здесь – непозволительная роскошь. Это твой новый дом.

Глава 4: "Добро пожаловать в ад"

Гигантские ворота из тёмного, испещрённого рунами металла отворились с протяжным, низким стоном, словно древний титан неохотно размыкал свои челюсти. Звук, тяжёлый и вибрирующий, ударился о стены внутреннего двора и вернулся многоголосым, затухающим эхом, заставив Лэю невольно втянуть голову в плечи. Грань с любопытством выглядывала из укрытия, которое она успела найти за волосами Лэи, которые небрежно спадали с плеч. Ворон, не проронив ни слова, увёл уставших Эхо-зверей в зияющую черноту конюшен. Валерия, даже не обернувшись, бросила через плечо приказ, холодный и острый, как осколок льда:

– За мной. И не отставай.

Они шагнули через порог, и мир снаружи, с его ветром и серым небом, просто перестал существовать.

Замок внутри был воплощением векового, гнетущего величия. Вестибюль, в котором они оказались, был так огромен, что его сводчатый потолок терялся в непроглядном мраке высоко над головой. Редкие кантусовые светильники, закреплённые на стенах, источали холодный, мертвенный свет, который выхватывал из темноты каменные, безмолвные лики пэтр1 и строгие, уходящие ввысь колонны, похожие на стволы окаменевших деревьев. Воздух был неподвижен и так холоден, что, казалось, его можно было резать ножом. Он пах вековой пылью, воском и чем-то ещё – острой, металлической, почти осязаемой ноткой чистого Кантуса. Каждый их шаг отдавался гулким, одиноким эхом, которое следовало за ними по пятам, будто невидимый тюремщик. Лэя ощущала себя крошечной, испуганной букашкой в гигантской, величественной гробнице.

– Не прикасайся к стенам, – коротко приказала Валерия. – Некоторые защитные руны всё ещё активны. И голодны.

После нескольких бесконечных, похожих друг на друга коридоров, где единственным развлечением были пляшущие в углах тени, Валерия остановилась перед массивной дверью из чёрного дерева, лишённой ручек или замков. Она приложила ладонь к гладкой поверхности. Дверь беззвучно отъехала в сторону, открывая Зал Совета.

Помещение было круглым, с высоким купольным потолком, на котором была вырезана карта звёздного неба. В центре стоял идеально круглый стол из полированного обсидиана. Вокруг него – три высоких кресла, два из которых были заняты.

Первым, кого увидела Лэя, был мужчина, чьё лицо, казалось, было высечено из того же серого камня, что и стены Готерна. Лысый череп, длинная седая борода, заплетённая в несколько кос с металлическими кольцами, и глаза. Глаза цвета полированной стали, в которых не было ни тепла, ни враждебности – лишь холодная, беспристрастная оценка. Архикантор Северин Стальной, глава Совета, смотрел на неё так, словно изучал новый клинок: проверял на наличие изъянов.

Второе кресло занимала элегантная женщина лет пятидесяти. Её тёмные волосы были собраны в безупречный, тугой пучок, а строгий тёмно-синий костюм сидел на ней как вторая кожа. В её прямой осанке и спокойном взгляде чувствовалась порода и власть, отточенная десятилетиями. Маэстро Елена Шёпот, глава обучения. Когда её взгляд встретился с глазами Лэи, в его глубине на долю секунды промелькнуло что-то похожее на болезненное узнавание. Она видела не Лэю. Она видела её мать.

– Она здесь, – доложила Валерия, её голос был лишён всяких эмоций.

– Мы видим, – голос Северина был низким и рокочущим, как далёкий камнепад. – Ещё одно Зерцало. Ещё одна переменная в уравнении, которое и без того слишком сложно.

Внезапно по спине Лэи пробежал ледяной холодок, заставивший волоски на затылке встать дыбом. Почувствовав это напряжение Грань прыгнула перед Лэей приняв оборонительную позу и грозно зашипела. Архикантор удивлённо вскинул бровь.

– Локцер! Поразительно, я не видел их уже несколько десятилетий.

Девушка инстинктивно схватила питомца и крепко прижала к себе, словно пытаясь защитить.

– Не переживай, дитя, мы его не тронем, – произнёс Архикантор. – Он станет твоим преимуществом в миссиях: будет помогать развеивать иллюзии и поддерживать связь с другими отрядами. – Он глубоко вздохнул. – Но не сейчас. В данный момент мы не можем позволить ему находиться рядом, он будет лишь мешать. Поэтому до второго курса за твоим локцером присмотрят целители.

Архикантор кивнул Валерии. Женщина поняла его без слов и молча подошла к Лэе. У девушки всё внутри сжалось. Хоть она и провела со зверьком совсем немного времени, но уже успела к нему прикипеть. Грань в её руках то и дело угрожающе шипела.

Валерия слегка наклонилась и прошептала:

– Тихо, спокойно, сон приди, в дрёму зверька погрузи…

Она легонько коснулась Грани, и та безвольно обмякла в руках хозяйки, лишь тихонько посапывая. Женщина нежно взяла зверька. В этот момент Лэя что-то почувствовала.

Она резко обернулась. Третье кресло, которое мгновение назад пустовало, теперь было занято.Мужчина словно соткался из тени в углу комнаты. Его возраст было невозможно определить, лицо скрывали глубокие тени, но Лэя физически ощутила исходящую от него ауру пыльных секретов и чего-то хищного, затаившегося.

– Маэстро Кайен Тень, – представила его Валерия, и в её голосе прозвучало уважение, смешанное с неприкрытой опаской. – Глава разведки.

Кайен не поздоровался. Он просто смотрел на Лэю, и ей показалось, что его взгляд – это два острых стилета, которые проникают под кожу, выискивая все страхи и слабости.

– Итак, дитя, – начал Северин, сцепив пальцы на столе. – Ты в Готерне. Отныне это твой дом, твоя казарма и, возможно, твоя могила. Твоя прошлая жизнь окончена. Забудь её. Здесь ты не дочь своей матери, не девочка из дальних земель. Здесь ты – оружие. И у каждого оружия есть правила эксплуатации.

Он сцепил свои массивные пальцы на обсидиановой столешнице, и Лэя почувствовала себя жуком под микроскопом.

– Правило первое и основное: беспрекословное подчинение. Твои командиры – Маэстро Валерия, Маэстро Елена, Маэстро Кайен и я. Наш приказ – закон. Обсуждение, сомнение или промедление будут расценены как предательство. Наказание за предательство здесь одно.

Его стальные глаза не мигая смотрели на неё, и Лэя не сомневалась, что он говорит о смерти.

В разговор вступила Маэстро Елена Шёпот. Её голос был полной противоположностью голосу Северина – тихий, мелодичный, но с нотками закалённой стали, отчего слова впивались в память ещё глубже.

– Правило второе: режим. Твоё время больше тебе не принадлежит. Ты будешь просыпаться по первому колоколу и отходить ко сну по последнему. Твой день будет расписан по минутам: физическая подготовка, тренировки Кантуса, лекции по тактике, изучение архивов. Любое отклонение от расписания – это слабость. Мы не терпим слабых.

Северин вновь взял слово, ударив по столу костяшками пальцев, словно вбивая гвозди в крышку гроба её прошлой жизни.

– Правило третье: аскетизм. Всё, что на тебе, и всё, что будет в твоей келье, принадлежит Ордену. Личных вещей ты иметь не будешь. Никаких украшений, никаких писем, никаких сувениров из прошлого. Привязанности – это брешь в броне. Ты – Кантор, а не сентиментальная девица.

Закончив, она кивнула Валерии. Та подошла, протягивая руку, напоминая о необходимости сдать то маленькое зеркальце с шеи, которое не так давно подарила ей бабушка, то единственное, что осталось от матери. Сердце девушки сжалось, но она молча повиновалась и с горечью в глазах протянула кулон Маэстро, которая, взяв его в руку, небрежно сунула в карман.

– И наконец, правило четвёртое, – подытожила Елена, и её взгляд на мгновение потеплел, но в нём проступила глубокая печаль. Лэе стало не по себе. – Молчание.

Всё, что ты увидишь или услышишь в стенах Готерна, должно умереть в этих стенах. Мы – тень, защищающая мир. Тени не болтают.

Девушка стояла, вцепившись пальцами в грубую ткань своей туники. Каждое правило было ударом молота, который откалывал от неё кусок за куском, превращая в безликую статую. Это был не просто список запретов. Это было полное уничтожение личности.

– Всё ясно? – прогремел Северин.

Лэя сумела лишь коротко, судорожно кивнуть.

– Валерия, проводи её в казармы.

Путь от Зала Совета до жилого крыла был спуском из величия в убожество. Они миновали широкие коридоры с гобеленами и статуями, свернули в более узкие проходы, где со стен уже облупилась штукатурка, а кантусовые светильники сменились редкими, коптящими факелами. Воздух стал сырым и пах плесенью. Звук их шагов стал глуше, словно камень под ногами был мягче, изъеденный временем и сыростью. Они спускались всё ниже и ниже, по винтовым лестницам, таким крутым, что Лэя боялась оступиться в полумраке.

– Не отставай, – бросила Валерия, не оборачиваясь. – Если заблудишься здесь, твой скелет найдут через пару лет. И то, если повезёт.

Наконец, они оказались перед длинным, тускло освещённым коридором с рядом одинаковых, грубо сколоченных деревянных дверей. Это и были казармы. Отсюда доносился приглушённый гул голосов, но он был робким, словно сами стены впитывали в себя любую радость.

Валерия остановилась у одной из последних двери в ряду и толкнула её. Дверь со скрипом отворилась.

– Твоя. Располагайся.

И она ушла, оставив Лэю одну на пороге новой жизни.

Лэя сделала шаг внутрь, и сердце рухнуло куда-то в пропасть. Слово "комната" было слишком щедрым для этого места. Это была каменная коробка размером три на четыре шага. Голые, отсыревшие стены из грубого серого камня, на которых виднелись тёмные подтёки. Из мебели – узкая деревянная койка, застеленная жёстким, колючим одеялом серого цвета, и маленький деревянный сундук у её изножья. Ни стола, ни стула, ни даже полки. Единственным источником света было крошечное, забранное толстой решёткой оконце под самым потолком, через которое пробивался лишь слабый, безжизненный серый свет.

Девушка медленно вошла внутрь, и скрип двери, закрывшейся за спиной, прозвучал как щелчок замка тюремной камеры. Она провела рукой по стене. Камень был ледяным и влажным на ощупь, словно плачущий. Она подошла к койке и надавила на матрас. Он был набит соломой, жёсткой и свалявшейся. Запах в келье стоял соответствующий – пыль, сырость и что-то кислое, несвежее.

Лэя подошла к стене под окном и встала на цыпочки, пытаясь заглянуть наружу. Всё, что она увидела, – это кусок свинцового неба и верхние зубцы противоположной стены замка. Ни деревьев, ни земли, ни горизонта. Никакой свободы.

Она опустилась на койку, которая жалобно скрипнула под её весом. Холод камня, казалось, проникал сквозь тонкую одежду, впитывался в кожу, пробирался к самым костям. Это было не просто жильё. Это был инструмент для подавления воли. Место, где нет ничего красивого, удобного, ничего своего. Место, которое каждый день будет напоминать тебе, что ты – ничто. Всего лишь функция, деталь в огромном механизме Ордена.

Она не плакала. Слёзы замёрзли где-то внутри, превратившись в острые льдинки. Вместо этого её охватила холодная, звенящая ярость. Они забрали у неё мать. Они забрали дом. Теперь они пытались забрать её саму, её душу, соскрести её до голого камня, как эти стены.

Лэя сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Она посмотрела на свои руки.

«Оружие? Хорошо», – подумала она, и в глазах зажёгся опасный, тёмный огонёк. – «Я буду оружием. Но однажды я сама выберу свою цель».

