Читать онлайн Явь

ГЛАВА I.

Я уже не помню, сколько времени мы пробираемся по этой местности. Солнце жарит так, что, кажется, твой мозг уже ни о чем не может думать. Я помню, что мы шли сюда по воде. В какой момент все сменилось и мы оказались на этих холмах? Когда твердая почва уступила место этим бесчувственным, пыльным исполинам? Сколько мы уже преодолели? Сознание плавится, как воск, оставляя лишь пустоту и гул в ушах. Память отказывается отвечать на эти вопросы. Жажда. Она кричит в каждом фибре, жжет горло песком. Все, чего нам сейчас искренне хочется – нырнуть в объятия прохладного залива, глотнуть кристальной родниковой воды до хруста в костях. Но вместо этого мы лишь послушно огибаем очередной, бесконечно знакомый холм, поднимая облака рыжей пыли, оседающей на потных лицах.

– Туда! – Голос Кэпа, обычно такой уверенный, теперь резанул воздух, как треснувший колокол. Он резко указал на узкую седловину меж двух холмов – ворота в очередную неизвестность. Мы двинулись молча, вытянувшись в усталую цепочку теней. Даже Бурый, вечный двигатель и балагур, чьи шутки обычно разгоняли любую хмарь, теперь брел, опустив голову, его плечи были сведены тяжестью невидимого ярма. Интересно, сохранился ли в чьей-то задымленной памяти хоть обрывок цели этого бесконечного шествия? Или мы идем просто потому, что Кэп сказал "идите"?

Наша компания состояла из 5 человек – Кэп, Алиса, Федор, Бурый и я. Мы знакомы достаточно давно. Изначально мы крутились в одной большой компании – винегрет из лиц и имен, где все друг друга знают, общаются, но никто никому не друг. И над этим муравейником царил Кэп. Всегда. В его характере была заложена эта лидерская сила. В нем жила эта магнетическая сила вожака, природная и неоспоримая. Он был нашим негласным паладином – пресекал подлость, не давал в обиду слабого, его слово было весами, на которых он взвешивал правду для каждого. Но годы шли, и компания стала просачиваться сквозь пальцы, превращаясь в сборище для возлияний. Кэп не принял этого. Его "Община" – так мы звали наше место – стала неприступной крепостью, куда не пускали ни дурманный дым, ни пьяный угар. Многие тогда отвернулись, молчаливо не согласившись. Ушли создавать свои, более уступчивые миры, оставив Общину лишь нам пятерым.

– Кэп, нам нужен привал. – наконец выдохнул Бурый, голос его был хриплым, как скрип несмазанной телеги. – У меня кровавое мясо в берцах.

– Остановимся здесь – солнце сожрет нас заживо. – Кэп не обернулся, его фигура на фоне выжженного неба казалась каменным идолом. – Нужно дойти до следующего ряда холмов, там будет небольшая река и поросль вдоль нее. Сможем спрятаться в тени, остыть и набрать воды.

И снова – лишь шарканье подошв по камням, да тяжелое дыхание. О чем думали мои спутники? Возносились ли к высоким материям? Или их мысли, как мои, цеплялись за призрачные образы: ледяная гладь бассейна на чьей-то даче, мягкое кресло, стакан со звонкими льдинками? А может, они, как и я, безуспешно ловили в этом мареве хоть искру своего предназначения?

Я никогда не входила в их тесный круг. Но наши взгляды на мир совпали, и волна как-то вынесла меня к этому берегу. И странно – я никогда не чувствовала себя чужой. Разговоры у нас лились рекой – о звездах и земле, о смешном и страшном. Каждое слово здесь имело вес, каждое мнение – право на жизнь. Никто не бросал презрительное "Да что ты смыслишь!". Даже Бурый, за маской шута скрывавший сердцеведенье редкой чуткости, мог погрузиться в твою боль глубже родни, отозвавшись искренним, почти болезненным состраданием. Все мы были странниками в поисках своей тропы. Все, кроме, пожалуй, Алисы. Она была тенью Кэпа, его неизменным спутником. Работа, дом, досуг – везде она рядом. Они не были парой, но Алиса зорко стерегла его пространство, не пуская туда ни одну девчонку с вожделением во взгляде. Кэп все видел. И молча принимал эти правила, потому как он ни разу не вернул девушку, которую выгнала из клуба Алиса, из-за того, что та откровенно танцевала с ним, и ни разу не сказал Алисе, что она слишком часто лезет в его жизнь.

Тем временем, мы обогнули еще два холма, И за поворотом, как мираж, но столь желанный и реальный, открылся оазис: море сочной, изумрудной травы, густые шапки кустарников, и главное – серебряная нить реки, зовущая, обещающая спасение.

– Все, привал! – голос Кэпа прозвучал как амнистия. – Отдыхаем не долго. Ночевать здесь не останемся. Будьте внимательны, возможно, здесь есть змеи.

Но его слова уже тонули в нашем ликовании. Рюкзаки, словно ненужные панцири, с грохотом слетели на землю. Одежда – следом. Мы, как одержимые, ринулись к живительной прохладе. Вода обожгла кожу ледяным восторгом, несмотря на палящий зной. Видимо, река имела истоки в родниках. Мы растянулись в мелководье, и жизнь, казалось, вливалась обратно в наши иссушенные тела с каждым леденящим ударом волны о бока. Сперва тихий смех, потом громче. Шутки, толчки, брызги. И вдруг, сквозь туман усталости, проступили очертания цели. Мы вспомнили. Вспомнили, куда и зачем идем.

ГЛАВА II.

Меня разбудил телефонный звонок.

– Слушаю, – пробормотала я, уткнувшись лицом в подушку, где еще теплился сон.

– Ты что, спишь? Вставай, соня, нам пора! – в трубке щебетала Алиса, ее голос звенел, как сталь о камень, полный невероятной для этого часа бодрости.

– Куда? – сонно выдавила я, пытаясь понять, где заканчивается сон и начинается этот абсурд.

– Мы нашли его! То самое место! Ну, помнишь, мы говорили об этом! – ее энтузиазм был почти осязаемым, он бил через край.

– Честно говоря, с трудом. – призналась я, чувствуя себя полной развалюхой. Не желая гасить ее искру, спросила: – Когда выход?

– Сейчас! Я стою у твоего подъезда – крикнула Алиса, и связь оборвалась с резким щелчком.

