Читать онлайн Урок Покаяния

Вступление

Уважаемый читатель!

В книге содержатся описания психических расстройств, эпизоды насилия, в том числе жестоких убийств, а также цитаты из медицинских и судебных документов. Эти материалы могут оказаться эмоционально тяжёлыми или триггерными для некоторых читателей. Книга не стремится шокировать или романтизировать преступления – её цель в ином: показать глубину и сложность человеческой психики.

В её основе лежит анализ вымышленных историй, вдохновлённых научной литературой, судебной психиатрией и клиническими наблюдениями. Все описанные персонажи, события и ситуации являются результатом авторского воображения и не имеют прямого соответствия в реальности.

Рекомендуется осторожное прочтение, особенно лицам с чувствительностью к темам психических расстройств и насилия.

При написании книги использовалась научная литература, охватывающая широкий спектр психических явлений: от галлюцинаций и иллюзий до расстройств личности и патологий поведения. В основу легли труды признанных специалистов:

– «Нервная анорексия» – Коркина М. В., Цивилько М. А., Марилов В. В.;

– «Иллюзии и галлюцинации» – Рыбальский М. И.;

– «Справочник по психиатрии» – Жариков Н. М.;

– «Психические расстройства и расстройства поведения» – Казаковцев Б. А.;

– «Социопатия как форма диссоциативного расстройства личности и ее признаки» – Мамедова Л. В.;

– «Психопатии и акцентуации характера у подростков» – Личко А. Е.;

а также многие другие источники современной российской и зарубежной психиатрической школы.

Важно: все персонажи книги, включая пациентов, врачей, свидетелей и жертв, являются вымышленными. Любое совпадение имён, биографий или обстоятельств с реальными людьми или событиями случайно и неумышленно.

Я желаю тебе внимательности, терпения и открытости. Читай не только глазами, но и сердцем. Некоторые главы могут быть тяжёлыми, но за каждой историей – попытка разобраться, увидеть человека за диагнозом, боль за поступком, мотив за внешней жестокостью.

Пусть это чтение будет не просто познавательным, но и пробуждающим сочувствие, размышления и – возможно – желание увидеть мир психически больного человека без стигмы и упрощений.

С уважением, Автор…

Пролог

– В Рейвенхерстской психиатрической школе трагическое происшествие: шестнадцатилетний ученик утонул в бассейне школы при неясных обстоятельствах. Официально инцидент был признан несчастным случаем – утоплением. По словам администрации и полиции, молодой человек случайно утонул в бассейне в свободное от занятий время, – на экране возникает фотография школы. Мрачное здание, от которого кишки связываются в тугой узел. – Однако сотрудники школы и семья погибшего серьезно сомневаются в официальной версии, указывая на возможные противоречия и умолчания в ходе расследования. Местные жители призывают к тщательному расследованию, чтобы установить истинные причины трагедии и обеспечить безопасность учеников.

Кая сидела у окна своей комнаты в общежитии и смотрела на пансионат Рейвенхерст – холодный, серый, словно застывший во времени. За окном ветер срывал последние листья с деревьев, а первый снег медленно оседал белым покрывалом, скрывая следы. Но снег не мог скрыть правду.

Я знала – это не случайность. Смерть не может быть простой случайностью. Куда смотрит мой дядя? Почему молчит? Почему не отвечает на звонки, когда в моей голове роятся вопросы? О какой безопасности они говорят, если дети мрут, как мухи? Самоубийства… Удобная версия для тех, у кого «не все дома». Но неужели родителям все равно?.

Рейвенхерстская школа должна была быть местом исцеления, а не кладбищем. Но за высокими стенами и приличными фасадами скрывалось что-то темное, что-то, что забирало жизни молодых людей, чьи души и так были изранены. Полиция твердили о мерах безопасности, о внимательном персонале, но Кая видела другое – холодность в глазах рабочих, усталость и безразличие, окутывающие это место, как саван.

Шёпоты за стенами. Шаги, которых никто не слышит. Слова, которые боятся произнести вслух…

Она провела здесь восемь месяцев терапии, лекарств и разговоров, призванных ее «исправить».

Но что, если я не хочу быть «исправленной»? Что, если я не могу? Я ненавижу это слово, ненавижу его суть, ненавижу отца, ненавижу дядю и это место. Я ненавижу их всех и ненавижу себя.

И только ненависть оставалась настоящей. Она жгла под кожей, отражалась в стекле окна, отзывалась эхом в завывании ветра, пробивающегося сквозь щели. Резкая, яркая, болезненно чёткая – единственное чувство, которое нельзя было задушить лекарствами.

Ненависть – это я. Всё остальное отняли.

Дверь скрипнула, нарушая ее мысли. Кая повернулась, и увидела холодные глаза, взгляд которых неотрывно приковал к месту . В руках что-то было – что-то, что нарушало тишину. То, что отняло жизнь у Лены, и возможно сейчас отнимет и её…

Глава 1.Мара.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

Каменные стены психиатрической школы Рейвенхерст, увитые диким плющом, больше напоминали крепость для израненных душ, чем место исцеления. Здание стояло на отшибе, окружённое мрачным лесом, будто прячась от остального мира. Ветер, гулявший между вековых сосен, завывал зловещие мелодии, а скрип старых ставен вплетался в эту симфонию безысходности. Казалось, само пространство было пропитано печалью и страхом, накопленными за долгие годы.

Подростки, оказавшиеся за этими стенами, жили по расписанию: терапия, медикаменты, прогулки по унылому парку. Их дни текли в ритуалах, а ночи принадлежали кошмарам, когда тени в углах становились зловещими искажениями, а внутренние голоса звучали слишком громко.

Каждый коридор школы был насквозь пропитан запахом лекарств и тишиной, которая глушила живые чувства. Даже воздух будто скрипел. Парфюм Таддеуса Вейла, главного врача, вечно витал в этих стенах, словно часть системы вентиляции. Но в тот день аромат стал особенно тяжёлым – приторный, густой, словно сироп, налитый поверх запаха хлора. Он душил, вызывал тошноту, будто сам воздух хотел вытолкнуть из себя любого живого.

Единственным местом, где сохранялся иной запах – древесный, бумажный, напоминающий о старом доме, – оставалась библиотека. Там, под ярким светом ламп, проводила свои часы Кассандра Морин. Девушка утопала в томах по мифологии, словно искала среди легенд объяснение своим галлюцинациям. Она листала пожелтевшие страницы так бережно, будто там действительно были заклинания, способные выжечь из её головы голоса.

Сон всё реже посещал Кассандру. Она боялась его, потому что вместе с ним приходили образы, от которых хотелось бежать. Её дни были выстроены, словно механизм: столовая, занятия, психолог, библиотека. Ни шага в сторону. Казалось, она жила не в реальности, а между строк своих книг. Одноклассники смеялись над ней. Иногда громко, иногда шепотом, особенно когда видели в её руках потрёпанные тома.

– А ты случайно не Мара? * – ехидно бросил один из учеников, склоняясь над её книгой. – Знаешь, я бы не прочь, чтобы ты ночью ко мне в комнату забралась.

Кассандра не подняла головы, но её голос прозвучал чётко и холодно:

– Если я Мара, то ты уснёшь навсегда.

Так проходили её дни – короткие разговоры, насмешки, презрение. Никто не спрашивал, как она себя чувствует, нужна ли помощь. Когда сил отвечать не оставалось, Кассандра просто молчала и листала страницы. Слова других скользили по ней, словно дождь по стеклу. Она закрылась ото всех, даже от самой себя.

Книги стали её убежищем. Древние боги и титаны были ближе и понятнее, чем люди вокруг: они хотя бы молчали. Но галлюцинации становились всё ярче. Иногда буквы оживали, страницы вспыхивали светом. В такие моменты библиотека растворялась, и Кассандра оказывалась в другом мире – среди колонн и виноградных лоз, перед сияющей богиней.

Но реальность всегда возвращалась грубо и болезненно.

– Больная на голову истеричка, ты чего пялишься? – грубый голос вернул её обратно. Храм исчез, перед ней стояла Бренда Слейт, блондинка в коротких шортах.

Бренда словно преследовала её – всегда рядом в моменты срывов. Иногда именно её появление возвращало Кассандру к действительности, но сама девушка ненавидела подобное «спасение».

– Чего расселась, библиотекарша? Опять со своими греками? Смотри, а то они тебя в рабыни заберут, – насмешливо бросила Бренда.

– Пошла ты, – хрипло ответила Кассандра.

Но спорить дальше не решилась. Все знали, что Бренда первой начинала драку. Та довольно усмехнулась и отошла, оставив после себя колкий взгляд. Кассандра снова открыла книгу, но буквы расплывались. Мысли текли тяжелым потоком:

Может, и правда стоит увеличить дозу? Всё чаще эта дрянь в голове. Лечение не помогает. Может, ничто уже не поможет?

Она поставила книгу на место – знала, что библиотекарша, миссис Хью, не простит беспорядка. «Жирокнижка», как её звали ученики, терпеть не могла Кассандру за то, что та торчала здесь каждый день. Но самой Морин было всё равно: она уже привыкла, что ненавидят. Какая разница одним меньше, или больше?

– Не сомневайся. Ты избрана, – шепнул голос за её спиной, когда она уходила.

_______________

Вставка из личного журнала Т. Вейла

Отчёт №024. Пациентка: Морин Кассандра.

Продолжаются идеаторные галлюцинаторные эпизоды с псевдорелигиозной окраской. Сохраняется частичная критика, но восприятие реальности искажено. Отмечается связь с чтением: книги выступают триггером. Рекомендовано наблюдение.

_______________

__  

Но Кассандра была не единственной, кто искал способы справиться с демонами. В другом конце школы, в спортзале, на беговой дорожке изматывал себя Итан Вернер. Его гнев был как бомба, и он пытался удержать её, сжигая себя бегом.

