Читать онлайн Эфемерная фиалка. Фиолетовый каприз. Современная проза и поэзия

© Наталья Червяковская, 2025

ISBN 978-5-0068-0676-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эфемерная фиалка. Фиолетовый каприз

Мимолетность жизни, ее стремительное течение в последнее время не дает мне покоя. То и дело ускользающие тени прошлого на миг возвращают в самое начало пути.

Я – человек настоящего, дитя здравомыслия, воспитанное современным веком, требующим мобильности и мгновенных решений. Мы мчимся вперед, развиваемся, ставим цели и достигаем их. Но, находясь на той жизненной черте, когда большая часть пути уже пройдена, я оглядываюсь назад.

Все было в этой жизни: и радости, и горести, все было так, как должно быть, как предписано судьбой, и как я сама, упорно, шаг за шагом, вносила в нее свои изменения. Я продолжаю идти вперед, не позволяя себе даже тени слабости, не принимая помощи извне. Эта самостоятельность – броня, выкованная с тех пор, как я помню себя. Но отчего же эти призрачные дверцы прошлого, словно сквозняки, настойчиво напоминают о себе? И чтобы развеять сомнения, отринуть тягостные раздумья, я решилась вновь пройти по лабиринтам памяти, по коридорам собственной жизни, и наконец понять – для чего эти воспоминания то и дело тревожат душу? Не постигнув этого, я никогда не избавлюсь от этих непрошеных гостей, от этих леденящих душу сквозняков.

И вот я стою у порога этих призрачных дверей, словно путник, внезапно оказавшийся перед заброшенным замком своего прошлого. Холодный ветер воспоминаний проникает сквозь зияющие щели времени, неся с собой запахи давно забытых цветов и звуки умолкнувших голосов. Каждый уголок этого замка хранит свою историю, свою тайну, свой отпечаток прожитых лет. Здесь, в полумраке коридоров памяти, тени прошлого оживают, превращаясь в живые картины, в отрывки ускользнувших мгновений.

Я иду вперед, осторожно ступая по потрескавшимся плитам прошлого, внимательно всматриваясь в лица теней, пытаясь разглядеть в их очертаниях ответы на свои вопросы. Вот мелькнула улыбка матери, нежная и заботливая, а вот строгий взгляд отца, направляющий и поддерживающий. Вспоминаю первые шаги, первые победы, первые разочарования. Каждое событие, каждое переживание, словно кирпичик, складывалось в фундамент моей личности, формировало мой характер, закаляло мою волю.

Идя дальше, я понимаю, что эти воспоминания – не бессмысленные призраки прошлого, а ценный опыт, уроки жизни, которые я должна усвоить. Они напоминают мне о том, кто я есть, откуда я пришла, и к чему стремлюсь. Они предостерегают от ошибок, дают силы двигаться вперед, вдохновляют на новые свершения. Каждая тень прошлого – это не просто груз прожитых лет, а маяк, освещающий мой путь в будущее.

Проходя по лабиринтам памяти, я с удивлением обнаруживаю, что не все двери прошлого закрыты. Некоторые из них распахнуты навстречу настоящему, словно приглашая меня вернуться, переосмыслить, исправить ошибки. Возможно, именно в этом и заключается смысл этих настойчивых напоминаний – в необходимости завершить незавершенное, простить непрощенное, отпустить отжившее.

Теперь я понимаю, что эти сквозняки прошлого – не леденящие душу ветра, а теплые дуновения воспоминаний, напоминающие о том, что жизнь – это не только стремительный бег вперед, но и драгоценная возможность оглянуться назад, извлечь уроки и с новыми силами идти к новым горизонтам. И я благодарна этим призрачным дверцам за то, что они открылись, позволив мне заглянуть в глубину своей души и обрести гармонию с собой и своим прошлым.

Жизнь – это извилистый путь, сотканный из мимолетных мгновений. Разрозненные отблески, обрывки важного, словно драгоценные осколки, выпавшие из времени, – я хочу бережно собрать их из каждого периода и заключить в отдельные, сияющие главы. Самые яркие, незабываемые моменты.