Мысли были вязким, тёмным болотом, в котором Лэя тонула, сидя на краю жёсткой койки. Ярость, зародившаяся в ней после знакомства с кельей, медленно угасала, уступая место холодному, всепоглощающему отчаянию. Каждый вдох в этом сыром каменном мешке казался украденным. Она была пленницей. Пленницей с даром, который не просила и которым не умела управлять.

Резкий, отрывистый стук в дверь заставил вздрогнуть. Он прозвучал в оглушающей тишине кельи как выстрел. Лэя медленно поднялась, чувствуя, как затекли ноги, и потянула на себя тяжёлую дверь.

На пороге стоял молодой мужчина. Он был высоким, крепкого телосложения, и его широкие плечи почти полностью перекрывали дверной проём. Коротко стриженные светлые волосы выглядели так, будто их обладатель часто проводил по ним рукой в задумчивости. Но больше всего Лэю поразили глаза – синие, как штормовое море, и донельзя усталые. В них читалась глубокая апатия, словно он уже видел всё, что может предложить этот мир, и не нашёл в этом ничего интересного. Ему было не больше девятнадцати, но взгляд принадлежал старику.

– Привет и добро пожаловать, – голос был ровным, лишённым всякой интонации. – Я Лорен. Валерия приказала привести тебя на тренировочную площадку.

Сердце Лэи пропустило удар и забилось быстрее, посылая ледяные иглы страха по венам.

– Зачем? – голос прозвучал как испуганный шёпот.

– Совет собрался, – безразлично пояснил Лорен. – Ты должна продемонстрировать свои умения.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и зашагал по тусклому коридору. Шаги гулко отдавались от каменных стен. Девушка на мгновение застыла, а затем, осознав, что в этом бесконечном лабиринте коридоров она без него неминуемо заблудится, чуть не споткнувшись, бросилась следом. Она не бежала, а скорее семенила, стараясь не отставать от его широкого, уверенного шага.

Они вышли через массивные, окованные железом ворота, и холодный, влажный воздух ударил в лицо, заставив втянуть голову в плечи. Тренировочный плац представлял собой огромное, вымощенное серым камнем пространство, окружённое высокими, безмолвными стенами замка. Небо над головой было таким же серым и безжизненным.

На дальней стороне площадки, будто высеченные из гранита статуи, стояли члены Совета. Архикантор Северин, скрестив массивные руки на груди, источал ауру неоспоримой власти. Маэстро Елена наблюдала с выражением спокойной, но напряжённой оценки на лице. Поодаль, в тени арки, можно было угадать тёмный силуэт Маэстро Кайена.

Но смотрели не только они. Вдоль стен плаца уже начали собираться другие ученики. Они выходили из казарм и учебных залов, привлечённые новостью. Их было несколько десятков, и все смотрели на неё. Лэя чувствовала их взгляды, как физическое прикосновение – любопытные, насмешливые, полные ожидания. Слух о новом Зерцало разнёсся по Готерну с быстротой молнии, и теперь всем не терпелось увидеть это чудо в действии.

Никто из них не знал правды. Никто не знал, что её дар – это не послушный инструмент, а дикий, необузданный зверь, запертый внутри. Она понятия не имела, как им управлять. Не знала, что делать. Ледяной комок ужаса сжался в животе. Девушка уже предвкушала неминуемый позор и провал.

– Сюда.

Голос Валерии, резкий и холодный, как треск льда, вырвал из оцепенения. Женщина стояла в центре плаца, её поза была воплощением боевой готовности. Жестом она указала Лэе на точку напротив себя, на расстоянии десяти шагов. Повинуясь, как марионетка, девушка встала на указанное место. Ветер трепал волосы, а взгляды зрителей, казалось, прожигали в ней дыры.

Маэстро не стала тратить время на объяснения. Без какого-либо предупреждения её губы шевельнулись.

– Эне́ргия, аппа́рэ! – женщина произнесла гортанные слова силы и воздух перед ней сгустился, в следующее мгновение ослепительно-белый сгусток чистой энергии сорвался с её ладони и с пронзительным свистом понёсся прямо в грудь Лэе.

Времени на раздумья не было. Паника и инстинкт выживания взяли верх. Лэя вскрикнула и выставила перед собой руки. Она не знала, что делает, просто хотела, чтобы это прекратилось. Из ладоней вырвался неконтролируемый поток серебристого пламени. Он столкнулся с зарядом Валерии с оглушительным треском, похожим на раскат грома. Вспышка света заставила всех зажмуриться, а ударная волна отбросила Лэю на шаг назад. Воздух наполнился запахом озона.

Она едва успела перевести дух.

– Эне́ргия, аппа́рэ! – Валерия атаковала снова. Второй сгусток, больше и быстрее первого. Лэя снова отбила его, но на этот раз её ответный выброс силы был ещё более хаотичным. Серебряный луч ударил в брусчатку в нескольких метрах от Валерии, выбив из камня столб искр и оставив на нём оплавленное, дымящееся пятно.

– Контролируй себя! – выкрикнула Маэстро, и тут же послала третий заряд.

Но Лэя не могла. Она была в ловушке. Каждая атака вызывала в ней лишь одну реакцию – отчаянный, животный страх, который заставлял силу выплёскиваться наружу дикими, непредсказуемыми волнами. Третий отражённый ею заряд пронёсся в опасной близости от толпы студентов, заставив их с криками отпрянуть назад.

– Достаточно!

Голос Архикантора Северина прогремел над плацем, как обвал. В нём не было гнева, лишь холодное, как лезвие гильотины, разочарование. Валерия мгновенно замерла, опустив руку.

– Она не контролирует себя, – констатировал Северин, обращаясь скорее к Елене, чем к кому-либо ещё. – Она опасна. Продолжать бессмысленно. Если мы не остановимся, кто-нибудь пострадает.

Эти слова были хуже любого удара. Он не сказал, что она слаба. Он сказал, что она – неуправляемое оружие, угроза для окружающих.

Развернувшись на каблуках, Северин зашагал прочь, не удостоив Лэю даже взглядом. Елена бросила на неё долгий, полный болезненного сожаления взгляд и последовала за ним. Кайен просто растворился в тени, из которой появился.

Представление было окончено. И как только спины членов Совета скрылись в воротах, сдерживаемая тишина взорвалась. Сначала это был тихий шёпот, потом – приглушённые смешки, а затем и откровенный, унизительный хохот.

– Дикарка…

– Чуть всех не поджарила!

– Вот тебе и Зерцало…

Лэя стояла в центре плаца, совершенно одна, под градом насмешек. Каждое слово впивалось, как осколок стекла. Горячая волна стыда обожгла лицо. Хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться.

Но она не могла. В голове стучал молотком приказ: соблюдать расписание. Несмотря на то, что душа была растоптана, а гордость лежала в пыли, она должна была идти дальше.

Вскинув подбородок, глядя прямо перед собой и не видя никого, она развернулась и зашагала в сторону Большого зала. На ужин. Потому что в Готерне чувства не имели значения. Имел значение только приказ.

Девушка вошла в Большой зал и замерла, оглушённая. Это был удар по всем чувствам. Воздух был густым и тёплым, пропитанным запахами жареного мяса, свежего хлеба и чего-то пряного. Гул сотен голосов, звон посуды и раскаты смеха сливались в единый рёв, который бился о высокие сводчатые потолки. Под потолком парили сотни закантусованных свечей, заливая огромное помещение и длинные деревянные столы тёплым, золотистым светом.

Лэя почувствовала себя потерянной песчинкой в этом бурлящем океане жизни. Взяв поднос с какой-то безвкусной кашей, она нашла самый дальний и тёмный угол, мечтая лишь об одном – стать невидимой.

Но её мечте не суждено было сбыться.

– Привет!

Скамья напротив протестующе скрипнула под весом новоприбывшей. Поднос с грохотом опустился на стол, едва не расплескав суп. Лэя вздрогнула и подняла глаза.

Перед ней сидела девушка, которая была ярче всех свечей в этом зале. Огненно-рыжие, буйные кудри торчали во все стороны, словно языки пламени. Зелёные глаза озорно блестели на лице, сплошь усыпанном веснушками. Даже стандартная форма Канторов на ней выглядела вызывающе – рукава были украшены яркими лентами, а на запястьях звенело несколько плетёных браслетов.

– Ты новенькая Зерцало, да? Слухи здесь разлетаются быстрее огненного шара. Я Злата. Будем друзьями? – выпалила она на одном дыхании.

Лэя ошарашенно уставилась на неё. За весь день это был первый человек, который не смотрел на неё как на угрозу, диковинку или разочарование.

– …почему? – это было всё, что она смогла выдавить.

Злата расхохоталась – громко, заразительно, ничуть не стесняясь.

– Потому что ты выглядишь так, будто укусишь любого, кто подойдёт на три шага! А я люблю опасных друзей. К тому же, все остальные здесь либо зануды, либо уже в своих компаниях. Меня зовут Злата Огнева. Да-да, из тех самых Огневых, – она закатила глаза, давая понять, что репутация семьи её скорее тяготит. – Не смотри так, я пока не подожгла ничего важного. А ты?

Лэя моргнула, сбитая с толку этим вихрем энергии.

– Лэя… просто Лэя.

– Просто Лэя? Отлично! – Злата с энтузиазмом вцепилась в свою ложку. – Ну, "просто Лэя", держись от вон той компании подальше.

Она незаметно кивнула подбородком в сторону центрального стола. Там, в лучах славы и всеобщего внимания, восседал он. Король этого зала. Парень лет семнадцати, высокий, атлетичный, с русыми, слегка вьющимися волосами, которые он то и дело небрежно взъерошивал рукой. Он смеялся над какой-то шуткой, и когда он улыбнулся, на щеке появилась обезоруживающая ямочка.

– Клод Тревельян, – прошептала Злата с гремучей смесью восхищения и презрения. – Ходячее совершенство и лучший боец на нашем курсе. А ещё жуткий заносчивый тип. Его семья – это как королевская династия среди Канторов. Он родился с серебряной руной во рту. Считает, что все остальные – просто пыль у его ног.

Словно почувствовав, что о нём говорят, Клод лениво повернул голову. Его тёмно-карие, почти чёрные глаза просканировали зал и остановились на их столике. На Лэе. Насмешливая улыбка исчезла, сменившись холодным, оценивающим выражением. Он окинул её взглядом с ног до головы, и во взгляде читалось откровенное снисхождение.

А затем заговорил. Голос не был громким, но он обладал такой силой и уверенностью, что легко прорезал общий гул.

– Новое Зерцало? Посмотрим, как долго продержишься.

Его друзья за столом разразились смехом. Горячая волна унижения, а за ней – ледяная ярость, захлестнули Лэю. Этот парень, этот Клод, был воплощением всего, что она сейчас ненавидела. Привилегированный, самоуверенный, талантливый, не знающий, что такое настоящая потеря. Он смотрел на неё сверху вниз, даже не пытаясь этого скрыть.

Девушка вскинула подбородок и встретилась с ним взглядом. Не проронила ни слова, но в глазах он мог прочесть всё: ненависть, вызов и обещание.

Обещание, что она продержится. И однажды сотрет эту самодовольную ухмылку с его идеального лица.

Глава 5: "Выживание – урок первый"

После ужина, оставившего во рту привкус пепла и унижения, Лэя не пошла в свою ледяную келью. Тишина каменных стен давила, а одиночество стало невыносимым. Ей нужны были ответы. Если никто в этом проклятом замке не собирался ничего объяснять, она найдёт их сама. Был только один источник, к которому она могла обратиться – место, где молчаливые хранители знаний никогда не лгут. Библиотека.

