Читать онлайн Лис среди стен

Глава 1

Дин пытается поцеловать Лис.

Момент весьма странный. Даже, можно сказать, не подходящий. Их отправили на чердак, чтобы отнести списанные книги. Лис прошлась по полу с белыми разводами от моющего средства, упала на пыльный диван, сбрасывая книги куда-то на пол, и игриво улыбнулась.

–Иди ко мне. Ты же этого хочешь.

У них с Лис первая любовь, взаимные чувства. Это Дин знает точно. Уже месяц они целомудренно держатся за руки, делят одну сигарету на двоих и застенчиво обнимаются в тенях коридора. В интернате любые отношения являются объектом всеобщего достояния, но отношения Лис в любой степени особенные, ведь она – одна из старших, выпускная группа, которую вскоре выпустят из потрескавшихся стен на волю.

Дин сел рядом с ней, обнял, пытаясь найти удачное положение, чтобы впитать её запах, попытаться сохранить остатки тепла. На Лис вязаный жилет, он колется, если опереться на него лицом и теплый, если дотронуться до мягкой и нежной кожи, которая под ним скрывается.

Осталось совсем немного, он хочет впервые по-детски завладеть ей, хотя бы дотянутся до губ. И тогда Лиз резко подаётся вперёд, опрокидывает его, придавливает бёдрами. Нависает сверху, заговорчески шепчет:

–Ты ведь ни разу не целовался? Тебе, наверное, хочется, чтобы это было только со мной, да?

От Лис пахнет наступившей осенью, пахнет сигаретами. Она раскрывает губы и проводит языком вдоль его щеки – один из ов проявления её незамысловатых чувств. Одногруппники Дина в один голос заявляют, что Лис – чокнутая дикарка и может вывести из себя любого, даже учителей, но никто не говорит о том, как Лис любит – нежно и преданно.

–Вечером я тебя поцелую, – говорит она едва слышно. – Встретимся у двери подвала после отбоя. А если будешь хорошим мальчиком, я сделаю не только это.

Она осторожно слезает с него, поправляет задравшуюся футболку, закидывает на одну сторону волосы. Склоняет голову и усмехается.

–Дин, дай мне куртку. Мою джинсовку забрала Аля, а мне так холодно. Я обязательно отдам. Не сегодня, так завтра.

Дин выполняет просьбу и накидывает куртку на худые тонкие плечи. На груди виднеется оборка ткани с номером группы – 201. Лис снимает её и крепит Дину на футболку, едва не поранив острием булавки.

Хочется поцеловать её прямо сейчас, но Дин знает – она может ударить. Поэтому он делает шаг назад, склоняет голову и наблюдает со стороны, как Лис смеётся и подмигивает ему.

–До встречи, милый. Увидимся там, где начертано нам судьбой.

Дин в группе новенький. Его перевели в интернат совсем недавно, лишив последних воспоминаний о прошлом и имени. Воспоминания были размытыми, такие забыть легче лёгкого, а имя он придумал на ходу, потому что во время перевода потеряли его именную карту и документы.

–Как тебя зовут, говоришь? – спрашивал дежурный учитель, и он без сомнения ответил.

–Меня зовут Дин.

Впрочем, большая часть интерната, казалось, жила без документов и желания подчиняться правилам. Костяк среди дробленых солнечных лучей стен составляла исключительно старшая группа, состоящая из десяти человек.

Лис была среди них – высокая, на вид весьма податливая. Она не позволяла называть её по полному имени, кривилась всякий раз, когда учителя примирительно произносили "Элизабет", вместо предписанной уставом юбки носила джинсовые шорты и выкуривала по пять сигарет в день, которые удавалось протаскивать в интернат ребятам с особым пропуском – хронически больных, их часто возили в город.

Дин и Лис встретились в последний день лета, когда всех пересчитывали во внутренние дворе и раздавали новую форму. Лис достались рваные кроссовки. Гонимая душераздирающим протестом она ходила по интернату босиком, и никто не мог примирить её обиженную натуру. Дин поймал Лис в коридоре за руку, когда она проносилась мимо разъярённой фурией, и чуть не получил по лицу – Лис повернулась так резко, что случайно задела его плечо.

–Глупая, куда ты так спешишь? Надень мои кроссовки. Будут велики, но зато не замерзнешь.

–Тебе нужнее, – отозвалась она и пренебрежительно добавила. – Ты новенький.

–У меня есть запасные. Как ты правильно выразилась, я новенький. Свои вещи у меня остались.

Лис резко перехватила его ладони, вытянулась и приблизилась вплотную, делая глубокий вдох. Дин испугался, хотел было попятится, но она притянула его ближе и улыбнулась.

–Ты мне нравишься. Я могу держать тебя за руку, начиная со среды.

–Почему со среды? – удивлённо произнёс Дин.

–Со среды начинается новая неделя.

С этими словами она стянула с него кроссовки и ушла, покачивая на ходу бёдрами. Лис была старше на один год, а выглядела так, словно изо всех сил старалась подавить себе зададки взрослого человека.

Лис называли дикой и неотесанной.

Дин был от неё без ума.

Каждый раз, стоило им встретится в коридоре, она лениво взмахивала рукой и тихо говорила:

–Привет.

Внешность у Лис была совершенно обычная. Однако, казалось, если бы Лис при рождении выдали другое тело, не такое грациозное и в должной степени немощное, она бы могла выглядеть также, как и сейчас – припудренная собственной натуральной красотой. Тёмные волосы, карие глаза – такая внешность весьма обыденна, а в рамках интерната встречается у каждой второй, но внутри Лис был врождённый огонь, и он до сих пор светится, заставляя на него оборачиваться.

Дин заслужил поцелуй. Он думает об этом, когда выбирается ночью из кровати, быстро переодевается в туалете и прячет пижаму в ящик под раковиной.

Лис стоит внизу, под лестницей, ведущей на второй этаж, где располагается старшая группа. Каждый раз она примирительно спускается вниз, чтобы настичь его, поделится сигаретой или обнять, рассказывая, как ее погодки жгут резину и нюхают клей.

Они берутся за руки, ныряют в полумрак подвала. Скрипит пол, дыхание у Дина останавливается, когда Лис разворачивается, надавливает на его плечи, заставляет опуститься на пол. Он упирается спиной о батерею, ощущает лёгкое тепло и тяжесть, потому что Лис садится на его колени, берёт лицо в ладони и бегло целует в щеку.

–Лис, ты раньше целовалась?

–Нет, – быстро отвечает она.

Дин думает, что она, конечно же, врет. Такие как Лис не могут дожить до семнадцати и остаться нецелованными. Он пытается обнять её талию, Лис нетерпеливо сбрасывает его руки.

–И что мне делать? – тихо спрашивает Дин.

–Сиди и не двигайся. Иначе я не поцелую тебя никогда.

Когда Дин чувствует призрачное касание губ, он преждевременно хватает этот момент и хочет превратить его в воспоминание, чтобы потом пересматривать, пытаться найти связь с прошлым, где тонет его смех вместе с голосами родителей, слышится звонок велосипеда и песни о солнце, о мире, о лете.

Поэтому когда Лис тянет руку за батарею и достаёт нож, Дин сначала ничего не понимает. И когда лезвие пронзает шею не видит ничего, кроме её блестящих глаз.

Глава 2

Дин просыпается не сразу.

Вероятно, прошла целая вечность.

Да и можно ли проснуться ото сна, если он, кажется, умер?

Ноги дрожат, руки ощупывают лицо и шею. Он не чувствует ничего и, кажется, окончательно теряет связь с реальностью. А затем он резко поднимается и ударяется головой о что-то твёрдое и кричит от боли.

В окружающей его темноте тесно, голос опадает в лёгких, словно растертая между словами пыль. Дин дрожит, ощупывает пространство перед собой и понимает, что вокруг него закруглённые стены.

Он замурован в коже бетона.

Некоторое время он молчит, пытается справится с мыслью, что несколько минут назад хотел украсть поцелуй у Лис, которая, конечно, уже не раз целовалась, а сейчас спрятан где-то внутри невидимой темноты. Но главное ведь совсем другое. Главное то, что Лис убила его и, наверное, залила кровью пол и большую часть стены.

Дин скребет ногтями стену, скулит и ноет, это мольба то взлетает, то замирает, то падает. И когда силы окончательно покидают его, он будто бы заново рождается и всё видит.

Это чувство весьма и весьма странное. Дин будто бы стал жилой внутри старой, повидавшей не одну войну стены, и тянется вдоль нее, постепенно забирая подаренные силы. Он видит интернат в тусклом свете фонаря, стоящего на подъездной дороге. Видит застывшие тела воспитанников, спрятавшихся под колючими одеялами. Видит, как в коридоре крадётся тень и узнаёт в ней Лис, которая вытирает кровавые губы и заходит в спальню для девочек старшей группы.

Лис выглядит уставшей, в её глазах нет ни намёка на разминувшее их прошлое. Она медленно стягивает с себя свитер, джинсы. Он видит выпирающий ряд ребер, вдавленный живот, маленькую грудь. Лис растирает шею, одевает ночное платье. Некоторое время беззвучно сидит, а затем прячется в складах одеяла. Дин больше её не видит.

Она ведет себя так тихо, спокойно, словно ничего не произошло. Словно она только что не убила. Дин пытается понять, действительно ли это была Лис, ведь она бы никогда так не сделала.

Никогда.

Никогда.

Дин лежит где-то внутри, в переплетении труб и сломанных человеческих костей под фундаментом, смотрит, как жизнь проносится мимо.

Как так вышло? Она абсолютно точно убила его, хотя обещала любить. Замахнулась ножом… вот только куда попала? В живот, шею? Почему раны нет, почему он будто бы жив, но на самом деле мёртв? Дин не знает. Он хочет сбежать, хочет найти ее, извести и заставить мучится, но вместо этого прикрывает лицо ладонями, сдавленно выдыхает. По щеке медленно тянутся слезы, но он вытирает и их. Словно от одного неверного действия его образ, полный равнодушия, окончательно разрушится и останется мальчик шестнадцати лет, которого предали и убили.

Наступает утро. Дин ожидает, когда его примутся искать.

Воспитательница и по совместительству учительница Нана встаёт первой и принимается растирать руками чётки, тугой волной свернувшихся на её шее. Нана одевается, не забывает про шерстяные носки и торопится будить девочек старшей группы.

Нана набожна, Нане хочется приучить детей отпускать Богу молитвы, поэтому день юных девушек начинается как нельзя правильно,

–Вставайте, красавицы. Ну же, хватит спать.

Нане кажется, что она справляется. Она не слышит сдержанные ругательства, которые сыпятся с обветренных губ.

Из всех девочек не встаёт только Лис, и Нана мягко трясёт её за плечо, будто боится лишним движением выбить душу.

–Лис, вставай. Одна ты осталась.

Дин ожидает увидеть слезы раскаяния на заспанном лице Лис, но внутри её глаз не видно ни намека на сожаление, их не обрамляет ни одна слезинка.

Дин мысленно хмыкает, с особой изощренностью наблюдает, как Лис переодевается. В свете утра её видно полностью, как нельзя кстати. И Дин с отдалённой грустью замечает, какая же Лис красивая.

