Читать онлайн То, что осталось после нас

Пролог

Песня, вдохновившая автора: Florence + The Machine – "Never Let Me Go"

Коридор казался слишком ярким. Холодный свет люминесцентных ламп бил сверху, как безжалостный прожектор на допросе, обнажая её и лишая защиты. Эбигейл резко вдохнула, но воздух был тяжёлым, с металлическим привкусом, будто испорченным. Сердце гулко колотилось о рёбра, ритм его был беспощаден и не совпадал с медленным, вымученным шагом, к которому она себя принуждала.

Одна нога перед другой. Только так. Нужно идти.

Звуки больницы давили со всех сторон: обрывки разговоров, писк мониторов, скрип резиновых подошв по линолеуму. Всё сливалось в бесцветный гул, лишённый смысла. Мозг отказывался складывать детали в целое. Мир сузился до собственного дыхания – сбивчивого, поверхностного – и до крови, шумящей в ушах.

Стол Сары был уже близко. Знакомый беспорядок бумаг и мелочей вдруг показался чужим. Эбигейл сглотнула, собирая остатки выдержки, которой от неё ждали. Пальцы дрожали, когда она вцепилась в край стола и заставила себя встретиться взглядом с секретаршей.

Сара вскинула взгляд, вглядываясь в её лицо.

– Доктор Харпер?

– Мне нехорошо, – выдавила Эбигейл, сама удивившись, что голос прозвучал ровно, тогда как внутри всё рушилось. – Отмени, пожалуйста, приём после обеда.

На лбу Сары легла морщинка, в глазах мелькнула тревога.

– Может, позвонить кому-то? Вы выглядите очень бледной.

Нет. Некому звонить. Не к кому идти.

Эбигейл натянула слабую, напряжённую улыбку.

– Просто перенеси пациентов. Я справлюсь.

Секретарша колебалась, будто собиралась возразить, но всё же кивнула и потянулась к телефону.

– Хорошо, я всё устрою. Вам лучше поехать домой, доктор Харпер.

Дом.

Слово отозвалось в животе горьким спазмом. Что теперь значил для неё дом?

Она лишь кивнула и почти шёпотом произнесла:

– Спасибо.

Ноги налились свинцовой тяжестью, пока она шла к боковому выходу больницы. На улице холодный воздух резал лёгкие, а небо, затянутое серой пеленой, отражало пустоту внутри. Эбигейл остановилась у машины, нажала брелок онемевшими пальцами, но дверь так и не открыла. Она лишь стояла, глядя на своё отражение в затемнённом стекле.

Боль была невыносимой.

Она не знала, сколько времени простояла так – потерянная, словно оторванная от берега. Зрение расплывалось, мысли путались, вновь и вновь возвращая её к одной единственной, невыносимой мысли: она доверяла ему. А он растоптал это доверие, оставив её задыхаться среди обломков.

Где-то рядом хлопнула дверца машины, вырвав её из оцепенения. Эбигейл моргнула и тяжело выдохнула. Вести машину в таком состоянии было невозможно.

Пальцы дрожали, когда она достала телефон и открыла приложение такси. Несколько секунд – и заказ оформлен. Пока она ждала, мысли сами потянулись к Итану. Скоро он выйдет из школы. Сможет ли она забрать его? Должна ли?

Эбигейл сжала телефон так крепко, что экран погас. Сначала – домой. А потом… потом она решит, что делать дальше.

Подъехала машина. Не оглядываясь, она скользнула на заднее сиденье и захлопнула дверь, будто отрезая себя от всего внешнего мира.

Глава 1

Belle and Sebastian – «The Boy with the Arab Strap»

Начало

Мать Эбигейл остановилась у школьных ворот, мотор машины тихо урчал. Она обернулась, чтобы напоследок напомнить:

– Ведите себя хорошо, девочки. А ты, Ана, присмотри за Эбигейл, чтобы она не вляпалась в неприятности. – Голос её звучал тепло, с лёгкой шутливой ноткой.

Эбигейл закатила глаза.

Ана улыбнулась; её тёмные кудри подпрыгнули, когда она отстегнула ремень.

– Я постараюсь, миссис Харпер. Но ничего не обещаю.

Девочки выскочили из машины, крепко держась за руки. Волнение переполняло их: они росли вместе, неразлучные, и теперь были готовы покорять новый мир подготовительного класса. Но по пути к зданию что-то привлекло внимание Эбигейл.

В стороне стояла женщина, украдкой вытирая слёзы рукавом. Рядом – маленький мальчик с тёмными волосами. Он выглядел так, словно застрял где-то между неловкостью и вынужденным терпением.

– Ну, мам, хватит реветь, а? – пробормотал он, неловко похлопав её по руке. – Всё будет хорошо.

Голос его был тихим, но Эбигейл расслышала каждое слово. Женщина кивнула, крепко сжала губы, обняла сына в последний раз и ушла. Мальчик ещё несколько секунд стоял, уставившись в землю, а потом поднял голову, словно набираясь храбрости.

Вскоре детей провели внутрь – в яркий, залитый красками класс. Родители задержались у дверей, прощаясь со своими малышами. Мальчик сел в углу, один. А Эбигейл с Аной сразу бросились знакомиться с другими детьми. Краем глаза Эбигейл заметила, как он нехотя поднялся, когда учительница попросила назвать его имя.

– Грейсон, – буркнул он.

