Читать онлайн Ольга и лорд драконов

Глава 1

«И жили они долго и счастливо, и родили пятерых детей, и получили от них двенадцать внуков и тридцать пять правнуков», – сообщал эпилог очередного любовного романа, пахнущий типографской краской и пылью библиотечной полки. Ну и дальше в подробностях описывалось, как звали каждого потомка, с кем он связал свою судьбу, где жил и так далее: вот старшая дочь Анфиса вышла замуж за графского сына и переехала в родовое поместье под Псковом, а младший сын Трофим женился на дочери купца первой гильдии и открыл собственное дело в Москве…

Я лишь вздохнула, перевернув последнюю страницу, и почувствовала на губах солёный привкус одиночества. Книга мягко шлёпнулась на потершееся в мелкий цветочек одеяло, а я уставилась в потолок, где пыльная трещина, похожая на застывшую молнию, от угла тянулась к люстре с облезлым позолоченным орнаментом, как напоминание о том, что ремонт здесь не делали ещё с девяностых. За окном тускло светил уличный фонарь, отбрасывая на стену причудливые тени от веток старого тополя.

– Ну вот, у всех счастье, мужья, дети, семьи. А у меня что?! Правильно: кредит на пятнадцать тысяч в месяц, нелюбимая работа, где я целый день разгребаю чужой электронный мусор, и старая квартира, пахнущая вареной капустой из соседней квартиры! Ну вот где в жизни справедливость, а, Вселенная?!

Вселенная, как водится, молчала, отвечая лишь гулом ночного трамвая где-то вдали. Ей не было дела до одной замученной жизнью секретарши тридцати восьми лет от роду. Хотя, если подумать, не такая уж я и замученная. Вон, в зеркале над комодом, в раме с облупившимся лаковым краем, отражалось вполне симпатичное лицо: большие голубые глаза, подернутые дымкой вечерней усталости, пухлые губы, которые мужчины на свиданиях называли «соблазнительными» (и тут же тянулись к ним, словно к пирожному в витрине), и волосы того самого оттенка блонда «медовые пряди», за который в салоне пришлось выложить половину премии и просидеть четыре часа под едкой химией. Да и фигура – не модель, конечно, но и не «пончик на палочке», как язвила коллега Галя, чья зависть была таким же неотъемлемым атрибутом офиса, как и сломанный принтер. В общем, и ухватиться есть за что, и пощупать.

И фигушки тебе, Олюшка, а не налаженная личная жизнь! В постель тащат, это да – то начальник отдела логистики, Сергей Петрович, с навязчивыми намёками и запыхавшимся «ну ты понимаешь…» после корпоратива, то смуглый красавчик Артём с сайта знакомств, пахнущий дорогим парфюмом и обещаниями, который через три свидания растворился в цифровой пустоте, оставив лишь прочитанное сообщение. Но никаких серьёзных отношений! Ни колечка на пальце, ни совместных фото в соцсетях на фоне заката в Испании, ни даже дурацких, но таких живых ссор из-за немытой кружки в раковине или разбросанных носков.

– Ну когда же ты, Оленька, нам с отцом внуков подаришь? – только и вздыхает мать, каждый раз, когда я приезжаю в родительский дом под предлогом «поесть нормального борща», густого, наваристого, пахнущего детством.

А как их подарить, тех внуков, если даже завалящего мужика, и того на горизонте не наблюдается?! Я уж и по кабакам ходила – ну, в смысле, по модным барам с подругами, где мужики пялятся на молоденьких в обтягивающих платьях, и в библиотеки заглядывала – вдруг книжный червь окажется романтичным мачо в очках и с душой бунтаря? Да даже в зоопарке была – может, у вольера с пингвинами познакомлюсь с каким-нибудь трогательным отцом-одиночкой с добрыми глазами? И фигушки! Только вонь от вольеров и крики детей.

Зато в книжках, которые я поглощала тоннами, заедая их чаем с бергамотом и шоколадным печеньем, у героинь всё было хорошо, просто прекрасно! Увидели достойного мужика – ну там, взгляды случайно скрестились в кофейне, где пахнет корицей и свежей выпечкой, – в постель его уложили к третьей главе, а к концу книги уже под венец бегут по лепесткам роз! И ни тебе ипотеки на тридцать лет, ни начальника-хама с вечными правками в последний момент, ни маминых вздохов, колющих спину каждое воскресенье. Ну вот где справедливость?!

Ещё немного повздыхав насчёт тяжёлой женской доли и смахнув с ресницы назойливую соринку, я выключила ночник на тумбочке, задев локтем оставшуюся с вечера чашку с недопитым остывшим чаем, на дне которой темнела старая чайная заварка. Поворочалась недолго в постели, поправляя сбившийся под спиной колючий халат, и всё же уснула под монотонный шум холодильника на кухне.

Завтра надо было рано вставать. Опять утренняя давка в душной маршрутке, пропахшей дешёвым парфюмом и бензином, опять офис с его вечным гулким гомоном и мерцающими лампами дневного света, опять кипа бумаг, которые надо было разобрать, подшить и забыть, и вечное, как стук клавиатуры, «Оль, принеси кофе, только покрепче». Прощай, выхи, такие короткие, что ими и не пахло.

Арчибальд:

         Я оглядел себя в зеркало с ног до головы, задерживая взгляд на каждой детали, выискивая малейший изъян, который мог бы стать слабиной в моей броне. Костюм, сшитый из темного шелка, что переливался, словно крыло ночной бабочки, с призрачным серебряным узором, сидел безупречно, подчеркивая широкие плечи и узкую талию. Каждый шов, каждая складка ткани лежала идеально, словно подчиняясь не рукам портного, а моей собственной воле. Даже пуговицы, отлитые из черного обсидиана и оправленные в холодное серебро, сверкали отраженным светом, словно чешуя спящего дракона. Настоящий лорд драконов, сильный, умный, расчетливый, хитрый. Мои когти, обычно скрытые под человеческой оболочкой, слегка пощелкивали от сдерживаемого раздражения, оставляя на мраморной раме зеркала тонкие, как паутина, царапины, из которых струился едва уловимый запах расплавленного камня.

Меня боялись все расы. Даже драконы-аристократы, чьи рода были древнее гор, чьи сердца бились в ритме с самой планетой, трепетали передо мной, опуская взгляды, усеянные самоцветами, при моем появлении. Мои владения простирались от Дымящихся Пиков до Безмолвных Морей, и мое слово было законом, что высекался в камне и скреплялся огнем. Малейший намек на недовольство, одно лишь сужение зрачков – и целые королевства замирали в страхе, ожидая бури. Я знал, чего хотел, и привык получать желаемое – будь то плодородные долины, сокровищницы, ломящиеся от золота, или души тех, кто осмеливался перечить.

В моей жизни, выстроенной с безжалостной точностью, было все идеально.

Все.

Кроме одной, унизительной, отвратительной вещи.

Сегодня я должен был жениться на человечке.

Слабая, беспомощная раса, ни на что не способная, ни к чему не пригодная! Их жизнь – миг, один вздох по сравнению с веками, что я уже прожил, видев, как рушатся империи и меняются русла рек. Их тела хрупки, как сухие ветки, их разумы медлительны и ограниченны, будто заперты в тесной клетке из пяти чувств. И одна из них – эта жалкая, тщедушная принцесса с запахом молока и ладана – станет моей женой! Пусть ненадолго, всего на несколько жалких лет, пока она не умрет в каком-нибудь дальнем поместье от тоски или банальной простуды, забытая всеми. Но сам факт этого союза, эта насмешка над моей природой, бесил меня до глубины души, заставляя огонь в груди бушевать с неприличной силой!

И все же… Все же… Я должен был жениться на ней, на этой человеческой принцессе, дочери ничтожного императора, правящего кучкой глинобитных замков. Ради того приданого, которое она принесет мне и моей расе – земель, богатств, магических артефактов, накопленных людьми за века в тщетной попытке обрести хоть каплю настоящей силы.

И я женюсь. Пять минут позора, клятва перед богами, которых люди даже не понимают, чьи имена они коверкают своими слабыми языками. Затем – одна ночь, проведенная в одной спальне, для видимости, в атмосфере, густой от взаимного отвращения. И я свободен.

А она… Она отправится куда подальше, в самый отдаленный, продуваемый ледяными ветрами уголок моих владений, где ее никто не увидит и не услышит, словно пылинку, сметенную с плеча.

Впрочем, сейчас надо думать не об этом. Нет. Я должен подготовиться к этому фарсу, этому…

В дубовую дверь, инкрустированную обсидианом, постучали трижды – тихо, почти робко, вырвав меня из порочного круга мыслей. Из-за порога донесся дрожащий, тонкий голос служанки-эльфийки:

– Ваше величество, гости прибыли. Невеста… готова.

Я раздосадованно рыкнул, чувствуя, как в груди разгорается пламя, готовое вырваться наружу и опалить стены. Широким, неумолимым шагом я пересек комнату, мои сапоги из кожи виверна с глухим, властным стуком ударяли по отполированному до зеркального блеска мраморному полу. Резко распахнув дверь, я вышел в коридор, хлопнув ею так, что по стенам пробежала трещина, а с потолка осыпалась легкая пыль.

Невеста готова? Что ж, отлично. Я иду.

По традиции, столь же идиотской, как и сама эта церемония, к свадебному алтарю жених должен был прибыть сам, своими ногами, без переноса порталом – символ добровольности и уважения к древним обрядам. Добровольности! Ирония была столь горькой, что я едва не рассмеялся. И мне пришлось пройти полдворца, мимо циклопических колонн, увенчанных застывшими в вечном рыке драконьими головами, мимо придворных в шелках и бархате, которые тут же падали ниц, едва заслышав мои шаги, прижимаясь лбами к холодному камню. Воздух гудел от их страха, и этот запах был единственным, что скрашивало эту унизительную процессию. Наконец, я перешагнул порог алтарного зала, и холодный, звенящий мрак высоких сводов, где в нишах покоились черепа моих предков, встретил меня, как старый, безразличный знакомый.