Она ожидала увидеть нечто похожее на уютный читальный зал из прошлой жизни. Но библиотека Готерна была под стать самому замку. Это был колоссальный, гулкий зал, уходящий ввысь на несколько этажей. Стеллажи, сделанные из тёмного, почти чёрного дерева, вздымались к сводчатому потолку, теряясь в полумраке. Они стояли так плотно, что проходы между ними напоминали узкие ущелья. Воздух был сухим и неподвижным, пахнущим вековой пылью, старой кожей и едва уловимой ноткой кантуса, будто сами слова на страницах испускали слабое свечение. Единственными источниками света были редкие парящие сферы, дававшие тусклый, неровный свет, и высокие стрельчатые окна, в которые сейчас заглядывала лишь безразличная луна.

Лэя чувствовала себя крошечной и потерянной в этом царстве молчания. Она брела вдоль бесконечных рядов, проводя пальцами по корешкам книг, на которых виднелись выцветшие, написанные на древних языках названия. Она искала секцию, посвящённую редким дарам. Или аномалиям. Или проклятиям. Она сама не знала, как её назовут здесь.

Именно в самом дальнем, пыльном углу она его и нашла.

Сначала Лэя увидела не человека, а немыслимую гору книг. Фолианты были навалены на столе, на полу, на соседних стульях, образуя хрупкую, готовую обрушиться в любой момент конструкцию. И в центре этого бумажного хаоса, почти сливаясь с ним, сидела странная фигура.

Это был парень, на вид чуть старше неё. Высокий и настолько худощавый, что казался сотканным из одних углов. Он сутулился над раскрытой книгой так, как будто пытался нырнуть в её страницы. Растрёпанные каштановые волосы падали на лоб, почти полностью скрывая глаза. На носу сидели большие круглые очки в тонкой оправе, которые он то и дело поправлял длинными, тонкими пальцами. Кожа была бледной, почти прозрачной, а пальцы, лежавшие на страницах, испещрены свежими и старыми чернильными пятнами. Рядом с книгой лежал раскрытый блокнот, в котором он что-то быстро и отрывисто зарисовывал, бормоча себе под нос.

Лэя замерла, не решаясь нарушить его уединение. Она уже собиралась тихо уйти, когда до неё донеслись обрывки бормотания:

– …абсолютно нелогично. Отражающая природа Кантуса не может быть простым зеркальным эффектом. Должна быть фазовая инверсия, иначе закон сохранения энергии нарушается…

Парень говорил о кантусе так, будто решал математическую задачу. И тут Лэя услышала слово, которое заставило сердце замереть.

– Зерцала – самый недооценённый тип магов, – пробормотал он, яростно черкая что-то в блокноте и не поднимая глаз. – Все боятся, никто не изучает. Абсурд.

Воздух застрял в лёгких. Девушка сделала нерешительный шаг вперёд. Скрипнувшая под её ногой половица прозвучала в тишине как выстрел.

– Ты… читаешь про Зерцала? – спросила едва слышным шёпотом.

Парень вздрогнул, словно его выдернули из глубокого транса. Он медленно поднял голову. Когда посмотрел на неё поверх своих очков, Лэя увидела его глаза. Светло-карие, умные, но главное – не испуганные. В них не было ни презрения, ни страха, который она привыкла видеть. Вместо этого в них загорелось пламя хищного любопытства исследователя. Взгляд скользнул по её лицу, остановился на едва заметных узорах на коже, которые проявлялись в моменты волнения.

– О. Ты Зерцало? – он не отшатнулся. Напротив, подался вперёд, и глаза за стёклами очков, казалось, увеличились. – Отлично! У меня миллион вопросов.

Лэя опешила. Она приготовилась к любой реакции – к тому, что он вскочит и убежит, позовёт стражу или просто презрительно фыркнет. Но не к этому. Не к восторгу ученого, наткнувшегося на редкий экземпляр.

– Какова природа отражения? – выпалил он, полностью игнорируя любые социальные приличия. – Это чистое копирование или инверсия полярности Кантуса? А что насчет задержки? Есть ли временной лаг между поглощением и выбросом, и зависит ли он от мощности входящего заклинания? Ты можешь отражать только прямые энергетические атаки или соматические и вербальные компоненты тоже?

Парень засыпал её вопросами, словно девушка была не живым человеком, а древним артефактом, который он наконец-то получил в свои руки. Лэя стояла, ошарашенно моргая, не в силах вымолвить ни слова. Вся её защитная броня, выстроенная за этот ужасный день, дала трещину. Этот странный, нескладный парень не видел в ней монстра. Он видел загадку.

Заметив молчание, он наконец-то остановился и неловко кашлянул, отводя взгляд. На бледных щеках проступил лёгкий румянец.

– Прошу прощения. Социальные протоколы – не моя сильная сторона. Я Ричард.

– Лэя, – тихо ответила она, всё ещё пытаясь осознать происходящее.

– Я знаю, – кивнул Ричард, снова указывая на стопку книг. – Слышал о сегодняшнем… инциденте. Не слушай их. Они идиоты. Они видят неконтролируемую силу. А я вижу уникальный феномен, требующий изучения и систематизации.

Впервые за всё время в Готерне Лэя почувствовала, что она не одна. Она пришла в библиотеку в поисках безмолвных ответов в старых книгах. А нашла живого человека, который, возможно, мог дать ей нечто гораздо большее. Девушка смотрела на Ричарда – на его растрёпанные волосы, на чернильные пятна на пальцах, на горящие любопытством глаза за круглыми очками.

И в этом странном, социально неловком "Книжнике" увидела не просто потенциального союзника, увидела надежду. Надежду на то, что её дар – это не проклятие, а сила, которую можно понять. И, возможно, однажды, научиться контролировать. День был тяжелый, да и по расписанию Лэя уже давно должна была быть в постели, поэтому она кратко улыбнулась новому знакомому, вежливо попрощалась и поторопилась в казармы, что бы как можно скорее отойти ко сну и забыть этот ужасный день.

Сон был тонкой, хрупкой скорлупой, под которой пряталось измученное сознание. Но даже эта защита была сорвана безжалостно и грубо. Ровно в шесть утра по коридорам пронёсся нечеловеческий, пронзительный звон. Это был не колокол и не гонг, а чистый, вибрирующий звук кантусового происхождения, который, впивался прямо в мозг, делая дальнейший сон невозможным.

Лэя рывком села на койке. В келье стоял предрассветный мрак и могильный холод. Каменный пол обжёг босые ступни. На секунду захотелось снова завернуться в тонкое, колючее одеяло и проигнорировать этот звук, но топот десятков ног в коридоре не оставил сомнений – неповиновение здесь не приветствовалось.

Она натянула выданную форму – грубые штаны и плотную рубашку из тёмной ткани, которая неприятно царапала кожу. Никакого комфорта, только функциональность. Выйдя в коридор, влилась в молчаливый, сонный поток таких же учеников, двигавшихся в одном направлении – к выходу на тренировочный плац. Никто не разговаривал. В воздухе висело напряжение и застарелая усталость.

Плац встретил их ледяным дыханием. Серое, беззвёздное небо едва начало светлеть на востоке. Влажный туман цеплялся за каменные плиты, а воздух был настолько холодным, что каждый выдох превращался в облачко пара. По периметру плаца уже горели факелы, бросая на стены замка дёрганые, уродливые тени.

В центре стоял инструктор, Маэстро Гектор – коренастый, лысый мужчина с лицом, словно высеченным из гранита, и руками толщиной с брёвна.

– Построились! – его голос был подобен скрежету камней. – Десять кругов. Бегом!

Лэя не считала себя слабой, но и никогда не подвергала своё тело подобным испытаниям. Первые два круга дались ей легко, на одном лишь упрямстве. На третьем ледяной воздух начал обжигать лёгкие. Каждый вдох ощущался как глоток битого стекла. К пятому кругу в боку закололо злой, острой иглой, а ноги налились свинцом. Она начала отставать.

Мимо неё, легко и почти не дыша, пролетел Клод. Он не бежал – он парил над землёй, его движения были отточенными и мощными. Парень бросил на неё короткий, полный презрения взгляд и усмехнулся. Рядом с ним бежали его друзья, такие же сильные и уверенные в себе. Они были хищниками, а она – неуклюжей, задыхающейся жертвой.

Недалеко, с таким же страдальческим выражением на лице, ковылял Ричард. Его долговязое тело было совершенно не приспособлено к таким нагрузкам. Он спотыкался, путался в собственных ногах, а очки постоянно съезжали на нос. Они обменялись коротким, полным вселенской тоски взглядом – два изгоя в мире воинов.

Лёгкие горели огнём, в глазах потемнело.

Но это было только начало.

– Упор лёжа! – прорычал Гектор.

Лэя упала на ледяные камни, чувствуя, как острые грани впиваются в ладони.

– Пятьдесят отжиманий! Начали!

Первые десять сделала на чистом адреналине. После двадцати руки начали дрожать, превращаясь в непослушные макаронины. На тридцатом она рухнула грудью на плиты, не в силах поднять собственное тело.

– Шевелись, Зерцало! – прогремел над ухом голос инструктора. – Твой дар не вытащит тебя из грязи, если твоё тело – развалина!

Стыд был горячим и едким. Девушка видела, как Клод и его компания легко отсчитывают последние повторения, как Ричард, пыхтя и краснея, кое-как доделывал свои последние разы.

Она снова попыталась. Мышцы свело судорогой, перед глазами поплыли чёрные точки. Она была сильна. Внутри дремала сила, способная рушить горы. Но сейчас она не могла даже поднять своё собственное тело. Тело было её тюрьмой, слабостью, предателем.

Тренировка продолжалась ещё час. Бёрпи, приседания, бег с утяжелением. Для Лэи это превратилось в бесконечную пытку. Она падала, поднималась, снова падала. Её форма промокла от пота, несмотря на холод. Колени были сбиты в кровь. Каждая мышца кричала от боли.

Когда Маэстро Гектор наконец проревел: "Вольно!", Лэя просто лежала на земле, не в силах пошевелиться, глядя в серое, безразличное небо и пытаясь восстановить дыхание. Унижение было горькой желчью во рту.

Она провалилась. С треском провалилась в первый же день. Но когда, шатаясь, поднялась на ноги, поняла кое-что важное. В Готерне кантус был лишь одной стороной медали. Другой стороной было железо. Железная дисциплина и железная выносливость. Дар был бесполезен, если тело не сможет выдержать его отдачу.

Это была ещё одна стена, которую предстояло сломать. И, глядя на удаляющуюся спину Клода, она поклялась себе, что сделает это. Даже если для этого придётся каждый день умирать на этом проклятом плацу. Боль пройдёт. А сила останется.

Все плелись в столовую и Лэя последовала их примеру. Сейчас она как никогда нуждалась в пище.

Большой зал столовой гудел, как растревоженный улей. Сотни голосов сливались в неразборчивый гул, отражаясь от высоких каменных сводов. Стук столовых приборов по тарелкам, смех, громкие споры – всё это обрушивалось на Лэю, заставляя сжиматься. Прошел всего день с прибытия, но чувство изоляции только усилилось. Каждый взгляд казался осуждающим, каждый шёпот – направленным в её сторону.

Девушка сидела за самым дальним столом, в тёмном углу, надеясь стать невидимкой. Еда в тарелке давно остыла, она лишь бездумно ковыряла её вилкой. Вокруг кипела жизнь, но Лэя была отгорожена от неё невидимой стеной. Она была островом в бурном океане чужих жизней, и волны одиночества захлёстывали.

Внезапно на стол упала тень. Лэя напряглась, инстинктивно готовясь к худшему. Она не подняла головы, ожидая очередного язвительного замечания от Клода или холодного взгляда от кого-то из его свиты.

Но вместо колкостей услышала тихий, глухой стук. На стол мягко опустилась большая керамическая чашка, от которой поднимался ароматный пар. Запах был густым, сладким и до боли знакомым – запах горячего шоколада. Запах детства, уюта и тех редких моментов, когда мир казался безопасным.