Для Итана боль была способом напомнить себе, что он жив. Петля на шее, ожоги, удары – не ради смерти, а ради ощущения контроля. Родители отвергли его: отец считал ошибкой, мать – обузой. В семье деньги значили больше ребёнка, и Итан давно это понял.

В школе он стал чужим. Учителя пытались «достучаться», но он лишь уходил в себя. В фантазиях он был сильным, способным дать отпор отцу. В реальности – нежеланным сыном, который прятал злость за маской сарказма.

Иногда в самых тёмных уголках сознания он видел, как нож вонзается в горло отца. Эти образы пугали его, но одновременно приносили облегчение.

Он бежал, пока не закалывало в боку. Бежал от вины, от боли, от мыслей. Его гнев бушевал, и он не знал, как его обуздать.

______________"_

Вставка из личного журнала Т. Вейла

Отчёт №026. Пациент: Вернер Итан.

Характерны признаки эпилептоидной акцентуации личности: раздражительность, конфликтность, агрессия. Склонность к самоповреждениям, включая удушение до потери сознания. Действия ошибочно воспринимаются как попытки суицида, однако мотивация иная – стремление ощутить контроль. Алкоголь провоцирует дисфорические состояния. Требуется продолжение наблюдения.

______________

* Мара (мифология) – дух смерти и ночных кошмаров в славянской мифологии.

Считалось, что она может приходить к мужчинам в облике красивой женщины, чтобы соблазнить их и тем самым навлечь беду или болезнь. В снах она вызывает тревогу и плохие сны, а также связана с проклятиями и неудачами.

Глава 2. Контроль

Представьте человека, который живёт по чёткому внутреннему кодексу – не ради справедливости или морали, а ради контроля. Именно таков был Дерек Скотт Энгберг. На первый взгляд он казался обаятельным и дружелюбным, улыбчивый, душа компании, без труда входил в доверие даже к незнакомым людям. Часто помогал бездомным животным и старикам. Дереку хотелось довериться, уткнуться в его теплое крепкое плечо и забыть навсегда, что на свете еще осталось зло.

На первый взгляд – просто лапочка. Хочется просто рядом посидеть, рассказать всё и почувствовать, будто ты в безопасности. Но всё это – шоу. Костюм. Роль. В нем не было ни сочувствия, ни жалости, ни привязанности.

Дерек никогда не спешил. Он мог выжидать, строить план неделями. Он учился этому в шахматном клубе, где побеждать – значит уметь терпеть. Там он не просто играл – он учился читать людей, как раскрытые книги

В его голове всё было чётко разложено по полочкам. Он не просто жил по правилам – он сам их придумывал. А остальные даже не замечали, что уже играют по его сценарию. Его не интересовали деньги или статус. Он кайфовал от власти, от того, что может направлять других, будто они марионетки.

Никто не знал, кто он на самом деле. Все думали – классный парень, которого все зовут на вечеринки. Он появлялся в особняках, где толпа подростков тусила под громкую музыку, и чувствовал себя почти как Бог. Потому что знал – он может разрушить чью-то жизнь одним словом. Или не разрушить. Это было его решение. Это и было весело. Он так и называл свою игру – игра в Бога.

Так он распустил слух, что Линди Оушен спит со своим отцом. Просто ради реакции. А потом тишина. Пауза. Словно он ждал, как подожжённая сигарета дотлеет до фильтра.

Отец Линды не вынес позора. Он потерял работу, жена выгнала его из дома, в городе его начали сторониться. Через пару месяцев его нашли мёртвым в заброшенном доме за городом. Повесился. А Линди? Она исчезла. Просто перестала приходить в школу. Никто толком не знал, куда она делась.

Но до ее исчезновения, Дерек наблюдал за Линди Оушен, как она медленно увядает под грузом лжи. От некогда жизнерадостной девушки не осталось и следа. Она стала тенью самой себя, избегающей взглядов и шепотков за спиной. Дерек испытывал странное удовлетворение, глядя на ее мучения. Это было подтверждением его власти, доказательством того, что он может сломать любого.

С Эвансом Поком всё вышло совсем не так, как с остальными. Дерек не испытывал к нему ненависти, презрения – ничего такого. Эванс просто оказался в неправильном месте в неправильное время. Или, точнее, стал удобной фигурой в чужой игре.

Дерек всё просчитал заранее. Он знал, как устроена школа: слухи там распространяются быстрее, чем пожар по сухой траве. Так что он начал с малого – пара шепотков в коридоре, пара намёков в раздевалке, "случайный"разговор на перемене. И вот уже половина школы перешёптывается о том, как Эванс, якобы, спит с собственной двоюродной сестрой.

Дерек подлил масла в огонь. Подкинул "доказательства"– пару старых фото, вырванных из контекста, фрагменты переписок, ловко отредактированные. Неважно, что правда там была лишь в половине слов – важен был эффект. А эффект был мощный.

Кульминация случилась на вечеринке у бассейна. Лето, музыка, пьяные подростки, свет от гирлянд и запах хлорки в воздухе. Эванс плескался в воде, ни о чём не подозревая, когда к нему подошёл его старший брат, Джаред Пок.

Он не стал говорить ни слова. Просто схватил Эванса за горло и прижал к стенке бассейна. Начал душить – яростно, будто пытался вытравить из него всю грязь, которую уже услышал и, главное, поверил. Люди вокруг закричали, кто-то побежал звать взрослых, кто-то снимал на телефон, а кто-то просто замер, не зная, что делать. А Дерек стоял в стороне, на бортике. Он смотрел. Спокойно, будто наблюдает за сценой в кино. И улыбался.

Не от радости. От удовлетворения. Всё шло по плану. Не потому что он ненавидел Эванса. А потому что он мог это устроить.

Дерек знал, что рано или поздно его действия приведут к последствиям. Но его это не волновало. Он жил одним днем, наслаждаясь своей властью и вседозволенностью. Он считал себя неуязвимым, выше моральных принципов и человеческих законов. Он и был закон.

И здесь, в психиатрической школе он ощущал себя прекрасно. Ничего не изменилось в его жизни. Одна школа сменила другую, но от этого все оставалось как прежде. Люди, их страхи и слабость перед Дереком. Шепчущиеся девочки с порезанными запястьями, парни, глотающие таблетки горстями. Дерек находил их забавными. Особенно одну – Лену. Хрупкую, с глазами, полными страха. Такой же взгляд был у той девчонки на вечеринке, после того, как он зажал ей рот ладонью.

Он ловил Лену в коридорах, намеренно "случайно"касаясь ее бедра, шепча похабности под видом дружеских шуток. Она вздрагивала, но молчала. Гребанная трусиха. Он ненавидел больше всего трусих. С ними было скучно. Они всегда делали то, что он хотел и ему даже не приходилось ничего для этого делать. С-к-у-к-о-ч-и-щ-а.

Сегодня у них была групповая терапия. Лена сидела, сжавшись в кресле, а Дерек растянулся рядом, нарочито расслабленно. Когда Профессор Нудило отвернулся, он прошептал ей в ухо:

– Ты знаешь, что они делают с такими, как ты, в общих душевых после отбоя?

Ее пальцы вцепились в подлокотники. Он видел, как учащается ее дыхание.

Она, как всегда, была в платье, с волосами, стянутыми в строгий пучок. Всё в ней было вытянуто, угловато, почти болезненно. Тонкая шея, запавшие щеки, руки как спички. Она выглядела так, будто давно забыла, что значит есть. Настолько худая, что, глядя на неё, возникало не возбуждение, а отвращение. Ходячий скелет.

"На неё даже не встанет", – подумал Дерек, холодно, безэмоционально. Не с презрением, а просто как констатацию. – "На такие, как она даже лифчики не шьют".

Он почти был уверен – да что там, он мог бы поспорить на сто баксов – она их вообще не носит.

– Д-Дерек… – голос дрожал.

Он ухмыльнулся, скользнув взглядом по её шее. Ключицы острые, как лезвия. Казалось, если дотронуться, можно порезаться.

Дерек был уверен: он делает ей одолжение. Своим взглядом, своим вниманием. Дает понять, что её тело, несмотря ни на что, может вызывать желание. Что она может быть желанной – пусть и в чьих-то чужих фантазиях, пусть только в своей голове.

Пусть думает, что не такая уж она и безнадёжная.

Хотя сам он, конечно, так не считал. Лена никогда не была для него красивой. И не станет ни сейчас, ни потом. Даже если наберёт сорок кило и на её плоской заднице появится хоть какое-то подобие округлости.

Для него она оставалась той же – костлявой, серой, чужой.

________________

Вставка из личного журнала Т. Вейла

Отчёт №030. Пациент: Дерек Скотт. Анамнез и общее поведение:

Пациент прибыл по направлению школьного психолога в связи с жалобами на выраженное манипулятивное поведение, агрессивную вербальную реакцию и социальную изоляцию сверстников в учебной среде. На момент осмотра ориентирован в месте, времени, собственной личности. В контакт вступает охотно, излишне уверенно. Проявляет социальную компетентность, демонстрируя поверхностное обаяние и адекватные речевые реакции. Тем не менее, отмечается заметная эмоциональная холодность, отсутствие выраженной эмпатии, а также выраженные эгоцентрические установки.

Характеристики поведения и личности:

1.Склонность к манипуляции и стратегическому использованию окружающих для достижения личных целей.

2. Отсутствие эмоциональной привязанности и глубоких межличностных связей.

3.Целенаправленное игнорирование социальных норм, сопровождаемое интеллектуальным обоснованием таких действий.

4.Повышенная реактивность на контроль и авторитет.

5.Агрессия преимущественно вербального характера, скрытая, косвенная.

6.Недостаток раскаяния при обсуждении последствий собственных поступков.

7.Явная эмоциональная отстранённость при описании ситуаций, связанных с унижением или страданием других лиц.

Психопатологические признаки:

Выявлены признаки, соответствующие критериям: диссоциального расстройства личности (антисоциальное поведение) в подростковом возрасте, с тенденцией к формированию устойчивой деструктивной модели межличностных отношений.

