Читать онлайн Дом с водяными колесами

SUISHAKAN NO SATSUJIN

Shinsou Kaiteiban

© 2022 Yukito Ayatsuji.

All rights reserved. Published in Japan in 2008 by KODANSHA LTD., Tokyo.

Publication rights for this Russian edition arranged through KODANSHA LTD., Tokyo

© Котляр В., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство Эксмо», 2025

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

«У нас есть целая философия хонкаку. Это слово не просто означает произведения, где ключевую роль играют логические умозаключения; оно является своего рода знаком отличия авторов, в особом интеллектуальном уровне чьих книг читатель может быть уверен. Хонкаку – слово, придававшее многим детективщикам – не только выдающимся – сил, помогая писать».

СОДЗИ СИМАДА

«Конец забвению хонкаку я пытался положить собственными скромными усилиями, романами “Токийский Зодиак” (1981) и “Дом кривых стен” (1982). Лед слегка тронулся, но, к сожалению, не сразу получилось обрести достойных последователей в этом деле. И вот в 1987 году писатель-детективщик, которого я так ждал, явился. Я сразу почувствовал важность творчества Аяцудзи, поэтому всеми силами поддержал его дебют».

СОДЗИ СИМАДА,

гений современного хонкаку

Посвящается моей любви, F. S. P.

29 сентября 1985 года, 5:50

…И вот ночную бурю начал сменять рассвет.

Вереница плотных туч стала понемногу редеть. Изрезанное горными грядами небо на востоке едва заметно посветлело. Раскаты грома и проливные дожди уже миновали, но бушевавший в долине ветер и не думал стихать. Деревья в лесу не переставали оглушительно громко качаться и трепетать. Река заметно прибавила уровень воды. Три огромных колеса вращались на боку дома, расположившегося на угольно-черной земле…

Долгая ночь была окутана безумием дождя и ветра, молний, мутного потока и водяных колес.

Они уже и не ждали рассвета, ибо череды случившихся событий хватило, чтобы разжечь в их сердцах пламя беспокойства.

Упавшая с башни женщина.

Пропавшая картина.

Исчезнувший при почти невозможных обстоятельствах мужчина.

Сколько нашлось бы тех, кто смог бы предсказать такой исход?

Конец ночи, ставшей игрушкой бури.

Настал момент, когда инцидент в особняке явил им свой неожиданный финал.

На северо-западном углу здания возвышалась башня. Две черные двери находились на северной оконечности коридора, завернутого вокруг первого этажа. Сейчас одна из дверей была открыта нараспашку. За нею была тесная комнатушка; к земле оттуда тянулась широкая лестница.

Ниже находился просторный подвал. Обыкновенный подвал.

В подвале тихонько качалась электрическая лампочка, освещая стены из голого бетона. Вплотную к стене стояли стиральная машина, сушилка и корзина, переполненная бельем. По потолку ползли несколько труб…

В центре тускло освещенного помещения собрались шесть человек.

Пять мужчин. Одна девушка.

Один из мужчин сидел в инвалидной коляске. Вплотную к его коляске стояла красивая девушка в белоснежной шелковой сорочке. Двое мужчин настороженно стояли по обеим сторонам от нее, словно для защиты. Еще двое были на небольшом расстоянии позади этих четверых. Все они накинули что-то поверх пижам.

– Кто-нибудь, эту штуковину… – Мужчина в коляске заговорил хриплым голосом. На исхудавшее тело был наброшен коричневый халат, а на руках белели тканые перчатки, хотя на дворе был еще сентябрь. Крепко сложив руки на животе, он продолжил: – Откроете крышку этой штуковины, пожалуйста?

Приглушенный голос дрожал, но на лице полностью отсутствовало то, что люди называют эмоциями. Так было потому, что на это лицо была надета маска из белой кожи, напоминавшая лепешку.

Один из тех, кто стоял рядом с девушкой, услышал это и сделал шаг вперед. Это был краснолицый мужчина среднего возраста с заметно выступающим животом.

Он встал перед этой штуковиной, – а ею был вмонтированный в стену мусоросжигатель, – и поднял валяющуюся на полу черную палку. Кочергу. В следующую секунду из сдавленного горла раздался вопль, и мужчина выронил кочергу и шлепнулся на пол.

– Что случилось, Ооиси-сан? – спросил мужчина в маске, сидевший в инвалидной коляске.

– Э-это… – Лежащий на бетонном полу краснолицый ткнул пальцем рядом с упавшей кочергой.

Девушка вскрикнула.

– Юриэ, – сказал мужчина в коляске, обернувшись к девушке, – это не то, о чем ты подумала. Пожалуйста, отойди.

– Юриэ-сан, пойдем.

Еще один мужчина, стоявший сбоку от нее, попытался приобнять девушку за плечи и увести ее. В отличие от краснолицего он был высоким, красивым и обладал белоснежной кожей.

Девушка с шокированным выражением лица еле заметно кивнула и автоматически побрела в сторону лестницы.

Стоявшая поодаль пара мужчин, один низкого роста в очках в черной оправе, другой высокий и с нахмуренным лицом, встали перед девушкой стеной, закрывая обзор.

Красивый мужчина оценил обстановку и резко шагнул вперед. Он встал сбоку от валявшегося на полу краснолицего и посмотрел на пол.

– Митамура-кун[1]. Это же?.. – спросил мужчина в инвалидной коляске.

– Как видите, господин, – сказал красивый холодным, словно отполированный металл, голосом, – это человеческий палец. Средний или, быть может, безымянный.

Названный господином направился посмотреть, самостоятельно крутя колеса коляски.

Предмет был землистого цвета и походил на труп гусеницы. У основания запеклась кровь.

– Выглядит относительно свежим. Кажется, что с момента, когда его ампутировали, прошло не более двух часов.

– Однако, что вообще…

– Итак. – Белолицый наклонился и поднес валявшийся на полу палец к глазам. – Ага! Да это же… Тут след от кольца. Весьма заметный след.

– А-а…

Господин на коляске поднес палец к отверстиям, проделанным в белой маске, а потом плотно сжал закрытые веки.

– Это Масаки.

– Да. Я тоже так думаю, – вставая, ответил красавец. Вертя кончиками пальцев правой руки золотое кольцо, надетое на безымянный палец его левой руки, он сказал: – Видимо, это след от того кольца Масаки-сан с кошачьим глазом[2].

