Читать онлайн Цирк Странных Чудес

Глава 1. Цирк просыпается

Утреннее солнце золотистыми лучами пробивалось сквозь щели шатров цирка «Странных Чудес», разгоняя ночную прохладу. Мирон, высокий, дородный мужчина в безупречном фраке и цилиндре, с тростью в руке, шел по лагерю. Его густые усы шевелились в такт негромкому бормотанию – менеджер проверял готовность к вечернему представлению. Запах свежескошенной травы, дегтя и сладкой ваты витал в воздухе, обещая праздник.

Первой на пути встала палатка Элиции, отодвинутая к самой реке подальше от шумных соседей. Мирон откинул полог. Заклинательница змей, девушка с пшеничными волосами, заплетенными в косу, в простом ситцевом платье в цветочек, склонилась над резервуарами. Ее пальцы, нежные и уверенные, проверяли замки. Вокруг шеи Элиции, как живой воротник, обвился массивный белый удав Щекотка, его голова мирно покоилась на ее плече.

«Надежно, милая?» – спросил Мирон. Элиция повернулась, и в ее карих глазах отразилась тихая преданность: «Все в порядке, Мирон. Щекотка тоже волнуется». Она погладила холодную чешую, и удав ответил ей легким сжатием. «Ничего пугающего», – мысленно повторил Мирон ее любимую фразу, глядя, как она шепчет что-то змее.

Следующая остановка – дварфы-акробаты. Возле их ярко-красной цирковой пушки, похожей на спящего дракона, копошились Берт и Григ. Их коренастые фигуры в кожаных фартуках были сконцентрированы на неисправном механизме зарядки. Лица, скрытые густыми бородами, хмурились. Рядом, как тень, вертелся Зазз – гоблин-чародей, недавно присоединившийся к труппе. Его бугристая, землисто-зеленая кожа была испачкана сажей, а в глазах светился неутолимый интерес. Он пытался заглянуть дварфам под руки, но Берт отмахнулся: «Не мешай, Зазз! Где тут тонко…» Григ лишь хрюкнул в знак согласия.

«Ну что, акробаты?» – громко спросил Мирон, подходя. Берт вытер лоб заляпанным маслом рукавом: «Эх, Мирон… Дня три еще ковыряться, не меньше!». Мирон заметил, как Зазз, игнорируемый дварфами, насыпал на траву горсть черного пороха и что-то подмешивал из маленького мешочка, оставляя темные пятна. «Чем таким занимаешься, искротехник?» – поинтересовался Мирон. Зазз подпрыгнул, уши задрожали: «Цвет хочу поменять! Огонь должен быть не просто бабах, а бабах-красота!» Он чиркнул огнивом. Вспыхнул обычный желто-красный огонек. Зазз разочарованно сморщил нос. Мирон потер подбородок: «Гм. А ты сходи к Элиции. У нее склянок всяких – море. Может, найдется что-то для красоты твоего «бабаха». Глаза гоблина загорелись: «К Элиции? Понял!» – и он уже бежал к реке, подпрыгивая на ходу.

У палатки Элиции Зазз, вопреки обычной осторожности посетителей, смело шагнул внутрь. Элиция, все с тем же удавом на шее, удивленно подняла бровь. «Здравствуй!» – выпалил Зазз. – «Цвет огня менять хочу! Мирон сказал, у тебя зелья есть… то есть, склянки! Можешь помочь?» Элиция задумалась на мгновение, ее взгляд скользнул по полкам с сосудами. «Хм… кое-что, возможно, найдется. Но зелья – это громко сказано. Подержи пока». И прежде чем Зазз успел опомниться, тяжелая, прохладная тяжесть Щекотки обвила его шею. Гоблин ахнул под весом удава и замер. «С детьми так не стоит», – мягко сказала Элиция, забирая змею обратно. Она протянула маленькую склянку с вязкой синей жидкостью. «Вот. Это яд змеиный, особый. Руками не трогай. Должен дать голубой огонь. Красиво будет». «Яд?!» – глаза Зазза округлились от восторга, уши затрепетали. Элиция улыбнулась его искренности: «А ты хороший гоблин. Заходи еще».

Тем временем Мирон направлялся к шатру клоунов. Пестрые плакаты с изображениями номеров – акробатов, Пушки, Водяной Тюрьмы – украшали его стены. Пятеро клоунов готовились по-разному: трое курили на солнышке, четвертого не было видно, а пятый – крысолюд Чучун – выписывал невероятные кульбиты. Его светлая, чуть кудрявая шерсть взъерошилась, ирокез колыхался. В середине сальто Мирон ловко подхватил крысолюда за ногу: «Вытягивай носок, Чучун! Вытягивай! Я ж старый акробат, понимаю!» Чучун, закончив трюк, засеменил на месте, глаза блестели: «Мирон! Привет! Все ок! Народу будет – ух! Хочу шутку новую… нет, две! Или тройное сальто с пиротехникой… а может…» Он замолчал, нажал на свой нос – раздался звук клаксона. Мирон рассмеялся.

Внезапный крик прорезал воздух: «Чтоб я тебя еще раз послушала!!!» Чучун насторожил уши. Мирон вздохнул так, будто на плечи ему упал мешок с песком. Из соседней роскошной палатки выпорхнула, как разгневанная бабочка, госпожа Мордейн. Она была ослепительна даже в репетиционном марафете – платье переливалось, волосы уложены безупречно. В руках она яростно лупила подушкой по спине сгорбленного помощника Дага. «Я ж посылала тебя к Мирону!» – шипела она. Даг лишь жалобно мычал. Мирон поспешил навстречу, Чучун – за ним. «Он говорил со мной, Мордейн, – сказал Мирон спокойно. – Про главное выступление. Что не так?» «А то, что мой номер должен быть…» – начала Мордейн, сверкая глазами. «Мы уже решили, – мягко, но твердо перебил Мирон. – Главным будут «Пёрышки». Им это нужно». Чучун, не удержавшись, пискнул: «То чо вы делаете – это настоящее чудо! Не так важно, каким по счету!» Даг отчаянно замотал головой, ожидая взрыва. Но Мордейн замерла. Ее гневное лицо смягчилось, она даже удостоила Чучуна взглядом. «Ладно, – неожиданно сдалась она. – Пошли, Даг. Готовиться». И скрылась в палатке. Мирон облегченно выдохнул и похлопал Чучуна по плечу: «Спасибо, друг. Ты – чудо!»

Дальше путь Мирона лежал мимо билетных будок и сладких ларьков, источающих запах карамели и жареных орехов. Он остановился у маленького, но яркого шатра Элары – Оракула Треснувшей Луны. «Элара, ты тут?» – осторожно отодвинул он полог. «О, Мирон! Привет! Заходи!» Глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к полумраку. Внутри царил творческий хаос: шторы глубокого зеленого и кроваво-красного цвета создавали интимную атмосферу, на низком столе дымила курильница с благовониями, пахло полынью и сандалом, рядом стоял хрустальный шар с едва заметной трещиной. Повсюду валялись исписанные листы с астрологическими символами. Среди этого всего стояла Элара. Высокая, стройная, со смуглой кожей и темными кудрями, собранными в небрежный хвост. Ее простое платье с открытыми плечами казалось частью шатра. «Ну что, Оракул, готова поразить толпу?» – спросил Мирон. Элара улыбнулась, ее аметистовые глаза, видимые даже в полутьме, блеснули: «Всегда готова, шеф». «Отлично. Зазывалы должны вернуться. Народу обещают – тьма! А вот и они!» В шатер вошли Элевар и Ригги. Элевар, человек нескладного телосложения с длинными руками и короткими ногами, улыбался во весь рот. Рядом с ним Ригги, говорящий золотистый ретривер, шел на задних лапах, в жилетке карточного фокусника. Его умные глаза устало смотрели. «Фух, горло дерет! Народу – как на ярмарке! Можно водички?» – прокаркал Ригги. Элара молча протянула бурдюк. Собака жадно прильнула к нему. “Цирк – семья, – подумал Мирон, глядя на них. «Элара, если помощь нужна – мы тут!» – предложил Ригги, вытирая морду. Элара покачала головой: «Спасибо, ребята. Пока справлюсь». Ригги вздохнул, повернувшись к Элевару: «Ну ничего, когда-нибудь и мы главную сцену займем!» «Когда-нибудь», – кивнул Элевар. «Ну ладно, – сказал Мирон, делая руками пару загадочных пассов. – Твори чудеса, Оракул». Он вышел, оставив Элару среди благовоний и тайн.

Завершая обход, Мирон направился к строителям, возводящим вечернюю сцену. Там его ждал Профессор – седовласый старик с тихим, хриплым голосом и глубоким шрамом на шее, памятью о временах, когда он был глотателем огня. Теперь он был наставником Мирона в искусстве конферанса. Обсудив детали вечера, они вышли к рощице. Посреди нее, под раскидистым дубом, на крошечном (для него) табурете сидел Торнгаст – огромный белый медведь в круглых очках на носу. Перед ним громоздилась стопка книг. «О, Торнгаст! Не страшно тут одному? Диких зверей полно!» – крикнул Мирон. Медведь поднял массивную голову, очки съехали на нос: «Да кого мне бояться?» – пророктал он утробным, но спокойным голосом. В тот же миг из-за дуба с рычанием выскочил Бардольф, бурый медведь Мирона, и попытался запрыгнуть на спину Торнгасту. Белый медведь лишь ворчливо дернул плечом – бурый повис на нем, как медвежонок на матери. «Что за тяга к грамоте?» – спросил Мирон, наблюдая за возней. «На Севере… не учили. Только старшие знали что знали. Вот… «Кулинарный альманах Джубилоста Нарт… пртр… аргх!» – Торнгаст рыкнул от досады, не сумев выговорить имя автора. «В городе библиотека есть, при церкви. Там книг – море!» – предложил Мирон. Торнгаст снял очки, задумчиво протер их: «Да не распугать бы народ…» «Пустяки! Пару выступлений – и станешь местной достопримечательностью! Дети сами на руках носить будут. Кстати, о выступлениях… какую роль в цирке видишь?» Торнгаст водрузил очки обратно: «Не решил. Пока порядок посмотрю. Буду полезен». «Хорошо. Перед шоу найди меня – поговорим», – сказал Мирон и пошел дальше. Бардольф тем временем игриво лизнул и легонько прикусил ухо Торнгаста: «Поиграем?» Белый медведь фыркнул, но в его глазах мелькнул огонек. Игра началась – грубоватая, медвежья, со сбитой травой, толчками и довольным ворчанием. Когда Мирон оглянулся, Торнгаст, уже без очков, с парой свежих ссадин, но довольный, лежал под деревом, отдуваясь, а Бардольф мирно сопел рядом. До вечера оставалось несколько часов. Цирк «Странных Чудес» замер в предвкушении.

Глава 2. Представление должно состояться

Профессор, его седые волосы отсвечивали в последних лучах солнца, нашел Торнгаста все под тем же дубом. Медведь методично перелистывал страницу толстой книги, очки съехали на самый конец носа. «А, вот и ты! Отлично, – голос Профессора был чуть громче шепота, но все равно терялся в общем шуме. – Пойдем, найдем Мирона. Пора потихоньку заводить машину». Они направились к кулисам главного шатра – туда, где обычно перед шоу толпился Мирон, отдавая последние распоряжения.

Там, в узком проходе за декорациями, их ждало не расписание, а леденящий ужас.

Мирон лежал на спине. Его цилиндр валялся в пыли рядом. Высокое, всегда такое живое лицо было восково-бледным. Глаза, широко раскрытые, смотрели в багровеющее небо с немым ужасом. Синие, раздувшиеся вены резко выделялись на шее и висках, как ядовитые корни. Дыхания не было. Гробовая тишина вокруг него звенела в ушах громче любого крика.

В глазах Профессора мелькнула чистая, животная паника. Он схватился за грудь, его собственный старый шрам горел огнем. «Святые небеса…» – выдохнул он, хрипло и бессильно. Это было проходное место. Любая секунда – и кто-то увидит. Увидит и разразится хаосом, который похоронит цирк в самом его начале.

«Торнгаст… помоги…» – прошептал Профессор, голос дрожал. Медведь, не задавая вопросов, молча и осторожно подхватил безжизненное тело Мирона. Оно казалось невероятно тяжелым, не от веса, а от невыносимости происходящего. Они оттащили его за груду прочных ящиков с реквизитом, скрытую глубокой тенью. Торнгаст нашел кусок грубого брезента и накрыл Мирона. Получился бесформенный, мрачный холм. «Пока… пока не время знать, – пробормотал Профессор, отвернувшись. – Первое выступление… оно должно состояться».

Но проблема обрушилась, как камнепад: порядок выступлений знал только Мирон. Бумаги с расписанием не было видно. Профессор стоял, сжимая виски, его дыхание было прерывистым. Весь порядок выступлений, все планы – все это знал только Мирон! Первое представление нового цирка… и катастрофа. Вдруг его взгляд упал на большую, прочную клетку в дальнем углу закулисья, где обычно отдыхал после игр с Торнгастом медведь Мирона – Бардольф. Сердце Профессора сжалось от новой волны отчаяния. Профессор забегал на месте, как раненый зверь, бормоча себе под нос: «Номер акробатов… потом Мордейн… или пушка?.. Змеи… Оракул… Господи, как же…» Его пальцы бессознательно теребили воротник рубашки над шрамом.

Тяжелая, покрытая шерстью лапа легла ему на плечо. «Не суетись, – пророкотал Торнгаст, его низкий голос пробился сквозь панику профессора, как якорь. – Разберемся. Постепенно».

Профессор замер, сделал глубокий, дрожащий вдох. В его глазах, затуманенных страхом, зажегся огонек решимости. План, робкий и отчаянный, начал складываться. «Так… Так, так, так… – заговорил он быстрее, уже четче. – Никто не должен знать. Никто. Пока. Мы решим. Торнгаст, найди клоунов. Быстро! Им надо оттянуть начало. Любой ценой! Пятнадцать минут минимум!» – слова вырывались шепотом. – «Позови Чучуна! И… Элицию! Ее номер теперь первый. И… Элару! Гадалку! Срочно!» Профессор провел рукой по лицу, глядя на клетку. – «И… Торнгаст. Прежде чем идти… Проверь Бардольфа. После того как… Мирон… его заперли, чтоб не пугал публику. Но…» Голос Профессора дрогнул. – «Он должен знать. Или… или почувствовал. У Мирона был номер с ним… Дрессированный медведь. Может… Может, он сможет выйти вместо Мирона хоть как-то? Успокоить публику вначале? Посмотри… Договорись с ним, если сможешь». Торнгаст тяжело кивнул. Он помнил игривого Бардольфа, их недавнюю возню под деревом. "Согласится ли выступить?" – пронеслось у него в голове. Он направился к клетке. Бардольф обычно был добродушным увальнем, особенно после игр и угощений.

Но то, что он увидел, было незнакомо. Бардольф не лежал, не дремал. Он шатался по клетке из угла в угол, как маятник. Его густая шерсть взъерошена, голова опущена, из пасти сочилась слюна. Из его глотки вырывалось глухое, непрерывное ворчание – не игривое, а тревожное, почти болезненное. На первый взгляд Торнгасту было непонятно, что с мишкой. Похоже на отравление? На боль? На дикую тоску?

– Бардольф? – осторожно позвал Торнгаст, приближаясь к решетке. – Эй, дружище… Ты как?

Медведь резко остановился, поднял голову. Его маленькие глазки, обычно сонные, горели незнакомым, мутным желтым огнем. Он уставился на Торнгаста, но в его взгляде не было ни узнавания, ни дружелюбия. Только тупая, животная ярость.

– Бардольф, – повторил Торнгаст громче, стараясь звучать успокаивающе. – Это я, Торнгаст. Помнишь? Мы играли…

Имя, произнесенное вслух, как будто только разозлило мишку. Бардольф издал оглушительный, хриплый рев и с разбегу бросился на решетку! Мощные лапы с когтями вцепились в прутья, он тряс их с бешеной силой, пытаясь проломить. Клочья пены и слюны летели из его пасти, рев, потрясавший решетку, был наполнен чистой, необузданной ненавистью. Он не видел в Торнгасте ни угрозы, ни друга. Он видел цель, которую нужно разодрать на куски.

– Кхррр… УуууРРРАААА! – ревел Бардольф, яростно грызя прутья.

Торнгаст отпрыгнул назад, шокированный. Это было не просто возбуждение – это была бешеная агрессия. Что-то было ужасно не так. Он не стал медлить.

– Помощь! Сюда! – заревел Торнгаст своим мощным голосом, разносящимся по всему заднику. – Бардольф! С ним беда! Нужна телега! СРОЧНО!

На крик сбежались несколько рабочих, бледных от страха при виде беснующегося медведя.

– Что с ним?!

– Не знаю! – рявкнул Торнгаст, отгораживая рабочих своим телом от клетки. – Но он вырвется – убьет кого-нибудь или себя покалечит! Нужно укатить клетку! Где тяжелая телега?!

Рабочие кинулись исполнять. Через пару минут они подкатили крепкую телегу, которую использовали для перевозки тяжелых декораций. С риском для жизни, под дикий рев и удары лап по прутьям, они сумели зацепить клетку с Бардольфом тросами и с невероятным усилием втащить ее на телегу. С помощью телеги и рабочих цирка мишка был в безопасности – изолирован и убран подальше от людей и представления. Но его безумный рев еще долго эхом отдавался из-за шатра.

Торнгаст стоял, тяжело дыша, глядя вслед увозимой клетке. Его лапы сжимались в кулаки.

– Еще предстоит выяснить, что с ним, – глухо прорычал он. – Но одно ясно точно… Он посмотрел на Профессора, который подошел, потрясенный увиденным. – Номеру Мирона и Бардольфа не быть. Ни сегодня. Ни… никогда.

Профессор молча кивнул, его лицо стало еще мрачнее. Потеря была двойной. Он похлопал Торнгаста по плечу, насколько мог дотянуться:

– Хорошо, что ты был тут. Справился. А теперь… беги. Клоуны, Элиция, Элара. Время не ждет. – Его голос звучал устало, но решимость вернулась. – Цирк должен начаться. Для Мирона.

«Понял», – кивнул Торнгаст и растворился в сгущающихся сумерках, двигаясь с удивительной для его размеров быстротой и ловкостью.

Чучуна он нашел в шатре клоунов. Крысолюд, наполовину покрытый белым гримом, с ирокезом, уложенным в невероятный шип, нервно подпрыгивал на месте, поправляя огромные ботинки. Его глаза, огромные и выразительные даже без грима, расширились при виде медведя. «О! Что, пора? Что-то пошло не по плану?» – запищал он.

«Да, – коротко бросил Торнгаст. – Скоро на сцену. Нужно оттянуть выступление. Найди Профессора за главными кулисами. Срочно». Эффект был мгновенным. Остальные клоуны в шатре, услышав, замерли на секунду, а потом задвигались с лихорадочной скоростью. Кисти с гримом полетели быстрее, носы приклеивались, шляпы водружались на головы. Почти сразу, как по команде, они хлынули к выходу – пестрая, шумная лавина в клетчатых штанах и рыжих париках. Последним выходил молчаливый мим. Увидев Торнгаста, он приподнял воображаемую шляпу и подмигнул ему одной глазницей, широко раскрашенной под звезду. Его огромные, скрипучие ботинки зашаркали по земле в такт убыстряющемуся ритму цирка.

Следующей была Элиция. Торнгаст нашел ее у вагонетки, где она в последний момент проверяла замок на резервуаре с коброй. «Госпожа Элиция, – сказал он, стараясь не напугать. – Ваш номер… первым. Нужно спешить».

Элиция резко обернулась. Широко раскрытые глаза выражали чистый шок. «П-первым? – переспросила она. – Но я же должна была… четвертой? Что случилось?..» Вопрос повис в воздухе. Торнгаст молчал. Элиция сжала губы, взгляд стал сосредоточенным. Она увидела проходящих мимо строителей, грузивших тюки. «Эй! Вы! – крикнула она, голос звенел, но не дрожал. – Эти резервуары – на сцену! Немедленно! И…» – она сделала паузу, глядя на хрупкие стеклянные емкости, – «АККУРАТНО! Они же все чувствуют!»

Теперь Элара. Торнгаст понимал, что его вид может напугать зрителей. С лихорадочной поспешностью он накинул на себя то, что нашел у клоунов: огромный, съезжающий набок цилиндр, пестрый пиджак, натянутый поверх шерсти, и очки. Получилось нелепо и трогательно. Проходящие мимо дети тыкали пальцами, визжали от восторга и тянули родителей: «Смотри, мама, медведь-джентльмен!» Родители бледнели, но улыбались через силу.

К шатру Элары Торнгаст подошел как раз в тот момент, когда оттуда выходил бледный, растерянный мужчина – очередной клиент, потрясенный увиденным в хрустальном шаре. Так как войти целиком медведь не мог, он лишь просунул морду в полог, нарушая интимный полумрак, наполненный дымом благовоний. «Элара. Там Профессор зовет. Срочно».

Гадалка стояла спиной, поправляя свою характерную глазную повязку – черную бархатную ленту, скрывавшую ее слишком выразительные глаза перед чужим взглядом. Она вздрогнула, услышав его голос. «Срочно? – переспросила она, поворачиваясь. На ее смуглом лице читалось ошеломление. – Но шоу…» Вопросы замерли на губах при виде его перекошенного цилиндра и решительного выражения морды. Времени не было. Элара потушила свечи одним взмахом руки, задула курильницу. Наскоро нацарапала углем на клочке пергамента: «Тайны призвали. Скоро вернусь» и прикрепила его к пологу снаружи. Вышла.

У кулис, в глубокой тени за декорациями водяной тюрьмы, их ждали Профессор и Аксель. Аксель, молодой человек с острым взглядом и руками, вечно пахнущими серой и озоном, возился с коробкой, испещренной рубинами и латунными тумблерами – пультом управления спецэффектами. Увидев Элару, Профессор схватил ее за руку. Его пальцы, обхватившие ее руку, были ледяными.

В этот момент высыпала ватага клоунов. Чучун лихо отсалютовал.

– Задание выполнено, господин Профессор! Публика в предвкушении!

– Вперед! – кивнул Профессор. – Дайте нам время!

Клоуны выкатились на арену под веселую музыку Акселя. Начался водоворот глупостей.

«Элара, выручай, – его шепот был слышен даже поверх нарастающего гула зала. – Мирон… очень болен. Не может вести. Нужно представлять номера. Справишься?»

Смех публики прокатился волной, но для Элары за кулисами он звучал как отдаленный гул. Гадалка замерла. Ее глаза за повязкой округлились невидимо для других, но губы слегка приоткрылись. Привыкшая слушать шепот судьбы в шаре, чувствовать эмоции, а не проецировать свой голос на сотни людей… Мысль о сцене, о микрофоне, о внимании толпы обрушилась на нее лавиной. Она почувствовала, как подкашиваются ноги. «Д-да… – прошептала она, голос сорвался. – Наверное… Справлюсь».

«Отлично! – Профессор выдохнул с облегчением, которое граничило с истерикой. – Рассчитываю на тебя!» Он кивнул в сторону Акселя. Тот, оторвавшись от пульта, повернулся. Его лицо, обычно сосредоточенное, расплылось в ободряющей улыбке. Он поднял вверх два больших пальца, сверкнув ими в полутьме как знак поддержки и готовности. «Освещение, звук, дым – все под контролем, Оракул. Дашь знак – и будет магия», – его голос прозвучал уверенно, как якорь в бурю.

За кулисами, под аккомпанемент безумного топата клоунов и первого взрыва смеха из зала, началось их новое, непредсказуемое выступление. Выступление без Мирона. Выступление, где Оракулу Треснувшей Луны предстояло не гадать, а вести цирк сквозь тьму.

Клоунада закончилась. Тихий шепот… Эмоциональное принятие… Элара закрыла глаза под повязкой. Заклинание Наваждения сработало. Легкий ветерок подхватил пряди ее кудрей, блики заиграли на скулах, колокольчики на браслете зазвенели. Внутри стало чуть спокойнее. Глубокий вдох. Еще один. Она шагнула из тени на залитую светом арену.

Толпа затихла. Перед ними стояла высокая фигура в струящемся платье, лицо скрыто таинственной повязкой. Ветерок колыхал платье и волосы. Ее голос, усиленный Акселем, прозвучал ровно и звучно:

«Друзья! Странники! Искатели диковин! Вы перешагнули порог не просто цирка – вы вошли в мир, где трещины в луне становятся вратами, а обычное оборачивается чудом! Здесь, под этим пестрым куполом, мы – те, кого зовут "странными". Те, чьи дары не вписываются в клетки правил… Но разве не в странности – истинная магия? Сегодня вы увидите не просто трюки – вы увидите искру невозможного, рожденную теми, кто нашел смелость быть собой! Пусть Дезна направит ваши сны сквозь это представление… И пусть ваше сердце останется открытым для чуда!»

Она повернулась к кулисам, изящным жестом приглашая. Свет мягко приглушился, сменившись таинственным синеватым сиянием. Зазвучала мелодия с эльфийскими мотивами.

«А теперь… Встречайте ту, чья душа говорит на языке чешуи и шепота! Она пришла из теней пустынь, где змеи – короли, а песок помнит древние заклинания… Её холодный взгляд – как лезвие, но в её руках – сама жизнь извивается в танце! Она – госпожа шипящих тайн, хранительница древних ритмов… Встречайте госпожу Элицию!» Элара отступила назад, растворяясь в тенях. «Даруйте же ей ваше безмолвное изумление… Ибо её искусство – это гимн грации и опасности, сплетенный воедино!»

И тогда из противоположных кулис появилась она. Элиция. Она вышла неспешно, царственно, словно скользя по песку. Ее платье было шедевром циркового портновского искусства – открытое, облегающее, из переливающейся ткани, напоминающей то ли дорогой шелк, то ли змеиную кожу под лунным светом. Оно мастерски открывало столько женской красоты, сколько было нужно: изящные плечи, линию ключиц, стройные руки, намекая на соблазнительные изгибы, но оставляя тайну там, где она была нужна. На ее плечах, обвивая шею, как живое ожерелье, покоился массивный белый королевский питон Щекотка. На предплечьях изящно извивались пара тонких, блестящих ужей. Что-то еще, мелкое и юркое, мелькало в складках платья у ее пояса.

Проходя мимо Элары, все еще стоявшей в темноте у сцены, Элиция повернула голову в сторону кулис, где угадывалась фигура гадалки. Ее губы едва слышно шевелились, и в шепоте, утонувшем в музыке, слышались остатки нервозности и сомнения:

«Это не поможет…»

Но в тот самый миг, когда ее босая ступня коснулась освещенной синим сиянием арены, произошла магия не иллюзий, а чистой воли. Сомнение испарилось. Нервная складка между бровями разгладилась. Губы сжались в тонкую, уверенную линию, а затем расплылись в едва уловимой, загадочной улыбке. Растерянное и нервное лицо превратилось в лицо уверенной и прекрасной женщины, знающей свое дело на все сто процентов. Она была госпожой этой сцены, повелительницей шипящих созданий.

Она подняла руку, и Щекотка плавно перетек с плеча на ее ладонь. Элиция что-то тихо прошептала ему, и питон замер. Движения Элиции стали плавными, гипнотическими. Она шла по краю арены, позволяя змеям поближе подбираться к зрителям первых рядов. Тонкий уж скользнул по ее руке, его голова оказалась в сантиметрах от лица замершего ребенка. Мать инстинктивно потянула малыша назад, но Элиция мягким жестом остановила ее. Она что-то шепнула ужу, и тот лишь лениво высунул язык, прежде чем она увела его. Королевский питон плавно обвил ее шею и грудь, вызывая сдержанные аханья.

Змеи слушались ее беспрекословно. Они двигались в такт ее шагам, замирали по ее молчаливой команде. Не было страха, только глубокое взаимопонимание и абсолютный контроль. Ее искусство было в очаровании, в демонстрации красоты, грации и силы этих созданий. Она показывала их близко, но ни змеи, ни зрители не были в опасности. Каждое движение было выверено. Страх перед холодной чешуей смешивался с восторгом от ее смелости и мастерства. Ужас и восторг сплелись воедино. Элиция была воплощением опасной грации, и публика замерла, завороженная.

Торнгаст лишь кивнул массивной головой. Его очки блеснули в сумеречном свете кулис. Он развернулся и зашагал к вагончику дварфов тяжелой, но удивительно быстрой походкой.Пока Элиция завораживала зал, Профессор, заметив вернувшегося Торнгаста, после объявления Элары или просто стоявшего в кулисах, резко махнул ему рукой. Медведь подошел, его огромная тень накрыла старого конферансье. – Торнгаст! К дварфам! Срочно! – Профессор говорил тихо, но сжимая медведю предплечье так, что костяшки пальцев побелели. – Узнай… готово ли у них хоть что-нибудь? Хоть искорка надежды? Любой ценой!

Торнгаст тяжело кивнул. Его задача была выполнена. Он развернулся и зашагал обратно к Профессору, его мощная спина скрылась в тенях кулис, оставив дварфов и Зазза готовить самый неожиданный номер вечера под голубое пламя надежды.У вагончика, залитого светом факелов, Берт и Григ, покрасневшие от усилий и злости, копошились вокруг неисправной пушки. Рядом, как назойливая муха, вертелся Зазз, пытаясь что-то предложить. Внезапно свет факелов померк – огромная белая тень легла на пушку и дварфов. Зазз ахнул и шарахнулся в сторону. Торнгаст остановился, его дыхание было ровным, но мощным, как мехи кузницы. Он посмотрел попеременно на Бертa и Грига. – Профессор… спрашивает, – его голос, низкий и хриплый, пророкотал сквозь шум цирка. – Готово… хоть что-нибудь? Хоть искорка? Берт, оправившись от неожиданности, вытер потный лоб заляпанным маслом рукавом: – Пушка-то, великан, как видишь, не в настроении! Выстрелишь – и гоблин твой на луну улетит! Чинить – дня три! Торнгаст не шелохнулся. Его взгляд, скрытый за стеклами очков, был непроницаем. Он лишь чуть наклонил голову, будто ждал продолжения. – Так он сказал: "хоть что-нибудь"! – влез Зазз, не удержавшись. Он выскочил из-за спины Грига, вытаскивая склянку с голубоватой жидкостью. – А у меня есть вот это! Смотрите! – Он чиркнул кресалом над горкой пороха, куда уже капнул жидкости. Вспыхнуло яркое голубое пламя, осветив удивленные лица дварфов и спокойную морду медведя. – Цвет… меняет? – пророкотал Торнгаст, наблюдая, как пламя гаснет. – Да! – заверещал Зазз. – Голубой! Красота! И у меня… – он вытащил еще три склянки и мешочек пороха, – …как раз на один "БУМ!" Хватит? Григ почесал бороду, переглянулся с Бертом. Оба пожали плечами. Безумие. Но "хоть что-нибудь" – это было оно. – Ладно… – вздохнул Григ. – Гоблин, ты уверен? Высоты не боишься? Вышибет тебя, как пробку! – Еще как уверен! – Зазз подпрыгнул, глаза горели. – Главное – эффектно! БУМ и синее облако! Берт повернулся к Торнгасту, разводя руками в сторону пушки и сияющего Зазза: – Ну, вот, брат… "хоть что-нибудь" и нашлось. Голубой и громкий. Говори Профессору – ждите сюрприз. Сейчас подготовим нашего летуна.

Представление "Странных Чудес", начавшееся с трагедии за кулисами, на арене набирало обороты, обещая зрителям невозможное

Глава 3. Тень над куполом

Элиция все кружила по арене, ее змеи и ее уверенность гипнотизируя толпу, смешивая ужас и восторг в единое завороженное дыхание цирка.

Пока заклинательница змей завершала свой завораживающий танец с шипящими партнерами, за кулисами кипела работа, достойная отдельного номера эквилибристов. Дварфы Берт и Григ, с лицами, покрасневшими от усилий и волнения, вместе с Торнгастом, чьи мощные плечи и спина были идеальны для этой задачи, перекатывали и устанавливали на позицию громоздкую цирковую пушку. Торнгаст помогал перетащить пушку, ее металл скрипел под его лапами. Настроив ее на нужный угол, Берт с помощью угломера и кривых деревянных клиньев, а Григ – с помощью здорового циркового скепсиса, сотню раз перекрестившись, шептал: «…чтоб никто не умер… чтоб гоблин целым был… чтоб мишень не промазал…». Они настроили пушку и мишень, куда гоблин своим «выстрелом» должен был прилететь. Григ, картинно вымеряя шагами место приземления, хотя сам и так его прекрасно знал, начертил на мягком грунте арены жирный меловой крест. Берт проверил запал в последний раз. Зазз, уже засунутый в жерло пушки, выглядывал оттуда, его бугристое лицо было бледно-зеленым от предвкушения, но глаза горели азартом. Он приготовился морально, глубоко дыша и сжимая в руке свои мешочки с «предсказаниями».

Элара, по влиянию Тихого Шепота и шуму перекатывающейся пушки, поняла, что будет дальше. Ее дар уловил вихрь эмоций: страх Зазза, решимость дварфов, настороженность толпы. И слова для следующего представления родились в ее сознании. Она вышла на авансцену, как только Элиция с реверансом скрылась в кулисах. Аксель мгновенно приглушил свет, оставив лишь таинственный луч на фигуре гадалки. Она стояла у дула пушки, поглаживая стеклянный шар с трещиной. Трещина ловила луч света, мерцая зловеще. Когда затихли последние аплодисменты Элиции, голос Элары – заговорщицкий шепот, разносящийся по шатру благодаря магии Акселя – прорезал тишину:

«Скажите, друзья… часто ли вам доводилось увидеть саму Судьбу?»

Пауза. Шар в ее руках слабо замигал.

«Не на картах… не в снах… а – в полёте?»

Она обвела взглядом невидимым под повязкой замершую толпу.

«Там, где время сжимается в точку, а мир становится радугой возможностей?..»

Шар вспыхнул алым светом. Элара резко отступила от пушки, указывая на неё жестом:

«Перед вами – Пушка Тысячи Путей!»

Грохот барабанов от Акселя.

«Её дуло направлено не в небо… а в лабиринт ваших грядущих дней!»

«А внутри… сидит тот, кого даже звёзды зовут Странником Без Имени!» – она кивнула в сторону торчащей из жерла ноги Зазза. Раздался смешок.

«Он не знает страха… ибо его стихия – миг между щелчком… и падением!»

Барабанная дробь нарастала. Элара подняла руку с тремя разноцветными мешочками:

«Цвет дыма его полета станет ключом к вашему вечеру!»

Она резко подняла один мешочек:

«Алый дым – страсть ждёт вас за порогом!»

Второй:

«Изумрудный – богатство постучится в двери!»

Третий:

«Голубой – тайна раскроется при лунном свете!»

Она наклонилась к публике, ее голос стал интимным, но все еще слышным:

«…Но смею предупредить: Судьба любит подшутить!»

Гоблин внутри пушки махнул зрителям рукой. Музыка нарастала до кульминации:

«Итак… закройте глаза… затаите дыхание…»

Многие зрители послушно зажмурились.

«Сейчас вы увидите, как рождается чудо из хаоса!»

«Готовы ли вы узнать… какой цвет подарит вам Вселенная?»

«РАЗ…»

Берт поднес фитиль.

«ДВА…»

Григ закрыл глаза.

«ВПЕРЁД, К ПЕРЕКРЁСТКУ ВЕЧНОСТИ!»

БА-БАХ!!!

Грохот выстрела оглушил всех. Оглушительный свист прорезал воздух. Из жерла пушки вырвалось не просто облако дыма, а гигантское облако переливающегося, мерцающего ГОЛУБОГО ДЫМА! Яд Элиции и пороховая смесь Зазза сработали идеально – цвет был фантастически глубоким и ярким. Элара вскинула руки, крича сквозь нарастающий смех и аплодисменты:

«ГОЛУБОЙ!»

Голубой дым окутал первые ряды, заставляя зрителей кашлять и смеяться одновременно.

«Тайны… лунные дорожки… и поцелуи в тени зеркал!» – провозгласила она, играя свою роль Оракула.

«Ищите письма с незнакомой печатью, дамы и господа!»

Она указала рукой в сторону задних рядов:

«А нашего безымянного героя… встречайте у центрального входа – он уже несёт вам удачу!»

Для зрителей этот выстрел прошел как будто так и задумано. Голубой дым был потрясающе эффектен. Но со стороны, особенно для тех, кто видел траекторию, было видно, что пируэт в воздухе, который он хотел сделать, пошел не по плану. Зазз вылетел не по дуге, а почти вертикально вверх, кувыркаясь и отчаянно махая руками и ногами. Может, из-за мешанины пороха и яда, может, из-за неготовой пушки, но выстрел вышел не таким как нужно. Вместо грациозного полета к нарисованному кресту, он камнем рухнул в мягкие маты метрах в пяти в стороне от цели, чуть не задев тент. Он приземлился не туда, с глухим бумф и облаком пыли.

Но часть зрителей отвлеклась на клоуна Чучуна, который выскочил из-за кулис как раз в момент приземления. Он схватился за голову в гротескном ужасе, затем начал отчаянно махать руками, подражая неуклюжему полету Зазза, и завопил на весь шатер своим писклявым голосом:

«Гоблин все таки не птицы! Тяжело ему летать! Может ему эти…крылья? И махать! Махать! Махать!» – он яростно замахал руками, как пытаясь взлететь сам, и комично шлепнулся на зад. Смех заглушил недоумение от неудачного приземления. Так прошел номер "Живых снарядов" – хаотично, но очень весело и запоминающеся. Зазз, отряхиваясь, выскочил из матов, невредимый и сияющий, и начал раздавать зрителям бумажные «предсказания-шутки» в цвет дыма – голубые: «Твоя тайна съест твой торт!», «Поцелуй украдет вор снов!», «Лунный свет вымочит твои носки!». Зал смеялся, ловя летящие бумажки.

Пока это все происходило, Торнгаст, стоявший у края арены как живой бастион порядка, заметил зарождающуюся проблему. Его острый медвежий слух уловил шепот в задних рядах, за голубым облаком дыма. Двое мужчин, выглядевших как завсегдатаи подозрительных кабаков, азартно шептались и передавали друг другу монеты. Обрывки фраз долетели до Торнгаста: "…ставлю на младшего…", "…в прошлый раз старший чудом выжил…", "…десятка, что сегодня кто-то треснет…". Зрители принимали ставки на то, кто из группы акробатов "перышки" разобьется сегодня.

