Читать онлайн Угхуул Нарак 2 – Дорога с богом

Глава 1

Глава 1.

Трое, сидя на холме, глядели, как горит город. Город горел с аппетитом: взрывались склады, доносились вопли людей и грохот колокольного набата. Периодически всполохи пламени рвались вверх, а крики принимали какой-то инфернальный характер. Горел не какой-то захолустный городишко купцов или богадельня – горел Город Всех Богов.

Удобно устроившись на высоком всхолмье, Сын Тьмы, сложив кисти рук на коленях, тёмными глазами глядел, казалось, сквозь горящий город у своих ног. Вампир и зомби бились об заклад, когда рванут запасы бренди в трактире. Оглушительный хлопок и шар пламени над правой оконечностью города возвестили, что статическое равновесие спора приобрело диссонанс в сторону победителя. Зазвенели монеты, переходя из рук в руки, раздался шум горячего спора и, по-видимому, подзатыльник. Потом всё стихло.

Из города навстречу троим свидетелям огненной вакханалии приближался всадник на взмыленном верблюде. Прижатая к седлу фигурка яростно распространяла вокруг себя чад и дымок. Опалённое лицо всадника, вытаращенные в ужасе глаза «корабля пустыни», который неожиданно резво перебирал ногами, – всё говорило о неординарности ситуации. В тридцати шагах от троицы всадник сполз с верблюда и побежал к ним. В десяти шагах замедлил ход и рухнул без сил в пяти шагах от Сына Тьмы.

Скребя пальцами по песку, на котором рос чапараль или карликовая сосна, молодой парень с гривной на шее и обручем на опалённых волосах (а это был именно он – распорядитель Города Богов) полз вперёд, не обращая внимания на то, как вязнут его движения, будто в плотном киселе.

– Как? Скажи мне, как?! В Городе Всех Богов, где власть моя абсолютна, а слово моё не мог оспорить никто, случился пожар и бунт! Как это возможно?!

– В вашем городе толпились служители богов и паства, но ни разу в ваш град не сходил бог во плоти. Я – первый глава официально заявленной религии, её цель и сокровенный смысл, который посетил ваш городок. Да, мои слуги и первоапостолы несколько эксцентричны…

– Эксцентричны?! Ваш так называемый слуга ворвался в Дом Скорби Долгого Агуна и изнасиловал там всех жриц! Потом ваш другой слуга оторвал голову святому ламе и, подкидывая её вверх, предложил всем сыграть в какой-то непонятный футбол этой самой головой! Потом оба они ворвались в трактир Святых Свидетелей и, перепугав посетителей, выпили всё пойло, которое смогли найти! А потом, по непонятной мне причине, город запылал сразу с четырёх сторон! Город простоял четыре тысячи лет, собирая в себе мудрость перекрёстка миров! Более пяти тысяч религий нашли приют в наших стенах, а вы растоптали это всё за два дня! КАК?!

Поймав взгляд хозяина и не увидев там ничего, что могло бы его остановить, Виталик взял парня за шиворот и, подняв его над землёй на добрых полметра, визгливо передразнил:

– Чьих будете?

А потом, откинув его на метров пять вперёд, скомандовал вампиру:

– Фас!

– Я тебе не собака какая-то! – обиженно взвизгнул Нав и засеменил вслед за распорядителем Города Всех Богов.

Утробное чавканье, предсмертные всхлипы и хруст ломаемых костей ознаменовали конец трапезы Божественной Тени.

Вопли в городе внезапно стихли. Раздавался лишь треск пламени и завывание ветра.

– Верблюда не трогай! Не трогай, скотина, я сказал! – орал Виталик на Нава, захомутавшего обезумевшего от страха «корабля пустыни».

Тот гордо пришпорил здоровенного мехари (порода одногорбого верблюда) и, описав круг около Сына Тьмы, слез с него. Верблюд съехал вниз, видимо, в глубокий обморок.

– Пошли, – сухо проскрипел голос Сына Тьмы. – Здесь нам больше делать нечего.

Длинная дорога среди чапараля и сухих колючек привела спутников на широкий тракт – дорогу, вымощенную серо-красным кирпичом.

Два солнца бесконечного мира зависли в зените и нещадно пекли головы трём спутникам, молча бредущим по дороге.

– Хозяин, можно я спою? – спросил Виталик.

Сын Тьмы смерил его тяжёлым взглядом и кивнул.

Песня не полилась, не пошла – а именно заскрипела, как несмазанная тележная ось:

Эх, дорога, да звенят кандалы,

Ветер стонет под окном.

Месяц бледный светит с вышины,

А мне снова не до сна.

Вёрсты каторжные, да пути-пути,

Кто их мерил – тот не забудет.

Крепки решётки, да ночи долги,

Только воля сердце будит.

Конвой строгий, да шаги тяжелы,

Снег заметает след.

Где-то там, за синей далью,

Ждёт последний мой рассвет.

Вёрсты каторжные, да пути-пути,

Кто их мерил – тот не забудет.

Крепки решётки, да ночи долги,

Только воля сердце будит.

Кто-то песню затянет в ночи,

Кто-то вспомнит дом.

А мне снова шагать в цепях,

Под надзором, под ружьём.

Вёрсты каторжные… Да пути-пути…

Кто их мерил – тот не забудет…

Крепки решётки… Да ночи долги…

Только воля… сердце будит…

(Примечание автора: оригинальная песня русских каторжников, идущих по этапу.)

– Не слабо ты звенишь потихому! – восторженно прошептал Нав. – А погремуха у тебя какая была?

– Виталян-бритва!

– Тихо, блатные вы мои пострадальцы, – проговорил Угхуул Нарак. – Что это сбоку?

На дороге перед ними нарисовался Т-образный крест с распятым на нем пересохшим трупом непонятного существа – явно без его согласия. Тело обладало мускулистой, некогда мощной грудью (о чём говорили плотные, несмотря на мумификацию, мышцы), широким размахом плеч. Смущала, однако, голова: вытаращенные, сморщенные, как изюм, глаза и огромный, как у тукана, клюв на пол-лица. Из клюва виднелись внушительные клыки.

Раскинутые в стороны руки имели перепонки, наподобие плаща или крыльев, которые метались, как обрывки ткани. Сухая, терпкая вонь почему-то смешивалась с сильным запахом ванили.

– Это что за пряничек тут сохнет? – бодро спросил Виталик и потрепал труп за когтистую ступню.

Стопа отвалилась, обнажив антрацитово-чёрную кость голени.

Божественная Тень внезапно очень серьёзно ответил:

– Это мой соплеменник. Очень далёкий, но я чувствую в нём спящий остаток души и неутолённую жажду. Его долго пытали и «сушили» перед распятием. Но это, вне всяких сомнений, нав – только какой-то другой породы.