– То есть Масаки и впрямь был им убит…

– Ох. Это еще не все, – сказал рухнувший краснолицый, с трудом вставая. – Фудзинума-сан. Там внутри, ну…

Мужчина в коляске неопределенно покачал головой.

– Откроешь, пожалуйста?

– Нет, э-это же…  – Краснолицый в нерешительности затряс мешковатыми щеками. Глядя на это, красивый мужчина пожал плечами и сам поднял кочергу.

– Я открою,  – сказал он и встал перед мусоросжигателем.

Это был бытовой мусоросжигатель среднего размера. Его корпус грязно-серебристого цвета был помещен в блок над фундаментом. Дымовая труба того же цвета находилась на уровне глаз мужчины и шла прямо вверх к потолку подвала и дальше.

И вдруг…

Из глубины металлического ящика донесся низкий рев пламени. Очевидно, что никто не будет сжигать мусор в это предрассветное время. И все же…

Кочерга в руках мужчины потянулась к дверце мусоросжигателя. Попала в раскаленную пластину и издала тугой звук. Загнутый конец тут же захватил ручку дверцы.

Дверца открылась. Внутри ярко горело алое пламя.

– Ух…

Каждый зажал себе нос от вырвавшейся мощной вони. Кого-то даже начало тошнить.

Это был запах горящего белка. И, скорее всего, все представили, что стало причиной этого зловония.

– Масаки… – простонал мужчина в инвалидной коляске словно в агонии.

– Вот оно что… – Красавец ткнул кочергой в печь. В пламени грудой лежало и горело несколько черных вещей.

Мужчина пошевелил в печи. Хоть хладнокровие и не оставило его, рука, державшая кочергу, слабо затряслась. Вскоре он насадил на конец кочерги что-то, горевшее в печи, и достал из нее.

Однако он тут же издал короткий крик и резко отшатнулся. Когда это достали, а потом уронили, из печи выпало кое-что еще.

Затхлый воздух подвала бурно сотрясли вскрики присутствующих.

Взглянув на покатившееся нечто, красавец потрясенно рухнул.

– Что за ужас…

Там была отрезанная человеческая голова.

Она обуглилась до черноты и продолжала испускать белый дым. Волосы сгорели полностью, а глаза, нос и рот были совершенно обезображены пламенем.

Тем временем на конец кочерги в руках мужчины был нанизан, словно на вертел, еще один сгоревший предмет.

– А это рука? – прошептал красавец и стряхнул ее в металлическое ведро, стоявшее рядом.

Это и впрямь была рука.

Человеческая рука, по всей видимости, левая, согнутая под неестественным углом и так же, как и выкатившаяся ранее голова, сожженная до черноты жаром печи. Внимание привлекало то, что на этой руке отсутствовал палец. Безымянный.

В печи было целиком сожжено человеческое тело.

Когда-то целое, оно было порублено на шесть частей – голова, туловище, руки и ноги.

Ночная буря. Рассвет за ней.

Образ произошедшего в особняке ярко отпечатался в их глазах.

Упавшая с башни несчастная женщина. Украденная картина. Исчезнувший из виду подозрительный мужчина. Искавший его, а в итоге убитый, расчлененный и в придачу сожженный в мусоросжигателе другой мужчина.

Буря почти закончилась.

И вместе с ней ночной инцидент был погребен под единственной «разгадкой».

В круглых скобках указан возраст на сентябрь 1985 года

Иссэй Фудзинума. Покойный. Не имеющий себе равных художник по прозвищу Провидец.

Киити Фудзинума. Его сын. Израненное лицо он прячет под маской, живет в Доме с водяными колесами. (41)

Юриэ Фудзинума. Его жена. Дочка подмастерья Иссэя Сибагаки Коитиро (покойного). (19)

Синго Масаки. Друг Киити. Когда-то был учеником Иссэя. (38)

Сёдзи Курамото. Дворецкий Дома с водяными колесами. (56)

Фумиэ Нэгиси. Домработница, жившая в особняке. (Прошлое) (45)

Томоко Нодзава. Приходящая домработница. (Настоящее) (31)

Гэндзо Ооиси. Посещает Дом с водяными колесами раз в год. Торговец произведениями искусства. (49)

Сигэхико Мори. Аналогично. Посещает Дом с водяными колесами раз в год. Профессор истории искусств университета М. (46)

Нориюки Митамура. Аналогично. Главврач хирургической клиники. (36)

Цунэхито Фурукава. Аналогично. Помощник настоятеля фамильного кладбища Фудзинума. (37)

Киёси Симада. Нежданный гость. (36)

Спальня Киити Фудзинумы

(8:30)

Я проснулся как обычно.

Из окна, выходящего на восток, во внутренний двор, через янтарные шторы в комнату проникали яркие лучи утреннего солнца. Если хорошенько прислушаться, то в тишине можно было услышать слабое щебетание диких птиц, живущих в горах. К слабо уловимому звуку журчания воды примешивался…

Тудум-тудум…

…Грохот водяных колес, вращавшихся в западной части здания. Мирное утро.

С наступлением сентября царила в целом хорошая погода, однако прошлым вечером в новостях сообщили о приближении тайфуна под каким-то там номером. Из-за его влияния 28 числа во второй половине дня в регионе Тюгоку начнутся дожди, так что сегодняшнее утро можно было назвать затишьем перед бурей.

Я медленно приподнялся с широкой кровати.

Половина девятого.

Часы на стене показывали то же время, в которое я обычно просыпался.

Я облокотился на изголовье кровати и потянул правую руку к прикроватному столику. Взял свою старую трубку из шиповника и набил ее листьями. Вскоре вместе с дымом кремового цвета комнату заполнил мягкий аромат.

– Тайфун, значит? – тихо пробормотал я. Это был неестественно охрипший, довольно неприятный голос.

Если задуматься, то ровно год назад, 28 сентября, все начиналось похожим утром. В тот раз тоже передавали о приближении сильного тайфуна. И, как и было обещано, пришла яростная буря.

Год…

С тех пор прошел уже целый год. С той ночной бури, обагренной кровью.

Продолжая курить трубку, я ненадолго погрузился в размышления. Я потихоньку потянулся к воспоминаниям той прошлогодней ночи. Произошедшие в тот день различные события, а затем…

Я мельком бросил взгляд на дверь в углу комнаты.

Медная ручка. Темно-коричневая панель из красного дерева. Дверь в рабочий кабинет, которая уже никогда не откроется.

