Читать онлайн Гург

© Хамидов О., 2025

© ООО «ИМ МЕДИА», 2025

Таджикистан. Ягнобская долина. Кишлак Сокан

В горах Таджикистана, на высоте две тысячи восемьсот метров над уровнем моря, в суровой Ягнобской долине укрылся небольшой кишлак Сокан. Каменные дома, прочные и массивные, словно прижимались к склонам, пытаясь защититься от холода и горного ветра, что свистел среди узких проходов между строениями.

Вечернее спокойствие кишлака наполняла тихая умиротворяющая мелодия – таджикская колыбельная, которую напевала молодая мать в одном из домов, озаренном слабым светом масляной лампы. Она качала колыбель, добротную, сделанную из крепкого дерева, передаваемую в ее семье из поколения в поколение. Шестимесячный младенец, завернутый в мягкие ткани, медленно закрывал глаза, поддаваясь убаюкивающему пению.

На полу, укрытый толстым ватным одеялом, спал ее муж, его лицо выглядело умиротворенным, как будто, несмотря на трудности горной жизни, он обрел покой.

Когда веки ребенка начали смыкаться, и его тихий вздох оповестил о наступлении сна, женщина наклонилась и с нежностью поцеловала его. Затем, с лицом, озаренным доброй улыбкой, легла рядом с мужем.

В эту минуту время, казалось, остановилось, будто не желая нарушать мир семьи.

Но внезапно тишину прорезал низкий глубокий гул, который потряс всю деревню. Стены задрожали, а с потолка посыпалась штукатурка.

Мужчина открыл глаза, не до конца проснувшись, он вглядывался в темноту. Женщина мгновенно поняла, что началось землетрясение. Она вскочила на ноги и бросилась к колыбели, чтобы защитить ребенка. Спустя секунды тяжелая балка с грохотом рухнула с потолка на то место, где лежал муж, мгновенно убив его.

В глазах женщины мелькнул ужас, но, не колеблясь ни секунды, она прикрыла ребенка своим телом, обнимая колыбель, она превратилась в броню. Она слышала стук собственного сердца. Оно билось все быстрее – это панический страх охватил ее: не за себя, а за крошечное существо, которое она носила под сердцем девять месяцев.

Сквозь слезы она шептала молитву, полный мольбы голос срывался:

– Господи, прошу, не забирай моего сына… Он такой маленький! Молю Тебя…

Но еще одна балка рухнула с потолка. Когда она ударила женщину по спине, боль пронзила ее от шеи до поясницы. Тело матери смягчило удар балки по колыбели. Несмотря на сильнейшую боль, она удерживала дитя под собой, прикрывая, как могла. Она ощущала, что руки слабеют, а мир вокруг становится все темнее, но не сдавалась. В последнем порыве материнской любви она вытолкнула колыбель из-под себя – туда, ближе к каменной стене, там было безопаснее всего.

Сквозь щель между обломками она видела плачущее личико ребенка, чувствуя, как ее собственная жизнь медленно уходит. Последнее, что она успела запечатлеть: сын, прижатый к каменной стене, в относительной безопасности. Она слабо улыбнулась, мысленно благословив свое дитя, прежде чем окончательно погрузится во тьму…

Младенец, чувствуя холод и одиночество, плакал отчаянно, словно взывал к самому небу, моля о помощи. Только никто не мог его услышать.

Утро в кишлаке Сокан

Утро принесло тишину, которая казалась неестественной. Кишлак, еще вчера полный жизни, смеха и гомона, теперь лежал в руинах. Каменные дома, где обитали десятки семей, превратились в груды обломков, под которыми покоились человеческие истории и тела.

На склоне, в трехстах метрах от развалин, на узкой каменистой тропе показалась пожилая пара – Саид и его жена Фируза. Оба были уставшими после длинного перехода из соседнего кишлака Пискон, где они провели несколько дней на свадьбе родственника.

Когда увидели они, что стало с их кишлаком, Саид застыл, онемев, а Фируза издала тихий стон. Их дом лежал перед ними в обломках, словно некая страшная сила решила стереть его с лица земли. Фируза, глядя на руины, тихо всхлипывала, не в силах поверить, что груда камней уничтожила все, что вчера еще было их жизнью. И жизнью их соседей. Ее сердце, минуту назад наполненное радостью возвращения домой, теперь сжалось от ужаса и боли.

Их вывел из оцепенения звук, едва различимый, но пугающе отчаянный, это был плач младенца, который делал тишину долины еще более страшной. Встревоженные, они переглянулись. В глазах Фирузы мелькнул ужас, а на лице Саида появилась смесь удивления и тревоги.

– Саид… Ты слышишь? – дрожащим голосом спросила она, крепко ухватившись за его руку.

Саид медленно кивнул. Внезапно они заметили двух волков, которые появились словно из-под земли. Звери вытаскивали зубами колыбель из-под груды камней. В ней, защищенный последней молитвой матери, лежал младенец – прощальный вздох уничтоженного кишлака.

Фируза задержала дыхание, а затем закричала что есть мочи, пытаясь напугать волков и прогнать их:

– Оставьте его! Прочь! Убирайтесь…

Но волки, словно не слыша ее криков, настойчиво тащили колыбель в сторону долины. Испуганная женщина задрожала всем телом, из глаз брызнули слезы. Она повернулась к Саиду, словно ожидая, что он что-то сделает, как-то спасет ребенка.

– Сделай же что-нибудь! – умоляла она в отчаянии.

Саид, хоть и был напуган не меньше жены, положил руку ей на плечо, пытаясь успокоить. В его глазах появилось странное выражение. Слегка подняв голову, словно вслушиваясь в голос с неба, он тихо сказал:

– Оставь… Мы уже ничего не можем сделать.

Фируза посмотрела на него с недоумением и горько зарыдала, не в силах поверить, что муж так легко сдается.

– Они его разорвут, – прошептала она сквозь слезы.

А Саид не отводил взгляда от волков – он смотрел на них с уважением и смирением, словно видел в них не диких зверей, а посланников судьбы с некой непостижимой миссией.

– Они не разорвут его… – тихо ответил он. – Они спасают его. Это Всевышний послал их. Этот ребенок предназначен для чего-то великого.

Фируза, хотя ее сердце все еще сжималось от страха, поглядела на мужа с надеждой. Его слова принесли в ее душу странное чувство облегчения. Она наблюдала, как волки осторожно тянут колыбель в сторону долины, а утреннее солнце освещает их силуэты. Наконец, они исчезли в тени. Фируза и Саид молча смотрели вслед хищникам. Оба думали о том, как сейчас на их глазах последний живой свидетель существования кишлака Сокан растворился в объятиях дикой природы. В этом было что-то величественное, словно поступь самой судьбы.

Пять лет спустя. Волчье логово

Ягнобская долина, скрытая в тени высоких вершин, была окутана тишиной, которая встречается лишь в дикой природе. Кусты густо покрывали склоны, сплетаясь в непроницаемую сеть, где прятались волчьи тропы. Холодный ветер, шелестя сухой травой, нес с собой запах камней и влаги.

Волчье логово пряталось у подножья скалы, едва заметное среди кустов. Молодые непослушные щенки роились вокруг своей матери – доверчивые существа, еще не познавшие ужасов мира. Альфа-самец, мощный и благородный в каждой позе, покоился на нагретом солнцем камне. Его янтарные глаза были зорки и полны гордости, он следил за каждым движением, за каждым порывом ветра, готовый в любой момент встать на защиту стаи.

Внезапно в тени ветвей появилось что-то, чуждое этой сцене. Это был человеческий ребенок – мальчик с длинными спутанными волосами и кожей, задубевшей на коленях и локтях. На четвереньках, ловко, как один из волчат, он подполз к самке, которая поприветствовала его тихим поскуливанием и лизнула ему лицо. Мальчик, уютно устроившийся в ее теплом мехе, ответил на ласку зверя, как будто это было самое естественное явление на свете.

Издалека, с возвышенности, покрытой редким кустарником, двое охотников наблюдали за этой необыкновенной сценой. Младший из них, Самандар, который неподвижно глядел в прицел своей снайперской винтовки, слегка вздрогнул, когда увидел мальчика среди волков.

– Это невозможно… – прошептал он, но его слова унес ветер.

У старшего из охотников, Рахима, лицо было в шрамах, а глаза, глубоко посаженные под густыми бровями, выражали суровость. Рахим с недоумением посмотрел на своего спутника.

– Что невозможно?

Самандар протянул ему винтовку. Рахим поднес прицел к глазу и через мгновение растерянно выдохнул:

– О, Боже всемогущий… Человеческое дитя среди волков!

Они переглянулись, сбитые с толку увиденным.

– Что будем делать? – спросил Самандар.

Рахим молчал, его взгляд выражал напряженную работу мысли.

– Нельзя стрелять, – произнес он, наконец, опуская винтовку. – Можем попасть в ребенка.

Самандар кивнул, ссутулившись под тяжелым бременем странного видения.

– Нам нужно сообщить об этом Старейшине Долины, – сказал Рахим, с трудом отведя взгляд от необычной невероятной картины. – Пойдем!

Мальчик и волчья семья

Солнце клонилось к закату, заливая долину Ягноба золотым светом, а тени на земле удлинялись, словно щупальца, пытающиеся схватить все на своем пути. Тишину разорвали топот копыт и выстрелы. Всадники стреляли по убегающим волкам, преследуя стаю, которая мчалась по каменистым тропам, то рассыпаясь, то снова соединяясь в попытках спастись.

Мальчик и волчата, спрятавшиеся в логове на склоне, наблюдали сверху за происходящим внизу. Волчата жались к его худым плечам, дрожа от страха. Волчица-мать стояла у входа в логово, подняв шерсть дыбом и обнажив клыки. Она тихо рычала, предостерегая врагов. Ее глаза блестели решимостью, а тело, напряженное, словно струна, готово было к схватке за детенышей.

В долине эхом разносились выстрелы, и небо вздрагивало как от боли. Всадники продвигались вперед, их лица пылали жаждой победы. Каждый новый выстрел, каждая пуля, со свистом рассекающая воздух, заставляли мальчика крепче прижиматься к волчатам.

Крики людей и ржание лошадей приближались неумолимо. Послышались шаги совсем близко от логова. Волчица подняла голову, ее мышцы напряглись, готовясь к бою. Она бросила взгляд на своих детей, будто прощаясь, а затем кинулась на одного из охотников, вошедших в ее убежище.

Выстрел разорвал воздух, и грохот отразился эхом в сердце мальчика, который с ужасом наблюдал, как тело его защитницы упало на землю. Глаза волчицы потухли.

Мальчик и волчата бросились к телу матери, прижимаясь к ее шерсти, к телу, которое уже начало остывать. Шелест листьев и тяжелое дыхание мужчин пугали их. Рахим подошел к мертвой волчице, на его лице отразилась смесь удовлетворения и усталости. Он поднял руку, подавая знак Самандару, который приблизился, чтобы забрать волчат.

Мальчик почувствовал, как его схватили за плечи, зарычал и вонзил зубы в эти чужие руки. Его взгляд был диким, полным боли.

– Ай… Ох, ты, паршивый Гург[1], – воскликнул Саман-дар, сдерживая боль и тряхнув мальчика, чтобы он выпустил руку.

Прежде чем его унесли, ребенок последний раз взглянул на мать, лежащую в мрачной тишине разоренного логова. В этот момент он понял, что потерял нечто безвозвратно…

Ягнобская долина. Кишлак Пискон

Кишлак Пискон, расположенный высоко в горах Ягнобской долины, был залит прохладным светом раннего вечера. Собравшаяся толпа переговаривалась приглушенными голосами, наблюдая за необычным гостем – мальчиком, обнаруженным в волчьем логове. Все взгляды были полны недоверия и страха, люди перешептывались, словно боялись, что внезапный шум может вызвать что-то дикое и непредсказуемое.