Торнгаст в момент вскипел в душе. В его груди заурчал низкий, опасный гул, который он еле сдержал. Воспоминания о зверинце Дасклайт, о жестокости и использовании боли как зрелища, хлынули волной. Но вида он не подал. Его медвежье лицо оставалось невозмутимым под очками. Когда он услышал это вопиющее предложение о ставках на смерть одного из участников труппы, которую он считал своей новой семьей и которую он защищал, белая ярость затмила зрение. Он было хотел побыстрее дотянуться до негодяя, который все это начал, и протащить его сквозь щель сцены – одним мощным движением лапы. Но мысль о реве, панике, о срыве представления, о том, кем он хочет быть в этом новом цирке, остановила его. Это было бы слишком жестоко, и он отмел эту мысль.

Вместо этого он двинулся. Неспешно, но неумолимо. Его огромная белая фигура, все еще в пиджаке и цилиндре, двигалась сквозь расступающихся зрителей к задним рядам. Он остановился прямо перед двумя мужчинами, заслонив их от арены своей тушей. Он наклонился, его теплый, пахнущий лесом и порохом запах обволок их. Он тихо намекнул своим страшным звериным оскалом и величиной фигуры, нависнув над ними. Его глаза, едва видные за стеклами очок, светились холодным, нечеловеческим гневом. Он не сказал ни слова. Просто посмотрел. И дал понять всем своим видом: стоит закрыть рот и больше не предлагать такие вещи.

Один из двух зачинщиков этого дела сначала не заметил Торнгаста, слишком увлеченный подсчетом монет. Но когда второй побледнел как мел и задергал рукав первого, тот поднял голову. Его глаза округлились от ужаса. Монеты выскользнули из его дрожащих пальцев и звякнули на землю. Он также решил притихнуть, вжав голову в плечи и уставившись в колени. Торнгаст задержался на мгновение, убедившись, что послание дошло, затем медленно выпрямился. Он поправил съехавшие очки и так же неспешно вернулся на свой пост у кулис, его огромная спина была непроницаемой скалой. Представление продолжалось, и ничто, кроме бледных лиц двух мужчин на задних рядах, не выдавало мрачной тени, мелькнувшей над "Странными Чудесами". Торнгаст снова стал невозмутимым стражем, его взгляд уже искал следующий номер на афише, который нужно было объявить Эларе.

Профессор, затаившись в тени кулис, наблюдал за представлением. Каждый неожиданный поворот – голубой дым вместо акробатики, неудачное приземление Зазза, клоунская импровизация Чучуна – заставлял его сжимать потные ладони. Глупо было ожидать гладкости в такой хаосе, но он надеялся. Главное, чтобы не случилось настоящей беды. Его взгляд упал на афишу, висевшую криво на гвозде. Главное выступление будет у группы акробатов "Перышки". Их номер – сложнейшая пирамида с тройным сальто – должен был стать кульминацией вечера, триумфом грации над гравитацией. Но после смерти Мирона и всего этого хаоса…

– Чучун! – Профессор поймал крысолюда, отряхивавшего пыль после его "полета". – Беги к "Перышкам"! Проверь, как у них дела, готовы ли? И скажи… скажи им, что их выход скоро. Очень скоро.

Чучун кивнул, его клоунский нос дернулся, и он помчался к дальнему шатру, где базировалась семья акробатов. Оказавшись в шатре "Пёрышек", Чучун застает семью в недоумении и растущей панике. Глава семьи, суровый мужчина по имени Алиеф, сжимал в руках клубок разорванных веревок. Его жена, плакала, уткнувшись в плечо старшего сына. Двое младших детей, близнецы Лира и Лорн, жались друг к другу. Посреди шатра лежала их страховочная сеть – испорченная, перерезанная в десятке мест. Нити были не просто порваны, а словно перегрызены, с рваными, неровными краями.

– Без нее мы не готовы выступать! – голос Алиеф дрожал от гнева и страха. – Не так давно мы потеряли младшую… Она разбилась… Без сети – это безумие!

Своими зоркими глазами крысолюда Чучун сразу заметил характер повреждения. Он подошел ближе, понюхал разорванные нити, осторожно потрогал зубами один край.

– Перегрызено… – пробормотал он. – Как будто крысой… Он резко поднял голову, встретившись взглядом с Алиеф. В глазах акробата читалось подозрение. Чучун быстро поднял лапки в знак невиновности. – Но это не я! Клянусь Старейшим Смехом! – его голос звучал искренне и немного обиженно. – Я бы так не стал! Это же ваша жизнь! И… и это слишком грубо! Он показал на рваные края. – Мои зубы оставили бы аккуратные дырочки. А тут… будто кто-то рвал в ярости.

Алиеф тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу. Подозрение сменилось мрачной догадкой. Кто-то хотел сорвать их выступление? Или… хуже?

– Надо поговорить с Мироном, – мрачно сказал Алиеф. – Сейчас же. Это саботаж.

– Мирон нездоров. С профессором надо говорить! Идем!

Они с Чучуном направились к профессору доложить о ситуации. Профессор выслушал их, и услышав, что сеть испорчена, его лицо стало пепельно-серым. Руки его начали опускаться. Еще один удар. Кульминация шоу рушилась на глазах. Алиеф говорил о саботаже, о невозможности выхода без страховки, о риске для жизни. Отчаяние сжимало горло Профессора. Что теперь делать? Где взять замену? Где взять время?

И тут из-за угла декораций "выплывает" Мордейн. Она была уже в своем струящемся платье "цвета ночного океана", ее короткое черное каре идеально уложено, лицо еще без маски. Она уловила отчаяние в голосах.

– Что за сумятица? – спросила она, брезгливо оглядывая расстроенных акробатов и профессора. – Проблемы с вашими пернатыми?

– Сеть… испорчена… – пробормотал Профессор. – Не могут выступать…

На лице Мордейн промелькнуло что-то похожее на удовлетворение, быстро смененное деловой холодностью.

– Хм. Досадно. Но цирк должен продолжаться. – Она сделала паузу для драматического эффекта. – Я могу выступить вместо них. Сейчас. Мой номер готов. Даг уже настраивает "Гробницу".

Никто и не против. Отчаяние Профессора было слишком велико. Все понимали – нужно было время для решения проблемы, и Мордейн с ее номером водяной тюрьмы могли его дать. Алиеф мрачно кивнул. Любая отсрочка была благом.

Чучун успел предложить море идей: найти брезент, сплести временную сеть из канатов, изменить трюк, сделать его менее опасным… Но в итоге смог угловорить труппу, напомнив им о том, что они профессионалы.

– Вы же выступали без сети семь лет! – убеждал он Алиеф, пока Мордейн удалялась к своему аквариуму. – Да, была трагедия… – его голос стал тише и серьезнее. – Но вы – лучшие! Вы летаете как птицы! Просто… будьте осторожнее вдвойне. Сосредоточьтесь. И пусть это будет ваш триумфальный полет в память о ней. Он посмотрел на младших близнецов. – А мы сделаем ваш номер эффектным завершением шоу. Закрывающим! Как и должно быть для звезд! Уговаривал Чучун труппу на протяжении всего начала номера Мордейн. К моменту, когда зазвучала вступительная музыка для водяной тюрьмы, Алиеф, хоть и с каменным лицом, кивнул: "Хорошо. Будем последними. Но найдите хоть что-то для смягчения падения… И молитесь".

Тем временем Мордейн, наводящая последние штрихи своей красоты перед большим зеркалом, пока Даг в последний раз проверял надежность замков на крышке "Аквамариновой Гробницы", заметила Элару, стоявшую неподалеку и готовящуюся к объявлению.

– Ты, – обратилась она к гадалке, не отрываясь от зеркала. – Сосредоточься на шкафе. Он моя тайна и сокровище. – Она имела в виду свой аквариум-тюрьму. – Будет выгодно представить номер, играя на нем. Подчеркни его… уникальность.

Мордейн этого не увидела, потому что Элара была в глазной повязке с прорезями, которые позволяли гадалке видеть, когда со стороны казалось, будто повязка непрозрачная. Элара мысленно закатила глаза. ”Опять”, – промелькнуло у нее. -“Вечно эти примадонны.” Гадалка знала таких личностей и раньше; они ее раздражали, но перечить не стала. Она знала – себе выйдет дороже. К тому же, свое дело "звёзды" они знают. Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Речь с представлением для водяной тюрьмы была готова.

Синий прожектор выхватывает хрустальный аквариум, наполненный водой. Элара стоит рядом, поглаживая стеклянный шар, который в её руках пульсирует мерцающим, холодным светом. Голос Элары – не громкий, но проникающий в самые дальние уголки шатра, шёпот, полный тайны:

«Говорят, самые прочные тюрьмы строят не из камня… а из страха.

Но что, если пленник выбрал свою клетку?

Что, если бездна – не приговор, а… пробуждение?

Встречайте – Аквамариновую Гробницу Госпожи Мордейн!»

Удар гонга, посланный Акселем, эхом раскатился под куполом. Крышка аквариума открывается. В воду, медленно, как в объятия любовника, погружается фигура в струящемся платье цвета ночного океана. Её короткое чёрное каре колышется, как водоросли в невидимом течении. Её лицо скрыто серебряной полумаской, оставляющей загадкой взгляд:

«Сама Мордейн – повелительница иллюзий, укротившая тысячи зеркал…

Но сегодня она добровольно в ловушке! Ибо знает: лишь на дне можно услышать… зов глубин!»

Музыка: эфирное сопрано, сливающееся с записанным гулом моря и шелестом волн – дело рук Акселя. Мордейн парит в толще воды, её движения – гипнотический, замедленный танец. Цепи на её запястьях кажутся не оковывающими, а изящными украшениями:

«Смотрите! Её каре – крылья ночной бабочки, пойманной в сияющую ловушку…

Её глаза за маской – две треснутые луны, светящие сквозь темноту вод…

Она не борется с бездной… она шепчет ей!

Каждый пузырь, рождающийся на её губах – это заклинание, плетущее сети из вашего восхищения…»

Внезапно вода вспыхивает изнутри ярким бирюзовым светом – скрытая лампа в аквариуме, активированная Акселем. Мордейн срывает серебряную маску – под ней на ее щеке мерцает сложная татуировка в виде спирали, подсвеченная тем же светом. Цепи на ее запястьях рассыпаются в блёстки – ловкий трюк с креплениями:

«Сколько сердец заколдует её танец сегодня? Пять? Десять?.. Все?

Кричите навстречу волшебству – пусть дрогнут стены этой хрустальной тюрьмы!»

Зал ревёт от восторга. В этот момент, прямо над аквариумом, взрывается неожиданный, ослепительный фейрверк из искристых голубых и серебряных звезд – дело рук Зазза, который, вдохновленный успехом своего "синего дыма", решил добавить эффекта. Мордейн внутри аквариума вздрогнула. Ее взгляд, полный гнева и вопрошания, метнулся в сторону кулис. "Это не входило в план! Кто это сделал?!" – ясно читалось на ее лице. Но публика сочла это частью шоу. Аплодисменты усилились. Аквариум с грохотом "взрывается" – крышка откидывается, и вместо воды обрушивается сухой фонтан блёсток, окутывая сцену. Мордейн стоит в центре, сухая, протягивая к публике руку, на ладони которой трепещет живая морская звезда, которую припас Даг. Аплодисменты бьют ключом.

«Так запомните: истинная магия – не в побеге из клетки… – голос Элары звучит торжественно и чуть насмешливо. – А в умении превратить тюрьму в трон!

Встречайте – Мордейн, Царица Зеркальных Бездн!».

Пока финальные аплодисменты гремели для Мордейн, Профессор, бледный и взволнованный, схватил Элару за руку, оттащив ее глубже в кулисы.

– Элара! – он выдохнул, вытирая лоб. – У тебя есть номер? Готова выступить? Скажи, что есть! – В его глазах читалась мольба. "Перышки" с их проблемой отодвинулись на самый конец, и сейчас была зияющая дыра в программе. Нужно было что-то срочно ставить!

Элара раздумывала. Мысль о выходе на сцену не с чужим представлением, а со своим собственным, вызывала у нее приступ тошноты. Она могла бы выступать на сцене раньше… когда-то, в самом начале, в цирке Дасклайт, у нее были робкие попытки… Но решила, что в своем шатре ей будет лучше, спокойнее. Тот созданный когда-то черновик номера дальше набросков и не ушел. Он лежал в самом низу ее сундука, покрытый пылью и сомнениями.

Элара на секунду задумавшись, вспоминая об этом и давних мечтах немного поблистать на сцене, почувствовала странный толчок внутри. Может… может сейчас?

– Да… нет… – она растерянно пробормотала. – Скорее нет, чем да…

Профессор в недоумении схватился за голову:

– Так есть или нет?! – его шепот стал почти криком.

Элара, запинаясь, начала рассказывать о наброске плана для выступления профессору. Она описала, как могла бы выйти со своим шаром, как Аксель мог бы создавать световые проекции – карты, звезды, символы – на полотне над сценой. Как она могла бы вызывать добровольцев из зала и делать для них "мгновенные предсказания", основанные на ее даре чтения эмоций и намеках Тихого Шепота, усиленные визуальными эффектами. Не глубокие пророчества, а что-то вроде остроумных намеков или ободряющих слов о ближайшем будущем, завернутых в таинственность.

Поразмышляв секунду, ведь на раздумья времени не было, профессор хлопнул себя по коленке:

– Это… это может сработать! – в его глазах зажегся огонек. – Мы поможем! Аксель – гений с эффектами! Чучун может выбегать, раздавать какие-нибудь "счастливые камешки" после предсказаний… Торнгаст обеспечит порядок, если что. Я думаю, ты справишься!

В отличие от профессора, Элара была вовсе в этом не уверена. Сердце бешено колотилось. Выходить одной? Без сценария? Доверяясь только своему дару и импровизации? Это было страшнее, чем предсказывать госпоже Дасклайт. Но она увидела надежду в глазах Профессора, смешанную с отчаянием. Цирк держался на волоске. Она согласилась выйти на сцену, кивнув и поджав губы, чтобы они не дрожали.

– Сможешь сама себя представить или тебе нужна помощь? – спросил профессор, уже маша рукой Акселю, чтобы тот готовил проектор.

Элара глубоко вдохнула, выпрямив спину. Повязка скрывала страх в ее глазах. Нужно было показать уверенность. Хотя бы ту, что создает Заклинание Наваждения.

– Н-нет, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Сам-сама справлюсь.

Профессор облегченно выдохнул и оттолкнул ее легонько в сторону света:

– Тогда вперед, Оракул Треснувшей Луны! Покажи им магию настоящих звезд!

Элара шагнула на залитую светом арену, оставшуюся пустой после ухода Мордейн. Тихий Шепот в ее сознании зазвучал громче, смешиваясь с гудящим в ушах страхом и нарастающим гулом аплодисментов, доносившихся из-за кулис, где Мордейн принимала поздравления. Перед ней была бездна сцены, а в руке – холодный, треснутый шар, единственная нить к ее дару. Она подняла его, и луч света поймал трещину, превратив ее в сияющую лунную дорожку. Пора начинать.

Пока шел завораживающий номер Мордейн, Зазз, окончательно пришедший в себя после своего "полета", решил спуститься в зал. Ему хотелось увидеть представление "Царицы Бездн" с другого ракурса. Он протиснулся в проход между рядами, ловко лавируя среди зрителей. Но вместо полного погружения в магию воды, он услышал, как росло недовольство в задних рядах еще до начала номера. Группа явно подвыпивших мужчин громко возмущалась:

– Бууу! – раздался хриплый голос. – Где Перышки?! Мы ради них сюда приперлись! Что за фигня?! – Его поддержали нестройные выкрики соседей: – Да! Обман! Хотим акробатов!

Несмотря на начало представления и попытки окружающих их успокоить, несколько неугомонных пьянчуг решили не только всю красоту пропустить, но и других на это подбить, продолжая ворчать и отпускать колкости в адрес Мордейн и цирка.

“Не дело”, – подумал Зазз, его гоблинское чувство справедливости и любовь к цирку закипели. Он решил подойти к самому шумному зачинщику, здоровенному детина с красным лицом. Так как он невысокого роста и небольших размеров, он ловко проскользнул между ногами зрителей и оказался у него прямо в коленях.

Выставив палец на манер пистолета, Зазз щелкнул большим пальцем. На кончике его указательного пальца вспыхнул маленький, но яркий огонек – простая, но эффектная магия гоблина-чародея. Он осклабился в очаровательной улыбке, полной острых зубов, и зашептал так, чтобы слышал только пьяница и его ближайший "братан":

– Дружище… ты это… заткнуться не хочешь? – его голос звучал дружелюбно, но глаза горели предупреждением.

Пьянчуга, сбитого с толку внезапным появлением зеленокожего, это скорее развеселило. Он фыркнул, брызгая слюной:

– А то чо? Выстрелишь..ик.. огнем в меня, малявка? – он захохотал, тыча пальцем в Зазза.

Зазз не стал тратить слова. Он резко развернул свою "руку-пистолет" в сторону от мужчины, в безопасный просвет между рядами, и пустил залп огня. Небольшая, но громкая и ослепительная вспышка пламени с треском прожгла воздух в сантиметре от лица соседа пьянчуги, оставив запах гари и всеобщий вздох ужаса вокруг.

Вздохнув и слегка повернувшись в сторону пролетевшего огонька, пьяница вдруг резко протрезвел. Его лицо побелело. Он толкнул своего приятеля:

– …Тухло тут. Пошли отсюда. – Его голос дрожал.

Зазз, все еще с оскалом, махнул им рукой:

– Давай, давай, шуруй. И ведите себя тихо в других местах. – Он наблюдал, как двое, сгорбившись, быстро ретировались из ряда, под смешки и улюлюканье окружающих. Зазз погасил огонек на пальце и растворился в толпе, как и появился, довольный восстановлением порядка. Представление Мордейн продолжилось без помех.

Номер Элары начинался. Она стояла в центре арены, ощущая, как ее руки слегка дрожат. Шар в ее ладонях был холодным утешением. Аксель создал вокруг нее мерцающий ореол из проекций звездных карт Саока.

«Каждый из вас принес сюда тайну…» – ее голос, усиленный магией Акселя, зазвучал чище, увереннее. «Страх, надежду, вопрос, на который нет ответа. Сегодня мои карты Саока прочтут не звёзды… а ваши души! Кто из вас смел стать первой нитью в паутине судьбы?»

Она сделала шаг к первому ряду, протягивая руку. После секундной паузы встала девочка лет десяти с косичками и огромными, испуганно-восторженными глазами. Зал аплодировал, подбадривая смельчака.

Элара мягко кладет руку на плечо девочки, закрывая глаза под повязкой. Она сосредоточилась, пытаясь уловить вибрации эмоций ребенка. Тихий Шепот донес всплеск страха и… сияющее желание.

«Я чувствую… море. Бурю в стакане воды. Это страх контрольной? Или… мечта о сцене?»

Девочка застенчиво кивает. Элара, ободренная, достает синюю карту Саока – символ «Океан Мечты»:

«Твоя судьба – не зубрёжка, а овации! Карта велит: танцуй при луне сегодня!»

Аксель запускает проекцию – над ареной появляются элегантные, танцующие тени под нежную музыку. Одна из теней напоминала силуэт девочки-балерины. Элара, желая подбодрить и создать волшебный момент, берет девочку за ручку и пытается кружить ее вокруг себя, как в танце. Но девочка, растерявшись от внезапного движения и внимания, спотыкается и чуть ли не падает! Элара едва удерживает ее. Проекция дергается. Смешки в зале. Уверенность, которую ей дарил тихий шепот, рассыпалась в прах. Горячая волна стыда хлынула ей в лицо под повязкой. Она поспешно, почти грубо, подхватила девочку, натянуто улыбнулась и чуть ли не оттолкнула ее к месту. Импровизация с танцем была ошибкой.

Она решает продолжить просто со сцены, пытаясь услышать шепотки душ из зала поверх нарастающего смущения. Ее взгляд, невидимый под повязкой, выхватил мужчину лет сорока с усталым, замкнутым лицом. Она приблизилась к краю сцены над его рядом.

Элара водила шаром вокруг головы, пытаясь настроиться. Она улавливала горечь, раздражение, чувство несправедливости. Тихий Шепот подсказывал образ тяжести, камня.

«Камень в ботинке души…» – начала она осторожно. «Кто положил его? Отец? Начальник?.. Ты сам?»

Мужчина хмурился. Элара чувствовала резкий всплеск раздражения, направленный на кого-то авторитарного – начальник. Она вытянула колючую карту «Кактус»:

«Иглами проткни его образ! Шёпот звёзд: завтра ты подаришь ему… кактус!» – она пыталась добавить юмора и действенности.

Но тот противился. Его лицо искажало недовольство.

– Никаких камней в моих ботинках нет! – сказал он громко, с вызовом. – И начальник у меня отличный! Что за чушь? – В зале снова смешки. “Никогда не поймешь эти предсказания… то ли в буквальном смысле говорят, то ли в переносном…” Мужчина поднял карту в шутку, размахивая воображаемым кактусом, еще больше расстроив гадалку. Она чувствовала, как горит лицо под повязкой. Но она старалась не сдаваться.

Она отступила на середину сцены, подняв шар высоко над головой, обращаясь ко всем:

«Заблудиться – значит найти новый путь! Ищите синюю дверь после дождя!»

Аксель, пытаясь спасти положение, включает звук дождя и проекцию одинокой, таинственной синей двери, парящей в космосе. Но магия момента была разрушена. Аплодисменты были вялыми, больше из вежливости.

Элара поклонилась, чувствуя, как сердце бешено стучит. Слезы жгли глаза, но она не дала им навернуться. “Так и знала. Лучше бы осталась в своем шатре. Ни ногой больше на сцену”, – пронеслось в ее голове, пока она почти бежала в кулисы.

Профессор встретил ее там. Он видел все. Он ободряюще похлопал по плечу гадалку. Его взгляд был полон понимания, а не упрека.

– Ну… – начал он, выбирая слова. – Мы это… еще доработаем. Отрихтуем. И все получится в разы лучше. Поверь. Ты молодец, что вышла! – Он искренне пытался поддержать. – Осталось еще несколько номеров объявить. Давай, попей водички, успокойся. Следующим идет Аксель, это его первый сольный выход на сцену как иллюзиониста. Соберись для него.

Элара схватила протянутый кем-то бурдюк с водой и отпила изрядных глотков. Вода была прохладной, но ком в горле не проходил. Она вытерла рот тыльной стороной ладони и посмотрела на Профессора. Ее голос прозвучал приглушенно, дрожаще, будто она чуть не плачет:

– Я… я на сцену больше не пойду. – В этих словах была не истерика, а глубокая, горькая уверенность и усталость. Сцена была не ее стихией, и сегодняшний опыт лишь подтвердил это с жестокой ясностью. Она отвернулась, готовая раствориться в тени шатра, оставив профессора с его проблемами и начинающим Акселем.

Профессор широко округлил глаза. Он явно не ожидал такого услышать. Не сейчас, когда цирк балансировал на лезвии ножа, готовый вот-вот рассыпаться под грузом проблем! Он мигом перебрал в голове свои последние слова, ища, где успел обидеть гадалку. Но интуиция подсказывала – дело не в обиде, а в глубоком, выстраданном разочаровании.

– Ну ты чего?! – вырвалось у него, голос звучал резче, чем хотелось. – Первый раз он всегда такой! Публика она такая… капризная, глупая порою! Тут доверие нужно вырабатывать, терпение! Он пытался вложить в слова убедительность, но видел, как Элара съеживается.

– Я им не доверяю, – прозвучало тихо, но твердо. В ее голосе не было злости, только усталая горечь и защитная стена.

Профессор фыркнул с горьковатой усмешкой – не в обиду, а скорее от горького понимания артистической натуры. – Конечно не доверяешь! – согласился он, смягчая тон. – Кому тут доверишься сразу? Но время… время лечит и учит доверию. Оно нужно.

Тем временем потихоньку готовившийся выходить Аксель все больше и больше терял уверенность в своем выходе. Он видел провал Элары, ее слезы, пусть и сдержанные, ее отчаяние. Мысли метались: «НАСТОЛЬКО СТРАШНО?! Что, если я тоже облажаюсь? Если они будут смеяться? Если…» Он уже заламывал руки от волнения, бледнея под гримом. Он было хотел тоже отказаться выходить, сделать шаг назад, в безопасную тень кулис.

Но тут подскочил Чучун. Его клоунская энергия, как всегда, била ключом. Он не стал читать нотаций, просто схватил Акселя за плечи, тряхнул легонько, и затараторил с заразительной улыбкой:

– Эй, волшебник! Ты же светильник наш, а не мокрая спичка! Помнишь, какие у тебя классные рассказы у костра были? А эти эффекты твои? Свет, звук..пыщ там,вжик тут! Гениально было! Публика обалдела! Ты ж можешь! Мы тут все – твоя команда! Я буду кричать "браво" громче всех! А если что, Элара тебя так представит, что короли позавидуют! Мы рядом, Аксель! Вместе – сила!

Своей заразительной манерой общаться и передавать позитив Чучун вселил в него крупицу уверенности. Но ключевым камнем уверенности стал Торнгаст. Медведь просто подошел и встал рядом. Огромный, невозмутимый, в своем нелепом пиджаке и цилиндре. Он не говорил ничего. Просто посмотрел на Акселя своими умными глазами за стеклами очок и слегка кивнул. Своим необычайным спокойствием, хотя при взгляде на него волосы вставали дыбом у любого, он излучал мощную, нерушимую стабильность. "Я здесь. Ничего страшного не случится. Делай, что должен" – будто говорил его взгляд. Это сработало сильнее любых слов.

Пока Аксель думал над всем этим, переваривая поддержку, он прослушал то, каким образом профессор уговорил Элару выйти на сцену для дальнейшего объявления номеров. Увидел, как она, все еще с поджатыми губами и влажными глазами, но кивнула в ответ на что-то, сказанное профессором более мягко. Он был рад этому, что она согласилась. Хотя бы потому, что теперь ему не нужно было выходить в тишину или под чужое объявление.

Элара же согласилась потому, что сердечко у нее действительно закололо от невинного, потерянного вида Акселя. Он выглядел таким юным и напуганным в своем костюме иллюзиониста. Ему действительно нужна была поддержка как юному артисту. Она вспомнила, как раньше слышала от профессора и Мирона восторженные отзывы о его таланте к световым и звуковым иллюзиям. И в конечном итоге Эларе нравилось помогать людям. Это было глубже ее гадального дара. При всем этом сам Аксель ей нравился – его тихая увлеченность, его преданность цирку.

Гадалка снова собралась с силами. Она глубоко вдохнула, выпрямила спину, поправила повязку, скрывающую следы волнения. Повязка была ее щитом. Она подошла к краю сцены, готовая встретить свет прожекторов и не всегда дружелюбный гул зала. Она должна была объявить Акселя. И сделать это так, чтобы он поверил в себя. Хотя бы на мгновение. Ради него. Ради цирка. Ради этой безумной, израненной, но все еще живой семьи под пестрым куполом. Она кивнула Акселю, стоявшему в кулисах, пытаясь вложить в этот кивок всю свою, пусть и пошатнувшуюся, веру в него. Пора.

Элара стояла у края сцены, перебирая обычную, потертую колоду карт, которую знала наизусть. Каждый изъян на карте – загнутый уголок, потертый рисунок, пятно от чая – был ей знаком и даже использовался в ее гаданиях как знак. Она старалась не прислушиваться к привычному Тихому Шепоту. В голове и так было слишком шумно от эха провала, от стыда, от страха подвести Акселя. Но ради него нужно было собраться.

Она вышла под приглушенный свет. Зал гудел, еще находясь под впечатлением от водяной тюрьмы Мордейн и недавней неудачи гадалки. Элара чувствовала на себе сотни взглядов. Она подняла колоду, карты мелькнули в ее ловких пальцах веером, а затем сложились обратно. Без лишних слов, почти машинально, она вытянула одну карту. Она не думала о значении, просто доверилась руке. Это была карта "Звезда" – символ надежды, дара, вдохновения и светлого будущего. Идеальная карта для Акселя. Она показала ее залу.

– Вы видели бездны океана… – ее голос, усиленный магией Акселя, зазвучал чище, увереннее. – Вы видели полет судьбы… Но видели ли вы саму ткань чуда? Тот миг, когда свет и звук сплетаются в живую сказку? Она подняла карту "Звезда" выше. «Он – не просто мастер иллюзий. Он – ткач теней, композитор тишины, который заставляет её петь! Он – тот, кто рисует сны наяву! Встречайте… Мистического Волшебника – АКСЕЛЯ!»

Зная, что Аксель до самого своего выхода даст нужный свет и звук, Элара была уверена в эффекте. Она отступила в тень кулис как раз в тот момент, когда весь шатер погрузился в абсолютную, звенящую тишину. И в этой тишине, как первый луч рассвета, пробилась одинокая нота флейты. Одновременно на пустой сцене зажглась мерцающая дорожка лунного света. Из ниоткуда возникли проекции силуэтов древних деревьев, их ветви колыхались под невидимым ветром. Воздух наполнился шелестом листьев и запахом ночного леса, мастерски созданный Акселем звуковой фон.

И тогда из глубины лунной дорожки, словно из сгустка света, выплыл Олень. Он был соткан из чистого, холодного сияния. Его рога – причудливые узоры из искр, копыта касались сцены с хрустальным звоном. Аксель ударил по магическому камертону. Олень замер, настороженно вглядываясь в темноту. И из этой темноты, с низким, вибрирующим рычанием, похожим на звук виолончели, выступил Волк. Его фигура была тенью среди теней, лишь глаза горели янтарным огнем, а оскал светился фосфоресцирующим оскалом. Охотник и жертва. Сюжет иллюзии разворачивался: Волк крался, Олень отступал, замер, бросался в бегство. Свет и тень плясали в такт музыке, которая нарастала – тревожные скрипки, гулкие удары литавр, имитирующие сердцебиение. Аксель стоял чуть в стороне, его руки двигались как у дирижера, одной рукой управляя потоками света, другой – звуковыми волнами. Он был сосредоточен, почти в трансе. Элара наблюдала за этим из-за кулис, завороженная представлением. Красота и драматизм сцены заставили забыть о ее собственном провале.

В кульминации, когда Волк, собравшись в пружину, готовился к прыжку, а Олень замер в смертельном ужасе, Элара не выдержала. Она сжала в кулаке карту "Звезда" и послала Акселю мысленное сообщение, вложив в него всю свою веру и поддержку: «Аксель… ты великолепен! Это невероятно! Мы все здесь, с тобой! Ты – звезда!»

Он на миг обернулся на источник голоса, его взгляд на мгновение встретился с ее взглядом из-под повязки. На его губах мелькнула едва заметная, благодарная улыбка. Он знал, чей голос только что пронесся в его голове. Он был благодарен за поддержку, но все-таки вздохнул с облегчением от того, что ему удалось сохранить концентрацию. Иллюзия не прервалась. Волк прыгнул – и в момент, когда его тень должна была накрыть Оленя, оба существа рассыпались на миллионы искрящих светлячков, которые взмыли вверх под купол и растворились, оставив после себя лишь тихий перезвон колокольчиков и легкий серебристый дождь из блесток. Олень возник снова в центре сцены, теперь светящийся изнутри мягким, добрым светом, а вокруг него зажглись сотни маленьких проекций-звезд. Номер не был долгим, но сюжет иллюзии отслеживался прекрасно. Гром аплодисментов потряс шатер. Аксель поклонился, смущенно улыбаясь, его лицо сияло от счастья и облегчения.

Пока Аксель принимал овации, за кулисами кипели страсти. Профессор, Чучун и Торнгаст уже обсуждали возникшую импровизацию. Профессор тер виски:

– Пробел, понимаете? – он показывал на воображаемую афишу. – "Перышки" – в конце, Мордейн уже была, Аксель – вот он… А что СЕЙЧАС? Публика не будет ждать вечно! Нужен номер – сейчас!

Чучун подпрыгнул, чуть не сбив Торнгасту очки:

– Есть номер! Готовый! Горяченький! Медведь и Крыса! Дуэт хищных радостей! – он лихо сделал сальто назад.

Торнгаст медленно поднял бровь из-под стекл очков:

– "Хищных радостей"? – пророкотал он. – Я – хищник. Ты -… закуска?

– Нет! Партнер! – заверещал Чучун. – Помнишь, как мы репетировали тот трюк с пологом? Когда ты меня…

– …запускал как пращу? – закончил Торнгаст, в его глазах мелькнуло подобие улыбки. – И ты кричал: "Я летучая мышь!"?

– Вот! Точно! – Чучун схватил медведя за лапу. – Профессор, он согласен! Мы можем! Это будет фурор! Странность – наше второе имя!

Профессор смотрел то на огромного медведя, то на маленького крысолюда:

– Вы серьезно? Сейчас? Без подготовки?

– Какая подготовка? – махнул лапкой Чучун. – Жизнь – подготовка! Мы – семья! Семья импровизирует! Да, Торныч?

Торнгаст тяжело кивнул:

– Семья. Помогаем. Вперед.

Элара, подслушавшая этот разговор, нахмурилась, задумавшись, как бы сделать объявление в более выгодном свете. Она быстро сообразила, как связать номера. Как только Аксель скрылся в кулисах под овации, она снова вышла на сцену, ее голос звучал загадочно и интригующе:

– Вы видели потрясающую сцену охоты от нашего Мистического Волшебника… – она сделала паузу, давая зрителям вспомнить волка и оленя. – Но бывает так, что хищники встречаются не только в природе… Они сходятся на сцене! И порой… происходит чудо! Не борьба, а танец! Не противостояние, а самая странная и радостная дружба! Она широко раскинула руки. – Где сила медведя сливается с ловкостью крысы? Где мощь танцует с невесомостью? Встречайте дуэт, который докажет – чудеса бывают самых неожиданных форм! Встречайте… Хищные Радости! ТОРНГАСТА и ЧУЧУНА!

Их номер начался эффектно. Из-за кулис раздался оглушительный рык Торнгаста. Затем огромный белый медведь запустил Чучуна своей недюжей силой! Крысолюд, как живая метеор, взмыл вверх с пронзительным криком: "Я ЛЕТУЧАЯ МЫЫЫЫШЬ!!!" Он перекувырнулся в воздухе и приземлился на сцену с размаху, но на удивление мягко отработанное движение. Не успели зрители опомниться, как сам Торнгаст следом кубарем вкатился на сцену с таким грохотом, что задрожали скамейки. Это было одновременно мощно и комично.

Их номер наполнился акробатическими моментами. Чучун взобрался на спину медведя. Чучун на катящемся, как огромный шар, медведе – это было нечто невероятное! Но крысолюд, балансируя хвостом и демонстрируя невероятную ловкость, умудрялся выдерживать баланс и исполнять головокружительные финты: стоял на руках на спине Торнгаста, прыгал через его лапы, пока тот перекатывался, а в кульминации Торнгаст подбросил Чучуна вверх, поймал его одной лапой и поставил себе на нос, где крысолюд отсалютовал публике. Зал ревел от восторга, смешивая страх перед медведем и восхищение дерзостью крысюка. "Странность" номера покорила всех. Профессор в кулисах вытер пот со лба и впервые за вечер расслабился. Цирк выживал. Несмотря ни на что.

Пока на сцене бушевали "Хищные Радости", а зал сотрясался от смеха и восторга, Зазз сражался не только за свою репутацию, но и за жизни зрителей. Его гоблинские уши, чуткие к любому диссонансу, уловили тревожный шорох и стон не с арены, а с задних рядов. Уже зная, что в зале может быть переполох, он был настороже, готовый к очередным негодяям, портящим настрой и выступления, чтобы проучить их, если вдруг что. Но то, что он увидел, заставило его кровь похолодеть.

Два зрителя, мужчина и женщина, лежали на скамьях будто замертво. Головы запрокинуты, лица бледные, губы с синеватым оттенком. Окружающие перешептывались, некоторые тыкали пальцами: "Перепили, наверное…". Но Зазз, помня, что опасность может быть за каждым углом, решил проверить. Он протиснулся сквозь ряды.

Подойдя, он потыкал их осторожно. Тела были теплыми. Вроде дышат, живые, но что-то не так. Слишком глубокий, хрипящий сон? Пригляделся, но ничего не понял и не увидел – явных ран не было. Тогда он вспомнил старый трюк гоблинских знахарей. Сжав кулак, он сосредоточился, и над его ладонью вспыхнуло маленькое, лечащее пламя – не обжигающее, а нежное, золотистое, излучающее тепло жизни. Он провел пламенем над лицами пострадавших, как бы согревая и пробуждая.

Один из них, мужчина, явно прохрипел, глаза закатившись под веками:

"..Ук… укус… ила… Кол… колено…"

В зале поднялось перешептывание. Что происходит? Кто-то отравился выпивкой? Плохо стало? Укус паука? У всех разные версии, тревога росла. Зазз не стал ждать. Бегом к профессору! Он пробирался вдоль кулис, едва не сбив пару статистов.

– Профессор! – зашептал он, задыхаясь, хватая старого конферансье за рукав. – Задние ряды! Двое – без сознания! Хрипят! Один про укус на колене пробормотал! Что за чертовщина?!

Лицо Профессора стало жестким, как камень. Он быстро сообразил масштаб беды. Паника из-за отравления зрителей могла разрушить цирк.

– Позови Элицию! Срочно! – приказал он Заззу. – А тех бедолаг… вон за те декорации, в медпункт! Перенеси! Но чтоб без лишней шумихи! Тихо! Он кивнул на двух крепких рабочих, стоявших рядом. – Вам помочь, Зазз? Или сам?

– Сам! – буркнул гоблин и помчался обратно, рабочие за ним.

Пока рабочие осторожно, под видом "помощи подвыпившим", уносили пострадавших за кулисы, Элиция уже подошла, ее лицо было сосредоточенным, а Щекотка тревожно извивался на ее шее. Она быстро осмотрела место, где лежали люди, понюхала воздух, затем склонилась над укусом на колене мужчины, который Зазз помог обнаружить – два маленьких, но глубоких прокола, окруженные быстро расползающимся темным отеком.

Элиция осмотрела укусы, и ее глаза сузились.

– Пепельные гадюки, – произнесла она тихо, но твердо. – Местные. Лесные. Очень ядовитые. Мои любимцы – более экзотичные и не такие… смертоносные. Она выпрямилась, ее взгляд стал острым. – Нужно искать выводок. Они где-то рядом. Тепло, темно, укрытие… Под лестницей, у фундамента шатра, в груде тряпья… Быстро!