Исхудавшее тело непроизвольно сильно задрожало. Из центра груди вырывался и распространялся неописуемый, не думающий уходить трепет.

Без пятнадцати девять.

Вот-вот должен был позвонить телефон на прикроватном столике. О начале сегодняшнего дня объявил очень слабый, звучащий словно из-под одеяла тусклый голос.

– Доброе утро, господин, – раздался из трубки как обычно невозмутимый голос. Это был дворецкий Сёдзи Курамото. – Вскоре завтрак будет готов.

– Благодарю.

Я положил трубку на подставку и принялся самостоятельно одеваться. Снял пижаму, надел рубашку и штаны, а сверху накинул халат. Закончив с основным, на обе руки я надел перчатки из белой ткани. Последним же шло лицо.

Маска.

Вероятно, всю мою, Киити Фудзинумы, жизнь, все мое существование символизирует именно она.

Маска.

У меня, как бы сказать, нет лица. Для того чтобы скрыть мне самому ненавистное мое настоящее лицо, я ношу эту маску постоянно. Белая маска, изображающая лицо, которое должно быть у хозяина этого особняка. Ощущение резины, словно приклеенной к коже. Холодная посмертная маска, нацепленная на живое лицо…

Без пяти девять.

В дверь справа, то есть в противоположном углу от двери рабочего кабинета, легонько постучали. Эта дверь разделяла спальню и соседнюю с ней гостиную. Пришла она, Юриэ, и на ее щеках играла, как обычно, нежная улыбка, бальзам для моего огрубевшего одинокого сердца.

– Доброе утро. – Она вошла в комнату, открыв дверь отданным ей дубликатом ключа. Из маленьких пухлых губ струился ясный голос: – Прошу, кофе.

Я поднялся с кровати и перенес тело на инвалидную коляску.

Юриэ направила на меня спокойный взгляд и налила кофе из кофейника в чашку, которая стояла на привезенном ею столике на колесиках. Я принял его с бесстрастным видом наклеенной на лицо белой маски.

– Уже прошел год, да? – тихо пробормотала она и стала ждать ответа.

– Благодарю. – Не ответив на вопрос, я взял чашку в руки.

Год… На первый взгляд казалось, что время прошло спокойно и безмятежно.

В местах, подобных этому ущелью, царили мир и покой, словно они застыли во времени. Текущие в долине воды реки непрерывно продолжали плавно вращать три водяных колеса. Мы тихо жили в особняке втроем: я, Юриэ и Курамото. За исключением приходящей домработницы, ни единая душа не посещала этот дом.

Ничего не менялось… Так вполне могло показаться со стороны, однако мне было известно, какие глубокие перемены произошли на самом деле.

Разумеется, всему виной был тот инцидент годичной давности.

Двое погибших и один исчезнувший… Без сомнения, это оказало огромное влияние на сердце такой девушки, как Юриэ. Возможно и то, что эту глубокую рану так и не получится залечить.

Я изменился за этот год, но она, как мне кажется, изменилась еще сильнее.

Молча поднося чашку к губам, я прищурил глаза под маской и взглянул на Юриэ.

Юриэ… Единственная моя любовь. Прекрасная девушка, которая провела десять одиноких лет в башенной комнате этого особняка.

Полтора метра роста и немного хрупкая фигура. Не по-японски белая, но тем не менее теплая и нежная кожа. Спадающие до бедер очаровательные черные волосы…

Да, она и впрямь изменилась.

В ее вечно рассеянных и далеких глазах поселилось что-то едва заметное. Так, теперь по утрам она самостоятельно готовила кофе и привозила в эту комнату. Она научилась спускаться с башни, выходить из дома и наслаждаться текущей водой и зеленью сада. Она стала хотя бы чуть активнее проявлять свои чувства.

Она изменилась, в самых разных смыслах.

Но должен ли я радоваться этим изменениям?

– Какое красивое утро, не правда ли? Ты становишься все прекраснее.

От моих слов она слегка покраснела и опустила глаза.

– Они снова приедут сегодня днем. Тебе не страшно? – Через некоторое время Юриэ положила ладонь мне на плечо. Мой нос щекотал сладкий запах от смешанного аромата табака и кофе.

– Немного страшно, – ответила она. – Но я думаю, что все будет хорошо.

– Нет причин бояться, – сказал я, изо всех сил стараясь смягчить голос. – Инцидент ведь в прошлом. В этом году уже ничего не случится.

«А правда ли это?»

Правда ли больше ничего не случится?

Я покачал головой на свой непроизвольный вопрос. Сильно… Очень сильно.

Да. Ничего не должно было случиться. Ничего… Разве что тот мужчина, внезапно пропавший при непонятных обстоятельствах в прошлогоднюю ночь, вдруг начнет бродить по особняку как призрак.

Короткое время я и Юриэ молча смотрели друг на друга.

«Что она видит на этой белой маске?»

Туманно размышляя об этом, я прочитал тень нескрываемого беспокойства на ее лице.

– Потом разреши мне снова послушать твою игру на пианино. – На мои слова Юриэ легонько кивнула, а на ее щеках образовались милые ямочки.

Столовая (9:30)

– Все готово ко второй половине дня.

Столовая на первом этаже башни. Это был широкий круглый зал с высоким потолком, продуваемым на уровне второго этажа. После того как мы вдвоем с Юриэ закончили завтракать за круглым столом в центре комнаты, я обратился к Сёдзи Курамото.

Облаченный в темно-серый костюм-тройку Курамото в это время наливал еще одну чашку кофе для Юриэ. Тут же ответив «Да, господин», он повернулся в мою сторону с ровной осанкой, держа в руках поднос.

– Все приготовления для гостей с первой по третью комнату на первом этаже завершены. Прибытие гостей ожидается в два часа дня. В три часа в зале второго крыла будет чаепитие, а ужин запланирован здесь в половине седьмого. Все пройдет как обычно, вас это устраивает?

– Благодарю.

– Рад стараться.

Он обладал крепкими широкими плечами и таким высоким ростом, что его вполне можно было назвать великаном.

Его седеющие волосы были зачесаны назад. Лицо было широкой квадратной формы. У него были маленькие, похожие на зернышки риса глаза и выцветшие толстые губы. На бледноватом морщинистом лице этого мужчины, перешагнувшего за 55 лет, даже на миг не появлялась улыбка. Как и лицо, его баритон временами был немного холодным и совершенно бесстрастным.

