Читать онлайн Реки текут на свет

Памяти Ивана Кудишина

1.

В первый раз я увидел Ее на скалах у моего маяка через две недели после того страшного дня, когда я бросил Кибу одного и поехал к Ингрид в больницу.

Я наблюдал за лебедями и вдруг заметил Ее – в тонком белом платье, с длинными растрепанными волосами, на ледяном ветру. Я вздрогнул, когда понял, что смотрю на человека – мы с Кибой редко видим людей. В такие секунды с непривычки чувствуешь, как будто на тебе нет одежды. Интересно, что чувствовала она, когда глядела на убийцу?

Я докурил, затушил сигарету о камень, а Она все стояла там неподвижно в своем тонком платье. Она была далеко, но я знал, что Она смотрит на меня. Так смотрит лань на охотника. Она еще не понимает, кто перед ней, он еще не успел поднять ружье, а уже чувствует себя виноватым.

Она стояла, я ничего не знал о Ней, и мы просто смотрели друг на друга в сгущавшихся ветреных сумерках.

Помню, Киба позвал меня – нужно было готовиться к ненастному вечеру, затаскивать лодку на берег, чтобы ее не разбило о скалы. Проверять приборы. Потом подниматься зажигать лампу маяка. Наша обычная рутина, в которую ворвалась Она – в белом платье, на беспощадном ветру.

Я что-то крикнул Кибе в ответ. Я спугнул Ее. Когда я снова посмотрел на скалы, Ее уже не было.

Я хотел, чтобы Она исчезла.

Я хотел, чтобы Она подошла ближе.

Я знал, что Она вернется.

2.

Нела жила в небольшом доме на побережье холодного моря вдвоем с Дедом.

Дети дразнили ее сиротой. Дед говорил, что ее родители были путешественниками и пропали без вести. До школы Нела гордилась этим, потому что считала, что они были очень храбрыми. Ей тоже хотелось пропасть без вести в море на каком-нибудь большом фрегате. Она представляла Деда капитаном, а себя – ловким боцманом, мальчишкой, тянущим канаты и громко, заливисто свистящим в два пальца.

Но все было намного скучнее. Дед был художником.

Он часто пропадал в своей мастерской, едко и липко пах растворителями и олифой, а руки его были в черно-белых пятнах краски.

В теплое время, с весны до осени, Дед брал Нелу с собой на скалы писать картины. Ранним утром он собирал в дорогу кисти, заранее приготовленные холсты и тюбики с красками. Одни тюбики были большими и длинными, похожими на моряков на вахте, в белых накрахмаленных бескозырках. Другие, совсем маленькие, скрученные, походили на виноградных улиток. Все их Дед складывал в запачканный этюдник с тонкими черными ножками, закидывал его на плечо, и они вдвоем с Нелой шли к морю. Там Дед находил подходящее место для того, чтобы писать свою очередную черно-белую картину. Черно-белыми его картины были потому, что он писал всегда то, что видел вокруг, – стальное море, огромное северное небо, горы белых облаков и бесцветные скалы.

Дед водил из стороны в сторону широкой кистью, то и дело вытирал руки пропахшей красками тряпкой, пожевывал кончик колоска.

Он был задумчив, молчалив и учил Нелу наблюдать. Рисовать она совсем не хотела, да у нее и не получалось.

То и дело Дед подводил Нелу за плечи к холсту с едва начатой картиной, давал в руку кисть в серой краске и просил что-то нарисовать – горизонт, тень на скале, линию песка. Она боялась. Тогда он сильно сжимал жесткой рукой ее маленький детский кулачок и уверенно вел им, управляя кистью и ворча:

– Расслабь руку. Расслабь, говорю, руку…

Потом он разжимал сухую ладонь, и Нела чувствовала, как будто летит с огромной высоты. Кисть падала в траву. Дед чертыхался, вздыхал, отряхивал ее от налипших семян и песка и молча продолжал работу.

Заглядывая в этюдник, Нела видела те же холмы, скалы, облака и деревья – все, что было вокруг. Но в самом конце происходило маленькое чудо. Когда Дед заканчивал работу, то вдруг придумывал и дорисовывал что-то цветное и необыкновенное. На холсте появлялись синие качели на высокой ветке сосны, или крохотный домик на пустынном берегу с горящим желтым окошком, или красноносый черный лебедь среди бесцветных чаек.

Неле казалось, что Дед не фантазирует, а вспоминает мир, каким он был когда-то давно, до ее рождения. Жаль, что Нела никогда не видела тот старый цветной мир.

Закончив работу, Дед снимал холст с этюдника, бросал на землю и разглядывал сверху, со своей огромной высоты. Его длинная тонкая тень вместе с ним смотрела на готовую картину и, казалось, по-лисьи хитро и игриво подмигивала. Нела ловила себя на мысли, что в том, другом, мире и Дед был другой. Здесь – седой и молчаливый, но где-то на дне своей задумчивой дедовской души он был веселым, лукавым и молодым.

А главное – он не был там таким одиноким. Здесь, в этом мире, у него были только Нела и старая кошка Уна, которая жила с ними столько, сколько Нела себя помнила. А там, в том сказочном разноцветном мире, у него были настоящие друзья.

Неле казалось, что, рисуя картины, Дед словно машет кому-то из глубокого мрачного колодца – и вздыхает.

Мастерская была на светлом и просторном чердаке. Дед редко пускал туда Нелу и чаще всего запирал чердак на ключ, когда уходил.

Зато если Дед разрешал Неле посидеть рядом с собой, пока работал, она была счастлива. В мастерской Неле больше всего нравилось место на дощатом полу, где дед случайно наступил на тюбик с белой краской, и она брызнула на доски, образовав широкую кривую линию – наподобие реки. Река причудливо извивалась и пропадала под истертым пестрым половиком.

Нела молчала, чтобы не отвлекать Деда от работы. Они вообще мало разговаривали, и поэтому говорить Нела научилась поздно и почти всегда молчала.

В мастерской она складывала из бумаги кораблик и водила им по полу, по длинному пятну краски – кораблик плавал по реке. Иногда Нела осмеливалась о чем-то спросить Деда.

Дед не любил глупые детские вопросы. Продолжая работать, он брал со стола специальные щипцы для натягивания холста на подрамник и задумчиво односложно отвечал.

– А куда текут реки? – спросила однажды Нела.

– На север, – ответил Дед себе под нос.

– На свет? – не расслышала Нела.

– На север.

Бело-серая толстая кошка Уна приоткрывала лапой дверь, подходила к Неле и угрюмо бодала ее в бок квадратной головой. На полу покачивалась ее большая, сгорбленная, почти человеческая тень. Уна переминалась с лапы на лапу, тяжело урча, а потом ложилась рядом и прижималась спиной к спине Нелы.

В другой раз Нела спросила:

– А зачем рождаются человеки?

Дед поставил готовый холст к стене, подошел к Неле и посмотрел на нее сверху вниз, поверх очков. Брови его при этом были высоко подняты, словно он был удивлен, хотя на самом деле Дед никогда и ничему не удивлялся.

– Иди сюда.

Дед протянул Неле черно-белые ладони – обнять ее. Неле хотелось убежать, но она послушалась. Он взял ее, маленькую и тонкую, под мышки, поставил рядом с собой на стул и, глядя ей в глаза, сказал:

– Человеки рождаются, чтобы другим человекам не было одиноко.

– Значит, я родилась, чтобы тебе не было одиноко? – спросила Нела.

Дед кивнул, потрепал ее макушку тяжелой ладонью и вернулся к работе. Он выбирал дощечки для нового подрамника. Уна играла упавшим со стола гвоздиком.

– А Уна?

– И Уна.

Нела сидела на стуле, качая потертой босоножкой. Под ней плавал по волнам белой реки треугольный бумажный кораблик, отбрасывая квадратную тень.

– А кто родился, чтобы не одиноко было мне? – спросила Нела.

***

Нела познакомилась с Браном за год до школы, катаясь летом на самокате. Бран ехал навстречу на стареньком велосипеде с привязанной спереди корзиной для крабов.

Нела не успела затормозить и налетела на него на полном ходу. От удара несколько бурых крабов, которых Бран поймал и вез домой, вывалились из корзины на каменистую дорожку.

Нела разбила нос и обе коленки и ободрала ладони. Бран бросился помогать ей подняться, и, оттолкнув его, Нела оставила на его рубашке алые пятна, похожие на следы варенья.

Бран достал из кармана белый носовой платок и протянул Неле.

– У тебя кровь из носа идет… Ты чего на дорогу-то не смотришь?

Нела молчала, потому что никогда еще не разговаривала ни с кем, кроме Деда и Уны. Обычно, когда с ней кто-то начинал говорить, она просто отходила в сторону или делала вид, что не слышит. Теперь притворяться было очень трудно, потому что Бран стоял совсем рядом, держал ее за локоть, а у нее в руке был его платок.

Нела прижала платок к носу, и по белой ткани расползлось липкое алое пятно. В носу щипало и пахло ржавчиной.

Опустившись на брусчатку рядом с Нелой, Бран подбирал крабов. Они недовольно шевелили клешнями, стараясь ущипнуть его за палец, но Бран ловко хватал их поперек панцирей и возвращал в корзину.

Нела не смогла спросить, как он умудрился поймать таких больших. Море еще не успело прогреться, а у Брана с собой не было сачка – значит, он ловил крабов голыми руками, стоя по колено в воде.

Нела хотела, чтобы кто-то научил и ее ловить крабов, потому что она много раз пыталась сама, но не могла поймать ни одного. Похожие на плоские подгоревшие пирожки, крабы грелись на камнях, копошились в водорослях и пускали пузырьки. Их жизни казались Неле интересней, чем ее собственная, поэтому ей нравилось наблюдать.

Нела была уверена, что все, кроме нее, ловкие и умеют ловить крабов, плести сети и нырять. Даже ее мама и папа, которых она никогда не видела, – они тоже наверняка отлично ловят крабов.

Нела отвлеклась на свои мысли и не услышала, о чем спрашивал ее Бран.

– …Где живешь, говорю?

Голос у него был глухой и очень строгий. Бран был на голову выше Нелы и смотрел, как и Дед, свысока. Пышная копна соломенных, совсем светлых волос походила на гнездо, а брови и глаза были, наоборот, темными. На ярком солнце светотень играла на его лице.

Нела молча махнула рукой в сторону своего дома.

Бран перекинул ее самокат через велосипедную раму, вскочил в седло и приказал Неле сесть сзади на багажник. Та не стала упрямиться. Она была маленькой и легкой, как птичка. Без труда держа равновесие, Бран довез ее до калитки.

Вот и все, что Нела помнила о том дне.

***

Потом Бран стал часто появляться возле ее дома.

Сначала он зачем-то приезжал и просто подолгу стоял у калитки. Нела видела его из окна своей комнаты и пряталась за занавеской. Сердце ее бешено билось, а в голове крутились обрывки самых разных человеческих разговоров, которые она слышала: как говорил с соседями и рыбаками Дед, как болтали между собой дети в школе и на улице, как, проходя мимо их дома, разговаривали незнакомцы.