– Хочешь предать его земле или сжечь? Или как там у вас принято? – спросил Сын Тьмы.

– Не в этом дело. В моём народе, если ты слаб, то заботиться о тебе не надо, – проговорил Божественная Тень. – Меня смущает, что рядом есть достаточно сильный маг (или ещё кто-то), кто смог пленить и распять такой сильный экземпляр. Он был воином – и воином неслабым!

– Пошли дальше и посмотрим. Если мы встретим врагов твоего народа, то накажем их как следует. Я не прощаю глумлений над моими слугами и их интересами, – проговорил Угхуул Нарак.

После распятого дорога стала прямой, как стрела. Её покрытие стало сплошным, наподобие асфальта, и вдалеке показался замок с кружащимися над ним воронами. Грай огромного количества птиц наваливался, как душное покрывало. Но Нав внезапно заулыбался, словно на именинах, и проскрипел:

– Мне видится ближайшее будущее, повелитель. Много крови и славных битв. Я верю в тебя, мой бог, мой владыка.

Остановившись вдруг, Сын Тьмы повернулся к своим спутникам и полным силы голосом проговорил:

– На колени!

Зомби и Божественная Тень преклонили колени и склонили головы.

Проведя над головой Нава ладонью, Угхуул Нарак проговорил:

– Я снимаю своё слово о запрете на отращивание частей тела как наказание.

Уши Нава вытянулись и из жалких огрызков превратились в гордые, торчащие, как свечи в готическом соборе, стрелы.

Проведя рукой над головой зомби, Сын Тьмы сказал:

– А тебе, моя верная рука и мой первый служитель из числа людей, я позволяю отрастить рог из середины лба.

Медленно, но неотвратимо из середины лба Виталика вытянулся загнутый вверх (сантиметров на пятнадцать) антрацитово-чёрный рог, даже на вид острый, как бритва.

– Встаньте, мои верные слуги и последователи! – проговорил Сын Тьмы и махнул рукой на замок с вороньём. – Пошли, разведаем, что за хреновина нам предстоит!

Им предстояли крепкие, из дуба, ворота, плотно закрытые и, на вид, не открывавшиеся добрую сотню лет. Нырнувший в камень стены Нав вернулся с задумчивым лицом и проговорил:

– Створки вросли в землю, засовы заржавели. Такое чувство, что передвигающиеся на двух ногах существа давно эти врата не используют.

– Виталик, организуй нам проход.

Пальцы зомби крошили вековое дерево, как чёрствый хлеб. Расковыряв в створе ворот достаточный для прохода проём, он отошёл в сторону и поклонился Сыну Тьмы:

– Готово, хозяин!

Пройдя в воняющий склепом коридор, троица, однако, услышала музыку струнного квартета, скверно, но уверенно наигрывавшего что-то наподобие Вивальди этажом выше.

Пересекая мрачные и тёмные коридоры, поднявшись на второй этаж, три спутника столкнулись с согнутым в три погибели слугой, спешившим к ним навстречу. Горбун напоминал чемодан на колёсиках – нёсся неумолимо, грозя сбить с ног, и, замерши перед самыми стопами Сына Тьмы, проскрипел сухим, как прах, голосом:

– Как доложить графу о вашем приходе? Титул? Звание?

Схватив шустрого горбуна за ноздри, Виталик выпрямил его минимум в два раза и, глядя в красные, как рубины, глаза с прямым щелевидным зрачком, проговорил:

– Вашу халупу посещает господин Угхуул Нарак, Сын Благодатной Тьмы и правитель покорённой Нави.

– Навь никто не покорит и никогда! – взвизгнул горбун и замахал когтистыми лапками перед лицом зомби.

Выросший рядом с Виталиком, будто из-под земли, Божественная Тень упёрся глаза в глаза с привратником – и последний захлебнулся собственным визгом.

– Веди к хозяину замка, смерд.

Глава 2

Глава 2

Отбросив горбуна-привратника в сторону, троица прошла дальше и под напором музыки проникла-таки в огромный сводчатый зал, освещенный факелами, воткнутыми в держатели из черного чугуна примерно через каждые два шага. В конце зала, венчая длинный полупустой стол, возвышался трон из серого камня, покрытый огромным количеством шипов, зубцов, кольев и стержней – казалось, трон был целым клубком гигантских ежей.

На троне восседал щуплый мужичонка с серой кожей и пронзительными алыми глазами, в центре которых перекатывались горошины бешеных зрачков, черных как проколотая в самую тьму дыра. Сын тьмы почувствовал необычный, доселе неведомый дискомфорт от взгляда сидящего на троне. Хотелось уйти и спрятаться, но не тут-то было. Неожиданно глухим басом коротышка промолвил:

– Ко мне!

Все трое непроизвольно шагнули вперед, а Нав так вообще винтом согнулся в невообразимом для людской анатомии поклоне и чуть ли не носом в пол приник.

– Сууука… – прошипел сквозь зубы Виталик и пнул раболепно распластанного вампира.

Угхуул Нарак просто сел прямо на пол и, как говорили древние, «завалил валунами век озера глаз».

Проваливаясь во тьму бездны, Сын тьмы почувствовал огромное и неотвратимое – как присутствие в эпицентре стихийного бедствия – заполнение сегмента тьмы в данной ячейке вселенной их новым противником. Хозяин замка довлел, накатывался, как прибой на бумажный замок со щепочками, подпирающими стены. Волна была велика и неостановима, но все никак не накрывала – грозила, но не убивала.

И Сын тьмы попробовал то, чего доселе не пробовал даже в мыслях. Находясь во тьме бездны, он попробовал провалиться еще глубже – уйти из тьмы в тьму.

Вывалившись на ровную, как стол из стекла, бесконечную поверхность, он увидел себя в форме маленькой пирамидки, а своего противника – как массивную, в милю высотой, сферу из черного гранита.

Шар из гранита провибрировал:

– Поклонись и признай мое превосходство, и я убью тебя быстро, выпью твой дух легко, а посмертие заменю гулкой пустотой.

Угхуул Нарак в ответ лишь нестерпимо сверкнул и пронзил всей сутью своей кажущийся непробиваемым черный гранит. Как победитовое сверло крушит любой металл под визг и шипение льющегося на станок масла, так и Сын тьмы вгрызался – как червь в яблоко, как упрямый каменотес в сплошную скалу своего противника.

И он дрогнул.