Зазз ринулся искать. Его маленький рост и ловкость были преимуществом. Он нырнул под сиденья, обыскал щели у стен, заглянул под выносную лестницу для освещения… И довольно быстро нашел. Три змеи, тонкие, серо-пепельные с темным зигзагом на спине, свешивались с перекладин под самой сценой и шипели на него угрожающе, почуяв опасность.

Он было хотел избавиться от всех разом – щелкнуть пальцами и спалить их своим огнем. Но отмел эту мысль так же быстро. Не хотел устраивать горячую баню ребятам на сцене прямо над ним! Да и открытый огонь в шатре… Решил, что схватить их и обезвредить будет лучше. Он действовал молниеносно: одной рукой схватил первую змею за голову, у самого затылка, как показывала Элиция в теории, другой – вторую. Схватить у него вышло. Но обезвредить – нет!

Третья змея, самая проворная, мгновенно обвилась вокруг его руки, сжимаясь с удивительной силой. Вторая, которую он не успел как следует зафиксировать, вонзила свои клыки ему в запястье! Острая, жгучая боль пронзила руку. А третья уже извивалась, "облизываясь" в его сторону, готовая к атаке. Он явно почувствовал влияние яда: мир поплыл перед глазами, в глазах поплыло, ноги стали ватными, холодный пот мгновенно покрыл лоб. Сердце забилось неровно.

Но мысль была ясной: Спасти зрителей. Не дать им укусить еще кого-то. Помочь Элиции. Он решил закончить. Стиснув зубы, он схватил обмотанной рукой, той, что сжимала первую змею и была опутана третьей, змею за хвост и, не разбирая дороги, со всех ног поспешил к ребятам за кулисы, к Элиции. Каждый шаг давался с трудом, темнота наступала по краям зрения.

Он ввалился в кулисы, шатаясь, и протянул Элиции свою жуткую ношу: две змеи в руках, одна обвившая руку, кровь сочилась из укуса на запястье. Его лицо было землистым.

Элиция, увидев его, напичканного змеями и бледного как полотно, воскликнула с ужасом и укором:

– Ну не так же, глупыш! Не так! – Но действовала она молниеносно и без страха. Аккуратно, сноровистыми движениями, она снимала змей с Зазза. Пепельные гадюки, почуяв ее уверенность и, возможно, ее связь с рептилиями, ей без проблем покорялись, шипя, но не сопротивляясь. Она быстро запихнула их в прочный мешок, который тут же передала одному из рабочих.

Зазз, выполнивший свою миссию, уже лежал без сознания на полу, дыхание поверхностное и хрипящее. Элиция склонилась над ним, быстро осмотрела укус. Яд действовал быстро.

– Вон та склянка! – резко указала она на свою сумку с противоядиями, которую принесла с собой. – Зеленая, с серебристой пробкой! Дайте ему СРОЧНО! И воды! Много воды! – пока она убирала последнего змея с его ослабевшей руки, ее голос звучал командой, но в глазах читалась тревога. Гоблин был маленьким и яд мог быть смертельным. Элара схватила склянку и, приподняв голову Зазза, влила ему в рот горьковатую жидкость. Началась гонка со временем.

Видя, как бедолагам и Заззу становилось заметно лучше после опаивания противоядием и воды, цвет возвращался в их лица, дыхание выравнивалось, Профессор собрал всех свидетелей этого кошмара – рабочих, Элицию, очнувшегося Зазза – и сказал тихим, но железным тоном:

– Для всех – они просто перепили. Случайное отравление некачественным вином. Ничего больше. Никаких змей. Понятно? Это наш секрет. – Его взгляд, обычно добродушный, сейчас не допускал возражений. Все молча кивнули. Репутация цирка и жизни людей были дороже правды о ядовитых гадюках.

Когда те двое зрителей стали приходить в себя, еще слабые, но уже в сознании, Профессор бодро, громко, так, чтобы слышали ближайшие зрители, заговорил:

– Ну что, очухались? А нечего столько пить! – он покачал головой с преувеличенным неодобрением. – И смотрите, с кем водитесь, чтобы бурдюки с водой на вино не меняли! – Он лукаво подмигнул им, давая понять, что играет роль. – Цирк – для радости, а не для таких экспериментов!

Как только бедолаги смогли встать, шатаясь, но уже без посторонней помощи, Профессор похлопывая их по спине, поблагодарил их за посещение:

– Спасибо, что выбрали наш цирк! – его голос звучал искренне, несмотря на фарс. – Приходите еще! Уверяю, в следующий раз будет только волшебство и смех! Без… сюрпризов! – Он вежливо, но настойчиво проводил их к выходу, подальше от любопытных глаз.

В это время глава семейства "Перышек", Алиеф, подошел, его лицо было сосредоточенным, но без прежней паники:

– Профессор. Мы готовы. Риск есть, но мы – "Перышки". Летать – наша суть. Публика ждет. Мы выходим.

Профессор взглянул на Элару. Она уже стояла у выхода на сцену, готовая к объявлению. В ее руках снова был треснутый шар, поймавший луч света. После всего, что случилось, после ее провала и победы Акселя, в ее осанке читалась новая твердость.

Тишина опустилась на шатер. Свет приглушился до темно-синего, усеянного проекциями одиноких звезд – дело рук Акселя, все еще бледного, но улыбающегося у пульта. Голос Элары зазвучал не шепотом, а низким, чистым звоном, разносящимся под куполом:

«Вы видели силу земли… грацию волн… магию света… и даже хищную радость.

Но есть чудо выше иллюзий. Чудо, бросающее вызов самой пустоте.

Чудо, рожденное не магией, а мужеством. Не страхом падения, а верой в крылья!»

.Над сценой проецируется силуэт падающей птицы, который в последний миг расправляет крылья и взмывает вверх.

«Они – те, кто танцует с ветром на краю бездны.

Чьи тела поют гимн гравитации, отрицая ее власть!

Они потеряли перо… но не сломали крыло.

И сегодня, под этим куполом, они вновь взлетают – в память о том, кто остался в небе…»

Музыка Акселя: одинокая скрипка, переходящая в мощные, торжественные аккорды.

«Встречайте семью, для которой небо – дом, а риск – язык любви!

Встречайте легенду арены! Встречайте… "ПЁРЫШКИ"!»

И они вышли. Не в ярких костюмах, а в простых тренировочных трико, подчеркивающих мускулы и грацию. Алиеф, его жена, их дети. Их лица были сосредоточены, глаза горели. Страховочная сеть внизу выглядела жалкой заменой прежней, но они не смотрели вниз. Они смотрели друг на друга и вверх.

Номер был шедевром нервного напряжения и красоты. Это не была просто пирамида. Это была живая скульптура, балансирующая на грани возможного. Один, стоя на плечах Али, ловил другую, прыгнувшую с трапеции. Прекрасная леди и мальчишка создавали живой мост, по которому девчушка пробегала, делая сальто назад в руки брата. Опыт и красочность заключались не в бутафории, а в чистоте линий, в синхронности дыхания, в немом диалоге доверия между ними. Когда сынишка, стоя на руках на плечах отца, поймал обоих, прыгнувших одновременно с разных вышек, зал замер, а потом взорвался аплодисментами. Самый сложный трюк – тройное сальто парнишки с ловлей Алиеф – прошел безупречно. Они приземлились не на сеть, а на маты, но это лишь подчеркнуло их мужество. Это был танец на острие ножа, гимн жизни после потери, и публика это чувствовала. Овации были оглушительными, долгими, искренними. "Пёрышки" стояли, обнявшись, дыша тяжело, но с сияющими глазами. Они снова летали.

После завершения выступления "Пёрышек" люди стали расходиться, вполне довольные тем, что они увидели. Несмотря на хаос за кулисами, магия цирка победила. Шатер пустел, наполняясь усталым гулом уходящей толпы и запахом попкорна.

Профессор собрал всех причастных к цирку на манеже. Артисты, рабочие, зазывалы – все, кто пережил этот безумный вечер. Свет был приглушен, только один прожектор освещал центр, где стоял Профессор. Рядом лежал цилиндр Мирона. Лицо Профессора было усталым, но решительным.

– Люди разошлись, – начал он тихо, но голос разносился в тишине. – Шоу окончено. Для них. Для нас… оно только начинается. Он сделал глубокий вдох. – Я собрал вас здесь, потому что мы – семья. Семья "Странных Чудес". И семья должна знать правду. Он посмотрел на Элару, на Чучуна, на Торнгаста, на бледного, но стоящего на ногах Зазза. – Мирон… не просто плохо себя чувствовал. Мирон… мёртв.»

Тишина стала гробовой.

– Его нашли перед самым открытием. Отравлен. Быстро и жестоко. Профессор вытер внезапно вспотевший лоб. – И это не все. Испорченная сеть "Пёрышек"… Змеи в зале… Это не случайности. Это – козни. Кто-то хочет нас уничтожить. Раздавить. Стереть "Странные Чудеса" в порошок. Его голос зазвучал тверже. – И я догадываюсь, кто. Только одна особа на свете ненавидит нас так сильно, чтобы плести паутину из яда и саботажа. Кто считает нас предателями и беглыми рабами. Это… Дасклайт. Но не стану упускать из виду возможность того, что это может быть череда совпадений.

Имя прозвучало как удар хлыста. Все знали хозяйку прежнего цирка – ее жестокость, ее манию контроля, ее неумолимую злобу.

– Нам предстоит со всем этим разобраться. – Профессор обвел взглядом собравшихся. – Найти убийцу Мирона. Обезвредить угрозу. Защитить наш цирк. Наш дом. Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сердца. – Это будет нелегко. Опасность реальна. Но… – его лицо смягчилось, в глазах появилась влага, – …сегодня вы доказали, что мы – сила. Когда рушились планы, вы импровизировали. Когда падали духом, вы поднимали друг друга. Когда в нас стреляли ядом и клеветой, вы стояли! Он посмотрел на Элару: – Ты вышла на сцену, хотя душа рвалась в клочья. На Акселя: – Ты создал чудо под гнетом страха. На Чучуна и Торнгаста: – Вы превратили странность в триумф. “Пёрышки” взлетели над пропастью отчаяния. На Зазза: – Вы с Элицией спасали жизни, рискуя своими.

«Я хочу поблагодарить всех:» – Его голос дрогнул. – «Спасибо. За сегодня. За то, что не сдались. За то, что вырулили этот безумный день, пусть это было и тяжело. Мирон… я знаю, он гордился бы вами. Гордился бы нами. Потому что мы – не просто труппа. Мы – семья. Семья "Странных Чудес". И этой семье угрожают. Но мы будем бороться. Плечом к плечу. Вместе.»

Он поднял цилиндр Мирона. Все молча последовали его примеру – кто поднял руку, кто инструмент, кто просто посмотрел вверх, на темный купол шатра, где еще витал дух только что отгремевшего представления и где теперь висела тень новой, смертельной угрозы. Но в этой тишине, в этом жесте единства, была не только скорбь, но и обет. Обет продолжить шоу. Обет найти правду. Обет защитить свою странную, чудесную семью. Первое представление окончено. Расследование – начиналось. Тень нависла над цирком, но "Странные Чудеса" не собирались гасить свои огни.

Глава 4. Укусы на душу

Последние лучи заходящего солнца, словно раскалённые угли, догорали на верхушках шатров, окрашивая пестрый брезент в багряные и золотые тона. Цирк «Странных Чудес», еще несколько минут назад оглушаемый аплодисментами и смехом, теперь затихал, словно гигантское, уставшее животное. Воздух, недавно густой от запаха жареного миндаля, сахарной ваты и человеческого возбуждения, постепенно очищался, уступая место вечерней прохладе и пряному аромату скошенной травы у реки. Из главных ворот, словно разноцветные ручьи после ливня, медленно растекались по дороге зрители – довольные, уставшие, вовсе не подозревавшие, какая драма разыгралась за пестрыми стенами.

Из-под купола доносились последние, уже автоматические шутки клоунов, провожавших гостей, ленивый перезвон колокольчиков Элары и приглушенный гул разбираемого оборудования. Праздник для одних закончился. Для других только начиналось самое тяжелое.

В глубине манежа, за грудой прочных ящиков с реквизитом, куда не доносился веселый гомон, царила гнетущая, почти осязаемая тишина. Ее нарушал лишь треск факелов, воткнутых в землю, да тяжелое, неровное дыхание собравшихся. Узкий круг. Те, кому Профессор мог доверить страшную правду. Он сам, седовласый и внезапно постаревший за вечер. Огромный Торнгаст, его белая шерсть казалась призрачной в колеблющемся свете огня. Элара, бледная, с поджатыми губами, машинально теребившая край своей бархатной повязки. Зазз, все еще осунувшийся и бледновато-зеленый после действия яда, но собравший всю свою гоблинскую волю в кулак. И Чучун – его обычно гиперактивное тельце было неестественно неподвижно, а огромные, выразительные глаза крысолюда, не скрытые гримом, были широко распахнуты, застыв в немом ужасе.

В центре этого молчаливого круга, на голой земле, лежало бесформенное нечто, накрытое грубым, серым брезентом. Цилиндр Мирона, валявшийся неподалеку, казался одиноким и жалким надгробием.

– Он… он… – голосок Чучуна сорвался, тонкий и прерывистый, словно писк испуганного мышонка. Он замотал головой, не в силах вымолвить слово. – Но… что?.. Как?.. Кто?.. Почему?.. – вопросы вырывались пулеметной очередью, смешиваясь в единый комок недоумения и боли.

Профессор, стоявший по другую сторону от брезентового холма, сгорбился. Его собственный шрам на шее, память о прошлой жизни, казалось, пылал огнем.

– На первый взгляд… яд, – выдохнул он, и слово повисло в воздухе, тяжелое и ядовитое. – Торнгаст осмотрел его, пока было время. Но его… его было немного. Секунды.

Торнгаст, до этого стоявший недвижимо, как скала, лишь глухо «Угукнул» в подтверждение, кивнув массивной головой. Его очки блестели, скрывая взгляд.

– Сейчас нам паника не нужна, – продолжил Профессор, проводя рукой по лицу. Кожа была влажной и холодной. – Я донесу новость до всех… но позже. Сейчас… сейчас нам нужно хоть что-то выяснить. Хоть за что-то зацепиться.

Чучун, казалось, лишь сейчас осознал всю цепь событий. Его уши дрогнули.

– Так вот… вот почему Бардольф не выступал… – прошептал он, и в его голосе прозвучала неподдельная, щемящая грусть. – Как он кстати?

Профессор лишь безнадежно покачал головой, его плечи опустились еще ниже.

– Не знаю. Я все время был здесь… Следил, чтобы… чтобы его не нашли. Торнгаст говорил, что он в бешенстве. Надо бы сходить проведать…

Тишина снова сгустилась, давящая и бесплодная. И тогда в ней пророкотал низкий, размеренный голос Торнгаста. Он говорил негромко, но каждое слово падало с весом гири.

– Что если… укус змеи… был отвлекающим маневром?.. И дело… не в яде?

Слова медведя повисли в воздухе, а затем обрушились на собравшихся лавиной леденящих догадок. В сознании каждого, как вспышка, пронеслись картины: Зазз, бледный, но живой после нескольких укусов пепельных гадюк… И могучий Мирон, сраженный одним? Логика, жестокая и неумолимая, вставала за спокойным вопросом Торнгаста. В его словах был чудовищный смысл.

Профессор замер, его глаза расширились. Он медленно, словно против воли, опустился на корточки рядом с телом, его взгляд пристально впился в неподвижный холм брезента, пытаясь силой мысли разглядеть то, что упустили. Остальные, будто повинуясь незримому импульсу, сделали шаг вперед, образовав тесное кольцо. Элара, побледнев еще больше, обхватила себя за плечи.

– Может… укусов все-таки больше? – ее голос прозвучал тихо и неуверенно, нарушая тишину. – Просто мы их не видим. Может… змея была у него в штанах? – фраза вырвалась случайно, рожденная попыткой мозга найти хоть какое-то объяснение.

Профессор, не отрывая взгляда от брезента, сгорбился еще сильнее. Он сжал переносицу пальцами, закрыв глаза, в которых стояла непереносимая усталость.

– Я не буду тебя спрашивать… откуда ты это знаешь, – пробормотал он с горькой, почти незаметной ухмылкой. И добавил уже деловым тоном: – Есть нож?

Среди присутствующих кто-то нервно хмыкнул – то ли от снятия напряжения, то ли от неуместного юмора ситуации. Элара на мгновение залилась краской, смущенно отводя взгляд, но тут же взяла себя в руки. Ее пальцы дрогнули, развязывая тонкий кожаный ремешок на поясе. Она протянула Профессору изящный, с перламутровой ручкой корсетный ножичек.

– Вот.

– Да. Отлично. Спасибо, – Профессор взял нож, его пальцы сжали рукоять с неестественной силой.

Движения его были резкими, почти яростными. Лезвие со скрежетом впилось в грубую ткань штанин, распарывая ее вдоль ноги. Затем вторую. Полы брезента отпали.

И картина, открывшаяся их взглядам, заставила всех застыть в леденящем ужасе.

Кожа на ногах Мирона была неестественно темной, почти черной, будто пропитанной чернилами. Вздувшиеся, напряженные вены проступали наружу, извиваясь синими, ядовитыми реками. Повсюду, от лодыжек до самых бедер, зияли маленькие, аккуратные, но бездонно-глубокие проколы. Из некоторых сочилась темная, почти черная кровь, образуя на коже ужасающие, засохшие потеки. Укусов было не один и не два. Их было множество. Десятки. Словно рой слепых, ядовитых тварей облепил его и методично, с хладнокровной жестокостью, впрыснул в него смерть.

Тишина стала абсолютной. Даже факелы, казалось, перестали потрескивать. Воздух превратился в лед. И в этой леденящей тишине лишь одно слово, беззвучное и отчаянное, прозвучало в сознании у каждого: “Не случайность.”

Зрелище, открывшееся их взглядам, вытеснило все другие мысли. Десятки мелких, но глубоких ран на ногах Мирона говорили не о случайном укусе, а о целенаправленной, почти ритуальной атаке. В наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием факелов, каждый ловил себя на одной и той же жуткой догадке: что могло заставить змей вести себя так неестественно агрессивно и методично?

– Что на это скажете? – голос Профессора прозвучал хрипло, он обвел взглядом присутствующих, ища в их глазах хоть крупицу понимания.

Первым нарушил молчание Зазз. Его гоблинский ум, привыкший к взрывчатым смесям и внезапным реакциям, искал логику в хаосе.

– Выводок, – отчеканил он, потирая все еще болезненные запястья. – Или одна, но очень, очень мотивированная особа. Вопрос – что их спровоцировало? Змеи так не охотятся. Это было… намеренно.

Профессор тяжело поднялся, кости затрещали.

– Не знаю. Это нам и предстоит выяснить. Нужно осмотреть лес вокруг лагеря и его каморку. Вдруг там есть подсказки. И обязательно поговорить с Элицией – выяснить все, что она знает о повадках местных гадов. Надо готовиться к худшему.

– К Элиции я бы сходил, – Зазз потер руки, на лице его мелькнула гримаса дискомфорта. – Противоядие помогло, но укусы зудят, будто под кожей муравейник, и отек еще не совсем сошел.

Тяжелая, меховая лапа легла ему на плечо, заставив гоблина вздрогнуть от неожиданности.

– Дай посмотреть, – пророкотал Торнгаст. Его низкий голос не допускал возражений. – Выглядишь зеленее обычного. Но смотри, эти лапы не предназначены для нежностей.

Медведь опустился на одно колено, его огромная тень накрыла Зазза целиком. Движения его, несмотря на грубую силу, были удивительно точными. Торнгаст не был лекарем, но жизнь в суровых северных землях научила его основам: как остановить кровь, вправить вывих, отличить гнилую рану от чистой. Одной лапой он аккуратно, но твёрдо зафиксировал руку гоблина, чтобы тот не дергался. Другой – поднес к укусам. Из складок меха или откуда-то еще он извлек небольшую берестяную коробочку с густой, темной мазью, пахнущей хвоей и смолой. Кончиками невероятно острых, но убранных когтей он аккуратно нанес прохладную субстанцию на воспаленные ранки. Затем, сложив ладонь лодочкой, он тихо, на низкой ноте, прорычал что-то на своем родном языке – заклинание ли, просто песню-утешение, от которой воздух вокруг слегка задрожал. Магия ли это была или мощь убеждения, вложенная в звук, но Зазз почувствовал, как жар и зуд почти мгновенно отступают, сменяясь приятной прохладой. Цвет его кожи постепенно вернулся к привычному землисто-зеленому, а не болезненно-бледному.

– Хватит-хватит… – Зазз слегка оттолкнул лапу медведя, но в его голосе уже не было прежней слабости, лишь смущенная благодарность. – Спасибо, Торнгаст. Лучше.

Медведь молча кивнул, удовлетворенный результатом. Он поднялся, его взгляд снова стал непроницаемым.

– Скорее поверю, что этим хотели подставить Элицию, – проговорил он, размышляя вслух. Богатый жизненный опыт, полученный на Севере, подсказывал ему возможные ответы. – Может, мы имеем дело с друидами? Они могут быть очень… настойчивыми. И изобретательными в способах испортить жизнь.

Профессор лишь устало взмахнул рукой, отмахиваясь от этой версии, как от назойливой мухи.

– Ты погоди с друидами. Это пока чистой воды фантастика. Мы еще ничего не знаем для таких выводов. Начнем с малого. – Он обвел взглядом собравшихся, и в его глазах вновь зажегся огонек решимости, приглушенный горем, но не потухший. – Так. Я знаю, что могу на вас рассчитывать. Кто куда направится? Думаю, разделившись, справимся быстрее.

Зазз и Чучун переглянулись. Гоблин, почувствовав прилив сил после помощи Торнгаста, выпрямился.

– Я пойду в лес. Погляжу на змей еще разок, – он качнул плечами, разминая мышцы. – Может, найду гнездо..или как там.

– А я тогда к Элиции, – тут же отозвался Чучун, подпрыгнув на месте. Его энергия понемногу возвращалась. – Жуть как интересно, что она скажет про этих змей. Узнаю от профессионала.

– Что ж, а я здесь останусь, – вздохнул Профессор. – Пригляжу, чтобы… чтобы Мирона никто не нашел, пока все еще на веселье. – Он с тоской посмотрел на покрытое тело. – Может, есть идеи, как его… э-э… ну, чтобы он не выглядел так… очевидно?

– Макияжный набор! – внезапно, резко и громко выпалил Чучун.

Все опешили, уставившись на крысолюда. Профессор уставился на него, его обычно тихий, хриплый голос сорвался на почти крик, насколько это было возможно для его севших связок:

– Я что, ему стрелки наведу, и он сразу похорошеет?! – Нервы, истерзанные за день, сдали окончательно. Но он видел искреннее, не моргнувшее глазом лицо Чучуна – дуралея, но честного дуралея. Профессор выдохнул, сдаваясь. – Так, ладно… Торнгаст, подсоби, пожалуйста.

Медведь молча кивнул. Пока Профессор беспомощно суетился рядом, Торнгаст с одной лишь своей медвежьей силой и неожиданной аккуратностью подхватил тело Мирона, завернутое в брезент, и переместил его тень, за более массивную груду ящиков с бутафорией. Он накрыл его старым ковром, валявшимся неподалеку, и присыпал края опилками. Получилось куда менее подозрительно, чем просто холм под брезентом. Профессор лишь развел руками, не успев и глазом моргнуть.

Элара все это время стояла в стороне, механически перетасовывая колоду карт. В голове у нее проносились обрывки мыслей: провал на сцене, смерть Мирона, призрак цирка Дасклайт… Кто теперь станет главным? Все могло развалиться в одночасье. Что-то здесь было нечисто. В ее воображении всплыла карикатура: ослепительно прекрасная Мордейн, но с хищными, крысиными зубками и злобным блеском в глазах. “Она вполне способна была испортить сеть «Пёрышек», чтобы забрать главный номер”, – пронеслось в голове у Элары.

– Элара, – голос Торнгаста, низкий и спокойный, вернул ее к действительности. – Пойдем посмотрим, что в каморке Мирона.

Она не отреагировала, уйдя в себя с головой.

– Элара, – Торнгаст повторил чуть громче, но без раздражения. – Хватит карты перебирать. Пошли.

– Ах, вам понадобится ключ! – Профессор, очнувшись, быстро и ловко, стараясь не смотреть вниз, обыскал карманы фрака Мирона и извлек небольшой, потертый ключ. – Вот.

– Я возьму, спасибо, – Элара положила ключ в один из многочисленных потайных карманов своего струящегося гадального наряда. Присутствующие выглядели сюрреалистично: окровавленный гоблин, крысолюд-клоун, седовласый старик в помятом фраке, медведь в пиджаке и гадалка в глазной повязке – все в своих сценических костюмах, не успевшие ни переодеться, ни прийти в себя после шоу.

– Ну, я почапал к Элиции! – Чучун, ободрившись, семенивыми прыжками пустился в сторону реки, к отдаленной вагонетке заклинательницы змей.

Зазз, потирая уже почти не беспокоящие укусы, направился к выходу из манежа.

– И я пошел. Не теряйтесь, – он обернулся и сделал быстрый, небрежный жест двумя пальцами – от виска и вперед, нечто среднее между салютом и шутливым приветствием. И скрылся в сгущающихся сумерках.

Торнгаст и Элара, странная пара – исполин и тень, – молча двинулись вглубь лагеря, к одиноко стоявшей каморке управляющего, хранящей его секреты и, возможно, ключ к разгадке его смерти.

Глава 5. Цветок для мертвеца

Мысли, одолевавшие Чучуна по пути к Элиции, были далеки от бодрой легкости его походки. В голове вертелось: «Облегчения нет… Старик мудр. Не даст пропасть. Надо делать, как говорит, он знает больше…» Эта мысль грела, но не успокаивала, как тяжелый, но надежный якорь в бушующем море.

Он слышал отголоски всеобщей затихающего цирка радости и они казались Чучуну призрачными, словно доносящимися из другого мира. Он уже было прошмыгнул мимо, как вдруг из тени его за локоть мягко, но настойчиво потянули. Это был Даг, помощник Мордейн, с вечно виноватым выражением лица.

– Чучун, а Мирона не видел?» – спросил он, понизив голос.

В голове крысолюда молнией сверкнуло: «Подозрительно… Его хозяйка ведь рвалась на главный номер, и вот теперь Мирон…». Но на лице Чучуна не дрогнул ни один мускул. Он лишь на мгновение приостановился, сделав вид, что вспоминает.

– Так он… отдыхает, вроде. Может, Профессор больше скажет, спроси у него, – выдавил он самым беззаботным тоном, на какой был способен. – Говорил, что ему нездоровится – пусть отсыпается.

Даг потер подбородок, озадаченно хмыкнув:

– Н-да… Надо бы ему работу направить, главный как-никак. Выступление отыграли, но следующее не за горами. Ладно, найду его.

Чучун, не дожидаясь продолжения, бодро кивнул и засеменил дальше, в глубь лагеря. Радость от удачно отбитого вопроса быстро сменилась тревогой. «Легенда держится, но ненадолго. Скоро все начнут спрашивать…».

Вагонетка Элиции стояла в отдалении, у самой кромки леса. Подходя к ней, Чучун увидел завораживающую картину: заклинательница, с массивным белым удавом Щекоткой на плечах, плавно двигалась в такт невидимой музыке. Ее пальцы легкими пассами скользили по холодной чешуе, а губы шептали что-то неслышное. Казалось, она не просто дрессировала змею, а вела с ней тихий, полноценный диалог на языке шипений и гипнотических движений.

Чучун, всегда с опаской относившийся к Щекотке, уж слишком тот был велик, чтобы не вызывать первобытный страх, сглотнул комок в горле. Он попытался подобраться потише, но был мгновенно замечен. Две пары глаз – карие, человеческие, и холодные, змеиные – разом уставились на него.

Неловко ухмыльнувшись, Чучун помахал лапкой:

– Здрасьте! Как вы тут? Как Щекотка?

– А, привет, – голос Элиции был спокоен, но в нем чувствовалась легкая усталость. – Он переживает, давно не выступал первым. А ты чего крался?

– Так это… он ж большой такой! Ты его явно не огурцами кормишь! – слегка заикаясь, выдавил Чучун.

Уголки губ Элиции дрогнули в легкой улыбке.

– Не переживай. Таких, как ты, он не ест. Он очень воспитанный.» – Она нежно погладила удава по голове, и тот лениво прикрыл глаза.

– Кхм, ладно… – Чучун переступил с ноги на ногу. – А ты ведь забрала тех змей, из-под лестницы?

– Да, осмотрела их. Дикие, но не местные. Чем-то сильно встревожены. Я отпустила в лес. Неприручаемые, да и ядовитые – с такими опасно иметь дело. Пусть живут в своей среде.

– А в какой стороне ты их отпустила? – полюбопытствовал Чучун.

Элиция беззвучно указала подбородком вглубь лесной чащи:

– Вон туда.

– А п-почему они вообще пришли? Что могло их так спугнуть? Может, у них там что случилось?

Элиция на мгновение задумалась, не прекращая гипнотических движений руками.

– Они не просто боялись. Они были в ужасе.

– Но когда боятся – убегают, – возразил Чучун, вспоминая уроки выживания. – Мне так брат Леандр говорил.

Заклинательница приподняла бровь, и в ее глазах мелькнул профессиональный интерес.

– А что, по-твоему, может напугать змею, которая с проворством спрячется в любой щели?» – В разговоре она мягко развернула голову Щекотки в сторону Чучуна, и тот невольно отшатнулся.

– К-кошки? Пожар?.. – Чучун принялся лихорадочно перебирать варианты, почесывая затылок. – Наводнение? Гром? Большая птица?

– Сомневаюсь, что из-за грома они бросились бы в гущу людей. Змеи чувствуют вибрации почвы всем телом, но редко воспринимают их как непосредственную угрозу для бегства. Но если их тут целый выводок, и они продолжат заползать в лагерь… это станет большой проблемой. Мирон говорил, мы здесь всего на два выступления с перерывом в неделю или две, но, возможно, придется сворачиваться раньше.

«Интересно, Ригги согласится выступать? – пробормотал он скорее для себя. – Спрошу его позже, успею что-нибудь придумать… Слушай, а у тебя есть припарка какая-нибудь? А то у Зазза укусы отекли и чешутся, прямо беда.»

– Мм… да, кое-что найдется. Погоди тут.» – Элиция ловко, не убирая удава с плеч, скользнула в узкую дверь своей вагонетки, демонстрируя чудеса гибкости и аккуратности. Чучун с восхищением наблюдал за ней.

Спустя пару минут она вернулась, протягивая ему небольшую склянку с мутноватой жидкостью внутри.

«Вот, держи. Поможет снять зуд и отек. Только наружно! Никаких экспериментов внутрь!» – предупредила она.

– О, оо! Отлично! Спасибо! – Чучун бережно принял склянку, как драгоценность. – И за Зазза спасибо! Пойду обрадую. А вы бы сходили поужинать, там чем-то очень вкусно пахло, пока я шел.

– А, да… – Элиция слегка поморщилась, ощущая вес удава на плечах. – Пора. Вроде суп сегодня. А тебе пора отдыхать, герой.» – Мягко освободившись от Щекотки и уложив его в вагонетке, она, не запирая дверь, направилась в сторону обеденной площади. «До встречи.» – Легкий взмах пальцами стал прощанием.

Чучун в ответ помахал лапкой и, развернувшись, быстрыми, почти прыгающими шажками ринулся по тропинке, что вела в лес. Он надеялся нагнать Зазза – вручить ему лекарство и может вместе поискать разгадку в темнеющем лесу. По пути Чучун запихнул склянку с лекарством себе за щеку – его самый потайной карман. Не совсем следуя инструкции, но все же.

Лесная тропинка, ведущая от лагеря, быстро сужалась, погружаясь в царство сумерек и приглушенных звуков. Зазз шел не торопясь, его цепкий гоблинский взгляд скользил по земле, выискивая любые аномалии – следы, обломанные ветки, малейшие признаки незваных гостей. Поэтому когда сзади донеслось протяжное и немного задыхающееся «Заааазз!», он не вздрогнул, а лишь обернулся, поджидая подбежавшего Чучуна.

Тот, запыхавшись, тут же выпалил все, что успел выведать у Элиции: о нетипичном для местных змей агрессивном поведении, об их диком, неодомашненном нраве и о главном – о леденящем душу страхе, который прогнал их из родных укрытий прямиком под ноги циркачам. Чучун тараторил, слегка жестикулируя, стараясь передать и настороженность Элиции, и ее профессиональное недоумение.

Зазз слушал, молча кивая. Информация стыковалась с его собственными наблюдениями. Мысль о том, что змеи могли приползти не только по земле, вызвала у него не столько удивление, сколько скептическую гримасу. Он машинально потер запястье, где под мазью Торнгаста уже почти не чувствовалось жжения.

«Значит, мне теперь по деревьям лазать, высматривать?» – проворчал он скорее для себя, вглядываясь в переплетение темных ветвей над головой. Перспектива быть атакованным сверху ядовитым сюрпризом его не прельщала.

– Я мазь раздобыл, держи, – Чучун, поймав наконец дыхание, протянул склянку. – Элиция сказала, наружно, поможет, если что.

Зазз на мгновение взглянул на склянку, затем на свою почти зажившую руку, и легкая, едва уловимая усмешка тронула уголки его рта.

– А, не, спасибо, – он мягко отстранил руку Чучуна. – Торнгаст свое дело знает. Почти прошло. Припрячь на черный день, мало ли… Пригодится.

Чучун кивнул, и быстрым, отработанным движением его пухлая щека раздулась, приняв в свой потайной «карман» маленькую склянку. Зазз, наблюдавший за этим, не смог сдержать короткого, хриплого смешка.

– Никогда не пойму, как у тебя там все не перепутывается, – пробурчал он, качая головой. – У меня бы уже и порох отсырел, и спички промокли.

Крысолюд лишь самодовольно хмыкнул, постучав себя по щеке костяшками пальцев. Звук был глухой и упругий.

Повернувшись обратно к лесной чаще, Зазз всей своей позой выразил собранность и решимость.

– Будь осторожен тут, – сказал на прощание Чучун, поняв, что его миссия выполнена. – А я пойду к Профессору, расскажу ему, что узнал.

Зазз лишь молча поднял руку в том самом небрежном салюте, не оборачиваясь, и сделал шаг вглубь сгущающихся теней леса. Чучун же, развернувшись, пустился обратно к лагерю, к одинокому факелу, под которым дежурил Профессор, его щека с драгоценной мазью бодро подрагивала в такт бегу.

Два силуэта, маленький и юркий и чуть побольше, но все равно теряющийся на фоне великанов-деревьев, расходились в разные стороны – один на встречу с тишиной и тайной леса, другой – чтобы донести тяжелую правду до того, кто держал на своих плечах весь этот шаткий, странный цирк.

Цирк затихал, погружаясь в тревожный покой. Огни гасли, звуки стихали, оставляя после себя лишь тяжелое, невысказанное напряжение.

Чучун вернулся к одинокому островку света, где под трепетанием факела дежурил Профессор. Старик сидел на перевернутом ящике, его взгляд был устремлен в никуда, в самую гущу мрака за пределами круга света, но видящий не тьму, а бесконечный лабиринт проблем и подозрений. Заметив приближающегося крысолюда, он молча кивнул, приглашая подойти.

– Ну, что Элиция сказала? – его голос прозвучал устало, почти машинально.

Чучун, не сбавляя оборотов, обрушил на него водопад слов, пересказывая все услышанное: дикие, немирные змеи, необъяснимый ужас, гнавший их из леса, и версия о возможной угрозе с деревьев. И вдруг, посреди этого потока, его осенило. Он замолчал на полуслове, его взгляд упал на собственную раздутую щеку, где покоилась склянка с мазью.

– А вот… скляночка, – он вытащил ее и протянул Профессору, смотря на него с внезапной, наивной надеждой. – Может, это… Мирону поможет? Снять отек, ну или…

Профессор медленно поднял на него глаза, и в его усталом взгляде мелькнуло что-то похожее на боль и горькое недоумение. Он с трудом поднялся, кости отдались тихим хрустом.

– Ты… ты знаешь, как оно работает? – его обычно тихий, хриплый голос сорвался на полтона выше, в нем прозвучала не злость, а отчаянная усталость от необходимости объяснять очевидное.

Чучун заерзал, его взгляд забегал от лица Профессора к земле, к склянке и обратно. Он почесал затылок, чувствуя, как горячая волна стыда и осознания своей глупости заливает щеки под шерстью.

Профессор тяжело вздохнул, и его плечи снова сгорбились под невидимой тяжестью.

– Подобное… лекарство… – начал он, подбирая слова, простые и безжалостные, – оно работает, только если у того, на кого его направить… есть кровоснабжение. Сердцебиение. Дыхание. А у Мирона… всего этого уже нет. Понимаешь?

Чучун молча кивнул, быстро забрав склянку обратно и снова надежно упрятав ее за щеку. Ему хотелось провалиться сквозь землю.

– Пооонял, – пробормотал он, отводя взгляд. – Ладно… Может, я схожу еще раз сеть осмотрю? Вдруг упустил что. Вдруг это летучие мыши были какие-нибудь… – он уже сделал нерешительный шаг в сторону, жажда действий гнала его прочь от этого места и от тяжелого взгляда Профессора.

– М-м, нет, – Профессор мягко, но твердо остановил его. – Сеть оставь. Ее починят завтра. Если будет нужно. – Он помолчал, глядя в сторону темного леса. – Лучше сходи-ка к Заззу. Что-то я переживаю, что он один туда пошел. Двое – веселее, да и глаза у тебя зоркие.

Кивнув с облегчением, что получил конкретное и нужное поручение, Чучун развернулся и пустился бегом обратно к лесной тропинке, его маленькая фигурка быстро растворилась в сумерках. Профессор остался один под трепещущим светом факела, сторожа немого свидетеля их обшей беды и думая о том, что завтрашний день принесет новые тревоги, а покой для этого шаткого, странного мира стал недостижимой роскошью.

Лес встретил Зазза не враждебно, а настороженно-тихим шелестом листьев и влажной, густой свежестью. Воздух, чистый и прохладный, был густым от аромата хвои и прелой листвы. Гоблин двигался медленно, его цепкий взгляд выискивал на земле следы, зазубрины на коре, любые улики. Но земля хранила молчание – грохот цирка, музыка и топот распугали всех, кто мог жить на опушке, отгоняв лесных обитателей вглубь чащи.

Вспомнив слова Чучуна, Зазз начал водить взглядом и по ветвям над головой. Сумерки сгущались, превращая листву в сплошной черный узор на фоне постепенно синеющего неба. Прошло не так много времени, как его внимание привлекло движение. На толстой ветке старого дуба, почти полностью сливаясь с корой, свесилась огромная, по его меркам, змея. Ее холодные, лишенные век глаза были неподвижно устремлены на него. Возникла немая, напряженная сцена взаимного изучения.