Нела шевелила губами, повторяя случайные фразы, – что бы она сказала Брану? Как бы начала разговор? Как бы ответила, когда он спросил бы, как ее зовут?

Однажды Дед попросил Нелу помочь ему покрасить заборчик вокруг дома.

Начали они вдвоем, вскоре Дед таинственным образом исчез, и Нела осталась одна на пустой улице наедине с ведром белой краски. Такого коварства она не ожидала. Спрятаться теперь было негде – на виду у всех прохожих Нела до полудня старательно водила кистью вверх и вниз, пока не услышала четкое тиканье велосипедной шестерни.

Бран бросил велосипед у дорожки в траву, присел на корточки рядом с Нелой и осторожно взял оставленную Дедом кисть. Дощечку за дощечкой, они вдвоем молча докрасили весь забор со стороны улицы, а потом продолжили изнутри. Когда Нела поняла, что Бран не разглядывает ее и не хочет заставить ее говорить, она успокоилась, а он вдруг сам начал рассказывать о себе.

Так Нела впервые услышала его имя. Она узнала, где он живет, узнала о том, что отец его держит стеклодувную мастерскую, а Бран развозит по городу его заказы, о том, что сам он собирает стеклянные поплавки, которых у него уже целая коллекция.

Нела без конца повторяла про себя две фразы: первой она говорила Брану, как ее зовут, второй – просила научить ее ловить крабов и искать поплавки на берегу. Слова крутились в ее голове, как заевшая пластинка, до тех пор, пока не рассыпались на отдельные бессмысленные звуки.

Когда к обеду работа была закончена, а Бран вытер керосиновой тряпкой руки и был готов уйти, Нела собрала всю волю в кулак и сказала сухим бесцветным голосом:

– Спасибо.

Так началась их дружба. В школе, старше Нелы на два года, Бран стал главным ее защитником от детей, которые без конца дразнили ее за непонятливость и молчаливость. На переменах Нела пряталась в темном углу под лестницей, а на уроках думала о своем и не слышала, как ее окликает учитель. Она смотрела в окно на деревья или незаметно доставала из кармана спичечный коробок с тяжелым жуком, чтобы проверить, все ли с ним хорошо. За завтраком она строила домики из пресных крекеров, скрепляя их комочками масла или меда, проскребала дорожки в картофельном пюре или выкладывала рядами шарики зеленого горошка.

Дети не любили ее.

Они шептались, что родителей у нее нет, а дед-художник пьет шнапс и совсем выжил из ума. За бледное лицо, длинные растрепанные волосы и зеленые глаза Нелу дразнили ведьмой, а за ее старую, небрежно заштопанную одежду – нищенкой.

Нела молчала в ответ.

***

Когда Нела получила то самое первое письмо, то сразу показала его Брану.

Был бесцветный пасмурный день. Они сидели вместе на перилах крыльца, Нела достала конверт из внутреннего кармана серой ветровки и, не глядя на Брана, протянула ему.

– Что это? – спросил он, поворачивая в руках пухлый конверт с нарисованной в углу башней. От верхушки башни во все стороны расходились тонкие линии лучиков.

Нела пожала плечами.

– Откуда это у тебя?

– Кто-то стоял у калитки и дал мне его.

– Кто стоял?

– Не знаю. Человек.

На конверте были только ее имя и рисунок маяка простым карандашом – и никакого обратного адреса.

– Открой, – попросила Нела и по-птичьи вжала голову в плечи.

Бран еще раз внимательно рассмотрел конверт, открыл, достал письмо. Оно было написано на тетрадных листах аккуратным женским почерком и казалось очень большим.

– Может быть, кто-то ошибся? Может быть, это письмо не тебе? – нахмурился Бран.

Нела покачала головой:

– Мне. Не знаю, зачем.

3.

Лес был живым.

Предрассветный ветер пробегал по верхушкам деревьев медленными широкими волнами. Теплые, как вены, темно-бордовые стволы вемги покачивались, листья шелестели, и весь Лес дышал вечным летом. Цветные ленточки запахов смолы и влажной земли проносились над узкой лесной тропинкой.

Небо начинало понемногу светлеть, но робко и нерешительно. Оно еще не знало, откуда встанет Солнце, и на всякий случай светлело сразу со всех сторон.

Чернобурый Лис, как всегда, проснулся позже всех. Он любил долго лежать по утрам на диване, на котором и спал, долго возился с камином, долго варил кофе и долго его пил. Он тщательно выбирал одежду, вертелся перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон.

Лис был гордым и красивым – единственным Лисом во всем Лесу.

Когда белая чайка Илва поднялась на крыльцо домика Лиса, из-под двери выскользнула ярко-рыжая ленточка кофейного запаха. Илва толкнула клювом дверь и зашла, тяжело переваливаясь на перепончатых лапках.

Лис сидел за столом у камина, в котором светился ворох углей и вспыхивали тонкие языки пламени. Он обернулся на скрип двери.

– О! – Лис потер мохнатые лапы, а потом крикнул, повернувшись к камину:

– Эй, Кили! Почти все в сборе.

Огонь вспыхнул, осветив комнату. Искры брызнули из камина во все стороны, и из огня выскочила горящая тонконогая Кили – хрупкий олененок с огромными, похожими на два фонаря, глазами. От неожиданности Илва отскочила к двери. Лис залился смехом.

Огонь жил у Кили внутри. Он пульсировал в ней, заставляя ее тело светиться. Кили была живым угольком. На конце маленького оленьего хвоста пылал факел, рога горели, как сухие ветви во время лесного пожара. От камина и от Кили шел сильный жар. Лис плеснул остатки кофе в огонь, встал, распахнул дверь домика и потянулся, шумно вдыхая свежий утренний воздух.

Лис был щеголеват – в мягкой кожаной куртке поверх клетчатой рубашки и вельветовых брюках. Он снял с вешалки фетровую шляпу и водрузил между ушей.

– Готов! Да будет свет! – воскликнул Лис и обернулся. – Ну, где вы там? Старуха, наверное, заждалась нас на Лугу.

От радости хвостик Кили вспыхнул. Спустившись с террасы, все трое направились по тропинке к Лугу, где Лису предстояло принять главное решение дня.

Тропинка вела вверх и вниз между замшелыми валунами и стволами вемги – к едва различимому вдали тусклому розоватому свету.

Лес просыпался в предвкушении Рассвета.

Звери шли, и понемногу деревья слева расступались, чтобы пропустить Медленную Реку. С деловым урчанием Река текла, неся с собой сухие листики, веточки с разноцветными ягодами и упавших в воду изумрудных стрекоз.

Звери свернули к берегу и шли вдоль воды, по течению, по белому шелковому песку. Рядом с ними неспешно и величаво скользили в темно-синей глубине Рыбы. Их не было видно – но слышно было, как они задумчиво рассекают воду.

Из сиреневатой полумглы проступали острые тонкие нити травы, на которых уже поблескивали всеми цветами утренние росинки. Первые Длиннохвостые духи выползали на влажный мох и, слегка мерцая, поворачивали головы с огромными треугольниками ушей, прислушивались к шагам. Их большие светящиеся глаза все еще были сонными, духи неуклюже переваливались с камня на камень и зевали на разные голоса, словно подражая ветру и мерному плеску воды. Созвучия рябью разносились в утренней дымке, наполняя воздух предчувствием дня, становились всё громче, увереннее, чище. Наконец, один Дух, самый крошечный, но зато с самым длинным хвостом, совсем уже проснувшись, завел рассветную Песню. Протяжным глубоким басом он потянул за собой нескладный хор своих собратьев и всех звуков вокруг.

Чернобурый Лис шел впереди бодрым шагом, и ярко-рыжая ленточка кофейного запаха, зацепившись за воротник его куртки, развевалась на ветру. Длинная фигура Лиса чернела на фоне тропинки, пышный серебристый хвост качался из стороны в сторону.

Илва и Кили шли чуть поодаль, едва поспевая за ним. В легких предрассветных сумерках каждое дуновение ветра заставляло алое свечение в груди Кили становиться ярче. Она шла осторожно, стараясь не подпалить траву, легко перебирая тонкими ножками. Илва вразвалку семенила следом.

Лис не умолкал ни на секунду. Его задорный голос рассыпался эхом между деревьями:

– …И вот я всегда спрашиваю ее: «Фелина, почему у тебя нет в твоей пещере ни лампы, ни камина? Тебе что, не бывает темно и холодно?». Я понимаю, что она видит в темноте, как днем, но как без камина-то? Ведь я знаю Старуху, она же вечно мерзнет. А она упрямая, обмотается своими одеялами и юбками и говорит, что ей тепло. Но раньше невозможно было зайти к ней – темнота кромешная. А тут недавно прихожу – светло! Ни за что не догадаетесь, почему.

– Почему же? – спросила Илва.

Лис резко остановился, снял шляпу и провел ею по густой лохматой гриве травы. Потом встряхнул и, сверкая хитрыми янтарными глазами, показал. Что-то мерцало на дне шляпы, холодным светом. Илва и Кили осторожно приблизились и посмотрели внутрь. Там светилось несколько голубоватых семян, похожих на маленькие полумесяцы.

– Галая! – восторженно шепнула Кили и вытянула длинную оленью шею так, что раскаленный уголек ее носа едва не касался лисьих пальцев. Кончики ее ветвистых рогов тут же вспыхнули, и тонкая дорожка пламени пробежала от головы до хвоста.

Илва и Лис шарахнулись в разные стороны от неожиданности. Лис обронил шляпу и только успел выдернуть ее из-под самых ног Кили – шляпа уже дымилась.

– Какие же вы все-таки дикие пещерные звери! – Лис вытряхнул семена, вернул шляпу на голову и пошел дальше.

Илва спешила следом, перескакивая с камня на камень. Она не умела летать.

– Но почему Старуха Фелина не попросит Кили разжечь у нее в пещере огонь? – спросила она.

– Старуха просто боится огня, – прошептал Лис. – А с галаей все просто: светит, но не греет. Правда, хватает этих семечек всего на пару часов. Бестолковый сорняк.

– Старуха боится Кили, – прошептала Илва.

– А чего ее бояться? – сказал Лис, украдкой обернувшись назад. Кили уже остывала, пламя на ее спине улеглось, и с кончика хвоста слетали только маленькие искорки и сразу гасли в воздухе. Она стояла не двигаясь и терпеливо дожидалась, пока перестанет гореть.

– Конечно, и спичкой можно весь Лес сжечь, с огнем шутки плохи, – добавил Лис.

– А там, откуда ты пришел, тоже растет лунная трава? – раздался похожий на шелест голос Кили. Как бы тихо она не говорила, ее всегда было слышно, словно она была голосом самого Леса.

– Нет. Там ни травинки, это точно.

– Наверное, тебе там было очень грустно и темно, поэтому ты и пришел сюда, – прошелестела Кили. – Здесь у меня сначала тоже было холодно, грустно и темно. Но ведь ты сам решаешь, каким будет твой мир.

Лис потупился. Всю оставшуюся дорогу они шли молча.