Лис будто бы о нём не помнит. Она занимает место рядом с другими девочками, переговаривается с Алей, которая кутается в её джинсовку и безудержно перебирает в руках красную зажигалку.

Дин переносится взглядом на нижний этаж, ждёт, когда в спальню мальчиков заглянет их воспитатель, Василь, и положить конец непристойным юношеским снам.

–Пора вставать, тунеядцы, негодники! Время – восьмой час, а вы всё спите.

Василь строго относится к дисциплине. Когда-то он выжил на войне, где полегло не мало отцов этих несчастных осиротевших детей. Для каждого Василь хочет стать папой, для каждого он готов стать опорой и вовремя слетевшим с рук подзатыльника. Поэтому, когда всё юнцы разом встают и жмутся, подвергнутые деспотичным порядком к стене, Василь лишь усмехается.

–Так держать. Пересчёт!

–Первый.

–Второй.

Дин знает, его вот-вот хватятся. Он всегда замыкал счёт, был восьмым. Но мальчики считают до семи и завершают счёт. Василь усмехается.

–Отлично. Умываться и на зарядку!

Дин изумлённо смотрит вслед короткостриженым хрупким мальчикам. В ужасе пересчитывает их, потом пересчитывает кровати. Кроватей ровно семь.

Наступило утро.

Начинается новый день.

Но никто не вспоминает о Дине и не пытается его найти.

Такое несчастье может случится с кем угодно, только не с ним.

Дин думает об этом все то время, что смиренно покоится в бетонной стене. Но при этом он может видеть все, что застыло под ним, внутри здания. Словно он смотрит сквозь стены и даже пол.

Он пытается найти следы в крови в подвале, но не видит ничего, кроме протертых половиц. Гнусавит, гоняя воду, батарея. Разрезают тишину на лестнице шаги.

–Бет, пойдем, покурим! – кричит Аля. Лис спускается за ней, попеременно стучит по выбирающему бугру стены, словно проверяет чужое дыхание, которое должно уместиться в этих ударах.

Дин ловит себя на мысли, что хочет ее коснуться.

Дин ловит себя на мысли, что хочет ее убить.

Лис и Аля выходят на крыльцо, ведущее к лесу, на всеми забытый на осень и зиму задний двор. Они раскручивают одну сигарету. Лис жалуется, что ей холодно, и Аля пускает ее под джинсовку. Они жмутся друг к другу и наперебой молчат, пытаясь свыкнуться с тем, как осень разъедает цветущий мир.

–Как же холодно, – подает голос Лис. Хриплый, не до конца прокуренный. – Когда же начнется лето…

–Оно только закончилось, – смеется Аля. – Бет, ты спешишь.

Дин представляет, что сидит на крыльце, смотрит вперед вместе с ними. Когда-то Лис сама привела его сюда и впервые дала сигарету.

–Сделай вдох. Небольшой. Иначе разорвешь кашлем легкие.

Он послушно сделал глоток, не сводя с нее глаз. Лис сидела на выступе, прижималась спиной к колонне, ловила каждый жест и взгляд.

–Неплохо, – сказала она, когда поняла, что Дин стоически выдержал испытание, не позволив ни одному мускулу дрогнуть на лице от распирающего внутри яда. – Я горжусь тобой, мальчик. Иди сюда и получи награду.

Она притянула его к себе и обвила ногами. Дин оказался пойманным, застигнутым врасплох сильнее, чем прошлым испытанием.

–Я красивая, – произнесла она. – А еще у меня белые кружевные трусики. Таких ни у кого здесь нет. Будешь послушным, и я дам тебе посмотреть.

Лис произнесла это так, словно хотела его застрелить. Взмахнув волосами, она медленно отпустила его, спрыгнула на дощатый пол и легкой походкой направилась прочь. На ходу развевалась ее заштопанная джинсовка. Дин мысленно подумал, что душа Лис точно такая же – заштопанная и состоит из нескольких сшитых между собой кусков.

Сейчас она стоит на том же месте, обнимает себя руками. Дин представляет, что ее открытая для поцелуев ветра шея пахнет кипельной чистотой мыла.

–Бет, не проспи, – говорит Аля, но Лис ее едва слышит. – Сегодня… как договаривались.

Ветер подхватывает темные волосы, уносит вверх, опускает вниз. Глаза Лис прикрыты, губы терзает дым.

–Обязательно. Обязательно.

Глава 3

Никто не помнит когда в интернете появилась Лис. Кажется она была там всегда.

Белая блузка, торчащая из-под чёрных оборок платья, подведенный отчаянием взгляд и желание стать выше – все это было в Лис уже тогда, но гасло за неимением власти. Но именно такую Лис можно увидеть на фотографиях личного дела – правильную, будто она такая, какая должна быть. Вот только если посмотреть глубоко в глаза, можно увидеть её настоящую – обгоревшую, не до конца сломанную, она до сих пор верит в несправедливость и вместо молитвенного монолога с усмешкой сквернословит.

Вот и сегодня во время вечерней молитвы Лис деланно открывает рот, пытаясь материализовать глухой голос, а когда Нана отворачивается, успевает кривить лицо.

–Спокойной ночи, девочки, – нараспев произносит Нана, когда выключает свет в комнате. – Пусть вам приснятся хорошие сны.

Лис складывает руки поверх одеяла, выжидает, пока здание потонет в тишине. За окном шумит лес, проходящий мимо ветер заглядывает в окно вместе с рассеянным светом фонаря. Где-то над ней тонет в стене Дин. Разглядывая друг друга в темноте, они будто бы наконец-то правильно соприкасаются.

В коридоре проносится звук шагов, Лис медленно просыпается, быстро переодевается, прячет под подушку ночное платье. Не выдерживает и забирает джинсовку у Али, пока та старательно надевает шерстяные чулки и молчаливо тянется за свитером Лис, который висит на спинке кровати.

Они делят между собой одежду и делят общий секрет.

Сегодня ожидается еще одно убийство.

Аля и Лис держаться за руки, спускаются в подвал, прикрывают за собой дверь. Внутри позабытой кладовой играют в карты трясущийся от страха очередной малец из их группы и Лекс.

Лекс от юнца практически не отличается. Когда-то сидел точно также и дрожал, как первая зажатая в пальцах сигарета. Время идет, смены делают свое дело, и теперь Лекс выглядит уставшим и одновременно наполненным силой. Будто бы взрослый, которому малы подаренные тело и кожа.

Лекс смотрит на Лис, улыбается ей. По его взгляду она понимает, что осталось немного и малец вот-вот преждевременно потеряет сознание. А зря – расклад у него более чем хороший.

Игра идет, притаившихся девочек начинающий игрок будто бы не замечает. Поэтому, когда выкладывает последнюю карту, вскакивает и начинает размахивать руками.

–Я победил! Я победил!

Лис хмыкает за спиной. Когда малец оборачивается нож впивается прямо в открытую грудь. Лекс кладет карты на стол, Аля отворачивается. Безвольное тело падает куда-то вниз, в темноту. В этой временной тишине Лис вспоминает себя, как она сама играла с Лексом, а когда проиграла, ползала у него в ногах и умоляла оставить в живых. И Лекс ее помиловал, чтобы через несколько дней отвести в инвентарную на втором этаже и ей овладеть. Глаза Лис были закрыты, от врожденной резкости кровь стекала вдоль бедер. Когда он закончился, она упала вниз, как этот мальчик, и плакала, плакала, в надежде все это забыть. Лекс нагнулся к ней, погладил по лицу. Впервые с нежностью прикоснулся к ней.

–Не бойся, Бет. Когда-нибудь другая боль превзойдет по силе эту.

Сейчас они смотрят друг за друга. В почтенном молчании Лекс успевает закурить. Лис выхватывает у него сигарету, делает несколько затяжек, отдает снова, а затем наклоняется, чтобы вытащить из тела нож. Он легко поддается, словно тело парня превратилась в гладкий масляный кусок.

–Выглядит как ребенок, – замечает Лис, склоняя голову, чтобы проводить взглядом сплошной багряный развод.

–Пора брать его.

Втроем они окружают тело, вынимают из кровавой реки, которую медленно впитывает дощатый пол, не оставляя и следа былой смерти. Тащат все глубже в подвал, пытаясь слиться с холодной пронзительной тьмой. Где-то внизу, у самого основания земли, опускают и наощупь находят стену. Лис стучит по ней пальцами и слышит точной такой же звук в ответ, что вызывает у нее искреннюю улыбку.

–Пора, – тихо говорит она, а потом начинает приглушенно смеяться. – Пора!

Аля отходит в сторону, Лекс делает последний рывок и придавливает тела юнца к отсыревшей стене. Слышится жалобный скрежет, вдоль плотной настой кожи появляется мелкая трещина, которая растет, растет, глушит их собственным размером.

Стена медленно втягивает в себя тело, стирая красный след. Они замирают напротив трещины, в ожидании смотрят вперед, в темноту.

Сначала ничего не слышно. А затем на едва ощутимый след вылезает другой тело. Оно расталкивает слабую Алю, статного Лекса, несется к Лис и замирает на ней руками. С ее губ слетает сдавленный крик. Дин стискивает зубы и принимает ее душить.

Глава 4

Ладони Лис ложаться на запястья Дина. Она пытается сделать глоток воздуха, но вместо этого тонет в надвигающемся конце.

Лекс пытается сбить Дина. Лекс крупнее, на его стороне накопленная годами сила. Но Дин проворнее и быстрее, бросив Лис на пол, он бьёт Лекса на отмашь, во второй раз попадает куда-то в висок, и тот резко падает.

Дин смотрит на сжавшуюся в темноте Лис, пытается вернуться к пугающей тишине сквозь плач Али. И, кажется, он настигает её, потому что Лис молчит и не произносит ни слова. Напуганная, она опирается об угол и, когда Дин садится напротив неё и хватает снова, тихо произносит:

–Ты знаешь, я ведь люблю тебя.

Эти слова сбивают его с толку. Лис говорит это с мнимой искренностью, вот только глаза болезненно блестят и приносят с собой искреннее сожаление.

Дин растерянно смотрит на нее. Руки пробивает дрожь, он сжимает ладони в кулаки. Его недавно убили, а теперь он выбрался наружу и снова здесь, снова живой… Он не может осознать это в полной мере и даже не успевает – откуда-то со стороны налетает Лекс, и Дин падает в темноту, прямо к ногам Лис, её тонким лодыжкам. Он смеётся, тает в настигающем безмолвии. Немного погодя Лис начинает смеётся следом.

И всё тонет в кромешной тьме.

Дин боится проснуться в стене, но вместо этого оказывается в кровати. Завёрнутый в одеяло, он спит на манер новорождённого и пытается свыкнуться с мыслью, что его не давит холод серого бетона.

Звуки прорывают тишину, тело вновь ловит привычное ощущение тяжести. Он боится вдохнуть и почувствовать тяжелую пыль каменной крошки, но вместо этого по губам проносится мягкий и пресный воздух.

–Мальчики, пора вставать! Мальчики!

Голос не похож на надрывный призыв Василя. Он проходит мимо заискивающей мольбой, скрывается где-то вдали.

–Поднимаемся! – слышится второй голос, знакомый. Дин узнаёт в нём ударившего его Лекса. – Поднимаемся, живо!