– Твою мать! – выругалась я, сбрасывая одеяло. Холодный линолеум под босыми ногами окончательно прогнал остатки сна. На балконе меня встретил влажный предрассветный сумрак. И там, внизу, как призрак приключения, стоял ее верный пикап, На часах – 5:40. Алиса, куда в такую рань! В тот же миг телефон завибрировал – длинное сообщение от нее, целый трактат о мерах безопасности на природе и четкое предписание: берцы, форменная одежда (откуда?!), смена носков и футболок, головной убор, сухпай, вода, батарейки АА, фонарик.

– Когда я должна была это все приготовить, Алис? – мысленно спросила я, но тут же сдалась. Если Алиса явилась на порог с восходом солнца – значит, дело пахло настоящим, долгожданным чудом.

Наспех запихнув в рюкзак пачку печенья, бананы и пакет кефира (сухпай по-своему), я вылетела на улицу, навстречу холодку и запаху бензина.

Алиса сияла, как маяк.

– Все уже собрались! Ждут только нас! – выпалила она, заводила мотор. – Место, куда мы идем… его нет на картах! Сплошные легенды! Кэп просидел над старыми картами и записями ночи напролет – и нашел! Решили не тянуть, пока туда не ломанулись толпы! – Она походила на ту самую синичку, только нашла не сало, а целую сокровищницу.

Солнце, лишь робко золотившее кромку горизонта, застало нас уже у ворот Общины. Остальная компания маячила в предрассветной дымке. Бурый, как верный оруженосец, распахнул мне дверь пикапа.

– Соня приехала – возвестил он с улыбкой во все лицо.

– Привет! – улыбнулась я в ответ, ощущая странное смешение усталости и предвкушения.

У крыльца кипели страсти. Кэп и Федор стояли, склонившись над развернутыми картами, которые они крутили в руках, словно пытаясь вложить им в головы. Их позы, резкие жесты – явно шел спор, тихий, но напряженный.

– Ну, как вы тут, мальчики? – подскочила к ним Алиса, нарушая атмосферу дебатов.

– Алис, вот ты скажи… – начал было Федор, но Алиса мгновенно парировала, махнув рукой: «Как Кэп скажет!», и стремительно умчалась помогать Бурому закидывать пожитки в багажник.

– Вот всегда она так! – прорычал Федор, глядя ей вслед с явной обидой.

Кэп положил тяжелую руку ему на плечо, и в его улыбке промелькнуло что-то усталое, но твердое:

– Федь, поверь, так будет всем проще. И безопаснее.

Я так и не поняла сути спора. Но знала одно: Кэп не стал бы настаивать на том, в чем сомневался сам. А уж тем более – вести нас туда, где могла подстерегать опасность. Он шел с нами.

Вещи были погружены, места в машине распределены с привычной четкостью: Алиса за рулем, я и Кэп в салоне, Федор и Бурый – в открытом багажнике, среди рюкзаков и свертков. Кэп не отрывался от карт, его лицо было каменной маской концентрации. Глаза бегали по линиям, губы чуть шевелились. С кем он вел этот беззвучный диалог в своей голове? Алиса вела машину с лихой удалью, будто пилотировала гоночный болид. Каждый рывок, каждый поворот отзывался в багажнике грохотом и сдавленным стоном Бурого – его кидало там, как щепку в шторм. Наверняка, он мысленно кроил матом весь мир, но ни разу не позволил себе высказать претензий Алисе. Федор же, массивный и непоколебимый, сидел спиной к заднему стеклу, как скала. Казалось, его не сдвинет с места даже ураган.

Точка высадки была достигнута быстро. Машину оставили на заправке – дальше путь лежал пеший. Первая часть маршрута была бодрой и веселой. Наша пятерка двигалась легко, смеясь и переговариваясь. Мы шли полем, где высокая трава, мокрая от росы, пахла детством – землей, полынью и чем-то неуловимо сладким. Потом были переправы – прыжки по скользким, холодным камням через шумные, но неширокие речушки. Снова поле, но теперь с краю хвойного леса, откуда веяло смолистой прохладой. Пару раз останавливались – набрать пригоршни кисло-сладкой лесной земляники, перевести дух, поправить рюкзаки. А потом… потом была та река. Глубокая, безымянная, с быстрым, холодным течением. Переправа через нее вымотала душу. Одежда и рюкзаки, впитав воду, стали свинцовой тяжестью, пригвождающей к земле. И солнце – настоящее, палящее, безжалостное, обрушилось на нас, как поток расплавленного металла, выжигая все вокруг и превращая путь в ад. Ни кустика, ни деревца впереди – только бесконечные, рыжие от зноя холмы, вздымающиеся волнами под ослепительно-белым небом. Ад только начинался.

ГЛАВА III.

Тишину, нарушаемую лишь шарканьем ног по выжженной земле и тяжелым дыханием, вдруг разорвал голос Федора:

– Кэп, как думаешь, что там? – Он вытер пот со лба, глядя на бесконечные холмы. – О чем, в конце концов, те легенды шепчут?

Кэп, не замедляя шага, лишь слегка повернул голову. Его голос звучал низко и размеренно, как стук камня о камень.

– Из одних источников сочится, что это – логово самого дьявола. Из других – что там родилось какое-то великое божество. Самые древние, покрытые пылью времен, шепчут про вампиров… Но сквозь все эти истории красной нитью одно: там скрыто нечто, о чем современный мир и понятия не имеет.

– Аж мурашки по коже. – – подумала вслух Алиса. – Если там Дракула, я не хотела бы…

– Алиса, что в тебе есть? – немедленно встрял Бурый, его усталость мгновенно испарилась перед возможностью поязвить. – Пол литра крови? Его Мрачное Высочество сначала выберет Федора, как самого сочного куска, а уж до тебя очередь дойдет, глядишь, и аппетит у него поубавится. А вот я бы тебя куснул – подмигнул он Алисе.

Хриплый смех прокатился по нашей веренице. Алиса состроила Бурому гримасу, высунув язык. Федор же оставался невозмутим, как скала.

– А что, Федь? – кокетливо протянула Алиса, явно назло Бурому. – Заступишься за девушку?

Федор повернул к ней свое каменное лицо, и в его глазах мелькнуло что-то серьезное, почти нежное:

– Алис, за тебя – я любого на куски разорву, ты же знаешь. – Он сделал паузу, и губы его дрогнули в едва заметной усмешке. – Только вот боюсь, не придется нам с Дракулой повстречаться. Слишком уж ему далековато из Трансильвании добираться, даже за такой заповедной красотой, как ты.

Смех прозвучал снова, громче и свободнее, на миг развеяв гнетущую усталость.

– Ну все, ребят, хватит балагурить, – властно перебил веселье Кэп. Нам еще не один рассвет встречать, успеете наговориться.

