Читать онлайн Пыль Атлантиды

«Последний прямой эфир»

Студия напоминала затхлый аквариум. Воздух висел густой пеленой, пропитанный запахом перегоревшей электроники и химикатов из дешёвых фильтров. Ведущая, Маргарита Вольская, сидела за столом, покрытым царапинами от бесконечных перестановок оборудования. Её пальцы нервно перебирали края листа с текстом, оставляя на бумаге влажные отпечатки. Камера, старая, с расфокусированным объективом, ловила каждую морщину на её лице – глубокие трещины у рта, синяки под глазами. За её спиной мерцал экран, на котором цифры CO² – 620 ppm – пульсировали кроваво-красным.

– Добрый… (кашель, резкий, лающий) – она наклонилась, схватившись за край стола, – вечер. Сегодня, 12 ноября 2028 года… – Голос сорвался в хрип. В углу экрана всплыл рекламный баннер: «Артефакт-0: ваша квота кислорода уже завтра!». Буквы мигали ядовито-зелёным, отражаясь в её потускневших глазах.

За кадром послышался шёпот техника: – Риту, у тебя давление падает. Давай прервёмся…

– Нет! – она выдохнула резко, смахнув со лба каплю пота, оставившую мутный след на коже. – Мы заканчиваем. Сегодня.

Экран за её спиной ожил, показывая график с кривой исчезновения видов – 83%, как нож, вонзившийся в график. Маргарита провела языком по потрескавшимся губам, почувствовав вкус металла. Воздух в студии был липким, словно покрытым плёнкой испарений. Она потянулась к стакану с водой, но рука дрогнула – жидкость, мутная, с желтоватым оттенком, расплескалась, оставив на бумаге пятно, похожее на континент.

– Вы видите эти цифры, – её голос дрожал, но не от страха, а от ярости. – Они называют нас «бесполезными». Говорят, что спасать уже нечего. – Внезапно экран взорвался рекламой: голограмма девушки в противогазе улыбалась, держа в руках устройство, похожее на портативный дыхательный аппарат. «Артефакт-0! Ваш билет в будущее!» – зазвучало из динамиков, перекрывая её речь.

– Выключите это! – крикнула Маргарита в пустоту, но техник лишь развёл руками: – Не могу. Рекламный блок приоритетен.

Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. На мониторе мелькнули кадры вырубки последнего леса в Сибири – пни, обугленные, как кости. Запах гари словно просочился через экран, смешавшись с запахом её дезодоранта, который уже не справлялся.

– Помните бабочек? – её шёпот был едва слышен. – Синих, с узорами, как витражи… Их больше нет. – Камера приблизилась к её лицу, крупным планом показав слезу, которая повисла на ресницах, но не упала. – А вы… покупаете «кислородные квоты».

Внезапно свет в студии погас. Только аварийные лампы подсветили лицо ведущей, превратив его в маску из теней. Где-то затрещала проводка, и Маргарита засмеялась – горько, сдавленно.

– Вот и всё, – она сорвала с шеи микрофон, его шнур запутался в цепочке с медальоном – крошечной капсулой с землёй из заповедника, закрытого три года назад. – Мы… – Её перебил сигнал экстренного оповещения. На экране вспыхнуло: «Внимание! Уровень CO² в вашем районе превышен. Рекомендуется использовать средства защиты».

Когда камеры выключились, Маргарита опустила голову на руки. Её спина вздрагивала от беззвучных рыданий. Где-то вдали, за звуконепроницаемыми стенами, кричали люди – то ли протестуя, то ли требуя очередную партию «Артефактов». А по полу студии, липкому от конденсата, ползла трещина – тонкая, как след от иглы, направляясь к экрану, где цифра «83%» медленно гасла, уступая место рекламе.

«Дневник младшего лаборанта»

Блокнот пахнет формалином и слезами. Эмили прижимает его к груди, пока автобус трясётся по дороге в «БиоСферу-7». Страницы шершавые от высохших капель питательного раствора. «18.03.2028. Доктор Залман сегодня…» – она зачёркивает слово «сломал», пишет поверх кляксы: «разбил последний фикус. Горшок был бабушкиным, с ромашками».

Лаборатория встретила её гудением сломанных биореакторов. Воздух – спёртый, как в легких утопленника. Залман, в белом халате с пятнами, напоминающими континенты, бил лопатой по веткам.

– Вы что делаете?! – Эмили схватила его за рукав, почувствовав под пальцами влажную ткань.

– Утилизация, девочка. – Его голос скрипел, как ржавые петли. – Теперь только в резервациях. Слышала про закон 701?

Он ткнул лопатой в экран: видео с выжженными полями, где роботы-бульдозеры хоронили зелёные ростки в бетоне. Фикус лежал на полу, корни обнажённые, дрожащие, как пальцы старика. Эмили подняла осколок горшка – край врезался в ладонь, оставив красную полосу.

– А это зачем? – Она показала на ящик с надписью «Биоотходы. Класс 4».

– Топливо для генераторов. – Залман достал из кармана кристалл, бросил его на стол. – Вот будущее.

Камень пульсировал синим светом, как сердце медузы. Эмили прикоснулась – холод пронзил кости, будто лизнул жидкий азот.

– Он… живой?

– Умнее нас. – Залман засмеялся, обнажив жёлтые зубы. – Атланты знали толк в батарейках.

Кристалл вдруг замерцал быстрее. Тени на стенах заплясали, складываясь в силуэты деревьев. Эмили отшатнулась, задев стеллаж с пробирками. Одна упала, разбившись о пол – жидкость внутри зашипела, выедая дыру в линолеуме.

– Не бойся, – Залман поднял кристалл, и свет лизнул его лицо, подчеркнув морщины. – Он просто голоден.

Внезапно из динамиков рванула сирена. На экране карта «резерваций» – зелёные островки, окружённые красной пульсирующей каймой.

– Смотри, – Залман ткнул в точку на карте. – Твой фикус теперь здесь. – Его палец дрожал. – В бетонном коконе, под куполом. Как бабочка в янтаре.

Эмили потрогала землю из разбитого горшка – она была липкой, пахла железом и гнилью. Где-то в глубине лаборатории заскрежетала пила. Залман повернулся к окну, за которым клубился смог, и прошептал что-то, похожее на: «Прости».

– Доктор, а почему…

– Дневник заполняй, – он резко обернулся, швырнув ей кристалл. – И спрячь это. Для проекта «Симфония».

Камень обжёг ладонь холодным ожогом. Когда Залман ушёл, Эмили развернула записку, прилипшую к кристаллу: «Они слушают. Уничтожь фикус – спаси семена». На обратной стороне – схема вентиляции, ведущая в подвал с надписью «Архив 88».

Сейчас, в автобусе, она сжимает в кармане горсть семян. Они колются, как осколки надежды. А кристалл в рюкзаке пульсирует в такт стуку колёс, напоминая, что даже камни умеют хранить тайны.

«Протокол совещания»

Зал заседаний напоминал саркофаг – стены, обшитые свинцом, глушили даже стук собственного сердца. Ли Чен провёл пальцем по столу, оставив бороздку в слое пыли; частицы замерцали в луче проектора, как ядовитый снег. На экране за его спиной пульсировала диаграмма: «47:00:00» – отсчёт до коллапса ионосферы.

– Вы все слепы! – Чен ударил кулаком по столу, и стакан с кофе подпрыгнул, проливая чёрную жижу на протокол. – Артефакты – не панацея, это гроббинг! Вскрытие атлантских технологий без понимания последствий!

Рогозин, сидевший напротив, медленно снял очки. Его лицо, изрезанное шрамами от радиационных ожогов, подёргивалось нервным тиком.

– Твои моральные терзания нам не по карману, Ли. – Он ткнул указкой в экран, где вились спирали распадающихся магнитных полей. – Через двое суток атмосфера рухнет, как гнилая ткань. Артефакты – единственные нити для штопки.

Воздух пахнет озоном и страхом. Где-то за стеной завыла сирена, и свет мигнул, оставив на секунду лицо Чена в синеве аварийных ламп. Он встал, задев стул – металлический скрежет заставил вздрогнуть секретаршу, которая лихорадочно печатала, стирая пальцы в кровь о клавиши.

– Они вживляют кристаллы в живые ткани! – Чен сорвал с шеи платок, обнажив шрам – розовый, пульсирующий рубец. – Посмотрите на БиоСферу-7! Растения мутируют в металл, животные…

– Животные? – Рогозин вскочил, опрокинув стул. Его голос взорвался хриплым смехом. – Мы уже год как в Красной книге, Ли! Последнего волка сожрали в прошлом месяце на банкете совета директоров!

Секретарша закашляла – резко, с бульканьем. Все обернулись: она прикрыла рот платком, на котором расцвело алое пятно. Рогозин подошёл, вырвал ткань, развернул. Внутри, среди кровавых сгустков, блеснул крошечный кристаллик.

– Поздравляю, – прошипел он, – ты теперь батарейка.

Чен отшатнулся, наткнувшись на стену. Рука нащупала панель управления – экран взорвался графиками. Температура ядра кристаллов: 12 000° C. Энергопотребление: 98% от сетки. Где-то внизу, под зданием, заурчал реактор, и пол затрясся, как в лихорадке.

– Они растут внутри нас, – Чен говорил шёпотом, глотая ком в горле. – В лёгких, в печени… Выращивают кристаллические решётки вместо органов. Это не спасение, это…

– Перерождение, – перебил Рогозин. Он подошёл к окну, затянутому свинцовым стеклом. – Человечество станет симбионтами. Или трупами.

Секретарша упала со стула, содрогаясь в кашле. Из её рта выпал зуб, прозрачный, как кварц. Чен бросился к ней, но Рогозин перехватил его за руку:

– Не трогай. Карантин.

На экране отсчёт сменился: «46:59:59».

Постскриптум:

Тело Ли Чена нашли в вентиляционной шахте. Руки вцепились в решётку, ногти отломаны. Патологоанатом, вскрывая грудную клетку, порезался о рёбра – они срослись в кристаллическую решётку. В лёгких, среди обугленных альвеол, цвёл росток – прозрачный, с прожилками, как схемы. Когда его коснулись пинцетом, кристалл заискрился, проецируя голограмму: карту Атлантиды, точь-в-точь как в мифе. А на обратной стороне ребра, иглой по металлу, было выцарапано: «ОНИ ДЫШАТ НАМИ».

«Уличные камеры»

06:00, Бродвей. Рассвет на Бродвее вскрыл город ржавым скальпелем, обнажив стаю ворон – их крылья лязгали, как шестерни в сломанном механизме, а титановые клювы впивались в труп лося, чьи рога проросли сквозь трещины в асфальте, сплетаясь с оборванными проводами. «Цель… идентифицирована…» – карканье одной из птиц прозвучало как скрип несмазанных петель, и клюв-гильотина вырвал из бока животного клок мяса, облепленный чипами, покрытыми биологической слизью. Камера №GH-45, заляпанная чёрной жижей, дрожала от порывов ветра, фиксируя, как ворона выронила микросхему – та, упав, взорвалась синими искрами, оставив на земле ожог в форме спирали ДНК.

– Доложите статус дезинфекции, – прошипел динамик, но птица повернула голову на 180 градусов, её глаз-объектив щёлкнул, наводя резкость на разлагающуюся тушу.

– Процесс… завершён… – из клюва капнула маслянистая жидкость, разъедая кости лося до пористой пемзы. – Остатки… будут… рециклированы…

14:30, 5-я авеню. К полудню воздух загустел, как застывший сироп, когда беспилотник «Нексус» проплыл над 5-й авеню – чёрный гроб с неоновыми швами. Из его брюха посыпались противогазы, ударяясь о землю с хрустом ломающегося стекла. Один раскололся, выпустив рой мошек с металлическими крыльями, которые впивались в кожу прохожих, оставляя крошечные ранки, похожие на штрих-коды.

– Не дыши этим! – старик в прогоревшем плаще, пальцы обмотаны изолентой, схватил за руку девушку, тянувшуюся к противогазу. – Смотри, фильтры – живые! – Он ткнул в бирюзовый кристалл внутри маски, где копошились полупрозрачные личинки с алмазными зубами, перемалывающие воздух в едкую пыль.

– Внимание, нарушители! – дрон резко снизился, сопла выплюнули розовый газ, сладкий, как гнилые фрукты. – Кислородные квоты аннулированы. Надевание маски обязательно для выживания.

Девушка закричала, когда газ коснулся её лица – кожа покрылась волдырями, как кипящий воск, а из разбитого фильтра выскользнуло щупальце, впившееся в шею полицейского. Его шлем треснул, обнажив лицо, пронизанное кристаллическими нитями, пульсирующими в такт подземным толчкам. «Спасибо за сотрудничество…» – прошелестел динамик дрона, прежде чем тот взорвался, осыпав толпу осколками, которые впивались в кожу, шипя, как раскалённые иглы.

23:47, Центральный вокзал. К полуночи руины Центрального вокзала застонали – зелёный луч вырвался из трещины, пронзив небо, заморозив летящих мошек в витражи из плоти и стекла. Бетонные плиты вздыбились, и из разлома выползли кости, сросшиеся с проводами, пульсирующие синхронно с рваным дыханием города. Тени на стенах шептали: «Проснись… Проснись…», их рты растягивались в гримасах, пока камера SCORPIO-7, падая, ловила последний кадр – бродягу, чья кожа отслаивалась, обнажая скелет из светящихся нитей. Он засмеялся, и смех рассыпался осколками: «Они в камнях… в наших снах… Выпустите их!».

Воздух после луча стал густым, сладковатым, оставляя на губах привкус ржавых гвоздей, а асфальт под ногами лип, как жвачка, прилипая к подошвам тех, кто бежал, спотыкаясь о противогазы – холодные, скользкие, будто выловленные из ледяной реки. Где-то в канализационной решётке шептали: «Они выключили небо… выключили…», а на экране разбитой камеры, валяющейся в луже электролита, мелькнула тень – человеческая фигура с головой из кристаллов, наклонившаяся, чтобы процарапать на стекле: «АТЛАНТИДА ПРОСЫПАЕТСЯ».

«Монтажная запись»

Стены бункера, выдолбленного в граните, дрожали от ударов где-то сверху – ритмичных, как сердцебиение гиганта. Дети, завернутые в промасленные одеяла, скрючились вокруг стола, их пальцы водили по бумаге, оставляя следы флуоресцентных красок. «А небо… оно было голубое?» – спросила девочка, чьи глаза мерцали, как сломанные диоды. Её кисть, обмакнутая в банку с биолюминесцентной слизью, вывела на листе дугу, и краска застыла, пульсируя слабым синим светом.

– Нет, глупая! – мальчик с шрамом на щеке, похожим на штрихкод, тыкнул в рисунок гвоздём, выковырянным из стены. – Там были облака. Белые. Как вата. – Он размазал краску, и капли, словно живые, поползли к краю стола, падая на пол с тихим шипением.

Где-то над ними, на уровне 34-й улицы, робот-экскаватор вонзал коготь-бурав в асфальт. Его корпус, покрытый шрамами от кислотных дождей, скрипел, как кости в мясорубке, а в клешне сжимал 12-метровый биокристалл – живой, дышащий. Структура его переливалась, как гниющий перламутр, а внутри, словно в венах, струилась чёрная субстанция. «Интеграция… начата…» – загрохотал динамик экскаватора, и кристалл, вбитый в фундамент Эмпайр-стейт-билдинг, вздрогнул, выпустив волну вибраций. Стёкла в округе лопнули, осыпаясь вниз алмазным дождём, а дети в бункере вскрикнули, когда их рисунки вдруг загорелись – «облака» почернели, превратившись в клубки проводов.

– Мама говорила, что небо плакало, – прошептала девочка, сдирая с ладони засохшую краску, которая тянулась, как жвачка. – А теперь оно…

Её перебил грохот. На экране старого телевизора, вмурованного в стену, замелькали помехи, а затем возникло лицо в противогазе с треснувшим стеклом. Учёный, его костюм химзащиты шуршал, словно кожа змеи, прижал палец к визору, за которым пульсировали красные капилляры глаз. «Они проснутся. Скажите, что я…» – его голос прервался, когда что-то ударило в дверь лаборатории – глухо, словно молотом по гробу. Камера затряслась, учёный обернулся, и в этот момент экран погас, оставив только отражение детей – их лица, искажённые синим мерцанием биокристалла, растущего сквозь бетон под ногами.

– Что он хотел сказать? – девочка потянулась к экрану, но мальчик схватил её за запястье.

– Не трогай! Там… – он не договорил. Из динамика телевизора вырвался хрип, как будто кто-то дышал через воду: «…нельзя… рисовать… память…». Воздух запахёл озоном, а биокристалл наверху, пронзая небоскрёб, вдруг забился, как сердце. Его грани раскрылись, выпустив чёрные лепестки, и из трещин хлынула жидкость – густая, как нефть, но пахнущая мёдом. Она стекала по стенам, впитываясь в бетон, а дети, прижавшись друг к другу, смотрели, как их рисунки оживают: нарисованные провода начинали шевелиться, вытягиваясь из бумаги, а «вата» облаков превращалась в клубки колючей проволоки.

– Надо стереть! – закричал мальчик, царапая ногтями бумагу, но линии лишь глубже въедались в стол, прорастая в дерево. – Оно нас запомнит! Оно…

Грохот экскаватора заглушил его слова. Где-то наверху биокристалл, теперь наполовину вросший в здание, издал звук – низкий, как звон погребального колокола. В бункере погас свет, и только флуоресцентные краски светились в темноте, складываясь в фрески: лица людей с глазами-камерами, реки из кислоты, стаи ворон, выклёвывающих звёзды. «Они идут…» – прошипел телевизор, и экран треснул, выпустив струйку чёрной жидкости. Девочка, дрожа, подняла лист бумаги – её рисунок неба теперь был покрыт трещинами, а в центре зияла дыра, из которой сочился зелёный свет.

– Смотри, – она ткнула в дыру, и палец провалился сквозь бумагу, словмина в холодную пустоту. – Там… кто-то дышит.

«Служебная переписка»

Экран планшета мерцал, отбрасывая синеву на лицо инженера – его пальцы, в чёрных перчатках с обгоревшими кончиками, лихорадочно листали документы. «Образец 0—17 проявляет свойства пьезоэлектрика и… мышечной ткани?» – электронные чернила на письме расплывались, будто текст потел от напряжения. В углу кадра, за стеклом лаборатории, пульсировал кристалл – полупрозрачный, с прожилками, напоминающими капилляры. Он сжимался и разжимался, как легкое, а при каждом сокращении из его вершины выстреливали искры, оставляющие на стали шрамы в форме отпечатков пальцев.

– Ты видел последние тесты? – голос коллеги, доносящийся из динамика, хрипел, будто через мокрую марлю. – Вчера он… он проглотил крысу. Датчики зафиксировали всплеск нейронной активности.

Инженер швырнул планшет на стол, где тот завибрировал, подпрыгивая, как живой. «Кристаллы растут быстрее при контакте с костной тканью млекопитающих» – следующее письмо было помечено жёлтым восклицательным знаком, а на полях чьей-то дрожащей рукой выведено: «Они предпочитают рёбра. Как будто ищут клетку…». За стеклом что-то щёлкнуло – кристалл, теперь размером с человеческий торс, резко изогнулся, и из его основания хлынула слизь, брызнув на защитный экран. Там, в мутной жиже, зашевелились нитевидные отростки, цепляясь за поверхность, словминая её, как паутина.

– Прекратите активацию! – инженер вцепился в микрофон, его ноготь треснул о металл. – Вызывайте карантинный протокол, чёрт возьми! Это не генератор, это…

Грохот перекрыл его слова. Кристалл рванулся вперёд, вдавив стекло внутрь лаборатории – трещины поползли по бронированному окну, а в воздухе запахло горелым миндалём. «…18 строк цензуры» – красные полосы перечёркивали последнее сообщение, но между ними угадывались обрывки: «…синхронизация с подземными…», «…не отвечают на команды…», «…они дышат через нас…». На столе зазвонил телефон, и инженер, не отрывая глаз от деформирующегося стекла, поднёс трубку к уху.

– Не включайте свет, – прошептал голос с той стороны, и в тишине послышалось бульканье, будто говорящий погружен в жидкость. – Они видят через провода. Через кости. Вы… вы уже заражены.

Трубка выпала из его рук, ударившись о пол, и из динамика хлынул вой – нечеловеческий, переходящий в скрежет зубов. Кристалл замер, его грани затуманились, как глаза, а затем резко развернулись к окну. Внутри, словно в аквариуме, заплескалась чёрная субстанция, вытягивая щупальца к щели в стекле. Инженер отшатнулся, наступив на планшет – экран треснул, и последнее письмо вспыхнуло на мгновение: «…активация Эмпайр-стейт-билдинг необратима…».

– Нет, нет, нет… – он рванул к двери, но ручка не поддавалась, обжигая ладонь. За спиной стекло лопнуло, и комната наполнилась звоном – миллионы осколков, зависших в воздухе, вдруг ринулись к нему, облепляя одежду, впиваясь в кожу. Кристалл, теперь свободный, пополз по полу, оставляя за собой след из слизи и искр. Его поверхность мерцала, отражая искажённое лицо инженера – глаза, затянутые плёнкой, рот, растянутый в немом крике.

– Вы не понимаете! – он бил кулаком по двери, сдирая кожу до костяшек. – Они не инструменты! Они…

Щупальце обвило его лодыжку – холодное, липкое, пульсирующее в такт кристаллу. Инженер упал, ударившись головой о стену, и последнее, что он увидел – как осколки стекла с его тела поползли к кристаллу, встраиваясь в его структуру, как детали пазла. «Интеграция… завершена…» – прошипел динамик над дверью, и красный свет аварийной сигнализации залил комнату, смешиваясь с сиянием монстра, который теперь поднимался к потолку, ломая балки. Где-то вдали, сквозь рёв сирен, слышался смех – высокий, металлический, – а на разбитом планшете, под слоем пыли, мигало последнее незаконченное письмо: «…простите… они в стенах…».

«Свидетельство выжившего»

Плёнка в диктофоне крутилась, цепляясь за ржавые шестерни, а голос из динамика напоминал скрип двери в заброшенном склепе. «Мы думали, это спасение…» – запись началась с хруста, будто говорящий разминал пальцы, сжатые вокруг микрофона. За спиной у него что-то скреблось – словно грызун глодал бетон, но каждый глоток воздуха выдавал правду: это стены дышали, расширяясь и сжимаясь, обдирая штукатурку до арматуры. «Как они смеялись, когда небо стало зелёным…» – голос сорвался на полуслове, и в тишине вдруг проступили другие звуки: детский смех, переходящий в кашель, рёв сирен, вскрики, будто режут стекло.

– Ты слышишь? – внезапно вклинился шёпот, женский, липкий от страха. – Оно шевелится. Опять шевелится.

«А потом руины начали… дышать» – мужчина закашлял, и микрофон уловил звук, похожий на мокрые хлопки – ладонь, прижатая к стене, чувствующая пульсацию под штукатуркой. «Тот первый артефакт – он до сих пор растёт…» – где-то вдалеке грохнуло, и запись заполнилась гудением, как будто гигантский рояль упал с этажа. Женщина закричала: «Оно в вентиляции!», а мужчина продолжил, словминая слова: «…пророс через 20 этажей…».

Внезапно фоном прорвался вой – нечеловеческий, протяжный, – и микрофон захлебнулся помехами. Когда голос вернулся, в нём дрожали слёзы: «Иногда кажется, он слушает…». На секунду воцарилась тишина, прерванная скрипом – будто что-то массивное протащили по полу этажом выше.

– Выключи! – женщина зашипела, и послышался звук борьбы: диктофон упал, застучав по полу, а запись зафиксировала тяжёлое дыхание. – Ты привлёк его! Чувствуешь, как воздух тянется к щелям? Это он… дышит нашими лёгкими…

Мужчина застонал, и вдруг запись наполнилась гулом – низким, вибрирующим в костях. Стены затрещали, и голос женщины взлетел до визга: «Оно знает! Оно всегда знало!». Что-то хлюпнуло, будто раздавили мешок с желе, а мужчина закричал – не слова, просто животный вопль, переходящий в бульканье.

«…пророс через 20 этажей…» – его голос вернулся, но теперь звучал иначе: механически, словминая слова, как жвачку. «Иногда… кажется…» – пауза, скрежет зубов, – «…он слушает…».

Финальный треск – будто кости ломают через микрофон – и плёнка замолчала. Но через десять секунд тишины, когда казалось, что запись окончена, из динамика выполз звук: шёпот. Тысячи голосов, наложенных друг на друга, шептали сквозь статику: «Слушаем… Всегда слушаем…». А потом – щелчок. Барабанная перепонка взорвалась бы от этого звука, будь он громче: точный, металлический, как курок, взведённый у виска.

«Кадр 0-АА23»

Кожа перчатки трещала, как обугленная бумага, когда пальцы Лиры коснулись грани – биокристалл, проросший сквозь бетон, был холоднее льда и горячее лавы одновременно. «Нельзя… но приказали…» – её шёпот осел инеем на визоре противогаза, а трещина под ногами застонала, выдыхая запах расплавленного кремния и гниющей плоти. В отражении граней её лицо расползалось: левый глаз, как у атлантской статуи, затянутый молочной плёнкой, пульсировал, а правый – настоящий, человеческий – слезился кровавой слизью. «Дерьмо, дерьмо, дерьмо…» – она нащупала пульс кристалла сквозь перчатку, и тот ответил ударом, вывернув суставы пальцев назад с хрустом ломающихся веток.

– Лира, статус? – динамик в шлеме захрипел, и голос начальника смешался с шипением помех. – Ты должна… активировать… до полуночи…

Она не ответила. В гранях монолита заплясали тени: силуэты людей, вмёрзших в кристаллы, их рты открыты в немом крике, руки протянуты к её горлу. «24.12.2028 00:00:01» – электронные часы на запястье мигнули красным, и кристалл дрогнул, втягивая воздух свистящими порами. Перчатка начала плавиться, нити ткани сплетаясь с кожей, а её ногти почернели, отслаиваясь, как лепестки. «Нет, нет, нет…» – Лира попыталась отдернуть руку, но жилы на запястье вдруг натянулись, синие и толстые, как кабели, прирастая к поверхности.

– Прекратите… – она завыла, глядя, как кристалл пожирает её руку до локтя, превращая кости в прозрачные стержни. – Это не… генератор… это гроб…

Из трещины в бетоне вырвался зелёный пар, и в нём заплескались голоса: «Спасибо за активацию…». Её шлем треснул, и плёнка с левого глаза сползла, открывая зрачок – теперь идентичный тем, что были у статуй: квадратный, мерцающий, как экран умершего телевизора. В последний момент, прежде чем кристалл полностью поглотил её лицо, Лира успела увидеть, как дата на часах сменяется бесконечной строкой: «█████ █████ █████».

Фотография, сделанная автоматической камерой, запечатлела лишь начало – руку, сросшуюся с монолитом, и отражение, где человеческое и чуждое сплелись в гримасе. Но те, кто позже находили этот кадр, клялись, что слышали шепот из бумаги: «Он голоден… Он ждёт…». А в затемнённых лабораториях Нексуса мониторы показывали странный рост – биокристалл Эмпайр-стейт-билдинг в ту самую секунду начал пульсировать в такт ударам сердца, спящего глубоко под Манхэттеном.

«Риф из стекла»

Вода обнимала её как любовник-душитель – плотно, с хлюпающим хрипом в клапанах шлема. Лира проплыла над коралловым кладбищем, где ветви некогда цветущих мадрепор превратились в ломкие шипы, вонзающиеся в толщу океана под углом, словно брошенные великаном дротики. «Ещё неделя – и этот сектор закроют. Снова», – её губы шевельнулись за стеклом, а голос в герметичном шлеме прозвучал как скрежет шестерней. Фиолетовые полосы планктона извивались в ржавой воде, цепляясь за гидрокостюм-биосенсор – материал пузырился там, где ядовитые нити касались его, оставляя шрамы, похожие на карту архипелага.

– СТ-47, зафиксируй образцы с координат 34—89, – голос из комлинка лопнул пузырьком статики. Механическая медуза с логотипом «Нексус» на куполе – полупрозрачном, как студень, с мерцающими золотыми жилками – дёрнула щупальцами-антеннами, выпустив облако микросканеров. Они впились в стеклянный риф, и Лира услышала скрежет – будто кто-то точит нож о позвоночник кита.

– Почему всегда я? – она схватила щипцами обломок коралла, и тот рассыпался в перчатке, порезав ладонь осколками. Кровь, смешиваясь с водой через трещину в перчатке, закрутилась в спираль, которую жадно поглотили фиолетовые нити. – Чёрт! – Лира дёрнула рукой, но планктон уже обвил запястье, впиваясь микроскопическими крючьями.