Мальчик сидел, скрючившись, на траве, его черные глаза блестели, как у животного, окруженного стадом хищников. Его маленькое тело дрожало от напряжения, а длинные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Он привык к холодным скалам, к запаху земли и теплу волчьей шерсти. А теперь мир вокруг него казался ему враждебным и чуждым, и каждое движение в толпе заставляло его сердце биться быстрее.

В центре толпы стоял Старейшина Долины, человек с белой бородой и глазами, полными суровой мудрости. Рядом с ним с каменными лицами – Рахим и Самандар, те самые охотники, которые спасли мальчика из волчьего логова. Старейшина Долины поднял руку, призывая к тишине.

– Дайте этому Гургу воды, – сказал он тихо, но его голос разнесся по собравшимся.

Из толпы вышел девятилетний ребенок, держа в руках глиняный кувшин. Его глаза были полны страха, но он послушно двинулся вперед. Однако прежде, чем он успел подойти ближе, путь ему преградил двенадцатилетний мальчик с дерзким взглядом. Он вытащил из сумки перец чили, быстро раздавил его и, ухмыляясь, бросил в воду.

– А теперь иди и напои этого паршивого Гурга, – сказал он с вызовом.

Младший парнишка подошел к сидящему на траве маленькому чужаку. Его рука тряслась, когда он передавал кувшин.

– Эй, Гург, хочешь воды? – сказал он, дрожа от страха.

Ребенок, которого они звали Гург, почувствовав приближающуюся угрозу, поднял голову и зарычал, как настоящий волк. Мальчик, который принес воду, резко отступил назад, уронил кувшин на землю и быстро убежал в толпу.

В наступившей тишине Старейшина Долины нахмурился, разглядывая Гурга. Он повернулся к Рахиму и Саман-дару, стоящим неподалеку.

– Вероятно, это тот самый ребенок, которого волки похитили из кишлака Сокан пять лет назад после землетрясения, – сказал он, прищурившись.

Рахим кивнул.

– Мальчику должно быть около пяти лет.

– Да, это определенно тот ребенок, – подтвердил Самандар с серьезным видом. – Откуда бы взяться другому в наших горах?

Старейшина Долины задумчиво кивнул, глядя на мальчика, который снова съежился в траве и смотрел на взрослых как животное, ожидающее нападения.

– Очень странно, что волки его не съели, а усыновили, – сказал Старейшина Долины, нахмурившись.

– Как он выжил в наши холодные зимы? – спросил Рахим как бы сам себя.

– Как он вообще выжил? – добавил Самандар.

Старейшина Долины тяжело вздохнул, его взгляд упал на молодую женщину, стоящую в стороне, как будто она не была частью толпы. Ее звали Нисо, она потеряла мужа и детей в той трагедии пять лет назад. На лице ее застыла печаль, но в глазах светилась искра внутренней силы.

– Что мы с ним будем делать? – продолжил Старейшина Долины. – Его родители тогда погибли, как и все люди из того кишлака. У него нет родственников.

Самандар покосился на Нисо и кивнул.

– Может быть, Нисо хотела бы его усыновить? – предложил он робко. – Она одинокая вдова и, вероятно, никто уже на ней не женится.

Старейшина Долины подошел к мальчику и поднял кувшин с земли, не подозревая об уловке шалунов, добавивших в него острый перец.

– Вот, гургча[2], пей, – ласково сказал он.

Мальчик подозрительно покосился на него, зарычав, но Старейшина Долины поставил кувшин и направился к Нисо.

– Послушай, Нисо, – серьезно начал он. – Этот ребенок потерял своих родителей и всех родственников во время землетрясения пять лет назад. Никого у него нет. У тебя тоже никого нет, во время той трагедии ты потеряла мужа и детей. Этот мальчик – подарок тебе от Бога. Возьми его к себе. Будь для него новой мамой.

Нисо опустила голову, на глазах у нее блеснули слезы, но губы дернулись в едва заметной улыбке.

– Я приму этот дар Божий с великим смирением. Отныне мой дом больше не будет пустовать, – тихо сказала она.

– Спасибо. Я так и думал, что ты не откажешь. Уверен, что ты будешь для него прекрасной мамой, – Старейшина Долины с облегчением кивнул.

Нисо посмотрела на мальчика, чьи дикие глаза следили за каждым ее движением. Он был готов защитить себя.

– Как зовут его? – спросила женщина с нежностью в голосе.

– Я не знаю. Пока мы зовем его Гург, а ты назови, как хочешь, – ответил Старейшина Долины.

– Ребенок не должен постоянно менять свое имя, иначе небо сочтет его лжецом, – сказала Нисо, и в ее голосе уже звучала надежда на будущее.

Дом Нисо

Дом Нисо, стоящий на окраине кишлака, был скромным, но теплым, наполненным тишиной, которую изредка нарушал только шепот ветра. Внутри вечерний полумрак озарялся мерцанием свечи, пламя которой дрожало, отбрасывая на стены танцующие тени. Мальчик сидел на полу, свернувшись в комочек, неподвижный, как испуганное животное. Его глаза, темные, словно ночь, смотрели из-под завесы длинных волос, внимательно следя за каждым движением Нисо.

Женщина осторожно подошла к нему, протягивая кусок хлеба. Кожа ее рук была грубой от работы, но жесты – мягкими и плавными. Она присела перед мальчиком на корточки и улыбнулась, стараясь не напугать его.

– Пожалуйста, ешь, – сказала она ласково.

В мгновение ока мальчик метнулся вперед и вонзил зубы в ее запястье. Нисо тихо вскрикнула от боли, но не отдернула руку резко. Она осторожно отстранилась, не отводя от него взгляда.

– Тихо, тихо… – прошептала она, прижимая руку к груди, ощущая пульсирующую боль. Ее сердце сжалось от чувства: этот ребенок потерял все, что давало ему ощущение безопасности.

На следующий день она принесла ему мясо, нарезанное и аккуратно выложенное на глиняной тарелке. Она шла к нему медленно, обдумывая каждый шаг, словно ступала по тонкому льду. Мальчик смотрел на нее глазами, полными настороженности, и тихо рычал, предупреждая, чтобы она не приближалась. Нисо поставила тарелку на пол и отошла, села в углу и молча наблюдала за ним. Однако мальчик не притронулся к еде. Его тело оставалось напряженным, словно он боролся с самим собой.

Прошел день, и ребенок начал слабеть. Его глаза потеряли дикий блеск, тело становилось все более вялым, дыхание – тяжелым. Нисо видела, как его руки дрожали, когда он пытался дотянуться до стены. Ее сердце наполнилось тревогой, в голове билась страшная мысль: он может умереть от голода. Она опустилась на колени рядом с ним, пытаясь найти способ разрушить стену, которая разделяла их.

– Пожалуйста, съешь что-нибудь… – прошептала она дрожащим голосом.

Она взяла тарелку и аккуратно подвинула ее ближе к мальчику, но он только обессиленно прикрыл глаза. Когда наступила ночь, Нисо подошла к нему снова, бесшумно, как тень. Она присела рядом, протянула руку и осторожно погладила его по голове. Мальчик открыл глаза, напуганный и готовый убежать, но сил у него уже не было – он лишь чуть отстранился. Нисо, с теплой улыбкой, подвинула к нему тарелку. На этот раз мальчик, хотя и медленно, с недоверием, протянул руку к еде. Он начал есть – сначала осторожно, а затем жадно, будто боялся, что пища исчезнет.

Облегчение, охватившее Нисо, казалось почти осязаемым. На ее глазах выступили слезы, это были слезы радости и надежды.

Время шло, и каждый день словно становился мостиком между дикой природой мальчика и уютом ее дома. Он постепенно подходил к Нисо ближе и ближе, стал брать еду из ее рук. Его взгляд терял жесткость, становясь более изучающим, менее опасливым. Нисо с каждым часом яснее чувствовала, как тонкая нить доверия соединяет их.

Однажды, когда утренние лучи солнца едва проникли через маленькое окно, заливая дом мягким светом, Нисо решилась на важный шаг. Она наполнила миску водой и начала осторожно мыть мальчика. Он не сопротивлялся, хотя напрягся всем телом. Затем она взяла ножницы и тихо обрезала его спутанные волосы. Темные пряди падали на пол, открывая черты лица – детского, но уже закаленного тяжелой жизнью. Нисо улыбнулась, глядя в эти глаза, ясные и выразительные.

Вечером, при мягком свете керосиновой лампы, она начала учить его первым словам.

– Ма-ма, – произносила она по слогам, указывая на себя.

Мальчик смотрел на нее с интересом, пытался понять, что это значит. Его губы дрогнули, наконец, он прошептал:

– Ма… ма…

Эхо этого слова разнеслось по дому давно забытой, но прекрасной мелодией. Нисо радостно улыбнулась, сглотнув слезы.

– Гург, – мягко произнесла она, указывая на него.

Мальчик повторил, его голос был еще грубоват и резок, но в нем прозвучала гордость, будто он знал – это слово с ним на всю жизнь.

В тот вечер дом Нисо стал для него больше, чем просто убежищем. Он стал местом, где дитя природы стало обретать человечность. Где одиночество превратилось в иное чувство, способное преодолеть все горести судьбы.

Двадцать лет спустя. Кишлак Пискон

Долина Ягнобская, широкая и окруженная величественными горами, сияла под утренним солнцем, словно прощаясь с юношами, которым предстояло отправиться в путь. Время неумолимо изменило эти места, но они все еще хранили дух предков, память о прошедших годах и сменяющихся поколениях. Когда Гургу пришла повестка о призыве в армию, Нисо, его приемная мать, с болью в сердце обняла сына. Она знала, конечно, что этот день наступит, но пришел этот момент неожиданно. Ведь ничто не может подготовить мать к той пустоте, которая останется после того, как ее ребенок вылетит из гнезда.

Призыв новобранцев

На площади, которая служила местом собраний, столпилось множество людей. Женщины в ярких платках, мужчины с лицами, обветренными и опаленными солнцем, все пришли проводить своих сыновей, братьев и друзей.

В центре площади, в строю молодых мужчин, стоял Гург. Сейчас ему было двадцать пять лет. Он стоял выпрямившись, серьезный, взрослый, атлетичный. Только лицо сохраняло мальчишеское обаяние, такие нравятся девушкам. Рядом с ним стоял его лучший друг Нурик – рыжий, с веснушчатым лицом и неизменной шаловливой улыбкой, смех его был знаком каждому в кишлаке.

Старейшина Долины, с бородой, белой как снег, и голосом, глубоким как песня, обратился к собравшимся:

– Дорогие мои, сегодня наши юноши отправляются в армию. Желаю им быть настоящими мужчинами и с честью исполнить свой долг перед Родиной. Желаю им скорейшего возвращения домой, к своим семьям.

В толпе царило волнение. Матери вытирали слезы, отцы стояли прямо, стараясь не показать чувств, но в их лицах читалась гордость. Нисо смотрела на Гурга с любовью и грустью. В ее глазах отражалась вся их история от того дня, когда она приняла его волчонком под свою крышу… Она помнила каждое мгновенье его преображения. Каждый день, когда видела, как он растет и становится сильнее.

Нурик слегка толкнул друга локтем, его веснушчатые щеки растянулись в широкой улыбке.

– Погляди, – прошептал он, указывая на группу девушек, которые с восхищением смотрели на Гурга. – Все пришли тебя проводить.