Глава 2

Ольга:

            Мне снился чудесный, волшебный сон.

Я стояла в подвенечном платье у алтаря – пышном, воздушном, сотканном из облаков и лунного света, с кружевными рукавами-паутинками, в которых переливался мягкий свет, будто от сотен свечей. Рядом – красавец мужчина, явно мой жених: высокий, статный, с волосами цвета воронова крыла и пронзительными серыми глазами, холодными и глубокими, как озерная гладь в туманное утро, в которых отражалось моё смущённое, залитое румянцем лицо.

Наши ладони лежали на алтарном камне, холодном и шершавом, испещренном таинственными письменами, которые покалывали кожу легким электрическим током.

Мужчина читал брачную клятву на языке, похожем на шёпот ветра и треск пламени, но я понимала каждое слово. Я слышала свой собственный голос, звонкий и уверенный, произносящий: «Да». И в этот самый миг, в месте соприкосновения наших запястий, расцвели алые цветы – нежные, как маки, но без единого лепестка, сотканные из чистого света и крови. Они пульсировали в такт ударам наших сердец, будто живые, и через миг превратились в тончайшую, почти воздушную татуировку, переплетающиеся узоры которой светились едва уловимым золотистым отблеском, словно в них вплели нити расплавленного солнца. Теперь мы были мужем и женой.

Я удовлетворенно улыбнулась, вдохнула полной грудью сладкий, дурманящий аромат незнакомых цветов, стоявших вокруг алтаря…

И проснулась. У алтаря. В том самом подвенечном платье. Рядом с тем самым неизвестным типом. Тем самым, из моего сна.

Упс. Что-то пошло не так. Причем капитально. Я четко ощущала свое тело – каждую мышцу, оттянутую тяжестью невесть откуда взявшегося наряда, легкий озноб от холода, веявшего от каменных стен, учащенное, сбивчивое дыхание. Я думала, чувствовала, понимала происходившее с кристальной, болезненной ясностью. В общем, я не спала, точно не спала! Это была жестокая, сверхъестественная реальность.

– А теперь, по традиции, новобрачные идут к столу! – ворвался в мои растерянные мысли чей-то незнакомый бархатный голос, прозвучавший где-то справа, нарушая гробовую тишину, воцарившуюся после обряда.

Я машинально повернула голову и увидела улыбающегося мужчину в безупречно сидящем строгом фраке – вероятно, распорядителя. Его улыбка была отрепетированной и совершенно безжизненной, как у восковой фигуры. За его спиной толпились гости в нарядных, но странных, словно сошедших с полотен старых мастеров, костюмах и платьях, их лица расплывались в моем сознании, будто я смотрела сквозь мутное, подернутое испариной стекло, и лишь общее впечатление – бледность, надменность, холодное любопытство – долетало до моего сознания.

Жених… нет, теперь уже муж, окинул меня взглядом – медленным, холодным, оценивающим, с легкой, но оттого не менее унизительной искоркой презрения в уголках серых глаз. Но все же, словно исполняя заученный, глубоко неприятный ритуал, он протянул руку. Его ладонь оказалась сухой и теплой, но пальцы сжали мои с небрежной, почти демонстративной силой, без капли нежности.

Я вскинула брови так высоко, что почувствовала, как шевельнулись пряди челки, наскоро уложенной в чужую, сложную прическу, утяжеленную какими-то шпильками. Это что еще за пренебрежение собственной женой? Да что он вообще себе позволяет? Думает, раз в жены взял, может смотреть, как на дешевку с распродажи?!

Кстати, а где я? С кем рядом? Что вообще происходит?! В голове пронеслась череда безумных версий: похищение, скрытые камеры, розыгрыш, на который меня могла подставить Галя… или, чего доброго, тот самый «смуглый красавчик» оказался агентом межгалактической работорговли?

Мои глаза, широко раскрытые от ужаса и непонимания, метнулись по сторонам, выхватывая судорожные детали: высокие стрельчатые окна с витражами, изображавшими драконов и химер, отбрасывающими на серый каменный пол разноцветные блики – кроваво-красные, ядовито-зеленые, глубоко-синие. Это точно не была обычная церковь – скорее, старинный, мрачноватый замок или особняк невероятных масштабов. Воздух был густым и прохладным, пахнущим старым камнем, воском и чем-то еще – сладковатым и тревожным, как запах грозящей грозы.

Руку я все же приняла, стиснув зубы до хруста. Раз уж попала в эту абсурдную, сюрреалистическую ситуацию, надо было хотя бы понять правила игры и постараться не умереть от голода или паники в первую же час. И мы тронулись в путь, покидая алтарный зал: он – широким, уверенным шагом хозяина этих мест, я – едва поспевая за ним, семеня и чувствуя, как тяжелый шлейф моего платья с противным шелестом цепляется за неровности древнего каменного пола.

Длинные, бесконечные коридоры встречали нас мягким, призрачным светом огромных хрустальных люстр, в которых мерцали не лампочки, а живые, колеблющиеся огоньки. Стены украшали портреты в массивных золоченых рамах – строгие, надменные лица мужчин и женщин в старинных одеждах, чьи глаза, казалось, провожали нас с безмолвным осуждением, а некоторые взгляды были настолько живыми, что по спине пробегал холодок. Где-то впереди, из-за резной дубовой арки, уже доносились звуки чужой, мелодичной, но тревожной музыки и приглушенный, нарастающий гул множества голосов – видимо, там и был тот самый банкет, на котором мне, новой «супруге», предстояло блистать.

Арчибальд:

Я терпеть не мог другие расы, все скопом, без исключений! Эльфы с их вечными, застывшими, как маска, высокомерными ухмылками, будто они одни во всей вселенной знают тайны мироздания, а все остальные – лишь назойливые мошки. Гномы, эти алчные мешки с плотью и бородой, готовые торговаться даже за глоток воздуха, если б могли его упаковать, взвесить и впихнуть в свои проклятые, испещренные мелкими шрифтами контракты. Тролли, тупые и вонючие, как скалы, среди которых они копошатся, неспособные связать и двух слов без того, чтобы не пустить струю слюны на собственные кривые ноги.

А люди… Люди были верхом творческого недосмотра богов, просто жалкие, ничтожные существа!

И эта, моя теперь уже по несчастью жена, лишь подтверждала мое мнение, являя собой ходячее воплощение всех человеческих пороков разом. Она шла по залу, вертя своей маленькой, нелепой головой во все стороны, широко раскрыв глаза-блюдца – будто впервые видела драконьи хоромы, а не трусливо опускала взгляд, как подобает. Как будто не принцесса, а деревенская дурочка, только что выползшая из какой-то грязной, пропахшей навозом норы! Ее тонкие, беспокойные пальцы то и дело тянулись погладить драгоценный гобелен, вытканный из волос единорога, потрогать резную колонну из обсидиана, чуть ли не постучать по массивной золотой братине – словно она не верила, что все это настоящее, и ждала, что вот-вот рассыплется в прах.

Она была до смешного, до омерзения тощей – ее руки, обтянутые бледной, почти прозрачной кожей, сквозь которую проступали синеватые жилки, напоминали хрупкие прутья ивы, а шея казалась такой тонкой и беззащитной, что я, кажется, мог бы сломать ее одним небрежным движением двух пальцев. Наверняка тупой, как пробка, – раз уж родилась человеком, куда уж ей до изощренного драконьего интеллекта. Но при этом… невероятно, немыслимо наглой! В этом я был уверен сразу, стоило мне лишь взглянуть, как она, не сгибая спины, держала себя. Она шла не как пленница, не как смиренная данница, принесенная в жертву ради выгоды своего ничтожного рода, а так, будто здесь – полноправная хозяйка! Не я, лорд драконов Арчибальд из рода Пожирателей Бездны, чье одно лишь имя, произнесенное шепотом, заставляло трепетать целые королевства, а она, эта жалкая человечка, чья жизнь – всего лишь миг, один вздох в сравнении с моими веками!

Она бесила меня одним своим видом, каждым своим неловким движением! Ее платье, хоть и сшитое из дорогого шелка и усыпанное жемчугом, висящее на ней, как на вешалке, выглядело нелепо на ее хилом, бескровном теле, а волосы, уложенные в какую-то вычурную, ажурную прическу с вплетенными безвкусными побрякушками, лишь подчеркивали, насколько люди любят усложнять и без того убогую действительность. И самое отвратительное, самая унизительная капля в этой чаше гнева – мне пришлось усадить ее в высокое, обитое черным бархатом тронное кресло рядом с моим собственным, во главе исполинского пиршественного стола! Как равную! Как будто эта тварь, это бледное насекомое, заслуживала сидеть там, где обычно восседали лишь драконы древнейшей крови, чьи предки высекали звезды из небесной тверди!

Аршарах харранташ шортарраш!

Древнее, как сама ярость, драконье проклятие, означавшее нечто вроде «чтоб твои кладовые опустели, а чешуя покрылась вечной, зловонной плесенью», едва не сорвалось с моего языка, вырываясь наружу клубком едкого дыма, когда эта… эта… жена! уселась рядом, устроившись так вальяжно и непринужденно, откинувшись на спинку, будто это ее законное, кровью и правом завоеванное место. Ее тонкие, бледные пальцы с глухим стуком обхватили массивный золотой кубок с игристым нектаром, и я уже видел внутренним взором, как он вот-вот выскользнет из ее слабых ручишек, прольется на расшитую серебряными рунами скатерть, заляпав все вокруг, как это обычно делают люди – неловкие, неаккуратные, вечно все роняющие твари.

