Темные, тугие волны накатывались под ветром и упрямо толкали в грудь. Ветер срывал с них желтую пену, она летела в лицо холодными брызгами.
Венка сплюнул, переступил одеревеневшими ногами, в сотый раз оглядел озеро, хотя и знал, что в этой стороне бесполезно ждать помощи.
Озеро уходило вдаль, и ничего, кроме взбаламученной воды да мутного неба, впереди не было. Ближний, покрытый камышом берег, находился у него за спиной, шагах в двухстах. Там был и камышовый курень, в котором Венка просидел утреннюю зарю. Он уже раскаивался, что сразу не добрался до него. Там, в камышах спокойнее.
Близился вечер, и Венка понимал, что через час-два уже поздно будет на что-то надеяться.
Вдали озеро было темным, почти черным, но если посмотреть вниз, под ноги, вода светло-коричневая, прозрачная. На дне затонувшей лодки, возле ног, лежат опрокинутый набок плоский котелок, сумка с патронами и оба ружья.
Четвертые сутки как Венка приехал на озеро. Пора было возвращаться в город, он набил уток гораздо больше, чем предполагал. Однако решил еще поохотиться до субботы.
Он спал в скирде, и в полночь услышал, что поднялся сильный ветер. Утром ему не следовало выезжать на озеро, но, как нарочно, чуть только занялась заря, с севера потянули гоголи. Он узнал их по особому, резкому свисту крыльев. Венка долго сидел на скирде, вытряхивая из рукавов, из-за ворота колючее сухое сено, набившееся за ночь. И каждый раз, когда пролетали стаи, поднимал голову, смотрел в мутное небо. Ему казалось, что он даже различает в этой сырой мути белые брюшки гоголей. Венка решил добраться до куреня.