Читать онлайн Смерть в июле и всегда в Донецке

© Дмитрий Селезнёв, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Проза Дмитрия Селезнёва – это тот самый случай, когда война позвала к перу, когда не писать было невозможно. Военкор, идущий в самое пекло и носящий это пекло в себе, не может не стать писателем или поэтом, иначе это пекло сожжёт его изнутри. Недаром Донбасс нам дал такую мощную именно военкорскую волну литераторов – Пегов, Стешин, Долгарёва, Кубатьян, Коц и многие другие. Среди этой мощной литературной волны есть место и для Дмитрия Селезнёва со своим уникальным голосом, литературой действия, литературой осмысления себя через поступки.

Тексты Дмитрия Селезнёва очень кинематографичны, контрастны. Описание места действия, описание действующих лиц, диалоги и всё это вокруг действия – такую косичку заплетает автор. Казалось бы, рецепт простой, но Селезнёв так заплетает эту косичку, что в какой-то момент ты, читатель, становишься частью этого «кино» Селезнёва, становишься действующим лицом. Автор сразу, без сантиментов, вовлекает в то страшное, героическое и каждодневное, называемое войной. И ты вдруг чувствуешь гарь, запах, ощущаешь кожей жар горячего боя, ужас и страх происходящего, но радость выполненной тяжёлой работы, радость того, что выжил, что жизнь продолжается. В этом магия текста Дмитрия Селезнёва.

Вячеслав Коновалов, российский просветитель, член Правления Союза писателей России, автор и ведущий программ на Радио России и Радио Культура

«Война – это 80 % ожидания, 10 % веселья и 10 % беспросветного ужаса»

Антон Беликов – художник, кандидат философских наук, рядовой ВС РФ

«На работу славную, на дела хорошие,

Вышел в степь донецкую парень молодой!»

Борис Ласкин «Песня о Донбассе»

Вступление

…Перед тем, как отправиться непосредственно на позиции, заехали к Зятю, который из зама стал новым комбатом «Сомали» – Байкот на заслуженное повышение пошёл. Фронт потихоньку сдвигался – «сомалийцы» переехали из штаба, который находился недалеко от аэропорта, в пустую девятиэтажку, расположенную ближе к отодвинувшейся ЛБС. В районах, которые примыкали к фронту, полно пустующих квартир и мёртвых домов, тут военный коммунизм – бери и заселяйся, живи. Если получится, конечно, у тебя тут жить – это окраина Донецка, сюда часто прилетает. «Гром среди ясного неба» – здесь это выражение не метафора, небо тут постоянно гремит. Помимо обстрелов есть и мелкие неудобства, воды нет, электричество отключено, в доме лифты не работают, и мы поднимались пешком.

У Зятя в штабе привычная работа с утра, идёт штурм близлежащего к Донецку посёлка. Рядом с картами на стене висят несколько экранов, и по ним «кино» – фигурки штурмовиков двигаются среди пирамидок развалин – всё, что от домов за месяцы боёв осталось. Не перестаю удивляться прогрессу – война идёт в прямом эфире, в режиме реального времени, непрерывно.

Зятю часы подарили, а я лично – свою первую книгу об СВО, подписал её тут же в штабе. В книге в том числе и о сомалийцах написано, о том, как они штурмовали Мариуполь.

На позиции с нами Литвин поехал, молодой комроты. Он в Мариуполе ранение сильное получил и поэтому заикается, с усердием говорит, подобно бегуну на дорожке препятствия преодолевает.

– А-а это кы-кы-то? Не-не-ужели ды-двухсотый? – Когда отъехали от двора, мы увидели, как на жухлом газоне, не шевелясь, лежал навзничь человек в чёрной фуфайке и спортивной шапке. Увидеть труп на улице Донецка, особенно на его окраине – неисключительное зрелище, ничего удивительного нет. Но мы решили не останавливаться, а ехать дальше – если это двухсотый, ему уже не помочь.

Когда, сделав свои дела, мы возвращались, человек в фуфайке всё ещё лежал на земле. Тут мы уже остановились. Литвин вышел, подошёл к лежащему и быстро, опытными движениями проверил пульс на шее, проверил дыхание. Потом Литвин также быстро и методично стал хлестать лежащего по щекам. Мужик очухался, приподнялся и, не сказав ни слова, сразу же жестом попросил закурить, он несколько раз вяло ударил пальцами по своим губам.

– Хы-хы-хорошо ему! – выдал Литвин свой диагноз. – Е-е-едем дальше!

Мы поехали. Но мне запомнился этот пьяный русский человек, который так беспечно, несмотря на грохот войны, лежал на газоне в опасном районе, и очнувшись, сразу потребовал закурить. Вот так и ты уже несколько лет, который день, пьяный от войны, просыпаешься, открываешь утром глаза и понимаешь, что ты в военном Донецке. Только ты куришь не сигареты, нет, ты столичный мажор, который приехал на войну, поэтому твоя рука тянется к нагревателю табака, и ты вставляешь в него свою первую на этот день никотиновую гильзу. Ты с наслаждением затягиваешься. Ты в Донецке. И тебе хорошо.