Поведение пациента коррелирует с характеристиками так называемого "активного социопата", описанного Э. Берном: отсутствие внутреннего контроля, пренебрежение авторитетами, провокационное поведение с элементами вербального садизма, социальная мимикрия.

Клинико-психологический прогноз:

Без вмешательства возможно развитие тяжёлых форм девиантного и антисоциального поведения, включая:

вербальную и поведенческую агрессию, эмоциональное насилие, склонность к жестокому обращению с уязвимыми лицами, развитие зависимостей (в т.ч. аддиктивное поведение), противоправные действия.

Рекомендации:

1. Продолжить амбулаторное наблюдение не реже 1 раза в 10-14 дней.

2. Назначить индивидуальные сеансы психотерапии (когнитивно-поведенческая модель).

3. Строго регламентировать социальные контакты пациента, особенно с уязвимыми лицами.

4. Проводить профилактические беседы с законными представителями.

5. Исключить эмоционально окрашенные обсуждения поведения пациента в коллективе.

6.Рекомендуется ограничить доступ к формальным лидерским позициям в школьной среде.

Заключение (предварительное):

Клиническая картина свидетельствует о формирующемся антисоциальном расстройстве личности. Пациент нуждается в наблюдении, контроле и структурированном терапевтическом сопровождении.

Глава 3. Как вырастить монстра.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

Школа выглядела так, будто сама нуждалась в лечении: потрескавшиеся стены, слепые окна и тишина, слишком густая для места, где живут подростки. Если в прямом смысле, как-будто ее вытащили прямиком из задницы еë дедушки.

– Уже ненавижу это место! – восклицает Кая придирчиво оглядывая здание в котором ей придется жить.

Серые каменные стены казались мрачными и неприветливыми. Высокие, узкие окна напоминали пустые глазницы, смотрящие на нее с укоризной. Ей был родным такой взгляд – так на нее смотрели все из её семье: отец, дед и сейчас так смотрел дядя. Он означал одно: разочарование, грусть и тоску по той Кае, которой она никогда не была и быть не собиралась. Единственная дочь, внучка, племянница – и ни для кого не подходящая.

Кая поежилась, поднимаясь по ступеням. Внутри пахло пылью, старыми книгами и чем-то неуловимо зловещим. Каждый скрип половиц казался шепотом. Она чувствовала себя чужой в этом месте, как будто ее забросили в декорации старого фильма ужасов.

-Слишком эпично для меня,– пронеслось в её голове, пока она волокла за собой чёрный кожаный чемодан. Её определили в класс с другими "проблемными"учениками. Как- будто она сама не знала, что у неё полно проблем. Её дерьма хватило бы на всех этих сопливых подростков.

-Если мне еще и комната попадется с цифрой 13 – я убью здесь каждого.

Номер комнаты, указанный в направлении, казался насмешкой: 213. Кая всегда считала число 13 несчастливым, а тут еще и двойка впереди.

-Двойное невезение, мать твою, – прошипела она, впихивая ключ в замочную скважину

Комнату рассмотреть она не успела, лишь бегло осмотрела свободную кровать с левой стороны, возле окна. Хоть в чем-то ей повезло.

Оставив чемодан возле кровати, она закрыла дверь на ключ и спустилась обратно в холл, где ждал ее дядя.

Квинси стоял облокотившись об высокую панель и задумчиво рассматривал лестницу, по которой спускалась девушка. Он был где-то далеко в своих воспоминаниях и не сразу заметил рядом с собой племянницу.

– Ты уверен, что мы приехали именно в нужное нам место? – спрашивает Кая.

Квинси кивнул и посмотрел на наручные часы. 17.32 вечера. Нужно было уезжать, пока не потемнело. Трасса в темноте его пугала, да и зрение уже не то, чтобы носиться по серпантинам ночью..

– Уверен. Тебе лучше принять ситуацию и отпустить, иначе будет еще хуже.

Кая скрестила руки на груди, уставилась на него и нахмурилась. Она старалась запомнить его таким, каким он был сейчас: голубой костюм, белая рубашка с двумя расстёгнутыми пуговицами. Типичный американский мужик за сорок. От таких ей тошно. Особенно когда они ведут себя как альфа-самцы с комплексом спасителя. Лживый спаситель.

– А еще тебе придется подстраиваться под все правила, в которые тебя посветят. Если тебе скажу убираться – то ты будешь убираться, если скажут выносить дерьмо – то ты будешь выносить дерьмо. Поняла?

Вот за что она ненавидела Квинси – и вообще всех мужчин. Они считают, что мир должен им подчиняться. Особенно женщины. Слабый пол? Да хрен им! Она не собиралась подчиняться никому. А уж дяде, который снова запихивает её в психушку – тем более.

– Какого хрена? Я пришли сюда лечится за гребанные бешенные деньги, а ты мне говоришь, что буду убирать дерьмо за какими-то мудаками?

– Прекрати! – рявкнул мужчина, хватая девушку за руку. – Следи за своим языком, Кая. И будь благодарна за то, что у тебя вообще есть такая возможность.

Кая вырвала руку и злобно посмотрела на него. Он был единственным, кто пробуждал в ней хоть какие-то эмоции. Её взгляд был острым, но внутри – пустота. Злость, которую она демонстрировала, казалась почти механической, как привычная маска, надетая в нужный момент.

«Благодарна? За что? За то, что меня снова сделали чьей-то собственностью? За то, что мои желания стирают, как пыль с полки? Благодарность – это роскошь, я давно её не чувствую.

– Благодарна? Да я бы предпочла остаться дома, чем торчать в этой дыре! – сказала девушка.

Мужчина вздохнул, чувствуя, как поднимается раздражение. Это тоже было единственным, что он ощущал по отношению к племяннице.

– Ты сама знаешь, что тебе это необходимо. И это не обсуждается. Тебе нужно научиться контролировать свои эмоции.

Она закатила глаза, и делает шаг назад, потому что хочет, чтобы Квинси поскорее исчез из ее поля зрения, иначе наговорит то, о чем пожалеет.

– Да, конечно. Потому что жить в этом склепе мне очень поможет.

Он проигнорировал ее сарказм и указал на лестницу.

– Иди к себе в комнату. У меня нет времени слушать твои сопли. Намотай их уже себе на ус и умолкни. Я позвоню тебе, когда будет время.

Кая посмотрела на него в последний раз, резко развернулась и пошла наверх. Каждая ступень скрипела, как будто злилась вместе с ней. Она чувствовала себя пленницей. Запертой. Преданной. И мысль о лечении вызывала у неё тошноту.

– Кая.

Она остановилась, но не обернулась.

– Прошу тебя, не натвори ничего о чем мы будем оба жалеть.

Она кивнула. Но в голове уже начала складываться новая мысль.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2017 год.

Все умирают. Кто-то – во сне, кто-то – в драке, кто-то – от скуки. А кто-то, как Кая, медленно и осознанно, наблюдая, как тело гниёт при жизни.

Болезнь в ней была живая. Почти разумная. Она не торопилась убивать. Наоборот, смаковала. Каждый день становился мучительнее предыдущего. Кости ныли так, будто внутри них застряли иглы. Ногти стирались до мяса, волосы сыпались клочьями, и не оставалось ни одного куска тела, на который она могла бы смотреть без отвращения.

Сон ушёл первым. Потом – аппетит. Потом – хоть какая-то надежда. Вместо неё пришли боли, судороги, вывороченные ночи, где она корчилась на холодном полу, и злость. Острая, пронзительная, как ржавое лезвие под ногтями. Эти эмоции они пытались вытащить из нее? Держите. Распишитесь.

Она не могла смотреть на себя. Кожа – болезненно-жёлтая, как дыня. Глаза – пустые, ввалившиеся. Она разбила все зеркала, какие смогла найти. Даже в ванной. Пусть больше ничего не отражает это тело, это ничтожное, жалкое существо, в которое её превратили.

И в этой мерзкой палате всё было белым. Белые стены, белый пол, белая кровать. Белый свет. Белые таблетки. Белые, как снег, и такие же холодные. Всё будто издевается. Всё кричит: Ты никто. Болей красиво и умирай. Умри! Умри!

Но ничто в этом аду не вызывало в ней такого яростного отторжения, как Квинси Монтгомери.

Дядя. Опекун. Лжец.

С самого начала.

Он не хотел быть её опекуном, он хотел получить реванш. Потому что когда-то давно, его младшая сестра – мать Каи – забрала у него всё. Внимание, любовь, дом, даже запах в комнатах стал другим, когда в доме появились розовые обои и зайчики на стенах.

Он всучил Каю в эту больницу как мешок с отходами. Подписал бумаги, устроил "лечение", поставил галочку: заботливый родственник.

Кая не нуждалась в диагнозах. Она видела правду.

Квинси не хотел, чтобы она вылечилась.

Он хотел, чтобы она исчезла. Но в тот момент она сама не возражала.

И тогда, в далёком 1960 году, нужно было видеть лицо этого маленького ублюдка Квинси, когда ему сообщили, что в их доме появится ещё один ребёнок. Всё. Конец эпохи. Он больше не будет единственным, больше не будет центром вселенной. Мать родит сестру – Сильесте Монтгомери, а Квинси придётся делить игрушки, внимание, любовь. Всё, на чём держался его детский мир, рухнуло за один вечер

Отец сразу стал чужим. Постоянно пропадал на работе, а по выходным не было ни кружков по фортепиано, ни прогулок в парке. Вместо этого он таскал обои с зайцами и розовую краску. Готовил комнату для новорожденной. А Квинси, между прочим, ненавидел розовый. Но кому было дело до его мнения?

Наверное, именно тогда и зародилось в нём то, что спустя десятилетия вырастет в настоящую месть. Месть Квинси – дочери той самой ненавистной сестры. Каи Морлэнд.

