Читать онлайн Последний маг полуночи: Шепот песков

Глава 1. На своем месте

12 лет назад

Очередной рабочий день в Лазарете Нафаркона только начинался. Полярная ночь, наконец, отступила, уступив место хрупкому весеннему рассвету. Первые лучи солнца, бледные и робкие, пробивались сквозь мутные стекла высоких арочных окон, озаряя тесное помещение для лиратов – врачующих магов Галдуриона.

Воздух здесь всегда пахнет сушеными травами и старыми страницами – библиотека Лиратона, сваленная в углу, давно перестала помещаться на полках. Многолетняя пыль, поднятая утренними хлопотами лиратов, кружилась в лучах света, превращаясь в золотую дымку. Она оседала на стеклянках с порошками, на потрескавшихся деревянных шкафчиках с выцветшими этикетками, на полу, где поколения лиратов протерли в досках глубокие борозды.

А еще выше, почти у самого потолка, разросшаяся монстера – немой свидетель бессчетных дежурств – тянула свои темные листья к солнцу. Казалось, она шепталась с лучами, словно вспоминала, как когда-то, давным-давно, росла под жарким южным небом. Теперь же ее корни оплели даже каменные стены, а новые побеги цеплялись за балки, будто боялись, что тьма вернется и снова украдет свет.

В самом углу помещения, почти не издавая звуков, переодевалась девушка лет тридцати. Ее кудрявые волосы были аккуратно собраны, лицо сосредоточенно – будто она что-то долго и углубленно обдумывала, забыв, что нужно поторапливаться. Ее вызвали в этот день не случайно – совсем недавно прошла кровопролитная битва, и раненных было так много, что текущий персонал не справлялся.

– Витария? – послышался чей-то женский голос со входа.

Девушка дернулась, вырванная из своих мыслей, и повернулась к входу. Солнце уже успело залить его своим теплотворным светом, потому разглядеть лицо не получалось.

– Тебя тоже вызвали? – продолжила женщина, – не думала, что все настолько плохо у нас…

Витария переворачивала в голове образы коллег, пытаясь вспомнить, кому мог принадлежать этот голос. Дело в том, что она взяла перерыв от работы – чуть больше года назад родился ее сын Тарвин, и она полностью занималась им. Пока не случилось то, что заставило ее вернуться в Лазарет.

– Селестина, это ты? – Витария, наконец, вспомнила голос. Это же ее старая приятельница, и как она могла забыть?

Женщина, услышав свое имя, быстро прошагала к Витарии, подняв в воздух еще больше пыли, и крепко обняла – то ли от радости, то ли от облегчения. Витария даже как-то сжалась от неловкости, но все же погладила подругу по голове.

– Там так страшно? – спросила Витария, когда Селестина выпустила ее из своих объятий.

– Они только начали прибывать, – тихо ответила она, – ранения самые разные… Твоя помощь будет очень кстати.

– Куда меня поставят? – Витария закончила переодеваться и взглянула на себя в зеркало. Темно-зеленое платье-рубашка особо сочеталось с ее глазами – такими же темно-зелеными и живыми, словно сам лес всматривался в мир через нее.

– На прием, скорее всего, – выдохнула Селестина. – Ты ведь не успела закончить обучение на лирата Тени?

Витария отрицательно покачала головой. Обучение на лирата Тени – самое трудное, ведь они занимаются лечением душевных травм. Чтобы пройти этот курс полностью, у самого обучающегося не должно быть таковых. А когда Витарию допустили к изучению этой специализации, она уже была беременна.

– А как же твой сын? – спросила Селестина, – с кем ты его оставила?

– С мужем, – Витария попыталась улыбнуться, но вышло неестественно.

– Сколько ему уже? – не унималась Селестина, словно других проблем сейчас не было.

– Год и три месяца, – ответила Витария, – совсем большой уже… Так что Дарван справится.

– Дарван – твой муж?

Витария кивнула. Ей почему-то хотелось скорее выйти в отделение приема, чтобы закончить этот не особо приятный разговор. Селестина не казалась назойливой – просто Витария не любила, когда ее спрашивают о муже. Будто кто-то все еще мог осудить ее выбор.

В коридоре Лазарета, наспех переоборудованном под приемное отделение, царила напряженная суета. Воздух гудел от сдержанных команд, звонких шагов по каменному полу и приглушенного стона первых доставленных – тех, кому повезло выбраться с поля боя раньше остальных.

Младшие лираты, с лицами, еще не утратившими юношеской округлости, толкались между кушетками, застилая их грубыми, но чистыми простынями. Их пальцы дрожали – не от усталости, а от ожидания. Они знали: скоро сюда хлынет потом изорванных тел, и тогда некогда будет даже перевести дух.

Старшие лираты стояли у арок, отмечая в потрепанных журналах зоны ответственности. Их голоса, привыкшие командовать, теперь звучали резко, почти как в бою:

– Тяжелых – в третий зал, легких – на перевязку, умирающих – ко мне!

Одна из них, уже совсем седая, но внимательная старушка, со шрамом через левую бровь, схватила за руку юнца, перепутавшего флаконы:

– Ты что, хочешь, чтобы у них плоть от костей отвалилась? Это же кислотный порошок!

Тилары, специалисты по уборке помещений, сгорбленные, как тени, метались между магами, вытирая полы тряпками, уже пропитанными розоватой водой. Их работа казалась бессмысленной – через минуту здесь снова будут лужи крови, – но в этом был особый ритуал: чистота как последняя преграда перед хаосом. В тилары всегда нанимали бастлинов – они лишены магии, но не лишены мастерства и прозорливости: ни один опытный маг не мог справиться с пылью и грязью лучше, чем они.

У дальних стоек, отгородившись от суеты, лираты Коры расставляли ряды синих склянок. Стекло звенело, будто хрустальные колокольчики, но звук терялся в гуле. Порошки внутри мерцали тусклым серебром – быстрое исцеление для ран, но медленная смерть для кошелька. Кто-то из младших спросил:

– Почему не всем хватит?

– Потому что мир несправедлив, – равнодушно бросил старший, даже не поднимая головы.

Причина этой спешки висела в воздухе плотнее запаха антисептиков: Марадей Мирай только что одолел Камирана Абадира – темного мага, который внушал страх всему Галдуриону лишь одним фактом своего присутствия в этой стране. Но его приказ – «Не оставлять живых» – еще не был отменен. Стервятники, верные и жестокие слуги Камирана, рвались к городу. А значит, скоро сюда принесут не просто раненых – принесут обрубки тел, которые надо будет собрать заново.

– Витария!

Голос прорвался сквозь гул коридора, заставив ее вздрогнуть. Селестина, не говоря ни слова, исчезла в толпе – будто ее и не было. «Так даже лучше» – подумала Витария. Лишние глаза сейчас были ни к чему.

Она кивнула в сторону крикнувшего и направилась вперед, пробираясь меж спешащих лиратов, будто лодка, рассекающая бурный поток. Главный лират Тания стояла у дубовых дверей приемного зала, ее волосы, собранные в строгий узел, казались серебряным шлемом в тусклом свете масляных ламп.

– Прости, что вызвала тебя, – голос Тании был теплым, но в глазах читалась усталость, глубокая, как трещины в старом камне. – Нам просто не хватит рук, чтобы спасти всех…

Витария почувствовала, как что-то сжимается у нее в груди.

– Это мой долг, – ответила она ровно, хотя пальцы сжались в кулаки, – они защищают и мою семью тоже.

Тания пристально посмотрела на нее, затем осторожно коснулась ее руки – легкое, почти материнское прикосновение.

– У тебя все хорошо?

Вопрос повис в воздухе, будто дым от затухающих свечей. Нет. Нехорошо. Ничего не хорошо с тех пор, как…

– Да, спасибо, – ее губы сами потянулись в улыбке, на этот раз почти искренней.

Тания была больше, чем наставницей. Она была тем якорем, который не давал Витарии потеряться в этом хаосе многие годы до беременности, и даже сейчас она казалась оплотом спокойствия.

– Хорошо, – лицо Тании вновь стало профессионально-строгим, но в уголках глаз оставалась та же теплая забота. – Ты будешь на приеме. Не думаю, что навыки лирата Тени сейчас понадобятся. Но в остальном… тебе нет равных.

Витария почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

– Вы мне льстите, – она машинально отмахнулась, но внутри что-то екнуло. Почему так сложно принять эти слова?

– Сейчас не до лести, дорогая, – Тания покачала головой, и ее голос прозвучал тише, но тверже, – все на своих местах. И мы должны спасти как можно больше жизней.

Где-то в глубине коридора раздался крик – началось.

Воздух накалился: одна за одной проявлялись норы, с треском и грохотом выплевывая раненых. Младшие лираты успевали с нетипичной ловкостью подхватывать их и укладывать на кушетки, к которым уже спешили старшие лираты. Процедура незамысловатая: внешний осмотр, магическая сенсорика внутренних повреждений и отправка в соответствующее отделение. Требовались внимательность и скорость: воздух уже успел насытиться запахом железа, а каменный пол оросили кровавые следы. Раненых было много, а их раны – пугали своей жестокостью и несовместимостью с жизнью. И только магия не давала им окончательно покинуть этот мир.

Витария застыла. Не от ужаса или ступора – она все еще считала, что не может осматривать так же, как это делали старшие лираты, хоть Тания и поставила ее сюда. Руки дрожали, сердце бешено колотилось уже где-то в горле, а все тело бросило в жар и холодный пот. Нужно было действовать – иначе зачем она сюда пришла сегодня?

Заметив рядом пару младших лиратов, терпеливо ожидающих команд, Витария шагнула к первой кушетке. И сразу взору предстало жуткое зрелище.

Кровавое месиво вместо ноги – все ниже колена, разорвано в клочья так, что видна кость. Пальцы на руках согнуты в неестественные углы, а сами кисти успели заплыть опухолью от повреждений. На лице – застывшая гримаса боли и ужаса, а тонкие губы сжаты так, побелели. Глаза закрыты – шок от ранений сделал свое дело, раненный потерял сознание, но был еще жив. Витария чувствовала, как бьется его сердце, ощущала, как кровь струится по жилам, а магия легкими потоками пытается сохранить тепло и жизнь в этом теле.

– Этого к лиратам Кожи, – Витария указала на раненного, будучи уверенной, что внутренние органы не повреждены.

– Но он без сознания! – возразил один из младших, – вдруг там что-то еще?

– Что может быть страшнее разорванной ноги и переломанных пальцев? – Витария повысила голос, – не теряй времени! Отправляй его в Отделение восстановления внешних повреждений.

Младший лират поспешил кивнуть и замялся, не ожидая такого ответа от Витарии. И снова это чувство – будто она не на своем месте. Может, было бы лучше заниматься лечением в каком-нибудь отделении?

Витария оглянулась. Все вокруг занимались своими делами: осматривали поступавших раненных, оказывали первую помощь – никто не смотрел на нее, и даже Тания, которая все время была рядом, в этот раз скрылась где-то среди кушеток. «Никаких сомнений» – подумала Витария и вздохнула. Второй младший лират терпеливо ждал ее указаний, не осмелившись даже поторопить.

Снова треск и грохот, воздух разрезала очередная нора – на кушетку, умело подставленную младшим, рухнуло тело. Витария поспешила к нему. Внешне – никаких повреждений, руки и ноги целы, следов крови нет, но глаза закрыты, а лицо – мертвецки бледное. Младший лират застыл, не понимая, что делать с раненным.

Витария коснулась рукой его груди. Сердце бьется. Медленно, но в такт. Кровь циркулирует, хоть и не в той мере, как у здорового человека. Водяной баланс тоже в норме, значит… Витария сложила знак, ее рука покрылась синеватой дымкой. Мгновенье, и она погрузила ее внутрь раненного – магический Ритуал Тока, чтобы проверить, не нарушены ли магические потоки.

И Витария попала. Магия в этом раненном сжалась в точку и не работала: тело медленно охватывала тяжесть возраста – магия перестала отсрочивать старение. Благо, что он не лишился ее совсем.

– К лиратам Тока, – сухо отрезала Витария, – скорее!

Младший лират кивнул, вцепился в кушетку и потянул ее в противоположную сторону – в Отделение Тока – места, где лираты восстанавливали магические потоки.

Постепенно Витария втянулась. Пальцы, еще недавно дрожащие от неуверенности, теперь двигались с четкой точностью – касались лба, шеи, груди, мгновенно считывая пульс, температуру, глубину повреждений. Она научилась видеть ранения раньше, чем успевала их осознать.

Младшие лираты даже не пытались возражать. Они ловили ее короткие команды, кивали и бросались выполнять – будто она всегда была одним из старших. Ни шепота за спиной, ни сомнительных взглядов. Только действие.

И самое странное – она начала чувствовать уверенность. Не ту глупую браваду, что заставляет новичков ломать ритуалы, пытаясь «сделать лучше». А тихую, твердую убежденность: «Я справлюсь». Каждый верный диагноз, каждый быстрый перевод пациента в нужное отделение – все это копилось где-то под ребрами, согревая изнутри.

Но Витария знала – так не будет всегда. Раненые прибывали, норы то и дело разрезали пространство, словно двери в преисподнюю – там за дверями лазарета все еще лилась кровь – а значит, раненные будут поступать снова и снова. И однажды контроль исчезнет. Лишь бы это случилось как можно позднее.

Внезапно прямо перед ней воздух дрогнул, и из норы шагнул здоровяк в безупречно чистом плаще – на груди алел символ щита. За ним – второй, третий… Они прибывали без остановки, пока не заполонили почти весь коридор приемного отделения.

А за ними, словно тень, ворвался старик.

Седые волосы, но осанка – прямая, уверенная. Он шел так, будто знал каждую трещину в этих стенах. Но что он здесь забыл? И зачем привел с собой целый отряд адаргов?

– Стоять!

Голос за спиной Витарии прозвучал, как удар хлыста. Тания уже была здесь – она преградила путь, словно живая стена.

– Канцлер, вы же знаете мои условия! – ее слова резали воздух, – никаких адаргов в Лазарете, если они не ранены!

– Тания, у меня… особый раненый, – канцлер запнулся.

Витария впервые видела его таким – беспомощным, почти съежившимся. Будто Тания держала над ним незримую власть. Адарги сомкнулись перед ним, пальцы наготове – всего лишь для одного самого опасного для этого места знака. Но от кого они защищали канцлера? От хрупкой женщины в исцарапанном кровью платье-рубашке?

– Сначала – пусть все они выйдут! – Тания провела пальцем по воздуху, указывая на дверь. – Один их неверный чих – и спасать будет некому.

– У меня мало времени, – голос канцлера стал тише, почти умоляющим.

– Тогда не трать его впустую.

Ни тени сомнения. Ни намека на уступку.

Канцлер махнул рукой – и адарги, сохраняя каменные лица, развернулись к выходу. Тания проводила их взглядом, от которого могла вспыхнуть сталь. Затем глубоко вздохнула и уставилась на канцлера так, словно он был ее должником, просрочившим платеж на столетие.

Витария невольно съежилась. Никто не смел так разговаривать с главным политиком Галдуриона. Уж тем более – приказывать ему. Никто. Кроме Тании – Главного лирата Лазарета Нафаркона.

Канцлер шагнул в сторону, открыв жуткое зрелище, от которого у Витарии похолодела кровь.

Щуплый мальчишка, лет двадцати от силы, стоял, сжав зубы до хруста. Его руки дрожали в магическом жесте, удерживая в воздухе то, что еще недавно было человеком. Лицо – кровавая масса, в которой с трудом угадывались остатки носа; рука – черная, обугленная, с отслаивающимися лоскутами кожи, будто перегоревшие угли в печи; одежда – спекшаяся корка из крови, грязи и пепла, словно его пытались стереть с этого мира огнем и железом. Мужчина лет сорока. Без сознания. Дышал так редко и поверхностно, что грудь почти не поднималась. И все же он был жив. Магия мальчишки цепко держала его грани – но Витария знала: такие раны не оставляли шансов. А потом она поняла, почему ее охватил ужас, куда более глубокий, чем при виде десятков искалеченных до этого. Она узнала его.