Детство

Вся жизнь – мимолетное мгновение, окрашенное в бесчисленные оттенки. Я часто пытаюсь соотнести их с цветами чакр, но нет, это иные краски. Цвета нашей души, палитра, присущая лишь тебе, неповторимая и уникальная. Так какое оно, это детство? И кто я, ведущая этот диалог с тобой, читатель? Позвольте представиться: в то уходящее августовское утро, ровно в четыре часа, в будничный вторник, в мир пришла маленькая девочка. Ее появление не было легким для мамы, все с самого начала складывалось непросто. Но вот, ранним утром, словно звездочка, явилась она – Наташа. Почему же ее нарекли этим именем? На этот счет у меня есть несколько предположений. Быть может, веяние моды в середине семидесятых годов прошлого столетия сделало имя популярным. Или у мамы были любимые духи с таким названием… Кто теперь разберет? Отец всегда произносил мое имя с особым ударением: «Ты не НаталЬя, а НаталИя», – словно вкладывал в этот акцент на ускользающей «и» некий тайный смысл, разгадать который теперь уже не представлялось возможным. Ирония судьбы заключалась в том, что, принимая мое свидетельство о рождении, невнимательная паспортистка допустила роковую ошибку, навеки закрепив за мной имя Наталья вместо желанной Наталии. С самого детства отец неустанно твердил: «Запомни, ты – НаталИя». «Хорошо, папа», – послушно отвечала я, скрывая за улыбкой тоску по утраченной букве, по той капле благородства, что, казалось, испарилась вместе с ней. Вот такая история.

Родня бабушки одобрила выбор родителей, ведь по старинным святцам именно это имя было предначертано самой судьбой и сулило мне безоблачное счастье. Едва человек появился на свет, а тут уже столько строгих формальностей!

Всю жизнь не покидает меня образ: колыбель, сотканная из материнских рук. Не просто воспоминание, а ощущение всеобъемлющей защиты. Пусть твердят, младенец не способен помнить! Но я вижу ее отчетливо: комната, залитая мягким светом, мама, нежно держащая меня на руках, и взгляд, полный любви, украдкой брошенный в окно. Этот божественный свет, эта неземная благодать, пронизывают мою жизнь, словно нить, связующая годы.

Словно кадры старой кинопленки, всплывают картинки из раннего детства. Вот я, крошечная, ползаю по цветастому ковру, ощущая его мягкую текстуру щекой. Передо мной возвышается гора из подушек, кажущаяся неприступной вершиной. Я тянусь к ней, пытаясь вскарабкаться, цепляясь за скользкий ситец. И вот, победа! Я на вершине, обозреваю мир вокруг с высоты своего маленького роста. Визг восторга, заливистый смех, наполняющий комнату теплом.

Не только материнские руки баюкали меня в детстве, но и отцовские. У него был свой, особенный ритуал, которым он гордился, – верное средство укротить мою детскую строптивость. Подушка. Он бережно укладывал меня в мягкое, пуховое облако и начинал мерно покачивать, декламируя при этом совсем не детские стихи и завораживающие истории. Может ли младенец помнить такое? Я – помню. В этом пуховом плену он казался мне великаном. В ту пору отец был мужчиной крепким, статным, и ему нравился этот бравый вид, который особенно украшали густые усы. На его полные губы, на эти усы я смотрела снизу вверх, пока он рассказывал историю, в которой всегда находился захватывающий момент, и мне отчаянно хотелось дослушать до конца, но в подушке становилось нестерпимо жарко, а от монотонных покачиваний слегка штормило. Так я и засыпала. Потом приходила мама, нежно забирала меня из отцовских рук и укладывала в мою прохладную кроватку. С тех самых пор я люблю чистое, свежее, прохладное постельное белье. Наверное, эта любовь – отголосок папиной подушки-быстро засыпайки. Всё в этом мире не просто так.

Время шло, и вот уже я стою у порога детского сада, крепко держа маму за руку. Страх и любопытство переплетаются во мне, образуя странный, щемящий коктейль. Огромные ворота, за которыми скрывается неизведанный мир, кажутся неприступными. Дети, бегающие и кричащие во дворе, пугают своей шумной энергией. Я прячусь за маминой юбкой, не желая отпускать ее ни на секунду. Но наступает момент прощания, и слезы невольно катятся по щекам. Воспитательница, улыбаясь, берет меня за руку и уводит вглубь здания. Так начинается новый этап моей жизни, полный открытий, радостей и первых разочарований.