Покрошился, как торф под ножом грейдерного трактора, как сыр под струной бакалейщика, как жёваная бумага под раскаленным шилом…

Открыв глаза, Сын тьмы поднялся с пола и увидел дивную картину: Божественная Тень грыз горло хозяина замка, слепо таращившегося в непроглядные просторы бездны, где шло сражение с Сыном тьмы. А Виталик с утробным хеканьем рубил набегавших к трону со всех сторон многочисленных ублюдков – недовампиров и недонавов. Длинные мосластые руки, кружевные воротники под слюнявыми ртами, камзолы, перепачканные несвежей кровью, сапоги с серебряными шпорами и трости с оголовками из золота и каменьев – роскошь придворного общества – и топор палача в серых руках апостола тьмы.

Криков не было – только влажные всхлипы рубимой плоти, стоны валящихся на пол, скрип клыков упыря, грызущего кадык графа, и нестерпимая визгливая мазурка, которую наигрывал квартет в углу зала.

Оглушительный хлопок в ладони остановил всю эту вакханалию.

Сын тьмы медленно подошел к трону и оторвал присосавшегося упыря.

Виталик так и замер с поднятым вверх топором. Приспешники местного владыки тупо повалились на гранитный пол и тихо воняли старым хлевом.

– Почет и уважение славному владыке Темного Двора в этих тихих землях! – проговорил Угхуул Нарак вполголоса, но его услышали все. – Не найдется ли приюта для алкающих знаний из чаши бездны?

Граф открыл еще шире и так бездонные глазищи свои и сделал уникальный по своей властной наполненности жест правой ладонью – то ли стряхнул что-то, то ли свернул кому-то мелкому шею.

С тихим шорохом все напольные вонючие вассальные украшения расползлись к стенкам и исчезли в низких дверцах, как по волшебству.

– Я поражен, месье! – голос графа никак не гармонировал с его жалким видом. Теперь это был густой и властный баритон с легкими обертонами удивления в омуте полного безразличия ко вселенной в целом и к «блохам», представшим пред его очами, в частности.

– Еще никто не выдерживал моего темного присутствия так, как вы. Кто ваш учитель? Кто тот достойный, кто взял вас за руку и отвел во тьму? Я вижу, что вы из рода пищи, но клянусь – такой силы я не видел даже у Королевы Паучьих Пустошей!

Отпустив нервно ерзавшего у него в руках нава, Сын тьмы чуть наклонил голову в ритуальном поклоне навов:

– Признаю присутствие неравного себе по силе, но достойного внимания перед трапезой смерти.

– Лотос тьмы, зеркало бездны, Уро Най, – тихо проговорил Угхуул Нарак. – Я его недостойный ученик, а это мои первенцы в лоне моей веры.

– Отпразднуем же встречу стихий, не породившую хаос, но усилившую нас! – проорал граф и тоже хлопнул в ладоши.

Мгновенно зал заполнился толпой слуг и служанок – серая кожа, горящие глаза, запах ванили и тухлой рыбы, обилие тонкого кружева и блеск позолоты. Посуда, дымящиеся куски мяса на фарфоре, стелющиеся с опущенными глазами упыри и демоницы, чаши, наполненные кровью и молоком с желтоватым оттенком, пучки цветов черного табака, растущего лишь в пещерах навов.

Стол был накрыт в мгновение ока, и все слуги, как по волшебству, исчезли.

– Присядьте. Будьте моими гостями по праву сильных, пришедших к сильному. Приветствую за своим столом вас как равных.

Граф протянул тоненькую ручонку вперед и простер ее над столом так величественно, как не снилось никому из владык земных.

Подойдя сбоку к своему хозяину, Божественная Тень проговорил тому на ухо:

– Повелитель, время остановило свой ход. Я больше не чувствую хода светил и течения тьмы. Мы замерли в моменте – не ловушка ли это?

– Нет, он не осмелится ни пленить нас, ни напасть. Я показал ему нашу силу. Не бойся, мой верный друг.

– Верный? Ага, как же! А кто полураком в поклоне свинтился в самом начале, а? – спросил Виталик и смачно бухнул топор плашмя среди блюд на столе.

– Я в разведку шел, я маскировался! – завопил нав, нимало не смущаясь внимательного взгляда графа, следившего за этой пикировкой.

– Так и скажи: не всосал с ходу и уссался на всякий случай, – продолжил Виталик и, привычно повернувшись к Сыну тьмы, спросил: – Я покушаю?

Ласково махнув ладонью левой руки, Сын тьмы запустил бездонный желудок своего слуги на поля местных угощений. А сам сел прямо напротив графа на невысокий стул и, сложив руки перед собой, тихо спросил:

– К чему это все было? Зачем мы так начали?

– Мне скучно, – протянул граф. – Я уже три тысячи лет сижу в этом кластере и не могу покинуть его по непонятной мне причине. Лишь в мраке бездны я свободен, но во все концы моря тьмы, куда я мог дотянуться, я сожрал всех – колдунов, магов и случайных существ, занесенных ко мне приливами тьмы. Медитируя десятки лет подряд, я процедил все тайны тьмы вокруг, и ничто не манит и не прельщает меня более. Случайные путники на реальной стороне полотна мира лишь немного забавляют моих привратников, но не более того. А тут вы – какой напор, какая мощь! И даже слуги ваши не попали под мое влияние и не сломались.

– Это не слуги и не дети. Это мои апостолы. Я – заря новой веры, и все вокруг лишь пища для моего ума и мясо для клыков и топора моих последователей.

– АААА! Визги вшивых святош из Города Всех Богов я услышал даже здесь. Видно, ваша работа, месье?

– Да. Этот град не понял и не принял меня, а попытавшись поглотить – подавился.

– И в чем главная доктрина вашей веры?

– Реален лишь я. Все остальное – игра моего ума и суета, что тешит меня в попытках нарушить мое уединение в полотне бездны. Лишь маета, что не дает мне слиться с вечностью.

– Вы не оригинальны в своих посылах к миру. Я так же был молод и кичился своей силой и проникающей мощью. Я так же презирал все сущее и считал лишь мусором на полотне бытия…

– А в глаз? – мрачно спросил Виталик, оторвавшись от поедания массивной ноги какого-то существа с татуировкой на запеченной шкуре и кокетливой подковкой на копытце.

– Не перечь хозяину – и продолжишь свои медитации. А не то узнаешь вкус горя.

– Прелестно. Вера ваших спутников тверда и непоколебима. Первые апостолы должны быть неистовы в себе и в своем боге!

– Я не слепой и не тупой, месье. Вы – ученик Черноликого и идете по пути сбора своего образа и обретения целостности. Или я не прав?

– Все верно, любезнейший. Все верно.