Холмы снова поглотили нас. После отдыха у реки тело костенело с удвоенной силой, и мы быстро выдохлись. Федор, молча и без лишних слов, снял с Алисы ее неподъемный рюкзак (казалось, она умудрилась запихнуть туда половину дома). Хотя она из последних сил старалась держаться в кильватере у Кэпа, каждый ее шаг был похож на падение – вот-вот рухнет. Федор шел рядом, что-то тихо мурлыкая ей под нос, слова терялись в шелесте сухой травы. Бурый же начал откровенно ныть, его голос стал назойливым гудком:

– Кэп, я сейчас реально сдохну! И Дракуле не достанется моей крови, а это значит, что Алиса окажется на шаг ближе к вечному проклятию! Хорош! Давай передохнем хоть пять минут!

Кэп остановился и медленно обернулся. Его взгляд, обычно спокойный, стал жестким, как лезвие:

– Если кто-то хочет вернуться или остаться – я никого не держу. – Его голос резал тишину. – Мы все здесь добровольно. Или что, бунт на корабле назревает?

– Нет, но я не понимаю к чему эта дикая спешка! – не унимался Бурый. – Завтра будет новый день. Отдохнем как люди, продолжим в полном боевом настроении!

– Миш, – голос Алисы прозвучал как щелчок хлыста, заставив Бурого вздрогнуть. Она даже остановилась, чтобы врезать словами: – Если ты сейчас же не заткнешься, я тебе лично врежу! Всем нелегко, но все молчат! Один ты устроил бабские сопли на всю округу! – Возможно, это был лишь предлог остановиться и дать ногам передышку. Но Бурый понял главное: когда его называли по имени – шутки кончились. Он угрюмо смолк.

Спустя какое-то время, обогнув очередной холм, увенчанный щетиной высохшей травы, мы неожиданно вышли на проселочную дорогу. Она вела к крошечной деревушке, затерянной среди холмов – несколько бревенчатых изб с покосившимися заборами и хозяйственными постройками. Их было семь.

– Ну, вот и пришли! – в голосе Кэпа впервые за долгие часы прозвучало искреннее облегчение и даже радость. – Переночуем здесь. Нас ждут. Обещали баню по-черному, горячий ужин и мягкие постели.

– Ни хрена себе! – Алиса округлила глаза. – Когда ты успел это организовать?

– Пока ты гоняла за Соней, мы с Федором нарыли пару номеров в сети. И вот. – Кэп улыбнулся, и было видно, что он доволен своей предусмотрительностью. Я поймала себя на мысли, что меня снова назвали "Соней", и почему-то ни у кого не возникло сомнений, что это мое имя. Усталость лишала сил на сопротивление.

Дорога от холма до деревни оказалась длиннее, чем казалось. Сумерки сгущались с неестественной быстротой. Я отметила про себя, что не помню момента, когда солнце скрылось, но списала это на изнеможение. А зря.

В деревне нас действительно ждали. Не успели мы миновать крайнее поле, как навстречу, подпрыгивая на ухабах, пустилась телега, запряженная крепкой гнедой лошадью.

– Я думал, такие уже только в музеях! – фыркнул Федор. – Откуда она, из прошлого века?

– Да, ты похоже многое не видел, городской денди, – рассмеялась я.

Телега подкатила ближе. На облучке сидел парнишка лет пятнадцати, с открытым, загорелым лицом.

– – Доброго здоровьица! – крикнул он, и его "о" звучало так густо, словно он вырос на овсяном киселе. – Ждем-пождем вас! Батька баньку стопил, уж стынет! Поторопитесь! Матушка парным угостит!

– Вот это сервис! – восхищенно выдохнул Бурый, ловко снимая мой рюкзак и швыряя его в телегу. – Ну, и где это мы очутились?

– Я ж говорю – в прошлом веке, – усмехнулся Федор.

Доехав до ближайшего двора и разобрав рюкзаки, мы направились к избе. На крыльце нас поджидал мужчина лет сорока пяти. Одет он был в невообразимую смесь: старые треники с продранными коленями, грязно-серая флисовая рубашка в крупную клетку, толстые шерстяные носки и… резиновые галоши. И все это – в почти тридцатиградусную жару! Лицо его, покрытое глубоким загаром и густой, рыжеватой бородой, напоминало выжженный дуб.

– Здоровы будьте! – гаркнул он тем же густым "о". – Уж думали, не явитесь! Ну, поди, обыму вас всех, дорогих гостей!

И он принялся обнимать нас по очереди с деревенской простотой и силой медведя. Мы застыли в легком шоке, но отказываться показалось невежливым. Последним он обнял Кэпа, крепко хлопнув его по спине.

– Ну, что, в баньку, да ужинать? – спросил он, сверкая глазами.

– Погоди, старик! Дай отдышаться! – в сердцах буркнул Бурый.

– Хе-хе! Какой я тебе старик? – рассмеялся мужик, и смех его был похож на треск сучьев. – Зови меня Ануфрием. А вас всех я и не упомню сходу.

– Боже, какой экспонат! – шепнула Алиса, переступая порог избы, явно для ушей Кэпа. Ей нравилось его подкалывать. Кэп лишь тронул уголок губ в сдержанной улыбке.

Нас провели в просторную горницу, показали лавки, застланные домоткаными половиками.

– Не знавал я, что вы с девками будете, – смущенно пробормотал Ануфрий, почесывая бороду. – Одну вам горницу приготовил!

– Не переживай, батька, – отозвался Бурый, стараясь попасть в его стиль, – не опозорим твой дом срамом, все культурно!

Кэп бросил на него предупреждающий взгляд: – Не груби! – Бурый показал жестом «Окей» и отправился выбирать место поудобнее.

– Ну, банька горяча, – сказал Ануфрий. – Мужоков я отведу, а Авдотья девок проводит. – Он кивнул на женщину, скромно стоявшую в углу, видимо, свою жену.

Нас с Алисой провели через темнеющий двор в небольшую, почерневшую от копоти баню. Авдотья оказалась тихой и приветливой, показала, где веники, где шайки, оставила нам чистые, длинные белые ночные рубахи, похожие на сорочки, и удалилась. Мы с Алисой просто рухнули на горячий полок. Ни сил, ни желания разговаривать не было. Лежали в густом, обжигающем пару, слушая, как потрескивают угли в каменке.

– Тебе страшно? – вдруг тихо спросила Алиса, ее голос едва пробивался сквозь пар.

– А должно быть? – я не понимала контекста. О походе? О деревне? О жизни вообще?

– Меня окутывает страх, когда я думаю, что мне пришлось бы жить вот так, – прошептала она, оглядывая почерневшие стены, ощущая примитивность обстановки. – В такой… глуши.