Теперь он был еë опекуном. Законным. Заботливым. И ни одна, даже самая грёбаная комиссия по защите детей не могла этого изменить. Что может быть слаще для затаившего обиду ребёнка, чем власть над потомком своей собственной сестры?

Психиатрическая больница святого Квинси. Красиво звучит, да? А на деле здание с прогнившими коридорами и историей, от которой волосы вянут. Принадлежало прапрадеду, ещё в пятидесятях. По рассказам матери Каи, дед был мудрым и образованным мужиком. Но чем закончилась его "мудрость"? Психоз. Бред. И, конечно, смерть в собственной лечебнице, где его пациентами были такие же сломанные люди, как и он сам. И, видимо, как и Кая.

После его смерти здание простояло пару лет, пустое, но живое. Вокруг него ходили легенды. О проклятии. О пациентке, что вышла на улицу и исчезла в воздухе. О санитаре, который вскрыл себе вены прямо в процедурной. И о главном – самом Монтгомери Старшем, больном, как считалось, от рождения. Манифестная стадия психоза. Наследственное.

Привет, дед. Спасибо за подарок.

Она почувствовала его "присутствие", когда ей исполнилось десять. Тогда всё и началось. Дядя стал замечать странности. Указывал на тревожные звоночки. Паника, говорил он. Страх. И таблетки. Он сразу начал давать ей лекарства. Говорил, что знает, как удержать безумие на поводке. Что не даст повториться истории с его дедом.

Но она не верила. Потому что чувствовала себя… нормально. Ни галлюцинаций, ни бреда. Просто тревога. Иногда – бессонница. Иногда – дрожь. Но кто не дрожит в этом мире?

Полтора года спустя Кая начала понимать, что он, возможно, был прав.

Ночью начали сводить судороги. Она кричала. Звала на помощь. Он приходил. Помогал встать и всё проходило. Квинси называл это началом. Первой стадией. Пробуждением болезни.

А потом всё стало хуже. Сильнее таблетки. Глубже сон. Размытее реальность. Девушка больше не понимала, где сон, где день, где дядя, где она сама. Галлюцинации? Воспоминания? Всё смешалось. Мир сузился до палаты с белыми стенами. И неважно, день или ночь – просто жизнь в белом.

Иногда он приходил. Садился рядом. Смотрел. Долго. Молча. Как будто изучал что-то не до конца понятное.

– Я что, умираю? – спросила однажды Кая.

Она часто задумывалась о смерти. Может ей было легче, если бы она умерла и перестала быть овощем? Зачем все это?

Он не ответил сразу. Только смотрел. Потом, будто по команде, сказал:

– Нет. Ты не умрёшь. Я не позволю.

Встал. На нём был его обычный костюм: синий, почти морской. Голубая рубашка, оранжевый галстук, серебряные часы. Всё как всегда. Даже кудри до ушей. Даже щетина в два дня. Всё в нём было привычным. И всё в нём было отвратительным.

Он был похож на маньяка. Душевного. С добрыми глазами. С тёплым голосом, как парное молоко. С мягкими девичьими руками.

Именно это и пугало её больше всего.

Зло не всегда приходит с ножом в руке. Иногда оно в синем костюме и с набором успокоительных в кармане. Оно не орёт, не бьёт, не запугивает. Оно шепчет. Ухаживает. Подмешивает яд в чай с мёдом. И улыбается, когда ты засыпаешь, чтобы снова открыть глаза в клетке с белыми стенами.

Глава 4. Новая соседка.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

Сто тридцать учеников обучались в психиатрической школе Рейвенхерст. На сегодняшний день сто тридцать один. Кая Морлэнд приехала посреди учебного года, заняла комнату с самой дальней дверью по коридору. Её соседка по комнате была светловолосая блондинка с серыми, почти прозрачными глазами, которые казались слишком внимательными, как у врача, изучающего симптомы, о которых ты ещё сам не догадываешься.  Её звали Лена. Слишком короткое имя для той, которая много думает.

Она не улыбнулась, когда Кая открыла дверь в комнату, только встала с кровати, не говоря ни слова, и отошла к окну.

– Ты Кая, – сказала Лена после паузы, не поворачиваясь.

Кая машинально оценила свою новую соседку: волнистые волосы до плеч, фиолетовое платье в стиле бохо, браслеты на правой руке. Выглядела так, будто по ошибке попала в психушку, возвращаясь с музыкального фестиваля. И в этом было что-то вызывающе спокойное.

– Откуда знаешь?

Кая переступила через порог, наконец-то осмотрев комнату, в которой ей придется торчать.

– Я живу здесь с пятнадцати лет, – спокойно ответила Лена. Села на подоконник, закинув ногу на ногу, и впервые посмотрела прямо на Каю. – Ты первая, кто поселился со мной за последний год

Кая усмехнулась. Лена ей даже нравилась. Но подругами они не станут. Не потому что Лена странная – хотя, да. А потому что Кая не дружит. Принцип такой

– Ты съела всех своих соседок? – Лена хмыкнула, почти одобрительно.

– Нет. Они сами уходили. Или их забирали. Или… – она сделала паузу, будто выбирая, стоит ли продолжать, – исчезали.

– Прям так? -переспросила Кая, подняв бровь.

-Прям так, -кивнула Лена. – Тут всё немного… по-своему.

Кая поставила очередную сумку у кровати и села, устало потирая шею. Комната была небольшая, но жилая: обои облезли только в одном углу, окна закрывались, кровати не скрипели – уже неплохо. Правда, в воздухе стоял странный запах. Как мята вперемешку с чем-то металлическим.

Усталость накрыла резко, как одеяло с головы. Но надо было разобрать вещи. И себя.

Если этого не сделать – завтра всё опять поплывёт. А ей нельзя плыть. Хватит.

Квинси был прав: пора смириться.

Здесь хотя бы нет его. А это, как минимум, плюс

-Ты специально сейчас всё это говоришь? Типа пугаешь новеньких? -Кая повернулась к Лене, но та уже снова смотрела в окно.

– Нет. Просто предупреждаю. Тут никто никого не пугает. Школа сама всё делает.

Кая прищурилась.

– Это ты сейчас сказала строчку из фильма ужасов.

– Возможно. Только фильм можно выключить. А здесь не выйдет.

– Отлично. Если начнётся резня – ты у меня первая в списке подозреваемых, – отозвалась Кая, вытаскивая из рюкзака наушники.

Кая отвечала с лёгким сарказмом, не особо вдумываясь в слова новой соседки. Она не была из тех, кто пугается с первого раза. Да и вообще – всегда считала себя слишком рациональной для всякой мистической ерунды.

Смотря ужастики, она вечно возмущалась: "Куда ты пошёл, дурак? Там же темно, очевидно, что тебя там убьют!"Или: "Закрой дверь, не говори "кто там", просто вызови полицию, это несложно". Но они ее не слушали, и, очевидно, получали топор в лоб.

Молчание повисло между ними на пару секунд. Где-то в коридоре хлопнула дверь. Потом кто-то пробежал, быстро, босиком -по полу шлёпали пятки.

Кая обернулась, но Лена даже не пошевелилась.

– Слушай, подруга, – нарушила тишину Кая, –  я чертовски устала. Если меня и сожрут ночью – я даже не удивлюсь. Только без лишнего шума, окей?

Кая вздохнула, достала из сумки наушники, но не надела. Просто сжала в кулаке. Ей казалось, что этой ночью ей не захочется заглушать звуки. Наоборот – нужно будет слышать всё. Каждый шаг. Каждый шорох.

– Если ты думаешь, что я сбегу из-за криповых разговоров и сквозняков – то хренас два. Я тут надолго. Привыкай.

Кая легла на заправленную кровать, обещая себе, что полежит всего минут десять.

Ноги налились тяжестью, как будто матрас вобрал в себя усталость всех, кто спал на нём до неё. Ничего. Главное – не спать. Отдохнуть – да. Вырубиться – нет.

Она представила себя героиней сериала. Такой, с хрустящей заставкой, камерой с лёгкой тряской и тревожной музыкой. Где в первой серии новенькая появляется в странной школе, а потом ученики начинают умирать, один за другим. Или исчезать. Или сходить с ума.

Стандартный набор.

Но она, чёрт возьми, не собиралась умирать в первой сцене…

***

Ночь. Он выходил именно тогда, когда вокруг ни души – ни единого блядского человека. Темнота накрывала всё, а лунный свет пробивался сквозь ветки, рисуя на земле какие-то дикие узоры теней, будто зовёт в свой чертов таинственный мир. Он шёл по мягкой тропинке, вся в мху, и каждый шаг отдавался тихим шорохом, нарушая эту жуткую тишину, которая, казалось, жила вместе с ним.

Этот звук был ему как родной. Он знал-  он не один, природа дышит с ним в унисон, и никто не пойдет ему на рожон.

Он знал ещё кое-что: если она начнёт орать, вопить как сумасшедшая, её никто не услышит. Потому что он успеет отрезать ей язык быстрее, чем она успеет издать хоть звук. В кармане всегда лежал нож – отполированный до блеска, словно сделанный из самой луны. Этот нож его часть, молчаливый друг и свидетель всех его мерзких дел.

Она попыталась что-то сказать, но он лишь приложил палец к своим губам, призывая к тишине. Тишина была его союзником, его оружием. Он хотел растянуть этот момент, продлить удовольствие. Хотел, чтобы она запомнила этот миг навсегда, чтобы он остался в её кошмарах до конца дней.

Но дней у неё больше не будет

– Я помогу тебе, – прошептал он тихо, но так, чтобы она услышала, – покайся, и я помогу тебе, сука.

Её глаза наполнились ужасом, отражая лунный свет и его безумное лицо. Она пыталась вырваться, дергалась, но он был крепче. Руки связаны за спиной, рот затянут грязной тряпкой, а страх сковал каждую мышцу, забирая силы.