Марадей Мирай – тот самый смельчак, бросивший вызов Камирану Абадиру, Маг, отмеченный самим канцлером и последняя надежда всего Галдуриона. Сейчас от некогда грозного, но доброго мага почти ничего не осталось – только боль, кровь и следы темной магии, с которыми не могли справиться даже самые опытные лираты.

– Вы должны приложить все усилия, чтобы спасти его, – канцлер почти умолял, – это Марадей, и он только что остановил Камирана.

– Мы обязаны всем раненным одинаково, – Тания холодно окинула взглядом искалеченное тело.

– Он не должен умереть, – канцлер вцепился в рукав ее платья, – он герой, и он должен жить!

– Свою героическую роль он уже исполнил, – парировала Тания, – смерть не лишит его этого звания.

Канцлер сдавленно вздохнул. В его настойчивости читалось что-то личное – будто речь шла о родном сыне, а не о национальном герое.

– В отдельную палату его, – голос Тании резко обрел властно-приказной характер, – Витария, займешься им.

Это решение повисло в воздухе, как удар молнии. Даже привыкший к власти канцлер растерялся.

– Ты… не сама возьмешь его? Это неучебный случай!

– Витария не ученица, – отрезала Тания. – Или ты ставишь под сомнения мои решения?

– Если он умрет… – канцлер покраснел от злости, его глаза блеснули холодной опасностью, – вам этого не простят.

– Нам не нужно ничье прощение, – Тания сохраняла такое же холодное равнодушие, – нам нужно, чтобы нам не мешали работать.

Когда Тания кивнула, Витария машинально шагнула вперед. Внезапно канцлер схватил ее за запястье, сжимая до боли.

– Это твой шанс, лират, – прошипел он, – либо докажешь свою состоятельность, либо забудь о целительстве навсегда…

Витария плавно освободила руку, сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри все сжалось от сомнений. Что Тания увидела в ней такого?

– Стажер остается здесь, – добавил канцлер, наблюдая, как Витария берет на себя магический контроль над угасающей жизнью.

– Яго, – поспешно представился худощавый юноша, – проходил курс экстренного…

Тания промолчала. Канцлер бросил на нее уничтожающий взгляд, но, тяжело дыша, резко развернулся к выходу, яростно сжимая кулаки. Витария кивнула, ощущая, как сомнения сжимают горло. Яго изучающе разглядывал ее узкими глазками-щелочками, напоминая незаконченную кукольную голову, лишенную последних штрихов выразительности.

Марадея перенесли в отдельную палату. Помещение дышало древностью: потрескавшиеся каменные стены, потемневшие от времени деревянные балки, – но тилары вычистили все до блеска, будто предчувствуя, какая важная работа здесь предстоит. Сквозь мутное арочное окно струился рассеянный свет, превращая пылинки в золотые искры и мягко освещая страшную картину на кушетке.

В этом призрачном освещении Марадей казался уже не человеком, а изуродованной куклой из плоти. Его кожа приобрела землисто-серый оттенок, запекшаяся кровь потемнела до черноты, а грязная одежда въелась в раны, словно ядовитый гриб, пускающий корни в живое тело.

Витария механически ополоснула руки, ощущая, как ледяная вода стекает по горящим от напряжения пальцам. Полки ломились от зелий и инструментов – все необходимое было под рукой. Но ее пальцы замерли в сантиметрах от склянки с регенерационным раствором, будто между ней и лекарством стояла невидимая стена.

Яго топтался рядом, нервно покусывая губу. Его взгляд метался между Витарией и умирающим магом, а все внутри съедало сомнение: можно ли доверять такую важную персону дрожащим рукам новичка.

– Подожди за дверью, пожалуйста, – голос Витарии сорвался на шепот, звучащий неестественно громко в тишине палаты.

Глаза Яго сузились, в них вспыхнуло подозрение.

– Будут вещи, которые лучше не видеть посторонним, – теперь ее тон звучал тверже, а рука, с повелительным жестом указывающая на дверь, была уже вполне уверенной.

Яго нехотя попятился, бросая на Марадея последний взгляд – смесь страха и любопытства. Канцлер велел не спускать глаз, но авторитет лирата перевешивал.

– Если что… – он замялся в дверях, – я буду прямо за дверью.

Когда тяжелая дубовая дверь захлопнулась, Витария позволила себе содрогнуться. Руки предательски дрожали, во рту пересохло, а сердце в груди колотилось так, будто пыталось вырваться наружу. Она закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Это был не просто пациент, это был экзамен на право называться лиратом. И цена провала – не только ее карьера, но и жизнь героя Галдуриона.

Но нужно было начинать.

Витария сложила знак – движения были неуверенными, но точными. Остатки одежды и грязи на теле Марадея начали медленно растворяться – необходимая процедура перед началом лечения. Клочья плаща, брюк и рубашки, пропитанные кровью и грязью, превращались в пыль, золотящуюся в солнечных лучах, обнажая изуродованное, но еще крепкое тело. Витария невольно смутилась – она давно не видела обнаженных мужчин, кроме мужа, и эта неожиданная интимность ситуации заставила кровь прилить к щекам.

Прервав неловкие мысли, Витария сложила новый знак. Ее пальцы окутались слабым зеленоватым свечением. Медленно с хирургической точностью, она прикоснулась к обугленной руке – нужно было удалить остатки сгоревшей кожи и волос.

Закончив с этим, Витария магическим жестом призвала склянку с регенерационным раствором. С необычной для нее осторожностью она нанесла состав на поврежденную руку, стараясь минимизировать контакт. Любое прикосновение могло причинить боль, а пробуждение пациента сейчас было последним, чего она хотела.

Оставив раствор работать, Витария переключилась на лицо. Кровавая масса из кожи, мышц и костей внушала благоговейный ужас: с чего начать? В памяти всплывали страницы учебников, но нужное знание ускользало. Тогда с точностью скульптора и бережностью ювелира, она начала восстанавливать черты.

Первыми проступили губы, сжатые с такой силой, что раскрошились зубы. Витария снова сложила знак – на этот раз другой, чтобы придать сил своим изможденным рукам. Осторожно, но настойчиво она разомкнула челюсть, приступая к восстановлению ротовой полости. Язвы на языке и деснах затянулись мгновенно, сломанные зубы начали медленно отрастать. Это обнадеживало: тело Марадея словно стремилось к исцелению, охотно принимая помощь.

Закончив, Витария перешла к носу. Перелом сделал его неестественно крупным, но это не было главной проблемой. Восстанавливающий раствор сделал свое дело – опухоль спала, позволяя приступить к репозиции. Осознавая болезненность процедуры, Витария подготовилась к возможному пробуждению пациента.

Быстрым движением она магически связала его конечности, обезопасив себя от непроизвольных реакций. Резкий поворот, неестественный хруст – и нос встал на место, мгновенно наполнившись кровью. Сосуды радостно пульсировали, возобновляя свою работу.

Самый страшный этап ждал впереди – глаза. Никакие растворы здесь не помогали, только чистая магия. Витария глубоко вздохнула, нервно смахнула прядь волос предплечьем, стараясь не испачкать руки.

Собравшись, она вернулась к глазам. Легкими движениями очищала остатки кожи и сгустков крови, с облегчением обнаружив целые глазные яблоки. Хотя бы это.

Постепенно перед ней возникало лицо – глаза, ресницы, брови, даже мимические морщинки у уголков глаз. Теперь Марадей выглядел спящим, если бы не тонкий кровоточащий шрам под левым глазом. Алая струйка стекала по щеке, впитываясь в простыню темными пятнами.

Витария сложила знак, кончики пальцев вспыхнули зеленым – мощный исцеляющий импульс. Но шрам оставался неизменным. Кровь продолжала сочиться, игнорируя магию.

– Магримы? – прошептала она вслух. – Похоже на их работу.

Не сдаваясь, она приложила к ране ватный тампон с регенерационным раствором – безрезультатно. Витария сжала кулаки. Работа почти закончена, но этот проклятый шрам не давал покоя.

– Только если… – она замолчала, испугавшись собственных мыслей, – использовать семейную магию?

Выбора не оставалось. Как и времени.

Собрав волю, Витария начала складывать запретные знаки – последовательность, которой учила бабушка. Мощная целительная магия, отнимающая силу у целителя.

Комната погрузилась во тьму, будто весь свет вобрали ее руки. На кончике пальца вспыхнуло искрящееся пламя, похожее на бенгальский огонь. Одно точное прикосновение – второго шанса не будет.

Собравшись, Витария резко прижала палец к шраму, зажмурившись в ожидании последствий. Искрящаяся энергия охватила рану, кожа вокруг потемнела, обнажив сосуды и мышцы. В воздухе повис запах горелой плоти.

Шрам не исчез, но кровь остановилась. Уже успех.

Внезапно Витария почувствовала жжение на предплечье – словно кто-то укусил сквозь ткань. Резко закатав рукав, она ахнула: чуть ниже локтя проступал порез – точная копия шрама Марадея.

Такова была цена запретной магии – она разделила проклятие между ними. Порез полностью сформировался и перестал болеть, выглядев как свежая, почти зажившая рана. Витария перевела взгляд на Марадея. Догадка подтвердилась. Его шрам затянулся, но волосы, еще минуту назад русые, стали седыми, прибавив ему лет. Морщины углубились у глаз и на лбу, даже брови покрылись серебром.

Витария медленно выдохнула, ощущая тяжесть открытия в каждой клетке своего тела. Теперь она на собственном опыте познала суть «семейной магии» – и непомерную цену за ее использование. Но результат был явным: Марадей, хоть и поседевший в одно мгновенье, выглядел презентабельно. Даже кровавый шрам под глазом, теперь превратившийся в красную нить, лишь добавлял его облику воинственной брутальности.

Оставалась только рука. Регенерационный раствор сделал свое дело – на месте обугленной плоти уже проступала новая кожа, нежная и розовая, как у младенца. Витария с грустью вспомнила, как когда-то любовалась такой же кожей на пальчиках своего первенца. Но ужасные волдырчатые шрамы на кисти упорно не заживали – безошибочные следы магии магримов. На этот раз Витария не решалась снова прибегать к запретным техникам – одна метка на предплечье уже была достаточной платой.

Она осторожно провела пальцами по заживающей коже, удаляя последние чешуйки отмершей кожи. И в этот момент…

Марадей резко открыл глаза, словно его ударили тока. Его зрачки расширились до невероятных размеров, вбирая свет палаты. Рот судорожно распахнулся, пытаясь втянуть в себя воздух комнаты – точные движения человека, только что вынырнувшего из глубин долгой, беспросветной тьмы. Его взгляд метнулся по сторонам, пока не остановился на Витарии, и в этих глаза читался немой вопрос: «Где я? Что случилось?».

Глава 2. Пепел перемен

– Спокойно, – мягко сказала Витария, – вы в Лазарете. Я ли… – она запнулась, ловя себя на автоматизме, – я лират. Ваш лекарь.

Марадей перевел взгляд на руку, еще недавно представляющую собой обугленное месиво. Медленно, будто проверяя чужую конечность, он поднял ее и сжал пальцы. Брови взлетели вверх от удивления. Затем резко прикоснулся к лицу – память возвращала обрывки боя.

– Вы… восстановили? – голос сорвался на хрип, пока он ощупывал скулы, нос, веки.

Витария кивнула, сжимая в руках склянку. Седина в его волосах будто обвиняла ее – словно она совершила нечто постыдное.

– Я велю принести вам одежду, – она отвела взгляд, понимая, что она снова невольно засмотрелась на рельефы мышц Марадея.

Тот окинул себя взглядом. Осознание наготы пришло внезапно. В отличие от смущения Витарии, в его глазах вспыхнул чистый страх. Не от обнажения – от чего-то другого.

– Где моя одежда? – он вцепился в простыню. Капли пота засверкали на груди в свете масляных ламп.

– Пришлось растворить, – Витария уставилась в стену, – новую принесут. Сейчас я…

– Там было… – Марадей сглотнул, сдерживая дрожь, – кое-что важное.

Витария, наконец, посмотрела на него. Глаза метались в панике, пальцы впивались в ткань – не от боли, а от ужаса потери. Нужно было что-то делать.

Она закусила губу. Восстановить стертую одежду… магия позволяла, но пыль могла занести инфекцию в незажившие раны. Рука, шрам… Риск.

– Если позволите… – она сделала шаг, тщательно контролируя взгляд, – я прикрою вас защитной пеленой и восстановлю только плащ.

– Только плащ, – Марадей кивнул, отпуская простыню. На ткани остались влажные отпечатки пальцев.

Витария взмахнула рукой, над телом пациента развернулась полупрозрачная простыня, тут же вспыхнувшая голубым барьером. Затем сложила знак – пыль с пола взметнулась вихрем, медленно сплетаясь в клочья изорванного плаща.

– Что я должна там найти? – спросила Витария, ловя падающий плащ.

– Внутренний карман… – голос Марадея напоминал скрип ржавых петель. – Там… фотография.

Уголки губ Витарии дрогнули. Только что воскресший из мертвых, с лицом, которое она собирала по кусочкам, он беспокоился о каком-то снимке. Должно быть, это было нечто очень важное – то, ради чего он бросился в самое пекло.

Пальцы нащупали во внутреннем кармане небольшой прямоугольник. Фотография оказалась крошечной, с потрепанными краями, но изображение сохранилось идеально. Светловолосая девушка с косицей смотрела на нее выразительными глазами. Черно-белая пленка не передавала цвета, но Витария почему-то была уверена – эти глаза должны быть изумрудными.

– Ваша… жена? – она не смогла сдержать любопытство, продолжая изучать снимок.

– Нет! – он резко потянулся к фотографии, но тут же смягчился, – это… неважно.

Витария пожала плечами, возвращая снимок. Марадей схватил его так, будто это была последняя нить, связывающая его с этим миром. Его взгляд скользнул по изображению, губы дрогнули в едва заметной улыбке, а на ресницах заблестели слезы.

– Итак… – Витария взяла себя в руки, возвращаясь к профессиональному тону, – основные повреждения устранены, но полное восстановление займет два-три дня. Вам нужно оставаться под наблюдением.

Марадей молча кивнул, еще немного посмотрел на фотографию, после чего стремительно сунул ее под подушку, словно опасаясь, что она исчезнет.

– Сегодня вам нельзя есть, – голос Витарии вновь стал безлично-медицинским, – только вода. Завтра начнем с легкого бульона.

– Спасибо… – он неожиданно мягко посмотрел на нее, – за все. Вы… удивительный целитель. Я уже простился с жизнью.

– Спасибо вам, что защитили нас от тьмы, – в ее улыбке не было фальши. Взгляд невольно скользнул по его торсу, прежде чем она резко отвернулась. – Одежду и воду принесут сейчас. Завтра наведаюсь с проверкой.

Витария вышла в коридор и вдруг осознала, как вымотана. Пустые коридоры, тишина вместо утреннего хаоса – все свидетельствовало о том, что прошло много часов. Она машинально посмотрела в окно, вместо рассветных лучей – глубокая ночь, освещаемая лишь мерцающими масляными лампами. Целый день она провела у постели Марадея.

Возле двери, свернувшись калачиком, спал Яго. Его преданность тронула Витарию – юноша, не смея ослушаться приказа канцлера, провел здесь весь этот срок, не отлучаясь ни на минуту. Он напоминал щенка, охраняющего хозяина.

– Яго… – тихо позвала Витария, осторожно касаясь его плеча.

Парень вздрогнул, резко вскочил и начал яростно тереть глаза, словно пытаясь стереть сон. В этот момент он был удивительно похож на лесного зверька, внезапно разбуженного посреди ночи.

– Все хорошо, – устало улыбнулась Витария. – Марадей жив, раны залечены. Он отдыхает.

Яго настороженно принюхался, будто пытаясь уловить ложь в запахах Лазарета. Потом неуверенно почесал затылок:

– Можно… можно на него взглянуть?

Витария молча провела рукой по двери, и в массивном полотне проступило матовое окно. В тусклом свете единственной лампы было видно, как Марадей лежит на боку, слегка съежившись – должно быть, от холода, в ожидании обещанной одежды.