– Ах, вот ты о чем, – я слабо улыбнулась в полумраке. – Тоже выросла в городе?

– А ты нет?

– Нет. Я из деревни. Конечно, не такой маленькой, как эта, но… такие же бревенчатые дома, бани, полный двор скотины, за которой нужно ухаживать, вода из родника за околицей. Нет, мне не страшно. Это… знакомая реальность.

– Никогда бы не подумала! – Я почувствовала, как Алиса повернулась ко мне, ее глаза в полутьме казались огромными и удивленными. – Ты никогда не говорила.

– Не люблю хвастаться деревенскими корнями, – рассмеялась я. – Ладно, двигаем. Мужикам тоже отмокать охота.

Мы помогли друг другу ополоснуться ледяной водой из шайки, обтерлись грубыми, но чистыми холщовыми полотенцами, натянули длинные рубахи и побрели обратно в дом.

Пока мужчины парились, мы помогали Авдотье накрывать на стол. Ужин был простым, но в тот момент показался пиром: картошка в мундире, сваренная в чугунке прямо в печи, густо посыпанная крупной солью; пучки зеленого лука; толстые ломти сала с прожилками; соленые огурцы хрустящие, как лед; грибы, пахнущие лесом; и парное молоко, от которого веяло теплом и сеном. Мы ели молча, с жадностью изголодавшихся.

За ужином Ануфрий, хлебая молоко из глиняной кружки, не раз возвращался к теме:

– Место-то, куда вы метите… бесовское, говорю я вам. Еще дед мой, а ему его дед сказывали – место то людей сжирает. Не возвращаются оттуда. Хоть уж давно охотников заглянуть к бесам и не было, да только скотина в тех местах пропадает. Тьфу-тьфу.

– Когда там были последние… посетители? – спросил Кэп, откладывая ложку.

– Сейчас уж не упомню. Мал я был. Отец мой с другими мужиками искали. Все обрыскали, да только бестолку все.

– Кого искали-то? – не удержался Бурый, забыв про сало.

– Дочку соседскую. Лет двенадцати от роду была. Как увидели бабы, что она в ту сторону побрела, за мужиками побежали. Да только не нашли ее больше. Сгинула.

– А туристы? – настойчиво спросил Кэп. – Я читал, что в девяностые годы тут пропали отец с ребенком, лет пяти. Как они сюда попали? Их кто видел?

– Погоди, ты мне про это ничего не говорил! – Алиса резко отставила свою кружку, ее глаза вспыхнули. – Ты сказал, что мы первые.

– Верно, первые, – перебил ее Ануфрий, глядя на Кэпа с каким-то странным пониманием. – Первые, кто пойдет туда разузнать, что за место такое. Разгадать.

– Мы что, крысы подопытные? – прошипел Бурый, бледнея.

– А ты против? – Кэп резко повернулся к нему, и его взгляд стал холодным и острым.

Атмосфера за столом наэлектризовалась. Разговор затух. Нас поспешно отправили спать. Но сон не шел. Кэп чувствовал вину и пытался сгладить углы:

– Мы же искали именно это! Неизведанное! Чего все всполошились? Вы видите – люди здесь простые, суеверные. Вероятнее всего, там просто природные пустоты, пещеры. Посмотрим, изучим, все не так страшно!

– Мы не против приключений! – шипела Алиса в темноте. – Но с каких пор ты начал от нас что-то скрывать? Почему не сказал, что тут пропадали люди? Не какие-то легендарные, а реальные?

– Это было тридцать лет назад! – завелся Кэп. – Официальных подтверждений пропаже – ноль! Вероятно, и не пропадал никто! Мы найдем это место, осмотрим. Выясним. И вообще, с каких пор ты такая боязливая стала?

– Ты считаешь, я испугалась? – Алиса приподнялась на локте, ее силуэт в темноте был напряженным. – Ты, кажется, забыл, с кем разговариваешь!

Кэп хотел что-то резко ответить, но вмешался Федор, его бас прокатился по горнице:

– Так, свои брачные игры приберегите для уединения. Да, мы с Кэпом знали. Да, рассказали не все. Но я не вижу тут катастрофы! Доказательств – ноль. С каких это пор мы начали верить в бабушкины сказки? – Федор был непреклонен. Кэп молча кивнул ему в темноте – жест благодарности и солидарности. Тогда, у Общины, они явно спорили именно об этом – говорить ли все сразу.

Бурый молчал. Он лежал на своей лавке неподвижно, и я уже подумала, что уснул, пока Федор не ткнул в его сторону:

– Что думаешь, лихорадочный?

– Меня терзают смутные сомнения… – начал было Бурый и замолчал.

– Соня? – Федор обратился ко мне.

– Считаю неприличным сдаться сейчас, – сказала я четко, стараясь звучать бодрее. – Мы прошли слишком долгий и трудный путь. И вот, когда цель почти достигнута – развернуться? Нет уж. Я до победного. Надо же узнать, как там поживает местный Дракула. – Я попыталась хихикнуть, но смешок получился нервным. Мне показалось, в темноте кто-то слабо улыбнулся. Но пауза повисла тяжелая, гулкая.

– Сходили, твою мать! – Резюмировал Кэп, резко перевернулся на бок, демонстративно отвернувшись ко стене.

– Так дела не делаются, – мрачно проговорил Федор. – Мы продолжаем, или как? Бурый, твое молчание никого не успокаивает. Детский сад устроили, ей-богу.

Он был зол. Я никогда не видела Федора таким выведенным из себя. Его обычная каменная невозмутимость дала трещину.

– Утро вечера мудренее, – глухо отозвался Бурый из своего угла и тоже отвернулся.

– Что ж… Ладно, – сдавленно сказал Федор. – Всем спокойной ночи. – Голос его был полон неудовлетворенности и тревоги.

Все улеглись. Но сон не приходил. В темной горнице, пропахшей дымом и старым деревом, висел неразрешенный вопрос, тяжелее любого рюкзака: идти ли дальше?

ГЛАВА IV

Тишина была не просто отсутствием звука, а чем-то плотным, гнетущим. Ее разорвал голос Бурого, прозвучавший неожиданно громко:

– Не стану говорить, что утро доброе, – он стоял посреди комнаты, оглядывая пустые лавки. – В доме никого нет. Вообще.

– Наверное, сбежали от твоего храпа! – не поднимая головы с подушки, буркнула Алиса, ее голос был хриплым от сна. – И правда, что медведь лесной.

– Я пойду осмотрюсь, – Кэп поднялся резко, его лицо было замкнутым, тени под глазами казались глубже обычного. То ли вчерашний разлад в компании висел на нем тяжким грузом, то ли грызло чувство вины, но ему явно требовалось побыть одному. Он вышел, не глядя ни на кого.