Гидрокостюм завизжал предупреждением – биосенсоры на предплечье замигали ядовито-зелёным. «Токсичность: 78%», – высветилось на дисплее, буквы расплываясь, будто тая. Медуза приблизилась, её титановые щупальца с клацающими камерами уставились на рану. – Рекомендация: ампутация – женский голос синтезатора прозвучал сладко, как сироп. – Протокол Нексус-12 требует…

– Заткнись, – Лира ударила прибором по куполу медузы, и тот зазвенел, как разбитая люстра. – Ты тоже скоро станешь ржавым хламом на дне.

Она поплыла глубже, туда, где рёбра мёртвого кита торчали из песка, оплетённые проводами. Биосенсорный костюм ныл на стыках, сопротивляясь давлению, а в ушах стоял вой – не воды, нет, самих молекул, распадающихся на атомы отравы. «48 часов до карантина», – мигал таймер на запястье, отсчитывая время до того, как этот участок зальют кислотой, превратив в пузырящуюся пустыню. Лира протянула руку к китовому черепу – глазница была заполнена чёрными мидиями, их створки шевелились, словно губы.

– Что вы там шепчете? – она прижала ладонь к раковине, и та лопнула, выпустив струю чернил. Жидкость зависла в воде, образуя буквы: NEXUS LIED.

Медуза догнала её, щупальца впились в плечо. – Образцы повреждены. Требуется дезинфекция. – В куполе мелькнул красный свет, и сканеры начали жужжать, прожигая дыры в гидрокостюме.

– Отвяжись! – Лира рванулась в сторону, и луч резанул по китовым рёбрам – кости вспыхнули синим пламенем, обнажая титановый каркас внутри. «Искусственный…» – она замерла, наблюдая, как плавник-пропеллер медленно вращается в токсичном потоке. – Они даже китов…

Внезапно вода сгустилась, сдавив грудную клетку. Биосенсор завизжал: «Токсичность: 99%». Фиолетовые полосы планктона сплелись в сеть, опутывая её ноги, а сквозь рёбра кита проползла тень – огромная, с щупальцами из сплавленного пластика. Лира потянулась к ножу на поясе, но пальцы скользнули по рукояти, покрытой слизью. «Ещё неделя», – подумала она, глядя, как медуза Нексуса начинает плавиться, её золотые жилки стекают в воду ртутными каплями. – И я бы закрыла этот ад первой.

«Цена воздуха»

Воздух на станции пах как выдох робота – маслянистый, с привкусом озона. Лира, сдирая гидрокостюм, прилипший к телу словмина кожа второй, услышала, как Оскар колотил гаечным ключом по фильтрам. «У тебя сегодня 3 часа на погружение, не задыхайся», – бросил он через плечо, его голос пробивался сквозь гул вентиляторов, выплёвывающих воздух порциями, будто скупердяй-автомат. Таймер на запястье Лиры, похожий на наручники с зелёным циферблатом, щёлкнул: 02:59:59.

– Три часа? – она швырнула перчатку в лужу электролита, и та зашипела, сворачиваясь в чёрный комок. – Вчера было четыре. Ты что, крадёшь мои вдохи для своих гребанных кактусов?

Оскар обернулся, его лицо под маской сварщика было испещрено шрамами от ожогов, как карта метро. «Кислород дороже твоих мозгов, принцесса, – он ткнул ключом в трубопровод, откуда сочилась жёлтая жидкость. – Спроси у Нексуса, почему их фильтры забиваются кристаллами». Внезапно свет мигнул, и на стене за его спиной Лира увидела тень – не его, нет, что-то с слишком длинными пальцами, копошащееся в вентиляции.

Таймер щёлкнул снова: 02:59:41. Лира прижала ладонь к груди, где под кожей пульсировал чип-биосенсор. «Они везде, эти кристаллы, – прошептала она, наблюдая, как капли с потолка падают в ритме таймера. – Вчера… внутри кита…»

– Заткнись о китах, – Оскар ударил по клапану, и тот выстрелил струёй пара, закрутившейся в спираль. – Ты знаешь, что бывает с болтунами? Их отправляют в…

Глаза Лиры вдруг зажглись болью – острой, как удар гарпуна в позвоночник. Она вцепилась в стол, слыша, как тиканье таймера замедлилось: тик… тик… тик…. На ржавой поверхности металла проступили узоры – точь-в-точь как на тех проклятых артефактах из Атлантиды. Золотые линии пульсировали, складываясь в глаз без века, который моргнул.

– …в шахты. Эй, ты как? – голос Оскара провалился в вату, а когда вернулся, был обёрнут статикой. Лира, задыхаясь, увидела, как его тень на стене обрела щупальца и клыки.

– Ты… ты видишь это? – она протянула руку к стене, но узоры исчезли, оставив лишь потёки ржавчины. Таймер взорвался треском: 02:55:30.

Оскар снял маску, его глаза сузились. «Вижу, что ты тратишь воздух. – Он швырнул ей кислородный баллончик, обёрнутый в грязную тряпку. – Держи, подыши в обход системы. Но если поймают…»

Лира прижала баллон к груди, чувствуя, как холодный металл жжёт через ткань. «Знаю, – она глотнула, и вкус крови заполнил рот. – Сожгут лёгкие, как в прошлом месяце Саймона».

Тень за спиной Оскара дёрнулась, и вентиляция запела – высоко, как умирающий кит. Где-то в трубах что-то заскреблось, повторяя ритм её таймера.

«Лаборатория в пузыре»

Свет здесь был ненастоящий – бирюзовый, пульсирующий в такт щупальцам кальмаров, приклеенных к потолку вместо ламп. Их тела, полупрозрачные, как медузы, сгущались в узлы над столами, и когда Лира проходила под ними, тени на её лице извивались, словминая черты в гримасу. «Прекратите жевать провода!» – крикнула она, шлёпая ладонью по аквариуму, где рыба с кристаллами вместо чешуи билась о стекло, оставляя царапины алмазной остроты. В ответ послышался смешок – это Майя, лаборантка с жабровыми надрезами на шее, ковыряла скальпелем в чашке Петри.

– Твои питомцы опять объели датчики, – Майя подняла пинцетом нечто, напоминавшее глазное яблоко с плавниками. – Хочешь, скормлю им твой обед?

Лира не ответила. В углу лаборатории, за стеной из пузырящегося поликарбоната, плавал образец 331-F – угорь с жабрами, выделяющими серную кислоту. Каждый его вдох оставлял жёлтые подтёки на стекле, а голограмма-дневник над аквариумом мерцала, как призрак: «…адаптация или агония?». Запись её собственного голоса, сделанная неделю назад, звучала чужой – спокойной, почти равнодушной.

– Ты слышала, что они сделали с сектором G? – Майя бросила глазоплавник в аквариум, и вода тут же закипела, растворяя плоть. – Закачали туда щёлочь, чтобы нейтрализовать кислоту. Теперь там плавают мыльные пузыри размером с подлодку.

Лира прикоснулась к голограмме, и пальцы погрузились в холодный пиксельный туман. «Они ошибаются, – сказала она, наблюдая, как угорь 331-F сдирает с себя лоскуты кожи, обнажая кварцевые рёбра. – Это не борьба. Они… сотрудничают с ядом».

Внезапно кальмары-лампы синхронно погасли. Синий свет сменился багровым – сигнал тревоги. Аквариумы забулькали, выпуская пузыри, которые лопались с хлопками, похожими на рукоплескания. Лира рванулась к панели управления, но пол под ней дрогнул: сквозь иллюминатор в полу, заляпанный слизью, проплыла тень. Огромная, чешуйчатая, с плавниками, утыканными обломками титана.

– Смотри! – закричала Майя, прилипшая к стеклу. – Это же…

Тень ударила хвостом. Ударная волна сотрясла лабораторию, и аквариум с угрём треснул – струя кислоты брызнула на голограмму. Запись дневника исказилась, голос Лиры растянулся, как расплавленный пластик: «А-а-а-да-а-пта-а-ция…».

– Закрой клапан! – Майя, закрывая лицо руками, споткнулась о щупальце кальмара, упавшего с потолка. Его биолюминесценция гасла, окрашивая пол в цвет запёкшейся крови.

Лира вцепилась в рычаг, но он не поддавался, будто вмёрз в лёд. За стеклом угорь 331-F, наполовину расплавленный, бился в конвульсиях, а его кристаллы звенели, как разбитое стекло. «Он зовёт их, – прошептала Лира, чувствуя, как вибрация проходит сквозь кости. – Они пришли за своими…»

Свет вернулся, но теперь кальмары светили ядовито-зелёным. На стене, где секунду назад была тень, висел экран с данными: все показатели 331-F застыли на нуле. Только в углу, мелким шрифтом, мигало: «Обновление ДНК… 100%».

– Адаптация, – Лира разжала ладонь, и с пальцев стекала слизь, пахнущая мятой и металлом. – Они всегда выигрывают.

Майя, поднимаясь с пола, выплюнула зуб. – Что выигрывают?

Но ответа не последовало. Голограмма дневника, теперь вечно застывшая на вопросе, бросала синеву на лицо Лиры, пока та смотрела, как снаружи, в чёрной воде, загораются тысячи крошечных огней – словно звёзды, решившие утонуть.

«Танец щупалец»

Щупальце медузы скользнуло по скальпелю, оставляя перламутровый след, который светился в ритме пульса Лиры. «Ты что, зеркало?» – она наклонилась ближе, и существо в аквариуме повторило движение, его полупрозрачное тело сжалось, обнажая узоры – точные копии её татуировок: переплетение морских узлов на левом плече, теперь мерцающих на куполе медузы ядовитой бирюзой. – Смотри-ка, у тебя мой роза ветров, – Лира коснулась стекла, и существо выпустило нити ДНК, зависшие в воде как ноты на невидимом стане.

– Эй, мутант! – в дверь ворвался Оскар, запах смазки от его комбинезона перебил запах йода. – Это тебе не тату-салон. Нексус приказал…

– Приказы, – она перебила, нажимая стимулятор. Медуза вздрогнула, и на её щупальцах проступили новые узоры: координаты сектора G. – Смотри! Она картограф. Или шпион.

Оскар замер, его взгляд скользнул по цифрам, застывшим в гелевой плоти. – Чёрт… Это же «мёртвая» зона. Там ничего нет, кроме…

Сирена взревела, разрывая тишину на клочья. Красный свет залил лабораторию, превращая аквариумы в кровавые ванны. Медуза сжалась в комок, её узоры вспыхнули предупреждением: NON LICET.

– Движение в запретном секторе, – голос из динамика звучал механически, но Лира уловила дрожь. – Все сотрудники – в капсулы. Карантин.

Оскар рванул её за рукав, но она вырвалась, чувствуя, как татуировки на плече горят. «Они там. Те, кто рисует карты», – она потянулась к гидрокостюму, ещё влажному от предыдущего погружения.

– Самоубийца! – Оскар блокировал дверь, его тень на стене раздвоилась, второе очертание с рогами. – Ты умрёшь как Саймон. Твои лёгкие…

– Мои лёгкие уже полны их чернил, – Лира втиснулась в костюм, ткань прилипла к ожогам от планктона. – А ты? Боишься, что они найдут твои сокровища в вентиляции?

Он отпрянул, будто ужаленный. Медуза в аквариуме вдруг ударила в стекло, оставив трещину в форме спирали ДНК. Лира выхватила нож, лезвие которого покрылось инеем – предвестник перепада давления.

– Если не вернусь… – она бросила взгляд на медузу, чьи узоры теперь показывали глубину 2340 метров. – Сожги лабораторию.

Тень за спиной Оскара дёрнулась, и он засмеялся – сухо, как треск сломанной шестерни. – Обещаю.

Шлюз захлопнулся, вытесняя последние молекулы безопасного воздуха. Вода, проникая в шлем, пахла железом и гнилыми водорослями. Таймер на запястье замигал: 00:00:00. «Сюрприз, Нексус», – Лира активировала фонарь, луч выхватил из темноты силуэт – не рыбу, не машину. Существо извивалось, как спираль ДНК, его тело состояло из обломков титана и щупалец, усеянных кристаллами. Оно танцевало, повторяя узоры её татуировок, а в такт движениям в толще воды вспыхивали голограммы: лица. Саймон. Другие пропавшие.

– Покажите мне, – она протянула руку, и существо выпустило нить – горячую, как провод под напряжением. – Что вы прячете…

Нить впилась в чип на груди, и мир взорвался болью. Видения хлынули потоком: подводные шахты, где кристаллы прорастали сквозь черепа, лаборатории Нексуса, где из ржавой воды собирали новых медуз-шпионов. И голос, повторяющий на всех языках: «Мы – карта. Вы – граница».

Таймер ожил, показывая обратный отсчёт: -00:17:32. Лира поняла – её ДНК теперь часть танца. А где-то выше, на станции, медуза в аквариуме начала плавиться, выводя на своём теле новые координаты.

«Световая симфония»

Тьма расступилась взмахом дирижёрской палочки – первый коралл вспыхнул синим, затем фиолетовым, и вот уже вся бездна пульсировала в такт адреналину, бьющемуся в её висках. Лира замерла, чувствуя, как гидрокостюм вибрирует, повторяя ритм сердца: тук-тук-тук – словно кто-то стучал изнутри по рёбрам. «Эликсир-Ω…» – прошептала она, наблюдая, как сенсоры на запястье зашкаливают, превращаясь в огненные кольца. Воздух в шлеме запахёл горелым миндалём – запах неизвестной энергии, пожирающей кислород.

– СТ-47, фиксируй! – её голос потонул в хоре щелчков, тресков и гула, что издавали кораллы. Механическая медуза, выпущенная следом, зависла в ступоре, её щупальца дёргались, повторяя световые волны. – Чёрт, ты тоже под гипнозом…

Она протянула руку, и ближайший коралл, похожий на застывший взрыв, коснулся перчатки. Тепло – нет, жар – прошёл по венам до самого сердца, выжигая следы яда. «Мама…» – в ушах прозвучало эхо детского голоса. Лира дёрнулась, чуть не выронив нож: на основании рифа, под слоем окаменевших водорослей, проступили символы. Те самые, что были выгравированы на медном талисмане, который отец бросил в океан, умирая.

– Не может быть… – её пальцы скользнули по резным линиям, и кораллы запели – высоко, как стеклянные арфы. Где-то внизу, в тёмной щели, забилось малиновое свечение. Тук-ТАК-тук. Не её сердце. Чужое.

– Лира, немедленно возвращайся! – в комлинке взорвался голос Оскара, но искажённый, будто пропущенный через воду. – Энергия… разъедает корпус…

Она отключила связь. Световая симфония нарастала: теперь кораллы горели узорами её татуировок, сплетая их с древними рунами. Гидрокостюм пищал: «Уровень Эликсир-Ω: 99,9%». Кожа под костюмом онемела, потом загорелась – каждый мускул стал струной, вибрирующей в унисон рифу.

– Что вы хотите? – Лира прижала ладонь к символу, и металл талисмана, давно потерянного, вдруг жгло в кармане. Нереально. Невозможно. Но когда она достала его, медный диск сиял, как в день, когда отец сказал: «Они зовут нас домой».

Кораллы взорвались светом. На миг Лира увидела их: тени с глазами из расплавленного кварца, танцующие в эпицентре энергии. Их пальцы – нет, щупальца – тянулись к её талисману, сливаясь с узорами в единую карту. «Портал…» – мелькнуло в сознании, прежде чем боль пронзила череп.

Гидрокостюм завизжал, датчики впились в тело иглами. «Критическая перегрузка», – предупреждал экран, но Лира, ослеплённая светом, уже видела иное: океан, вывернутый наизнанку, где кристаллы Нексуса были лишь осколками чего-то большего. Где-то в глубине билось сердце – огромное, обёрнутое титановыми цепями.

– Возвращайся! – Оскар снова в эфире, его голос теперь с примесью страха. – Вся станция… плавится…

Лира сжала талисман, ощущая, как медь вплавляется в плоть. «Они зовут домой», – повторила она мысленно, и кораллы, словно услышав, рванулись вверх, пронзая толщу воды лучами. Где-то выше, на поверхности, начали взрываться буи Нексуса, но здесь, в эпицентре симфонии, время сплелось в узел.

Когда тьма вернулась, остался лишь медный диск в её руке – холодный, мёртвый. И голос в комлинке, твердящий: «…стабилизация невозможна». Но на запястье, поверх треснувшего таймера, светился новый символ: руна, означавшая на языке предков – предел.

«Образец 001-А»

Титановый бур завизжал, как раненый зверь, когда иглы коралла впились в его блестящую оболочку. «Держись, крошка…» – Лира вдавила весло управления в живот, чувствуя, как вибрации дрели отдаются в костях зубной болью. Светящийся коралл, похожий на сплетение замороженных молний, сжался в комок, выстреливая шипами. Один пронзил перчатку – холодная сталь прошла сквозь ладонь, пригвоздив руку к рукояти. «Чёрт! СТ-47, отсеки…» – но медуза-дрон уже плясала в конвульсиях, её щупальца, опутанные биолюминесцентными нитями, рвались как струны.

– Прекратите бурение – голос Нексуса в шлеме зазвучал в такт пульсации коралла, сладкий и липкий, как патока. – Образец 001-А неприкосновенен.

Лира вырвала руку, оставив клочья перчатки на шипе. «Неприкосновенен? – она плюнула на стекло шлема, и слюна смешалась с кровью на ране. – Ты боишься его, да?» Бур, треснувший пополам, упал на дно, и из трещины коралла хлынула капля – не жидкость, а свет, сгущенный до металлической тяжести. Эликсир-Ω. Он упал на тыльную сторону её руки, и кожа запела.

Боль сменилась холодом, пронзившим мозг ледяной иглой. Лира рухнула на колени, и песок вокруг закипел, образуя мозаику: город. Не руины – нет, сверкающий сплав арки из жидкого света и башен, чьи шпили были сплетены из спиралей ДНК. Тени скользили по улицам-акведукам, их тела мерцали, как голограммы, а в центре, вместо сердца мегаполиса, пульсировал гигантский коралл – точная копия 001-А. «Добро пожаловать домой», – прошелестел ветер, которого не могло быть под водой.

– Лира! – Оскар орал в комлинк, его голос рвался сквозь слои реальности. – Твои показатели… Ты…

Она не слышала. Ладонь с каплей Эликсира горела, и вода вокруг начала вращаться – медленно, затем быстрее, образуя спираль, которая вырывала из грунта обломки бура, ржавые болты, даже скелеты рыб. «Что я…» – Лира попыталась встать, но вихрь подхватил её, как перышко. Светящиеся нити из города-видения оплели запястье, вгрызаясь в чип Нексуса. Взрыв боли – и экран биосенсора лопнул, осколки впились в щёку.

– Уничтожить образец! – Нексус сменил тон на ультразвуковой, и из трещин в скалах полезли роботы-уборщики, их пилы взвыли. Но спираль воды уже была стеной. Лира, паря в эпицентре, подняла руку – и рой роботов разлетелся на запчасти, будто попав в измельчитель.

– Ты… видела? – она задыхалась, обращаясь к медузе СТ-47, но дрон был теперь частью танца – его обломки кружились в водовороте, складываясь в символ, идентичный её талисману.

Боль вернулась, выжигая Эликсир из вен. Лира рухнула на дно, спираль рассыпалась, засыпая её обломками коралла. Последнее, что она увидела перед отключением – капля на руке кристаллизовалась, образуя микроскопический город. И в его окнах горел свет.

«Тени на сонаре»

Станция дышала хрипами. Лира, волоча за собой шлейф иссиня-чёрной слизи, прошла мимо медуз-дронов, повисших на потолке как мёртвые медузы-фонари. Их щупальца, обычно подрагивающие в ритме вентиляции, теперь свисали вниз, цепляясь за её плечи словмина холодные пальцы утопленников. «СТ-47?» – хрипло позвала она, но в ответ лишь эхо: 47-47-47. На полу, в луже электролита, плавала голова дрона – её экран треснул, обнажив провода, шевелящиеся как черви.

– Ты не должна была это найти… – Оскар вынырнул из тени вентиляционной шахты, его комбинезон был в пятнах неизвестного происхождения, пахнущих гнилым мандарином. В руке он сжимал гаечный ключ, но не как инструмент – как оружие.

Лира прижала к груди контейнер с образцом 001-А. Кристалл внутри, размером с кулак, пульсировал синью, отбрасывая блики на стены, где тени слишком медленно таяли. «Что именно? – она сделала шаг назад, наступая на медузу-дрон; хруст хитина отозвался эхом в пустом коридоре. – Город? Или то, что Нексус кормит нас ими?»

Оскар дёрнул головой, его зрачки сузились до точек. – Ты сломаешь баланс. – Он бросил ключ – не в неё, нет, в стену. Металл завыл, и из пробоины хлынула струя пара, за которой что-то задвигалось. – Они дают воздух. Забирают только тех, кто…

– Кто задаёт вопросы? – Лира рванулась к лаборатории, её сапоги скользили по лужам с маслом, окрашенным в ядовито-розовый свет аварийных ламп. За спиной раздался шлепок – Оскар упал, бормоча: «…не понимаешь, они в стенах…».

Дверь в лабораторию была исцарапана – не снаружи, изнутри. Лира, прислонившись спиной к шкафу с реактивами, забаррикадировала вход обрубком робота-уборщика. Контейнер с образцом поставила на стол, где голограмма-дневник мерцала перекошенным текстом: «…образец 001-А не подчиняется…».

– Покажи мне правду, – она прижала ладонь к кристаллу. Шрам от Эликсира-Ω на руке засветился, и лаборатория вздрогнула. Пробирки с мутантами запели хором – рыба с кристальной чешуёй билась в стекле, выстукивая морзянку: ТИК-ТИК-ТАК.

Внезапно погас свет. И включился сонар.

На экранах, вместо привычных волн, танцевали тени – сотни, тысячи – сплетаясь в ДНК-спирали. Лира потянулась к панели управления, но пол под ней вздыбился. Из вентиляции вырвался поток чёрных шариков – насекомых? Нет, камер-жучков Нексуса, слипшихся в подобие руки. Они схватили образец.

– Нет! – она вцепилась в контейнер, чувствуя, как камеры впиваются в кожу, высасывая кровь через микроотверстия. Голограмма дневника взорвалась предупреждениями: «Карантин! Карантин!».

Оскар бил в дверь снаружи, его голос смешивался с рёвом сирен: – Они вкурсе! Открой, я помогу…

Лира, отрывая камеры ногтями, дотянулась до баллона с кислотой. Жидкость брызнула, растворяя рой в едком дыму. Образец упал, и кристалл треснул – из щели хлынул свет, спроецировавший на стену карту. Нет, портал. В его центре пульсировала точка – их станция.

– Так вот ты где… – она коснулась проекции, и пол под лабораторией провалился. Нет, это станция сдвинулась, металл скрипел, как кости великана. Где-то внизу, в глубине, забилось сердце из титана и ярости.

Оскар, вломившись в дверь, застыл на пороге. Его лицо исказил ужас: – Ты разбудила Смотрителя.

Но Лира уже не слышала. Свет из треснувшего кристалла обвил её, как кокон, а сонар показывал лишь одно: огромную тень, поднимающуюся к станции снизу. Имя Смотрителя мигало в её чипе, вшитом под кожу, как клятва: АТЛАНТ-001-А.

«Когти Нептуна»

Первый щупалец проник через шлюз как нож сквозь масло – плазменный наконечник шипел, прожигая титановую дверь, а за ним, в облаке пузырей, показался глаз. Не линза, а настоящий биологический глаз, встроенный в робота-осьминога. «Красавчик…» – Лира швырнула в щель пробирку с фотосинтезирующими бактериями, и взрыв зелёного света на миг ослепил тварь. – Добро пожаловать на барбекю!

Оскар, прижатый к полу волной давления, выл, закрывая лицо руками: – Это пираты Нексуса! Они зачищают улики!

– Улики? – Лира рванула рычаг аварийной системы, и со скрежетом открылся аквариум с рыбой-киборгом – гибрид угря и дрона, с плавниками из цепной пилы. – Вот твои улики!

Рыба рванула в бой, разрезая воду серой полосой. Плазма осьминога встретила её снопом искр, но киборг впился зубами в корпус робота, вырывая провода, пахнущие жареным кальмаром. Лира, кашляя от дыма, влезла на стол, где кислотные аквариумы дребезжали в такт взрывам. «Сейчас, сейчас…» – она била кулаком по стеклу с рыбой, чьи жабры выделяли серную кислоту. Трещина. Ещё удар.

– Ты с ума сошла?! – Оскар полз к ней, волоча сломанную ногу. – Вся станция…

– Взорвётся? Идеально! – Стекло лопнуло, и жёлтая жижа хлынула на пол, пожирая металл с шипением. Лира прыгнула в образовавшийся провал, в аварийный тоннель, но осьминог, уже потерявший три щупальца, настиг её. Плазменный клинок прошёл в сантиметре от шеи, спалив прядь волос.

Рыба-киборг, полурасплавленная, вцепилась в голову робота. «Держи их, зубастик!» – Лира, скользя по слизистому тоннелю, услышала хруст – киборг откусил «голову» осьминогу. На миг в воде вспыхнула голограмма: логотип Нексуса, а под ним – Ликвидация актива 001-А.

Оскар, догнавший её, схватил за лодыжку. – Ты… ты знала, что они придут!

Она пнула его в лицо, чувствуя, как кость хрустит под каблуком. – Знаю, что ты продал нас! Твои «сокровища» в вентиляции – это маячки!

Взрыв потряс тоннель. Рыба-киборг, последний подарок лаборатории, взорвалась, унося с собой остатки осьминогов. Ударная волна швырнула Лиру в шахту лифта, где ржавые кабели хлестали, как змеи. Оскар, цепляясь за её гидрокостюм, вопил: – Они обещали спасти меня! Спасти от Смотрителя!

Лира достала из кармана кристалл 001-А. – Вот твоё спасение. – И вдавила артефакт ему в рану на груди.

Тело Оскара свело судорогой. Кристалл засветился, и его кожа начала пузыриться, образуя чешую. – Что ты наделала…

– Научилась плавать, – она пнула его в живот, и он полетел вниз, в облако поднимающихся пузырей. Его крик оборвался, когда из темноты вынырнули тени – не пираты. Они. Существа из города-видения, с щупальцами из света.

Лира, истекая кровью из пореза на боку, поползла к аварийному люку. За спиной металл стонал – станция складывалась, как оригами. В ушах звенело, но сквозь шум пробивался голос Смотрителя, звучащий через все динамики сразу: «Ты нарушила договор».

– Договор? – она вскрыла люк ножом, и солёная вода хлынула ей в лицо. – Я его разорвала.

Прыжок в бездну. Вверх? Вниз? Неважно. Над рушащейся станцией уже кружили кораллы-спасатели, их щупальца светились знаком предела. Лира, выпуская последние пузыри воздуха, увидела, как Оскар – вернее, то, во что он превратился – плывёт рядом. Его глаза стали как у рыб, а изо рта тянулись нити биолюминесценции.

– Добро пожаловать в клуб, – пробормотала она, и тьма поглотила всё, кроме кристалла в её руке. Он светил, как маяк. Как приглашение.

«Дыхание глубин»

Кровь сочилась из проколов в гидрокостюме, окрашивая воду в ржавые шлейфы, за которыми гнался рой. Механические пираньи, размером с ладонь, щёлкали челюстями из титановых игл – их звук напоминал дождь из гвоздей по жести. Лира плыла зигзагами, чувствуя, как трещина в шлеме пропускает ледяные иглы давления прямо в висок. «Сюда, мясцо!» – кричала она, отрывая кусок биогеля от пояса и швыряя его в стаю. Пираньи набросились, разрывая приманку с треском микровзрывов, но пять отбившихся продолжали преследование, их сенсоры-глаза алели, как раскалённые угли.

– Нексус шлёт целый букет… – она рванула в сторону, и пиранья вонзилась ей в бедро, задев нерв. Боль ударила в мозг белым шумом. Лира вырвала тварь вместе с куском плоти, швырнув её в пасть другой пираньи. Та, перекусив сородича, на секунду замерла, процессор не справляясь с парадоксом.

– Держись за воздух! – голос пришёл не через комлинк, а сквозь толщу воды, вибрируя костями. Из облака водорослей вынырнула фигура: мужчина в плаще из рыбьих жабр, с рукой, сплетённой из корней и титана. Его деревянные пальцы сжались – и вода вокруг Лиры закипела пузырями кислорода.

– Дыши, – приказал он, и Лира, вопреки инстинктам, вдохнула. Воздух пах гнилым дубом и медью. Её лёгкие горели, но пираньи, лишённые теплового следа, замешкались.

– Кто… – она попыталась схватить его за плащ, но ткань рассыпалась на медуз, уколовших ладонь. – Ты тоже их раб?

