Читать онлайн Арктический узел

Пролог

Он знал, что это произойдёт снова.

Старый шаман сидел на каменной плите у края ледника. Его глаза, выцветшие от времени, смотрели в тусклое небо, где северное сияние танцевало вопреки календарю. Он ждал. В этих местах ожидание было частью бытия – как лёд, как ветер, как вечное возвращение света после тьмы.

Вокруг расстилалась пустота. Казалось бы, ничего – голая тундра, поросшая угрюмыми кустарниками, редкие каменные россыпи, иссохшие мхи и ледяные поля, где ветер вырывает даже корни из земли. Здесь нет лесов, нет пышных лугов, только шорох сухой травы и хруст наст, как шаг времени.

Но была и другая сторона. В скромной одежде этой земли пряталась красота. В прозрачных реках – благородная рыба, серебристая, как звон стали. В укромных лощинах – грибы, с толстыми шляпками, тяжёлые, будто напитаны старыми снами. А из трещин в земле бились горячие источники – парадокс тепла в земле холода. Даже камни здесь, отшлифованные вечной зимой, хранили странное достоинство, как будто знали нечто большее, чем человек.

Он родился в Наукане – самом восточном посёлке Евразии, где море и небо сходились в одну прямую. Посёлок уже не существует. Вначале люди начали уезжать сами – говорили, что по ночам слышат шаги на берегу, хотя никто туда не выходил. Кто-то уехал в Магадан, кто-то – в Анадырь. Некоторые перебрались в соседние посёлки – Лаврентия, Лорино. Все разъехались сами, без принуждения, как будто что-то тихо вытесняло их с края земли. И когда остался лишь ветер, власти официально закрыли Наукан – как будто подчинились решению самой земли. Люди боялись жить на самом краю земли, где по вечерам воздух становился слишком прозрачным, а сны – слишком чужими.

Никто не верил ему. Он говорил о днях, которые повторяются, о людях, исчезающих и возвращающихся с другими лицами, о сне, в котором земля под ногами трескается, а небо раскалывается, открывая другой мир – тот, где олень шагает по золоту, а речные камни поют, вспоминая другое имя времени.

– Это не сказки, – говорил он, чертя спираль на снегу. – Это уже было. Это будет снова.

Когда он был мальчиком, время на Чукотке сломалось впервые. Упал свет, которого не было, и за одну ночь три луны пересекли небо. Утром деревья отбрасывали тени назад, а рыба в проруби плыла против течения времени.

Ему тогда было десять. Сейчас – девяносто семь. Он помнил всё, даже то, чего не было. И за много лет понял: Чукотка жива, но её сердце – расколото. Оно бьётся в двух мирах одновременно.

Каждый раз, когда линия между ними трещит, сюда возвращаются сны других людей. И если долго вглядываться в снег – он покажет тебе твой собственный след, оставленный завтра.

Сегодня – такой день.

Шаман встал. Северное сияние мигнуло, и на мгновение небо стало белым, как внутренность глаза. Камни под ногами задрожали.

Он поднял руки и тихо сказал:

– Пусть начнётся снова.

Глава 1: Посёлок Лаврентия

Жизнь в Лаврентии начиналась не с рассвета – с ветра. И не с песен птиц, а со скрежета металлических листов, прикрывающих старые сараи. Здесь никто не забивал сваи в землю до конца – промёрзшая, вечная мерзлота не прощала вторжений. Поэтому дома стояли, как на цыпочках, – приподнятые над землёй, на длинных металлических ногах, с зазорами между полом и грунтом, через которые гулял сквозняк даже летом.

Ольга быстро поняла: Лаврентия не про комфорт. Здесь всё живое цепляется за жизнь. Магазины закрывались, не предупредив, транспорт ходил по расписанию, которое само себя не соблюдало. Между сёлами – только лодки летом и самолёты круглый год, если повезёт с погодой. И собачьи упряжки – для тех, кто не верит в двигатели и до сих пор умеет говорить с псами, как с братьями.

И всё же в этом отдалении был парадокс. Когда небо было особенно чистым, а воздух – особенно прозрачным, из Лаврентии можно было разглядеть Аляску. Узкая полоска берега на другом конце пролива словно дразнила своим присутствием. Через бинокль – а у Ольги как раз был старый, подаренный одним из учеников – можно было различить обрывы, очертания домов, а иногда даже свет от радиомачт.

Эта близость ощущалась не только глазами. Иногда ветер менялся. Приходил не с ледника, а как будто оттуда – с другого континента. И приносил с собой не только солёный привкус, но и странное чувство: как будто на мгновение ты не в России. Как будто стоишь на стыке двух миров, и оба зовут тебя, но ни один не пускает окончательно.

Ольга не могла это объяснить, но в такие моменты её тело отзывалось чем-то – тревогой, любопытством, бессонницей. Граница ощущалась не как линия, а как трещина в воздухе. И каждый раз, когда она подходила к окну или берегу, у неё возникало ощущение, что где-то рядом идёт другой день. Может, даже другая история.

Зимой не ездят – двигаются. По тёмным снежным коридорам, с налобными фонарями и интуицией, которая важнее GPS. Дорог нет, как нет и прямых маршрутов. Всё зависит от ветра, льда и чьей-то старой памяти, где «вот тут раньше шли».

Когда Ольга впервые заметила, что часы в школе отстают ровно на тринадцать минут каждый понедельник, она решила, что это просто износ батарейки. Но спустя два месяца она заметила, что не только часы, но и сами понедельники повторяются. Не буквально – не в стиле фантастических фильмов, где герой просыпается в одном и том же дне. Повторы были другими: тонкими, почти незаметными.

В посёлке Лаврентия зима держалась дольше, чем в календаре, и закаты часто приходили без рассветов. Люди здесь давно перестали смотреть на часы. Ветер – вот главный хронометр. Если дует с моря – значит, скоро ночь. Если с тундры – будет светло, но холодно.

Ольга переехала сюда преподавать литературу после развода. Тихое место, почти заброшенное, как ей тогда казалось. Но именно эта глухота её и привлекла: хотелось тишины, одиночества и возможности не объяснять никому, почему ты больше не хочешь жить в Москве.

Лаврентия встретил её нерадушно. В первый же вечер пропал телефонный сигнал, а утром оказалось, что местная библиотека сгорела – старая, деревянная, ещё с довоенных времён. Местные сказали: «Знак», и больше не комментировали. Ольга списала всё на суеверия.

Но теперь дни начинали странно сдвигаться. Сначала она чувствовала лёгкую усталость по утрам, как будто не спала вовсе. Потом – дежавю: ученики задают одни и те же вопросы, собаки бегают по одному и тому же маршруту, чайник в учительской закипает ровно в тот момент, когда она смотрит в окно.

Однажды, прогуливаясь вдоль берега, она увидела вдалеке чью-то фигуру – пожилой человек в меховом капюшоне стоял на краю обрыва, как будто прислушивался к ветру. Он держал в руке странный предмет, похожий на маленький бубен или зеркало.