Зазз замер, соображая. Атаковать? Рискованно… Пока он колебался, позади раздалось тихое, шипящее предупреждение у самых его ног. Рефлекторно обернувшись, он увидел еще одну – меньшую, пепельно-серую, точь-в-точь как те, что напали под лестницей.

В этот момент издалека донеслось спасительное, но несвоевременное: «Зааазз! Ты где?» – голос Чучуна резал лесную тишину. “Дедушка Чун рассказывал, что ночью в лесу выходят на охоту хищники, тихие, опасные, и не прочь скушать маленького крысолюда…” – мелькнуло в голове у Чучуна, пробирающегося через чащу.

Но для Зазза вечеринка уже началась. Роковая ошибка – отвлечься. Когда он резко повернулся обратно к дубу, огромная змея была уже не на ветке, а на земле, в паре метров от него, и молниеносно сокращала дистанцию. Ее тело изогнулось для броска, из пасти вырвалось угрожающее шипение.

В тот же миг он почувствовал острую, жгучую боль в икре – первая, маленькая змея успела вонзить свои клыки. Вторая метнулась в прыжке, но промахнулась, проскочив мимо его ботинка.

Ярость и инстинкт самосохранения перевесили страх. Недолго думая, гоблин-чародей решил устроить «теплый прием». Он отпрыгнул назад, его пальцы сложились в знакомую, отработанную годами вязь. «Гори все синим пламенем!» – мысленно выдохнул он, и из его сведенных ладоней вырвался сдавленный, оглушительный “БА-БАХ!” – не ослепительная вспышка, а концентрированный сгусток огня, ударивший в точку между двумя рептилиями.

Воздух вздрогнул. На месте взрыва, опалившего траву и почерневшую землю, поднялось густое облако пара – влага из мха и листьев мгновенно испарилась под чудовищным жаром. Чучун, заметивший вдалеке яркий взрыв и облако пара, рванул на свет. “Что может ночью так парить? Может, Зазз прикалывается?”.

Зазз, уже чувствуя, как яд начинает разливаться по ноге холодной слабостью, с ужасом заметил: змеи, хоть и получили ожоги, не отползли в панике. Они лишь зашипели яростнее, их движения стали еще более агрессивными. Огонь их не испугал!

Мысли спутались. Он не успел ничего больше придумать. Огромная тень надвинулась на него. Вторая, молниеносная атака – на этот раз в бедро. Острая боль, а затем накатывающая волна тошноты и свинцовой тяжести во всем теле. Мир поплыл перед глазами, звуки стали глухими. Ноги подкосились. Последнее, что он увидел, прежде чем глаза сами собой закрылись, – это кольца могучего тела, уже начавшие обвиваться вокруг его груди, сжимаясь.

Чучун ворвался на поляну и замер на мгновение, оценивая ситуацию. “АА! Огромная! Зря шпагу не взял… Надо друга выручать, а то эта скотина сожрёт товарища! Шпага тут не помогла бы…”

Зазз был без сознания в смертельных объятиях. Без колебаний Чучун вытащил из-за щеки склянку и, забыв все предостережения, одним глотком осушил ее до дна. Противоядие обожгло горло горьким холодком.

Сорвиголова, движимый адреналином и отчаянием, ринулся вперед. Мысль промелькнула: “Танец! Как у Элиции!”. Он начал неистово прыгать, размахивать лапами, выделывать невообразимые кульбиты – боевой танец крысолюда, призванный запутать и отвлечь.

Удивительно, но это сработало. Большая змея, уже почти задушившая Зазза, замерла, ее внимание привлекло это сумасшедшее мельтешение. “Аа.. а чо делать то дальше?” Но пока ее гипнотизировали, маленькая, обожженная, сделав последний прыжок, впилась клыками в руку Чучуна и повисла на ней, обмякнув – огонь Зазза все-таки добил ее.

Боль от укуса пронзила крысолюда, но он не остановился. Видя, что большая змея отвлечена, он из последних сил бросился к Заззу и начал отчаянно растаскивать тугие кольца, обвившие его друга. “Бежать! БЕЖАТЬ!!! змеи кусают, ещё страшнее!”. Руки немели от яда, в глазах плыло, но мысль была одна: «Тащи!»

Змея, почувствовав вмешательство, резко развернула голову и с шипением вонзила клыки в плечо Чучуна. Тот вскрикнул от боли, но не отпустил Зазза. Собрав всю волю в кулак, он рванул на себя, выдернув тело гоблина из смертельной петли, взвалил его на плечо и, пошатываясь, бросился бежать прочь, к лагерю.

Змея, шипя, поползла за ними, ее движения были быстрыми и злобными. Чучун бежал, спотыкаясь, чувствуя, как яд и слабость подкашивают ноги. Он мог бы использовать тело друга как щит, но даже в панике не позволил себе этого.

Добежав до вагончика Элиции, он, задыхаясь, с сбросил бесчувственного Зазза на землю.

– За нами… гонится… змея… огромная… – его голос срывался на хриплый шепот.

Элиция, выскочившая на шум, побледнела, увидев преследующую их тварь. Но страх сменился привычными для нее действиям. На трясущихся ногах, но с выправкой заклинательницы, она шагнула навстречу змее, ее движения стали плавными, гипнотическими, как ручей. Она протянула руки, шепча что-то успокаивающее, ласковое: «Не бееей… тихо… все хорошо…»

Чучун, валяясь на земле рядом с Заззом, ловил ртом воздух. “А вдруг она сейчас бросится?”

Пока змея была заворожена Элицией, ярость и остатки сил пересилили все. “Она тоже её боится, значит надо бить! другого выхода нет!” С рычанием Чучун поднялся и набросился на рептилию сбоку, целясь когтями в ее немигающие глаза. Он яростно царапал, бил кулаками, в ярости вминая змеиную голову в стенку вагончика, оставляя на дереве глубокие царапины.

– Добивай, добивай! – пищала рядом Элиция, не прекращая своих успокаивающих пассов, чтобы удержать внимание змеи.

– Убери руку!» – вдруг скомандовала она резко.

Чучун инстинктивно отдернул лапу. В тот же миг Элиция, с силой, которой он бы не ожидал от нее, массивной, не прибитой доской от настила и со всего размаха ударила змею по голове. Раздался глухой, костный хруст. Тело рептилии обмякло и замерло. Заклинательница знала, куда бить или это случайность?

Наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Чучуна. Они с Элицией несколько секунд смотрели друг на друга в шоке, осознавая произошедшее.

Затем Чучун, превозмогая онемение, отполз к Заззу и начал его тормошить.

«Зааазз! Ты живой? Дыши, черт тебя дери!»

Элиция, спохватившись, бросила окровавленную доску, юркнула в вагончик и вернулась с новой склянкой противоядия. Аккуратно, но быстро она разжала челюсти гоблина и влила ему в горло спасительную жидкость.

Прошла мучительная пауза, растянувшаяся в вечность. Затем тело Зазза вздрогнуло, его сведенные судорогой пальцы разжались, и он слабо, хрипло закашлялся. Веки дрогнули, помутневшие желтые зрачки медленно, с трудом фокусируясь, открылись, чтобы встретиться с перекошенным от ужаса и надежды лицом Чучуна. Взгляд гоблина был мутным, затуманенным болью и ядом, но в его глубине упрямо теплилась искра жизни. Он был жив.

«Слава всем хвостатым и усатым богам…» – мысленно выдохнул Чучун, и по его мордочке поползла слабая, нервная улыбка. Он сам едва стоял на ногах, волна тошноты и свинцовой слабости накатывала с каждым сердцебиением. Взгляд упал на его собственную руку, где все еще висела, вцепившись в предплечье в предсмертной агонии, небольшая пепельная гадюка.

«Смешно… – хрипло рассмеялся он, покачивая окровавленной конечностью перед лицом очухавшегося друга. – Исок, выходит, более ядовитый для змей, чем змеи для исока!»

Чучун потряс рукой, и безжизненная змея затрепетала жутковатым маятником.

– Ну что, в первый раз? А я вот почти ничего не почувствовал. Немного щиплет, и всё. Ты как?

Зазз с трудом сглотнул. Горло саднило, словно он наглотался дыма.

– Вроде… лучше, – просипел он неестественно хрипло. – Голова… раскалывается.

– Ничему ты не учишься, – покачал головой Чучун, но без упрёка, скорее с усталой досадой. – Совсем крыша поехала.

– Да они сами лезут! – попытался огрызнуться Зазз, но получилось скорее жалобно. – Со всех сторон…

– Так может, надо было уносить ноги, а не в драку лезть? – фыркнул крысолюд, но тут же зашипел от боли, пытаясь пошевелить укушенной рукой. – Ай… хоть бы новый анекдот в процессе рассказал…

Тем временем Элиция, не теряя времени, ловкими движениями знатока разжала окоченевшие челюсти змеи на руке Чучуна и аккуратно сняла её. Она внимательно осмотрела небольшие, но глубокие проколы от клыков. На её лице читалась привычная сдержанность, но в глазах плескалась тревога.

Чучун, едва почувствовав облегчение, тут же оживился, выплёскивая накопившееся напряжение:

– Элиция, этих змей… их там, в лесу, тьма! Вот такие – и вот такие! – он мотнул головой в сторону тушки большой змеи. – Прямо как саранча!

Заклинательница подняла на него серьезный взгляд.

– Если таких змей тут действительно много, – ее голос прозвучал холодно и четко, – то нам нужно уходить отсюда. И быстро. Это не шутки. Найди Мирона, скажи ему. Немедленно.

Чучун кивнул с редкой для него серьезностью и, пошатываясь, рванул с места. Побежал действительно к Мирону, но больше к Профессору, который сторожит его остывающее тело. Правду о Мироне знали лишь свои, и сейчас она была опаснее любой змеи.

Элиция тем временем присела на корточки рядом с телом большой змеи. Та была темно-зеленого, почти изумрудного цвета, с переливчатым, маслянистым блеском чешуи и огромными, даже сейчас выглядевшими смертоносно клыками. Ее движения были методичны и точны – она переворачивала тушу, изучала форму головы, узор на спине. Зазз, с трудом поднявшись на локте, с любопытством наблюдал за ней, его гоблинская натура исследователя брала верх над слабостью.

– Здесь ей быть не должно, – тихо, больше для себя, проговорила Элиция, проводя пальцем вдоль холодного тела. – Этот вид… он из далеких джунглей, за теплыми морями. Не место ей в наших лесах. И чешуя… смотри какая.

Она аккуратно кончиком ногтя приподняла несколько крупных чешуек на спине рептилии. Под ними обнажилась не гладкая кожа, а крошечные, острые, как бритва, крючкообразные шипы.

– Видишь? – Элиция повернулась к Заззу. – Это не просто броня. Если бы она обвила кого-то… эти чешуйки впились бы в плоть, как сотни крючков. Вырваться было бы невозможно. Она не просто кусает… она дробит и удерживает.»

Пока Элиция была поглощена изучением страшной находки, Зазз, движиый внезапным порывом, протянул руку к маленькой, обугленной тушке змеи, что лежала поодаль. Он быстро, почти машинально, надкусил один из ее зубов, пробуя на вкус остатки яда, а затем так же быстро сунул всю тушку в один из многочисленных карманов на своем жилете. "Пригодится для опытов… Или для особого "бабаха"…" – мелькнуло у него в голове. Желудок предательски заурчал, напоминая, что последний раз он ел сто лет назад. "Черт, может, сначала на ужин сходить, а потом уже ядовитых тварей коллекционировать?"

Тем временем вернемся к героям, что ушли исследовать каморку Мирона – Эларе и Торнгасту. Их путь лежал мимо главного костра, где, словно мотыльки вокруг огня, собралась уставшая, но оживленная труппа. «Пёрышки», завернутые в пестрые, потертые пледы, делились впечатлениями, их лица, освещенные пламенем, светились усталым, но искренним возбуждением. Воздух был густым и теплым, пропитанным запахом дымка, жареного картофеля и сладковатым духом отдыха после тяжелой победы. Обрывки фраз долетали до Элары и Торнгаста:

«…а этот голубой дым! Я думал, гоблин сейчас к звездам улетит!» – доносился заразительный смех одного из акробатов.

«А медведь с крысой! Видал кульбиты? Я бы ни за что не рискнул!» – вторил ему другой, размахивая руками.

«Говорят, Мордейн сама фейерверк заказала, ослепительно было…» – пронеслось чуть в стороне, тону в общем гуле.

Элара машинально уловила общее настроение облегчения – они справились, публика ушла довольной. Но этот успех казался ей хрупким, призрачным, как дым от костра, на фоне того, что лежало под брезентом в тени манежа. Ее пальцы снова потянулись к картам в кармане, ища утешения в знакомых формах..

Пройдя через скрипучий мостик над уснувшей речкой, они подошли к одиноко стоящему вагончику. Скромное жилище Мирона резко контрастировало с его сценическим образом – аккуратный, выкрашенный в темно-зеленый цвет, с массивной, но потрескавшейся от времени красной дверью и тусклой позолоченной ручкой. Стену вагончика украшали – или, скорее, оклеивали в творческом беспорядке – пожелтевшие плакаты, зарисовки будущих номеров, наброски декораций и старые афиши. Элара на мгновение задержала взгляд на эскизе «Водяной Тюрьмы», на полях которого Мирон его рукой, твердой и размашистой, написал: «Мордейн – блеск! Но свет голубее!».

Пока гадалка погрузилась в изучение этого архива мыслей и планов, Торнгаст, не привыкший ждать, уперся лапой в дверь. Дерево жалобно скрипнуло, но не поддалось. Разочарованно фыркнув, медведь отступил, его очки съехали на кончик носа. Услышав этот знакомый звук нетерпения, Элара вздохнула и, не глядя, протянула ему ключ.

– Держи, не мучайся.

Торнгаст взял крошечный, потертый ключик своими огромными, невероятно аккуратными для его размеров лапами. Картина была почти комичной: исполин, сконцентрировавшись, пытался вставить малюсенький металлический предмет в замочную скважину. Он проворачивал его, слегка пошатывал, даже поднес к самым стеклам очков, пытаясь разглядеть механизм. Но кроме сухого, упрямого щелчка, ничего не происходило.

– Попробуй ты. У меня не получается, – пророкотал он наконец, с оттенком досады, возвращая ключ Эларе. – Руки не для тонкой работы.

– Я что, похожа на взломщика? – парировала она, но все же приняла ключ.

Ее попытка оказалась столь же бесплодной. Ключ входил, но не поворачивался, будто наткнувшись на непреодолимую преграду. Хмурясь, Элара наклонилась к замочной скважине, заслонив ее ладонью от вечернего света. Ее полуэльфийское зрение, привыкшее к полумраку шатра, легко различило внутри нечто инородное – не пыль и не паутину, а мелкую, блестящую металлическую стружку, набитую туда плотно и явно с умыслом.

– Замок заклинили, – тихо сообщила она, выпрямляясь и отступая на шаг. – Там стружка. Он не откроется. Что делать будем?

Торнгаст поразмышлял с минуту. Его медвежья физиономия, скрытая за стеклами, была непроницаема, но по легкому движению мощных плеч Элара поняла – решение принято.

– Сейчас, – прорычал он и, отойдя к груде стройматериалов, валявшейся неподалеку, вернулся с солидной монтировкой.

Чтобы не пораниться острой сталью и щепками, медведь сосредоточился. Воздух вокруг его мощных лап задрожал, и на мгновение показалось, будто древняя, пахнущая смолой и корой древесина обволокла его конечности, слилась с бурой шерстью – элементальная броня, призванная защитить.

– Отойди, – предупредил он Элару.

Та отступила, спрятав руки за спину в нервном жесте. Ее длинные, чуткие уши вздрогнули, улавливая первый скрип металла о дерево. "Как это объяснить? – пронеслись в голове тревожные мысли. – 'Мы просто решили проверить каморку покойного управляющего, а дверь сама сломалась'? Поверит ли кто-нибудь? Профессор убьет. А если внутри… если внутри нас ждет что-то, что нельзя видеть посторонним?"

Громкий, сухой треск ломающегося замка и вырываемой из косяка петли прокатился по тихому углу лагеря, показавшись Эларе невыносимо громким, как пушечный выстрел. Она заметила, как у костра несколько голов повернулось в их сторону, разговоры на мгновение стихли.

Торнгаст, игнорируя шум, отодвинул поврежденную дверь насколько смог, образовав узкую щель. Он попытался заглянуть внутрь, но его массивная голова перекрыла весь скудный свет, а в вагончике царила кромешная тьма.

И тут из-за угла, словно из самой тени, выпорхнула Мордейн. Она была ослепительна даже сейчас, в простом, но безупречно сидящем платье, ее короткое черное каре будто только что уложено. Взгляд ее скользнул по сломанной двери, монтировке в лапе медведя, по встревоженной Эларе, и тонкие губы сложились в едва уловимую, понимающую ухмылку. Казалось, она все уже знала.

– Мм… А где Мирон? – спросила она, ее голос был сладок, как забродивший мед, но с острым, ядовитым жалом внутри.

Торнгаст, не моргнув глазом, повернул к ней свою массивную голову.

– А нам откуда знать? Мы здесь – он там. Профессора спроси – он больше знает.

– Мм, угу. Так и сделаю, – Мордейн сделала легкий, небрежный жест, будто отмахиваясь от назойливой мошки, и уже собралась развернуться, чтобы идти своей дорогой, но остановилась. Плавно, как кошка, повернулась обратно. – А где он, кстати?

– У манежа вроде был, – невозмутимо пророкотал медведь, и в его тоне не дрогнуло ни единой нотки.

"Прямолинейно, – промелькнуло у него в голове. – Но лучше, чем выдумывать. Правда проста. Пусть ее ищет. Найдет больше, чем ожидает."

– Мм, угу, – повторила Мордейн, и в этот раз ее согласие прозвучало чуть более заинтересованно. Она бросила последний оценивающий взгляд на сломанную дверь и, не сказав больше ни слова, поплыла прочь, ее каблуки мягко стучали по утоптанной земле.

– Хорошего вечера, – вежливо бросил ей вслед Торнгаст.

Но она либо не услышала, либо сделала вид, что не услышала, не обернувшись.

"Ушла, но ненадолго, – подумал медведь, провожая ее взглядом. – Слишком много вопросов, слишком много интереса. Как змея, которая учуяла кровь. Нужно торопиться."

Он снова повернулся к двери, отодвинул ее еще немного, снова пытаясь проникнуть взглядом в темноту.

– Ну что, Оракул, – прорычал он Эларе, все еще стоявшей как вкопанная. – Идем внутрь. Пока нас не накрыли с поличным. Ты ведь чувствуешь, что здесь что-то не так?

Его слова вернули ее к действительности. Она кивнула, сглотнув комок в горле, и сделала шаг вперед, к зияющей черноте вагончика, хранящего последние тайны Мирона.

Торнгаст, уперевшись плечом в косяк, заглянул внутрь. Пространство было тесным, до боли личным, буквально забитым памятью о хозяине. Для такого крупного мужчины, как Мирон, здесь было бы неуютно, а уж медведю и вовсе не развернуться. Он остался в проеме, словно громадная пробка, затыкающая вход в склеп. Одной лапой он зажег походный фонарь и, протянув его вперед, принялся водить лучом света по углам.

Свет выхватывал фрагменты жизни: узкую, почти монашескую койку, застеленную грубым шерстяным одеялом; груды бумаг на маленьком столике – счета, расписания, черновые наброски выступлений; и главную гордость – целую стену, утыканную газетными вырезками. «Странные Чудеса» покоряют столицу!", "Мирон Великолепный и его дрессированный медведь покорили сердца зрителей!" – гласили пожелтевшие заголовки. Булавки, державшие эти реликвии, ржавели, но все еще блестели в луче света, словно слезы.

Луч скользнул дальше, и тут Торнгаст заметил его. На тумбочке у кровати стоял глиняный горшок, а в нем – пышный, неестественно яркий цветок. Большая кувшинка с мясистыми, сочными лепестками и темной, почти черной сердцевиной. Она казалась чужеродной в этой спартанской обстановке, слишком ухоженной, слишком… живой.

Свет, видимо, потревожил ее. Лепестки вздрогнули, и прежде чем медведь успел среагировать, цветок выдохнул ему прямо в морду густое облако золотистой пыльцы. Торнгаст фыркнул, закашлялся – воздух внезапно стал густым и сладковато-горьким, обжигающим горло. Слезы ручьем потекли из его глаз, застилая все вокруг молочно-золотистой пеленой. В ушах поднялся навязчивый, оглушительный гул, словно внутри черепа завелся рой разъяренных пчел.

– Что там такое? – услышал он приглушенный, будто из-под воды, голос Элары.

Она, привлеченная его кашлем, протиснулась в проем рядом с ним. И тут же получила свою порцию. Облако пыльцы окутало ее голову. Элара вскрикнула, закрывая лицо руками, но было поздно – ее глаза застили те же слезы, тот же шум заполнил сознание, вытесняя все мысли.

"Отравление! Ловушка!" – пронеслось в воспаленном сознании Торнгаста. Инстинкт взял верх над разумом. Сквозь слепящую пелену он увидел расплывчатый, колеблющийся образ врага – тот самый цветок. Собрав волю в кулак, медведь сконцентрировал энергию стихий. Воздух вокруг его лапы завихрился, обвиваясь невидимыми потоками, а сама лапа на мгновение обрела твердость и текстуру древнего дуба. Он нанес размашистый, сокрушительный удар.

Он пришелся в цель. Раздался влажный, неприятный хлюпающий звук. По комнате брызнула липкая, прозрачная слизь, мясистый бутон треснул, но цветок не сдался. Он лишь затрепетал с новой силой, будто разъяренный. Его сердцевина снова сжалась, и новое, еще более плотное облако пыльцы выплеснулось прямо в лицо Торнгасту.

Медведь зарычал от боли и ярости. Кашель сотрясал его грудь, мир распался на отдельные, не связанные между собой кадры: слезящиеся глаза, золотая мгла, треснувший бутон, полный ненависти. Он совсем потерял ориентацию. "Угроза! Уничтожить!" – стучало в висках. Собрав остатки сил, он слепо нанес еще один удар, уже не разбирая, куда именно.

Элара, пытаясь протереть глаза и хоть что-то разглядеть, вдруг почувствовала резкое движение воздуха и увидела, как огромная, расплывчатая тень обрушивается на нее. Это не было целенаправленной атакой – это была слепая, животная ярость. Сердце ее упало, похолодело. "Он не видит! Боже, он сейчас меня убьет, даже не поняв этого!"

Инстинкт самосохранения заставил ее отшагнуть назад, из вагончика. Она споткнулась о ножку кровати и едва удержалась на ногах. Шок сменился холодной, тошнотворной волной осознания: они в ловушке, и их ведет к гибели комнатное растение. Этот абсурд почти заставил ее рассмеяться сквозь слезы.

Нужно было действовать. Убежать некуда. Оставалось одно. Сжав кулаки, Элара закрыла глаза, отгородившись от слепящей пыльцы, и обратилась внутрь себя. Она собрала свою волю, свое спокойствие, всю ту тихую силу, что позволяла ей слышать шепот судьбы, и… послала ее вперед.

– Тшшш, успокойся. Это же я, – ее голос прозвучал тихо, но с неожиданной твердостью. Она сделала плавный, умиротворяющий жест рукой, будто сглаживая невидимые морщины на лице мира.

Волна безмолвного успокоения достигла сознания Торнгаста. Ярость и паника, бушевавшие в нем, будто наткнулись на прохладную, гладкую стену. Гул в ушах отступил на шаг, в золотой пелене перед глазами на мгновение проступил знакомый силуэт в струящемся платье и повязке. "Элара… Я… Ошибся…" – промелькнула смутная, но светлая мысль.

Этого просветления хватило. И тут его осенило. Глиняный горшок! Корни! Он не видел ясно, но помнил, где стоял цветок. Собрав последние силы, Торнгаст схватил горшок и с низким рыком швырнул его через себя, в открытую дверь, на улицу. Глиняный сосуд с треском разбился о камни.

Но на этом все не закончилось. Среди осколков что-то зашевелилось. Оба героя, протирая глаза, увидели, как покрытый землей и слизью цветок поднялся на своих корнях, будто на паучьих лапах. Его поврежденный бутон с ненавистью развернулся к ним, лепестки раскрылись, готовые к последнему, смертоносному выдоху.

Элара смотрела на это существо, это воплощение ненависти и магии, с холодным отвращением. Такие вещи не должны существовать. Они портят гармонию, вносят боль и хаос. Ее собственный страх угас, сменившись ледяной решимостью. Она не стала искать нож.

Вместо этого она вытянула руку, и пространство между ее пальцами сгустилось. Не свет и не тьма, а сгусток чистой, негативной энергии, вырванный из самого эфира, тугая спираль из боли и отчаяния, которые она наслушалась за сегодняшний вечер. Беззвучный щелчок – и темная, невидимая пуля ненависти рванула вперед.

Она достигла цели беззвучно. Цветок не взорвался и не рассыпался. Он просто замер, его лепестки обвисли, ядовитая яркость цвета померкла, сменившись серым, безжизненным пеплом. Затем он безвольно рухнул на землю среди осколков горшка и стал разлагаться, превращаясь в жижу. Угроза была уничтожена.

В наступившей тишине было слышно только их тяжелое, прерывистое дыхание. Пыльца постепенно оседала, и зрение к ним медленно возвращалось, открывая картину небольшого погрома.

Но, конечно, грохот ломаемой двери и последующая короткая, но яростная схватка не могли ускользнуть от внимания труппы, греющейся у костра. Первым поднялся Алиеф – глава «Пёрышек». Ответственный и привыкший брать инициативу в свои руки, он решил лично выяснить, что за переполох творят у вагончика Мирона гадалка и медведь. Неподалеку, в тени большого шатра, Торнгаст заметил и Мордейн. Казалось, она никуда и не уходила, а лишь отступила в тень, чтобы наблюдать за развитием событий. Самодовольная ухмылка и легкое, насмешливое хмыканье так и читались на ее прекрасном лице, но на этот раз она не сочла нужным приближаться, предпочитая остаться в роли зрителя.

Алиеф подошел, поправляя на плечах свой цветастый плед. Он бросил беглый, понимающий взгляд на вывороченную дверь, на странную, быстро разлагающуюся жижу на земле, которая еще несколько минут назад была цветком, и на самих «взломщиков» – перепачканную Элару и невозмутимого Торнгаста.

– Это чо было-то? – спросил он просто, без предисловий, его голос был спокоен, но в глазах читалось деловое беспокойство.

Торнгаст, уже открывший было пасть, чтобы начать свой лаконичный и прямолинейный рассказ, был опережен. Элара, быстро сообразив, что правда сейчас принесет лишь панику и ненужные вопросы, которые долетят и до ушей Мордейн, сделала шаг вперед. Ее речь прозвучала слегка торопливо, но убедительно, подкрепленная реальным ключом, который она протянула, демонстрируя его Алиефу.

– Вот ключ, – начала она, стараясь говорить ровно. – Мирон попросил принести пару бумаг перед отъездом, а дверь заело. Пришлось действовать как умеем. Но внутри оказался… злой цветок. – На этих словах она быстренько скосила взгляд на Торнгаста, будто ища подтверждения. Глазной повязки на ней не было – она висела на поясе, и ее выразительные аметистовые глаза, еще покрасневшие от пыльцы, смотрели прямо и открыто.

Алиеф внимательно выслушал, его взгляд скользнул с ключа на сломанную дверь, на явные следы борьбы внутри, и он медленно кивнул. Версия была хоть и диковата, но в цирке «Странных Чудес» и не такое случалось. Он развернулся к костру, откуда за ним с любопытством следили, и крикнул:

– Все нормально! Мирон знает! Ну ладно, вы только не шумите сильно и приходите к нам тоже ужинать!

С этими словами он направился обратно к теплу и свету, к своим ждущим объяснений артистам.

Торнгаст недоуменно глянул на гадалку. "Можно было просто сказать 'дверь не открывалась, сломали'. Зачем приплетать мертвеца и сочинять про бумаги?" – промелькнуло у него в голове. Но, почувствовав скрытую логику в ее вранье – необходимость скрыть и свое расследование, и возможную причастность Мирона к чему-то, – он оставил эти мысли при себе. Иногда ложь была надежнее щита.

Вздохнув с облегчением, что этап оправданий позади, Элара решила наконец-то зайти в каморку и осмотреть все внимательно.

– Я пойду посмотрю наконец, что там, – сказала она, протискиваясь в проем.

– Угу, – отозвался Торнгаст, его внимание уже было приковано к останкам цветка. Он вновь обрел свой привычный вид – медведь-мыслитель. Он аккуратно, кончиком когтя, перевернул кусок мясистого лепестка, изучая его структуру. "Мирон – садовник? Нет, никогда. Значит, подброшено. Но кем? И зачем? Чтобы защитить то, что внутри? Или чтобы убить того, кто войдет?" Он принялся внимательно изучать землю вокруг вагончика, но следов было великое множество – и рабочих, и артистов, и самого Мирона. Разобрать, где чьи, в наступающих сумерках было практически невозможно. Расследование заходило в тупик, едва успев начаться.

И тут его осенило. Сеть «Пёрышек». Ее ведь тоже кто-то испортил, перегрыз. Их вагончик как раз стоял неподалеку, в том же ряду. "Что если это звенья одной цепи?" – мелькнула мысль. Он решил направиться к нему и осмотреть на предмет следов крыс или иных вредителей. Мало ли, вдруг повезет найти хоть какие-то зацепки. Да и от паразитов, если они завелись, нужно было избавляться – цирку лишние проблемы были ни к чему.

Подойдя поближе, он сразу заметил несколько неестественно больших дыр в нижних досках обшивки вагончика. Слишком уж крупные и аккуратные, будто их не грызли, а методично высверливали. Он наклонился, принюхался. Ни привычного запаха мышиного помета, ни шороха, ни возни – лишь запах старого дерева, краски и пыли. Тишина. Абсолютная.

Таких дыр было несколько. Торнгаст провел когтем по краю одной из них – срез был странно ровным, волокна древесины не растрепаны, а будто подрезаны. "Съестное тут вряд ли хранили… – размышлял он. – Да и крысы, будь они здесь, не стали бы так стараться. Сделали бы одну дыру и хозяйничали бы внутри. Или уже ушли, если еды нет. Но чтобы просто так… прогрызть стену насквозь в нескольких местах и исчезнуть?"

Он выпрямился во весь свой исполинский рост, сдвинул очки на нос и снова уставился на зияющие отверстия, его медвежья физиономия выражала глубокую, неподдельную задумчивость. Эта картина не складывалась в голове. Слишком много странного для одного вечера. Слишком много «совпадений», пахнущих отнюдь не случайностью.

Тем временем Элара внутри нашла и зажгла небольшой светильник, висевший на стене. Он был необычным – искусной работы, из темного, отполированного металла, с мягким, теплым светом, исходящим от скрытого внутри кристалла. Качество исполнения выдавало в нем дорогую вещь, явно не купленную в первой попавшейся лавке. Но больше всего ее заинтриговала надпись, выгравированная изящными буквами по основанию: «Увидь то, что желаешь увидеть». Она повертела светильник в руках, но не нашла ничего примечательного – просто очень качественный и философски настроенный источник света. Однако эта загадочная фраза глубоко засела у нее в голове, обещая что-то большее.

Под мягким светом она наконец смогла по-настоящему осмотреть стол. И почти сразу же ее взгляд упал на аккуратную, перевязанную тесемкой пачку бумаг – бухгалтерскую книгу цирка и, что главнее, вложенный в нее список номеров на сегодняшнее выступление. Тот самый, которого так отчаянно не хватало Профессору. Элара с облегчением вздохнула. "Вот оно. Мы, сами того не зная, в целом неплохо справились, чтобы хотя бы соответствовать списку." Она решительно положила папку себе в сумку – это нужно было немедленно передать Профессору.

Ее взгляд отвлекся на старый, запыленный кнут, висевший на стене на единственном гвозде. Элара поморщилась. Она не думала, что для работы с Бардольфом когда-либо нужен был кнут. Даже в прошлом. Это выглядело как какая-то жуткая, ненужная реликвия, не вязавшаяся с образом того Мирона, которого она знала.

Погрузившись в изучение газетных вырезок на стене, она вчитывалась в восторженные заголовки прошлых лет, искала в них хоть какой-то намек, тень, что могла бы привести их к убийце. А снаружи Торнгаст все так же в задумчивости водил лапой по останкам странного растения, пытаясь разгадать его ядовитую загадку.

Тем временем Чучун, запыхавшийся и все еще взволнованный, подбежал к одинокому островку света, где под трепетанием факела дежурил Профессор. Старик сидел на перевернутом ящике, сгорбившись, и смотрел в пустоту за пределами круга света, но видя не тьму, а бесконечный лабиринт проблем и подозрений. В уголке его рта дымилась короткая трубка, запах дешевого табака смешивался с запахом ночной сырости. Заметив приближающегося крысолюда, он медленно, будто сквозь сон, перевел на него усталый взгляд.

– Ну что? – голос его прозвучал хрипло, без ожидания хороших новостей.

– Всё! – выдохнул Чучун, останавливаясь и опираясь лапками о колени, чтобы перевести дух.

А затем, сделав глубокий вдох, он запустил свой экспрессивный рассказ. Слова вырывались водопадом, подкрепленные активной жестикулировкой, прыжками на месте и живой мимикой. Он живописал и лесную чащу, и полчища змей (которые в его рассказе разрослись до размеров полноценного войска), и яростную схватку, и свое героическое спасение Зазза. Где-то он додумывал, ведь у страха глаза велики, и он не видел в лесу четко каждую тварь, но общая картина была передана с пугающей интенсивностью.

– Вот как-то так, – закончил он наконец, делая финальный, широкий жест лапой, будто ставя точку в своем эпическом повествовании.

Профессор, пытавшийся уловить суть в этом нескончаемом, эмоциональном потоке, испытал за минуту невероятную гамму чувств – от ужаса и тревоги до неловкого восхищения отвагой (и глупостью) этой парочки. Его лицо побледнело, затем покраснело, он сглотнул комок в горле. По его старой, иссеченной морщинами коже пробежали мурашки. Большие, уставшие глаза уставились на Чучуна.

– Где… где Зазз сейчас? – спросил он наконец, едва найдя голос.

– А он у Элиции, – Чучун легким движением головы указал в направлении вагончика заклинательницы змей, словно это было само собой разумеющимся.

Профессор молча встал, отряхнул колени. Его движения были резкими, продиктованными внезапным приливом энергии на фоне общей усталости.

– Останься здесь. Посторожи, – бросил он коротко, уже направляясь в указанную сторону. – Я туда.

Чучун проводил его взглядом, пока темная фигура Профессора не растворилась в сумерках. Он остался один под трепещущим светом факела, сторожа немого свидетеля их общей беды. Его гиперактивная натура тут же начала бунтовать против вынужденного бездействия.

"Скучно… – подумал он, бесцельно пнув камешек. – Все что-то делают, расследуют, взламывают вагончики, а меня тут… разве что не привязали. Сиди тут, как на привязи."

Его взгляд упал на его собственную лапу, которую он автоматически потирал. На предплечье краснели несколько мелких, но глубоких проколов. И тут его осенило.

"Интересно, а как так? Змеи покусали, да, больно, конечно… но не отравили. Почему?" – он покрутил рукой, разглядывая ранки, которые должны были бы сводить его с ума от яда, но лишь пощипывали, как самые обычные царапины. Эта загадка показалась ему куда интереснее сидения на одном месте. Может, стоило все-таки пойти и спросить у Элиции? Или у Зазза? Но приказ был четким – «Останься». Чучун тяжело вздохнул и прислонился к ящикам, впервые за вечер чувствуя себя по-настоящему бесполезным.

Пока профессор шел, его ум лихорадочно прокручивал версии. Месть цирка Дасклайт? Ревность или злоба той самой ведьмы-хозяйки, не способной смириться с бегством своих «звезд»? Или нечто более древнее и мрачное – может, они развернули шатры на проклятой земле, и теперь духи леса или иные твари требуют их ухода? Но Профессор всегда был сторонником сурового реализма. Фантазии оставлял для сцены. Проблемы нужно решать по мере поступления, а не бросаться в омут с головой, толком ничего не зная.

Он широко и быстро шагал, стараясь добраться до цели, но путь его постоянно преграждали члены труппы. Кто-то хотел обсудить сегодняшние триумфальные (и не очень) выступления, кто-то – будущие номера, пара встревоженных голосов пожаловалась, что Торнгаст и Элара вламываются к Мирону, и правда ли, что он сам их послал. Профессор лишь отмахивался, не сбавляя темпа, бросая на ходу усталое: «Потом, потом!» – и жестом, не терпящим возражений, останавливал дальнейшие расспросы.

Дойдя до вагончика Элиции, он увидел картину, частично подтвердившую рассказ Чучуна. Зазз полулежал на траве, бледно-зеленый и явно еще не пришедший в себя, но живой. Элиция, стоя над ним, открыла походную флягу и, поморщившись от резкого запаха, протянула ее гоблину:

– Выпей. Полегчает.

Зазз сделал глубокий глоток. В воздух брызнуло острым, терпким духом самогона. Гоблин закашлялся, вытирая рот рукавом, и вернул флягу.

– Спасибо, – просипел он, и в его голосе все еще слышалась хрипота, но уже не предсмертная.

– Ну, как ты тут? – спросил Профессор, опускаясь на корточки рядом. В его голосе сквозило неподдельное беспокойство и смутное облегчение от того, что видит подопечного в относительном порядке.

– Уже лучше, – кивнул Зазз, стараясь выпрямиться.

– Я хоть и выслушал Чучуна, но рассказывать внятно – не его конек, – Профессор бросил взгляд на валявшуюся неподалеку окровавленную доску, красноречивое доказательство истории. – Поэтому расскажи ты, пожалуйста. Как было.

Зазз, не приукрашивая и не сгущая краски, кратко изложил факты. Лес, одна большая змея, неожиданная атака, яд, потеря сознания. Никаких полчищ. Это внесло в душу Профессора ноту осторожного оптимизма – значит, масштаб катастрофы пока не достиг апокалиптических уровней.

Выслушав, Профессор потер ладонями лицо, смахивая усталость и напряжение. И еле слышно, сквозь зубы, выдохнул:

– Ёб твою мать…

Потом он поднял взгляд на Элицию.

– Что-нибудь еще выяснила?