И почти сразу случилась первая стычка года.

Один из старших ребят, крепкий мальчишка с копной русых волос, проходя мимо, ухмыльнулся. Его акцент звучал резко, насмешливо, с чистым ливерпульским оттенком:

– Маменькин сынок, да? Хочешь, обниму?

Грейсон не ответил сразу, лишь сузил глаза. Эбигейл знала этот взгляд – гроза была уже на подходе. Задира, не почувствовав сопротивления, шагнул ближе и повторил:

– Ну что, расплачешься по своей мамочке?

Грейсон метнулся к нему. Лёгкий толчок – не такой сильный, чтобы повалить крупного мальчишку, но вполне достаточный, чтобы дать понять: с ним шутки плохи.

– Закрой хлебало.

Задира отшатнулся, на миг растерялся, а потом его лицо перекосила злая гримаса. Но учительница вовремя вмешалась, разняв их и остановив перепалку, прежде чем та успела разгореться.

Эбигейл улыбнулась:

– Он мне нравится.

Ана фыркнула:

– Тебе все нравятся.

За обедом Эбигейл снова заметила его. Он сидел в одиночестве на игровой площадке, нахмурившись над своим ланчбоксом. Любопытство пересилило, и она подбежала к нему вприпрыжку:

– Чего ты такой мрачный?

Грейсон даже не поднял головы.

– Салат.

Она заглянула ему через плечо на бутерброд.

– А что с ним?

– Ненавижу его.

Эбигейл склонила голову набок:

– Тогда не ешь.

Он тяжело вздохнул, раздражённый самой ситуацией:

– Мама говорит, я должен.

Эбигейл носком пнула камешек.

– У меня есть половинка сэндвича с сыром. Хочешь?

Молчание. Она пожала плечами:

– Хочешь, покачаю тебя?

– Нет.

Эбигейл хитро усмехнулась, уже отворачиваясь:

– Ну и ладно.

Она успела сделать пару шагов, когда вдруг услышала его голос – на этот раз тише:

– Ладно.

Ана, всё это время стоявшая неподалёку, закатила глаза:

– Ну наконец-то.

Эбигейл сделала вид, что не услышала. Встала за качелями, ухватилась за цепи и толкнула. Грейсон почти не шелохнулся.

Ана прыснула со смеху:

– Ты слишком мелкая.

– Замолчи, – проворчала Эбигейл и толкнула сильнее.

Ана присоединилась, и вместе они сумели раскачать качели. Грейсон всё ещё хмурился, но Эбигейл заметила, как уголок его губ едва заметно дрогнул вверх. Совсем чуть-чуть, но для начала и этого хватало.

– Подай красный карандаш, ладно, Эбс? – пробормотал Грейсон. Его деррийский акцент звучал особенно густо, пока он сосредоточенно выводил линии рисунка.

Эбигейл протянула карандаш, не отрываясь от своей работы. Её лист был залит яркими завитками и пятнами цвета – свободно, абстрактно. У Грейсона же всё выглядело иначе: аккуратные формы, выведенные простым карандашом, а потом уже дополненные штрихами красного. Их плечи почти соприкасались, но ни один из них, казалось, этого не замечал.

– Классно выходит, – заметила Эбигейл, скользнув взглядом по его рисунку. – Что это?

– Поле для регби, – буркнул Грейсон, закрашивая ворота. – Для того дня, когда я буду играть.

Она не успела ответить: рядом с грохотом плюхнулся Джаспер, театрально раскинувшись на стуле. Передних зубов у него не хватало, и слова выходили с лёгким посвистом:

– О-о, я не помешал романтическому моменту? – протянул он, заговорщицки шевеля бровями. – Вот-то самое… что дядя Том вссегда шшутя спрашивает у родителей!

Грейсон простонал:

– Ты кретин, Джаспер.

Эбигейл прищурилась:

– А ты вообще кто такой?

Джаспер ахнул с преувеличенным ужасом:

– Кто я? Я – великий и могучий Джаспер, знаток хаоса, мастер проказ…

– …и самая большая заноза в моей заднице, – закончил Грейсон, закатив глаза.

Джаспер довольно расплылся в улыбке и наклонился ближе:

– И всё же ты меня любишь.

Мимо проходила Ана и фыркнула:

– Скорее терпишь.

– И это я тоже принимаю! – торжественно объявил Джаспер.

Он протянул руку и дёрнул Ану за прядь. Та тут же отмахнулась:

– Ещё раз так сделаешь – пристрелю твою рубашку к стулу степлером.

– О-о, как страшно, – нараспев протянул Джаспер, затем снова повернулся к Грейсону. – Ну так что, готов к регби сегодня? Клуб «Регбийные волки» ждёт.

Грейсон кивнул:

– Ага. Тренер сказал, нам надо отработать схватку.

Эбигейл сморщила нос:

– Звучит так, будто вы просто толкаетесь гурьбой.

Джаспер расхохотался:

– Собссно, так оно и есть.

Эбигейл склонила голову:

– А куда у тебя зубы делись?

Джаспер гордо выпятил грудь:

– Врезался в дерево. Не победил, но бой был славный.

Грейсон покачал головой:

– Он просто влетел в ветку.

– Оно выскочило из ниоткуда! – возмутился Джаспер. – Как ниндзя-дерево!

Эбигейл прыснула:

– Ты так смешно говоришь без зубов.