Девушка медленно подняла глаза. Над ней возвышался парень, которого раньше видела только издалека. Огромный, широкоплечий, он казался настоящим великаном по сравнению с остальными учениками. Коротко стриженные тёмные волосы, лицо, на котором уже виднелись следы нескольких шрамов, и серьёзные, спокойные карие глаза. Он был из тех, кого в толпе обходят стороной, опасаясь навлечь на себя гнев. Но в его взгляде не было ни капли угрозы. Только тихое, глубокое сочувствие.

– Первые дни тяжелые, – голос был неожиданно тихим, низким рокотом, совершенно не вязавшимся с габаритами. – Это… помогает.

Лэя смотрела то на него, то на чашку, не в силах поверить. Это был первый акт доброты без всяких условий, который она увидела в этих стенах.

– Спасибо… ты…? – голос прозвучал неуверенно.

– Боб, – просто ответил парень. Затем добавил, и в его голосе прозвучала искренность, не допускавшая сомнений: – Если нужно будет поговорить… или помолчать… я рядом.

И с этими словами он сделал небольшой кивок и отошёл. Просто ушёл, не ожидая благодарности, не навязывая своё общество. Вернулся к своему столу, где его ждали друзья, и сел, словно ничего не произошло. Он даже не посмотрел в её сторону.

Лэя осталась одна, но теперь одиночество было другим. Оно больше не было холодным и звенящим. Она осторожно взяла чашку обеими руками, чувствуя, как её живительное тепло проникает сквозь керамику, согревая озябшие пальцы. Сделала маленький глоток. Сладкий, обволакивающий вкус на мгновение заглушил горечь и страх.

Этот молчаливый великан не пытался её изучить, как Ричард. Он не бросал вызов, как Клод. Он просто увидел страдающего человека и протянул руку помощи. В тот момент, в холодном и враждебном зале Готерна, эта простая чашка горячего шоколада значила для Лэи больше, чем тысяча слов поддержки. Это был безмолвный маяк, дающий понять: ты не одна.

Боль в мышцах была неотступной. Каждый шаг по лестнице, ведущей в лекционный амфитеатр, отзывался тупой, ноющей мукой. После утренней экзекуции на плацу Лэя чувствовала себя хрупкой стеклянной куклой, которую разбили, а потом неумело склеили. Сидя на жёсткой каменной скамье, пыталась найти положение, в котором истерзанное тело протестовало бы чуть меньше.

Лекционный зал был полной противоположностью плаца. Здесь царили тишина, полумрак и запах древних знаний. Студенты сидели на крутых ярусах, спускавшихся к кафедре в центре. Вместо доски в воздухе перед преподавателем висела мерцающая сфера, на которой по его воле появлялись светящиеся диаграммы и руны.

Лекцию вела Маэстро Елена. Её голос был спокойным и мелодичным, но в нём чувствовалась сталь. Сегодняшняя тема была фундаментальной: природа Кантуса и Разлом.

– Разлом – это не враг, – говорила Елена, и слова эхом разносились под сводами. – Враги – это то, что приходит из него. Сам Разлом – это рана. Рана на ткани нашей реальности, которая никогда полностью не заживает. Из неё, словно кровь, сочится чистый, необузданный хаос. Кантус, который мы с вами используем, – это лишь капля из этого безграничного океана, которую мы научились фильтровать и придавать ей форму.

На сфере возникла сложная схема мира, пересечённая багровой, пульсирующей линией Разлома.

– Наша задача как Канторов – не дать этому хаосу поглотить наш мир. Мы – стражи на краю бездны. И наши инструменты – это различные формы Кантуса.

Елена взмахнула рукой, и схема Разлома на парящей сфере сменилась новой диаграммой, изображающей три основных пути кантуса.

– Ткачи, – начала она, указывая на первый, самый крупный сектор, занимавший больше половины сферы. На нём возник силуэт, плетущий в воздухе светящиеся узоры. – Их большинство, около пятидесяти пяти процентов. Их инструмент – собственное тело. Они используют жесты, танцевальные па, начертание рун в воздухе, чтобы буквально ткать полотно кантуса. Их сила в точности, в хирургической работе с Кантусом. Они могут действовать бесшумно, создавать долгоиграющие печати и ловушки.

При этих словах Клод, сидевший в первом ряду, едва заметно шевельнул пальцами. На долю секунды между ними вспыхнула и погасла крошечная, идеальная по форме руна пламени. Он сделал это небрежно, но с безупречной точностью, и на его губах заиграла самодовольная ухмылка. Он был воплощением боевого Ткача, чей стиль – смертельный балет.

– Заклинатели, – продолжила Елена, переходя ко второму сектору, около сорока процентов. Сфера показала вибрирующие звуковые волны, исходящие от говорящего. – Их сила в голосе. Слова, тональность, ритм – всё это создаёт вибрации, которые резонируют с Кантусом и придают ему форму. Их главное преимущество – разнообразие. Один и тот же голос может выкрикивать короткие, разрушительные команды, нашептывать сложные иллюзии или напевать протяжные целительные песни.

При упоминании целительства Боб, сидевший в тени у стены, едва заметно кивнул, словно слова Елены подтвердили что-то важное для него.

– Наконец, – Елена сделала паузу. В зале повисла напряжённая тишина. Все знали, что осталось. Третий сектор на сфере был крошечным, не более пяти процентов.

– И есть Зерцала, – голос стал тише, почтительнее. На сфере не появилось никакого символа. Изображение просто исказилось, пошло рябью, словно зрители смотрели на мир сквозь толщу воды или через древнее, несовершенное зеркало.

– Они – редчайшие из нас. Зерцало не создаёт кантус изнутри. Оно не ткёт и не поёт. Оно – живой резонатор Кантуса. Оно взаимодействует с чужым кантусом: отражает, перенаправляет, усиливает или поглощает его. Для Зерцала вражеская атака – это не угроза, а топливо. Они видят кантус не как абстракцию, а как физическую субстанцию – потоки, нити и узлы, которые можно ухватить. Но эта уникальность имеет свою цену. Без внешнего кантуса они почти беспомощны. Постоянный кантусовый фон, который мы называем Отзвуком, для них – нескончаемый шум, грозящий сенсорной перегрузкой. А поглощение слишком мощного заклинания может разорвать их изнутри или, что хуже, превратить в пустой сосуд, стерев личность.

В тот момент, когда она закончила, десятки голов, как по команде, повернулись к Лэе. Девушка снова почувствовала себя экспонатом. Не просто ученицей с редким даром. А нестабильным, опасным артефактом, который может в любой момент взорваться, забрав с собой всех, кто оказался рядом.

После теории была практика. Занятие проходило в Зале Форм – огромном круглом помещении с высоким куполом, стены и пол которого были испещрены защитными рунами. Они тускло светились серебром, готовые в любой момент поглотить шальное заклинание.

Вёл занятие Маэстро Валериус – высокий, подтянутый мужчина с острыми чертами лица и репутацией педанта.

– Сегодня мы отрабатываем основу основ! – его голос был резок и точен. – Люмен. Простейший сгусток света. Мне не нужна мощность. Мне нужен контроль. Идеальная сфера. Стабильное свечение. По одному. Тревельян, начнём с тебя.

Клод вышел в центр круга. Он даже не напрягся. Просто лениво сделал два движения пальцами, и над его ладонью вспыхнула идеальная, ослепительно-яркая сфера света, без единого колебания. По залу прокатился одобрительный шёпот.

Один за другим выходили студенты. У кого-то сфера мерцала, у кого-то была кривой, но почти все справлялись. Когда дошла очередь до Лэи, в зале снова воцарилась напряжённая тишина.

Она встала в центр, чувствуя, как холодеют руки. Закрыла глаза и попыталась сделать то, что говорил Валериус: "Почувствуйте энергию внутри, придайте ей форму, выпустите наружу". Но внутри неё не было послушной энергии. Там был дикий, мечущийся зверь, пахнущий озоном и страхом. Она пыталась "создать" свет, но её дар знал только одно – "отражать".

– Ну же, Зерцало! Мы не можем ждать вечно! – нетерпеливо бросил Валериус.

Лэя открыла глаза. Ничего. Её ладони были пусты. Стыд и отчаяние волной подкатили к горлу.

– Безнадёжно, – вздохнул Маэстро. – Хорошо, попробуем иначе. Иногда нужен внешний импульс. Я направлю в тебя крошечный, абсолютно безопасный заряд. Не пытайся его отразить. Просто почувствуй его. Почувствуй, как Кантус входит в тебя, и попробуй на его основе сформировать свой Люмен.

Он поднял палец и произнес – Люмен, – на кончике пальца зажглась искра, размером не больше светлячка. Эта искра сорвалась и медленно полетела к Лэе.

Но её инстинкты не разбирались в размерах. Они видели только одно: атака.

Всё произошло за долю секунды.

Как только искра приблизилась к ней на расстояние вытянутой руки, тело Лэи среагировало само. Воздух вокруг затрещал. Она не выставляла рук, не произносила ни слова. Просто её дар, её проклятие, проснулся.

Искра Валериуса не ударилась о невидимый щит. Она исчезла. Словно её втянуло в чёрную дыру, возникшую перед Лэей. На коже девушки на мгновение проступили и вспыхнули серебряные узоры.

А в следующее мгновение из той же точки, где исчезла искра, ударила серебряная молния.

Это был уже не безобидный "светлячок". Это был яростный, концентрированный разряд чистой силы, во много раз мощнее оригинала. Он с оглушительным треском ударил в защитный барьер, который Валериус инстинктивно выставил перед собой, произнеся «Стань стеной предо мной».

Прозрачный щит покрылся сетью трещин. Маэстро отбросило на несколько шагов назад. Он устоял на ногах, но лицо было бледным от шока.

В зале повисла мёртвая, оглушающая тишина. Все смотрели на Лэю с открытыми ртами. На этот раз это был не смех. Это был страх. Несколько студентов в первом ряду невольно попятились. Они только что видели, как девчонка, которая не может создать простейший огонёк, играючи отразила атаку одного из сильнейших магов замка, усилив её многократно.

Лэя стояла в центре, тяжело дыша. Руки дрожали. Она смотрела на них, на эти обычные руки, которые только что сотворили нечто ужасное и непостижимое. Она не хотела этого, просто не могла себя контролировать.

И в этой звенящей тишине, окружённая десятками испуганных взглядов, никогда не чувствовала себя более одинокой и чужой. Она была не просто неудачницей. Она была монстром.

Тишина, последовавшая за вспышкой, была тяжелее и страшнее любого крика. Студенты расступались перед Лэей, как перед зачумлённой, когда она, шатаясь, шла к своему месту. Страх в их глазах был осязаем. Он был холодным, липким, и изолировал её надёжнее любых стен. Она села, опустив голову, и до конца занятия не смела поднять взгляд.

Когда Маэстро Валериус дрогнувшим голосом объявил об окончании урока, Лэя хотела лишь одного – сбежать. Сбежать в библиотеку к Ричарду, который видел в ней загадку, а не монстра. Сбежать в свою келью, где никто не увидит её слёз.

– Лэя. Со мной.

Голос Валерии ударил, как хлыст. Он не был громким, но в нём была абсолютная, не терпящая возражений власть. Она стояла в дверях Зала Форм, скрестив руки на груди, и смотрела прямо на Лэю. Все разговоры мгновенно стихли.

Сердце рухнуло в ледяную пропасть. Это конец. Её исключат. Или, что хуже, изолируют как опасное животное. Повинуясь, поднялась на ватных ногах и пошла к женщине. Молчаливая процессия из двух человек двинулась по гулким коридорам. Стук каблуков Валерии был чётким и уверенным. Шаги Лэи были шаркающими и неуверенными.