Игры в куклы, лепка из пластилина, рисование цветными карандашами – все это заполняет мои дни в детском саду. Постепенно страх уступает место интересу, а новые друзья становятся верными товарищами. Мы вместе строим замки из песка, поем песни, разучиваем стихи. Воспитатели, словно добрые феи, окружают нас заботой и вниманием. Именно здесь я впервые осознаю себя частью коллектива, учусь делиться, сочувствовать, помогать.

Но детство – это не только радостные моменты. Были и ссоры, и обиды, и слезы по вечерам. Помню, как однажды, играя с подружкой, мы не поделили любимую куклу. Обида была настолько сильной, что казалось, мир рухнул. Тогда мама, выслушав мои жалобы, объяснила, что ссоры – это неизбежная часть жизни, и важно уметь прощать и находить компромиссы. Этот урок я запомнила на всю жизнь.

Детский сад… Какой яркий, мимолетный отпечаток остался в моей памяти! Особенно дорог образ нашего музыкального педагога, Ивана Францевича. Он, словно добрый волшебник, извлекал из аккордеона звонкие мелодии, под которые мы, юные барабанщики, весело распевали детские песенки. Я же, очарованная, подбегала к нему и просила: "Иван Францевич, сыграйте что-нибудь красивое, для маленьких девочек…" И он, улыбаясь, дарил мне нежный "Вальс" из "Детского альбома" Чайковского. Тогда, конечно, я и понятия не имела, музыку какого великого композитора он исполняет. Лишь много лет спустя я осознала, какая сокровищница звучала для меня в каждом аккорде, подаренном Иваном Францевичем.

Любила ли я детский сад? Не знаю. Мне было там хорошо. Но были моменты, омрачавшие детскую безмятежность. Почти всегда меня забирали последней. Мама работала далеко, и долгий путь до детского сада казался ей бесконечным. А мои двоюродные сестры, которых забирала добрая бабушка, уходили на час раньше. И мне так хотелось к ним! Я забиралась на высокую горку с огромным железным кольцом и, когда видела бабушку, начинала крутиться, надеясь, что на этой высоте, в этом рискованном положении, меня заметят и заберут. Но чудо не случалось. Со временем я затаила обиду или просто отпустила ситуацию, перестав привлекать к себе внимание. С тех пор, на протяжении всей жизни, когда мне хочется чего-то или кого-то привлечь, я совершаю такие вот поступки, связанные с покорением вершин. Напрасно. Но я успокаивала себя: пусть меня заберут последней, зато это будет моя прекрасная мамочка.

О, моя мама! Она была как бабочка, сотканная из света и грации. Ее кожа, ее горделивая осанка, ее платья… Сколько же у нее было платьев, разных цветов и оттенков! Но ей почему-то хотелось казаться взрослее. Веяние моды, и папа купил ей парик. Тогда все носили эти монументальные парики. Просматривая старые фотографии, я с грустью вижу, как хорошенькие девушки прятали свои волосы под этим… уродством под названием парик.

А еще у моей мамочки были глаза небесно-синего цвета, как бесконечные поля незабудок. И ее большие, женственные руки. Но главной ее «фишкой» были ноги. Казалось, сам скульптор в небесной канцелярии вылепил их. И, надо сказать, вылепил идеально, выработав во мне колоссальный комплекс. Мои ноги были не так изящны и прекрасны. Я всегда прячу их под длинными юбками, платьями или брюками.