– Одежда… и одеяло… – автоматически произнесла Витария. Усталость туманила сознание, стирая даже свежие воспоминания о только что состоявшемся разговоре. Казалось, единственное, чего она хочет сейчас – рухнуть на ближайшую кушетку и забыться.

Витария вышла на ночные улицы Нафаркона, жадно вдыхая морозный воздух полной грудью. Обычно в этот час город уже спал, но сегодня камнеломы под светом магических факелов спешно латали пробоины в стенах. Атака Стервятников была отбита, поток раненых прекратился. Благодаря Марадею и Белой Страже у города появился еще один шанс – на жизнь, мир и возможность возвращаться домой к родным.

Ноги сами несли ее по знакомым улочкам, а мысли уже были там – в их небольшом каменном домике у восточной стены, где ждали Дарван и Тарвин. Пройдя еще несколько кварталов, Витария свернула в узкий проулок и растворилась в норе, чтобы через мгновенье вынырнуть у дорожки, ведущей к дому.

Скрип старой калитки заставил сердце учащенно забиться. В окне горел теплый желтый свет – они ждали. Дверь распахнулась, прежде чем она успела достать ключ.

– Наконец-то, – Дарван стоял на пороге, прижимая сонного Тарвина. Мальчик, услышав материнские шаги, сразу оживился, залопотал и протянул к ней ручонки. – Мы уже стали волноваться.

Витария без слов вобрала их обоих в свои объятия, вдыхая аромат домашнего уюта – дровяной дым, свежий хлеб и что-то неуловимо родное. Тарвин уткнулся влажным носиком в ее шею, цепко вцепившись пальчиками в воротник ее запачканного платья-рубашки, оставив на светлой ткани крохотные отпечатки.

– Я сейчас, – прошептала она, передавая сына мужу и поспешно сбрасывая окровавленный халат, под которым проглядывали засохшие бурые пятна.

Теплая ванна с травами, чистая домашняя рубашка Дарвана, пахнущая им, дымящаяся миска похлебки – все слилось в один исцеляющий момент. Витария сидела у камина, кормя Тарвина, а Дарван сильными руками разминал ее закаменевшие плечи.

– Тания сказала, что основной поток раненых закончился, – тихо рассказывала Витария, пока сын засыпал у нее на груди, пуская слюни на рубашку. – Мне нужно еще пару дней присматривать за… особым пациентом, и тогда я снова вернусь домой.

– Какой такой особый пациент? – Дарван осторожно принял спящего Тарвина на руки, улыбаясь жене. В его голосе не было ни ревности, ни упрека – только искренний интерес и поддержка.

Витария на мгновенье задержала взгляд на любимых чертах. Тридцать пять лет и десять из них в шахтах Шамарана оставили на Дарване отметины – ранние морщинки у глаз, легкую седину в русых кудрях, шрамы на руках. Но для нее он оставался все тем же красивым парнем с выразительными серыми глазами, массивным подбородком и улыбкой, от которой на душе становилось тепло. Пусть он и не обладал магией, но в его объятиях Витария чувствовала себя в полной безопасности.

Дарван скрылся в проеме детской. Витария проводила его взглядом, не скрывая улыбки. Как же ей повезло. Заботливый, надежный, терпеливый – именно таким она представляла себе мужа в девичьих грезах. И теперь у нее было все: уютный домик в элитном районе (хоть и доставшийся по наследству), любимый муж и долгожданный сын.

Тарвин сладко посапывал в своей резной колыбельке, когда Витария заглянула в детскую. Дарван задержался там, не в силах оторвать взгляд от спящего сына – эта картина наполнила ее грудь теплым светом. Тихими шагами она подошла к мужу, прижалась щекой к его широкой спине.

Сегодня ей особенно нужно было почувствовать его – живым, теплым, родным. Возможно, это был эффект от увиденного за день – страданий, боли, потерь. Те герои сражались и защищали вот это – ее хрупкое семейное счастье, чтобы Дарвану не пришлось браться за оружие, а Тарвину – познавать ужасы войны. И сейчас она хотела всем существом ощутить эту благодарность, даже несмотря на смертельную усталость.

Утренний свет мягко струился через мутные окна палаты, когда Витария переступила порог. Марадей сидел на кушетке, внимательно изучая заживающую руку. Одежда – просторная рубашка и мягкие брюки – наконец-то скрывала его тело, избавляя Витарию от неловкости.

– Я чувствую себя почти живым, – голос Марадея прозвучал неожиданно звонко, когда он заметил Витарию. – Благодаря вам.

– Вы сами молодец, – она машинально улыбнулась, поправляя рукав халата, – Жаль только, что магия не смогла полностью убрать эти… – ее пальцы осторожно коснулись волдырчатых шрамов на его кисти.

Шрамы выглядели зажившими, но сама их фактура оставляла неприятное ощущение – будто темная магия оставила здесь визитную карточку. Так же, как и тот проклятый шрам под глазом.

– Из-за чего я мог так поседеть? – Марадей провел рукой по отросшим прядям, теперь напоминавшим серебряный иней.

Витария замерла. Признаться ли в использовании запретной магии? Тания промолчала – может, и ей стоит последовать примеру?

– Побочный эффект лечения, – ее голос звучал суше, чем она планировала. – Хорошо, что волосы вообще остались. Могли и выпасть.

Ответ, казалось, удовлетворил Марадея. Более того – он явно нравился себе в новом образе, если судить по той самодовольной улыбке, что не сходила с его лица.

– Мне даже больше идет, – его улыбка стала теплее, почти благодарной. – Теперь хоть в канцлеры подавайся.

– Вы стремитесь в политику? – вопрос сорвался скорее из вежливости, но Марадей оживился.

– Белогор никуда не денется еще лет двадцать, – он махнул рукой. – Меня и моя нынешняя должность вполне устраивает.

– А кем вы… – Витария запнулась, увидев его оскорбленное выражение собеседника.

– Люминар, – он произнес это так, будто это должно было объяснить все. Витария лишь недоуменно подняла бровь. – Глава Комитета по противодействию темной магии, – добавил он уже с обидой в голосе.

– Вы, должно быть, очень скрытные, – Витария снова улыбнулась, проверяя повязку на его руке, – о вашем Комитете почти ничего не известно.

– Значит, мы хорошо работаем, – его глаза блеснули удовлетворением.

Витария лишь кивнула. Политические игры ее никогда не интересовали, а Люминары казались ей существами с другой планеты – такими же далекими, как и те темные маги, с которыми они боролись. Где они находили в себе эту беспощадность?

– Вы замужем? – внезапный вопрос застал ее врасплох, когда она склонилась над его шрамом. Непослушная прядь выскользнула из-за уха, пощекотав щеку Марадея.

– Да, уже два года, – она поспешно заправила волосы, чувствуя, как жар разливается по щекам. Перед глазами невольно всплыл образ его обнаженного торса, хотя она тут же прогнала эту мысль.

– Простите, не хотел быть бестактным, – Марадей уловил ее смущение, и его улыбка сменилась с флиртующей на дружелюбную.

– Все в порядке, – Витария сделала шаг назад, натянуто улыбаясь.

Такие вопросы ей задавали часто – пациенты, особенно те, кто долго находился на ее попечении, иногда переходили границы. Именно так, кстати, она и познакомилась с Дарваном – во время медицинского осмотра шахтеров в Амартане. Но сейчас ее сердце было занято, а эти навязчивые мысли – лишь естественная реакция на красоту человеческого тела. Не более.

Два дня пролетели в привычном ритме – утренние обходы, заполнение бесконечных отчетов, тихие вечера с Дарваном и Тарвином. Каждый раз, возвращаясь домой, Витария заставала одну и ту же идиллическую картину: Дарван, взявший небольшой отпуск на работе, но уставший от домашних хлопот, качал на руках сына, а Тарвин смеялся, хватая отца за щетину. Эти мгновения были таким хрупкими, такими драгоценными.

На третий день Тания остановила ее у выхода. Глаза наставницы были усталыми, но теплыми.

– Спасибо тебе, – ее голос звучал как шорох осенних листьев, – ты нужна своему сыну больше, чем нам. Марадея завтра выписываем. Ты сделала все, что могла.

Витария улыбнулась. В душе боролись два чувства: профессиональный азарт, разбуженный возвращением к практике, и всепоглощающая любовь к семье. Она уже представляла, как Тарвин тянется к ней своими пухлыми ручонками, как пахнет дрожжами от теста, которое Дарван так мастерски замешивал по воскресеньям.

– И помни, – рука Тании внезапно сжала ее плечо, – больше не используй ту технику. Однажды цена окажется слишком высокой.

Витария лишь кивнула, избегая прямого взгляда. Миг – и нора перенесла ее в родной квартал, к старой овощной лавке. Сегодня ужин будет ее сюрпризом.

Резкий запах гари ударил в ноздри. Витария машинально сморщилась, но не придала значения – мысли были заняты предвкушением домашнего тепла.

Лавка оказалась закрыта. Странно – обычно в это время хозяин как раз открывал ее для вечерних покупателей. Витария потрогала замок – холодный, не сегодняшний.

Запах усилился. Подняв голову, она увидела, как с неба медленно падают не снежинки, а хлопья пепла. Крыша лавки была покрыта черной копотью.

Что-то случилось.

Но почему вокруг ни души? Где привычный вечерний гомон, смех детей, крики разносчиков? Витария обошла лавку, всматриваясь в темноту. Может, хозяину стало плохо? Но тротуар был пуст – лишь густая, неестественная тишина, давившая на уши. С каждым шагом запах гари становился гуще. Ветер принес очередную порцию пепла, и Витария почувствовала, как внутри все сжалось в ледяной ком.

Она сделала несколько шагов – и застыла.

Родной район предстал перед ней в жутком виде: дома, еще вчера горделиво выстраивавшиеся вдоль улицы, теперь напоминали гигантские кострища. Даже каменные стены оплавились, стекая вниз черными потоками – будто здесь бушевала не земная стихия, а адское пламя.

Сердце забилось так сильно, что звон стоял в ушах. Витария медлила, боясь идти дальше, и вдруг под ногой раздался отвратительный хруст – обугленная человеческая кисть, оторванная взрывом.

Она побежала. Ноги подкашивались, но страх нес вперед. Поворот за угол – и…

Пустота.

Там, где еще утром стоял их дом с цветами на подоконниках, теперь зияло черное пятно. Посреди пепелища стояла обугленная дверная рама, как немой укор.

– Нет… – шепот сорвался с губ.

Витария шагнула вперед. Дверь с жутким скрипом рухнула, подняв вихрь пепла. Внутри не осталось ничего – лишь угли, сохранившие призрачные очертания комнат. Она шла сквозь пепелище, как сквозь ночной кошмар. Вот здесь был камин, где они так любили сидеть по вечерам. Там – кухня, где Дарван учил ее печь хлеб. А это…

Витария замерла.

У черного входа лежало обугленное тело. Поза говорила об отчаянной попытке защитить – широкие плечи прикрывали что-то, даже когда балка перебила ногу. Руки намертво сомкнулись в последнем объятии.

А под ним…

Мир перевернулся.

Маленький обгоревший комочек. Крошечные пальчики, сведенные в последней судороге. Череп, неестественно запрокинутый – будто Тарвин в последний миг смотрел на отца, не понимая, почему тот больше не защитит.

– Нет… Нет, нет, НЕТ! – крик разорвал тишину.

Витария рухнула на колени. Пальцы дрожали, когда она коснулась маленького тельца – еще теплого, будто жизнь только что покинула его. Боль пришла волной – жгучая, разрывающая. Слезы текли ручьями, но не могли смыть ужаса, пальцы вцепились в пепел, будто пытаясь вырвать из земли само время, вернуть эти проклятые часы назад.

– Почему… – хрип вырвался из пересохшего горла.

Кто-то знал. Кто-то видел. Но никто не предупредил ее. Никто не спас их.

А пытался ли кто-нибудь?

Вокруг царила зловещая тишина. Даже ветер замер, будто затаив дыхание. Лишь пепел продолжал медленно падать с неба, покрывая два обугленных тела – и одно еще живое, но мертвое внутри.

Что если…

Мысль пронзила сознание, как молния. Витария резко смахнула слезы, оставив на щеках черные полосы пепла. Ее пальцы непроизвольно складывали запретную комбинацию еще до того, как мысль оформилась в решение.

Запретная техника. Сейчас. Прямо здесь.

Дарвана не вернуть – его тело было слишком повреждено. Но Тарвин… Маленькое тельце еще сохраняло остаточное тепло. Быть может, его еще можно…

Руки двигались сами – стремительно, точно, без тени сомнения. Кончики пальцев вспыхнули знакомым искристым пламенем, излучая неестественный холод. Витария даже не моргнула, когда кожа на ее руках начала чернеть, покрываясь сетью трещин.

– Вернись… – прошептала она, касаясь обугленного детского черепка.

Мгновенье – и внутри все замерло.

Во рту внезапно появился вкус пепла и гари, смешавшийся с нежным ароматом миндального масла – тем самым, которым Дарван каждый вечер натирал Тарвина после купания. Витария закашлялась, но не оторвала руку.

Жар прокатился волной по телу, выжигая изнутри. Пряди волос массово отделялись от кожи головы, падая черными снежинками на пепелище. Ногти на руках посинели, затем почернели, начав крошиться.

Получается?

Она не успела понять. Невыносимая боль пронзила грудную клетку – будто кто-то вырывал ребра одно за другим. Сознание стремительно покидало ее. Последнее, что она увидела, прежде чем упасть на землю – бездыханное обугленное тело сына, и обожженные объятия мужа, которые она никогда больше не сможет почувствовать на себе.

Глава 3. Когда выбора нет

12 лет спустя

Нора разрезала пространство над побережьем, выплюнув Витарию и Кируса на мокрый песок. Здесь, где лес почти касался моря, густые тени надежно скрывали беглецов от посторонних глаз. Весенний воздух был свеж, но Кирус, оставшийся почти без одежды, дрожал не от холода – его кожа покрылась мурашками от осознания: Белая Стража уже объявила их преступниками.

Витария машинально осмотрела горизонт. Ни души. Лишь волны лениво лизали песок. Это укромное место знали немногие, но она бывала здесь часто.

– Сам призовешь одежду? – бросила она, стараясь не смотреть на обнаженный торс напарника, – дрожишь, как лист перед грозой.

Кирус разглядывал локоть – острый лед оставил на предплечье глубокие порезы, чьи кровавые следы уже впитывались в песок.

– Они нас не отследят? – спросил он, неумело пытаясь залечить раны.

– Люминаров сложно выследить, – Витария грубо схватила его руку, оценивая повреждения. – Десятки моих лесных копий уже разбежались по дальним уголкам Галдуриона. У нас есть часа два, пока они поймут, где настоящие мы.

Она сложила знак – почти на автоматизме, ее пальцы покрылись зеленоватым свечением, и порез на предплечье Кируса быстро затянулся, не оставив и следа. Витария тяжко вздохнула, еще раз огляделась (будто не веря собственной браваде) и опустилась на камень. Нужно было переварить случившееся.

– Спасибо, – Кирус искренне улыбнулся, натягивая призванную сорочку. – Где мы?

– На границе с Варатраном, – Витария поправила сползший сапог. – Марадей говорил тебе о своих планах?

Кирус, избегая ее взгляда, продолжил одеваться: грубый вязаный свитер, кожаная жилетка с узкими карманами. Взмах руки – и песок тонкими струйками заполнил хранилища.

– Говорил, – прошептал Кирус, – я до последнего думал… что это случится не так скоро.

– Что именно? – взгляд Витарии стал пронзительным.

– Переворот…

– Он все еще верит, что власть можно сменить… – ее голос понизился до шепота, – значит, будет война?

– Надеюсь, что нет, – Кирус нервно оглядел лес, словно деревья могли слышать, – Марадей не хочет крови, но готовится ко всему.

– Почему мне ничего не сказали? – в ее тоне не было обиды, лишь любопытство. Она привыкла, что Люминары редко раскрывают все свои планы.

– Собирался, но что-то пошло не так…

– Интересно, что именно… Может, возвращение воспоминаний о сестре, нарушившей главный закон?