Но хуже всего, что заставляло огонь в моей груди бушевать с силой плавильной печи, был ее взгляд. Когда она наконец повернула ко мне свое бледное, лишенное какой-либо значимости личико, в ее глазах – больших, бездонных, цвета весеннего неба, – не было ни капли страха, ни тени подобострастия, на которые я имел неоспоримое право. Лишь… пристальное, изучающее, до мозга костей бесстыжее любопытство. И это, клянусь моими кладовыми, бесило больше всего!

Глава 3

Ольга:

         Я всё ещё понятия не имела, где оказалась и как меня угораздило попасть из своей убогой квартирки прямиком в этот сказочный чертог, но мне здесь определённо, безумно нравилось! Воздух был густо пропитан дразнящим ароматом жареного мяса с травами, тонкими нотами дорогих духов и тающего воска от бесчисленных свечей – куда приятнее, чем привычный запах пыли, старой мебели и дешёвого освежителя «Хвойный лес» в моей клетке-хрущёвке.

Мой новый муж, хоть и смотрел на меня, как на назойливую блоху, случайно занесённую в его безупречный, отполированный до блеска мир, был чертовски, до противного симпатичным. Высокий, на целую голову выше меня, с резкими, будто высеченными из гранита чертами лица, которые смягчались на пару мгновений, только когда он наклонялся к своему массивному бокалу. Его темно-синий, почти ночной камзол из тяжёлого бархата с причудливой серебряной вышивкой, изображавшей переплетающихся змеев, явно стоил больше, чем я могла бы заработать за три месяца на своей унизительной работе секретарши. Богатым? Думаю, да. Ещё и дико влиятельным – это читалось по тому, как гости украдкой, исподлобья косились в его сторону, замирая в середине фразы, а слуги в ливреях буквально каменели, едва он поворачивал голову в их сторону, словно боясь привлечь внимание.

Народ вокруг поглядывал на него с нескрываемой настороженностью, словно в любой момент ожидая с его стороны какой-нибудь изощрённой гадости – язвительного замечания, разрезающего как бритва, холодного приказа снести кому-нибудь голову или просто того ледяного, пронизывающего до костей взгляда, от которого по спине сами собой пробегали ледяные мурашки. А сам он всем своим видом источал надменность спелого плода, выглядел настоящей сволочью, наряженной в шелка и бархат, но сволочью чертовски эффектной, от которой глаз было не отвести.

Мы дошли наконец до большой, просторной залы с исполинским дубовым столом, уставленным отполированными до зеркального блеска серебряными блюдами и соусниками. На скатерти из плотного, грубого льна красовались замысловатые вышитые узоры, а между массивными серебряными канделябрами с горящими свечами лежали пышные гирлянды из живых, благоухающих цветов, названий которых я не знала. Расселись по своим местам – мне досталось огромное, словно трон, кресло с готической высокой спинкой, обитое тёмно-бордовым, почти чёрным бархатом, прямо рядом с моим ненаглядным супругом.

Он сидел, небрежно откинувшись на спинку, и смотрел вокруг тяжёлым, изучающим взглядом, будто везде видел одних только врагов – его тёмные брови были слегка сведены, а тонкие губы плотно сжаты в одну упрямую линию. Но при этом он с какой-то хищной грацией ловко орудовал ножом и вилкой, то и дело засовывая в рот сочный, истекающий румяным соком кусок какого-то невиданного мяса.

Ну, а я с энтузиазмом стала следовать его примеру. Поесть я всегда любила, да. Особенно когда на столе – запечённый до хрустящей корочки фазан с печёными яблоками, нежные паштеты в гладких фарфоровых горшочках и пироги с такой золотистой, пузырящейся корочкой, что слюнки текли рекой. А дома у меня не было ни возможности, ни средств побаловать свой желудок – там приходилось постоянно экономить, растягивая одну куриную грудку на три дня и тщательно считая копейки перед каждым походом в магазин.

Так что здесь и сейчас я оттягивалась по полной программе, забыв о всяких приличиях. Игристое вино лилось в мой кубок рекой – густое, с терпким, древесным послевкусием, от которого щёки сразу становились горячими, а в голове начиналось лёгкое, приятное головокружение. Я с аппетитом накладывала себе на золотую тарелку всё подряд, не обращая внимания на брезгливые и косые взгляды какой-то важной дамы в напудренном парике и с огромным родимым пятном на щеке. Потом подумаю о фигуре, завтра или послезавтра. Пока что я наверстывала упущенное за годы диет и экономии!

А мой загадочный муж тем временем молча налил себе ещё темного, почти чёрного вина из графина и, наконец, медленно повернул ко мне своё надменное лицо. Его густые губы едва дрогнули в подобии холодной, недоброй улыбки – первой, что я увидела за весь вечер.

– Надеюсь, аппетит у моей новоявленной супруги не иссякнет так же стремительно, как её столь миловидная скромность? – произнёс он тихо, почти шёпотом, чтобы не слышали другие гости, но с таким ядовито-язвительным оттенком, что у меня автоматически сжались кулаки под столом, впиваясь ногтями в ладони.

Ох, этот тип определённо обладал особым талантом – выводить меня из себя с пол-оборота. Но, сдерживая порыв швырнуть ему в лицо соусницу, я лишь сладко, почти блаженно улыбнулась в ответ и с преувеличенным изяществом потянулась за веткой спелого винограда.

– Милый, – прошептала я в ответ, глядя ему прямо в его холодные глаза, – я ещё даже не начала.

Арчибальд:

         Эта девка бесила меня все сильнее с каждой прожитой секундой! Она вела себя так, будто многовековые драконьи традиции – пустой звук, будто моё величие, перед которым склонялись короли, – просто дым без пламени. Ее пальцы, тонкие и удивительно быстрые, с какой-то вызывающей ловкостью орудовали изящной вилкой, безжалостно разрывая сочное мясо редкой снежной антилопы, а ее губы, неестественно яркие и розовые для бледнокожего человека, облизывались с таким неприличным, животным удовольствием, будто она пировала в вонючей придорожной харчевне, а не на свадебном пиру в златоглавых чертогах повелителя драконов!

Она ела с аппетитом, достойным оголодавшего за зиму горного тролля. Такую обжору легче пристрелить, чем прокормить! А когда придворные дамы из древнейших драконьих родов, сияющие самоцветами и высокомерием, кидали на нее презрительные, испепеляющие взгляды, она не опускала глаза, как положено слабейшей и недостойной, а спокойно, медленно, отвечала им тем же – дерзким, оценивающим и вызывающим взглядом, будто молча бросала вызов всему их клану.

Мои когти, сами по себе удлинившись от ярости, с глухим скрежетом впились в массивные подлокотники трона, оставляя глубокие, рваные царапины в отполированном до зеркального блеска черном мраморе. Я уже чувствовал в воображении, как сжимаю ее хрупкую, тоненькую шею, как хрустят под моими пальцами эти жалкие косточки, словно сухие тростинки…

Когда, наконец, этот бесконечный и унизительный пир завершился и последние гости, шурша шелками, покинули зал, я резко встал, не скрывая раздражения, и грубой силой воли распахнул портал прямо из обеденного зала в свою личную опочивальню. Темный, шипящий вихрь магии, пахнущий озоном и пеплом, яростно закрутился передо мной, и я шагнул в него, даже не удостоив взглядом, следует ли за мной эта… моя так называемая жена. Мне нужно было выполнить этот дурацкий супружеский долг – одну ночь, один жалкий акт, и после этого я мог наконец забрать ее проклятое приданое, ради которого терпел весь этот унизительный фарс.

Едва мы остались наедине в сумраке моей громадной спальни, где в камине потрескивали пламенеющие угли, я повернулся к этой девке, и мой голос прозвучал резко и холодно, как удар хлыста по обнаженной коже:

– Раздевайся! Терпения моего больше нет.

Она стояла неподалеку, у камина, и огонь играл в ее бессмысленных светлых волосах. Ее брови чуть приподнялись, изображая наигранное, театральное изумление.

– Зачем? – спросила она, и в ее голосе не было ни тени страха, ни девичьего смущения, лишь спокойное, даже ленивое любопытство.

Я рыкнул, и в груди с грохотом прокатилось драконье пламя, готовое каждую секунду вырваться наружу и испепелить все вокруг. Воздух вокруг меня заколебался от жара.

– Не притворяйся дурой! Я должен сделать тебя женщиной по закону! Исполнить долг!

Ее губы растянулись в улыбке – не робкой, не испуганной, а… откровенно насмешливой и полной презрения.

– Сочувствую вашим планам, – сказала она, с вызовом скрестив руки на груди. – У меня совсем другие намерения. И вы, как ни печально, в них категорически не вписываетесь.

Мои зрачки сузились в тонкие, вертикальные щели, как у змеи. Никто – НИКТО за тысячелетия моей жизни – не смел говорить со мной таким тоном и оставаться в живых.

Пар густыми, едкими клубами вырвался из моих ноздрей, наполняя воздух едким серным запахом грозы и расплавленного камня. Пол под моими когтями, пробившими подошвы сапог, начал тлеть, испуская сизой дымок, а тяжелые бархатные занавески у массивной кровати свернулись и обуглились по краям от невыносимого жара, исходящего от моего тела. Еще мгновение – и я спалю всю эту проклятую комнату дотла! И эту наглую, бестолковую дурёху – первой превращу в горстку пепла!

Но в этот самый миг, когда чаша моего гнева уже переполнилась, ее лицо вдруг озарилось самой глупой и беззаботной улыбкой, какую я только видел.