Заклинательница, все еще находящаяся под впечатлением, обвела рукой окрестности, ее палец в конце концов указал на тушу большой змеи.

– Это не нормально. Так быть не должно. Что-то происходит… – ее голос дрожал от смеси шока и профессиональной уверенности, что природа вдруг сошла с ума.

Профессор молча кивнул, делая для себя какие-то выводы. Картина понемногу складывалась в тревожную мозаику.

– Я понял. – Он обернулся к Заззу. – Я рад, что ты жив. Хорошо, что Чучун нагнал тебя. Не ходи один, держитесь вместе. Я пока проведаю других, – он мотнул головой в сторону вагончика Мирона. – Кажется, они там не справиляются.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь, его силуэт быстро растворился в сгущающихся сумерках.

Элиция проводила его взглядом, полным непростых дум, и, обернувшись к Заззу, застала его за странным занятием: гоблин снова пытался прокусить поджаренную на его же магии маленькую змейку, которую он так и не выбросил.

– Не стоит это есть, – чуть опешив, сказала она. – Ядовитые ведь. Давай уберем их отсюда. «Отпустим» туда же, куда я выпустила других.

Зазз немного смутился, но перестал грызть трофей.

– Это куда? – спросил он, разглядывая свою добычу.

Элиция указала пальцем в темноту, вдаль от своего вагончика, где темнел подъем холма, защищавшего стоянку цирка от ветров.

– Вон туда. Пойдем. Это недалеко.

Зазз, привыкший к грубой работе, уже собрался было схватить большую змею, как мешок с тряпьем, но Элиция резко остановила его:

– Тише ты! Помнишь, что я про чешую говорила? Тебе ведь не нужна еще сотня порезов за этот вечер.

Зазз понял свою ошибку и на этот раз аккуратно помог ей поднять и понести тяжелую тушу в указанном направлении. Дойдя до места, они без лишних церемоний сбросили ее в густую траву под холмом. Правда, ловкость рук и гоблинская хитрость помогли Заззу сделать вид, что он выбросил и маленькую змейку, на самом деле быстрым движением снова упрятав ее в карман. Расставаться с таким уникальным ингредиентом он явно не намерен.

Профессор, направляясь к источнику шума, все же нашел в себе силы ненадолго задержаться у костра. Он поднял руку, призывая к тишине, и коротко, но уверенно объяснил встревоженной труппе: «Все в порядке, Мирон в курсе происходящего. Он сейчас крайне занят, поэтому послал ребят решить неотложные вопросы». Успокаивающие кивки и несколько вздохов облегчения стали ему наградой. Заметив в отдалении, недалеко от вагончика «Пёрышек», неподвижную белую фигуру Торнгаста, погруженную в глубокие раздумья, Профессор тихо, почти неслышно, подкрался к нему.

– Ну, что там? – спросил он, подходя так близко, что медведь вздрогнул от неожиданности, хоть тот и не планировал красться.

Торнгаст обернулся, его очки блеснули в сумерках. Низким, размеренным голосом, как докладывая о погоде, он принялся излагать факты: о намеренно заклинившем замке, о смертоносном цветке-ловушке в каморке, о своих безуспешных поисках следов на земле. Затем он указал когтем на зияющие дыры в вагончике акробатов.

– Видишь? Крысы это грызли. Не для еды. – Он помолчал, собирая мысли в единую цепь. – Дверь заклинило, чтобы задержать, заставить потратить время и силы. Цветок… он был не для нас. Он ждал его. Мирона.

Профессор нахмурился, стараясь уследить за ходом мысли медведя.

– Ждал? Но как? И зачем?

– Мирон – сильный, – продолжил Торнгаст. – Очень сильный. Яд змей мог его не взять сразу, ослабить, но не убить. Он бы вернулся сюда, в свою каморку, уставший, злой… Стал бы возиться с замком, ругаться… Цветок бы его добил. Отвлекшись на дверь, он не заметил бы угрозы внутри. Это была ловушка. Для здоровяка. Расчет на силу и ярость.

Выслушав медведя, Профессор тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу.

– Знаешь, когда ты говорил о друидах, я подумал, что это чушь. Теперь же… теперь это выглядит вполне правдоподобно. Природа будто ополчилась на нас, и вряд ли сама по себе. Ладно… Я к тебе еще вернусь. Пока проведаю Элару. Будь осторожен.

Оставив медведя углубляться в его мрачные догадки, Профессор зашел в каморку Мирона. Помещение было освещено мягким светом фонаря, в луче которого плавала пыль и кружились остатки ядовитой пыльцы. Элара все еще просматривала бумаги, когда он вошел. Она обернулась на скрип половиц.

– Ну, как ты тут? – спросил он, окидывая взглядом последствия потасовки.

– А, вот… – она протянула ему аккуратную пачку бумаг. – Думаю, теперь это ваши. Нам ведь нужен главный.

Профессор принял бумаги, и на его лице мелькнула тень горькой иронии.

– Всю жизнь я от этого бегал… И вот, снова. С этим разберусь потом. Нашла что-нибудь еще?

Элара отрицательно мотнула головой.

– Может, у него были тайники? Дневники или что-то в этом роде?

Профессор скептически оглядел тесное, аскетичное пространство, усыпанное щепками и следами слизи.

– Дневник? Да он писать-то не так давно научился, больше для счетов. Про тайники не знаю… У каждого свои секреты, на то они и секреты. Ладно, хоть с этим разобрались. Отдохни пока.

Забрав бумаги, Профессор вышел, чтобы снова окунуться в море вопросов у костра. Элара же осталась ненадолго одна. Ее взгляд снова упал на необычный фонарь. Надпись «Увидь то, что желаешь увидеть» будто пульсировала в ее сознании. Она потушила его, бережно завернула в кусок ткани, валявшийся в углу, и спрятала у себя в складках платья, чтобы никто не увидел. Затем она тихо вышла, по возможности прикрыв поврежденную дверь, и направилась к костру – наконец-то дать отдых усталым ногам и найти хоть кусок хлеба.

Глава 6. Глаза с той стороны холма

Когда Профессор наконец смог уделить внимание Алиефу, тот уже стоял рядом, и его взгляд был прикован к белой фигуре, замершей у их семейного вагончика. Глава «Пёрышек» с нарастающей тревогой наблюдал, как огромный медведь склонился над самой стеной, внимательно что-то изучая. В памяти всплыла свежая картина с вывороченной дверью Мирона, и сердце Алиефа сжалось от дурного предчувствия.

– Ты чего тут? – спросил он, подходя к Торнгасту. В его голосе звучала не грубость, а настороженность человека, защищающего свой дом.

Медведь выпрямился, его очки блеснули в свете костра. Он не стал ничего скрывать.

– Я слышал, у вас сеть прогрызли. Решил проверить. Крыс поискать, гнезда. Нашел вот, – он ткнул массивным пальцем в направлении нескольких зияющих дыр в нижних досках обшивки. – Вас сквозняки не мучают?

Алиеф нахмурился и приблизился, чтобы разглядеть повреждения получше. Он присел на корточки, провел пальцем по краю одной из дыр. Его брови поползли вверх, а лицо вытянулось от искреннего изумления.

– Вчера… этого не было. Мы бы заметили, – уверенно заявил он, поднимаясь. – Утром выходили – все было цело.

– Может, здесь что-то съестное храните? – продолжил свой методичный допрос Торнгаст. – Все цело?

– Съестное? Хм… – Алиеф на мгновение задумался, затем решительно шагнул в вагончик. Через мгновение он вышел с небольшим мешком крупы. Он повертел его в руках, внимательно осмотрел со всех сторон, затем развязал веревку и запустил внутрь руку, чтобы пошелушить зерно. Мешок был цел и снаружи, и изнутри. – Нет, все в порядке. Странно это все… – пробормотал он, снова глядя на дыры с растущим беспокойством. – Надо бы заделать. Пойду к Профессору, может, у него мысли какие есть.

Он кивнул Торнгасту и направился к костру, к фигуре Профессора, оставляя медведя наедине с его находкой.

Торнгаст проводил его взглядом, его медвежье лицо оставалось невозмутимым, но в глазах, скрытых за стеклами, мелькнула искра усиливающегося интереса.

– Кажется, я что-то упускаю, – тихо пробубнил он себе под нос, снова вглядываясь в зияющие темные отверстия, которые появились за одну ночь и вели в никуда.

Тем временем Зазз и Элиция закончили со змеями. Гоблин, чей взор привык к ночи, зорко осматривал окрестности и заметил неподалеку, на возвышении, подозрительно расчищенную полянку.

– Эй, Элиция, а что там? – спросил он, указывая пальцем в темноту.

Заклинательница, в это время старательно подбирала подол платья, чтобы не споткнуться о корягу на обратном пути, обернулась на его голос.

– Где? Я же ничего не вижу, – пожаловалась она, всматриваясь в непроглядную для человеческих глаз темень.

– А, сейчас, – стремительно среагировал Зазз. Он подобрал валявшуюся у его ног сухую корягу – удивительно удобно подвернувшуюся – щелкнул пальцами, и в его руке заполыхал импровизированный факел. Огонь осветил небольшой участок леса, высветив направление, куда он показывал.

– Вон туда. Видишь? Полянка какая-то… Слишком уж расчищенная.

– Не знаю даже, – неуверенно проговорила Элиция, щурясь. – Похоже на какую-то… ладно, даже не знаю, на что похоже.

– Пойду посмотрю, – решительно заявил гоблин и сделал шаг в сторону загадочного места.

Элиция испуганно вздрогнула, озираясь вокруг.

– Не оставляй меня здесь одну! Мне страшно! – ее голос дрогнул, выдавая искренний страх, навеянный ночью и недавними событиями.

"Эх, девчонки… Вечно они медлительные и пугливые,"– пронеслось в голове у Зазза, но вслух он лишь вздохнул и кивнул.

– Ладно, идем вместе. Так спокойнее.

Он протянул ей факел, хоть самому он был и не нужен – его зрение прекрасно справлялось с темнотой. Но для нее он сделал это жестом поддержки. Они двинулись вперед, пробираясь через подлесок.

Когда они оказались на поляне, картина предстала странная. Кто-то явно потрудился: в центре аккуратно, почти метлами, была сгребена в кучу прошлогодняя листва. Словно кто-то решил провести уборку посреди глухого леса – бессмысленно и зловеще.

Обойдя кучу по кругу, Зазз, движимый любопытством, принялся шелушить ее палкой. Его старания увенчались успехом: он нашел небольшой холщовый мешочек. Вскрыв его, он обнаружил внутри копченые желуди.

– Неужели кто-то обронил? – удивился он, но что-то подсказывало ему, что все не так просто. "Слишком уж все аккуратно… Как приманка."

Рядом валялся еще один мешочек, влажный на ощупь, с вышитым странным символом – стилизованный ветер, задувающий в скрученный лист. Изнутри доносился тихий, потрескивающий звук. Зазз, недолго думая, развязал шнурок.

Внутри оказались темные, мокрые речные камни, а под ними – сложенный в несколько раз лист плотной бумаги. Развернув его, гоблин ахнул. Это была детальнейшая схема цирка «Странных Чудес»! Были обозначены все вагончики, шатры, даже тропинки между ними. Все как на ладони.

На обратной стороне, правда, записи расплылись от влаги, но кое-что можно было разобрать:

«…старший акробат, Алиеф, подъем на заре, обходит периметр с сыном…»

«…гоблин-пиротехник, Зазз, спит до полудня, ковыряется у пушки, ближе к вечеру таскает порох из большого ящика у склада…»

«…Мирон, обход в 8 утра, всегда начинает с палатки клоунов, курит у реки перед сном…»

«…заклинательница змей, Элиция, тренировка с удавом Щекоткой у реки каждое утро, пока туман стелется… предпочитает уединение…»

Элиция, осматривавшая другую часть поляны, подошла и заглянула через его плечо. Ее лицо побелело.

– Если кто-то в курсе, что я тренируюсь со Щекоткой по утрам, и обо всем остальном… то это выглядит так, будто за нами шпионили. И довольно давно.

Она выпрямилась и медленно развернулась, глядя в ту сторону, где отсвечивал огнями цирк. Отсюда, с возвышения, было прекрасно видно горящий костер и силуэты людей. Идеальная смотровая площадка.

– Может, ты знаешь, что это за символ? – Зазз повернул мешочек к Элиции, освещая факелом вышивку.

Та взяла его в руки, повертела, ее брови сдвинулись в напряженной думе.

– Похоже на символ Газрея… Но не могу сказать больше. Я не сильна в культах.

– Газрея? – переспросил гоблин, насторожившись.

– Ну да. Божество природы, стихий, что-то такое… Охраняет природу, если правильно помню. Но почему его символ здесь…

– А кто из наших может знать об этом больше?

Элиция пожала плечами, поеживаясь от внезапно нахлынувшего холода и потирая руки.

– Профессор, наверное. В силу возраста… Он многое повидал. – Она нервно оглянулась. – Пойдем отсюда. Если за нами отсюда наблюдали, то он может вернуться. Мне страшно и холодно.

– Да, сейчас, – кивнул Зазз. Пока она говорила, он вытряхнул камушки из мешочка. На дне что-то блеснуло. "Ага! Что у нас тут?" – Он запустил внутрь пальцы и извлек шесть золотых монет. "Ну вот, хоть какая-то оплата за все сегодняшние неприятности!" – с удовлетворением подумал он, быстрым движением руки отправляя монетки в самый потайной карман, подальше от любопытных глаз. Удача любит тишину.

Забрав с собой странную карту с записями и пару «приятных» вещей, они поспешно двинулись назад, к свету и относительной безопасности цирка, оставив таинственную поляну и ее секреты во тьме ночи.

Когда Торнгасту надоело наматывать круги вокруг вагончика «Пёрышек» в тщетных поисках невидимых крыс, он решил вернуться к задней части манежа, туда, где раньше дежурил Профессор. Может, старик уже вернулся или кого-то другого поставил на свой пост. Вместо профессора он увидел лишь Чучуна, который сидел на том самом перевернутом ящике, подпирая голову лапками, и явно скучал, бесцельно чертя что-то палкой на земле.

– Тоже скучно? – оживился крысолюд, заметив приближающуюся белую тушу. – Всё сделал и теперь гуляешь?

– Что-то вроде того, – пророктал Торнгаст, тяжело облокачиваясь на груду ящиков, которые заскрипели под его весом. – Что-нибудь выяснил?

Чучун, обрадованный возможностью поговорить, тут же погрузился в свой красочный, хоть и не всегда последовательный рассказ о змеях, лесе и своем героизме. Он уже дошел до момента, где Зазз превратился в моток змеи, когда внезапно прервался, оглядев свой яркий костюм.

– Ой, погодите секунду! – вдруг воскликнул он. – Не могу в этом ходить, артистичный вид только для сцены! И шпагу прихвачу – мало ли что!

Не дожидаясь ответа, он стремительно рванул с места и исчез в темноте. Буквально через пару мгновений Чучун так же стремительно вернулся, уже без своего яркого клоунского жилета, в простой темной толстовке, с которой контрастировала изящная шпага, теперь болтавшаяся у его пояса.

Как раз в этот момент в их уединенное убежище зашел сам Профессор. Он выглядел предельно измотанным; его плечи были ссутулены, а лицо, освещенное дрожащим светом факела, казалось, покрылось новыми морщинами за этот бесконечный день.

– О, вы здесь. Хорошо, – его голос звучал глухо, без всяких эмоций. – Все уже почти разошлись. Думаю… можно уже не сторожить нашего друга так строго.

В этот момент к ним подтянулась Элара, перекусившая у костра. Увидев знакомые фигуры, собравшиеся в их «секретном месте», она без слов присоединилась к кругу, ее лицо было серьезным и уставшим. Следом, немного запыхавшись, появились Зазз и Элиция. Оказалось, они, разминувшись с Профессором, тоже отправились его искать, спрашивая у редких встречных членов труппы, и те указали им направление к манежу.

В не самом просторном помещении за декорациями стало тесно. Профессор окинул взглядом собравшихся – ядро его новой, странной семьи, прошедшее через огонь сегодняшнего дня.

– Ну вот, все здесь. – Он тяжело вздохнул. – Все устали за сегодня. Надо бы и нам отдохнуть, но… есть пара вопросов, которые не терпят отлагательств. – На этом моменте его взгляд упал на Элицию, и он запнулся, вспомнив, что не все тайны можно открывать всем. – Элиция, дорогая, спасибо за помощь сегодня. Оставь нас, пожалуйста, ненадолго.

Заклинательница цыкнула, слегка обидевшись, но, поймав серьезный взгляд Профессора, без лишних слов развернулась и пошла прочь, ее платье шелестело в ночной тишине.

Как только она скрылась из виду, Зазз тут же вытащил свою находку – влажный мешочек и схему цирка.

– Вот, смотрите, что мы нашли, – он протянул карту Профессору, умолчав, естественно, о шести золотых монетах, приятно оттягивавших карман.

– О, орешки! – обрадовался Чучун, уловив знакомый запах из второго мешочка.

Зазз, недолго думая, отсыпал ему половину копченых желудей, и они принялись их грызть, пока Профессор и остальные в молчаливом размышлении разглядывали зловещую карту.

– Кто-то очень внимательно за нами наблюдал, – наконец проговорил Профессор, его пальцы дрожали от усталости или гнева. – Все расписано, все учтено. Распорядок, привычки…

– И идеальная точка для наблюдения, – мрачно добавил Торнгаст. – С холма все как на ладони.

Профессор развернул карту к остальным и ткнул пальцем в один из вагончиков, помеченный простым кружком, в отличие от других, возле которых стояли пометки или инициалы.

– А кто помнит, что это за вагончик? Что-то… не могу вспомнить. Это чей?

Команда приблизилась, вглядываясь в схему. В головах зашевелились воспоминания, они мысленно сверяли нарисованное с реальным лагерем, пытаясь понять, чье же это жилище остается безымянным.

– Нужно проверить, – твердо сказал Торнгаст, его низкий голос не допускал возражений.

– Вы даже не ужинали как следует, – попытался возразить Профессор, в его голосе слышалась искренняя забота. – Может, сначала отдохнете? Ночь на дворе.

Чучун, грызя желудь, беспокойно заерзал.

– А как же… он? – он кивнул в сторону прикрытого брезентом тела. – Даг шастает тут да и Мордейн полюбому где-то поблизости, целенаправленно так искала Мирона… Может, его получше спрятать? А то найдут…

Торнгаст фыркнул, поправив очки.

– Получше спрятать – только в землю. Но сейчас не время для этого. Все уже спят, а если нет, то поедят и лягут спать. Шастать тут не будут и глазеть тоже. – Его спокойный, уверенный тон немного успокоил общую нервозность.

– Пока ночь и свидетелей мало, нужно разобраться с этим, – настаивал Торнгаст, и в его словах была железная логика. – Днем будет слишком много глаз.

Его поддержал решительный взгляд Зазза и кивок Элары. Усталость была колоссальной, но необходимость узнать правду и обезопасить цирк гнала их вперед.

Группа молча двинулась к указанному на карте месту, оставив за спиной тепло и свет костра. Профессор с зажатой в руке схемой шел впереди, его силуэт казался особенно хрупким и уставшим в ночной мгле. За ним, словно тени, скользили остальные, их лица были напряжены. Воздух звенел от невысказанной тревоги, будто они шли не проверять склад, а на последнюю в своей жизни битву.

– Будьте осторожны, – проводил их Профессор своим хриплым, надтреснутым голосом, и в этих словах звучала не просто формальность, а настоящая, щемящая дурным предчувствием мольба.

Передвижной склад, обозначенный на карте, оказался невзрачным, похожим на огромный, почерневший от времени ящик на колесах. Он стоял в стороне от жилых вагончиков, и в его облике не было ничего примечательного – грубые, неструганные доски, заляпанные грязью колеса, прочная дверь с простым висячим замком. Тихий, забытый всеми сарай, кочующий с места на место. Но именно эта обыденность и настораживала. Самое большое зло часто скрывается под маской самой неприметной простоты.

Было тихо. Почти все в цирке уже спали, и лишь изредка доносился чей-то храп или вздох из приоткрытого окна. Склад молчал, сливаясь с темнотой.

Элара, краем глаза убедившись, что их не заметили, скользнула к двери. Из складок ее платья появилось небольшое латунное ухо – странный, отполированный до блеска инструмент, который она всегда носила с собой. Никогда не знаешь, что и где сможешь подслушать. Она жестом показала остальным, что собирается сделать, прислонила холодный металл к шершавой древесине и закрыла глаза, полностью сосредоточившись.

Обычный Тихий Шепот мира, к которому она привыкла, был сметен хаотичным, оглушительным вихрем звуков. Десятки, сотни коготков, скребущих по дереву, возня, писк, и над всем этим – громкий, мерный, почти звериный храп.

Она отшатнулась, широко раскрыв глаза.

– Там… – ее шепот был едва слышен, но полон ужаса. – Их много. Очень много. И кто-то… или что-то… спит.

– Крысы? – так же тихо уточнил Торнгаст, его массивная фигура напряглась.

– Шепот… он другой. Злой, дикий. И храп… не человеческий будто.

Тут вперед выступил Зазз.

– Храпит? Давайте я посмотрю.

Он неуверенно поставил ногу на первую скрипящую ступеньку, но это колебание длилось лишь мгновение. Уже на следующем шаге в его позе не осталось и тени страха – лишь холодная, гоблинская решимость. Он прикрыл один глаз и прислонился к замочной скважине.

Сначала – темнота. Потом тень, мелькнувшая в глубине. И вдруг… движение остановилось. Существо по ту сторону словно почувствовало на себе взгляд. Медленно, пугающе осознанно, к щели стал приближаться огромный, мутно-желтый глаз, чтобы заглянуть в ответ.

Легкая дрожь пробежала по спине Зазза, но он не отпрянул. Вместо этого он набрал в легкие воздуха и с силой плюнул прямо в замочную скважину, в этот немигающий зрачок.

Тишину взорвал оглушительный, яростный визг. Склад затрясся, дерево затрещало под напором чего-то мощного и невидимого изнутри. Зазз едва успел отдернуть голову, как из-под пола склада, из нескольких проделанных в полу дыр, хлынул поток. Не конфет, нет. Плотный, живой, кишащий поток крыс.

Их были сотни. Они выплескивались наружу, как вода из прорванной дамбы, и неслись прямо на них, не разбегаясь в стороны, а двигаясь как единый, разумный организм. Их путь лежал строго через Зазза и Торнгаста.

На секунду их словно затопило. Крысы взбирались по ногам, кусая за щиколотки, цеплялись за одежду. Зазз вскрикнул от боли и отвращения – десятки мелких, острых зубов впивались в уши, щеки, пальцы. Но хуже всего был запах – сладковатый, гнилостный, и невыносимая, жгучая боль от укусов, от которой в висках начинало гудеть.

Торнгаст, оглушенный визгом и хаосом, молча принял на себя основной удар. Его густая белая шерсть мгновенно стала живой от копошащихся, карабкающихся вверх тварей. Они цеплялись за него, как муравьи, топтались по спине, кусали за уши, за лапы, за все, до чего могли дотянуться.

Элара, побледнев, подавила вскрик. Она инстинктивно подобрала полы своего платья, отступая, ее лицо выражало чистый, неподдельный ужас. Поток, казалось, игнорировал ее, сконцентрировав всю свою слепую ярость на гоблине и медведе.

Чучун же, который с самого начала прижался к Торнгасту в надежде на защиту и почувствовал внезапный прилив странной, братской солидарности, лишь ахнул.

"Так много… и в одном маленьком вагончике?…" – пронеслось у него в голове. Адреналин ударил в кровь, смывая страх. "…Поиграем!". С легким, почти безумным облизыванием он выхватил из-за пояса свою шпагу.

Зазз, захлебываясь в кишащем море грызунов, с трудом поднял руку, пальцы уже складывались в знакомую огненную вязь. Его губы шептали обрывки заклинания, но тут грохот изнутри склада заставил всех вздрогнуть. Что-то мощное, неистовое с размаху ударило в дверь изнутри. Дерево затрещало, мощные доски неестественно выгнулись наружу, и с треском выломились из косяков.

И оно вырвалось наружу.

Огромная крыса, размером с самого Торнгаста, выскочила из склада, снося на своем пути остатки двери. Она не бежала – она неслась, слепая от ярости, не замечая ничего на своем пути. Зазз, все еще стоявший на ступеньках, был просто сметен и затоптан ее мощным телом. Он исчез под волной мелких тварей, и лишь его рука, беспомощно взметнувшаяся огнем с ладони из клубка тел, показала, где он упал.

Чудовище остановило свой разбег прямо перед Торнгастом. Его мутные, красные глаза с ненавистью уставились на медведя, почуяв в нем достойного противника. Из ее горла вырвался низкий, угрожающий рык.

Чучун, присвистнув, перепрыгнул с лапы Торнгаста на ближайший ящик.

– А ты у нас кто? Потанцуем? – его голос звучал с вызовом, но в нем дрожала истеричная нотка. Он засеменил на месте, его боевой танец был странной смесью резкости и клоунской грации, предназначенной скорее отвлечь и запутать.

И это сработало. Вихляющие движения крысолюда привлекли внимание гигантской твари. Ее голова повернулась, огромные усы задрожали.

"Хорошо… Пусть смотрит на меня. Пусть смотрит только на меня," – лихорадочно думал Чучун, продолжая свой безумный танец. – "Остальные хоть передохнут… Сейчас я тебя утанцую…"

Элара, видя, что ситуация критическая, поняла – беречь силы больше нельзя. Все ранены, все на пределе. Нужно выложиться полностью, чтобы сохранить жизни. Ее аметистовые глаза вспыхнули фиолетовым светом, а воздух вокруг поплыл маревым, будто над раскаленными камнями. Она на мгновение прикрыла веки, мысленно нащупывая знакомое сознание Зазза в том хаосе боли и паники, что клокотал под ногами.

"Держи-и-сь, дружище! Вставай! Вставай!" – мысленно крикнула она, посылая гоблину волю к победе и снимая острые границы ужаса. Она почувствовала, как его тело откликнулось, как он начал выбираться из-под груды тел.

Заметив это, она перенесла внимание на крысу. Собрав энергию, вспомнив ощущения от боя с цветком, она попыталась выстрелить знакомым сгустком негативной силы. Но ужас происходящего, визг, запах гари и крови мешали сосредоточиться. Сгусток пролетел мимо, рассеявшись в воздухе.

Торнгаст, неистово ревя, сбрасывал с себя десятки вцепившихся крыс. Но его взгляд был прикован к гигантскому противнику. Он почувствовал чужеродное, но знакомое спокойствие, нахлынувшее извне – легкое касание разума Элары. Это помогло ему собраться. Он сосредоточился, призывая энергию стихий. Воздух вокруг его мощной лапы закрутился в вихрь, вобрав в себя осколки щепок и пыли. Не целясь, с силой обрушил его вперед, так, чтобы ударная волна прошла сквозь рой и ударила в крысу, остановившись у самого вагончика, на крышу которого уже взобрался Чучун.

Тот стратегически верно рассчитал – с высоты будет удобнее атаковать.

Зазз, поднявшись на ноги, был в ярости. Боль от десятков укусов, унижение от падения – все это вылилось в огненную месть.

– Грейтесь, твари! – прохрипел он и, щелкнув пальцами, выпустил две струи ослепительного пламени, сметающие остатки роя с его пути. Запах паленой шерсти и мяса заполнил воздух. Малое количество уцелевших крыс в панике разбежалось. Не забыл гоблин и о большой крысе, швырнув в нее сгусток огня для согрева.

Элара, видя, что атака Торнгаста отвлекла чудовище, снова попыталась собрать энергию. Но силы были на исходе. Воздух вокруг нее уже не плыл, а лишь слабо мерцал, глаза потускнели. Сгусток снова ушел мимо, а она, обессиленная, облокотилась о стену ближайшего вагончика, пытаясь перевести дух. "Больше не могу… Не могу…"

Чучун, свистнув, спрыгнул с крыши, пытаясь пнуть крысу по заднице, чтобы вернуть ее внимание. Но тварь уже выбрала цель – Торнгаста. Она рванулась к медведю, намереваясь отхватить лакомый кусок.

Тогда крысолюд, ловко перебросив шпагу из одной лапы в другую, вспомнил то, что знал с детства. "Ребра, позвоночник – броня. Нужно бить в мягкое, под переднюю лапу, где почки, или в шею…" Он сделал резкий выпад, все еще находясь в прыжке, и острая сталь с глухим чавкающим звуком глубоко вошла в бок твари, под переднюю лапу. Чучун почувствовал, как лезвие пронзает плоть, режет что-то плотное и упругое, и выходит с другой стороны, обливаясь темной, почти черной кровью.

Он дернул шпагу на себя, нанося страшную рваную рану, и отпрыгнул назад на крышу, чтобы не быть сметенным предсмертными конвульсиями.

Гигантская крыса взвыла – пронзительно, по-звериному. Она брыкалась, пытаясь дотянуться зубами до источника чудовищной боли, но не могла. Ее тело билось в агонии, заливая землю липкой кровью. Еще несколько судорожных вздохов, и она затихла, ее огромное тело обмякло, окончательно поверженное.

Тишина, наступившая после боя, была оглушительной. Воздух был густ от смрада гари, крови и смерти. Остатки роя, если и остались, давно разбежались.

Несколько секунд в логове царила гробовая тишина, нарушаемая лишь прерывистым, тяжелым дыханием победителей. Воздух был густым и сладковато-прогорклым от запаха крови, пыли и страха.

Чучун, забравшийся на груду ящиков, словно на пьедестал, невероятно гордился собой. И пусть на сердце скребла мелкая грусть – дальний родственник, как-никак – но победа затмевала всё. Он сидел, поджав одну ногу, а второй нервно покачивал, сверкая в полумраке глазами-бусинками. Его светлая шерсть была взъерошена, а на острых зубках блестела кровь не его врагов.

Торнгаст стоял неподалеку, солидно и тяжело, как скала. Он разминал мощные плечи, содрогаясь время от времени крупной дрожью. Казалось, по его белой шкуре под пиджаком все еще ползали невидимые твари, а в ушах стоял отвратительный шелест тысяч коготков. Его очки были запылены, стекла мутны.

Зазз, отряхивая свой пестрый жилет с выражением глубочайшего недовольства, ворчал себе под нос. Слишком уж часто за сегодня его хватали, бросали и топтали. Каждое движение отзывалось в теле ноющей болью, а запах крысиной стаи, казалось, намертво въелся в одежду.

Элара, прислонившись к стене, с отвращением, смешанным с усталым облегчением, смотрела на груду тел – массивное, уже остывающее чудовище и несколько мелких, еще подергивающихся в предсмертных судорогах тварей. Ее пальцы инстинктивно искали утешения в колоде карт, но она сдержала себя, лишь сжав руки в кулаки, чтобы они не дрожали.

Их осмотр логова был недолгим: пожранное мясо, разбросанные вещи, жуткая теснота, в которой умудрялась ютиться целая свора. Картина была отталкивающей и безнадежной.

Внезапно неподалёку донеслись спешащие шаги и сдавленное дыхание. На пороге, запыхавшиеся и бледные, возникли Профессор и Ригги. Пес-ретривер держал в зубах перевязочный комплект, а его умные глаза лихорадочно бегали по помещению, оценивая масштаб побоища.

«Боги правосудия!.. Ребята! – выдохнул Профессор, сжимая руку у сердца. – Вы целы? Я видел, как оно ринулось сюда… Послал Ригги за подмогой, но вы… вы уже со всем справились». Его голос дрожал от смеси облегчения и ужаса.

Ригги, опустив на пол аптечку, тут же принялся обходить каждого, тычась влажным носом в руки, тихо поскуливая и внимательно вглядываясь в лица – искал раны, которые нужно было залить.

– К нам завтра приедет мэр Обертона, – продолжил Профессор, проводя рукой по лицу. – Я сообщил, что на нас напали и нам срочно нужна помощь. Но я и подумать не мог… Первая помощь нужна? Говорите!

Зазз лишь буркнул: «Обойдется». Чучун энергично замотал головой. Торнгаст молча покачал мощной головой.

– Скрывать уже нет смысла, – голос Профессора стал тверже, отливая стальной усталостью – Объявление придётся сделать. Но сейчас… Сейчас все идут ужинать. Возражения не принимаются. Ригги, помоги Эларе.

Пока они брели обратно к лагерю, между ними всё же состоялся короткий разговор.

– Их было… много, – глухо пророкотал Торнгаст, глядя куда-то внутрь себя.

– Зато теперь их нет, – парировал Чучун, но вся его бравада уже выветрилась, уступив место дрожи в коленках.

– Они пахли… магией. Неестественностью, – тихо добавила Элара, кутаясь в плащ. – Это была не просто стая… но я не уверена.

После короткого, почти молчаливого ужина Профессор собрал всех. Чучун, не в силах сидеть на месте, вызвался помочь Ригги поднять тех, кто уже успел забыться тревожным сном. Вскоре вся труппа «Странных Чудес» стояла в свете огромного погребального костра, сооруженного на краю лагеря.

Они были похожи на стаю призраков – кто в ночных рубахах, кто в накинутых на плечи одеялах, с растрепанными волосами и лицами, размякшими от сна, но сразу же заострившимися от шока и горя. Свет пламени выхватывал из темноты блеск слез на щеках, застывшие маски недоумения, руки, бессознательно ищущие опоры в руке соседа.

Профессор вышел вперед. Его седые волосы отсвечивали в огне, а голос, обычно тихий и хриплый, теперь звучал на удивление твердо, хотя в глубине усталых глаз читалась бездонная скорбь.

– Друзья мои… Семья… – его голос дрогнул, заставив повисшую в воздухе тишину стать еще громче. – Сегодня нас постигло великое горе. Один из наших… навсегда покинул арену. Сегодня мы потеряли Мирона.

Он сделал паузу, давая этим страшным словам достичь каждого сердца.

– Он был для нас не просто управляющим. Он был тем стержнем, на котором держалось наше «Странное Чудо». Он находил нас – сломанных, странных, потерянных – и давал нам дом. Давал сцену. Давал… семью. Он верил, что наша странность – и есть настоящая магия. За своим строгим видом он скрывал доброе сердце. И у него… – голос оратора на мигу сорвался, – у него еще столько всего было впереди…

В толпе кто-то громко всхлипнул. Пары – артисты, связанные годами скитаний и выступлений, – инстинктивно обнимали друг друга, цепляясь за единственную опору в этом море горя. Алиеф стоял неподалеку, его поза была по-прежнему твердой, позой главы семьи и акробата, но нахмуренные брови не могли скрыть боли в широко распахнутых, честных глазах.

Мордейн держалась чуть в стороне. Ее осанка, как всегда, была безупречной, подбородок – чуть приподнятым. Даже в простом ночном халате она выглядела королевой. Но пламя костра ясно отражалось в двух струйках слез, медленно скатывающихся по ее идеальным щекам, не смывая гордого выражения. Она смотрела на огонь, не мигая, а затем, словно поймав себя на этой слабости, резко, почти грубо, вытерла лицо рукавом, резко развернулась и скрылась в темноте, не в силах вынести взглядов сочувствия.

На костре пламя пожирало не просто тело – оно пожирало часть их общего прошлого, основу, на которой держался их хрупкий мир. Люди стояли молча, и тихий шепот касался лишь одного: «Что же будет дальше? Ведь это он все держал в своих руках».

Они выстояли в бою с чудовищами. Но в этой тихой войне они потеряли нечто большее. И теперь будущее цирка висело на волоске, зыбкое и неуверенное, освещенное тревожными, пляшущими отсветами погребального огня.

Глава 7. Утро странных снов

Цирк «Странных Чудес» встретил утро неестественной тишиной. Шатры, еще вчера оглашаемые смехом и музыкой, теперь стояли притихшие, будто скорбя вместе с труппой. Воздух, обычно густой от запахов готовящейся еды и свежескошенной травы, был свеж и почти стерилен. После ночи, полной смерти, яда и загадок, Профессор распорядился дать немногим оставшимся в живых защитникам цирка – нашим героям – выспаться. Им, израненным и измотанным, предстояло восстановить силы для нового дня, обещавшего быть не менее тревожным.

Их разбудили осторожно, с почтительным страхом. Весть о гибели Мирона и о ночном нападении гигантских крыс уже успела просочиться сквозь щели в вагончиках, отравляя утро горечью и страхом. Но вместе с тревогой пришла и другая весть: в цирк пожаловал важный гость, сам мэр городка. Профессор, чье лицо стало похоже на выбеленный временем пергамент, послал за ними – им предстояло побеседовать с властями.

Торнгаст проснулся не от голоса, а от внутреннего рыка, низкого, как отдаленный обвал. Его огромное тело дрогнуло, мощная лапа, свесившаяся с походной койки, с грохотом шлепнулась на деревянный пол. Слюна тянулась из уголка пасти серебристой нитью. Он долго лежал, уставившись в потолок вагончика, не желая ни с кем говорить и даже думать.

Но мысли накатывали сами, упрямые и мрачные, как прилив.«Друиды…» – вертелось в голове. «Кто еще может говорить с природой на языке яда и когтей? Заставить лес восстать против нас? Но зачем? Мы не рубили священных рощ, не оскверняли ключей… Разве что сама земля сочла нас чужаками? Или за ними стоит чья-то воля? Та, что зовется Дасклайт?» Воспоминания о зверинце, где боль была развлечением, пронзили его жгучей ненавистью. Он медленно поднялся, кости затрещали. Одевался он неторопливо, каждое движение было обдуманным и тяжким. Усевшись на ящик, он еще долго сидел, глядя перед собой, его очки блестели в утреннем свете, скрывая бездну раздумий. Расследование только начиналось, и он чувствовал себя одним из его краеугольных камней – медлительным, но неотвратимым.

И тогда из глубин памяти всплыл обрывок сна. Не лес и не змеи, а… сталь и дым. Ему снились железные кони. Не живые, а сотворенные из пластин и шестеренок, с глазами-фонарями, что пробивали мрак, и копытами, высекающими искры из камня. Они мчались по бескрайней степи, и их грохот был похож на битву титанов. Во сне он не бежал от них, а стоял на пути, и его собственная лапа, поднятая для удара, на мгновение стала холодной и несгибаемой, как закаленная сталь. Он ловил копыта на лету, принимая чудовищный удар на себя, и сталь звенела о сталь. Это был не кошмар, а урок. Урок защиты. Блокировки. Тело его, даже проснувшись, помнило это странное ощущение – не просто полагаться на толстую шкуру, а выставлять точный, выверенный барьер. И еще… руки сами тянулись к воображаемым бинтам и травам, будто знание о том, как вправлять кости и очищать раны, пришло не из сурового опыта Севера, а откуда-то извне, как дар.