Я повзрослела не тогда, когда пошла в школу. Гораздо раньше, где-то лет в пять-шесть. Долгое время я провела в клинике, где маленьким пациентам колдовали над зрением. Днем – вереница врачей, утомительные процедуры: закапывание, расплывающиеся коты на таблице, пиратская повязка на один глаз. Но это были лишь первые аккорды. Настоящий детский хаос обрушился в первую ночь. Мой организм, привыкший к колыбельным – папиному голосу, читающему на ночь русскую и зарубежную классику, – взбунтовался. Бессонница и без того терзала меня, а тут еще и сбросили с железной кровати. Что происходит? Чьи-то ноги бесцеремонно пинали меня, лица мальчишек и девчонок расплывались в злорадных улыбках под толстым слоем зубной пасты. Мне объявили, что теперь я должна жить по их правилам. В тот момент я поняла: детство закончилось. Но страх не сковал меня. Слезы не проступили. Вместо этого во мне зародилась жажда мести. Я поднялась и бросила на эту стайку сопливых хулиганов и перепуганных девчонок взгляд, полный решимости. У этой банды наверняка есть вожак, и мне необходимо с ним сблизиться. Утром нянечка и медсестра поинтересовались, все ли со мной в порядке. «У меня все отлично», – ответила я с неожиданной уверенностью. Вскоре приехала мама, встревоженная, но вынужденная вернуться домой, где ее ждали папа и младший брат. «Не переживай, мамочка, я буду делать все, как говорит доктор, и видеть, как орел». Она оставила мне продукты на неделю. Медсестра любезно показала полку в холодильнике. Как только мама уехала, я взяла пакет и занесла его в палату. Поставила на тумбочку, и тут какая-то девчонка нагло попыталась вытянуть из него что-то. В тот же миг я вцепилась в ее длинные косы: «Никто и никогда больше не посмеет меня ударить. Никто и никогда не притронется к моему пакету без моего позволения. Я специально его принесла и собиралась угостить вас. За знакомство и, смею надеяться, за дружбу. Раз уж мне предстоит провести здесь несколько месяцев, я должна соблюдать не только правила клиники, но и ваши неписаные законы. Кто здесь главный? Выходи, мне нужно с тобой поговорить». Внезапно из больничного коридора появился невысокий мальчишка лет семи-восьми. «Я все слышал. Запрещаю вам ее трогать. Но с тобой вечером будет серьезный разговор». «Опять бить будете?» – парировала я. «Но жаловаться я не стану ни медсестрам, ни врачам, ни тем более родителям. Сдачу дам обязательно». Он посмотрел на меня и расхохотался. «Наш человек! Ну, что там у тебя в пакете? Угощай».

После того, как все точки над «i» в моем пребывании в клинике были расставлены, дни мои превратились в череду процедур. А в часы, свободные от них, я обрела друга, чье имя ускользало от меня, будто призрак. Парадокс – я, помнившая события и лица до мельчайших деталей с младенчества, не могла удержать в памяти его имени. Мы говорили часами, и я узнала, что наша заботливая нянечка, тетя Рая, – его мать. У него была большая семья, братья и сестры, и, как мне казалось, весьма проблемное зрение. Хотя, порой, мне чудилось, что он видит куда лучше, чем показывает. В клинике, помимо воспитателей, как в детском саду, с детьми постарше занимались учителя. Книги, конечно, берегли зрение. Не потому ли тетя Рая и пристроила своего непоседливого сына в клинику, чтобы хоть как-то приобщить его к учебе? И присмотр, конечно, и накормлен. Но кто я такая, чтобы судить? У каждого своя история.

В клинике иногда нас водили в кино. Само это событие уже было представлением. Целая процессия детей в очках и с прикрытыми глазами – зрелище не для слабонервных. Помню, как-то мой друг сказал: «Одной рукой держимся друг за друга, а другая – чтобы, если над нами будут смеяться у дома нашей родни, схватить землю и запустить в обидчиков». «Отличный план», – ответила я.

Но до кинотеатра в тот раз мы так и не добрались.

«Смотри, вот они!» – шепнул он, пригибаясь.

«Бери землю!». И когда мы приблизились и услышали детские голоса: «Очкарики! Смотрите, наш-то с невестой!», – земля полетела в цель. Нас тут же развернули обратно в клинику. Тетя Рая прочитала нам целую нотацию и заперла в чулане с бельем. Мы уселись на подушке, и я сказала: «Понимаешь, они ведь специально провоцируют. Может, просто проходить мимо, не обращая внимания?». «Подумаю», – ответил он.