– Ой, какая прелесть! – воскликнула она с дурацким, приторным умилением, хлопая длинными ресницами. – Котик! Миленький какой! Иди сюда, малыш! Кис-кис-кис!

Я не успел даже понять, о каком идиотском "котике" она лопочет, как воздух передо мной дрогнул, заколебался, будто плотная завеса – и внезапно, беззвучно материализовалось… ЭТО.

Существо, знакомое лишь по древнейшим, полустершимся фрескам в заброшенных храмах. Светло-коричневый харрасар – божественный защитник и страж, о котором веками слагали легенды, но которого никто и никогда из ныне живущих не видел во плоти. Существо, считавшееся выдумкой старых сказителей и сумасшедших пророков. И теперь эта "выдумка" стояла между мной и этой дурой, ощетинившаяся, с горящими неземным янтарным светом глазами, издавая низкое, вибрационное, предупреждающее урчание, от которого закладывало уши.

Его огромные, несоразмерно большие для такого компактного тела лапы с длинными, полупрозрачными когтями, о которых говорили, что они способны вспороть самую крепкую драконью броню, мягко и бесшумно ступали по ковру. Пушистый, с кисточкой на конце хвост нервно подёргивался, а длинные усы-вибриссы топорщились в мою сторону, улавливая малейшие колебания моей ярости. Но самое ужасное – это был его взгляд. Взгляд древнего, могущественного существа, которое ЗНАЕТ, что может разорвать меня на клочья без малейшего усилия, и лишь по своей непостижимой воле великодушно позволяет мне продолжать дышать.

Аршарах харранташ шортарраш!

Проклятие застряло у меня в горле. Я инстинктивно отступил на шаг, чувствуя, как по моей спине, под шелками и бархатом, пробежал ледяной холодок древнего, первобытного страха, который я не испытывал со времен своей юности. Эта дура… Эта жалкая, ничтожная человеческая дрянь… Она находилась под прямой и явной защитой самих богов! И харрасар, медленно повернув голову и сверкнув моими глазами, дал мне ясно понять без единого слова: «Тронешь свою "женушку" – и никакие твои драконьи силы и кладовые тебя не спасут. Твой род прервется здесь».

Глава 4

Ольга:

            Мне определённо нравилось в этом мире! Да, муженёк попался психованный, дурной, с явными признаками хронической вспыльчивости и мании величия, и это ещё мягко сказано. Но за всё в жизни приходится платить, и я прекрасно это осознавала. В данном случае само существование муженька, его ледяные взгляды и пар из ноздрей были той самой приемлемой платой за роскошную, сытую жизнь, перед которой меркли все его странности и откровенные угрозы.

Комната, в которую он меня перекинул через тот самый тёмный портал, была не просто богато обставленной. Она была по-настоящему, до головокружения роскошной, будто сошедшей со страниц самой дорогой сказки. Стены, обитые шёлком цвета спелой сливы, мягко отражали мерцание серебряных подсвечников, в которых горели не свечи, а какие-то загадочные мерцающие сферы, наполнявшие воздух лёгким ароматом ладана и полевых цветов. Повсюду поблёскивали золотые и серебряные поверхности – от изящных, витиеватых ручек комода из тёмного дерева до массивной рамы огромного зеркала, в котором я теперь могла любоваться своим отражением в этом невероятном платье хоть целый день. Мебель, инкрустированная перламутром, лазуритом и тёмным аметистом, была расставлена с таким вкусом, что даже я, видавшая глянцевые журналы, понимала – здесь работал мастер.

Но главным сокровищем, моей детской мечтой, была широкая, поистине королевская кровать под высоким балдахином из тяжёлого тёмно-синего бархата, расшитого причудливыми серебряными нитями, изображавшими созвездия. Я всегда мечтала спать в такой! Казалось, это самый верх роскоши – засыпать, ощущая лёгкое движение прохладного воздуха сквозь полупрозрачные занавеси из струящегося газа, будто ты и впрямь принцесса из старинной легенды, а не Ольга из бухгалтерии.

А ещё теперь у меня имелось своё домашнее животное – ну, или оно имело меня. Милый котёнок, почти что мэйн-кун, только с более умным взглядом, светло-коричневого, почти песочного окраса, с невероятно пушистым хвостом, похожим на опахало, и огромными, пронзительными янтарными глазами, в которых плескалась вся мудрость мира. Ему тоже с первого взгляда не понравился мой муженёк. Уже при первом же появлении того со сжатыми кулаками, шерсть на спине котёнка встала дыбом, а из горла вырвалось низкое, не кошачье, а какое-то первобытное предупреждающее ворчание, от которого по спине побежали мурашки. В этом наши с Пушком вкусы полностью совпали. Я так и назвала его – Пушок, за невероятно мягкую, словно облако, шубку, в которую так и хотелось уткнуться лицом, забыв обо всех проблемах.

Муженек, кстати, стал вести себя гораздо спокойней, едва в спальне материализовался Пушок. Он нервно косился в его сторону, говорил сразу на тон ниже, без прежнего металлического звона в голосе, и уже не пытался размахивать руками, чтобы показать, кто в доме хозяин. Я могла бы поспорить на свою годовую зарплату (теперь уже бывшую), что он откровенно побаивается моего милого котенка.

– Ты – моя жена, – так и не позволив мне насладиться игрой с котенком и погладить его брюшко, – заявил муженек, отчеканивая каждое слово, будто выбивая его на камне.

– Во-первых, еще утро, – любезно, с самой сладкой улыбкой, напомнила я ему, глядя на полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь щели в ставнях. Ну ладно, день уже в самом разгаре. Но никак не ночь. Во-вторых, – я сделала вид, что задумалась, постучав пальцем по подбородку, – я с незнакомцами в постель не ложусь. Я вас, собственно, знать не знаю. Имени вашего не ведаю. Какая уж тут постель?

Муженек вскинулся, будто его ударили током. Пушок, лежавший у меня на коленях, мгновенно поднял голову и зашипел, сверкнув на него горящими глазами. Муженек резко отпрянул и пробормотал что-то себе под нос, явно раздражённый, но уже огрызнулся не мне, а… коту?

– Да не трогаю я ее, прах тебя побери!

И уже мне, сквозь стиснутые зубы, с таким видом, будто его заставили жевать лимон:

– Что ты хочешь, шантажистка? Какие твои условия?

Я? Я шантажистка? Это он тут пальцы веером раскидывает, из ноздрей пар пускает, мебель портит, а я – шантажистка! Нормально так, перевертыш этакий! Я лишь устроилась поудобнее в кресле, поглаживая Пушка за ушком, и с наслаждением наблюдала, как этот самодовольный титан пытается вести переговоры, бросая опасливые взгляды на моего пушистого «адвоката».

Арчибальд:

         Харрасар стоял в идеальной боевой стойке рядом с моей так называемой «женушкой», его шерсть топорщилась грозными иглами, а спина выгнулась упругой, смертоносной дугой. Золотистые глаза, суженные до двух раскаленных щелочек, сверлили меня ненавидящим, испепеляющим взглядом, а длинные, острые, как иглы демона, клыки обнажились в беззвучном, но оттого не менее угрожающем оскале. Каждое его шипение, похожее на шипение раскаленного металла в ледяной воде, звучало как четкое, не терпящее возражений предупреждение: «Тронешь – умрешь. Сделаешь лишний шаг – умрешь. Подумаешь о ней плохо – тоже умрешь, просто чуть медленнее». И самое унизительное, что доводило до белого каления – эта древняя, божественная тварь заставляла меня, Арчибальда, Повелителя Драконов, Владыку Дымящихся Пиков, прислушиваться к наглому лепету какой-то жалкой человеческой выскочки, занесенной в мои чертоги по воле жалкой политической необходимости!

Хотя… человеческой ли? Мой разум, отбросив ярость, лихорадочно перебирал все, когда-либо написанное в древних, покрытых пылью веков рукописях и фолиантах из моей собственной библиотеки. Ни в одной хронике, ни в одном героическом эпосе, ни в одной тайной пророческой книге не упоминалось, чтобы харрасары, существа чистого порядка и божественной воли, покровительствовали хрупким, ничтожным людям. Это было… абсурдно. Противоестественно. Так же немыслимо, как если бы солнце вдруг начало светить по ночам.

Но анализировать этот шокирующий факт можно было позже, когда эта девчонка и ее пушистый страж перестанут быть нависшей над моим достоинством угрозой. Сейчас же я, с невероятным усилием сдерживая бушующую в груди ярость, сквозь стиснутые до хруста зубы процедил, чувствуя, как от гнева у меня темнеет в глазах:

– Что ты хочешь, шантажистка?! Назови свою цену и исчезни с моих глаз!

Моя «женушка» сделала наигранно-невинное, до глупости театральное лицо, искусно приподняв тонкие, будто нарисованные, бровки. Ее пальцы с начисто отсутствующими мозолями игриво теребили край шелкового рукава, изображая ложную, дешевую скромность.

– Что я хочу? – она закатила глаза, как плохая актриса в самом заштатном придорожном театре, играя на публику, которой здесь, по счастью, не было. – Да так, ничего особенного. Любви, ласки, заботы, внимания, милый. Всего того, что обычно хотят женщины. Банальности, в общем-то.

Она сделала паузу, демонстративно, с преувеличенной критичностью осмотрела меня с ног до головы, будто выбирала породистого скакуна на ярмарке, и продолжила с театральным укором, надув губки бантиком:

– Ты мне хотя бы один скромный цветочек дарил? На свидание, хоть на самое коротенькое, водил? Хоть одно красивое, душевное слово говорил? Нет, – она щелкнула языком, будто отчитывала непослушного и несообразительного щенка. – Ни тебе романтики, ни ухаживаний. Так о какой, скажи на милость, постели в таком случае может идти речь? О какой брачной ночи?