Дин нехотя вылезает из-под одеяла и с изумлением понимает, что находится в спальне старшей группы.

Ребята встают, беспокойно ходят, собираются. Руки как по команде взлетают вверх для переодевания, виднеются впалые белые животы, вновь расправляются на голове тонкие волосы.

Никто не обращает на Дина внимания. Кроме Лекса, который сидит в углу, на столе с отслоившейся краской, и исподлобья на него смотрит. В какой-то момент из комнаты уходят все, кроме них, и Дин уже было готовится ринутся в бой, как Лекс сам идёт навстречу и приветственно хлопает его по плечу.

–Не трать время, новенький. Мы опаздываем.

–Что здесь происходит? Я… я был младший в группе, что было вчера?

–Тише, тише… Лис позже всё тебе расскажет.

И вот Дин стоит в коридоре, опирается спиной на стенку вместе с остальными и ждёт начала завтрака. В столовой заседает младшая группа. В коридор заворачивает Василь, и Дин ждёт, когда его заберут обратно в группу, узнают. Но Василь быстро проходит мимо, направляется к учителю старшей группы – высокому нескладному мужчине, который без конца мнёт рукава рубашки.

–Теперь младшая группа завтракает первой, мы же договаривались!

–Нана мне не говорила, – едва слышно произнесли в ответ. – Я не знал.

–Теперь знаешь. Мне нужно бегать за всеми или как? Ну что теперь, стойте, ждите!

В этот момент появляется Нана с девочками. Она смущённо опускает глаза, наблюдает, как уходит Василь, как незнакомый учитель также смущённо смотрит на неё в ожидании очередной брани или утешения.

–Вы простите, простите, милый, – тихо шепчет она, хотя остальные прекрасно всё слышат. – Это ещё не утвердили, сегодня только хотели сказать и я… простите, простите.

Безмолвный учитель лишь пожимает плечами, улыбается. Сквозь тонкие стекла его очков мир будто бы перекручивается и тянется в совершенно другую сторону.

–Не переживайте, я понимаю. Понимаю.

Вдоль стены напротив выстраиваются девочки. Дин видит Лис. Она кутается в джинсовку и поджимает губы. Кажется совершенно обыденной, точно такой же, какой была во время их первого месяца и даже больше. Дин ощущает странную несправедливость, но не может понять её направление. Он едва себя сдерживает, чтобы не подойти к Лис и не накричать, но его опережает Лекс. Он хлопает Дина по плечу, тихо произносит:

–Не горячись. Я же сказал, мы тебе всё объясним. Сразу после уроков. Ты, наверное, понимаешь, не маленький мальчик.

Младшая группа выходит из столовой. Дин вглядывается в проходящих мимо одногруппников, но никто не смотрит на него, словно не видит, словно он до сих пор внутри тёмной стены.

Он едва успевает за действительностью, которая тянет его за собой. Быстро ест, постоянно прячет руки и не сводит взгляда с затихшей Лис, которая садится с ним на первом уроке.

Они смотрят на друг друга. Дин хочет накричать на неё, хочет рыкнуть, а она лишь привычно улыбается, обнажая крупные клыки, которые впиваются в губы, стоит их прикусить.

–Я помню, не злись, – мягко произносит она, поглаживая его напряженные плечи. – Я должна тебе поцелуй. Рассчитаемся, не бойся.

Колени бегло соприкасаются и остаются так. Под монотонное бормотание Наны Дин ожидает, что Лис отстранится, но она продолжает сидеть, продолжает его касаться так бесспечно, словно ничего не было, словно она не пыталась его убить. Он смотрит в учебник, на программу, которая на год старше, и совсем ничего не понимает, а Лис снисходительно улыбается, пододвигает к нему тетрадку, даёт списать.

Дину кажется, словно он до сих пор мёртвый, и не может в должной мере извернуться в нужную сторону, чтобы принять нужную форму реки. Реки действительности, которая опаздывает, стремится вперёд. Сколько бы Дин не пытался, он не может за ней успеть, потому что он чувствует себя вырванным из контекста, из единой среды, где должен был остаться.

Он видит раздробленный профиль Лис, плавный изгиб её пальцев, которыми она сжимает красный прямоугольник зажигалки. Она оборачивается, дарит очередную улыбку, Дин едва ли не захлебывается от противоречивых чувств.

Звенит последняя на сегодня трель звонка. Лис кивает Дину, немым жестом указывая на дверь. Забросив книги и тетради на стоящий в коридоре шкаф, Лис направляется на улицу.

Они направляются к роще за интернатом. Осень, начало октября, их остальных становятся выжженными на фоне оранжевых листьев

Лис залезает на поваленное дерево, наблюдает за ним сверху вниз, и Дин беспомощно кладёт руки на её колени. Сдавливает, он хочет сделать ей больно, но не может в полной степени, и на лице Лис впервые появляется новый сорт усмешки – горький, донельзя пронзительный.

–Ненавидишь меня? – звучит вопрос. – Что ж, мне приятно.

–Ты убила меня, Лис.

–Я тебя спасла.

Лис сообщает это мягко, словно разговаривает с маленьким напуганным ребенком. Раскрытой ладонью она гладит Дина по щеке, даже наклоняется, чтобы задеть эту щеку губами, будто клюнуть.

Дин тут же отстраняется.

–Лис… я никогда бы не подумал, что ты так сделаешь. Зачем ты так поступила? – голос Дина опускается до болезненного шёпота. – Зачем ты меня убила.

Лис молча смотрит на него, щурит глаза. Дин думает, что она до сих пор его проверяет, пытается в должной мере понять, но раз за разом ей это не удаётся.

–Здесь – это обычная необходимость. Вот и всё.

–Эй, голубки!

На дороже появляется Лексна вместе с Алей и нескладным высоким парнем, который был незаметным пятном в их группе. Все трое в подобной обстановке выглядят лаконично, словно единое заштопанное покрывало. Только Лис и Дин в качестве заплаток для этого мира вряд ли подходят. Ведь они созданы из совершенно другого материала.

– Веселитесь? – продолжает Лекс и достаёт из кармана пачку сигарет, машет ей. – Смотрите, что подогнали.

Дин отходит от Лис. Опирается спиной о дерево, на котором она сидит. Лекс открывает пачку сигарет, выбирает одну для пыток. Щёлкает зажигалка, неясная тень огня озаряет понурое лицо. Лекс глубоко затягивается и отдаёт сигарету незнакомому парню. Тот склоняет голову на бок, переводит взгляд с Дина на Лис.

–Бет, что ты скажешь в свое оправдание? Он живой. И он выбрался.

–С каких это пор я должна перед тобой оправдываться? – лениво отзывается Лис. – Может, напомнить, как в прошлой смене ты точно также не до конца убил девочку и её пришлось добивать Лексу? Как же звали… Кто-нибудь помнит?

–Заткнись, – бросают ей.

–Сам заткнись, недоделанный.

Лекс примирительно встаёт между ними, вновь забирает сигарету, вновь затягивается и упивается дымом. Он смотрит на Дина с доброй улыбкой, которая обычно бывает у взрослых, когда они пытаются подкупить детей.

–Что ж, ты выжил и выживешь в этой смене. Какие ощущения?

–Не понимаю о чем речь, – тихо говорит Дин. Он хочет оглянутся назад, найти немую поддержку у Лис, но вовремя сдерживает себя. – Я вообще ничего не понимаю.

–Это нормально, – заверяет его Лекс. – Мы в первое время тоже ничего не понимали.

Лекс протягивает ему сигарету, Дин качает головой. Единственный человек, от которого он вообще когда-либо принимал сигареты, была Лис.

–Видишь ли, мы все оказались здесь не случайно. И ты, наверное, понимаешь, о чем я.

–Конечно. Где-то за пределами этого места – разгар войны. У большой части детей погибли родители.

–Он не это имел ввиду, – отзывает незнакомый парень и делает резкий взмах рукой. – Он про то, что никто не замечает… не знает о случившемся, кроме нас пятерых. О том, что тебя убили, а вчера – другого парня.

Лекс фыркает.

–Тощий, кажется, Лис велела тебе заткнутся.

–Я для вас что – несмышленый щенок? – огрызается парень в ответ. – Мы вместе – больше пяти смен.

–Одной больше, одной меньше, – смеется Лис. – Феликс, ты начинаешь бесить.

Дин следит за этим странным диалогом, пытаясь понять, как же на самом деле зовут этого долговязого парня, которого то окликают, как Тощего, то как Феликса.

–Это ведь, – начинает говорить Дин. – Всё не по-настоящему? Мы на самом деле мертвы?

–Нет, почему же, – усмехается Лекс. – Мы очень даже живы.

Лекс наступает на Дина, тень отбрасывает незамысловатый развод на вытянутые до предела ноги.

–И мы хотим здесь остаться. И это единственное место, где нам ничего не угрожает. А теперь… с нами останешься ты. Это не может не радовать.

–Я не понимаю, к чему ты клонишь. Но ясно знаю только одно – вы пытались убить меня и другого парня из собственной группы.

–Этот мир невозможен без жертв, – подаёт голос Лис. – Тебе повезло, что ты перестал ей быть.

Дин резко оборачивается к ней, но Лис только улыбается. Она забирает у Лекса сигарету, крутит её в пальцах.

–Тебя больше никто не сможет убить. Тот, кого поглотили, больше не умрет. Теперь ты можешь отправляться вместе с нами в другие смены.

Лекс хлопает растерянного Дина по плечу, он вздрагивает.

–Ты теперь с нами. Не нужно боятся.

Дин растерянно смотрит то на одно лицо, то на другое. Лекс в свою очередь улыбается, от него пахнет дымом и ядерным запахом одеколона.

–Возможно, хорошо, что Лис именно так тебя убила. Нам не хватало… новых лиц, правда, ребята?

Они смеются, но Дин понимает, что не может стать частью их искреннего веселья. Вместо этого он пытается встать на носки, вытянутая, чтобы быть с ними одного роста и видеть мир с той высоты, с которой он им открывается – с выжженного клочка земли, с поваленного дерева.

–Объясните мне, – только и может проговорить он.

–Брат, – Лекс обнимает его, встряхивает, словно пытается поставить на место съехавшиеся мысли. – Здесь нечего объяснять. Просто живи и делай вид, что ничего не было. Это единственный способ не сойти с ума.

–Мы… поможем тебе, – впервые за всё это время произносит Аля. – Тебе нечего боятся.

–Именно, – кивает Лекс. – Теперь мы одна большая семья.

Он подмигивает ему, подхватывает за руку Алю. Они медленно идут в сторону интерната, за ними спешит долговязый парень, застегивая на ходу куртку.

Дин чувствует, как вдоль плеч опускаются ноги, притягивают к себе. Он ощущает тело Лис как-то странно, неправильно. У него дрожат руки.

–Зачем ты так? Что я тебе сделал?

Эта фраза будто бы застаёт Лис врасплох. Она молчит, не торопится отвечать. Дин оборачивается, они смотрят друг на друга, и Лис неспешно спускается.

–Тебе всё равно на меня, – тихо говорит он. – Всегда было. Я… не понимаю этого, но ты… Лис.