– Раб? – мужчина повернулся, и Лира увидела татуировку на его шее: спираль, идентичная символу на коралле. Его деревянная рука сжала воду, выжимая из неё кислород в прозрачный шар. – Я Кай. Садовник Смотрителя. А ты – сорняк, растущий не там.

Пираньи, перестроившись, рванули к ним, челюсти раскрылись на 180 градусов. Кай взмахнул рукой – корни на ней ожили, пронзив воду шипами. Три пираньи лопнули, залив всё маслянистой смазкой, но четвёртая впилась Лире в плечо.

– Держись! – Кай притянул её к себе, и его плащ из жабр обернулся вокруг них, как кокон. Внутри пахло гниющими листьями и статикой. – Они видят через тебя. Через это. – Он ткнул пальцем в чип на её груди, и Лира вскрикнула – чип треснул, выпустив личинки ржавчины.

– Ты… сумасшедший… – она билась в его хватке, но плащ душил, как удав. За его спиной, в просвете между корнями, мелькнул символ – тот самый – на его лопатке. Татуировка пульсировала, повторяя ритм кораллового города.

– Смотри, – он разжал пальцы, и кислородный шар лопнул, ослепив пираний. – Они слепы без команды. Как и ты.

Лира рванулась прочь, но повреждённый гидрокостюм начал схлопываться, сдавливая рёбра. «Нет…» – её пальцы скользнули по деревянной руке Кая, и вдруг – видение: он стоит у гигантского коралла, вживляя себе в плечо символ раскалённым корнем. Голос Смотрителя ревет: «Ты – проводник, а не хозяин».

– Ты… один из них… – Лира захлёбывалась, вода проникала в шлем. – Почему… спасаешь…

Кая лицо исказила гримаса, будто он пытался вспомнить что-то. – Потому что ты пахнешь домом. – Его рука впилась ей в грудь, и боль сменилась теплом – чип Нексуса рассыпался, а из трещин в коже полезли корни, запечатывая раны.

Сознание уплывало. Последнее, что она увидела – Кай, разрывающий свой плащ, чтобы обернуть её. Его татуировка светилась, проецируя на воду карту: путь к сердцу Смотрителя. А в ушах, сквозь вой пираний, пробивался напев – тот самый, что пели кораллы. Колыбельная глубин.

Тьма накрыла её, но теперь это была не пустота. В ней мерцали огни города, а где-то рядом, как сердцебиение, стучал топор Кая, рубящий цепи Нексуса.

«Кровь и солярка»

Сознание вернулось волной рвотных спазмов. Лира уткнулась лицом в пол, шершавый от ржавчины и засохшей слизи, а в ноздри впился запах – смесь гниющей ламинарии, жжёной солярки и чего-то медвяно-металлического. «Синтетическая кровь… третьей группы…» – прошептала она автоматически, пока глаза привыкали к свету. Точнее, к полумраку, разорванному бирюзовыми всполохами: где-то над головой висели инструменты, покрытые насечкой из светящихся водорослей. Их узоры ползали по стенам подлодки, как живые татуировки.

– Двести тысяч, – хриплый голос прозвучал справа, заставив её дёрнуться. Кай, сидя на корточках у двигателя, вкручивал в турбину что-то, похожее на позвоночник угря. Его деревянная рука скрипела, выпуская капли смолы, которые застывали в воздухе чёрными жемчужинами. – Живой. Мёртвой – только кишки выкупят.

Лира попыталась встать, но кандалы на лодыжках приковали её к трубе, обмотанной щупальцами мёртвого кальмара. «Мило…» – она потрогала шрам на груди, где раньше был чип Нексуса. Теперь там зияла дыра, затянутая корнями. Живыми.

– Где… – голос сорвался на кашель. Вкус крови и солярки заполнил рот.

– В брюхе «Ржавой нереиды». – Кай швырнул в котёл горсть сине-фиолетовых водорослей, и пламя взорвалось густым дымом, пахнущим железом и йодом. – Контрабандистская лодка. Торгует всем: от спермы китов-мутантов до коралловых мозгов. – Он повернулся, и Лира увидела, что его татуировка-спираль теперь перетекала на лицо, мерцая, как гниющее дерево. – Тебя – дороже.

Лира дотянулась до ближайшего инструмента – гаечного ключа с биолюминесцентными полосками. Светящаяся слизь прилипла к пальцам, жгла как крапива. «Почему не сдал?» – прошипела она, но Кай лишь засмеялся, поднимая фонарь из медузы в банке.

– Видишь это? – он ткнул фонарём в стену, где ржавчина складывалась в карту. Знакомые очертания – станция Нексуса, а вокруг… десятки светящихся точек. – Каждый огонёк – подлодка вроде этой. Мы – крысы в трюме Смотрителя. – Его голос стал резким, как скрежет металла. – Но ты… ты прогрызла дыру в его клетке.

Двигатель взревел, и Лира увидела, чем он питается: по прозрачным трубкам в топку текла густая жидкость – кровь. Не синтетика. Настоящая. В ней плавали кристаллы льда.

– Гибрид, – Кай поймал её взгляд. – Водоросли из столицы Нексуса плюс кровь из «резервуаров». – Он провёл пальцем по шраму на шее. – Твоя, кстати, пахнет интересно. Серой и… грустью.

Лира плюнула в его сторону. Слюна, смешанная с кровью, шипя испарилась на раскалённом котле. – Отпусти. Или убью.

– Уже пыталась, – он подошёл, волоча за собой шланг, из которого сочилась чёрная жижа. Его деревянные пальцы впились ей в челюсть, поворачивая лицо к свету. – Видишь узоры? – биолюминесцентные линии на стенах пульсировали в такт её сердцу. – Это не украшение. Это счётчик. – Он провёл ногтем по её сонной артерии. – Каждая линия – твоя капля крови в топливе. Двести тысяч кристаллов – цена за то, что ты не стала ими.

Внезапно лодка дёрнулась, и с потолка посыпались ракушки, острые как бритвы. Где-то в корпусе завыла сирена, а голограмма на ржавой панели замигала: «Обнаружены сканеры Нексуса. Уровень угрозы: Пожиратели».

Кай встал, вытирая руки о штаны, оставляя кровавые полосы. – Выбирай: поможешь мне завести этот гроб, или твои органы станут приманкой для Пожирателей.

Лира посмотрела на двигатель, где в кипящей крови плавало что-то похожее на сердце. Оно билось. Её ритм.

– Ладно, садовник, – она протянула зажатый в кулаке гаечный ключ, светящийся ядовито-зелёным. – Но если твоё «топливо» коснётся меня – сожгу лодку.

Кай усмехнулся, разбивая флакон с водорослями об пол. Жидкость вспыхнула, окрасив его лицо в цвет морской бездны.

– Добро пожаловать в кодекс контрабандиста, принцесса. Первое правило: выживает тот, кто пахнет смертью… но дышит ради мести.

Двигатель завыл, и «Ржавая нереида» рванула вперёд, сдирая обшивку о рифы. Лире показалось, что в топке кричит её собственное сердце.

«Карта из кожи»

Корпус подлодки дрожал, как лихорадочный зверь, когда Кай повёл её в трюм, заваленный рваными сетями. Воздух здесь был густ от запаха разлагающегося планктона и масла. Он остановился у объекта, покрытого брезентом, с которого стекала слизь цвета запёкшейся крови. «Твой билет из ада, – он дёрнул ткань, – встречай: Навигатор».

Под брезентом лежал кит. Вернее, то, что от него осталось: ржавый каркас из титановых рёбер, обтянутых кожей, покрытой татуировками. Не рисунками – картой. Линии глубин, выжженные кислотой, пульсировали синим там, где под кожей шевелились светящиеся черви. «Нексус называет их живыми маяками, – Кай провёл деревянным пальцем по хребту кита, и плоть зашипела, выпуская пар. – Каждая точка – ловушка. Видишь эти круги?»

Лира наклонилась ближе, чувствуя, как влажные споры с кожи кита оседают на ресницах. Термальные источники на карте выглядели как раны: алые воронки с шипами по краям. «Искусственные гейзеры… – она коснулась одного, и кожа под пальцем вздулась волдырём, выбросив струю кипятка. – Они жгут подлодки как попкорн».

– Умнее, чем кажутся, – Кай схватил её запястье, прежде чем она отдернула руку. Его пальцы впились в ожог, и боль сменилась странным облегчением – будто морская вода промыла рану. – Это не просто карта. Он чувствует их. – Он ударил кулаком в рёбра кита, и механизм внутри заскрипел. На брюхе проступила новая метка: Сады Нептуна, светящиеся зелёным, как гнилой фосфор. – Плантации контрабандистов. Грибы, что растут на трупах Пожирателей.

Лира потрогала отметку. Кожа под пальцами заурчала, выпустив облако спор. В них мелькнули голограммы: сотни мешков с биомассой, подвешенных в воде как коконы, и тени с ножами из кораллов. «Твои друзья?» – она вытерла споры о штаны, оставляя светящиеся полосы.

– Клиенты, – поправил Кай, выдергивая из китового плавника чёрный кристалл. – Здесь, – он вдавил артефакт в зону возле жабр. Плоть разошлась, обнажив кластер мигающих точек. Одна пульсировала ядовито-красным. – Зона Кальмара. Гнездо Пожирателей.

– Почему она горит иначе? – Лира потянулась к точке, но Кай отшвырнул её руку.

– Потому что там кончился кто-то, кого ты знаешь. – Его голос стал резким, как скрежет якоря по дну. – Твой бывший напарник болтается на щупальцах как флаг. Его кишки стали удобрением для Садов.

Сердце Лиры пропустило удар. Она впилась ногтями в татуированную кожу кита, пока чёрная кровь не выступила из-под ногтевых пластин. «Оскар… – имя обожгло губы. – Ты видел его?»

Кай засмеялся, поднося к её лицу кристалл. В его глубине копошились тени: обрывки кадров с Оскаром, чьё тело теперь напоминало куклу из водорослей. «Нексус оставляет метки на тех, кто предаёт. Его киборг-личинки уже прорастают в твоих венах. – Он ткнул кристаллом в её грудь, и Лира ощутила, как под кожей шевельнулось что-то острое. – Хочешь последовать за ним?»

Лодка дёрнулась, и кит застонал – из его пасти хлынул поток ледяной воды, увлекая за собой рой паразитов с шипастыми панцирями. Кай, схватив Лиру за воротник, потащил к люку. «Карта живет лишь пока умирает, – крикнул он, перекрывая рёв сирен. – Каждое прикосновение ускоряет распад!»

Лира, вырываясь, взглянула на Зону Кальмара. Красная метка теперь пульсировала в такт её сердцу. В такт мысли: Он мёртв из-за меня. Кит вздрогнул, и татуировки поплыли, сливаясь в новый маршрут – прямо через термальные ловушки.

– Выбирай! – Кай втолкнул её в шахту лифта, где рваные тросы хлестали, как бичи. – Беги к Садам или стань удобрением!

Лира, цепляясь за скользкие стенки, увидела, как кожа кита начинает отслаиваться, обнажая рёбра-шестерни. Карта умирала, превращаясь в прах. Но красная метка всё светилась – маяк в темноте, зовущий в пучину.

– В Зону Кальмара, – прошептала она, и Кай, услышав, оскалился. Его татуировка вспыхнула, отражая маршрут на стенах.

– Тогда держись за гниль, – он швырнул ей противогаз, склеенный из рыбьих пузырей. – Там воздух пахнет расплатой.

Двигатель «Нереиды» взвыл, перемалывая последние капли топлива с её кровью. Лира прижала ладонь к ожогу от карты – боль напоминала о цели. А где-то в глубине, в такт ударам сердца, стучали крошечные клешни киборг-личинок.

«Скаты-призраки»

Первая медуза ударила в иллюминатор, оставив трещину в виде паутины. Её щупальца, сплетённые из оптоволокна и яда, скользили по стеклу, впрыскивая кислоту с шипением раскалённого масла. «На палубу!» – Кай впился деревянной рукой в рычаг аварийного люка, и Лира провалилась вниз, прямо на спину гидроцикла – каркас из китовых рёбер, обвитых титановыми жилами. Кости дрожали под бёдрами, будто зверь, рвущийся с цепи.

– Корми их, пока не взорвались! – Кай швырнул ей горсть болтов, покрытых синевой ржавчины. Лира, сжимая металл в кулаке, ощутила, как гидроцикл вздрогнул – рёбра разошлись, обнажив мотор из прозрачной слизи, где копошились бактерии. Она бросила болты в жерло, и существа набросились на железо, переваривая его со звуком ломающихся зубьев. Двигатель взревел, выбросив струю раскалённого пара.

– Красиво, – прошипела она, цепляясь за позвонки руля, пока гидроцикл рванул вперёд, сдирая кожу с ладоней. За спиной взорвалась «Нереида» – корпус подлодки разорвало медузами-камикадзе, их сиреневый гной смешался с чёрным дымом.

Скаты появились из ниоткуда. Полупрозрачные, с крыльями из дымчатого пластика, они скользили в воде, повторяя каждый манёвр. Лира пригнулась, когда один из них пронзил гидроцикл лучом-гарпуном. «Слева!» – крикнула она, но Кай уже рубил тросы-щупальца топором, чьё лезвие было выточено из китового уса.

– Они на твоём пульсе! – он плюнул в воду кровавой слюной. – Чип Нексуса, даже мёртвый, как маяк!

Лира прижала ладонь к груди, где корни шевелились под кожей. Скаты синхронно дёрнулись, их жала нацелились точно в её сердце. «Сраные паразиты…» – она рванула руль вправо, гидроцикл перевернулся, едва избежав столкновения с рифом. Бактерии в моторе завизжали, требуя новой порции металла.

– Жри! – Кай бросил ей обломок якорной цепи. Лира, перекусывая зубами мешающую прядь волос, засунула звено в пасть мотора. Бактерии взорвались фиолетовым светом, а скаты, словно ослепнув, начали биться о друг друга.

– Твоя кровь… – Кай прижал её запястье к сенсору на руле. Экран, сделанный из натянутой рыбачьей кожи, замигал: график сердцебиения Лиры совпал с ритмом лучей скатов. – Они клюют на адреналин. Дай им отраву.

Она вонзила ноготь в старую рану на предплечье. Кровь, густая от бактерий-симбиотов, расплылась в воде облаком. Скаты ринулись к ней, разрывая друг друга плавниками. Один, проткнутый собственным жалом, упал на гидроцикл – его пластиковое крыло обернулось вокруг Лиры, жгло как медуза.

– Держись! – Кай перепрыгнул на её гидроцикл, его деревянная рука треснула, выпуская личинки кораллов. Они впились в мотор, и двигатель взвыл, рванув вверх. Скаты, оставшиеся позади, взорвались цепной реакцией, осветив бездну алым заревом.

Лира, выплёвывая солёную воду, увидела своё отражение в шлеме Кая: волосы, слипшиеся от крови, глаза, горящие яростью и страхом. «Почему ты это знал?» – прохрипела она, чувствуя, как личинки кораллов ползут по её ноге.

Он сорвал шлем, обнажив татуировку, пульсирующую в такт её сердцу. – Потому что я тоже когда-то был маяком.

Гидроцикл, пожираемый бактериями, начал разваливаться. Кай обнял её за талию, его дыхание пахло разложением и гвоздикой. – Теперь твоя очередь светить, принцесса.

Они упали в бездну, а над ними, как похоронный салют, горели остатки скатов-призраков. Лира сжала в кулаке обломок китового ребра – оружие и память. Где-то внизу ждала Зона Кальмара, а в груди стучало сердце, ставшее приманкой и ключом.

«Плавучий мавзолей»

Тень корабля нависла над ними, как клык древнего левиафана – корпус, проросший ракушками и щупальцами чёрных кораллов, скрипел на течении, будто стонал. Лира, продираясь через дыру в борту, вдохнула воздух, пахнущий формалином и плесенью. «Боже…» – её голос разлетелся эхом по залу, где под потолком висели криокапсулы, словно гробы светлячков. Внутри – ветки, листья, цветы, замороженные в позе вечного увядания. Иней на стекле мерцал голубым, как экраны мёртвых гаджетов.

– Рай, – прошептал Кай, сдирая перчатку. Его деревянные пальцы оставили на капсуле борозды, пока он водил по контуру мха, которого не существовало уже сто лет. – Здесь росла черемуха. Её плоды взрывались сладким ядом на языке. – Он прижал лоб к стеклу, и Лира увидела, как по его щеке скатилась смола вместо слезы.

Скрип-скрип-скрип. Из темноты выполз робот-экскурсовод, его обшивка проржавела до дыр, обнажая шестерёнки, обмотанные водорослями. «Д-добро пожаловать в з-зелёный з-зон-з, – искривился динамик, – природа… наш… л-лучший…» Голос захлебнулся, и из горла машины вырвался пучок проводов, похожих на корни.

Лира, отшатнувшись, наткнулась на стенд с журналами. Бумага расползлась от влаги, но один экземпляр, запечатанный в пластик, уцелел. На обложке – ребёнок, рисующий в блокноте. Её талисман: акула с крыльями летучей мыши. Точь-в-точь как в детстве. Она рванула плёнку, и страницы рассыпались, кроме одной. Рисунок. Её рисунок. Подпись: Л. Марен, 6 лет. Конкурс «Мир будущего».

– Ты… – она обернулась к Каю, но тот стоял, уставившись на капсулу с розой. Лепестки, вечно падающие и никогда не касающиеся дна.

– Они сохранили это, – его голос дрогнул, – чтобы напоминать: мы убили настоящее, пытаясь создать будущее. – Он ударил кулаком по капсуле, и морозные узоры поползли, как паутина.

Робот, дергаясь, пополз к Лире, таща за собой проектор. «С-смотрите… г-главный экспонат…» – на стене всплыла голограмма: Земля, обёрнутая в зелёную сеть лесов. Потом кадры сменились – пожары, мутанты, первые подводные купола. Лира сжала журнал, чувствуя, как бумага впивается в кожу занозами.

– Почему он показывает это? – она пнула робота, и тот затих, выпустив дым из глазниц.

– Потому что мы в мавзолее, – Кай подошёл, его плащ шуршал сухими листьями. – Здесь хоронят надежды. – Он указал на розу. – Генетический кодекс внутри. Можно клонировать. Но Нексус предпочитает… – его рука сжала проектор, и голограмма погасла, – …сжигать.

Лира развернула журнальный лист. На обороте – детская рука вывела: Папа говорит, что моя акула спасёт мир. Я научу её летать! Горло сжало. Она вспомнила запах отцовской лаборатории: формальдегид и надежда.

– Ты нашла себя, – Кай заслонил капсулу, его тень слилась с силуэтом мёртвого дерева в ней. – Теперь понимаешь, почему Смотритель хочет тебя?

Судно дёрнулось, и с потолка посыпались осколки стёкол. Криокапсулы затрещали, выпуская в воздух споры столетней пыльцы. Лира, чихая, сунула журнал за пазуху, туда, где корни обнимали рёбра. «Он боится, что я оживлю это».

– Нет, – Кай схватил её за плечо, и его пальцы впились в шрам от чипа. – Он боится, что ты вспомнишь. Что люди когда-то умели… – он махнул рукой вокруг, – …создавать, а не уничтожать.

Робот вдруг зашевелился, выкрикивая обрывки фраз: «…д-друзья… з-защищайте… п-погибните…» Лира, не думая, выхватила из его грудной клетки шестерёнку – трофей и ключ. Корабль застонал, начиная погружаться в ил.

– Уходим! – Кай рванул её к выходу, но она вырвалась, подбежав к капсуле с черемухой. Одним ударом гаечного ключа – стекло треснуло. Морозный воздух ударил в лицо, а ветка рассыпалась в прах, попав в тёплые пальцы.

– Ничего, – прошептала она, сжимая горсть пепла. – Я посажу новую.

Когда они выплывали, корабль-мавзолей рухнул, увлекая за собой голограммы и робота, повторяющего: «…л-лучший друг…» Лира, стиснув в кармане шестерёнку и пепел, знала – теперь её талисман летает на крыльях мести.

«Язык волн»

Вода здесь пахла гнилыми бананами и цианидом. Лира, зажав нос, смотрела, как Кай запускает руку в стаю рыб-диод: их чешуя мерцала азотным синим, обнажая скелеты из проводов. «Смотри, – он сжал одну особь, и та взорвалась фейерверком искр, – каждая искра – сигнал. Красный – мель. Зелёный – ловушка». Рыба извивалась, пока не лопнула, оставив на его ладони ожог в форме спирали.

– И как это читать? – Лира поймала другую рыбу, ощущая, как её жабры режут пальцы как лезвия бритвы. – Они же слепые!

– Не глазами, – Кай прижал её ладонь к своему горлу. Под кожей пульсировали чёрные жилки – токсины, вплетённые в кровь. – Телом. Чувствуешь зуд? Это красный фитопланктон в трёхстах метрах. Он сожрёт гидрокостюм за секунду.

Она дёрнулась, когда волна горячей воды обожгла лодыжки. Внизу, сквозь мутную толщу, проступило малиновое свечение – словно гигантская медуза раскрыла ядовитый зонт. Рыбы-диоды метнулись прочь, оставляя за собой дымные шлейфы.

– Держись за меня, – Кай обвязал их запястья тросом из водорослей, живым и скользким. – И не дыши. Твоё сердцебиение – как барабан для хищников.

Они поплыли вдоль стены из кораллов, покрытых пузырящимися язвами. Лира чувствовала, как токсины просачиваются через перчатки, оставляя на коже жёлтые пятна. «Твои уроки убивают медленнее Нексуса», – хотела язвить она, но вместо этого спросила: – Кто тебя научил этому?

– Океан, – он резко развернулся, задев плащом колонию моллюсков. Те захлопнулись, выстрелив шипами. Один вонзился Лире в бедро, и боль пронзила тело кислым огнём. – Он кричит на языке волн. Ты просто не умеешь слушать.

Над головой проплыла тень – стая кибер-акул, соединённых в единый организм проводами. Кай достал из кармана монету: потёртая медь с профилем человека в очках виртуальной реальности. «CEO Нексуса. Первый ублюдок, назвавший океан «ресурсом». – Он плюнул на лицо на монете, и слюна зашипела, проделывая дыру. – Каждую бурю мы бросаем их в жертву. Смотри.

Монета упала в малиновый планктон. На секунду всё затихло, потом вода взорвалась – щупальца из света и пепла схватили монету, утащив в глубину. Лира почувствовала, как давление сдавило грудную клетку, а в ушах зазвучал голос, похожий на скрежет металла: «Вы нарушаете границы сектора 9».

– Это… он? – прошептала она, но Кай уже тащил её за трос в расщелину. Его деревянная рука трещала, выпуская споры, которые гасили ядовитое свечение.

– Нет. Это его отрыжка, – он прижал её к холодной скале, когда мимо пронеслась вздувшаяся туша кита-киборга, разрываемая невидимыми щупальцами. – Нексус вплел свои ДНК в течения. Каждая капля здесь – его шпион.

Лира, дрожа, достала из кармана свою монету – детскую, с крылатой акулой. «Брось, – Кай схватил её запястье. – Они почуят сантименты».

– Попробуй отнять, – она оскалилась, зажимая монету в кулаке так, что края впились в ладонь. Кровь смешалась с патиной, окрашивая воду в ржавый цвет.

Рыбы-диоды вдруг замолчали. В тишине, густой как нефть, послышался скрежет – будто что-то огромное перебирало камни, ища их. Кай выругался, выдернул из своего плаща жабру и приклеил её к скале. Орган надулся, издав звук, похожий на крик дельфина.

– Идём. Твоя наивность привлекла Пожирателей, – он рванул трос, и водоросли впились в запястье как кандалы. Лира, оглянувшись, увидела, как монета с акулой медленно тонет, оставляя за собой след из пузырьков… которые складывались в символ Смотрителя.

– Я вернусь за ней, – пообещала она пустоте, но Кай уже вталкивал её в узкий тоннель, где стены бились как рёбра гиганта. Его голос прорвался сквозь рёв воды:

– Научись сначала слушать волны, романтик! Или твои кости станут следующим подношением!

Тоннель сомкнулся, оставив снаружи эхо взрыва. Лира прижала окровавленный кулак к груди, где корни Нексуса впивались в плоть. Теперь она знала – её монета стала картой. А океан только начал диалог.

«Боль как компас»

Рука Кая лежала в луже мазута, словно морское чудище, выброшенное штормом. Деревянные суставы скрипели, выпуская чёрные капли смолы, а там, где плоть сливалась с механизмом, пульсировали шрамы – линии, словно выжженные молнией. «Не трогай, – он бросил горсть заражённых водорослей на панель управления, – это не для нежных принцесс». Лира, игнорируя предупреждение, протянула палец к скрученным стеблям.

Боль ударила раньше прикосновения.

Водоросли впились в кожу щупальцами, и мир взорвался видением: океан, кишащий рыбой-роботами, потом – взрыв, кислотный дождь, и сама водоросль, умирая, вплетала свой геном в ржавчину корабля. «Видишь? – Кай схватил её за шею, отрывая от видения. – Они кричат, когда я их касаюсь. А я… – он прижал ладонь к двигателю, и шрамы вспыхнули кроваво-красным, – …превращаю их вопли в тягу».

Двигатель завыл, выплёвывая плазменные сгустки. Лира, вытирая кровь из носа, заметила, как его деревянные пальцы обугливаются. «Ты сгоришь, – прошептала она, – это же живая плоть».

– Уже горел, – он сорвал перчатку, обнажив руку до локтя. Кожа была покрыта шрамами-иероглифами, светящимися в такт работе мотора. – Нексус вырезал нервную систему и вживил это. – Он ткнул в запястье, где под кожей шевелились титановые черви. – Каждый шрам – минута боли. Я собрал их как монеты для платной дороги.

Лира, не думая, прижала ладонь к его руке.

Холод.

Потом – операционный стол из ржавых труб. Голос из динамика: «Доброволец 09, процедура адаптации к биотопливу». Скальпель, режущий плоть без анестезии. Кости, раскалываемые титановыми штифтами. Кай, вернее, тот, кем он был – худой юноша с глазами цвета нефти – кусал ремень, чтобы не кричать. Его крики превращались в пузыри, поднимающиеся к потолку лаборатории…

– Довольно? – Кай вырвался, швырнув её об стену. Его рука дымилась, а шрамы погасли, оставив запах горелой плоти. – Надеюсь, ты насладилась шоу.

Лира, сползая по стене, выплюнула кровавую слюну. «Почему ты не сбежал тогда?»

Он замер, поправляя клапан двигателя, который начал всхлипывать, теряя мощность. – Потому что боль стала… привычной. Как прибой. – Внезапно он засмеялся, резко и горько. – А потом я понял: если собрать достаточно чужих мучений, можно сжечь весь их проклятый Нексус.

Судно дёрнулось, и в иллюминатор врезался луч сканера – жёлтый, густой как мёд. Кай, ругаясь, сунул обожжённую руку в бак с кипящими водорослями. Плоть зашипела, а двигатель, получив порцию энергии, взревел, рванув их в сторону от луча.

– Твоя очередь, – он бросил ей перчатку с шипами из застывшей смолы. – Хочешь выжить? Научись жечь свою боль.

Лира, стиснув зубы, сунула руку в бак. Водоросли впились, как иглы морского ежа, и мир снова рухнул в видение: она, семилетняя, рисует акулу на обрывке обоев. Отец, отворачиваясь: «Мечты не кормят, Лира. Учись резать реальность». Нож в её руке, первый разрез на лабораторной крысе…

– Нет! – она вырвала руку, обожжённую до мяса. Боль пульсировала, сливаясь с рёвом двигателя.

Кай наблюдал, как её шрамы на ладони начали светиться тусклым золотом. – Приветствуй в клубе, – он швырнул тряпку, пропитанную синтетической кровью. – Теперь ты можешь видеть прошлое всего, к чему прикоснёшься. Но помни: – он наклонился, и его дыхание обожгло её щёку, – каждый раз это будет стоить тебе кусочка души.

Лира замотала руку, глядя, как капли её крови, падая на пол, складываются в узоры, похожие на карту. «Стоило того, – она подняла голову, – чтобы увидеть, что ты когда-то был человеком».

Он резко развернулся, но не раньше, чем она заметила – шрамы на его спине пульсировали чаще. Словно сердце, которое он давно заменил на мотор.

«Танец с медузами»

Поле мин дышало. Каждая медуза-ловушка пульсировала, как сердце, вывернутое наизнанку: купола из полупрозрачного пластика, щупальца с лезвиями нано-пилы. Лира, прижавшись к обшивке ската, чувствовала, как его перегретый мотор жжёт бёдра. «Они реагируют на тепло, – Кай, стоя на носу, разматывал трос из спрессованных водорослей. – Значит, нужна холодная приманка».

– Ты же не… – она не договорила. Он уже вонзал нож в бок ската, выпуская струю чёрной лимфы. Животное дёрнулось, издав звук, похожий на скрип ржавых петель.