– Я подскажу вам следующий шаг. Не сомневайтесь. И подскажу совершенно безвозмездно – лишь в плату за то, что вы развеяли мою скуку и одиночество. И следующий ваш шаг – это посещение Храма Червя, или самого первого храма богов бездны. Именно там, в привратной зоне храма, ваш учитель обретал свой облик много тысячелетий назад. Именно там рождалось и ковалось то, что сегодня зовется тьмой.

– Где вход? – коротко спросил Сын тьмы. – И где сам храм?

– Храм, как понимаете, в самой тьме – на дне миров, примерно в трех эонах развоплощенного хода к сердцу тьмы. Его не достичь простым перелетом – в вашем пестованном облике не хватит всего времени мира. А вот в моем замке, когда я останавливаю маховик Вечного Обжоры-Времени (примечание автора: разговор идет на навском, отсюда такое количество идиом и иносказаний), здесь раз в год, в Ночь Всех Непорочных Демонов, дверь приоткрывается на краткий миг. Но в моих силах этот миг растянуть на требуемый промежуток бытия вне времен. И умелый Йорол-Гууй сможет проскользнуть в сам храм.

– Чем мой учитель заплатил за вход? – спросил Сын тьмы.

– Своей кровью, естественно. А чем же еще?

Тихий смех, похожий на перекатывание сухих костей в глиняном горшке, был ответом на эти слова. Сын тьмы смеялся долго и со вкусом.

– Чтоб Уро Най, которого я знаю, отдал хоть каплю своей крови?!

– ДАААА! Кровь по итогу оказалась не его. А выйдя из храма, он уже был мне не по зубам!

Графа трясло, и он подпрыгивал на своем сиденье, трясясь, как паралитик.

– Я не допущу больше такой ошибки. Лишь кровь соискателя откроет двери в храм.

– И пустит твои ручонки в душу могущественного существа, собирающегося стать Всеотцом тьмы? – проскрипел внезапно сидевший тише травы нав. – И не мечтай. Мой владыка не настолько глуп.

Свирепые гляделки – когда глаза, налитые тьмой, впились в алые буркалы хозяина замка – закончились боевой ничьей.

– Я чувствую силу и стержень одолевшего жажду, – проговорил граф. – Кто ты и почему служишь этому человечишке?

– Этот "человечишка", как ты говоришь, – тот, кто через призму моих страданий вывел меня к вере в единую цель и в единого бога. Лишь корчась под его ножом, я наконец-то обрел смысл в моей бесконечной жизни. И еще слово о моем повелителе в таком тоне – и я кинусь в прыжок, без опоры и надежды на спасение, в прыжок в пасть смерти – отрину отца и род свой, забуду о крови вспитавшей меня и сломаю себе все когти, но заберу тебя за окоем (высший навский).

– достаточно клятв и угроз, проговорил сын тьмы – ты вход в храм покажешь или нет?

Не понявший на старонавском и высшем навском ни слова, Виталик просто прожевал очередной демонический деликатес и прохрипел – можа мне его все таки рубануть?

Глава 3

Глава 3.

– Главная ошибка, которую совершают все, идущие по пути познания мира и его анатомии и архитектуры, – это привязка к понятию «где». Где «на север триста шагов, потом под пень и прокричать совой два раза», где «на пятьдесят миль по морю на закат, и там увидишь остров» – все это мелочи и ересь, не достойная внимания. Истинно великие события и места – как то храмы, битвы, места упокоения или великие саркофаги богов – все это оперирует прежде всего не понятиями и сентенциями «где», а понятием «как»: тонко и насколько глубоко?

Погружаясь во тьму бездны, ты не меняешь своего положения в тварном мире, но разум твой может преодолеть миллионы миль и эоны веков, лишь уплотняясь или огрубевая, лишь утончаясь и воспаряя. Весь словарь всех языков мира не способен передать изменения гармоник и вибраций души мага и шамана, которыми тот превращает свой ум в ключ, открывающий любые врата откуда угодно и переносящий тело и душу куда угодно…

Именно эти слова выходили из кажущихся спокойными уст графа, когда Сын Тьмы перевязывал культю на месте отрубленного левого запястья, а Божественная Тень облизывал очередной кол перед тем, как передать его Виталику, методично забивающему их в тело верховного упыря – уже оба плеча и оба бедра были прибиты к сиденью. Колья были чугунными ручками от держателей факелов, а забивал их зомби обухом своего топора.

– Да, да, отец родной, – проговорил зомби. – Плоть слаба, а дух силен. Бла-бла-бла… Счас хозяин наш тебя на ленты распустит, и ты, как миленький, всё нам расскажешь: и как глубоко засунуть, и как тонко вдохнуть.

– Логика очень проста: даже бесконечная жизнь дорога любому утырку, особенно по злобе и черноте души своей лишенному посмертия, как вот ты. И ты нам всё расскажешь. Либо ты уже так стар и так силен, что смена тел для тебя – не более чем смена одежды, и ты расскажешь нам всё из любопытства и желания понаблюдать, как мы обосрёмся в храме Червя.

С этими словами Божественная Тень просто повернулся и цыкнул на блестевшую красными глазенками толпу прихлебателей в арке прохода. Слуги боялись войти после того, как Виталик схватил одного замешкавшегося упырёнка и разорвал его, дёрнув за обе ноги в разные стороны. Мясо, глядевшее из разрыва, мерцало, как рыбье, и тихонечко сочилось розовой слизью – слуга пару часов назад покушал.

Раны на теле графа не сочились вообще ничем. То ли он не ел и не пил ничего, то ли была ещё какая-то причина. Божественная Тень сказал перед тем, как они напали на графа, что тот достиг такого же уровня контроля над жаждой, то есть может по праву считаться Божественной Тенью, но неясно, какой тёмный дар он получил.

Глядя, как слуги приколачивают безвольное и неожиданно слабое тельце графа к трону, Сын Тьмы размышлял над этим и глядел на местного правителя через тьму. Он внезапно обнаружил в себе после прохождения Поезда Стикса, что может не нырять в бездну целиком, а, например, погружать туда только какую-то часть тела. Если глаза или голову наполнить чувством бездны, то открывались поистине невообразимые возможности. Через эту призму мира зомби, к примеру, выглядел как столб светящейся стекловаты с обильно горьким вкусом даже на вид и постоянно источал какой-то лёгкий гул. Божественная Тень, в свою очередь, выглядел как маленькая звезда, очень колючая на вид, переливающаяся всеми оттенками серого и перламутра, и при передвижении издавал лёгкий звон.

Пестуемые облики своих слуг Сын Тьмы оценил как крайне неудобные для передвижения по бездне. Они не могли лететь или самостоятельно управлять потоками тьмы – они могли только проваливаться на миг во тьму и сразу, как куски пенопласта, выпрыгивали в реальность. Погружение во тьму на долгий срок было возможно только с помощью Угхуул Нарака. Себя же Сын Тьмы видел как огромную манту ската с акульим ртом и постоянно мерцающими не то плавниками, не то руками. Теневой облик был необычайно комфортен, и постоянно тянуло остаться в нём подольше.