– Нурик, успокойся, – Гург усмехнулся. – Там, между прочим, стоит твоя сестра.

Нурик нахмурился, внимательно вглядываясь в толпу, пока не заметил свою шестнадцатилетнюю сестру, которая улыбалась лукаво.

– Ах ты, мелкая пакостница, – пробормотал он, махнув ей сердито рукой, чтобы она вернулась домой. – Что я сказал? Домой!

Девочка показала ему язык, а Гург тихо рассмеялся.

– Похоже, авторитетом у своей сестры ты не пользуешься, – поддразнил он.

Нурик вздохнул, скроив обиженное лицо.

– Да потому что далеко стою. Будь я поближе, она бы быстро почувствовала мой авторитет.

Старейшина снова поднял руку, привлекая внимание.

– Друзья! Для наших ребят, которые сегодня отправляются в армию, Совет старейшин совместно с Советом Долины организовали бузкаши. Главный приз – двухлетняя дойная корова. Приглашаю всех на соревнования.

Площадь вздрогнула от восторженных криков, аплодисментов и одобрительных возгласов. Казалось, эхо разнеслись по горам.

– Ну что, Гург, не дадим никому забрать награду? – с воодушевлением воскликнул Нурик, сжимая кулаки.

Гург взглянул на него, а затем на Нисо, которая улыбалась, наблюдая за их разговором.

– Конечно, нет. Мама всегда мечтала о дойной корове, но у нас никогда не было на нее денег.

– Ну, тогда вперед! – крикнул Нурик, подмигнув другу.

Соревнования Бузкаши. Гург и его конь Рахш

Поле для бузкаши простиралось широко, но полно было неровностей и скрытых препятствий. На линии старта собралось около пятидесяти всадников. Их кони, напряженные, как струны, топтались на месте, готовые к рывку. Лица всадников полны были решимости. И Гург в радостном возбуждении ласково гладил шею своего могучего коня.

– Ну что, Рахш, покажем всем, на что мы способны? – прошептал он верному другу.

– С таким конем у тебя отличные шансы, – подбодрил его Нурик, улыбаясь во весь рот. – Он лучший!

Судья поднял руку, а затем с силой бросил тушу козла на землю. Взревела толпа, и всадники сорвались с места, подняв столбы пыли. Каждый из них мечтал о победе, а чтобы достичь ее, нужно было первым доскакать до туши, схватить ее, не слезая с коня, и донести до финиша, не давая никому вырвать трофей из рук. И ловко бросить в назначенное место.

Гург с первых же секунд был лидером: взгляд как молния, руки уверенно держат поводья. Однако он заметил, что два брата, известные и прежде грязными приемчиками борьбе, пытаются заблокировать его с обеих сторон, а третий, старший из них, опередил всех и уже тянет руки к туше. Гург знал, что это нечестно: командная игра запрещена, но в хаосе бузкаши никто не обращал на это внимания. Выбора не было – предстояла борьба.

– Вперед, Рахш! – крикнул он, напрягая мышцы ног.

Рахш в ответ метнулся между лошадьми, как стрела, но братья стеной преградили путь. Нурик, что скакал позади Гурга, видя происходящее, погнал свою лошадь на помощь и врезался в коня старшего из братьев, который выронил тушу козла на землю.

В наступившем хаосе козла пытались вырвать друг у друга несколько всадников, их лошади грозно фыркали в борьбе. Гург, воодушевленный помощью друга, направил Рахша вперед. Его могучий конь прорезал толпу, как корабль морские волны. И вот они уже в центре боя. Гург видел, как вероломные братья хлещут кнутами бородатого всадника, который вцепился в тушу козла.

– Не в этот раз! – заорал Гург, направляя коня на эту свару, чтобы разделить соперников.

Одному из братьев удалось вырвать тушу и затянуть ее на лошадь, но в этот момент Нурик, изловчившись, помешал ему, изо всех сил пришпорив коня. Добыча упала, а Гург, вытянув руку, схватил ее и помчался к финишу. Братья снова пытались его заблокировать, но безуспешно. Рахш был слишком быстр, а Гург – силен и решителен. Толпа вопила на разные голоса, которые сливались в один торжествующий гул, когда Гург, с лицом, окаменевшим от напряжения, швырнул козла в назначенное место.

Гордая Нисо

После победы в бузкаши Гург вернулся домой с триумфом, его лицо сияло радостью. Жители долины приветствовали его, и толпа следовала за ним к порогу дома, где ждала Нисо. Она смотрела на сына глазами, полными слез, улыбаясь гордо и нежно.

– Мама, – обратился к ней Гург, привязывая во дворе дойную корову. – Это Вам. Теперь у Вас никогда больше не будет недостатка в молоке.

Животное было сильным, здоровым, с лоснящимися боками. Нисо посмотрела на корову, затем на Гурга и снова на корову, словно желая убедиться, что все это происходит на самом деле. Слезы катились по ее щекам, руки дрожали, когда она коснулась лица Гурга.

– Я и не мечтала о таком, – прошептала она. – Спасибо, сынок!

Люди, стоящие вокруг, одобрительно загудели, захлопали в ладоши. Кто-то пытался дружески ударить Гурга по спине, что-то радостно ему крикнуть. Но он смотрел лишь на мать. Взгляд его, серьезный и нежный, был полон благодарности. Вспомнил ли он в то мгновение, как эта женщина боролась за него, полу-мальчика, полу-волчонка? Как терпеливо помогала ему стать человеком, обрести семью и место среди людей…

Нурик, широко улыбаясь, протиснулся к Гургу и его матери.

– Тетя, с такой коровой Вы могли бы теперь и меня усыновить, – пошутил он, похлопывая друга по плечу.

Все вокруг засмеялись, ушла торжественность момента, зато прибавилось тепла и простоты. Гург улыбнулся, а Нисо, вытерев слезы, поглядела на Нурика с нежностью и симпатией.

Польша. Варшава. Офисное здание. Штаб-квартира компании Моники

Штаб-квартира компании Моники располагалась в современном офисном здании в центре Варшавы. Стеклянный фасад отражал лучи солнца, не пропуская их в интерьер, минималистичный, но роскошный. С элегантной мебелью и дорогими украшениями. Высокие потолки и простор подчеркивали престижность места. Все говорило об успехе, которого добилась компания.

Моника, двадцатипятилетняя красивая блондинка со стройной фигурой, владелица бизнеса, сидела за столом с современным дизайном. На ней был приталенный серый жакет и шелковая блузка цвета слоновой кости, что свидетельствовало о ее хорошем вкусе и внимании к деталям. Моника держала в руках планшет, на котором наблюдала за состязаниями бузкаши, теми самыми, в которых Гург стал абсолютным победителем.

Напротив Моники сидела ее подруга и правая рука в бизнесе. Это Гуля – таджичка с темными густыми волосами, заплетенными в косу. Энергия лучилась из ее игривых глаз. Она была одета в элегантное, но простое, платье темно-синего цвета, прекрасно контрастировавшее с ее смуглой кожей.

– Что скажешь? – спросила Гуля, сверкая глазами. – Посмотри, какой конь у этого победителя!

Моника, очарованная происходящим на экране, наклонила голову в знак согласия и восхищения.

– Вау, потрясающе! Этот конь просто жемчужина. Как ты его нашла?

Гуля коротко рассмеялась, откинувшись на спинку стула.

– Это моя работа. Ты платишь мне за это.

Моника отложила планшет, все еще улыбаясь. Обе девушки встали и вышли в коридор, прогуливаясь по которому, могли видеть сквозь стеклянные стены, как в офисах сотрудники сосредоточенно работали за компьютерами.

– Дай угадаю: Саудовская Аравия? – спросила Моника, глядя на Гулю.

– Нет, – коротко ответила Гуля, довольно улыбаясь.

Моника на мгновение остановилась, нахмурившись.

– Подожди, Пакистан? – спросила она.

– Даже не пытайся угадать. Не получится, – весело сказала Гуля. – Этот конь родом из моей страны.

Моника от удивления открыла рот.

– Из Таджикистана?

– Да, я нашла его высоко в горах, в маленьком селе, – кивнула Гуля. – А хозяин того коня, ты очень удивишься, обычный деревенский парень. Горец.

Моника остановилась, посерьезнела, на ее лице мелькнул интерес.

– Этот парень на видео? Тот, кто выиграл соревнование?

– Да! И я думаю, мы купим у него этот драгоценный алмаз за гроши. Можешь считать, что я сэкономила тебе несколько миллионов.

Моника громко рассмеялась, обняв подругу за плечи.

– Я уже говорила тебе, что ты лучшая?

– Сегодня еще не говорила, – улыбнулась Гуля.

– Ты лучшая. – Моника наклонилась к подруге. – Мне уже не терпится! Хочу как можно скорее заполучить этого коня. Когда мы туда поедем?

– Я купила билеты на сегодняшний вечер, – Гуля подняла бровь. – Через три дня вернемся.

Лицо Моники резко изменилось, улыбка померкла.

– На сегодняшний вечер? – повторила она, нахмурившись. – А ничего, что я через неделю выхожу замуж? Мирек убьет меня, если я уеду прямо перед свадьбой на целых три дня. Тебя это не смущает?

– Меня – нет! А тебя? – ответила Гуля.

– И меня – нет, – решительно тряхнула головой Моника.

Обе женщины разразились смехом, их радостные голоса эхом отражались от стен офиса.

– Едем в Таджикистан, – объявила Гуля. – Заодно сможешь там попрактиковать свой персидский.

– Ты гений, – Моника широко улыбнулась.

Она перешла на таджикский язык и произнесла бегло, с ноткой гордости:

– Бехтарин таджрибаи омузиши забон ин таджриба, дар кишваре, ки ин забон, забони модари аст[3].

Гуля рассмеялась в ответ.

– Албатта[4]!

– Юху… Тоджикистон ба пеш[5]! – Моника торжествующе подняла кулак.

– Ба пеш[6], – повторила Гуля, и они пошли по коридору, готовые к новому приключению.

Путешествие

Заходящее солнце окрасило небо над Варшавой в сложную гамму цвета: от теплого оранжевого до насыщенного фиолетового. На фоне этого буйства красок взлетал и поднимался в небо самолет, сияющие крылья которого отражали последние лучи солнца. Это было начало нового приключения для Гули и Моники. Расслабившись в кресле, одна листала журнал с видами гор Таджикистана, а другая смотрела в иллюминатор.

– Я только сейчас поняла, как давно хотела увидеть твои горы, – сказала Моника. – Там действительно так красиво, как на этих фотографиях?

– Фотографии – ничто по сравнению с реальностью, – Гуля загадочно улыбнулась. – Там воздух другой, люди другие. Таджикистан – это не просто место, это состояние души.

Моника задумчиво взглянула в иллюминатор, где чернело ночное небо. Ее мысли унеслись далеко – в сказочные горы. В далекий и загадочный Таджикистан.

Таджикистан. Душанбе

Утром самолет, плавно снижаясь, готовился к посадке в Душанбе. Горы, обрамляющие город, сияли в первых лучах солнца, их вершины, покрытые снегом, напоминали драгоценные камни. Вдали, над долинами, вставали розовые утренние туманы, добавляя пейзажу волшебства.

Две красивые девушки, выйдя из самолета, вдохнули прохладный воздух. Гуля, сияя, раскинула руки:

– Добро пожаловать в Таджикистан!

– Здесь воздух и правда совсем другой, – сказала Моника, оглядываясь вокруг. – Это место дышит свободой.

Они прошли паспортный контроль и вышли на улицу, где их встретил теплый ветерок и вид могучих гор, которые, казалось, почти касались неба.

– Этого мне не хватало, – произнесла Моника, глубоко вздохнув. Ее светлые волосы развевались на ветру, а на лице сияла улыбка.