Когда она попыталась подойти ближе – фигура исчезла. Просто растворилась в воздухе. А снег под её ногами на миг окрасился в бледно-голубой цвет.

Вернувшись домой, она открыла старую карту – подарок от ученика, увлечённого краеведением. И хотя её глаза упали на тонкую линию, обозначающую границу полушарий, она лишь на миг задержала взгляд – отметила про себя и отложила карту в сторону.

За окном начинался праздник – в посёлке отмечали День кита. На главной площадке уже готовили мантак – свежий китовый жир с мясной кожей, нарезанный крупными кубами и разложенный на деревянных досках. Мужчины в кухлянках и сапогах из нерпы аккуратно отделяли мясо от костей, не торопясь, как в обряде. Женщины натирали солью куски жира, складывали их в большие алюминиевые ёмкости, а рядом пели протяжные песни, в которых звучало нечто древнее. Дети бегали вокруг с кусочками сушёной кожи, жуя и смеясь, будто это была карамель. Чукчи и эскимосы, живущие здесь веками, сохраняли в этом празднике что-то упрямо живое, неуловимо важное.

Но рядом с этим оживлением были и другие, странные детали. На главной площади, под снежным флагштоком, годами не поднимался флаг – цепь, к которой его крепили, всегда рвалась, как будто отказывалась держать символ. А местная аптека продавала йод с пометкой “только до полнолуния”. Был в посёлке и один дом, где ни разу не задерживались новые жильцы – все съезжали через тринадцать дней.

С каждым днём Ольге всё чаще снились чужие сны. Она видела лица, которых не знала, слышала языки, которые не понимала, но ощущала, будто они всегда были частью её памяти. Иногда во сне она стояла на краю ледяного берега – том самом, где исчез старик с бубном – и чувствовала, как земля под ней дышит, как будто оттуда кто-то пытается выбраться наружу.

На празднике, обогреваясь у костра, она разговорилась с тремя женщинами. Они сидели рядом: девочка лет восьми в меховой шапке, молчаливая и внимательная; её мать, широкоплечая, с татуировкой в виде оленя на руке; и совсем старая женщина, закутанная в синий платок, с глазами, будто затуманенными инеем.

– Вам здесь нравится? – спросила взрослая, протягивая Ольге кружку с горячим отваром.

– Да… – Ольга колебалась. – Но мне иногда тревожно. Будто здесь время дышит по-другому. Или я сама начинаю видеть то, чего не было.

Старая женщина рассмеялась беззвучно, только плечи вздрогнули.

– Ты просто слушаешь, – сказала она. – А земля говорит не всем. Многие здесь живут годами – и не слышат ничего.

– Это плохо? – спросила Ольга.

– Это значит, ты здесь нужна, – добавила девочка, не отрывая взгляда от огня.

Ольга ничего не ответила сразу. Она вдыхала запах дыма, рыбы и снега, чувствуя, как тепло костра словно проникает глубже кожи – в самое сердце её растерянности.

– Вы тоже слышите это? – тихо спросила она. – Иногда мне кажется, что воздух шепчет. Или что в снежных вихрях кто-то ходит, наблюдает. Мне тревожно, и… я не знаю, с кем это обсуждать.

Взрослая женщина молча кивнула. Девочка прижалась к её боку, будто почувствовала, что вопрос – не совсем взрослый.

– У каждого место звучит по-своему, – наконец сказала женщина. – Некоторые слышат, как течёт вода. Другие – как ветер повторяет старые слова. А ты, может, слышишь память. Чужую, свою – тут сложно разобрать.

Старая подняла глаза и добавила:

– Люди привыкли думать, что всё начинается с них. Но земля – старая. Она помнит много. Если ты слышишь – не бойся. Просто не спорь с ней. Она не враг.

– Она иногда страшная, – прошептала Ольга.

– Только если ты прячешься. Но ты – не из таких. Ты пришла открытая. Потому она и шепчет тебе. Это редко бывает.

Ольга опустила взгляд. Ей казалось, что слова женщины не объясняют, но утешают. Не проясняют, но делают её тревогу допустимой.

– А сны? – спросила она. – Я вижу сны чужими глазами. Иногда – мужчин, иногда – детей. Как будто я живу не одной жизнью.

Девочка вдруг заговорила:

– Я тоже так вижу. Особенно когда северное сияние висит низко. Это просто перекрёстки. Иногда души проходят мимо. Главное – не пугать их.

Ольга посмотрела на неё с удивлением. Маленькая, хрупкая – а говорит так, будто знает больше.

– Я не уверена, что останусь, – призналась Ольга. – Мне иногда кажется, что здесь не моё место.

– Так всегда кажется вначале, – прошептала старая. – Но земля сама решает, кто ей нужен.

Ольга ничего больше не сказала. Только кивнула. Но, задержав взгляд на лицах трёх женщин, вдруг ощутила лёгкий укол недоумения. Что-то в них было слишком схожее – линия подбородка, форма глаз, изгиб губ.

– Простите… – начала она нерешительно. – Вы родственницы, да?

– Да, – ответила взрослая. – Мать, дочь и бабушка. А почему вы спрашиваете?

– Просто… вы так похожи. Будто вовсе нет других корней. Ни одного признака, скажем, от отцов. Или это только мне так кажется?

Девочка усмехнулась.

– Мы похожи, потому что время у нас одно, – сказала она так, будто это объясняло всё.

– Отцы были, – мягко сказала взрослая. – Просто они были… временные. А мы – оставшиеся.

Старая посмотрела прямо на Ольгу. В её взгляде не было осуждения – лишь усталость и принятие.

– Когда место сильно, оно берёт к себе тех, кто с ним связан. И делает их похожими. Мы – не кости, мы – эхо. Эхо всегда похоже само на себя.

Ольга не знала, что ответить. Внутри вновь всколыхнулась тревога, но уже иного рода. Не как страх, а как ожидание раскрытия тайны, к которой она уже прикасалась.

– Вы странные, – сказала она наконец. – И мне это почему-то… не мешает.

– Потому что ты – тоже, – прошептала девочка.

И в этот момент Ольга поняла: она уже не просто гость. Она – часть этой странной симметрии, частью которой быть страшно, но невозможно отказаться.

Она попрощалась с женщинами, поблагодарила за отвар и разговор, и, немного растерянная, отошла от костра. Праздник вокруг разгорался: взрослые распевали протяжные охотничьи песни, мальчишки в меховых торбасах бросали снежки в жестяной таз, а из-за торговой палатки, где угощали ухой и олениной, раздавался гогот.

Ольга отошла к краю площади, где ветер был крепче, а шум стихал. В небе переливались ленты света, как будто сама ночь расчесывала волосы. Она стояла молча, пока рядом не оказался мужчина – невысокий, в старом бушлате и с густыми бровями, за которыми скрывался взгляд внимательный, но без давления.

– Учительница, да? – спросил он, протягивая ей чашку с дымящимся чаем.