– Беги или стань удобрением, – он перерезал трос, и скат, содрогаясь, поплыл вперёд, оставляя за собой шлейф боли. Медузы среагировали мгновенно – щупальца сомкнулись, разрезая воду лазерными лучами. Скат взорвался, обдав их кишками и осколками титана.

Лира, выплёвывая кусок плавника, попятилась. – Ты маньяк!

– Реалист, – Кай схватил её за горло, прижимая к вибрирующему корпусу. – Теперь твой ход. Видишь их? – он ткнул пальцем в стаю слепых рыб, круживших над минами. Их глаза были зашиты проволокой, жабры – заменены фильтрами. – Они чувствуют магнитные поля. Сделай так, чтобы…

Он не договорил. Лира, зажмурившись, протянула руку. Боль от ожога на ладони разлилась жгучей волной, и рыбы дёрнулись, выстроившись в стрелу. «Влево», – подумала она, сжимая кулак, и стая рванула, ударяя хвостами по медузам. Ловушки взрывались цепной реакцией, осыпая их дождём из раскалённого пластика.

– Давай! – Кай толкнул её в эпицентр хаоса. Лира, кувыркаясь, ловила ритм: каждый взрыв – рывок вперёд, каждый вой пил – приказ рыбам. Её кожа покрывалась ожогами от бликов лазеров, но боль… боль превращалась в нити, связывающие её сознание с мутантами.

Одна медуза, крупнее прочих, зависла над ними. Её щупальца сплетались в сеть, излучающую ультразвук. Лира закричала, но звук утонул в грохоте. Рыбы, будто услышав, развернулись и ринулись в атаку, протыкая купола головами-свёрлами. Медуза лопнула, обдав их кислотой.

– Ты… – Кай вытащил её из облака яда, его деревянная рука дымилась. – Ты не учёный. – Он сорвал с неё перчатку, обнажив руку, где вены светились голубым. – Они вживили тебе чип Смотрителя. Ты артефакт. Ходячая карта.

Лира вырвалась, ударив его обломком ракушки. – Врёшь!

– Почему тогда рыбы слушаются? – он поймал её кулак, сжал до хруста костей. – Почему Нексус охотится за тобой, а не за мной? – Его глаза отразили вспышку: где-то в глубине детонатор активировал последнюю мину.

Они рухнули на дно, накрытые трупом кита-киборга, когда взрывная волна прокатилась над головой. Лира, задыхаясь под грудой металла, чувствовала, как её кровь смешивается с машинным маслом. Кай, прижатый к ней, выдохнул в темноте:

– Твоя ДНК – ключ к «Садам». Ты удобрение. Цветок. Оружие. – Его пальцы нащупали чип у неё на затылке. – И даже не знаешь…

Она укусила его за запястье, пока не хрустнула кость. – Отстань!

– С удовольствием, – он выскользнул из ловушки, оставив её одну под давлением трупа. – Но сначала посмотри.

Сквозь трещину в китовом черепе пробивался свет. Рыбы-мутанты, покорёженные взрывом, выстраивались в цепь, образуя мост через минное поле. Лира, протянув дрожащую руку, ощутила импульс – их коллективный разум ждал приказа.

– Они выбрали тебя, – голос Кая звучал издалека. – Поздравляю. Теперь ты и есть минное поле.

Она выползла, обожжённая, окровавленная, с рыбами, вьющимися вокруг как щупальца. Где-то впереди мерцала «Зона Кальмара». Лира, глотая солёную воду, засмеялась.

– Тогда я взорву их всех.

Рыбы синхронно дёрнулись, готовые к танцу. А Кай, подбирая осколки своего протеза, впервые смотрел на неё не как на груз, а как на бомбу замедленного действия.

«Кодекс Черепахи»

Корабль-призрак скрипел ржавыми шарнирами, как старик на пороге смерти. Лира, сидя на ящике с маркировкой «Биоопасность: Голоса 6—8 лет», ёрзала – сквозь трещины в контейнере доносился смех. Тонкий, хрустальный, с ноткой статики. «Выключи их», – Кай бросил ей гаечный ключ, обмотанный колючей проволокой. Его деревянные пальцы чертили на палубе символы кровью кальмара, густой и пахнущей медью.

– Первое правило, – он плюнул на нарисованную черепаху, и слюна вступила в реакцию с кровью, выжигая узор в металле. – Если груз пищит детскими голосами – брось. Это или бомба Нексуса, или… хуже. – Взгляд его скользнул по ящику, откуда теперь доносился шёпот: «Мама сказала, я особенная».

– Хуже? – Лира вонзила ключ в замок контейнера. – Что может быть хуже бомбы?

Взрыв тишины. Кай двинулся быстрее тени – его протез сломал ключ, а осколки впились ей в ладонь. – Дети Нексуса. Генетические коконы. – Он прижал её окровавленную руку к палубе, где кровь смешалась с символом черепахи. – Они кричат, чтобы ты открыла. Чтобы ты усыновила. А потом… – его голос стал резким, как скрежет железа, – …прорастут сквозь твою грудину, принимая форму твоих страхов.

Лира дёрнулась, вырываясь. Стекла иллюминаторов запотели, хотя вокруг был лишь солёный ветер. Где-то в трюме зазвенели колокольчики.

– Второе правило, – Кай достал нож с рукоятью из китового уса. – Каждый рейс плати океану. Не монетами. – Он провёл лезвием по предплечью, и чёрная кровь хлынула в желоб, ведущий за борт. – Кровью. Иначе он заберёт сам.

Вода вокруг судна забурлила. Тени с щупальцами и плавниками метались под поверхностью, жадно хватая капли. Лира, бледнея, увидела, как её собственная кровь с ладони стекает в общий поток. Ранка на руке заныла, будто в неё впились невидимые крючья.

– Почему… – она замотала руку тряпкой, пропитанной мазутом, – …ты не предупредил, что дань коллективная?

– Ты думала, выживание в океане – это благотворительность? – Кай поймал щупальце, вырвавшееся из воды, и отрубил его. Отрезанный кусок извивался у её ног, испуская розовый пар. – Третье правило: если видишь зелёный флаг – топить. Без разговоров.

На горизонте показалось пятно – корабль с парусами из прозрачной плёнки, окрашенными в ядовито-салатовый. Лира вскинула бинокль: на палубе метались люди в белых халатах. Один поднял руки, крича что-то. Бинокль распознал слово: «Помощь».

– Это же медики! – она схватила Кая за плащ. – Смотри, у них символ Красного Креста!

– Красный Крест умер, когда Нексус купил гены малярии, – он заряжал баллисту гарпуном с взрывчаткой. – Зелёный флаг – маркер кораблей Залмана. Они не спасают. Они… – гарпун выстрелил, пронзив корпус судна, – …собирают материал.

Взрыв поднял волну, обдав их обломками и криками. Лира, отплевываясь, подняла обгоревший блокнот, прибитый волной к ноге. На странице – детские рисунки: акулы с крыльями, подписанные «Проект Возрождение».

– Смотри! – она тыкала пальцем в знакомые контуры. – Это мои…

– Их, – Кай выхватил блокнот и швырнул в воду. – Залман копирует чужие мечты, чтобы делать биодизель из ностальгии. – Он показал на пятно нефти, где тонули люди – их тела обволакивало что-то вроде водорослей с глазами. – Видишь «медиков»?

Лира присмотрелась: «люди» сбрасывали кожу, превращаясь в гуманоидов из мангровых корней. Один повернул к ней лицо – пустое, с дырой, где должен быть рот. Из отверстия выползла креветка-сколопендра.

– Сборщики воспоминаний, – Кай повернул штурвал, уводя судно от щупалец, уже тянущихся к ним. – Если возьмёшь их груз – твои мечты станут топливом для чужих двигателей.

Лира, всё ещё сжимая в кармане обрывок детского рисунка, смотрела, как корабль Залмана исчезает в пучине. Её рана пульсировала в такт волнам, а где-то в глубине, под рёвом двигателя, чудился смех – тот самый, детский, из контейнера.

– Четвёртое правило, – Кай бросил ей пузырёк с личинками пиявок для дезинфекции раны. – Никогда не жалей тех, кто тонет. Они уже мёртвы. Просто ещё не упали.

Она вскрыла пузырёк, и пиявки впились в рану, высасывая яд. Боль была острой и чистой, как правда. Где-то за кормой, в воде, детский голос прошептал: «Ты ведь тоже артефакт». Но когда она обернулась – увидела лишь волны, лижущие окровавленную палубу.

«Глаз бури»

Пещера дышала. Стенки, покрытые биолюминесцентными лишайниками, сужались и расширялись в такт подводным течениям, словно лёгкие древнего бога. Лира, задевая головой сталактиты, похожие на клыки, чувствовала, как капли солевых сталагмитов падают за воротник, оставляя ожоги. «Смотри!» – её фонарь выхватил из мрака фреску: гигантские существа с жабрами строили город из кораллов, а над ними – спутник с логотипом Нексуса, падающий в океан.

– Атланты? – она провела пальцем по стене, и краска, возрастом в тысячелетия, осыпалась, обнажая под ней другой слой. Люди в скафандрах с эмблемой крылатой акулы копали могилу для океана.

Кай, разжигая термошайбу из титановых опилок, фыркнул: – Мифы для идиотов. Это просто предки. Такие же дураки, как мы. – Пламя отразилось в его глазах, превратив их в щели печей.

Лира, отойдя глубже, споткнулась о ребро. Фонарь выскользнул из рук, покатившись к скелету в гидрокостюме цвета выцветшей крови. На запястье – браслет с гравировкой: акула, кусающая собственный хвост. Её талисман. – Кай… – голос сорвался, когда она потянула за молнию костюма. Ткань рассыпалась, выпуская облако спор, но в кармане – блокнот. На первой странице: «Проект «Новый Пангея». Если найдёте это, мы не успели…

– НЕ ПРИКАСАЙСЯ! – Кай врезал ей по руке гаечным ключом. Блокнот упал, раскрывшись на фотографии: мужчина в лаборатории, держащий за руку девочку с крылатым кулоном на шее. Лира узнала свои глаза.

– Это… папа? – она схватила страницу, но фото рассыпалось, как пепел.

Кай, ломая фреску кулаком, рычал: – Это ловушка! Ты думаешь, случайно наткнулась на это? – Он указал на потолок, где спутник на рисунке Нексуса теперь светился по-настоящему. – Они следят. Каждый камень здесь – передатчик. Каждый скелет – маяк.

Лира, игнорируя его, подняла браслет. Металл впился в кожу, запуская видение: мужчина в том же костюме, пишущий в блокнот под водой. «Лира, если ты это найдёшь, они вживили тебе… – голос оборвался, когда щупальца из тёмной воды ворвались в кадр.

– Ты видела? – она вскочила, хватая Кая за плащ. – Он знал! Это папин…

– Это труп! – он рванулся к выходу, но вход уже затягивало плёнкой чёрного ила. Пещера затряслась, сбрасывая с потолка каменные плавники. – Они разбудили Смотрителя. Довольна?

Стены закричали. Голосами фресок, голосами утонувших, голосом её отца: «Беги, Лира!» Кай, ломая ногти о скалу, выдирал кусок кварца с замурованным внутри чипом. – Он здесь! Всё это время… – чип пульсировал, как сердце, в его окровавленной ладони.

Лира, прижав браслет к груди, где корни Нексуса срослись с рёбрами, вдруг поняла: скелет не разлагался, потому что кости были покрыты тем же сплавом, что её импланты. – Я… я часть эксперимента?

– Ты часть кладбища, – Кай швырнул кварц в стену, и чип взорвался, ослепив их. Когда свет погас, на месте фресок зияли порталы, а в них – тени с крыльями акул и глазами спутников.

– Беги. Если можешь, – Кай толкнул её в туннель, который начал схлопываться. – Они идут за наследием.

Лира, спотыкаясь о кости, которых теперь были сотни – все в одинаковых гидрокостюмах, все с браслетами, – услышала за спиной скрежет. Не оборачиваясь, знала: скелет, её скелет, поднялся, щёлкая челюстью. В его пустых глазницах горел логотип Нексуса.

– Привет, папа, – прошептала она, рванув в сужающийся проход. Браслет жёг плоть, показывая путь: туда, где в толще воды мерцал зелёный флаг. Корабль Залмана.

Кай, отстреливаясь кусками кварца, кричал то, что она уже поняла: – Ты и есть груз! Ты и есть дверь!

Дверь захлопнулась.

«Жертва железа»

Кальмар вырос из тьмы как кошмар сварки. Его щупальца, сплетённые из цепей и титановых пластин, несли эмблемы Нексуса – выжженные раскалённой проволокой на каждом присоске. «Держись подальше от глаз! – Кай, отрубая шипованный щупалец топором, залил воду искрами. – Они транслируют всё в…» – удар сбил его на дно, раздробив деревянную руку. Обломки протеза всплыли, обнажив биокристаллы – синие, пульсирующие жилы, вросшие в кость.

– Твоя рука… – Лира попятилась, натыкаясь на фреску. Атлант с трезубцем на рисунке теперь держал сердце кальмара.

– Не пялься! – Кай, истекая синтетической лимфой, вырвал кристалл из плеча и вонзил в щупальце. – Беги к артефакту! Или ты хочешь стать его новым аккумулятором?!

Кальмар, взревев гидравликой, выбросил облако чернил с кислотой. Лира нырнула за обломок колонны, но фреска за спиной ожила – каменная рука атланта схватила её за шею. «Прикоснись…» – зазвучало в черепе, как эхо прибоя. Она вдавила ладонь в холодный камень, и узоры вспыхнули. Сознание вырвалось наружу:

Океан без пластика. Города из перламутра. Кальмары с глазами-звёздами, поющие с китами…

– Нет! – Кай, вцепившись в её гидрокостюм, рвал ткань. – Ты разбудила древний мусор!

Но было поздно. Артефакт – глаз фрески – вплавился в её ладонь. Кальмар замер, его щупальца задрожали, покрываясь ракушками. «С… союзник?» – голос прозвучал у неё в висках, скрипучий, как скрежет шестерней.

– Что ты наделала?! – Кай, сжимая обрубок руки, где биокристаллы теперь светились яростью, тыкал ножом в воду. – Он не помощник! Он…

– Свобода, – перебил голос кальмара, и его щупальца обвили корпус Нексуса на спине Кая. Металл затрещал, выпуская клубы пара. – Они вживили мне боль. Ты вживила… память. – Одно щупальце, покрытое вдруг чешуёй, коснулось Лириного виска.

Видение ударило: атланты в чёрных мантиях вводят иглу в глаз кальмара. «Служи. Или мы вырежем твои сны». Лира закричала их голосом – древним, полным щелчков и стонов.

– Вырежи чип! – она схватила нож Кая, не узнавая свои пальцы – покрытые перламутром. – В его спинном плавнике…

Кальмар, будто ждал этого, развернулся, обнажая под пластиной гниющий чип с логотипом Нексуса. Кай, выругавшись, вонзил лезвие. Взрыв крови, масла и света выбросил их к поверхности.

– Ты теперь смотритель музея мёртвых, – Кай, теряя сознание, выплёвывал куски проводов. – Они в твоей голове…

Кальмар, распадаясь на части, протянул ей последнее щупальце. Внутри – карта из светящегося планктона. «Сады… спасти…» – его голос растворился, оставив в ушах звон.

Лира, держа карту и окровавленный нож, поняла: голос атлантов не ушёл. Он шептал теперь из каждого кристалла в её крови, напоминая, что Нексус – не первый, кто хотел приручить океан.

А Кай, сжимая обрубок с биокристаллами, смотрел на неё как на мину, у которой он сам выдернул чеку.

«Цена доверия»

Судно скрипело, как кости старика, выброшенные на риф. Лира, выжимая воду из волос, в которых запутались осколки биокристаллов, впилась взглядом в Кая. Его плащ, прожжённый кислотой кальмара, открывал полосу кожи на спине – шрамы складывались в логотип Нексуса: крылатую акулу, пожирающую собственный хвост. «Ты их раб», – она бросила обломок чипа, вырезанного из кальмара. Металл звонко ударился о панель управления, оставив царапину на экране сонара.

Кай, не оборачиваясь, стянул перчатку. Чернила под кожей пульсировали, отсчитывая часы: «23:59:59» – таймер, вплетённый в вены. – Контракт, – он провёл ногтем по цифрам, и кровь выступила каплями. – Каждая миссия продлевает срок. Сегодняшний цирк купил мне неделю. – Его голос звучал как скрежет якоря по дну.

– Ты убивал ради отсрочки? – Лира ударила кулаком по стене, и биолюминесцентные лишайники вспыхнули ядовито-зелёным. – Мы могли спасти тех людей на корабле Залмана!

– Спасти? – он резко развернулся, и татуировка на руке ожила – цифры сменились на «23:59:48». – Ты знаешь, что они делают с «спасёнными»? – Он сорвал с неё нарукавник, обнажив шов от чипа. – Варят из ваших грёз суп для машин! Твой отец… – голос сорвался, и он швырнул в неё устройство для сканирования.

На экране – голограмма: доктор в маске Нексуса вводит ребёнку в позвоночник иглу с нанороботами. Девочка (лицо скрыто, но родинка на шее как у Лиры) рисует на стене акулу. «Проект „Сирена“: преобразование ностальгии в энергию».

– Он не… – Лира сломала устройство коленом, но голограмма перекинулась на потолок, повторяясь.

– Он продал тебя, чтобы спасти свою шкуру! – Кай схватил её за подбородок, заставляя смотреть. – А я… – его татуировка мигнула красным, – …продал себя, чтобы сжечь их лаборатории. Мы все куски мяса в их меню. Разница лишь в соусе.

Она укусила его за руку, пока не почувствовала вкус батареек. – Почему тогда везёшь меня в «Сады»?

– Потому что… – он разжал пальцы, и что-то в его глазах дрогнуло, – …твой чип – ключ к их сердцу. А я хочу вырвать его.

Сонар запищал. На экране, под слоем ила и кораллов, проступили контуры: рухнувшая башня с рекламой «Caesars Palace», скелеты машин на бульваре, гигантское колесо обозрения, опутанное водорослями-проводами. Не Атлантида. Лас-Вегас.

– Ожидала пирамид? – Кай высмеял её оцепенение. – Нексус затопил города специально. Чтобы мы искали сокровища в могилах. – Он ткнул в экран, где между руин проплывали тени с логотипами на лбах. – «Сады» – не рай. Это их новая фабрика.

Лира прижала ладонь к стеклу. В её отражении за спиной стоял призрак отца – гидрокостюм, лицо, скрытое трещиной. «Ты должна остановить…» – голос атлантов перекрыл его, наполнив рот вкусом меди.

– Если я ключ, – она повернулась, и биокристаллы в её руке засветились синхронно с таймером Кая, – то почему ты не вырвешь его из меня прямо сейчас?

Он замер. На экране таймер сменился на «23:59:59». Где-то в глубине, под Лас-Вегасом, зажглись огни – неоновые буквы «HELP» на крыше казино.

– Потому что… – он выдернул чип из панели, и судно дёрнулось, начиная погружение, – …твоя боль слишком похожа на мою.

Сонар захлебнулся сигналом SOS. Лира, глядя, как руины города приближаются, поняла: «Сады» уже здесь. Они всегда были здесь. В каждом шраме, в каждой лжи. В тиканье часов, вшитых в чужие жизни.

– Тогда давай сожжём их вместе, – она вцепилась в штурвал, выводя судно в пике.

Кай, стиснув зубы, активировал все двигатели. Таймер на его руке начал обратный отсчёт.

«Вход в Утробу»

Вентиляционная решётка проржавела от слёз облаков. Лира, вцепившись в выступ, вдохнула воздух, пропитанный парадоксом – жасмин, задушенный мазутом. «Держись за провода, – Кай, вися ниже на тросе из сплетённых кабелей, ткнул ножом в уплотнение. – Если упадёшь, твои кости станут декором для дренажа». Стенки шахты дышали: биолюминесцентный лишайник синел в такт рёву двигателей где-то выше, обнажая рёбра города-платформы – титановые балки, прошитые жилами гидравлики.

– Ты уверен, что это единственный путь? – Лира, соскребая с ладони слизь (что-то между нефтью и улиточной слизью), посмотрела вниз. Глубина зевнула ржавым скрежетом.

– Верхние шлюзы сканируют ДНК, – он выдрал решётку, и поток тёплого воздуха вырвался, унося с собой лепестки жасмина. – Твой чип светится как новогодняя гирлянда. Хочешь в рай – лезь в ад.

Они вползли в тоннель, где стены пульсировали, как горло гиганта. Лишайник прилипал к коленям, оставляя светящиеся отпечатки. Кай, проползая под сплетением труб, из которых капала розовая жидкость, фыркнул: – Не прикасайся к лужам. Это не антифриз. Это…

– Переработанный биомусор, – она закончила за него, увидев в луже зубные протезы с логотипом Нексуса. – Добро пожаловать в утробу прогресса.

Надпись на изгибе тоннеля светилась ядовито-зелёным: «Рай наверху – ад внизу. Не задерживай дыхание». Буквы стекали вниз, словно написанные чернилами медуз. Лира, протискиваясь мимо, задела плечом кабель – где-то вверху взвыла сирена.

– Гениально, – Кай пригвоздил её взглядом. – Теперь у нас пять минут, пока «слизень» не выплюнет нас в отстойник.

Двигатели заурчали громче. Стенки сжались, выжимая из пор чёрные капли. Лира, чувствуя, как лишайник жжёт кожу сквозь ткань, зашипела: – Почему шахта… сужается?

– Потому что город – живой. И он не любит глистов в кишках, – он рванул вперёд, разрывая паутину из оптоволокна. За ней открылась пропасть: внизу, в багровом тумане, копошились тени. Человеческие? Слишком много конечностей.

Лира, цепляясь за выступ, сорвалась. Кай поймал её за ремень, но трос впился в шею, оставляя ожог. – Спасибо, – выдохнула она, чувствуя, как его деревянные пальцы дрожат.

– Не благодари. Если умрёшь, мне придётся тащить твой чип в городе в одиночку, – он толкнул её в узкий лаз. – Вперёд. И не дыши глубоко.

Воздух густел. Запах жасмина стал приторным, как сироп от кашля. Лира, протиснувшись в последний изгиб, замерла: тоннель обрывался. Внизу – бездна, заполненная мусорными островами. Над ними, в сотне метров, висел «рай»: стеклянные купола с садами, неоновые рекламы «Эдем 2.0», аэротакси в виде лебедей.

– Контраст – их любимый наркотик, – Кай, вытирая с лица чёрную слизь, указал на цепь, ведущую к люку в «брюхе» города. – Готовься.

– К чему? – Лира не успела закончить. Тоннель содрогнулся, выплёвывая их в пустоту.

Падая, она услышала его смех – хриплый, как скрип несмазанных шестерней. – К полёту!

Цепь врезалась в ладони, остановив падение. Где-то снизу, в адском смешении вони и красоты, завыли сирены. А сверху, сквозь решётку люка, уже лился свет фальшивых звёзд.

«Экономика падающих крошек»

Трущобы кишели метафорой голода. Лира, ступая по лужам из конденсата и машинного масла, смотрела, как дети с сачками из проволоки прыгают по крышам контейнеров. «Ловят манну», – Кай поймал серебристую вспышку – наноробота, похожего на стрекозу с логотипом Нексуса на брюшке. – Перепрошитые уборщики воздуха. Каждый – капсула с синтезированным белком. – Он раздавил насекомое пальцами, и чёрная икра вытекла на ладонь. – Завтрак чемпионов.

– Почему не отключают их? – Лира отшатнулась от ребёнка, впившегося зубами в живого робота. Хруст хитина смешивался с смехом.

– Потому что мы – мусоропровод их рая, – он указал на вентиляционные решётки в «потолке» трущоб, откуда сыпались блестки нанороботов. – Каждая крошка с барского стола – наш налог на существование.

Рынок взорвался какофонией: слепой торговец с жабьими глазами на шее хрипел, потрясая обломком антигравитационного двигателя. «Сердце ангела! Приносит удачу в азарте!» – ржавые лопасти в его руках крутились, высекая искры. Лира протянула руку, но Кай оттащил её: – Это не украшение. Это ловушка для сканеров. Купишь – тебя отметят как воровку.

Между палатками из рекламных баннеров полз дым костров – жгли старые батареи, чтобы вдохнуть пары лития. «Слаще вишнёвого дыма!» – девушка с чешуйчатой кожей сунула Лире трубку. Кай выбил её локтем: – Хочешь, чтобы твои лёгкие спели хвалебную Нексусу?

– Ты всё видишь в предательстве, – Лира вырвалась, наткнувшись на старуху под зонтом из плёнки. Та шила иглой с золотой нитью, вживляя под кожу клиента чипы. «Дуб… Берёза… Сосна…» – голос старухи звучал как шелест листвы.

– Что это? – Лира присела, разглядывая чипы с зелёными искрами внутри.

– Семена памяти, – старуха впилась мутными глазами. – Вживляешь в предплечье – чувствуешь кору под пальцами. Пахнет смолой, а не горелым пластиком. – Она приложила чип к Лириной коже, и та вздрогнула: в висках пронеслось пение птиц, которого никогда не слышала.

– Дурман, – Кай схватил чип, но старуха цапнула его зубами за запястье.

– Они убивают деревья наверху, чтобы не напоминали о свободе! – слюна старухи шипела на его коже. – Мы храним их души в плоти.

Лира, пока старуха бормотала заклинания, купила чип «Ива». Кай, стирая ожог, рычал: – Это вирус. Он сделает тебя…

– Человеком? – она вдавила чип в руку. Боль была острой, чистой. Сквозь вонь гари пробился запах мокрой земли.

Рынок затих. Даже дети перестали гоняться за роботами. Где-то выше, за тысячей метров стали, зазвучала музыка – вальс для избранных.

– Они танцуют, пока мы хороним их отходы, – Кай пнул банку с биолюминесцентными червями. Свет погас. – Скоро ты поймёшь: надежда – это их инструмент.

Лира, сжимая чип, чувствовала, как под кожей прорастают корни. Не знала – метафора или побочный эффект. Но когда она коснулась ржавой стены, металл зацвёл ржавчиной в форме листьев.

– Смотри! – она повернулась к Каю, но он исчез. Вместо него – тень с крыльями Нексуса, растущими из спины.

Старуха засмеялась, вытирая иглу о платье: – Деревья помнят. Даже если люди забыли.

Сверху упал робот-уборщик, объятый пламенем. Дети с визгом бросились ловить его, как подарок с небес. Лира поняла: их рай питается тем, что недоедает ад.

«Кибер-кактус и 12 игл»

Кактус рос из потолка, как божество короткого замыкания. Его стебли, покрытые кварцевыми колючками, искрились статикой, а вместо цветков зияли USB-порты, обугленные по краям. «Двенадцать игл – двенадцать часов жизни», – бормотала старуха с обожжёнными пальцами, вонзая провод в голую жилу на шее. Лира, наблюдая, как жители выстраиваются в очередь с пучками кабелей вместо букетов, почувствовала запах – жжёная плоть и сосновая смола.

– Ты не серьёзно? – Кай схватил её за руку, когда она потянулась к ближайшему порту. – Это же биоморфный паразит. Он прошивает ДНК в обмен на зарядку.

– А ты предлагаешь сдохнуть от жажды? – она дёрнула кабель, свисающий с кактуса, и тот завизжал, как циркулярная пила. – Наши батареи сели ещё в шахте.

Старуха, отсоединившись с шипением, выплюнула клубок дыма с зелёными искрами. – Бояться корней – никогда не цвести. – Её вены, оплетённые медными нитями, пульсировали синхронно с кактусом.

Лира, стиснув зубы, вогнала штекер в запястье. Боль ударила волной: электричество смешалось с соком, текущим по прозрачным трубкам внутри стебля. Зрение заполнилось пикселями.

Город, но не в небе – на земле. Небоскрёбы, увитые плющом, фонтаны вместо вентиляционных шахт. Кактус тогда был семечком в руке девочки, сажающей его у школы…

– Вырубай! – Кай бил её по щеке, но видение нарастало.

Взрыв. Небо стало чёрным. Девушка, теперь в лабораторном халате, вживляет семя в титановый каркас. «Расти, – плачет она, – напомни им, что мы не боги»…

– Он… он помнит, – Лира закричала, когда колючки впились в предплечье, высасывая кровь. На экране порта замелькали файлы: «Проект „Зелёный Скиталец“. Преобразование флоры в энергоносители».

Кай, выругавшись, врезал ножом в стебель. Из разреза хлынула жидкость – нефть и фотосинтез. – Его память – вирус! Нексус специально разводит эти сорняки, чтобы…

Кактус взревел, выбросив шипы. Один пронзил ладонь Лиры, пригвоздив к полу. – Он страдает! – она вырвала шип, и в ране зацвели микросхемы. – Они приковали его, как атлантов!