Гуля указала подруге на парковку:

– Наша машина ждет.

Это был модный «Мерседес», его красный абрис блестел в лучах утреннего солнца. Моника в восторге подняла брови:

– Можно, я за рулем?

Гуля рассмеялась и протянула ей ключи.

– Пожалуйста, – ей было приятно наблюдать восхищение подруги.

Моника положила чемоданы в багажник и, прежде чем Гуля успела пристегнуть ремень безопасности, автомобиль с визгом сорвался с места.

Горы мечты

Поездка по городу Душанбе была для Моники путешествием в другой мир. Город, с его сложной мозаикой из современных зданий и исторических домов, кипел: улицы были полны людей, базары манили запахом свежих специй и фруктов.

– Смотри, это театр оперы и балета. Может, успеем сходить на какой-нибудь спектакль. А там Дворец Нации, – комментировала Гуля с заметной гордостью.

Моника едва успевала отмечать каждую деталь, от архитектуры до вида заснеженных вершин на горизонте. Ее переполняли впечатления, и стало даже легче, когда они выехали на главную дорогу, ведущую в горы.

– Гуля, расскажи мне об этих горах, – попросила Моника, любуясь склонами, которые, казалось, падают и поднимаются, как морские волны.

– Эти горы – сердце Таджикистана. Здесь мир выглядит по-другому, как будто время остановилось. Говорят, здесь у каждой долины есть свои тайны, и у каждой тропы есть история, которую стоит знать. Нас ждет нечто необыкновенное, – Гуля говорила так, что было понятно: ее любовь к стране бесконечна.

Через некоторое время прямая дорога сменилась извилистыми узкими серпантинами, ведущими через горы. Они обвивали склоны, как змеи, а вид за окном захватывал дух. Моника была сосредоточена на вождении, но не могла скрыть восторга от окружающей природы. От красоты этих мест захватывало дух.

В каком-то месте дорога просто обрывалась: девушки увидели, что дальнейшее путешествие на машине невозможно. Дальше – по каменистой тропе и только пешком. Пришлось нанять проводника, местного жителя, который привел двух ослов и помог женщинам погрузить на них багаж.

– Что ж, теперь начинается настоящее приключение, – с улыбкой приободрила подругу Гуля.

Гуля

Моника и Гуля вели своих ишаков по узкой каменистой тропе, поднимаясь все выше, среди скал и зарослей, которые местами закрывали дорогу. Вокруг открывались завораживающие виды на долину, полную рек и лесов, окруженную величественными горными хребтами.

Спустя несколько часов пути девушки остановились, чтобы передохнуть. Проводник снял багаж с ослов, чтобы и они могли отдохнуть, а сам устроился на траве чуть поодаль.

Здесь, в горах, воздух был свежим и прохладным, и каждый вдох казался глубже и насыщеннее. Моника присела на камень, вытирая пот со лба, а Гуля достала кожаную флягу с водой и протянула ей. Рядом тихо фыркали их ослики, лениво пережевывавшие траву.

– Вот где чувствуешь истинную свободу, правда? – сказала Гуля, указывая на простирающийся перед ними вид.

– Да, – Моника сделала глоток воды, затем вернула флягу. – Но, должна признать, что жизнь здесь выглядит… трудной.

Гуля кивнула, задумалась, глядя вдаль, потом произнесла:

– Да, но прежде она была еще труднее… Ты даже не представляешь, как сильно изменилась жизнь здесь за последние сто лет. Когда я была ребенком, я слышала много историй о том, как тяжело жила моя прабабушка Саври. Именно она заложила основу для всего, что у нас есть сегодня.

Моника придвинулась к подруге, заинтересованная.

– Расскажи мне о ней, – попросила она тихо.

Гуля на мгновение задумалась, посмотрела вдаль и начала говорить.

– Много лет назад, еще во времена Бухарского эмирата, моя прабабушка Саври бегала здесь ребенком… и однажды ее жизнь превратилась в кошмар. Ей было всего одиннадцать… Она была маленькой девочкой с куклой в руках. Она беззаботно играла на улице, когда ее заметил богатый врач, мужчина, у которого уже было несколько жен. В те времена такие «браки» считались нормой, и Саври стала очередной жертвой этой системы.

Доктор послал свах к родителям Саври, предлагая богатство в обмен на девочку. У семьи, бедной и запуганной, не было выбора. И Саври, хотя и плакала, умоляя оставить ее с родителями, была выдана замуж.

Вместо дома, где у нее было тепло и безопасность, она попала в Самарканд, в семью одной из жен врача. Ее звали Халима. Это была суровая и жестокая женщина, которая обращалась с Саври как с прислугой. Девочка терпела побои и унижения, пока однажды не сбежала к своим родственникам. Ее поймали и избили почти до смерти. Это сделал ее муж.

Однако Саври не сдалась. В тринадцать лет она снова сбежала, на этот раз к своей бабушке в Ходжент. Там, укрывшись, она взрослела, учась защищать свои права.

Когда ей исполнилось восемнадцать, она сделала то, что в те времена казалось немыслимым: сбросила паранджу и вышла на улицу с открытым лицом. Люди плевали в нее, швыряли камни, били… но она не сдавалась. Снова и снова выходила без паранджи. Пока другие женщины не начали следовать ее примеру.

– Понимаешь? – горячо воскликнула Гуля. – Другие женщины смогли почувствовать, благодаря ей, что значит быть свободными! Это ее мужество передалось моей бабушке, а потом и моей маме.

– Твоя бабушка и мама тоже боролись? – Моника слегка наклонилась к Гуле.

– Бабушка была одной из первых женщин в Таджикистане, которая вошла в правительство, – Гуля горячо кивнула и продолжила: – в те времена это было почти немыслимо. Она боролась за право женщин на образование, работу, возможность решать, как жить… За право выбирать мужа по любви, а не по принуждению. Она часто повторяла: «Каждая девушка имеет право сказать “нет”»! И, благодаря ей, женщины поверили, что их голос имеет значение.

Моника глубоко вдохнула, подумав: «Должно быть, идеалы, за которые боролась бабушка Гули, когда-то казались такими же недосягаемыми, как эти горные вершины…»

– А твоя мама? – спросила она наконец.

– Мама основала международный фонд, который поддерживает женщин в странах, где их права нарушаются, – ответила Гуля, и ее голос стал мягче. – Она всегда говорила: «Большая борьба начинается с малого шага».

Моника слегка улыбнулась, и спросила:

– А ты? Ты ведь тоже ведешь борьбу, да?

Гуля посмотрела на нее с решимостью, глаза ее горели.

– Я? Благодаря моей прабабушке, бабушке и маме, мне не нужно ходить с закрытым лицом. Я свободна, могу учиться, выбирать свой путь, решать, кого полюбить. Я путешествую, куда хочу… Но я борюсь за то, чтобы и другие женщины могли иметь те же права…

Ее слова прозвучали как гимн свободе. Моника поглядела на подругу так, словно узнала о ней нечто новое. В сердце ее трепетали восхищение и тихая непоказная солидарность.

Они долго сидели молча, глядя на горизонт, где горы и небо встречались в синей бесконечности. Внезапно телефон Моники зазвонил, на экране высветилось одно слово: «Милый».

– Это Мирек, – сказала Моника с беспокойством и чуть покраснела. – Он ведь еще не знает, что я в Таджикистане.

Гуля подняла бровь:

– То есть как?! Ты ему не сказала?

Моника пожала плечами:

– Не хотела скандала. К тому же он все равно до среды в Лондоне. Привет, дорогой, – наконец, ответила она жениху.

Мирек

Миреку, жениху Моники, было тридцать. Возможно, он не был типичным красавцем, но лицо его с нежными чертами и дружелюбным взглядом вызывало симпатию. Он был теплым человеком, готовым поддержать Монику во всех начинаниях. Сейчас он сидел за рулем своего роскошного автомобиля в Варшаве, его голос звучал энергично.

– Привет, рыбка. Я вернулся из Лондона раньше запланированного, захотелось удивить тебя. Ты в своем офисе? Я еду к тебе из аэропорта.

Моника стиснула зубы, пытаясь сохранять спокойствие.

– А знаешь… я подумала, что мне нужно перезагрузиться перед свадьбой, поэтому уехала на время в горы.

– О, боже, я думал, что увижу тебя, – он был явно разочарован, но попытался это скрыть. – Но ты поступила правильно. Наконец-то сделала что-то для себя. А то все лошади и лошади… Ты вернешься вечером?

Моника посмотрела на Гулю, прочла в ее лице «и что теперь?» и быстро ответила:

– Нет, я не вернусь до вечера. Знаешь, здесь очень плохой сигнал. Позвони мне сегодня попозже, ладно?

– Хорошо, дорогая, – ответил Мирек, ничего не подозревая.

Моника отключила телефон, и волнение, охватившее ее, сразу улеглось. Она с облегчением выдохнула:

– Черт, он должен был вернуться в среду.

Гуля посмотрела на нее с шутливой гримасой.

– И что ты скажешь ему сегодня вечером?

– Я скажу ему правду, что я в горах, – Моника решительно подняла подбородок. – Пойдем.

Гуля коротко рассмеялась, поправляя сумку на плече:

– Ну, поехали. Таджикистан только еще приоткрыл нам двери.

Высоко в горах перед ними открывались пейзажи, завораживающие обещанием тайн. Скоро, очень скоро они столкнутся лицом к лицу с тем, ради чего пришли сюда: с человеком с необузданным сердцем и его конем, который с первого взгляда очаровал их.

Кишлак Пискон. Высота две тысячи восемьсот метров над уровнем моря

Путь Моники и Гули пролегал по каменистым тропам и крутым склонам, которые, казалось, становились все выше и выше, словно пытаясь коснуться неба. После нескольких часов тяжелого похода они достигли высоты две тысячи восемьсот метров над уровнем моря, кишлака Пискон, одного из скрытых поселений Ягнобской долины. Эта долина, окутанная историей и легендами, была местом, которое веками сопротивлялось переменам и сохраняло традиции своих предков. Узкая зеленая полоска земли, окруженная скалистыми вершинами, была одновременно оазисом покоя и ареной, на которой происходила ежедневная борьба с суровыми природными условиями.

Кишлак Пискон, скромный, но очаровательный в своей аутентичности, принял путешественниц в объятья. Каменные хижины, с незапамятных времен вписанные в ландшафт, выглядели так, будто были частью самой земли. Жители, потомки древних сагдийских народов, говорили на ягнобском языке, звучавшем как отголосок самой истории. Пискон был одним из последних мест, где можно было услышать эти древние звуки, разносимые ветром среди вершин.

Гуля не могла скрыть своей гордости, ведя Монику по узким улочкам.

– Ягноб, Моника, это память о Сагдиане, – сказала она, указывая на старуху, которая пряла шерсть на пороге своего дома. – Это место похоже на капсулу времени. Здесь история переплетается с повседневной жизнью.

Моника впитывала все – запахи, звуки, прохладный воздух, наполненный ароматом трав. Ей казалось, что она перенеслась в другое измерение, где мир и его скорости были совершенно другими.

– Так вот какой он, Пискон, – произнесла она, остановившись на мгновение, чтобы посмотреть на смеющихся детей, бегущих по пастбищу с овцами.

– Пискон! Кишлак, переживший даже самые сильные штормы судьбы… Во время землетрясения много лет назад часть поселения была разрушена, но жители отстроили его своими руками. Здесь, в этих горах, живут люди, такие же крепкие, как эти камни. Как земля, на которой они существуют.