Ремень безопасности

Когда я познакомился с Семёном, я заметил за ним несколько особенностей. Одна из них состояла в том, что в автомобиле он не пользовался ремнём безопасности. Открыв дверь в мою иномарку, он сначала защёлкивал ремень на пустом переднем сиденье, а потом садился поверх его. И это происходило каждый раз. Я с интересом наблюдал эту процедуру.

«А что, разве так можно?» – внутренне морщился я. Как законопослушный гражданин я осуждал такое вульгарное нарушение ПДД. Но осуждал молча, так как с особенностями товарищей следует мириться. Но про себя я возмущался. «К чему эти понты?» – укоризненно посмотрев на Семёна, я садился за руль. И пристёгивался.

Так же и на штраф можно нарваться. Тысяча рублей, кстати.

Наверное, это какая-то донбасская херня, решил я. И действительно, когда началась война и я впервые вслед за Семёном приехал на Донбасс, то заметил, что здесь пристёгиваться как-то не принято. Со временем я понял почему.

Во-первых, пользоваться ремнём безопасности на Донбассе небезопасно. Ведь в любую секунду может что-нибудь смертельно опасное прилететь и нужно будет быстро покинуть горящую машину. Или по каким-то другим неприятным обстоятельствам тебе придётся быстро бросить автомобиль и отстреливаясь, побежать в сторону леса или подвала. И секунды заморочки с ремнём тебе могут стоить жизни.

А во-вторых… Это какая-то донбасская херня. Десять лет весь Донбасс живёт так отчаянно, что уже похер на все эти законы мироздания в виде глупого ремня безопасности. Здесь люди давно сошли с рельсов и живут без тормозов, на полную катушку. Где нужно, они давят газ в пол, а где нужно и не нужно, ездят на красный свет. Поэтому глупо пристёгиваться, когда тебя может убить в любой момент.

Вернувшись в первый раз из донбасской командировки, первое что я сделал – это купил в свою машину заглушки вместо ремня безопасности. Этим я привёл в священный трепет свою жену. Она с вопросительным ужасом посмотрела на меня.

Да, дорогая, у нас в Донецке так принято. Да, ты права, после Донбасса я немного сошёл с ума и никогда не стану прежним.

Ещё я стал проезжать на красный свет и немного выпивать перед тем, как сесть за руль. Немного.

Дорога из Никольского в Володарское

Степь, донбасская степь лёгкими холмами спускается с донецкого кряжа к Азову. Ближе к морю рваного снежного одеяла уже не хватает, чтобы укрыть всю землю, снежный покров всё больше истлевает и испаряется, обнажая жухлую, уложенную беспорядочными волнами прошлогоднюю траву. Это новое утро, настал новый день в помолодевшей весной донбасской степи. Уже несколько часов, как мартовское солнце, разогнав предутреннюю серость, поднялось в бледное, как мрамор, небо и подтапливает мёрзлую землю, медленно освобождая от снега расчерченные лесополками степные квадраты.

И едет по донбасской степи караван – колонна из нескольких легковых и грузовых машин вытянулась в упругую гибкую стрелу на дороге. Едет караван по аллеям, по обе стороны от дороги вытянулись во фрунт продолговатые голые деревья. Едет сквозь тусклые поля и соломенные пустоши, едет по солнечной жёлтой равнине через серые пыльные посёлки. На бортах грузовиков и фур яркие сине-оранжевые полоски и алеют буквы МЧС, а возглавляет колонну представительский бронированный джип. Это джип министра по чрезвычайным ситуациям.

Ситуаций, и очень чрезвычайных, действительно, много возникает в последние дни. Они сыпятся, как из рога изобилия. На то есть причины и обстоятельства – уже вторую неделю идёт наступление, и территория ответственности для министра быстро увеличивается – народная республика расширяется и под его юрисдикцию поступает всё больше и больше населённых пунктов.

– Раньше населённый пункт назывался Володарское, – объясняет он в машине ехавшему с ним на заднем сиденье журналисту куда едет колонна, – это районный центр, Володарский район был. Украина переименовала его в Никольское… Ничего, вернём старое название. Которое мы знали.

Журналист, лысый парень с перебитым носом, одетый в солдатскую горку, согласно кивает головой. Прошло только шесть дней, как освободили от Украины Никольское, но вопрос возвращения к советскому названию возник сразу же. Живший более ста лет назад Володарский, при рождении – Моисей Маркович Гольштейн, молодой худощавый большевик, убитый эсерами, партнёрами большевиков по революции, надевая круглые и тонкие очки на свой мясистый еврейский нос, удивился бы, почему тут суровые русские мужики с автоматами так рьяно отстаивают его имя. Впрочем, его удивление вряд ли было бы сильным – сто лет назад в подобное время, время больших и тревожных перемен, он сагитировал тысячи таких русских солдат и рабочих.