И тем не менее для него как нельзя лучше подходило слово «дворецкий», которое в современной Японии уже почти вышло из употребления. Я думал, что Курамото по природе своей был наделен талантом молчаливого управляющего особняком, способного уважать намерения своего господина.

– К слову, господин, – сказал Курамото, держа спину прямо, – после того как вы вернулись в свои покои прошлой ночью, раздался телефонный звонок.

– Хм. Мне?

– Да, господин. Однако мне сообщили, что нет никакой необходимости звать вас к телефону, поэтому я самостоятельно спросил о причинах звонка.

– Хм. И?

– Это… – Курамото на секунду запнулся, – было сообщение от Ниимуры-сама из полиции.

Ниимура был инспектором из первого следственного отдела полиции префектуры Окаяма. Именно он расследовал произошедший в этом особняке инцидент год назад.

– Он сообщил, что «возможно, сегодня нагрянет нежданный гость», – безэмоционально отчитался Курамото, и я задумчиво наклонил голову.

– Судя по всему, придет младший брат его знакомого из полицейского участка Оиты на Кюсю. Ниимура-сама[3] назвал его удивительным человеком.

– И что ему нужно?

– По всей видимости, он заинтересован в инциденте годичной давности. Вчера неожиданно пожаловал Ниимура-сама и задавал различные вопросы об инциденте, а затем сказал «Приду завтра» и сообщил, что проинспектирует территорию особняка. Также Ниимура-сама принес извинения, сказав: «Прошу прощения за неудобства, но я никак не могу грубо отказать младшему брату знакомого».

– Хм, – закурив трубку, ответил я, – и как же его зовут?

– Судя по всему, Симада.

Это имя никак во мне не откликалось. Поэтому я и не собирался радушно приветствовать незнакомого посетителя. Иначе жил бы я в этом захолустном богами забытом месте посреди гор и прятал свое лицо под такой маской?

Человек, которого я не встречал и даже имени ни разу не слышал. Но все же это значило только то, что он крайне заинтересован в прошлогоднем инциденте.

– Что прикажете, господин?

– Выпроводи его.

– Слушаюсь, господин.

И я, и Юриэ за этот год отчаянно старались стереть из памяти воспоминания о той ночи, отравлявшие мирную жизнь. Это…

Хотя даже если бы не визит этого Симады, то, так или иначе, мне нужно было быть готовым к сегодняшнему дню.

28 сентября. Эти трое – Гэндзо Ооиси, Сигэхико Мори, Нориюки Митамура – приедут в этот особняк именно в этот день.

Коридор (9:55)

Юриэ помогла мне сесть в коляску, и мы вышли из столовой.

– Вернемся в комнату? – На ее вопрос я покачал головой и сказал, что хотел бы вот так обойти коридор особняка.

Через застекленное окно виднелся широкий внутренний двор с садом в японском стиле. Мы двигались направо по коридору, окружавшему башню.

На сером ковре, покрывающем весь коридор, играли яркие солнечные лучи. Такие же лучи света отражались и сияли на водной глади овального пруда в центре сада. Маленькие тропинки из белого песка. Выцветшие раскинутые кустарники…

Когда вереница окон прервалась, справа появилась черная дверь. За ней была комната, где была оборудована лестница в подвал.

Я неосознанно отвернул взгляд от этой двери, с которой были связаны отвратительные воспоминания о той ночи. Юриэ поступила так же…

Как вдруг кто-то потянул дверь с другой стороны. Я содрогнулся всем телом.

– А, доброе утро.

Из верхней комнаты вышла худенькая женщина лет за тридцать. Это была приходящая домработница Томоко Нодзава.

Она сменила прошлую домработницу и работала здесь с конца прошлого года. Обычно она приезжала три раза в неделю из города, однако в качестве исключения мы попросили ее остаться на три дня до завтра.

Девушка в фартуке держала обеими руками большую корзину для белья. Она остановилась там, опустив лицо, и ждала, пока мы пройдем. Молчаливая и угрюмая женщина. Это сильно контрастировало с Фумиэ Нэгиси, домработницей, которая жила здесь до этого дня год назад.

Как и Курамото, она прекрасный работник, который выполняет все без излишней болтовни, однако мне не особо нравилась ее излишняя робость. К тому же, как и в случае с Курамото, я до конца не понимал, что творится у нее в голове, и иногда это меня серьезно раздражало.

Например, что же она думала о живущей в этом странном особняке «супружеской паре» с такой разницей в возрасте?

– Извините, господин? – Она обратилась ко мне, что было крайне несвойственно для нее.

– М?

– Прошу прощения, это по поводу подвала.

– И что там?

– Я уже давно хотела вам сказать, но никак не решалась. Меня там что-то тревожит.

Вполне резонно. Естественно, ей было бы тревожно, если бы она узнала подробности инцидента, случившегося год назад в этом особняке.

Я поднял руку и оборвал Томоко на полуслове.

– Та печь была заменена на новую. Все остальное тоже прибрали.

– А, да, я понимаю, но… Иногда оттуда доносится странный запах.

– Запах?

– Да. Какой-то мерзкий запах.

– Тебе просто кажется.

– Хорошо… Но все-таки…

– Достаточно, – сказал я слегка суровым голосом. Все потому, что я заметил сорвавшийся с губ Юриэ, стоявшей позади меня, наполненный страхом вздох.

– Посоветуйся с Курамото.

– Слушаюсь. Прошу прощения.

Проводив взглядом чуть ли не убегающую Томоко, я обернулся к Юриэ и сказал:

– Не обращай внимания.

– Хорошо, – ответила она слабым голосом и снова начала толкать коляску.

Коридор заворачивал направо и тянулся вдоль наружной стены до угла северо-восточной оконечности здания. Мы называли эту часть северным коридором.

Стоило пройти кухню и комнаты для прислуги, как северный коридор расширялся в два раза направо в сторону внутреннего двора. По прямой до двери пол был покрыт серым ковром. Пол в расширенной части был выложен деревянным мозаичным паркетом, а на стенах с равными интервалами находились окна во внутренний двор.

Напротив на левой стене висели рамы различного размера. В них находилось множество картин маслом. Это были фантастические пейзажи, запечатленные на холсте «чувственным глазом» гениального художника Иссэя Фудзинумы.

Опять сегодня должны были прийти эти трое. С явным намерением посмотреть на эти картины и, если повезет, приобрести их.

В этом особняке гостей принимали только раз в году. 28 сентября. В день годовщины смерти Иссэя Фудзинумы, и только в этот день.