– Да. А вы?.. – Ольга пригляделась. Узнала. Он приводил в школу мальчика – племянника, если не ошибается.

– Алексей. Живу тут. Раньше на рации работал. Сейчас – так, по местному.

Они пошли вдоль ряда деревянных скамеек. Позади остался гул праздника, впереди – снежная равнина, уходящая к морю.

– Вы с ними говорили. С бабкой, с её дочкой и малой. Долго сидели.

– Да. Очень необычные. Но добрые. Почему вы спрашиваете?

Алексей притормозил шаг.

– Не то чтобы плохо. Просто… знаете, у нас здесь все их знают. Не боятся – но держатся в стороне.

– Почему?

– Есть вещи, которые не объяснишь. Они… будто скользят по грани. Как будто стоят не совсем здесь. Ни временем, ни телом. И говорят странно. Порой предсказывают, не называя слов.

– Мистика?

– Нет. Не совсем. Не мистика, а… как будто они другой частью реальности живут. Или той, что рядом с этой. Понимаете?

Ольга кивнула. Её не удивляли слова Алексея. Наоборот, в них было нечто успокаивающее – совпадающее с её внутренними ощущениями.

– Вы боитесь их? – спросила она.

– Нет. Но обхожу. Как трещину во льду – знаешь, что крепко, но всё равно не наступаешь. Бывали случаи… Когда человек после разговора с ними менялся. Не с ума сходил – нет. Но как будто становился не тот. Отстранённый.

Они остановились. Алексей посмотрел в небо, на медленно плывущие световые дуги.

– А вы, Ольга, не похожи на туристку. Задержитесь здесь надолго?

– Не знаю. Иногда мне кажется, я уже осталась. Хотя сама ещё не решила.

– Тогда просто помните. Здесь многое – не сразу видно. Оно сначала присматривается. И если уж увидело – назад дороги нет.

Они ещё немного помолчали, слушая, как ветер поёт в линиях электропередач.

– Спасибо за чай, – тихо сказала Ольга.

Алексей кивнул и пошёл прочь, оставив за собой следы, которые ветер сразу же начал заметать. Она смотрела ему вслед и ощущала: разговор был предупреждением. Не угрожающим, но очень древним. Как ритуал перед первым шагом в незнакомую зону.

И тут за её спиной раздался возглас: «Пошли! Потащили!» – и люди, сдвигаясь плотной массой, направились к побережью. Начиналась главная часть праздника – разделка кита. У кромки льда лежал гигантский тёмно-серый силуэт, замерзший и будто выточенный из графита. Воздух наполнился свежим, чуть сладковатым, маслянистым запахом мяса и солёной крови.

На берегу собрались почти все – старики с посохами, подростки с ножами и перчатками, женщины с ведрами, дети, сидящие на ящиках и наблюдающие с благоговением. Кит лежал на боку, как покорённый бог. Люди подходили к нему медленно, с уважением.

Алексей снова оказался рядом.

– Пойдём, покажу, – сказал он и жестом подозвал её за собой.

Они подошли ближе. Слышалось чавканье снега, хлопки мокрой шкуры, тихие приказы.

– Сейчас будут отделять спинной жир, – объяснял Алексей. – Это делают старшие. У них рука уже знает, где резать. Кожу сначала крест-накрест, потом слой за слоем. Нельзя торопиться – это как ритуал.

В центре группы мужчина с седыми бровями и лицом, порезанным ветром и временем, взял длинный нож и врезал по шкуре. Сухо треснул жир, и медленно, как разрезанная ткань, кит начал открываться. Появилось мясо – густо-красное, с прожилками, переливающееся на солнце как рыба.

– Видишь? – Алексей кивнул. – Не как у кита должно быть. Это больше на нерку похоже. Плотное, волокнистое. А жир – будто маслянистей обычного. Раньше бы такое увидели – испугались бы. Сейчас? Пожмут плечами, съедят.

– Почему так? – спросила Ольга, не отводя взгляда от тела.

– А что тут поймёшь. Кто-то говорит, что китов стало меньше. Кто-то – что они не те. А может, они уже давно не наши. Переходят из других мест. Или из других времён. Ты не смотри так – это здесь привычное.

Женщина в бордовой парке мимоходом обратилась к ним:

– Ай, не нравится – не ешь. Мы-то привыкли. Главное – не болеть потом.

– Вот-вот, – усмехнулся Алексей. – У нас, если сыт и не заболел – считай, день удался.

Рядом мальчишка поднял кусок кожи на верёвке и, показав друзьям, воскликнул:

– Глянь, как будто лицо в нём! – и рассмеялся.

Алексей посмотрел на Ольгу.

– Это тут тоже бывает. Иногда в мясе будто лица, будто глаза. Но мы не лезем с расспросами. Знаешь, как говорят? Если что-то похоже на глаз – просто не смотри в ответ.

Ольга почувствовала, как мороз ползёт по шее под воротник. Но рядом шумели люди, звучали песни, кто-то уже варил бульон в большом чане над костром. Жизнь продолжалась.

– Чукотка – она такая, – повторил Алексей, глядя на солнце, низко висящее над ледяной водой. – Показывает не то, что ждёшь. И питается не тем, что даёшь. Тут всё немного иначе. Даже кит может оказаться не совсем китом.

К вечеру все были сыты. Мантак ели с рыбой, с чаем, кто-то даже с лепёшками. Смех звучал громче, голоса стали свободнее. Люди сидели прямо на ящиках, мешках, земле, опираясь на друг друга плечами.

Закончив трапезу, несколько стариков встали. Один из них поднял руку, и всё стихло. Он сказал всего пару слов – по-чукотски, протяжно, почти напевно. Остальные кивнули и молча повернулись к морю. Люди опустили головы, кто-то прошептал молитву, кто-то просто смотрел на лёд.

– Это… благодарность? – спросила Ольга, когда всё закончилось.

Алексей кивнул.

– Да. Благодарим кита. Не как мясо, а как духа. Он отдал себя, чтобы мы прожили ещё одну зиму. Это важно.

Он замолчал на миг, а потом добавил:

– Тут жить тяжело. Ветры, тьма, изоляция. Если бы здесь было как в Краснодаре, может, и не пришлось бы убивать кита. И не все, между прочим, это любят. Просто без этого – нельзя. Кто-то уезжает, потому что не может больше смотреть в глаза живому и знать, что завтра оно – на столе. Но и остаться – тоже выбор.

Ольга смотрела на его лицо, на усталые глаза, на лёгкую щетину, в которой застрял иней. В этих словах было что-то большое, старое, сильное.

– Спасибо, что объяснили, – прошептала она.

– Не за что. Просто будь рядом. Не нужно понимать сразу. Оно само в тебя впитается, как холод – тихо, но навсегда.

Ночь надвигалась, и костры на берегу начали угасать. Люди расходились по домам – кто-то с ведрами, кто-то с промасленными мешками, кто-то просто с полными карманами сушёной кожи. Алексей пригласил Ольгу пройтись вдоль стоянки, где упряжки уже были запряжены, а собаки лениво зевали в тени.