Высокое утреннее небо открылось перед ними внезапно, так, что захватило дух. Большой Луг, со всех сторон окруженный Лесом, лежал впереди, в искрящейся утренней дымке, в которой скользили, переплетаясь, тонкие ленточки запахов. Они то ныряли к земле и цеплялись за колоски, то взмывали в небо, подчиняясь воздушным потокам и пению Длиннохвостых духов.

Где-то далеко впереди, за Лугом, над лесным океаном вздымалась в небо исполинская Башня, которую было видно из любого уголка Леса.

Лис опустился на замшелый валун и блаженно вздохнул, заложив лапы за голову:

– Что ж, как всегда вовремя. Сегодня я не прочь потратить часок на этот ваш Рассвет. А где же Старуха? Был уверен, что она уже здесь.

– Наверное, снова не спала ночью, – сказала Илва. – Почему она никогда не спит по ночам?

– Может быть, начнем без Старухи? – Лис почесал в затылке. – А то будет снова ворчать, что все ей не так.

– Это нечестно, начинать без Старухи, – прошелестела Кили.

– Знаю, знаю я тебя, Лис, – послышалось рядом глухое урчание. – Не умеешь ты поднимать Солнце.

Маленькая сгорбленная фигурка ловко вскочила на валун и села рядом с Лисом, свесив вниз босые костлявые ступни. Старуха была круглолицая, морщинистая, в пестрой юбке и в нескольких платках и шалях, накинутых друг на друга. Длинные белоснежные волосы ее были заплетены в косу длиной до самых пяток. Из-под падавших на лоб седых прядей сверкали желтые глаза.

Лис сцепил когтистые пальцы в замок, разминая их. Потом наклонил голову на один бок, на другой, подергал плечами. Илва и Кили терпеливо ждали. Старуха безучастно отдирала от юбки колючие семена. Наконец, Лис вытянул вперед указательный палец и показал им на деревья чуть левее от Башни. Тонкая белая полоска вспыхнула над верхушками вемг. Она на глазах становилась все ярче, и огненный солнечный шар всплыл над Лесом, повинуясь лисьей команде. Лис поторапливал его жестом. Он явно был доволен своей работой.

– Так я и знала, – ахнула Старуха. – Назло мне это сделал. Сколько раз говорила тебе, Солнце нужно поднимать оттуда, – она указала себе за спину.

– Почему же назло? – весело ответил Лис, потягиваясь. – Просто так у меня в саду будет больше солнца, и нарциссы быстрее расцветут. Приходи посмотреть.

– Нужны мне твои нарциссы, – ворчала Старуха. – Солнце должно вставать на Востоке, а не как попало.

– Откуда тебе знать, где Восток? – возмутился Лис.

– Завтра твоя очередь, Илва, – мечтательно произнесла Кили. – А потом моя. А потом – очередь Старухи. Она сделает все так, как захочет сама.

– Ха! – ехидно воскликнул Лис. – Посмотрим, как у нее это получится. Если Солнце встает справа от Башни, у меня тень от старой вемги в саду, и цветы не растут. Если оттуда, сзади, то в Чаще тьма и холод, и из-за Ворот лезут Чужие тени. А если отсюда – то Старухе слишком светло. Всем не угодишь, а Солнце у нас – одно.

– Погодите, у нас же еще Луна есть, – воскликнула Илва. – Что если Солнце и Луну сразу поднять? Солнце оттуда, Луну отсюда.

– Глупости, – отмахнулась Старуха. – Солнце и Луна на одном небе не поместятся. К тому же, Луна нужна, чтобы росла галая. Галая при Солнце не растет. Зато при Солнце у меня вся поляна перед пещерой кишит этой разноцветной мелюзгой, которая топчет мои травы!

– Без Длиннохвостых духов не бывает Луны, – прошелестела Кили. – Здесь ведь не было Луны, пока не появились вы с Лисом и не привели с собою духов. Теперь, как только Длиннохвостые духи начинают петь, встает Луна.

Лис гордо поднял нос.

– Вот, видали? Загордился, – Старуха спрыгнула с камня и собралась уходить.

– Стой, – окликнул ее Лис, пытаясь поймать за конец платка. – Подожди, я придумал.

Старуха обернулась, недовольно сверкая на Лиса желтыми глазами-щелками.

– Я приду к тебе днем и все исправлю, обещаю.

– И прогонишь своих духов?

– Всех до единого!

Старуха обиженно поджала губы, поправила шаль и растворилась между деревьями.

Солнечные лучи, скользя по Лугу, подбирались к темным бордовым стволам вемги на краю Леса, словно поджигая их изнутри. Синий сумрак отступал все глубже в Чащу, и вот уже позади себя Илва услышала знакомый легкий шорох. Ее стройная человеческая тень, украдкой приобняв ее, села рядом. Следом за ней поднялась тень Чернобурого Лиса. Она брезгливо смахнула с валуна сухие листики и муравьев и присела рядом с Лисом на самый край, едва держа равновесие.

Лис покосился на нее с легким раздражением – собственная несуразная безухая тень всегда смущала его и, если бы мог, Лис, наверное, с удовольствием с ней расстался.

Тень его была не по-лисьи задумчивая, печальная и тихая. Она молча вертела в тонких пальцах колосок, разглядывала камешки, водила ладонью по мягкому мху на валуне, и все это смущало задорного Лиса. Иногда она едва слышным глухим шепотом советовала что-то, но Лис только морщил нос и отмахивался от нее, как от надоедливого старика. Лисья тень, держась отдельно от хозяина, льнула к тени Илвы, на которую была немного похожа.

У Старухи тоже была тень, но какая-то невнятная – маленькая, четырехлапая, с длинным пушистым хвостом. У Кили тени не было и вовсе – зачем ей тень в ее собственном Лесу?

Звери и их тени сидели молча, глядя, как поднимается Солнце. Белые, похожие на два фонаря, глаза Кили наполнялись солнечным светом. У Кили не было зрачков, и невозможно было понять, куда она смотрит и видит ли что-нибудь. Но чувствовала она все вокруг настолько остро, что глаза ей были и не нужны.

Внутри Кили потрескивал огонь. Янтарным, алым, бордовым – он просвечивал через трещины в ее грубой, похожей на кору дерева, шкуре. И сильнее всего светилось в ее груди.

***

Старуха жила глубоко в Чаще, почти у самых Ворот. Несколько огромных камней лежали посреди Леса один на другом, словно кто-то нарочно сложил из них пирамиду. В расщелине между камнями была пещера, служившая Старухе домом. Жила Фелина как настоящий пещерный дикарь. Лис говорил, что Старуха застряла в каменном веке.

Несмотря на все свое задорное ехидство, Лис души не чаял в Старухе Фелине и часто помогал ей с ее неустроенным бытом. В пещере Старухи появился деревянный стол, несколько полок, уютная мягкая лежанка и даже посуда. Фелина изо всех сил сторонилась всей этой роскоши и спала на полу под столом. Наблюдая за ее привычками, Лис только разводил лапами – у стариков свои причуды. Однажды он принес Фелине книгу из своей библиотеки и попробовал научить ее читать. Старуха оказалась способной ученицей, но стоило Лису оставить ее с книгой, как она, вырвав одну за другой все страницы, выстелила ими пол в пещере, а прочной кожаной обложкой загородила щель между камнями. Увидев все это, Лис оставил тему чтения навсегда.

После приятной и плодотворной работы в залитом солнцем благоухавшем саду Лис вспомнил о своем обещании помочь Старухе. Он полез на чердак, отыскал там старый половик, прихватил с собой молоток, несколько гвоздей и отправился навестить Фелину.

Он застал ее на маленькой солнечной лужайке перед пещерой – Старуха выкладывала на расстеленной по земле шали пучки разноцветных трав. Вокруг все так и кишело Длиннохвостыми духами всех форм и размеров. Они мерцали, попискивали и норовили забраться Старухе на плечи и на голову, цепляясь за седую косу. Взъерошенная Фелина то и дело оборачивалась и махала на них руками.

– Вот видишь, на солнышке травы лучше сохнут, – бодро произнес Лис, встав у нее за спиной.

Старуха делала вид, что не слышит его, и он долго стоял, с удовольствием наблюдая за ее быстрыми костлявыми пальцами. Она брала пучок, перебирала его, находила между сухими побегами и соцветиями плотную полупрозрачную ленточку запаха, вытаскивала ее и клала рядом на шаль, придавливая камнем. Несколько камней лежали в ряд, и под каждым подрагивало несколько ленточек. Старуха раскладывала их по цветам.

Маленькая хвостатая тень Старухи, юркая, с торчащими треугольными ушами, следила за запахами. Когда какой-то из них норовил вырваться из-под камня, она ловила его и придавливала лапой к земле. Краем глаза Лис заметил, как его собственная тень села на корточки и протянула руку к старушечьей, чтобы погладить.

Острые солнечные лучи, проскользнув между вемгами, попадали точно в пещеру, освещая ее целиком. Старуха не любила этот яркий свет. Лис раскатал пыльный половик и поднял его над головой, примеряя ко входу в пещеру.

– Что ты задумал? – проурчала Фелина, вытаскивая из пучка длинную душистую ленточку, прозрачную, в синий горошек.

– Я придумал тебе дверь.

Лис достал из-за пазухи молоток и гвозди и прибил половик к сухой ветке над расщелиной. Старуха даже не подняла головы.

– Ну же, Фелина, – примирительно позвал Лис. – Посмотри, как уютно стало.

– Сначала выгони их.

Лис понял и молча послушался. Пригнувшись, он отодвинул половик и полез внутрь. Из темноты ему навстречу с писком кинулось несколько Длиннохвостых духов, слепя Лиса тарелками глаз. Они пронеслись мимо и исчезли.

Лис остался в темноте. Он сел на плоский камень у стола, заменявший Старухе табурет, и по-хозяйски огляделся вокруг. На полке над его головой стояла стеклянная банка, в которой едва светилось несколько семян-полумесяцев. Сквозь дырочки в половике тонкие лучи света падали на пол, освещая торчавшие из него камни и пыльные книжные страницы. Мыском ботинка Лис подвинул к себе одну из них и от нечего делать принялся читать.

Вскоре половик зашевелился, и Старуха скользнула внутрь с пучком свежей галаи. Она положила горевший лунным светом пучок на стол и села рядом с Лисом на второй камень-табурет.

– …А то ведь от этой хвостатой мелюзги спасенья не было с самого утра, – сказала она, словно продолжая разговор. – Так и липла с самого рассвета, как банный лис.

– Лист, – поправил ее Лис.

Теперь Старуха была довольна.

На столе стояли две чашки и кувшин с мутноватой жидкостью, в которой плавали веточки и листья незнакомых Лису растений. Пока они со Старухой сидели молча, думая каждый о своем, Лис заметил, как несколько больших пузырей поднялось со дна кувшина.

– Что это? – наконец, осторожно спросил Лис, кивнув на кувшин. Глухой звук его голоса рассыпался по камням, как песок.