Кстати, о годовщинах смерти. Сегодня также день, когда последние минуты встретила та домработница, Фумиэ Нэгиси. Ну а завтра, 29-го, будет день, когда этот свет покинул бывший когда-то учеником Иссэя Фудзинумы Синго Масаки…

– Стоит ли мне попросить Курамото поставить цветы в столовой? – немного внезапно заговорил я.

– Цветы? – Юриэ слегка удивилась и задумчиво наклонила голову. – Зачем?

– Чтобы почтить мертвых, – ответил я тихим голосом. – Особенно его смерть, Синго Масаки. Что думаешь?

– Прошу, не говори об этом. – Юриэ впилась чистыми, как стекло, и наполненными налетом печали глазами в мою белую маску. – О таких печальных вещах…

– Печальных?..

Искривив губы в самоуничижительной усмешке, я неизбежно вернулся мыслями к событиям годичной давности.

Спальня Киити Фудзинумы

(8:30)

Он проснулся как обычно.

Из окна, выходящего на восток, во внутренний двор, через янтарные шторы в комнату проникали яркие лучи утреннего солнца. Если хорошенько прислушаться, то в тишине можно было услышать слабое щебетание диких птиц, живущих в горах. К слабо уловимому звуку журчания воды примешивался…

Тудум-тудум…

…Грохот водяных колес, вращающихся в западной части здания. Мирное утро.

Прошлым вечером в новостях сообщили о приближении тайфуна под каким-то там номером. Из-за его влияния сегодня во второй половине дня в регионе Тюгоку должны были начаться дожди…

Он медленно приподнялся на широкой кровати.

Половина девятого.

Часы на стене показывали то же время, в которое он обычно просыпался.

Он облокотился на изголовье кровати и потянул правую руку к прикроватному столику. Он взял свою старую трубку из шиповника и набил ее листьями. Вскоре вместе с дымом кремового цвета комнату заполнил мягкий аромат.

Три дня назад он простудился и у него поднялась температура, однако сейчас, похоже, все наладилось. К нему вновь вернулся вкус табака.

Продолжая выпускать дым, он медленно закрыл глаза.

28 сентября. Вот этот день снова настал и в этом году. Как обычно, в этот особняк после полудня пожалуют четверо мужчин. Эти четверо – Гэндзо не переносим, Сигэхико Мори, Нориюки Митамура и Цунэхито Фурукава.

Само собой, их ежегодный визит не мог быть приятным событием для него, живущего в особняке посреди гор и сторонящегося чужих глаз. Можно было и вовсе сказать, что их визит был ему в тягость. Отчасти он и впрямь испытывал такие эмоции, однако…

С другой стороны, фактом было и то, что он отрицательно относился и к этим своим чувствам тоже. Если бы он захотел, он мог бы без лишних споров отменить их приезд. Он думал, что отсутствие такого решения за эти годы свидетельствовало о чем-то похожем на своеобразные угрызения совести.

«Во всяком случае…»

Закрыв глаза, он сделал короткий вздох.

«Эта шайка сегодня снова придет. А раз это уже решено, то ничего и не поделаешь».

Он не собирался подробно анализировать свое извращенное душевное состояние.

Он находил их визит обременительным, но все же хотел его. Вот и все.

Без пятнадцати девять.

Телефон на прикроватном столике зазвонил. О начале сегодняшнего дня объявил очень слабый, звучащий словно из-под одеяла, тусклый голос.

– Доброе утро, господин. – Голос принадлежал как обычно невозмутимому дворецкому Сёдзи Курамото. – Как ваше самочувствие?

– Кажется, лучше.

– Вскоре завтрак будет готов. Где бы вы хотели отведать его?

– В столовой.

Он положил трубку на подставку и принялся самостоятельно одеваться. Снял пижаму, надел рубашку и штаны, а сверху накинул халат. Закончив с основным, на обе руки надел перчатки из белой ткани. Последним же шло лицо.

Маска.

Вероятно, всю его, Киити Фудзинумы, жизнь, все его существование последние двенадцать лет символизирует именно она.

Маска.

У него, как бы сказать, нет лица. Для того чтобы скрыть ему самому ненавистное его настоящее лицо, он носит эту маску постоянно. Белая маска, изображающая лицо, которое должно быть у хозяина этого особняка. Ощущение резины, словно приклеенной к коже. Холодная посмертная маска, нацепленная на живое лицо…

Без пяти девять.

В дверь между спальней и гостиной постучали.

Когда он ответил «входи», дверь открыли дубликатом ключа и в нее вошла невысокая приземистая женщина. На ней был чистый белый фартук.

– Доброе утро. – Это была живущая в особняке домработница Фумиэ Нэгиси. – Я принесла лекарство. Как ваше самочувствие? А, вы уже переоделись? Вам завязать галстук? Ой, вы опять курили. Это вредно для здоровья. Хотелось бы, чтобы вы хоть раз прислушались к моему совету.

Фумиэ было 45 лет. Она была старше его на 4 года, но в ней совершенно не ощущалось той же усталости. На ее весьма круглом лице были широко распахнуты большие глаза, а ее пронзительный голос звучал необычайно резво.

Он ушел от ответа безэмоциональным выражением на белой маске и начал вставать с кровати.

– Я сам справлюсь, – буркнул он хриплым голосом и своими силами перенес исхудавшее слабое тело на инвалидную коляску.

– Вот лекарство.

– Уже не надо.

– Нет, нет. Так нельзя. Для верности пропейте еще один день. К тому же сегодня придут гости. Поэтому надо быть осторожнее обычного.

Делать было нечего, так что он взял протянутую таблетку и запил водой из тут же предложенного стакана.

Фумиэ удовлетворенно кивнула и начала толкать коляску, держа за ручки сзади.

– Ванну пока принимать нельзя. Сегодня еще понаблюдаем за вашим состоянием, а потом пожалуйста.

На этих словах он приуныл. Хотелось бы, чтобы она могла немного спокойнее к этому относиться, но опыт бывшей медсестры способствовал тому, что она становилась очень придирчивой, когда дело доходило до проблем со здоровьем.

Она была заботливой и дружелюбной женщиной. В прошлом ей не повезло с браком, но она даже на миг не показывала боль от переживаний. В ней не было и грамма неловкости. Начиная с помощи в купании и уходе за волосами и заканчивая заботой о здоровье – все дела по хозяйству в особняке, которые касались ее, она выполняла надлежащим образом, однако…

Ее нельзя было назвать бесстрастным «роботом», который мог на постоянной основе держать дистанцию с хозяином особняка, как это делал Курамото. Заветным желанием Киити было, чтобы она поменьше говорила и вела себя спокойнее.