– Думаю, он хотел показать это Марку. Двадцать лет ждал, скрывал даже от канцлера. Не думаю, что сорвался…

Кирус уставился на горизонт, где бурное море сливалось с небом, унося льдины в океан. Будто в волнах он искал подсказку – что делать дальше.

– Расскажу, что знаю, – Кирус присел перед Витарией, глядя прямо в глаза. – Храм песка в Керане семь лет был штабом восстания. Марадей договорился с Фахиром ибн Халимаром. Они хотят сменить власть в Галдурионе, а губернатор поддержит его, если магам песка разрешат вернуться в австралийскую пустыню.

– И как Марадей это сделает?

– Не знаю. В канцлеры он не метил. Возможно, уже есть кандидат. Марадей собрал сторонников по всему миру – вариантов много.

– Что делать нам? – в голосе Витарии зазвучали сомнения.

– Если все по плану, Марадей направился в Талласарион, – Кирус выдохнул. – Камиран последовал туда же – вероятно, защищать регион от канцлера.

– Он действительно решился? – в глазах Витарии мелькнул страх, будто она вспомнила что-то ужасное.

Кирус медленно кивнул, не отводя взгляда. Затем провел рукой – на ладони материализовался мутный хрустальный шар. Око Гекаты. Дымка рассеялась, открыв вид на побережье Нафаркона, где ровными рядами шагали песчаные големы.

– Канцлер настроен решительно… – прошептал Кирус, – нам нужно срочно найти Марадея.

– Есть идеи? – устало спросила Витария.

– Нефтяной танкер из Митра-Мана сегодня идет в Калахарию, но он медленнее кораблей канцлера, – он скрыл Око и отвернулся.

– У меня есть связи в Луньгуане, – Витария выдохнула, – могу попросить о перенаправлении.

– Это помогло бы… – Кирус замолчал, будто ее возможности слегка задели его. – Отправляемся сейчас?

– Мне нужно кое-кого повидать, – она встала, глядя вглубь леса, – пойдешь со мной?

Кирус лишь кивнул. Оставаться здесь одному ему не хотелось.

Витария бросила на него взгляд, будто оценивала, достоин ли он пойти с ней, хмыкнула, но не презрительно, а дружелюбно, и уверенно шагнула в сторону леса, Кирус, заметив ее движение, поспешил за ней, словно пес, который боялся потерять хозяина из виду.

– Кого мы должны проведать? – тихо спросил он, когда тень леса покрыла их полностью.

Ответа не последовало. Витария шла медленно, но целенаправленно, ее пальцы скользили по коре деревьев, будто считывая невидимые знаки. Кирус нервно оглядывался – лес сомкнулся за их спинами, а глухие скрипы стволов напоминали тихие стоны. Мох под ногами хрустел странно – то ли от мороза, то ли от древней магии этого места. Птицы, словно тени, бесшумно садились на ветви, наблюдая за незваными гостями.

И вдруг Витария исчезла.

Не было ни вспышки норы, ни шороха шагов – она просто растворилась в воздухе, пока Кирус отвлекался. В груди защемило – а не завела ли она его сюда специально? Не предательство ли это?

Шаг вперед – и он провалился сквозь едва видимую пелену на скрытую опушку. Витария уже прошла к ее середине и опустилась на колени перед двумя неестественно ровными холмиками. Один чуть больше и шире, другой – поменьше, а сверху виднелись низенькие каменные плиты, чем напоминающие…

Надгробия.

Лед пробежался по спине. Здесь покоились те, кто значил для Витарии больше всего – раз она привела его сюда, в самое сокровенное. Кирус осознал, как мало знает о напарнице. Она всегда была закрытой книгой… до этого момента. Сейчас, когда их объединяла преступная общность, Витария казалась такой уязвимой.

Кирус осторожно подошел ближе. Теперь он видел достаточно точно: грубые камни – надгробия, на которых что-то написано на тупи – древнебразильском языке. Благо навыки Люминара позволили ему прочитать написанное, хоть и с трудом.

– Дар… ван Тар… генид… – произнес он, всматриваясь в символы на камне, – Тар… вин Перей… – он не дочитал.

Горло сжало. Холмик поменьше… Ребенок. Тарвин Перейра. Ее сын? А Дарван – муж? Вопросы жгли сознание, но язык не поворачивался их задать.

– Ему было бы двенадцать лет, – голос Витарии звучал призрачно, – двенадцать лет и три месяца…

– Витария… – Кирус опустился рядом, осторожно обняв ее за плечи. Его обычно каменное сердце сжалось. – Что случилось?

Она не отводила взгляда от маленького надгробия. Единственная слеза медленно скатилась по щеке, оставив блестящий след на запыленной щеке. Кирус лишь крепче прижал ее к себе, чувствуя, как дрожит ее тело. В этот момент он понял: перед ним не бесстрашный Люминар, а сломленная горем женщина, потерявшая все.

Тишину нарушил лишь шелест листьев – будто сам лес скорбел вместе с ними. Кирус почувствовал, как глаза предательски наполняются влагой. Он резко моргнул, но слезы уже катились по щекам, пропадая в густой бороде.

Витария грубо стерла слезу тыльной стороной ладони и поднялась, избегая взгляда напарника. Ее пальцы дрожали, когда приблизилась к могиле Дарвана. С особой, почти болезненной нежностью она стерла с камня паутину и лесной налет, будто боялась причинить боль даже холодному камню.

Кирус, все еще сидевший на коленях, молча взмахнул рукой. Над маленьким холмиком вспыхнуло мягкое свечение – появился венок из алых роз. Лепестки, еще влажные от утренней росы, переплелись в замысловатом узоре, напоминающем детские пальчики, сжимающие материнскую руку.

– Протокол «Крайние меры», – голос Витарии стал металлическим, – последний приказ Абадира на случай пленения.

– Слышал об этом, – Кирус напрягся, – та атака на Сиарид… Ты жила там?

– В тот день я заканчивала лечение в Лазарете, – ее пальцы непроизвольно сжались в кулаки. – Вернулась домой и… – голос сорвался, будто она снова видела обугленные остатки своего счастья.

– Почему Дарван не… – Кирус запнулся, – не сбежал?

– Бастлин, – коротко бросила Витария, – не успел. И не мог.

– Но где была Белая Стража, Люминары? – в голосе Кируса зазвучало возмущение.

– Никто не ждал удара, – ее пальцы сжали край венка так, что выступила кровь. – Абадир думал, что сожжет элиту – сожжет режим. Но лишь сплотил их вокруг канцлера. Кровь за кровь… карт-бланш на расправу…

– Ты отомстила?

Витария медленно повернулась к нему. Глаза, еще минуту назад полные слез, теперь горели холодным пламенем.

– О да… – ее губы растянулись в ужасающей пародии на улыбку. – Не сразу. Сначала три недели в Лазарете.

– Они и тебя…

– Я пыталась вернуть к жизни Тарвина, – ее руки начали дрожать, ногти впились в ладони, – и чуть не лишилась жизни сама…

– Как… как это возможно? – Кирус повел бровью, недоверчиво всматриваясь в напарницу.

– Древняя и запрещенная магия, – Витария задрала рукав и показала незаживающий шрам на предплечье, – я уже использовала ее, когда лечила Марадея.

– Вот почему его шрам… так выглядит.

Витария кивнула.

– Когда меня выписали, – ее голос стал хриплым, – я приползла к Марадею. Умоляла помочь найти… наказать…

– И он помог? – перебил Кирус.

– Нет, – губы Витарии искривились, – он предложил мне стать Люминаром. И я согласилась. Тогда я думала, что все это вынесу, чтобы только отомстить, а потом… – она примолкла, голос дрогнул, – потом я хотела присоединиться к ним…

Кирус замер. В его глаза отражалась бездонная скорбь, будто он видел перед собой не боевого товарища, а живую рану.

– Я обучалась, – ее голос зазвучал увереннее. – Тайно от всех. Два года тренировок в аду. Марадей лично ломал меня, собирал заново… Он хотел взять меня в свой трибус, если я исполню, что планировала.

– И ты исполнила?

– В полной мере, – вдруг прошипела Витария. – Я нашла их всех. Каждого. Белая Стража не смогла, Люминары не смогли. А я смогла, – ее голос стал сладким, как яд, – сначала я сожгла их семьи: детей, жен… дома. А затем, когда они пропитались горем от потери, я медленно выжигала их плоть, пока от них не остался лишь пепел, – она показала обугленные ладони.

Кирус почувствовал, как по спине бегут мурашки. Он всегда пытался отвергать насилие без причины, но сейчас… Сейчас в ее мести была страшная правда.

– Марадей нашел меня с флаконом яда в руках, – внезапно сникла Витария. – Сказал… что могу спасти других. Что мой ад… может стать чьим-то щитом, – она горько усмехнулась, – вот так я стала Люминаром.

– Зачем ты… – Кирус медленно обвел взглядом могилы, – привела меня именно сюда.

Витария замерла, изучая его лицо с необычной для нее осторожностью. Их взгляды скрестились – не как клинки в бою, а скорее как два путника, встретившиеся на узком мосту над пропастью.

– Если война начнется по-настоящему… – ее голос стал тише шелеста листьев, – ты должен знать, где можно укрыться. – Она провела рукой по воздуху, очерчивая границы поляны. – Это место… недоступно даже для сильнейших магов.

– Твоя запретная магия? – в голосе Кируса прозвучало недоверие, но без прежней подозрительности.

– Незапретная, – ее губы дрогнули в едва заметной улыбке, – просто… очень личная.

Тишина повисла между ними, но теперь она была другой – не тягостной, а почти умиротворяющей. Витария чувствовала странное облегчение, будто сбросила тяжелые доспехи, которые носила годами. Кирус, ставший невольным свидетелем ее самой страшной боли, вдруг перестал быть просто напарником. В его глазах она прочла не жалость, а понимание – редкий дар в их мире.

– Спасибо, – неожиданно сказал он. В этом простом слове было больше искренности, чем во всех их предыдущих разговорах.

Витария кивнула, ощущая, как каменная тяжесть в груди, наконец, сдвинулась с места. Возможно, впервые за долгие годы она могла дышать свободнее – не как Люминар, не как орудие мести, а просто как человек, у которого остался хоть кто-то, кому можно было доверить свою боль.

Луньгуан встретил их ледяным дыханием океана. Пронизывающий ветер, пропитанный соленой горечью, рвал плащи и впивался в кожу тысячами невидимых игл. Дождь, смешавшийся с мокрым снегом, хлестал по лицам, превращаясь в колючую пелену – каждый шаг давался с усилием, словно невидимые силы пытались вытолкнуть прочь с этого негостеприимного места.

Но даже такая погода не могла остановить жизнь порта. Причал, вымощенный потемневшими от времени и воды камнями, кишел деятельностью. Морские маги – крепкие, как дубы, мужчины с кожей, прожженной солнцем и ветром – продолжали разгружать улов. Их мощные руки, покрытые татуировками в виде волн и чешуи, ловко перебрасывали серебристую рыбу, еще бьющуюся в последних судорогах. Женщины, с лицами, изрезанными морщинами, как старые карты морей, тут же разделывали добычу, их пальцы, несмотря на холод, двигались с поразительной ловкостью.

Дети, завернутые в промасленные кожухи, носились между взрослыми. Их смех звенел, как колокольчики, заглушая рев ветра. Они ловили ртами снежинки, скользили по лужам, покрытым тонкой ледяной коркой, совершенно не обращая внимания на непогоду – для них это была просто еще одна игра.

И на этом фоне двое чужаков – закутанные в промокшие плащи, с лицами, скрытыми капюшонами – выглядели неестественно, как вороны среди чаек. Они шаркали по скользким камням, вздрагивая от каждого порыва ветра, их движения были резкими, нервозными. Время от времени они оглядывались, будто ожидая погони. Их тени, растянутые тусклыми фонарями, мелькали между ящиками с рыбой, как призраки. Даже собаки, обычно облаивающие всех подряд, обходили их стороной, лишь тихо рыча в спину.

– Мне кажется, нас уже раскусили, – прошипел Кирус, прижимаясь спиной к шершавой каменной стене, дававшей укрытие от ледяного ветра. Его пальцы непроизвольно сжали край промокшего плаща, превратившегося в ледяную корку.

– Никто и бровью не поведет, – выдохнула Витария, стряхивая с капюшона сосульки, похожие на стеклянные кинжалы, – здесь каждый второй беглец или контрабандист. Мы для них – просто еще две мокрые тени.

– Все чаще думаю, что танкер был лучшей идеей, – Кирус стряхнул с рукава ледяную крошку, и его тело содрогнулось от пронизывающего ветра. Каждый вздох обжигал легкие, как раскаленный песок пустыни. Организм мага еще не успел перестроиться к переменчивой погоде Суагари.

– Поблагодаришь меня позже, – уголки губ Витарии дрогнули в усмешке, пока ее взгляд скользил по мрачному пейзажу. – Мы на месте.

Кирус напряженно осмотрелся, но увидел лишь покрытые инеем ящики для рыбы и безликие каменные стены. Теперь, зная, насколько искусно напарница умеет скрывать истину, он готов был поверить, что даже трещина в камне может оказаться потайным проходом.

Витария фыркнула, заметив недоверие в его глазах. В этот момент Кирус напоминал ей перепуганного щенка, втянутого в опасную игру – чем-то даже похожего на Марка в тот самый день на лайнере.

– Сейчас все увидишь, – ее пальцы, несмотря на холод остававшиеся удивительно ловкими, скользнули по обледеневшей кладке, словно читая невидимые знаки. Затем сложились в странный жест, напоминающий скорее язык глухонемых, чем магический знак.

Камень под ее ладонью дрогнул, и стена, казавшаяся монолитной, с тихим скрежетом разошлась, открывая узкую щель, обрамленную почерневшим от времени деревом. Дверь со стоном осела на петли, будто нехотя приглашая войти. Витария трижды постучала костяшками пальцев по древесине, и этот звук потонул в завываниях ветра.

Не успел Кирус моргнуть, как дверь распахнулась, и в проеме возник тощий подросток с предплечьями, сплошь покрытыми татуировками в виде морских узлов. Его глаза, быстрые, как у морской выдры, метнулись по сторонам, прежде чем остановились на Витарии. Только тогда его кулаки разжались.

– Я же говорил не светить этим ходом! – процедил он сквозь кривые зубы. – И еще притащила кого-то. Ему можно доверять?

Кирус почувствовал, как по спине пробежала горячая волна гнева. Его южная кровь закипела – никто не говорил о нем в таком тоне. Но Витария, будто почувствовала бурю, резко сжала его запястье ледяными пальцами и буквально втянула внутрь, проигнорировав недовольную гримасу привратника.

– Перестать дрожать, – прошептала Витария, продолжая тянуть Кируса в темный коридор, – подумают, что архари.

– Ты же знаешь, что нам сложнее подстраиваться под погоду, – буркнул он в ответ.

Они шагнули в просторное помещение, где темнота висела густым бархатом. В центре, будто остров посреди мрачного моря, стоял массивный дубовый стол, испещренный следами от кружек и ножей. Окна были затянуты плотной тканью, некогда бывшей парусами – теперь они потемнели от времени и копоти, а их складки напоминали морщины на лице старика. На подоконниках засохшие растения протягивали к ним свои хрупкие ветви, словно узники, пытающиеся сорвать эти шторы и впустить хоть лучик дневного света.

Воздух был густым коктейлем из ароматов: едкая сладость старых сигарет, горьковатый шлейф перегоревшего кофе, затхлый запах нафталина. Масляные лампы под потолком боролись с тьмой, их колеблющиеся язычки пламени отбрасывали на стены беспокойные тени, но победа оставалась за мраком – он казался почти осязаемым, вязким, обволакивающим кожу холодной сыростью.

За столом, спиной к дверям, сидел старик в выцветшем шелковом халате с восточным узором. Его костлявые пальцы перебирали какие-то мелкие предметы, раскладывая их с педантичной точностью. Он не сразу заметил гостей, продолжая напевать под нос бессвязную мелодию. Когда он поднял очередную безделушку к свету лампы, дрожащий луч выхватил из темноты морщинистое лицо с мутными глазами – и в этот момент старик, наконец, увидел отражение Витарии и Кируса в потускневшем стекле.