Старуха подвинула чашку, предлагая Лису попробовать. Тот налил себе немного, сделал глоток.

– Неплохо, – сказал он, смакуя. – Но что это?

Старуха наклонилась к Лису через стол:

– Болотная вода.

Лис поперхнулся и выплюнул зелье обратно в чашку.

– Зачем зря добро переводишь? – зашипела на него Старуха.

Они еще немного посидели молча, а потом она вдруг сказала:

– Открой Ворота, Лис.

Лис даже вздрогнул от неожиданности.

– Ворота? – Лис поежился. – Зачем это?

– Терпеть не могу, когда что-то заперто. Ты ведь умеешь открывать Ворота?

Лис насупился, пошевелил веточку галаи:

– Не умею я открывать никакие Ворота.

– Но ведь мы как-то сюда вошли?

– Да что ты там забыла?

Фелина снова приблизилась к нему, схватила костлявой рукой его мохнатую черную лапу и горячо зашептала:

– Я больше не могу так. Посмотри, на кого я здесь похожа – огромное лысое двухлапое чудовище.

Лис виновато усмехнулся, отмахиваясь от Старухи. Та еще крепче вцепилась в него:

– А ты попробуй сначала побегать на этом.

Она подняла босую ступню и пошевелила пальцами.

– Сам весь теплой шерстью оброс, а мне, значит, мерзнуть? – продолжала шипеть Фелина. – Я хочу назад. Я хочу быть мной…

Лису было жаль Старуху. В отличие от него, она действительно не была красавицей.

В повисшем молчании раздался тихий шорох – Фелина двигала по столу чашку.

– Зачем ты притащил меня сюда? – шипела Старуха.

– У меня было холодно и одиноко, мы спасались от Чужих теней, – развел лапами Лис. – Это было лучшее место.

– В твоем холодном мире я хотя бы была мной, – ворчала Старуха. – А здесь кто я? Одна тень осталась.

– В моем мире наступила вечная зима. Мы чуть не замерзли насмерть.

– Ты просто всегда ищешь, где теплее. Думаешь, всегда сможешь прятаться в чужих лесах от своего одиночества?

– Можно подумать, это плохо, – фыркнул Лис.

– Посмотрела бы я на тебя, если бы ты стал тут этим, – Старуха подергала себя за платок. Перегнувшись через стол, она снова зашептала:

– Открой Ворота, Лис. Спаси меня, открой Ворота.

– Нет, – отрезал Лис.

– Ах так! Запер меня в Лесу со сломанным Солнцем и кривыми деревьями, вокруг скачет эта горящая табуретка, а теперь еще и какая-то странная чайка к тебе прибилась. Ты когда-нибудь видел чаек в Чаще Леса?

Лис поморщился и отмахнулся от Старухи.

– Илва совсем безобидная. С ней даже забавно. А Кили… Ты так ничего и не поняла про этот Лес. Кили – его настоящая хозяйка. Благодаря Кили здесь все растет и цветет, и так тепло, и вечное лето. Она Дух Леса. Его сердце.

– Ф-ф-ф. Хозяйка Леса, не то, что некоторые, которые убегают и бросают свой собственный мир без никого посреди зимы. Ты был хозяином нашего мира. Ты просто не смог навести в нем порядок. Потому что ты боишься себя. Ты трус. Трус, трус!

Старуха отвернулась и стала медленно двигать чашку по столу.

– Перестань, – шикнул на нее Лис.

Старуха продолжала кончиками пальцев двигать чашку все ближе к краю стола, и наконец она упала на каменный пол и разлетелась вдребезги.

В этот момент яркий солнечный свет ослепил их обоих.

В дверном проеме, держась за край половика, стоял кто-то незнакомый – маленький, худощавый и без ушей.

Тени Лиса и Фелины попрятались за их спины.

– Кто там?– осипшим голосом спросил Лис и встал.

Незнакомец в нерешительности переминался на пороге. Старуха тихо зашипела, на всякий случай отступив в угол пещеры и забравшись с ногами на лежанку.

– Простите великодушно. Не хотел помешать, – произнес чужак звучным голосом и сделал шаг вперед, не отпуская половик. – Мне просто коврик приглянулся, не видал такого прежде. Дай, думаю, загляну – дома ли хозяева? Но если помешал, я, пожалуй, пойду…

– Нет уж, позвольте, позвольте. Откуда я вас знаю?

Подыгрывая незнакомцу, Лис шагнул к нему навстречу, взял под локоть и вывел из пещеры. Старуха и ее тень тихо юркнули следом.

При солнечном свете Лис оглядел чужака. Перед ним на задних лапах стояла ящерица – обыкновенная пестрая ящерица, только очень большая, Лису по плечо. Ящерица, как и положено, была тощая и хвостатая, зато на носу у нее были круглые очки в тонкой золотистой оправе. Из-под очков горели, переливаясь северным сиянием, холодные глаза. В лапах ящерица держала кожаный портфель, очень пухлый и, судя по виду, тяжелый.

Поставив портфель на землю, ящерица протянула Лису костлявую лапу, и тот растерянно пожал ее, боясь сломать длинные, тонкие, как прутики, пальцы.

– Древний Ящер к вашим услугам.

– Что-то мне голос ваш знаком, – нахмурился Лис. – Так чем могу быть полезен?

Лис изо всех сил старался соответствовать манерам, но незнакомец застал его врасплох. Лис не ожидал, что в Лесу кроме них четверых еще кто-то водится, тем более, такой серьезный и воспитанный.

– Видите ли какой вопрос, – Ящер снял очки и принялся для виду дышать на стеклышки. – Как опытный коллекционер я весьма заинтересован сим образцом… Я имею в виду данный ковер.

Лис заулыбался. Незнакомец заставлял его забыть о неприятном разговоре со Старухой.

Не обращая внимания, Ящер достал откуда-то большой клетчатый платок и усердно тер им очки.

– …Я осмелюсь предложить вам выгодный обмен.

Лис скрестил лапы на груди. Ему было интересно, что произойдет дальше.

Ящер закончил протирать очки, убрал платок и опустился на корточки перед портфелем.

Лис наблюдал.

– Вещица, которую я хочу вам предложить, досталась мне нелегко. Как опытный коллекционер, обладающий несомненным чутьем на особо ценные экспонаты, я с уверенностью могу вам сказать – в нынешних условиях наш обмен будет более чем выгодным для вас…

Не переставая говорить, Ящер один за другим доставал из портфеля разные предметы своей коллекции: большой моток шерстяных ниток, покрашенную разноцветной краской кедровую шишку, несколько стеклянных шариков, обломок карандаша, зеленый камень с белыми крапинками, кусок витража, золоченого жука-скарабея и что-то странное, темное и полупрозрачное, похожее на большой сверток невесомой ткани, перевязанный крест-накрест красной веревкой, деревянную шкатулку, три елочных шара разных цветов, стопку потрепанных книг, плюшевого зайца и чашку с отколотой ручкой, в которой плескались остатки зеленого чая.

Лис не слушал, о чем говорил Ящер, – он внимательно смотрел на растущую у его лап гору предметов, казавшихся ему до боли знакомыми.

– Не то, не то… – скрипел про себя Ящер, с головой залезая в бездонный портфель. – Где же она у меня тут…

– А это что? – спросил Лис, указывая на темный сверток.

Ящер махнул лапой:

– Ерунда, безделушка, тень какого-то дерева.

– Тень дерева? – насторожилась за его спиной Старуха. – У деревьев нет теней, ты что, не местный?

– Конечно, у деревьев нет теней, – вежливо согласился Ящер. – Но это тень чужого дерева, не из этого Леса.

Лис взволнованно повел ушами, но не успел ничего сказать, как Старуха наклонилась к свертку и развязала веревку. Она брезгливо развернула темную ткань и подняла над головой, как одеяло. Ткань была легкая, ажурная, неправильной формы, вся в дырках разного размера и формы.

– Твою тень поели жуки, – поморщилась Старуха и швырнула ткань на траву.

– О, нет, вы не поняли. Ведь это тень дерева.

Ящер бережно поднял тень, встряхнул ее, словно сеть, и медленно опустил на землю. Узорчатая дырявая тень легла на траву и действительно стала похожа на раскидистое, но совсем плоское и темное дерево.

Лис присвистнул и почесал в затылке.

– Это не тень вемги, – сказал он. – Смотри, Старуха, листья какие, на твои лапы похожи.

Тень едва покачивалась и подрагивала на траве. Она была совершенно настоящей – ложилась на каждую травинку и даже на пробегавших мимо Длиннохвостых духов. Лис протянул к тени лапу и увидел, что тень перебралась на его пальцы, и теперь на них прыгает сеть маленьких светлых пятнышек.

– Конечно, это не тень никакой вемги, – воскликнул Ящер. – Я нашел ее в Омуте, когда искал ракушки для коллекции. Мне данная тень совершенно не нужна, только место занимает в портфеле. Если желаете, можете оставить ее себе безвозмездно.

– Всенепременно, – буркнул Лис, передразнивая Ящера. Его веселила эта странная манера говорить. – Благодарю вас, учтивый господин. Так ты говоришь, что нашел ее в Омуте?

– Совершенно верно, – ответил Ящер, продолжая копаться в портфеле. Он уже залез в него почти целиком, снаружи торчали только задние лапы и длинный разноцветный хвост.

– И много там такого… в Омуте? – спросил Лис. Он сжал лапу с тенью в кулак и увидел, что ажурный свет теперь скачет по мохнатым костяшкам его пальцев. Он снова растопырил пальцы. Тень лежала на них невесомой прохладой. На траве под тенью он видел свою четко очерченную, ярко освещенную лапу. Он убрал ее в сторону – и тень целиком снова легла на траву.

– Много? Предостаточно, – глухо заговорил Ящер из портфеля. – Тень просто зацепилась за мой сачок, когда я доставал ракушки у берега. Мне потребовался целый день, чтобы просушить ее. Вот это было приключение, скажу я вам, господа. Но оно того стоило. А ракушка стоит десяти ваших ковров.

Старуха продолжала внимательно разглядывать тень дерева.

– Почему мне так знакома эта тень? – вдруг проворчала она. – Уж не из твоего ли Леса эта тень, а, Лис?

Лис вздрогнул.

– Нашел! – Ящер вылез из портфеля.

Он стоял перед Лисом и Старухой, с гордостью держа в вытянутой лапе морскую раковину – белую, просоленную, обточенную волнами. Вдоль ее завитков светилась тонкая синяя полоска.

Воцарилась тишина.

Краем глаза Лис заметил, как хвостатая тень Фелины катает лапой разноцветный стеклянный шарик.

– Ты предлагаешь мне ракушку? – спросил Лис, подыскивая слова, чтобы не обидеть коллекционера.

– Не ракушку, а то, что в ней.

Лис нахмурился, склонил голову набок, как делают удивленные щенки.

– Позвольте, я продемонстрирую, – учтиво произнес Ящер. – Нам потребуется затемненное помещение. Пещера вполне устроит.

Его манера говорить забавляла Лиса все больше, и он предвкушал начало интересного знакомства.