Встряхнув свой ум, Сын Тьмы глянул на графа и ещё раз увидел его как глыбу чёрного антрацита, но очень немобильную и массивную. Если сам Сын Тьмы в бездне был шустрой рыбиной или подлодкой, то местный правитель в бездне был островом с маяком на его вершине.

– Так как мы пройдём к храму, милостивый государь? – протянул Сын Тьмы.

Ощерившись острыми, как иглы, клыками подозрительно сероватого цвета, граф вывалил длиннющий серый же язык и проговорил:

– Сильный узнает сам, а слабому это знание ничего не даст – он погибнет прямо у входа в храм.

– Что-то у тебя зубов во рту многовато, – прохрипел Валерик и, разжав зубы графу лезвием ножа, подобранного со стола, начал ковыряться у него во рту своими заскорузлыми пальцами. Протестующее мычание, переходящее в хрип и бульканье… Зомби, повернувшись к упырю, бросил ему хитро скрученный коренной зуб.

– В твою коллекцию, братиш. К когтям Брунхильды добавишь – и классный бусняк на шею будет!

Поймав зуб, упырь вдруг резко выпрямился и насторожил уши, поведя носом, как ищейка. Он уставился кроваво-красными глазами в стену тронной залы и сказал:

– Кто-то идёт…

Окунувшись головой в бездну, Сын Тьмы тоже почувствовал удушливые торнадо тьмы, приближающиеся с трёх сторон к замку. Выпав в реальность, он услышал грохот и какое-то гулкое завывание.

– Мои любимые дети возвращаются с охоты! – пробулькал или прошамкал граф. – Вам конец. Они многократно дальше прошли после меня по пути тьмы, а старший даже заходил в храм Червя и смог вернуться оттуда живым и выросшим в силе.

Грохот нарастал. От прихлебателей в арке прохода исчезли даже следы – все разбежались. Всполохи лоскутов тьмы вырывались в двери и накатывали волны удушливой вони, как из братской могилы, куда сыпанули мало извести.

Развалив косяк, в зал втиснулся огромный волк с блестящей, как проволока из нержавейки, шерстью. Каждый шаг мускулистых лап сопровождался шкворчанием, какое производит канифоль на жале паяльника. Весь волк был очень реален и, кажется, даже прогибал ткань мира под себя. Глядя на него, Сын Тьмы внезапно понял, что практически совсем не чувствует бездну – своим появлением волчара вытеснил практически всю вселенную из фокуса внимания.

Изумрудно-зелёные глаза с перектывающимися горошинами чёрных зрачков остановились на Сыне Тьмы, и он почувствовал, как его смывает из этой реальности мощной волной намерения, пропитанного неизбывной лютой ненавистью. Взгляд этого хищника говорил, что всё, на что он падает, – не более чем добыча.

Хриплое дыхание огромного зверя, вонь трупного мускуса и… волк почесался задней лапой за ухом – звук был такой, как от железной мочалки, когда чистят чугунный котел.

– Виталик, ты вроде любишь собачек? Разберись. – Сын Тьмы взял в руки со стола цветок чёрного табака и поднёс к лицу, чтобы хоть немного перекрыть трупную вонь.

Зомби развернулся к волку лицом и, поудобнее перехватив топор двумя руками, вразвалочку пошёл к нему навстречу походкой усталого лесоруба, которому до конца смены ещё предстоит спалить вон ту корявую сосенку.

– Ты того… смотри осторожней, – беспокойно проговорил Божественная Тень. – Глянь, какая шайба здоровая. Похоже, ничем в детстве не болел.

Волк перестал чесаться, задрал голову вверх и завыл. От потустороннего воя зверобога, сверлившего голову неотступно и неотвратимо, Сын Тьмы почувствовал почти забытое ощущение – даже не страх, а первобытное беспокойство: опасение, что за стенами уютной пещеры есть кто-то, кто тебя съест, и ему насрать на твой огонь и на твоё копьё.

– Раб, налей мне чего-нибудь – нам предстоит интересное зрелище.

Божественная Тень метнулся от трона к столу и, позвенев бокалами и кувшинами, набулькал что-то пряно пахнущее и чёрное, как мазут, и подал в фужере зелёного стекла Сыну Тьмы с глубоким поклоном.

– Хозяин, это очень редкое грибное вино. Мицелий выходит на стены известковых пещер раз в двести лет, его трудно собирать, и бродит этот напиток в полной тьме.

Приняв фужер в руку, Сын Тьмы повернулся к разворачивающемуся сражению. А посмотреть было на что: несмотря на большую разницу в габаритах, наскакивающий с разных сторон на зомби волк каждый раз натыкался на лезвие топора. В целом эта схватка смахивала на бой очень спокойной мыши с истеричным котом, причём мышь была из чугуна, а кот – из зефира.

В один из моментов, когда потерявший от бешенства всякую осторожность волк прыгнул на Виталика очертя голову, тот отбросил топор и, поднырнув под брюхо зверя, резко вскинув голову, воткнул свой светящийся рог прямо в грудь волку. Свирепо щёлкающие челюсти вдруг сомкнулись, и раздался визг пополам со скулежом, как верещит пёс, попавший под колёса телеги. Весь силуэт волка стал как-то ломаться и мерцать.

А державший на вилке какой-то мерзкий фрукт, похожий на дрожащий сизый огурец, Нав завопил:

– Брат, держи его – через тьму уходит!

Вытянув вперёд руку, Угхуул Нарак сжал пальцы и резко втянул воздух сквозь зубы. На деле же он удерживал тушу зверя на этом уровне реальности. И выдернувший рог из волка Виталик спокойно подобрал топор и обезглавил сына графа в два взмаха.

Дикий вопль ярости раздался со стороны трона, где бесновался приколоченный к сиденью граф.

– Как это возможно?! Мой средний сын был невероятно силён! На всех пустошах Горландара не было зверя, равного ему…

– Я не зверь, – мрачно вмешался Виталик. – И уже только этим я лучше. А вера в моего бога не даст мне проиграть какой-то шавке.

Склонившись над головой, он что-то проделывал с ушами зверобога.

– Мляяя… Какая башка тяжёлая… Вот ухо хоть на память возьму. Сибиряки говорят – оченно для мужской силы спользительно: в штанцах в кармане медвежье али волчарье ухо носить.