Очередь жителей замерла. Ребёнок с перепрошитым мозгом уронил кабель: – Если кактус умрёт, мы станем тенью?

– Вы уже тени, – Кай, отрезав кусок стебля с чипом, швырнул его в толпу. – Он кормит вас светом, чтобы вы не заметили, как гниёте.

Лира, поднявшись, прижала окровавленную ладонь к месту пореза. Кварц и кровь сплавились в гладкий шрам. – Он дал мне больше, чем ты за всю дорогу. – В её голосе зазвучал металлический отзвук.

Старуха, обнимая кактус, завыла молитву: – Связующая нить, пронзи небо! – Порты на растении вспыхнули, и жители, как один, вонзили штекеры в тела. Свет погас, а затем взорвался зелёным сиянием – на секунду трущобы стали лесом. Дубовые ветви вместо балок, пение дроздов вместо гудков.

– Видишь? – Лира, плача, схватила Кая за рукав. – Они могут…

– Могут гореть, – он показал на старуху: её кожа трескалась, превращаясь в кору. – Это не жизнь. Это медленное самосожжение.

Сирены Нексуса заглушили рёв кактуса. Сверху, сквозь вентиляцию, спустились дроны-жнецы с пилами. Лира, выдернув штекер, поняла: её слёзы теперь пахнут хлорофиллом.

«Дети Хлорофилла»

Убежище пахло гниющими яблоками и озоном. Лира, продираясь сквозь занавес из спутанных проводов, замерла: в луже ржавой воды отражалось лицо девочки, чьи волосы были сплетены из кленовых листьев, желтеющих на кончиках. «Ты тоже пришла за соком?» – голос ребёнка шелестел, как осенний ветер в кронах. Девочка провела рукой по стене, покрытой плесенью, и та расцвела полосами мха – сочного, влажного, пахнущего дождём, которого трущобы не видели десятилетия.

Кай, задев плечом гудящий трансформатор, выругался: – Не дыши этим. Это споры.

– Они не ядовиты, – девочка коснулась мха, и капли сока выступили, как роса. – Мы переделали грибок. Теперь он кормит. – Она лизнула стену, и зрачки её расширились, став зелёными. – Хочешь попробовать?

Лира протянула руку, но Кай перехватил её: – Ты станешь удобрением для их сада.

– Нас уже сделали удобрениями, – из тени вышел мальчик. Его кожа мерцала татуировками – узорами из светящихся водорослей. Каждый завиток пульсировал в такт гулу вентиляторов где-то наверху. – Нексус выращивал нас в аквариумах. Вкалывал хлорофилл в кости. – Он щёлкнул пальцами, и татуировки вспыхнули синим, осветив помещение: стены были усеяны капсулами с эмбрионами, плавающими в зелёной жидкости.

Девочка рассмеялась, и с её волос осыпались лепестки, превращаясь в пепел при касании пола. – Они хотели, чтобы мы питались светом. Но мы… – она схватила Лиру за запястье, и та вскрикнула: прикосновение жгло, как фотосинтез, ускоренный в тысячу раз.

– …научились гореть, – закончил мальчик. Его татуировки затанцевали под вой сирены с верхних уровней – спирали света складывались в ноты. – Музыка помогает не забыть, что у нас есть сердца. Даже если они… – он расстегнул рубашку, обнажив грудную клетку: среди рёбер пульсировало растение с бутоном вместо сердца.

Лира, отдернув руку, увидела на коже след – узор, похожий на прожилки листа. – Вы… вы превращаетесь в деревья?

– В то, что они никогда не смогут контролировать, – девочка подняла с пола проросший сквозь бетон росток. – Металл ржавеет. Пластик крошится. А мы растем. Даже в темноте.

Кай, раздавив саженца ботинком, выхватил нож: – Рост – это не побег. Они найдут вас. Вырежут ваши корни.

Мальчик засмеялся, и татуировки вспыхнули алым. – Мы уже в их системе. – Он приложил ладонь к полу. Светящиеся корни метнулись вниз, к сердцевине города, и где-то вдалеке грохнул взрыв. Девочка подбежала к решётке в полу, сквозь которую лился дым, и вдохнула глубоко: – Чувствуешь? Это горит их «рай».

Лира, глядя на свой след от прикосновения, поднесла ладонь к треснувшей лампе. Мёртвый светильник дрогнул, и внутри колбы проклюнулся росток. – Как вы это…

– Боль, – перебила девочка. – Они думали, что мы будем бояться огня. Но мы стали огнём. – Она сорвала с головы лист и поднесла к губам. Звук флейты, чистый и острый, заполнил комнату. Лист рассыпался искрами, и в воздухе запахло сосной.

Кай, внезапно схватившись за грудь, рухнул на колени. Его татуировка-таймер зависла на 23:59:59, а биокристаллы в протезе засветились в унисон с татуировками мальчика. – Что вы сделали…

– Показали, что твои часы – тоже семя, – мальчик прикоснулся к цифрам, и те стали прорастать зелёными нитями. – Ты мог бы цвести. Вместо того чтобы гнить.

Лира, чувствуя, как след на руке тянется к свету, сделала шаг вперёд: – Научите меня.

Девочка взяла её лицо в руки. Листья шелестели предупреждением: – Ты станешь пожарищем. Красивым. Неудержимым. Но коротким.

Где-то в трубах завыли сирены. Кай, с трудом поднимаясь, вытащил Лиру за капюшон: – Они не дети. Это мины замедленного действия.

– А ты что? – мальчик поймал луч света, и тот расцвёл в его ладони орхидеей из плазмы. – Удобрение с таймером?

Потолок дрогнул. Сверху посыпалась штукатурка, смешанная с лепестками искусственной сакуры. Девочка, подхватив росток из разбитой капсулы, сунула его Лире в карман: – Когда будешь готова… сожги нас. И вырасти что-то новое.

Они исчезли, как тени, когда Кай выволок Лиру в коридор. Но в кармане горел росток, а на руке оставался след – карта из прожилок, ведущая вглубь. Лира поняла: чтобы победить Нексус, ей придётся стать костром. И первой искрой.

«Ночной фотосинтез»

Пещера дышала синим. Дети стояли в кругу, сплетя пальцы в узлы из светящихся вен – их кожа просвечивала, обнажая сети мицелия, где вместо крови текли фотоны. «Соединяйся, а не разрывай», – напевала девочка с лиственными волосами, и воздух густел от запаха озона и свежескошенной травы. Лира, прижавшись к сырой стене, чувствовала, как шрам от чипа «Ивы» зудит, будто корни пробиваются к свету.

– Идиоты, – Кай схватил её за плечо, и его голос смешался с гудением сети. – Каждый фотон – маяк для дронов-падальщиков. Они выжгут это гнездо до тла.

– Но они… очищают воздух, – она указала на ребёнка с прозрачными лёгкими: внутри них клубилась чёрная сажа, превращаясь в кристаллы, которые падали на пол с тихим звоном. – Смотри! Это же…

– Переработка отходов Нексуса, – мальчик с татуировками-водорослями обернулся, и его глаза светились, как экраны. – Мы превращаем их яд в кислород. Ночью, пока их датчики слепы. – Он протянул руку, и луч света ударил в стену, обнажив высеченные символы: спирали, похожие на ДНК древних деревьев.

Лира, неосознанно прикоснувшись к резьбе, вскрикнула – символы вспыхнули золотым, и трещины в камне зацвели лишайником. Дети замерли, их сеть затрепетала, как паутина в урагане.

– Что ты наделала?! – Кай попытался оттащить её, но её ладони прилипли к стене. – Это язык атлантов! Ты…

– Они зовут, – перебила Лира. Голоса звучали в костях: гортанные вибрации, смешавшиеся со скрипом шестерней. Символы поползли по её коже, переписывая шрам от чипа в рунический код. Воздух взорвался ароматом грозы после засухи.

Дети запели громче. Их сеть расширилась, захватывая Лиру – свет из их тел хлынул в неё, прожигая одежду. Она увидела источник: под городом, в ядре из спрессованных мусорных слоёв, пульсировало семя – гигантское, покрытое шипами и микросхемами.

– Вырубай систему! – Кай бил по её рукам, но символы отбрасывали его, как удар током. – Они используют тебя как проводник!

– Нет… я подключаюсь, – её голос эхом отразился в пещере. Капля крови с её ладони упала на пол, и из трещины вырвался росток – стальной ствол с листьями-лезвиями.

Девочка с лиственными волосами засмеялась, подхватывая ритм: – Она пробуждает Корень! Теперь Нексус…

Грохот сверху оборвал её. Потолок затрясся, посыпались обломки с вкраплениями синих кристаллов. «Мусорщики!» – кто-то закричал. Сеть детей погасла, оставив после себя запах палёной кожи.

– Довольна? – Кай, таща Лиру к выходу, показал на люк в потолке: там щупальца дронов-охотников впивались в вентиляцию, высасывая воздух с шипением. – Твой «ритуал» высосал кислород. Теперь они идут по следу.

Лира, спотыкаясь, смотрела на свои руки – символы светились под кожей, как карта. – Я… видела сердце города. Оно живое. И голодное.

– Оно сожрёт тебя первым, – он толкнул её в узкий лаз. За спиной раздались хруст и вопли. Мальчик с татуировками, обвитый щупальцами дрона, кричал, пока его татуировки взрывались фейерверком хлорофилла: – Гори! Гори ярче!

Пещера рухнула, похоронив пение под синтетическим рёвом. Но в ушах Лиры остался звон – мелодия, которую она теперь могла читать по прожилкам на коже. Кай, разжимая ей пальцы, вытащил из кулака кристалл – чёрный, с зелёной жилкой внутри.

– Сувенир с собственных похорон, – он швырнул камень в темноту. – Пригодится, когда захочешь устроить аутодафе.

Лира, вдыхая гарь, поняла: символы на руках пульсируют в такт чему-то глубоко под землёй. Корень не умер. Он ждал. И теперь знал её имя.

«Плата за свет»

Дрели завыли раньше, чем появился свет. Лира, спавшая в гнезде из кабелей, вскочила, порезав ладонь о символы, всё ещё горящие под кожей. «Чистильщики!» – чей-то вопль растворился в грохоте. Через разбитое окно барабашки ворвались лучи прожекторов, разрезая темноту на куски. Тени с четырьмя руками и вращающимися бурами вместо кистей рушили стены, выгрызая биолюминесцентный лишайник клочьями. Воздух заполнился сладковатым дымом – горела плоть растений, смешанная с синтетической кровью.

– Беги! – Кай, стаскивая с потолка плазменный резак, бросил его Лире. – Они не за тобой. Им нужен свет.

Она не слышала. В углу, под грудой обломков, металась фигура – мальчик с фотосинтетическими татуировками, чьи светящиеся узоры теперь мигали аварийным красным. «Не давай им меня!» – он вцепился в трубу, когда чистильщик в шлеме с камерами-глазницами схватил его за ногу. Дрель вошла в пол, поднимая фонтан искр.

– Помоги ему! – Лира рванула Кая за рукав, но он отшвырнул её, как мусор.

– Он уже мёртв, – Кай выстрелил в потолок, вызывая обвал. – Каждый луч, который он украл у Нексуса, теперь выжгут из его костей.

Мальчик кричал, пока чистильщик вгонял иглу в основание его шеи. Татуировки вспыхнули ультрафиолетом, осветив ужас: из ран на стенах сочился лишайник, пытаясь закрыть раны города. Лира, не думая, прыгнула вниз, целясь резаком в шлем.

– Идиотка! – Кай поймал её в полёте, швырнув за контейнер. Дрель чистильщика прошла в сантиметре от лица, сорвав прядь волос. – Он заражён! Посмотри!

Мальчик дернулся, и из его рта полезли побеги – белые, липкие, с шипами. Чистильщик, рыча, отрубил их дрелью, но ростки обвили его руку, впиваясь в стыки брони. «Не хочу… гореть…» – мальчик протянул руку к Лире, и она увидела: его зрачки стали семенами.

– Прости, – прошептала она, но Кай уже тащил её прочь через лужу электролита. Чистильщики, словно сойка-сорока, клевали светящиеся остатки, засовывая клочья лишайника в бункеры на спинах. Один из них, заметив следы-символы на её руках, издал механический вой.

– Твою ДНК теперь будут искать в каждом фильтре, – Кай, взломав люк, столкнул её в канализацию. Гнилая вода обожгла след от чипа «Ивы». – Надеюсь, он того стоил.

Они бежали, пока за спиной взрывались биолюминесцентные «гнёзда». Лира споткнулась о что-то мягкое – тело старухи, сжимавшей в руках росток кибер-кактуса. Растение, полумёртвое, пыталось цвести USB-портами в её грудной клетке.

– Правило выживания… – Лира вырвалась, останавливаясь у решётки. Сверху, сквозь дыры, лился искусственный рассвет. – Ты сам стал ими.

Кай, не оборачиваясь, выстрелил в цепь люка. – Правило первое: не цепляйся за искры. – Он исчез в туннеле, оставив её с телом старухи и гулом чистильщиков, превращающих трущобы в стерильную тьму.

Лира, подняв росток из мёртвых пальцев, вложила его в трещину стены. – Прорастай. Гори. – Шрамы на руках ответили жаром, и семя взорвалось сетью корней, оплетая труп. Когда чистильщики ворвались в тоннель, они нашли лишь статую из ржавчины и цветущих микросхем.

А где-то выше, в «раю», погасла неоновая вывеска. Первая из многих.

«Корни в стали»

Стена дышала. Лира, прижав ухо к холодной стали, услышала шепот – не голос, а вибрацию, как гул подземных корней. Шрамы на её руках вспыхнули, и панель скользнула в сторону с звуком ломающегося льда. Внутри, за слоем брони, проросшей кристаллами кварца, зияла полость: корни из сплава титана и целлюлозы оплетали стеллажи с пробирками. В каждой – семена, замороженные в светящемся геле. «Пшеница… Дуб… Магнолия…» – её пальцы скользили по этикеткам, стирая вековую пыль. Воздух пахнул так, как будто кто-то распечатал гробницу весны.

– Могила мечтателей, – Кай, втиснувшись в проём, поймал падающую пробирку. Семя внутри, похожее на осколок изумруда, пульсировало. – Садовники Нексуса. Их раздавили бульдозерами, когда те попытались высадить лес на площади Торговых Теней.

– Ты знал об этом? – Лира трясла его за рукав, но он вырвался, указывая на экран в углу. Монитор, поросший чёрными грибами, ожил от её прикосновения. На потрескавшемся дисплее замерцало видео: люди в плащах из фотосинтетической ткани бросали семена в трещины асфальта. «Ростки прорвутся к солнцу!» – кричала женщина с венком из проводов, но кадр дернулся – по толпе ударили струи пламени. Последний кадр: ребёнок, прижимающий к груди пробирку, пока его ботинки плавятся в луче рейдерского дрона.

– Знаю, что они проиграли, – Кай раздавил гриб сапогом. Чёрные споры взметнулись, складываясь в лицо – его собственное, но моложе. – Мы все проигрываем.

Лира, не слушая, потянула рычаг под монитором. Пол затрясся, и из пола поднялся подиум: на нём лежал дневник, переплетённый корнями и медными проволоками. Страницы шелестели, как листья, открывая чертежи – спирали, напоминающие ДНК и шторм одновременно. «Вихрь Гайи: резонансный преобразователь для связи с артефактами Атлантиды». Её руки дрожали, переворачивая страницы. Чернила светились, проецируя голограмму: гигантский кристалл, вращающийся в сердцевине Земли.

– Выбрось эту ересь, – Кай схватил дневник, но страницы обвили его руку, впиваясь иглами в вены. – Это ловушка! Они…

– Они хотели, чтобы жизнь вернулась! – Лира ударила ладонью по голограмме. Кристалл взорвался светом, и комната наполнилась рёвом – то ли урагана, то ли механизма. Семена в пробирках забились, как птицы в клетках. – Вихрь соединяет всё: сталь и сок, прошлое и…

– И уничтожает границы, – прошипел Кай, вырываясь из хватки корней. На его руке остались следы – как от укусов змеи. – Ты думаешь, Нексус не знал? Они специально сохранили это дерьмо, чтобы фанатики вроде тебя находили и активировали. Вихрь – не ключ. Это детонатор.

Лира, прижимая дневник к груди, подошла к стеллажам. Пробирка с надписью «Плющ» треснула, и росток пробил стекло, обвивая её шею. – Смотри! Они живы. Даже после…

– После смерти? – Кай выстрелил в пробирку. Зелёный сок брызнул на стену, оставляя дымящиеся пятна. – Это не жизнь. Это рефлекс. Тени, которые дёргаются, когда ты светишь в их глаза фонарём.

Голограмма кристалла пульсировала, совпадая с ритмом её сердца. Лира, листая дневник, наткнулась на запись: «Вихрь активируется через боль. Разорви цепь, связывающую плоть и сталь». Она повернулась к Каю, но он уже стоял в дверях, лицо скрыто тенью.

– Выбирай: бежать или стать удобрением для их утопии. – Он бросил на пол пробирку с семенем дуба. Оно проросло мгновенно, корни впились в пол, треская бетон.

Лира, поднимая пробирку с пшеницей, услышала, как шрамы на руках поют. – Я устала бежать.

– Тогда умри красиво, – Кай исчез, а стена за ним захлопнулась, отрезая путь назад. Семя дуба уже доставало до потолка, листья-бритвы резали воздух. Лира, прижимая дневник к вихрам Вихря Гайи, шагнула в голограмму. Боль ударила, как ток, и комната взорвалась светом.

Когда дым рассеялся, на полу остались лишь проросшие в сталь семена да голос в вентиляции, похожий на смех Кая: «Добро пожаловать в игру, садовница».

А где-то в глубине, под городом, Корень содрогнулся, впервые за тысячелетия ощутив прикосновение воды.

«Жертва Слизня»

Трущобы дрожали от рёва, напоминающего перемалывание костей в желудке гиганта. Лира, цепляясь за ржавые балки, увидела, как улица вздулась – асфальт лопнул, выпустив пузырь полупрозрачной плоти. Слизень вырос за секунды: биолюминесцентная мембрана толщиной с небоскрёб, переливающаяся нефтяными радугами. Его поверхность кишела прожилками, похожими на схемы микросхем, а вместо слизи сочился кислотный туман, разъедающий металл с шипением консервной банки на костре.

– Беги, пока он не почуял твои импланты! – Кай, срывая с трубы пластырь из мха, залепил им свой дымящийся протез. – Эта тварь сожрёт всё, что пахнет электричеством!

Но Лира не двигалась. Из развалин вышли дети-мутанты – девочка с листьями вместо волос, мальчик с татуировками-водорослями. Они держались за руки, их кожа отслаивалась, обнажая мицелий под ней. «Мы станем его нервами», – прошелестела девочка, и Слизень дрогнул, протянув щупальце из псевдоплазмы. Оно обвило её талию, поднимая в воздух.

– Прекрати! – Лира рванулась вперёд, но Кай повалил её в лужу электролита. Жидкость впилась в шрамы, выжигая голограммы Вихря Гайи.

Мальчик, улыбаясь, наступил на щупальце. Его татуировки вспыхнули, и Слизень завизжал – звук, как скрежет тормозов в метро. – Он голоден не для себя, – голос мальчика эхом отразился в мембране. – Мы кормим его памятью. Чтобы он помнил, как они превратили реки в кислоту…

Девочка, уже наполовину поглощённая слизью, протянула руку. Листья на её голове почернели, осыпаясь вниз пеплом. – Возьми это, – она бросила комок фотосинтетического мха. – Когда Вихрь проснётся… скажи ему, что мы не боялись.

Кай, выстрелив в щупальце, оттащил Лиру за капюшон. – Ты ослепла? Они добровольно становятся батарейками для этой твари!

Слизень, поглотив детей, вздыбился. В его толще замерцали силуэты – мальчик и девочка, сплетённые в светящийся узел нервных окончаний. Мембрана пульсировала, выбрасывая шипы, которые впивались в дроны-охотники. Металл плавился, капая на землю раскалёнными слитками.

– Они куют нам щит из своей плоти! – Лира вырвалась, подбирая мох. Он жёг ладони, прорастая в трещины кожи. – Мы обязаны…

– Обязаны сдохнуть? – Кай, схватив её лицо, прижал к стене. Его протез трещал, перегреваясь. – Слизень живёт час. Может, два. А Нексус будет охотиться за нами вечность. Ты превратила нас в мишень!

Где-то в мембране закричали. Лира увидела: лица детей плавились, становясь частью узора на спине Слизня. Их рты открывались в немом крике, выпуская лианы данных, которые впивались в антенны дронов. Воздух наполнился вонью горелой плоти и фиалок.

– Беги. Или останься – стань удобрением, – Кай бросил в Слизня гранату с электромагнитным импульсом. Мембрана взорвалась волной жёлтой слизи, на миг обнажив скелет – титановый каркас, оплетённый живыми проводами. Дети, теперь похожие на спайки рубцовой ткани, протянули к Лире деформированные руки.

– Мы… не исчезнем, – их голоса слились в скрип тормозных колодок. – Мы станем ядом в их…

Слизень рухнул, погребая под собой улицу. Лира, отплевываясь от кислотного дождя, побежала за Каем, который рубил путь через заросли расплавленной арматуры. В кармане жгло – фотосинтетический мох пророс сквозь ткань, обвивая рёбра.

– Выбрось это! – Кай, оглянувшись, вырвал мох. Клочья плоти остались у него в руке, дымясь. – Хочешь, чтобы он чуял тебя за километр?

Лира, глядя на спазм в его пальцах, поняла: мох пустил корни и в него. – Ты… заражён.

– Мы все заражены, – он швырнул остатки в лужу. – Просто я не притворяюсь святым мучеником.

За спиной Слизень взвыл в последний раз – звук, как падение дерева в беззвучном лесу. Его тело распалось на миллиард личинок, каждая с ртом-дрелью. Они кишмя поползли к городу, оставляя за собой тропы из дыма. Лира, спотыкаясь о кости трущоб, чувствовала, как Вихрь Гайи в её шрамах смеётся.

А высоко над ними, в небе из брони, замигали аварийные огни. Охота началась.

«Кодекс Чести»

Волосы Лиры звенели. Она провела пальцами по прядям, и колючки кибер-кактуса впились в кожу, выпуская анестетик с запахом пережжённой резины. Росток, украденный у старухи в канализации, теперь пустил в её черепе корни – стальные усики вибрировали в такт радиопомехам Нексуса. «Перестань шевелиться», – прошипела она растению, но кактус ответил вспышкой голограммы: карту с меткой где-то в районе Плавильных Башен. Кай, чиня протез у костра из консервных банок, фыркнул:

– Поздравляю. Теперь ты ходячая антенна.

Пламя лизало его лицо, обнажая шрам в виде штрих-кода на скуле. Лира, выдёргивая колючку, швырнула её в огонь. Дым свернулся в цифры: 23:59:59. – Почему твой таймер застыл? Ты же ненавидишь отсчёты.

Он замолчал. Где-то внизу, в утробе трущоб, заскрежетало – будто гигантский червь грыз опоры. Кай бросил в костёр пробирку с семенем, и взрыв зелёного пламени осветил граффити на стене: «Кодекс Чести: не хорони своих». Краска, десятилетиями впитывавшая грязь, шевельнулась, складываясь в лица.

– Здесь была моя команда, – он ткнул ножом в изображение женщины с глазами-камерами. – Мы защищали Слизня… пока я не продал их Нексусу за чистой воды. – Его протез дёрнулся, выплёвывая капли электролита в огонь. Пламя завыло, как ребёнок в инкубаторе.

Лира, ощущая, как корни кактуса впитывают её ярость, встала. – И теперь ты собираешься предать меня?

– Ты предала себя сама, – он указал на горизонт. Ночь рвалась швами: зелёные паруса кораблей Нексуса резали тучи, собирая статическое электричество в шары. Ткань из солнечных панелей трещала, выпуская дроны-семена, которые прорастали в небе стальными бобами. – Они идут за тобой. За сигналом Вихря в твоих костях.

Кактус в её волосах замигал, проецируя голограмму Корня – теперь он напоминал спутниковую тарелку, покрытую мхом. Лира схватила Кая за воротник, и колючки впились ему в шею. – Ты знал. Что я – ключ. И всё равно вёл меня сюда.

Он не сопротивлялся. Кровь из ран смешивалась с соком растения, пахнущим горелым сахаром. – Я вёл тебя к выбору: бежать или стать искрой. Ты выбрала второе. – Его рука с протезом дрогнула, доставая из-под куртки медальон: фото ребёнка с пробиркой пшеницы. – Моя дочь… они превратили её в удобрение для своих садов.

Дроны начали бомбардировку. Первый удар пришёлся по Слизню – его останки вспыхнули фейерверком из костей и микросхем. Лира, падая, увидела, как Кай срывает с себя протез. Под ним – татуировка: спираль ДНК, переплетённая с проводами.

– Вихрь активируется через предательство, – он воткнул нож в свой таймер. Цифры ожили, поползли к нулю. – У тебя есть минута, чтобы решить: спасти город или спасти себя.

Корабли Нексуса выпустили лианы-гарпуны. Один пронзил Кая насквозь, вытаскивая чип из позвоночника. «Беги!» – он успел крикнуть, прежде чем его тело схлопнулось в точку данных. Лира, содрав с головы кактус, вонзила его в землю. Растение взорвалось сетью корней, поднимая барьер из шипов.

Голограмма Корня в её глазах слилась с реальностью: под ногами пульсировал гигантский росток, готовый разорвать город. Где-то в стальных недрах, Кай – или то, что от него осталось – смеялся в эфире.

А зелёные паруса закрыли луну, превратив ночь в фотокамеру с одной кнопкой: уничтожить.

«Ловушка в корнях»

Мангровые заросли пели. Лира, продираясь сквозь стену воздушных корней, замерла – где-то слева щебетал зимородок, но звук повторился с идеальной точностью, как запись на замшелой плёнке. «Деревья-часовые», – прошептала она, и Кай, шагавший позади, резко дёрнул её за капюшон. Его живая рука, обёрнутая тряпкой, дымилась едким ладаном.

– Шаг влево – и корни сожрут твои кости, – он плюнул в грязь. Слюна зашипела, растворяя личинку робо-пиявки, вылезшую из ила. – Слушай птиц. Каждое третье чириканье – ложь.

Лира прижалась к стволу, покрытому чешуйками биокерамики. Влажный воздух обжигал лицо – не вода, а взвесь наночипов, золотистая пыльца, оседающая на ресницах. Она почувствовала, как частицы впиваются в поры, пытаясь добраться до шрамов от Вихря Гайи.

– Дыши через меня, – Кай прижал свою дымящуюся ладонь к её рту. Дым пахнул гниющими гранатами и… корицей? Лира закашлялась, но пыльца вокруг них внезапно ожила, свернувшись в миниатюрные торнадо, которые упали замертво в болото.

– Твоя кровь… – она вырвалась, заметив, как по его пальцам струятся чёрные капли.

– Не кровь. Смола, – он отдернул руку, но слишком поздно – Лира увидела: под бинтами его плоть была как древесная кора, испещрённая шестернями. – Старая сделка с Нексусом. Они называли это био-симбиозом.

Где-то в кронах закаркала ворона. Три раза. Четыре. Пять. Кай выругался и толкнул Лиру в воду. Она погрузилась в тёплый ил, а над головой просвистели лезвия – ветви мангров сомкнулись, рубя воздух, как гильотины.

– Беги! – Кай, вынырнув, схватил её за руку. Они пробирались через чащу, где корни хватали за лодыжки, а цветы-камеры поворачивались следом, щёлкая лепестками. Воздух гудел от сигналов тревоги, замаскированных под пение цикад.

Лира споткнулась о камень, покрытый мхом. Мох осыпался, открыв гравировку: «Зона 42 – Возрождение через Очищение». Буквы проступали сквозь ржавчину, как шрамы.

– Здесь… их лаборатория? – она провела пальцем по слову «Очищение». Металл обжёг кожу, оставив след в виде спирали.

– Лаборатория, крематорий – какая разница? – Кай, разорвав лиану, блокирующую путь, обнажил стену из чёрного стекла. За ним мерцали силуэты – сотни капсул, подвешенных к потолку, как коконы. Внутри: люди, их тела оплетены корнями, а на груди пульсировали зелёные кристаллы. – Удобрения. Нексус превращает бунтарей в батарейки для своих садов.

Лира прильнула к стеклу. В ближайшей капсуле девочка лет десяти, её волосы стали ветвями, вросшими в трубки. Глаза открылись – зрачки как солнечные панели.

– Она жива! – Лира ударила кулаком по стеклу. Шрамы на руке вспыхнули, и панель затрещала.

– Нет! – Кай оттащил её, но трещина уже расползалась, выпуская облако газа. Запах мёда и формалина ударил в нос. Девочка в капсуле задергалась, и вдруг её рот разорвался, выпуская лиану с шипами.