Но они шли не в кабинет Архикантора. Валерия привела её в самую старую, самую глубокую часть замка, туда, куда ученикам вход был воспрещён. Здесь воздух был тяжелее, а камни стен казались пропитанными веками боли и отчаяния. Они остановились перед неприметной железной дверью. Валерия толкнула её, и та с мучительным скрежетом отворилась.

Лэя оказалась в небольшом, замкнутом тренировочном зале, который местные называли "Клеткой". Это было круглое помещение без окон, освещённое одним-единственным кантусовым светильником под потолком. Стены из тёмного, испещрённого выбоинами камня несли на себе следы тысяч заклинаний. Здесь не было защитных рун. Здесь учили выживать.

– Встань в центр, – приказала Валерия, захлопнув за ними дверь. Звук лязгнувшего засова был окончательным и бесповоротным.

Лэя подчинилась. Её тело дрожало – от усталости после утренней тренировки, от нервного истощения, от животного страха.

– Ты думаешь, то, что произошло в зале – это сила? – голос Валерии был холоден, как сталь. – Ты думаешь, это впечатляет?

Лэя молчала, не зная, что ответить.

– Это не сила. Это слабость. Это агония. Это предсмертный крик животного, загнанного в угол.

– О́бскуритас, аппа́рэ! – Без дальнейших предупреждений атаковала Валерия. Это был не крошечный заряд Валериуса. Это был плотный, тугой сгусток тёмной энергии, который летел быстро и бесшумно.

Инстинкт снова взял верх. Серебряная вспышка. Отражение. Заряд ударился в стену позади Валерии с такой силой, что от камня откололись осколки.

Валерия даже не моргнула. – О́бскуритас, аппа́рэ! – Тут же последовала вторая атака. – О́бскуритас, аппа́рэ! – Третья. – О́бскуритас, аппа́рэ! – Четвёртая. Она не давала Лэе ни секунды на передышку. Это был безжалостный, методичный шквал. Комнату наполнил грохот ударов, треск воздуха и ослепительные вспышки серебряного света.

Лэя больше не думала. Она превратилась в сплошной, оголённый нерв. Каждая атака вырывала из неё силу против воли. Она чувствовала, как дар, словно дикий зверь, рвётся изнутри, разрывая на части. Физическое и ментальное истощение нарастало с каждой секундой. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота. Она начала задыхаться.

– Прекратите… прошу… – прохрипела, но мольба потонула в грохоте очередного отражённого заклинания.

Она начала пропускать удары. Один из зарядов не отразился полностью, а лишь скользнул по защите, опалив плечо и заставив вскрикнуть от боли. Она упала на одно колено, слёзы текли по её щекам, смешиваясь с потом.

Страх собственной силы был удушающим. Она не управляла ею. Это была чудовищная, разрушительная стихия, запертая в хрупком теле, и сейчас эта стихия вырывалась наружу, грозя уничтожить и её саму, и всё вокруг.

– О́бскуритас, аппа́рэ! – Валерия продолжала. – О́бскуритас, аппа́рэ! – Ещё. – О́бскуритас, аппа́рэ! – И ещё. Лэя уже не кричала. Она просто скулила, сидя на коленях, и её тело автоматически выбрасывало всё более слабые и хаотичные вспышки серебра. Наконец, после особенно яростной атаки, которую Лэя смогла отразить лишь частично, она рухнула на пол без сил. Из носа пошла кровь. Она лежала, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, полностью опустошённая.

В "Клетке" воцарилась тишина. Было слышно лишь сдавленное, прерывистое дыхание.

Валерия медленно подошла и остановилась над ней. Она не протянула руки. Не предложила помощи. Просто смотрела на неё сверху вниз, и в её глазах не было ни жалости, ни злости. Только холодная, трезвая оценка.

– Вот теперь смотри, – произнесла тихо, но каждое слово впивалось в сознание Лэи. – Ты не контролируешь Зерцало. Оно контролирует тебя. Оно реагирует на твой страх, на твою панику. Оно питается ими. И пока это так, ты не воин. Ты – оружие, которое может выстрелить в любую сторону.

Женщина присела на корточки, заставив Лэю посмотреть ей в глаза.

– Это изменится, – отчеканила Валерия. – Я сломаю тебя. Я разберу тебя на части. Выжгу из тебя этот страх. И научу тебя контролировать каждую искру твоей силы. Ты будешь ненавидеть меня, будешь проклинать меня каждый день. Но ты будешь жить. И ты станешь тем, кем должна.

Она поднялась, развернулась и пошла к выходу.

– Завтра. В это же время.

Дверь с лязгом закрылась, оставив Лэю одну на холодном полу, в тишине, разбитую, униженную, но с одним-единственным, крошечным семенем надежды, брошенным в её выжженную душу.

Это был не конец. Это было начало. Настоящее начало.

Глава 6: "Формирование Осколков"

Пронзительный звон кантусового колокола снова вырвал Лэю из неглубокого, беспокойного сна. Тело протестовало, каждая мышца гудела тупой, знакомой болью. Спустя две долгих, однообразных недели этот звук стал для неё синонимом безысходности. Она уже знала ритуал: подняться в ледяном сумраке, натянуть грубую форму и идти на утреннюю пытку на плацу.

Но когда девушка вышла в коридор, сливаясь с молчаливым потоком сонных учеников, из боковой ниши шагнула тень.

– Не с ними. Со мной.

Голос Валерии был тихим, но прорезал утренний гул, как скальпель. Лэя вздрогнула и, не смея ослушаться, отделилась от толпы и последовала за Маэстро в сторону "Клетки".

Страх уже не был таким острым, как в первые разы. Он сменился тяжёлой, фатальной покорностью. Тренировка началась без единого слова. Валерия атаковала сразу – быстро, жестоко, методично. Это был град тёмных энергетических сгустков, каждый из которых летел с идеальной точностью.

И случилось чудо.

Тело Лэи было измучено, но оно уже запомнило. Оно начало отвечать. Первый удар отразила инстинктивно, как и в предыдущие дни – хаотичной вспышкой серебра. Но на втором успела подумать. Всего доля секунды, но этого хватило. Она не просто позволила дару вырваться наружу, она попыталась направить его. Отражённый заряд полетел не в случайную стену, а в пол перед Валерией.

Это было криво. Неуклюже. Энергии ушло вдвое больше, чем нужно. Но это был контроль.

Валерия усилила натиск. Лэя отбивалась, задыхаясь. Падала, поднималась, пропускала удары, которые оставляли на коже болезненные ожоги. Но между этими провалами проскальзывали моменты чистого триумфа. Один раз ей удалось отразить заклинание точно в точку, откуда оно прилетело. Другой раз она смогла не отразить, а рассеять слабую атаку, превратив её в облако безвредных искр.

Это было далеко не хорошо. И уж точно не идеально. Но это было лучше.

Когда тренировка закончилась, Лэя стояла на ногах. Шатаясь, истекая потом, с кровью, разбитой губой, но стояла. Для неё это был прорыв, сравнимый с покорением горной вершины.

Ввалившись в столовую, девушка чувствовала себя призраком. Она рухнула за уже привычный дальний стол и без сил уставилась в тарелку с кашей. Шум зала казался далёким и нереальным.

– Ужасное утро, да? По тебе видно!

Лэя подняла голову. Перед ней, держа в руках поднос с едой, стояла девушка с волосами цвета расплавленного золота и глазами, сияющими неукротимым жизнелюбием. Злата. Заклинатель огненного кантуса, чьи движения на практических занятиях напоминали скорее весёлый танец, чем боевое искусство.

Не дожидаясь приглашения, Злата плюхнулась на скамью напротив.

– Маэстро Гектор сегодня был как грозовая туча! Заставил нас делать бёрпи, пока у меня искры из глаз не посыпались! Но знаешь, что помогает? Песня!

И, не обращая внимания на удивлённые взгляды с соседних столов, она вполголоса затянула простую, весёлую мелодию о незадачливом рыцаре и говорящем козле.

«На дракона, мой верный скакун, мы идём!» —

Кричал сэр Галфред, сверкая мечом.

А козёл ему сбоку: «Хозяин, постой!

Вон тот куст клевера… очень съедобный такой!»

Её голос был чистым и звонким, и уголки губ сами собой поползли вверх, разгоняя остатки утренней усталости. Затем, отложив ложку, она начала показывать пальцами на столе какой-то замысловатый танец, изображая то рыцаря, то козла.

Это было так по-детски, наивно и неуместно в суровых стенах Готерна, что Лэя не выдержала. Сначала её губы дрогнули, а потом она тихо рассмеялась. Впервые за две недели. Настоящим, искренним смехом.

На удивление, это помогло. Незатейливая песня и глупый танец пробили броню её усталости и отчаяния. Она почувствовала, как напряжение, сковывавшее плечи, понемногу отступает. В благодарном взгляде, который она бросила на Злату, зародилось нечто тёплое. Связь. Начало дружбы.

В подтверждение этой молчаливой клятвы, они вместе отправились на лекцию.

Лекционный зал гудел, как обычно. Лэя и Злата сели рядом. Вскоре к ним присоединились Боб, молча кивнувший в знак приветствия, и Ричард, который тут же погрузился в свои записи.

В амфитеатр вошла Валерия. Все разговоры мгновенно стихли.

– Сегодняшняя лекция отменяется, – её голос не допускал возражений. – Вместо неё – практическое задание. Для специально сформированной группы.

Она начала зачитывать имена.

– Ричард. Боб. Злата. Лэя.

Троица переглянулась. Лэя напряглась, ожидая подвоха.

– …И Клод.

По залу прокатился удивлённый шёпот. Клод, второгодка, один из лучших боевых Ткачей на своём курсе, в одной группе с новичками? Сам Клод вскочил с места, его лицо исказила гримаса возмущения.

– Маэстро, это какая-то ошибка!

– Ошибки нет, Клод, – холодно отрезала Валерия. – Твои навыки отточены, но твоя самоуверенность опаснее любого врага. Ты будешь помогать новичкам. Считай это уроком смирения.

Клод сел, побагровев от ярости.

Валерия бросила на стол перед ошеломлённой пятёркой свёрнутую карту.

– Ваша задача – выживание в Игольчатом лесу. Три дня. Без припасов. Вы должны добраться до точки, отмеченной на этой карте. Кантус использовать только в самом крайнем, смертельно опасном случае. Это проверка не вашей силы, а вашего разума и умения работать вместе.

Через час они стояли на опушке. Игольчатый лес не был похож ни на один другой. Бесчисленные тонкие деревья с гладкой, серебристой корой устремлялись ввысь, их кроны сплетались так плотно, что внизу царил вечный сумрак. Воздух был неподвижен и пах влажной землёй.

– Так, слушайте все сюда, – тут же начал командовать Клод, разворачивая карту. – Пойдем на север вдоль ручья. Я иду первым, остальные за мной. Без глупостей.

– Постой, – вмешался Ричард, поправляя очки. – Согласно топографии, прямой путь может привести нас к болотам. Логичнее сделать крюк на восток, это дольше, но безопаснее.

– Я сказал, идём прямо! – огрызнулся Клод. – Не хватало мне ещё слушать умника-первогодку!

Злата робко попыталась их примирить, Боб молча наблюдал за перепалкой, а Лэя… Лэя смотрела в серебристый, безмолвный лес и чувствовала, как её обволакивает дурное предчувствие.

Споря и препираясь, пятёрка самых непохожих друг на друга учеников шагнула под сень Игольчатого леса. Их испытание началось.

День Первый.

Сумрак Игольчатого леса поглотил их мгновенно. Стоило сделать десяток шагов от опушки, как солнечный свет растворился, процеживаясь тонкими, призрачными лучами сквозь густой навес из переплетенных ветвей. Воздух стал холодным, неподвижным и густым, пахнущим влажной землей и чем-то еще, древним и незнакомым. Бесчисленные серебряные стволы стояли так близко друг к другу, что создавали иллюзию бесконечной, зеркальной залы. Гнетущая тишина давила на уши, нарушаемая лишь хрустом веток под их ногами.