Приподняв угол половика, Лис наигранно учтивым жестом пригласил Ящера войти. Старуха юркнула на лежанку и забилась в угол. Лису показалось, что каждый волосок в ее седой косе стоял дыбом.

– Прошу!

Лис сел за стол, закинув ногу на ногу. Он был очень воодушевлен и взволнован и даже начал постукивать пальцами по столу, пока Ящер озирался в поисках места почище, куда бы он мог пристроить свой портфель. Его холодные глаза горели в темноте ярко-синим.

Наконец, бережно прислонив портфель к стене у входа, Ящер был готов показать Лису и Старухе, что он просит за потертый пыльный половик.

Он встал посреди пещеры с самым торжественным и гордым видом. Ракушку он держал перед собой в вытянутой лапе. Он сильно сжал ее, встряхнул и направил отверстием на неровную каменную стену.

Ракушка вдруг начала светиться теплым розоватым светом, и яркий солнечный луч, выскользнув из нее, запрыгал по пещере. Всю ее заволокло туманом, который светился изнутри, как будто за ним вместо каменных сводов были освещенные солнцем витражи. Туман колыхался, принимал неясные очертания, и Лис начал различать в них кроны деревьев, черепичные крыши и замшелые скалы. Одна за другой, выше и ниже, скалы расступались, и между ними уже светлело, сверкая в солнечных лучах…

– Море! – воскликнул Лис, вскочив из-за стола.

Далекий тяжелый густой гул наполнял пещеру. Серебряными искрами в нем вспыхивали и гасли пронзительные птичьи голоса.

Как завороженный, Лис стоял посреди пещеры рядом с Ящером. Силуэты чаек носились над водой, густые тяжелые облака клубились у горизонта, и там, над его еле различимой тонкой розоватой нитью, виднелась крошечная шхуна под молочным парусом. Она на глазах становилась все меньше и меньше, исчезая вдали.

Когда она пропала совсем, Ящер опустил было ракушку, но Лис схватил его за лапу, заставив снова поднять ее. Гаснувшая картинка с морем на мгновение вернулась, но снова поблекла и пропала совсем. Пещера погрузилась в кромешную тьму.

– Стой, – одними губами прошептал Лис. – Я хочу еще этого моря…

Он затих, прокручивая в памяти и стараясь вернуть увиденное. Все трое сидели молча. Ящер предвкушал выгодный обмен, Старуха про себя ругала Лиса за неправильный Рассвет, из-за которого весь день пошел коту под хвост, а Лис не мог погасить в себе новую, незнакомую ему тревогу.

Молчание прервал его осипший голос.

– Откуда у тебя эта ракушка?

– Я знал, что вам она придется по душе, – глаза Ящера сверкнули во тьме. – Один ковер, и она ваша. Ну так примите ли вы мое предложение?

Вдруг что-то маленькое и холодное тронуло Лиса за кончик носа, а потом за ухо. И снова за кончик носа. Лис поднял половик, и в треугольнике яркого летнего света увидел большую ровную снежинку. Описав круг в воздухе, она легла на рукав его куртки. Лис внимательно разглядывал ее, когда за спиной Ящер и Фелина в один голос спросили:

– Что это?

Лис дернул половик в сторону. Тот слетел с гвоздей и упал на землю, подняв облачко пыли. Свет ринулся навстречу темноте, и Лис вздрогнул всем телом, когда увидел, что в пещере идет снег.

– Что за день такой, – ворчала из своего угла Старуха, кутаясь с головой в платки. – Сначала мне полную пещеру писклявой хвостатой мелочи нагнал, потом какого-то сумасшедшего в дом затащил, а теперь еще и посыпалось что-то.

– Не тает, – прошептал Лис, продолжая разглядывать снежинку. Рядом с ней легла еще одна, а потом еще и еще.

– Ну так что же, – как ни в чем не бывало, спросил Ящер. – Каково будет ваше решение? Холодать начинает, а мне уже надо идти. Я, знаете ли, хладнокровный.

– Решение?

Лис вдруг налетел на Ящера и за локоть выволок его из пещеры. На улице стояло прежнее летнее тепло.

– Послушайте, хладнокровный вы наш, – зашептал Лис. – Не знаю, кто вы такой и откуда взялись со своей ракушкой, но до вас тут снега никогда не было, так что потрудитесь остановить его.

Ящер развел лапами:

– Спешу огорчить вас, но здесь я бессилен. Это не в моей компете…

Лис схватил Ящера за плечи и встряхнул.

– Откуда ты взялся такой со своей ракушкой? Если ты сейчас же не вернешь все как было, я с тебя чешую спущу!

Ящер освободился из лисьей хватки и возмущенно пропыхтел:

– Ну, знаете ли, это уже слишком. Раз вы не согласны на обмен, я, пожалуй, пойду.

Он развернулся и скользнул в кусты. Лис только успел кинуться за ним, но было поздно.

Ящер пропал в кустах, Лис полез следом за ним, зацепился воротником за ветки, запутался в густой листве и вылез обратно. Пятясь из кустов, он споткнулся обо что-то холодное и длинное, похожее на ветку. И подскочил на месте – под его лапами подрагивал чешуйчатый хвост, обрубленный у основания, словно его отсекли топором. Из обрубка сочилась обыкновенная кровь. Лис брезгливо подвинул хвост лапой в кусты и вернулся в пещеру.

Снег прекратился и лежал на полу и на столе пушистым холодным одеялом. Он был легким и сухим, как пух. Старуха по-прежнему сидела на лежанке, поджав под себя босые ступни и обхватив руками колени. Под ее осуждающим взглядом Лис молча смахнул снег со стола, взял метлу, вымел сугробы на улицу – и под вемги, подальше от глаз Фелины. Любопытные Длиннохвостые духи, перескакивая с камня на камень, подбирались со всех сторон к ледяному пуху и боязливо принюхивались, вытягивая шеи. Самые смелые из них даже пробовали снег на вкус.

Лис облокотился на метлу и наблюдал за ними, думая о Ящере и ракушке. Нужно было найти безумного коллекционера. Если в одной маленькой ракушке живет чье-то чужое, совсем не лесное, море и настоящая метель, то кто знает, какие еще находки лежат у него в портфеле. Нет, Лис просто не мог допустить, чтобы какая-то рептилия угрожала его вечному Лесному лету. Решено: завтра же сразу после рассвета они отправятся на поиски Ящера.

4.

Она была очень молода. Ей едва исполнилось восемнадцать. И вот эта девочка, пугливая лань, теперь появлялась на наших скалах едва ли не каждый день.

Добраться до нашего маяка можно было тремя путями: на лодке по морю, мимо скал вдоль берега и напрямик через лес. Проще всего было в штиль приплыть на лодке. Безопаснее всего было идти по берегу.

А Она всегда появлялась со стороны леса. Приходила Она в разное время, одетая не по погоде, ставила между камней, на самом ветру, легкий мольберт и рисовала. Издалека я не сразу разглядел, что Она делает. Взял бинокль и долго рассматривал Ее тонкую фигуру, платье с короткими рукавами, нежные замерзшие руки. Взгляд Ее был сосредоточенным и строгим, но каким-то очень далеким. В нем – я видел это в бинокль – было столько боли, сколько воды не было во всем море. Она рисовала наш маяк.

Я стал рассматривать Ее тайком каждый раз, когда она приходила. Она стояла на скалах, лицом всегда к маяку. Чтобы меня не видели ни Она, ни Киба, я поднимался на маяк, и в том месте, где треснуло одно из окон и выпал почти на уровне моих глаз треугольный кусок стекла, я прижимал бинокль к окну и долго смотрел на Нее.

Иногда Она стояла под дождем, прикрепив к мольберту запачканный краской зонт. Она в любую погоду рисовала маяк.

Ближе к концу лета, когда заморосило и стал подниматься ветер, я взял свое шерстяное одеяло и пошел к Ней на скалы. Все время, пока я поднимался по камням к Ней навстречу, Она делала вид, что не замечает меня, и продолжала работать. И только когда я появился прямо перед Ней и набросил тяжелое одеяло на Ее худые тонкие плечи, Она вдруг обернулась, оказавшись в моих объятиях, и сразу стала маленькой и беззащитной.

Через Ее плечо я в первый раз посмотрел на холст. Вместо голубого высокого неба мой маяк белел на фоне темных грозовых туч, и его яркий свет, которого в жизни не могла дать самая сильная линза Френеля, падал в черную воду.

Ее палитра и кончики пальцев были как будто вымазаны сажей, и над бровью виднелся случайный темно-синий мазок.

Она вдруг поймала мой удивленный взгляд пронзительными лесными глазами и сказала:

– Не обращайте внимания на шторм. Он внутри.

Я кивнул, хотя ничего не понял.

– Я вспоминаю маму, – добавила Она, как будто оправдываясь за свои мрачные краски.

В эту секунду я понял, кто Она.

5.

Лето начиналось с такой лавины забытых за зиму запахов, что голова шла кругом.

Нела и Бран бросили велосипеды под узловатой сосной и наперегонки побежали по серой перине лохматых водорослей, которыми во время шторма завалило весь берег.

– Какая гроза была вчера, – говорил Бран на бегу. – Видела?

Море снова было неспокойным, и над ним на глазах поднималась темная облачная гора.

Начинался короткий, но тревожный сезон, когда июньская погода менялась в считанные минуты, и только те грозы, которые приходили из-за моря, давали знать о себе заранее чернеющим горизонтом.

От приближавшегося ненастья солнце, казалось, светило ярче. Бран махнул рукой.

– Ерунда. У нас есть еще целый час.

– Научи… ловить крабов, – шепнула Нела. Он взял ее за руку.

– Погоди. Сейчас я покажу тебе, зачем я сюда на самом деле езжу.

Над песчаной отмелью возвышался один большой, покатый, почти черный камень. Полуденные лучи падали на него сверху, и у камня совсем не было тени, отчего он казался загадочным, словно заколдованным.

Бран подбежал к камню и ловко забрался на самую его вершину. Нела старалась быть такой же сильной и быстрой, но за Браном ей было не угнаться. Сверху он протянул ей холодную сухую ладонь. Нела покачала головой – ей хотелось научиться лазать самой. Неуклюже, цепляясь за выступы, она лезла следом.

Когда они стояли рядом на камне, Бран, щурясь от яркого солнца, внимательно оглядел берег.

Море было все еще ледяное, в кристально чистой и спокойной воде висело недалеко от берега несколько маленьких полупрозрачных медуз.

Нела нетерпеливо посмотрела на Брана.

Он прижал палец к губам, нахмурил брови.

– Вчера был отличный шторм, – сказал он. – После таких штормов я нахожу иногда по пять штук.

Нела наблюдала, как Бран медленно оглядывал берег, приложив ладонь козырьком ко лбу. В первый раз она видела его таким уверенным в себе и строгим, почти взрослым.

Вдруг он издал радостный возглас и притянул Нелу к себе. Прижавшись холодным ухом к ее щеке, он указал пальцем куда-то далеко, туда, где из-под покрывала водорослей белел клочок песка вперемешку с ракушками.