Лис ничего не говорит, всё также преданно молчит для своей тайны. Она дотрагивается до его руки, но тут же одергивает, и когда Дин резко вскидывает голову, они едва не соприкасаются. В руках Лис дымится сигарета, она тянется к нему, но вовремя себя останавливает.

–Вот и хорошо, что это была я. А ты… многого не понимаешь. Дин, ты совсем глупенький.

–Тогда объясни! – кричит он. – Объясни всё мне!

Лис вздрагивает начинает смеяться. Дин разворачивается и бежит в сторону интерната. В спину его подгоняет громкий напускной смех.

Глава 5

Лис смотрит вперёд, туда, где ночь поглощает часть стены и лес. Изъеденная временем петля, где она застряла посередине – напуганная до смерти и между тем единственная правильная переменная. И между тем, одна из самых спокойных, если не считать того, что Дин остался живым.

–Ты следишь за временем, Бет? – спрашивает Аля, останавливаясь за её спиной, где ей всегда было самое место. – Пора спускаться.

–Уже иду, – беззаботно отвечает она, хотя знает, её голос выдаёт все ненужные чувства.

Лис смотрит в темноту, силится заметить Дина. Вот-вот настанет момент, когда он попробует убежать – либо от страха, либо от жалости к ней, потому что не в силах убить в ответ и поквитаться. Лис всегда нравились такие мальчики – мягкие, немного зашуганные. Они пахнут родителями, слезами матери, отчасти домом. Этот запах мягких, сладкий, словно пропитанный молоком новорождённый щенок.

Такой запах пропитывает Дина насквозь и слышится намного сильнее и изгиба спину и шеи. Лис помнит, как они сидели вместе на крыльце или на лавочке, она обвивала Дина руками и старалась поймать этот запах жизни, который казался другим, который не отсюда.

–Бет, – вновь зовёт её Аля. – Бет, идём.

В руках Лис – собранный чемодан. Она сжимает его, пытается удержать внутри остатки старой жизни – черное платье, белая блузка, выцветшая со временем фотография. Проводит пальцами по губам, воображает, что на них мог бы остаться поцелуй, но вместо этого – привычная пустота, как и всё внутри.

–Дин снаружи, – говорит Аля. – Кажется, он уходит. Ты напугала его.

–Нет же, он сам пугается. Тем более… далеко не уйдёт.

Лис знает, что она – центр этого мира. Когда-то ей это пообещали, и она до сих пор в это верит. В идеальной картине реальности – она сидит на фундаменте, среди разрушенных стен и соединяет прошлое, настоящее и будущее.

А потом она подходит к окну и видит Дина. Он выскальзывает в объятия ночи, накидывает на плечи куртку и прячется в тени, недалеко от фонаря. Лис видит его и игриво машет рукой. Дин скорее всего видит её, но торопится скрыться.

–Он не уйдут далеко. Его уже сюда привязали.

Сообщив эту правду скорее себе, чем Але, Лис разворачивается, и они вдвоём торопятся вниз. На крыльце их ждут Лекс и Тощий – тот ещё экземпляр, тоже когда-то приехал без документов и навсегда потерял своё имя.

Как долго они вместе? Сколько смен? Навсегда ли они друг друга запомнят, если сейчас станут жертвой для ненасытных стен?

–Пойдемте, – поторапливает всех Лекс, поглядывая на часы. – Скоро всё начнётся.

–Ты хотел сказать – закончится, – поправляет его Лис и смеётся. Другие подхватывают её смех, разделяют между собой и выбегают навстречу темноте.

Когда Лис впервые увидела гибель стен – она стояла вдалеке, рядом с беседкой воспитателей и смотрела, как вдали догорает небо. Лис не боялась, её предупреждали, что всё рано или поздно заканчивается – люди, голод и войны. Она стояла босая на обледеневшем снегу. Теперь она стоит в окружении таких же напуганных детей и ждёт, когда вместо конца возродится начало, и они смогут заселился в новое гнездно, чтобы его разорить.

Они останавливаются недалеко от рощи. Аля сжимает правую руку Лис, вскоре подходит Лекс и обнимает обеих со спины. Тощий остаётся в стороне, но всё же делает несколько шагов и оказывается рядом.

Лис чувствует приятное умиротворение, плавится в нём, пока не замечает Дина, которая спешит обратно.

–Сейчас рванет, – говорит Лекс, и на лице Лис гаснет улыбка. Она инстинктивно смотрит назад, где виднеется тень спешащего в интернат Дина. Странный, хочет вернуться, хотя горел желанием уйти.

У Лис давно что-то сломалось внутри, но она не помнит, когда именно. Ей было всё равно, когда Лекс приходил к ней, чтобы в очередной раз взять, было всё равно, когда Тощий вскрывал брюшки лягушек перочинным ножом, было всё равно, когда она сама делала надрезы на собственной коже или царапала ее. Но когда Дин замирает напротив дома, где люди должны умирать и рождаться, в Лис что-то трескается окончательно.

Она бросает чемодан, вырывается из рук Лекса и бежит вперёд, надрывая легкие от резких вдохов и выдохов. Когда здание интерната озаряется вспышкой, Лис успевает схватить Дина и увлекает его на землю, куда-то в пустотелые кусты смородины. Темноту разрывает огонь, Дин закрывает Лис, и впервые за всё время она осознаёт, что живёт, что под чужим телом ей не всё равно и не страшно.

Лис притягивает Дина к себе до того, как он понимает произошедшее в полной мере. Несмотря на страх он действует произвольно, его губы раскрыты, и Лис мягко накрывает их своими.

Она делает это отчасти от страха, отчасти потому, что когда-то пообещала. Застывший в её руках Дин замирает, она не в силах укусить его или сделать больно, и они остаются так, пока здание говорит и голоса уснувших людей навсегда застревают в груди. Как когда-то застрял внутри Лис и до сих пор не вырвался наружу.

–Смотри на меня, – просит она и целует его снова и снова. – Смотри на меня.

Впервые за все смены она осознаёт, что не боится, что не представляет себя внутри и не пытается мысленно себя убить.

А это многое значит.

Для неё это – окончание страданий.

Глава 6

Если бы можно было описать перестройку, Лис назвала бы это танцем на обглоданных костях. Когда это впервые произошло, ей показалось, словно этот бурный поток из кирпича и бетонной крошки заберёт её с собой и замурует в стену.

Сейчас всё иначе. Лис прижимает к себе Дина и смотрит, как разодранное в клочья здание собирается по крупицам. Заново выстраиваются стены, влетают в раскрытые пасти оконные рамы, несется наверх черепица, свет от лампочек оттачивает морзянку.

Лис смотрит на это как раз второе пришествие. Для неё это не показное восстановление мира, а доказательство того, что она всё ещё жива, что она дышит и вцепилась в жизнь крепкой хваткой, можно сказать, что намертво.

Она всё ещё чувствует тепло Дина и отстраняется неспешно, будто боится порвать окутывающее их тепло. Дин поворачивается, смотрит на неё и прикусывает губы, а потом помогает ей встать.

–Что это было? Они всё… погибли внутри?

–Не погибли, – спешит поправить Лис. – Просто ушли в небытие. Ещё один жизненный вариант… попытка, стать чём-то ценным.

Когда происходит что-то из ряда вон выходящее, на Лис снисходит отравленное реальностью вдохновение. Он делает глоток воздуха, другой и больше не может остановиться – произошедшее вызывает у нее и грусть, и смех.

Дин оглядывается, пытается найти место, где рана на коже мира не успела сростись, но видит лишь безоблачное небо и далекие огни близлежащего города.

–Это всё из-за войны? Туда попал снаряд? Или взрыв произошёл внутри? Я ничего не понимаю…

–И не поймёшь, – отмахивается Лис. – Тебе стоит расслабиться. В этой смене войны не предвидится.

Дин замирает, вслушивается, но не происходит ничего, что могло бы разрушить эту тишину – ни приближающийся рокот среди неба, ни отдалённый взрыв.

Немного погодя со стороны подходят Лекс, Аля и Тощий. Они смотрят на восстановившее здание, взгляды проносятся мимо и разбиваются о новые стены. Никто не произносит ни слова, словно они собирались у могилы похоронной дворой собачки, которую всё любили бы без исключения. Вот только вместо собачки под землёй – полуразрушенный слой фундамента, сбитые в кучу человеческие останки. Лис встает рядом с остальными, а затем все четверо направляются внутрь.

Дин не может вытерпеть проживающие его насквозь чувства и резко хватает Лис за руку. Она останавливается, ребята замирают с ней следом, как единый разлаженный механизм.

–Идите, – бормочет Лис. – Я скоро приду.

Они остается в темноте, словно намереваются скрыться, но нет, для Лис все открыто и она больше не может сбежать – устала и едва воспринимает Дина как живого человека, который остался.

–Ты все еще здесь, – произносит она. – Ты должен быть счастлив.

–Лис, ты ничего не объясняешь мне. Не говоря уже о том, что ты меня убила.

Слова звучат с особым надрывом, но Лис либо не может в должной мере истолковать их, либо же просто ленится.

–Убила, но теперь ты жив. И ты останешься живым, если будешь обновляться каждую смену, – она подходит ближе, ее глаза едва различимы на фоне набирающей силы темноты. – Если бы с тобой этого не случилось… ты бы здесь не стоял.

–Не стоял, – бормочет Дин, а затем безжалостно заявляет. – Лис, я тебя ненавижу.

Она улыбается.

–А я люблю тебя.

Это признание звучит спокойно, гаснет в ожидании стать ненужным, непонятным. Когда Лис создавали, ей не успели объяснить разницу тех чувств, которые может испытать за один раз подаренное тело или… душа? Сколько бы она не силилась оставить подле себя людей, не травить их, оставались самые сильные или те, кому некуда было идти. Вот и Дин, обреченный, стоит и не знает, что делать.

–Это не похоже на любовь.

–Тогда что это?

–Когда люди любят, они не убивают, – пытается объяснить он.

–Нет, – Лис хочет улыбнуться, но губы непроизвольно вздрагивают. – Здесь, если кто-то кого-то любит, он должен готов убить.

Настает черед Дина улыбнуться, и Лис надеется, что она станет понятной. Но Дин лишь отстраняется, шагает в луч рассеянного света, который возникает на крыльце. Грозная фигура мужчины замирает в дверной проеме. «Василь», – бегло думает Дин, но вместо раскатистого голоса слышится методичный шепот.

–Я уже несколько раз говорил, что буду штрафовать за ночные прогулки. Завтра, после уроков, будете проверять тетради.

Дин силится разглядеть в темноте учителя, но видит только глянцевый блеск очков.

–Долго стоять будете? – голос пытается освободится от притягательного спокойствия и становится громче. – Быстро в постель!

Дин и Лис заходят внутрь, успевая отметить, что мужчина не похож ни на Василя, ни на любого другого учителя.

–Он с другой смены, – заявляет Лис, когда они поднимаются по лестнице. – Я его тоже ни разу не видела. Здесь каждый раз – новые люди.

Их руки на мгновение соприкасаются. Случайно и будто бы нарочно, Дин гладит их и в то же время хочет раскрошить неверным движением. Внутри интернат остался точно таким же – два этажа, обугленные светом флуоресцентных ламп стены, дощатый пол и редкие скамейки. Они останавливаются в коридоре, чтобы разойтись по спальням, учитель неспешно поднимается следом.