Клод, стряхнув с себя оцепенение первым, развернул карту с видом человека, для которого лидерство – естественное состояние.

– Так, всё просто, – его голос прозвучал излишне громко в этой тишине. – Ручей на карте здесь. Мы идем строго на север вдоль него. Через день выйдем к предгорьям, а там до точки рукой подать.

Лэя, стоявшая рядом, нахмурилась и ткнула пальцем в другую часть пергамента.

– Карта говорит, что прямой путь ведет к заболоченной низине. Видишь условные знаки? Правильнее будет взять на восток, обойти топи по возвышенности.

Клод бросил на неё снисходительный взгляд, от которого у Лэи всё внутри сжалось в ледяной комок. Этот взгляд был слишком похож на взгляд Валерии.

– Я знаю эти леса. Я здесь бывал на тренировках, – отрезал он.

– А я умею читать карты, – её голос прозвучал тише, но в нем звенела сталь. После утренних "тренировок" она не собиралась позволять кому-то снова себя ломать, даже в мелочах.

В назревающий спор вклинился Ричард, поправляя очки на носу.

– Технически, вы оба отчасти правы, – занудным тоном начал он. – Оптимальный азимут – тридцать семь градусов на северо-восток. Это позволит нам минимизировать риск встречи с болотами, не теряя при этом слишком много времени. Если мы будем ориентироваться по Полярной звезде ночью, учитывая сезонное склонение…

– Ой, смотрите, какая прелесть! Белка! Только она серебряная! – воскликнула Злата и, забыв обо всем на свете, рванула в сторону, пытаясь догнать юркого зверька, мелькнувшего между деревьями.

Клод раздраженно вздохнул. Ричард умолк на полуслове. Лэя устало прикрыла глаза.

Из-за спин раздался почти неразличимый шепот.

– Может, мы просто… договоримся?

Все обернулись. Боб стоял, втянув голову в плечи, и смотрел на них с такой искренней тоской, что на секунду всем стало неловко.

Но секунда прошла. Клод, как старший, настоял на своем. Они пошли на север.

День превратился в мучительное блуждание. Лес был обманчив; каждый поворот казался знакомым и одновременно чужим. Клод уверенно вел вперед, но его уверенность таяла с каждым часом. Они несколько раз упирались в непроходимые заросли. Злата постоянно отвлекалась: то на необычный цветок, то на поющий ручей, и её приходилось окликивать и ждать. Ричард не умолкал ни на минуту, сыпля фактами о местной флоре и фауне и бубня под нос, что он "сразу говорил, что азимут неверный". Лэя шла молча, погруженная в свои мысли, но её упрямое молчание раздражало Клода едва ли не больше, чем болтовня Ричарда. Боб, как тень, замыкал шествие, молчаливо наблюдая за нарастающим расколом.

К вечеру они были измотаны, голодны и злы друг на друга. А самое главное – они заблудились.

Ночь Первая:

Отряд разбил лагерь на небольшой поляне, где деревья росли чуть реже. Промозглый холод спустился вместе с темнотой, пробирая до самых костей. Они сидели на поваленных стволах, разделенные метрами пустоты и километрами обиды. Клод в ярости ковырял землю палкой. Ричард пытался рассмотреть звезды сквозь плотный купол ветвей и что-то чертил на земле. Злата тихо всхлипывала в углу, расстроенная всеобщей ссорой. Лэя просто сидела, обхватив колени руками, и чувствовала, как апатия ледяной коркой сковывает душу.

И в этой гнетущей тишине раздался тихий, методичный звук. Чирк… чирк… ЩЁЛК.

Все головы повернулись.

Боб, опустившись на колени, терпеливо высекал искру из двух камней. Рядом с ним лежала аккуратная горка сухого мха. Еще одна искра, и мох затлел. Боб осторожно подул на него, и над поляной взметнулся маленький, робкий язычок пламени.

Он молча подкладывал тонкие веточки, пока огонь не разгорелся достаточно, чтобы можно было положить сучья потолще. Затем, к всеобщему изумлению, достал из своего походного мешка маленький, почерневший от сажи котелок.

– Нашел грибы по дороге, – тихо сказал он, не глядя ни на кого. – Суп будет.

Все удивленно уставились на него. Они видели, как он иногда наклонялся и что-то подбирал, но никто не придал этому значения.

Боб смущенно пожал плечами, заметив их взгляды.

– Мама учила. Это съедобные грибы.

Что-то изменилось. Простой, будничный звук разгорающегося костра и тихое обещание горячей еды начали плавить лед враждебности.

Первой поднялась Злата. Вытерев слезы, одошла к Бобу и тихо спросила, может ли она помочь. Он кивнул и протянул ей нож и несколько крепких грибов.

Затем к ним приблизился Ричард.

– Эти травы, – он указал на пучок зелени, который Боб тоже собрал, – Виола Палустрис. Богаты аскорбиновой кислотой. Придадут супу интересный кисловатый привкус и повысят его питательную ценность.

Лэя наблюдала за ними мгновение, а затем встала, взяла пустую флягу и пошла к ручью, который они пересекли полчаса назад. Вернувшись, отрезала кусок от своей рубахи и начала медленно фильтровать воду в котелок.

Клод остался на своем месте, но больше не ковырял землю. Он встал, взял свой меч и молча начал обходить их маленький лагерь по периметру. Встал на стражу.

Они работали в тишине, но это была уже другая тишина. Не гнетущая тишина разобщенности, а спокойная тишина совместной работы.

Когда суп был готов, Боб разлил его по походным кружкам. Ароматный пар поднимался в холодном ночном воздухе, и это был самый прекрасный запах на свете. Они сели ближе к огню, плечом к плечу.

И впервые за весь день они были не пятью отдельными, враждующими людьми, а группой.

– Боб, это восхитительно! – выпалила Злата, с набитым ртом.

– Калорийность, конечно, недостаточна для восполнения наших энергозатрат, но баланс питательных элементов на удивление неплох, – пробормотал Ричард, аналитически прихлебывая из кружки.

Лэя легонько пихнула его локтем в бок.

– Он хотел сказать "спасибо". Клод долго молчал, глядя в огонь. Затем поднял глаза на Боба.

– Хорошо приготовлено, – неохотно признал.

Боб ничего не ответил. Он просто смотрел на огонь, на людей, собравшихся вокруг него, и на его лице сияла тихая, счастливая улыбка.

День Второй.

Утро второго дня было другим. Ночной холод уступил место прохладной серости, а неловкое молчание – тихим, осторожным разговорам. Сытный грибной суп и тепло костра сделали то, чего не смогли добиться ни приказы, ни споры – они растопили лёд.

Теперь отряд двигался иначе. Клод всё ещё шёл впереди, но теперь он чаще оглядывался, сверяясь с картой, которую держал Ричард. Ричард, в свою очередь, перестал сыпать бесполезными фактами и вместо этого указывал на съедобные корни и безопасные источники воды. Злата больше не отвлекалась на каждую мелочь; её весёлая энергия теперь была направлена на поддержание духа, она напевала тихие походные песни, которые, на удивление, помогали держать ритм. Боб шёл рядом с Лэей, время от времени указывая ей на следы животных на влажной земле.

Они всё ещё были потеряны, но теперь были потеряны вместе. Воздух был пропитан хрупким, новообретённым чувством товарищества. И именно в этот момент Игольчатый лес решил напомнить им, что он – не место для прогулок.

Сначала был звук.

Не громкий, просто треск сухой ветки где-то впереди, слишком громкий для этой мертвенной тишины. Все инстинктивно замерли. Злата оборвала песню на полуслове. Затем донёсся низкий, утробный рык, от которого по спинам пробежал холод. Это был не рёв кантусовово чудовища из Разлома, а нечто более реальное и оттого более страшное. Рёв голодного, разозлённого хозяина этого леса.

Из-за стены серебряных стволов он вышел на поляну. Медведь. Огромный, словно гора тёмного меха и перекатывающихся мышц. Его шерсть была бурой, свалявшейся, а маленькие, умные глазки горели территориальной яростью. Ноздри хищно раздувались, втягивая их запах. Он поднялся на задние лапы, и его тень накрыла ребят целиком. Воздух наполнился запахом влажной земли, падали и первобытной животной мощи.

Паника ударила, как молния. Быстро. Безжалостно.

Первый удар сердца: Злата замерла. Её лицо превратилось в белую маску ужаса. Песня умерла у неё в горле, а ноги, казалось, вросли в землю. Она стала похожа на фарфоровую куклу, брошенную в лесу – красивая, хрупкая и абсолютно беспомощная.

Второй удар сердца: Ричард вскрикнул и попятился. Его нога зацепилась за корень, и он неуклюже рухнул на спину. Его очки, его окно в мир логики и порядка, слетели с лица и откатились в сторону. Для него мир превратился в размытое, пугающее пятно, в котором доминировал огромный, тёмный силуэт.

Третий удар сердца: Медведь оглушительно взревел и рухнул на все четыре лапы. Земля содрогнулась. Его выбор был инстинктивным. Он выбрал ту, что стояла чуть поодаль, не окаменев от страха, как одна, и не барахталась на земле, как другой. Он выбрал Лэю.

Четвертый удар сердца: Зверь бросился вперёд. Расстояние между ними таяло с ужасающей скоростью. Лэя видела его раскрытую пасть, жёлтые клыки, капли слюны. Время для неё замедлилось, превратившись в густой сироп. Она знала, что не успеет убежать. Знала, что умрёт.

И в этот момент, в долю секунды между жизнью и смертью, что-то щёлкнуло.

– ЛЭЯ! – Крик Клода был не приказом и не предупреждением. Это был первобытный, инстинктивный рёв. Он не думал, просто действовал. Его рука метнулась вперёд, пальцы сплели в воздухе серебряную нить. Перед Лэей, за мгновение до удара медвежьей лапы, вспыхнул и соткался полупрозрачный, мерцающий щит – защитная руна.

Одновременно с этим Боб, стоявший чуть позади, сткал руну и ударил ладонями по земле. Он вложил в этот жест всё своё отчаянное желание защитить. Земля под ногами медведя застонала. Прямо на его пути, вырастая из-под земли с шорохом и скрежетом, вздыбилась неровная, грубая стена из камня, почвы и переплетённых корней.

Медведь, не ожидавший препятствий, врезался в преграду. Руна Клода ослепительно вспыхнула и погасла, смягчив удар, но каменная стена Боба приняла на себя основную мощь. Зверь взревел от боли и ярости, отшатнувшись.

Но атака ещё не закончилась. Ярость зверя лишь возросла. И эта волна чистой, животной агрессии обрушилась на Лэю.

И её дар ответил.

Она не пыталась атаковать. Не пыталась бежать. Она просто стояла, и её серебряные глаза были широко раскрыты. В этот момент её Кантус не был хаотичной вспышкой. Он стал тем, чем должен был быть – идеальным Зерцалом. Она не создала щит, просто отразила.

Медведь, готовясь ко второму броску, наткнулся не на страх жертвы, а на холодную, полированную поверхность, в которой увидел отражение своей собственной чудовищной ярости. Он не понял, что произошло, лишь почувствовал, как его собственная жажда крови, намерение убивать, ударили по нему же с удвоенной силой. Перед ним больше не было добычи. Перед ним было нечто непонятное и пугающее.

Зверь замер. Озадаченно мотнул головой, отгоняя наваждение. Угроза, которую он чувствовал, исчезла. Агрессия, отражённая и вернувшаяся к нему, напугала. Зверь издал последний, уже не угрожающий, а скорее растерянный рык, развернулся и неуклюже скрылся в чаще серебряных деревьев.

Щелчок

На поляне снова воцарилась тишина. Но теперь она была наполнена звуками их сбившихся дыханий и бешено колотящихся сердец.