Джаспер ахнул и приложил ладонь к сердцу:

– Как ты можешь! Это же знак чести!

Позже, на физкультуре, Грейсон прорвался мимо защитников с неожиданной для его возраста скоростью. Эбигейл, стоя на линии, прищурилась.

– У тебя глаза такие красивые, когда ты бежишь, – вырвалось у неё, когда Грейсон пронёсся мимо.

Он резко затормозил и в ужасе уставился на неё:

– Что?

– Я… – Эбигейл запнулась, осознав, как это прозвучало. – Я имела в виду, что они красиво смотрятся на солнце.

Щёки Грейсона запылали.

– Я не красивый.

– Я не это хотела сказать! – торопливо запротестовала Эбигейл.

Конечно же, Джаспер всё услышал.

– Эй, Грейсон, она думает, ты принцесса!

Грейсон метнул в Джаспера уничтожающий взгляд и с яростью зашагал прочь с поля. Эбигейл застонала, но через несколько минут он вернулся и встал рядом, будто ничего не случилось.

– Хочешь поиграть в догонялки? – пробормотал он.

Она усмехнулась:

– Ага.

У школьных ворот Эбигейл заметила, что её ждёт мама. Она схватила Грейсона за запястье:

– Пошли, познакомлю тебя с мамой!

Он замялся, но всё же кивнул.

– Мам, это Грейсон, – представила его Эбигейл.

Мама улыбнулась:

– Здравствуй, Грейсон. Эбигейл всё время о тебе рассказывает.

Грейсон неловко переступил с ноги на ногу, переводя взгляд с Эбигейл на её маму. Их рыжие волосы в лучах заката сияли, как огонь. Он был заворожён: таких красивых волос он ещё никогда не видел.

– Хочешь как-нибудь прийти к нам поиграть? – голос мамы вырвал его из мыслей. – Я могу поговорить об этом с твоей мамой.

Глаза Грейсона засияли, и он кивнул:

– Ага. Было бы здорово.

Когда мама Эбигейл ушла вперёд, она толкнула его локтем:

– Видишь? Совсем не страшно.

Грейсон пожал плечами:

– Наверно.

– В субботу у меня день рождения! – с восторгом объявила Эбигейл, сидя с друзьями за обедом. – Мама испечёт торт.

Ана захлопала в ладоши:

– О-о-о, торт!

– Большой! – гордо добавила Эбигейл. – И игры будут. И, может, даже поиск сокровищ.

Джаспер подпрыгнул на месте:

– Эт-то звучит здорово!

Грейсон слушал вполуха, но вдруг поднял глаза:

– Я могу прийти?

Эбигейл моргнула, затем расплылась в улыбке:

– Конечно, можешь.

Грейсон старался сохранить равнодушный вид, но довольная улыбка всё равно проскользнула по лицу.

– Отлично, – только и вымолвил он.

Джаспер хитро ухмыльнулся:

– Надеюсь, будет пиньята. Я хочу что-нибудь разбить!

Глава 2

Snow Patrol – «Chasing Cars»

– Мама сказала, есть несколько правил, если хочешь прийти, – заявила Эбигейл, уперев руки в бока и глядя на Грейсона самым серьёзным взглядом. – Ладно, слушайте!

Джаспер фыркнул:

– Какие прр-равила?

Эбигейл глубоко вдохнула и начала перечислять:

– Никаких драк в доме, не бегать, всегда говорить «спасибо» после того, как получишь кусок торта, ничего не ломать и…

– Слишком много правил, Эби, – застонал Грейсон.

– Ну, мама и Эндрю любят порядок, – пожала плечами она.

Эндрю был её отчимом. В прошлом году он и мама Эбигейл поженились и переехали в его дом. Грейсон видел его всего несколько раз – приятный мужчина, всегда улыбчивый и заботливый, следил, чтобы у Эбигейл было всё необходимое. Совсем не так, как у него дома, где мать жила в постоянном стрессе.

– Зато будет торт, – пробормотал Джаспер. – Ради этого можно и потерпеть.

Эбигейл скрестила руки на груди и сурово прищурилась:

– Если не будете соблюдать правила, торта не получите.

Грейсон и Джаспер переглянулись, будто их только что приговорили к самому страшному наказанию.

– Ладно, ладно, будем соблюдать, – сдался Грейсон.

Но у него был и свой набор правил. Перед тем как отпустить сына на праздник, мама заставила его пообещать вести себя прилично.

– Будь вежливым, говори «пожалуйста» и «спасибо». Никаких драк, Грейсон Коллинз! – строго напомнила она, нервно теребя пальцы и поправляя его джемпер. – Если кто-то будет задираться – просто уйди.

– Мам, это же день рождения, – вздохнул он. – А не боксёрский поединок.

Она одарила его долгим, подозрительным взглядом, а потом вцепилась в плечи чуть крепче, чем требовалось.

– И помни: веди себя прилично! Не жуй, как дикарь, и не хватай всё подряд. Ты меня понял?

Теперь, оказавшись посреди безумно розового праздника Эбигейл, Грейсон как никогда ясно ощущал, насколько сильно мама за него тревожится. Вечеринка была небольшой: сама Эбигейл, Ана, Джаспер, Грейсон, двое соседских мальчишек и родители. Но веселья хватало с избытком.

