Я приблизился к стене. Оглушающий и пронзающий звук вновь раздался на чердаке и, подобно шторму, утянул меня, словно проходящую лодку, в круговорот воображения. Снова этот нескончаемый треск-стук, доносящийся от маленькой двери на самом верхнем этаже, отделяющей меня от того, кто по ту сторону жаждет меня увидеть.
Снова и снова: хлопок и удар. Я представляю, как деревянные доски моего «щита» медленно прогибаются под невыносимой тяжестью груза. Металлические крючки со скрежетом вырываются из проржавевших пазов, словно пытаясь удержать последнюю надежду на спасение.
При заселении, вероятно, те напольные золотые часы не только приманили моё внимание из-за неизвестной мне гравировки и ранее невиданного узора, но и во многом из-за их предназначения. Ведь они каждую ночь, ровно в полночь, напоминали о предстоящем ужасе или пробуждали его.
Всё началось неделю назад, в тот самый момент, когда мне довелось встретить Освальда и поделиться с ним своими проблемами с поиском работы.
Мы оба окончили университет гидрологами, но он устроился в крупную компанию около Шадстоу и добился признания за проведённое исследование рек, протекающих через него, а я продолжил свой путь разнорабочим в канализации и не так давно завершил его.
Запах гнили и выделений, просачивающихся в каждой щели этого бесконечного туннеля, и, главное, потеря вкуса любимых яблочных пирогов вынудили меня принять решение остановиться. Сейчас, загнанный в угол лестницы, не отличающий реальность от сна и дрожащий, держа дневник в руках, я понимаю, что хотел бы вернуться обратно, «под землю».
Я хотел бы отказаться от приглашения Освальда на роль смотрителя озера после моего продолжительного монолога о трудностях жизни и даже не переступать порог домика, расположенного на единственной выстроенной прибрежной зоне.
Помню то утро, когда с улыбкой, несвойственной мне последние годы, я бросил пару монет возчику и, оставив кейс с одеждой на маленькой лестнице, ведущей к саду, начал ходить маршем вдоль забора, ловя ртом воздух и представляя, что он сладкий, как сахарная вата. В голове был только мотив надоедливой песни, постоянно звучащей в пабе – «Три поросёнка», куда я стал чаще заходить после увольнения и до времени, на которое был запланирован показ:
«Поросёнок от волка скрывался в соломе,
Но он вышел навстречу, смотря взглядом пустым.