Он кайфовал от её беспомощности, от её отчаяния. Видел, как жизнь уходит из неё, как надежда умирает в глазах. Это заводило его до чертиков.

Хватая за волосы, он резко откинул голову назад и одним движением перерезал ей горло.

Кровь брызнула во все стороны, заливая его лицо и одежду.

Он стоял, слушая, как её тело дергается в последних судорогах, ощущая, как холодеет рука, держащая нож. В этом была какая-то тварьная магия, когда смерть становится привычкой, а кровь перестаёт пугать. Он не чувствовал вины, только жгучую уверенность, будто делает правильное дело.

Каждая из этих сук заслуживала своё наказание – их поступки, их грехи не оставляли места для пощады. Он был судьёй в этом мрачном мире, где совесть – не более чем роскошь для слабаков. Они выбрали свой путь, и теперь он просто очищал мир от грязи.

Он отряхнул нож, посмотрел на алые разводы на своей одежде и тихо усмехнулся. Впереди – ещё много работы, и ночи будут такими же длинными и кровавыми…

Глава 5.Tocada

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год

.

– Нас держат здесь не просто так. Внешний мир трещит по швам. Просто вы ещё этого не поняли, – сказал Мэтью Стайлз, откинувшись на спинку стула и закатил свои голубые глаза.

Кая мельком на него взглянула. Он говорил это уже третий раз за неделю, и каждый раз добавлял что-то новенькое: то про "небесный заговор", то про "систему, которая всех сожрёт". Сегодня – про конец света.

Он был одним из тех, кто в любой ситуации ведёт себя так, будто всё под контролем. Даже если этот контроль – иллюзия. Даже если ты носишь форму с чужим именем на бирке и живёшь по расписанию, которое составлено не тобой.

Кая сидела на задней парте, подперев рукой подбородок. Внимания на урок – ноль. Как и обычно. У неё было ощущение, что за окном реальность намного интереснее, чем всё, что происходило внутри.

А снаружи – обычный осенний день. Холодный свет, стёртые краски, медленно падающие листья. Они кружились, словно кто-то смонтировал сцену в замедленной съёмке.

Кая моргнула. И вдруг – стоп. Всё, как будто, зависло. Листья замерли в воздухе, ветер притих, небо застыло. Она моргнула еще раз – и мир снова зашуршал, задышал. Но это странное чувство – будто всё вокруг остановилось, а она осталась – не ушло. Оно возвращалось. Снова и снова. Как чувство, что ты один даже в толпе. В Рейвенхерсте одиночество притихло, но не ушло. Просто стало частью фона. Как звук вентиляции. Или собственная тень.

Она вздохнула и снова осмотрела класс. Учительница продолжала лекцию, будто ничего не произошло. Хотя, возможно, и правда ничего. Здоровые головы – видят по-другому.

Кая вновь повернулась к Мэтью. Тот восседал на своём стуле, будто это его личный трон на стендапе, и он – главный комик. Постоянная ухмылка, бровь наискосок, щетина "я слишком крут для бритвы"– идеальный образ пофигиста. Плевать он хотел на распорядок, правила и вообще всё, кроме собственных загонов.

Кассандра Морин, рыжеволосая девочка, тихо рисовала в блокноте на полях. Она говорила мало, но всегда появлялась вовремя и садилась на одно и то же место, будто так безопаснее.

В конце пятого ряда, почти спрятавшись, сидел Итан Вернер – и это был тот случай, когда человек одновременно вызывал и интерес, и отторжение. Голубоглазый, с раскосыми глазами, нос с лёгкой горбинкой, будто повернут вбок. Волосы короткие, каштаново-медные. Всё в нём было… чуть не так. И это "не так"раздражало большинство его одноклассников.

Рейвенхерст – учебное заведение, куда "временно помещают"подростков с эмоциональными трудностями. Так звучало в официальной бумаге. На деле – серые стены, строгая форма и режим дня, как в пансионате. Только с психотерапевтами и записями в личном деле.

Форма: тёмные брюки или юбки, светло-розовые рубашки, эмблема школы, выцветшая от слишком частой стирки. Всё казалось не по размеру. И не по настроению.

Кая покрутила на пальце ручку. Не из-за скуки – скорее, из привычки. А привычек у неё было много. Например, отшивать всякое подобие дружбы.

Дружить здесь? Не вариант. Это как раздавать свои нервы бесплатно. А она в Рейвенхерсте временно. Пара месяцев, максимум. Дождётся своего восемнадцатилетия и улетит как можно дальше от своей цирковой труппы по фамилии Монтгомери. Серьёзно, им бы всем палату на троих, и шапочки из фольги в комплект. Но почему-то чокнутой считают только её. Милота, правда.

– Кая, ты что-то скажешь? – неожиданно прозвучал голос мисс Уэйверли.

Кая подняла глаза. Все повернулись. Даже Мэтью замолчал.

–Простите, -тихо ответила она. – Я отвлеклась.

– Постарайся быть с нами, хорошо?

Кая кивнула. Да, конечно. Как будто она когда-то была с ними.

Урок продолжился. За окном всё тот же ветер. Всё та же осень.

В этом месте время текло по-другому. Иногда казалось, что всё здесь – как сон, из которого не выйти. Но где-то под поверхностью – что-то ждало. Как будто школа была не просто школой. Как будто кто-то наблюдал.

Кая снова уставилась в окно. Её мысли вновь были где-то далеко, и ей подумалось, что лучше бы ей нравилась история, чем крошить свой мозг в голове.

– Земля вызывает Каю, – голос Стайлза прозвучал неожиданно близко.

Он наклонился через две парты и, кажется, ожидал, когда она обратит на него внимание.

– У тебя такое лицо, будто ты призрак. Или, наоборот, живая среди мёртвых, – продолжил он, ухмыляясь.

Кая не повернулась к нему, лишь продолжала смотреть на учителя, который торопливо что-то писал на доске мелом.

– Скорее наоборот – я самая мертвая из всех мертвецов.

– У меня есть лекарство, которое сможет тебя оживить. Заглянешь? Сегодня в десять, – прошептал Мэтью. – Комната 44, второй корпус.

Кая наконец медленно повернула голову, посмотрела на него. В её взгляде не было ни злости, ни удивления – только холодная, пустая тишина. Такая же, как внутри.

– У тебя, Стайлз, только два лекарства: текила и травка. Ни одно из них на мёртвых не действует.

– Тогда, может, ты просто неправильно мертва, – он подмигнул, но говорил настолько обыденно.

Лекция закончилась неожиданно, как и началась. Училка – мисс Уэйверли, лицо как пергамент, которого трижды сушили в духовке – вдруг хлопнула книгой:

– На сегодня всё. Без глупостей в коридоре.

"Без глупостей»? В Рейвенхерсте? Это как сказать акуле «без крови». Глупости здесь – как часть ДНК. Ученики молча потекли в коридор. Оставив за собой запах лекарств, затхлой пыли и чего-то ещё. Тревожного. Живого. Или, наоборот, мёртвого.

Кая поднялась. Подняла сумку. Ни тетрадь, ни ручка ей так и не понадобились. Хотелось кофе. Горький, чёрный, как ночь. Единственное, что не врёт.

***

Сегодня Лена была подозрительно тихой. Обычно к этому времени она уже успевала распахнуть жалюзи, впуская в комнату робкий утренний свет – будто пыталась выгнать из углов темноту, которую сама же так боялась.

Ночами Кая ждала, пока соседка заснёт, чтобы, наконец, выключить надоедливую настольную лампу, свет от которой бил прямо в глаза.

А по утрам Лена снова жаловалась на тени – те, что казались ей силуэтами, скользящими по створкам. И хотя она часто говорила, что любит свою комнату, Кая знала: Лене не нравилось, что окна выходят вглубь сада, где густые деревья скрывали и солнце, и уличные фонари.

Кая держала в руках кружку – старая, керамическая, с отбившимся краем и рисунком, который давно стерся. От горячего кофе шёл пар, но она почти не чувствовала вкуса. Пила больше по привычке, чем из желания проснуться.

Лена всё так же лежала на кровати, укрывшись до подбородка. Только торчащие белые волосы и кончик носа выдавали, что она не спит.

– Не будешь вставать? – тихо спросила Кая, отпивая ещё глоток.

– Зачем? – произнесла соседка, но головы не высунула.

– Ты не пошла на первый урок. Что с тобой?

Кая интересовалась больше из любопытства, чем из беспокойства. Ей было плевать на самом деле, но слова сорвал сами собой.

– А тебе есть дело до человеческих чувств?

Лена совсем недавно разобралась, кто такая Кая и чего от нее ждать. Она понимала, что для нее же самой будет благоразумнее держаться от Каи подальше, хотя бы для того, чтобы не привязаться. Ведь в жизненных принципах Лены не было ни запретов на дружбу, ни табу на отношения. Напротив, она изо всех сил избегала одиночества.

– Нет, это только из любопытства, – ответила Кая.

Лена фыркнула. Не громко, но достаточно, чтобы Кая поняла: обиделась. Или сделала вид, что обиделась. Иногда между этими состояниями у Лены не было чёткой границы.

– Знаешь, -буркнула она, не открывая глаз, – иногда ты ведёшь себя, как… как будто у тебя выключена душа. Или заморожена. Прямо как у той рыбы из столовой. Только она хотя бы не отвечает.

Кая не отреагировала. Она просто поставила кружку на подоконник и посмотрела на дождь. Ветви деревьев у окна раскачивались, как будто кто-то невидимый дёргал их за верёвочки. Листья, мокрые и тёмные, липли к стеклу, и за ними мир казался ещё более размытым.

– Может, мне и правда стоит быть рыбой, – наконец сказала она, тихо, почти с усмешкой. – Меньше проблем. Меньше слов. Никаких обязательств.

– Рыбы не бывают одинокими, – отозвалась Лена и села в кровати, подтянув колени к груди. – Они. в воде. Они текут вместе с чем-то. А ты будто застряла. Где-то между.