Когда Грейсон вошёл в дом Эбигейл, первым делом его взгляд зацепился за огромную пиньяту-единорога, качавшуюся в саду. Но куда сильнее его поразило другое – платье его подруги. На ней было настоящее бальное одеяние принцессы: нежно-голубое, усыпанное блестящими пайетками, с пышными рукавами, будто сошедшее со страниц сказки.

Джаспер наклонился к ней и, едва сдерживая смешок, шепнул:

– Ты как кукла.

Эбигейл нахмурилась и вскинула подбородок:

– Это платье принцессы, Джаспер.

– Да, но… – начал он.

– Если засмеёшься, скажу маме, что ты нарушил правила, – пригрозила она.

Джаспер мгновенно захлопнул рот.

Грейсон неловко переминался с ноги на ногу и пробормотал:

– К-красивое платье.

Эбигейл тут же просияла:

– Спасибо, Грейсон!

Джаспер застонал:

– Ты такой мягкотелый, приятель.

Внутри дома Грейсон впервые встретил Эмми. Ей было всего четыре года. Большие настороженные глаза, тёмно-каштановые волосы – она выглядела так, будто сам мир был для неё сплошным испытанием. Когда Эбигейл подвела девочку ближе, та не проронила ни слова: только крепче прижалась к ноге отца и посмотрела на Грейсона с Джаспером так, словно они были лишними на этом празднике.

– Эмми всё ещё привыкает, – тихо сказала Эбигейл. – Она просто очень стеснительная.

Грейсону и раньше доводилось встречать застенчивых детей, но с этой девочкой всё было иначе. Она не пряталась и не краснела – она наблюдала. В её взгляде сквозило недоверие, словно она пыталась решить, можно ли им доверять.

Эндрю ласково потрепал дочь по волосам:

– Ну же, милая, скажи «привет».

Эмми подняла глаза, встретилась взглядом с Грейсоном, потом с Джаспером и едва слышно прошептала:

– Привет.

Джаспер расплылся в улыбке:

– Привет, маленький человечек.

Девочка тут же юркнула за ногу отца.

Эбигейл всплеснула руками:

– Она вовсе не такая уж маленькая!

– По сравнению с нами – маленькая, – рассудительно заметил Джаспер. – И прячется. Так малыши и делают.

Эмми снова выглянула из-за отцовской ноги, её настороженные глаза не отрывались от них ни на секунду.

– Она не очень разговорчивая, – вздохнула Эбигейл. – Но в целом милая.

Эндрю усмехнулся:

– Ничего, со временем оттает.

Торт был огромный – весь в розовой глазури и щедро усыпан радужной посыпкой. Мама Эбигейл возилась с ним весь прошлый день.

– Слишком много розового, – пробормотал Грейсон под нос, когда её поставили на стол. Джаспер понимающе кивнул.

– Это моя вечеринка, – напомнила Эбигейл. – Можете не есть розовую часть.

– Я принесу себя в жертву, – торжественно заявил Джаспер и ухватил самый большой кусок.

– А пиньята-единорог? – спросил Грейсон, разглядывая яркую игрушку. – Она ведь совсем не… мужественная.

Эбигейл закатила глаза:

– Ты бьёшь её палкой, пока она не взорвётся. Что может быть мужественнее?

Джаспер нахмурился, задумался и нехотя признал:

– Ну, в этом есть логика.

Грейсон попробовал торт. Несмотря на розовую глазурь, платье принцессы и все эти строгие правила, он вынужден был признать: на вкус всё оказалось вовсе неплохо. Может, ради такого и стоило потерпеть.

Поздним вечером, когда гости уже разошлись, Эбигейл сидела на полу, скрестив ноги, и вместе с родителями вновь перебирала подарки. Эмми устроилась на диване и молча наблюдала за ними. В комнате ещё чувствовалось дыхание прошедшего праздника: на полу валялись сдутые шарики, клочки подарочной бумаги, а в воздухе витал сладкий аромат торта.

Эбигейл развернула несколько книг, немного одежды и небольшой набор пазлов. Потом потянулась к аккуратно перевязанной коробке с биркой, где значилось имя Грейсона. Внутри оказался игрушечный докторский набор: крошечный стетоскоп, пластмассовый шприц и маленькая кукла-младенец.

Девочка ахнула от восторга:

– Это Грейсон мне подарил?

Мама улыбнулась:

– Похоже, он действительно хотел сделать тебе приятно.

Эбигейл подняла вверх крошечный шприц, её глаза сияли:

– Я ведь говорила ему, что хочу стать врачом. Как тот добрый доктор, который дал мне леденец и вылечил горло.

Отчим рассмеялся:

– Значит, Грейсон умеет слушать.

Эбигейл прижала набор к груди. Сердце наполнилось теплом, и она решила: завтра непременно поблагодарит его по-настоящему. А сейчас ей просто было хорошо.

Воздух дрожал от криков трибун, прожекторы прорезали влажную траву ослепительными пятнами. Команды сгрудились каждая на своей половине поля, готовые врезаться друг в друга. Матч шёл жёстко: никто не собирался уступать. До финального свистка оставались минуты, и табло безжалостно сияло счётом – 17:12 в пользу «Вирральских лис».

Грейсон Коллинз повёл плечами. Лёгкие горели, мышцы налились свинцом. Это был их последний шанс.

– Нам нужен занос и реализация, – коротко бросил капитан Том Дэвис, смахнув пот со лба. – Грейсон, держишься?

– Ага, – отрезал он, сжав челюсть.