Громкое шипение и потрескивание, как от большой погремушки, прервало готовый разразиться спор о сравнительной ценности гендерных талисманов. Трупная вонь, шедшая от волка, сменилась волной чарующего аромата, где запах женщины, готовой принять тебя внутрь, смешивался с изысканным ароматом тропических цветов, а олений мускус проступал через тонкий аромат дикого мёда. Невообразимая, зовущая волна накрыла всех присутствующих.

Раскрывший пасть Нав привстал на четвереньки и как-то захрипел. Виталик как-то странно посмотрел в сторону прохода, а Сын Тьмы из прошлой своей жизни почему-то вспомнил некое событие, имевшее место с ним в пионерском лагере.

Отогнав навязчивый призыв начать спариваться с тем, что проходило в клубах тумана в двери тронной залы, Угхуул Нарак присмотрелся к следующему существу, проплывшему в центр зала.

Это была невероятная антропосерпентоморфная смесь женщины, рыбы и гремучей змеи. Сверху до пояса – это была женщина, от красоты которой от стыда удавились бы все топ-модели Земли разом. Распущенные и плывущие сами по себе облаком в воздухе волосы то сплетались в косы, то сами по себе распускались. Бледно-молочная кожа светилась и казалась полупрозрачной. Красоты новой гостьи не портили ни четыре руки, в которых она несла плеть, кувшин с вином и золотую раковину, ни то, что грудей у неё было шесть в три ряда.

Ниже невыносимо прекрасной формы пупка тело с намёком на обводы бёдер переходило в длинный чешуйчатый хвост с погремушкой, как у змеи, на конце. По длинным извивам хвоста виднелись кроваво-красные плавники, как у карпа. Незнакомка парила в воздухе примерно в локте от поверхности пола. Погремушка вибрировала, вводя всех в состояние, близкое к трансу. Змеиная часть чувственно переливалась, то свиваясь в кольца, то напрягаясь и выпрямляясь, будя какие-то эректильные мысли.

Обнажив в улыбке ряд безупречных зубов, богиня захохотала… Запах усилился, а желание заняться любовью хоть с чем-нибудь – у всех, включая приколоченного к трону графа – стало просто невыносимым.

Из транса, близкого к помешательству, всех вывел громкий грохот, с которым Нав расколотил хрустальный вазон с какой-то выпечкой об пол. Вопреки ожиданиям, лицо его было собрано и совершенно спокойно.

– Владыка, прошу отдать этот трофей мне.

Недоумению присутствующих не было конца, а больше всего «припухла» сама обольстительница, парившая в центре.

– Даже мой бог, мой повелитель Угхуул Нарак, думает, что мой тёмный дар, дар победителя жажды – это способность плыть по камню, как по воде. Но это лишь побочная сикха (способность, получаемая через аскезу – прим. автора). На самом же деле, самым моим неистовым желанием, ведущим меня сквозь жажду – желанием ребёнка, тёмного эльфа, которого силой растлили в отрочестве, – была возможность никогда больше не стать жертвой насилия. И я получил свой дар – дар трахнуть всё, что я захочу! Ни боги, ни природа, ни вес, ни размер, ни пол, ни возраст – ничто не остановит меня, если я вижу цель. Пахни как хочешь, конфетка, но вести эту партию буду я! Мой ум всегда ясен, и больше никогда моя природа не возьмёт надо мной верх. Я истинный хозяин своих страстей.

Но, боги тьмы, где же мои манеры!

Изысканно поклонившись, с невообразимой игрой кистей рук и подобострастным наклоном головы, Нав прошагнул к богине и вскрикнул:

– Маэстро, вальс!

Виталик повернулся к струнному квартету красноглазых уродцев, трусливо сжавшихся в углу, и прорычал:

– Играйте, черти! У человека момент настал, чуйвственный! Играйте, бошки поснимаю!

И грянул вальс, какого не видали ни свет, ни тьма. Резкие, рвущие ухо звуки в сочетании с кружащейся самой необычной парой во Вселенной – парой, где у партнёрши были четыре руки и хвост длиной не меньше шести метров, а когти партнёра были длинны, как ножи. Но души присутствующих трепетали от того, как нежно держал свою спутницу за талию и за руку Нав. Откуда взялась та осанка у сгорбленного и перекрученного, идущего вполуприпрыжку обычно упыря? Откуда взялись горящие огнем настоящего победителя глаза?

Божественной тени крепость пала – она вся отдалась упоительному ритму и кружению, древнему, как сама Вселенная. Ведь что есть танец первых молекул в конце Большого взрыва, как не вальс? Танец галактик, то бегущих друг от друга, то стремящихся слиться в череде взрывов сверхновых… Все вальсы миров слились в кружении, которое на пике музыки вдруг превратилось в дикий смерч сплетающихся в реве дерущихся зверей.

Музыка взвизгнула и заглохла, а клубок, где мелькали хвосты, оскаленные пасти, свистящие когти и белое, как молоко, тело богини – всё это с трудом угадывалось в клубах тумана, который сопровождал обольстительницу тёмных миров и Нава, сцепившихся в схватке.

Миг – и запах, дуривший голову, спал, как снесённый порывом ветра. Туман осел, а всем присутствующим открылась страшная картина невиданного насилия: изогнутая винтом богиня всеми четырьмя руками пыталась отодрать от себя прильнувшего пахом к её лицу Нава. Волосы богини дрожали и скручивались без остановки, хвост бил во все стороны, снося стулья и разбивая посуду. Тело конвульсивно содрогалось в ответ на неумолимые фрикции Нава.

С перекошенным лицом он продолжал свои поршневые толчки и приговаривал:

– Грызи, грызи его, сучка! Даже пила придворных палачей сломалась при попытке оскопить меня – что там твои мелкие зубешки?

Зная размер навских причиндалов, сын тьмы содрогнулся – богиню проткнули практически насквозь, по крайней мере, её человеческую часть.

Действо, как любое, совершаемое против воли жертвы, достаточно быстро подошло к концу, и содрогающийся в страстных пароксизмах Нав начал потихоньку вытаскивать своего удава. Вопль ужаса со стороны графа дал понять, что пределов удивлению всё-таки нет, и даже аколитов тьмы можно поразить в самое сердце. Ну, хотя бы таким образом.

Скатав своё орудие и ловко засунув его в штаны, Нав с придурковатым видом отскочил от поверженной богини. Лежа без движения на полу – она уже не парила в воздухе, а просто валялась – богиня тихо булькала. Изо рта её безостановочным потоком изливалось семя Нава.

– Не устаю удивляться твоим талантам, раб. После тебя хоть кто-то выживает?

– О да, хозяин! Тот толстяк-евнух в поезде после меня даже хлопал глазами и требовал продолжения всем своим видом. Правда, потом всё-таки тоже остыл.