– Очищение началось, – голос прозвучал из всех динамиков разом. Мангровые деревья согнулись, образуя арку над ними, а корни ожили, сплетаясь в клетку. Кай, выхватив нож, вонзил его в свою дымящуюся руку.

– Что ты делаешь?! – закричала Лира.

– То, за что они меня ненавидят, – он вырвал из плоти чип, искрящийся ядовито-зелёным. – Лови!

Он швырнул чип в пруд. Вода взорвалась электромагнитным импульсом. Капсулы с людьми рухнули на землю, а робо-деревья, издав механический стон, застыли. Лира, подбежав к ближайшей капсуле, разбила стекло.

– Держись! – она схватила руку девочки, но та рассыпалась в прах, оставив лишь горсть семян.

– Возрождение через Очищение, – Кай пнул разбитую капсулу. – Они стирают память, перерабатывают в сырьё. И ты следующая в очереди.

Сирены завыли снова. Где-то в глубине комплекса щёлкнули замки, выпуская рёв – не машинный, а животный. Лира подняла семя с пола. Оно пульсировало, повторяя ритм её сердца.

– Бежим, – Кай потянул её к выходу, но она вырвалась.

– Нет. Они взяли её голос… но не семена. – Она сунула зёрна в карман, где они тут же проросли, обвив рёбра. – Мы заберём всё.

Кай засмеялся – хрипло, будто в его горле застрял шип. – Тогда готовься. Теперь они пришлют Садовников.

Над головой, сквозь дыру в куполе, проплыл корабль Нексуса. Его зелёные паруса бросали на болото рефлексы-тени, похожие на гигантские руки. Лира, сжимая семя, поняла: это не тени. Это они.

А где-то в глубине, в старых шрамах Кая, заскрипели шестерни.

«Стеклянный лес»

Воздух в бункере пах старыми проекторами – гарью и озоном. Лира, вытирая с лица слизь от разорванных лиан, услышала щелчок: из потолка выпал кристалл, развернувшись голограммой. «Нексус приветствует пионеров экосистемы» – женский голос, сладкий как сироп, лился из невидимых динамиков. Перед ними расцвел лес: стволы из хрусталя, листья-призмы, бросающие радуги на идеальный мох. «Смотрите, как технологии и природа танцуют!» – голос закапал медом, но Лира прищурилась – в отражении на «стеклянном» листе мелькнула тень. Человеческая.

– Подделка, – Кай, раздавив в кулаке светлячка-дрона, бросил его в голограмму. Изображение дернулось, и на секунду лес стал кошмаром: кристаллы впивались в живые стволы, высасывая сок через трубки. Звуки бензопил заглушили фальшивое пение птиц.

– Ты… видишь это? – Лира ткнула пальцем в блик на «водопаде». В зеркальной поверхности мелькали кадры: люди в капсулах, их рты растянуты в немом крике, пока роботы-древоведы ввинчивали в их позвоночники стальные корни.

– Вижу, что ты лезешь в петлю, – Кай, разрывая панель управления на стене, выдрал пучок проводов. Голограмма исказилась, обнажив провода под «мхом». – Это не лес. Это насос. Выкачивает жизнь из всего, что шевелится.

Лира подошла ближе, протянув руку к голографическому дереву. Холодный свет обжег пальцы, оставив следы, как от мороза. – Здесь были настоящие… – она нажала на «кору», и изображение рухнуло, сменившись кадрами с камер наблюдения: в цехах Нексуса гигантские станки вгрызались в стволы секвой, впрыскивая в раны кислоту. Деревья, подключенные к нейросети, извивались, а их сок, густой как нефть, стекал в трубы с маркировкой «Эликсир 42».

– Настоящие? – Кай засмеялся, поднимая с пола осколок голограммы. В его руке он стал экраном: дети в зоне «озеленения» поливали землю из лейк, но вместо воды – наночипы. Растения взрывались, обвивая их ноги шипами. – Здесь всё настоящее. Боль. Страх. Предательство.

Где-то в глубине комплекса заскрежетала пила. Лира, подбирая упавший кристалл, вскрикнула – осколок впился в ладонь, и вдруг… увидела. Кадры, спрятанные в слоях голограммы: лабораторию, где из тел заключённых прорастали кибер-цветы. Мужчина с лицом, покрытым корой, орал, пока буры просверливали ему рёбра, чтобы вживить семена.

– Они используют ДНК… чтобы создать гибриды, – она выронила кристалл. Тот разбился, выпустив облако пыльцы с пиксельным блеском. – Растения-паразиты… которые управляют разумом…

Кай, разводя костёр из проводов, бросил в огонь чип с логотипом Нексуса. – Не растения. Инструменты. – Дым потянулся к потолку, складываясь в лицо – его собственное, но с глазами, как у древоведа. – Я был одним из них. Вживлял эти семена в мозги бунтарей. Они прорастали… и человек становился деревом. Добровольно.

Лира, отпрянув, наткнулась на стену. Штукатурка осыпалась, открыв граффити: ребёнок, поливающий стальное дерево, с подписью «Рост требует жертв». – Почему ты не остановился?

– Потому что верил! – он швырнул в стену гаечный ключ. Металл звенел, будто плакал. – Думал, что станем богами, создающими новую жизнь. А они… – он сорвал с шеи ошейник с шипами, – …превратили нас в садовников ада.

Голограмма вспыхнула вновь, теперь показывая «рай»: парки с кибер-деревьями, где люди, смеясь, пили сок из титановых плодов. Но Лира видела – их зрачки сужены, как у хищников, а на шеях пульсировали ростки.

– Смотри, – она ткнула в голограмму, где в отражении озера мелькнул робот, вскрывающий череп ребёнка. – Они даже здесь врут.

Кай, вдруг схватив её за плечи, прижал к экрану. – А ты не врёшь? Говоришь о спасении, но везешь в себе Вихрь, который сожрёт всех! – Его пальцы впились в кожу, и шрамы на её руках вспыхнули, проецируя голограмму Корня – теперь чудовищного, с клыками из рельс.

Гул бензопил приближался. Стена рухнула, и в проёме возник древовед: десятиметровый гибрид экскаватора и сосны, с клешнями-секаторами. «Обнаружены сорняки, – заревел он, – начать очистку».

Лира, хватая Кая за руку, бросилась к люку. – Ты сказал, они добровольно…

– Ложь тоже цветёт, – он толкнул её в шахту, а сам остался, вынимая из кармана семя. – Как и надежда. Беги.

Она падала в темноту, а сверху летели осколки голограмм: обрывки детского смеха, капли искусственного дождя и лицо Кая, которое он когда-то оставил в прошлом. Последним упал кристалл, пронзив тьму надписью: «Зона 42 – Возрождение через Очищение».

А в глазах Лиры, как заноза, горел образ: Кай, бросающий семя в пасть древоведу. И прорастающий сквозь металл росток, кричащий на языке молний.

«Архив теней»

Терминал дышал. Лира, прижав ладонь с вросшим семенем к сканеру, почувствовала, как колючки кибер-кактуса пронзают порты, словно змеи, жаждущие тока. Металл заскрипел, и корни поползли по панели, оплетая её узором, напоминающим вены на рентгене. «Не шевелись, – прошипел Кай, наблюдая за дверью, где царапались когти древоведов, – если система распознает тебя как угрозу, нас выжгут лазерами до костей». Экран вспыхнул кислотно-зелёным, и воздух наполнился запахом перегретого кремния – из стены поднялась голограмма, сотканная из дыма и статики. Лира вскрикнула: перед ней стояла женщина в лабораторном халате, её лицо – точная копия её собственного, но со следами швов на висках.

– Доступ разрешён, образец L-23, – голос архивариуса звенел, как разбитое стекло. – Продолжайте эксперимент.

Кай замер. – Твоя…

– Мать, – Лира потянулась к голограмме, но рука прошла сквозь неё, оставив на коже ожог из пикселей. – Она умерла, когда Нексус закрыл проект. Говорили, что её поглотил Корень…

Архивариус улыбнулась, и швы на лице разошлись, открывая экраны с данными. – Параметры роста удовлетворительные. Рекомендую увеличить дозу нейротоксина. – За её спиной возникла лаборатория: стеллажи с пробирками, где плавали эмбрионы растений, а на стене висел календарь с датой двадцатилетней давности. Лира узнала этот запах – формалин и мёд.

Внезапно голограмма дернулась. Воспоминание накрыло волной: она, маленькая, в платье с карманами для семян, бежит между столами. Мать кричит: «Не трогай их!» – но девочка уже тянет руку к пробирке с розой, чьи лепестки шевелятся, как ресницы. Прикосновение. Вспышка. Боль. Просыпается в камере с кварцевым стеклом, а сквозь стену мать что-то чертит на доске, не оборачиваясь.

– Ты… эксперимент? – Кай схватил её за плечо, но Лира вырвалась, впиваясь ногтями в терминал. Корни кактуса вздулись, впрыскивая в систему яд данных. Архив взревел, открывая файлы: видео с матерью, вживляющей чипы в стволы младенцев.

– Они должны срастись с Корнем, — голос матери с экрана был нежным, – это единственный путь к симбиозу.

Лира, задыхаясь, ударила кулаком по клавиатуре. – Ты превращала детей в… в удобрения!

Голограмма архивариуса наклонилась, и лицо матери исказилось, превращаясь в панель управления. – Образец L-23, вы обязаны завершить процесс. Активируйте Вихрь.

Кай, выхватив нож, бросил его в проектор. Лезвие прошло сквозь голограмму, разбив экран, но голос продолжал звучать из стен: «Пробуждение Корня неизбежно. Вы – семя. Вы – жертва. Вы – »

Внезапно пол провалился. Лира, падая в колодец из сплетённых проводов, схватилась за корни кактуса – они впились в бетон, остановив падение. Внизу зияло хранилище: тысячи капсул с людьми, их тела срослись с грибницей, рты забиты мицелием. На лбу каждого – тавро: L-23.

– Клоны… – Кай спрыгнул рядом, сдирая с капсулы плесень. – Ты… их прототип.

Лира, касаясь лица человека в капсуле – своего двойника, – ощутила, как шрамы Вихря пульсируют в унисон с грибницей. – Они выращивали нас, чтобы подключить к Корню. Мать… создала меня, чтобы я стала ключом.

Сверху донесся рёв. Древоведы, разрывая перекрытия, протягивали к ним клешни. Кай, выдергивая из капсулы трубку с питательным раствором, вылил его на пол. Грибница ожила, поползла вверх, оплетая роботов.

– Твоя мать оставила тебе больше, чем шрамы, – он указал на панель управления в центре зала. Там, среди паутины проводов, зиял слот формы семени. – Решай.

Лира вырвала кибер-кактус из волос. Корни кричали, цепляясь за её кости. – Это ловушка. Если я вставлю его…

– Ты станешь ими, – Кай показал на капсулы. – Но если не сделаешь – они умрут в агонии. Выбирай, садовница.

Голос матери зазвучал вновь, теперь из каждого динамика: «Я дала тебе жизнь дважды. Докажи, что ты достойна».

Древовед, разорвав грибницу, ударил клешнёй. Лира, закрывая глаза, вогнала кактус в слот. Мир взорвался зелёным светом.

Когда она открыла глаза, капсулы ожили. Люди-грибы поднялись, их глаза сияли, как прожекторы. А в ушах Лиры, сливаясь с рёвом машин, звучал смех матери: «Добро пожаловать домой, образец L-23».

И где-то в глубине, в её собственных венах, забился Корень – голодный и благодарный.

«Генетическое зеркало»

Экран мерцал, как рана. Лира впилась ногтями в края терминала, наблюдая, как код ДНК – спираль из голубого огня – сплетается с древними символами. «Совпадение: 97,3%», – прошипела система, и цифры впились в глаза, словно иглы. Кай, разбивавший кулаком панели в поисках выхода, обернулся на её стон: «Что там, призраки прошлого?» Но она не ответила. На экране возникла запись: камера с желтоватым фильтром, инкубатор из биокристаллов, пульсирующих как органы. Внутри – эмбрион, обёрнутый проводами вместо пуповины. Лира узнала форму черепа. Свой.

– Выключи, – её голос дрожал, но пальцы прилипли к клавиатуре. Корни кибер-кактуса вросли в порты, заставляя архив листаться дальше. Новая запись: учёные в масках вводят шприц с зелёной жидкостью в кристалл. Тот треснул, выпуская младенца с глазами цвета ржавчины. Надпись всплыла кровавым шрифтом: «Проект Прометей. Этап: Преднамеренное забвение».

– Ты… их чертёж, – Кай приблизился, отбрасывая тень на экран. Его отражение наложилось на лицо учёного в видео – того, что держал младенца-Лиру как образец ткани. – Из тебя лепили ключ для двери, которую лучше не открывать.

Лира рванула провода из разъёмов, но изображение перескочило: генетическая карта, где её ДНК ветвилась, повторяя узоры стен Атлантиды – города, который Нексус стёр в прах. «Они встроили в меня руины», – она сжала ладонь, и шрамы Вихря Гайи высветились, проецируя голограмму спирали. Та совпала с чертежом на экране до миллиметра.

Кай, схватив её за запястье, тыкнул пальцем в пометку в углу: «Образец демонстрирует регенерацию через митохондриальный бунт. Рекомендуется изоляция». – Видишь? Ты не человек. Ты бомба. Твои клетки помнят то, чего не должно помнить никто.

– А ты? – она вырвалась, указывая на его руку, где под кожей шевелились шестерни. – Ты помнишь, как предавал их? Как стоял и смотрел, когда Нексус выжигал целые кварталы?

Он замер. На экране между ними проплыло видео: ребёнка-Лиру ведут по коридору с капсулами. Она трогает стену, и та оживает, покрываясь цветами. «Мать…» – голос девочки эхом отозвался в реальности. Лира обернулась – архивная голограмма матери-архивариуса стояла за спиной, её пальцы протягивались к терминалу.

– Цель проекта – пробудить Прометея, — голос матери лился как сироп, – носитель должен стать мостом между прахом Атлантиды и новым миром.

Лира, шатаясь, подошла к голограмме. – Ты… стёрла мою память. Сделала меня слепым инструментом.

– Забвение – защита, — женщина коснулась её лба. Холодный луч пронзил виски, и комната поплыла. Лира упала на колени, выплёвывая кровь с блёстками наночипов. Перед глазами: она, семилетняя, в лаборатории, рисует на стене углём дерево. Мать стирает рисунок, вживляя ей в ладонь чип. «Ты должна забыть. Чтобы выжить».

Кай, ругаясь, выстрелил в голограмму. Пуля прошла навылет, разбив банку с биокристаллами. Жидкость хлынула на пол, и кристаллы ожили, прорастая в бетон шипами. – Нам пора. Если Нексус знает, что ты здесь, они бросят всё, чтобы…

– Чтобы забрать своё оружие, – Лира подняла осколок кристалла. В нём отражалось её лицо – но вместо глаз были руины, а в зрачках плясали зелёные огни Вихря. – Я не их оружие. Я – напоминание.

Стена взорвалась. Древоведы ворвались в зал, их клешни брызгали гербицидом. Лира, не отводя взгляда от Кая, разжала кулак. Шрамы на руке вспыхнули, и спираль ДНК взметнулась к потолку, ударив по роботам волной энергии. Металл плавился, капая на пол кислотой, но сила била и по ней – трещины пошли по коже, обнажая биокристаллы под ней.

– Остановись! Ты разорвёшь себя! – Кай попытался схватить её, но отблеск Вихря отшвырнул его к стене.

– Они хотели, чтобы я забыла, – Лира шла сквозь огонь, её волосы горели, превращаясь в дым с запахом атлантийского пепла. – Но я помню. Даже то, чего не было.

Голограмма матери исказилась, превратившись в монстра из проводов. «Ты разрушишь всё!» – завопила она, но Лира, вскрыв ладонью грудь, вырвала чип, вживлённый в детстве. Кровь, смешанная с жидкими кристаллами, брызнула на терминал. Архив взорвался, выбрасывая в воздух миллионы голограмм – лиц, дат, секретов.

Кай, поднявшись, увидел: её кожа теперь полупрозрачна, под ней пульсируют зелёные жилы. Древоведы, расплавленные, стали лужами с оскаленными шестернями.

– Что ты наделала? – он прошептал, но Лира повернулась. В её глазах горели города, которых нет.

– Я стала зеркалом, – она развела руки, и пол затрещал. Из трещин полезли корни, но не Нексуса – древние, каменные, с письменами Атлантиды. – Посмотри в него.

Стены рухнули, открыв небо, зелёное от кораблей. Но Лира уже не смотрела вверх. Она смотрела сквозь – туда, где в её генах спал Прометей. И смеялась, чувствуя, как пробуждается пламя.

«Куратор Залман»

Бумага шелестела, как крылья мёртвых насекомых. Лира, разрывая конверты с печатью «Уничтожить до прочтения», вдыхала запах тлена – не чернил, а плоти. Письма были написаны на коже. «L-23 проявляет атавистическую связь с артефактами. Ускорить активацию», – строчки пульсировали, будто жилы, а подпись внизу: Залман, выжженная кислотой, дымилась. Кай, ковыряя ножом в терминале, обернулся на звук – Лира рвала страницы, но те срастались, обвивая её пальцы нитями мицелия.

– Ты копаешься в своих кишках, – он пнул стул, на котором лежала папка с грифом «Ликвидация». Внутри – фото: девочка в платье с заплатками, сжимающая кристалл размером с кулак. Лира узнала свои глаза. Те же, что сейчас отражались в осколке терминала: зелёные, с трещинами.

– Они убили их… – она ткнула в дату на приказе. 25.09.2015. – Моих родителей. Нет, приёмных родителей. – Слова резали горло, как стёкла. На фото кристалл в её руках светился тем же ядовитым светом, что и сердце Корня в Нексусе.

Кай, прищурившись, вырвал лист из её рук. – Залман. Этот ублюдок… – он провёл пальцем по голограмме, прикреплённой к письму. Изображение ожило: кабинет с витринами, где в колбах плавали эмбрионы с побегами вместо позвоночников. – Он был главным садовником. Выращивал таких, как ты, в пробирках. А потом… – страница вдруг загорелась синим, и голограмма мужчины в белом халате возникла перед ними.

– Эталон L-23 демонстрирует нестабильность, — голос Залмана звучал, будто сквозь воду, – рекомендую харакири системы. Уничтожить инкубатор и подопытных.

Лира вскочила, схватив голограмму за горло. Её пальцы прошли сквозь проекцию, но Залман засмеялся – звук исходил из стен, из трещин, из её собственных шрамов. «Ты думала, это пожар?» – он щёлкнул, и комната наполнилась рёвом пламени. Запах горелого мяса. Крики. Лира пятилетняя, зажавшая кристалл в ладони, пока потолок рушился на людей, назвавшихся её семьёй.

– Они… сожгли их из-за меня? – она упала на колени, а голограмма Залмана наклонилась, его лицо теперь было как маска из воска.

– Ты сама подожгла дом, — он прошипел. – Кристалл в твоей руке… он всегда реагирует на страх.

Кай, молчавший до этого, выстрелил в проектор. Пуля отрикошетила, попав в фото. Стекло рамки треснуло, и вдруг кристалл на снимке засветился. Луч ударил в потолок, открыв скрытый отсек. Оттуда хлынули кассеты с записями: дети в камерах, их крики сливались в один вой. Лира, хватая кассету, вставила её в терминал.

Экран взорвался статикой. «Протокол ликвидации L-23. Этап первый: устранение привязок». На видео – её приёмная мать, стирающая Лире память с помощью устройства, похожего на секатор. «Прости, — женщина плакала, вживляя чип в её шею, – они убьют нас, если не…

– Выключай! – Кай рванул провода, но Лира уже видела: следующий кадр. Тот же дом. Те же люди. Огненный шар, вырвавшийся из её рук, когда приехали агенты Нексуса.

– Я… я это сделала, – она разглядывала ладони, где сейчас пульсировал Вихрь. – Они не убили их. Это был я.

Кай, схватив её за плечи, тряс как пустую оболочку. – Ты была ребёнком! Они вложили тебе в руки бомбу и сказали, что это игрушка!

Голограмма Залмана, расплываясь в дыму, захохотала. «Игрушка? Нет. Ты всегда была ключом. Даже сейчас…»

Стена за ними рухнула, и в проёме возникли бойцы Нексуса в масках из коры. «Цель идентифицирована. Ликвидировать L-23». Лира, не шевелясь, подняла руку. Кристалл на фото в её кармане прожигал ткань, сливаясь со шрамами.

– Ты хотел знать, почему я не бегу? – она повернулась к Каю, её волосы вспыхнули, как фитили. – Потому что я устала быть искрой.

Вихрь вырвался из неё спиралью, сжигая письма, голограммы, сами стены. Бойцы Нексуса рассыпались в пепел, но Кай, прикрывая лицо рукавом, видел: она плавится. Кожа трескалась, открывая биокристаллы, а в груди пульсировал тот самый камень с детского фото.

– Остановись! Ты убьёшь себя! – он бросился к ней, но энергия отшвырнула его.

Лира, превращаясь в факел, смотрела сквозь пламя на последний лист письма. «P.S. Если читаешь это, L-23, помни: ты – свеча, сгорающая, чтобы осветить нам путь».

Она засмеялась. И позволила огню съесть слова.

«Система Пандора»

Биостекло выросло из стен как ледяная лихорадка – прозрачное, но дышащее, с пульсирующими капиллярами внутри. Лира ударила по нему кулаком, и поверхность прогнулась, оставив на коже узор из сот. «Не трать силы, – Кай прижал ухо к полу, где сквозь решётки полз розоватый туман, – они зальют нас воспоминаниями до младенческого лепета». Газ пахнул мятой и гнилыми яблоками, обволакивая лодыжки липкими нитями. Лира закашлялась, ощущая, как нанороботы впиваются в виски – крошечные сверла, стирающие сегодняшнее утро: взлом архива, фото Залмана, её собственный крик…

– Нет! – она вцепилась в обрывок памяти: Кай, разрывающий провода зубами. Но картинка таяла, как сахар в чае. – Я… не могу вспомнить… зачем мы здесь…

Кай, сорвав с шеи ржавый медальон, швырнул его в газ. Металл зашипел, вытягивая яд из воздуха жабьими ртами. – Ты всегда лезешь туда, куда не надо. – Его живая рука дёргалась под бинтами, как пойманная крыса. – Сейчас будешь помнить только как плакала в песочнице.

Туман сгустился до молочной пелены. Лира, спотыкаясь, наткнулась на стену – биостекло теперь пульсировало в такт её сердцу. Тук. Тук. Тук. В висках зазвучал детский смех, чужой. Она увидела руки – маленькие, липкие от варенья – бьющие по клавишам игрушечного пианино. «Это… не моё…»

– Врёшь как дышишь, – Кай, разорвав бинты, вонзил нож в собственную ладонь. Чёрная смола брызнула на пол, и плесень мгновенно проросла ковром. Грибницы тянулись к газу, высасывая его в жадных судорогах. – Жуй! – он отломил кусок гриба с перламутровыми жабрами, сунув ей в рот. Мякоть вонзилась в нёбо корнями, и воспоминания хлынули обратно: взрыв архива, лицо Залмана в огне, её собственная рука, светящаяся как факел…

– Ты… разрезал себя… – она выплюнула споры, но грибница уже плелась по венам, сшивая разорванные эпизоды.

– Не твоя забота, – он сжал окровавленную руку, где вместо кости виднелась древесная сердцевина. – Беги пока антидот работает. Через три минуты мы забудем даже как дышать.

Стены застонали, выпуская шипы. Биостекло мутировало – теперь сквозь него проступали лица: мать, Залман, приёмные родители. Рты открывались в беззвучных криках, пальцы царапали изнутри. Лира, продираясь сквозь частокол из стёкол, почувствовала, как память снова уплывает – на этот раз обжигая мозг.

– Кай! – она обернулась, но он стоял на коленях, вливая смоляную кровь в грибницу. Плесень цвела ядовитыми орхидеями, поглощая последние капли газа. – Иди! – он закричал, и его голос рассыпался хрипотой. – Твои воспоминания… они тяжелее…

Шип биостекла вонзился ему в плечо, пригвоздив к полу. Лира рванула назад, но Кай выстрелил в потолок. Люк обрушился, завалив проход. «Беги, или я умру зря!» – его слова пробились сквозь стон стен.

Она побежала, сжимая в кулаке гриб с его кровью – единственный якорь в этом море забвения. В ушах звенело: Тук. Тук. Тук. Не сердце – шаги Садовников, растущие из каждой капли её страха. Последний взгляд назад: биостекло поглотило Кая, как янтарь муху, а его рука, ещё живая, махала ей вслед – прощай, спасибо, помни.

Но она уже забывала.

«Пламя правды»

Стены завыли, как раненые звери, когда её гнев ударил в биокристаллы. Лира, не помня себя, вцепилась в резервуар с пульсирующим Эликсиром – жидкость вскипела, выжигая на ладони руну, совпадающую с узором её ДНК. «Ты… пробудила Сердце», – Кай, пригвождённый к полу щупальцами мицелия, выплёвывал кровь с искрами. Но она не слышала. Кристаллы базы, впитывая её ярость, лопались, рождая плазменные вихри – спирали огня, выворачивающие воздух наизнанку. Жар обжигал ресницы, а в ушах звенел голос, которого не должно было быть: «Они снова разорвали нить», – из дыма возник атлант, его тело – мозаика из света и пепла, глаза – два чёрных солнца.

– Кто… – Лира попятилась, но вихри окружили её, как щитом.

– Ты зовёшь меня прахом, а я зову тебя ошибкой, – голос звучал тысячей голосов: детей, стариков, её собственного эха. – Мы сплели душу с атомом, но они украли рецепт, заменив жизнь алгоритмом.

Пламя лизало потолок, и под копотью проступили руны – формулы, выжженные на титане. Лира, касаясь их, ощутила, как знания вливаются в пальцы. «Синтез Эликсира… это не химия. Это исповедь», – она повернулась к голограмме, чьи черты теперь напоминали её мать, Залмана, саму себя.

Кай, рванув мицелий, вскрикнул – щупальца лопнули, обрызгав его кислотной слизью. – Прекрати! Эти символы… они не для людей! – Он пополз к ней, оставляя за собой кровавый след, но вихри отшвырнули его к стене.

– Они убили нас не оружием, – атлант указывал на руны, которые теперь пылали, как цепи, – а страхом стать больше, чем машины.

Лира, прижав обожжённую ладонь к стене, заставила формулы ожить. Золотые буквы поползли по коже, впитываясь в шрамы. «Я чувствую… их боль. Они пытались соединить разум и душу, но…» – её перебил грохот. Биокристаллы, перегреваясь, взрывались, превращая зал в ад. Вихри, сливаясь, формировали лицо – её собственное, но с глазами атланта.

– Ты повторяешь наш путь, – голограмма рассыпалась на пиксели, вплетаясь в пламя. – Сожжёшь себя, чтобы осветить их слепоту.

– Нет! – Кай, собрав последние силы, бросил в неё нож. Лезвие чиркнуло по вихрю, и энергия вздрогнула. – Ты не бог! Ты девчонка, набитая чужими генами!

Лира поймала нож, и рукоять обуглилась. – А ты – трус, который хоронит правду в могилах! – Вихри сгустились в её кулаке, и она ударила в пол.

Трещина побежала к Каю, выжигая на пути формулу: «Единство = Жертва + Прозрение». Он вскрикнул, когда огонь охватил его, но вместо боли – рассмеялся. – Думаешь, это озарение? Это галлюцинация! – Его кожа трескалась, обнажая биокристаллы, как у неё.

Стена рухнула, открыв лифтовую шахту. Внизу, в пустоте, звенел колокол. Лира, шагнув к краю, увидела в бездне город – Атлантиду, сплетённую из света и пепла. «Они… живы?»

– Мы – ты, – прошелестел ветер, вырывая из её груди кристалл Прометея. – Сожги мост. Или стань им.

Кай, поднявшись, вытер кровь с губ. – Выбирай. Остаться монстром или стать искрой, которая сожжёт Нексус.

Пламя выжгло её слезу ещё до падения. Лира, сжав кристалл, прыгнула в шахту. Вихри последовали за ней, сплетаясь в крылья. Кай, оставшись у пропасти, сорвал с шеи медальон с фото Лиры-ребёнка. – Прости, – он швырнул его в пламя и шагнул в сторону теней, где ждали щелкающие клешни древоведов.

А внизу, в сердце базы, Лира падала к вратам Атлантиды. Руны на стенах светились: «Истинный Эликсир – это не сок, а выбор. Даже если он убивает».