У самой линии поля Эбигейл стояла, скрестив руки на груди, и не отрывала взгляда от схватки. Она никогда не выходила играть, но правила знала назубок: годы наблюдала, как Грейсон из бойкого мальчишки превращался в силу, с которой считались. В нём было что-то неуклонное, упрямое. Именно это её и тянуло к нему. Слишком сильно, если честно.

Свисток. Схватка сомкнулась, и тела с глухим треском врезались друг в друга. Грейсон упёрся, выжимая из себя последние силы. При его росте в метр девяносто и мощных плечах его было невозможно не заметить. Мяч выкатившись достался Джасперу, тот ловко подхватил его и в одно движение отпасовал назад. Защита «Вирральских лис» мгновенно сомкнулась, намереваясь задушить атаку. Но Грейсон уловил узкий просвет между фланкером и фулбеком – и рванул вперёд.

Мир сузился до грохота собственных шагов, до криков товарищей и далёкого рёва трибун. Защитник метнулся в сторону, вытянув руки, но Грейсон увернулся в последний миг: лишь почувствовал, как пальцы скользнули по ткани джерси. Линия зачёта была уже совсем близко. Собрав последние силы, он нырнул вперёд и впечатал мяч в землю в тот же миг, когда в него врезались сразу несколько тел.

Свисток.

На секунду стадион застыл в тишине. И тут же взорвался оглушительными криками.

Грейсон лежал на спине в грязи, жадно хватая воздух. Товарищи подхватили его на ноги, хлопая по спине. Том схватился за голову:

– Чёрт, Грейсон, это безумие! Мы занесли мяч, но нужен ещё дополнительный удар.

Джаспер осклабился, блеснув щербинкой после недавнего столкновения:

– Без обид, но если промажешь – я тебя прикончу.

Грейсон покачал головой, сосредотачиваясь. Толпа стихла. Он занял позицию, глубоко вдохнул и ударил по мячу. Тот взмыл в воздух, описал дугу и прошёл точно между стойками ворот.

Победа.

Команда взорвалась радостными криками, игроки кидались друг к другу в объятия. Грейсона тут же втянули в общий вихрь веселья, но он всё равно искал взглядом только одно лицо.

Эбигейл.

Она стояла на краю поля, всё так же скрестив руки на груди, лицо – непроницаемое. Её волосы в свете прожекторов сияли медным отблеском. Но когда их взгляды встретились, между ними проскользнуло нечто такое, от чего у Грейсона сжался живот – и это было вовсе не адреналин. Она улыбнулась не своей лёгкой, привычной улыбкой, а сдержанной, настороженной… в ней таилось нечто, что он никак не мог понять.

Грейсон сделал шаг к ней, но не успел подойти. Его окликнули:

– Грейсон!

Он обернулся. К нему подбежала Кэсси Миллер, их одноклассница. Длинные тёмные волосы мягко спадали ей на плечи. Она вся светилась – уверенная, яркая, с блеском в глазах, где не было и тени сомнения.

– Это было потрясающе, – выдохнула она, дотронувшись до его руки. – Ты был невероятен на поле.

Грейсон почесал затылок, ощущая странную неловкость:

– Эм… спасибо.

Кэсси прикусила губу и слегка склонила голову:

– Слушай… я тут подумала… может, сходим куда-нибудь?

Грейсон моргнул. Краем уха он слышал перешёптывания ребят из команды – те явно ждали ответа. Но взгляд сам собой скользнул мимо Кэсси и зацепился за Эбигейл. Она застыла, ногти впились в ладони, сжимаемые на груди. Челюсть напряжена, лицо слишком уж безупречно пустое. Непроницаемое.

Грейсон замялся.

Эбигейл больше не смотрела на него. Её глаза упрямо были прикованы к земле, и от этого в груди у него что-то болезненно сжалось.

– Давай, чувак, – пробормотал Джаспер, толкнув его локтем. – Она же по уши в тебя влюблена.

Грейсон сглотнул. Слова застревали в горле. Он не понимал, почему всё это… казалось неправильным. Ведь с Эбигейл он никогда не встречался. Она была его лучшей подругой. И всё же…

Кэсси тихо рассмеялась, стараясь сгладить паузу:

– Всё нормально, если тебе нужно время, – сказала она, но в глазах мелькнула тень неуверенности.

– Да, – выдавил наконец Грейсон; в голосе прозвучала неловкость. – Я… э… да, дай мне подумать.

Кэсси улыбнулась, но уже не так ярко, как прежде:

– Хорошо. Дай знать.

Она отошла, и, едва стихли её шаги, Грейсон резко обернулся к Эбигейл. Но та уже уходила. Он выдохнул и бросился за ней.

– Эбс…

– Хорошая игра, Грейсон, – произнесла она ровным, слишком выверенным голосом. – Ты был молодцом.

Он нахмурился:

– Эби…

– Тебе стоит согласиться, – перебила она, так и не поднимая глаз. – Она красивая. И добрая. И правда тобой увлечена.

Грейсон уставился на неё, ощущая, как внутри оседает что-то холодное:

– Ты серьёзно так думаешь?

Эбигейл наконец подняла взгляд. В её глазах мелькнуло что-то – он не успел понять что именно. Она пожала плечами:

– А почему нет? Ты имеешь право нравиться другим, Грейсон.