Лис сжимает ладонь Дина, подносит ее к щеке.

–Нам будет очень хорошо здесь. Вот увидишь, милый.

–Элизабет, ты забываешь правила приличия, – сообщает учитель у них за спиной. – Иди к себе.

Лис кривится от упоминания собственного имени, поспешно опускает ладонь Дина и сливается с пустотой коридора. Какое-то время она виднеется неясной тенью, которая вот-вот перестанет существовать, а потом окончательно исчезает.

Лис умеет вживаться в любую подаренную среду. Она – цветок, который в самом начале цветения выдернули из родной почвы и пытались пересадить. Снова и снова. Снова и снова. Корни сохранились, лепестков почти не осталось. Но Лис свято верит, что корни – были и есть самое главное.

В новой старшей группе шесть девочек, которых она не знает. Лис рассматривает каждую из них сразу после подъема, пытается преждевременно считать, понять их привычки. Её хватает ненадолго, вчера они сделали прыжок, они устали. Можно позволить себе изобразить болезнь и зарыться в мягкие складки одеяла, но Лис не привыкла отдыхать. Когда ты выживаешь, то не можешь отдыхать.

У кровати они находит старый потрепанный рюкзак.

«Шкуру оставили», – думает Лис и достаёт из рюкзака блокнот, одежду. Подставленная раскрытая кожа, в которую нужно запрыгнуть.

В рюкзаке учебная форма, красное платье, спортивный костюм, поношенные туфли с продавленным носком. Лис подносит ворох одежды к лицу, глубоко вздыхает просоленный запах мыла, вымышленный след канувшего во времени и пространства тела.

–Хорошо, что не нужно молится, – говорит Аля, когда Лис разрешает заплести свои волосы в две тугие косы. – Хотя Наны не хватает, она была милой.

Лис смотрит на остальных девочек. Они живут как ни в чем не бывало, не пытаются скрытся от её назойливого взгляда, который нельзя воспринимать всерьёз.

–Молится полезно, – отзывается Лис. – Нана говорила, это спасает даже самые безнадёжные, прогнившие души. Даже, возможно, мою…

Аля молчит. Аля никогда не пачкала руки с потому что за остальных из пачкали Лис и Лекс. Это ничего, это почти не больно, Лис каждый раз думает, что лишает жизни ненастоящих людей. Исключение составлял Дин, но… она ведь его не убила по-настоящему, она дала ему возможность выжить, потому что хотела забрать с собой.

Лис улыбается. Аля склоняется к ней, чтобы поправить пряди, и замечает эту безвольно натянутую гримасу. Но не находит в себе силы ничего сказать.

Лис сломалась очень давно.

Лис нельзя починить.

Весь оставшийся день Лис перетекает из одной комнаты в другую, вслушивается в трепетные разговоры с разных сторон интерната и пытается стать их частью.

Она говорит несколько фраз там, несколько фраз здесь. Каждый пытается задержать её на подольше, улыбается вслед.

В размытом сознании окружающих Лис существует отдельной деталью, но при этом самой основной и ценной, ведь она была здесь всегда, Лис выбрала это место для божественного воплощения.

Её представление о правильном ходе смены нарушает Дин. Лис не видит его, но чувствует. Чувствует в немых словах, в затравленный взгляде. Когда-то она была точно такой же и училась жить так, словно находилась здесь с самого начала.

Они впервые соприкасаются на уроке физкультуры. Намеренно и в той же мере случайно. Лис летит по футбольной площадке, наперерез ей несется Лекс, остальные размытые тени. Дин появился совсем внезапно, она даже не поняла, как он смог отобрать у неё мяч. Лис растерялась, волосы взметнулись изящной волной. Дин обернулся в момент, когда она казалась полностью в себя погребенной.

Позже Дин и Лекс курят на заднем крыльце. Лис замирает в тени, слушает, как Дин пытается расспросить об окружающем их мире.

–Эти люди… делают вид, словно мы были здесь с самого начала.

–Потому что этого никогда никто не увидит и не почувствовал. То, что мы принесли жертву, – поясняет Лекс. – Это обычный порядок вещей. Если не сделать этого… можно умереть.

–Жертва… Но откуда вы знаете, что без них можно умереть?

–Так однажды умер друг папы.

Лицо Лис кривится, ей не нравится, когда Лекс приукрашивает собственную значимость. Единственное, что сейчас важно, это выбрать новую жертву, попытаться втереться в ещё большее доверие…

–Вот, я нашёл фотографии старых выпусков, – Дин достаёт из кармана сложенную картонку, протягивает Лексу. – Мы здесь есть. Прошлый год, предпоследний выпуск.

Лекс берёт фотографию, крутит её в разные стороны, пытается рассмотреть. Со стороны Лис замечает, каким же уставшим он выглядит, как осунулось лицо. Лис думает в этом ключи и о себе самой, представляет красное платье преемника.

–Смена сглаживает всё неровности, – между тем отвечает Лекс. – Для остальных мы будто бы были здесь с самого начала. Фотографии, документы… где-то должны быть наши личные дела.

–Вы… кажется, давно это делаете.

–Лис в восьмой раз. Я в девятый.

Дин забирает фотографию, прячет её в карман.

–Какой в этом смысл?

–Здесь нет смысла. Просто каждый хочет жить.

–Но ради этого вы убиваете других людей.

–Все рано или поздно умирают. Если не убить нескольких сейчас, они все равно разлетятся всех под конец смены.

–Значит, – медленно проговаривает Дин. – Все эти смены… заканчиваются одинаково?

–Абсолютно.

Лис некотооое время стоит, пытается вживится в интернат, внутрь его беспокойного сна. У неё почти получается. Она видит, как в учительской садятся пить чай, как во дворе начинают играть в догонялки ребята из младшей группы, как где-то внизу, в подвале, или же за стеной проносится другая жизнь, совершенно для Лис невидимая, только едва ощутимая.

Настоящая жизнь.

Лис думает о ней, а затем прячется в темноту, крадётся вдоль безопасного выступа, пока не настигает конца коридора, окна и двери, ведущей к выходу. Она торопится выйти и едва замечает идущего навстречу мужчину в странной шляпе. Хочет обойти его, она стремится уйти, на неё давят стены, но человек мягко кладёт руки на её плечи, а затем прижимает к себе и обнимает.

–Вот ты где, Лис, – говорит он и гладит дрожащую спину. – Я уже думал, что тебя здесь не встречу.

Она прикрывает глаза и понимает, что плачет. Впервые за долгое время. Впервые за все свои восемь смен.

Глава 7

-Папа, нас теперь пять, – заявляет Лис, сидя на столе в мастерской. Он дал ей плотные чулки, новую шерстяную юбку. Холодно, Лис впервые за долгое время уступает и остаётся поглощенной собственной женственностью.

Они пришли в его мастерскую, которая оживает только тогда, когда в смене появляется папа. А он появляется редко, крайне редко. Он перемещается из смены в смену, но хаотично. Он не может закрепиться, как остальные, каждый раз оказывается в совершенно другом месте и рассказывает, что видел.

В последний раз Лис видела папу пару смен назад. И сейчас он снова здесь. Быть может… он что-то узнал или нашёл? Может… они смогут выбраться?

–Кто пятый? – спрашивает он, отрываясь от записей.

–Его зовут Дин. Он был новеньким.

Папа склоняется к тетради, продолжает писать. Пытается заполнить детали по прошлой смене, чтобы позже записать воспоминания и самой Лис. Они ищут параллели между ними, пытаются найти выход.

Папа становится дальше, задумчивей. Лис пытается его вернуть. Сколько Лис вскола помнит, она всегда пыталась это сделать.

–Лекс решил убить его… и, мне пришлось с ним подружится. Прошло две недели, не больше, потом я… убила его и отдала стене.

–Также, как и до этого?

–Также, как и до этого, – повторяет Лис, тихо добавляет. – Так, как ты меня учил.

Папа улыбается, переворачивает страницу. В лёгком свете настольной лампы его лицо кажется как никогда умиротворенным. И он снова здесь.

–Я посмотрю на него, – говорит папа. – Если ведёт себя прилежно, может остаться.

Лис усмехается. В том, что Дин будет прилежным, сомнений нет.

–Папа, мы скучали по тебе. Я… думала тебя ещё несколько смен не будет.

–Я тоже, Лис, – тут же отзывается он. – Я пробуду здесь эту смену. Присмотрю за вами… мы давно не виделись.

Папа появился, когда Лекс пощадил Лис и оставил её. Она до сих пор помнит, как солнечные лучи тонули в граненом стакане, который папа держал в руках и смотрел на Лис сквозь водные силуэт и утопленные в нём блики.

–Ладно, она может остаться, – сказала отец и улыбнулся. – Как тебя зовут?

–Элизабет, – ответила она. – Но Лекс зовёт меня Бет.

Папа продолжал улыбался. Стакан сдавленно звякнул, когда он поставил его обратно на стол. В тот день Лис впервые пришла в его мастерскую, сидела среди выстроенных у стены деревянных досок, смотрела, как в свете дня танцевали частички пыли.

–И что теперь будет? – спросила Лис.

–Мы, – папа на мгновение замялся, но поспешил ответить. – Мы будем жить.

И они жили.

Жили, убивали, пытались жить.

Всё также, как и тогда.

Всё – привычно.

Папа закрывает тетрадь, откладывает её в сторону, впервые за долгое время смотрит прямо в глаза Лис и пытается понять насколько сильно она изменилась.

Боль всё также внутри, уровень самоистязания стал выше. Папа гладил Лис по голове, и она прикрывает глаза, снова плачет. Когда-то он сказал, что она может плакать только с ним, и теперь наблюдает, как ей становится хуже и хуже.

–Папа, там был ещё один… Я убила ещё одного… Мне так жаль, папа. Теперь… я попаду в Рай намного позже других. Или меня не возьмут вовсе.

–Тебе возьмут, – говорит он. – Обязательно возьмут, Лис. Осталась совсем немного, я ведь тебе обещал.

Он наклоняется, целует её в лоб, и Лис безвольно свисает на вытянутых руках, вытирает слезы.

–Я здесь, я позабочусь о вас… А еще… я хочу увидеть того мальчика. Приведи мне его.

Лис и Дин растворяются в темноте. Она ведёт его по коридору, в сторону мастерской, которая находится рядом с интернатом. Скоро близится отбой, Лис отпрасилась у новой безымянной учительницы, как и Дин у своего надзирателя, повезло, что к его группе закреплён не тот странный воспитатель, который встретился им вчера.

Снаружи темно и прохладно. Дин видит, как Лис тонет в обыденности наравне с новый миром, который мечтает его погладить. И между тем… он будто бы мечтает от неё умереть, чтобы она вновь его убила, ведь эта новая жизнь его боится.

–Он был в другой смене. А здесь он простой учитель, – сказала Лис, останавливаясь у двери мастерской. – Он хочет познакомиться с тобой. В последний раз к нашей компании присоединилась Аля, а это было… смен пять назад.

На Лис чулки и шерстяная юбка. Дин воспринимает это как представительство её первозданного образа, но молчит.

Он не может понять, что чувствует к ней и каждый раз будто бы заново проживает старые чувства.

Вот они сидят в темноте, вот она тянется вперед и заносит руку.