– Видишь, как живут? – он показал на группу чумов – брезентовые и меховые укрытия, у каждого своя печка, своя линия костра. – Это эскимосы. Вон там – чукчи. Разные традиции, разная речь, даже подходы к охоте не совпадают. Могут спорить, даже враждовать. Но когда приходит кит – или беда – стоят рядом.

– Почему?

– Потому что тут поодиночке нельзя. Никак. Ты либо вместе – либо мёрзнешь.

Они прошли дальше, мимо нар с сушёной рыбой, подвешенных мехов, и шкур, натянутых для просушки.

– Охотиться начинают с детства. Мальчик, как только ходить научился – уже с отцом идёт на первую рыбу. Потом – гарпун, лодка, тюлень. Потом – кит. Учат всему. Но не просто как ремеслу – как искусству выживания. Потому что тут нет «на всякий случай». Тут каждый случай – последний, если ошибёшься.

– И девочек учат?

– Конечно. Не все на охоту, но готовить, выделывать шкуры, сохранять жир, строить чумы, готовить мантак, лечить – всё это умеют. Иначе – никак.

Они остановились у последнего костра, где несколько женщин, в том числе бабушка в синем платке, сушили верёвки, вытянутые из китовой кожи.

– У нас говорят: если ребёнок не умеет ловить, резать, сушить и делить – это не ребёнок, а гость. А гость – это роскошь. А у нас её нет.

Ольга присела на корточки рядом с костром. Женщина в синем платке не посмотрела на неё, но протянула тонкую полоску мяса.

– Попробуй. Это хребет. Самое сладкое место.

Ольга взяла, попробовала. Солоновато, упруго, почти не пахло – но вкус был глубоким, плотным.

Алексей стоял рядом, глядя на неё.

– Видишь? Здесь еда – это не только еда. Это – жизнь. Это – память. Это – долг. Если ты берёшь у природы – ты должна знать, что дала взамен.

Она кивнула, не отвечая. В груди разливалось чувство чуждое и знакомое одновременно. Не жалость, не удивление. А какое-то признание. Молчаливое.

– Поэтому и благодарим, – сказал Алексей. – Потому что если бы можно было без этого – не тронули бы кита. Но мы не выбираем. Мы просто живём. И делаем, что можем.

Ветер донёс запах льда. Ольга закрыла глаза.

Холод – как обещание. Как знание, что всё здесь настоящее. Невыносимое – но настоящее.

Когда Ольга возвращалась домой, улицы уже опустели. Ветер носил снежную пыль меж домов на сваях, и только редкие окна светились жёлтым – в них варили чай, зашивали одежду, грели руки. Её дорога пролегала вдоль обледенелой тропы, мимо пустой остановки и щитового склада, из-под двери которого лился слабый свет.

С каждым шагом мысли путались. Ощущение тёплого костра и разговора с Алексеем растворялось в темноте. Было в этом возвращении что-то одинокое. Дом ждал её не с радостью, а с терпением.

Её квартира находилась на втором этаже старого дома. Внутри было тепло – котёл работал исправно, и полы были покрыты старым линолеумом с тёплым ковром. Но сама квартира вызывала двоякое ощущение: уютная, но замкнутая. Пахло сухим деревом и немного сыростью. Стены были выкрашены в бледно-зелёный цвет, выцветший от северного света. Мебель – простая, из фанеры, с облупленными краями.

Она прошла на кухню и заварила чай. Потом, с чашкой в руке, подошла к окну. Вид оттуда открывался прямо на залив. Лёд, подсвеченный луной, тянулся к горизонту, будто белое поле, где не кончается ни звук, ни свет. Иногда по нему шли огни – от упряжек или одиночных снегоходов. А чаще – просто пустота.

Этот вид каждый вечер пробуждал в ней противоположные чувства. Он был великолепен: необъятный, чистый, как молитва. Но и пугающий. В нём чувствовалась тишина, способная сдвинуть разум, заставить услышать нечто, чего не должно быть.

Она долго стояла у окна, не чувствуя, как остывает чай. Потом вернулась к столу, достала блокнот и написала одну строчку: “Здесь всё настоящее. Но и я – тоже.”

После этого выключила свет. И комната вновь осталась один на один с северной ночью.

Глава 2: Место, которого нет

Первый снег июля выпал ночью. Он не задержался – растаял к утру, оставив после себя ледяную корку на окнах и серое, как грифель, небо. Ольга, проснувшись рано, взглянула на залив и почувствовала, что день будет странным. И он действительно начался с неожиданного звонка в дверь.

На пороге стоял Алексей. На нём была промасленная куртка и походный рюкзак.

– Собирайся, – сказал он, не дожидаясь приглашения. – Хочешь увидеть, что у нас здесь по-настоящему странное?

Ольга нахмурилась.

– Алексей, я не понимаю, что происходит. У меня ощущение, что всё вокруг сдвинулось на полшага – как будто я не в реальности, а в её отражении. Ты специально так говоришь, загадками?

Он мягко усмехнулся, глядя на неё почти с жалостью:

– Потому что я сам до конца не понимаю. Здесь нельзя объяснить словами – это надо увидеть. Пойти и постоять на краю. Тогда всё само… или почти всё. Но только если ты готова не получить ответа сразу.

Ольга смотрела на него, чувствуя, как внутри поднимается двойственное ощущение. Алексей, обычно прямой и практичный, сейчас говорил почти как пророк. В его голосе было что-то, что настораживало. Казалось, он знал больше, чем говорил, и это знание тяготило его.

Но в то же время в ней загоралась искра. Интерес, почти детский, но сильный. Её тянуло туда, где скрывалось это “по-настоящему странное”. Не из обычного любопытства – скорее из ощущения, что там что-то ждёт именно её. Что она должна это увидеть. Что часть ответа уже где-то внутри, просто не оформлена в слова. И в какой-то момент это ощущение стало сильнее страха и сомнений. Она не знала, зачем идёт – но знала, что не сможет остаться. Любопытство взяло верх. Она развернулась и начала собираться: термос, блокнот, нож, пуховик. Не потому что всё поняла, а потому что что-то внутри решило за неё.

Через полчаса они уже сидели в вездеходе, гружённом термосами, лопатами, геологическими картами и странным ящиком, обитым металлом.

– Это что, экспедиция? – спросила Ольга.

– Почти. Один парень, из тех, что здесь родился, вернулся недавно. У него координаты. Он говорит, что там есть кратер. Его не было раньше, и на спутниковых снимках его нет.

– Метеорит?

Алексей кивнул, глядя вперёд:

– Или то, что прикидывается метеоритом. Мы хотим дойти туда до заката. Там плохо с навигацией. В последний раз у всех компасы начали вести в разные стороны.

Они ехали долго – через серые поля, покрытые мхом и камнями, через полузамёрзшие речки, через ветер, который звучал, как чужая речь. За окном постепенно исчезали линии связи, а с ними – и ощущение времени.