Его лицо исказилось гримасой ужаса. Руки затряслись, роняя предметы на стол с глухими стуками. В панике он сорвал с себя халат и набросил его на стол, обнажив дряблую грудь, поросшую седыми клочьями волос, и округлое брюхо, напоминающее мешок с мукой.

– Лучше надень халат обратно, – голос Витарии прозвучал сухо, как треск сухих веток. Она невозмутимо подошла к столу, отодвинула стул и уселась так, будто всегда была хозяйкой этого помещения.

– Витария? – старик осторожно стянул халат со стола, попутно уронив несколько безделушек на пол, – что ты здесь делаешь?

– Не переживай, – Витария провела ладонью по поверхности стола, подняв облачко пыли. С непривычной для нее бесцеремонностью она закинула ноги на стол, растянувшись в стуле, как кошка у домашнего очага. Кожаные сапоги с глухим стуком легли на потертое дерево, оставив на нем четкие отпечатки. – Арестовывать ни тебя… – ее взгляд скользнул куда-то за спину Кируса, где в тени маячила испуганная фигура парнишки, – ни твоего внучка не стану. Не сегодня.

В воздухе повисло напряжение, густое, как смола. Старик замер, его пальцы судорожно сжали край халата, вытягивая ткань в жалкие складки. Кирус почувствовал, как по его спине пробежали мурашки – в голосе напарницы звучала опасная игра: смесь обещания и угрозы.

Масляные лампы внезапно вспыхнули ярче, будто реагируя на ее слова, отбрасывая дрожащие тени на стены. В этом колеблющемся свете лицо Витарии казалось то мягким, то внезапно жестоким, как морская стихия, меняющая настроение за мгновение.

Где-то в углу послышался сдавленный вздох облегчения – внук понял, что пока опасность миновала. Но в его глазах, мелькнувших в полосе света, еще читался животный страх – тот самый, что заставляет молодых волков поджимать хвост перед вожаком стаи.

– Что тебе нужно? – старик внезапно оживился. – Ты же не погреться пришла?

– Нам нужно в Калахарию, – Витария изучала ногти, перебирая их с видом полного безразличия. Лампа бросала колеблющиеся тени на ее пальцы, подчеркивая каждый жест. В голосе не звучало ни просьбы, ни мольбы – только стальная интонация человека, привыкшего к беспрекословному подчинению. Каждое слово падало, как приговор, не терпящий возражений.

Старик замер, по сжимающимся кулакам можно было понять, что он негодует. Поведение незваной гостьи его раздражало, но он ничего не мог с этим сделать. Внезапно в разговор ворвался внук.

– В этом месяце мы уже… – он резко протиснулся к столу, нарочито толкнув Кируса плечом. И даже не извинился – лишь бросил вызывающий взгляд, полный дерзости и скрытого страха. Его татуированные руки сжались в кулаки, оставляя на ладонях полумесяцы от собственных ногтей.

– Это была не просьба, – голос Витарии прозвучал тихо, но с ледяной четкостью, заставив воздух в комнате словно застыть. Она продолжала изучать ногти с показным безразличием. – И извинись перед моим другом. Он вдвое старше тебя и не обязан терпеть твою наглость.

Теперь ее взгляд, подобно клинку, вонзился в подростка. В глазах бушевала холодная ярость – казалось, одним лишь взглядом она могла превратить его в соляной столб. Лицо оставалось каменной маской, но зрачки сузились, как у хищницы перед прыжком.

Старик, уловив эту немую угрозу, поспешно вмешался:

– Индра, мы разберемся сам, – он тяжело опустился на стул напротив Витарии, его желтые ногти впились в подлокотники. – Иди проверь, как там бабушка.

Подросток фыркнул, но покорно поплелся к скрытой в темноте двери. Перед уходом он бросил Кирусу взгляд, полный немого обещания «мы еще сведем счеты».

– Вас будет двое? – голос старика внезапно стал деловитым, словно они обсуждали поставку рыбы, а не бегство от правосудия.

Витария кивнула, медленно убирая ноги со стола. В мерцающем свете ламп ее профиль напоминал старинную гравюру с пиратской хроники: тот же хищный изгиб губ, та же опасная грация в движениях.

– Вам важно быстро или комфортно?

– Быстро, – ее спина выпрямилась, как струна.

Старик потер подбородок.

– Это будет стоить денег. Придется задействовать резерв.

– Я всегда плачу по счетам, – внезапная улыбка Витарии преобразила ее лицо, заставив Кируса снова увидеть в ней не железного Люминара, а живую женщину.

– Двести пятьдесят литаров, – старик впился в нее взглядом, изучая реакцию.

– Раджеш, – голос Витарии стал сладким, как отравленное вино, – ты решил поиграть с огнем?

Но это прозвучало как вызов, не как угроза.

Внезапно торг внезапно превратился в ритуальный танец:

– Сто восемьдесят.

– Двести десять?

– Если бы я хотела торговаться, пошла бы за овощами, – она резко наклонилась вперед, – сто девяносто. Сразу.

Когда Кирус, уставший от этой пляски, швырнул на стол сверток купюр, старик схватил его с ловкостью чайки. Его пальцы молниеносно пересчитали банкноты. Лицо разрезала кривая, но довольная улыбка.

– Сейчас же отправляетесь!

Раджеш резко вскинул руку, и щелчок его пальцев прозвучал как выстрел. Пространство сжалось: они очутились на покосившейся пристани, где старые бревна стонали под натиском волн. У самого края, покорно подпрыгивая на воде, ютился потрепанный катер – его облупившаяся краска, выцветшая от соленых брызг, сливалась с серым небом.

Кирус невольно сглотнул, ощутив, как мурашки пробежали по спине – он не ожидал, что дряхлый старик владеет норами с такой виртуозностью. Витария же лишь усмехнулась уголком губ, будто вспоминая старый анекдот, и уверенно зашагала по скользким доскам.

– «Каролина» доставит вас быстрее, чем вы думаете, – голос Раджеша звучал торжественно, когда он указал на старенькое суденышко. Его рука, покрытая морщинами и старыми шрамами, напоминала корягу, выброшенную штормом.

Кирус щурился сквозь стену дождя, тщетно пытаясь разглядеть капитана. Лишь когда его взгляд уловил полустертую надпись «Кар ли а» на корме, до него дошло – так звали саму посудину. Буквы, выцветшие до бледно-голубого, едва выделялись на облезлой краске.

– Как доберетесь, просто отпустите ее в океан! – Раджеш кричал, перекрывая рев стихии. Ветер рвал его слова, но смысл был ясен: – Она сама найдет дорогу домой.

Витария лишь коротко кивнула, уже стоя на шатком трапе. Кирус, все еще под впечатлением от неожиданного мастерства старика, протянул ему руку. Тот ответил крепким рукопожатием истинного знатока – большим пальцем поверх запястья, как делают лишь те, кто долго жил среди кочевников. Его ладонь, шершавая, как наждак, и хищная ухмылка говорили яснее слов, перед ним был не просто старый контрабандист, а морской волк, повидавший виды.

– Пожалуйста, ничего не спрашивай, – Витария резко оборвала, когда катер с глухим рычанием двигателя рванул в открытые воды. Ее пальцы впились в поручни, пока судно подпрыгивало на первых крупных волнах. – Сейчас поедим, а потом я хочу поспать.

Кирус лишь развел руками в молчаливом согласии.

Он научился читать между строк ее лаконичных фраз: сегодняшний день исчерпал лимит откровений. Кто знал, какие еще маски предстояло сбросить этой загадочной женщине, и какие сюрпризы прятались в складках ее потрепанного плаща?

Его взгляд скользнул к удаляющемуся берегу. «Каролина» неслась с неестественной скоростью, будто сама вода расступалась перед ее носом. Галдурион – весь их вчерашний мир – теперь был лишь зубчатой тенью на горизонте. Ветер рвал дождевые тучи, открывая кроваво-красный закат, в котором угадывалось зловещее предзнаменование.

Завтра. Это слово повисло между ними тяжелой завесой тумана. Завтра рассеется мрак над Калахарией, обнажив путь, выбранный Марадеем – тем, кому Кирус вручил свою судьбу с безрассудством юнца. Он дал клятву верности, даже не понимая ее истинного смысла, словно слепой щенок, следующий за первым теплым голосом.

Кирус почувствовал, как в груди защемило – словно невидимая рука сжала его сердце, напоминая о цене такого выбора. Что-то ждет их впереди, но вместо надежды – лишь тревожное покалывание в висках. Что, если завтра окажется не спасением, а новой ловушкой? Что, если все жертвы были напрасны?

Глава 4. Маг морей

Катер ловко рассекал волны, вздрагивая на гребнях, словно живое существо, играющее с водой. Сарид, неожиданно обнаруживший в себе талант кормчего, застыл у руля, всматриваясь в безбрежную синь горизонта. Его пальцы сжимали штурвал с неловкой уверенностью новичка, боявшегося ошибиться. Тина тем временем ныряла в каюту, будто торопилась замести следы зимнего запустения – рассыпавшиеся книги, покрытую пылью мебель – все, что напоминало бы о долгом одиночестве.

Эдария, чужая в этом сплоченном кругу магов, прижалась к борту, цепляясь взглядом за ускользающий берег. Он таял в дымке, оставляя в груди тяжелый ком – где-то там, в самом сердце Галдуриона, остались ее дом, родители, брат и сестра. «Хоть бы успели…» – прошептало само сердце, но голос разума отдавал тревогой.

Марадей, кряхтя, как старик после долгого пути, опустился на сиденье у борта. Солнце, набиравшее силу, золотило его морщины, подчеркивая усталость, но в глубине глаз тлела удовлетворенность – такая, какая бывает у воина, нашедшего, наконец, пристанище. Марк осторожно присел рядом, сжимая в кулаках восторг и тревогу. Это чувство распирало грудь – детский восторг, уверенность в правильности пути и новое, хрупкое ощущение: «Я не один». Он не знал, какому из них верить, потому молчал, а уголки губ предательски позли вверх.

– Зачем вы убили и Люминаров? – голос Эдарии хрустнул, как тонкий лед под неосторожной ступней. В ее глазах не было злобы. Только непонимание, чистое, как первый снег.

– Если бы ты знала, сколько боли они принесли ни в чем не повинным магам, – Марадей выдохнул, и в его голосе звучала не ярость, а усталая уверенность, – это даже не правосудие. Это меньшее, что они заслужили.

– Где Витария и Кирус? – вклинился Марк, бросая быстрый взгляд на Эдарию.

– Пока не знаю, – Марадей уставился в нить горизонта, будто мог разглядеть там знак, – но скоро получим весточку. – Познакомишь нас? – его взгляд скользнул на Эдарию.

– Конечно, – Марк вскочил, – это Эдария…

– Менес, – договорила она за него, – до недавнего времени считалась бастлином.

– Эдария – моя… подруга, – Марк почувствовал, как жар заливает щеки, – а это… – он махнул рукой в сторону Марадея.

– Твой дядя, Марадей Мирай, – я тоже все видела и слышала о нем.

Марадей прищурился, изучая ее. Его взгляд пронзил ее насквозь, упираясь куда-то вглубь, где тлела ее магия – слабая, но живая, как огонек в шторм. В уголках его губ заметался намек на улыбку – ясно было одно: он что-то задумал и сейчас приступит к делу.

– Марк, – тихо проговорил Марадей, – мы поговорим позже. Сейчас нам нужно кое-что сделать с Эдарией, чтобы путешествие не затянулось.

Марк хмыкнул, но отошел, освобождая место. Эдария инстинктивно сжалась, ожидая подвоха, но Марадей не внушал страха – только странное ощущение безопасности, будто рядом с ним никто не смел причинить ей вред.

– Эдария, ты ведь морской маг? – спросил он, не отводя глаз.

Девушка кивнула. Пальцы впились в подол платья, будто она поймана на чем-то постыдном. Марк медленно опустился на сиденье, следуя за разговором с живым интересом.

– Мы можем использовать твои силы, чтобы ускорить катер, – Марадей шагнул к поручням, наклоняясь так, что брызги заиграли в его седых волосах, осыпая их мелкими алмазами. – Позволишь научить тебя?

– Да, но я трудно обучаюсь… – Эдария залилась румянцем, густо покрывшим щеки, и отвела взгляд, будто палуба внезапно показалась ей невероятно интересной.

– У тебя просто не было хороших учителей, – Марадей медленно потер ладони, словно разминая пальцы перед работой виртуоза. В глубине его глаз тлела уверенность – такая, какая бывает у тех, кто уже видел этот талант в других.

Марк усмехнулся, вспоминая, как Тина вбивала в него азы магии – терпеливо, но с таким выражением лица, будто каждый его прокол причинял ей физическую боль. Он был не лучшим учеником, но она – упрямым и безжалостным учителем.

– Никаких знаков, никаких комбинаций, – начал Марадей, его голос звучал ровно, как поверхность воды в безветренный день, – просто связь со стихией. Вытяни руку.

Эдария поспешно подняла ладонь, но пальцы дрожали, а взгляд упорно избегал Марадея. Она чувствовала себя самозванкой – будто ворвалась в чужой мир, где ей не место.

– Позволишь помочь? – Марадей подошел так близко, что тепло его дыхания коснулось ее виска, а запах древесных духов окутал напоминанием о чем-то старом, надежном.

Она кивнула, сделав шаг вбок, и тут же ощутила его ладонь – широкую, шершавую от множества шрамов, но неожиданно аккуратную. Марадей выпрямил ее руку, будто поправляя ветку молодого дерева, и в этот момент Эдария думала о чем угодно, только не о магии. О том, как неловко близко он стоит, что Марк наблюдает, и как громко стучит сердце – точно вырвется из груди и плюхнется в воду.

– Морские маги, – прошептал Марадей так близко к уху, что мурашки побежали по шее, – могут чувствовать течения лучше, чем собственное дыхание. Тебе нужно лишь ухватиться за него и позвать.

Он медленно повел ее рукой, словно водя слепого по невидимой нити, а Эдария затаила дыхание, боясь спугнуть то, что должно было прийти.

И вдруг – остановка.

Не Марадей замер, а что-то другое – огромное, древнее – схватило ее за руку из-под воды, словно вцепившись в запястье невидимыми когтями. Марадей резко отпустил, отступив, и вода вокруг взорвалась кипением.

Темно-синяя гладь вспенилась, переливаясь в бирюзовый, а волны разбежались в панике, как стадо испуганных зверей. Катер дернулся, Эдария пошатнулась – и тут же ощутила крепкие руки Марка, вцепившиеся в нее с такой силой, будто он был готов прыгнуть за ней в пучину.

Горячая волна прокатилась по ее телу – не стыд, не страх, а что-то другое, острое и сладкое. Эдария инстинктивно напряглась, но тут же расслабилась, потому что его хватка была твердой, как скала, и она знала – не упадет.

Катер рванул вперед, в этот раз волны выстроились в четкие ряды, толкая судно с невероятной силой. Скорость удали в лицо ветром, заставив Эдарию зажмуриться.

– Что ты чувствуешь? – крикнул Марадей, перекрывая шум.

Она повернулась. В глазах горел восторг, ярче солнца на воде.

– Оно говорит со мной! – ее голос звучал как первый крик птицы после зимы. – Оно… радо, что я коснулась его! И оно согласно помочь!

Марадей улыбнулся, медленно опускаясь на сиденье, пока ветер играл с его седыми прядями.

– Можешь отпустить, течение теперь с нами.

– Что случилось?! – Тина выскочила на палубу с выражением лица человека, увидевшего призрака.

– Эдария договорилась с океаном! – Марадей засмеялся, и этот звук перекрыл рев волн. – Доберемся до Калахарии быстрее!

– Но нам нужно в Талласарион! – Тина резко повернулась к Сариду, и тот нахмурился, будто уже предвкушал ссору.

– Через норы из Калахарии доберемся мгновенно, – Марадей махнул рукой – это быстрее, чем плыть через весь океан, даже с магией.

Сарид молча поднял бровь, но возражать не стал. Слова опытного мага звучали убедительнее его сомнений.