– Пойдемте на завтрак? Ой, только никаких трубок. Оставьте ее здесь. Ну, теперь выдвигаемся.

Она покатила коляску, и они вышли из комнаты.

– Госпожа и Масаки-сама тоже уже встали и будут на завтраке.

– А Юриэ?

– Да, даже она. В последнее время она выглядит намного лучше. Это хорошо. И все же, господин, я думаю, что госпоже следует чаще бывать снаружи.

– Что? – Его лицо затвердело под маской, и он неосознанно обернулся к Фумиэ.

Вздрогнув, она открыла рот.

– П-простите…

– Неважно, – сказал он угрюмо и повернулся обратно.

Башенная комната (9:40)

После завтрака Юриэ Фудзинума вернулась в свою комнату в одинокой башне.

Она была непохожей на других красавицей, словно сошедшей с холста. Она обладала ясными черными глазами и нежными губами бледно-розового цвета, гладкой белой кожей и очаровательными черными волосами… В целом она была маленького роста, но в ней все чудесно сочеталось.

Юриэ было девятнадцать лет и должно было исполниться двадцать следующей весной. Возраст, когда в обществе уже перестают называть девочкой. Однако ее изящной фигуре по-прежнему было далеко до женственной зрелости, а выражение ее лица, будто стремящееся к чему-то далекому, было наполнено миловидностью, перед которой никто не мог устоять.

Красавица.

Это слово подходило как никому другому.

Одетая в лимонного цвета блузку Юриэ прислонилась к белой оконной раме и задумчиво бегала глазами по пейзажу за окном.

И вблизи, и вдали, куда ни посмотри, везде тянулись горы. Утопающая в зелени река текла и виляла среди них. По небу начали медленно расстилаться темно-серые тучи, поглотившие ряды вершин.

Скоро осень полностью вступит в свои владения и зелень на деревьях начнет потихоньку менять свой цвет. А затем придет зима. Зима, которая перекрасит все в долине, все, что видно с вершины этой башни, в ослепительно-белый цвет. Сколько раз ей довелось стать свидетелем подобной смены сезонов? Видеть ее из этого самого окна этой самой комнаты.

Этой комнаты… Комнаты на вершине башни, что на северо-западном углу особняка.

Комната была широкой круглой формы. Столовая внизу включала в себя два этажа, так что, по сути, эта комната находилась на высоте третьего этажа.

Стены были приглушенного жемчужно-серого цвета. На полу лежал светлый ковер с длинным ворсом. Потолок был сделан из досок глубокого коричневого цвета, а в центре висела большая люстра… Хоть за окном и был день, в комнате царил полумрак. Для такой просторной комнаты окна были слишком узкими.

Юриэ сидела на застеленной кровати, которая стояла в центре комнаты поодаль от окна. Южная часть комнаты была разделена стеной, в которой находилось две двери: к лестнице и в туалет с ванной. Слева от них находились коричневые железные двери лифта для хозяина этого дома, проводившего всю жизнь в инвалидной коляске.

Роскошная мебель была расставлена свободно. Шкаф для одежды и туалетный столик, полочка с безделушками, комплект мягкой мебели, пианино. На оставшейся поверхности стен было повешено несколько картин. Все они были фантастической живописью за авторством Иссэя Фудзинумы.

Десять лет она жила здесь. Все эти десять лет она проживала в этой башенной комнате, в этом особняке, в этой долине.

Десять лет назад… Юриэ было девять лет, и она училась в третьем классе. За два года до этого, в октябре 1973 года, ее отец Коитиро Сибагаки скончался на больничной койке. Он рано умер, когда ему был всего 31 год. Мама ушла на тот свет вскоре после рождения своего первого ребенка – Юриэ, так что, не имея близких родственников, она осталась одна-одинешенька.

У нее сохранились весьма смутные воспоминания о времени, когда умер отец.

Больничная палата с холодными белыми стенами. Пропитанная запахом лекарств кровать. Ужасно кашляющий отец. Окрасившая простыни кровь. Взрослые в белых одеждах взволнованно вывели ее из комнаты. А затем…

Следующим, что она помнила, были ее собственные всхлипы в теплые и сладко пахнущие руки. Она знала лицо человека, которому они принадлежали. Часто навещавший их дом до того, как папа попал в больницу, «дядя Фудзинума».

Вскоре после этого Юриэ переехала к забравшему ее Киити Фудзинуме. Ей сказали, что он попросил об этом, осознав приближение собственной смерти.

Киити Фудзинума… Единственный сын художника Иссэя Фудзинумы, у которого когда-то учился Коитиро Сибагаки.

Практически сразу после того как он забрал ее, Киити по своей вине попал в автомобильную аварию, которая оставила шрамы на его лице, руках и ногах. Киити покинул Кобэ, где он родился, и построил этот своеобразный особняк в ущелье. А Юриэ он вновь взял с собой и привез сюда.

С тех пор Юриэ десять лет росла практически запертая здесь.

Пейзаж, видимый из этого особняка, из этой комнаты, из этого окна… Без преувеличения можно сказать, что он стал почти всем известным ей миром. Она не ходила в школу, и у нее не было друзей, она даже не видела телевизора и журналов, а только жила эти десять лет, не зная, как дети того же возраста проводят свои дни под тем же самым небом.

В какой-то момент губы девушки начали исполнять прекрасную мелодию едва слышным голосом. Встав с кровати, она резво пошла к пианино.

Опустила маленькие пальчики на клавиши. И, как бы дурачась, начала подбирать ноты под напеваемую мелодию.

«Девушка с волосами цвета льна» Клода Дебюсси. Этой композиции ее обучил друг Киити, живущий в особняке уже полгода, – Синго Масаки.

Короткая композиция. Закончив играть слабо помнящими произведение пальцами, Юриэ пошла к балкону, оборудованному в западной части комнаты.

Воздух снаружи был неприятно сырым. Тепловатый южный ветер будто фонтаном ударил вверх и разметал длинные волосы. Звук воды, текущей по каналу ниже, и звук водяных колес, которые этот поток вращал, прозвучал отчего-то резче обычного.

Губы Юриэ задрожали. И совершенно отличным от того, которым она напевала Дебюсси, голосом она сказала:

– Страшно.