Когда они вышли из машины и пошли пешком, начался самый странный участок пути. Сначала исчезла тень. Потом – звук. Снег под ногами не хрустел. Ветер не гудел. Только шаги и дыхание.

– Мы почти на месте, – прошептал Алексей. – Сейчас будет подъем, а потом… ты сама всё поймёшь.

Они взобрались на гребень холма и увидели: впереди лежал метеорит. Он был – настоящий, массивный, блестящий, с оплавленной поверхностью, словно только что врезался в землю. Кратер вокруг него был идеально круглым, края – гладкими, будто вырезанными инструментом. Но всё это длилось недолго. Как будто отреагировав на их взгляд, метеорит начал терять чёткость, блекнуть, как мираж. В следующий миг он исчез, оставив за собой только пустое место – ровную, серую равнину без следов падения.

Ольга сделала шаг вперёд. И в этот момент ей показалось, что кратер… смотрит на неё.

А потом – исчез. Осталась только равнина. Пустая. Серая. Беззвучная.

Алексей ничего не сказал. Только поставил ящик на землю и достал оттуда зеркальную пластину.

– Попробуем снова. Он не всегда уходит. Иногда ждёт.

Из-за поворота показались ещё трое. Шли неторопливо, словно уже знали, что торопиться здесь бессмысленно. Первым подошёл высокий мужчина в камуфляже – лет тридцати пяти, с коротко подстриженными висками и холодным, математическим взглядом. За ним шла женщина – хрупкая, с длинной косой, перетянутой кожаным ремешком. Она несла карту и стетоскоп, как будто пришла не на полярное плато, а в палату. Третьим был молодой парень с камерой и дрон-пультом, испачканным в песке.

– Это Георгий, – кивнул Алексей. – Геофизик. Очень хочет понять, что здесь. Наталья – бывший медик, теперь на грани между исследователем и травницей. А этот… – он махнул в сторону молодого, – просто всё снимает. Его зовут Артём. Говорит, если исчезнем, хоть останется картинка.

Ольга не знала, что сказать. Все трое поздоровались сдержанно, но без враждебности. Как будто признавали её частью этого странного похода – уже без вопросов.

– Ты видела кратер? – спросил Георгий.

– Я… – она колебалась. – Он был. И будто исчез. Как тень, которая смотрит.

– Так и должно быть, – буркнул он. – Мы засекали на прошлой неделе – то появляется, то исчезает. Магнитное поле скачет. Иногда даже у нас кровь из носа идёт. Иногда – сны начинаются. Странные. Коллективные.

Наталья подошла ближе к месту, где недавно был метеорит, и медленно провела рукой по воздуху.

– Тут пусто, но не совсем, – произнесла она тихо. – Давление другое. Пространство плотнее, как в комнате, где кто-то только что умер.

– У меня тут фото, – сказал Артём, доставая планшет. – Вот это – с утра, а вот – спустя двадцать минут. На первом – метеорит. На втором – ровная земля. Но мы не двигались. Даже GPS подтверждает.

Ольга чувствовала, как у неё пересыхает горло. Этот кратер, эта группа, эта тишина – всё казалось частью чего-то, что происходило не впервые. Или происходило не с ней.

– Что мы ищем? – спросила она наконец.

Алексей посмотрел на неё долго.

– Ответ. Или хотя бы вопрос, который можно задать без того, чтобы он начал отвечать сам.

Все замолчали. Даже ветер, казалось, прислушивался.

И вдруг, на фоне этой тишины, послышался гул мотора – низкий, ритмичный, надвигающийся. Из-за сопки показались силуэты ещё одного вездехода, затем второго. Машины шли не торопясь, как будто тоже прислушивались к пространству. Ольга сдвинула брови.

– Мы кого-то ещё ждали? – спросила она тихо.

Алексей нахмурился:

– Нет. Никого больше не было в планах.

Обе машины остановились на расстоянии. Из них вышли люди – пятеро. Всё в их экипировке выглядело знакомо: те же комбинезоны, те же крепления на рюкзаках, даже модели датчиков совпадали с теми, что были у Георгия и Артёма. Но лиц никто не узнал. Они двигались уверенно, слаженно, но с осторожной оценкой. Один из них – невысокий, в очках, с планшетом в руках – первым подошёл ближе.

Он провёл взглядом по пустой равнине, затем по лицам стоящих перед ним людей. – Э-э… а где метеорит?

Слова прозвучали с заметным недоумением, даже лёгким испугом, словно он ожидал увидеть нечто определённое – и реальность подвела.

– Вы кто? – уточнил Алексей, пристально глядя на незнакомца. – Простите, вы откуда приехали?

Мужчина в очках чуть помедлил, словно недоумевая от вопроса:

– Мы… отсюда. С побережья. С базы у старого мыса.

– С какого именно мыса? – настаивал Алексей. – Мы сами из Лаврентии. И на побережье всего одна старая база – и она давно пустая.

– Мы… – мужчина вскинул голову и сдвинул брови. – Мы тоже из Лаврентии. И понятия не имеем, кто вы. Как это – одна старая база? Наша база стоит там десятки лет! А вот вас мы не знаем и видим впервые!

– И мы вас, – медленно сказал Алексей. – Ни одного лица.

Настороженность повисла в воздухе. Теперь обе стороны, вместо уверенности, словно искали подтверждение собственной реальности в глазах других – и не находили.

Вторая экспедиция начала перешёптываться. Мужчина в очках обернулся к своим:

– Вы… кто-нибудь знает хоть одного из них?

Женщина с косой нахмурилась:

– Нет. Ни одного. Я всех в посёлке знаю – этих лиц не было никогда.

– А они о себе говорят то же самое, – тихо сказал парень с дроном. – Как будто мы… друг для друга – фантомы.

Молчание стало гуще. Один из членов второй экспедиции мрачно пробормотал:

– Может, мы с ума сошли. Или это какой-то психоз. Коллективный.

Но другой – тот, что со шрамом у уха, качнул головой:

– Нет. Шизофреники не приходят в тундру с оборудованием, картами и координатами. Не координируют действия и не ведут протоколы. У нас всё логично, шаг за шагом. Мы нормальные.

И всё же в его голосе сквозила неуверенность. Как будто он сам пытался поверить в то, что сказал.

Мужчина в очках чуть прищурился и обратился к первой группе:

– Это странно. Мы можем сказать то же самое. Ни одного знакомого лица. Хотя в Лаврентии живём уже много лет. И вот в чём странность – у меня ощущение, что вы не врёте. Всё, что вы говорите, звучит правдиво… только оно не совпадает с нашей реальностью. У меня даже на секунду мелькнула мысль, что вы – шизофреники. Но потом я подумал: да какие шизофреники доберутся сюда, на вездеходах, с картами, приборами, в слаженной группе? Нет. Это что-то другое. И, похоже, мы все часть этого.

Наталья, нахмурившись, шагнула вперёд:

– Где именно вы живёте?

– В северной части. За старой радиостанцией.