Он не знал, что ответить. Да, имел право. Как и она. Но сама мысль о том, что Эбигейл может быть с кем-то ещё, вызывала раздражение, сжимала всё внутри в тугой узел. Между ними повисла тишина – тяжёлая, непривычная.

Наконец Эбигейл шумно выдохнула и натянуто улыбнулась:

– Мне пора. Увидимся завтра?

Грейсон кивнул слишком резко:

– Ага.

Она развернулась и ушла, оставив его стоять с ясным ощущением: между ними что-то изменилось. Что-то, чему они ещё не решались дать название.

Тем же вечером, за ужином, Эбигейл вздрогнула от стука в дверь. Она отложила вилку, сердце забилось быстрее. Мама открыла, и на пороге стоял Грейсон – хмурый, с тяжёлым взглядом.

– Можно поговорить с Эбигейл? – его голос звучал напряжённо.

Эбигейл выглянула из-за плеча матери. Та смерила их строгим взглядом и вздохнула:

– Полчаса. Не больше.

Прохладный вечерний воздух не разрядил обстановку. Они шли молча, пока не дошли до качелей в парке. Грейсон остановился, сжал кулаки и резко заговорил:

– Ты уверена, что хочешь, чтобы я встречался с Кэсси?

Эбигейл сглотнула:

– Да. Всё нормально.

Он покачал головой, будто отбрасывая лишние мысли, и выдавил:

– Я отказал ей.

Сердце Эбигейл ухнуло вниз. Она села на качели и вцепилась в цепи.

– Почему?

Он посмотрел прямо на неё. В его взгляде было что-то обнажённое, почти беззащитное.

– Потому что я хочу встречаться с тобой.

Между ними повисла тишина.

– Я тоже, – прошептала Эбигейл. – Я не хочу ни с кем другим.

Грейсон раздражённо выдохнул, и слова сами сорвались с губ:

– Так почему ты молчала, дурочка?! – в голосе прорезался его ирландский акцент.

Эбигейл вздрогнула, но упрямо вскинула подбородок:

– Потому что боялась. Думала, ты перестанешь быть моим другом.

Их взгляды встретились – и все сомнения исчезли. Грейсон протянул руку, заправил выбившуюся прядь за её ухо. Эбигейл всё ещё сидела на качелях, когда он наклонился ближе. Их губы встретились – осторожно, чуть неуверенно, будто это прикосновение они ждали слишком долго. Когда они отстранились, на лицах уже сияли улыбки.

Глава 3

Oscar and the Wolf, Tsar B – «Back to Black»

Эбигейл шла по длинным коридорам больницы, чувствуя усталость в каждом движении. Последний месяц выжал её до предела: бесконечные дежурства, кипы направлений от терапевтов, отчёты, собрания. Даже просто свободно вдохнуть теперь казалось роскошью.

В отделении физической медицины и реабилитации нагрузка всегда была высокой, но в последнее время она обрушивалась на неё с особой силой. И ещё был Грейсон. Он словно отдалился, всё чаще уходил в свои мысли, и Эбигейл всё острее ощущала, что между ними что-то надломилось. Даже Итан это понимал. За ужином мальчик хмурился и снова задавал один и тот же вопрос, когда отец отвечал рассеянно, не поднимая глаз. Грейсон перестал читать ему на ночь, всё чаще ссылаясь на ночные смены из-за болезни коллег. Сначала Эбигейл верила. Но чем дальше он отстранялся, тем сильнее в ней росло сомнение.

И не только Итану не хватало отца. Грейсон всё реже тянулся к ней по ночам. Их некогда лёгкая, естественная близость превратилась в нечто холодное и чужое.

– Устал, – говорил он. – Слишком много дел.

Сначала она принимала эти объяснения, но пустота рядом постепенно разъедала её изнутри. Он больше не обнимал её во сне, не искал её ладонь в тишине, когда они лежали рядом. Казалось, он нарочно отодвигался к самому краю кровати, оставляя между ними всё более глубокую пропасть.

Тем утром, собираясь на работу, она наклонилась к нему – всего лишь лёгкий, привычный поцелуй на прощание. Но в последний момент он отвернул голову, и её губы неловко коснулись щеки. Мгновение оказалось коротким, но оставило в ней гулкую пустоту.

Сделал ли он это нарочно?

Тогда она отмахнулась от этой мысли. Но теперь, когда всё навалилось разом, воспоминание возвращалось снова и снова, не давая покоя. Как нечто безжалостное, сжимавшее её изнутри в своих когтях.

Когда-то она любила то, как он держал её в объятиях. Перед глазами до сих пор вставали первые годы брака – тесная квартирка, вечная нехватка денег, но рядом был он, и этого казалось достаточно. Она ясно помнила тот вечер, когда ему предложили должность консультанта в больнице. Она сидела на диване, измученная после тяжёлой смены, а он вошёл в дверь с глупой, но такой ослепительно счастливой улыбкой.

– Ты замужем за консультантом, Эби, – объявил он и, не дав ей опомниться, легко подхватил её на руки, подбрасывая так, будто она ничего не весила.

Она взвизгнула, заливаясь смехом и вцепившись в его плечи:

– Поставь меня на землю, безумец!

– Ни за что, женщина, – поддразнил он, прижимая её к себе и целуя крепко, со смехом, в котором звучала лёгкая хрипотца, чуть прикусывая нижнюю губу. – Я заслужил право на праздничные привилегии.

– Ах вот как? – она изогнула бровь, играя с ним в его же игру.