Вот они лежат где-то в зелёных зарослях и целуются, пока что остальное меркнет.

Им нельзя быть так близко.

Он должен её ненавидеть.

А она его презирать.

Но вместо этого они останавливаются на мгновение, и Лис долгое время смотрит на него, будто пытается что-то для себя понять. Рука тянется вперед, прикасается к невидимому шраму на его шее, и Дин прикрывает глаза.

–Ты вообще об этом жалеешь?

Лис тут же одергивает руку. Кажется, будто она пожимает плечами.

–Я… стараюсь не думать об этом.

–Не думать, – повторяет Дин. – Лис, я в какой-то степени тебя понимаю и… в то же время не хочу понимать.

–Как это? – на мгновение рождается смех и тут же гаснет. – Если бы ты был на моём месте, что бы сделал?

Дин подходит ближе. Гладит её по плечу, кладёт руку на бедро. Странно, Лис стоит и не думает сопротивляться, а он будто бы заживо сгорает. То ли от накала чувств, то ли от обиды, он сжимает обитую мягкой тканью кожу и Лис подавляет в себе очередной смех.

–Был бы я на твоём месте, я бы лучше умер сам, чем убил тебя, – говорит Дин.

–Неужели… это признание?

–Нет. Это правда.

Лис кладёт руку на металлическую обивку двери, какое-то время стоит на месте, а затем открывает её.

В мастерской всё также горит свет. Сквозь задернутые шторы мелькает последний отблеск рассвета, рабочие столы стоят у стен, один из них, склонившись к чертежам, занимает мужчина. Дин никогда раньше не был мастерской, поэтому рассматривает каждую деталь, пытается их запомнить. Поэтому когда незнакомец смотрит на него, он сначала теряется.

–Здравствуйте, – тихо произносит он и провожает взглядом тень Лис, когда садится на столешницу и принимается раскачивать ногами. – Меня зовут Дин, я…

–Лис про тебя рассказывала, – перебивает его мужчина. Голос звучит мягко и в то же время безэмоционально. – Можешь называть меня папой. Имени у меня, можно сказать, нет. Выветрилось… забылось…

Дин сдерживает улыбку, делает вид, что поверил. Мужчина выпрямляется и потирает руки, пытается заполнить комнату этими неторопливыми жестами. Они кажутся отрывочными, но постепенно растягиваются, ровно как и возникающий вслед за ним взгляд, который, несмотря на все движения, постоянно прикован к Дину.

–Могу представить, что тебе довелось пережить. Хочу сразу попросить у тебя прощения, ведь все это, наверное, для тебя дикое, неправильное… Тебя могли напугать… но здесь приходится действовать быстро, – мужчина склоняется голову и медленно добавляет. – Вряд ли Лекс и Лис успели тебе что-либо объяснить.

Дин молчит, не говорит ни слова. Лис щелкает зажигалкой и принимается курить. Ему хочется прильнуть к этой живительной смерти в виде дыма, но он сдерживает себя, пытается быть чрезмерно серьезным.

–Они пытались мне все объяснить, – говорит Дин. – Но я… все еще не до конца понимаю, для чего все это нужно.

–Чтобы жить, – заявляется доктор с несвойственной ему резкостью, и Дин узнает в этом порыве фанатичное поведение Лис. – Мы не можем иначе. За пределами этого здания ничего нет.

–Нет? – переспрашивает Дин и указывает на окно. – Все как прежде.

Доктор дарит ему очередной внимательный взглядъ. В нём скользит определённый намёк, будто с Дином что-то не так, и ему требуется не столько разговор, сколько бережно участие в его жизни, чтобы выправить её, заставить мысли крутиться в нужную сторону.

–Думаю, ты уже пытался выйти наружу, пытался сбежать. Но потом вернулся обратно. У тебя ничего не получилось. И не должно было получиться.

Дим прикусывает щеку изнутри. Он хочет посмотреть на Лис, но вместо этого смотрит на то, как непроизвольно двигаются её ноги. Тонкие, под тканью чулков становятся похожими на два железных стержня, которые можно крутить в разные стороны, вертеть, а она будет такой же послушной и в то же время необузданной.

В ту ночь Дин вернулся, потому что хотел забрать её, хотел убежать вместе с ней, хотя знал, как это глупо и напыщенно. Но она сама спасла его и в то же время будто бы заставила остаться. А, быть может, он хотел остаться сам. Однако Дин не в силах об этом сказать.

–В этом нет ничего постыдного, юноша, – продолжает говорит отец. – К тому же, все мы через это проходили. Однажды Лекс убежал далеко в лес, – улыбка на мгновение бороздит тонкие бесцветные губы, но тут же отпускает их вновь, – а потом долго не хотел возвращаться назад.

–Он пробыл там несколько дней, – подхватывает воспоминание Лис, позволяя ему безлико существовать в общей памяти. – А потом ты вернул его, папа. И он больше не убегал.

Лис смотрит на Дина в тот редкий момент, когда он смотрит на нее в ответ, и с каким-то блаженным трепетом произносит:

–А я не убегала никогда. Я всегда слушалась.

–Потому что ты хорошая девочка, Элизабет, – ласково заявляет доктор. – К сожалению, не все такие послушные.

Дин удивляется тому, что Лис не спешит протестовать и наводить шум. Мужчина назвал её по полному имени, а ее лицо ни на мгновение не скривилось, будто это не может не нравится. Значит, между ними действительно сильная связь, которая постепенно крепчает и появляется.

–И что нам теперь делать? – спрашивает Дин. – Что делать мне?

–А что ты можешь сделать? – с легкой ноткой удивления переспрашивает доктор. – Оставайся здесь, веди себя как все, жди распоряжений.

–Каких распоряжений?

–По дальнейшему выживанию, – подсказывает Лис.

–Но когда мы сможем выбраться? Что нужно сделать, чтобы вернуться?

–Кто сказал, что мы сможем вернуться? – наконец-то по-настоящему удивляется мужчина. – Мы застряли здесь навсегда.

Его слова поражают Дина не в полной степени. Будто он до этого знал, что так может случится, что он останется здесь навсегда, среди этих странных незнакомых людей и дочиста выбеленных стен, в которых тонет в последние солнечные лучи. Несмотря на это, Дину страшно. Очень страшно.

–Но мы ведь куда-то… перемещаемся? Все постоянно говорят про какие-то смены, этот дом… здание и совсем взорвалось ночью. Вы пытаетесь мне все это объяснить, но я запутался еще сильнее.

–Потому что это невозможно объяснить простыми словами, – качает головой папа, приподнимая к потолку руки. – Это нужно прожить. И мы проживаем. Проживаем, начинаем снова, это естественный процесс любого жизненного цикла, юноша, повтор одних и тех же действий. Это помогает остаться в рассудке и здравии, не стать обычным отражением других людей.

–Вы имеете в виду остальных? – Дин делает шаг вперед. – Которые ничего не понимают?

–Почему не понимают? Очень даже понимают. Просто не осознают и не помнят.

–Вы убиваете их.

–В какой-то степени они – не совсем люди. Я не могу точно ответить на этот вопрос.

–Эта смена… каждый рад в ней разные люди. Почему?

–Это разные года, разное время, разные параллели и вариации прошлого, настоящего и будущего. Если бы мы могли выйти за пределы в той же прошлой смене, то убедились бы, что никакой войны нет. Не было и никогда не планируется.

Дин скрещивает руки на груди. Последующие слова звучат с особым надрывом:

–Тогда почему это происходит именно здесь?

Доктор резко повернулся в его сторону, словно готовился возразить или указать на очевидную деталь в нити разговора, но вместо этого внезапно смягчился.

–Это я и пытаюсь выяснить. И выясню очень скоро, молодой человек, но мне нужны покой, тишина и время.

Дин понимает, что разговор окончен. Он хочет спросить, почему всё это кажется не больше, чем затянувшимся сном, хочет узнать, какое место в этой беспрерывной чехарде отводится ему, но вместо этого разворачивается и собирается уходить.

Жить.

Ему нужно жить.

И делать вид, словно ничего не случилось.

–Лис, останься, – звучит голос доктора.

Дин уходит в коридор, закрывает дверь, и Лис с какой-то непредвиденной тоской думает, что сочувствует его врожденному упрямству. Но это ничего, это временно, когда-то сама Лис была такой, а теперь делает благое дело и помогает сложной конструкцией с людьми существовать и крутится в нужную сторону.

Папа кладёт руку на её плечо, мысли Лис рассеиваются. Она тонет в тишине интерната, возвращается снова и ловит очередной наполненный нежностью жест – папа обнимает её, целует в макушку.

А потом тихо сообщает:

–Тебе нужно убить его, Лис. Он нам не подходит.

Лис замирает. Она не может с точностью определить – это трясется накренившаяся комната или она сама.

–Новый мир переполнен. Больше нам никого не нужно.

Лис пытается возразить, но вместо этого прикрывает глаза, опирается головой о стену. Папа какое-то время стоит над ней, принимается гладить по щеке, чтобы успокоить.

–Ты хорошая девочка, послушная девочка, Лис. Тебе нужно сделать это, в последний раз. Иначе погибнут остальные. И мы попадем не в рай, не даже в чистилище.

Его тень отстраняется, Лис поджимает к груди колени и кладет на них голову. Внутри внезапно стало так пусто, что она не может определить была ли эта пустота с ней всегда или только-только появилась.

Глава 8

Дин смотрит на коллекцию монет, который ему показывает Тощий. Припрятанные под мутным слоем пластика, они едва заметно блестят.

–Я находил и подбирал их в разных сменах, – с деланной деловитостью сообщает Тощий. – Такие… можно сказать, существуют в единственном экземпляре.

Они с Дином сидят в библиотеке. На распахнутом окне восседает Лекс.

Лекс не может спать несколько последних смен. Каждый раз, стоит закрыть глаза, ему начинают снится старые моменты из жизни, лица других людей и они будто становятся его собственными лицами. И сколько бы Лекс не пытался стереть их с кожи, вместо этого оставалась пугающая белизна и шла кровь.

Когда рядом с ним находятся те, кто также то нет во снах, Лексу становится спокойнее. Он никогда не признаёт это, как и не признаёт то, что не может спать. Лекс прикрывает глаза, опирается головой об оконную раму и слушает, как Тощий нахваливает не только свою коллекцию, но и свои познания мира.

–Монеты с более ранних смен намного меньше, но рёбра у них рельефные. На задней стороне рисунки, понятное дело, различаются, – Тощий крутит в руках медное тельце, прикусывает кончик языка. – Я никак не могу понять, к какому времени они относятся. В энциклопедиях нет ни одной похожей.

Дин листает альбом, подпирает голову свободной рукой.

–Давно ты здесь?

–Не знаю. Точно её помню. Наверное… смен шесть. Это удручает.

–Ты скучаешь по настоящему миру?

–Нет. Было бы по чему. Мы… будто законсервировались здесь. Не растем, не стареем. Как Лис любит говорить – не набираем года, – усмехается Тощий. – А так ведь не должно быть. Это не естественно.

Лекс от таких заявлений хмурится, закидывает ногу на ногу. Он похож на льва, который наблюдает за игрой несмышленых котят, но изо всех сил пытается скрыть эту разницу.