– Там пустырь, – твёрдо произнесла она. – Остатки бетонного фундамента и ржавая труба. Больше ничего.

– Не знаю, о чём вы. Мы там каждый день. У нас ангар, склад, лаборатория.

Молчание нависло на несколько секунд. Георгий шагнул вперёд, глядя на лица второй группы.

– Вы точно из Лаврентии? – спросил он. – Не с базы, не из Москвы, не с материка?

– Мы коренные. Мы здесь родились. Наши дети учатся в местной школе. Наши деды ушли сюда из Наукана, когда из него сделали туристическую зону.

Артём нахмурился:

– Какая туристическая зона? Наукан давно закрыт!

Второй из прибывших – молчаливый, с бородой и длинным шрамом у уха – с удивлением воскликнул:

– Вы серьезно? Да Наукан сейчас в топе мировых туристических мест, крайняя точка Евразии, да еще и плюс события что там постоянно происходят, все это собирает желающих посетить его со всего мира! Даже санкции на него американцы не стали распространять, потому что в доле и получают с него много денег!

Лица обеих групп напряглись. Ольга почувствовала, как волосы на затылке поднимаются. Всё было не просто чужим – оно казалось невозможным.

– Мы все живём в одном посёлке, – медленно проговорил Алексей. – И при этом – не знаем друг друга. Мы приехали посмотреть метеорит – а метеорита то нет! Это…

– …невозможно, – закончил за него мужчина в очках. – Но мы же здесь. Значит – возможно.

– А может, кто-то из нас ошибся, – пробормотал Артём.

Ольга посмотрела по очереди на каждое лицо. Их настороженность была зеркальной. И страх – тоже. Никто не врал. Но все говорили правду, несовместимую друг с другом.

– Тогда выходит… – сказала Наталья. – Что мы все правы и…

В этот момент налетел порыв ветра, резкий, как звук лопнувшей струны. Все инстинктивно прикрыли лица руками. Когда же опустили руки – вторая группа исчезла.

Не было ни людей, ни следов шин на снегу, ни остатков дыма от моторов. Пусто. Пространство, где стояли чужие, словно никто никогда не пересекал.

– Где они? – глухо произнёс Артём. – Они… только что были.

Наталья медленно сделала шаг вперёд и остановилась, глядя на пустоту:

– Они исчезли. Просто… нет.

– Может, это галлюцинация? – шепнула Ольга. – Или сон. Коллективный. Как сны про кратер.

Алексей молчал, глядя в ту же точку, где были исчезнувшие. Затем он тихо произнёс:

– Или они действительно были. И вернулись туда, откуда пришли.

– Подожди, – сказала Ольга, оборачиваясь к нему. – Что значит «вернулись»? Куда? Как такое вообще возможно?

Алексей посмотрел на неё спокойно, но с едва заметной тенью усталости:

– Я не знаю. Но у меня чувство, что они здесь были ненадолго. Как будто пришли из щели, которая открылась на мгновение… и снова закрылась.

– Ты хочешь сказать, они не из… нашей реальности? – прошептала она.

Он кивнул едва заметно и неуверенно, как будто сам сомневался в своих утверждениях:

– А ты не почувствовала? В их словах было что-то… чужое, но честное. Как будто их правда – не ложь, а просто другая. У меня просто нет других вариантов, а про такое я смотрел сериал.

– Что за чёртова нелепица? – неожиданно резко вырвалось у Ольги. – Ты вообще слышишь, что говоришь? Какая ещё «другая правда»? Какая «щель»? Мы что, в фантастике теперь живём?

Алексей выдержал паузу, не отворачиваясь:

– Понимаю, звучит дико. Но ты ведь тоже это почувствовала. Внутри. Мы оба знаем, что это было по-настоящему.

– Но как? – настаивала она. – Как такое вообще возможно?

Он немного смягчился:

– Не знаю. Но надо понять. Я подозреваю, что это… только начало.

– Господи, – выдохнула Ольга, – это всё… это невозможно. Это какое-то… безумие. Мы ехали через молчащий снег, нашли кратер, потом он исчез, потом – другие люди, которых никто не знает, и они исчезли тоже. Ты говоришь о щелях между мирами, и я… я не знаю, что думать!

Она резко развернулась, отошла на несколько шагов и остановилась, сжав кулаки. Дыхание стало тяжёлым, лицо покраснело от прилива крови.

– Так, – заговорила она сама с собой, – спокойно. Спокойно, Ольга. Дыши. Дыши. Это просто перегрузка. Мозг не справляется с… с абсурдом. Так бывает. Главное – не паниковать.

Она закрыла глаза, медленно втянула холодный северный воздух через нос, задержала дыхание, выдохнула. Повторила снова. Колени подрагивали, но она стояла. Руки дрожали, но она удерживала себя на месте. В груди что-то колотилось, как пойманная птица, но с каждым выдохом становилось чуть тише.

– Ты сильная. Ты рациональная. Это не сон. Это не психоз. Это просто… неизвестное. Всё ещё можно понять. Всё ещё можно объяснить. Просто не сейчас.

И когда она открыла глаза, серое небо будто стало на полтона светлее. Словно реальность, пусть и треснувшая, приняла её попытку остаться в себе.

Георгий провёл рукой по воздуху:

– Пространство чистое. Как будто здесь никого и не было. Ни энергетики, ни осадка. Только… странное эхо.

Ольга почувствовала, как дрожит у неё внутри. И в этой дрожи был не только страх – было что-то ещё. Признание. Что-то внутри неё знало, что границы зыбки. Что Лаврентия может быть не одна.

Алексей медленно поднялся, стряхнул с куртки снег и произнёс:

– Похоже, ловить здесь пока нечего. Мы ничего не добьёмся, если останемся. Надо вернуться в посёлок.

– И что, просто уйдём? – спросил Артём. – После всего этого?

– Нет. Мы вернёмся. Но теперь у нас есть вопрос. И его нужно задать тем, кто знает больше. Или хотя бы притворяется, что знает, – ответил Георгий.

– А если и в посёлке ничего не прояснится? – тихо сказала Ольга.

Алексей посмотрел на неё и кивнул:

– Тогда будем копать глубже. Это только начало. Главное – не растерять то, что уже увидели. Даже если не понимаем, что именно мы видели.

Он поднял взгляд на остальных и вдруг с жаром произнёс:

– Ну серьёзно… вы что, не хотите докопаться до правды? Неужели никому не хочется понять, что это было? Что на самом деле происходит?

На секунду повисла тишина. Потом один за другим участники экспедиции начали кивать. Медленно, с тревогой, но с решимостью в глазах. Ольга кивнула первая. За ней – Георгий. Наталья стиснула губы и сжала плечи. Артём поправил камеру и тихо добавил:

– Я здесь именно за этим. Чтобы понять. И показать, если получится.

Они пошли обратно, в сторону вездеходов, уже без разговоров. Ветер усилился, тянул за капюшоны, нёс в себе солёную взвесь и неясные звуки, похожие на шепот. Дорога казалась длиннее, чем утром. Усталость накапливалась. И в этой усталости у Ольги вдруг возник вопрос, который она не могла больше держать в себе.

