Это была воистину выстраданная радость.
Г.К. Жуков
27 января 1944 год.
Праздничный салют окрасил небо освобожденного Ленинграда. Блокада, длиною почти в три года, была снята. Измученные горожане со слезами на глазах встречали советских солдат. В толпе стоят две женщины в серых платках. Рядом с ними –невысокий паренёк и худенькая девочка. На их измождённых лицах долгожданная радость. Одна из женщин, Екатерина Александровна, вытирает ладонью слёзы, которые бегут и бегут из глаз. В памяти женщины всплывают образы её дочек, погибших в блокаду. И в который раз Екатерина Александровна мысленно переносится в прошлое, откуда уже никому нет возврата…
22 января 1942г.
Смеркалось. Морозный январский ветер поднимал с земли стаи колючих снежинок. Покружив в воздухе, он яростно швырял их на стены домов и обратно на землю. Особенно неприятно было, когда снежинки летели в лицо, забивались в глаза. Приходилось поднимать воротник. Снег на улицах был такой глубокий, что редкие прохожие с трудом вытаскивали из него ноги. Он был очень чистый, этот снег, ведь в городе не работали ни заводы, ни фабрики, не ездили автомобили. Улицы утопали в темноте, окна плотно завешены – затемнение. Сквозь непрекращающийся шум ветра слышен монотонный звук метронома, ритм чёткий, мерный, как биение сердца…
«Может, сегодня обойдётся без воздушной тревоги», – устало думала Екатерина Александровна, с трудом идя по заснеженной улице притихшего города. Морозный ветер пробирал до самых костей, не давал дышать, ноги постоянно обо что – то спотыкались, затрудняя и так тяжёлое движение этой усталой женщины. Но она упорно шла вперёд. На правом плече – небольшая сумка, с красным крестиком посередине. Екатерина Александровна до войны работала детским врачом и сейчас шла к больной девочке.
Это «до войны» делило жизнь Екатерины Александровны на два отрезка. Все, что было «до», представлялось ей очень далёким и сказочным, которое вспоминалось с тяжёлой грустью. Ей казалось, что уже прошла целая вечность с того момента, когда четвёртого сентября сорок первого года, первые немецкие снаряды упали на город. Тогда фашисты ещё били вслепую, бомбы падали на пустыри и свалки, погибших и раненых было не так много. Обстрел продолжался весь день, с небольшими передышками. Екатерина Александровна помнила, как четыре дня спустя после налёта немецких бомбардировщиков на Бадаевских складах начался пожар. Огонь уничтожил все запасы муки и сахара. Люди в бессилии метались рядом, но ничего не смогли сделать. Потом пришла зима…. Отопления в городе давно не было, разжигали печи. Да и дров давно не было, поэтому топили мебелью, старыми газетами и книгами. Всё это давало мало тепла в сорокаградусный мороз, который проникал во все щели, в выбитые при бомбёжках окна.
Подойдя к нужному дому, Екатерина Александровна с трудом открыла тяжёлую дверь и вошла в холодный подъезд. Здесь по крайней мере хоть не было ветра. С передышками поднявшись на третий этаж она постучала. Долго не открывали. Наконец за дверью послышались шаги и голос:
– Сейчас, сейчас…
На порог вышла женщина, закутанная в серый пуховый платок.
– Екатерина Александровна, это вы, в такую -то погоду?
–Ничего, ничего, Леночка, я нисколько не замерзла, – Екатерина Александровна слабо улыбнулась, проходя в холодную квартиру. – Где наша больная?
Женщины вошли в большую комнату. На кровати лежала девочка, лет десяти, неимоверно худенькая и бледная. Она тяжело с хрипом дышала, лицо ее было покрыто бисеринками пота. Увидя вошедших, она попыталась приподняться.