– Причиндалы у тебя боевые, – прогнусил зомби (он опять что-то жрал). – А вот откуда… Фу, блядь, откуда столько-то в тебе?

– Я октаорхичен, – с гордостью сказал Нав и приосанился.

– Хватит! – сказал сын тьмы и, повернувшись к графу, спросил: – Где твой старший сын? Я так понял, что теперь мы ждём его?

– Дааааа! – с безумным блеском в глазах сказал граф. – И от его прихода ты прозреешь и наконец познаешь страх.

– Уже трясусь, уже страшно… – скучно проговорил сын тьмы. – Раб, где там было это грибное винцо? Вроде ничего, плесни ещё.

Глава 4

Глава 4

Прихлебывая грибное вино (надо сказать, совсем недурное), Сын Тьмы глядел, как его слуги разделывают – в прямом смысле – тело Богини Обольщения. Причем в уме Сына Тьмы промелькнуло, что он даже не успел узнать имена этих двух существ, как их жизни трагически оборвались.

– Владыка, ты что больше любишь – мясо или рыбу? Шашлык или сашими? – это упырь, перемазанный кровью, что-то делал с потрохами Богини Обольщения.

– Хозяин, мне откуда для вас отрезать – с бабьей части спины или с рыбьей жопы? – это уже Виталик.

– ААААА! Не троньте ее! Я упокою ее останки в величественном саркофаге из оникса! – вопил Граф, но слуги Сына Тьмы не останавливались ни на секунду.

– В теле ее, на грани перехода, я чувствую искру жизни. Ты обманываешь нас словами про саркофаг! Как только мы покинем это место, ты возродишь ее, и с еще большей ненавистью она станет поджидать следующих жертв. А вот после ритуального каннибализма, как бы отвратителен он ни был, мои слуги сожрут не только тело, но и посмертие демона. Все пойдет в топку их безудержных тел и искр душ, – Сын Тьмы обошел гастрономическую вакханалию, творимую прямо на полу зала.

– То, что кажется тебе извращением и грехом, преступлением против морали и порядка мироздания, – ничто иное, как обычная тактическая целесообразность. Чешуя твоей дочери во тьме настолько крепка, что Виталик не смог бы разрубить ее топором. И единственное уязвимое место – это рот. Вот туда и сразил ее мой верный раб, мой Нав, с его безудержной похотью. Даже режут они ее тело, начиная с пасти, и то только обсидиановым ножом. Знай это, создавая следующее дитя обольщения – с меньшим количеством отверстий.

Гулкий набат колокола, который все услышали средним ухом, но не внешним слухом, потряс все мироздание до самых его корней. Кусок рыбьего мяса с хвоста Богини Похоти замер, не донесенный до рта Нава.

– ПОКАЙТЕСЬ, ГРЕШНЫЕ ДЕТИ ЗАБЛУДШИХ МИРОВ! – голос раздавался сразу отовсюду и производил впечатление свинцовых глыб, падающих на лед.

– ПОКАЙТЕСЬ…

– Хорош орать, покажись уже, – прохрипел Виталик и перехватил топор поудобнее.

Прямо сквозь стену, аки бесплотный дух, в зал въехал маленький горбун со сморщенным лицом коричневого цвета, в красной сутане и высоченной золотой с белым тиаре, венчающей ее черным опалом размером с хороший кулак. Въехал в прямом смысле – на огромной черной горилле с золотым ошейником и черным седлом. Горилла величественно переступала, опираясь на костяшки пальцев, бугрящихся лентами мышц лап. В сморщенных лапках горбун в тиаре держал ослепительно черный посох со свитым в улитку навершием в правой и золоченое стрекало погонщика в левой. Глаза горбуна горели неистовой силой. У гориллы, кстати (как позже заметил Виталик), наряженной в черные стринги, глаза были потухшие и какие-то невнятные.

– ПОКАЙТЕСЬ, НЕЧИСТЫЕ УБЛЮДКИ ГРЯЗНЫХ МАТЕРЕЙ!

– Вот за мать ты счас ответишь по полной, – грозно проворчал Виталик, но его остановила рука Сына Тьмы, которую тот положил ему на плечо. – Прости, мой верный друг, эта добыча – моя. Тебе он просто не по зубам.

– О даааа! Узрите мощь Черного Понтифика Тьмы, узрите власть причащенного в Храме Червя!» – с губ графа клочьями летела серая пена, а глаза его закатились под лоб. Он бился в судорогах, и пара штырей, державших его, начала выползать.

– Виталя, приколоти бурундучка к дуплу покрепче, а то он в лес уйти может, – усмехнулся Сын Тьмы и широко улыбнулся. – Наконец-то противник по силам, а то я уже устал лупцевать детишек да слабаков.

Широко раскинув руки, Угхуул Нарак медленно – каждый шаг в четыре пальца – стал наступать на понтифика. За его спиной, с черным одеянием на плечах, начали меркнуть и тлеть каким-то слабым серым пламенем все факелы зала. Кажется, волна цунами встала за спиной Сына Тьмы, и многоголосый, тлеющий на границе сознания присутствующих хор мрачных голосов затянул унылую литанию – призыв смерти. Смерти окончательной и справедливой. Смерти, улучшающей мир и очищающей судьбы. Смерти, ведущей за руку порядок.

Граф перестал придуриваться и, умолкнув, широко вытаращил глаза. Подоспевший Виталик бухнул по каждому дрыну обухом и загнал их на место. Наклонившись к уху владыки Темного Двора, зомби довольно прошептал:

– Щас пахан наш твоего щуренка на кукан поставит, и дальше пойдем за храм червя базар вести. Не выделывался бы ты, папаша, и глядишь – жил бы в избенке своей припеваючи. А вот нет – грозишь, мол, щас познаете да распознаете.

В центре зала события развивались совсем не по тому сценарию, который ожидали все зрители.

Коричневорожий карлик внезапно съёжился, закатил глаза и отвалился от спины гориллы, как перевязанная суровой ниткой бородавка, усохнув, отваливается от тела. Лицо ездового зверя внезапно утратило зверино-дебильное выражение, и, сев на корявые задние лапы, зверь выпрямился и ощерился крепкими желтыми зубами в недоброй ухмылке. В серых глазах его мерцал немалый ум.

– Не купился ты на мою игру в черного папу верхом на тупом звере? – обратился он к Сыну Тьмы.

– Нет, не купился. Я вижу, где сам ворот, а где тот, кто его крутит.

Сложив могучие передние лапы в жесте приветствия бойца – один кулак сомкнут, вторая ладонь широко раскрыта и уперта в кулак – горилла наклонила гривастую голову и полным достоинства голосом проговорила:

– Приветствую тебя, брат. Если я причиню тебе боль, то сделаю это с искренним сожалением.