Быть может, ее скованное десятью годами невинности сердце впервые живо ощутило страх.

Сад перед домом (10:10)

Три огромных водяных колеса диаметром по пять метров продолжали вращаться.

Тудум-тудум-тудум…

Низкий тяжелый звук. Черные лопасти, взрезающие поток воды.

Три превосходных водяных колеса, построенные вплотную к западной части здания.

Их сила заставляла вспомнить о напряжении паровоза.

Скрывающий истинное лицо под белой резиновой маской Киити Фудзинума выехал в вымощенный камнем сад перед особняком и смотрел прямо на лицо этого своеобразного здания. Рядом с ним стоял мужчина в коричневых брюках и темно-серой рубашке, чинно скрестив руки на груди.

– Я вот о чем постоянно думаю, Фудзинума-сан, – сказал он, медленно опуская руки. – Эти водяные колеса словно… – Мужчина сделал паузу и посмотрел на реакцию уже какое-то время безмолвно сидевшего Киити.

– Словно что, а? – просочился через маску хриплый голос.

– Словно движутся наперекор течению времени, чтобы оставить твой особняк в этой долине.

– Хм. – Господин в коляске поднял лицо на собеседника. – Ты, как всегда, поэтичен.

Он издал горький вздох от невольно сорвавшихся с губ слов.

(Кто же превратил жизнь поэта в то, чем она стала?)

Его звали Синго Масаки, он был старым другом Киити. Масаки тоже родился в Кобэ и был младше Киити на три года; ему было 37 лет. Они познакомились в студенческие годы, когда были членами одного кружка, посвященного искусству.

У Киити не было таланта, как у отца, Иссэя Фудзинумы. Он всегда быстро сдавался как художник. Отучился на экономиста в местном университете, а после его окончания начал заниматься недвижимостью на деньги отца, добившись немалых успехов.

Масаки, наоборот, обладал выдающимся талантом и энтузиазмом художника, но под влиянием родителей поменял устремления и поступил в университет на юридический факультет. Однако по воле случая написанная им картина попала на глаза Иссэю Фудзинуме и получила горячую похвалу. Это стало судьбоносным моментом. Вопреки отцу, который работал в местной бухгалтерской конторе, он решил бросить университет. Вознамерился стать художником, поступив в ученики к Иссэю.

«Какая ирония судьбы, – подумал Киити. – Единственный сын талантливого художника стал бизнесменом, а сын простого бухгалтера – художником».

В то время он был охвачен ужасно сложными чувствами.

Хоть он сам и не обладал талантом писать картины, но никому не уступал в способностях оценивать истинную ценность произведения. В самоуверенных глазах Киити перспективы Масаки как художника казались безграничными. При сравнении с тогдашним учеником Иссэя и отцом Юриэ Коитиро Сибагаки разница между ними была очевидной.

Кисть Масаки обладала безудержным воображением, превосходящим даже учителя Иссэя, и могла открывать двери в удивительные миры. Кроме того, Киити считал, что в отличие от Иссэя, всецело делающего главной темой произведений свое «внутреннее видение», в полотнах Масаки было заметно твердое стремление запечатлеть реальность этого мира. Он видел в нем одинокого молодого поэта.

«И все же…»

Да, и все же в тот день… случившийся двенадцать лет назад инцидент полностью изменил Масаки и Киити.

Синго Масаки, от которого не было новостей почти десять лет, внезапно приехал в особняк в апреле с просьбой к Киити.

Он попросил не спрашивать о причинах. Не спрашивать о причинах и разрешить ему пожить здесь какое-то время.

Сразу стало понятно, что эта просьба продиктована неким безвыходным положением. Хотя он и сказал, что родители умерли и дома, куда можно вернуться, не осталось, но все равно что-то в этой ситуации дурно пахло. Подозрения доходили до того, что казалось, будто он бежит от проблем с законом, но в конечном итоге Киити с готовностью исполнил просьбу Масаки. Как будто бы он мог ему отказать.

– Юриэ в последнее время стала бодрее. Мне это сказала Фумиэ-сан, – произнес Киити, смотря на возвышающуюся слева башню. – Наверное, благодаря тебе.

– Мне? – немного удивленно переспросил Масаки.

– Видимо, потому, что ты ей очень нравишься, – с еле заметным кивком сказал Киити.

– Тогда хорошей идеей было снова начать играть на пианино. Похоже, она занималась этим с пяти лет.

– Она занималась короткое время до того, как отец попал в больницу.

– Она очень хорошо играет. У нее хорошая база, поэтому учить ее одно удовольствие.

– Вот и славно…

– Фудзинума-сан, неужели…

– М?

– Неужели ты, да беспокоишься по пустякам? – Масаки издал короткий смешок, поглаживая короткие усы. – Извини.

– Что такого удивительного?

– Нет, просто неужели ты, как муж Юриэ-сан, в чем-то необоснованно меня подозреваешь?

– Чушь.

Киити пристально посмотрел на друга из-под маски.

Тот обладал красивыми мужественными чертами лица. Он совсем не изменился… Нет, не так. Киити подумал, что при взгляде на Масаки становится ясно, что с его лица пропал прошлый блеск. Цвет кожи стал бледнее, а свет в глазах другим.

– Все в порядке. – Масаки спокойно покачал головой. – Не беспокойся.

– …

– Не беспокойся. Я в любом случае не могу видеть в Юриэ-сан женщину. Точно так же, как для тебя, ее мужа, она так никогда и не сможет стать «женой».

Киити, не находя слов, прикусил губу.

– Она ребенок все еще. Или же всегда им будет.

– Всегда?.. – Киити отвел глаза от лица друга. – Сердце Юриэ всегда оставалось закрытым. Все эти десять лет после того, как ее отец умер двенадцать лет назад и она начала жить в этом особняке.

– Но Фудзинума-сан, это…

– Я все понимаю. Это моя вина. Это я запер ее здесь… в этой башне. Чтобы не выпускать ее сердце во внешний мир.

– Из-за чувства вины?

– Совру, если буду отрицать.

– Я не собираюсь ничего говорить. – Масаки достал из кармана рубашки помятую пачку сигарет. – Думаю, что понимаю твои чувства.

– …

– Мне кажется, Фудзинума-сан, что для тебя Юриэ-сан стоит на том же уровне, что и произведения, оставленные учителем Иссэем. Ты ведь хотел бы запереть ее внутри пейзажей, написанных им?

У Киити задрожало горло, словно он начал задыхаться.