Его улыбка стала дерзкой и лукавой:

– Именно. И я собираюсь ими воспользоваться.

В тот вечер они так и не добрались до ужина. Это был тот самый Грейсон – мужчина, за которого она вышла замуж, рядом с которым чувствовала себя любимой и желанной. Но теперь… она едва узнавала того, кто делил с ней одну постель.

Она изо всех сил боролась за место в комиссии по работе с иностранными пациентами, мечтая облегчить им адаптацию и наладить общение в больнице. Собеседования прошли блестяще, и у неё было столько надежд. До сегодняшнего дня.

Эмми, сводная сестра Эбигейл, недавно устроилась в административный отдел больницы. За последние годы она словно сбросила прежнюю застенчивость и обрела уверенность в себе. Всегда безупречно одетая – строгие брюки, свежая блузка, лёгкий аромат духов – она неизменно притягивала взгляды, куда бы ни вошла. Одни восхищались её деловой хваткой, другие считали чересчур властной. Эбигейл же поддерживала сестру: помогла устроиться и познакомила с нужными людьми.

В тот день, после обеда, Эмми догнала её у отделения.

– Эбс, у тебя есть минутка? – её голос прозвучал мягче обычного, с непривычной неуверенностью.

Эбигейл посмотрела на часы.

– Если это о расписании, то, может, мы…

– Нет, не в этом дело, – перебила Эмми, бросив быстрый взгляд по сторонам и коснувшись её руки. – Пойдём в кафетерий, выпьем чаю. Пожалуйста.

Эбигейл нахмурилась. Эмми редко о чём-то просила.

– Ладно.

В кафетерии царила привычная суета: голоса сливались в гул, посуда звенела, но в остальном зал был наполнен какой-то тихой размеренностью. Они уселись у окна, и холодный зимний свет мягко лёг на лицо Эмми. Она рассеянно помешивала чай, потом тяжело вздохнула.

– Как дела у мамы и папы? – первой нарушила молчание Эбигейл.

На лице Эмми что-то дрогнуло, но она быстро взяла себя в руки.

– Всё хорошо. Как всегда.

Эбигейл не поверила в это привычное «всё хорошо». Она знала: родители, какими бы добрыми они ни были, слишком многого ждали от Эмми. Их ожидания ложились на сестру тяжёлым грузом, и напряжение между ними так и не исчезло окончательно.

И ещё был Итан. При нём Эмми словно терялась, не зная, как обращаться с ребёнком. Она не была груба, просто оставалась какой-то скованной. Эбигейл надеялась, что это со временем пройдёт. Но Итан, чуткий не по годам, ощущал её напряжение и отвечал тем же – осторожной настороженностью.

– У тебя и Грейсона всё в порядке? – осторожно спросила Эмми.

Эбигейл напряглась.

– Почему ты спрашиваешь?

Сестра замялась, будто разрываясь между желанием защитить её и необходимостью сказать правду. Наконец выдохнула, плотно сжав губы:

– Сегодня я кое-что подслушала. Думаю, тебе стоит знать.

Но прежде чем она успела продолжить, раздался оклик:

– Доктор Харпер!

Эбигейл обернулась. К ним приближался Лиам, один из ортопедов, с вежливой, но чрезмерно воодушевлённой улыбкой.

– Простите, что отвлекаю, – начал он, – но хотел уточнить: у вас есть мысли по поводу новых реабилитационных протоколов? Последние результаты оказались довольно противоречивыми.

Эбигейл натянуто улыбнулась.

– Я пришлю комментарии по почте. Сейчас я занята.

Лиам перевёл взгляд между ними и быстро кивнул.

– Конечно. Простите.

Он отошёл. Эмми проследила за ним взглядом, затем снова повернулась к сестре.

– Я проходила мимо зала заседаний, – тихо начала она. – Грейсон разговаривал с одним из членов комиссии о месте в команде, которая работает с иностранными пациентами. Он… он предложил кандидатуру Мэллори Пирс. Сказал, что она идеально подойдёт.

Пальцы Эбигейл сжались вокруг чашки.

– Он сказал, почему?

Эмми поморщилась.

– Он даже не упомянул тебя. Просто отметил, что Мэллори подходит для этой роли.

Слова отозвались в голове гулким эхом, каждый слог словно удар в живот. Эбигейл осторожно поставила чашку на стол – боялась, что иначе раздавит её в ладонях.

– Я не могу в это поверить.

Эмми протянула руку, но замерла на полпути, так и не решившись коснуться её.

– Я не хотела говорить тебе… но подумала, что лучше услышишь это от меня.

Эбигейл сглотнула; к горлу подступала горечь, едкая, как желчь.

– Спасибо, Эмми.

Её шаги были тяжёлыми, когда она покидала кафетерий. Неверие постепенно сменялось чем-то более острым – отчаянием и жгучей потребностью узнать правду. Ей нужно было услышать это от него. Нужно было увидеть его лицо, когда он объяснит, почему так поступил.

Эбигейл шла к комнате консультантов, сердце гулко стучало в груди. По четвергам Грейсон обычно задерживался там после обеда – жаловался, что в собственном кабинете слишком душно. У дверей она на мгновение остановилась, собираясь с силами, и толкнула их… но замерла.

Грейсон был внутри. И не один.

Рядом стояла Мэллори Пирс. Белый халат подчёркивал её стройную фигуру, тёмные волосы блестели в свете ламп. Она лениво накручивала прядь на палец, а на губах играла кокетливая улыбка.