Уложив свои вещи в рюкзак и туго свернув спальник в рулон, я тоже выбралась на улицу. Предрассветный воздух был свеж, почти ледяным после духоты избы. Солнце только золотило кромку горизонта, окрашивая небо в нежные персиковые тона. Легкий туман, словно жидкое молоко, стелился по земле, поднимаясь не выше колена. Чириканье птиц казалось неестественно громким в этой тишине. Запах. Запах полевых трав, влажной земли и чего-то неуловимо сладкого на рассвете… Как давно я не вдыхала этого. Он пробудил в груди тупую ностальгию.

Решив немного пройтись по спящей деревушке – ведь вчера прибыли затемно и ничего не разглядели, – я направилась вдоль ряда бревенчатых изб. Они стояли молчаливые, с потемневшими от времени стенами и слепыми окнами. Ни стука, ни голоса, ни дымка из труб. Безжизненно. Сильнее всего смущала эта внезапная, абсолютная безмолвность. Еще вчера вечером здесь кипела жизнь: мы видели людей, слышали мычание коровы, топот лошади, голоса… А сегодня – словно вымерло все. Я наклонилась, сорвала несколько скромных полевых цветов – васильки, ромашки, колокольчики. Потом набрела на солнечную полянку, усыпанную спелой земляникой. Присев на корточки, я принялась срывать душистые ягоды, складывая их в свою панаму. Набрав пригоршни две, уже представляла, как угощу ребят этим лесным сокровищем.

– Тебя ничего не смущает? – Голос прозвучал так близко и внезапно, что я дернулась, чуть не рассыпав ягоды. Я так углубилась в свои мысли и сбор, что не услышала шагов. Кэп стоял в паре метров, его взгляд был пристальным, тревожным. Или это я не заметила, как подошла к месту, где он сидел? – Тишина. Ты слышишь? Настоящая.

– Мы привыкли к постоянному городскому гулу, – ответила я, стараясь звучать спокойно, успокаивая скорее себя, чем его. – Когда его нет, тишина кажется… громкой. Непривычной.

– Нет, это другое, – он покачал головой, поднял указательный палец вверх, прислушиваясь. – Послушай! Даже ветра нет. Ни единого дуновения. Листья не шелохнутся. Тебе не кажется это… ненормальным?

Меня больше смущало его обращение и сам факт этого разговора. Я слабо улыбнулась:

– Мне уже кажется ненормальным то, что ты со мной обсуждаешь что-то серьезное. Вдвоем.

– Тебя это смущает? – Его вопрос прозвучал прямо, без уловок.

– Давай на чистоту, Кэп, – я перестала собирать ягоды, глядя на него. – Я никогда не была душой компании. Прибилась к вам, как случайный попутчик. И уж тем более со мной никогда ничего не обсуждали. Разве что в тех редких случаях, когда ваши мнения расходились поровну, и моя задача была – просто проголосовать, потешив чье-то самолюбие.

– Жаль, что ты себе это именно так представляешь, – тихо сказал он и опустился на траву рядом с полянкой. Я молча продолжила собирать ягоды. Тишина повисла между нами, густая и неловкая, длилась минут десять. Закончив, я встала, собираясь уйти.

– Я доверяю тебе ровно столько, сколько и всем остальным в этой команде, – его слова остановили меня. Он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен куда-то вдаль, на безмолвные избы. – Иначе тебя бы здесь не было.

Я замерла, перебирая в голове возможные ответы. Нашла лишь самый простой и бесцветный:

– Спасибо. – И повернулась, уходя прочь. Кэп остался сидеть, неподвижный, как часть пейзажа. А в голове крутился вопрос: «Почему он вдруг заговорил со мной?»

– О, что принесла? – Алиса встретила меня на крыльце, ее лицо сияло утренней свежестью, но в глазах мелькнуло что-то острое, когда она увидела мою панаму. – Ммм, ягодки! – Она почти выхватила панаму, быстро высыпала душистую землянику в жестяную кружку, стоявшую на перилах. – Испачкалась бедняжка. Возьмешь мою? – Она протянула свою, чистую, ярко-красную панаму.

– Нет, все в порядке, – мое утреннее умиротворение бесследно испарилось после разговора с Кэпом. И эта щемящая пустота внутри была непонятна даже мне самой.

– У тебя все хорошо? – спросила Алиса, слишком уж пристально глядя мне в лицо.

– Да, все нормально.

– Так и не скажешь, – она не отступала. – Поделишься? Что случилось?

– Нечем делиться, Алис, честно. Наверное, просто не выспалась. Ребята где? – Я попыталась свернуть разговор, отгородиться. Не готова я была пускать кого-либо в свои сомнения, особенно сейчас.

– Ищут Кэпа. Потерялся, видимо, в трех соснах, – ответила она небрежно, но я почувствовала напряжение в ее голосе.

– Он на поляне за домами, – сказала я, кивнув в ту сторону, где я собирала ягоды.

– Откуда ты знаешь? – Глаза Алисы сначала широко распахнулись от удивления, а потом сузились до щелочек, став холодными и подозрительными. – Ты с ним была? Только что?

– Скорее он со мной, – я невольно ухмыльнулась, почувствовав едкую иронию ситуации. И тут же пожалела, прекрасно зная о ее чувствах.

– Понятно, – бросила Алиса ледяным тоном, поставила кружку с ягодами с резким стуком и, не глядя на меня, зашагала прочь. Прямиком к той поляне.

– Зашибись! – вырвалось у меня шепотом, от обиды и досады, слишком тихо, чтобы кто-то услышал.

Я зашла обратно в пустую комнату. Спальники и вещи других были аккуратно свернуты, словно это делали умелые солдатские руки – наверное, Бурый. Я присела на лавку у окна, на которой он ночевал, и уставилась в окно, наблюдая, как солнечные лучи постепенно разгоняют остатки тумана, золотя траву. Мирно. Слишком мирно.

– Соня… – Голос. Тихий, ласковый, невероятно знакомый. Как теплая волна из далекого прошлого. – Соня, пора вставать, солнышко. – Тот же голос, полный нежности, пытался разбудить меня. Но я же не сплю! Я оглянулась – в комнате никого. – Сонечка, вставай… – И тут чья-то рука легла мне на плечо. Я резко дернулась и очнулась по-настоящему!

– Все в порядке! Это я, ты уснула, – над склонившимся надо мной Федором не было того тепла, что звучало в голосе сна. – Мы там завтрак организовали из того, что нашли в погребе. Пойдем?