Моника кивнула. Нельзя было не почувствовать уважение к людям, которые смогли выжить в таких суровых условиях. Сумели сохранить свою идентичность. Как филолог, изучавший персидский язык в университете, она почувствовала себя так, словно попала в место, о котором раньше лишь читала. Она посмотрела на Гулю с благодарностью.

– Спасибо, что привезла меня сюда.

– Это только начало, Моника, – Гуля широко улыбнулась. – Теперь нам предстоит найти этого парня и его коня.

Девушки направились к главной площади кишлака, которая, хотя и выглядела скромно, была сердцем общины.

Встреча с Нисо

Моника и Гуля наконец прибыли в дом Нисо, матери Гур-га. Дом был скромным, но ухоженным. Войдя, они попали в небольшую уютную комнату, застеленную мягкими одеялами, служившими сиденьями. Посредине лежал старый, но чистый, ковер, на котором была расстелена старинная скатерть. На ней угощение: лепешки и курут – сушеный сыр в виде шариков. Моника и Гуля тихо сидели, любуясь атмосферой этого жилища, когда Нисо вошла в комнату. В руках ее – чайник с горячим зеленым чаем и три традиционные пиалы. Она тепло улыбнулась гостьям, поставив на скатерть чайник.

– Говорите, приехали из Польши? Что привело вас к нам из такой далекой страны? – спросила она, разливая чай.

– Тетя, моя подруга занимается покупкой и продажей лошадей, – Гуля уважительно взглянула на пожилую женщину.

Нисо подняла бровь.

– Покупка и продажа лошадей? – повторила она, как бы пытаясь понять смысл сказанного.

– Да, – подтвердила Гуля.

Нисо недоверчиво покачала головой.

– А зачем покупать лошадей и потом продавать их? Это не имеет смысла.

– Ну… это бизнес, – Моника, стараясь оставаться вежливой, слегка улыбнулась.

– Извини, я не понимаю, – ответила Нисо, в ее голосе не было ничего, кроме любопытства.

Гуля, желая прояснить ситуацию, достала телефон и показала фотографию Гурга, сидящего на Рахше. На фотографии Гург был в полной экипировке, его лицо выражало смесь отваги и радости, а Рахш выглядел олицетворением силы и грации.

– Мы хотели бы купить у вас этого коня, – объяснила она.

– Мы заплатим очень хорошую сумму, – добавила Моника твердым голосом.

Нисо посмотрела на фотографию, и ее глаза потемнели.

– Этот конь принадлежит моему сыну. Я не могу его продать.

Моника удивленно подняла брови, ошеломленная тем, что Нисо даже не спросила о цене.

– Но вы даже не поинтересовались, сколько мы за него можем заплатить. Уверена, ваш сын будет доволен, узнав, за какую сумму ушел конь.

Нисо смотрела на Монику без неприязни, но с непреклонной решимостью.

– Когда кобыла отказалась от потомства, мой сын сам выкормил жеребенка. Растил его с первых дней. Я не могу его продать.

Наступило молчание, лишь Моника и Гуля обменивались обеспокоенными взглядами.

– А если сын согласится? – спросила Моника, пробуя зайти с другой стороны.

Нисо покачала головой.

– Я так не думаю, но вы можете с ним поговорить.

– Хорошо, поговорим, – обрадовалась Моника. – Вы можете его сюда пригласить?

Нисо вздохнула, и на ее лице мелькнула печаль.

– Он сейчас в армии. Вернется через два года.

Девушки переглянулись с явным разочарованием. Тишина повисла в воздухе, но тут Гуля, чувствуя себя немного виноватой, сказала Монике по-польски:

– Извини, я не могла этого предвидеть.

Моника, нахмурившись тяжело вздохнула.

– И что нам теперь делать?

– Ну, это мой провал, – Гуля едва не плакала от досады. – Едем домой.

Моника решительно тряхнула головой.

– Ты шутишь? Я не привыкла к неудачам, – сказала она по-польски.

Еще пару секунд помолчав, она обратилась к Нисо по-таджикски:

– Можете ли вы дать мне адрес части, где служит ваш сын?

– Конечно. Он недавно написал мне письмо. Вы получите его адрес, но после того, как хорошенько поедите после тяжелой дороги, – Нисо встала. – Сейчас принесу горячий ужин.

Теплый свет, льющийся через маленькое окно, отбрасывал длинную тень на ее спину. Девушки переглянулись, и на лице Моники, несмотря на разочарование, появилась тень улыбки. В этот момент, вдали от комфорта, к которому она привыкла, Моника почувствовала, как тронуло ее сердце простое и теплое гостеприимство этой женщины.

Душанбе. Воинская часть. Баня

В Душанбе кипела жизнь. Повсюду, даже в казармах, где проходила служба молодых солдат. Она была наполнена смесью строгой дисциплины и юношеской энергии. В тесной раздевалке бани толпились шестьдесят молодых парней, борющихся за место, где можно переодеться. Гомон голосов смешивался со звуками шагов и смехом, создавая хаотичный шум солдатских будней.

В одном углу друг над другом подшучивала группа молодых призывников, другие, уже обнаженные, направлялись в сторону помывочной, а остальные, полуодетые, ждали, когда им принесут смену белья.

В дальнем углу раздевалки Гург и его друг Нурик после купания переодевались в чистое. Дежурный солдат пробирался сквозь хаос тел, собирал грязное белье и выдавал свежее. Кто-то крикнул:

– О, наконец-то бельишко нам меняют!

– Ага, меняют, грязное белье пацанов из четвертого взвода на грязное белье пацанов из второго, – пошутил Нурик в ответ.

Раздевалка задрожала от взрыва смеха. Гург, сидевший рядом со своим другом в белых солдатских кальсонах, натянул чистую футболку. Он чуть заметно улыбался, движения его были спокойными и уверенными.

Нурик, словно вдруг вспомнив что-то, ударил ладонью себя по лбу.

– Я совсем забыл! У меня же письмо для тебя. – Он вытащил из кармана конверт и, театрально обнюхав его, закрыл глаза. – О, божественные духи!

Гург протянул руку, выхватил у него конверт и положил его в карман гимнастерки. Нурик уважительно кивнул:

– Тебе повезло. Эта девушка пишет тебе почти каждый день. Это должна быть настоящая любовь.

Гург пожал плечами, его взгляд был спокойным, почти безразличным.

– Я даже не знаю ее имени, – лаконично ответил он.

– Как она подписывается в конце письма? – спросил Нурик, удивившись.

– Всего две буквы: Т.Н., – Гург пожал плечами.

– Т. Н.? Таинственная незнакомка… – Нурик улыбнулся, прищурив глаза.

Внезапно сквозь шум послышался угрожающий голос:

– Дежурный! Что, черт возьми, происходит?! Это мои штаны? – Сержант Гулов, высокий солдат явно старшего призыва, размахивал кальсонами с дыркой на заднице перед перепуганным дежурным. Широкая фигура сержанта и его громкий голос внушали страх и трепет молодняку.

– Я сейчас сделаю дырку в твоей заднице! Понятно?! – взревел он.

Дежурный, бледный как стена, нервно огляделся по сторонам.

– Не знаю, я только что положил сюда новые, – пробормотал молоденький солдатик, едва держась на ногах. Потом показал пальцем на Гурга и Нурика. – Может, эти забрали? На них новое белье.

Сержант Гулов стиснул челюсти и мрачно оглядел комнату. Его взгляд остановился на Гурге и Нурике.

– Эй… воин… – прогремел он, и в раздевалке воцарилась тишина. Все взгляды обратились на Гулова и Гур-га. Дежурный воспользовался случаем и забился в угол раздевалки.

Гург смотрел на сержанта с невозмутимым спокойствием.

– Да, ты и ты. Иди-ка сюда, – прогремел Гулов, и к нему медленно приблизились несколько «дедов».

– Что такое, Рашид? – спросил один из них, пытаясь понять, из-за чего суматоха.

– Духи совсем оборзели, – рыкнул сержант, сверкнув глазами. – Смотри, он украл мои кальсоны!

Сержант Гулов и его друзья двинулись в сторону Гурга и Нурика.

– Эй, «дух», берега попутал что ли? Смирно! – приказал он, приближаясь к Гургу.

Гург напрягся, но его лицо было холодным и спокойным. Один из самых дерзких «дедов» подошел к нему вплотную.

– Не понял что ли? Выпрыгивай из штанов, быстро, а то… – прорычал он, но прежде, чем успел закончить угрозу, Нурик легонько ударил его по плечу.

– Эй, чувак, смотри, у тебя тоже дырка в заднице.

«Дед» резко обернулся, пытаясь увидеть собственные кальсоны сзади.

– Где?!

– Ты что, тупой? Сквозь штаны не видно, – ответил Нурик насмешливо.

Раздевалка наполнилась ядовитым смехом. Опозоренный «дед» бросился на Нурика, но тот одним точным ударом в челюсть сбил его с ног. «Дед» грохнулся на пол. Гулов кинулся на Нурика, но тут же встретил мощный кулак Гурга.

Началась драка. «Деды» и сержант бросились на Гурга и Нурика. Двое новобранцев стояли спиной к спине, защищаясь в неравном бою. Удары, ругательства и звуки борьбы эхом отдавались в тесной раздевалке.

Гург без тени страха отражал удары и дерзко атаковал. На него напирали трое противников, но ни один не смог сломить его оборону. Нурик, сражаясь с двумя «дедами», мужественно бился, пока не получил сильный удар Гулова, поваливший его на пол. Когда над его головой зависла тумбочка, и сержант уже готов был ударить его со всей силы, из-за двери вдруг послышался громкий голос:

– Отставить! Сержант Гулов, зайди ко мне! Немедленно! – гнев офицера заставил замолчать всю раздевалку.

Солдаты замерли, и тумбочка с грохотом упала на пол, когда сержант выпустил ее из рук.

Офицер окинул солдат суровым взором и, круто развернувшись, вышел. Разъяренный Гулов пошел одеваться. В раздевалке царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием солдат.

Новобранцы, видевшие драку, смотрели теперь на Гур-га и Нурика с уважением и восхищением. Еще бы! Двое призывников, «духов», не только не побоялись противостоять пятерым «дедам», но и с честью вышли из этой схватки. В глазах молодых солдат они стали героями. Гург подал руку лежащему на полу Нурику, а когда тот встал на ноги, они с хитрыми улыбками посмотрели друг на друга и по-братски стукнулись кулаками.

Перекличка на плацу воинской части

Утро в Душанбе было свежим и бодрящим. В воздухе пахло прохладной росой. Только что вставшее солнце осветило плац перед казармами, где уже выстроились около двухсот солдат. Гург и Нурик стояли в последнем ряду. Они оба знали, что после вчерашней драки «деды» захотят им отомстить, и потому с тревогой наблюдали за массивным силуэтом сержанта Гулова, двигавшимся по периметру площади. Его тяжелые шаги отдавались эхом, а холодные глаза хищно скользили по рядам. Он остановился позади Гурга и Нурика и тихо, чтобы не услышал офицер, дал команду:

– Табаров, Салимов, нале-во! За мной шагом марш!

Оба солдата четко выполнили приказ и последовали за сержантом, ощущая взгляды сослуживцев.

– Вы двое теперь будете под моей особой опекой, – процедил Гулов, когда они проходили через ворота казармы. Голос его был ледяным, а в глазах читалось: «Ну, вы запомните меня надолго!»

За воротами, у въезда на грунтовую дорогу, их ждал неряшливого вида мужчина лет сорока, с неровной щетиной и сигаретой во рту. Его усталые глаза оценивающе вперились в двух молодых солдат.

– Что это? Всего два?! – раздраженно спросил он. – Они не успеют. Я заплатил тебе за четверых!