– Снимки миссис Кэллоуэй уже пришли, – сказал Грейсон, просматривая записи на планшете. – Патологический перелом шейки бедра. Вторичный, на фоне метастазов рака груди.

Мэллори тяжело вздохнула, скрестив руки на груди.

– Шестьдесят пять лет, хрупкая, подвижность и так ограничена… Не лучший вариант для операции.

Грейсон кивнул, проводя пальцами по линии челюсти.

– Верно. Но она мучается от сильных болей, консервативное лечение не помогает. Перелом можно было бы зафиксировать, но метастазы уже в позвоночнике. Вряд ли она выдержит восстановление.

Мэллори склонила голову набок, погружённая в размышления.

– Мы можем вынести вопрос на мультидисциплинарный консилиум, – предложила она. – Пусть онкологи решат, есть ли у неё хоть какой-то шанс прожить достаточно долго, чтобы операция имела смысл. Но если она уже настолько слаба…

– Вот именно. – Грейсон тяжело выдохнул и покачал головой. – Дочь спросила меня прямо: стоит ли вообще подвергать её всему этому? И я не знал, что ответить.

Мэллори протянула руку и легко сжала его предплечье.

– Ты всегда принимаешь такие случаи слишком близко к сердцу, Грейсон. Именно поэтому ты хороший хирург. Но тебе нужно учиться отпускать то, на что ты повлиять не можешь.

Грейсон усмехнулся с усталой горечью:

– Легко сказать. Это не к тебе подходят заплаканные дочери и спрашивают, сможет ли их мать снова ходить.

Лицо Мэллори смягчилось.

– Ты невозможен, – поддразнила она, её голос зазвучал мягко, почти обволакивающе. – Всегда такой серьёзный. Когда ты в последний раз отдыхал?

Грейсон тихо рассмеялся, меняя стойку.

– Зависит от того, что ты называешь отдыхом, Мэллори. В последнее время у меня просто нет на это времени.

– Жаль, – пробормотала она, чуть наклонив голову. – Я могла бы помочь тебе с этим.

У Эбигейл всё внутри сжалось, будто желудок превратился в тяжёлый свинец. Резкая перемена тона обожгла её. Грейсон не остановил её, не рассмеялся, не сказал «хватит» – он просто улыбнулся.

– Может, и стоит принять твоё предложение, – произнёс он. Его голос звучал легче, чем дома в последние недели.

Жар обжёг шею Эбигейл, дыхание сбилось. Она должна была войти, окликнуть его по имени, но тело словно окаменело, воздуха не хватало. Мэллори подняла руку, провела пальцами по волосам, и тёмная прядь скользнула на щёку. Грейсон смягчился в лице и бережно убрал её за ухо.

Такое мимолётное движение. И такое внимательное. Слишком интимное.

На секунду Мэллори подалась вперёд, её взгляд пронзил Грейсона. Сердце Эбигейл гулко билось в ушах, пальцы вцепились в дверной косяк, словно в спасение. Она мысленно умоляла его отступить. Сказать «нет».

Но Грейсон не отступил. Не отодвинулся. Вместо этого он наклонился ближе.

Грудь Эбигейл сжалась, сердце колотилось так, что заглушало всё вокруг. Каждая клетка её тела кричала: «Войди. Останови это». Но ноги не слушались, будто её прибили к полу.

Мэллори приподняла подбородок, губы приоткрылись в ожидании. Воздух между ними искрился, натянутый, полный того, что невозможно отрицать.

И Грейсон – её Грейсон – не отстранился.

Внутри что-то хрустнуло, надломилось – словно сердце треснуло пополам. Тяжесть предательства обрушилась так стремительно, что она едва не потеряла равновесие. Мир дрогнул. Свет ламп резал глаза, превращаясь в ослепительные вспышки, коридор сжал её, как ловушка. Воздух стал тяжёлым и вязким, дыхание сбилось на короткие, отчаянные рывки. Нужно бежать. Сейчас. Пока не рухнула прямо здесь, униженная и сломленная. Она резко развернулась на каблуках и бросилась прочь.

Выйдя в коридор, Эбигейл ощутила, как землю унесло из-под ног. Стены поплыли, шаги отдавались пустым гулом. Желудок болезненно скрутило, волна головокружения накрыла, словно её бросили в ледяную воду. Она пошатнулась, вцепилась пальцами в холодную стену, чувствуя, как дрожь проходит по телу, словно мелкая судорога. Сердце билось где-то в горле, кровь стучала в висках. Она моргала часто, судорожно, пытаясь ухватиться за реальность, но всё внутри кричало, разрывалось на части.

Предательство давило, душило, смыкалось вокруг горла петлёй. Оно не отпускало. Захлёстывало, как волна, топя, оставляя лишь отчаяние и панический страх.

Она увидела достаточно. Всё.

Внутри что-то треснуло, и сердце распалось, словно тонкая фарфоровая статуэтка, разбившаяся о каменный пол. Не существовало клея, способного вернуть ей прежнюю целостность. Она ощущала себя лишь осколками. Каждый из них резал изнутри, напоминая о предательстве, убивая медленно, но верно.

Но хуже всего было осознание: он больше не её. Будто человека, которого она любила, уже не существовало. И вместе с ним умирала и она, оставаясь лицом к лицу с холодной, зияющей пустотой.