– Надеюсь, экологи архари спишут это на шторм, – пробормотал Марадей, прищурившись от бликов на воде.

И вдруг его взгляд застыл.

Что-то белело под поверхностью – не всплески живых рыб, а безжизненная рябь. Одна, другая, третья… Целые косяки всплывали брюхом вверх, их серебристые тела неподвижно покачивались на волнах, словно кто-то выключил саму жизнь в этом океане.

Марадей молчал. Его пальцы сжали поручень так, что побелели суставы. Он видел подобное лишь однажды – десятилетия назад, когда маги Галдуриона загнали в ловушку Левиафана. Тогда море ответило так же: внезапной, неестественной смертью.

Марк и Эдария стояли, обнявшись – неловко, но крепко, будто боялись, что малейшее движение разрушит этот хрупкий момент. Ее пальцы впились в его спину, цепляясь за складки одежды, а он притянул ее ближе, чувствуя, как сердце бьется в унисон с его собственным. Их объятия говорили больше, чем слова – все те невысказанные взгляды, случайные прикосновения, украденные улыбки, наконец, сложились в одно целое, будто волны, нашедшие берег.

Тина, бросив на них взгляд, резко развернулась и скрылась в каюте, хлопнув дверью с таким звуком, будто хотела отрезать себя от этого зрелища. Сарид же оставался неподвижным у руля, его взгляд был прикован к горизонту – не потому, что не замечал происходящего, а потому что делал вид. Он слишком хорошо знал, что значит – быть свидетелем чужих чувств, когда собственное сердце просило того же.

А Марадей… Марадей молча наблюдал за мертвыми рыбами. Они всплывали одна за другой, серебристые тела, еще не успевшие потерять блеск, безвольно покачивались на волнах, словно обвиняя его. Он почувствовал тяжесть этого выбора – как нож в груди. Прервать магию Эдарии – значит обречь своих. Позволить ей продолжать – убить море.

Но океан простит. Он должен простить. Ведь он вечен, а люди – нет.

– Пусть будет так, – прошептал он, сжимая кулаки. Пусть океан злится. Пусть он мстит потом. Но сегодня он выберет живых.

– Итак… – Тина выдохнула, смахивая со лба выбившуюся прядь волос, – две хорошие новости и одна…

– Давай с плохой, – Сарид зевнул во весь рот и на секунду опустил руль, растягивая затекшие плечи.

– Плохой нет, – Тина устало провела ладонью по лицу, – одна просто… неудобная.

– Что случилось? – встрял Марк. Его пальцы переплелись с пальцами Эдарии так крепко, будто он боялся, что, если разожмет хватку – все это окажется сном, исчезнет, как морская пена на ветру.

– Топливо самовосполняется, – Тина опустилась на сиденье рядом с Марадеем, потирая переносицу, – белье чистое, в каютах тепло…

– Но… – Сарид нетерпеливо постучал пальцами по штурвалу.

– Спальных мест – три, – выпалила Тина быстро, словно проглотила горькую пилюлю, – если кто-то согласится спать вдвоем… – ее взгляд скользнул на Сарида, – то спать могут четверо, а один – на дежурстве.

– Лучше дежурить по двое, – спокойно вмешался Марадей, поправляя закатанные рукава, – мы все устали, но море не прощает ошибок.

– Тогда мы с Марадеем останемся, – поспешно предложил Марк и тут же замялся, осознав, что решил за дядю, который выглядел так, будто мог рухнуть от недосыпа. – Сколько нам плыть?

– Все умеют управлять катером? – Сарид обвел взглядом остальных, останавливаясь на каждом лице с немым вопросом.

– Хотела сказать сразу, – Тина прикусила губу, но уголки ее рта предательски дернулись, – это не обязательно… Катер сам идет.

Тишина.

Марадей медленно перевел взгляд с Сарида на Тину, его брови поползли вверх, и внезапно – громовой хриплый смех разорвал напряжение, как парус в шторм. Марк тоже не сдержался, залившись звонким смехом. Даже Эдария, до сих пор непонимающе хлопавшая глазами, расплылась в улыбке. Тина сжала губы, пытаясь сохранить строгость, но волна веселья накрыла и ее – она закрыла лицо ладонями, но плечи предательски тряслись.

Сарид встал, тяжело вздохнул, сжал кулаки… и внезапно его лицо расплылось в редкой, искренней улыбке.

– Ладно, черт возьми, – пробормотал он, отводя взгляд, – кто здесь вообще взрослый?

Смех раскатился по воде, смешиваясь с ревом мотора, и на мгновенье даже море показалось добрее.

– Прежде чем кто-то пойдет спать, – голос Марадея стал серьезным, как сталь, вынутая из ножен, – проверим, кто следует за нами, пошлем весточку в Таргинор и… конечно, перекусим.

Он сложил руки за спиной в странном жесте – пальцы переплелись в замысловатый узел, будто собирались не просто колдовать, а творить нечто особенное. Губы его едва шевелились, шепча слова на языке, который звучал так, будто его произносили впервые за сотни лет. Все вокруг ладоней начало мерцать, как раскаленный воздух над пламенем.

И тогда – взмах рук, резкий, как удар крыла. На его раскрытых ладонях материализовались перья. Не простые – сгустки самой ночи, темные, как глубины океана, но легкие, как утренний туман. Они трепетали на ветру, словно живые, а затем…

Перья взметнулись вверх, кружась в странном танце, и вдруг расправились в мощные крылья. Два ястреба возникли в воздухе с едва слышным хлопком, будто кто-то разорвал саму ткань реальности. Их желто-оранжевые глаза горели, как расплавленное золото, а крючковатые клювы казались выкованными из бронзы. Каждое перо на их телах было идеально прорисовано: темно-коричневые с черными кончиками, будто обожженные по краям.

Марк замер, впитывая детали. В этих птицах действительно было что-то от Марадея – такая же хищная грация, тот же пронзительный взгляд, что видел насквозь. Когда ястребы перебирали когтями, казалось, они вот-вот вырвут кусок плоти из невидимой добычи.

Марадей поднес пальцы ко рту и издал свист – высокий, чистый, будто флейта из другого мира. Ястребы вздрогнули, как солдаты, получившие приказ. Один – резко развернулся в сторону Нафаркона, его крылья рассекли воздух с хлопком паруса. Второй – рванул вперед, к Талласариону, исчезая в дымке горизонта быстрее, что глаз мог проследить.

– Они найдут кого нужно, – пробормотал Марадей, вытирая ладони о плащ. На мгновенье в его глазах мелькнуло что-то древнее – знание, которое не должно было принадлежать человеку. – А теперь… кто голоден?

Не прошло и секунды, как перед ними материализовался стол, словно сотканный из самого воздуха. Он прогибался под тяжестью яств: золотистая печеная картошка, истекающая маслом, хрустящая курочка с медовым отливом кожицы. Дымящиеся овощи, налитые соком фрукты, рассыпчатые орехи. Теплый хлеб наполнил воздух уютным ароматом, перебивая даже соленый запах моря. И среди всего этого великолепия, словно кровавый рубин, возвышался графин с густым гранатовым соком.

Марк непроизвольно облизал пересохшие губы, но рука замерла в воздухе. Воспоминания вспыхнули ярко – точно такие же графины стояли на том роковом пиру… Он резко отдернул пальцы, будто обжегся.

Остальные же набросились на еду с жадностью заблудившихся в пустыне. Воздух наполнили чавканье, смешанные возгласы и довольные стоны. Марадей наблюдал за ними с теплой улыбкой, как отец, устроивший пир своим детям.

– Откуда столько еды? – проговорила Тина, запихивая в рот кусок рыбы. – Такое ощущение, будто мы на королевском приеме.

– Старый друг, – Марадей разлил по бокалам рубиновую жидкость, – проверенный временем. Видите – я еще жив.

Марк, наконец, сделал глоток, но его стакан оставался подозрительно полным. Тина заметила это – ее брови дрогнули, но вопрос застрял в горле.

Эдария же поглощала еду с детской жадностью, хватаясь то за одно, то за другое. Алая капля повисла на кончике ее носа, затем упала на ткань платья. Еще одна… Никто не обратил внимания – все списали на гранатовый сок. Пока она не рухнула на Тину, бледная, как морская пена.

Марк рванулся вперед, но руки его дрожали – он не знал, что делать. Эдария шептала что-то несвязное, пальцы судорожно цеплялись за воздух. Тина уже готовилась к реанимации, но Марадей резко перехватил ее запястье.

– Она слишком долго держала океан на поводке, – его голос звучал спокойно, как гладкая поверхность воды перед штормом, – и теперь он забрал свое.

Марадей присел рядом, аккуратно приподнял ее голову. Пальцы сложились в странный знак, засветились холодным синим светом. Кровь поползла обратно в ноздри, как отлив после прилива. Цвет вернулся к щекам так же быстро, как уходит тень от облака.

Эдария открыла глаза с выражением ребенка, разбуженного среди ночи. Она не понимала, почему все смотрят на нее так испуганно.

– Тебе нужен отдых, – Марадей помог ей подняться, передавая Тине, – слишком много магии за последние дни. Проводишь ее?

Тина кивнула, понимая, что перед ней разыгралась сцена из тех книг, которые она читала в детстве и считала вымыслом. Марк же стоял бледный, будто из него тоже вытянули всю кровь. Марадей подмигнул ему, отхлебнул сока и вернулся к еде, словно ничего не произошло. Сарид и вовсе не отрывался от картошки, лишь изредка озадаченно поглядывая на графин, который, казалось, никогда не опустеет.

– Этот день такой… длинный и такой насыщенный, – проговорил Марк, когда перекус закончился, а ребята ушли отдыхать. Они остались вдвоем с Марадеем, как он и хотел. И сейчас, когда, наконец, появилась возможность поговорить, слова застревали в горле.

– Ну… у нас есть что обсудить, – Марадей резко вытянул руку вперед, напрягая предплечье.

Воздух разрезал взмах крыльев – ястреб уселся на подготовленное место. Марадей осторожно провел пальцами по голове, угостил остатком курицы и прислушался. Марк не слышал ничего, кроме шума волн и рева мотора. Птица потопталась на руке, расправила крылья – и схлопнулась обратно в перо.

– У нас есть неделя, – задумчиво сказал Марадей, убирая перо в Карман, – канцлер послал новую армию.

– За нами? – Марк нахмурился. – Это уже перебор…

– Не за вами, – губы Марадея дрогнули в попытке улыбнуться. – Он знает, что ты едешь в Талласарион. И решил, что ты будешь его защищать.

– От чего?

– От вторжения, – Марадей резко посмотрел на него, оценивая реакцию, – пока вы гуляли с Тиной, канцлер решил силой подчинить Талласарион.

– Но зачем? Они же хорошо общались с… – Марк запнулся, пытаясь вспомнить имя.

– Надиром Халидом, – подсказал Марадей, – Губернатор приезжал не с поклоном. Талласарион выходит из-под контроля канцелярии.

– И что это значит?

– Значит, будет война, – Марадей присел, будто тяжесть слов согнула его. – И мы в самом ее эпицентре…

– Камиран знал? – по спине Марка пробежали мурашки.

– Скорее всего, да. Он точно знал, что ты поедешь. Хотел показать жестокость канцлера.

– Откуда ты знаешь, что хотел Камиран? – глаза Марка сузились. Мелькнула мысль: а не сговорились ли они?

– Нам известно о родителях Сарида и приманке Камирана, – взгляд Марадея был чист. – Мы лучшие шпионы Галдуриона.

– Ты поэтому с нами? Чтобы снова сразиться с ним?

– Я здесь, чтобы защитить тебя, – в улыбке Марадея было что-то родное. – Дал клятву твоей матери. Обещал защищать тебя, если ее не станет…

– Но я видел… Вы не говорили об этом! – Марк не сдавался.

– Я показал не все. – Спокойствие Марадея начинало раздражать. – Мы общались с твоей матерью. Даже в день… – он закрыл глаза, пряча влагу в уголках.

– Почему не сказал сразу? – в голосе Марка зазвучала обида.

– Вспомни себя в первые дни в Галдурионе, – Марадей потер переносицу. – Яд канцлера проник так глубоко, что ты верил всему, кроме правды.

– Говоришь, как мой отец, – буркнул Марк. – Что мне было делать, если вы оставили меня?

– Мы не оставляли. Канцлер не пускал нас к тебе.

– Почему я снова чувствую себя инструментом?

– Потому что с тобой не говорят прямо, – глаза Марадея вспыхнули. – Ты универсальное оружие. Можешь закончить любой конфликт, поработить мир, сжечь его и отстроить заново к обеду. Маг полуночи – опасный, если не приручен.

– Ты тоже хочешь приручить?

– Даже если хотел бы – не смог бы, – Марадей потер ладони, – ты слишком чутко чувствуешь ложь. Особенно теперь, после такого предательства.

– И что нам делать? – Марк посмотрел вдаль, будто в волнах скрывались ответы.

– Сражаться или уйти, – Марадей был спокоен, будто обсуждали погоду. – Ты не обязан защищать Талласарион. Я пойду за тобой, даже если решишь спрятаться.

– Зачем? Боишься, что сорвусь?

– Боюсь навсегда потерять эти глаза, – взгляд Марадея стал теплым. – Мы семья. Ты – самое ценное, что было у твоей матери. А она – моя главная ценность. Я не буду вести тебя за руку, но я дам тот толчок, который ты ждешь – чтобы жил самостоятельно, не оглядываясь назад.

– Сначала мы спасем родителей Сарида, – твердо произнес Марк, наблюдая, как солнце, словно раскаленная монета, тонет в кровавых волнах. – Если придется драться, будем драться. Договариваться – будем договариваться, – его глаза горели в отсветах заката. – И мне понадобится твоя помощь. Согласен?

Он резко шагнул к Марадею вплотную, чтобы видеть каждую морщинку у его глаз, каждый отблеск заката в зрачках. Его рука дрогнула, прежде чем неуверенно протянуться для рукопожатия.

Марадей не заставил ждать. Его широкие ладони, исчерненные старыми волдырчатыми шрамами, сжали пальцы Марка с силой, в которой чувствовалась и гордость, и облегчение, и что-то еще – возможно, страх.

– Ты все больше похож на мать, – прошептал он, и его голос дрогнул, будто впервые за десятилетия.

Марк неожиданно улыбнулся – по-юношески, беззащитно. Его взгляд скользнул по глубокому шраму под глазом Марадея, по седым прозрачным на свету волосам, выцветшим не от возраста, а от потерь… Потом оторвался и устремился к горизонту, где волны теперь плескались багровыми языками, словно раны на теле океана. Что-то в это было зловещее. Что-то знакомое… Но Марк отогнал мысль. Просто закат. Всего лишь закат.

– Кто-то из вас может пойти поспать, – голос Сарида резко ворвался в тишину, образовавшуюся между ними, – я выспался и готов посторожить вас.

Марк выпустил руку Марадея и посмотрел на Сарида. Спать хотелось сильно, но он понимал, что старому магу это нужнее.

– Разбужу Тину, – предложил Марк, – мы с ног валимся, какие из нас сторожи.

– А я уже не сплю, – Тина появилась так же внезапно, как и Сарид, – можете идти спать. Эдарию будить не будем?

– Пусть спит, – устало проговорил Марадей, – если вы позволяете, я тоже посплю… Немного.

Тина и Сарид остались вдвоем после того, как Марк и Марадей ушли спать. Тишина между ними становилась все плотнее, наполняясь невысказанными словами и украденными взглядами. Сарид нервно отковыривал кусочки облупившейся краски с поручней, а Тина теребила край своего плаща, будто пытаясь найти в складках ткани ответ на заданный вопрос.

Луна, медленно поднимаясь над горизонтом, заливала палубу серебристым светом, превращая все вокруг в черно-белую гравюру. Ее холодное сияние скользило по волнам, контурам катера, лицу Сарида, захватывая из темноты резкие скулы и глубокую тень подбородка. Тина украдкой смотрела на него, замечая, как лунный свет играет в его темных глазах, делая их прозрачными.

– Я тут подумал… – начал Сарид, но его голос сорвался, будто застрял где-то в горле.