– Не волнуйся, эти двое справятся с работой за восьмерых, – ответил, усмехнувшись, Гулов.

– Но… – мужчина хотел возразить, но сдался под ледяным взглядом сержанта.

– И помни, они должны вернуться до вечерней переклички. Понял?

– Салимов, пойдем со мной, – Гулов покосился на Гур-га, потом посмотрел на Нурика и своего гостя. – Подождите здесь пять минут, он скоро вернется, и вы поедете.

Мужчина раздраженно закурил, а Нурик, пытаясь понять, куда увели друга, присел возле небольшого деревца. Гулов и Гург скрылись за углом забора.

Сколько стоит Рахш, конь Гурга?

На улице рядом с частью царила безмятежная тишина. Там стояла машина, элегантная и блестящая, которая не могла не привлечь внимание. Рядом ждали две женщины, не по-здешнему нарядные, – Моника и Гуля. Сержант протянул руку, в которую Гуля вложила сложенную банкноту. Гулов быстро сунул деньги в карман.

– Пять минут, не больше. Он должен сейчас ехать на задание, вам понятно?

– Конечно, спасибо, – ответила Гуля с вежливой улыбкой.

Сержант ушел, а Гург с удивлением изучал женщин, переводя взгляд с одной на другую. Он не понимал, что могло привести этих странных существ в такое место.

Гуля первой прервала молчание.

– Привет, меня зовут Гуля, а это Моника. Мы приехали из Польши специально к тебе.

Гург посмотрел на нее с недоверием.

– Дело в том, что мы видели тебя на соревновании бузкаши. Нам очень понравился твой конь Рахш, – объяснила Гуля, стараясь говорить спокойно и убедительно.

Гург нахмурился, пытаясь понять, что они имеют в виду.

– Короче говоря, мы хотели бы купить у тебя этого коня. Скажу сразу, цена не имеет значения.

Гуля на мгновение задумалась, решая, какую сумму назвать, чтобы сразить наповал обычного парня с гор.

– Мы можем заплатить тебе тысячу долларов, – продолжила Гуля, а Моника с любопытством следила за Гургом.

– Мне очень жаль, – с невозмутимым выражением лица медленно ответил Гург, – что вам пришлось проделать столь долгий путь, но мой конь не продается.

Он уже собирался уйти, но Гуля сделала шаг вперед, остановив его рукой.

– Ты можешь получить больше, просто скажи, сколько ты хочешь. Три, четыре тысячи долларов? Может быть, ты хочешь пять? Мы дадим, просто назови свою цену.

Гург посмотрел на нее с недоумением, затем перевел взгляд на Монику.

– Дело не в цене. Просто, как я уже сказал, он не продается. Рахш не просто конь, он мой друг.

Гург повернулся, чтобы уйти, но Моника в отчаянии воскликнула:

– Десять тысяч долларов!

Гург насмешливо скривил губы, услышав эту сумму, но не остановился.

– Подождите, двадцать тысяч долларов! – крикнула Моника, в ее голосе послышалось разочарование.

Гуля вздохнула, а Гург шагал прочь, не говоря ни слова.

– А ты сказала, что мы купим коня за гроши, – заметила Моника, раздраженно глядя на подругу.

– Я же не ожидала, что он окажется таким крепким орешком, – огрызнулась Гуля, пожимая плечами.

– Нет, я не сдамся просто так. Этот конь должен быть моим! – Моника сжала кулаки и побежала за Гургом. – Пятьдесят тысяч долларов! Что скажешь?!

Гург уже подошел к Нурику, который услышал последнюю фразу.

– За что эта дамочка дает тебе пятьдесят тысяч долларов? – спросил Нурик.

– Они хотят купить у меня Рахша, – спокойно ответил Гург.

Нурик удивленно присвистнул, а мужчина рядом с ним показал на грузовик:

– Ну, все, солдатики, запрыгивайте в кузов!

– Хорошо, но, когда будем проезжать мимо почты, остановись на минутку, мне письмо надо отправить, – попросил Нурик.

Мужчина кивнул.

Нурик и Гург забрались в кузов грузовика. Моника, наблюдавшая эту сцену, быстро повернулась к Гуле.

– Садись в машину, едем за ними. Этот конь будет моим, даже если он будет стоить мне миллион долларов!

– Моника, не накручивай себя, – попыталась успокоить ее Гуля, но ту уже было не остановить.

– Идем быстрее, а то мы их потеряем!

И женщины побежали к своей машине.

Лучший друг – рыжий Нурик

Грузовик трясся и ревел, двигаясь по городу. Гург и Нурик подпрыгивали в кузове среди скрипящих досок и металлических ограждений. Солнце уже было высоко, заливая улицы золотым сиянием. Нурик вдруг что-то вспомнил и с улыбкой повернулся к Гургу.

– Слушай, у меня ж для тебя новое письмо. От этой… Т. Н. – Он вытащил из кармана конверт и с театральным почтением поднес его к носу. – Божественный аромат… Держи!

Гург с легкой улыбкой взял письмо. Аромат духов и правда был ощутим. Он улыбнулся немного меланхолично.

– Божественные духи, говоришь? Может, мне стоит влюбиться в ту, что ими пользуется? – шутливо ответил он, и Нурик расхохотался.

Открыв конверт, Гург погрузился в чтение, и блаженная улыбка озарила его лицо. Наверное, в этот момент остальной мир не существовал для него. Грузовик резко затормозил, и парни едва не попадали с лавок. Водитель высунул голову в окно.

– Вот твоя почта, солдат. Только давай по-быстрому, – крикнул он, щурясь от солнца.

Нурик спрыгнул с грузовика. Подбежав к почтовому ящику, он вытащил конверт и фотографию. Помедлив, осторожно засунул ее внутрь, тщательно запечатал письмо и бросил его в почтовый ящик.

В тот момент, когда на светофоре желтый свет сменился зеленым, Нурик уже запрыгнул обратно в кузов. И тут он заметил, что за ними едут Моника и Гуля.

– Смотри, они не сдаются, – крикнул он, указывая на «Мерседес».

Моника была за рулем, а Гуля сидела рядом, с лицом решительным и сердитым.

– Что-то мне подсказывает, что ты получишь за Рахша мешок денег, – Нурик слегка толкнул друга в бок.

Гург поднял глаза от письма.

– Не говори чепухи, я не продам Рахша, – холодно буркнул он.

Нурик расплылся в улыбке.

– Продашь ты его или нет, но это хороший повод познакомиться с этими прекрасными дамами поближе.

Прежде чем Гург успел ответить, Нурик уже показывал женщинам в «Мерседесе» сердечко из пальцев и забавно гримасничал. Потом он засунул руку под гимнастерку, имитируя биение сердца под рубашкой, и закатил глаза. Вся эта пантомима развеселила Гурга.

Да и девушки в «Мерседесе» смеялись. Гуля показала Нурику кольцо на пальце, дав понять, что она уже занята. Моника, высунувшись из окна, посылала Нурику воздушные поцелуи. Нурик вошел в раж. Он опасно перегнулся через борт, протягивая руки к Монике, жестом приглашая ее подъехать к нему поближе. Моника показала кулак с большим пальцем вверх, демонстрируя, что готова принять вызов.

Гуля быстро перехватила руль, чтобы не слететь с дороги. «Мерседес» заметно прибавил скорость, сокращая расстояние между ним и грузовиком.

Нурик, балансируя на краю борта кузова, опасно наклонился вперед, протянув руки к Монике. Та в ответ, подставив щеку, шутливо указала на нее пальцем. Нурик вытянулся еще ближе. Их лица оказались совсем рядом, и в ее глазах вспыхнули озорные огоньки – смесь азарта, легкого кокетства и волнения. Гург схватил друга за лодыжки, чтобы он не упал за борт.

Нурик мягко коснулся губами ее щеки, словно подчиняясь негласной игре. Водители, следовавшие позади автомобилей, сразу оживились: гудки, смех, радостные возгласы. Колонна машин замедлила ход, а лица пассажиров выныривали из окон, жадно ловя каждую деталь происходящего. Некоторые уже поспешили запечатлеть момент на камеру телефона, став свидетелями редкого зрелища, вырвавшего их из повседневности. Гуля, наблюдая за этим дерзким поцелуем, театрально нахмурилась, изображая недовольство, и с нарочито обиженным видом махнула рукой в сторону Нурика, при этом указав пальцем на свою щеку:

– А мне? Я ведь тоже жду!

Широкая улыбка озарила лицо Нурика. Не колеблясь ни секунды, он ловко перепрыгнул с кузова на крышу «Мерседеса». Несколько мгновений скользил на животе по блестящей крыше, а затем, осторожно балансируя, просунул голову в открытое окно. Гуля прыснула от смеха, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, ее щеки уже коснулся его легкий, торопливый поцелуй.

Позади колонна не умолкала – сигналы, веселые крики, приветственные взмахи рук. Казалось, само утро пропиталось духом беззаботной свободы, сумасшедшего веселья и мгновенного счастья, словно вся улица на короткое мгновение забыла о будничной суете и позволила себе окунуться в этот вихрь чистой радости.

Нурик, все еще на крыше «Мерседеса», торжествующе поднял руки, как бы говоря: «А теперь посмотрите на это!» Он жестом показал Монике, чтобы она подъехала поближе к грузовику. Та кивнула и придвинулась почти вплотную к кузову – буквально на расстояние нескольких сантиметров. С точностью акробата Нурик прыгнул обратно в грузовик, широко при этом улыбаясь.

Внезапно плохо закрепленный задний борт с грохотом отвалился под его весом. Улыбка с лица Нурика мгновенно исчезла. Он упал прямо под колеса «Мерседеса». И крик Моники смешался с визгом тормозов.

– Стой, стой, – орал Гург, стуча кулаками по крыше кабины грузовика.

Машина резко остановилась, и он, выскочив из кузова, побежал к своему упавшему другу.

Вокруг сразу начала собираться толпа. Водители и прохожие, только что наблюдавшие комедию, стали вдруг участниками драмы. Они в ужасе перешептывались.

Моника вышла из «Мерседеса» на дрожащих ногах. Гуля, прижав руку ко рту, не могла произнести ни слова. Взгляды Моники и Гурга встретились: в ее глазах был страх, а в его – враждебность и пылающий гнев.

Душанбе. Тюрьма. Кабинет начальника тюрьмы

Кабинет начальника с металлическим столом и полками, ломившимися под тяжестью дел, подавлял суровостью. Майор Буриев, высокий мужчина сорока двух лет с темными волосами и грозным взглядом, застегнул ширинку и выправил мундир. Он покосился на стройную немку Эмму, с которой только что занимался сексом. Эта заключенная со светлыми волосами и тугим телом нравилась ему своей невозмутимостью. Эмма спокойно застегивала платье, поправляя волосы. Майор холодно произнес:

– Я подписал приказ, международную камеру, где ты сидишь, переводят в Нурек. Завтра поедете.

Эмма приподняла бровь, в ее глазах блеснул вызов.

– Расстаемся? – спросила она спокойно.

– Нет. Меня тоже переводят туда через месяц.

Эмма обняла его за шею.

– Посмотрим, Буриев. Может, там у тебя будет больше времени для меня.

Майор аккуратно убрал ее руки и слегка оттолкнул.

– Дежурная! – крикнул он, повернувшись к столу. В кабинет вошла охранница. – Выведите заключенную, – скомандовал Буриев на таджикском.

– Есть! – ответила дежурная, схватив Эмму за руку.

Та вышла с высоко поднятой головой, не показывая ни капли страха.