Они смотрели друг на друга. Клод – на свои дрожащие руки. Боб – на стену, которую он создал. Злата – на Лэю, которая стояла бледная, но невредимая. Ричард, нашарив очки и водрузив их на нос, смотрел на всех сразу.

– Мы… мы сработались, – выдохнул он, и в его голосе звучало чистое изумление.

– Инстинктивно, – глухо ответил Клод, всё ещё не веря в то, что только что сделал.

– Как будто… мы знали, что нужно делать, – прошептала Лэя, касаясь места, где только что висела руна.

Злата, придя в себя, издала нервный смешок.

– Это было… круто?

Боб посмотрел на каждого из них. Его тихий голос прозвучал на удивление твёрдо и подвёл итог всему.

– Мы защитили друг друга.

И это было правдой. Никто не отдавал приказов. Никто не разрабатывал план. Четыре разных человека, движимые одним общим инстинктом, среагировали как единый организм. Защитный импульс Клода. Ограждающая сила Боба. Отражающая способность Лэи. Даже паника Ричарда и Златы сыграла свою роль, сосредоточив внимание зверя на одной цели.

В этот момент в Игольчатом лесу что-то безвозвратно изменилось. Пять незнакомцев, брошенных сюда на выживание, исчезли. На их месте родилась команда.

День Третий: Синхронность

Рассвет третьего дня не принёс тепла, но он принёс ясность. Страх и враждебность, смытые сначала общим ужином, а затем общим боем, уступили место тихому, сосредоточенному пониманию. Они больше не были пятью учениками, брошенными в лес. Они были единым механизмом, где каждая деталь знала своё место и свою функцию.

Движения стали их общим языком.

Клод шёл впереди, но его шаг был уже не самоуверенным маршем лидера, а выверенным движением дозорного. Он больше не игнорировал остальных. Каждые несколько минут он останавливался, бросая короткий, вопросительный взгляд на Лэю. Он вёл, но она задавала направление.

Лэя шла в центре группы. Её дар Зерцала, который она раньше воспринимала как проклятие, сенсорную перегрузку, теперь стал главным навигационным инструментом. Она не просто видела лес; она чувствовала его, ощущала потоки воздуха между деревьями, замечала малейшие искажения в Кантусе, которые могли означать обрыв или звериную тропу. Она видела общую картину, и её тихие указания – "Левее, там земля твёрже", "Тише, впереди что-то есть" – стали законом.

Злата, чья энергия раньше расплёскивалась во все стороны, теперь направляла её в одну точку. Она стала их разведчицей. Лёгкая и быстрая, бесшумно скользила вперёд, проверяя путь, и возвращалась с короткой, точной информацией, передавая её шёпотом Лэе или Клоду.

Ричард перестал быть ходячей энциклопедией и превратился в тактического аналитика. Его советы стали короткими, ёмкими и всегда по делу. "Переправа через триста метров. Течение слабое, но дно каменистое. Нужна страховка." Он больше не умничал, он помогал.

А Боб замыкал шествие. Его молчаливое присутствие в тылу было подобно скале. Он прикрывал спины, его взгляд внимательно сканировал лес позади, и одно его присутствие давало остальным уверенность, что сзади им ничто не угрожает.

Когда они вышли к бурлящему ручью, который два дня назад показался бы непреодолимым препятствием, не было ни споров, ни паники.

– Я переберусь, закреплю верёвку, – сказал Клод, уже снимая с плеча моток.

– Якорь на том старом дубе, – тут же указал Ричард.

Боб молча взял свой конец верёвки и упёрся ногами в землю, превращаясь в живой противовес.

Лэя закрыла глаза на секунду, ощущая течение, прочность корней дуба, напряжение в мышцах Клода.

– Сейчас, – тихо сказала она.

Клод вошёл в ледяную воду.

Отряд преодолел преграду за десять минут. Тихо, слаженно и эффективно.

К полудню лес начал редеть. Серебряные стволы расступались, и впереди показался свет. Они вышли на широкую, залитую солнцем поляну. В самом её центре стоял одинокий, поросший мхом валун – точка назначения, отмеченная на карте.

Они дошли.

Измотанные, грязные, в порванной одежде, но целые. Чувство облегчения и тихой гордости наполнило их. Злата издала радостный возглас и обняла Лэю. Клод устало, но с удовлетворением улыбнулся и хлопнул Боба по плечу. Даже Ричард позволил себе слабую, но искреннюю улыбку.

– Вы опоздали на четыре часа.

Голос, холодный как лёд ручья, раздался из тени у кромки леса.

Они резко обернулись. Прислонившись к дереву, со скрещенными на груди руками, стояла Валерия. На ней не было ни единой пылинки. Она выглядела так, словно просто ждала здесь всё это время.

Эйфория мгновенно испарилась. Клод шагнул вперёд, принимая на себя ответственность.

– Маэстро, мы… – начал он, готовясь оправдываться, объяснять про медведя, про то, что они заблудились.

Валерия подняла руку, и он замолчал на полуслове.

Она медленно вышла на свет, её пронзительный взгляд поочерёдно прошёлся по каждому из них. Она видела их ссадины, усталость, но также видела и нечто другое: то, как они инстинктивно сгруппировались при её появлении, как Боб встал чуть позади, прикрывая, как Клод вышел вперёд, защищая.

– Но вы пришли все. Целые, – в её голосе не было ни капли холода. – И впервые за пять лет проведения этого упражнения вы выглядите как команда, а не как скопление индивидуалистов, переживших бурю.

На её губах мелькнуло нечто, что можно было принять за тень, за призрак улыбки. Это длилось не дольше удара сердца, но все это увидели.

– Поздравляю. Вы прошли настоящий тест.

Вечер того же дня. Столовая.

Вечерняя столовая гудела сотнями голосов, пахла сытным рагу и свежим хлебом. Шум, который ещё вчера казался Лэе оглушающим и враждебным, сегодня стал просто фоном. Их маленький стол у окна был отдельным миром, островком спокойствия посреди хаоса.

Они ели молча, но это было комфортное, уютное молчание. Каждый мускул в теле ныл от усталости, но эта боль была приятной – болью достигнутой цели. Они сидели ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Клод невольно следил, чтобы у всех было достаточно хлеба. Ричард, к удивлению, поделился с Бобом куском вяленого мяса, который припас для себя. Они больше не были соседями по несчастью; они были соратниками.

Злата с громким стуком поставила на стол свою пустую кружку из-под воды и оглядела всех сияющими глазами.

– Нам нужно название! – заявила она так громко, что несколько учеников за соседним столом обернулись. – Все крутые отряды имеют свои названия. Это закон!

Ричард проглотил кусок хлеба и привычно поправил очки.

– Технически, формальные названия боевым группам присваиваются Командором лишь тем, кто демонстрирует выдающиеся тактические…

– Да не формальное! – нетерпеливо отмахнулась Злата, её золотистые волосы качнулись в такт жесту. – Наше! Личное. Такое, чтобы только для нас.

Лэя почувствовала, как уголки её губ поползли вверх. Идея Златы, простая и немного детская, показалась на удивление правильной. Она оглядела лица своих товарищей.

– Предложения?

– Что-то сильное, – тут же отозвался Клод, натура воина взяла верх. – "Клинок Готерна". Или "Стальной Удар". Коротко и ясно.

– Скучно! – сморщила нос Злата. – Так можно назвать любой отряд мечников. А мы – не любой.

– Может, что-то, отражающее нашу суть? – задумчиво произнёс Ричард. – Нашу синергию. Мы ведь все – представители разных дисциплин Кантуса…

Он не успел закончить мысль. Боб, который до этого момента молча ковырял ложкой в своей тарелке, поднял голову. Его голос был таким тихим, что всем пришлось наклониться, чтобы расслышать.

– Мы как… элементы. – Он на мгновение запнулся, подбирая слова. – Клод и я… земля, камень, сила. Злата – огонь, быстрая и яркая. Ричард – разум, как земля, что даёт опору. – Он сделал паузу и посмотрел прямо на Лэю. – И зеркало, которое всё это объединяет.

Над столом повисла тишина. Гул столовой словно отступил. Все смотрели на Боба с новым, доселе неведомым уважением. Он, самый тихий из них, нашёл самую точную метафору.

– Зеркальный Отряд? – первой предложила Лэя, пробуя слово на вкус.

– "Отряд Отражения", – подхватил Ричард, его аналитический ум тут же заработал. – Это логично. Лэя отражает кантус, а мы все вместе отражаем разные аспекты Кантуса.

– Длинно, – отрезал Клод, но в его голосе уже не было прежней безапелляционности. Он задумался на секунду, его взгляд сфокусировался. – "Осколки". Короче. Острее.

– Осколки зеркала! – восторженно подхватила Злату, её глаза загорелись. – Да! Точно! Мы все – части одного целого!

Боб улыбнулся своей тихой, редкой улыбкой и добавил последний штрих в их общую картину.

– И каждый осколок отражает свет по-своему.

Они посмотрели друг на друга. Клод на Боба. Лэя на Злату. Ричард на всех сразу. И в этот момент не нужно было никаких слов. Всё было решено. Они нашли себя.

Лэя подняла свою кружку с водой.

–Осколки.

Один за другим они подняли свои кружки. Раздался тихий, но отчётливый звон глиняной посуды. Это была не просто вода. Это была их первая клятва.

– За Осколки! – звонко провозгласила Злата.

И эхом, тихим, но твёрдым, как сталь, и нерушимым, как клятва, прозвучал общий ответ:

– За Осколки!

Глава 7: "Первая кровь"

Месяц спустя.

Месяц обучения пролетел как один день. "Осколки" стали неотъемлемой частью друг друга, настоящей командой вне миссий. Но внутри группы, словно старые жернова, всё ещё притирались две самые сильные и упрямые натуры – Лэя и Клод. Их динамика была похожа на тонкую нить, натянутую до предела: уважение, замешанное на раздражении, и взаимный интерес, спрятанный за гордостью.

Тренировочные спарринги с контролируемыми Теневыми существами были обычной практикой. Сущности из Кантуса, чьи движения были замедлены и чей кантус был ослаблен, всё же представляли собой отличные мишени для отработки боевых навыков. Сегодняшний день не был исключением.

Полигон гудел от энергии. Ученики по очереди выходили на арену, где над ними сгущались призрачные, клубящиеся формы Теней.

Клод, как старший и опытный боевой Ткач, был в своей стихии. Он двигался плавно, точно, его серебряные нити Кантуса сплетались в узоры, которые мгновенно связывали и рассеивали Теневые угрозы. Его движения были грациозны и смертоносны. Он закончил свой подход быстрее всех, без единой ошибки, заслужив одобрительные кивки инструкторов.

Когда на арену вышла Лэя, Клод стоял у барьера, скрестив руки на груди, с видом эксперта, готового оценить каждый промах.

– Двигайся быстрее, Лэя, – крикнул он, когда она отразила первый удар Тени. – Не жди, пока они подойдут слишком близко! Перехватывай инициативу!

Лэя, сосредоточенная на приближающихся тенях, лишь коротко бросила через плечо:

– Я знаю, что делаю!

– Твой стиль слишком оборонительный! – не унимался Клод. – Твоё Зерцало – это щит, но щитом нельзя победить! Тебе нужно научиться атаковать!

Лэя стиснула зубы. Каждый его "совет" звучал как критика, как будто она изначально была неправа. Ей казалось, что он раздражён тем, что её необычный дар заставляет его методы казаться… менее эффективными. Она видела, как легко ему даётся управление чистым кантусом, как непринуждённо он рассекает и связывает Тени. Это вызывало в ней смесь восхищения и бешенства. Он был силён, очевидно талантлив, это было несправедливо. А его самодовольная репутация, которой, как она чувствовала, она совершенно не впечатлена, только подливала масла в огонь.