– Какое сожаление? Какое приветствие?! – завопил граф, ерзая на своем полутроне. – Последнего, бросившего тебе вызов, ты развоплотил, предварительно высосав его душу и надругавшись над плотью!

– Мннюююу, надругавшись? – искренне заинтересовался Нав и присмотрелся к черным стрингам зверюги. – Ну-ну…

– НЕ МЕШАЙ МНЕ, ПАПАША! – проревел зверь и грохнул обеими лапами по полу так, что с потолка зала затрусилась каменная пыль. – Я впервые за тысячу лет вижу достойного противника, не мешай… Если он одолеет меня – открой ему проход в храм. Пантеону черных богов нужны новые владыки!

Весь мир вокруг двух бойцов замер, подобно ветру, стихающему в самом сердце торнадо. Они великолепно смотрелись рядом: маленький силуэт Сына Тьмы – колючий и недвижимый, как скала, раскинувший руки в стороны, и клубящийся мышцами, первозданной нерастраченной силой огромный, как туча, волосатый зверь – полудэв, полудемон.

Мгновение томительно замерших бойцов разделяла тонкая грань. И потом – натянутая до предела струна боевого транса оборвалась.

Двое слились в одно – без грохота и воплей, без угроз и боевых кличей, без звука ударов и скрежета зубов проигравшего.

Секунда.

И снова раскинувший руки Угхуул Нарак стоит, глядя вверх, а перед ним большой изломанной кучей лежит надрывно хрипящий старший сын графа Темного Двора – изогнутые под страшными неживыми углами руки, белые ребра, проткнувшие грудь, дыхание со свистом, покидающее уже начинающее остывать тело. Глаза гориллы мутнели и закрывались.

Одеяние Сына Тьмы, непроглядно черное, как вода на самом дне колодца, расцвело точками далеких звезд. Скулы его заострились, а кисти рук побелели. Сам он будто стал немного реальнее.

«Растет хозяин в силе», – с удовлетворением подумал зомби.

А Нав, наоборот, судорожно сглотнул, вспоминая, что против этой глыбы он попытался идти наперекор в самом начале их пути по бесконечному миру.

Граф вырвал все колья и, как бесплотный дух, перепорхнул к павшему своему старшему сыну. Встав рядом с ним на колени, он тихо причитал:

– Что ж ты его не ударил самой тьмой, как ты умел? То что ж ты чистой силой-то попер?

Сын Тьмы тихо вдохнул – казалось, впервые за всю схватку с дэвом-зверем – и сказал тихо, но очень четко:

– Упокой своего сына, как пожелаешь нужным. Мы не помешаем тебе. Это был поистине великий демон – великий духом и плотью. А потом исполни его последнюю волю и укажи на проход в храм.

Семь ночей длилась тризна по старшему сыну графа. Толпа служителей Темного Двора уложила его изломанное тело в огромный гроб из палисандра Спутанную шерсть расчесали костяными гребнями, а на глаза положили два багряных смарагда; до шеи его закрыли черной, как ночь, кисеей. Тела богини похоти и обезглавленного волчары слуги куда-то уволокли и, как решил Нав, скорее всего, банально сожрали.

Поминальный пир проходил в полном молчании, так как граф и его слуги не нуждались в словах для общения, скорби или приказов, а троице спутников просто не хотелось ничего говорить. Места на пиру им дали самые достойные, принеся стулья с высокими узкими спинками, украшенные эмалевыми и костяными инкрустациями по спинкам, и поставив их прямо напротив графа.

Гроб вместе с павшим замуровали в нишу в стене, которую помог соорудить зомби по негласному приказу сына тьмы. Взяв кирку, за какой-то час Виталик расхреначил кажущуюся сплошной западную стену зала владыки, а многочисленные слуги просто методом сухой кладки заложили за несколько минут проход. Граф повел когтястой рукой – и стена стала монолитной, упокоив надежно одного из иерархов тьмы.

Внезапно сын тьмы понял, что стол в зале пуст: никого, кроме графа и их троих, вокруг нет. Слуги все исчезли, а граф внимательно смотрит на него.

– Ну что ж, месье, вы показали себя неимоверно настойчивыми в своем стремлении попасть в храм. Идемте, я открою вам проход.

Глава 5

Глава 5.

Длинный коридор с мечущимися по стенам рваными тенями, которые прямо физически казалось накидывались на шедших по нему четырех существ. Первым шел граф Темного Двора, и тени отскакивали от него, периодически кидаясь под ноги и ластясь, как ластятся сворные псы к ногам охотника, ведущего собак на травлю лис.

Дальше шел, передвигаясь рваными движениями, угловатый, одновременно тощий и широкоплечий, с серой кожей и глазами, неистово сверкающими на изрытом шрамами лице, зомби с блестящим в свете факелов топором на плече. Длинные руки его перевивались тугими узлами мышц, пальцы с переломанными ногтями крепко держали древко топора. Тени, накидывавшиеся на него под резкими движениями плеч зомби, слетали с него, как псы с медведя во время охоты – зверь кажется, что неловко поворачивается вокруг своей оси, но лайки отлетают, как кегли. Антрацитовый рог изо лба зомби сжирал тени, попадающие на него, как полиэтилен сжимается на жале паяльника – был лоскут, и нет его.

Следующим за ним Сын Тьмы плыл среди теней, как рыба в воде. С его одеянием, черным как сама тьма, тени то сливались, то отрывались от него и вспархивали вверх, к потолку. Расплываясь в волнах колеблющегося от факела в руках графа света, силуэт Угхуул Нарака сливался со стенами и терялся, наливаясь, как глыба кварца в отступающих прядях огня, когда свет уходил в сторону.

Последним шел Нав, и его просто не было видно вообще. Не зная, что сзади кто-то есть, Сын Тьмы просто чувствовал бы прущую сзади стену голода и глухой ненависти, закапсулированной в тщедушное тельце, закутанное в серую робу. Периодически во тьме коридора вспыхивали ярко-желтые, как у бешенного лесного кота, глаза. Полыхнув во тьме, как два семафорных огня, они гасли, и раздавалось какое-то то бормотание, то хлюпанье.

Коридор, бывший, казалось, бесконечным, наконец оборвался и перешел в огромный сферический зал со стенами, со вкраплениями кристаллов кварца и малахита. Точечный свет факела, закрепленный графом в центре зала на алтаре в виде куба из черного камня, вспыхнул переливами, отраженными со стен, и рассыпался серо-серебряной сетью по всему залу. Тени спрятались на уровне пола и, казалось, впитались в щели между плитами.