Коридор тюрьмы

В коридоре было холодно, эхо шагов отражалось от бетонных стен. Эмма, шедшая под конвоем, заметила, как издали приближается еще одна охранница, а с ней светловолосая заключенная. Это была Моника. Как странно было видеть ее нежную кожу и блестящие волосы в этом мрачном месте! Она выглядела экзотическим мотыльком в тюремном коридоре. На долю секунды глаза женщин встретились. В глазах Эммы мелькнула тревога, возможно, ревность: уж ни к майору ли ведут эту птичку?

– Двигайся, – рявкнула охранница, толкнув Эмму в спину. Немка сделала пару шагов и снова оглянулась. Монику действительно повели в кабинет Буриева.

Майор Буриев и новая реальность Моники

Кабинет был наполнен табачным дымом. Монику затошнило. Охранница Лайло покосилась на нее с сочувствием, но тут же отвернулась.

– Ждите за дверью, – приказал майор.

Лайло вышла, плотно закрыв дверь. Майор пролистал несколько страниц в деле, прежде чем поднять взгляд на заключенную.

– Полька? – спросил он на русском.

– Да, – ответила Моника, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– В деле указано, что вы свободно говорите на нашем языке, – продолжил он на таджикском.

– Да. Я изучала иранистику. Знаю шесть языков, – ответила Моника по-таджикски.

– Впечатляет. Что вы делали в нашей стране? – спросил он, и его голос был холоден как лезвие.

– Приехала по делам, – сказала Моника.

Буриев прищурился.

– Приехали по делам и убили человека?

– Это не так. Это был несчастный случай, – ответила она, сдерживая слезы.

Майор швырнул папку на стол с явным презрением.

– Ты называешь автомобильное хулиганство на дороге, приведшее к смерти человека, несчастным случаем? – зарычал он. – Я лично позабочусь, чтобы ты сгнила здесь. Добро пожаловать в ад.

Моника почувствовала, как игла страха пронзила сердце. Майор подошел ближе, его шаги были медленными, почти торжественными.

– Восемь лет заключения. Для тебя это будет вечность, – прошипел он, а потом добавил мягче: – Но, если ты будешь хорошей девочкой, послушной, покладистой, тебе здесь не будет очень плохо. Может быть, я даже подам прошение о помиловании. Как тебе такое предложение?

Моника молчала, стиснув зубы. Майор принял ее молчание за согласие и приблизился. Его рука резко сжала ее грудь, причиняя боль.

– Ну, вот и умничка. Со мной тебе будет, как в раю.

Моника застонала от боли, ее дыхание участилось. Наконец, она не выдержала. Оттолкнув его, она крикнула:

– Нет!

Реакция Буриева была молниеносной. Он схватил ее за волосы, притянул так близко, что она чувствовала его отвратительное дыхание. Второй рукой он сжал ее горло.

– Запомни раз и навсегда: во-первых, никогда не кричи в моем присутствии. А во-вторых, здесь ты не имеешь никакого права на свое тело. Я буду иметь его в любое время, когда захочу, хочешь ты этого или нет. Поняла?

– Да-а, – выдохнула Моника.

– Ну вот. Другое дело, – сказал он, отпуская ее горло.

Моника кашлянула, хватая ртом воздух. Она дрожала всем телом, старалась восстановить дыхание. Майор с удовлетворением наблюдал за ее реакцией.

– Посмотрим, как ты усвоила урок, – сказал Буриев, затягиваясь сигаретой и выдыхая дым в лицо Моники.

Его глаза раздевали ее. Она дрожала, но старалась не показывать своего ужаса. Майор подошел ближе, его лицо оказалось совсем близко. Он медленно поднял руку, и Моника инстинктивно напряглась. Она почувствовала, как его рука снова сжала ее грудь, а затем двинулась ниже, вот она уже между ее ног… Моника стиснула зубы, ее глаза наполнились слезами, которые тихо текли по щекам.

Майор Буриев удовлетворенно улыбнулся, посмотрел ей прямо в глаза, испытывая извращенное удовольствие оттого, как легко ему удается сломить эту женщину.

– Ну, видишь? – сказал он мягко, словно разговаривая с ребенком. – Это не так уж и страшно, не так ли?

Моника закрыла глаза. Она чувствовала, что если сейчас издаст хотя бы звук, то потеряет контроль, и все может повториться снова.

– Дежурная, – позвал он.

Лайло вошла в кабинет. Ее взгляд скользнул по Монике, заметив и бледность и дрожь.

– Отведите ее в камеру, – приказал Буриев.

– Есть, товарищ майор, – ответила Лайло и, осторожно взяв Монику за локоть, она вывела ее из кабинета.

Охранница Лайло: «Лучше умереть с честью, чем дать себя унизить»

По тюремному коридору Моника шла, почти не видя стен. Мысли путались, сердце разрывалось от горечи и стыда. Коридор казался бесконечным, его холодные стены словно сжимались вокруг нее. Во взглядах проходящих мимо заключенных и охранников она читала равнодушие и беспощадность. Казалось, они говорили: «Вот еще одна сломленная душа»!

Лайло, шедшая рядом, поглядывала на Монику с искренним состраданием. Она знала, на что способен майор, и ей было жаль беспомощную девушку. Ей хотелось помочь этой хрупкой иностранке, но она не знала, как это сделать.

Наклонившись к Монике, Лайло прошептала едва слышно:

– Он такой со всеми. Главное, не бояться. Не дай ему запугать тебя. Лучше умереть с честью, чем позволить себя унизить.

Моника подняла взгляд на Лайло, в нем мелькнула благодарность. Но страх и боль еще не отпустили ее, они прятались в глубине ее зрачков, как раненый зверь, который не может найти себе укрытие.

Тюремная камера

Дверь международной камеры с громким скрипом отворилась, и внутрь вошла Моника в сопровождении Лайло. Бледная, с опухшими от слез глазами, она не могла не вызвать жалости. Лайло старалась не смотреть на нее, чтобы сохранить маску строгости. Через несколько секунд она закрыла дверь, оставив Монику одну среди незнакомых женщин.

Взгляды шести заключенных, находившихся в камере, обратились к новенькой. Моника сжалась от их пристального внимания.

Повисла напряженная тишина, готовая в любую минуту взорваться. На кровати в углу, скрестив руки на груди, лежала Тамара, тридцатилетняя украинка со спортивной фигурой, короткими темными волосами и острым пронзительным взглядом. Рядом с ней, прислонившись к стене, сидела Сара – красивая еврейка с копной густых темных кудрей.

За столом, расположенным в центре камеры, сидела Эмма – та самая немка, с которой Моника столкнулась в коридоре. Ее светлые волосы были стянуты в пучок, в глазах читались уверенность и жесткость. Рядом примостилась Динара, двадцатидвухлетняя киргизка, стройная и привлекательная, с длинными прямыми волосами, блестевшими в тусклом свете лампы. Ее утонченные черты казались мягкими, но взгляд был острым и опасным, как бритва.

По другую сторону стола сидела Магда, двадцатилетняя чешка, худая и веснушчатая, с лицом, казавшимся невинным, почти детским. Таким неуместным в этом месте.

В углу камеры, словно контролируя весь периметр, стояла Алтын, массивная сорокалетняя казашка внушительного роста и крепкого телосложения. Ее широкие плечи и глубоко посаженные глаза вызывали страх у заключенных и уважение у работников тюрьмы.

Моника почувствовала себя чужой, слабой, такой неуместной на этой территории. Все молчали. И оттого ей становилось особенно страшно.

Собравшись с духом, она тихо произнесла:

– Салам алейкум.

Она хотела разрядить обстановку, хотя понимала, что в реакция может быть иной. Эмма подняла брови и медленно направилась к ней. Ее движения были уверенными, почти грациозными.

– Какой «салам алейкум»? – прошипела она по-русски. – Здесь никто не говорит по-таджикски. Это камера для иностранок, таджичек тут нет.

Моника ощутила, как перехватило горло, но она через силу тихо ответила:

– Извините, я не знала.

Она произнесла это по-русски, стараясь не смотреть в глаза Эммы. Та, склонив голову, изучала Монику, чуть усмехаясь.

– Откуда ты и за что здесь? – холодно спросила она.

– Я из Польши. Попала в аварию… Вернее, я сбила мужчину своей машиной. Он не выжил… Мне дали восемь лет, – ответила Моника, чувствуя, как тяжесть этих слов давит ей на плечи.

Эмма насмешливо фыркнула и кивнула в сторону дальнего угла.

– Там свободная койка, рядом с унитазом. Это твое место. Помни, твое место у параши!

Моника молча подошла к указанной койке. Все женщины, находившиеся в камере, следили за ее движениями, но никто не проронил ни слова.

Едва она начала складывать вещи в шкафчик, дверь камеры снова открылась. Вошла огромная охранница, пожилая тетка с суровым взглядом.

– Прогулка! – рявкнула она.

Женщины поднялись, чтобы выйти, а Эмма, воспользовавшись замешательством, подошла к Монике и схватила ее за горло, прижав к стене.

– Скажи, майор тебя лапал? – прошипела она, сверкая глазами.

Моника почувствовала, как сердце ухнуло вниз. Она не знала, что ответить. Эмма сильнее сжала горло.

– Говори! Он тебя касался? – В ее голосе звучала угроза.

Но тут охранница заметила происходящее.

– Эй, ты там! Что делаешь? Ну-ка, бегом из камеры! – крикнула она.

Эмма отпустила Монику и сделала шаг назад, но взгляд был острым как нож.

– Имей в виду, если он тебя трахнул, ты уже труп. Он мой парень, – прошептала она, прежде чем выйти.

Моника застыла на месте, парализованная. Но прежде чем она успела что-либо предпринять, охранница подошла к ней и неожиданно ударила ее резиновой дубинкой в спину.

– Ты хочешь в карцер прямо в первый день? Выйди из камеры! – заорала она.

От боли у Моники потемнело в глазах, но она собрала силы и, превозмогая страх, пошла к выходу.

Тюрьма. Прогулочный дворик

Около пятидесяти женщин-заключенных шагали вдоль металлического сетчатого забора, стук их грубых ботинок по твердой земле создавала печальный гул. Моника, морщась от боли после удара, плелась последней. Спина ныла. И каждый шаг был мучителен.

С каждой минутой в толпе нарастало напряжение. Заключенные поделились на две группы, которые полны были враждебности. Они стояли лицом друг к другу и угрожающе сжимали кулаки. Одну группу возглавляла Алтын, рядом с ней встали Динара, Сара, Магда и Тамара – все из камеры Моники. Лидером второй оказалась крупная бабища с лицом, изуродованным шрамами. Ее мускулистая фигура имела весьма устрашающий вид.

Алтын подошла ближе и низким скрипящим голосом произнесла:

– Я тебя предупреждала не переходить черту со своими шавками? Да или нет?

Женщина со шрамом усмехнулась криво, ее глаза блеснули вызовом.

– А я что-то никакой черты здесь не вижу, – ответила она. – Ее просто нет. Так что будем ходить, где захотим.

Эмма сделала шаг вперед, ее голос прозвучал как удар плетью:

– Что ты там сказала? Тут нет никаких линий?! Я сейчас тебе такую линию между ног проведу… Все линии сразу увидишь!

Охранницы, заметив, что назревает конфликт, начали переговариваться по рациям.

Моника почувствовала тошноту – это страх и тревога. В воздухе явно пахло бедой.

– Че ты тут мне вякаешь, майорская соска? – прошипела женщина со шрамом.

Не успела она закончить, как Алтын внезапно ударила ее в лицо и повалила на землю. Звук удара разнесся эхом. Женщина попыталась подняться, но ее тут же схватили другие заключенные.