Утренняя рутина Чучуна была полной противоположностью. Он проснулся резко, словно от толчка, и сразу же вскочил на ноги. Его маленькое тельце вибрировало от избытка энергии, которую не смогла отнять даже вчерашняя битва. Но за внешней бодростью скрывалась каша из мыслей.

Перед зеркалом, тщательно укладывая свой ирокез в невероятный, торчащий вверх шип, он прокручивал в голове вчерашний день. «Мирон… такой большой, сильный, и вот его нет. Просто нет.» Грусть, острая и быстрая, как иголка, кольнула его в сердце. Но тут же накатили другие образы: лес, ползучие тени, огромная змея, сжимающая бездыханного Зазза… и его собственный, отчаянный бросок. «Я его вытащил! Я! Чучун!» – эта мысль грела изнутри, придавая уверенности. И Элиция… ее спокойная сила в самый страшный момент. Он был ей безмерно благодарен.

Ловко поправляя складки на своем самом нарядном жилете (утро с мэром требовало соответствующего вида!), он поймал собственное отражение и вдруг понял, что видит не просто клоуна, а… денди. Да, именно так! Человека, чья сила не только в кульбитах, но и в слове, в умении подать себя. Во сне ему снились балы и салоны, где он, маленький и ловкий, не кувыркался, а вел изящные беседы, очаровывая дам и влияя на мнение важных господ одним лишь вовремя оброненным словом. Он просыпался с четким ощущением: слухи – это оружие, и он научился им владеть. А его защечные мешки… во сне они стали бездонными, как крошечные проклятые сумки, куда он мог упрятать не только склянку, но, кажется, и целый арсенал. И тело его запомнило новое умение – не просто уворачиваться, а сжиматься, становиться меньше, ускользать от удара в самый последний миг.

Зазз пришел в сознание медленно, сквозь слои боли и слабости. Все тело ныло, будто его хорошенько потоптали… что, собственно, и произошло. В висках стучало, а в глазах изредка плыли темные пятна. Но, пошевелив пальцами и почувствовав знакомое покалывание в кончиках, он с удовлетворением констатировал: жив. Чудом, но жив.

Первой его мыслью, пронзительной и ясной, был не страх и не боль, а… мешочек. Тот самый, с шестью золотыми монетами. Пока в лагере царила утренняя суета, он, притворившись еще спящим, нащупал его в потайном кармане. Осторожно, не вынимая, он пересчитал монеты пальцем. Шесть. Твердых, холодных, настоящих. «Если так пойдет и дальше… – в голове зажглась хитрая искорка. – Можно будет купить собственный вагончик. Или целую мастерскую. Или… столько пороха, что хватит, чтобы устроить такой "бабах-красота", что небо затянет синим дымом на неделю!» Мысль о будущем богатстве и новых, ослепительных экспериментах согревала его куда лучше любого лекарства.

А во сне… ему снился огонь. Но не тот, что он высекал кресалом, а живой, послушный, рождающийся прямо в душе. Он видел себя стоящим на краю обрыва, а внизу – целое море врагов. И он не бросал в них отдельные вспышки, а… раскидывал руки, и волна магического ужаса, леденящего душу, исходила от него, заставляя самых храбрых воинов в ужасе отступать. И этот огонь, он мог сделать его шире, больше, охватить им сразу всех! Сон был таким ярким, что, проснувшись, Зазз инстинктивно потянулся к амулету на шее, чувствуя, что его внутренний «бабах» стал не просто громче, а… масштабнее.

Элара встретила рассвет на коленях. Она не спала, а тихо молилась, обращаясь к Дезне, богине снов, удачи и странников. Их связь существовала всегда, с тех пор как она впервые заглянула в треснувший хрустальный шар. Но сегодня утро было иным.

После ночи, полной ужаса и смерти, ее сон был не бегством, а… возвращением домой. Ей снилось, будто она стоит в огромной библиотеке, сложенной из лунного света и теней. С полок на нее смотрели не книги, а сны – живые, переливающиеся клубки возможностей. И сквозь них струился тихий, мелодичный голос – голос Дезны. Он не произносил слов, а вкладывал в ее душу знание. Знание о том, как прикосновением руки изгонять боль, затягивая раны теплым, целительным светом. Как окутывать разум союзников успокаивающим бальзамом, защищая его от ужасов внешнего мира. И самое странное… как читать историю предметов, ощущая эхо эмоций, вложенных в них прикосновениями прежних владельцев. Проснувшись, она чувствовала связь с богиней так остро, будто та стояла за ее плечом, положив легкую, как ветер, руку на ее темя.

Закончив молитву, она встала. Взгляд ее был твердым. Они с товарищами прошли через ад, и это закалило их, подарив не только шрамы, но и новые силы. Теперь предстояло встретиться с Профессором и мэром. И кто знает, какие еще тайны принесет этот день под пестрым, тревожным куполом «Странных Чудес».

Элара шла по лагерю, и сквозь привычную утреннюю суету цирка в ней струилось новое, незнакомое чувство – уверенность. Не та показная, что рождалась от Заклинания Наваждения перед выходом на сцену, а глубокая, укоренившаяся где-то в самой глубине души. Вчерашний провал на арене, страх, стыд – все это казалось теперь мелкой пылью, развеянной ночным ветром. Впереди ей чудились не тернистые тропы неизвестности, а проторенные, ясные пути, будто сама Дезна раскинула перед ней карту грядущего. На ее губах, сама того не замечая, играла легкая, почти неуловимая улыбка. С богиней за спиной всё и впрямь должно было быть проще.

Взгляд ее скользнул по лагерю. Повсюду кипела работа, целебная и спасительная. Клочья разорванной сети «Пёрышек», похожие на гигантскую паутину, висели на заборах и шестах – видимо, их решили пустить на хозяйственные нужды. Сами акробаты, Алиеф и его семья, вдалеке деловито заколачивали новые доски на своем вагончике, на который им так любезно указал вчера Торнгаст. А от того самого передвижного склада, где прятались негодяи, и вовсе остался лишь остов – его разбирали по бревнышку, словно стирая саму память о вчерашнем кошмаре. «Вот так здесь и избавляются от неприятных воспоминаний, – подумала Элара с горьковатым пониманием. – Сообща. Стирая следы трудом».

По мере приближения к большому главному шатру, где ее ожидал Профессор, ее взгляд выхватил пеструю фигуру. Немолодой мужчина в ярком, чуть кричащем синем костюме и со шляпой, которую он заботливо прижимал к груди. Его жидкие каштановые волосы, отливавшие на солнце пробивающейся лысиной, и аккуратно подстриженные усы с бородой складывались в портрет, который ее внутренний голос тут же окрестил: «Наверное, так и должен выглядеть мэр».

Подойдя на почтительное расстояние, гадалка успела заметить на лице незнакомца отчетливые следы смятения и беспокойства. Морщинки у глаз, напряженно сжатые губы. «Кажется, он и впрямь переживает, – отметила она про себя. – Вот только интересно, за нас или за собственную шкуру, испуганную слухами о яде и смерти в его тихом городке?»

– …это одна из тех, кто пострадал вчера, – указывая рукой на подошедшую Элару, говорил Профессор мужчине. Его голос звучал устало, но твердо. – И одна из тех, кому мы обязаны тем, что цирк все еще стоит.

– Доброе утро, – сказала Элара, вежливо склонив голову.

– Доброе утро, здравствуйте. Я Джор Абер, – отозвался мужчина в синем, и его голос прозвучал чуть выше, чем можно было ожидать от его солидного вида.

– Приятно познакомиться, – ответила гадалка и, вспомнив жест, который не раз видела в своих странствиях, сделала легкий, небрежный реверанс. Он вышел у нее чуть угловато, без присущей светским дамам грации, но свою роль вежливого приветствия выполнил.

– Большое спасибо, что согласились принять меня сегодня, – продолжил мэр, растягивая губы в натянутой, дежурной улыбке.

В этот момент Профессор наклонился к Эларе так близко, что его седые пряди почти коснулись ее плеча.

– А где остальные? – прошептал он, и без того тихий голос его стал похож на сухой шелест листьев.

Элара замерла. Она не имела ни малейшего понятия, где застряли ее товарищи и почему их сборы затянулись до самого полудня. Лицо ее на мгновение приняло выражение растерянной невинности, будто она, не зная ответа, мысленно произносила протяжное «ыыы…». Она лишь развела руками в легком, беспомощном жесте, приподняв плечи, что явно означало: «Ваша честь, не знаю».

И в этот миг ее накрыло странное чувство – острое, колючее чувство ответственности за этих разгильдяев. Ответственности, которую она на себя не брала и которая теперь невесть откуда взявшись, легла на ее плечи тяжким, хоть и незримым грузом.

Тут из-за угла шатра, словко материализуясь из утреннего воздуха, возникла массивная белая фигура Торнгаста. Он шел неспешной, деловитой походкой, и в его мохнатой осанке читалась непоколебимая уверенность – будто он не просто шел, а утверждал своим видом собственное значение в этом хаосе. «Именно таким его и нужно видеть мэру, – мелькнуло у Элары. – Не просто зверем, а оплотом».

Когда медведь поравнялся с группой, Профессор испытующе посмотрел на него.

– Торнгаст, ты чего так долго? – в его голосе прозвучала усталая нота, смешанная с надеждой, что ответ будет хоть сколько-нибудь вменяемым.

– Я спал, – невозмутимо, как о чем-то само собой разумеющемся, пророктал Торнгаст.

Лицо Профессора на мгновение исказила гримаса, в которой читалось все: и крайнее изумление, и горькая ирония, и желание схватиться за голову. Выглядело это так, будто ему сообщили, что река потекла вспять. «Ну конечно, – яростно подумал он. – Пока весь цирк на ушах, он восстанавливал силы сном праведника. Медвежья логика!»

– Мне нужно много времени, чтобы восстановиться, – добавил Торнгаст, словно объясняя прописную истину ребенку.

Профессор лишь тяжело вздохнул, смиряясь с неизбежным, и повернулся к Джону Аберу, подобрав на лице подобие учтивого выражения.

– Торнгаст также один из тех, кто вчера справлялся… с кризисом, – сказал он, тщательно подбирая дипломатичные слова.

Джон Абер улыбнулся, но в уголках его глаз заплясали чертики неподдельного ужаса. Он с некоторой оглядкой протянул медведю руку.

– Здравствуйте, приятно познакомиться.

Возникла на мгновение комичная пауза. Огромная, покрытая шерстью лапа Торнгаста осторожно, но все равно подавляюще, обхватила кисть мэра. «Будто человек пожимает руку хорошо одетому холму, – с легкой усмешкой подумала Элара. – И холм вежливо отвечает».

Далее на сцене появился Зазз. Он приближался неспешно, на ходу натягивая штаны и пытаясь запихнуть за поясок жилета торчащую склянку. Профессор, смущенный такой небрежностью, торопливо указал на него мэру:

– А это Зазз.

Взгляд Джона Абера выразил всю гамму чувств человека, чья картина мира трещала по швам. Гоблины в его маленьком, патриархальном мирке явно не водились и появлялись редко.

Приближался Чучун. Он шел со стороны своего вагончика почти вприпрыжку, и в его руке, словно у довольного ребенка, весело крутилась разноцветная вертушка. Увидев собравшихся, его шаги мгновенно сменились на подчеркнуто уверенные и спокойные. «Сцена – она везде, – сразу понял он. – И сейчас я играю роль серьезного артиста, а не гиперактивного крысолюда».

– Господин мэр, – кивнул Чучун, подойдя ближе, и совершил изящный, отрепетированный реверанс, которому его в свое время учила бабушка. Получилось куда грациознее, чем у Элары. Голос его прозвучал чуть писклявее обычного – сказывалось волнение перед власть имущим. «Говори плавно, Чуч, не тараторь, – внушал он себе. – Он же мэр, а не зритель на дешевых местах».

Джон Абер, похоже, окончательно потерял нить разговора, ошеломленный этим калейдоскопом существ.

– Да, здравствуйте.. я.. видел вчера ваше выступление.. – он запнулся, подбирая слова. – Вы очень.. впечатляющи. Ваше выступление великолепно. Хотя.. ночью возвращаясь.. уже узнал, что на вас.. напали. Вы сказали, что это были…

– Змеи, крысы! – не удержался Чучун, встрявая в разговор с привычной энергией, которую лишь слегка пытался обуздать. – Как будто сама природа против нас взбунтовалась! – Он активно жестикулировал, но движения его были чуть скованнее, чем обычно.

– Ээ.. да.. возможно, – мэр заметно замялся. – Что вы, возможно, подозреваете.. друидов в произошедшем. Что могут быть замешаны почтенные из Эрмитажа Благословленной Молнии… – Он помялся, глядя в землю. – Знаете, наш маленький городок.. еще за несколько недель до того, как вы прибыли.. был также подвержен.. ээ.. нападениям. Прошу прощения, что вы.. также попали под удар. Хотя не ожидал, что кто-то со стороны этому подвергнется. Но правда, не могу поверить, что это мог сделать кто-то из эрмитажа. Отшельники – добрые, скромные, благочестивые люди. Эрмитаж посвящен Газрею. И хозяин Карлак.. он прекрасный человек. Любит животных, не раз был в Абертоне, и сложно представить, чтобы он.. на кого-нибудь когда-либо напал. По нему даже внешне не скажешь.. что он мог бы кого-то обидеть. Поэтому ваше предположение, что это друиды, немного пугает, на самом деле. Но, может, были еще.. какие-то улики.. намеки?

– Заа-аа-з.. – протянул Чучун, многозначительно глядя на гоблина.

Тот спохватился, порылся в своих многочисленных карманах и извлек добытые трофеи: мешочек с вышитым символом, карту цирка и резного деревянного воробушка. Джон Абер поочередно осмотрел предметы с выражением полного, почти иступленного непонимания на лице. «Он видит лишь старую тряпку и деревяшку, – с досадой подумал Торнгаст. – Глаза смотрят, но не видят».

Заметив замешательство мэра, Торнгаст решил внести ясность своим низким, утробным голосом:

– Это символ Газрея. Божества погоды.

После этого объяснения Джон тяжело вздохнул, будто на него свалилась неподъемная ноша.

Чучун, не выдержав, отрывисто ткнул пальцем в сторону леса:

– Вот там за нами наблюдали!

Зазз согласно кивнул и, не отрывая взгляда от мэра, добавил, тыча в том же направлении:

– Да, я там гнездо нашел. Кто-то сидел и наблюдал за нами.

Джон Абер на несколько мгновений погрузился в молчаливое раздумье, переваривая информацию.

– Да, Абертон уже некоторое время страдает от.. природных явлений, – начал он снова, глядя в пустоту. – Дождей у нас уже не было довольно долгое время. Стало очень засушливо, и почва.. стала будто отказываться работать в привычных цифрах, а мы все-таки здесь все фермеры. Да и многие считают, что нужно быть просто терпеливыми. Дожди вернутся, а реки снова разойдутся… – Он мечтательно вздохнул. – Хотя на моей памяти такого засушливого периода я еще не видел.

«Засуха, упадок, а ты – хоть в синем, но с иголочки, – холодно анализировала про себя Элара, ловя взглядом дорогую ткань его костюма. – На какие же шиши, интересно, содержишь себя в такой период? Что-то с тобой, господин мэр, нечисто…»

Элара, чувствуя, как нити расследования начинают спутываться в тугой узел, решила потянуть за одну из них.

– Другие нападения подобного рода были? – спросила она, и ее голос, усиленный внутренней уверенностью, прозвучал четко и властно.

Мэр, Джон Абер, на мгновение задумался, потирая аккуратно подстриженный подбородок.

– Нуу.. сейчас семья Хеннем страдает от какого-то дикого вепря…

– Большого? – тут же вклинился своим низким рокотом Торнгаст. В его вопросе прозвучал не просто интерес, а профессиональная оценка потенциального противника. «Дикий вепрь… Хорошая разминка, – пронеслось у него в голове. – Проверить, как тело вспомнит уроки сна».

– Да.. – обратил на него внимание Джон, слегка отшатнувшись от внезапной интенсивности медвежьего взгляда. – Вот.. еще семья Миллеров, Серра и Хофтен пропали, ээ.. уехали, скорее всего. Ну, их никто в этом не винит. Фермеры, все-таки. Земля обделяет, все-таки. Поймите правильно, обычно я бы пошел с этим к шерифу, но, ее я тоже не видел добрых три недели.

«Три недели? Шериф? – мысленно ахнула Элара. – Как можно быть настолько безответственным? Собрал бы хоть какую-то дружину из местных…» Внешне же она лишь подняла бровь, и ее голос зазвучал еще более пронзительно:

– Есть доказательства того, что они уехали? Они сказали кому-нибудь, куда?

– Нет.. – мэр лишь отрицательно покачал головой, и в его глазах читалось скорее смущение, чем тревога.

– А следы.. Следы? – встрял Чучун, жестикулируя так, будто прочерчивал невидимые линии на земле.

– Опять же, я бы по этому поводу пошел к шерифу, но и она куда-то делась, – развел руками Джон. – Будем надеяться, что ей просто нездоровится, и она скоро к нам вернется.

«Какая глупость, – мысленно фыркнула Элара, едва сдерживая раздражение. – Человек, отвечающий за порядок, бесследно исчез, а он надеется, что у нее насморк».

– Давайте думать, как вы умудрились расстроить местных друидов? – Торнгаст, слегка прокашлявшись, изрек свою мысль с убийственной прямотой. Его массивная грудь вздыбилась. – Это явно не совпадение.

– А друиды и дождем заведуют? – с детским любопытством повернулся к нему Чучун, его уши настороженно вскинулись.

– Друиды много чем заведуют, – ответил медведь, и его голос стал глубже, будто он уже мысленно примерял на себя роль бойца с силами природы. – Они могут быть очень могущественны.

– Где нам искать шерифа? – не отступала Элара, чувствуя, что это – ключевая фигура.

– Так она же пропала, – напомнил ей Торнгаст с плохо скрываемым сарказмом.

Гадалка развела руками в изящном, нетерпеливом жесте.

– Три недели ее никто не видел. Это не значит, что ее нет нигде. – В глубине души она все же надеялась, что опасения мэра окажутся правдой. Иначе картина вырисовывалась слишком мрачной.

– Возможно, ее уже нигде и нет, – мрачно парировал Торнгаст, чей пессимизм был куда ближе к суровой реальности, чем наивные надежды.

Группа артистов погрузилась в тягостное молчание, размышляя об участи пропавших жителей. В этот момент Чучун сбросил с плеч свою яркую, цветастую дуэльную накидку и протянул ее Заззу. Тот смотрел на тряпку с откровенным непониманием.

– Это что такое? Зачем? Я ж одет, – пробурчал гоблин, почесывая все еще саднящее запястье.

– То моя счастливая накидка, прикройся, – настаивал крысолюд, тряся ею в воздухе. – Уж больно тебе досталось вчера, так может, поможет прикрыться от пары… даров судьбы.

– Если у вас появится желание ее навестить, то сможете найти ее домик на краю Абертона, – немного подумав, сказал Джон, ловя момент в разговоре. – Он как раз в сторону Эрмитажа, вы ее домик сразу узнаете – на нем оберег висит.

– Какой оберег? – не упустила детали Элара.

– Абадара. Хранителя городов. У нас в центре города есть его Хранилище. При храме, там также есть библиотека. Рахалия – наш шериф, не так давно рядом с ним занималась в местной таверне, «Глинная кружка». Так в основном собираются разбойники с большой дороги, местные туда особо не ходят. Вот и занималась тем, что приструнивала их.

«Библиотека… – мысль Элары тут же ухватилась за это слово. – Торнгаст будет рад. И, возможно, там найдется что-то о Газрее». Вслух же она спросила:

– А кто, говорите, уехал последними?

– Так.. Миллеры.. Ну, в общем-то, только они, если шериф тоже… не решила, конечно, – несколько бестолково пояснил мэр.

– Благодарю, – кивнула гадалка, все больше погружаясь в мысли о том, что цирку здесь не место, и проблем они наживут куда больше, чем заработают.

– А с чего вы вообще взяли, что они пропали… ээ… уехали? – уточнил Торнгаст, его ум, отточенный северной логикой, отказывался принимать столь легковесные объяснения.

– Мы же фермеры, – простонал Джон, как будто это объясняло все. – Просто так поля не бросаем.

– Вот именно. Для фермера уехать странно, – заключил медведь.

– Особенно летом! – присоединился Чучун, притоптывая ногой в такт своим словам. – Ладно бы весной, чтобы поле сменить, а тут…

– А где найти их ферму? – вернул разговор к сути Торнгаст.

– Вы ее найдете по единственной в этих местах мельнице, ее хорошо будет видно издалека.

– Так еще и мельники, – проникновенно прорычал медведь. – Все страннее и страннее. Мельники – не самые последние люди на селе. И не всегда на руку чистые. Получается, мельница сейчас пустует?

– По крайней мере, никто не видел, чтобы там кто-то был. Местные не заходят на территорию, – подтвердил мэр.

– Может, если это такая община, где все соседи и все друг друга знают, может, есть кто-то, с кем они общались? – не унималась Элара, пытаясь найти хоть какую-то зацепку.

– Да, я понимаю, к чему вы. Но я проходился по соседям, те говорили, что ничего не видели, ни как уехали, ни куда, – развел руками Джон.

– То есть они просто испарились? – резюмировал Торнгаст, и его голос прозвучал как приговор. – Никто не видел, как они собирали вещи, ни как уезжали. А давно вообще… исчезли?

– Да, пару недель уже как, – ответил мэр.

– То есть одновременно с шерифом? – уточнил медведь.

– Нет… шериф чуть раньше.

– И никто к ним в дом не ходил?

– Там над входом осиное гнездо. Многие просто побоялись.

Услышав про осиное гнездо, в голове Зазза зажглась хитрая, алхимическая искорка. «Копченая змея – это хорошо, а маринованные осы… это же целое новое направление! – мысленно потирал он руки. – И "бабах" может получиться с совсем другим, жужжащим привкусом». Он уже видел себя, героически разоряющим гнездо ради великой науки.

– Так! Предлагаю сходить перекусить, а потом заняться кабаном! – оглушительно и решительно, словно объявляя новый цирковой номер, провозгласил Чучун.

– Стой. Это не главное сейчас, – тут же остудил его пыл Торнгаст. Остальные лишь отрицательно покачали головами, глядя на крысолюда с укоризной.

Обрадованный тем, что кто-то все же собирается решить одну из насущных проблем, мэр заговорил почти одновременно с медведем, и в его голосе впервые прозвучали ноты надежды:

– Он в яблочном саду обычно появляется.

Неловкая пауза повисла в воздухе, густая и тягучая. Они почти обнадежили человека и почти тут же отказали в помощи, и эта нерешительность висела на них тяжким грузом.

– Мне правда неловко просить вас о помощи, – тихо произнес Джон Абер, сжимая в руках свою синюю шляпу так, что костяшки пальцев побелели. – У нас, кроме шерифа, то и не было никого, кто мог бы помочь справиться с подобными вещами. Если вы сможете найти кого-то, кто… кто сможет заменить шерифа и заняться его обязанностями, я буду вам премного благодарен. И город постарается вам заплатить, и, очевидно, жители придут на ваше выступление.

Профессор, стоявший чуть в стороне, многозначительно обвел взглядом своих подопечных. Его старые, усталые глаза говорили яснее слов: «Хватайтесь за соломинку, черт побери! Нам нужны и деньги, и расположение горожан!»

Чувствуя этот немой призыв, Элара легонько подтолкнула локтем массивный бок Торнгаста. «Ну же, – настойчиво стучала ее мысль. – Ты же поддерживал порядок в цирке. Справишься и тут. Большой, внушительный… Идеальная фигура для временного шерифа».

– В городе шерифа выбирают не горожане? – внезапно спросил Торнгаст, его низкий голос нарушил молчание, словно удар гонга.

– Выбирает мэр, – ответил Джон, как-то неловко подернув плечами, будто признаваясь в небольшом, но важном авторитаризме.

– На то она и знать, чтоб лучше знать, – тихонько, но внятно бросил Чучун, тут же прикусив язык и сделав вид, что просто поправляет свой жилет.

Решив не бросать начатую ниточку, Элара сделала шаг вперед. Пусть это звучало глупо, но попытка – не пытка.

– Я думаю, наш медведь заинтересован, и он прекрасно справится с этой задачей, – начала она, намеренно глядя куда-то мимо Торнгаста. – Но он стесняется…

– Что?! – удивился Торнгаст, и его очки съехали на кончик носа от резкого движения головы. «В каком это мире я, Торнгаст, могу стесняться?»

– Но для выполнения этой работы нам понадобится телега да тягловый скот, у нас свободных нет, – продолжила гадалка, сложив руки на груди и приняв задумчивый вид. Она подняла палец к подбородку, а глаза направила куда-то в небо, стараясь скрыть взгляд, который так и кричал: «Я сейчас нагло выпрашиваю подарки, и даже не для себя!». Ее до глубины души раздражала тупоголовость мэра, и мысль «авось сработает» казалась единственно верной в этой абсурдной ситуации.

– У нас.. есть только телеги, которые в Эскадар отправляются, – растерянно пробормотал Джон.

– Да уж, караванные повозки – большие и тяжелые, – тут же вставил Чучун, искренне констатируя факт, даже не думая подыгрывать.

– Да тут недалеко, минут 30-40 пешком, – прикинул Зазз, мысленно уже прокладывая маршрут и экономя на возможных расходах.

– Что ж… если понадоблюсь, вы сможете найти меня в моем поместье, – произнес Джон Абер, окончательно сдаваясь под натиском этой странной компании. Уставший и, похоже, исчерпавший все ресурсы вежливости, он решил откланяться.

– Спасибо, господин мэр, – почтительно, с легким поклоном, сказал Чучун. – Постараемся все сделать в лучшем виде.

– Профессор, – обернувшись к старику и кивнув ему на прощание, мэр наконец водрузил свою шляпу на голову и зашагал прочь, к городу, одинокий и несколько поникший, каким и пришел.

Проводив его взглядом, Профессор обернулся к артистам, и на его лице читалась смесь надежды и усталости.

– Ну, что, возьметесь?

– А какой ущерб нанесли крысы? Может, все-таки завалить того кабана? – тут же оживился Чучун. – Бардольфу тоже нужно что-то кушать.

– Он вообще жив? – спросила Элара, и тут же удивилась бестактности собственного вопроса. В вихре событий о медведе Мирона все позабыли, а ведь он тоже был отравлен и обезумел от горя.

– Больше ни на кого не бросался. Вроде, получше, но все еще подавлен, – тихо ответил Профессор, и в его голосе прозвучала тяжелая, неизбывная грусть.

– Это радует, – искренне вздохнула с облегчением Элара. – У вас ведь больше не осталось противоядия? – ее взгляд скользнул по Чучуну и Заззу, вспоминая вчерашние укусы.

– Не… бутылка у Элиции, – отозвался Чучун, а Зазз просто отрицательно мотнул головой, потирая запястье, где под мазью все еще виднелись следы проколов.

– Да пусть еще время пройдет, посмотрим, что будет дальше, – скорее отмахнулся от этой темы Профессор, не желая погружаться в новые проблемы.

– Чтобы он умер? – прямо, почти жестоко, спросила Элара. Ее прямоту не всегда понимали с первого раза.

Профессор не понял и вопросительно поднял брови.

– Так ему лучше стало, – вступил Торнгаст, выступая в роли переводчика с прямого на дипломатичный.

– Ну.. знаете. Улучшение может быть… как это сказать… иллюзией, – не сдавалась гадалка.

– Торнгаст, поговори с Бардольфом при случае, – склонив голову набок, попросил Чучун, глядя на медведя большими, умоляющими глазами.

Торнгаст тяжело вздохнул, и этот вздох был похож на отдаленный раскат грома. Утро его началось не так давно, а всем уже что-то от него было нужно. Он отрицательно замахал лапой, словно отгоняя назойливую мошкару.

– Что вам всем от меня надо? Отстаньте.

– Ты большой, тебя на всех хватит, – с легкой ехидной улыбкой бросил Чучун, не унывая ни на секунду. – Ладно. Мы с Заззом пойдем поедим, а вы как хотите.

Они с гоблином уже собрались было уходить, но их остановил голос Профессора.

– Подождите… Подождите. Я понимаю, что вы спешите разбегаться, но… – он сделал паузу, и в его глазах мелькнула редкая теплота. – Вчера было выступление. И вы… довольно сильно отличились. Вы спасли это выступление. Оно вышло очень даже удачным… несмотря на все, что произошло. Поэтому… вот ваш гонорар. Пятнадцать золотых каждому.

И он стал вручать каждому по маленькому, туго набитому холщевому мешочку. Монеты весело и звонко позванивали внутри.

Каждый на миг замер, взвешивая в ладони неожиданно приятную тяжесть. Элара почувствовала, как по телу разливается волна облегчения. Зазз сжал свой мешочек так, будто это был величайший алхимический артефакт. Чучун чуть не подпрыгнул от радости. Даже Торнгаст издал короткое, одобрительное «хмф», перекатывая монеты в ладони. Эта награда не просто превосходила ожидания – она была глотком воздуха, знаком, что их борьба и впрямь чего-то стоила.

– Спасибо, профессор! – выдохнул Чучун, сияя. Остальные также кивнули, и на мгновение в их усталых глазах вспыхнул огонек надежды. Может, не все еще потеряно.

Отодвинув на задний план радость от звонкой награды, Элара убрала мешочек в потайной карман и, движимая искренним желанием помочь именно цирку, а не тупоголовому мэру, повернулась к Профессору.

– Может, есть какие-то задания? Или помощь какая нужна? – спросила она, и в ее голосе прозвучала неподдельная заинтересованность.

Старик чуть улыбнулся, и в уголках его глаз собрались лучики морщин.

– Да… Думаю, помочь городу сейчас будет лучше. Так и расположение горожан получим. Сейчас уже многое из того, что нужно было сделать – сделано, вы многое проспали, – он мягко подколол их. – Я попросил на кухне, чтобы вам оставили завтрак, поэтому можете смело идти туда и наконец поесть. А после уже можете отправиться в город…

– Пройтись по магазина-а-ам! – ликующим кличем ворвался в разговор Чучун, подпрыгивая на месте.

– Да, и магазинов там в достатке, можно что-то прикупить, – кивнул Профессор. – Но городок не шибко богатый, в основном то, что они здесь сами производят. Абертон – это ведь тупик, связь только с Эскадаром. А в него возвращаться это… к «приятнейшей» госпоже Дасклайт, кхм.

При одном лишь упоминании имени хозяйки прежнего цирка Чучун и Зазз почти синхронно скривились, будто учуяв запах тухлятины. Профессор заметил это.

– Вот и я о том же. Тем не менее, может, что и найдете. Спросите в церкви, в Хранилище Абадара, думаю, там расскажут больше. Кто-кто, а церковники знают обычно даже больше, чем сам мэр. Люди делятся с ними более… интересными вещами. По цирку… если только руками очень хочешь работать.

Элара слегка поморщилась при мысли о физическом труде, но, памятуя о своем желании помочь, острого отказа не высказала. Профессор уловил эту мимолетную гримасу.

– Ну что ж. А так, если у рыбаков спросишь, из чего они сети свои плетут и есть ли еще – будет не лишним. Потому что за это утро я задолбался слушать отца Камбали, если честно. Так что вот. Идите, ешьте, и по делам.

Чучуну и Заззу дважды повторять не пришлось. Едва прозвучали последние слова, как они, словно сговорившись, ринулись бегом в сторону кухни.

– Детский сад… – с легким вздохом покачал головой Профессор.

– Мы команда!! – донесся издалека ликующий голос Чучуна.

Глава 8. Первые шаги в Абертоне

Компания постепенно разошлась. Элара, заглянув на кухню, взяла тарелку дымящегося ароматного гуляша и направилась к себе в шатер, горя желанием наконец-то внимательно изучить фонарь Мирона. Торнгаст, чей аппетит никогда не ограничивался одной тарелкой, остался рядом с огромным казаном и принялся почтенно выскребать оттуда все, что не успели схватить его более проворные товарищи. Они сидели и ели молча, пока Зазз, доев свою порцию, не решил завести разговор.

– Слушай, а ты где свою броню достал? – спросил он, кивая на прочную, хоть и потертую куртку крысолюда.

– Так это… дедушка привез, на четырнадцатилетие подарил, – облизнув ложку, ответил Чучун. – Да и когда в цирк меня собирали, вот эту курточку с собой.

– Мне родители ничего не пришлют, – почесал затылок Зазз, не в качестве жалобы, а просто констатируя факт. – Как будем в городе, надо будет поискать ремесленника с броней.

– Хорошая мысль, жить дольше будешь, – деловито закивал Чучун.

Закончив трапезу, товарищи разошлись собираться в путь. Зазз, раздумывая над содержимым своего походного мешка, пришел к выводу, что пожитков у него немного, и главный вопрос свелся к тому, сколько золота брать с собой, дабы ненароком не лишиться его в сомнительном городишке.

Чучун же, ощутив прилив сил после плотного «завтрака» и полученной награды, внезапно решил, что должен поделиться переживаниями со всем цирком. «Если я буду кричать, что Мирон умер от чахотки, – пронеслось в его горячей голове, – может, это хоть немного успокоит народ?»

– Бедный Миро-он, такой молодой и сильный, а от чахотки умер… – сокрушался он, громогласно бегая по лагерю с вертушкой в руке. – Мойте руки перед едой!!

Он старался придать своему голосу трагическую дрожь, и глаза у него были на мокром месте, но выглядело это скорее комично. Вместо сочувствия он ловил на себе взгляды, полные не меньшей тревоги, а то и откровенного раздражения. Труппе не нравилось лишнее напоминание о потере, а противоречие между словами Профессора об отравлении и его криками о чахотке лишь сеяло сумятицу.

Внезапно он уперся носом в чью-то твердую, но изящную фигуру. Перед ним стояла Мордейн. Ее лицо сохраняло маску доброжелательности, но взгляд был твердым, как сталь.

– Чучун… закрой рот, пожалуйста, – сказала она, уперев руки в бока.

– Но я же… переживаю, – всхлипнул Чучун, пытаясь вызвать жалость.

– Делай это потише, – не дрогнувшим тоном парировала дива.

– Ла-адно, – сдавленно согласился крысолюд и, понуро опустив голову, побрел к костру, бессильно подувая в свою вертушку.

Даг, по обыкновению, был тенью своей госпожи. Когда Чучун проходил мимо, он сжалился:

– Прости, – пробормотал помощник, виновато пожав плечами.

Элара же, уединившись в своем шатре, погрузилась в атмосферу мистики и загадки, которую несколько комично нарушала тарелка с гуляшем, стоявшая посреди разложенных карт. Взяв в руки изящный фонарик Мирона, она закрыла глаза, настраиваясь на его психометрический резонанс. Пальцы ее скользили по прохладному металлу, а ложка механически подносила ко рту вкусную похлебку.

И сквозь нее стали проступать образы. Не яркие и не трагичные, а теплые, как солнечный зайчик. Она ощутила легкое волнение, смешанное с гордостью – Мирон получал этот фонарь в подарок после какого-то триумфального выступления. Вспышка искренней радости дарителя, смущенное, но безмерно тронутое удивление самого Мирона. И потом – тихие, уютные вечера, когда мягкий свет фонаря, падая на бумаги, согревал его одинокое сердце, напоминая, что его труд ценят, что его дом – этот цирк – полон чудес. Это была не страсть и не боль, а простая, человеческая теплота. Элара невольно улыбнулась, и на глаза ее навернулись слезы. Было приятно, хоть и таким призрачным способом, увидеть Мирона не жертвой, а счастливым человеком. «Даже в самые темные времена нельзя забывать обращаться к свету», – подумала она, бережно прижимая фонарик к груди. Решено – он останется у нее, как напоминание.

Закончив с едой и осмотром, гадалка направилась искать спутников, решив идти налегке и оставив в шатре латунное ухо. Однако свой корсетный ножик с перламутровой ручкой она, как всегда, ловко и элегантно упрятала в складках одежды. Она нашла Чучуна у костра, того самого, что грустно дул в свою вертушку. Ничего не говоря, она тихо хлопнула его по плечу, выражая поддержку, и присела рядом, тонко считывая его смешанное чувство досады и благих намерений.

Зазз, тем временем, собрав сумку, отправился на поиски Торнгаста. Чувствовал себя гоблин все еще неважно, а медведь уже раз демонстрировал свои лечебные таланты. Он застал Торнгаста как раз за тем, что тот доедал свой казан.

– Слушай, – начал Зазз, потирая плечо. – Вчера меня там изрядно помяли… Не посмотришь?

Торнгаст, не говоря ни слова, отложил ложку, подошел и, взяв гоблина за предплечье, одним точным движением двух мощных пальцев вправил ему ключицу. Раздался легкий, удовлетворяющий щелчок.

– Ай!.. То есть, спасибо, – крякнул Зазз, пошатываясь, но тут же почувствовав, как тянущая боль уходит.

Не сговариваясь, пара товарищей вышла к костру, надеясь, что вторая половина отряда будет где-то поблизости. Они не прогадали. Так, собравшись вчетвером, они наконец двинулись в путь, оставляя за спиной пестрый, тревожный, но все же родной шатер «Странных Чудес».

Дорога до города не показалась долгой – возможно, виной тому была хорошая компания. Солнце ласково грело спины, в небе плыли редкие пушистые облака, и меньше чем через час наши герои уже вышли на наезженную грунтовую дорогу, ведущую в Абертон, миновав небольшой, но густой лесок, служивший естественной границей между стоянкой цирка и городскими землями.

По пути они на ходу строили планы.

– Я направляюсь в Храм Абадара, – объявил Торнгаст, его низкий голос был спокоен. – Выясню, что известно церковникам, да и книг возьму почитать. Что может случиться на святой земле, в конце концов?

– А мы с Заззом – к ремесленнику! – тут же откликнулся Чучун, подпрыгивая на ходу. – Надо раздобыть защитных вещиц. А может, и чего поинтереснее!

– Да, броня не помешает, – проворчал Зазз, потирая плечо, все еще помнившее медвежью терапию. – А то вчера чуть не отдалил лапы.

– Смотри только, чтобы та броня тебя сама по полу не волочила, – не удержался от шутки Чучун, озорно подмигнув. – Тебе, поди, детский размер искать придется!

Зазз лишь фыркнул в ответ, но в его глазах мелькнула искорка азарта. «Найду такую, чтоб и легкая была, и прочная. И карманов побольше!»