Мое сердце бешено колотилось в груди, выбивая яростный барабанный бой. Какие, к чертовой матери, СВИДАНИЯ?! Какие ЦВЕТЫ?! Я что, подбирал себе легкомысленную любовницу на вечер в таверне?! Я – древний лорд драконов, чей род старше многих звезд на небе, перед могуществом которого трепетали и склоняли головы целые королевства! Со мной заключали союзы, мне приносили дары, со мной вели переговоры, но никто и никогда не требовал от меня ухаживаний!

– У нас брак по расчету, дура ты бестолковая! – прошипел я, сжимая кулаки так, что когти до крови впились в мои собственные ладони, и несколько капель упало на дорогой ковер. – Ты – пешка в политической игре! Инструмент!

Она лишь презрительно фыркнула, словно я сказал нечто невероятно глупое, и с вызовом скрестила руки на груди:

– И что? Разве это мешает тебе быть хоть немного галантным? Или банальные комплименты языку не поворачиваются сказать? – ее гупы растянулись в язвительной, ядовитой ухмылке. – Ну, тогда и мне, знаешь ли, лень исполнять какие-то твои «супружеские обязанности». Не достоен.

Кровь ударила мне в голову с такой силой, что краем зрения я увидел багровые пятна. Да как она смеет?! Да я… я сейчас…

Харрасар внезапно, без единого звука, прыгнул вперед на полкорпуса, сократив дистанцию до критической. Его огромные лапы с когтями, напоминающими обсидиановые кинжалы, впились в узорчатый ковер, вспоров несколько нитей, а шипение стало громче, ниже и пронзительнее, наполняя комнату вибрацией неминуемой расправы. Шерсть на его загривке встала настоящей короной гнева, а пушистый хвост нервно и быстро дергался из стороны в сторону, словно хлыст палача.

Боги и Бездна! Этот проклятый, ненавистный зверь, этот переносной божественный приговор, явно давал мне понять – следующий мой, даже самый незначительный, агрессивный жест, станет последним в моей долгой и победоносной жизни! Я оказался в ловушке в собственной спальне, ведя унизительные переговоры под присмотром пушистого сверхъестественного телохранителя.

Глава 5

Ольга:

         Этот псих, мой новоиспеченный муженёк, в конце концов, сбежал, не выдержав напряженной дуэли взглядов с моим пушистым рыцарем. Процедил что-то сквозь зубы – отрывки фраз долетели до меня: «…чёртова ведьма… накаркала… все кладовые…» – и хлопнул массивной дубовой дверью с такой силой, что хрустальные подвески на люстре яростно зазвенели, отбрасывая по стенам сумасшедшие радужные зайчики. Нет, ну действительно, угораздило же выйти за такого нервного и невоспитанного типа! Его несметное богатство, конечно, в разы окупало все эти истеричные выходки. Но всё равно… Успокоительное ему надо было пить! Литрами! И самое крепкое. Желательно с добавлением снотворного и прямым заказом на ближайшие сто лет.

Пушок проводил его исчезающую спину уничижительно-презрительным взглядом, громко фыркнул – прямо как мой бывший начальник Сергей Петрович, когда я опаздывала на работу на пять минут – и начал решительно и требовательно тыкаться своей пушистой, бархатной мордой мне в ладонь. Мол, гладь меня, женщина, ласкай, чеши за ушком. Я требую твоего безраздельного внимания, и прямо сейчас, пока этот шумный увалень не вернулся.

– Ещё один собственник нашёлся, – с преувеличенной скорбью вздохнула я, но пальцы уже сами по себе, предательски, с наслаждением впились в его невероятно густую и мягкую шерсть.

Но его я, конечно, и погладила, и потискала, и почесала в самых укромных местах, к нашему полному и взаимному удовольствию. Он мурлыкал, как маленький, но мощный моторчик внедорожника, а я, уткнувшись носом в его тёплую макушку, вдыхала странный, успокаивающий запах – солнца, прогретой хвои и чего-то древнего, древесного, словно сама вечность. Это было странно, ведь на улицу он, насколько я знала, не выходил.

А потом я решительно встала, отряхнула шелковое платье – привыкнуть к этой роскоши было еще сложно – и направилась к двери. Мне было скучно. Хотелось развлекаться, исследовать, узнавать. Да и вообще… Надо же было наконец понять, где я, чёрт возьми, нахожусь, и что тут вообще имеется интересного. А то вдруг эта шикарная спальня – всего лишь бутафорская декорация, самая богатая комната во всём этом доме, а в остальных – пыль, грязь, паутина и разруха? Или, того хуже, какие-нибудь жуткие семейные тайны в духе замурованных в стену скелетов бывших жён? С моим новым мужем этот сценарий казался вполне вероятным.

Так что я смело вышла из комнаты и отправилась проводить первую инспекцию своих владений. Стены длинного коридора, освещённого всё теми же загадочными светящимися сферами в серебряных бра, украшали мрачноватые портреты в золочёных рамах – все эти строгие, надменные лица с холодными, пронзительными глазами, так до боли похожими на взгляд моего «возлюбленного». Казалось, они все молча и осуждающе провожали меня взглядами.

И Пушок, конечно же, пошёл со мной, важно вышагивая сбоку, с идеальной выдержкой, как профессиональный телохранитель королевских кровей. Его пушистый хвост гордо вился по воздуху живым шлейфом, а большие уши, похожие на локаторы, настороженно подрагивали, улавливая каждый шорох за стенами. Я была совсем не против такой компании – первая же попавшаяся нам на глаза служанка, высокая худощавая брюнетка в строгой черно-белой форме и в крахмальном переднике, несшая поднос с хрупкими фарфоровыми чашками, увидев нас, побледнела, как мел, задрожала так, что чашки жалобно зазвенели, и буквально прилипла к противоположной стене, не пытаясь даже шагнуть вперёд, пока мы с моим пушистым церемониймейстером не удалились на безопасное расстояние.

– Интересно, – пробормотала я, наклоняясь к коту и понижая голос до шепота, – это тебя так боятся, или всё-таки моё грозное обаяние новой хозяйки так на всех действует?

Пушок лишь самодовольно заурчал ещё громче в ответ, многозначительно прищурив свои янтарные глаза, будто хотел сказать: «Конечно, меня, глупышка. Ты же тут просто временное и довольно шумное приложение к моей величественной персоне. Не обольщайся».

Я только хмыкнула в ответ на его воображаемую надменность и решительно двинулась дальше, к широкой мраморной лестнице с резными перилами, ведущей вниз, в полумрак нижних этажей. Если этот дом, замок или что бы это ни было, и правда был таким же роскошным, как моя спальня, то где-то тут, по всем законам жанра, должна была быть кухня. А на кухне, я не сомневалась ни секунды, обязательно найдётся что-нибудь вкусненькое, ещё более изысканное, чем на том помпезном банкете. И, возможно, парочка менее пугливых слуг, которые наконец-то снизойдут до того, чтобы рассказать мне, куда же я, в конце концов, попала.

Арчибальд:

         Я сидел в самом сердце древнего книгохранилища, в Зале Молчаливых Откровений – высоком помещении с дугообразными сводами, терявшимися в тенях где-то на головокружительной высоте. Стены здесь от пола до потолка были уставлены массивными дубовыми шкафами, украшенными сложными серебряными инкрустациями с драконьими рунами, которые слабо мерцали в такт моему дыханию, поглощая свет от плавающих в воздухе магических сфер. В центре зала, подобному черному алтарю, стоял монолитный стол из отполированного ваксового мрамора, испещренный тончайшими серебряными магическими кругами и глифами, чье сияние защищало хрупкие манускрипты от разрушительного прикосновения времени и глупых рук. Воздух был густ и тяжек, пропитан запахом столетнего пергамента, фиолетовых чернил, в которых растворяли пыль лунных камней, и чего-то более древнего и горького – возможно, знаний, которые были похоронены здесь неспроста, и которые лучше бы никогда не всплывали на свет.

На полках, в строгом, дотошном порядке, хранились немые свидетели эпох:

"Хроники Первого Пламени" – толстые, почти неподъемные фолианты в черных, как космос, переплетах из шкуры грифона, страницы которых были сделаны из закаленной артаранской чешуи, и текст на них приходилось читать пальцами, ощущая выпуклые символы.

"Анналы Угасших Рас" – свитки из золотой парчи, туго свернутые и запечатанные обсидиановыми печатями с выгравированными криками последних представителей исчезнувших народов.

"Трактат о Божественных Покровителях" – книга, переплетенная в кожу поверженного демона Азголата, чьи кровавые слезы до сих пор проступали на страницах ржавыми пятнами, если к ним прикоснуться с дурными намерениями.

"Генеалогии Древних Кровей" – массивный том с железными, покрытыми патиной времени уголками, страницы которого пахли пеплом сожженных замков и миррой, использовавшейся в погребальных обрядах.

"Запретные Договоры" – книги, закованные в живые, холодные цепи, которые шевелились и тихо позванивали при приближении незваных гостей, предупреждая хранителя.

Окруженный этим немым судом из пыльных фолиантов, хрустящих свитков и каменных табличек с выцветшими от времени письменами, я впивался в тексты уже не первый час. Свет, пробивавшийся через огромное витражное окно с изображением Творения Мира, рисовал на разложенных передо мной древних пергаментах причудливые разноцветные узоры, будто насмешливо подчеркивая тайны, которые мне предстояло раскрыть. Мои пальцы, обычно способные сокрушать скалы, сейчас с неестественной осторожностью переворачивали хрупкие, шуршащие страницы, каждая из которых могла рассыпаться в прах от одного неверного движения, унося с собой бесценное знание.