За считанные секунды начался хаос. Перед глазами Моники разыгралась жестокая битва. В воздухе мелькали кулаки и ноги, дикие крики смешивались с глухими ударами. Алтын, подобно медведице, раздавала удары направо и налево. Ее сила была сокрушительной. Моника застыла, затаив дыхание. Она наблюдала за этим кошмаром, не в силах двинуться с места. Тамара, Эмма и Динара, ее соседки по камере, дрались яростно и успешно. Их противницы падали и больше не поднимались. Даже менее опытные в драках Магда и Сара отчаянно пытались поддержать своих сокамерниц, хаотично размахивая руками.

Моника почувствовала, как желудок сжался от страха. Мысль о том, что следующие восемь лет ее жизни будут проходить среди вот этого… среди животной ненависти и жестокости, казалась ей невыносимой.

Тем временем охранницы пытались разнять дерущихся при помощи дубинок, но это не помогало. Тогда они подключили гидрант, направив мощный поток ледяной воды в толпу. Вода сбивала заключенных с ног, заставляя их разбегаться.

Некоторые из женщин побежали в сторону Моники, и она тоже оказалась под струей, которая повалила ее на асфальт. Моника повредила колени и руку. Но с трудом поднялась и побежала за остальными. У входа в здание охранницы останавливали каждую из них и небольшими группами уводили внутрь. Моника твердила себе: «Это кошмар! Это кошмарный сон!» Только вот она не могла проснуться, и это было только начало.

Эмма: здесь нет «твоего-моего». Здесь все «наше»

Дверь камеры с грохотом распахнулась, и внутрь с громким смехом ввалились женщины. Мокрые, исцарапанные, с синяками на лицах и руках, они праздновали свою победу. Сырой воздух вибрировал от адреналина. Эмма, Динара, Тамара, Сара, Магда и Алтын оживленно обсуждали детали драки, перекрикивая друг друга и хвастаясь боевыми заслугами. Они спорили, кто нанес самый сильный удар.

Только Моника, потрясенная жестокостью побоища, скользнула к своей кровати. Она мечтала лишь о тишине. Сердце бешено стучало, а в голове мелькали картины ожесточенной схватки на прогулочном дворе. Она поглаживала свои разбитые колени и раненую руку, из которой все еще сочилась кровь. Моника пыталась придумать, как можно обработать раны без бинтов и антисептика.

Эмма, только что скинувшая мокрое платье и выжавшая его, подошла к Монике. Угрожающе уставившись на сокамерницу, она оперлась на спинку ее кровати, наклонилась и спросила низким голосом:

– Ну что, теперь давай по-честному. Майор тебя имел?

Моника подняла глаза, сердце сжалось, но она изо всех сил стараясь не показать страх, ответила твердо:

– Нет!

Эмма пристально смотрела ей в лицо, пытаясь понять, лжет ли она. Через несколько секунд ее губы скривились в усмешке.

– Лучше не ври, – произнесла она почти шепотом. – Если узнаю, что обманываешь, ты труп.

Моника почувствовала, как перехватило горло, но взгляд не отвела:

– Я говорю правду.

Эмма выпрямилась, но прежде чем уйти, бросила через плечо:

– Запомни: не смей приближаться к нему. Это мое мясо.

Она направилась к своей кровати, повесила мокрое платье и начала вытирать волосы полотенцем. Моника дрожащими руками стала стаскивать свои тряпки. Подошла Магда, юная чешка с ярко-голубыми глазами. Ее невинное лицо так резко контрастировало с обстановкой, что Моника растерялась.

– Какое у тебя красивое нижнее белье… Дашь поносить? – спросила она с детской улыбкой.

Моника с недоумением подняла глаза, пытаясь осознать, чего именно она хочет.

– Что? – едва слышно спросила она.

Магда пожала плечами.

– Я буду носить твое, а ты – мое. Временно, конечно.

Эмма, наблюдая за этим диалогом, громко рассмеялась, вытирая голову полотенцем.

– Не удивляйся! Здесь нет «твоего» и «моего». Здесь все «наше». Даже болезни у нас общие. У нас у всех сифилис, к примеру.

Большинство женщин рассмеялись при этих словах, но Моника онемела от ужаса. «Неужели это правда? – мелькнуло в голове. – Я не выживу тут!»

С каждой секундой она ощущала, как вокруг шеи сжимается невидимая петля.

– Хватит! Прекратите это, – раздался резкий голос Алтын, которая все это время спокойно наблюдала за происходящим.

Эмма бросила на нее злобный взгляд, но она знала: с этой лучше не спорить.

– Почему это? – огрызнулась она. – Пошутить нельзя?

Они уставились друг на друга, в воздухе повисло напряжение.

Алтын медленно подошла к Эмме, властно выдавила:

– Здесь я решаю, когда можно шутить, а когда нельзя.

Есть сомнения?

Эмма промолчала, лишь яростно сверкнула глазами.

В камере воцарилась тяжелая тишина, но Монике она казалась наполненной враждебными звуками.

Сделка в тени решеток

Майор Буриев сидел в своем кабинете в тюрьме на окраине Душанбе. Комната была мрачной: старый стол с потертой столешницей, металлический шкаф с документами и окно с зарешеченным стеклом, через которое проникал тусклый свет. Рядом с письменным столом – полка с почти пустой бутылкой коньяка. По другую сторону от майора на жестком деревянном стуле сидел Абдулло «Черный». Контрабандист, человек с темной репутацией, много лет проведший в заключении, он пользовался уважением в криминальном мире. Худой, жилистый, в его фигуре чувствовалась сила, не раз испытанная за проведенные в тюрьме годы. Лицо с впалыми щеками, бледное и сероватое, выдавало человека, чей организм начинает постепенно сдавать.

– Ну что, Абдулло, – Буриев хрустнул пальцами, с легкой усмешкой глядя на своего гостя, – зачем ты хотел встретиться со мной?

Абдулло откашлялся и провел языком по потрескавшимся губам.

– У меня есть кое-что, что может тебя заинтересовать, майор, – его голос был хриплым, низким, казалось, каждое слово давалось ему с трудом.

Буриев молчал, приподняв бровь, показывая, что тот может продолжать.

– Я сижу уже одиннадцать лет, – начал Абдулло, слегка наклоняясь вперед. – Мне осталось еще четырнадцать. Не уверен, что доживу до конца срока. Ты знаешь, я серьезно болен. Но у меня есть кое-что, ценнее моей жизни. Сокровище, которое передавалось в моей семье из поколения в поколение.

– Сокровище? – Майор фыркнул.

– Да. Но это не просто сокровище.

– Загадками говоришь…

Заключенный мрачно посмотрел на него исподлобья.

– Трехгранная алмазная печать на перстне эмира Бухарского, и не только.

Буриев не был ценителем древностей, но даже он понимал, что такая вещь, как печать эмира Бухарского, может стоить целое состояние. Он задумался, прикидывая реальную ценность этого артефакта.

– Об этом никто не знает, – продолжил Абдулло, заметив интерес майора. – Сокровище было спрятано много лет назад. Оно находится в тайнике, зарыто в надежном месте.

Майор откинулся в кресле и сцепил пальцы рук.

– И откуда оно у тебя?

Заключенный поднял глаза, пытаясь покороче сформулировать историю, которую предстояло рассказать.

– Когда в тысяча девятьсот двадцатом году началась революция, последний правитель эмирата, Алим-хан, был свергнут большевиками… Он бежал в Афганистан. Красная армия вошла в Бухару через несколько часов после его побега с королевской казной. На спинах ста пятидесяти верблюдов он вывез золото, драгоценности, древние монеты и другие богатства своего государства.

Буриев нахмурился: ну, эти сказки он вроде слышал когда-то…

– И?.. – нетерпеливо произнес он.

Абдулло слегка усмехнулся.

– Спешишь? Мой прадед и его брат были тогда… специалистами по таким вещам, – сказал он медленно. – Ворами. Они знали о бегстве эмира. Следили за караваном. И ночью, когда беглецы пересекали горный перевал, угнали одного верблюда.

– Украли часть сокровищ? – майор приподнял бровь.

– Именно. Верблюд был нагружен золотом, украшениями и другими ценностями. А эмир так спешил, что не мог остановиться и начать поиски. Он потерял лишь одного верблюда, но у него оставалось еще сто сорок девять. Словом, погоню он устраивать не рискнул и продолжил путь.

Буриев кивнул, почти заинтригованный.

– И что стало с твоим прадедом и его братом?

– Они разделили добычу пополам, и каждый забрал свою часть. С тех пор моя семья хранила свою долю сокровищ. Прадед передал ее сыну, затем дед – моему отцу, а теперь она у меня.

Буриев усмехнулся.

– Сокровище, которое, по закону, принадлежит государству? Ты ведь хранишь его нелегально? Ты это понимаешь?

В кабинете повисла напряженная тишина.

– Майор, я думал, ты серьезный человек, и с тобой можно договориться.

– Чего ты от меня хочешь? – Буриев задумался, оценивая ситуацию.

– Я знаю, что ты организуешь транспортировку заключенных из Душанбе в Нурек. Поезд под охраной военных. Это идеальная возможность перевезти сокровище без лишних подозрений.

– Неплохо придумано, Абдулло, – потер руки майор. – И как ты хочешь меня заинтересовать? Ну, чтобы я тебе помог?

– Полмиллиона долларов.

– Щедро, но, помогая тебе, я рискую своей шкурой, – Буриев усмехнулся.

Абдулло на мгновение замолчал, затем твердо сказал:

– Два миллиона долларов. Миллион ты получишь от моего человека на вокзале в Душанбе, когда ящики будут загружены. Второй миллион – когда ты доставишь сокровище моей жене.

– А почему ты уверен, что я просто не конфискую все? – майор провел рукой по подбородку.

Абдулло подался вперед, его глаза холодно сверкнули.

– Потому что если ты это сделаешь, ни ты, ни твоя семья больше не будете ходить по этой земле. Я знаю, где всех вас найти.

Повисла тяжелая тишина. Майор внимательно рассматривал собеседника. Он знал, что Абдулло не блефует.

– У тебя есть свои люди, Абдулло? – наконец спросил он.

– Есть. Но я никому из них не доверяю. Поэтому и пришел к тебе. Я знаю, что у тебя есть свой кодекс чести.

Ты любишь рисковать и часто нарушаешь закон, но у тебя есть принципы.

Буриев тихо рассмеялся:

– Ты хотел мне польстить!

– Тебе нужны деньги, мне нужен человек, который все провернет. Это честная сделка.

Майор некоторое время пристально смотрел на него.

– Где находится сокровище?

– Закопано в деревянных ящиках. Возьми нескольких солдат, выкопайте его, но не заглядывайте внутрь.

– Хорошо, Абдулло. По рукам, – Буриев глубоко вдохнул.

Заключенный кивнул.

– Тогда завтра я скажу тебе, где именно искать.

Майор налил себе коньяк и поднял стакан.

– За успех!

Казармы. Вечер. Божественные духи от Т. Н

В мрачных интерьерах казарм каждый солдат занимался своими делами. Из угла, где сидели четверо, те самые, что участвовали в драке в бане, поднималось облако дыма. Разговор был приглушен, лица в сумерках казались усталыми и тревожными.

Гург сидел на краю койки, его руки машинально работали иглой – он пришивал подворотничок на гимнастерку. Но мысли были далеко. Смерть лучшего друга, Нурика, стала невыносимо тяжелой ношей.

«Деды», обычно смешливые, сдержанно поглядывали на него, не зная, как выразить свои соболезнования.

Неожиданно его кто-то тронул за плечо. Он обернулся и увидел сержанта. На этот раз выражение лица Гулова было лишено привычной дерзости. В руках он держал сигарету с запаленным кончиком.