– Я не нуждаюсь в твоих указаниях, Клод! – рявкнула девушка, отражая сгусток тёмного кантуса Тени, который едва не угодил ей в плечо. Её серебряные глаза полыхнули.

– Нет, нуждаешься! – парировал он, делая шаг вперёд. – Ты слишком медлительна! Смотри!

И, не дожидаясь разрешения, Клод взмахнул рукой, сплетая мощный, концентрированный импульс чистого Кантуса. Он собирался "помочь" ей, добив Тень, которая приближалась к Лэе, демонстративно показав, как это делается "правильно". Его кантус был быстрым и смертоносным.

Но Лэя была быстрее. И намного более непредсказуемой.

Она видела его жест, чувствовала поток его силы, направленный мимо неё, прямо в Тень. И в этот момент что-то внутри словно порвалось. Усталость от постоянных поучений, от напускного превосходства, от того, что её дар всегда воспринимается как "только защита", вырвалась наружу.

Вместо того чтобы просто отразить атаку Тени, Лэя резко развернулась, серебряные глаза вспыхнули ярче, чем когда-либо. Она не стала тратить энергию на создание собственного заклинания. Она просто поглотила часть кантусового импульса Клода, на мгновение став прозрачным каналом для его собственной силы. А затем, используя своё Зерцало, не просто отразила её; она перенаправила этот мощный сгусток Кантуса не в ту Тень, в которую целился Клод, а в другую, которая только что обошла Клода сзади и готовилась к атаке.

Удар был мгновенным и точным. Тень, атаковавшая Клода со спины, не ожидала такого мощного удара с абсолютно неожиданного направления. Она вспыхнула и рассеялась, не успев даже приблизиться к нему.

Клод замер. Его собственный, направленный на первую Тень удар, просвистел мимо, в пустоту, потому что она уже была отражена Лэей. Он потерял равновесие. Его глаза были широко раскрыты. Самый опытный боец, только что оказался в ситуации, когда его собственная атака была использована против врага, которого он даже не видел, и собственная защита была пробита из-за неожиданного маневра. Он был не готов. Он проиграл.

Гул на полигоне стих. Все, кто наблюдал за спаррингом, ахнули. Маэстро, ведущий занятие, уронил свою палку. Никто не ожидал такого. Никто не ожидал, что кто-то сможет так элегантно и неожиданно использовать силу другого Ткача, даже не касаясь её напрямую.

Клод медленно опустил руки. Его лицо, обычно невозмутимое, исказилось от удивления и… чего-то ещё. Он смотрел на Лэю, которая тяжело дышала, но в её глазах горел торжествующий, хоть и немного испуганный огонь. Он не видел в них вызова, только абсолютную, непоколебимую уверенность в том, что она может постоять за себя.

И в этом взгляде, помимо поражения и шока, мелькнуло что-то новое. Что-то, что было очень похоже на интерес.

Обучение в Академии Готерн было не только лекциями и спаррингами. Иногда это были полевые учения – контролируемые вылазки к самым краям Разлома, чтобы студенты могли увидеть его воочию, понять природу, но никогда не приближаться к нему без прямого приказа и сопровождения старших маэстро. Это были "экскурсии" для привития уважения к той силе, с которой им предстояло работать.

В тот день группа, к которой принадлежали "Осколки", отправилась на одну из таких вылазок. Была глубокая осень, воздух был пронзительно холодным, пропитанным запахом прелых листьев и сырости. Студенты шли гуськом по узкой тропе, ведущей к одной из относительно стабильных точек соприкосновения с Разломом – месту, где он пульсировал, но не извергался. Маэстро Герен, пожилой, но крепкий Ткач Стихий, шёл впереди, строго предупреждая о каждом шаге.

Всё шло по плану. Они наблюдали за медленным, неестественным колыханием воздуха, за искажёнными тенями, за едва уловимым гулом, исходящим из небытия. Ричард увлечённо записывал показания приборов. Злата пыталась различить что-то необычное в дали. Клод стоял, оценивая потенциальные угрозы. Лэя, сфокусировав своё Зерцало, пыталась понять, как энергия Разлома искажает пространство.

Всё произошло слишком быстро.

Один из однокурсников, Максим, молодой парень с постоянно взъерошенными каштановыми волосами, который всегда был слишком беспечен, решил сделать "лучший снимок". Он отступил от тропы на пару шагов, чтобы найти более удачный ракурс для своего кантусового регистратора.

Маэстро Герен успел крикнуть: – Максим, стой! – но было уже поздно.

Из-за тонкой, казалось бы, невидимой грани Разлома, словно выстрел, вырвался тонкий, но невероятно острый щупалец Теневой энергии. Он был невидимым для большинства, но не для Лэи, чьё Зерцало воспринимало искажения Отзвука, он был как вспышка чёрного света.

Он пронзил Максима. Насквозь.

Крик парня был коротким, обрывистым, полным невероятного ужаса и боли. Злата вскрикнула. Ричард уронил свой планшет. Боб инстинктивно выставил перед собой руки, но было уже поздно.

Лэя видела всё. Сквозь призму Зерцала это было не просто событие, а чудовищная, гиперреалистичная картина. Она видела, как Теневой щупалец, словно раскалённая игла, вошёл в грудь Максима, видела, как его глаза расширились от шока, а затем потускнели. Она видела, как кровь, ярко-алая, хлынула из раны, орошая его одежду, землю, камни. Зерцало усиливало каждый цвет, делая красное – ослепительно кровавым, а белое – ужасающе бледным.

Вокруг началась паника. Кто-то кричал. Кто-то пытался отступить. Маэстро Герен, бледный как полотно, бросился к Максиму. Он быстро сплёл целительную руну, его руки засветились золотистым светом, но было очевидно, что это бесполезно. Щупалец Разлома не просто пробил. Он исказил и разрушил кантус изнутри.

Клод, единственный, кто сохранял хоть какое-то хладнокровие, выставил вперёд руку, готовясь отразить новую атаку, но Разлом затих, забрав свою жертву.

Максим упал на колени, затем рухнул на бок. Маэстро Герен подхватил его, прижимая к себе. Он что-то шептал, пытаясь остановить фонтан крови, но кровь продолжала течь. Из горла Максима вырвался хриплый, булькающий звук, и на губах появилась пена. Его глаза, устремлённые в осеннее небо, остекленели.

Лэя видела, как жизнь медленно покидала его тело. Как тень накрывала его лицо. Как алый цвет крови, становился всё более насыщенным на фоне его бледнеющей кожи. Она слышала безуспешные попытки лечения, отчаянные, срывающиеся на крик слова маэстро. Видела, как свет в глазах парня окончательно погас, когда он умер на руках у преподавателя.

Его тело обмякло. Последний вздох. Неподвижность.

Мир Лэи, который до этого момента был полон лишь испытаний, но никогда не включал в себя окончательность, рухнул. Смерть. Это было первое столкновение с ней. Не в книге, не в истории, не в учебнике. А здесь, рядом. Живая, пульсирующая, а теперь – мёртвая реальность. И Зерцало не позволяло отвернуться, оно усиливало каждую деталь, крик, оттенок крови.

Девушка чувствовала холод, не от осени, а от осознания того, что жизнь может оборваться так внезапно, необратимо. И что ни сила, ни кантус, ни даже самый опытный маэстро не могут её вернуть.

Ночь опустилась на Академию Готерн тяжёлым покрывалом, но для Лэи она не принесла ни покоя, ни забвения. Образы сменяли друг друга: глаза Максима, застывшие в ужасе, фонтаны крови, отчаянные попытки маэстро Герена. Её Зерцало, этот инструмент видения, теперь превратилось в беспощадное зеркало, отражающее каждую деталь произошедшего с пугающей чёткостью. Оно не позволяло ей забыть, оно заставляло её переживать вновь и вновь.

Лэя лежала в своей постели, свернувшись калачиком. Холод, который она почувствовала у Разлома, пробрался до самых костей и теперь поселился внутри. Она пыталась не шуметь, кусала губы, прижимала подушку к лицу, чтобы заглушить тихие, надрывные всхлипы. Думала, что никто не слышит. Думала, что её горе останется невидимым, как и она сама, в тёмной комнате. Тело предательски дрожало, и слёзы текли ручьём, оставляя мокрые дорожки на щеках.

Впервые в жизни Лэя чувствовала себя маленькой, беспомощной. Вся броня, которую она тщательно выстраивала годами, дала трещину. Страх смерти, столь абстрактный до этого, теперь обрёл конкретное, ужасающее лицо. Это было не просто "угроза", это была осязаемая, холодная реальность, которая могла настигнуть кого угодно, в любой момент.

Прошло, несколько часов. Лэя не могла больше выносить удушающую темноту комнаты и безмолвие, которое, парадоксально, кричало в голове. Она тихонько выбралась из постели, набросила на себя что-то тёплое и вышла в коридор. Ей хотелось просто идти, куда глаза глядят, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями.

Коридоры Академии ночью были погружены в полумрак, лишь редкие кантусовые светильники тускло освещали каменные стены. Шум шагов Лэи эхом отдавался в тишине. И тут, за поворотом, она наткнулась на Клода.

Он стоял у окна, устремив взгляд в непроглядную тьму за ним. Его обычно идеально уложенные волосы были чуть растрёпаны, а поза – не такой напряжённой, как всегда. Он выглядел… другим. Не безупречным, как обычно.

Клод повернулся на звук шагов. Его глаза, обычно холодные и расчётливые, на мгновение показались Лэе удивительно усталыми. Он не задал вопросов, не стал ничего спрашивать о её заплаканном лице. Он просто смотрел.

– Не спится? – голос был тихим, без привычной иронии или отстранённости. Он звучал… человечно.

Лэя кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Клод отвернулся к окну, и его голос снова прозвучал, но на этот раз в нём было что-то новое, глубокое, личное.

– Мы все здесь ломаемся. – он сделал паузу, как будто обдумывая каждое слово. – Просто не на людях.

Лэя подняла на него взгляд. Эти слова, произнесённые им, Клодом, который всегда казался несокрушимым, задели что-то внутри.

– Год назад… – Клод продолжил, его взгляд оставался прикованным к ночной тьме. – Мой отряд попал в засаду. На границе Разлома. Всё было по протоколу. Мы следовали всем инструкциям. Но… – он резко сжал кулак, затем разжал его. – Я выжил. Двое учеников, младше нас, погибли.

Лэя слушала, ошеломлённая. Ей никогда бы не пришло в голову, что у Клода может быть такая история.

– Официально меня оправдали, – тихо сказал он. – Сказали, что я действовал правильно. Что сделал всё, что мог. Но… – он вновь замолчал, и его голос стал чуть глуше. – Я не могу простить себе, что не спас их. Он повернулся к ней, и на этот раз его глаза были не просто усталыми, а полными глубокой, затаённой боли. Впервые Лэя видела его без его "маски" равнодушия и превосходства. Она видела трещину в броне, обнажившую рану, которая, казалось, никогда не заживёт.

– С тех пор я тренируюсь до изнеможения, – добавил он. – Чтобы больше никогда…

Он не закончил фразу, но Лэя поняла. Его одержимость тренировками, стремление к совершенству – всё это было попыткой искупить то, что он считал своей виной, и защитить тех, кого он мог бы потерять.

В этот момент, стоя в тёмном коридоре Академии, Лэя осознала нечто очень важное. Реальность жизни Кантора была куда более суровой, чем она могла себе представить. Здесь не было места слабости, но и идеальной неуязвимости тоже не существовало. Даже самые сильные ломались, каждый по-своему. И в этой хрупкости, в этой общей боли, возможно, было и нечто, что могло их объединить. Она увидела не просто Клода, высокомерного парня, а человека, сломленного травмой, но продолжающего бороться. И в его словах она нашла некое, пусть и горькое, но утешение. Она была не одна в своём страхе.