Мне нужно было выяснить, кому на самом деле небесные арбитры даровали своих харрасаров. Я знал одно, как знал собственное имя – точно не жалким, бренным людям, чья душа не весит и перышка! А значит, под тем дурацким свадебным платьем и напускным простодушием скрывалось нечто иное. Нечто древнее, могущественное и, что самое отвратительное, обманувшее меня у самого алтаря. И эта мысль, холодная и цепкая, заставляла кровь стынуть в жилах, замещая ярость леденящим ужасом перед неизвестностью.

Амулеты Предвечных, входившие в приданое, были не просто желанной добычей – они были жизненно необходимы моей расе. Без их стабилизирующей энергии наше врожденное магическое пламя начинало выжигать нас изнутри, мы теряли силу, становились уязвимыми, как птенцы. И теперь, когда я был так близок к цели, когда всё было просчитано и подготовлено, всё пошло наперекосяк из-за одной рыжей бестии!

Я резко швырнул очередной том на мрамор стола, и облако вековой пыли взметнулось в воздух, заставляя световые сферы тревожно мигать. Как такое могло произойти?! Кто осмелился подсунуть мне вместо никчемной человеческой принцессы кого-то другого? Подмена прямо перед алтарем, на глазах у всей знати? Нет, это невозможно! Я контролировал каждый шаг, каждое движение, каждую мысль во время церемонии. Да и у того ничтожного человеческого императора не было ни сил, ни мудрости, ни союзников для столь дерзкого и безупречно исполненного обмана. Люды были изгоями, с ними никто не считался – разве что орки, да и те шли на сделку лишь из-за общей ненависти к остальным расам.

Если бы не эти проклятые амулеты, я бы даже не взглянул в сторону этого жалкого человеческого королевства! А теперь… Теперь я был навеки связан узами брака с кем-то, чью истинную природу еще предстояло раскрыть. И этот кто-то обладал покровительством существ, перед которыми трепетали сами драконы.

В ярости я схватил очередную рукопись – тот самый древний трактат о божественных покровителях. Кожа демона на переплете была теплой и пульсировала под пальцами. Страницы с шелестом, похожим на предсмертный хрип, переворачивались под моим давлением, а глаза, суженные до щелочек, выхватывали из густого текста ключевые слова: «…и харрасары, стражи воли небес, даруются лишь тем, в чьих жилах течет кровь…»

Я замер, вглядываясь в угасшие чернила. Сердце пропустило удар, застыв в ледяной пустоте.

Кровь кого? Докончи фразу, прах тебя побери!

Кто, во имя всех Бездн и Престолов, стала моей женой?!

Глава 6

Ольга:

Особо голодной я себя не чувствовала, все же плотно поела во время того помпезного праздничного завтрака – фазан так и таял во рту. Но вот найти что-нибудь сладенькое, воздушное, чтобы проглотить с чаем, была бы не прочь. Ведь, согласитесь, стресс от внезапного замужества и переселения в другой мир прекрасно заедается пирожными.

Впрочем, до кухни я так и не дошла, отвлеченная более интересной находкой. В просторном, залитом светом холле с устремленными ввысь мраморными колоннами мне попалась симпатичная красотка, юная, лет шестнадцати-семнадцати, и до боли напоминавшая чертами лица моего ненаглядного муженька – те же высокие, гордые скулы, прямой нос и разрез глаз, но без его вечной, отпечатавшейся на лице гримасы вселенского недовольства. Видимо, близкая родственница. Круглолицая, со вздёрнутым носиком-пуговкой и пухлыми, будто надутыми, губками, она смотрелась удивительно мило и беззащитно в своём светло-голубом, цвета неба после дождя, платьице, щедро отделанном серебристыми кружевами.

При виде Пушка, важно шествующего рядом со мной, она традиционно замерла на месте, будто кролик, загипнотизированный взглядом удава, боясь сделать лишний вдох. Её тонкие пальцы вцепились в складки дорогой юбки так, что костяшки побелели, выдавая внутреннюю панику.

– Выдыхай, дорогая, – насмешливо, но беззлобно посоветовала я, с интересом наблюдая, как её грудь замерла в неестественной неподвижности. – А то ведь задохнёшься, и я останусь без милой беседы.

Девица резко, с надрывом закашлялась, словно вспомнив, как дышать, и перевела изумлённый, растерянный взгляд с Пушка на меня. Её и так крупные карие глаза, цвета спелого каштана, расширились до невероятных размеров, становясь похожими на два испуганных блюдца.

– Харрасар… у человечки?.. – выдавила она наконец задумчиво, словно пробуя абсурдность этой фразы на вкус и не веря собственным глазам. – Интересно… Мой брат ещё жив?

Ах, так вот кто она такая. Сестра муженька. Ну, и кому из них в этой семейке следует посочувствовать больше? Почему-то я мысленно ставлю на него. Слишком уж быстро эта, на первый взгляд, невинная милашка ухватила самую суть вещей: появление мифического защитника автоматически ставило под вопрос жизнеспособность её вспыльчивого братца.

– Нет, я его съела, – пошутила я с самым невозмутимым видом, глядя ей прямо в глаза.

Дошло до красотки почти сразу же, тень ужаса сменилась пониманием, а затем – смущённой улыбкой.

Она весело хмыкнула, и в её глазах заплясали озорные искорки.

– А ты точно человечка? – уточнила она, уже без прежнего страха, с нескрываемым любопытством.

– Честно? Понятия не имею, – я беззаботно пожала плечами, чувствуя, как шелк платья скользит по коже. – Может, выясним это вместе в каком-нибудь более подходящем помещении? Гостиная там, будуар или что-то в этом роде? А то стоять в холле как-то не очень уютно.

Красотка понятливо, с энтузиазмом кивнула, её каштановые локоны запрыгали на плечах.

И мы втроем, странная процессия, поднялись обратно, в жилую часть замка. Пушок важно вышагивал между нами, как почетный эскорт, изредка поглядывая на девушку своими пронзительными янтарными глазами, но не проявляя ни малейших признаков агрессии или особого интереса.

Дошли до первой же открытой гостиной – уютной, солнечной комнаты с бирюзовыми стенами, расписанными серебряными цветами, и изящной резной мебелью из светлого дерева. Мы расположились там с видом полноправных хозяек: я – утонула в глубоком, мягком кресле с высокой готической спинкой, красотка – устроилась на маленьком изящном диванчике, обитом шелком, а Пушок с чувством собственного достоинства растянулся на самом центре узорчатого ковра, словно плюшевый властелин этих земель.

Вёл он себя совершенно пофигистично, на красотку даже не смотрел, лишь изредка подёргивая пушистым кончиком хвоста, следя за невидимыми глазу потоками энергии. А значит, никакой скрытой опасности от неё я могла не ждать. По крайней мере, сейчас – уж точно.

– Я – Динара, – представилась красотка, поправляя кружевной воротничок и стараясь придать своему лицу серьезное выражение, – младшая дочь императора. А ты?..

Её голос звучал мелодично, как перезвон колокольчиков, но в конце фразы дрогнул, будто она боялась услышать ответ, способный перевернуть её мир.

– Раньше думала, что человек, или, как ты говоришь, человечка, – я лениво развалилась в кресле, чувствуя, как прохладная шелковая обивка приятно холодит кожу, – теперь – не знаю. Возможно, я что-то более экзотическое. – Мои пальцы невольно потянулись к странной татуировке на запястье, тому самому алому цветку, появившемуся во время брачной церемонии. – Вообще-то, я попала сюда, в этот мир, из другого. Так что… да. Я межпространственный десантник, получается.

Эффект превзошёл все мои ожидания. Динара резко вдохнула, будто её ударили в солнечное сплетение, её пухлые губы округлились в беззвучном "о", а пальцы с такой силой вцепились в резные подлокотники дивана, что лакированное дерево жалобно затрещало под нажимом.

– Эй! Динара! Дыши, глупышка! – я даже резко привстала с кресла, когда её милое личико начало приобретать опасный синеватый оттенок, а в глазах поплыли панические круги.

Кашель повторился – резкий, надрывный, выворачивающий наизнанку. Девушка схватилась за горло, её плечи дёргались в неконтролируемых спазмах. На ее лице был написан неподдельный, абсолютный шок – широкие, почти черные зрачки, дрожащие, влажные ресницы, тонкие брови, почти сведённые у переносицы.

Пушок, до этого равнодушно наблюдавший за происходящим с видом пресыщенного философа, вдруг поднял свою величественную голову и издал странный, вибрирующий звук – нечто среднее между мурлыканьем и целительным ворчанием, от которого по коже побежали мурашки. И как по волшебству, словно кто-то выключил приступ, Динара перестала кашлять. Её дыхание выровнялось, цвет лица постепенно стал возвращаться к нормальному, а в глазах, помимо шока, появился неподдельный, жгучий интерес.

Арчибальд:

         Я провел в безмолвных чертогах книгохранилища несколько долгих, удушающих часов, погруженный в напряженный, молчаливый диалог с древними текстами, чьи авторы давно обратились в прах. Свет плавающих магических сфер постепенно тускнел, их искусственная жизнь иссякала, оставляя меня в зыбком полумраке среди хаотичных груд разбросанных фолиантов и свитков. Мои пальцы, привыкшие сжимать рукояти мечей и дробить скалы, оставили на вековом пергаменте следы своего пребывания – тонкие, как паутина, царапины от непроизвольно выдвигавшихся когтей, едкие пятна от серного пара, вырывавшегося из ноздрей в моменты особенно сильного раздражения и прожигавшего хрупкую страницу насквозь.

