Читать онлайн Аутентичные мотивы в романе в стихах «Евгений Онегин»

© Владислав Львович Пантелеев, 2025

ISBN 978-5-0068-2020-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Аутентичные мотивы в романе в стихах «Евгений Онегин»

А. С. Пушкин в плену у невежд.

Каждое десятилетие приносит поэтов, выдающих себя за хранителей

пушкинских навыков, и это неизменно самые плохие поэты.

Так посредственность распорядилась великим именем, монополизировала его и

сделала А. С. Пушкина самым постыдным орудием худшей литературной реакции.

В течение годов дело этого непринуждённого революционера, жизнерадостного смельчака, этого пламенного оптимиста, двусмысленного, непристойного, невоспроизводимого, непереводимого служило и служит до сих пор, чтобы душить всё молодое, всё буйное, каков он был сам, всё свободное от литературных приличий и беспощадно тормозить эволюцию русской поэзии.

И. М. Зданевич

Роман в стихах «Евгений Онегин» по недоразумению принято считать историей о неразделённой любви. Однако проведённое научное исследование показало, что в самом лучшем творении великого поэта таятся значительно более глубокие смыслы. Над своим «самым лучшим» произведением Александр Сергеевич Пушкин напряжённо трудился около восьми лет, изначально предполагая, что о его печати «не стоит даже думать». Как будет показано в следующих статьях нашего исследования, гениальному поэту пришлось дважды менять фабулу романа, в результате появилась надежда на то, что «с переменой министра авось напечатают» и ради этого великий поэт был «готов хоть в петлю». Поэтому можно смело предположить, что за скудными сюжетными линиями и непроработанными персонажами и открытым финалом скрылось творческое наследие великого литературного гения. Такой ракурс позволяет предложить первую в истории непротиворечивую версию толкования, которая наполняет единым смыслом весь роман, объясняет его во всех его нюансах. И в результате даже позволяет постулировать в виде списка конкретных тезисов ту самую глубину и мудрость поэта, которая до сих пор неявно ощущалась всеми серьёзными исследователями-пушкинистами. На этой основе удалось предложить идею и описать принципы построения первого в истории аутентичного либретто к одноимённой художественной постановке

Обычно попытки разобраться в произведении, созданным конкретным автором в определённом часто не знакомом читателю общественно-историческом контексте, неизбежно предполагают движение от частного к общему, что является логической ошибкой. И напоминают попытку решить систему уравнений с избыточным числом неизвестных. Однако в случае с «Евгением Онегиным» мы имеем дополнительные исходные данные, которые позволяют достроить недостающие уравнения. Среди них значительная сохранившаяся переписка Пушкина, его богатое литературное наследие, а также позиционирование «Онегина» в качестве «лучшего» собственного произведения, которое, как предполагалось изначально, заслужит «кривые толки» и даже «шум и брань!» [1, LX]. Указанные и другие соображения и исходные данные позволят уверенно определить направление анализа романа.

Введение

Самое лучшее, любимое и выстраданное на протяжении десятилетия произведение А. С. Пушкина роман в стихах «Евгений Онегин» неверно трактуется как история о неразделённой любви. Однако при более-менее глубоком погружении в текст великого произведения обнаруживается, что на самом деле оно представляет собой не любовное повествование, а написанное в условиях жёсткой цензуры на рубеже двух эпох (до и после восстания декабристов) политическое завещание великого поэта, над которым он усердно трудился на протяжении почти десяти лет. Единственными темами «настоящей любви» в романе являются: всепоглощающая любовь Владимира Ленского к Ольге Лариной и пламенная привязанность автора к красоте русского края.

В романе в стихах Татьяна Ларина вместе со всеми деревенскими и столичными помещиками на фоне великолепных зарисовок природы символизирует любимую поэтом, при этом больную, неустроенную страну «полурабов, полугоспод» Россию тех далёких лет. В которой Ленский являет собой единственное творческое начало. Персонаж Евгений Онегин с его галлицизмами и образом денди олицетворяет коллективную Европу, в первую очередь, – Францию и Англию.