Я сидела, оглушенная, пытаясь поймать ускользающее ощущение. Чей это был голос? Почему он резанул по самому нерву, вызвав такую щемящую тоску? Такое чувство, будто я забыла что-то жизненно важное. Или кого-то.

– Пришла? – Ехидная улыбка Алисы разрезала воздух. Она стояла за спиной Кэпа на крыльце, ее рука лежала на его плече, пальцы слегка сжимали ткань майки. Поза собственницы. Кэп сидел, ссутулившись, его взгляд был устремлен в никуда, лицо – маска сосредоточенной тревоги. Очевидно, его что-то глодало изнутри.

– Я что-то пропустила? – спросила я, подходя.

– Разве что пропажу всех вокруг, – мрачно заметил Бурый, ковыряя палкой землю. – Скот, люди, соседи – все в дым.

Федор молча пододвинул ко мне жестяную миску с печеной в золе картошкой и открытую банку с солеными огурцами.

– Еще есть ягоды, но ими сыт не будешь.

– Спасибо, Федь, – поблагодарила я. Спину пронзил холодок – Алиса не спускала с меня пристального, недоброго взгляда.

Мы сидели, казалось, вечность. Бурый травил байки, пытаясь разрядить обстановку, но его смех звучал фальшиво. Смеялась только Алиса, и то натужно. Федор сидел, как изваяние, его обычная каменная невозмутимость сменилась глубокой озабоченностью – он следил за Кэпом. А тот будто выпал из реальности, не реагируя ни на шутки, ни на вопросы.

Не выдержав тягостной атмосферы, я встала:

– Я пройдусь немного.

– Ты куда? – Резкий вопрос Кэпа заставил замолчать даже Бурого и Алису. Все взгляды устремились на меня.

– Выйду, пройдусь. Просто… подышать, – ответила я, стараясь звучать ровно, но внутри все сжалось.

– Одна? – не мог угомониться Кэп.

– Да что с ней станется? – фальшиво рассмеялась Алиса, но ее смех оборвался, как струна. Кэп медленно повернул голову и посмотрел на нее. Не сказал ни слова. Просто посмотрел. И улыбка мгновенно сошла с ее лица, сменившись обидой и… страхом?

«Мне конец!», мелькнуло в голове. Алиса теперь точно меня возненавидит. Со стороны вся сцена выглядела как семейная ссора на публике, где я невольно сыграла роль раздражителя. Абсурдность ситуации вдруг показалась забавной, и я невольно улыбнулась.

– С этого момента, – голос Кэпа прозвучал металлически, властно, не терпя возражений, – по одному никто не ходит! Никуда! Всем ясно? Он обвел взглядом каждого, и в его глазах горел холодный огонь.

– Мы чего-то не знаем? – вырвалось у меня с долей дерзости, к собственному удивлению.

– Это не обсуждается! – отрезал он. – Мы не знаем, где мы находимся, и что здесь происходит! Куда делись люди? Скот? Почему такая тишина? Я несу ответственность за всех вас! Надеюсь, мы друг друга поняли!

– Поняли! – ответила я, нарочито громко, почти выкрикнула.

– Я не слышу! – Кэп встал во весь рост.

– Поняли! – хором, но без энтузиазма, отозвались остальные. На их лицах читались растерянность, усталость и глухое недовольство.

Я развернулась и направилась прочь от крыльца, в сторону поля. Никто не двинулся с места.

– Эй, красавица! – Кэп окликнул меня. Я обернулась. – Никого не забыла? Спутника?

– Я провожу, – тут же поднялся Федор. Взгляды Бурого и Алисы, полные обиды и непонимания, впились в мою спину.

– Сегодня что, все сговорились? – спросила я Федора, как только мы отошли на приличное расстояние. – Что я им всем сделала? Особенно Алисе?

– Не обращай внимания, – Федор шел рядом, его шаги были тяжелыми. – Это место… оно влияет. Непонятность происходящего, усталость, нервы… Да еще и сны…

– Сны? – насторожилась я. – Какие сны? И при чем тут сны?

– Пока ты спала на подоконнике, мы успели обменяться впечатлениями о ночи. Выяснилось, что всем снились странные, очень яркие сны. Настолько, что ощущались как реальность. Эмоциональные, тяжелые.

– И что именно? – спросила я, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

– Безумие какое-то. Алисе снилось, что у нее и Бурого… дети. И они пропали. Будто она отвернулась на секунду, а их и след простыл. Она металась, звала, но не могла найти, хотя чувствовала, что они рядом. Бурому снилось что-то похожее – он кого-то искал, отчаянно, с ужасом. Мне… – он помолчал. – Мне снилось, что я потерялся в каком-то бесконечном архиве. Коридоры, забитые стеллажами до потолка. Папки, книги, груды старых газет. Я бежал, искал выход, но коридоры множились, все одинаковые. Паника. А что снилось тебе?

– Не помню, – честно призналась я. – Вообще. Пустота. А вот когда уснула на подоконнике… Мне снилось, что меня кто-то зовет. Кто-то очень-очень знакомый. Голос… родной. Но я не разобрала, кто. И звал он меня… не по имени. Точно не по имени.

– Странно, – задумчиво произнес Федор. – Не правда ли, что всем нам в одну ночь приснился какой-то навязчивый бред про потерю и безысходность?

– Может, это просто накопленная усталость? – предположила я. – Нервы. Да еще и атмосфера этого места… жутковатая.

– А может, мы все вместе сходим с ума, – мрачно констатировал он. – Коллективно. Социальная индукция психоза. Галлюцинации, нарастающая агрессия, конфликты на пустом месте… – Федор мог рассуждать об этом часами. Его давняя страсть к психологии, особенно патопсихологии, была нам известна. Часто он делился какими-нибудь мрачноватыми или шокирующими фактами из прочитанных книг или лекций.

– Почему ты не стал психологом, Федь? – спросила я неожиданно для себя. – Тебе же это так интересно. И, думаю, у тебя бы получилось. Жаль, что не пошел этим путем.

Тень пробежала по его лицу. Он резко сжал губы.

– Эта тема закрыта для обсуждений. Точка.

– Но тебе же это нравится, – не унималась я, чувствуя, что задела больное. – Ты мог бы стать отличным специалистом. Очень жаль, что…

– Да, мне тоже жаль! – резко перебил он, и в его голосе впервые прозвучала боль. – И хватит об этом. Больше – ни слова.

Я поняла, что залезла слишком глубоко. Мы шли дальше в тяжелом, гнетущем молчании, под безмолвным взглядом пустых окон деревни.