Перед моим внутренним взором стояла она – эта человечка. Дочь того жалкого, ничтожного человеческого императора, чье тщеславие было столь же велико, сколь смехотворны его реальные силы. Существо, чья жизнь – один миг, чья магия – жалкая искорка в кромешной тьме. Но факты, эти упрямые и безжалостные судьи, твердили одно: ее охранял харрасар. Божественный страж, чье появление не было случайностью или блажью. Оно следовало железной, непостижимой для нас логике высших сил. Это противоречило всем законам мироздания, всем хроникам, которые я изучал, всей драконьей логике, выверенной тысячелетиями!

От нарастающего напряжения мои крылья сами расправились за спиной, с грохотом задев несколько верхних полок и подняв новые, густые облака вековой пыли, в которых закрутились, словно призраки, забытые слова и мысли. Вывод, острый и неумолимый, как отточенный коготь, медленно и болезненно царапал мое сознание: в этом хрупком, бренном человеческом теле обитала не та душа, что должна была там быть. Я с ясностью вспомнил стершиеся строки из «Трактата о трансмиграции душ» – те редкие, почти мифические случаи, когда могущественная сущность, не находя покоя, переселялась в новое, пустое вместилище. «Блуждающий дух», как называли это явление древние мудрецы, чьи имена были страшнее проклятий.

Но самое тревожное, что леденило душу сильнее дыхания ледяного дракона, – такой дух мог прийти откуда угодно. Из забытых миров, из параллельных измерений, о которых драконы знали лишь по обрывочным, пугающим легендам, передаваемым шепотом. Он мог быть кем угодно – от падшего ангела до древнейшего демона, от духа стихии до существа, для которого у нас даже не было имени.

– Аршанарах хоршар рашшарах! – древнее, гортанное проклятие, означавшее «чтоб твои корни иссохли, а крылья отвалились по суставу», сорвалось с моих губ и эхом, многократно усиленным, покатилось по каменным сводам, будто пробуждая спавших там теней.

В последнем порыве ярости я швырнул последний, самый многообещающий фолиант на черную поверхность стола. Он приземлился с глухим, бесславным стуком, подняв финальное, саркастическое облако вековой пыли, которая медленно оседала на мои руки и одежду.

Пора. Пора было идти к ней. К этой… «жене». Попытаться вести этот унизительный, вымученный диалог, на который я себя обрекал. Я медленно, с усилием поднялся, ощущая, как от долгого неподвижного сидения затекли и окоченели конечности, а в глазах плавали багровые пятна от напряжения.

Мне предстояло разговаривать с существом, чья истинная сущность была скрыта под личиной глупой девицы. Оно могло оказаться кем угодно – от древней, забытой богини, чьего имени боится сама Бездна, до хитроумного демона из низших миров. И что хуже всего – я даже не был уверен, что моих сил и знаменитого драконьего самообладания хватит, чтобы выслушивать ее бесконечные, намеренно глупые реплики, не испепелив ее на месте в порыве праведного, как мне казалось, гнева!

С тяжелым, шипящим вздохом, от которого в воздухе запахло гарью, я направился к массивным дверям. Впереди ждал самый неприятный и непредсказуемый разговор за всю мою долгую, полную битв и триумфов жизнь.

Я вышел из книгохранилища в безлюдный коридор. Не тратя времени на прогулки, я щелкнул пальцами, ощутив привычный всплеск магии, и мгновенно перенесся в свою опочивальню, туда, где оставил жену после утреннего фиаско. Именно там, в золотой клетке роскоши, она и должна была находиться, робко ожидая моего возвращения.

Неприятный сюрприз, грозивший перерасти в ярость, состоял в том, что комната была пустой! Там никого не было! Ни ее, ни того пушистого исчадия божественного произвола! Лишь смятые шелка на кровати и пара моих растоптанных в гневе перчаток напоминали о недавнем конфликте.

– Перенеси меня к жене, – отрывисто приказал я магии дворца, вплетенной в самые камни.

Миг ослепляющей вспышки – и я оказался у знакомой резной двери в апартаменты моей младшей сестры. И тут же мой слух, чуткий, как у зверя, уловил доносящиеся из-за дубовых створок странные, непонятные звуки. Приглушенный женский смех… и какой-то ритмичный, почти механический треск. Бездна, что, черт возьми, могло произойти за те несколько часов, пока я отсутствовал?! Моя рука сама потянулась к рукояти церемониального кинжала.

Глава 7

Ольга:

         С Динарой мы довольно быстро нашли общий язык, несмотря на межвидовые и межмировые барьеры. Оказалось, что стоит только отбросить церемонии, и она – милая, немного наивная девочка, запертая в золотой клетке условностей. Я узнала, что мой муженёк – не просто богач, а лорд драконов Арчибальд, могущественный правитель, которого боятся все в этом мире, от эльфов до троллей. («Кроме харрасаров», – мысленно добавила я, с нежностью глядя на Пушка, который устроился на мягком коврике у камина и самозабвенно вылизывал свою пушистую лапу, приводя шёрстку в идеальный порядок.)

Из её рассказов выплыла и картина семейной жизни. Родители Динары, её братья и сёстры – все, кроме моего невменяемого муженька, – жили в неком другом, особом измерении, чем-то напоминающем элитный санаторий для уставших от власти драконов-аристократов, где они предавались вечному отдыху и созерцанию.

– У нас в семье пятеро детей, – рассказывала Динара, аккуратно помешивая ложечкой густой, ароматный мёд в фарфоровой чашке с чаем цвета янтаря. – И у всех, кроме меня, уже есть пары. Заключены договоры, подписаны союзы.

Её глаза, такие живые и яркие мгновение назад, на мгновение потускнели, словно кто-то задул внутри них свечу, когда она произнесла это. Я заметила, как её тонкие, изящные пальцы слегка дрожат, когда она подносит тяжёлую чашку к губам, будто ей не хватает сил её удержать.

– Я самая младшая, – продолжила она, стараясь говорить бодрее и насильно растягивая губы в улыбке. – Совсем недавно, по нашим меркам, стала совершеннолетней. Теперь вот родители найдут мне достойного жениха. И я выйду за него. Так положено.

– Какая послушная дочь, – хмыкнула я, откидываясь на высокую резную спинку кресла и чувствуя, как бархат холодит спину. – Сказали «прыгни» – она спросила «с какой скалы?». Родители нашли жениха, она без единого возражения вышла за него. А если он, к примеру, окажется законченным развратником, садистом или серийным убийцей? Или просто скучным, как пробка, занудой, который будет читать тебе лекции о налогах на драконью чешую перед сном?

Динара резко побледнела, будто я плеснула в неё ледяной водой. Чашка с дрожащим, жалобным звонком опустилась на блюдце, расплескав на скатерть золотистые капли.

– Динара, эй, не бледней ты так! Я пошутила! У меня дурацкое, чёрное чувство юмора, прости, – я наклонилась вперед через столик, положив свою руку поверх её холодных, дрожащих пальцев. – Но если без шуток… Неужели тебе самой, вот здесь, – я ткнула себя в грудь, – не хочется выбрать того, с кем проведёшь ближайшую тысячу лет?

Динара опустила глаза, её длинные, пушистые ресницы отбрасывали трепетные тени на бледные щёки.

– Я… я никогда об этом не думала, – развела она руками, и в её мелодичном голосе слышалась искренняя, детская растерянность. – Мы все здесь к такому не приучены. Родители сказали «замуж» – значит, замуж. Так было всегда. Так заведено.

– Детский сад, штаны на лямках, – фыркнула я, отхлёбывая свой чай, в котором горьковатая трава смешивалась со сладостью мёда. – Да послушай ты сама себя! У тебя есть всё: положение, деньги, власть, да ты сама – красавица! С твоими данными ты можешь сама устраивать турниры за своё сердце, а не ждать, пока тебя, как посылку, вручат первому встречному выгодному союзнику!

В глазах Дины что-то изменилось – появился новый, неуверенный блеск, огонёк любопытства и… смутной, робкой надежды? Её пухлые губы слегка приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, высказать крамольную мысль, но века условностей сжимали её горло.

Я поняла, что напала на золотую жилу и нахожусь на правильном пути. Странное, щекочущее нервы возбуждение от того, как меняются выражения на лице этой юной драконьей принцессы, наполняло меня азартом. Я занималась подрывной деятельностью в масштабах целой цивилизации!

– Представь, – сказала я, понизив голос до заговорщицкого шёпота и пододвигаясь ближе, – ты встречаешь кого-то. Ты видишь его, и у тебя перехватывает дыхание. Твоё сердце начинает биться чаще, как сумасшедшее. Он смотрит на тебя так, что у тебя теплеет внутри и по коже бегут мурашки. Разве ты хочешь упустить такой шанс, такой подарок судьбы, только потому, что какой-то старый, скучный дракон вроде моего мужа сказал «так принято»?

Динара закусила свою нижнюю губу до белизны, её пальцы беспокойно задвигались, сминая и скручивая красивую кружевную салфетку.

– Но… но как? – прошептала она, и в её голосе была настоящая, неподдельная тоска. – Я даже не знаю, где искать… Я почти не выхожу из покоев, кроме как на официальные приёмы…

Я ухмыльнулась, чувствуя, как Пушок, лежа у камина, одобрительно подёргивает кончиком своего лохматого хвоста, будто говоря: «Давай, просвещай её, а я тут посплю».

– Всё начинается с малого. Для начала можно погадать. На суженого-ряженого. У вас здесь есть карты, ну, обычные игральные? Или какие-нибудь магические?

Карты, конечно же, нашлись – роскошная колода из слоновой кости с тончайшей ручной росписью и позолоченными краями, хранившаяся в резном ларце.