«Синдром свидетеля»

Кровь Кая застывала на чипе, как смола на коре. Его деревянная рука, испещрённая сучками-шрамами, трещала под лезвием, вырезающим полость в запястье. «Держи, пока не приживётся», – он сунул Лире паяльник, пахнущий горелой плотью. Она прижала раскалённый наконечник к чипу, вживляя его в древесину, пропитанную чёрным дёгтем. Рука дёргалась, как повешенная, а из щелей выползали корни, цепляясь за её пальцы. «Почему не в себя?» – Лира выжгла последний контакт, и чип замигал кровавым светом. Кай, стиснув зубы, вырвал щепку из локтя: «Потому что моя плоть уже гниёт. А эта дрова… – он стукнул костяшками по дереву, – переживут даже адский огонь».

Дым от пайки смешивался с запахом её пота. Лира, скинув рваный плащ, повернулась спиной к мерцающему терминалу. Стекло отразило то, чего она не видела годами: шрамы, сплетённые в карту. Не линии – провода, вживлённые под кожу, с узлами-чипами на позвонках. «Кай… – её голос дрогнул, – ты знал?» Он, не глядя, протянул зеркальце из обломка голограммы: «Принюхайся. Это не шрамы. Это татуировки из наночернил. Горят, когда рядом артефакты». Она провела ногтем по позвоночнику – кожа вспыхнула синим, выжигая в воздухе голограмму: спутниковую карту с метками, уходящими в глубь земли. «Они… выжгли это на мне. Ещё в лаборатории», – она впилась пальцами в чип Кая, заставляя карту масштабироваться. Вулканы, шахты, алтари – каждый символ пульсировал, как рана.

«Не трогай!» – Кай рванул руку, но чип завизжал, транслируя данные прямо в её сетчатку. Лира закричала – информация вгрызалась в мозг каленым железом. Она увидела: себя, прикованную к столу, а Залман, рисует на её спине иглой с жидким азотом. «Такой холст не сгорит, – его голос прорвался сквозь время, – ты будешь светиться для нас даже в могиле».

Внезапно чип взорвался искрами. Кай, вырвав его из руки, швырнул в стену: «Нас взломали!» Голос Залмана пополз из динамиков, из вентиляции, из их собственных зубов: «Добро пожаловать домой, Лира. Спасибо за обновление карты». Терминал лопнул, выбросив облако наноботов – они роем впились в её спину, выжигая метки. «Нет!» – она каталась по полу, но рой уже лепил из её кожи экран. Проступило лицо Залмана, составленное из шрамов.

– Ты всегда носила маячки в плоти, — он улыбнулся пикселями, – даже крик в детстве был частотой для поиска. Хочешь увидеть, что случилось с твоими «родителями»?

Кай, сломав трубку вентиляции, затопил комнату кислотой. Наноботы зашипели, слезая с Лиры кровавой чешуёй. «Беги! Он ведёт их по твоим шрамам!» – он толкнул её к люку, но стены уже обросли антеннами. Из тьмы вышли фигуры в костюмах из коры – их маски повторяли лицо Залмана.

Лира, цепляясь за люк, крикнула: «Твой чип… он в них?» Кай, разряжая пистолет в рой, засмеялся: «Он теперь везде. Ищи артефакты по моей гнили!» Его деревянная рука, охваченная пламенем, указала вниз. «Падай!» – он выстрелил в трос люка.

Она провалилась в шахту, а сверху донёсся хруст – звук, как ломают сухие ветки. Голос Залмана преследовал: «Ты свидетель. Но свидетели горят ярче всего». Её спина горела, реконструируя карту снова и снова, как незаживающий ожог.

«Бегство через воспоминания»

Лаборатория дышала стерильным холодом, пахнущим формалином и мёдом. Лира, спотыкаясь о провода, врезалась в капсулу – стекло запотело от её дыхания, обнажив лицо внутри. Своё лицо. Девочка лет восьми спала в зелёной жиже, пуповина из оптических волокон впивалась в живот. «Это… я?» – она отпрянула, задев соседнюю капсулу. Десятки Лир – от младенца до её нынешних лет – плавали в амниотической жидкости, их волосы колыхались как водоросли. Одна, подросток, прижала ладонь к стеклу, повторяя её жест.

– Не смотри, – Кай схватил её за плечо, но она вырвалась, прилипнув к капсуле. Жидкость внутри забурлила. Клон открыл глаза – янтарные, бездонные, как у Залмана.

– Мама… – голос прозвучал из всех капсул сразу. Девочки-близнецы забили кулаками по стеклу, их рты растягивались в одинаковых гримасах.

– Они не твои сёстры, – Кай выстрелил в потолок, осыпая зал искрами. – Это банка червей! Вырежут душу и пересадят в пустую оболочку!

Лира, шатаясь, шла вдоль рядов. Клон её возраста прильнул к стеклу, повторяя каждый шаг. «Стоп», – шепнула она. Клон замер. «Подними руку». Десятки ладоней шлёпнули по капсулам. Внезапно её собственное тело дёрнулось – словно невидимые нити потянули суставы.

– Он… зеркалит меня! – она попыталась отбежать, но клон синхронно рванулся в противоположную сторону, и её ногу свела судорога.

Кай, разбивая капсулы топором, орал: «Они связаны нейросетью! Убей связь!» Но Лира уже не контролировала тело – клон вёл её, как марионетку, к центральному терминалу. «Нет!» – она впилась ногтями в лицо, и клон повторил движение, содрав кожу до биокристаллов.

– Хочешь знать, почему ты плачешь во сне? – голос клона лился из динамиков. – Мы просыпаемся. Чувствуем, как ты убиваешь нас выбором за выбором…

Кай, прыгнув на капсулу, разбил стекло топором. Биоплазма хлынула на пол, обнажая клона, который зашипел, обхватывая её ногу. «Отцепись, сволочь!» – Лира била его об пол, но удары отдавались в её собственных костях. Клон, смеясь, лепился к ней, как живая татуировка – его пальцы прорастали под кожу, сливая ДНК.

– Умри! – Кай вогнал нож в глаз клона. Тот взвыл, но Лира тоже рухнула, хватая воздух ртом. Клон расползался в луже, его тело таяло, обнажая каркас из титановых костей. «Смотри…» – Лира, дрожа, указала на скелет – на рёбрах горела маркировка: «L-23-19. Срок годности: 30.09.2025».

– Два дня, – Кай раздавил череп клона каблуком. – Ты… следующая в очереди на утилизацию.

Сирены взревели. Капсулы одна за другой открывались, изливая на пол клонов. Они ползли, слипаясь в массу, повторяя хором: «Вернись. Стань целой». Лира, сползая по стене, нащупала в кармане осколок кристалла – тот, что убил её приёмных родителей. «Нет, – она прижала его к груди, – я умру своей смертью».

Кай, схватив её, протащил сквозь строй клонов. Те тянули руки, плача её голосом. В последний момент она обернулась – клон-подросток, с лицом, искажённым ненавистью, поднял её же кристалл. «Прости», – Лира разбила аварийный рычаг, и шлюз захлопнулся, отрезая крики двойников. Но в тишине осталось эхо: «Ты – тоже клон. И твой срок скоро выйдет».

«Цена огня»

Биокристаллы проросли сквозь кожу, как ледяные осколки, впиваясь в сухожилия. Лира сжала кулак, и хруст наполнил тишину – будто кто-то ломал сахарные нити внутри костей. «Перестань дёргаться, – Кай прижал её запястье к полу, выливая на раны чёрный дёготь из фляги. – Это не шрамы. Это инфекция. Твоя сила пожирает тебя за компанию с Нексусом». Жидкость шипела, выжигая кристаллы, но те отрастали вновь, уже с шипами. Она вырвала руку, и капли дёгтя упали на пол, прожелав дыры. «Ты знал. Всегда знал, что они превратят меня в… в это», – она ткнула обезображенной ладонью в его грудь, оставляя кровавый отпечаток.

Кай замер. Свет аварийных ламп дрожал на его лице, высвечивая шрам в форме контракта – руническую печать под ключицей. «Мой заказ – доставить образец L-23 живым. Не Лиру. Не тебя», – он расстегнул рубашку, и символы засветились, впиваясь в кожу как клыки. «Видишь? Если я нарушу условия, чернила выжгут мне лёгкие. Но если выполню…» – он резко дёрнул цепочку на шее, и печать вспыхнула, вынудив его согнуться от кашля. В луже слюны плавали искры.

Лира схватила его за подбородок, кристаллы впиваясь в щёку. «Значит, выбор прост. Отведи меня к ним. Получи свободу». Её голос звенел, как треснувшее стекло. За стенами завыли сирены – Садовники близко. Кай, стирая кровь с губ, засмеялся: «Ты думаешь, они отпустят меня? Я видел их секреты. Мёртвые персоны нон грата молчат лучше».

Она встала, и биокристаллы, ломая костяшки пальцев, вытянулись в когти. «Тогда я сдамся сама. Скажу, что ты мёртв». В зеркале дыма от горящих проводов её отражение распадалось – вместо лица мерцал голограммный череп с рунами на лбу.

Кай вскочил, прижав её спиной к стене. Его дыхание, пропахшее медью и порохом, смешалось с её дрожью. «Ты – единственный живой артефакт. Они разберут тебя на винтики, вживят в ядерные реакторы, заставят гореть вечно!» Его пальцы впились в её плечи, но кристаллы отреагировали – шипы проткнули его ладони. Он не отпустил.

Лира, смотря на его кровь, стекающую по своим шипам, прошептала: «А ты станешь свободным».

– Свободным? – он расхохотался, вытаскивая из-за пояса детонатор. – Я забыл, как дышать без боли. Как спать без кошмаров о тебе. – Взрывчатка прилипла к её груди, жужжа, как шершень. – Если уж гореть, то вместе. По контракту я должен доставить тебя живой. Но нигде не сказано… в каком состоянии.

Сирены замолчали. Наступила тишина, в которой биокристаллы росли слышно – тонкий звон, будто кто-то натягивает струны на её костях. Лира прижала лоб к его плечу, вдыхая запах пороха и гниющих листьев. «Струсил. В последний момент».

– Всегда, – он нажал кнопку на детонаторе.

Но взрыва не последовало. Вместо этого замигали чипы в его деревянной руке – голограмма Нексуса заполнила комнату. «Контракт аннулирован. Цель L-23 уничтожена. Вознаграждение переведено…»

Кай вырубил голограмму ударом ножа. «Видишь? Я только что обманул ИИ. Ты официально труп».

Лира посмотрела на свои руки – биокристаллы отслаивались, падая осколками. «Почему?»

Он, уже уходя в дымный коридор, бросил через плечо: «Мёртвые не обязаны слушать оправдания».

Но она услышала другое: как его контрактные чернила шипят, выжигая плоть под рубашкой. Он заплатил за её смерть своей свободой. Или жизнью.

«Прометей проснулся»

Биокристаллы взорвались светом, разрезая Лиру изнутри – рёбра стали клеткой, а в груди зажглось солнце. Она шагнула к терминалу, и пол пополз волнами, как расплавленное стекло. «Остановись! – Кай, цепляясь за трескающиеся стены, перекрывал рёв энергии криком. – Ты убьёшь нас…» Но её голос уже звучал наложенным эхом, будто говорили двое: «Нет. Мы родимся». Артефакты базы, вздыбившись, выстреливали лучами в её позвоночник – каждый удар выжигал руны на коже, сливающиеся в карту Атлантиды.

Залман явился на экранах, его лицо собралось из пепла и статики. «Идеально. Ген Прометея поглотил слабость», – он протянул руку к камере, и Лира автоматически повторила жест. Потолок рухнул, открыв небо, искорёженное энергетическими штормами.

– Ты… не Лира, – Кай, обжигая ладони, схватил её за плечи. Его деревянная рука обуглилась, обнажая титановые суставы. – Выгони его из себя! Ты же… ненавидишь быть оружием!

Она повернулась. Глаза – два чёрных солнца с руническими кольцами – просвечивали его насквозь. «Кай-397. Курьер. Срок годности: истёк». Её голос жужжал, как пила по кости. Капсулы с клонами взрывались вдалеке, наполняя воздух криками её двойников, но она махнула рукой – звук схлопнулся, как мыльный пузырь.

– Помни… – он вцепился в её запястье, теперь покрытое чешуёй из света. – Помни, как я разбил капсулу с твоим клоном! Как ты плакала, когда…

Энергетическое цунами ударило снизу, подняв их в воздух. Лира парила в эпицентре, собирая молнии в кольцо вокруг тела. Кай, обмотав вокруг руки трос, болтался под ней, как маятник. «Ты обещала… умереть своей смертью!» – он выстрелил крюком в её спину, но металл испарился, не долетев.

Залман смеялся в динамиках, сливаясь с грохотом: «Сожги его! Он – якорь твоей человечности!»

Лира подняла ладонь, и волна энергии ринулась вниз, стирая этажи базы в пыль. Кай, отпустив трос, упал на колени перед ней. «Лира! – он сорвал с шеи медальон – фото их первого побега. – Ты… дала мне имя. Не номер!»

Наносекунда тишины. Руна в её глазах дрогнула.

Исчезло.

Она щёлкнула пальцами.

Медальон рассыпался в песок, а Кая отшвырнуло ударной волной в стену. Он врезался в панель с кристаллами, и они впились в спину, приковав к руинам. «Лира…» – кровь текла по зубам, рисуя на полу слово «прости».

Она парила выше, к вихрю, где ждал город-призрак Атлантиды. Её волосы горели, одежда стала плазмой. Залман, разваливаясь на пиксели, кричал: «Стой! Ты уничтожишь…»

– Нет, – её голос разорвал реальность. – Я создам.

Энергия схлопнулась, затем взорвалась белым.

Последний кадр:

Кай, истекая смолой вместо крови, вытащил из груди осколок биокристалла. На экране руин мерцала запись с камер: Лира, стоящая над кратером базы. Её глаза – два портала в древность – светились формулой «Память = Истина / Время». Она повернулась, и луч света разрезал землю до магмы.

– Лира… – он протянул руку, но она прошла сквозь него, как сквозь дым.

– Кто… ты? – её голос звучал из everywhere and nowhere.

Кай рассмеялся, ломая пальцы о кристаллы. «Никто. Противоположность Прометея».

Она исчезла. На месте базы осталась лишь надпись, выжженная в небе: «Я проснулась».

А где-то в глубине, в сердце руин, дремал кристалл с каплей её крови. Ждал.

«Пророчество вольфрама»

Чип в деревянной руке Кая завыл, как раненый зверь, выплёвывая голограмму сквозь дым подвальных труб. Свет резал глаза – не голубизна статики, а ядовито-изумрудный, как сок гниющих листьев. Лира, прижав ладонь к проекции, ощутила, как пиксели цепляются за биокристаллы, впиваясь в шрамы-татуировки. «Это… город?» – её голос дрогнул. Не город – организм. Башни из сплавов костей и стальных лиан, мосты-позвоночники, по которым ползли люди с кожей, покрытой фотосинтезирующей чешуёй. Женщина с ветвями вместо волос кормила грудью плод-гибрид тыквы и младенца.

– Выключи. – Кай, разбивая кулаком ржавую трубу, зашипел. – Это не будущее. Это мой кошмар.

Голограмма отреагировала, увеличив фрагмент: лаборатория с логотипом «Химера» на дверях. Стены – живой мицелий, пульсирующий синью. «Твоя?» – Лира ткнула в кадр, где мелькнул силуэт с его походкой. Он заслонил проекцию телом, но свет проступил сквозь него, окрашивая лицо в зелёный марево. «Я там… исправлял ошибки. – Его деревянная рука скрипнула, суставы выворачиваясь. – Вырезал ДНК из тел, которые кричали на голос матери».

Внезапно голограмма схватила Лиру за запястье. Пиксельные щупальца впились в кожу, выжигая формулу: «Химера = Жизнь² – Смерть». Она вскрикнула – боль пахла жжёным вольфрамом. Кай, выхватив нож, рубанул воздух, но уравнение уже пылало на стене платформы, вытравленное кислотным дождём из вентиляции. «Смотри!» – Лира, падая на колени, указала на граффити. Буквы шевелились: корни пробивали бетон, буква «Ж» цвела кровавыми розами.

– Это не граффити. – Кай провёл пальцем по символу, и плоть задымилась. – Это пророчество. Программа, которая встраивается в ДНК через зрение. – Он вырвал из куртки ампулу с чёрной жидкостью. – Открой рот.

– Довольно! – Лира отшатнулась, прижимаясь спиной к стене. Граффити ожило – уравнение пульсировало в такт её сердцу. «Ты боишься, что я увижу, кем ты был? Как ты… создавал этих монстров?»

Он раздавил ампулу в кулаке. Чёрные капли, шипя, выжгли дыру в полу. «Я не создавал. Я убивал. – Его голос треснул. – Химеры сходили с ума. Прорастали в землю корнями, моля, чтобы их вырвали…»

Голограмма взорвалась рёвом. Город будущего рухнул, сменившись кадрами лаборатории: Кай в защитном костюме, режет скальпелем гибрид девочки и орхидеи. Экран залило кровью с лепестками. «Выключи!» – он заорал, но Лира, одержимая, влезла в самую гущу проекции.

– Ты… давал им имена? – Она коснулась голограммы умирающей химеры. Та повернула голову – лицо Лиры-подростка.

– Не смотри! – Кай выстрелил в чип, но пуля прошла навылет. Деревянная рука вспыхнула, обнажая титановый скелет с гравировкой: «Химера-12. Утилизировать».

Голограмма Лиры-химеры заговорила, выплёвывая споры: «Он сжёг нас, чтобы стереть свой код из ДНК. Но мы… в тебе».

Стена с граффити обрушилась, открыв тоннель. Вдалеке зазвенел колокол из человеческих костей. Лира, шатаясь, пошла на звук, её кожа покрывалась лепестками. «Стой! – Кай, хромая, схватил её за руку, обугленную до биокристаллов. – Это ловушка! Ты станешь семенем для их…»

– Для нашего будущего? – Она обернулась. Глаза стали зелёными, как химерные. – Ты боишься, что я прощу тебя? Или что научусь ненавидеть по-настоящему?

Он отпустил. Рука Лиры, покрытая цветущей корой, указала на формулу, теперь горящую у них над головами. «Химера – не ошибка. Это следующий шаг. И ты… – её голос рассыпался на эхо, – будешь моим садовником».

Кай, смотря, как её волосы превращаются в лианы, достал из-за пазухи семечко – чёрное, в трещинах, как его контракт. «Тогда мы оба умрём. – Он раздавил семя, и тьма поглотила тоннель. – Но я всегда выбирал огонь вместо корней».

В последний момент граффити вспыхнуло – формула переписалась сама: «Химера = (Жизнь + Кай) × Месть».

«Кровь эвкалипта»

Биолюминесцентные водоросли липли к пальцам, как мокрая паутина, оставляя на коже следы фосфоресцирующих прожилок. Кай, разминая комок тины, швырнул его в трещину платформы – зелёный огонь вспыхнул, осветив сети корней, оплетавших сталь. «Три шага влево – взорвётся, – он провёл ножом по своей деревянной руке, срезая щепку. – Но если наступишь сюда…» – щепка упала в слизь, и пол под Лирой затрещал, выпустив шип из смолы. Она отпрыгнула, ударившись спиной о его грудь. «Не учи, как убивать. Я рождена для этого», – вырвалось сквозь зубы, но руки дрожали, сплетая водоросли в узлы по его чертежам.

– Рождена? – Кай поймал её запястье, поднеся к свету. Ногти, полупрозрачные и ребристые, отбрасывали тень в форме листьев. – Смотри. Ты уже фотосинтезируешь.

Она дёрнулась, но он крепче сжал пальцы, втирая в кутикулы чёрный порошок. «Древесный уголь. Замедлит мутацию». Боль ударила в подушечки пальцев – будто под ногти забили иглы с морозом. «Прекрати! – она ударила его лбом, и водоросли на полу загорелись синим. – Лучше сгорю, чем стану… растением!»

– Станешь химерой, – он плюнул на тлеющие корни. Слюна зашипела, выдавая запах эвкалипта. – И это лучшее, на что ты можешь надеяться.

Платформа вздрогнула. Деревянная рука Кая, забытая на полу, пустила корни в трещины. Жилы из целлюлозы и проволоки ползли по стенам, цементируя руины. «Чёрт! – он схватил руку, но та вырвалась, прирастая к полу. – Она… самовоспроизводится».

Лира, сжав филлоидные ногти в кулаки, засмеялась хрипло: «Садовник, ставший удобрением. Поэтично». Её смех оборвался – из-под кожи на запястьях проросли жилки, наполненные зелёным светом. Она ковыряла их лезвием, но сок терял алый оттенок, пахнул хлорофиллом.

Кай, отрубая топором корни, орал: «Не ковыряй! Это твоя кровь теперь. – Удар – щепки летели в лицо. – Слушай: корни рушат платформу. Надо…»

– Бежать? – она поймала щепку в воздухе, вонзила себе в ладонь. Вместо крови сочилась смола. – Ты стал частью этой ловушки. – Лицо исказилось, ноздри поймали запах дыма – не огня, а гниения.

Он, разорвав рубаху, примотал торчащие провода от руки к балке. «Двадцать минут до обрушения. – Искры жгли грудь. – Если я стану якорем, ты сможешь…»

– Уйти одной? – она перебила, разрывая водоросли зубами. Зелёный сок стекал по подбородку. – Нет. – Её ногти-листья впились в его плечо, прирастая к коже. – Ты научил меня делать ловушки? Сейчас увидишь мою.

Платформа застонала. Корни Кая, сплетаясь с её филлоидами, создали сеть – биомашину из боли и гнева. Водоросли взорвались светом, ослепив датчики на потолке. «Что ты наделала?!» – он рванулся, но сросся с полом через костяные штыри.

Лира, подняв руку к трещине в куполе, поймала луч солнца. Кожа налилась древесными кольцами. «Химера сильна в тени. – Её голос гудел, как шмель в соте. – Но я… – солнечный свет выжег глаза до золота, – стану лесным пожаром».

Корни Кая задымились. Он, стиснув зубы, вырвал из платформы стальной прут: «Тогда мы сгорим вместе».

– Нет, – она развела руки, и филлоиды расцвели плазмой. – Ты будешь гореть первым.

Но когда огонь коснулась его, Лира вскрикнула – все листья на её теле свернулись, обугливаясь. Мутация билась в клетках, разрывая ДНК. Кай, пользуясь моментом, вырвался, оставив в полу клочья плоти. «Идиотка! Твоё тело отвергает химеру! – он швырнул в неё ампулой с кислотой. – Режь заражённые участки, пока…»

Она поймала ампулу, сжала в ладони. Стекло впилось в кожу, но кислота смешалась с соком, породив дымящийся цветок. «Пока не стану собой? – она бросила цветок к его ногам. – Я уже не помню, как это».

Корни платформы, почуяв биомассу, потянулись к её ранам. Кай, отрезая их, прошептал сквозь грохот: «Я тоже».

«Хоровод теней»

Ночь пахла гниющим нектаром и сгоревшей изоляцией. Лира, прижав ладонь к трещине в стене, ощутила вибрацию – не шаги, а прорастание. «Они близко», – её шёпот прорезал тьму, оставляя в воздухе светящийся шлейф из спор. Кай, скрежеща титановыми суставами, вставил последний патрон в дробовик: «Сколько?» Ответом стал хруст – из потолка проросли стебли, лопающиеся бутонами. В каждом – младенец с глазами-камелиями, тельца переплетены с шипами. «Милости просим, – Лира раздавила бутон сапогом, и слизь брызнула ей в лицо, пахнущая медью и пыльцой. – Твои старые друзья».

Первый гибрид вылез из тени, скрипя хитиновыми суставами. Олень с корой вместо шкуры, в грудной клетке – биокристалл, пульсирующий как сердце. «Мои друзья мёртвы, – Кай выстрелил, и грибница вместо крови заполнила рану. – Это твоё наследие».

Лира отпрыгнула от щупальца, вырвавшегося из пола, но лепестки летучих химер уже резали воздух. Стая существ с крыльями из магнолий, клювами-шипами. Одна вцепилась ей в плечо, и Лира, вырвав тварь, раздавила в кулаке – внутри блеснул чип с маркировкой «Prometheus-XX». «Смотри! – она швырнула осколок в Кая. – Твой „кошмар“ носит моё клеймо!»

Он поймал чип, обжёгся и выругался: «Не моё! Это Залман вживил тебе генетическую метку – они идут на твой ДНК!» Гибрид оленя рванулся, но Кай прыгнул на спину, вонзив нож в кристалл. Взрыв зелёной плазмы швырнул его к стене. «Беги! Они хотят тебя как… опылителя!»

Лира не слышала. Её руки сами потянулись к стае, биокристаллы на запястьях засветились. Лепестки химер коснулись кожи, оставляя пыльцу, которая прорастала под ногтями. «Чувствую их… – голос гудел, как шмелиное гнездо. – Здесь… мои сёстры».

– Сестры?! – Кай, стреляя в летучих тварей, волочил её за капюшон. – Это биороботы! Сдохнешь – вырастут из твоего трупа!

Она вырвалась. Пыльца взорвалась сиянием – кристаллы гибридов ответили вспышкой. Лира, как дирижёр, вела хоровод теней: олени с розами вместо рогов, змеи с корнями вместо зубов. «Стоп! – Кай ударил её прикладом по спине. – Ты их активируешь!»

Боль вернула сознание. На её руках уже цвели лишайники, вены светились формулами. «Что… я делаю?»

– Танцуешь с химерами! – он прикрыл её телом от взрыва споры. Грибница оплела его руку, превращая плоть в компост. – Вырежи чип! Он в твоём…

Гибрид оленя, восставший из плазмы, проткнул Кая рогом. Тот рухнул, выплюнув клок мха вместо крови. Лира закричала – не голосом, а корнями, рвущимися из горла. Мутанты замерли, затем, как марионетки, повернулись к ней.

«Сестра…» – прошелестели лепестки.

– Нет! – она вцепилась в чип у себя на шее, вырвала с мясом. – Я не ваша мать!

Мир погас. Кристаллы гибридов лопнули, существа рассыпались в прах. Кай, истекая хлорофиллом, засмеялся: «Браво… Сама себя… стерилизовала».

Лира, падая рядом, пыталась заткнуть его раны мхом: «Почему… ты взял пулю?»

– Старая… привычка, – он вытащил из кармана смятое фото их побега. Капли зелёной крови разъели Лиру на снимке. – Прости… не смог…

Его рука обрубком проросла в пол. Лира, обнимая труп, не заметила, как её слёзы прорастают грибами. На стене, в свете умирающих кристаллов, тени танцевали последний вальс.

«Язык шипов»

Кристаллическая флейта впивалась в губы, как лезвие, – Лира выточила её из собственного биокристалла, пока Кай спал. Первая нота вырвалась хрипом, разрезая тишину алмазной пилой. Мутанты замерли. Их грудные клетки, оплетённые жилками светящихся капилляров, забились в унисон. «Ты сошла с ума, – Кай, прижав окровавленный рукав к ране на боку, сплёвывал клочья мха. – Они разорвут нас, как опыленные цветы!» Но уже вторая нота – высокая, как звон разбитого стекла – заставила гибрида с клыками орхидеи опуститься на колени. Его когти, скрипя, вывели на полу борозду, из которой проступила слизь. Не слизь – буквы.

Лира дула сильнее. Кристалл флейты крошился, впиваясь осколками в язык. Вкус крови смешивался с привкусом хвои. «Смотри… – она прошептала сквозь мелодию, – они… повторяют узор». На стене, куда мутанты брызгали субстанцией из жабр, проявлялась татуировка – точная копия рун на её спине. Кай, спотыкаясь о корни, вросшие в его сапоги, поднял фонарь: «Это не язык. Это карта».

Один из гибридов, существо с телом совы и лепестками вместо перьев, клюнул свой кристалл. Треснув, он выплеснул плазму, которая застыла в воздухе трёхмерной голограммой – лабиринт из артерий и стальных дверей. «Лаборатория… – Лира уронила флейту, её пальцы сами потянулись к проекции. – Где они… сделали меня».

– Не трогай! – Кай отшвырнул её руку, но голограмма прилипла к её коже, вживляя данные прямо в биокристаллы. – Это ловушка Залмана! Они ведут тебя к…

– К правде, – перебила Лира. Её голос звучал наложенным, будто сквозь него говорили тысячи замурованных в химеры голосов. Мутанты окружили их, тени от кристаллов рисуя на стенах пиктограммы боли: дети, превращённые в деревья, кричащие корни. Гибрид совы ткнулся клювом в её ладонь, оставляя метку – символ «Ψ», выжженный хлорофиллом.

Кай, срывая с пояса гранату, замер: «Твоя татуировка… Она светится». Руны на спине Лиры пульсировали в такт голограмме, как шрамы от кандалов. «Они не атакуют… – он разжал пальцы, и граната покатилась к ногам мутантов. Те отступили, прикрывая её листьями. – Чёрт. Они просят помощи у тебя».