ГЛАВА V

Солнце, раскаленное добела, медленно перевалило за зенит, застыв в безжизненной синеве неба. Время словно загустело, как смола. Мы пятеро растеклись по лужайке за домом Ануфрия, придавленные зноем и той странной, всепоглощающей тишиной, что висела над деревней. Пыльца от полевых цветов колыхалась в неподвижном воздухе, золотистыми мошками в лучах солнца. Бурый, прикрыв лицо панамой, дремал. Иногда его тело вздрагивало мелкой судорогой, когда он проваливался в какую-то бездну сна. Федор лежал на спине, уставившись в бескрайнюю синь, по которой медленно плыли редкие, ватные облака. Его взгляд был пуст и сосредоточен одновременно – будто он пытался прочесть в их бесформенных очертаниях неведомые руны или разгадать карту неведомых земель. Алиса примостилась так близко к Кэпу, что ее бедро касалось его руки. Ее пальцы, тонкие и бледные, лениво перебирали пряди его волос у виска, заплетая невидимые косы. Кэп не отстранялся, но и не реагировал, его лицо было обращено к небу, глаза прищурены. А я… я старалась раствориться в траве, стать невидимкой. Впервые за весь поход меня накрыло острое, щемящее чувство чужеродности. Как будто я – лишний винтик в отлаженном механизме, который вот-вот начнет скрипеть и ломаться. Никто не говорил этого вслух. Но тишина между нами кричала громче слов.

Погружение в полудрему было внезапно разорвано. Не грохотом, не криком – нарастающим гулом голосов, скрипом телеги, мычанием коровы, блеянием овцы. Мы вскочили, как по команде, ошеломленные этим внезапным вторжением жизни. Оглядевшись, увидели: хозяева вернулись! Ануфрий выпрягал лошадь, Авдотья несла корзину с травой, Алена гнала кур к сараю. Все было так, как вечером, будто и не исчезали.

– Вы проснулись уже? – Ануфрий обернулся, его загорелое лицо расплылось в широкой, чуть кривой улыбке. Глаза, однако, оставались острыми, как шило. – Думали, еще пятки греете.

– Где вы были?! – вырвалось у Алисы, она подбежала к нему, забыв про Кэпа. Голос ее звенел от натянутого беспокойства. – Мы вас потеряли! Думали, что-то случилось!

Ануфрий медленно повернулся к ней во весь рост. Его взгляд упал на нее тяжело, пронзительно, заставив смолкнуть на полуслове.

– За кого испугалась-то, милая? – спросил он тихо, но так, что слова прозвучали отчетливо на всю поляну. – За нас? Или за себя?

Алиса будто споткнулась о его взгляд. Она резко опустила глаза, губы ее дрогнули, сомкнулись. Ответа не последовало. Просто тишина, внезапная и леденящая.

– Давно не спим, – властно вступил Кэп, оттесняя неловкость. Его голос был ровным, но в нем чувствовалась стальная нить. – Разговор есть. Важный.

– Говори, – Ануфрий не спешил отрываться от своих дел, поправлял сбрую на лошади. – Чего не поговорить-то?

– Можем с глазу на глаз? – настаивал Кэп, делая шаг вперед.

Ануфрий обернулся, медленно, словно древний дуб скрипит ветвями. Его взгляд впился в Кэпа, изучающе, томно. Мгновение тянулось вечно. Наконец, он кивнул, коротко и резко.

– Ну пойдем! Только твои пусть Аленке подсобят. Не стоять же им столбами.

Аленка, дочь Ануфрия, стояла чуть поодаль. Стройная, как молодая березка, но одетая в бесформенные, поношенные лохмотья, которые гасили природную привлекательность, делая ее частью этого грубого пейзажа. Нам вручили тяжелые, туповатые вилы и грабли с облупившейся краской. Задача – перекидать гору душистого сена из телеги в темный провал сарая. Работа простая, почти медитативная. Солнце пекло спины, сено щекотало нос, оставляя сладковатую пыль на губах. Казалось, в этой простой работе было что-то освобождающее от накопившегося напряжения. Мы смеялись, шутили, Бурый изображал заправского косача.

Кэпа и Ануфрия не было около получаса. Мы управились с сеном, помогли Авдотье загнать в стойло коров и лошадей, накрыли на стол под навесом – грубый, но крепкий стол, пахнущий деревом и смолой.

– Что-то долго они там, – Алиса теребила край своей поношенной рубахи, ее взгляд беспокойно метался к краю деревни, за которым скрылись мужчины. Тревога вернулась, оттеснив минутную беззаботность.

– К Ануфрию тоже ревнуешь? – не удержалась я, едва заметная ухмылка тронула губы.

– Ха-ха! Очень смешно! – Алиса попыталась ответить с прежней дерзостью, но в голосе задрожали нотки. – Я не ревную!

– Еще скажи, что вы просто друзья! – Бурый залился своим громким, заразительным смехом, но в глазах Алисы мелькнуло что-то болезненное.

Она отвернулась, и следующая фраза вырвалась тихо, словно пепел:

– Нельзя ревновать того, кто тебе не принадлежит. – И она быстро ушла, растворившись в тени дома. Я сделала вид, что не расслышала, но краем глаза успела заметить – на ресницах блеснула влага. Плачет? Эта огненная, неуязвимая Алиса? Серьезно? Ущипни меня, я сплю!

Идти за ней показалось неправильным. Ей нужно было побыть одной. И мысль о том, чтобы подшучивать над ней позже, теперь казалась жестокой и пошлой.

– Собираемся! – Голос Кэпа разрезал тишину, как нож. Он стоял на краю поляны, лицо его было странно просветленным, будто с него сняли тяжелую маску. Ануфрий шагал к дому, не оглядываясь.

– В ночь?! – Бурый вскочил, глаза округлились от изумления. – Ты с ума сошел?

– А ты опять испугался? – Кэп усмехнулся, и в усмешке было больше облегчения, чем насмешки. – Сегодня отдыхаем. Завтра на рассвете – выходим.

– Ну, хотя бы так, – Бурый выдохнул, смирившись. – А то я уже думал, впотьмах по этим чертовым холмам тащиться.

Обед прошел под аккомпанемент звонких ложек о глиняные миски. Простая еда – щи, картошка, сало, квас – казалась невероятно вкусной. После еды мы, по молчаливому согласию, предложили помочь. Парни ушли с Ануфрием и его сыновьями чинить плетень за сараем. Нас с Алисой Авдотья и Алена повели на реку стирать. Несли мы корзины с грубым домотканым бельем, пахнущим потом и дымом.

– Это так забавно! – Алиса прыгала на ходу, как козочка, ее рыжие волосы сияли на солнце. Казалось, весь груз сомнений и обид с нее слетел. Она была счастлива, по-детски беззаботно.