– Я подумала… – одновременно вырвалось у Тины, и они оба замолчали, улыбнувшись в этой нелепой синхронности.

– Почему ты сразу не сказала? – спросил он, и в его взгляде появилась та самая дерзкая искра, которая всегда заставляла Тину злиться… и восхищаться им одновременно.

– А почему ты вел себя, как… – она резко оборвала себя на полуслове, чувствуя, как горячая волна поднимается к щекам.

Сарид усмехнулся, откинув голову назад, и лунный свет лег ему на горло, подчеркивая линию напряженным мышц.

– Лихо Марк все подстроил, – пробормотал он. В его голосе звучало что-то между досадой и восхищением.

– О чем ты? – Тина нахмурилась, но сердце бешено колотилось, будто предчувствуя, что сейчас произойдет.

Сарид повернулся к ней. Сейчас в его взгляде появилось что-то новое – не привычная насмешка, а что-то хрупкое, почти беззащитное.

– О том, что давно в тебя влюблен…

Эти слова повисли в воздухе, такие простые и такие оглушительные. Сердце Сарида колотилось так сильно, что он почти не слышал рев мотора, а в горле пересохло, будто он проглотил песок.

Тина замерла. Ее глаз расширились, наполняясь теплом, нежностью и чем-то еще – чем-то таким, что она годами прятала где-то глубоко внутри. Она ждала этого момента с тех самых пор, как впервые заметила, как его смех заставляет ее улыбаться, как его присутствие делает мир ярче.

– Мы выбрали не лучшее время для признаний, – прошептал Сарид дрогнувшим голосом, – мчимся в неизвестность, даже не зная, что нас ждет…

– Но если не сейчас, то когда? – перебила его Тина. Ее слова прозвучали так тихо, что тут же потерялись в шуме волн.

Сарид резко опустился перед ней на колени, его руки сжали ее ладони с такой силой, будто он боялся, что она исчезнет, если отпустит. Он не говорил ничего – только смотрел. Смотрела так, словно видел не просто ее, а все мысли, все страхи, все те моменты, когда она тайно наблюдала за ним, надеясь, что он посмотрит в ее сторону.

Спинка сиденья недовольно хрустнула, словно не хотела быть эти свидетелем близости, когда Тина наклонилась ближе. Так близко, что почувствовала дыхание Сарида – теплое, неровное, слегка дрожащее. В груди все сжалось, сердце пропустило удар, а потом забилось так быстро, что она едва могла дышать.

И потом…

Потом было только это: его губы, мягкие и теплые, легкий привкус соли от морского ветра, его пальцы, вцепившиеся в ее руки, будто он боялся, что это сон. Она закрыла глаза, мир сузился до этого мгновения – до его дыхания, смешивающегося с ее, до дрожи, пробежавшей по ее спине, до странного, но такого знакомого чувства, будто она наконец-то нашла то, что так долго искала.

Когда они разомкнули губы, Сарид не отпустил ее. Его лоб прижался к ее, и он прошептал так тихо, что слова почти потерялись в шуме волн:

– Я не знаю, что будет завтра. Но теперь мне все равно.

Тина не ответила. Она просто прижала его руку к своей груди, туда – где сердце все еще бешено колотилось, и кивнула.

Луна, холодная и безмолвная свидетельница, продолжала свой путь по небу, но теперь ее свет казался мягче, теплее, будто даже она не смогла остаться равнодушной.

Глава 5. Тревожная Калахария

Утро ворвалось на катер неприятным, но неотвратимым визитером так же быстро, как катер двигался к берегам Калахарии. Очертания суши уже проступали на горизонте – размытые, дрожащие в мареве, но неумолимо приближающиеся. С каждым метром сокращавшегося расстояния в воздухе сгущалась тревога. Ястреб Марадея не вернулся, и эта неизвестность висела над всеми плотнее утреннего тумана. Спокойствие же самого старшего из них не вселяло уверенности – скорее раздражало.

Марадей вел себя как тот, кто отправился на воскресный пикник. Размеренными движениями призвал завтрак, умылся морской водой и растянулся на сиденье, подставив лицо солнцу. Мертвые тушки морских существ, всплывающие за бортом, больше не вызывали у него реакции, а остальные, казалось, вообще их не замечали.

– Может, стоит сказать остальным про армию? – прошептал Марк, опускаясь рядом с дядей. – Они имеют право знать.

– Всему свое время, – не открывая глаз, ответил Марадей. – Пусть пока побудут в блаженном неведении.

– Мне кажется, это неправильно, – Марк нахмурился, – последний раз, когда мы что-то скрывали друг от друга, меня чуть не принесли в жертву…

– Ты переживаешь за них или за свой образ в их глазах? – Марадей приоткрыл один глаз, изучая племянника.

– Они поверили мне и пошли за мной…

– Ах, вот ты кто – наш новый мессия? Капитан? – голос Марадея оставался ровным, но в уголках губ дрогнула усмешка.

– Раньше я хотя бы представлял, что будет завтра… – Марк сжал кулаки, – теперь не знаю, что случится к вечеру.

Крупная ладонь легла на его плечо.

– Я обещал защитить. И тех, кто тебе дорог, – Марадей подмигнул и снова откинул голову, подставляя шею солнцу.

На носу катера Эдария с Тиной, словно две школьницы перед выпускным, перебирали наряды. Жара позволяла сбросить тяжелые плащи, а почти сложившиеся отношения делали их движения легкими, почти воздушными. Сарид, как важный кот, забравшийся на трон, дремал, нахлобучив на лицо найденную капитанскую фуражку. И только Марк не мог избавиться от гнетущего предчувствия, сжимающего грудь стальными пальцами.

Радужная полупрозрачная стена приняла катер без сопротивления, словно давно ждала. Берег встретил их пустынностью: ни души, ни следов, только бирюзовая вода, прозрачная до самого дна, золотой песок и бескрайняя береговая линия, нетронутая человеческой ногой. Природа здесь дышала первозданной красотой – такой же жаркой, неприступной и одинокой, как сама Калахария.

Катер замедлил ход сам собой, будто ощущая опасность. Волны слегка били по бортам, изучая чужака. Марадей взял управление на себя – резкий взмах руки, и судно остановилось с таким толчком, что всех швырнуло вперед. До берега оставалось еще метров сто – дальше мель.

Спокойно закатав брюки, скинув ботинки, Марадей перевалился за борт. Вода взметнулась фонтаном, оседая на его жилете крупными каплями. Плащ через плечо колыхался, как погребальный шлейф, контрастируя с сединой волос.

– Спускайтесь, – бросил он через плечо, уже бредя к берегу, оставляя за собой цепочку следов, которые тут же поглощала вода.

Марк неуверенно снял обувь, словно специально тянул время, давая возможность Сариду первым спуститься в воду. Но тот не торопился, и потому пришлось шагнуть в эту неизвестность первому. Глубоко вздохнув, словно готовясь к погружению, он спрыгнул за борт, ожидая неприятные ощущения.

Но вода оказалась теплой – слегка пощипывала лодыжки, а ступни погрузились в мягкий бархатный песок, вызывая волну неописуемого восторга. Море, песок и жара вызвали в нем приятную и тянущую ностальгию по тем временам, когда они с отцом отправлялись в отпуск. Сейчас отца уже не было в живых, а это воспоминание приятным бальзамом разливалось по душе.

– Вы только посмотрите на это! – воскликнул Марк, когда они все дошли до берега и уселись на горячий песок передохнуть, – как красиво и как… легко!

Волны лениво лизали золотистый берег, едва коснувшись песка, тотчас откатывались прочь – будто раскаленная поверхность обжигала их нежную кожу. Бирюзовая вода, прозрачная как слеза, играла солнечными зайчиками, рассыпая по своей ряби миллионы бриллиантовых бликов.

Над головой раскинулось бездонное небо – такое синее, что больно было смотреть. Такое бескрайнее, что кружилась голова. Оно растворилось в горизонте, сливаясь с морем в едва отличимой дымке, в которой невозможно было понять, где кончается вода и начинается воздух. Песок под ногами, мелкий и золотистый, был теплым, как свежеиспеченный хлеб. Каждая песчинка переливалась на солнце, создавая впечатление, будто идешь по рассыпанным самоцветам. Соленый бриз нежно обнимал кожу, принося с собой терпкий аромат морских водорослей и едва уловимые нотки цветух дюнных растений.

Вдали, там, где море становилось темнее, изумрудные волны лениво перекатывались через невидимые песчаные отмели, создавая гипнотический рисунок из пенистых кружев. Воздух дрожал от жары, создавая миражи над раскаленным берегом, и, казалось, будто сама земля дышит – медленно, горячо, насыщенно.

Сарид, очутившийся в родной стихии, расправил плечи – будто сбросил невидимые оковы. Соленый ветер играл в его темных волосах, а загар ложился на кожу, словно возвращая утраченные силы. Лицо его ожило, заиграло здоровым румянцем, будто после долго исцеляющего сна. Даже глаза – обычно такие настороженные – светились спокойствием, отражая бирюзу моря. Песок, будто чувствую родную душу, ласково обнимал его босые ноги, переливаясь золотыми искрами под палящим солнцем.

– Вы, как хотите, а я искупаюсь, – засмеялся Марк, стягивая с себя одежду одним ловким движением. – Это место просто требует этого!

Футболка, штаны, рубашка – все полетело на песок беспорядочной грудой. Он помчался к воде, как мальчишка, расплескивая вокруг себя восторг и брызги. Соленые капли сверкали в воздухе, как дождь из алмазов, когда он с разбегу нырнул в объятия волн, исчезнув в изумрудной глубине.

Тина и Эдария вскочили как по команде, сердце каждой сжалось от внезапного страха. Море поглотило его так быстро, так окончательно… Даже круги на воде исчезли мгновенно, словно их и не было вовсе.

– Что за лица, девчонки? – Марк вынырнул, отряхивая мокрые волосы и сверкая улыбкой. – Вода просто волшебная! Давайте же!

Он лег на спину, позволяя волнам нежно качать себя, затем нырнул, как дельфин, играющий в прятки с солнцем. На этот раз тревоги не было – только восхищение его свободой. Сарид, заразившись его настроением, в два счета освободился от одежды и помчался к воде, сотрясая воздух громким смехом.

Эдария и Тина переглянулись, в их взглядах читалось материнское ощущение этих вечных мальчишек. Но Тина не выдержала – ее смех прорвался сквозь притворную строгость. Не снимая сарафана, она бросилась в воду, оранжевые кудри мгновенно потемнели, вытянулись тяжелыми прядями. Набрав воздуха, она нырнула, с наслаждением отдав себя морю.

– Марадей, присоединяйся! – Марк махал рукой, брызги летели во всех стороны, – когда еще выпадет такой шанс?

Марадей смотрел на них с выражением уставшего отца, но в уголках глаз пряталась теплая усмешка. Он вздохнул, опустился на песок. Может, они и правда заслужили эту передышку…

– А ты чего не купаешься? – спросил он Эдарию, наблюдая, как она пересыпает песок с ладони на ладонь.

– Не умею… – она ответила так тихо, что слова едва не потерялись в шуме прибоя.

– Ты морской маг, – Марадей приподнял бровь, – для тебя это должно быть как дыхание.

– Не могу… – глаза ее были прикованы к горизонту. – Не могу радоваться, зная, что родители не могут радоваться так же.

– А что с ними?

– Должны уехать в Дорсет, – прошептала она, словно боясь, что море услышит и разнесет ее тайну.

– Если бы они видели, как ты сияешь, – Марадей расстегивал жилет, – они бы только порадовались за тебя.

Эдария украдкой взглянула на его крепкий торс, затем быстро отвела глаза. Слова его проникли глубоко, как морская вода в песок. Имеет ли она право на счастье?

Марадей вошел в воду с достоинством старого моряка. Каждый шаг был обдуман, каждое движение – почти ритуально. Он окунулся, не как мальчишка, а как человек, возвращающий долг старому другу. Вода обнимала его, принимала, будто узнавала.

Эдария, посидев еще мгновение, вдруг вскочила. Сердце колотилось, но ноги уже несли ее вперед. Она замерла у кромки, ступни погрузились в теплую пену…

И вдруг крепкие руки Марка. Он не спрашивал, не уговаривал – просто взял и увлек за собой. Мир перевернулся в вихре брызг, соленой воды и смеха. Страх растворился – осталась только радость, чистая и светлая, как этот бесконечный жаркий день.

Ворота Нилормада, столицы Калахарии, встретили путников зияющим проходом ме двух исполинских скал. Эти каменные стражи, выточенные вечными пустынными ветрами, вздымались ввысь подобно застывшим песчаным волнам. Их темно-охристые поверхности, испещренными трещинами, хранили загадочные барельефы с клинописными символами древнего африканского письма. Каждый завиток, каждый знак будто пульсировал под косыми лучами солнца, оживая в танце света и тени.

Дорога, ведущая вглубь города, была вымощена массивными каменными плитами, стертыми до блеска бесчисленными поколениями путников. Песок, вечный хозяин этих земель, уже начала забирать свое обратно – золотистыми языками заполняя трещины между плитами, накапливаясь в углублениях древней резьбы. Воздух над мостовой дрожал от зноя, создавая миражи – будто где-то впереди колыхались силуэты давно исчезнувших караванов.

Сама арка ворот, неровная, словно высеченная руками гигантов, нависала над ними, отбрасывая резкую тень. В ее верхней части еще угадывались остатки орнамента в виде переплетающихся змей – символа мудрости и вечности у древних африканцев. Казалось, стоит лишь коснуться – и камни зашепчут забытыми легендами.

Тишина. Ни стражей, ни торговцев, ни привычного гула города – только горячее дыхание пустыни, да шорох песка, перекатывающегося по камням. Это место помнило империи, видело их расцвет и падение, а теперь лишь молча наблюдало за новыми гостями, не обещая ни гостеприимства, ни угрозы.

– Не похоже на Нилормад, – прошептал Марадей, и его голос затерялся в безмолвии древних стен.

Эдария невольно подняла руку, словно собираясь коснуться резьбы, но остановилась в сантиметре от поверхности. Что, если эти символы – не просто украшение. Что, если они все еще что-то значат?

Марадей шагнул вперед первым. Его тень скользнула по выщербленным плитам, сливаясь с тенями прошлого. Они вошли.

Нилормад застыл в безмолвном ожидании. Стены зданий, отполированные песчаными бурями до матового блеска, вздымались ввысь ярусами террас, аркад и узких окон-бойниц. Каждый фасад был украшен резными фризами – стилизованные волны чередовались с солнечными дисками, а в промежутках мелькали полустершиеся силуэты крылатых существ, будто охраняющих покой пустого города.

На уровне первых этажей тянулись бесчисленные лавки – низкие прилавки из того же песчаного камня, глухие ниши-витрины, стойки с выемками для сосудов. Некоторые до сих пор хранили остатки товаров – осколки глиняной посуды, обрывки истлевшей ткани, поблекшие бусины, рассыпающиеся при малейшем прикосновении. Песок, вечный гость, медленно заполнял эти пространства, перетекая через пороги, скапливаясь в углах, словно пытаясь стереть последние следы жизни.

Крыши домов, плоские и обнесенные низкими парапетами, создавали многоуровневый лабиринт, по которому когда-то, возможно, перемещались, не спускаясь на землю. Сейчас же там царило забвение – лишь изредка ветер гонял по ним горсти песка, напоминая о том, что время здесь не остановилось, а тихо выцвело, как краски на древней фреске.

Центральная площадь открывалась внезапно – огромный круг, вымощенный темными базальтовыми плитами, контрастирующими с золотом песчаника. В ее середине возвышался обелиск, покрытый потрескавшимися письменами. У его подножия лежали остатки ритуальной чаши, а вокруг, образуя точный круг, стояли двенадцать тронов. Кто сидел здесь? Совет мудрецов? Судейская коллегия? Или нечто более древнее, забытое даже легендами?

Тишина. Густая, почти осязаемая. Лишь изредка порыв ветра пробегал по улице, поднимая золотистые вихри, которые, кружась, на мгновенье оживляли тени прошлого – мелькали силуэты в развевающихся одеждах, слышался звон несуществующих колокольчиков… А затем снова тишина.