– Алексей… – сказала она, приотстав и подойдя ближе к нему. – Почему никто ещё не приехал? Я имею в виду… из центра, из Москвы, из министерств. Это же… ну, это же ненормально. Почему нет ни одного представителя?

Алексей долго не отвечал. Потом прищурился, глядя вперёд, и сказал:

– Потому что они не верят. Они всегда не верят. А когда верят – бывает уже поздно. Когда закрывали Наукан, всё уже затихло. В момент, когда туда добрались, ничего необычного не происходило. Они решили, что это слухи. Туристические легенды.

Ольга нахмурилась:

– Но ведь ты знал. Ты же говорил, что там были странности. Почему никто не зафиксировал?

– Потому что здесь важно одно: попасть в сам момент. В ту тонкую линию, когда всё искажается. А она ускользает. Она не по расписанию. Она как прилив – приходит, когда хочет. А когда уходишь – следов не остаётся. Ни для протокола, ни для отчёта.

Ветер закрутил вихрь снега перед ними. Алексей добавил:

– Поэтому и надо спешить. Пока окно открыто. Пока не захлопнулось.

Когда они подъехали к Лаврентии, небо уже затягивало медленным вечерним туманом. Но и сквозь эту пелену сразу стало видно – на окраине, там, где раньше были только ржавые конструкции старой базы, теперь стояла целая станция. Современная, с антеннами, металлическими мачтами, контейнерами, проводами, тянущимися по периметру. Несколько фигур в комбинезонах сновали между ангарами, и среди них Ольга с изумлением узнала лица второй группы.

– Ты это видишь? – прошептала она.

– Вижу, – сказал Алексей, не веря собственным глазам.

– Это… та самая база? – неуверенно спросила Наталья, сдвигая брови. – Но её же… не было.

– Я фиксирую! – воскликнул Артём, уже наводя камеру на станцию. – Если это снова исчезнет, у нас хотя бы останется видео.

Георгий прищурился, вглядываясь в фигуры у ангаров:

– Это они. Те же лица. Те же жесты. Как будто ничего не произошло. Как будто они просто… продолжили своё.

– Или мы – те, кто остался позади, – тихо добавила Ольга, чувствуя, как сжимается горло.

– Но они… – Наталья сделала жест рукой. – Они ведь исчезли. Мы все это видели. Или нет?

– Мы точно видели, – сказал Алексей. – Вопрос в другом – кто они теперь и что это значит.

Ольга не сводила глаз с базы, с антенн, с движений людей. Сердце било тревогу, будто предупреждая: слишком много загадок в одном дне, и слишком мало ответов.

Но тут из-за сугроба на обочине выбежали трое детей – лет восьми-девяти, с весёлыми криками они начали кидать снежки в сторону вездехода. Один снежок попал в лобовое стекло. Ольга машинально закрыла глаза рукой, а когда снова посмотрела – станции не было. Пустота. Только ржавые остатки. И ни одного человека.

Артём тут же начал просматривать только что записанное видео. Он перемотал к нужному моменту, нажал на паузу, затем медленно воспроизвёл запись. Все склонились к экрану. На видео была станция – но не та, которую они видели. На записи была старая, разрушенная база, давно знакомая им по реальности. Ни новых мачт, ни ангаров, ни людей. Только снег, ветер и корявая труба.

– Вот… – выдохнул он. – На видео – наша база. Та, что была всегда. Та, что мы знаем.

– Значит, мы действительно это видели только… глазами? – прошептала Наталья.

– Или это снова «окно», – тихо произнёс Алексей. – Только оно оставляет следы не на плёнке, а в нас самих.

Тишина накрыла всех в кабине. Даже дети исчезли, будто растворились в воздухе вместе с миражом. Лишь тонкие вихри снега кружились по тому месту, где мгновение назад была оживлённая база.

Глава 3: Фантомная станция

Ночь в Лаврентии была долгой и вязкой. Снег то усиливался, то стихал, и казалось, что ветер носит не только кристаллы льда, но и шёпоты тех, кто жил здесь до них. Ольга не могла уснуть. Перед глазами снова и снова всплывала фантомная станция: мачты, контейнеры, люди, занятые своим делом – и как всё исчезло вместе с детскими криками и снежками.

Утром они снова собрались вместе – Алексей, Георгий, Наталья, Артём и Ольга. Каждый выглядел так, словно ночь не принесла отдыха.

– Мы все это видели, – начал Георгий. – Но камера показала другое. Я не знаю, как это объяснить.

– Фантом, – тихо сказала Наталья. – Станция, которая есть и которой нет. Вижу её я, видите вы, но техника фиксирует только то, что признано «настоящим».

– Вопрос в том, – заметил Алексей, – что настоящим признано именно нашей техникой. А если где-то есть другая – может, она покажет обратное.

– Ты хочешь сказать, что есть две версии одной реальности? – спросила Ольга. – И каждая фиксирует только себя?

Алексей посмотрел на неё, и в его взгляде мелькнуло что-то похожее на согласие.

Артём тем временем молча щёлкал пультом от дрона. Его руки дрожали. Он поднял глаза на остальных:

– Я хочу попробовать поднять дрон к тому месту ещё раз. Если станция появится – может, хотя бы техника что-то поймает. Хоть на миг.

– Это рискованно, – сказал Георгий. – Но выбора у нас всё равно нет. Мы обязаны проверить.

Они направились к окраине, где вчера видели мираж. И снова – техника оставалась слепой, но их глаза различали очертания станции. Она стояла там же, но словно дышала: мачты колебались, контейнеры чуть подрагивали, будто готовые сорваться в движение, но оставались на месте. С северной стороны угадывался вход – тёмный проём, похожий на коридор, ведущий внутрь. На этот раз внутри и вокруг станции никого не было видно: ни фигур, ни движения, словно она ждала их, затаив дыхание.

– Там вход, – прошептала Наталья. – С северной стороны.

– Точно, – добавил Артём, указывая рукой. – Как будто ждёт, чтобы мы зашли.

Все переглянулись. Решение пришло без слов: они должны были войти внутрь и посмотреть, что скрывается за фантомными стенами.

Они двинулись вперёд, шаг за шагом приближаясь к странной конструкции. С каждым метром ветер усиливался, налетал порывами, словно пытаясь оттолкнуть их назад. Снежные вихри били в лица, слепили глаза, забивали дыхание. Тело сопротивлялось, но ноги упорно делали шаг за шагом. Капюшоны трещали, шапки съезжали на лоб, перчатки промокали от ледяной крошки. Казалось, сама тундра выталкивает их прочь, но они двигались дальше. В ушах стоял гул ветра, но в груди билось одно общее чувство – нужно дойти, нужно увидеть. И станция с каждым мгновением вырастала перед ними всё отчётливее, как будто сама ждала их приближения.