Вскоре приехала мама, привезла гостинцы. Ей, конечно, нажаловались на мою выходку. Я пообещала, что больше не буду ее огорчать. Она ничего не сказала, лишь строго посмотрела на меня. Ее взгляд был красноречивее любых слов. Она привезла мне двух огромных кукол – мальчика и девочку, один в небесно-голубом костюмчике, другая – в нежно-розовом. Искупала меня, накормила домашней едой, а потом уехала. Я шла по коридору с пакетом и этими куклами. Куклы я не любила, позвала его, моего друга, и сказала: «Ко мне мама приезжала». «Знаю, видел», – ответил он. «Отдай своей маме этих пупсов, у тебя же сестры, пусть играют». «Ты что?» – удивился он. «Они дорогие, и мать не разрешит». «Отдай ей как-нибудь, чтобы она могла их вынести. И конфеты туда же, в их коробки, положи. Это от меня. И когда в следующий раз пойдем в кино… Не будем кидаться глиной. Мы на их глазах съедим по конфете. Так что поход в кино только через пять дней, нам нужно сберечь по конфете до этого дня, договорились?». Куклы были передарены сестрам. Тетя Рая в следующий приезд мамы сказала ей: «Не переживайте, я буду присматривать за ней, если надо, помогу искупаться, да и провизию буду выдавать не всю сразу. А то больно широкая душа у вашей девочки».

Я возвращаюсь к ярким осколкам моего беззаботного детства. После стен клиники меня встретил родной дом, моя крепость. Мама, папа и маленький братишка, такие родные лица. Мамин вопрос повис в воздухе, зрел в её глазах: "Куда же делись те огромные пупсы?"

Я не врала никогда маме, понимала, что каждая вещь имеет свою цену, что деньги не падают с неба. "Я подарила их дочкам тёти Раи, нянечке из клиники. Мам, им они нужнее…"

Мамино «Ну как же так…» утонуло в отцовском голосе. Папа, мой любимый папа, вырос в многодетной семье, где на семь душ приходилась одна радость. Три сестры и три брата, он четвертый сын. Их было семеро у бабушки. Бабушка рано овдовела, дед умер от сердечного приступа, не дожив и до тридцати трех. Он знал, что такое детство без игрушек, без сладостей. С войны прошло всего шесть лет. Босоногое детство, где каждый стоял горой друг за друга.

Мне невероятно повезло с детством. У папы была мама, моя бабушка, у которой семеро детей. Потом эти дети поженились, и появились мои двоюродные братья и сестры. Но это еще не все! По папиной линии были и бабушкины сестры и брат! Нас было тьма! Я застала даже свою прабабушку, которой перевалило за сто лет. О ней я еще расскажу позже.

У моей мамочки тоже была бабушка, её мама, и старшая сестра, и старший родной брат, и у них тоже были дети – мои двоюродные брат и сестры. Но и это еще не всё! У моей бабушки по материнской линии была такая огромная родня, что я до сих пор помню всех по именам!

Я помню яркие моменты из детства и первые, робкие шаги во взрослую жизнь. Это был настоящий клан, род. Все радости и горе делили сообща, всегда вместе. Какие праздники мы отмечали в этой огромной компании! Не передать словами! Это то, что хотелось бы видеть и в современных реалиях, но, увы…

И все же, несмотря на эту сплоченность, на эти реки родственников, у меня была особая связь с папой. Он был моим проводником в мир знаний, моим первым учителем. Он научил меня читать, писать и, самое главное, любить книги. Вечерами, когда мама хлопотала по хозяйству, мы с папой усаживались в кресло-качалку, и он читал мне вслух. Он обладал удивительным даром – умел оживлять персонажей, наделять их голосами и интонациями, заставляя меня верить в реальность происходящего. Благодаря ему я полюбила Толстого, Достоевского, Чехова, и этот вкус к литературе остался со мной на всю жизнь.

Мамин клан был шумным, веселым и очень гостеприимным. В их доме всегда пахло пирогами и слышался смех. Бабушка, её мама, была душой этой компании. Она была мудрой, доброй и очень сильной женщиной. Я помню, как она рассказывала истории о войне, о голоде, о том, как они выживали в те тяжелые времена. Эти истории заставляли меня ценить то, что у меня есть, и помнить о тех, кто отдал свою жизнь за мир.