– …Улицы, которые мы знали, точно вернём. Вернём те названия, которые были. Мы же здесь родились, здесь выросли, здесь жили. Мы вернём всё назад. Мы ждали восемь лет, и мы вернулись…

Министр говорит без эмоций, спокойно, но уверенно. Голос у него немного осипший, потому что говорить приходилось в последнее время много.

Потом министр замолчал, пригладил остриженную по-пацански прямо на лоб короткую русую чёлку, сжал тонкие губы, и, размышляя о чём-то своём, долго и пристально смотрел в окно. Возможно, он оценивал масштабы будущей работы. В череде домов, проплывающих за окном, иногда появлялись разрушенные дома, на обочинах у дорог попадались скелеты сожжённой бронетехники, а некоторые столбы электропередач стояли с разорванными проводами, опущенными, как беспомощные рукава. Несколько раз колонна объехала взорванные на её пути мосты, асфальтовые дороги перелопачены гусеницами бронетранспортёров и танков. Всё это придётся восстанавливать. И многое предстоит, чтобы построить мир на этой освобождённой земле, это только начало пути.

Вскоре появился указатель «Нiкольске», и караван из машин въехал в посёлок. Среди частных домов появились двух- и трёхэтажные кирпичные здания, строения с вывесками, аккуратные заборчики, кустарники и газоны, палисадники с высаженными деревьями.

Министр посещал каждый крупный населённый пункт, освобождённый войсками, чтобы лично ознакомится с положением на месте. Но в этот раз была ещё одна причина его личного присутствия – несмотря на то, что вся украинская администрация заблаговременно и благополучно для себя самих сбежала, часть спасателей из местной пожарной части не прекратила работу, они остались на смене, приняв решение перейти в подчинение новым властями.

– Смотри, уже флаг России над зданием, – министр указал журналисту на триколор, который развевался над местной администрацией. Триколор был именно российский, с белой полоской, не чёрной, как у ДНР, хотя официально республика в состав России не входила. Пока не входила – сомнений уже не оставалось, что скоро войдёт и что жизнь народной республики наладится. Что эти восемь лет, которые прожили люди в неизвестности своего будущего, закончились.

– Вот, воду раздают людям, – за окном проплыла площадь, где к грузовику, с которого выдавали баклажки воды, выстроилась очередь из местных.

– Жизнь всё равно возвращается. Когда наступает мир, всё становится по-другому, – объяснил министр.

Так-то посёлок, где до войны проживало около восьми тысяч жителей, избежал разрушений, которые всегда сопровождают войну, потому что боевых действий в нём не происходило.

– А вот пожарная башня. Наша часть. – «Наша» министр произнёс даже не акцентируя, как само собой разумеющееся.

Министерский автомобиль свернул и заехал на площадку перед ангаром с тремя красными воротами. Слева у ворот стояли люди в форме, и из приоткрытой двери выходили бывшие украинские пожарные. Министр надел фуражку и, выйдя из машины, в сопровождении охраны и журналистов направился к ним. Подойдя, стал с каждым здороваться за руку.

– Как дела? Работаете? Молодцы!

Череда рукопожатий продолжилась и в гараже. Министра из бывших украинских пожарных вряд ли кто знал, но все сразу почувствовали, что этот подтянутый мужик с двумя большими звёздами на погонах, с фуражкой, украшенной сплетёнными золотыми ветвями на околыше и козырьке наделён властью, и немалой.

– Здравия желаю! Техника на месте? Люди на месте? Это самое главное. Молодцы!

В гараже урчал генератор. В боксах стояли два новеньких пожарных МАЗа и один старенький ЗИЛ, все автомобили помытые, чистые. Министр прошёлся, вскользь оглядел технику и остался доволен.

– Отлично! Отлично! Молодцы. Молодцы. Кто старший у вас?

Среди «рятувальников» – надпись на куртках бывших украинских пожарных переводилась как «спасатель» – появился молодой парень в шапке, с озабоченным углом бровей на круглом лице и ямочкой на подбородке. Министр поздоровался и крепко пожал его руку.

– Служить будем?

– Так точно…

– Спасать людей будем?

– Так точно…

– Значит будешь начальником! Готов?

– Так точно…

Видно, что парень немного опешил, слишком уж много изменений в его жизни случилось за последние дни, поэтому он отвечал тихо и с настороженностью принимал заманчивые предложения, которые предлагала ему судьба.

– Молодец. Звание?

– Старший лейтенант…

– Молодец!

Таким образом, двадцатипятилетний офицер, прослуживший здесь пять лет, всего лишь за несколько дней проделал головокружительную карьеру от замначальника отряда до начальника пожарно-спасательной части.

Продолжить чтение