–Лучше остаться так, чем дохнуть, – небрежно бросает он. – Вот выйдешь со смены, а тебе на голову кирпич упадет.

–Или кто-то перережет шею, – добавляет Дин. – И кирпич может прилететь даже здесь.

–Они здесь падают по расписанию, – поднимает руку Лекс с закрытыми глазами. – Как и перерезание шеи.

Их смех звучит нервно, напыщенно. Он застревает в горле, когда в библиотеку заходят Аля и Лис. Обе в синих поношенных куртках, у Али она застегнула, у Лис распахнута, сквозь редкие переливы шерстяной вставки виднеется белая майка. Она садится на подоконник к Лексу и с деланным безразличием наблюдает, как Аля пытается выдавить интерес к странной коллекции Тощего, который спасает её каждый раз в окончание смены.

–Лекс, тебя хочет видеть папа, – вяло говорит Лис. – Феликса тоже. Запишите воспоминания по прошлой смене.

Тощий кривится.

–Я просил не называть меня так.

–Это лучше, чем ходить без имени. Здесь половина интерната Тощих. Ещё и с таким же хламом, как у тебя.

–Это коллекция.

–Хлам, а не коллекция.

Лис беспричинно раздражительна. Лекс чувствует это и хочет погладить её по спине, но Лис отстраняется. В последнее время она от него всё дальше и дальше, к тому же смотрит на других. Но Лекс знает, что не может это исправить. Лис никогда никому не принадлежала.

–Я раньше собирала фантики, – подаёт голос Аля. – Ещё в детстве. Но… мне это быстро наскучило.

Тощий смотрит на Алю с явным одобрением.

–Коллекционирование – это не так-то просто. Особенно, когда остальные… не буду продолжать.

Лекс и Лис на пару усмехаются, Аля улыбается и берет в руки альбом.

–Главное делать то, что нравится, – мягко произносит она, словно пытается сгладить заточенные углы. – Так говорит папа.

Её никто не пытается перебить или доказать обратное. Слова папы, даже с летевшие с чужих губ, принимались в качестве властной истины.

Дин переводит взгляд на Лис в надежде поймать её взгляд. Но она на него не смотрит.

Дин и Лис вновь оказываются вдвоем, когда приближается час перед отбоем. Все ушли, Дин остался в библиотеке наедине с доверенной коллекцией Тощего. Попеременно смотрит на монеты, попеременно на то, как в окне догорает закат.

Когда сзади слышатся шаги он даже не оборачивается, наблюдает, как в окне появляется размытый силуэт Лис. В черте самовозгорающегося солнца кажется, словно ее тело заливают кровью, но Дин быстро гонит от себя это видение.

Лис проводит рукой по его плечам, останавливается на шее. Потом садится рядом и берет с близь стоящей полки безымянную книгу.

–Я присяду, – с запозданием говорит она и устраивается на стуле.

Дин молча смотрит на неё, Лис не спешит поднимать глаза. Деланно читает, через несколько минут кладёт голову на сложенные перед собой руки.

–Зачем ты пришла? – тихо спрашивает Дин и отодвигает от её лица несколько прядей.

–Мне скучно, – протягивает Лис, резко добавляет. -А ещё мне хотелось тебя увидеть.

–Мы совсем недавно виделись.

–Мне тебя не хватает.

Лис поднимается, растирает лоб.

–А ещё мне совершенно всё равно, что ты обо мне думаешь.

–Почему? – удивляется Дин. – Я думаю о тебе только хорошее.

–У тебя всё ещё не получается язвить.

Они одновременно поворачиваются друг к другу, замирают в непростительной близости. Дин проводит пальцами по её шее, надавливает, и Лис вздыхает, то ли от страха, то ли от неожиданности.

–С тобой страшно оставаться наедине, – шепчет он. – Никогда не знаешь, что после этого будет.

–А ты останься. И посмотри.

Он отворачивается, но понимает, что искренне этого хочет. А когда-то смотрит на неё вновь, Лис придвигается ближе.

–Как думаешь… насколько во мне всё испорчено?

–Я не задумывался об этом. Тем более… я ведь уже сказал, что думаю о тебе только хорошее.

–Ты меня ненавидишь.

–Не так сильно, как несколько дней назад.

Дин пододвигается ближе, его губы упираются Лис в висок. Она сдавленно дышит, но остаётся сидеть на месте.

Не говоря ни слова они берутся за руки и идут на чердак. Туда, где всё началось и, кажется, норовилось закончится.

Внизу остаются тихие голоса, Лис их почти что не слышит. Она закрывает люк, кладёт перекладину, а потом как и в прошлый раз ложится на диван, прикрывает лицо ладонью. Дин смотрит на неё, боится подойти, и тогда Лис зовет его сама.

Внутрь пробирается редкий свет фонаря, Дин садится рядом с ней, но не знает, как подступиться. Он не понимает, что от неё ожидать и в то же время всё предельно ясно.

–Ты поцелуешь меня? – голос Лис звучит хрипло, заискивающе. – Ляг рядом. Или ложись на меня.

Дин медленно вытягивается вдоль её тела. Ноги естественно обвивают бедра, лицо оказывается где-то в пределах шеи. Они замирают и боятся пошевелиться, и тогда Лис снова произносит:

–Ты можешь делать всё, что хочешь.

–Я… вдруг тебе будет неприятно.

–Для меня это не первый раз.

Лис поворачивает головой, частично прячется в пыльную складку дивана.

–Не первый, – повторяет Дин и мягко оттягивает её волосы. – Но мне всё равно страшно.

Лис к такому не привыкла. Обычно её приходили и брали, а теперь заботятся о сохранности. Она знает, что если раздвинуть ноги, другой найдет быстротечное утешение. Но Дин не спешит. А когда всё же настигает ее, то только обнимает, зарываясь лицом в распущенные волосы.

Они лежат, будто пристрелянные, не в силах пошевелится. Дин приподнимается, принимается целовать её шею, руки, Лис продолжает лежать и не двигаться, впитывает эти прикосновения, боится расслабиться, словно они в любое мгновение могли сделаться ядовитыми.

Дин замирает напротив её лица, гладит лоб, щеки. Лис понимает, что губы дрожат, но не может ничего с собой сделать.

–Ты любишь меня? – только и спрашивает она.

И он тут же отвечает:

–Люблю.

Лис плачет. Плачет так сильно, словно он пытается над ней надругаться, но вместо этого продолжает гладить её, шептать на ухо что-то утешительное, и Лис различает среди этого жаркого шепота отдельные слова и целые фразы.

Люблю.

Я с тобой.

Я тебя не оставлю.

Лис подносит ладонь к губам, прикусывает кожу. Не рассчитывает силу, начинает идти кровь. Дин поднимается, осматривается в поисках того, чем можно было бы вытереть кровь, а потом возвращается к ней и принимается целовать окровавленные пальцы.

–Не плачь, Лис. Не плачь.

–Скажи ещё раз, что любишь меня.

Дин с готовностью повторяет:

–Я люблю тебя.

Она лежит под ним, безвольная, и слезы продолжают бежать по щекам. Лис не может понять это чувство, раньше ей не доводилось его испытывать. Когда Лекс брал её, она не думала ни о чем, и все чувства разом теряли силу. Но с Дином всё кажется иначе, и Лис не понимает, то ли он неправильный, то ли она.

Она раскрывает губы, он поспешно её целует, забирает начало сдавленного крика.

–Лис… Я ничего не сделаю тебе, Лис. Не плачь… Не плачь, Лис.

Лис притягивает Дина к себе, целует снова. Они будто бы теряют равновесие и заваливаются куда вниз, переплетаясь руками. И остаются так. В друг друге оставленные, погребенные.

Лис упирается виском в щеку Дина.

Но одно она знала точно.

Она не может.

Не может его убить и принести в жертву так, как приносила остальных.

И складной нож, вшитый в внутренний карман куртки, остался нетронутым.

Глава 9

Дин просыпается рядом с Лис. Некоторое время он не может понять, где они находятся. В отделении блестит солнце, в новорождённых лучах летает пыль.

Они на чердаке.

Они до сих пор здесь.

Лис лежит в углу. Во сне она обнимает себя за плечи, опирается головой в пыльную ткань. Первые мысли Дина связаны с тем, что их, наверное, все ищут, что их, даже в непонятном перевернутом мире, ждут неприятности. Но глядя на Лис что-то меняется, и он долгое время смотрит, как она спит, слушает, как она тихо, едва ощутимо дышит.

Дин дотрагивается до её волос, легонько накручивает на пальцы.

–Так сильно нравится? – сонно произносит Лис, и Дин вздрагивает, отдергивает руку.

Лис медленно разворачивается, открывает глаза. Они блестят словно начищенные монеты из коллекции Тощего, только намного-намного ценнее.

–Нравится, – улыбается Дин. – Ты красивая, Лис.

–Ты можешь называть меня Бет, – быстро говорит она.

–Мне нравится называть тебя Лис. Тебя… так только… твой отец называет.

–Он для всех отец. И… быть может станет отцом для тебя.

Лис молчит. Приподнимается, проводит пальцами вдоль волос. Дин садится следом и обнимает её за плечи. Лис медленно поддаётся.

–Прости. Ты вчера испугалась.

–Нет, – тут же отзывается она. – Мне не было страшно, я… просто…

Лис теряется, Дин обнимает её крепче. Она осталась им нетронутой, но ему кажется, словно Лис полностью открыта, лишилась одного слоя кожи.

–Не говори ничего. Молчи, всё хорошо, Лис.

Когда они спускаются вниз, то замирают на лестничной клетке. Смотрят в окно, прислушиваются, пытаются определить время. Быть может, если они вернутся и лягут в постели, их отсутствие останется незамеченным?

–Подожди, – Лис стоит на ступени выше, тянет Дина к себе. – Ты… будь осторожен, Дин. И я хочу, чтобы мы сегодня зашли к папе. Нам нужно поговорить.

–Ты хочешь, чтобы мы с ним подружились?

–Почему бы и нет.

Он обнимает её за талию, Лис наклоняется к нему, они целуются. Она упрямо хочет утянуть его за собой. Её дыхание лёгкое, трепетное, губы широко раскрыты, и она позволяет углубить поцелуй. Дину кажется, словно он вот-вот разойдется по швам от бешеного сердцебиения собственного сердца, Лис гладит его по плечами, а потом отстраняется и прикусывает кожу шеи.

–Ты не умеешь хорошо целоваться, – заявляет она. – Но это ничего, я тебя научу.

Снизу слышатся шаги, она тут же вздрагивает, отстраняется, пытается спрятаться в тень. Безымянный учитель поправляет очки и поочередно смотрит то на Лис, то на Дина и стучит пальцами по стене, на которую опирается.

–Мне сказали, что вы вернетесь поздно, но я не знал, что даже не ложились.

Дин прячет руки в карманы.

–Мы… мы рано проснулись и…

Лис хочет было что-то сказать, но её голос прерывает другой, плавный и сдержанный.

–Я ведь говорил, что вечером они помогали мне в мастерской. А сегодня пришлось рано встать, ребята относили заготовки на чердак, чтобы другие не видели.