Элара шла чуть в стороне, наслаждаясь солнцем и тишиной. Мысли ее были далеки от брони и заговоров. Она соскучилась по вкусу своей фирменной курицы с травами и уже прикидывала, у кого из местных можно купить самую свежую тушку. А после, возможно, стоило заглянуть на берег реки – там росла редкая трава, ее привкус был тем самым секретным ингредиентом, что превращал простое блюдо в маленький кулинарный и волшебный шедевр.

Войдя в черту города, они сразу привлекли внимание местной детворы, игравшей в салочки на пыльной улице. Циркачей узнали – вчерашнее представление не прошло даром. Чучун, следуя своей добродушной натуре, не смог удержаться. Он ловко нацепил свой ярко-красный нос, громко гуднул в него и, забавно скорчив рожу, сделал залихватское колесо. Звонкий, заразительный смех детей тут же разнесся по тихим, сонным улочкам Абертона.

Городок раскинулся перед ними как на ладони. Вдалеке виднелась старая мельница, ее крылья неподвижно застыли в ожидании ветра. Чуть ближе золотился на солнце шпиль храма. Солидно выделялся среди прочих построек двухэтажный дом с аккуратным палисадником – скорее всего, то самое «поместье» мэра. По улицам неспешно сновали редкие прохожие; у колодца две женщины, переругиваясь, наполняли кувшины; из открытого окна ткацкой мастерской доносился равномерный стук станка. Игриво покачивалась на кованом держателе вывеска таверны «Глиняная кружка», словно зазывая усталых путников. Виднелся и яблоневый сад, огороженный свежевыкрашенным забором, а за ним уходили к горизонту желтеющие от засухи поля. Домики ремесленников – кузнеца, кожевника, гончара – стояли чуть в стороне, и от них пахло углем, кожей и глиной. Всего-то домов тридцать, не больше. Уютный мирок, хранящий свою размеренную, вековую жизнь.

– Зазз, дай фигурку воробья, – прервал общее созерцание Торнгаст. – Схожу в храме, поинтересуюсь.

Гоблин, не говоря ни слова, протянул резную птичку. Медведь бережно принял ее и, к удивлению окружающих, ловко упрятал в густой шерсти где-то под подбородком, словно в потайном кармане.

Дальнейших договоренностей не потребовалось. Город и впрямь был невелик – найдут друг друга без труда, а нет, так встретятся в цирке. Компания молча разошлась в разные стороны, а веселая ватага ребятишек, словно утята, гуськом потянулась за удивительным клоуном, который уже вовсю жонглировал воображаемыми мячиками.

Торнгаст медленно приближался к храму, мысленно перебирая возможные запросы. «История края… Трактат по местной флоре и фауне… Что-нибудь о друидических культах… А еще – основы права, чтобы понимать, что я тут, собственно, делаю в роли шерифа… и, может быть, поваренную книгу, для разнообразия», – прикидывал он, мысленно составляя список из пяти пунктов.

Перед ним возвышалось не слишком большое, но добротное каменное здание из потемневшего от времени песчаника. Невысокая ограда из кованого железа с двустворчатыми воротами окружала небольшую, ухоженную территорию. Над главным входом сиял на солнце символ Абадара – золотой ключ. От ворот к самому храму вела аккуратная гравийная дорожка. Справа от нее располагалось прихрамовое кладбище – ряды старых надгробий, поросших лишайником, и входы в подземные склепы-крипты с тяжелыми каменными дверями.

Именно здесь его внимание привлекло нечто тревожное. Несколько могил на окраине кладбища были разрыты. Торнгаст подошел ближе, его мощная тень легла на беспорядочно отброшенные комья земли. Взгляду открылись разломанные, почерневшие гробы. «Не звери, – сразу отсек он эту мысль, заметив ровные, словно подрезанные края досок. – Кто-то искал. Но что?» Земля, даже на глубине, была сухой и растрескавшейся, будто камень. «Засуха… Она здесь, повсюду».

Осмотрев ближайшие надгробия, он увидел лишь незнакомые имена – кто-то из прежних поколений абертонцев. Не заметив ни служителей, ни прихожан, медведь направился к тяжелым дубовым дверям храма.

Внутри его встретил прохладный, сумрачный воздух, пахнущий старыми книгами, воском и пылью. Пространство главного зала было заполнено длинными деревянными скамьями. По стенам, уходя ввысь, стояли массивные книжные шкафы, доверху набитые фолиантами. Из высоких стрельчатых окон с одной стороны зала падали широкие столпы солнечного света, в которых медленно танцевали мириады пылинок. В глубине виднелась алтарная часть, отделенная невысокой резной оградой.

Но царивший здесь порядок был грубо нарушен. Несколько скамей опрокинуто, на других зияли глубокие царапины. Торнгаст приблизился и приложил свою лапу к одному из следов. Отпечаток когтей был всего на пару дюймов меньше его собственного. «Крупный зверь… Или не зверь… Серьезный противник», – с безмятежным спокойствием констатировал он про себя, чувствуя, как в груди закипает знакомое боевое волнение.

Беспорядок царил повсюду: книги валялись на каменных плитах пола, рядом с ними – разбросанные земляные комья, будто кто-то в грязных сапогах прошелся по святыне. И тут его взгляд упал на темные, почти черные пятна, впитавшиеся в пористый камень. Кровь. Причем довольно свежая.

Медведь двинулся к алтарю. Тот был осквернен с особой яростью: подсвечники сброшены, покрывало сдернуто, священные тексты в разодранных переплетах разбросаны повсюду. Ощущение опасности, острое и неумолимое, заставило шерсть на его загривке встать дыбом. Он замер, прислушиваясь. Тишина была почти абсолютной, но откуда-то из-за двери в стене за алтарем доносился едва уловимый, прерывистый звук. Словно чье-то тяжелое, хриплое дыхание.

Тем временем Элара, быстро оценив скромные размеры Абертона, с сожалением осознала, что свежей, разделанной тушки ей здесь не найти. «Свежайшая» означало «живая», и ей предстояло замарать руки. Приметив неподалеку ухоженную ферму с низким заборчиком и знакомым квохтаньем, она направилась туда.

Воздух здесь был густым и теплым, пахнущим сеном, зерном и жизнью. За забором женщина в простом, но чистом платье, с загорелым, добрым лицом, заботливо разбрасывала горстями пшено стайке пестрых кур. Ее движения были плавными, привычными.

– Здравствуйте, – тише, чем хотелось, сказала Элара, останавливаясь у калитки.

Женщина обернулась, и на ее лице тут же вспыхнула легкая, узнающая улыбка. Видимо, она была вчера на представлении. Прижав ладонь к груди, она осторожно, чтобы не спугнуть птиц, подошла к забору.

– День добрый, – ответила она, и голос ее звучал приветливо и участливо. – Потеряли чего? Чем-то помочь?

– А, да, помочь можете, конечно, – на секунду запнулась Элара, подбирая слова. – Нам в хозяйстве цирка пригодились бы курицы. Вы не продаете случайно?

Фермерша окинула гостью быстрым, оценивающим, но не осуждающим взглядом.

– Одну, две?

– Парочку, думаю, как раз, – ответила гадалка.

– Ну, продать смогу две максимум, по серебряку каждая, – женщина указала рукой на двух упитанных, светлых курочек, которые деловито копались в земле неподалеку от крыльца. – Вот Матыльда и Оливия.

– Как? – невольно вырвалось у Элары. Она опешила. В ее детстве, полном лишений, курам имен не давали, даже если за ними и ухаживали.

– Матыльда и Оливия, – терпеливо повторила женщина, и ее улыбка стала еще теплее.

– Хорошенькие. Я их возьму, – сказала Элара, чувствуя неожиданное облегчение. Она совершенно не умела торговаться и боялась встретить жадного или грубого продавца, а вместо этого нашла милую и открытую женщину. Решив поддержать беседу, она спросила: – Как вам наше выступление? Вижу, что узнали, поэтому спрашиваю.

Они так и стояли, разделенные низким забором, в лучах щедрого солнца. Женщина, казалось, обрадовалась возможности поболтать с кем-то новым.

– Ой, мне о-очень понравилось! – воскликнула она, снова прикладывая руку к груди. – Особенно выступление этой вашей… красивой, которую заперли в кубе. Я так переживала, так переживала! Думала, от страха описаюсь!

«Мордейн и тут всех затмила», – с легким, давно знакомым уколом зависти подумала Элара, но вслух сказала вежливо:

– Даа, она это умеет. Она всегда на высоте. Будем рады увидеть вас снова. – Она оглядела уютный дворик, покосившийся сарайчик и цветы на окне. – Городок у вас тут хороший, тихий такой. Что у вас здесь интересного?

Лицо фермерши мгновенно изменилось, улыбка угасла, словно ее задуло внезапным ветром.

– Ох, ну что тут интересного… – вздохнула она, и в голосе ее послышалась усталость. – Те, кто фермами занимается, им сейчас нехорошо приходится – тяжело. Жара не спадает, земля только и сохнет, от рек ничего не осталось почти. Унывают они все, унывают.

– Надеюсь, это все временные трудности и все скоро станет лучше, – попыталась ободрить ее Элара, сама очарованная здешним покоем. Вспоминая вечный шум и грязь больших городов, она и впрямь думала, что хотела бы жить в таком месте. Только без ядовитых змей и убийств под боком, конечно.

– Вы, наверное, из города, из большого? – снова улыбнулась женщина, с любопытством разглядывая ее струящееся, необычное платье.

– Я из цирка, – с небольшой, затаенной грустью ответила гадалка и поспешила сменить тему. – Слышала, у вас люди уезжать стали, это правда?

– Слышала, что семья мельника, судя по всему, покинула город. У них дела, наверное, совсем не задались.

– Не говорили, куда направились? Где у нас трава нынче зеленее? – поинтересовалась Элара, стараясь звучать непринужденно.

– Не-ет. Мы и не общались толком. Дети наши общались в основном. А между собой как-то не доводилось. Так все соседями да соседями.

– А мы тоже с вами практически соседи, – с легкой, заговорщицкой улыбкой сказала Элара, понизив голос. – Может, поделитесь какими-нибудь слухами?

Женщина оглянулась, будто проверяя, нет ли поблизости чужих ушей, придвинулась к забору ближе и заговорила почти шепотом:

– Есть тут место у нас разбойничье, «Глиняная кружка», – она покосилась в сторону зловещей таверны. – В основном пьянчуги, конечно, собираются. Так вот, среди них есть дамочка, дварфийка, Прааной зовут. Она еще с ручным козлом ходит.

– Как интересно! – Элара искренне загорелась. Дварф-разбойница с козлом – это было куда необычнее местных сплетен.

– Она кажется, прознала, что шерифа не видно, – продолжила женщина, таинственно понизив голос. – Я думаю, она прячется где-то. Думаю, что Праана хочет своими делами заняться. Стала чаще на дороге появляться, и телеги, которые в Эскадар идут с товарами, она с них плату берет.

– Какая хитрая, – прошептала Элара, мысленно отмечая эту информацию.

– Вот… Ждем, когда шериф вернется, она ей такую порку устроит!

– Та-ак, – протянула Элара, и вдруг ее внутренний барометр, ее дар, дрогнул, посылая легкий, тревожный импульс. «Что-то происходит. С Торнгастом?» – мелькнуло у нее. – С вами действительно интересно общаться. Можно я куриц позже заберу? А деньги я могу сейчас отдать.

– Если вам будет удобно, конечно, – добродушно согласилась женщина.

Элара быстро отсчитала серебряные монеты. – Вы заходите, если что. Поболтаем, погадаем.

Женщина на секунду задумалась, и на ее лице промелькнуло легкое любопытство.

– Мм… Ну, на суженого мне уже гадать поздновато. Я подумаю.

– Вот и славно. Хорошего вам дня, я еще вернусь.

Сделав прощальный жест, Элара развернулась и, подхватив подол платья, зашагала прочь от фермы. Ее легкая, утренняя беззаботность куда-то испарилась, сменившись знакомым чувством тревоги. Предчувствие, острое и неумолимое, тянуло ее в одну-единственную точку – к Храму Абадара, куда направился Торнгаст. Она ускорила шаг.

Тем временем Чучун и Зазз, перебравшись по скрипучему деревянному мостику через пересохшую, едва журчащую речушку, разделявшую город на две части, добрались до небольшого каменного домика. На его стене болталась скромная, вырезанная из дерева вывеска с изображением молота и наковальни. Не стесняясь, они вошли внутрь.

Их встретил густой, раскаленный воздух, пахнущий углем, металлом и потом. Это была крошечная кузня, лишенная всяких прикрас больших городов – ни стойки, ни витрин. В центре, у дымного горна, стоял кузнец, сжимая в мощных, покрытых ожогами и старыми шрамами руках щипцы, в которых зажаты были… погнутые вилы. «И кто ж их так угораздило? – пронеслось в голове у Зазза. – Кабан, что ли, наступил? Или в драке на сеновале использовали?»

Сам кузнец, мужчина крепкого телосложения и среднего роста, с аккуратно выбритым лицом и короткими светлыми волосами, слипшимися от пота, весь был сосредоточен на борьбе с упрямым железом. Мускулы на его руках играли буграми, а скулы были сжаты от усилия. Он тихо, сквозь зубы, ругался, пытаясь выправить погнутые зубья на маленькой наковальне.

– Бог в помощь! – весело крикнул Чучун, посылая кузнецу залихватский салют.

Тот, не отрываясь от работы, лишь нахмурил сконцентрированные брови.

– Какой? – буркнул он, с силой нажимая на металл.

– Которому вы поклоняетесь, – с неловкой ухмылкой проговорил крысолюд, почесывая за ухом. – Я не очень сведущ в религии.

Кузнец наконец оторвался от вил, тяжело вздохнул и, смахнув тыльной стороной запястья пот со лба, повернулся к гостям. Его взгляд скользнул по необычной паре, и в глазах мелькнуло понимание.

– А, вы… циркачи, да? – Вытерев засаленные руки о грубый кожаный фартук, он отставил вилы, прислонив их к стене, и отложил щипцы. Казалось, он собирался снова раздувать меха, но решил уделить внимание гостям. – Кхм… День добрый. Простите мои манеры. Я просто работой… работой занят.

– Понимаю… Железный инструмент! На фермах!!! – с неподдельным восхищением воскликнул Чучун, размахивая лапками. – Дедушка рассказывал, далекоо не везде такое есть…

– Ээ, дак это редкость, – пояснил кузнец. – Что из Эскадара привозят, бывает и такое. Кто может себе позволить, тот берет.

– Хорошо, хорошо, значит, и работа у вас есть всегда… – продолжил Чучун.

Кузнец, явно уставший, оперся о перекладину одной рукой и оглядел гостей сверху вниз. Ситуация была комичной: два существа, едва доходившие ему до пояса, смотрели на него снизу вверх с самыми серьезными намерениями.

– Чего хотели-то? – спросил он прямо.

Гоблин и крысолюд ответили почти одновременно, перебивая друг друга:

– Броню какую-нибудь! – выпалил Зазз, пытаясь встать в позу и продемонстрировать несуществующие мышцы.

– Доспех на ребенка! – тут же хохотнул Чучун.

Кузнец переводил взгляд с одного на другого, и на его лице читалось искреннее изумление.

– Прям доспех? – переспросил он, явно сомневаясь.

Зазз, почесав макушку, уже начал сомневаться в своей затее. «Вряд ли у этого парня водится что-то путное…»

– Нууу… не прям доспех, но что-нибудь такое, – замялся он. – Кожаное, может, кольчуга какая-нибудь…

Кузнец, оценив «масштаб» заказа, задумчиво обошел гоблина кругом.

– Размеры-то нестандартные, – констатировал он.

– Может, у кого дети игрались… выросли и осталось? – с надеждой предложил Чучун.

– Может, и найду на тебя что-нибудь… подтяну, – неуверенно проговорил кузнец, понизив голос. – Надо поспрашивать у местных, может, у кого что осталось. Если вечером зайдешь, ближе к закату. Я у людей поспрашиваю, может, лишнее есть у кого, остатки. Попробую под тебя подогнать. Но ничего не обещаю. – Он обвел рукой свою скромную мастерскую. – Так-то у меня ни брони, ни оружия. – И, беря в руки несчастные вилы, добавил: – Хотя в умелых руках и вилы – оружие.

– Тоже верно! – подхватил Чучун.

– А вот в неумелых… – кузнец тяжело вздохнул, предчувствуя очередной виток борьбы с железом.

– Что слышно в последнее время? – спросил Зазз, пытаясь перевести разговор.

Кузнец наклонил голову набок.

– Слышно?.. Да не то чтобы я много людей в последнее время слышу.

– Ну, может, приходят посудачить, когда приходят чинить всякое? – не унимался Чучун.

– Поймите правильно, – открыл свои мозолистые ладони кузнец. – Не то чтобы я посудачить люблю, я люблю работать руками. А болтать – это вон кто в таверне посидеть любитель. – Он неодобрительно качнул головой в сторону «Глиняной кружки».

Чучун вдруг резко замер, его взгляд стал отсутствующим. Его осенила новая цирковая идея, но высказать ее он не успел – как появилась так и исчезла.

– Ладно, мы тогда не будем вас отвлекать от работы, вечерком зайдем. Доброго дня, – махнув рукой, сказал крысолюд, направляясь к выходу и потянув за собой Зазза.

– Вы это… если чего по городу узнать хотите, спросите у этого… как его… у Джона, у Абера, – крикнул им вслед кузнец. – Мэра нашего. Уж кто-кто, а он точно должен знать.

– А, понял. Спасибо, спасибо! – снова помахал лапкой Чучун, уже на улице. И тут же из кузни донесся тяжелый вздох и сдавленное: «Ёб твою мать…», сопровождаемое звонким ударом молота по металлу.

Выйдя на палящее солнце и зажмурившись, друзья заметили неподалеку от храма небольшой домик с нарисованным на светло-песчаной стене стилизованным прядильным колесом. Детей, что следовали за ними, уже и след простыл – видимо, за время разговора они нашли себе новое развлечение. Переглянувшись с гоблином, Чучун указал в сторону новой цели:

– Пойдем, зайдем туда. – Может, там слухов наберемся или чего интереснее.

– Всегда готов, – ответил Зазз, и они дружно зашагали к ткацкой мастерской.

Подойдя ближе, они увидели аккуратное зданьице из светлого песчаника с маленькими, словно игрушечными, окошками. Невысокая деревянная дверь почти сливалась со стеной. Чучун, вдохнув воздух своим чутким носом, уловил сложный коктейль запахов: сладковатую пыльцу льна, едковатый дух крапивы для краски, еле уловимую нотку овечьей шерсти и густой, уютный аромат нагретого на солнце дерева.

Подумав, что стучаться в дверь будет вежливее, чем врываться, он так до нее и не дошел, решив постучать в окно. Оно оказалось высоко, и ему пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться, отчего он тяжело вздохнул от натуги. Изнутри никто не откликнулся – скорее всего, их просто не увидели в окно из-за малого роста.

Спустя пару мгновений дверь резко распахнулась, и на пороге появилась женщина в простом рабочем платье, с темными длинными волосами, собранными в практичный пучок, и с выразительной родинкой над губой. Она уперла руки в боки, и на лице ее читался боевой настрой.

Она скользнула взглядом по одному, потом по другому, и ее глаза чуть расширились от удивления. Настрой смягчился.

– Здрасте, – сказал Зазз, совершив небрежный приветственный жест. Пока Чучун стучал, он наслаждался солнцем и не придал значения церемониям.

– Здравствуйте! – почти одновременно проговорил Чучун.

Женщина, явно собиравшаяся что-то громогласно высказать, сдержалась.

– Ну, здравствуйте. Я уж думала, дети балуются, – сказала она, все еще не убирая рук с талии.

– Да мы тоже балуемся, но на работе… в цирке, – ответил Чучун, чуть смутившись, но не огорчившись сравнению.

– Чего хотели? – спросила женщина прямо.

– Да мы тут интересуемся… Мэр заходил… А вы у нас в цирке были? – начал расспросы Чучун.

– Была, – ответила женщина тоном, ясно дававшим понять: «И что с того?»

– Понравилось? – с надеждой спросил крысолюд.

– Неплохо, – чуть смягчившись, ответила она.

В это время Зазз краем глаза заметил в окне два заинтересованных молодых лица с темными волосами, которые с любопытством наблюдали за гостями. «Дочки, видимо», – предположил он.

– В следующий раз постараемся лучше! – заверительно пообещал Чучун, и в его голосе звучала неподдельная артистическая гордость.

Женщина на это заверение уважительно кивнула.

– Так вот… Мэр говорил, у вас тут проблемы какие-то в городе, – продолжил Чучун, переходя к сути.

– Да пусть этот слюнтяй что хочет, говорит, – фыркнула она, и в ее взгляде читался открытый вызов.

– Сильно вы его тут любите, – усмехнулся крысолюд.

– Были бы мои силы, я бы навела тут порядок.

– Резонно, резонно, – Чучун принял на секунду задумчивый вид. – А чего ж вас шерифом не назначили?

Женщина вздохнула, прочистила горло и, поправляя закатанные рукава, ответила:

– Я, конечно… могу надавать местным алкашам по лицу, но вряд ли справлюсь с теми проблемами, с которыми справляется шериф. – Ее осанка стала более деловой. – Тем более она – женщина, скажем так, боевая, оружием умеет пользоваться. Я, к сожалению, только скалкой орудую. Надо уметь принимать свои ошибки. Просила ее научить меня, а она наотрез отказывалась.

– А вы давно ее видели? – продолжил тараторить Чучун, подергивая ушами в надежде выудить хоть какую-то зацепку.

Женщина, казалось, только и ждала этого вопроса.

– Я думаю, она просто боялась моей комплекции, – с самодовольным видом произнесла она, бросив взгляд на свои аккуратные, сильные руки. – В последнее время ее как-то совсем не видно. Полагаю, она опять в «Кружке» с козлом разбирается.

Чучун удивленно поднял брови.

– С козлом? Мм… Это что за козел такой? Прям с рогами?

– Ну да, буквально козел, – подтвердила женщина. – Да там разбойница местная. Порядки свои любит наводить на дорогах. И вот шериф периодически нагрядывала к ней, чтобы та лишнюю монету не брала себе в руку.

Помедлив и мысленно перебирая вопросы, чтобы самому не схватить скалкой по голове, Чучун спросил:

– Ну, а как у вас тут в целом? Тихо, спокойно?

– Конечно. Еще б не было тихо-спокойно, – она окинула властным взглядом соседские дома, и стало ясно, что в радиусе ста метров царит железный порядок, установленный ею лично. – У меня тут всё под контролем. Ни одна мышь без моего ведома не пискнет.

Зазз, тем временем, прислонился к теплой стене дома, зажмурился и подставил лицо солнцу, наслаждаясь его лучами. Он лишь изредка приоткрывал один глаз, следя за беседой, но в целом предпочитал оставаться в роли молчаливого наблюдателя, лениво перекатывая во рту травинку, которую сорвал у забора.

Женщина повернулась к окну, и два любопытных лица мгновенно испарились из проема.

– Да. Да, – коротко бросила она, очевидно, отвечая на какой-то неслышный вопрос или просто подтверждая собственные мысли.

– Ну что ж… рад был познакомиться, – сказал Чучун и, будто спохватившись, добавил: – А… скажите, какие вы ткани делаете? Возможно, нам понадобится починить шатер?

При упоминании возможного заказа женщина преобразилась. Ее поза стала более открытой, а голос зазвучал деловито и заинтересованно:

– Это мы с радостью. Можем договориться, – кивая, продолжила она. – Большие ткани потребуют много времени, мы можем сплести. Мои дочери очень умелые.

– Отлично! – улыбнулся Чучун, довольный, что смог перевести разговор в мирное русло, польстив ее ремеслу. – А сети плетете? Рыбацкие сети?

Она на секунду задумалась, потирая подбородок.

– Кажется, дочка занималась этим пару раз. Можем попробовать. Спрошу у нее.

– Угу, отлично. Я думаю, мы к вам еще зайдем, если вы еще спать не будете, – пообещал Чучун, кивая.

– Нет. Не будем. Хорошо. Буду ждать, – ответила женщина, и в ее тоне впервые прозвучали ноты почти гостеприимства.

– Спасибо. Доброго дня.

– И вам тоже.

Зазз, услышав сигнал к окончанию беседы, лениво оттолкнулся от стены, выплюнул травинку и потянулся, словно кот, греющийся на солнце. Он молча последовал за уже отходящим Чучуном, бросив последний взгляд на теперь уже казавшуюся вполне дружелюбной дверь ткацкой мастерской.

Женщина еще немного постояла у двери, провожая необычных гостей взглядом, пока они не скрылись за поворотом. Когда товарищи окончательно распрощались с ткачихой, они тихо переговаривались между собой.

– Кроме разбойницы, ничего интересного и не выяснили, – констатировал Зазз, пожимая плечами. – Я уже подумываю познакомиться с этой дамочкой поближе, – добавил он скорее в шутку, чем всерьез. – Ну что, куда дальше?

Чучун почесал за ухом, размышляя.

– Отсутствие плана – тоже план. Пойдем к Торнычу вернемся. Большой медведь – большие мозги, вот он и подскажет.

Так они и направились к Храму Абадара, который был совсем недалеко, всего-то через пару домов – рукой подать.

Тем временем внутри храма Торнгаст, прислушиваясь к недружелюбному, хриплому дыханию за дверью, заметил нечто иное. Из-под алтарной стойки на него смотрели два узких, желтых, как серные огоньки, глаза. Нечто маленькое, темно-зеленого цвета, с кожистыми перепончатыми крыльями и тонкими, кузнечиковыми ножками, оскалилось на него. Существо резко вылетело из укрытия, рассыпая во все стороны стопки бумаг, лежавшие рядом.

Не успев как следует среагировать на эту вспышку движения, медведь получил удар. Крохотная, по сравнению с ним, когтистая лапка впилась в его морду, оставив на белой шерсти кровавые полоски, которые не просто жгли плоть, а словно пропитывали саму душу леденящей, демонической энергией. С противным шипением существо, похожее на помесь летучей мыши и насекомого, ловко обогнуло Торнгаста с другой стороны и нанесло такой же жгучий удар.

Великан ревел от боли, зажмуриваясь. В памяти всплыли уроки седой старины, истории его клана о битвах в заснеженных долинах. «Мефит! Проклятая демоническая тварь !»

Собрав волю в кулак, он пробудил в себе силы природы. Воздух вокруг его могучего тела задрожал, и сквозь шерсть на мгновение проступила текстура древней, мореной коры, а запах хвои и смолы на миг перебил церковную пыль. Он сделал размашистый захват своей лапой, но юркое существо ускользнуло, потерявшись на мгновение в его слепой зоне. Мефит снова атаковал, но на этот раз Торнгаст был готов и принял удар на возникший магический щит, звонко щелкнувший от столкновения. Он пригнулся, уворачиваясь от следующего налета.

Буквально за секунду медведь успел обмакнуть пальцы в походный мешочек с густой, пахнущей травами мазью, что всегда носил с собой, и смазать свежие, дымящиеся порезы на морде. Облегчение было мгновенным, но кратковременным.

– Древо, встань на защиту! – прохрипел он на своем родном языке, вонзив лапу в каменные плиты пола.

Раздался сухой, трескучий звук, похожий на ломку хвороста, и из трещины между плитами, озаренная мягким изумрудным сиянием, стремительно вытянулась вверх молодая березка. Ее гибкие, покрытые нежной листвой ветви зашелестели, создавая живой, подвижный барьер между медведем и его крылатым мучителем. Теперь мефиту было сложнее достать до своей цели.

Разъяренное препятствием, существо с шипением силилось атаковать с разных сторон. Торнгаст парировал один удар щитом, в то время как березка тянулась ветвями, чтобы прикрыть его спину, словно верный боевой товарищ. Демоненок бесился.

Снова обратившись к силам стихий, медведь сжал лапу. Воздух вокруг нее завихрился, и с низким свистом несколько миниатюрных, но острых как бритва воздушных вихрей сорвались с его когтей и помчались на мефита. Вихри лишь слегка оцарапали его нижние лапки, заставив спуститься на несколько сантиметров, но этого хватило! Торнгаст с силой опустил лапу, пытаясь прихлопнуть тварь как назойливого комара. Удар пришелся мимо, но разозлил демона еще больше.

Мефит встряхнул маленькой головой, и его тело на глазах распухло, став вдвое больше. Торнгаст на мгновение опешил от внезапной перемены. Существо противно и скрипуче вскрикнуло, и этот звук впивался в уши, вызывая желание немедленно их заткнуть.

Воздушные потоки, призванные медведем, не отставали. Они снова настигли мефита, теперь больно резанув по его кожистым крыльям и заставляя их судорожно подергиваться в полете. А после они рассеялись, выполнив свою работу, оставляя приятную мимолетную свежесть после себя. В злости и от внезапной слабости тварь нанесла ответный удар. Березка-защитник в последний раз выставила ветви, но разъяренный мефит, упершись задними лапами в уязвимое сплетение веток, с хрустом сломал ее, приняв основной урон на себя. Торнгаст не успел прикрыться щитом и получил лишь небольшую царапину. Он с грустью взглянул на своего поломанного древесного друга, мысленно благодаря его за жертву.

Демоненок снова попытался увеличиться и испустить свой леденящий душу крик, но, ослабевший, он уже не пугал медведя. Торнгаст, пыхтя от ярости, снова взывал к природе. На этот раз из пола, с глухим гулом, проросло не березка, а коренастый, крепкий молодой дубок. Его ветви были толще и прочнее.

Замахнувшись, медведь снова попытался попасть по раненому, но все еще быстрому существу – один раз, второй… Промах. Мефит подлетел вплотную, столкнувшись с Торнгастом взглядом своих желтых хищных глаз, пытаясь внушить первобытный страх. Но медведь был крепок духом. Сжав кулак, он с силой двинул его вперед, больно сбив мефита с занимаемой высоты. Тот, однако, вывернулся в воздухе и не упал.

С ревом тварь ринулась в новую атаку, но молодой дубок наклонился, прикрывая хозяина, и принял весь яростный удар на себя. Существо в бешенстве принялось терзать листья и ветви, и в этот миг обмякло, злобно зыркнув на медведя, и устремилось к нему, нанеся размашистые, жгучие порезы на предплечье, которое Торнгаст поднял для защиты. Обрадовавшись успеху, мефит попытался нанести еще один удар, но, неверно просчитав движение, промахнулся.

Медведь, злобно пыхтя, в третий раз обратился к силам природы. Теперь в алтарной части храма, пахнущей смолой и свежей листвой, стояла целая рощица из поломанных, но стойких молодых деревьев. Торнгаст из последних сил попытался накрыть существо своей огромной лапой и раздавить, но оно снова оказалось слишком юрким. В ярости мефит нанес новый удар, но в спешке промахнулся. Второй же пришелся в цель, больно разодрав нос и снова наполнив душу медведя леденящим жжением.

Следующую атаку принял на себя молодой дубок. Демон сильно изодрал его листву и сломал несколько ветвей, но деревце стойко держалось, шелестя листьями, словно подбадривая хозяина.

И тогда, вложив в движение всю свою медвежью ярость и остатки сил, Торнгаст умудрился-таки накрыть мефита своей огромной, мохнатой лапой. Он сжал его, чувствуя, как то хрупкое тельце бьется в судорожных конвульсиях, и со всей мощи швырнул его на каменные плиты пола, уже собираясь добить мощным ударом ноги.

Но добивать не потребовалось. От столкновения с твердью храма тельце мефита затрещало, его злобный свет погас, и оно мгновенно потемнело, приняв вид маленькой, уродливой каменной горгульи, которая тут же рассыпалась в небольшую кучку сухой, безжизненной земли.

Торнгаст остановил свою ногу на полпути, тяжело дыша. Он присмотрелся к останкам. «Земляной мефит… Признак. Кто-то призвал его. Кто-то, обладающий силой… И явно не с добрыми намерениями, раз осквернил святую землю».

Сражение окончилось. Медведь, чувствуя, как дрожат от перенапряжения лапы, тяжело опустился на ближайшую длинную скамью. Каменные плиты под ней слегка прогнулись. Он сидел, отдуваясь, его белая шерсть была испещрена алыми полосами, а в воздухе медленно оседала пыль и витал горьковатый запах смолы и темной магии.

Глава 9. Шепот засухи

Элара мысленно цеплялась за уверенность, с которой начиналось это утро, но та неумолимо таяла, как дым от угасшей свечи. Такой день – ясный, наполненный обычными хлопотами – не должен был омрачиться чьей-то смертью. Внутренне она взывала к Дезне, богине снов и предзнаменований, шепча просьбы о благополучии, но тревога, холодным узлом завязавшаяся под ложечкой, не отпускала.

Подгоняемая дурным предчувствием, она наконец достигла храма. Ничто не кричало о беде. Тихий дворик Храма Абадара встретил ее звенящей, сухой тишиной. Распахнутые ворота, безмолвный фонтан, застывший в немом укоре засухе… Лишь в глубине виднелись свежеразрытые могилы, но раз Торнгаста там не было, значит, и внимания обращать пока не стоило. Сейчас главное – найти товарища и убедиться, что с ним все в порядке.

Прислушавшись, она бесшумно скользнула в здание. И замерла.

В полумраке, среди хаоса опрокинутых скамей и разбросанных книг, сидел Торнгаст. Его мощная спина была сгорблена от усталости, а огромные лапы с неловкостью, трогательной в таком исполине, пытались перевязать глубокую царапину на боку. Свет из высокого окна выхватывал свежие ссадины на его морде и пятна крови, алевшие на каменных плитах пола. Элара сжала кулаки, гоня прочь черную мысль: «Слава Дезне, пусть эта кровь – только его. Пусть он в своей ярости не добрался до священника…»

Она бесшумно подошла и присела на корточки, стараясь заглянуть ему в глаза, скрытые за блестящими стеклами очков.

– Скажи, что ты не убивал священника, – выдохнула она, и ее голос прозвучал вкрадчивым шепотом, полным надежды.

– На меня напал мефит, – ответил Торнгаст безцветным, усталым тоном, будто сообщал о погоде.

Элара кивнула, и по ее спине разлилось облегчение. «Слава всем снам и теням… Никакого убийства. Мое предчувствие не обмануло. Но откуда в освященных стенах взялся мефит?»

Она поднялась, намереваясь короткой молитвой на этом святом месте благословить его раны, чтобы унялась боль, но скрип открывающейся двери заставил ее обернуться.

На пороге застыли Чучун и Зазз, их глаза расширились от изумления. Для них, маленьких, разруха в зале с высокими сводами казалась грандиозной, апокалиптической.

– Торнгаст, тебя что, чесотка замучила? – запищал Чучун, первым оправившись от шока. – Ты чего такой расцарапанный?

Медведь лишь тяжело вздохнул и покачал головой.

– Торнга-а-аст, – протянул Зазз, его взгляд скользнул по кровавым пятнам на полу. – Ты что здесь наделал?

Ответом была книга, тяжелым томом швырнутая медведем в крысолюда. Тот ловко увернулся с клоунским пируэтом.

– Да ладно тебе, не обижайся! – рассмеялся Чучун, но в его глазах читалось беспокойство. – Что здесь, черт возьми, случилось? – Он засунул руки в карманы, беспокойно озираясь.

Зазз на секунду застыл в стойке, готовый либо к драке, либо к бегству – вид разъяренного медведя был внушителен. Но, оценив ситуацию, он сделал осторожный шаг вперед, оставляя себе пространство для маневра.

– Расскажешь, что было? – мягко попросила Элара, возвращаясь к скамье и складывая руки на груди.

– Мефит. Напал, – повторил Торнгаст, на этот раз для всех.

– Кто-оо? – выпучил глаза Чучун.

Зазз лишь почесал затылок, изучая масштабы погрома.

– Вы что, никогда мефитов не видели? – пробурчал Торнгаст, и в его голосе впервые прозвучали нотки раздражения.

– Кто это? – спросил Зазз. Чучун лишь отрицательно замотал головой.

Торнгаст тяжело вздохнул, словно школьный учитель перед непонятливыми учениками. Редко ему выпадало роль наставника, но об элементарных жителях Нижних Планов он знал не понаслышке – его клан сталкивался с ними не раз.

– Летающий. Крылатый. Зеленый… ну, или других цветов – синий, красный, например. Демон.

– А желтые бывают? – немедленно поинтересовался Чучун.

– Желтых я не видел, – отрезал Торнгаст.

Зазз, наконец сопоставив описание, не удержался от едкой шутки: – Желтых, наверное, из мочи призывают, – и оскалился в глуповатой ухмылке.

В ответ Торнгаст швырнул еще один фолиант, на сей раз в гоблина. Тот даже не пошелохнулся, и книга с грохотом пролетела в сантиметре от его уха.

– Его кто-то призвал, – мрачно заключил медведь, игнорируя дурачество.

Чучун, тихо хихикнув, нервно забарабанил ботинком по каменному полу: – Но… зачем? Что здесь творится? Трупы-то зачем упёрли?

– А это хороший вопрос, – размышляюще пророкотал Торнгаст, сдвинув очки на лоб и сгорбленно уперев тяжелую голову в ладонь.

– Мало нам друидов, так еще и некроманты, чертей насылают… – принялся причитать Чучун, бегая по кругу и размахивая руками. – Теперь тут демоны летают, могилы пустуют… Что дальше-то будет? Армия мертвецов на нас пойдет? Может, нам уже бежать пока не поздно?

Его причитания повисли в тягостной тишине. Слово «бежать» отозвалось эхом в каждом. Мысль о побеге, отчаянная и спасительная, мелькнула в сознании, как испуганная птица. Они уже бежали когда-то – от жестокости цирка Дасклайт, от насмешек, от жизни, где им не было места. Они нашли пристанище в «Странных Чудесах», свой хрупкий, но настоящий дом. И теперь, когда на этот дом вновь ополчилась тьма, отступать было некуда. Бежать значило снова все потерять.

Молчаливый взгляд, которым они обменялись, был красноречивее любых слов. Нет. С них хватит. Зазз, хмурясь, продолжил обшаривать помещение, а Элара с новым решительным упрямством принялась поднимать разбросанные свитки. Они оставались.

Элара, тем временем, молча скользила между стеллажами, поднимая с пола разбросанные книги. Она сдувала пыль, пыталась разгладить помятые страницы и аккуратно расставляла их на полках – крошечная попытка навести порядок в этом хаосе. Ее пальцы скользили по корешкам, будто ощупывая нити судьбы, запутавшиеся в этом месте.

Вернувшись в алтарную часть, гадалка снова принялась за осмотр, теперь более внимательный. Если демона призвали, значит, что-то искали. Но что?