А папина родня была более сдержанной, интеллигентной. Они больше ценили культуру, искусство. Бабушка по отцовской линии, изысканная дама с безупречными манерами, частенько водила меня в театр, на концерты. Она научила меня разбираться в музыке, в живописи. Благодаря ей я узнала о Моцарте, Бетховене, Рембрандте. Она всегда говорила, что красота спасет мир, и я верила ей.

Эти две родни, такие разные, но одинаково любящие меня, создали для меня надежный тыл, островок безопасности, где я всегда могла найти поддержку и понимание. Они научили меня ценить семью, дружбу, любовь. Они дали мне все, чтобы я могла вырасти достойным человеком. И я им безмерно благодарна за это. Память о них навсегда останется в моем сердце, согревая меня в трудные минуты и напоминая о том, что я никогда не была одна.

И вдруг, словно озарение, ответ вспыхнул в сознании на вопрос, какого цвета твое детство. Конечно же, золотого. Самая светлая, самая чистая пора жизни, словно сотканная из солнечных лучей и безмятежного счастья.

Золотого цвета первых солнечных зайчиков, пробивающихся сквозь листву. Золотого песка в песочнице, где строились замки, казавшиеся незыблемыми и вечными. Золотого отблеска на лице мамы, когда она, улыбаясь, подносила тарелку с бабушкиными пирожками. Эти пирожки тоже были золотыми – с хрустящей корочкой и сладкой яблочной начинкой, со вкусом безграничной любви и заботы.

Золото детского смеха, звенящего и искреннего, как колокольчик. Золото первых достижений, будь то нарисованный корявыми пальчиками рисунок или выигранный в дворовой игре приз – незамысловатый фантик от конфеты. Это золото значило гораздо больше, чем все сокровища мира, потому что оно было подлинным, неподдельным, рожденным из чувства собственной значимости и уверенности в себе.

Золото осенних листьев, шуршащих под ногами во время прогулок по парку. Золото меда, которым лечили простуду, золото солнечного света, отражающегося от глади пруда, где плавали уточки. Все эти мелочи, впитавшиеся в память, создают неповторимую палитру, сотканную из тепла, уюта и безопасности.

Золото – это не только цвет богатства и власти, но и цвет душевной щедрости и открытости миру. В детстве мы смотрим на мир широко открытыми глазами, не замечая его несовершенств, а видя лишь красоту и доброту. И это золотое видение, пусть и смутно, но остается с нами на всю жизнь, напоминая о том, что настоящее счастье – в простых вещах.

И даже сейчас, когда за плечами немало лет, достаточно закрыть глаза и вспомнить те самые беззаботные дни, чтобы в душе вновь разлилось теплое, золотое сияние. Сияние воспоминаний, сияние надежды, сияние вечной веры в лучшее. Золото детства – это сокровище, которое мы носим в себе и которое помогает нам двигаться вперед, несмотря ни на что.

Школьная пора… и детства улиц широта

Задумывались ли вы когда-нибудь, почему из трехсот шестидесяти пяти дней в году одни бесследно исчезают, словно стертые чьей-то невидимой рукой или, быть может, нашей собственной памятью, в то время как другие, яркие, словно вспышки, озаряют всю нашу жизнь? А может, именно в этой эфемерности, в этих мимолетных цветах и заключена та самая суть, та необходимая искра? Мне кажется, это не что иное, как карта, путеводитель по лабиринтам жизненных ситуаций и вопросов, которые мы неустанно задаем себе. Любите ли вы погружаться в размышления, откровенно отвечать на вопросы, адресованные самим себе? Я обожаю такие беседы с собственной душой. И дело вовсе не в том, что она требует от меня ответа удобного или выгодного. Это скорее глубокое погружение, ныряние в бездонные глубины собственного «я». Так какого же ты цвета, воспоминание? От первого школьного звонка до первого робкого поцелуя?

Первый звонок, как и многие другие детские воспоминания, потонул в реке времени. Но словно яркая новогодняя звезда, в памяти сияют праздники в школьном спортзале. Огромная сосна, вершиной упирающаяся в потолок, и лестница, ведущая вниз, в этот зал. С самого детства не любила я спускаться – предпочитала взбираться вверх, словно по золотой лестнице восхождения, только ввысь, никакого падения.