– Вон, видишь? За той корягой.

– Что там? – не поняла Нела.

– Руку вот так поставь от солнца. Видишь?

– Нет.

Щурясь, прижимая соленую ладонь ко лбу, Нела вглядывалась изо всех сил.

И вдруг она увидела: в солнечных лучах на песке что-то светилось. Неподалеку покачивалась тень от узловатой сосны, той самой, под которой они оставили велосипеды. Нела знала каждую веточку этой сосны. Они торчали в разные стороны, растопыренные, как длинные пальцы.

– Увидела? Их можно найти только сверху, отсюда.

– Жемчужина? – осторожно спросила Нела.

– Да какая же жемчужина!

Бран спрыгнул с камня и побежал к своей находке, загребая песок потертыми сандалиями. Нела осторожно спускалась следом. Когда она подошла к Брану, он с гордостью показал ей пустой стеклянный шар размером с апельсин. Шар был в позеленевшей от тины оплетке с петлей на конце.

– Поплавок от сетей? – догадалась Нела. – Ты собираешь их!

– Точно.

Бран сиял так, словно держал в руках настоящее сокровище. Он вертел шар, разглядывая.

– Удача! У меня нет такого, – прошептал он. – Видишь это клеймо? Не пойму, чей это герб…

Нела вытянула вперед ладони, и Бран осторожно положил в них свою драгоценность. Оплетка поплавка была сырой и скользкой, с крошечными колючими полипами, а само стекло – почти ледяное. Блики от него плясали на пальцах Нелы и на белом песке.

– Не разбей, – прошептал Бран.

Поворачивая поплавок в руках, Нела увидела, что круглое отверстие на его боку было закрыто стеклянной пробкой с эмблемой. Рядом с ней виднелась выпуклая пятиконечная звезда.

– Редкий, – пыхтел Бран.

– Почему? – Нела передернула плечами. – Просто стекляшка. Что в ней особенного?

Лицо Брана сразу изменилось. Он забрал у Нелы поплавок.

– Научи ловить крабов, – попросила она.

Бран вздохнул.

– Ничего ты не понимаешь.

Они сели рядом на нагретый солнцем обломок бревна, над которым море трудилось уже много лет. Коры у него не было, а древесина окаменела от соли и стала совсем белой.

Не спуская глаз со своей находки, Бран начал быстро говорить:

– Где-то далеко отсюда этот поплавок оторвался от сетей во время шторма, давным-давно. Может быть, его много лет носило по морю, но потом он попал в этот шторм и р-раз! – он взмахнул руками с поплавком, показывая, как тот вынесло на берег.

Нела молча слушала, ковыряя носком босоножки камешек в песке.

– Знаешь, сколько совпадений должно произойти, сколько линий и координат должно пересечься, чтобы в целом море этот стеклянный шарик оказался здесь? Именно сегодня, сейчас, когда мы тут с тобой?

– Пять миллионов? – предположила Нела.

– Вот именно! Но ведь так не бывает – сразу пять миллионов совпадений! Тебе не кажется это чудом? – Бран понизил голос. – Из всего огромного моря этот поплавок как будто сам выбрал именно наш берег? Это все равно что из всех людей на земле я подружился именно с тобой. Из всех миллионов мест я выбрал родиться именно здесь.

Нела кивнула:

– Это странно.

– Значит, мы с тобой – как два таких поплавка, которые вынесло на один и тот же берег, в одно и то же время.

Нела подняла голову и внимательно посмотрела на Брана. Он действительно был счастлив – из-за какого-то поплавка. Взгляд его искрился, ореховые глаза так и светились. Он закусил лопнувшую от соленого ветра губу, и на ней выступила капля крови. Нела подумала, что Брану нравилось жить.

Неле вдруг очень сильно захотелось найти вместе с ним еще один стеклянный поплавок, такой, каких у Брана никогда не было, чтобы снова увидеть его радость. Но вдруг другая мысль, словно молния, ударила рядом, прямо в песок.

– Что? – спросил Бран, заметив, как изменилось лицо Нелы.

– Окно в мастерской… Вспомнила, что Дед не закрыл окно.

Бран пожал плечами.

– Он же дома.

Нела покачала головой.

– Неужели это так страшно?

Нела вскочила с бревна и показала на черневший горизонт.

– Картины промокнут.

– Ну тогда бежим! – Бран крепко сжал ее ладонь. Спотыкаясь о камни и водоросли, они побежали к сосне, и первая нитка молнии прошила небо над горизонтом. Спустя две секунды берег затрясся от оглушительного грома.

Велосипедные цепи шелестели, шестеренки щелкали, колеса вязли в сыром песке – а потом впереди открылась пустая каменистая дорога к городу. Никогда еще Бран не крутил педали так быстро, едва успевая за Нелой. В корзинке на его руле катался из стороны в сторону стеклянный поплавок, и цвет его становился все темней, когда туча медленно догоняла их, а из нее уже начинала сочиться вода.

На развилке Брану надо было налево и дальше по дороге, а Неле – прямо, вверх по улице.

– Я с тобой, – пропыхтел Бран.

Нела кивнула.

Когда они прислонили велосипеды к перилам крыльца, на дорожку перед домом упали первые тяжелые капли. Окно в крыше, благодаря которому в мастерскую весь день падал свет, было распахнуто. Машины Деда возле дома не было.

– И что делать? – спросил Бран. – У тебя же нет ключа от мастерской.

– Я на крышу.

– Шутишь? – воскликнул Бран. – Ты только что не могла залезть на камень.

Нела смерила его ледяным взглядом.

– Я справлюсь.

Она вцепилась в прислоненную к яблоне лестницу, и Бран только успел перехватить ее. Лестница была довольно тяжелая.

Вдвоем они потащили лестницу в дом.

– Что ты хочешь сделать?

– На балкон.

Когда они уже были на втором этаже, в кабинете Деда, Нела распахнула балконную дверь и приказала:

– Быстрей.

Они прислонили лестницу к стене, под нависавшим скатом крыши. Нела сразу полезла наверх, но Бран схватил ее за рукав:

– Нет, стой. Давай лучше я.

Нела отвела его руку.

Бран промолчал и только сжал лестницу, чтобы она не шаталась, – с силой, так, что побелели костяшки пальцев.

Нела добралась до последней ступеньки и, схватившись за влажный уступ крыши, закинула ногу наверх. Плоский и покатый, замшелый скат крыши был похож на уютный осенний холм. Нела была уже наверху, отряхнула ладони и колени от влажного мха и, осторожно переступая по кровле, приблизилась к окну. Она уцепилась за массивную деревянную раму и, прежде чем закрыть окно, осторожно заглянула внутрь, в мастерскую. Холодные дождевые капли падали за шиворот и на дощатый пол, нужно было скорей спускаться к Брану.

И вдруг вихрь острых, знакомых до боли дедовских запахов ударил Неле в нос. Пустая мастерская казалась ей хмурой и враждебной, напоминала о попытках Деда заставить ее рисовать.

А еще она вспомнила странного человека, который сунул ей в руки конверт с маяком. Он шепнул: «На чердаке». Нела подумала, что он сумасшедший и сразу забыла об этой брошенной наспех фразе, но теперь эти слова торчали в ее памяти как заноза.

– Что на чердаке?… – произнесла одними губами Нела.

Неожиданно для самой себя она опустила ноги вниз и села на раму.

Ее худая несуразная фигура бросала блеклую тень на загрунтованные холсты разных форм и размеров, на дощатый пол и грубый, запачканный краской деревянный стол с длинными рейками для подрамников. В тени в углу комнаты, где чердачный потолок начинал опускаться, висел на стене старый ковер и стояли законченные и незаконченные картины Деда – он показывал Неле не все, какие-то продавал сразу, не давая ей даже взглянуть на них.

Картины стояли одна к другой, небрежно накрытые потертым плюшевым покрывалом мышиного цвета.

И вдруг в сгущавшихся дождевых сумерках Нела увидела: из-под угла покрывала на нее лукаво, с прищуром, смотрела маленькая девочка. Что-то было в ней знакомое, близкое – такое, что недолго думая, Нела спрыгнула вниз, на дощатый пол мастерской, оставив на нем грязные следы. Она захлопнула окно, на цыпочках подошла к картинам и подняла край покрывала.

– Нела! – раздался издалека голос Брана.

Она не обращала внимания. Не отрываясь она смотрела на запыленный от времени холст. А с холста на нее строго глядела девочка лет шести, с темными вьющимися волосами. Это была чужая девочка. Нела никогда ее не видела.

Портрет был незаконченным – Дед оставил его без фона, и только видно было, сколько слоев краски наложил он один на другой, стараясь поймать необычные, как будто совсем взрослые черты лица.

– Мама? – прошептала Нела и коснулась пальцами холста.

Она положила покрывало на пол и присела перед портретом, осторожно трогая холст.

Была ли она сама такой же в шесть лет? Был ли в ее глазах тот же огонек и лукавство? Были так же с детской строгостью поджаты тонкие губы?

Нела вдруг захотела быть похожей на эту девочку. Она захотела быть ею. Так же хмуриться и улыбаться, видеть мир ее глазами – таким же, каким видела его она.

– Нела! – кричал снизу Бран. – Ты в порядке?

Она отодвинула холст с портретом в сторону и увидела за ним еще один. На нем была та же девочка, но уже старше. Волосы ее были гуще и темнее, глаза – строже. Четко очерченные губы были так же поджаты. А за этим холстом был третий – девочка на нем выросла, превратилась в девушку лет шестнадцати. Только не хватало в ее лице мягких юношеских черт – она была вся похожа на сжатую пружину – жесткая, стальная, готовая к броску.

Разглядывая холст, Нела прислонилась плечом к ковру на стене, и вдруг почувствовала, как тот прогибается под ней. Нела поймала равновесие, но сердце ее было готово выпрыгнуть из груди.

Она опасливо заглянула за ковер, немного приподняв его край у стены. За ним темнел прямоугольный проем в половину человеческого роста.

Тихий стук в дверь заставил Нелу подпрыгнуть на месте.

– Это я, – раздался с лестницы приглушенный голос Брана. – Что случилось? Ты в порядке?

Нела подошла к двери.

– Да, – ответила она. – Я тут что-то нашла. Что-то важное.

– Льет как из ведра, но мне нужно домой. Я убрал лестницу на место. Будешь сидеть тут до прихода Деда.

– Неважно, – ответила Нела. – Я тебе потом все расскажу.

Бран ничего не ответил – наверное, молча пожал плечами.

Нела услышала, как он спускается по лестнице. Когда стало тихо, она вытерла мокрые от волнения ладони о брюки и скользнула в пыльную темноту за ковром.

***

Она долго стояла в непроглядной тьме, принюхиваясь. Вокруг было тепло и сухо, как в самой мастерской, но к запахам красок и растворителей примешивались еще другие – неизвестные и далекие. Пахло лавандой и лавровым листом.