Солнце, достигнув зенита, залило Нилормад слепящим светом, и на мгновение показалось, что здания вот-вот зашевелятся, расправят каменные складки и проснутся. Но нет – лишь песок продолжал свой неторопливый путь, заполняя пустоту между прошлым и настоящим.

– Где же все? – голос Сарида дрогнул, когда он всматривался в черные глазницы окон, – здесь всегда кипела жизнь… А теперь – ни души, ни звука.

– Что-то заставило город опустеть. Будьте готовы, – Марадей провел ладонью по шершавой стене, оставляя четкий след на вековой пыли.

– К чему готовиться? – Эдария вцепилась в рукав Марка дрожащими пальцами.

– Может, сразу через нору в Таргинор? – предложил Сарид, беспокойно переступая с ноги на ногу, – вы же знаете путь?

– Здесь норы опасны, – взгляд Марадея скользил по безжизненным фасадам, – нужно добраться до дальних ворот.

– Почему опасны? – Тина обняла себя, будто внезапно озябла.

– Инквизиторы, – Марадей бросил слово, как камень в тихую воду.

– Кто?! – брови Марка поползли вверх.

– Тайные агенты канцелярии, – Марадей понизил голос, – кавиримы-убийцы. Их создали, чтобы охотиться на магов за пределами нашего мира, – он медленно повернулся, оценивая реакцию, – любая магия за пределами разрешенных земель – смертный приговор. Без суда. Без вопросов.

– Но вы же сильнейший маг! – Сарид сжал кулаки. – Вы их боитесь?

– Дело не в страхе, – уголки губ Марадея дрогнули, – с ними не воюют. Их избегают. Раньше Люминаров не трогали… Но я больше не Люминар.

– Что будем делать? – Марк впился взглядом в дядю, – не будем же ждать, пока они нас найдут?

– Конечно, нет, – на лице Марадея вспыхнула странная улыбка, будто он ждал этого момента годами.

– Почему за нами всегда тянется шлейф проблем? – Эдария сжала виски, – что мы сделали не так?

– Посмели перечить канцлеру, – неожиданно вырвалось у Тины. Она тут же прикусила губу, словно поймала себя на лишней откровенности.

– Инквизиторы уже знают о нас, – Марадей шагнул вглубь улицы, всматриваясь в узоры на стенах, – пешком – слишком долго. Норы – рискованно. Остается… – он остановился у непримечательной стены, начал водить по ней пальцами, – привилегии бывшего Люминара.

Камень под его ладонью провалился с глухим стуком. Где-то в глубине здания заскрежетали шестерни. Стена содрогнулась, осыпая песок, и разъехалась на две части со звуком пробуждающегося древнего механизма.

В открывшемся проеме, окутанный клубами пыли, стоял…

– Фургон?! – Марк аж подпрыгнул.

Бежевый автомобиль с тонированными стеклами выглядел настолько чуждым среди древних камней, что казался миражом.

– Прокатимся с ветерком, – Марадей смахнул пыль с капота, оставляя блестящую полосу. – Всяко лучше, чем стать мишенью для инквизиторов.

– Ты вообще умеешь водить? – Марк скрестил руки на груди, когда все устроились в прохладном, пропахшем кожей и маслом салоне.

Марадей с важным видом профессионального шофера устроился за рулем, щелкнул ремнем безопасности. На его лице играла улыбка – та самая, которую носят дети, впервые получившие доступ к запретному.

– Это обязательный курс для Люминаров, – ответил он, с трудом пряча довольную усмешку. – На случай экстренных ситуаций.

– И… когда ты последний раз вообще видел руль? – Марк приподнял бровь, недоверчиво оглядывая дядю.

– Лет пятнадцать назад, – Марадей бодро улыбнулся и повернул ключ зажигания.

Двигатель взревел, словно зверь, выпущенный на волю. Остальные пассажиры вцепились в сиденья, будто ожидали, что машина сейчас взорвется. Марк нервно прикусил губу – что-то подсказывало ему, что «опыт» Марадея ограничивался парковкой во дворе.

– Не паникуйте, – ободряюще сказал Марадей, откидывая солнцезащитный козырек. – Я уже управлял этой штукой.

Он ловко схватил солнечные очки, хранившиеся за козырьком, с неестественной нелепостью натянул их на глаза и сжал руль. Его нога скользнула по педалям, фургон дернулся.

И поехал назад.

Лицо Марадея мгновенно переменилось, он пытался жать на все педали подряд, пока съезжающий назад фургон не остановила стена. Раздался звук разбитых фар и хруст песчаной стены.

Марк медленно закрыл лицо ладонью.

– Все под контролем, – продолжал бормотать Марадей, всматриваясь в треснувшее зеркало заднего вида, – сейчас поедем!

Новая попытка. Рывок вперед… и двигатель с достоинством заглох. Салон наполнился едким запахом бензина, заставив всех зажать носы.

– Все еще под контролем? – спросил Марк, с трудом сдерживая хохот.

– Если ты перестанешь мне мешать, будет идеально, – сквозь зубы процедил Марадей, разглядывая педали как древний артефакт.

– Может, лучше я поведу? – предложил Марк, губы его уже дрожали от смеха.

– Ты умеешь? – Марадей резко повернулся к нему. По его растерянному виду было ясно: гордость уже проиграла здравому смыслу.

– Отец учил. Даже разрешал рулить. Я почти готов к экзамену на права…

– И ТЫ МОЛЧАЛ?! – Марадей грохнул ладонью по рулю, вызывая новый звон разбитого пластика.

– Ты так уверенно сел за руль… – Марк не выдержал. Громкий смех вырвался наружу, заполнив салон, в то время как остальные сидели с застывшими лицами.

Они поменялись местами. Марадей теперь напоминал обиженного подростка, лишенного игрушки, а Марк – самоуверенного новичка, готового доказать свою крутость. Он провел ладонью по рулю, ощущая шершавую кожу, приноровился к педалям, отрегулировал зеркало…

Поворот ключа. Рев мотора. Плавное движение вперед.

Марадей смотрел на него, как на совершившего невозможное. И снова то, что закладывал в Марка отец, сработало, будто он знал: все эти навыки, все эти знания и вся эта строгость – сработают в момент, когда это будет так нужно. Вот она, настоящая магия, сделать своего сына лучше, чем ты, даже если он пытается этому сопротивляться.

Фургон медленно полз вперед, словно боясь нарушить пугающую тишину города. Улицы Нилормада разворачивались перед ними, как страницы древнего манускрипта – выточенные из песчаника фасады домов с арочными проемами, украшенные выцветшими фресками с геометрическими узорами. Солнце, стоящее в зените, превращало плоские крыши в ослепительные белые платформы, а глубокие тени под карнизами – в черные бездны.

Они проезжали мимо центрального рынка, где деревянные прилавки, почерневшие от времени, все еще хранили следы торговцев. Террасы домов, спускающиеся каскадами, напоминали гигантские ступени какого-то колоссального храма. На стенах все еще сохранились глиняные кувшины для воды, плетеные корзины, будто хозяева вышли всего на минуту и вот-вот вернутся. Песок, вечный гость, уже заполнил внутренние дворики и образовал золотистые дюны в углах зданий.

Монументы с почти стершимися лицами смотрели на них с высоты своих постаментов, каменные глаза словно следили за незваными гостями. В одном месте они заметили огромную мозаику на площади – ее цветные камешки местами выпали, создавая причудливый узор разрушения, но все еще можно было разглядеть изображение крылатого солнца – символа города.

Тишина. Такую тишину можно было чувствовать кожей – она давила не спрашивая. Лишь скрип песка под колесами нарушал это безмолвие, да изредка порыв ветра шевелил обрывки тканей на заброшенных рыночных лотках, напоминая о призраках былого оживления.

– Как будто все жители просто испарились… – прошептала Эдария, прижавшись лбом к стеклу. Ее дыхание оставило запотевший кружок, который сразу исчез в сухом воздухе пустыни.

Марадей мрачно кивнул. Его пальцы сжали подлокотник сиденья. Этот город был красивым саркофагом – величественным, совершенным в своей архитектуре, но мертвым. И самое страшное – никто не знал, что здесь произошло.

Дальние ворота, такие же раскрытые и высокие показались в конце улицы. Буквально метров двести, и они окажутся на другом конце города. Сарид выдохнул, осознавая, что ничего не произошло, но вдруг фургон резко затормозил, заставив всех по инерции шатнуться вперед. Десять глаз уставились лишь в одну точку – на фигуру в пепельно-белом одеянии. Лицо скрывал капюшон, вытянутый вперед, как клюв хищной птицы, а под ним – маска из темной, гладкой ткани, плотно облегающей череп. Вместо глаз – две глубокие вмятины, будто кто-то выжег их изнутри. Никаких отверстий, никаких зрачков – только бездушная гладь, где не отражается свет.

– Это… он? – голос Марка предательски дрогнул.

Марадей медленно кивнул, его пальцы осторожно отстегнули ремень.

– Что нам делать? – шепнул Сарид, сжимая подлокотник до побеления костяшек.

– Выходим. Медленно. Без резких движений, – Марадей толкнул дверь, – договариваться бесполезно.

Тина взглянула на Эдарию – та побледнела, будто увидела призрака. Ее пальцы дрожали, цепляясь за сиденье.

– Мы с тобой, – Тина сжала ее ладонь, – никто не тронет тебя.

– Ну и встреча! – голос Марадея прозвучал неестественно бодро, когда он вышел из машины. Остальные выстроились за ним, как солдаты перед расстрелом.

Фигура повернула голову – медленно, с механической точностью. Марадей сложил пальцы в боевой жест, мысли лихорадочно просчитывали варианты.

– Мирай, – голос инквизитора прозвучал одновременно в ушах и в самой голове, – тебя здесь быть не должно.

– Как и тебя, – спокойно парировал Марадей, – ты на магической земле. Здесь нет запретов на магию.

– Нилормад больше не принадлежит магам, – инквизитор резко наклонил голову под неестественным углом, – а ты – нарушитель, приговоренный к устранению.

– Ты правда хочешь драться со мной? – Марадей оскалился, – можем разойтись…

– Давай поиграем, – внезапно предложил инквизитор. – Пройдешь ворота – отпущу. Не пройдешь – убью всех.

Воздух треснул, как стекло. Инквизитор исчез и материализовался у ворот, прочертив линию на песке. Марадей закрыл глаза, собираясь с мыслями.

– Марк, – он не отводил взгляда от противника, – как долго ты можешь удерживать гравитацию?

– Не знаю… – Марк облизал засохшие губы, – не засекал.

– Устаешь?

– Не особо. Что задумал?

– Сарид, – Марадей продолжал, не отрывая взгляда от инквизитора, – ты будешь призывать песок под наши ноги, Марк – отталкивай его в инквизитора. Как только выдохнешься, Сарид направляет песок к воротам.

– Почему не атаковать вместе? – Сарид нахмурился.

– Твои атаки его не достанут, – резко оборвал Марадей, – Тина развернись. Смотри на возвышенности. Эдария – между нами.

– Зачем мне смотреть назад? – Тина не понимала.

– Потому что инквизиторы всегда ходят парами, – голос Марадея стал ледяным. – Один использует силу – второй прикрывает. Его напарник где-то здесь. Когда он нападет – ты должна быть готова.

– К чему?

– К перемещению, – Марадей повернулся. – Я создам нору в Таргинор. Вы прыгаете без раздумий.

– А если не получится?..

Марадей не ответил. Его глаза говорили сами за себя.

Инквизитор неторопливо потер ладони. Его движения были механическими, словно у марионетки с пересохшими суставами. В пепельном балахоне, с лицом, скрытым под черной маской, он напоминал ожившую мумию, поднявшуюся из древней гробницы. В его позе читалась уверенность хищника, который уже не раз играл в такие игры – и всегда побеждал.

Марадей резко махнул рукой. Сарид, собрав всю волю в кулак, выставил руки вперед. Песок зашевелился у его ног, словно проснувшиеся змеи, и устремился к Марадею и Марку, образую плотную дорожку между каменными плитами.

Марк сжал кулак – и вся пыль, весь мусор и грязь Нилормада взметнулись в воздух. Он резко разжал пальцы – песчаный ураган обрушился на ворота, где стоял инквизитор. Поток был яростным, царапающим камень, вырывающим куски древней кладки.

Внезапно все пропало. В паре метров от инквизитора поток просто исчез, очертив вокруг него сферу – место, где магия не действовала. Инквизитор повернул голову. Можно было точно сказать – там, под непроглядной маской застыла зловещая улыбка.

– Теперь понял? – Марадей бросил взгляд на Сарида. Тот лишь кивнул, стиснув зубы.

Марадей сложил пальцы в странный жест. Воздух вокруг него затрещал, раскалился докрасна. Песок взметнулся, образуя огненные кольца, кружащиеся вокруг него, как планеты вокруг солнца.

Марк пошатнулся. Жар от Марадея слегка сбил его сосредоточенность, но тот резко развел руки и взлетел вверх. Песок, камни и пыль устремились за ним, но не успевали за его скоростью и летели вниз, где их подхватывала магия Марка и направляла в сторону ворот.

Марадей завис над ними, как новое солнце – яркая, светящаяся фигура, покрытая огненно-белыми языками пламени, которые волнами исходили из его спины и пропадали в воздухе. Марадей посмотрел вниз, провел рукой, и вокруг Марка, Сарида, Тины и Эадрии образовалась полупрозрачная сфера, напоминающая собой поверхность Солнца – с мерцающими оранжевыми переливами, протуберанцами и темнеющими пятнами.

Вдруг – раскат грома, воздух разрезали огненные языки, напоминающие драконов, сорвавшихся с небес. Их ярость обрушилась на инквизитора, но разбилась о его непроницаемый щит. За ними следовали новые языки пламени, но также гасли в паре метров от цели. Все вокруг покрылось черной копотью: огонь выжигал песок, каменные плиты и сам воздух, сжимая его вокруг. Марадей не останавливался, продолжая направлять потоки огня, и инквизитор шагнул назад.

Воздух в его защитной сфере заканчивался. Солнечное пламя выжигало его, не давая проникать новому – это и заставило инквизитора сменить место. В этот момент его защита спала, и вся мощь песчаных потоков обрушилась на ворота, разрывая их в клочья, словно они были сделаны из бумаги.

– Победили? – спросил Сарид выдыхая.

– Не знаю, – Марк осмотрелся. Инквизитора нигде не было. Может, песок стер в порошок и его?

Воздух содрогнулся. Небо резко затянуло свинцовыми тучами, и на защитную сферу упала капля, отскочив в сторону. За ней – еще одна, и еще. А после – все вокруг накрыло стеной непроглядного дождя. Капли бились о каменные плиты, о крыши сооружений, оставляя грязевые разводы. Песок больше не мог подниматься, и Марк опустил руки, не понимая, что делать дальше.

Марадей резко опустился на землю. Его светящаяся оболочка пропала, руки дрожали, а глаза пытались выследить в этой непроглядной стене дождя ту самую фигуру в пепельно-белом балахоне. И вдруг – удар.

Что-то мощное и тяжелое обрушилось на Марадея и защитную сферу, заставив всех разлететься в стороны. Щит больше не работал, а раскаты грома говорили, что куда-то ударила молния.

– Выходи! – проревел Марадей, – не прячься, если так хочешь поиграть!

Снова удар. В этот раз в Марадея, который только пытался подняться. В каменной плитке осталась вмятина, а он сам отлетел в здание рядом, разломав деревянные постройки.

Молнии начали бить повсюду. Словно дождь теперь был не из капель, а из них. Марк лишь успевал создавать щиты – они плавились от удара молний, но не пропускали удары. Сарид оказался беспомощным, его песок намокал быстрее, чем он мог его призвать, и только лунный щит спасал всех от разрушительных ударов стихии.

Дождь прекратился, но тучи сгущались все больше. Темнота накрыла весь Нилормад, превратив день в ночь, раскаты грома усиливались, и в свете непрекращающихся молний можно было разглядеть фигуру, отрывисто приближающуюся к Марадею.