«Бессмертие окажется инструментом, рабочим инструментом. И оно навсегда останется только простым рабочим инструментом»
Клиффорд Саймак, «Почти как люди»
2119 г.
Капеллан Гектор Корвин стоял в дверях кабинета предварительного разбора межвидовых конфликтов, беспокойно поглядывая на часы. Ольшанский опаздывал, что было неудивительно – добудиться упыря в три часа после полудня дело не из простых. К тому же день выдался солнечным, и даже задержанный молодой мертвяк, ожидающий слушания, то и дело клевал носом, сидя в неудобном кресле для подозреваемых.
Только парочке «пострадавших» в коридоре, казалось, было всё равно. Второй упырь – в его личной карточке значилось «УПР-Ь/ГЕ, Условно прекративший существование, гражданская единица» – ровесник маявшегося в кабинете задержанного, крепко обнимал жмущуюся к нему человеческую девицу и что-то шептал ей на ухо, отчего та дебело улыбалась.
В отличие от изнывающего в ожидании Корвина, следователь-ситиморт из Бюро техногенных расследований никуда не торопился и, кажется, даже наслаждался вынужденным бездействием, стоя в конце кабинета у единственного незащищенного светоблокаторами окна. Солнечный свет преломлялся в нескольких сантиметров от его тела, создавая стереоэффект, от которого капеллана начинало укачивать, и Корвин предпочёл переминаться в дверях, лишь бы не подходить ближе и не общаться со следователем.
Он в очередной раз взглянул на часы.
– Да иду я, иду! – громко оповестил о своём прибытии Ольшанский, появившийся в конце коридора. – Хватит стрелки гипнотизировать.
– Одна из самых невосполнимых потерь – потеря времени, – скривился Корвин в ответ.
– Ой, не ной, – отмахнулся Ольшанский, смерил милующуюся парочку недовольным взглядом и пробубнил: – Срамота.
Корвин решил не уточнять, что конкретно вызвало недовольство его коллеги – публичное проявление чувств, сам факт межвидовой связи или всё вместе взятое.
Вопреки привычному медийному образу бледных упырей Ольшанский выглядел, как передовик физического труда из социальной рекламы, популяризирующей общественно-полезные субботники. Людей с такими честными лицами и крепкими руками Корвин в этой жизни больше не встречал и видел разве что на полотнах соцреалистов и старинных агитплакатах с призывами бить буржуев и строить коммунизм. Капеллан находил забавным то, что даже полный официальный статус коллеги соответствовал его внешности ударника труда: УПР-Ь/НД – «Умерший при исполнении, но действующий». Мертвяка с чувствительностью к ультрафиолету в Ольшанском выдавали только неестественно ровный от солнцезащитной пудры цвет лица и сероватый оттенок губ.
– Здравствуйте, Мортон, – осторожно поздоровался Ольшанский с застывшим у окна следователем. Он, конечно, получил сообщение от своего коллеги-капеллана, что на разбирательствах будет присутствовать представитель отдела кибернетических преступлений, но явно не ожидал, что Бюро пришлет технозомби.
– Здравствуйте, бессмертный, – следователь оторвался от созерцания городской панорамы за стеклом и повернулся к ним. Его немигающий взгляд пробежался по лицам обоих комиссаров. – Раз все в сборе, давайте не будем тратить время на ненужные расшаркивания.
– А вы прямолинейны, – усмехнулся Ольшанский.
– Не у всех тут есть привилегии вневременности, – подал голос Корвин, усаживаясь на свое место.
Ситиморт и упырь обменялись быстрыми взглядами – Корвин действительно был единственным из присутствующих, чьё время было бесценно и быстротечно. Мортон, как «временно́й мертвец» на госслужбе, обладал доступом к Банку Времени, что периодически вызывало дебаты у электората, недовольного «мертвецами» на балансе у «КВАНТ-Время». Ольшанский же был представителем условно-бессмертного вида, и хотя официально он хронозаёмщиком не считался, фактически его биологическое время было поставлено на паузу так же, как и у ситиморта. Эта маленькая, но приятная побочка экспериментов «КВАНТ» позволяла ему существовать до тех пор, пока физическое тело не получит внешних повреждений, делающих дальнейшее функционирование невозможным.