Папа возникает за спиной учителя там медленно и естественно, словно был там с самого начала. Лис улыбается, ведь папа для нее – отдушина и спасение. Она смотрит в его глаза, хочет найти подтверждение своих чувств, но вместо этого встречается с неприкрытой отчужденностью, которую она не видела уже очень давно.

–Заготовки, значит, – протягивает учитель.

–Заготовки. Вы же знаете, через неделю будет отмечаться день основания интерната. Мы можем не успеть.

–Я конечно всё понимаю, но ваша покладистость порой… чрезмерна, – тонкие пальцы поправляют стекла очков. – Детям нужно время, чтобы отдыхать. Знаю, эти двоим не в первой прогуливаться поздно ночью, но всё же…

Папа примирительно улыбается:

–Дин и Элизабет сами проявили интерес, я планировал закончить приготовления в рамках занятий. И… этого больше не повторится. Я прекрасно понимаю возможные риски.

–Вот и отлично, – в свою очередь произносит безымянный учитель. – Очень хорошо, что вы это понимаете.

Он неспешно разворачивается, напоследок прожигая всех взглядом, и уходит. Папа смотрит перед собой, и Лис уже было собирается отблагодарить его, но тот резко уходит следом.

–Я догоню его, – говорит Лис. – Давай… встретимся после уроков. В библиотеке. Что скажешь?

Дин улыбается.

–В библиотеке, так в библиотеке, – их ладони соприкасаются, Дин целует прохладную щеку и повторяет, словно боится, что она может забыть. – Я люблю тебя, Лис.

Она гладит его по голове, быстро целует в лоб. Лис боится представить, насколько сильно она счастлива. И в то же время насколько несчастна.

Дин успевает просмотреть несколько альбомов, пока ждёт Лис. В библиотеке как всегда пусто, никого нет. Радостные голоса звучат где-то во дворе и на небольшом футбольном поле с другой стороны так, словно продолжаете лето.

Среди фотографий групп Дин находит ту, к которой якобы относится, которая его знает и помнит, считает своим. Девять серьёзных ребят, среди них пять подселенцев – Дин, Лис, Тощий, Лекс и Аля.

Дин пытается понять, какого это – быть внутри воспоминаний, которых никогда не было. Представляет, как колется форменная жилетка, как вместе с ней колется ладонь Лис, которая стоит рядом. Внутри Дина всё распалось в попытке противостоять этому счастью.

–Я тоже раньше любил смотреть.

Дин вздрагивает от неожиданности, закрывает альбом. Лекс потирает лицо и усмехается.

–Не бойся, все мы… разное представляем. В этом нет ничего зазорного.

Лекс треплет Дина по плечу, оба усмехаются. Дин оборачивается, хочет увидеть Лис, но её нет.

–Пойдем, брат, покурим.

–Ты Лис не видел?

Лекс ненадолго замирает.

–Бет скоро придёт.

Они спускаются по лестнице, Лекс резко оборачивается, сжимает плечо Дина. Слышится отдаленный раскат грома, волна поднимающегося ветра мчится в вечно открытую дверь крыльца. Во дворе и на футбольной площадке слышатся крики. Ребята, снимая промокшие куртки, спешат забежать внутрь. Дин наблюдает за ними и сквозь новоявленную волну тел видит Лекса, который стоит у противоположной стены коридора.

Глаза широко раскрыты, губы что-то шепчут, но из-за яркости цветущего мира кажется, словно с этих губы слетают крики и разговоры других.

Когда остальные уходят, Лекс закрывает дверь предбанника, достаёт сигарету. Раскуривает одну, передаёт Дина, берётся за вторую. Сообщает в пелене дыма:

–Лис должна была убить тебя. Не смогла. Папа очень злился.

Лекс сообщает это так спокойно, так буднично, словно в его словах напрочь отсутствует намек на насилие. Он поворачивается и улыбается Дину с каким-то неподдельным весельем, продолжает, едва обрамляя фразы:

–Я… знал, что она не сможет. Похоже… Лис влюбилась в тебя.

–Я…

–Молчи. Лучше ничего не говори.

Дин чувствует, как холодеет спина, как напрягаются и плотно сжимается ладонь, как кожу обжигает раскаленное тело сигареты. Он вспоминает кроткую Лис, которая плакала, прижимала руки к лицу, желала подарить себя и между тем очень этого боялась. Мысль, что она могла убить его, кажется неправильной, сумасбродной. Но он вспоминает, как она убила его в первый раз, и сомнения разом прекращают существование.

–Её не стоит винить, – продолжает Лекс, словно говорит с самим собой. – Лис дикая. Лис мягкотелая. Когда-то я и сам её чуть не убил.

У Дина непроизвольно сжимаются зубы. Он представляет, как они разлетятся от напряжения в мелкую крошку. Он хочет возразить Лексу, хочет что-то сказать, отразить его атаку, но не может.

–Папа всегда был против новичков. Он их ненавидит… не переваривает. Помню, мы хотели оставить себе девочку. Как её звали? – задумчиво произносит Лекс. – Точно такую же, как ты, её не смог убить Тощий. А папе она не понравилась… не понравилась… Как же её звали…

–Послушай…

–Не могу вспомнить. Но… все они не похожи на Лис. Лис заслужила остаться в живых, – взгляд бездонных глаз медленно переносится на Дина. – А ты нет.

Отдалённые мысли появляются в сознании неспешно, постепенно. Дин понимает их, но боится в должной мере осмыслить, произнести вслух. Он бросает сигарету на землю, вдавливает в землю подошвой ботинки.

–Если она на смогла, – глухо говорит он, замечая, что тело больше не дрожит. – Значит… теперь это сделаешь ты?

Кажется, перед ответом Лекса проносится и умирает несколько долгих часов, а на самом деле проходит пару секунд от силы. Потому что он не может удержать это в себе, не может терпеть. И под нарастающий гвалт дождя сообщает:

–Да. Это сделаю я.

Сигарета летит в сторону. Лекс достаёт из кармана зажигалку и подносит огонёк к лицу.

–Но я не такой, как Лис. Я дам время ради приличия… Хотя кому это нужно, черт…

Огонёк теряется в плотно сжатых пальцах, Лекс смеётся.

–Пять минут. Пять минут на то, чтобы спрятаться, подольше пожить, – пламя появляется вновь, тонет в непроглядной темноте. – Можешь бежать.

Дин стоит на месте, не двигается. Лекс склоняет голову, пытается найти причину такого безвольного поведения и подходит ближе. Именно в этот момент Дин делает выпад вперёд. И со всей силой ударяет Лекса в подбородок.

Дин не помнит когда научился драться. Возможно, это было в нем всегда как что-то врожденное. Родителей не стало и новый необъятный мир не спешил его принимать. Вместо этого он всячески пытался испытать его на прочность.

Один удар.

Второй.

Дину разбивали скулы, расшибали губы. Он прикрывал глаза и в ночи плакал.

Попробовал дать сдачи. Его начинали бить сильнее. Несколько раз плюнул в лицо размытом силуэту, который порой множится и душит его ночами, и едва не лишился зубов.

Однако время имеет свойство идти, а люди – менятся. Дин не помнит, когда перестал боятся, но помнил, что боль со временем стала чем-то привычным. Поэтому когда ошалевший Лекс поднимается и привносит ответный удар, Дин сначала ничего не чувствует.

Капли дождя барабанят по черепичному навесу, две тени спешат навстречу, делают порвать друг друга. Дин проворнее Лекса, но Лекс крупнее. И вскоре он зажимает Дина в угол, придавливает всем тело и начинает без остановки бить.

Всё происходит в абсолютной тишине. Никто этого не видит, не слышит. Дин задыхается, Дина душит кровь, а затем Лекс как-то неестественно вздрагивает и на мгновение заваливается вбок.

Над ним стоит Лис.

Лис тяжело дышит, тянется вперед и двоится в глазах Дина. Он хочет её поймать, прижать к себе, ухватится, а она спрашивает, пока голос нарастает эхом:

–Дин… сильно больно? Дин… Дин…

С её помощью Дин поднимается. Ощупывает лицо, глотает новую порцию крови. Он делает выпад к восставшему Лексу и внезапно замечает у того нож.

Дин успевает увернуться, пытается прикрыть Лис. Всё куда-то падает, кричит, надрывается и смеётся. И Дин не может понять, где находится, почему всё уменьшается и возрастает до невиданных размеров.

Лезвие затевает руку по касательной, Дин кричит, падает на стену. Разносится приглушенный стук и сквозь нарастающую боль Дин понимает, что это стучит Лис.

–Отойди, – проговаривает Лекс, а затем принимается кричать на Лис. – Я сказал отойди сейчас же!

Но Лис остаётся сидеть. На её теле распускается несколько кровавых цветов.

Дин заливается кровью.

Продолжает звучать стук.

Разбитое лицо Лекса перекашивает.

Когда он делает шаг вперёд, для Дина всё заранее умирает. Но его тут же обвивает силуэт Лис. И они начинают проваливаться сквозь стену. Словно их никогда и не было.

Глава 10

Первое время Дин не может понять, где находится. Мысли распахнуты, обрамленное кровью тело застыло и у него нет сил заставить его жить и работать, ему холодно.

Медленно открываются глаза, дыхание становится судорожным, рваным. Дин приподнимается, какое-то время мир плывет перед глазами, а когда приобретает черты Дин понимает, что сидит ровно на том же месте, что и несколько мгновений назад.

Только напротив него зима.

А рядом обливается кровью Лис.

Дин склоняется к ней, зовёт её по имени, но губы не выводят ничего, кроме беззвучного шёпота. Дину кажется, что кровь принадлежит ему, ведь Лекс задел ножом руку, но на плече Лис виднеется полоса… и кровь растекается именно оттуда.

–Лис, – наконец-то произносит Дин и дотрагивается до её лица. – Лис, Лис… Помогите… Помогите!

Дин кричит, но никто не торопится на помощь.

Он поднимается, едва не падает снова. Осторожно подхватывает бессознательную Лис на руки и ощущает, что она легче перышка.

–Лис… Лис, проснись. Проснись, Лис…

Дин заходит внутрь здания, оглядывается по сторонам, продолжает звать. Произошла смена и его должны принять за своего. Нужно только спрятаться от Лекса и Доктора и…

–Кто-нибудь… Эй… Эй!

Он видит голые стены с облезлой штукатуркой. Вдавленный в пустоту дощечки паркета.

Подвластный нервному восприятию Дин внезапно понимает, что в здании нет никого, кроме него и Лис. Ноги дрожат, он испуганно мечется и пытается понять, где находится медицинский кабинет. Вспоминает, бежит направо, пытаясь не провалится сквозь сгнившие доски, Лис безвольно повисла на его руках. Когда Дин настигает кабинета, то едва может стоять сам. А когда-то видит развороченной кушетки и перевёрнутые шкафы, сердце перестаёт биться.

–Лис… Лис, подожди, потерпи, – он не знает, где её разместить и кладёт на металлический каркас одной из кушеток, где сохранилась большая часть поролона, а сам садится на пол и принимается искать аптечку.

Рука болит, но Дин переворачивает бесконечную череду хлама, составляющую из остатков ткани, обломков пола и крупных осколков стекла. Приложив последние силы он приподнимает повалившуюся тумбу и с запоздалым облегчением наблюдает, как из открывшейся дверцы выпадает металлическая коробка.