Тонкий луч дневного света проникал откуда-то в эту тайную комнату. Привыкая к темноте, Нела увидела, что луч падает на плетеный половик. Ударяясь головой о низкий потолок и цепляя на себя паутину, Нела наощупь пошла на свет. Раздался стук, звук катящихся по чему-то твердому предметов – и Нела поняла, что наткнулась животом на стол. Она добралась до узкой щели, из которой проникал свет, нащупала край шторы, потянула ее в сторону.

В круглое, как иллюминатор, окошко пролился бесцветный пасмурный день и осветил маленькую комнату под скошенным потолком.

Комната была длинная и узкая – как пенал. В одном ее конце, у окна, стоял письменный стол, заваленный разной мелочью – пустыми пузырьками, ракушками, стеклянными шариками и карандашами. На всем лежал толстый слой пыли. Казалось, все эти вещи не трогали уже много лет.

В другом конце комнаты стояло миниатюрное, словно игрушечное, кресло-качалка с резной спинкой.

Все стены были увешаны рисунками.

Нела ожидала увидеть любой, самый страшный дедовский секрет, все, что угодно, но не это. Она стояла посреди маленькой заброшенной детской.

Рисунки не выцвели со временем. Сердце Нелы бешено заколотилось – никогда не видела таких ярких цветов. Нела поймала себя на том, что стояла на цыпочках – как будто боясь касаться пола. Рисунков вокруг висело так много, что почти не было видно стен. Карандашные, акварельные, на картонках и бумаге, ставшие от времени неровными, с загнувшимися уголками – картинок были десятки. На каждой из них виднелось что-то фантастическое – разноцветные деревья, диковинные хвостатые звери, башни и причудливые цветы. Боясь дышать, Нела разглядывала их. Они как будто все были из одной сказки, из одного выдуманного Леса.

Нела не сомневалась, что это была комната ее мамы, ее настоящей мамы. И у нее, у мамы Нелы, когда-то был свой маленький цветной детский мир, эта комната, в которую она забиралась, пока ее отец, Дед Нелы, работал в мастерской. Знал ли кто-то, кроме ее мамы, про этот волшебный Лес? А если нет, это значило только одно – что ее мама на самом деле…

***

Нела обернулась на шорох. Согнувшись под низким потолком, перед ней, как великан, стоял Дед. Она не слышала, как он отпер дверь мастерской и вошел. Они стояли друг перед другом, и каждый не знал, что говорить.

Дед сел на ковер, заняв сразу половину комнаты. Жестом он приказал Неле сесть напротив. Какое-то время они сидели молча, а потом Дед, подыскивая слова, произнес:

– Спасибо, что закрыла окно.

– Это мамина к-комната? – спросила Нела. – Ты ее прятал от меня?

Он только растерянно развел руками.

– После того, как она пропала, это единственное, что осталось мне на память. Иногда я прихожу сюда, возвращаюсь в наше уютное теплое прошлое, в наш маленький выдуманный мир. Тебе не понять.

– Мне. Нужно. Знать. О маме, – проговорила Нела четко, изо всех сил стараясь не запинаться.

Дед тяжело вздохнул.

– Что я могу сказать тебе? Однажды она просто выросла. И пропала. Когда-то во время шторма погибла моя жена. Дочь стала уходить куда-то, пока не исчезла совсем. Рыбаки говорят, что видели ее на скалах. Глупости. Она не могла меня бросить. Ее просто уже нет в живых.

– Но ты говорил…

– Мало ли что я говорил. Ты взрослеешь. Пора тебе знать, что сказки о храбрых путешественниках, плавающих годами по морям, – это просто сказки. Люди живут, люди умирают. Это и есть жизнь.

Нела внимательно слушала. Дед помолчал, достал из-за пазухи фляжку, открыл, сделал глоток. Кисло запахло шнапсом.

– Она без конца рисовала шторма и маяки, просто болела этим. Когда я в последний раз видел ее, она держала под мышкой этюдник… Я одинокий человек, – он сделал еще один глоток. – Эта комната – все, что мне осталось на память о моей дочери, о моей семье.

– А я? – спросила Нела. – Откуда взялась я?

Дед махнул рукой:

– Тебя нашли в капусте, принес аист… Придумай сама. Откуда берутся дети?

Он откинул седую прядь со лба.

– А папа? Он путешественник?

Дед то ли поежился, то ли пожал плечами.

– Родители не хотели меня? Они меня б-бросили?

– Тебя или меня, – задумчиво сказал Дед. – Какая разница. Мы остались вдвоем, и ты меня не бросишь никогда, правда?

Нела промолчала.

– Правда? – громче и строже переспросил Дед.

– П-правда, – снова запнувшись, ответила Нела. – Я просто хотела знать…

Повисла сырая дождливая тишина.

Письмо, которое Нела хранила в прикроватной тумбочке, так и жгло ей сердце. Она хотела достать письмо, показать Деду, спросить, кто мог написать его.

– Смотри, – сказал Дед и отвлек ее от мыслей.

Он привстал и щелкнул выключателем. Под скошенным потолком загорелся небольшой ночник в виде луны. От нагревшейся лампочки запахло горелой пылью.

– Когда-то я подарил ей этот ночник. Он был частью нашей игры. По вечерам мы зажигали луну и ставили пластинки. Я всегда мечтал освоить какой-нибудь диковинный музыкальный инструмент, чтобы играть для нее, но так и не смог. Мы просто слушали пластинки.

Они еще какое-то время сидели друг напротив друга, и у Нелы в голове крутилось множество вопросов, но ни один так и не смог вырваться из молчаливого плена. Наконец, Дед встал, еще раз глотнул шнапса и молча вышел, осторожно опустив за собой пыльный ковер.

Нела осталась в комнате одна, и при свете ночника-луны стала снова внимательно разглядывать рисунки, один за другим. Неужели ее мама жива, и Дед не знает об этом? Это был новый, самый главный секрет. Их с мамой секрет.

***

Всю ночь Нела не спала. Ей вдруг стало казаться, что она нашла дверь не в детскую комнату, а куда-то глубже, дальше, в печальное сердце Деда, в свое собственное одиночество рядом с ним.

Наутро, когда Нела открыла глаза и увидела, как солнечные зайчики от проезжавших по улице машин мелькают на потолке, она вдруг почувствовала, что стало трудно дышать. Ее сердце за ночь чем-то сдавило изнутри, сжало в тиски. Наверное, хранить секреты – это очень непростое дело. Нела глубоко вздохнула, и посторонняя, взрослая, темная тоска вместе с далекой надеждой вдруг нахлынула на нее – словно вода в трюм через невесть откуда взявшуюся пробоину. Ей показалось, что и Дед был теперь совсем чужим и незнакомым, и старая кошка Уна, и весь мир.

И тогда Неле захотелось рассказать обо всем Брану. Большому взрослому Брану, который умеет хранить тайны.

Нела спустилась на кухню, мечтая, чтобы Деда там не было. Он лежал на диване в гостиной с мокрым полотенцем на лбу и дремал. По комнате плавал густой запах шнапса, а возле Деда пахло еще и чем-то остро-ментоловым. Он спасался от головной боли.

Осторожно, чтобы не хлопнуть дверью, Нела вышла к почтовому ящику за газетами и счетами – это была ее домашняя обязанность. Она скрипнула ржавой дверцей ящика, и вдруг услышала за спиной шаги. Темный низкорослый человек в надвинутом на глаза капюшоне, взял Нелу за локоть и сунул ей в руки пухлый конверт.

Это был тот же человек, который принес Неле первое письмо. Она не успела ничего сказать, Незнакомец развернулся и быстрыми шагами удалился вниз по улице.

На конверте знакомым для Нелы почерком было указано ее имя, а в углу одной четкой линией был нарисован силуэт маяка.

6.

Была очередь Илвы выбирать, откуда встанет Солнце.

Лис и Старуха Фелина сидели на валуне бок о бок, то и дело в шутку толкая друг друга локтями.

Наконец, Илва решилась. Она махнула крылом, и далеко справа над Чащей вспыхнуло яркое рыжее свечение. Рассвет наступил ветреный и, как показалось Лису, тревожный. Башня возвышалась над Лесом темная, и ни один солнечный луч не упал на нее. Илва сложила крылья и нахохлилась на ветру. Кили мерцала алым угольком, глядя на поднимавшееся Солнце.

– Н-да, – сказал Лис. – Ну ничего, у меня тоже не с первого раза получилось, да, Фелина?

– Пора бы уже признать, что у чайки нет таланта поднимать Солнце, – ответила та.

Илва вздохнула.

– Не грусти, – прошелестела Кили. – В самый первый раз Солнце тоже встало с той стороны, и это был самый теплый и яркий день.

– Ты ведь сама в первый раз поднимала Солнце? – спросила Илва. – Не само же оно встало.

Кили едва заметно кивнула.

В повисшем молчании тени зверей просыпались и давали о себе знать тихими шорохами. Юркая тень Фелины запрыгнула на ее плечо и стала переминаться, цепляясь коготками за платок. Лисья нелепая тень покачивалась на валуне из стороны в сторону, как будто колыхалась на ветру.

Илва оглянулась на свою собственную тень, привычную и уютную, но тени не было. Остальные тоже заметили пропажу и насторожились. Лис пошевелил большие пятнистые лопухи позади себя, оглядел со всех сторон валун. Потом небрежно отодвинул в сторону свою тень, посмотрел за ее спиной.

– Где же моя тень? – растерянно спросила Илва, обращаясь то ли к самой себе, то ли к Лесу.

– Не бойся, – успокаивал ее Лис. – Сейчас найдется. Я вот свою миллион раз терял, а потом она снова появлялась.

Тень Лиса посмотрела на него и сразу опустила голову и принялась ковырять мох на камне.

– С моей тенью такого никогда не бывало, – сказала Илва. – Мы всегда были вместе. Она не могла просто взять и уйти. С ней что-то случилось.

– Она всегда была, мне кажется, немного бледновата… – сказала Кили, – Словно она была нездорова.

– Да уж, – согласился Лис. – Я бы посоветовал ей почаще бывать на солнце, да у нас тут и так всегда солнечно.

– Готова поспорить, этот холодный ее украл, – подала голос Старуха, и Лис кинулся, чтобы зажать ей рот. Он почему-то не хотел, чтобы кто-то еще узнал об их встрече с загадочной ящерицей и о снеге, который не таял. Старуха вывернулась из-под его локтя и продолжила, грозя Лису костлявым пальцем:

– Нет уж, дай мне сказать. Я сразу поняла, что он самый настоящий пройдоха. Со свиным рылом в калашный ряд… Знаем мы таких…

– Кто еще в галае шныряет? – не расслышав, насторожилась Илва. Кили навострила уши. Несколько искр слетело с ее рогов и погасло в воздухе.

– Да Старуха сказала, что духи в галае шныряют. Ну, эти… Глазастые… – засуетился Лис. Он смешно выпучил глаза, изображая Длиннохвостых духов.

– Вы встретили вчера кого-то? – заволновалась Илва. – Что-то случилось?

– Скажи, скажи им, – подначивала Фелина. – Все равно ведь узнают. Страшилу в мешке не утаишь.

Лис тяжело вздохнул.