Кая посмотрела на неё. Лена сегодня выглядела странно – не просто усталой или испуганной. А как будто ей приснился сон, который остался с ней даже наяву.

– Тебе опять снилось что-то?

Лена промолчала. Потом покачала головой.

Она часто выкрикивали имя во сне – громко, настойчиво и с болью. Последнее ощущалось даже сквозь вытянутую руку. Кая тихонько садились на кровати и молча наблюдала за тем, как лицо Лены искажается гримасой отчаяния. Морщинки у глаз становились глубже, словно кто-то рисовал их углем на нежной коже.

Кая знала это имя. Она слышала его достаточно часто, чтобы выучить наизусть, как стихотворение, которое читаешь каждый день перед сном. Но произнести его вслух не могла. Лишь осторожно касалась плеча Лены, пытаясь разбудить ее от этого кошмара. Иногда это срабатывало, иногда нет. Когда Лена просыпалась, ее глаза были полны ужаса и непонимания. Она смотрела на Каю, как на незнакомку, словно пыталась вспомнить, кто она и где находится.

– Я не уверена, что это был сон, – сказала она почти шёпотом. – Был стук. Прямо в окно. Но я на втором этаже. Там никто не может быть. Я подошла и ничего. Только эта тень. Она двигалась. Медленно. Как будто не хотела, чтобы я поняла, что она настоящая.

Кая не ответила. Только встала, подошла к окну и прижала ладонь к стеклу. Оно было ледяным, слегка влажным. Она выдохнула, и на стекле проступил туманный след дыхания.

Пальцы сами вывели одно-единственное слово, пришедшее в голову – Tocada*.

Её дядя любил бросать его вполголоса, когда думал, что она не слышит. Испанское, короткое, колкое. Значило "тронутая"– не в смысле сентиментальности, а будто мозг у тебя перекосило, как кривую картину на стене.

Он говорил это с таким выражением, будто ставил клеймо. И Кая каждый раз ощущала, как оно прилипает к коже, не смывается

– Здесь ничего нет, – произнесла Кая не оборачиваясь.

–Вот именно, – вздохнула Лена. -Было бы легче, если бы эти монстры под кроватями были настоящими. Тогда родители хотя бы не считали меня шизой.

– Знаешь, тебе бы не помешало принять себя – со всеми своими страхами и демонами. И кстати, шизофрения – это не приговор. Жить с ней сложно, но возможно, – ответила Кая.

Она много читала книг. Пыталась понять, что с ней не так и с чем есть все её «болячки». Ответа, конечно же, пока не нашла.

– Знаю, чертова заучка. Если ты не заметила – у меня своя болезнь…

Вставка из личного журнала Т. Вейла

Отчёт №011. Пациентка: Лена Ковал.

Клинические наблюдения:Лена демонстрирует явные признаки эмоциональной нестабильности и глубокого внутреннего конфликта. Её поведение характеризуется апатией, отказом от социальных взаимодействий (отсутствие посещения уроков), частыми жалобами на "тени"и страхами, которые могут быть как проявлением тревожного расстройства, так и симптомами психоза.

Особое внимание привлекает её физическое состояние и отношение к себе: пациентка выражает явное неудовольствие собой, тенденции к самоуничижению и уходу в себя. В беседе часто упоминает болезненную связь с образом тела ( чаще всего связанное с пищей), что является тревожным маркером нарушения пищевого поведения.

Из описания и разговоров с Леной выявляются признаки анорексии:

1.Отказ от пищи (не встаёт с постели, не посещает уроки – возможно, избегание физической активности и социальных контактов из-за телесных комплексов).

2.Психологическая депривация и высокая тревожность, сопровождающаяся бредовыми переживаниями или иллюзорными восприятиями (тени, стук в окно).

3.Заниженная самооценка и искажённое восприятие собственного тела и реальности.

Заключение: Пациентка страдает тяжелым эмоциональным расстройством с симптомами анорексии нервозной природы, осложнённой тревожно-депрессивным состоянием и, возможно, параноидальными переживаниями.

Требуется комплексный подход: психотерапия, поддержка психиатра и, возможно, привлечение специалистов по расстройствам пищевого поведения. Особое внимание – налаживанию контакта с пациенткой, уменьшению изоляции, созданию безопасной и доверительной атмосферы.

Рекомендации: 1.Регулярный мониторинг физического состояния, вес, питание. 2.Индивидуальная и групповая психотерапия, когнитивно-поведенческая терапия. 3.Контроль симптомов психоза.

Примечание: состояние требует срочного внимания и осторожного обращения с пациенткой, учитывая склонность к самоизоляции и возможные суицидальные мысли.

________________

*. Tocada (исп.) – тронутая, чокнутая.

Глава 6. Ночной странник.

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

– Покайся, и я помогу тебе, – шептал он, глядя в глаза тому, чью душу уже невозможно было вылечить.

Стекло в маленькой кладовке отцовского дома разбили ещё много лет назад. Но оно всё равно упрямо стояло на месте.

Он приходил сюда часто – сам не понимал, зачем ковыряет зажившую рану. Наверное, чтобы напомнить себе, что он всё ещё человек. Что у него когда-то была семья.

Иногда он вспоминал, о том как маленьким прятался за этим же стеклом от отца, когда тот ругался. Как слышал, когда мать что-то тихо напевала за стеной, а запах её пирога заполнял весь дом. Тогда всё было другим. Простым. Тёплым.

Но теперь всё чаще  ловил себя на мысли, что то чувство, которое зажигало в нём воспоминания, исчезает. С каждым визитом сюда он становился всё меньше похож на человека.

Нет, он ни о чём не жалел. Если бы был шанс исправить всё, что он натворил, – он бы не стал. А зачем? Признать, что был неправ? Тогда какого чёрта он всё ещё продолжает? Это уже означало бы, что он ошибся. А значит – предал бы свои чувства, мысли и веру. Ошибки – это, когда ты неправильно повернул, а смерть – это правильно. Всегда.

Он провёл пальцем по трещине в стекле. Края были острые, как лезвие.

Когда-то он порезал здесь руку – кровь капала на пыльный пол, а мать ворвалась в кладовку с криком. Она тогда прижала его ладонь к себе, бормоча что-то ласковое, и пахла хлебом и дымом из печки.

А теперь в этой кладовке пахло только сыростью и старой тканью. Да и дом, почти что, изжил себя.

Он сел на ящик в углу. Слушал тишину.

Она была не пустая – в ней шевелилось что-то глухое, как будто стены помнили голоса и шаги. Иногда ему казалось, что он слышит своё имя, сказанное шёпотом. Но все это было плодом воображения.

– Поздно, – выдохнул он в темноту.  На секунду у него возникли мысли все исправить, но тут же он отогнал их.

Нет, он не мог измениться сам и изменить свою жизнь. Он шел к этом долго и упорно – продумывал каждый свой шаг.

– Всё кончено, – и это было верно. Назад пути нет.

Внутри что-то шевельнулось. Не сожаление – нет, это слово он давно выкинул из головы. Скорее… знакомое чувство перед началом охоты. Предвкушение. Оно вытесняло всё остальное, стирало лица, голоса, запахи…

В мире нет лекарства, которое сможет очистить твою душу. Лишь смерть поможет тебе освободиться. И эту смерть несёт Он.

Он просил Господа простить его за жестокие, бесчеловечные мысли, за сердце, в котором не осталось ни любви, ни сострадания. Знал: глубоко внутри эти чувства всё же существуют, но скрыты под личиной благочестия, подобно гнили, укрытой свежей краской.

Но  Господь видит всё, разве не так?

Он молился в темноте, в холодной каменной келье. Эхо возвращало каждое слово, превращая молитву в укор. За стенами бушевала буря, и её вой смешивался с его собственным. Он словно волк, которого загнали в клетку. Да какой там волк – так,  собака…

Порой, в ночной тишине, когда лунный свет пробивался сквозь витражи, он позволял себе едва заметную улыбку. В этой улыбке отражалась вся тьма, вся нечистота его сущности. Он был падшим ангелом, низвергнутым так глубоко, что путь назад стал невозможен. И он не просто смирился с этим – он любил это.

Мужчина поднялся, тут же подошел к зеркалу, положил руки в молитвенном жесте и принялся молиться.

– Да будет Господь милостив к душе моей, ибо я согрешил делом, словом, помышлением и всем существом своим, –  произнёс он. – Принимаю на себя волю Его и смиряюсь перед судом Небесным.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь…

***

Рейвенхерст, штат Мичисота. 2020 год.

Сегодня, в школе Рейвенхерст, состоялся особенный праздник – 50 лет со дня открытия, где дети с разными трудностями нашли свой второй дом. Главной фишкой школы всегда было сохранить ритмичную, размеренную жизнь учеников, не прерывая процесс лечения, создавая для каждого пространство поддержки и развития.

В честь юбилея было решено возродить традицию, которая зародилась ещё в первые годы существования школы – фестиваль "Ночные странники".

Каждый год, в самую тёмную ночь осени, школа Рейвенхерст превращается в таинственный лес, полный шёпотов и теней. Ученики заранее готовят костюмы и маски – сов, лис, летучих мышей и других ночных существ, символизирующих каждого из них.

Сегодняшний день казался странным и совсем отличался от привычного темпа жизни. Уроки были сокращены, но терапия оставалась неизменной. Встреча с Профессором Нудило проходила в том же кабинете, что и всегда – белые стены, чёрная система из трёх колонок, из которых лилась спокойная музыка, безумно раздражающая девушку. Ей казалось, что всё это дерьмо вовсе не помогает, а лишь заставляет её еще глубже уйти в себя.

– Кая, расскажи, как прошла неделя? Были ли моменты, когда ты чувствовала себя лучше или хуже?

Девушка поёрзала на стуле, явно некомфортно ощущая взгляд профессора.