– Где он прятался? – спросила она, обращаясь к Торнгасту.

– Вон там, в нише, – махнул он лапой в сторону темного угла и с раздражением потер ссадины на морде.

Пока Элара с задумчивым видом осматривала помещение, а Торнгаст приходил в себя, Зазз и Чучун нашли себе занятие. Гоблин, движимый врожденной практичностью, принялся изучать разгром с точки зрения потенциальной выгоды, заглядывая под скамьи и встряхивая попадавшиеся под руку пустые шкатулки. Чучун же, не в силах долго оставаться в тишине, завел свой собственный монолог.

– Понимаешь, Зазз, – тараторил он, семеня за товарищем, – я всегда говорил, что библиотеки – опасное место. То книга на голову упадет, то демон из-за угла выскакивает! Может, ему просто скучно было? Может, он хотел, чтобы с ним почитали?

– Лучше бы он хотел, чтобы его подожгли, – мрачно пробурчал Зазз, поднимая обгоревший обрывок пергамента и без интереса отбрасывая его в сторону. – Хотя бы польза какая-то была.

Элара подняла с пола несколько упавших листов, испещренных аккуратными колонками цифр. Финансовые отчеты, документы на землю, судебные протоколы… Кажется, мефит рылся в архивах всего города. Нашел ли он то, что искал? Ответа не было. Ее взгляд упал на опрокинутые золотые весы, явно не принадлежавшие храму. Она бережно подняла их и водрузила на место.

– Есть идеи, что за чертовщина здесь творится? – спросила она, подходя к скамье у выхода, испещренной глубокими царапинами. – Может, стоит поискать раненых или выживших?

– Это и был мой план. Мефит помешал. Он что-то искал, – Торнгаст наконец поднялся с лавки, его тень гигантской глыбой легла на стену. – Теперь не ищет. Ему помешал я. Осталось осмотреть, что за дверью. Я слышал чье-то дыхание.

Он тяжело ступил к массивной дубовой двери, ведущей вглубь храма. И снова услышал – тяжелое, свистящее дыхание по ту сторону. Но теперь в нем слышалась не просто злоба, а настоящая, клокочущая ярость. Несколько гулких ударов о пол из-за двери не сулили ничего хорошего.

Торнгаст глубоко вздохнул. Воздух вокруг его мощного тела задрожал, и на мгновение показалось, будто древняя, пахнущая смолой древесина обволокла его лапы и грудь, слившись с бурой шерстью в элементальную броню. В другой лапе материализовался щит из сплетенных корней.

И в этот момент дверь с оглушительным треском разлетелась вдребезги.

Глава 10. Скверна под сводами

На пороге, испуская свирепый рык, стояло небольшое, пузатое существо с кривыми рогами и тяжелыми копытами. С разбегу оно врезалось в медведя, отбросив исполина на несколько метров назад с силой миниатюрного тарана.

Удар был сокрушающим. Даже могучий Торнгаст на миг опешил от такой немыслимой силы. Он едва успел перехватить щит, когда перед ним, пыхтя и скрежеща копытами, возник новый кошмар. Небольшое, но плотное существо с рогами и горящими глазами источало чистую, неразбавленную злобу.

– СНЕСУ! РАЗРУШУ! СЛОМАЮ! – его рык, больше похожий на скрежет камней, оглушил всех.

Демон сорвался с места, как таран. Рога с размаху вонзились Торнгасту в живот, отбросив медведя назад. Раздался глухой, тошнотворный звук, и алая струя хлынула из пасти исполина. Деревянный щит треснул, но не смог поглотить всю ярость удара. Медведь, не успев среагировать, тяжело рухнул на каменные плиты, бессильно раскинувшись среди обломков скамей.

Чудовище, почуяв легкую добычу, уже потянулось, чтобы впиться зубами в шею поверженного врага. Но его внимание привлекло движение. Есть и другие… более шустрые. Слюна капала с его оскала, когда он с вожделением уставился на Чучуна. Демон лишь щелкнул зубами у самого уха Торнгаста, оставив эту добычу на потом.

– Эй, рогатый урод! Со мной хочешь потанцевать? – запищал Чучун, выхватывая свою изящную шпагу. Его лапки дрожали, но годы тренировок взяли верх – он встал в безупречную стойку, клинок выписал в воздухе танцующий зигзаг. Но демону было плевать на фехтовальное искусство. Он видел лишь кусок мяса.

В этот момент позади твари резко потеплело. Существо начало оборачиваться, но было поздно.

– На, подавись! – прохрипел Зазз.

Волна ослепительного пламени, пахнущая серой и жженым волосом, окатила демона с ног до головы. Гоблин стоял, сжав дымящиеся кулаки, его глаза горели холодным гневом.

– С ним все плохо… очень плохо, – сквозь зубы бросил он Чучуну, кивнув на распластанное тело медведя. – Надо быстрее валить эту тварь, пока он дух не испустил!

Увидев, что Торнгаст недвижим, Элара не стала раздумывать. Воздух вокруг нее затрепетал, поплыл маревом, наполнился тихим, нарастающим гулом тысячи шепотов. Ее глаза зажглись сверхъестественным светом. Она мысленно простерлась к самому сознанию медведя, туда, где теплилась искра жизни.

«ВСТАВАЙ!» – этот мысленный крик прорвался сквозь боль и тьму, вобрав в себя всю ее волю. «Без тебя мы не выстоим. ДЕРЖИСЬ!»

Она ощутила, как ее собственные силы стремительно утекают в товарища, голова закружилась, в висках застучало. Но она сжала зубы и держалась, как скала, бросив вызов самой смерти.

И – о, чудо! – огромное тело Торнгаста дрогнуло. Он с хрипом открыл глаза, залитые кровью, и начал с нечеловеческим усилием подниматься.

Сдавленный вздох облегчения вырвался у Элары. Она, шатаясь, сделала шаг к выходу – нужно было позвать подмогу, если этот ад продолжится. Бой был далек от завершения.

Словно пробудившийся вулкан, Торнгаст поднялся. Не просто встал – вознесся, ярость и боль выплеснувшись наружу зримой силой. Воздух вокруг него затрепетал, зазеленел, и свежая, молодая древесина, сотканная из чистой энергии природы, вновь обвила его могучие конечности, сшивая плоть и притупляя боль. В его глазах, горящих за стеклами очков, плескалась не просто злоба – холодная, родовая ненависть к кровному врагу, посмевшему пролить его кровь под этими сводами. Он должен был стереть эту рогатую скверну в пыль.

Размашистый удар лапы, обутой в дубовый панцирь, пришелся демону под ребра, вышибив из твари воздух с глухим хрипом. Но демон, объятый всепоглощающей жаждой разрушения, уже проигнорировал крупную цель. Его взгляд, полный немого презрения, был прикован к вертящемуся под ногами дерзкому комочку – к Чучуну.

Крысолюд, видя устремленную на себя тварь, встал в изящную стойку, клинок дрожал в его лапке, но описывал в воздухе четкие, завораживающие круги. Он читал движения противника, пытаясь подстроить свой боевой танец под хаотичную ярость. Но демон был стар и хитер. Ложный замах – и Чучун рванулся в сторону, подставив себя под настоящий удар. Задняя лапа чудовища, тяжелая, как кузнечный молот, врезалась ему в мордочку.

Раздался отвратительный, влажный хруст. Крысиный нос неестественно перекосило, уставившись вбок. Боль, острая и ослепляющая, ударила в мозг. Глаза Чучуна мгновенно наполнились слезами, и он, издав короткий, скулящий звук, шлепнулся на пол, впав в шоковый ступор. «Брат говорил, что по лицу бить больно… но не настолько же…» – пронеслось в его помутневшем сознании.

– Черт! – выдохнул Зазз, видя, как падает второй товарищ. Его руки, уже сложенные для жеста, заработали быстрее. Он яростно потер ладони друг о друга, будто добывая огонь трением, и с хриплым криком выпустил сноп пламени, пытаясь отсечь демону путь. Но тварь, наученная горьким опытом, развернулась к огню бронированным боком. Чешуя обуглилась, запахло паленым, но удар не был смертельным.

Внутри Элары все больше холодело, наблюдая, как ее семья рассыпается на части. Но холод этот был не от страха, а от концентрации. Она чувствовала, как тают ее силы, но пока они были – она должна делиться. Ее сознание, как щупальце, проникло в болевой шок Чучуна, нащупало клубок его страха и боли.

«Пусть больно, пусть страшно, но ты ЖИВ!» – мысленно вскричала она, вкладывая в посыл всю свою волю. «Нужно встать, чтобы продолжать чувствовать! Давай же!» Часть ее ментальной энергии, как бальзам, перетекла в крысолюда.

Почувствовав слабый, но явный отклик, Элара перенесла все свое внимание на демона. Ее глаза вспыхнули с новой силой. Она мысленно представила, как существо делает шаг – и корчится от пронзительной боли в суставах. Она вплетала в реальность свое желание, пытаясь наложить на демона проклятие немощи. «Держись подальше от них…»

Тем временем ярость Торнгаста достигла пика. Казалось, он силой воли притягивал сюда кусок своего родного, дикого Севера. Воздух в церкви стал густым, насыщенным, запахло хвоей и прелой листвой. Свет из витража вспыхнул ярче, и у ног медведя взметнулось молодое, призрачное деревце, сплетенное из изумрудного света. Его ветви, хоть и иллюзорные, простирались повсюду, мешая демону, цепляясь за его копыта, вставая живым щитом.

Взяв разбег, Торнгаст метнул вперед лапу, но это был удар не плоти, а стихии. Он схватил поток воздуха, сжал его в невидимый бич и со свистом рассек им плечо демона. Черная кровь брызнула на камни.

Демон, отвлеченный на миг, не заметил, как Чучун, собрав волю в кулак, перекатился прочь, уползая к ногам медведя, под защиту светящейся рощицы. Ярость существа лишь распалялась. Эти жалкие существа продолжали уворачиваться! Он сделал шаг к Заззу, и воля Элары на мгновение воплотилась – воздух вокруг его головы поплыл маревом, заставив тварь тряхнуть рогами, словно от назойливой мухи.

Зазз, видя приближающуюся угрозу, не отступил. Вместо этого он ринулся навстречу, прижав раскаленные докрасна ладони к брюху демона. Раздалось шипение, плоть пузырилась, но демон, словно не чувствуя боли, смотрел на гоблина свысока. Его когтистая лапа, сбивая искры с защитных чар Зазза, врезалась гоблину в лицо, отшвырнув того назад. А затем тяжелое копыто пришлось ему на ногу. Кость хрустнула. Зазз, сдавленно застонав, отполз, волоча за собой искалеченную конечность.

Элара, чувствуя, как ее разум заволакивает пелена от постоянного вмешательства в чужие сознания, снова попыталась собрать энергию для проклятия. Но силы изменили ей. Заклинание, едва вспыхнув в ее пальцах бледным огоньком, погасло, словно свеча на ветру. Она, шатаясь, отступила к двери, стараясь оставаться в тени, но быть рядом.

Торнгаст, не прекращая давления, вновь призвал ветер. На этот раз не бич, а вихрь, который принялся яростно хлестать демона, оставляя на его шкуре все новые и новые кровоточащие порезы. Атака была яростной, но демон, словно из железа, продолжал двигаться.

Чучун, все еще держась за свою окровавленную морду, нашел в себе силы крикнуть, хотя слова вышли гнусавыми и скомканными:

– Ты… ты это… зря! Я сейча-а-ас тебе глаза выколю!

Угроза не сработала. Демон лишь обернулся, его взгляд снова упал на крысолюда. Он сделал шаг, намереваясь раздавить назойливого грызуна. Чучун, зажмурившись, отчаянно выставил шпагу для парирования, но демон, не церемонясь, занес для сокрушительного удара сверху. Ветви светящегося деревца Торнгаста рванулись вперед, приняв основной удар на себя. Они с треском ломались, рассыпаясь изумрудными искрами, но смягчили удар. Он все равно достиг цели – Чучун снова рухнул, теперь с огромной, наливающейся кровоподтеком шишкой на голове.

Демон, удовлетворенно фыркнув, уже искал новую жертву. Его взгляд упал на корчащегося от боли Зазза. Он наклонился, чтобы насадить гоблина на свои рога, но тут же ветви последнего, уже почти развеявшегося деревца, вцепились в него, принимая финальный удар. Они исчезли, поглотив энергию смерти, но демон все же успел ударить локтем по ребрам Зазза. Тот захрипел, и его тело обмякло.

Элара, видя это, сжала виски. Белый шум в голове нарастал. Она сделала несколько глубоких, вымученных вдохов, отсекая панику. «Соберись. Ради них». Ее глаза вновь вспыхнули фиолетовым пламенем, а воздух вокруг затрепетал. Два тонких ментальных щупальца протянулись к сознаниям Зазза и Торнгаста. К гоблину – неся успокоение, притупляя боль, заставляя его открыть глаза. К медведю – очищая ярость, затачивая сосредоточенность, подсказывая верное решение, слабую точку.

Торнгаст, почувствовав этот безмолвный совет, будто увидел мир в замедленном темпе. Он увидел, как мускулы на шее демона напряжены, уловил миг его неустойчивого равновесия. Медведь собрал в кулак всю оставшуюся силу природы – энергия затрещала, словно ломающийся лед, и он нанес удар. Не просто сильный, но точный. Восходящий удар лапой, обутой в кору и ярость, пришедший точно под челюсть демона, с силой, ломающей шейные позвонки.

Демон закатил глаза, сделал несколько неуклюжих шагов назад по инерции и тяжело рухнул на спину. Больше он не поднимется.

С его падением атмосфера в храме мгновенно переменилась. Давящая, чужая ярость, что наполняла помещение, рассеялась. Кожа поверженного существа начала пузыриться и дымиться, будто его внутренности превращались в суп. От него повалил едкий пар, запах серы и тления. Скоро от рогатого кошмара не останется и следа, как будто его и не было.

Глава 11. Тень улыбки

Буквально пара вздохов – вот и все время, что им было отпущено, чтобы перевести дух. Они стояли, опираясь на разбитые скамьи, и наблюдали, как существо, едва не отправившее их всех к праотцам, растворялось в самом воздухе. Его плоть пузырилась и шипела, издавая тошнотворные булькающие звуки, будто раскаленный булыжник бросили в лужу. Едкий пар, пахнущий серой и горелой шерстью, щекотал ноздри.

Внезапно дверь с оглушительным грохотом распахнулась, едва не сбив с ног Элару, которая в этот момент, прикрыв глаза, пыталась унять дрожь в коленях и собрать разбегающиеся мысли. На пороге, озаренные полуденным солнцем, стояли несколько горожан. Вилы, мотыги и дубины в их натруженных руках дрожали. Это были простые люди – один в запачканном дегтем фартуке кузнеца, другой, худой и обветренный, в одежде огородника, третий – дородный торговец, сжимавший в пухлых пальцах увесистую палку. Впереди всех стоял мужчина средних лет в потертом камзоле, его лицо было бледным, но он пытался казаться твердым.

– Что у вас здесь происходит? – его голос прозвучал громко, но с заметной дрожью. – Кого убивают?

Из глубины зала, из-под сбитых очков, пророкотал бас Торнгаста, полный ярости и укора:

– Демоны! В городе!

Слово повисло в воздухе, раскаленное и тяжелое. Низкорослый мужчина в задних рядах, услышав это, ахнул, выронил мотыгу, которая с грохотом покатилась по плитам, и, не помня себя, бросился прочь, его испуганный крик быстро затих в переулках. Паника, как искра, была брошена в сухую траву.

Торнгаст, поняв, что его прямота лишь подлила масла в огонь, сдержанно уточнил, уже тише, но все так же мрачно:

– Мертвые демоны.

Чтобы проиллюстрировать свои слова, он тяжело ступил вперед, наклонился и, сжав в лапе еще дымящийся рог твари, с силой оторвал его от полужидкого тела. Существо было обжигающе горячим. Медведь с отвращением швырнул трофей обратно в лужу расплава.

Мужчина на пороге, сглотнул комок и, потрясенно глядя на Элару, прошептал:

– Д… демоны?

Гадалка, все еще бледная, лишь безнадежно развела руками, ее плечи опустились в немом красноречивом жесте: «Такие дела. Что поделаешь».

Взгляд Торнгаста, скользя по останкам, выхватил деталь – на шее кипящей массы, вот-вот готовые кануть в небытие вместе с телом, болтались две цепочки.

– Зазз, смотри, – крякнул медведь, привлекая внимание гоблина. – Что это у него?

Тот, стиснув зубы от боли в сломанной ноге, не раздумывая, оценил ситуацию. Он быстренько встряхнул кулак, и тот на мгновение окутался синеватым сиянием магической защиты. Резким, точным движением он сунул руку в горячую жижу, рывком выдернул две цепочки и отскочил назад, отряхивая обугрившиеся капли с обожженных пальцев. Он выдохнул облачко пара, будто сумел проглотить основной жар с руки.

– Фу, мерзость! – фыркнул он, подпрыгивая на одной ноге и с отвращением стряхивая с руки остатки демонической плоти.

Он передал находки Торнгасту. Тот, взяв цепи в лапу, внимательно их осмотрел. Первый амулет был из тусклого металла, на нем был выгравирован изящный, округлый лист, похожий на липовый, с которого стекала капля, больше напоминающая слезу или росу, чем кровь. Медведь мрачно хмыкнул – символ Газрея, божества погоды и природы, им уже знакомый.

Вторую цепочку он аккуратно переложил в другую лапу, чтобы изучить пристальнее. Это была небольшая металлическая фигурка плачущего ангела с крошечными, изящными крылышками. Но странное дело – от холодного металла веяло необъяснимым, живым теплом, словно внутри него таилась крошечная частичка солнца.

– Ангел… но плачущий, – медведь повертел подвеску в лучах света, и странное предчувствие сковало его. – И теплый… Почему он теплый?

Элара, все еще приходя в себя после ментального напряжения, вдруг уловила на периферии своего дара слабый, прерывистый поток мыслей из-за дальней двери. Не слова, а скорее смутные ощущения: вспышка паники, острая, режущая боль, и… обретенное спокойствие? Какое счастье, кто-то еще жив, – пронеслось у нее в голове, заглушая на мгновение собственное истощение. Они же с Торнгастом изначально искали выживших.

Она почти не обратила внимания на мужчину у входа, который, зациклившись, все бормотал бледными губами: «Демоны… Демоны?.. Демоны…» Шок был понятен, но сейчас кому-то нужна была реальная помощь, а не участие в чужой истерике. Резко развернувшись, она шустро прошла между разгромленными скамьями и скользнула в дальнюю комнату.

Помещение оказалось небольшим и строгим, явно служившим хранилищем. У стен стояли массивные столы, заставленные аккуратными стопками бумаг в твердых переплетах – городские отчеты, судя по всему. Но ее взгляд сразу привлек крупный металлический сейф в углу. Его дверь была неестественно выгнута, покрыта глубокими царапинами и вмятинами. Кажется, рогатая скотина пыталась его вскрыть, – мелькнула догадка.

А у подножия сейфа, на каменном полу, лежал человек. Пожилой мужчина в разорванных одеяниях храма Абадара с нашитым символом ключа. Положение его было ужасным: глубокий укус зиял на плече, когтистые раны пересекали лицо и шею. Одной рукой он судорожно прижимал окровавленный бок, другой – с нечеловеческим усилием удерживал арбалет, дрожащий ствол которого был направлен прямо на вошедшую Элару.

– Не… подходи… – хрипло выдохнул он, но силы оставили его. Глаза закатились, и арбалет с грохотом выпал из ослабевших пальцев.

– Тут раненый! Нужна помощь! – крикнула Элара в зал, уже подбегая к священнику и стараясь аккуратно приподнять его, чтобы усадить на ближайшую табуретку. Внутри себя она с горечью ругалась за то, что ее дар бессилен против таких ран. Она могла заглянуть в душу, но не могла зашить плоть.

Из зала послышались тяжелые, но быстрые шаги – Торнгаст, отбросив на мгновение свою ярость, уже двигался на зов.

Пока Элара обнаруживала выжившего, Зазз, наконец отряхнув с руки последние капли демонической скверны и затушив магическое пламя на ладони, привстал на здоровую ногу и огляделся. Его взгляд упал на неподвижное тело Чучуна, лежавшее в неестественной позе рядом с обломками скамьи. По лицу гоблина пробежала тень беспокойства, редкая для его обычно циничной натуры.

Он подскочил к крысолюду и наклонился, прислушиваясь. Ровное, хоть и слабое, дыхание донеслось до его чутких ушей. Жив, чертяка, – с облегчением подумал Зазз. Лицо Чучуна в беспамятстве казалось почти безмятежным, если бы не уродливо перекошенный нос и огромная, налитая багровым синяком шишка на лбу.

Не удержавшись, Зазз потянулся и легонько, почти нежно, ткнул пальцем в искривленный хрящик носа товарища.

– Ай… – тихо, словно во сне, простонал Чучун, и его веки дрогнули.

Зазз мгновенно отдернул руку, будто обжегшись. Шутки кончились. Он больше не трогал друга, просто опустился рядом на пол, прислонившись спиной к уцелевшей скамье, и уставился на все еще стоявшего в дверях мужчину. Тот, похоже, так и застыл в ступоре, беззвучно шевеля губами. Гоблин лишь покачал головой, оставляя его разбираться с его демонами, в то время как ему приходилось разбираться со своими.

Развороченная дверь, висевшая на одной петле, не мешала пройти, но требовала от Торнгаста определенной сноровки, чтобы втиснуться в узкий проем хранилища. Войдя, он безмолвно оценил ранения старика. Его опыт жизни в суровых краях подсказывал, что делать. Медведь грузно опустился на колено, и его огромные, но на удивление ловкие лапы принялись за работу. Он достал свою берестяную коробочку с густой, пахнущей хвоей мазью и, насколько это было возможно, обработал самые страшные раны, старательно подбинтовав их длинными полосами ткани, сорванными с собственного пиджака.

– Спасибо… спасибо, – старик скрипяще выдохнул сквозь стиснутые зубы, на его лбу выступили капли пота. Он наконец отпустил арбалет, и тот с глухим стуком упал на каменный пол. Приходя в себя, он смотрел на своих спасителей с проблеском узнавания. – Вы… вы же из цирка, да?

Элара, стоявшая в стороне и наблюдавшая за действиями медведя, молча кивнула.

– Я не был вчера на выступлении… много забот в храме, но я наслышан, – его голос постепенно креп, уступая боли место облегчению. – Людям очень понравилось.

– Приходите, когда поправитесь, – мягко сказала Элара.

– Теперь обязательно, – старик попытался улыбнуться, поправляясь на стуле и кряхтя от боли. Он изо всех сил боролся с накатывающей слабостью. – Кхм… спасибо… спасибо, что не прошли мимо. Вы довольно сильные.

Удовлетворительно оценив свою работу, Торнгаст перешел к сути. Его низкий голос пророктал в тишине комнаты:

– Жрец, расскажешь мне, что здесь произошло? Что здесь делали демоны и почему разграблены могилы?

Хранитель тяжело вздохнул, собираясь с мыслями.

– Про демонов… не знаю. Пришел с утра, живу-то я не здесь, места нет. Увидел… это. Сломанные замки, разгром. Пытался понять, кто, а тут… заметил их. Маленькое, крылатое, и вот это… рогатое. Пытались вскрыть хранилище. – Он мотнул головой в сторону покореженного сейфа. – Не вышло. Напали на меня… Отбивался как мог. Спасло то, что успел дверцу приоткрыть и вжаться внутрь. Закрылся изнутри… Сидел, истекал, надеялся, что уйдут… Ждал, что кто-то заглянет в храм, оторвется от своих дел… Сообщить не успел… Так бы и сгинул. – Он помолчал, переводя дух. – А могилы… Кто-то третий раз за ночь приходит и раскапывает. Я потому и на ваше шоу не попал… Всю ночь закапывал да молитвы читал над тем, что осталось. Подлые твари… ломают гробы, забирают все подряд. Кто-то хоронил с ценностями, кто-то нет… им все равно. Голоса слышал… двое, трое. Выследить пытался, но один… не справиться бы.

– Что в хранилище? Что они искали? – вступила в диалог Элара, чувствуя, как в голове начинают складываться разрозненные ниточки.

– Ммм… Небольшие запасы золота города. В основном документы.

– Какого рода? – настойчиво уточнила гадалка.

– Права на землю, в основном. Землевладельческие структуры, кто-то хранит какие-то иные права в рамках участков. Я, как представитель храма Абадара, все это заверял и подписывал. Здесь всё и хранится. Бывает, переучет делаю, старые бумаги убираю… Семьи уезжают, кто-то умирает… В основном – актуальные документы.

– Есть спорные территории, которыми недавно интересовались? – Элара, словно почуяв слабый след, задала ключевой вопрос.

Хранитель на секунду задумался, затем уверенно покачал головой.

– Нет. В Абертоне спорных территорий нет.

– Возможно, это что-нибудь тебе скажет, – прорычал Торнгаст и, порывшись в густом мехе на груди, извлек резную деревянную фигурку воробья. – Символ Гозрея? Какого-то культа?

– Я видел такие… в Эрмитаже, – ответил хранитель, внимательно разглядывая фигурку.

– А где находится Эрмитаж? – тут же спросила Элара.

В этот момент все трое обратили внимание на Зазза, который, ковыляя, втащил в комнату бесчувственного Чучуна, перекинув того через плечо. Видимо, гоблину наскучило одиночество.

– Зазз, покажи второй амулет, который ты нашел, – сказал Торнгаст, в это время разматывая с лапы шнурок с амулетом плачущего ангела.

Зазз, аккуратно усадив Чучуна у стены, принялся шарить по своим бесчисленным карманам. Наконец, с торжествующим видом он извлек цепочку с амулетом-листом и протянул ее хранителю, уши его любопытно подрагивали.

Тот, заметив у Торнгаста в лапе знакомую фигурку, бережно взял ее.

– Это же… из этого храма. Символ Лечащего Ангела. Страдающего. Он помогает тем, кто занимается медициной, – на его лице мелькнуло теплое понимание. – Позвольте я хоть так вас отблагодарю.

И, аккуратно намотав цепочку обратно на мощную лапу медведя и сомкнув его пальцы вокруг амулета, он словно сказал: «Она теперь ваша».

– Спасибо, жрец, – кивнул Торнгаст, с любопытством пощупав подарок, и направился к Чучуну.

Осмотрев второй амулет с каплей, хранитель покачал головой.

– Не узнаю. Впервые вижу такую символику. А Эрмитаж… в трех-четырех часах отсюда, ближе к берегу, на востоке.

Элара, услышав о море, на миг представила бескрайнюю водную гладь и с тоской подумала, что так и не сходила за обещанной курицей и секретным ингредиентом.

Торнгаст, подойдя к неподвижному Чучуну, легонько ткнул его в бок.

– Зазз, что такое Эрмитаж? – спросил он у гоблина, но тот лишь развел руками. Медведь не унимался. – Элара, что такое Эрмитаж?

Гадалка строго взглянула на него, всем видом показывая, что сейчас не время для ликбеза.

– Потом, – отрезала она и вернула внимание хранителю. – Может, стоит позвать кого-то или помочь отвести вас до лекаря?

Тем временем Торнгаст, не получая ответа, снова принялся тыкать в бок Чучуна.

– Чучун, что такое Эрмитаж? – он ткнул сильнее. – Ну что ты молчишь?

И тут он вспомнил о подаренном амулете. Достав его, он поднес к ранам крысолюда. В тот же миг маленькая фигурка плачущего ангела едва заметно дрогнула в его лапе, ее крылышки рвано взметнулись, и над Чучуном на мгновение разлилось мягкое, теплое сияние. Крысолюд хрипло вздохнул и открыл единственный глаз, не заплывший гематомой. Его нос по-прежнему смотрел в сторону, но в глазу появилось сознание.

– Мррф… – был первый невнятный звук, который он издал.

На вопрос Элары хранитель печально улыбнулся.

– Боюсь, лекарь уже здесь. Это я. Поэтому благодарю. Я справлюсь. Только мой лекарский набор разбросан по храму, нужно собрать да и в целом прибраться, – он с тоской оглядел разруху.

– Что ж, это многое объясняет, – с легкой неловкостью произнесла Элара, осознавая, что спасла самого местного врача.

– Еще раз благодарю вас за помощь. Это правда самое малое, что я мог бы вам дать. Я обращусь к мэру Аберу, мы поговорим с ним о том, как вознаградить вас по достоинству.

Чучун в это время с трудом приподнялся из лежачего положения, опираясь на локоть. Его перекошенная мордочка дергалась, а единственный открытый глаз безумно вращался.

– К-кии… кили-кили… – просипел он еще более тонко и пискляво, чем обычно, беспомощно размахивая лапками, словно пытаясь отогнать невидимых мух или объяснить нечто крайне важное.

Торнгаст, видя это, мягко, но твердо приложил массивный палец к своим губам.

– Тшшш… – его бас прозвучал не как окрик, а как успокаивающий гул ветра в соснах.

Хранитель, наблюдая за этой сценой, с легким недоумением спросил у Элары:

– А он… всегда таким был?

– Нет, – ответила гадалка, и на ее усталом лице появилась теплая, почти материнская улыбка. Она не могла не радоваться, что даже в таком состоянии Чучун не растерял своей сумасбродной натуры. – Он просто очень впечатлительный.

– Ой, прошу прощения, где мои манеры, – опомнился Хранитель, наблюдая, как троица – Торнгаст, пытающийся утихомирить Чучуна, и Зазз, с отвращением отряхивающий последние следы демона с жилета, – продолжает свои странные ритуалы. Он протянул руку Эларе в приветственном жесте. – Я Неллин Дренд.

Элара пожала его руку.

– Элара Веландр. Приятно познакомиться.

Услышав имя, Торнгаст поднял свою огромную лапу в подобии приветствия.

– Торнгаст.

– Я Чучун, ай! – пискнул крысолюд, потирая бок, куда его неосторожно толкнул Зазз, пробираясь к выходу. – Сказал Чучун.

Зазз лишь нехотя помахал рукой, не скрывая усталости и желания поскорее оказаться в стенах цирка.

– Зазз.

– Что ж, на этом я думаю сделано все что возможно, – сказал Неллин, с усилием поднимаясь с табуретки. – Заходите, если вдруг что. Если будет такая возможность, обязательно постараюсь помочь. Может, лечением каким… хоть и сил у меня не много.

– Неллин, ты же много знаешь, что в городе происходит? – спросил Торнгаст, подходя ближе.

– В целом, да.

– Ты можешь рассказать… Нас мэр подрядил тут городу помочь. Говорит, шериф пропала и Миллеры якобы уехали, но что-то мне подсказывает, что это не так. Вряд ли бы они уехали, никому не сказав.

Хранитель нахмурился, собираясь с мыслями.

– Тут с чего бы начать…

– Сначала, – коротко и ясно сказал Торнгаст.

Неллин сделал глубокий вдох и, предупреждающе вскинув палец, с легкой ухмылкой произнес:

– Поаккуратнее со словами перед жрецом Абадара. – В его глазах читалась легкая насмешка над буквоедством своей же веры. – Первое, что могу сказать: Рахалия, наш шериф, перестала появляться в храме. Все реже и реже приходила, а потом и вовсе перестала. Мы с Абером ходили, спрашивали людей, но ее уже какое-то время никто не видел. Она занималась делами с Проанной, разбойницей, что поселилась у нас не так давно.

– Та, что с козлом гуляет? – встрепенувшись, встрял Чучун, забыв на мгновение про боль.

– Да, что-то такое слышал. Но мы с ней ни разу не встречались. Не думаю, что она из тех, кто храмы посещает. Мы ходили к Рахалии в дом, но заперто и пусто там. Вечером свет не зажигается. Так и не смогли выяснить, куда она пропала, а ломать дом не в наших правах.

– То есть она тоже пропала? – уточнил Торнгаст.

– Да. Абер старается не говорить слово «пропала» по отношению к Рахалии, – ответил Неллин. – Все-таки она очень сильная женщина и часто была себе на уме. Но часто ее «выходки», как говорил Абер, оборачивались лучшим образом для города. Поэтому мы ей все доверяли. Но ее нет уже довольно давно, и для самой Рахалии времени прошло много.

– Что за выходки? – спросила Элара, чувствуя, как в этом городе все глубже запутывается клубок.

– Есть у нас в городе парочка пьянчуг. Большие ребята. Брат с сестрой. Выпивохи еще те. И порой, когда выпьют, в драку лезут только так. Рахалия была той, кто могла их усмирить. Причем… одним ударом, – с толикой уважения говорил Неллин. – Поначалу Абер пытался с ней говорить о том, что не стоит вести себя так с местными, но кулаки их приструнили больше, чем слова. Она все-таки была… была. Но это один из примеров. Говорят, она пришла в «Глиняную кружку» и устроила такую бойню, что Проанна притихла и ничего не стала возражать. То ли уважать стала, то ли испугалась. Хотя говорят, Проанна не из тех, кто просто так пугается. Так вот, сколько Абер ни просил ее быть не такой резкой, столько раз она оказывалась больше права, чем неправа. С тех пор как Рахалия пропала, на «Кружку» управы нет – стали с повозок плату брать и что-то забирать себе. А Абер ничего с этим сделать не может. Вот. А после этого Миллеры пропали. Я тоже думаю, что они уехали. Их ферма, наверное, пострадала больше всех. То волки откуда не возьмись появятся, погрызли одного из наших, хотя никогда в эти края особо не заходили. То вепрь… до сих пор по сады бегает. Видимо, приглянулись ему яблоки наши. Да и осиное гнездо… За ночь буквально появилось. Целая стая. Не подойти даже. Единственно, что у них на территории амбар есть, местные говорили, что по ночам там шумиха какая-то. Я сам не видел, как они уезжали в Эскадар. Ну, может, бежали, испугались чего. Страх такой, что можно и убежать, ничего никому не сказать. С одной стороны, хорошо, что волками можно ребятню пугать, чтобы в лес не ходили. Но и взрослые бояться стали.

– А охотников у вас здесь нет? – спросил Торнгаст.

– Не-е-ет, какие охотники? Не довелось. Нет у нас таких, не заезжали даже.

Воцарилась короткая, но тяжелая пауза. У каждого в голове пронеслись свои мысли:

Элара: «Слишком много «случайностей». Волки, вепри, осы… Это не природа взбунтовалась. Это саботаж. Кто-то методично очищает территорию, пугая и выживая людей».

Торнгаст: «Ферма Миллеров… Ключ. Нужно осмотреть ее. Эти твари не сами по себе пришли».

Зазз: «И все это время какой-то урод в таверне наживается. Надо бы ему «фейерверк» под зад устроить».

Чучун: «Бедные яблочки… И бедный вепрь, наверное, тоже… Хотя нет, он злой!»

– Думаю, работы после паники у вас прибавится, – нарушила молчание Элара, тщательно подбирая слова. – Поэтому по возможности соберите местных… проповедуйте им спокойствие.

– К-какой паники? – насторожился Неллин.

– Я случайно сказал, что здесь демоны, – чуть ссутулившись, виновато прорычал Торнгаст, наконец осознав масштаб своей прямоты.

Хранитель закрыл глаза и глубоко, почти стонуще, вздохнул. Его губы беззвучно зашептали молитву Абадару: «О, Судия Взвешенный, направь свет разума в этот сумбур, упорядочь хаос в душах вверенных мне…»

В этот момент Зазз, решив, что пора подкрепиться, достал из кармана поджаренную змею и с аппетитом надкусил ее. Хрусткий звук заставил Неллина открыть глаза. Он с ужасом посмотрел на гоблина.

– Я… я могу поделиться едой, если угодно, – предложил он, бледнея.

– Не, она копченая, вкусная. Хотите? – с набитым ртом сказал Зазз и протянул надкушенную тушку хранителю.

Тот, брезгливо поморщившись, отстранился, прикрывая рот ладонью.

– Э-э, нет, спасибо.

– Если вы не против, учитывая, в каком состоянии храм, я бы хотел его закрыть, – поспешно сказал Неллин, доставая из-под рубашки шнурок с крупным ключом. Он повернулся к хранилищу и, преодолевая скрежет поврежденного механизма, захлопнул дверь. Четверка героев, понимая, что их присутствие больше не требуется, направилась к выходу вместе с хранителем. Неллин снова нацепил ключ на шею.

– Торнгаст, ты не хочешь про книги спросить? – пропищал Чучун, внезапно вспомнив о главной цели их визита.

Неллин, услышав это, обернулся.

– Боюсь, по этому вопросу я смогу помочь вам позже, когда все разберу и скажу, что уцелело, – с тоской оглядывая разруху зала, произнес он.

Торнгаст понимающе кивнул.

– На этом мы вас оставим. Отдыхайте. Пойдемте, ребята. Домой, – сказала Элара, помахав рукой в подзывающем жесте.

Выйдя на залитую солнцем площадь, они увидели, как Неллин, запирая массивные двери храма (ворота он оставил открытыми), с выражением лица «с чего бы начать» на лице, прихрамывая, побрел в сторону, видимо, чтобы успокаивать расползающуюся по городу панику. Улицы, и без того тихие, теперь оказались совершенно пустынны.

– Опааас… – начал кричать Чучун, но не успел продолжить. Три пары рук – лапа Торнгаста, зажавшая ему рот, локти Зазза, толкнувшие в ребра, и легкий шлепок Элары по затылку – разом пресекли его порыв. Его так и тянуло пошутить, пусть это была бы даже дурацкая, неуместная шутка.

Торнгаст молчаливо покачал головой, всем видом намекая, чтобы Чучун так больше не делал. И в этот момент группа заметила в укромном уголке, в тени каменного забора, знакомую фигуру.

Копна вьющихся рыжих волос выбивалась из-под лиловой шляпы. Безупречно белое жабо обрамляло шею. Красные клоунские ботинки блестели на солнце, а клетчатые зеленые штаны были без единого пятнышка. На поясе висели изящные, но оттого не менее смертоносные ножи. И улыбка… ужасающая, растянутая в неестественном, застывшем оскале.

Все они знали, кто это. Джеллико. Один из клоунов цирка Дасклайт, приближенный самой хозяйки. Элара, едва взглянув на него, мысленно услышала – не звуки, а самую суть: внутренний триумф, леденящий, безумный смех, который никогда не воспринимался теми, кто его знал, как нечто искреннее или доброе. Он был психопатом. И доверять его клоунской личине было смертельно опасно. Он стоял неподвижно, его взгляд, скрытый под гримом, был прикован к ним, и в воздухе повисла новая, куда более знакомая и оттого не менее страшная угроза.