– Ладно. Вчера, когда я ходил к Старухе, мы встретили чужака.

– Важного такого, в чешуе и со стекляшками на носу, – ехидно добавила Старуха.

– Он пришел к пещере и попросил отдать ему потертый ковер, которым я загородил пещеру от солнца.

– В обмен на ракушку, – добавила Старуха.

– На ракушку? – эхом прошелестела Кили.

– На обычную ракушку, – пожал плечами Лис.

– Нет, на странную ракушку, из которой посыпался…

Лис что было сил пихнул Старуху локтем в бок, но та зловеще прошипела:

– …Снег!

Тень на ее плече ощетинилась и тоже зашипела.

– Какой снег? – удивилась Илва. – Что это?

Лис развел лапами:

– Так, мелочь. Просто песок.

– Там сначала много воды было, – продолжала Старуха зловеще, растопырив перед Илвой костлявые пальцы. – И облака такие большие. А потом этот снег. Всю пещеру мне завалил и не таял!

– Не морочь ей голову, – фыркнул Лис.

Илва нахмурилась.

– Ничего не понимаю.

– Не морочь голову? – ощетинилась Старуха. – Да эта куча снега до сих пор лежит у меня в кустах, целый сугроб. Идите сами смотрите! Так вот что я вам скажу: это он украл тень. Этот хвостатый со стекляшками на носу. У него большой чемодан. Он не только ракушки собирает, это тенекрад, и он ворует тени. Он показывал нам одну краденую тень дерева.

– Глупости какие-то, – сказала Илва. – У деревьев нет теней. А кому могла понадобиться моя тень? Наверное, она гуляла ночью и просто заблудилась.

– Вот и я думаю, – сказал Лис. – Найдется твоя тень! Подумаешь, тень потерялась.

Воцарилась тишина, в которой Кили тихо прошелестела:

– Мне грустно.

Лис, Старуха и Илва обернулись на нее. Кили тускнела на глазах. Рога превратись в два обугленных прутика, а огонек на хвосте замерцал и погас.

Подул не по-летнему прохладный ветер.

– Что случилось? – насторожилась Илва.

– Не знаю, – ответила Кили еще тише. – Мне вдруг стало так неуютно. Что-то чужое появилось в Лесу. И холодное.

– Видали! – ворчала Старуха. – Все из-за него. Сначала снег пошел, теперь олень потух. Так и до зимы недалеко.

Лис вскочил с камня.

– Значит так, – прорычал он. – Пора разобраться с ящерицей. Разделимся. Мы идем со Старухой против течения Реки, а вы с Кили – вперед, по течению. Встречаемся у моего домика на Закате. Все поняли?

– Почему это мы против течения? – обиженно спросила Старуха.

– Потому что я так сказал, – отрезал Лис.

***

Когда Лис и Старуха исчезли в Чаще, а Илва и Кили остались вдвоем, Илва еще раз оглядела все кусты вокруг большого валуна. Накануне вечером ничего не предвещало беды. Тень была рядом с Илвой и не отходила ни на шаг. Они сидели у Реки, и тень перебирала ее белоснежные перья, а потом, когда стало вечереть, они попрощались до Рассвета, и тень медленно погасла на песке.

***

В утренней дымке над Лесом висела исполинская Башня.

К Башне невозможно было приблизиться. Если идти напрямик, пересечь весь широкий Луг и зайти в Чащу на противоположной стороне, Башня все так же упиралась в небо, виднеясь между верхушками деревьев. Казалось, что она совсем близко, за соседними вемгами – и в то же время ни на шаг ближе, сколько ни пробирайся через Чащу.

У Башни, как и у всего в Лесу, не было тени. Откуда бы ни вставало Солнце, Башня словно была нарисована краской поверх всего пейзажа.

Она пугала и манила, как и Чаща, где стоял домик Лиса.

Чаща заканчивалась Воротами – кованой решеткой между деревьями. Забора не было – Ворота просто стояли в Лесу, держась ржавыми петлями за два обломка каменной стены.

Илва думала: если пройти сквозь Ворота, можно будет дойти до Башни. Ворота можно было и обойти, но за ними был такой же Лес, и ничего не менялось. Все те же вемги и кусты с красными ягодами, те же мелькавшие между бордовыми стволами Длиннохвостые духи.

Загадка была в другом. было видно только со стороны Чащи, а с обратной стороны их просто не существовало. Илва точно знала, что попала она в Лес именно через эти Ворота. То есть, попала не она, а ее тень, и уже в Лесу у тени появилась Илва. Тень Илвы сама рассказывала ей об этом, показывая на кованую причудливыми узорами решетку. Узоры менялись каждый день, но решетка была прочная, и прутья невозможно было согнуть. Илва и ее тень часто гуляли вместе в Чаще, хотя Ворота не очень-то нравились Илве. Если приблизиться к ним, за темнотой между прутьями можно было услышать смутные голоса и различить мелькания Чужих теней.

Теперь Илве казалось, что если в Лесу появился чужак, то его тень наверняка открыла решетку и вошла. А вдруг чужак и правда украл тень Илвы и снова исчез за Воротами? Или – Илва боялась даже представть – что если тень и правда решила бросить Илву и убежать к Чужим теням?

Илва и Кили свернули к Реке и направились по ее течению в Чащу. Шагая вперевалку у длинных черных ног Кили, Илва впервые не чувствовала знакомого жара, который всегда окружал ее.

Кили едва светилась, потрескивая на утреннем ветру.

Илва поежилась.

– Ты веришь в этот… снег? – прошелестела Кили очень тихо, глядя в землю. – Старуха говорит, он холодный. Может быть, ему не хватает моего тепла?

Илва промолчала.

– Знаешь, говорят, есть миры, где нет лета, а только одна зима, когда вода замерзает, не долетая до земли. Может быть, так и получается снег?

– Кто это говорит? – насторожилась Илва.

– Лис сказал мне однажды по секрету.

– Может быть, моя тень испугалась лисьего снега? – сказала Илва.

– Может быть, – сказала Кили. – Но куда же она спряталась? Все же знают, что самое теплое место в Лесу там, где я.

– Мы пойдем к Воротам и позовем тень. Может быть, если она там, она почувствует твое тепло и вернется.

– А я хочу посмотреть на снег, – шелестела Кили. – Вдруг он красивый.

– Нет, пожалуйста, – попросила Илва. – Ты и так почти потухла.

Кили полыхнула на нее фонарями глаз, и две искры с треском слетели с ее рогов. Кили действительно выглядела испуганной и остывавшей, и Илва не знала, как ее согреть.

***

– Куда ты ведешь нас? – ворчала Фелина, с трудом поспевая за Лисом.

Они вышли на берег и брели против течения по белому влажному песку. Лис принюхивался.

– Не отвлекай, Старуха, – бросил он через плечо. – Мне кажется, я вышел на след.

Лис вдруг остановился и наклонился, изучая песок. Его тень, которая шла позади и смотрела под ноги, неуклюже наткнулась на него. Лис не обратил внимания.

– Ага! Вот оно! – воскликнул он. – Кровь!

Тень Старухи спрыгнула с ее плеча и принялась обнюхивать следы на песке. Ее пушистый хвост стоял дыбом, как щетка. На белом полотне песка, как на холсте, лежала круглая бордовая капля подсохшей крови.

– Это кровь из хвоста ящерицы, – уверенно сказал Лис. – Здесь он вылез из кустов на берег. А вот и следы.

Следы Ящера было трудно не заметить. Между отметинами от длинных когтистых пальцев тянулась ровная извилистая линия от обрубка хвоста. Капля крови лежала в этой ложбинке, а за ней, в нескольких шагах, – еще одна и еще.

– Откуда кровь? – радостно спросила Фелина, принюхиваясь. – Ты укусил его вчера? Укусил?

– Я же говорил, он сам отбросил хвост, – ответил Лис. – То еще зрелище. Ящерицы нет, а хвост шевелится.

Старуха присвистнула.

Они долго шли по следу, и Лис уже ждал, что вот-вот они выйдут прямо к логову Ящера, но вдруг берега Реки начали подниматься, а полоска песка стала у́же, и из нее показались острые камни, похожие на клыки. След петлял между ними, пропадая и появляясь. Потом по берегам Реки взмыли вверх отвесные скалы. След Ящера свернул с песка в кусты и окончательно исчез. Идти дальше по берегу стало невозможно – карабкаться по скользким камням над водой казалось опасным, а иначе было уже не пройти. Песчаная отмель потерялась в полосатой лиловой траве.

Подняв голову, Лис оглядывал зеленоватые скалы. На них виднелись уступы, похожие на ступеньки. Как залезал наверх Ящер, понять было невозможно, но Лису и Старухе оставалось только попытаться повторить его путь.

– Ты шутишь? – взвизгнула Старуха, когда Лис жестом указал наверх. – Я тебе что, муха, по стенам ползать?

– Останешься здесь одна?

Тень Старухи ощетинилась, выгнув спину, и зашипела на Лиса.

– Останусь! – Фелина села на камень и гордо скрестила руки на груди.

– Нет уж, – сказал Лис. – Снимай свои платки.

– Вот еще!

– Снимай. Мы свяжем их вместе, возьмешься за конец, и я затащу тебя наверх.

Старуха недоверчиво сверкала на Лиса желтыми глазами. Конечно, ей не хотелось оставаться одной на камнях.

– Давай же! – Лис схватил ее за платок и потянул, разматывая. Насупившись, Фелина поддалась. Много платков спустя перед Лисом в простом сером платье без рукавов стояла худенькая старушка, ежась от речного ветра. Казалось, подуй он сильней, он унес бы Фелину с собой.

Лис связал платки вместе, проверил узлы и, обмотав их вокруг своей шеи наподобие шарфа, полез наверх. Свою фетровую шляпу он взял в зубы, чтобы ее не сдуло в воду.

Когда Лис забрался на вершину скалы и посмотрел вниз, Фелина показалась ему совсем крошечной. Он обвязал край платка вокруг крепкой вемги, торчавшей из скалы, и бросил пеструю тряпичную связку вниз. Длины ее хватило как раз до земли.

Лис помахал Старухе:

– Залезай!

Та опасливо подергала за нижний платок, и вдруг быстро и ловко полезла наверх. Тень сидела на ее плече, покачивая хвостом.

Наверху Лис протянул Фелине лапу и затащил ее на скалу.

– Ну ты даешь, Старуха, – восторженно пропыхтел он.

Вдвоем они развязали узлы на платках, Фелина снова замоталась в них, стуча зубами от холода.

– Т-ты за эт-то от-т-тветишь.

Они стояли над каменистым ущельем, в котором текла Река. Над ними нависало несколько старых причудливо изогнутых вемг, а выше было только серое, стальное небо, в котором клубились огромные облака, такие же, какие они видели вчера в ракушке. Далеко справа, над деревьями, последние солнечные лучи растворились, и стало пасмурно. Левее парила в белесой дымке Башня. Ее было видно целиком, от основания до флюгера, и Лис несколько мгновений завороженно любовался ею, приоткрыв рот.