По сюжету юная и неопытная Россия неумело и безумно переняла культурные традиции [Батюшков, 388—389] и литературу [Батюшков, 383—384] Франции, а также английскую моду [1, XXIII] («влюбилась то ли в ангела-хранителя, то ли в коварного искусителя»). Положительно это закончиться не могло, и в результате в соответствие с модным французским этикетом был убит единственный по-настоящему образованный «пылкий» дворянин Ленский. Какое-то время Татьяну на его могилку за ручку водила младшая сестра. Но после её отъезда с уланом Таня, которая днями и ночами блуждала по округе, почему-то стала обходить место упокоения своего «брата» [7, XIV] стороной. Оно оказалось всеми забыто [7, VII]. Получатся, «воспламенившееся поэтическим огнём под небом Шиллера и Гете» [5, IX] искреннее и пока ещё наивное творчество начинающего поэта в такой недружественной среде так и не успело оформиться. А сам убитый во французском ритуале уникальный положительный герой произведения был забыт равнодушным и на тот момент примитивно организованным родным отечеством. Общество петушковых и скотининых, вероятно, даже не сообразило что потеряло свою единственную надежду на нравственное и интеллектуальное возрождение.

Необходимо осознавать, что в романе в стихах главный женский персонаж Таня Ларина в отличие от Онегина с Ленским не получила никакого воспитания и образования. Отец даже не знал какие книги она читает [3, XXIX], мать была поглощена гостеприимством и хлопотами по хозяйству, а гувернёров Ларины дочерям по какой-то причине не нанимали. В результате обе сестры Ларины в произведении ведут себя крайне недостойно и просто опасно для репутации семьи. Татьяна первой пишет письмо совершенно незнакомому [3, V] ей изгою общества [2, V], образ которого она собрала из романических антигероев. Ольга за десять дней до своей свадьбы в каком-то безумном забытьи танцует с объектом вожделения собственной сестры (!) весь бал напролёт, что приводит к гибели её собственного жениха.

В попытках обосновать поверхностное толкование некоторые исследователи высказывают необоснованные допущения. Например, Юрий Михайлович Лотман безапелляционно указывал на то, что «Татьяна, конечно, владела бытовой русской речью» [Лотман, 221]. Однако в романе об этом нигде не говорится, зато прямо указано:

«Она по-русски плохо знала, Журналов наших не читала И (проживая в русскоязычной среде) выражалася с трудом На языке своем родном» [3, XXVI], – получается, она не вполне понимала [3, XIX – XX] даже собственную няню, – единственного своего близкого человека. Встречаются предположения о существовании глубокой связи между ними, например: «Татьяна в точности повторила модель жизненного подвига, который с детства бессознательно переняла от няни (поэтому она и «русская душою»)» [Studia]. Однако как справедливо отмечал сам Юрий Михайлович, у Тани с няней такой же «социальный конфликт» [Лотман, 218], как со всеми многочисленными [3, XXXIV] соседями. Маленькая девочка грубит ей [3, XXXV], няню это явно эмоционально задевает, но образумить больного ребёнка и предотвратить предосудительный поступок, опасный для репутации всей гостеприимной семьи, она даже не пытается, лишь называет «воспитанницу» несколько раз «больной», «нездоровой». Скорее всего Таня просто неуправляемая. Кроме того, в романе не описано никакого «жизненного подвига», который можно было бы перенять от няни. В таком случае возникает закономерный вопрос о природе подобных предположений.

«Дика, печальна, молчалива», Татьяна Ларина пряталась от людей. Нелюдимая и плохо знающая русский язык, она росла на сентиментальном «вредном вздоре» [3, XXXI], без которого «была бы совершенно немым существом» [Белинский, 414].

Пушкин явно иронизирует [ср. 7, XX] над главной героиней. Находясь в православной среде, Таня верит тому, что в Православии находится под прямым запретом: «карточным гаданьям, предсказаниям луны и приметам» [5, X]. И когда она ночью «в открытом платьице» [5, IX] подбегает на цыпочках к первому встречному мужику и спрашивает у него имя «суженого», слышит в ответ: «Агафон», – имя, которое употреблялось только между простолюдинами. А ведь «лексической окраской имен задается лексическая тональность произведения» [Тынянов, 96].

В романе маленькая [3, XVIII] [5, XLV] [8, XLV, ср. 8, XX; XXVII; XLIII] девочка постоянно замирает перед окнами [2, XXV] [3, V; XХХVII] [4, XI] [7, XLIII] либо бесцельно бродит [3, XXXVIII] [7, XV; XXVIII; LIII], днём и ночью [7, XX], наяву и в грёзах [5, XIV]. А ещё постоянно дрожит [3, XXXVI; XXXIX] [5, VI], иногда с высунутым языком [3, XXXII]. Пушкин посреди «болтовни» [Пушкин: 1977, 59] [Пушкин: 1977, 180], которой тщетно пытался научить будущих декабристов, старательно на протяжении всего романа в стихах описывал у патологически бледной деревенской девочки пугающую болезненную клиническую симптоматику. Воображаясь «жеманными»