– О, да, было здорово. Проснулась – и мир стал сразу идеальным. Хоть плачь от счастья, – с едкой усмешкой бросила она, посмотрев на мужчину. Но в его лице не было ни эмоций, ни раздражения – даже спорить казалось бессмысленным. – Ничего особенного.

– Понимаю. Иногда "ничего особенного"тоже что-то значит. Может, есть что-то, что ты пока не хочешь говорить? Это нормально.

-Я вообще ничего не хочу говорить, – коротко ответила Кая, стараясь не смотреть в глаза.

Девушка перебирала пальцами край рукава, зацепляя ногтем торчащие ниточки и медленно вытягивая их одну за другой. Тёплая, чуть шероховатая ткань отвлекала, давала за что-то уцепиться, пока в голове клубились мысли, в которые совсем не хотелось лезть.

– Конечно. Я буду ждать, пока ты сама не решишь открыться.

Она на мгновение замолчала, а потом с лёгкой долей сарказма произнесла:

– Вот в чём проблема, профессор… Мистер Вейл. Я вам откроюсь, но всё, что скажу, вы занесёте в эту красненькую книжку.

Мистер Вейл медленно кивнул, не меняя выражения лица. Он не хотел скрывать, что именно так и будет. Пальцы его всё так же покоились на корешке блокнота, и казалось, стоит ей произнести первое слово – он тут же схватить ручку, и впустит её признания в аккуратные строчки, из которых уже не будет дороги обратно.

– Да, я записываю всё, что ты говоришь. Но это не для того, чтобы после тебя осудить. Я хочу понять, что у тебя на душе. Мне важно знать правду, даже если она бывает тяжёлой. После этого я смогу тебе помочь.

Кая усмехнулась, но в голосе прозвучал вызов:

-Помочь? Мне кажется, вы просто собираете материал для отчётов. В итоге все решения принимают не вы и не я, а кто-то за дверью. А я – просто статистика.

Вейл не отводил взгляда.

– Может быть. Но от тебя зависит, какой будет эта статистика. Ты можешь оставить её пустой, или сделать своей историей. Никто не лишит тебя права выбора.

– Права выбора? -Кая покачала головой. – Тут даже выбора нет. Только правила и стены. Иногда я думаю, что легче было бы сдаться и перестать играть в эту игру.

Вейл улыбнулся чуть грустно и произнес:

– А может, это именно та игра, в которой ты учишься жить по-настоящему?

Кая замолчала. Внутри что-то дрогнуло, но она быстро вернула маску равнодушия.

– Хорошо, мистер Вейл. Давайте играть. Но предупреждаю, я не буду давать вам лёгких ответов.

– Я и не рассчитываю, – профессор лишь пожал плечами, и закрыл блокнот.

***

–

Когда наступает вечер, двор школы Рейвенхерст превращается в тёмное и загадочное место. Тени плавно играют с огнями, а звуки становятся тихими и странными. Каменные стены, обвиты густым тёмно-зелёным плющом, словно сужают пространство и хранят тайны. Среди кустов садовых роз, чьи красные лепестки в лунном свете кажутся почти кровавыми, медленно колышется ветер. Он приносит свежий запах сырой земли и увядшей листвы.

Учителя расставили по двору сотни свечей и старинных фонариков с мутным стеклом, в которых танцуют мерцающие огоньки. Их свет – холодный и неровный отбрасывает на стены и землю причудливые, искажённые тени, напоминающие о чём-то давно забытом и, может быть, опасном. Вдалеке трещит костёр, его пламя живёт собственной жизнью  то ли колышется от ветра, то ли словно дышит в такт чему-то невидимому.

– Вау! В этом году фестиваль реально круче, – слышит Кая голос соседки за спиной, но даже не оборачивается.

Лена словно призрак – маленькая, с бледной кожей и светлыми волосами, в длинном белом платье с бахромой вместо рукавов.

-Крутое платье, – бросает Кая, не отрывая взгляда.

Лена моргает несколько раз, словно не веря, что услышала комплимент.

– Спасибо. Ты в порядке? -осторожно спрашивает она.

Кая отмахивается, переступая через одну из свечей. Нужно быть осторожнее – пожар тут совсем не к месту. Хотя… может, и к месту? Тогда она могла бы просто уйти. Но проблема в том, что ей некуда бежать.

– Что тут вообще происходит? – с сомнением спрашивает Кая.

– Сегодня праздник Теней, – отвечает Стайлз.

Мэтью стоит чуть поодаль, в тусклом свете свечей его фигура кажется ещё более мрачной. Он в костюме волка – не милого пушистого зверька из сказок, а жестком и грозном образе: толстая меховая накидка с торчащими колючими прядями, маска из старой кожи и засохшей крови закрывает половину лица, оставляя видимыми только холодные, полные ярости глаза.

– Нет, – перебивает Лена, осматривая его с ног до головы, – это праздник Ночных странников, волчонок.

Губы маски были чуть приоткрыты, словно в зловещем оскале, а клыки, искусственно увеличенные и покрытые трещинами, выглядели острыми и смертельно опасными. Его пальцы были обмотаны кожаными бинтами, а на руках -когти из «металла», блестевшие на фоне тьмы. Этот костюм не только говорил о Мэтью как о жестоком и хладнокровном человеке, но и словно жил своей собственной, почти звериной жизнью –  готовый в любой момент вырваться наружу.

– Волк? Серьёзно? -Кая приподняла бровь. – А я думала, ты максимум на енота тянешь.

Метью фыркнул:

– Енот? Это же помойный кот.

– Ну, зато милый, – невинно заметила Лена, пряча улыбку. – И лапки моет.

– Я тоже мою лапки! – возмутился он. – Просто… иногда в крови врагов.

Ребята прошли чуть вперед, чтобы лучше рассмотреть двор.  Рядом с костром стоит стол с угощениями – но даже запах сладостей кажется здесь странным, почти притягательным, как будто приглашая кого-то прийти поближе. В одном из углов двора стояла  статуя – Матерь Жизни. Высокая и изящная, она казалась одновременно хрупкой и сильной. Женщина с закрытыми глазами и лёгкой улыбкой, будто слышащая шёпоты, недоступные остальным. Её руки нежно обвивали молодое растение, растущее прямо из её груди – тонкие ветви и листья мягко пульсировали слабым светом, словно жизнь борется сквозь тьму.

– Миленько, – заметила Кая.

– Прошу всех школьников собраться возле костра! – прозвучал голос профессора Нудило.

Ученики медленно начали стекаться к костру. Пламя, словно почувствовав их приближение, стало выше и ярче, и на мгновение показалось, что огонь тянется к ним, как живой.

Дым поднимался в небо и растекался по двору, наполняя воздух густым запахом горелых трав.

– Так, а кто ты, Кая?  спросила Лена, внимательно разглядывая её.

Кая стояла, не меняя привычного образа: тёмная толстовка с глубоким капюшоном, рваные чёрные джинсы, тяжёлые ботинки, словно будто она была готова к любым непредсказуемым ситуациям.

– Почему ты не переоделась? – заметила Лена.

– Я переоделась, – пожала плечами ее соседка.

– На твоей толстовке рисунок поменялся, а треники сменились на джинсы с дырами. Это считается переодеться? – усмехнулась Лена, будто вызов бросая.

– Ну да, и что? Тут какой-то дресс-код?

– Да! Это же фестиваль. Надо одеться как зверь или что-то в этом духе.

– Ага, чтобы выглядеть как придурок Стайлз? – фыркнула Кая, глядя в сторону парня.

– Эй! – раздался голос Стайлза, – Я всё слышу!

Костёр трещал, и огонь отражался в глазах Каи, делая их чуть более живыми, чем обычно. Вокруг собрались ученики – кто в масках сов, кто в длинных плащах, украшенных перьями, кто в меховых накидках. Праздник явно имел свои правила и символику, но Кая чувствовала себя здесь чужой, словно наблюдателем, а не участником.

– Ну так что? Пошли в комнату, я тебя переодену.

Лена схватила её за запястье, но Кая упёрлась, словно вросла в землю.

– Слушай, Белоснежка, -сказала она, выдернув руку. – я не собираюсь натягивать на себя шкуру дохлой козы или приклеивать уши зайца.

– Это не козья шкура, а волчий мех, между прочим, – обиделся Мэтью из-за их спины. – И вообще, для тебя я бы подобрал что-то… более хищное.

-Например? – Кая прищурилась.

Он задумчиво скосил глаза на костёр, где плясали тени.

–Например, ворон. Чёрный, наглый, вечно всё клюёт и никого не замечает.

– О, шикарно.

– Идём! – повторила Лена уже твёрже, и, не дожидаясь согласия, потянула Каю к лестнице в жилое крыло.

–Лена, серьёзно, я не… – Кая хотела возразить, но та шагала так быстро, что спорить пришлось на ходу. – Я вообще-то пришла сюда не ради модного дефиле.

–А вот я ради этого и живу, – ответила Лена, распахивая дверь в свою комнату.

Внутри всё было в её стиле: гирлянды тёплых лампочек, подвешенные ловцы снов, стопки книг на подоконнике, полка с ароматическими свечами и десятки разноцветных тканей, развешанных так, будто это не шкаф, а сценическая мастерская.

– Когда ты это развесила? – спросила Кая.

– Сегодня утром, пока ты где-то шлялась, – ответила блондинка.

– У нас-то занятия были, но тебе явно неинтересно.

Лена лишь махнула на соседку рукой.

– Я уже чувствую, что пожалею, – проворчала Кая, но всё-таки села на край кровати.

Лена быстро рылась в вещах, отбрасывая в сторону слишком светлое, слишком яркое, слишком "милая девочка".

–Так… ага. Вот оно.

Она вытащила длинное чёрное платье свободного кроя, с тонким кружевом по рукавам и чуть асимметричным подолом, к которому прикреплялись тёмные перья. На свету ткань блестела, словно мокрое крыло птицы.

-Это… -Кая нахмурилась. – Я что, теперь чучело вороны?