Вода в реке была прохладной, прозрачной, с золотистым отливом от песчаного дна. Зайдя по пояс, Авдотья с Аленой затянули песню. Мелодия была древней, завораживающей, полной тоски и какой-то дикой силы. Слова звучали непривычно, гортанно, словно на забытом языке предков. Мотив щекотал память, будил что-то глубинное, дремавшее в крови. И вдруг… тонкий, чистый голосок Алисы вплелся в их напев! Она пела! Ее городской, обычно насмешливый голосок сливался с голосами деревенских женщин, звучал удивительно гармонично и… знающе. Я замерла, не веря своим глазам и ушам. Алиса? Эта икона стиля, привыкшая к каблучкам и коктейлям? Она стояла по пояс в речной воде, отбивая вальком тяжелую простыню на гладком камне, и пела на этом древнем наречии! И… плакала! Слезы катились по ее щекам, смешиваясь с речной водой, но она не останавливалась, ее лицо сияло какой-то просветленной печалью. Я почувствовала, как мурашки побежали по спине. Неужели опять сплю?

Алиса заметила мой взгляд, смахнула слезы тыльной стороной ладони и, улыбнувшись мне той же просветленной, немного печальной улыбкой, продолжила петь. Тайна витала в воздухе гуще речной влаги.

Возвращались мы, когда солнце уже касалось верхушек дальних холмов, отливая медь и багрянец. От нас пахло речной свежестью и травами. Алиса… цвела. В лучах заката она была невероятно, дико красивой. Ее рыжие волосы были увенчаны венком из ромашек и васильков, который сплела ей Алена. Огненные пряди развевались на легком, наконец-то подувшем ветерке. Без косметики ее лицо казалось юным, чистым, с легким румянцем на скулах. Широкая, искренняя улыбка не сходила с губ. Она не шла – она порхала! То приседала, чтобы вдохнуть аромат полевого цветка, то срывала спелую земляничину, подбрасывала ее в воздух и ловила ртом. И снова запевала ту самую песню, ее голос разносился по опустевшей деревне.

– Что это за песня? – спросила я шепотом у Алены, идя рядом.

– Мама пела мне ее колыбельную, когда я маленькой была, – ответила Алена, ее глаза тоже светились тихим светом.

– А на каком она языке? – допытывалась я, не в силах понять феномена Алисы.

– Это язык наших бабушек да прабабушек. Мы на нем уж не говорим, забыли. Но мама сказывала, что ее бабушка только на нем и изъяснялась. Как птица небесная. – Алена улыбнулась. Откуда Алиса знала этот язык? Этот напев? Эта мысль сверлила мозг.

– О! Алиска! – Бурый встретил нас у калитки, его глаза округлились от восхищения. – Какая же ты красивая! Прямо… русалка! Никогда тебя такой не видел.

– Спасибо, Миш! – Алиса засмеялась, и – о чудо! – легкий румянец залил ее щеки. Она смутилась! Быстро отвернулась и побежала на полянку, где уже собирались ребята. Я стояла, остолбенев.

– Ничего себе преображение! – пробормотал Федор, наблюдая, как Алиса кружится на поляне, подпевая себе. – Вы что с ней там, на реке, делали? Заклинание какое читали?

– Ребят, я сама в полном… недоумении, – призналась я, разводя руками. – Как будто подменили человека.

– Сонь, – пробормотал Бурый, не отрывая восхищенного взгляда от Алисы. – С тобой Кэп поговорить хочет. Срочно.

– Любопытно, – вздохнула я, предчувствуя новую волну напряжения. – Где он?

– На той же поляне. За домом.

Кэп стоял на краю знакомой поляны, спиной ко мне, глядя на солнце, которое уже наполовину скрылось за горизонтом, заливая все огненным светом. Картина была почти идиллической, если бы не гнетущее предчувствие.

– У меня только одна жизнь, – начала я, стараясь звучать легче, – и мне бы не хотелось ее лишиться из-за приватной беседы! – Намек на Алису был прозрачен.

Он обернулся. Лицо его было серьезным, даже суровым.

– Именно об этом нам и нужно поговорить. Мне дорога твоя жизнь. Поэтому…

– Поэтому ты зовешь меня на разговор наедине, чтобы она точно меня прибила? – перебила я, стараясь сохранить ироничный тон, но внутри все сжалось.

– Поэтому ты с нами не идешь. – Слова упали, как камни. Тяжелые, неоспоримые. Он смотрел мне прямо в глаза, и я поняла – это не шутка.

– Что, прости? – голос мой дрогнул. – С какого перепуга?

– Сонь, пойми! – в его голосе прозвучало что-то похожее на мольбу, но и на приказ. – Тебе туда нельзя. Там опасно.

– Пока плохо получается, – огрызнулась я. Он молча сел на примятую траву, его плечи слегка ссутулились. Я продолжала стоять. – На кой черт меня вообще звали тогда? Для массовки?

– Я не знал, – начал он, но я снова не дала договорить, выплеснув накопившееся:

– Не знал, что Алиса устроит истерику? Не знал, что я не выдержу марш-броска? Что?!

– Не истери! – его голос хлестнул, как плеть. В глазах вспыхнули знакомые красные прожилки. Я стиснула зубы, чувствуя, как предательские слезы подступают. Опустилась рядом на траву. Закат пылал невероятными красками – багрянец, золото, лиловая дымка. – Красиво, правда? – спросил он тише.

– Красиво, – прошептала я, глотая ком в горле. – Только я не понимаю.

– Останься здесь. Пока мы не вернемся. Я прошу. – Он снова поймал мой взгляд. – Обратный путь – через эту деревню. Вернемся через несколько дней. Ты даже не заметишь, что нас нет. Отдохнешь.

– Ты боишься, что если у тебя все получится, придется делить со мной славу первооткрывателя? – я попыталась рассмеяться, но смех получился нервным, надтреснутым. – Так я не претендую! Честно!

– Это здесь вообще ни при чем, – отрезал он.

– Тогда объясни мне, в чем дело?! – голос мой сорвался. – Почему именно мне там опасно, а остальным – прогулка? Что ты знаешь? Тебе Ануфрий что-то сказал?

– Ты что, думаешь, я шучу?! – Он вскочил, лицо исказила злоба. Кулаки сжались до побеления костяшек. – Ты не понимаешь?!

– Мне нужны объяснения! – я тоже вскочила, злость подпирала горло. – Или я сейчас же ухожу отсюда! Домой! И надеюсь, никогда больше вас не видеть!

– Ну и прекрасно! – он взревел, потеряв всякое самообладание. – Иди! В ночь! Одна! Доброго пути!