Наконец они достигли входа. Ветер стих, словно за порогом действовали иные законы. Коридор внутри был широким, с металлическими стенами, от которых отражался их дых и шаги. Свет исходил от ламп в потолке – ровный, белый, как в современных лабораториях, хотя снаружи станция выглядела полуразрушенной.

Они шли медленно, оглядываясь. Вдоль стен стояли аккуратные ряды шкафов с приборами, столы, на которых горели мониторы с графиками и непонятными символами. В воздухе стоял запах озона и металла.

– Это невозможно… – прошептала Ольга. – Такое оборудование я видела только в в научных центрах в Москве.

Дальше коридор вывел их в просторное помещение, похожее на лабораторию. Здесь стояли прозрачные капсулы, заполненные жидкостью, мерцали панели с датчиками, а на стенах светились схемы, похожие на карты неба. Современность и даже нечто будущее витали в воздухе, делая каждый шаг всё более нереальным.

И вдруг из глубины лаборатории вышли пятеро человек. Они были старше их группы – лица усталые, но в них сквозила странная знакомость, словно герои видели их когда-то в толпе или на старых фотографиях. Новые фигуры остановились у панелей и заговорили между собой.

– Опять эти приборы, – сказал один, с раздражением ударив по клавише. – Всё списанное, всё старьё. Сколько можно?

– Мы просили новые спектрометры, а получили то, что уже двадцать лет пылится в подвалах, – добавил другой, пожилой, с морщинами, похожими на следы мороза.

– Современного оборудования мы не видели, – вступила женщина с туго затянутым шарфом на шее.

Слова их звучали жалобно, обыденно, но в этой обыденности было что‑то пугающее. Молодые герои переглянулись: вокруг сияли новейшие панели, капсулы и мониторы, приборы, которых они никогда раньше не видели.

– Подождите… – не выдержала Ольга. – Какое «старьё»? Это же самое современное оборудование. Я таких систем даже в Москве не встречала.

Артём кивнул, указывая на панели:

– Да, всё выглядит как из будущего. А вы говорите, что это – хлам?

Пятеро старших переглянулись. Их лица оставались серьёзными, словно они действительно верили в свои слова.

– Вы серьёзно считаете это устаревшим? – сдержанно спросил Георгий. – Эти панели реагируют быстрее, чем всё, что я видел за последние годы.

– Вы просто ничего не знаете, вы не понимаете в этом, – отрезал один из старших. – Для нас это пережиток прошлого. Мы работаем с этим десятилетиями, и оно давно изжило себя.

Ольга вспыхнула:

– Ничего не знаем? Да мы только что вошли сюда и увидели то, о чём на материке можно только мечтать!

Артём сжал кулаки:

– Если это рухлядь, то я хочу увидеть хоть одну вашу «настоящую» машину, которая лучше работает.

Георгий нахмурился, голос его стал жёстким:

– Мы инженеры и исследователи, не дети. Не нужно обращаться с нами так, будто мы ничего не понимаем.

Старшие лишь переглянулись, и в их глазах сквозила смесь снисхождения и печали, словно они знали то, чего молодые ещё не могли постичь.

– Но это оборудование на уровне лучших институтов, – возразила Ольга, чувствуя, как в голосе дрожит удивление. – Всё здесь – новейшее!

– Новейшее? – хмыкнула женщина в шарфе. – Да эти капсулы мы списывали ещё пятнадцать лет назад. Они небезопасны и ненадёжны.

Артём сделал шаг вперёд, почти с вызовом:

– Тогда объясните, почему они работают без перебоев? Почему ваши «старые» приборы показывают данные, которых не даст ни один современный датчик?

Старшие переглянулись и вдруг рассмеялись. Смех был сухим, нервным, но в нём звучала уверенность.

– Работают без перебоев? – переспросил один, всё ещё улыбаясь. – Вы, должно быть, шутите. Эта рухлядь ломается каждую неделю. Мы уже забыли, когда последний раз видели приборы, способные держаться месяц без ремонта.

– Для вас это, может, блеск и новинка, – добавила женщина в шарфе. – А вот в Москве действительно настоящая техника. Там приборы дают погрешность не более одной миллионной единицы. А это – хлам и мусор, который только мешает работе.

Молодые переглянулись: подобная точность казалась невозможной. Даже самое современное оборудование, о котором они слышали, не могло обеспечить такой результат. И от этого несоответствия у них похолодело внутри.

Ольга растерянно огляделась: всё вокруг светилось и выглядело идеальным, но их слова звучали так искренне, что становилось ещё страшнее.

Тогда один из старших сказал:

– Что вы так удивляетесь? Это оборудование лет 30 назад было новейшим и на него все молились, году так в 2020, а сейчас …

Но прежде чем он успел договорить, всё вокруг дрогнуло. Сначала исчез свет в панелях, затем сами панели растаяли, будто были дымом. Старшие фигуры начали меркнуть, словно их вычеркивала невидимая рука. Через несколько секунд в лаборатории не осталось никого, кроме самой первой группы.

– Они… исчезли, – выдохнула Наталья, прижимая ладонь к губам. – Просто растворились.

– Но мы ведь разговаривали с ними! – вскрикнул Артём. – Это не галлюцинация, я слышал их голос, видел их глаза.

– Это было реально, – добавил Георгий. – Слишком реально, чтобы быть игрой воображения.

Ольга вцепилась руками в край стола. Её дыхание стало сбивчивым, на глазах блестели слёзы.

– Господи… Что это было? Мы в будущем? Или в прошлом? Это просто невыносимо!

Алексей шагнул к ней, положил руку ей на плечо:

– Спокойно. Дыши, Ольга. Медленно. Вдох… выдох. Так. Мы должны держаться вместе.

– Но как?.. – её голос сорвался. – Как такое возможно?

– Ответы будут позже, – твёрдо сказал он. – Сейчас главное – не потерять себя.

Она закрыла глаза, стараясь следовать его словам: вдох, задержка, выдох. С каждой попыткой дрожь в теле уходила, дыхание выравнивалось. Внутри всё ещё бушевал хаос, но тонкая нить контроля возвращалась.

– Такого не может быть, – прошептала она.

– Но оно происходит. – сказал Алексей. – Именно поэтому мы должны идти дальше, чтобы понять, что происходит.

Ольга, всё ещё дрожа, вдруг резко выпрямилась.

– Мне нужно на воздух. Я должна выйти.

– Подожди, не уходи одна, – торопливо сказал Георгий. – Здесь слишком странно.

– Мы должны держаться вместе, – добавила Наталья, протянув руку к её локтю.

Артём нахмурился:

– Если это всё фантомы, то и снаружи может быть то же самое. Ты рискуешь.

Но Ольга покачала головой, прижимая руки к груди:

– Я задохнусь, если останусь ещё хоть минуту. Мне нужен свежий воздух.

И, не слушая их уговоров, она рванулась к выходу и выбежала в коридор. Её шаги эхом отозвались в металлических стенах, и вскоре дверь захлопнулась за ней, оставив остальных в тревожном молчании.