– Нет, -Лена прищурилась и улыбнулась. – Ты сама ворона. Гордая, хитрая, чуть мрачная, но красивая.

Она достала из коробки маску – полумаску из чёрной кожи, с длинным изогнутым "клювом", украшенным серебряными завитками. Глаза закрывала сетчатая вставка, так что взгляд казался глубоким и теневым.

Кая взяла маску в руки, повертела.

– Ну, это хотя бы не заячьи уши.

Лена лишь улыбнулась и сказала:

– Пора на охоту, зайка!

***

В этом месте, среди теней и огней, начинается путь ночных странников – путешествие в самые глубокие уголки себя, где свет и тьма переплетаются в вечном танце.

Когда Кая и Лена вернулись во двор, толпа уже собралась вокруг пламени. Огонь в костре был высоким и странно неподвижным, будто в нём застыл миг, ожидая первых слов. Профессор Нудило стоял рядом с каменной статуей ночного путника и держал в руках старый, потемневший от времени свиток.

– Сегодня, как и много лет назад, мы чтим Путь Ночных Странников, – начал он, и голоса вокруг стихли.

-Профессор каждый год рассказывает новую легенду, – уточнила Лена. – В том году было про всадника Орла.

Огонь в костре осел и стал тлеть ровным, багровым светом, будто прислушиваясь. Профессор Нудило поднял взгляд на маску Каи и задержал его там чуть дольше, чем на остальных.

– Каждый год, в эту ночь, – начал он , и вокруг стало по-настоящему тихо, – я рассказываю историю об одном из Древних Всадников. Сегодня… речь пойдёт о Вороне.

Ветер прошелестел в ветвях, и в этом шуме слышалось едва уловимое карканье. Лена слегка толкнула Каю локтем в бок и улыбнулась. Она поняла, что попала прямо в точку с ее костюмом.

– Давным-давно, -продолжил он, – когда ещё не было наших стен и садов, на этих землях стоял город. Он пал в одну ночь. Никто не видел врагов, никто не слышал шагов армии. Утром люди нашли улицы пустыми, а над башнями кружили тысячи чёрных ворон. Среди них был один – больше остальных, с крыльями, чёрными как безлунная ночь, и глазами, в которых отражалось небо перед бурей.

Профессор говорил размеренно, а в пламени костра стали проступать очертания птицы с широко раскинутыми крыльями.

– Говорили, он был не просто птицей, а вестником и хранителем. Он летал между мирами и приносил вести тем, кто готов их услышать. Но в тот год он спустился на землю в облике всадника в чёрном плаще, с маской-клювом, и предложил людям сделку: отдать ему свои воспоминания о самых тёмных поступках – или он заберёт у них всё.

В толпе кто-то невольно присвистнул. И этот кто-то был Дерек Скотт Энгберг.

– Многие согласились, надеясь обрести покой. И обрели… но забыв свои грехи, они забыли и часть себя. Город стал пустым не потому, что его разрушили, а потому, что его жители перестали помнить, зачем живут. Только те, кто отверг сделку, ушли в ночь за Вороном – и говорят, что до сих пор бродят с ним, не старея, пока не найдут правду о себе.

Пламя костра рванулось вверх, и на миг в нём чётко прорисовался силуэт всадника с клювом вместо лица. Кая поёжилась, а Лена в это время всматривалась в лесополосу. Ей казалось, что еë воображение снова сыграло с ней злую шутку – ведь в следующий миг в тени проступил ещё один силуэт.

– Эй, -толкнула Каю Лена. -Посмотри, там кто-то есть.

Кая сразу повернулась в сторону, куда показывала Лена, но ничего не увидела.

– Хочешь, я проверю? -спросила она.

Лена только покачала головой:

– Не сейчас.

Профессор Нудило продолжал свой рассказ, не обращая внимания на шёпот подростков.

– Ворон – не просто птица. Он ищет тех, кто не боится смотреть в глаза своим тайнам. Но встреча с ним меняет человека навсегда.

Ветер погасил несколько свечей, и над костром донёсся отдалённый, сухой крик, словно кто-то каркнул прямо в ночи.

– Твою мать! – выкрикнул Мэтью Стайлз. -Кая, хорош пугать!

Все вокруг рассмеялись и посмотрели на девушку. Сегодня, благодаря Лене, она выглядела иначе – совсем не такой, как обычно. И Кае понравилось, как некоторые смотрели на неё – с лёгким опасением.

– Помните: если Ворон заговорит с вами – отвечайте честно. Иначе он унесёт не только вашу ложь, но и вашу жизнь.

И м ***

Вечер обещал быть насыщенным, несмотря на то что в воздухе ещё висели слова профессора, как густой дым от костра.Дерек Скотт  подсоединил кабель к колонке, щёлкнул тумблер, и двор наполнился ритмом  чуть хриплым, с примесью чего-то городского и дерзкого.

Учителя переглянулись, но никто не возражал: музыка была частью фестиваля не меньше, чем костры и легенды.

Толпа оживилась, кто-то начал подпевать, кто-то притопывать в такт.

Кая, всё ещё в своём новом наряде, сидела на каменной скамье, чувствуя, как ткань и перья слегка шуршат от движения. Лена вернулась с двумя кружками и протянула одну ей.

– Что это?

– Безалкогольный пунш, – уточнила блондинка.

– Ты уверена?

– Я уверена, что он был безалкогольным, когда я его наливала. Но потом…

– Потом что? -вновь спросила Кая.

– Потом появился Мэтью Стайлз и капнул нам в них очень вкусной текилы. Ты же не против?

– Не против.

Кая подняв кружку, и сделала небольшой глоток. Тёплый напиток приятно согревал, и лёгкая горчинка текилы добавляла ему неожиданный оттенок. Вокруг сгущалась ночь, а огни костров отбрасывали танцующие тени на лица собравшихся.

Возле костра сидел Дерек Скотт Энгберг, и его острый взгляд буквально впивался во всех вокруг. В лунную ночь в городе появился Ястреб – тёмный силуэт, парящий над крышами и следящий за каждым шагом. Безжалостный и хладнокровный, он не оставляет после себя ничего, кроме пустоты.

Дерек был точь-в-точь таким же – безэмоциональным охотником, способным часами выжидать момент для удара.

Кая как можно быстрее отвела взгляд, не желая встречаться с ним взглядом. Она знала: если Ястреб её заметит, так просто от него не уйти. Лучше бы им вообще не пересекаться.

Девушка заметила рядом с Волком – Итана Вернера и удивилась: как эта настоящая ядерная бомба может находить общий язык с таким, как Мэтью Стайлз? Ведь у Мэтью рот не закрывался ни на секунду, а Итан казался человеком, который не любит много болтать и предпочитает оставаться в тени.

Пантера – ночной хищник, движущийся тихо и резко, каждое движение выверено до совершенства. Она всегда настороже, неподвижна, словно сливается с тенью, но при малейшей угрозе мгновенно взрывается молниеносной атакой.

Итан – словно такая пантера: бросается в атаку без промедления, не оставляя шансов. В его глазах – холод и безжалостный расчёт, охотник, всегда готовый к борьбе за выживание. Не зря сегодня он выбрал именно такой образ.

– Ого, посмотри туда, – кивнула Лена, указывая на вход в сад.

Кая сначала не узнала вошедшую, но спустя минуту поняла – образ Кассандры Морин идеально ей подходит.

Кассандра никогда не могла отделить сны от реальности. Её преследовали мотыльки, которые кружили вокруг луны – они приносили видения и кошмары, шептали её имя в темноте. Сегодня она решила принять себя такой, какой её хотят видеть – мотыльком.

– Она молодец, – сказала Кая.

– Ну не знаю… Она странная.

– Мы все здесь странные, Лена.

– Да, но особенно Кассандра Морин

***

Когда с напитками и перекусом было покончено, все поднялись на ноги, и мистер Вейл объявил, – время пришло.

Наступил третий этап фестиваля – вечер охоты. Каждый должен был встретиться лицом к лицу со своим страхом и открыть охотнику самую мрачную тайну, спрятанную глубоко внутри. Только получив знак от Ворона, можно было быть уверенным: тьма внутри не поглотит, а очистит и приведёт к новой силе.

-Помните, -объявил профессор Нудило, – это не игра. Это испытание. Не каждая тайна легка, и не каждый способен взглянуть в неё без страха.

Лена сжала руку Каи, и девушка почувствовала, как сердце забилось быстрее. Вокруг потянулась тревожная тишина, лишь далекий карк птиц сопровождал слова профессора.

– Можете найти себе пару и отправиться с ним на поиски Охотника, а можете пойти в одиночестве.

Кая посмотрела на блондинку и подумала, что хотела бы пойти одна. Если встретится кто-то из Охотников, ей совсем не хотелось, чтобы Лена услышала её тайну.

На самом деле Кая не собиралась делиться своими страхами ни с кем. Она считала, что всё происходящее здесь – лишь игра. Весёлая и немного странная. Не можешь открыться профессору Нудило? Тогда попадёшь к Охотнику – расскажи ему.

– Ну так что, идем? – блонди уже потянула  её за руку в сторону лесополосы, но Кая затормозила.

– Я хотела бы пойти одна, -сказала Кая, сжимая руку Лены в последний раз, чтобы передать ей хоть немного уверенности.

Девушка посмотрела на неё с лёгкой тревогой.

– Ты серьезно?

Кая пожала плечами и сказала:

– Ну да. Найду Охотника, заставлю выслушать моё нытьё, а потом найду тебя, и мы выпьем ещё по одному стакану пунша.

–Хорошо, – тихо ответила Лена. – Будь осторожна.

Кая повернулась к темнеющему лесу, где между деревьями мерцали редкие огоньки – фонарики, расставленные учителями и питающиеся от солнечных батарей. Сердце стучало так громко, что казалось, его слышат все вокруг. Сделав шаг вперёд, она словно растворилась в объятиях тьмы…

Глава 7. Воронья и