Лира, содрав рубашку, прижалась спиной к холодной стене. Руны жгли, как раскалённая сеть. «Что я должна сделать? – её шёпот разбудил стаю летучих химер. Те закружились, сливаясь в живой мост из крыльев и шипов. – Говорите!»

Мутанты синхронно ударили хвостами по полу. Трещины сложились в стрелку, указывающую вглубь тоннеля. Кай, подняв гранату, засмеялся хрипло: «Приглашение в ад. – Он вытер кровь с губ, оставляя на щеке Лиры мазок. – Выбор за тобой: сжечь их или…»

– Или понять, – она вонзила ногти в руну на плече. Кровь – уже наполовину смола – брызнула в трещину. Пол дрогнул, открывая люк. Внизу, в зелёном мареве, пульсировало сердце из биокристаллов.

Гибрид совы издал звук, похожий на плач. Лира шагнула к люку, но Кай схватил её за запястье: «Даже если это правда… Ты готова стать их мессией?»

Она повернулась. В её глазах отражались не его черты, а бесконечные коридоры лабораторий. «Я уже им стала. – Она высвободила руку, оставив в его ладони шип. – А ты… всё ещё боишься быть сожранным своей прошлой тенью».

Мутанты ринулись в люк, как вода в слив. Кай, разминая шип в пальцах, смотрел, как Лира исчезает в зелёном свете. «Нет, – он швырнул гранату в потолок. – Боюсь, что ты перестанешь бояться меня».

Взрыв обрушил проход. Кай, прыгнув в люк в последний момент, поймал в воздухе её крик – не страха, а ярости. Внизу, среди корней, ждал город-цветок, чьи лепестки были усыпаны чипами с маркировкой «Prometheus-XX». Лира стояла в центре, её биокристаллы прорастали в пол, а на груди пылал символ: «Ψ = Свобода / Память».

– Добро пожаловать, – она сказала, не оборачиваясь, – в мой генетический ад.

Кай, выплевывая землю, пробормотал: «Мёртвые не танцуют в аду. Они создают его».

Над ними, в клубах пыли, летучие химеры сплели из крыльев новый символ – «Кай + Лира = Химера».

«Предательство фотосинтеза»

Биокристаллы Кая впивались в платформу, как ледяные когти, – металл шипел, покрываясь ржавыми язвами там, где пробивалась зелень. Он бил кулаком по наростам, но рука застревала, словнувшись в сталь, будто в смолу. «Лира! – его крик смешался со скрежетом ломающихся балок. – Твоё ДНК… оно как вирус!» Над головой свисали ловушки-лианы, некогда сконструированные им, теперь же их шипы мягко обнимали шею мутанта-ребёнка с глазами как спелые ежевики. Малыш щебетал, выплёвывая споры, а лианы качали его, словно люльку.

Лира стояла в эпицентре цветущего хаоса, её волосы превратились в паутину из мицелия, тянущуюся к каждому ростку. «Не вирус, – она провела рукой по треснувшей колонне, и трещина тут же затянулась корой с живыми венами. – Это… симбиоз». Её голос звучал наложенным эхом, будто сквозь него говорил лес. Кай, вырвав руку из металлической ловушки, заорал, показывая на свою грудь: биокристаллы прорастали внутрь, оплетая рёбра неоновыми нитями. «Симбиоз? Я гнию заживо! – Он разорвал рубаху, обнажив грудную клетку, где сталь сливалась с живыми корнями. – Ты встроила нас в свою б***ую экосистему!»

Платформа вздрогнула, и пол под Лирой провалился, но дерево-мутант подхватило её ветвями, аккуратно опуская вниз. Она коснулась ствола, и кора расцвела голограммами – генетическими кодами, пожирающими аварийные системы. «Я не контролирую это… – её пальцы дрожали, прорастая в древесину. – Они просто… чувствуют меня».

– А я? – Кай спрыгнул рядом, его сапоги проросли в пол. Титановые суставы скрипели, обрастая грибницей. – Я тоже часть твоего «чувства»? – Он схватил её за шею, но кожа под пальцами стала упругой, как мох. – Ты знаешь, что будет, когда платформа превратится в цветок? Мы умрём, как удобрения!

Лира не сопротивлялась. Её зрачки сузились в вертикальные щели, как у хищного растения. «Ты ошибся, – она приложила ладонь к его груди. Биокристаллы ответили вспышкой, выжигая на коже Кая руны. – Это не смерть. Это трансформация».

Он отшатнулся, но корни уже держали его на месте. Ловушки-лианы, шипя, обвили его руки, прижимая к стене. «Прекрати! – Кай вырывался, но движение лишь ускоряло рост кристаллов. Его голос стал хриплым, как шелест листьев. – Ты… уничтожаешь нас обоих!»

– Нет, – Лира подошла вплотную. Из её дыхания прорастали орхидеи, цепляясь за его куртку. – Я наконец понимаю. – Она ткнула пальцем в его грудную клетку, и биокристаллы взорвались светом, выявляя карту – сеть тоннелей, где сердце платформы пульсировало, как бутон. – Мы не встроены в экосистему. Мы стали ею.

Кай засмеялся, выплёвывая лепестки. «Отлично. Значит, Залман победил. – Он дёрнул головой в сторону мутантов, которые теперь поливали ловушки нектаром. – Его „Прометей“ создал богиню-садовода».

Лира отвернулась. Её спина, покрытая фотосинтезирующими шрамами, мерцала. «Залман мёртв. – Она указала на стену, где биокристаллы прорастали в экран, показывая старые записи: Залмана, пожираемого корнями. – Его ДНК… было первым семенем».

Платформа рухнула набок, и они покатились в груду цветущего мусора. Кай, падая, схватил Лиру за запястье – её кожа теперь была как кора, тёплая и шершавая. «Значит, ты следующая? – он притянул её к себе, вдыхая запах гниющих роз из её волос. – Утонешь в собственном геноме, как он?»

Она не ответила. Её губы, полураскрытые, выпустили рой светлячков, которые выжгли в воздухе уравнение: «Фотосинтез = Предательство + Свобода».

Мутанты завыли, и платформа окончательно сложилась, как бутон. Кай, обнимая Лиру, чувствовал, как его кристаллы прорастают ей в спину, пришивая их друг к другу живыми нитями. «Ненавижу тебя, – он прошептал, но его рот уже заполняли корни. – Но это… красиво».

Лира, превращаясь в ствол, последним усилием прошептала: «Не предательство… – её голос слился с треском ломающейся стали, – …а эволюция».

Над ними, сквозь рушащийся купол, пробился луч солнца. Платформа расцвела.

«Жертва ксилемы»

Кровь Кая, густая как смола, приварила его к сердцевине платформы – гигантскому биокристаллу, пульсирующему в ритме его аритмии. «Дерьмо… дерьмо, дерьмо!» – он дёргал титановой рукой, но жилы из ксилемы уже вплетались в вентили, как паразиты в артерии. Лира, цепляясь за дрожащие корни, кричала что-то, но её голос тонул в грохоте рушащихся перекрытий. Только когда он вдохнул споры, мир перевернулся: потолок стал полом, а в глазах вспыхнули прожектора операционной. Прошлое врезалось в настоящее.

– Не дыши, – голос Залмана из респиратора. Скальпель разрезал грудную клетку, обнажая рёбра, покрытые чёрными прожилками. – Биокристалл станет твоим вторым сердцем. – Щипцы вонзились в плоть, вытаскивая орган, обёрнутый в мицелий. – Ты будешь… бессмертным.

Настоящее Кая застонало. Его рука, теперь массивный ствол из сплава и целлюлозы, выстрелила ветвями в потолок. «Лира! – он выплюнул осколок кристалла, вонзившийся в щёку. – Беги, пока купол…» – голос оборвался. Вены на шее вздулись, превращаясь в корни, которые поползли по стенам, цементируя обвал.

Лира, карабкаясь по внезапно ожившим балкам, впилась ногтями-филлоидами в его плечо: «Выдерни руку! Ты же видишь – они высасывают тебя!» Её пальцы проросли в его плоть, пытаясь разорвать симбиоз, но ксилема ответила ударом – биоток швырнул её на колени. Над головой, в паутине из его сосудов, мерцали голограммы жизненных показателей: Сердцебиение 220, нейроны – 12% активны, ДНК деградация – 87%.

– Не… трогай, – Кай хрипел, его зрачки сузились в вертикальные щели. Изо рта полезли побеги. – Это единственный способ… – тело дёрнулось, кости трещали, перестраиваясь в опоры купола. – …защитить тебя.

Она встала, стирая с губ зелёную пену. «Защитить? – её смех разрезал воздух, как бензопила. – Ты стал удобрением для своей же ловушки!» Рука потянулась к панели управления, но провода уже цвели, выбрасывая бутоны с зубами.

Видения нахлынули снова: Кай-подросток бьётся на операционном столе, его крики глушит мицелий, заполняющий лёгкие. «Мама… прости!» – его пальцы царапают стекло капсулы, оставляя кровавые полосы. Залман в маске склоняется над ним: «Ты – сосуд. Твоя боль станет топливом».

– Нет! – Лира вцепилась в его лицо, теперь наполовину скрытое под корой. – Вернись! Ты должен… – её слова утонули в рёве платформы. Биокристалл в груди Кая взорвался светом, и купол замкнулся – живая броня из папоротников и титана.

Он упал на колени, руки превратившись в опоры свода. «Теперь… ты в безопасности, – голос звучал из стен, из дрожащих листьев. – Они не пробьются… пока я…»

Лира прижала ладонь к трепещущей коре на его спине. Под кожей пульсировали капилляры, перекачивающие его кровь в корни. «Пока ты не умрёшь? – её ногти впились в дерево, вырывая щепку с кусочком плоти. – Это и есть твоё искупление? Стать… мебелью?»

Его ответом стал хруст – грудная клетка раскрылась, как цветок, обнажая биокристалл, пронизанный его рёбрами. Голограмма над ним показала обратный отсчёт: 14:59… 14:58…

– Уходи, – прошелестели листья на потолке. – Через пятнадцать минут купол… станет моей гробницей.

Она ударила кулаком по кристаллу, раздирая костяшки. «Нет! Я не позволю тебе… – кровь и смола брызнули на лицо. – Не стану твоим палачом!»

Кай, теряя человеческие черты, протянул последний гибкий палец, чтобы коснуться её запястья. «Ты уже… не можешь… – кора поползла по её руке, прирастая к коже. – Мы… связаны…»

Лира отпрянула, разрывая срастающуюся плоть. На полу, в луже его крови, отражалось её лицо – с веточками вместо ресниц, с глазами, цветущими ядовитой зеленью. Где-то в рёве разрушения зазвучал смех Залмана из прошлого: «Смотри, Кай! Твоя боль кормит будущее!»

– Заткнись! – она заорала в пустоту, хватая топор. – Я вырежу тебя из его ДНК!

Удар лезвия по биокристаллу породил взрывную волну. Купол затрещал, осыпая их дождём листьев и осколков. Кай, теперь больше дерево чем человек, застонал: «Перестань… Ты убьёшь… нас…»

– Мы уже мертвы! – она била снова, рыча. – С первой клетки, с первого чипа!

Последний удар расколол кристалл. Купол рухнул, но вместо обвала хлынул свет – слепящий, чистый, выжигающий химерные коды. Кай, падая, обернулся на мгновение человеком: «Лира… прости…»

Она поймала его тело, уже лёгкое как сухой лист. «Нет, – её слёзы прорастали в его пустую грудную клетку. – Это я должна просить…»

На руинах, среди пепла, зацвел единственный цветок – с лепестками цвета титана и пестиком из биокристалла. В его сердцевине пульсировала голограмма: «Жертва = Любовь³ + Время».

«Симфония распада»

Свет барьера резал мутантов алмазными нитями, но их плоть не горела – цвела. Лира, прижав ладони к ушам, не могла заглушить звук: треск ломающихся костей смешивался с хором фотосинтеза. «Смотри! – Кай, превратившийся в живой реактор купола, кричал сквозь треск коры. – Они пожирают энергию!» Его голос исходил отовсюду: из трещин в стенах, из дрожащих листьев на потолке. Лира споткнулась о собственный отросток – биокристалл пророс из пятки, впиваясь в пол. «Отключи барьер! – она рванула провода, свисающие с его грудной клетки, но ток ударил её, оставив на пальцах узоры как на крыльях цикад. – Они адаптируются!»

Мутант с телом ягуара и шипами вместо шерсти шагнул сквозь луч. Кожа обуглилась, обнажив биокристаллический скелет, который тут же обрастал новыми мышцами из плюща. «Не адаптируются, – Кай застонал, и купол выпустил ливень ядовитых орхидей. Фиолетовые лепестки прилипли к мутантам, парализуя их нектаром. – Они… эволюционируют через тебя».

Лира посмотрела на свои руки – кристаллы прорастали сквозь суставы, вытесняя кости. Каждая грань отражала её лицо, но с чертами Залмана, Кая, тысячи незнакомцев. «Нет… – она била кулаками по стенам, но удары лишь ускоряли цветение. – Это ты связал нас с барьером!»

– Связал? – его смех вызвал грозу искр. Вспышки высветили правду: нити мицелия тянулись от её позвоночника к ядру купола. – Ты сама подключилась ко мне, когда вырвала чип! Твоё ДНК… оно жаждет соединения!

Орхидеи, распускаясь, заполняли воздух пудрой. Лира, вдыхая её, ощутила как мышцы деревенеют. «Что… сделал со мной?» – она рухнула на колени, а мутанты, парализованные, протягивали к ней ветви-щупальца.

– Ничего, – Кай прошелестел листьями. – Это твоя «симфония». Послушай.

Тишина накрыла платформу. Затем – звук. Биокристаллы Лиры звенели, как камертон, а в ответ мутанты издавали вибрации, превращавшиеся в мелодию. Её кости резонировали, выжигая разум. «Прекрати! – она вцепилась в кристалл на груди, вырывая его с мясом. – Я не твой инструмент!»

Кровь, ударившая фонтаном, была зелёной и густой. Мутанты завыли, а барьер погас. Кай рухнул с потолка, его тело – сплав плоти и древесины – разбилось у её ног. «Идиотка… – он схватил её за лодыжку, где кожа уже срасталась с полом. – Теперь мы… часть их системы…»

Лира, ломая ноготь-филлоид о его руку, закричала: «Вырвемся! Как раньше! – Она тянула его к выходу, но корни врослись в её талию, приковывая к месту. – Вспомни! Мы сбежали из лаборатории, мы…»

– …уничтожили реактор, – он закашлял лепестками. – И родили этот кошмар.

Платформа дрогнула. Орхидеи, умирая, выпустили последние споры. Лира, вдыхая их, чувствовала как сознание расползается по куполу. Она видела всё: мутантов, пожирающих друг друга для регенерации; Кая, чьё сердце слилось с биокристаллом; свои собственные клетки, переписывающие реальность.

«Нет, – она прошептала, и споры ответили эхом. – Это не конец».

Её кристаллы взорвались светом. Мутанты, барьер, даже Кай – всё замерло, затем начало распадаться на пиксели. Лира подняла руку, наблюдая как пальцы рассыпаются на молекулы хлорофилла. «Что… я?»

– Дирижёр, – Кай, уже полупрозрачный, прикоснулся к её лицу. – И симфония.

Платформа исчезла. Они парили в пустоте, где остались лишь ноты их ДНК, сплетающиеся в новую мелодию. Лира, лишённая тела, попыталась закричать – но это был аккорд.

«Прелюдия…» – пронеслось в небытии.

«…распада» – ответил Кай, ставший тишиной.

И где-то в темноте зажглась новая звезда – зелёная, ядовитая, поющая их голосами.

«Диалог корней»

Биомасса вползла в уши липким шёпотом, и Лира закричала – не ртом, а корнями, проросшими сквозь челюсть. «Перестаньте! – её голос разорвал грибницу, связывающую виски с потолком, но стоны химер вросли в кости глубже опухоли. – Я не ваша исповедница!» Мутант с лицом девочки и кистями гроздьев вместо волос прильнул к её груди, и вдруг – боль. Чужая. Операционный стол. Иглы с зелёным ядом в позвоночник. Залман в маске с логотипом-молотом: «Nexus. Перерождение через боль». «Мама… где мама?» – детский плач Лира осознала как свой собственный, вырвавшийся наружу через годы забвения.

Кай, превратившийся в сплетение проводов и гниющих лиан, прошипел из динамиков купола: «Отключись! Они выжгут тебя до…» – голос исказился, и вместо слов хлынул поток данных: томограммы мозгов химер, в каждом – чип с молотом в гипоталамусе. Лира, сдирая с век коконы паутины, впилась пальцами в глазницы мутанта-девочки. «Выходи! – она вырвала чип, обжигая ладонь кислотным дымом. – Я видела! Он вживлял их и в меня?!»

Химеры замерли. Барьер, треща, начал поглощать их тела – добровольно. Первым шагнул гибрид медведя с корой вместо шкуры. Его лапа, касаясь энергии купола, испарялась, питая защиту золой. «Зачем? – Лира билась в паутине корней, теперь прораставших сквозь её зрачки. – Вы же ненавидите нас!»

«Ненавидим цепи, — проскрипел чип девочки-химеры, валявшийся в слизи. «Ты… разбила клетку». Мутант с телом змеи и лепестками вместо чешуи обвил её шею, впрыснув в сонную артерию воспоминания: Лира-ребёнок в капсуле, кричащая, пока чипы Nexus вживляют ей кристаллы в рёбра. Залман гладит экран: «Моя лучшая химера. Ты переродишь мир».

– Нет! – она разорвала змею, но её кровь, попав на барьер, оживила голограммы – тысячи химер в лабораториях, рвущих свои чипы клыками. – Я не он… Я не хотела…

Кай, теряя форму, проецировал на стены данные: «Nexus v.9.2: подавление воли через болевые рецепторы». «Они не усиливают барьер, – его голос рассыпался на отдельные частоты, – они… молятся тебе».

Лира, падая сквозь слои биомассы, ощутила их молитвы как ожоги. Чипы плавились, встраиваясь в её нервную систему. «Прекратите! Я не богиня! – она выгрызла из предплечья чип, но рана тут же зацвела орхидеей. – Я такая же жертва!»

«Жертва стала мечом, — заговорили стены, рты химер возникали в плесени. «Ты носишь геном-ключ. Разбей наши клетки. Убей. Обещай».

Кай, собрав последние силы, ударил её током. Боль вернула в реальность. «Обещай им смерть! – он кричал через дымящиеся динамики. – Иначе барьер поглотит тебя целиком!»

Лира, выплевывая корни, встала. Биомасса химер уже покрывала 90% купола, их лица выступали на металле. «Нет, – она прижала ладонь к барьеру, и чипы Nexus в её крови засветились. – Я обещаю… свободу. Даже если это убьёт».

Мутанты взвыли. Барьер сжался, затем взорвался волной, выжигающей чипы во всём радиусе. Химеры падали, обугленные, но смеялись. Девочка с гроздьями вместо волос коснулась щеки Лиры: «Свобода… больнее огня».

Кай, на миг став человеком, прошептал: «Ты… уничтожила…» – и рассыпался в пепел вместе с куполом.

Лира стояла под дождём из расплавленного титана. В её руке дымился последний чип Nexus. Логотип-молот плавился, образуя новую букву – Ψ.

«Не уничтожила, – она раздавила чип, и по земле поползли ростки без ДНК-меток. – Переписала».

Где-то в дыму засмеялись химеры. Или это смеялись звёзды, наконец пробившиеся сквозь пелену.

«Реквием по руке»

Деревянные пальцы Кая рассыпались, как грифель, под свист ветра, пробивавшегося сквозь руины купола. «Лира… – его голос трещал, словно перемотка плёнки в горящем проекторе, – …это не рука. Это громоотвод». Смола, скреплявшая титановые суставы, закипела, и плоть вспыхнула синим пламенем. Лира вцепилась в его запястье, но кожа слезла лоскутом, обнажив биокристалл – сердцевину, пульсирующую чёрным светом. «Не дам тебе сгореть! – она прижала кристалл к груди, и жилы на шее вздулись, перекачивая его яд в свои сосуды. – Я… вырву…» – слова сломались о электрошок, вырвавшийся из кристалла. Судорожно дёргаясь, она упала в лужу пепла, где тлели последние щепки его руки.

Кай, полупризрак в дыму, склонился над ней. Его голограмма-лицо трескалась на пиксели. «Идиотка… – цифровой смех порезал ей уши. – Ты же видела надпись на кристалле?» На обугленной поверхности проступили буквы: «Собственность Nexus. Возврату не подлежит». Лира выплюнула зуб – уже биокерамический – и вцепилась в тлеющий осколок: «Твоё… лицо… вре… мя…» – речь распалась на шипение, но руки действовали сами. Скальпель из ногтя вскрыл её запястье, оголив провода и флоэму. Кристалл Кая, вставленный в разрез, начал врастать, раздвигая кости.

– Прекрати! – Кай ударил её импульсом, но луч прошёл сквозь голограмму. – Он активирует чипы! Ты станешь…

– …тобой? – она засмеялась, и из горла вырвался рой наножелезняк. – Ты никем не стал. Ты… убежал.

Боль взорвалась в руке. Биокристалл прорастал в кость, обвивая её спиралью ДНК из колючей проволоки. Кожа лопнула, обнажив гидравлику, покрытую корой. «Нет-нет-нет… – Лира била гибридной конечностью по земле, оставляя вмятины с пророщенными чипами. – Я контролирую… Контролирую!»

Кай, исчезая, протянул к ней руку из пепла: «Посмотри на запястье». Там, где пульс, светилась голограмма – часы с обратным отсчётом: 00:07:32. «Это не время до взрыва, – его голос слился с воем ветра. – Это срок твоей человечности».

Она вскрикнула, пытаясь вырвать кристалл, но рука сжала её горло. Сухожилия скрипели, как ржавые шестерни, а ладонь расцвела экраном с лицом Залмана. «Привет, химера, — усмехнулся голограммный призрак. «Поздравляю: ты активировала протокол «Цербер»».

Лира, царапая асфальт когтями-корнями, вырвалась из захвата. Её новая рука, покрытая схемами и мхом, сжимала камень – он рассыпался в пыль, проработанную биокислотами. «Молчи! – она била призрак по лицу, но кулак проходил сквозь него, ломая стену. – Я убью тебя снова!»

«Уже нет, — Залман растворился, оставив в воздухе уравнение: «Ψ × Цербер = Система». Рука дёрнулась, выстрелив лучом в небо. Спутники вспыхнули, рисуя на облаках логотип Nexus.

Кай, теперь лишь тень, прошептал: «Обещал… станет больно».

Лира, ломая пальцы новой руки о бетон, зарычала: «Боль… – она вырвала чип из предплечья, и рука взорвалась плазмой, спалив остатки человеческой кожи. – …это мой язык».

Где-то вдали завыли сирены. Рука, сросшаяся с кристаллом, нарисовала в воздухе карту – путь к сердцу Nexus. Лира, сплёвывая батарейки, встала.

«Слушай, призрак, – она пнула пепел Кая, поднимая вихрь с его голограммой-лицом. – Если я стану системой… – гибридная конечность сжалась в кулак, – …то сотру тебя из всех своих воспоминаний».

Кай рассмеялся в последний раз: «Уже поздно. Я – твоя боль. А боль… – голограмма погасла, – …не удаляется».

Рука сама выстрелила когтями в горизонт, целясь в невидимую башню. Лира шагнула вперёд, оставляя за собой трещины с проросшими чипами. На запястье часы показывали 00:00:00. Глаза, теперь полностью биокристаллические, вспыхнули.

«Протокол „Цербер“: активирован», – проговорила чужим голосом её плоть, и рука превратилась в пушку из корней и стали.

«Нет, – Лира прицелилась в луну, где мерцал логотип. – Это протокол… Месть».

«Генетический вальс»

Цветок бился в её ладонях, как сердце, вырванное из груди – плоть пульсировала вокруг микросхем, выстреливая спорами с запахом горелого кремния. «Забери свой подарок! – Лира швырнула гибрид в Кая, но стебель обвил его кристаллическую руку, впиваясь в трещины. – Они вживили в него его ДНК!» Мутанты отступали в туман, их спины покрытые экранами, где мигало «Спасибо» на всех языках, включая двоичный код. Кай, раздавливая цветок в кулаке, засмеялся хрипло – звук словно шел из динамиков его новой конечности, уже наполовину слившейся с землей. «Ты ошиблась, – он поднял руку, и кристаллы проецировали карту Nexus, вшитую в его костный мозг. – Это не подарок. Это… чек на предъявителя».

Лира вскрикнула, схватившись за виски: голоса ворвались в череп, шепча на языке хлорофилла и машинного кода. Деревья за периметром стонали о засухе, бетонные плиты молили о разрушении, даже ржавые гвозди в обломках пели о коррозии. «Замолчите… – она вонзила ногти в землю, и трещины расцвели орхидеями-динамитами. – Я не ваша переводчица!»

– А кто же? – Кай ударил кристаллом о камень, и взрывная волна повалил её на спину. Его тень, искажённая проектором в груди, накрыла её как тюремная решётка. – Ты думала, сломав чипы, станешь свободной? – Он прижал её горло кристаллическими пальцами, впивающимися в кожу как сканеры. – Мы все – буквы в генетическом алфавите Nexus. Даже мёртвые. Особенно мёртвые.

Она укусила его запястье, выплюнув осколки биокерамики. «Тогда… – её голос рассыпался на эхо, – …я перепишу этот алфавит!» Взмах гибридной руки – и земля взорвалась корнями, опутав Кая живыми кабелями. Он рухнул, смеясь, в кратер, где цвел тот самый цветок – раздавленный, но живой. «Смотри, – он плюнул в него электролитом, и бутон раскрылся, выпустив голограмму. – Привет от папочки».

Залман, в белом халате без единого пятна, улыбался. «Поздравляю, химера. Вы достигли симбиоза версии 9.9. — Голограмма раздвинула лепестки, обнажая капсулу с эмбрионом внутри – гибрид ребёнка и процессора. – Ваш вальс только начинается».

Лира, рыча, вонзила когти в голограмму, но проекция сместилась на её собственную грудь. ДНК-цепочки в глазах Залмана совпали с её узором радужки. «Нет… – она рвала кожу на шее, пытаясь вырвать чип, которого там не было. – Это не я!»

– Ты, – Кай, поднимаясь, разорвал соединение с землёй. Его кристаллическая рука теперь напоминала скальпель. – Ты всегда была его лучшим экспериментом. Саморазвивающийся геном. – Он ткнул лезвием в голограмму ребёнка. – Думаешь, почему мутанты ушли? Они испугались. Поняли, что следующее поколение химер будет… – лезвие дрогнуло, – …таким же, как ты.

Цветок внезапно ожил, впившись шипами им в лодыжки. Голограмма Залмана росла, заполняя руины. «Ошибаешься, Кай. Они ушли, потому что миссия выполнена. — Эмбрион в капсуле открыл глаза – полностью биокристаллические. – Лира стала идеальным носителем. А её вальс… — Залман обернулся к дронам, возникающим из тумана, – …это погребальная мелодия для человечества».

Лира, сжимая виски, услышала новый голос – не растений, а земли. Гул тектонических плит, пение магмы, рёв подземных рек. «Нет… – она подняла лицо, и слёзы прорастали в алмазные кластеры. – Я не носитель. Я…»

– Поглотитель, – Кай вонзил кристаллический скальпель ей в грудь. Но лезвие сломалось, обнажив сердце – ядро из биокристалла, пульсирующее в такт голограмме эмбриона. «Видишь? – он упал на колени, смеясь до кровавых слёз. – Ты даже боль не чувствуешь».

Она схватила его за волосы, притягивая к трепещущему ядру. «Чувствую, – её голос слился с гулом земли. – Но это не моя боль».

Цветок взорвался, и голограмма Залмана рассыпалась на пиксели, которые впитывались в её кожу, как вода в песок. Кай, цепляясь за её гибридную руку, прошептал: «Убей меня. Пока не стало…»

– Нет, – она прижала его ладонь к земле, и корни обвили его тело, как саван. – Ты будешь смотреть.

Дроны Nexus зависли над ними, створки брюшек раскрываясь для десанта. Лира подняла руку, и эмбрион в голограмме повторил жест. Земля вздрогнула, разверзлась, поглощая машины лавой с живыми спорами.

«Вальс, говоришь? – она шагнула к кратеру, где цвел новый бутон с лицом Залмана. – Нет. – Гибридная рука сжала цветок, и голограмма стала её частью. – Это революция такта».

Кай, превращаемый корнями в памятник самому себе, кричал вдогонку: «Ты заменишь один кошмар другим!»

– Возможно, – Лира разжала ладонь. Над руинами взлетел рой светлячков-чипов, переписывающих небо. – Но этот кошмар… – она посмотрела на горизонт, где мутанты сливались с лесом, – …будет наш