Через пять минут мы уже сидели на мягком, узорчатом ковре перед потрескивающим камином, а между нами лежала эта изысканная колода, пахнущая сандалом и тайной.

– Так, – я с привычной ловкостью, приобретённой за многие вечера в обществе подруг и бутылки игристого, перетасовала колоду, наслаждаясь удивлённым и восхищённым взглядом Дины. – Теперь закрой глаза, представь самого красивого дракона… или эльфа, или кого ты там захочешь… и вытяни три карты. И постарайся ни о чём не думать. Доверься интуиции.

Динара послушно зажмурилась, её пухлые губы беззвучно шептали какое-то заклинание или молитву, пока тонкие, изящные пальцы дрожали над разложенной колодой. Она вытянула три карты так осторожно и медленно, будто боялась, что они взорвутся.

– О-о-о, – протянула я с самым загадочным видом, каким только могла, разглядывая выпавшие карты. – Король червей, зажатый между двумя дамами… Одна – червонная, другая – пиковая… Интересненько. Очень интересненько.

Динара ахнула, её щёки залил яркий, стыдливый румянец, и она даже прикрыла лицо руками.

– И что? Что это значит?

Я сделала самое таинственное и многозначительное лицо, хотя сама толком не знала значений этих карт, кроме самых базовых. Но разве в данном случае суть была в точности предсказания? Главное – посеять зерно сомнения и надежды.

– Это значит, милая моя, что тебе предстоит сделать нелёгкий выбор между страстью и долгом, – нарочито торжественно провозгласила я, водя пальцем над позолотой карт. – И возможно… твоя судьба уже совсем близко. Она уже стучится в твою дверь.

Пушок в этот самый драматический момент громко и отрывисто чихнул, рассыпав из носа сноп искр, которые, шипя, погасли в воздухе. Динара от неожиданности взвизгнула и отпрянула назад, чуть не опрокинув столик с чаем.

– Ну вот, – засмеялась я, собирая карты, – даже харрасары подтверждают! Видишь, как всё серьёзно?

Арчибальд:

– Кукареку! Ку-ка-ре-ку! Ку-ка… – надрывался знакомый, звонкий голос моей сестры из-за приоткрытой двери её гостиной, и в нём слышались истеричные нотки загнанной лошади.

– Да не так ты кукарекаешь! Ну это же петух, а не придушенный воробей! – слышался следом ещё один голос, наглый и развязный, от которого у меня сводило челюсть и по спине бежали мурашки ярости. – Громче! Яростней! С вызовом! Вот, смотри, как надо. КУ-КА-РЕ-КУУУ!!!

Последний звук был настолько громким и пронзительным, что, казалось, задрожали хрустальные подвески на люстрах в коридоре.

– Ой, не могу, ой, хватит! Не смеши! – буквально рыдал от смеха первый голос, моей младшей сестры, между прочим, которую воспитывали в строжайших традициях драконьей аристократии! – Услышат же! Нас кто-нибудь услышит!

– Да и пусть себе слышат, – с пренебрежением, сквозь хохот, отзывался второй, чёртов проклятый голос. – Как будто они в своей затхлой жизни никогда петухов не слышали. Что, в этом пафосном дворце нет петухов? Вообще? Ни-ка-ких? А вот это уже культурное упущение! Петухи должны быть! Обязательно! Скрипачи – не обязательно, а петухи – да!

Раздался странный, влажный хлопок, будто шлёпнули по чему-то упругому. Тишина. Затем – новый, ещё более оглушительный визг Дины.

Я не выдержал. Я дернул ручку двери, ворвался в комнату, готовый изрыгнуть пламя… И застыл на пороге, как вкопанный, мой мозг отказывался обрабатывать это зрелище.

Моя сестра, моя младшая, невинная, воспитанная Динара, с растрёпанными волосами и раскрасневшимися щеками, сидела за столом рядом с моей так называемой женой, родом непонятно из какой божественной помойки! На столе были раскинуты игральные карты, стояли наполовину пустые бокалы и графин какого-то мутного, зеленоватого напитка, вряд ли безобидного компота. На полу, растянувшись как дома, лежал тот самый харрасар, делая вид, что просто дремлет, хотя я видел, как его уши подрагивали в нашу сторону. А рядом со столом, в центре комнаты, стояло нечто.

Я не мог назвать себя прилежным учеником в академии. Мои многочисленные преподаватели всегда с придыханием утверждали, что мой младший брат Дариус – гений, обходящий меня, Арчибальда, во всех науках, особенно в точных. Но даже я, при всём своём пренебрежении к зоологии, прекрасно знал, кто такие петухи и как они должны выглядеть. Так вот, то, что стояло рядом с моей сестрой, петухом не являлось! Я вообще не имел ни малейшего понятия, что это было, и могло ли нечто подобное существовать в принципе, вне кошмаров давно не трезвевшего алхимика.

Существо ростом с прикроватную тумбочку неустойчиво стояло на тонких, дрожащих, похожих на спагетти ножках. Его тело было покрыто перьями неестественного, ядовитого сине-фиолетового оттенка, а вместо традиционного гребня на голове красовался некий мясистый, пульсирующий нарост, напоминающий больше поганку или коралл, чем какой-либо птичий атрибут. Клюв… нет, это был даже не клюв, а нечто среднее между коротким хоботком и щупальцем кальмара, которое сейчас судорожно подергивалось, издавая те самые влажные хлопки.

– О, Арчибальд! – между тем, первая опомнилась моя жена, встретившая мой взгляд с видом полнейшего безразличия.

Динара повернулась в мою сторону, ойкнула, и вся краска моментально сбежала с её лица, сменившись паникой.

– Брат, мы тут просто… – начала она запинающимся голосом, беспомощно жестикулируя в сторону фиолетового кошмара.

– Отдыхаем, – резко, как отрубила, оборвала её моя жена, как будто имела на то полное, неоспоримое право. И затем, глядя мне прямо в глаза, вызывающе хмыкнула. – Вдвоем. Больше никого не приглашали. Особенно тебя.

Кровь ударила мне в лицо, затуманивая зрение багровой пеленой. Я почувствовал, как по полу поползли трещинки, а воздух затрепетал от исходящего от меня жара. В тот же миг харрасар на полу предупреждающе заурчал, выгнул спину дугой и распушил свои усы, сверкнув на меня горящими янтарными щелями-глазами.

Собрав остатки воли, я с силой хлопнул дверью, выскочив обратно в коридор. Ещё одно мгновение, ещё один взгляд на эту сюрреалистическую картину – и я сорвался бы! Я сорвался бы и спалил всё к чертям, невзирая на божественного стража! Боги, кого вы мне подсунули?! Какую исчадию хаоса и абсурда?! За какие мои грехи?!

Глава 8

Ольга:

Этой ночью я спала одна. Ну, как одна – с Пушком, устроившимся у меня под боком тугой, тёплой плюшевой игрушкой. Его тельце, излучавшее удивительное спокойствие, размеренно поднималось и опускалось в такт дыханию, а тихое мурлыканье, похожее на отдаленный гром, было лучшей колыбельной. Зато без муженька, и слава всем богам, в каких только нелепых и грозных верили в этом странном мире. Понятия не имею, где он шастал и чем занимался – может, в своей зловещей башне сидел над картами звёздного неба, может, в величественном драконьем облике кружил над зубчатыми стенами замка, изрыгая в ночь своё раздражение.

Я же, после весьма продуктивных развлечений с Динарой – а эта, на первый взгляд, скромная девчонка оказалась удивительно азартной и восприимчивой, когда дело касалось гаданий на суженого и подрыв устоев, – наконец добралась до своей умопомрачительной постели, рухнула на прохладные шёлковые простыни, пахнущие лавандой и чем-то неуловимо металлическим, и практически сразу же вырубилась, как погашенная свеча.

Снился мне, само собой, взбешённый муженёк. Он стоял посреди нашей громадной спальни, но почему-то в три раза выше обычного, его искажённая яростью тень тянулась до самого потолка, активно поглощая свет со всех сторон.

– Я – дракон! – орал он, и от каждого слова, казалось, содрогается сам камень стен, а хрустальные подвески на люстре яростно позванивали, словно в панике. – Ты – моя жена! Будешь подчиняться, рожать драконят и сидеть смирно в своих покоях!

Его лицо, обычно лишь надменное, сейчас исказилось до неузнаваемости, кожа на скулах и ложе покрылась тёмной, переливающейся чешуёй, а изо рта, искажённого звериным оскалом, повалил едкий серный дым, заволакивая комнату смогом. В следующий миг он уже плевался огнём – ослепительные языки пламени лизали тяжёлый бархат балдахина, но почему-то не поджигали его, лишь оставляли сажные подтёки.

Потом он и вовсе превратился в жуткое, величественное животное – огромного чёрного дракона с рогатой головой и глазами, пылающими, как раскалённые угли в горне. Он размахнулся кожистыми крыльями – и в тот же миг, с грохотом обрушившимся с потолка облаком пыли, оказался под самыми облаками, гигантским силуэтом, кружащим в багровом от зарева ночном небе.

– Приснится же такое недоразумение, – сонно пробормотала я, проснувшись утром оттого, что Пушок начал вылизывать мне щёку своим шершавым, как наждачка, язычком.

Солнечные лучи, золотые и плотные, как мёд, уже пробивались сквозь щели в тяжёлых шторах, рисуя на дубовом полу яркие полосы, в которых кружилась пыль. Пушок уже бодрствовал и с деловым видом увлечённо вылизывал свою пушистую лапу, но, почувствовав мой взгляд, тут же поднял голову и уставился на меня своими бездонными, загадочными янтарными глазами, в которых, казалось, плавали все тайны мироздания.