– Ты и впрямь поэт.

– Никакой я не поэт. – Масаки пожал плечами и закурил сигарету. – Да даже если так, все это осталось в далеком прошлом десятилетней давности.

Хоть Масаки и притворялся равнодушным, Киити почувствовал болезненную горечь, которую он прятал в душе.

«Тот инцидент двенадцать лет назад… Однако эта… горечь такая же, как у меня».

Тудум-тудум…

Звук беспрерывно вращающихся водяных колес слился со звуками той гибели.

Тудум-тудум-тудум…

Киити Фудзинума невольно закрыл уши руками в белых перчатках.

– Тучи собираются… – стремясь сменить тему, сказал Масаки и посмотрел на небо. – Ты смотри, как и говорили в новостях, после полудня начнется дождь.

Здание со стенами, которые напоминали о средневековом европейском замке. Со стороны его средневекового же вида красновато-серой каменной башни шли тучи, словно стекая в сад.

Солнце скрылось, и на окружавший особняк пейзаж легла огромная тень.

Перед садом

(10:40)

Если выйти из вестибюля, расположенного на юго-западном углу особняка, то слева, к востоку от здания, будет лежать веерообразный сад, построенный в виде лестницы, полностью вымощенной камнем и окруженной низкой изгородью из самшитов. Вокруг сада рос густой лес… Все выглядело темным и жестоким.

Юриэ помогала толкать коляску, и я спустился по невысокому пандусу. Мы прошли по мосту, перекинутому через канал справа, и направились к западной части здания.

Тудум-тудум…

Гремел низкий тяжелый звук. Черные лопасти разбивали потоки воды.

Мы глядели прямо на три огромных водяных колеса пять метров в ширину. Потом развернулись, спустились с некрутого склона, мощенного камнем, и вышли на лесную дорогу вдоль текущей вниз горной реки.

Северная часть префектуры Окаяма… Это здание под названием «Дом с водяными колесами» было построено посреди гор в месте, куда надо было ехать почти час на машине от ближайшей остановки в городке A**. Также доходили слухи, что дом называют Особняком Маски в честь живущего здесь хозяина с загадочной внешностью.

Тудум-тудум…

Созерцание продолжающих вращаться водяных колес особняка и их звуков уже стали частью ежедневного ритуала. Делая это, я медленно закрывал глаза и старался успокоить свою душу.

Тудум-тудум-тудум…

Как и всегда.

Лес вокруг зашумел под порывами ветра. Прозрачная вода непрерывно текла по каналу перед нами и горной реке ниже. А еще…

Тудум-тудум…

Звук трех водяных колес, вращающихся, чтобы вдохнуть жизнь в этот особняк.

Так эта долина стремилась окутать все оставшееся мне и, к моему страху, Юриэ время, заморозить и запечатать его здесь.

– Юриэ. – Обернувшись, я обратился к ней, ибо заметил слабый вздох, сорвавшийся с губ девушки, стоявшей вплотную к инвалидной коляске. – Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет. – Юриэ легонько помотала головой. – Просто немного грустно.

– Грустно? – Я впервые услышал из ее уст это слово. – Тебе грустно вот так жить в этом месте?

– Я и сама до конца не понимаю, – проговорила она и кинула взгляд на башню, возвышавшуюся впереди слева. Ее лицо выглядело побледневшим. – Прошу прощения. Наговорила ерунды.

– Все в порядке. – Ответив так, я все равно заметил, что размышляю над тем, что могло стоять за этими словами.

Я прекрасно осознавал тотальное одиночество Юриэ. Она потеряла родителей еще в детстве и с тех пор более десяти лет провела без единого друга в этом особняке. В школу она тоже не ходила. И почти не бывала в городе. Все ограничивалось книгами, которые я ей давал. Даже телевизора до прошлого года она не смотрела.

Когда я трезво об этом думал, мне хотелось вызволить ее из замкнутого времени и пространства. Однако…

Как вообще это сейчас возможно?

Юриэ молча глядела на башню, в которой она была заперта столь долгое время. В ее профиле я видел лицо ее отца, Коитиро Сибагаки.

Он был одним из учеников Иссэя Фудзинумы. Хоть он и обладал мастерством, сочетающим в себе страсть и серьезность, в итоге так и не смог найти своего собственного стиля, оставшись учеником, искусно подражавшим работам Иссэя… Боюсь, что для него, ушедшего слишком рано, единственным шедевром стала дочь, Юриэ. Пускай это и жестоко, но думал я именно так.

Тудум-тудум…

Звук водяных колес за один оборот перенес мысли от смерти Коитиро Сибагаки из-за болезни к инциденту, случившемуся ночью спустя два месяца после этого.

Тудум-тудум-тудум…

Той ночью… Ночью 24 декабря 1973 года. В одной машине ехало трое: Киити Фудзинума, Синго Масаки и его невеста Кэйко Хоцута.

Была холодная рождественская ночь. Помолвленная пара была приглашена на вечеринку в тогдашнюю резиденцию Фудзинумы в Кобэ и уже направлялась домой.

Яростно дул ветер, засыпая снегом. Из-за внезапного похолодания мокрая дорога начала обледеневать.

Тудум-тудум…

Непрекращающийся звук вращения водяных колес следовал за звуками той ночи, той гибели.

Тудум-тудум-тудум…

Когда я невольно почти закрыл уши обеими руками, то услышал звук двигателя автомобиля. И был он не из прошлого тринадцатилетней давности, а раздавался позади нас в настоящем.

Там же (11:00)

Юриэ обернулась и заговорила:

– Красная машина.

Чуть погодя я тоже повернул коляску в ту сторону. Было крайне непросто заметить среди густо растущих листьев, но все же на лесной дороге внизу действительно был виден автомобиль.

Вскоре звук двигателя исчез. Дверь со стороны водителя открылась, и из нее бодрым шагом вышел мужчина.

– Эх, наконец-то я тут! – раздался громкий голос. Его хозяин ступил на мощеный склон, где качались тени от деревьев, расправил плечи, заслонил маленькой рукой глаза и, смотря на нас, закричал:

– Фудзинума-сан!

Я ничего не ответил. Как испуганный ребенок, Юриэ ухватилась за ручки инвалидной коляски.

– Ого, какой потрясающий дом. Я и не ожидал такого!

Мужчина был длинный и тонкий. Слишком худой и высокий. Нет, все же не «высокий», больше ему подходило, а «долговязый».

На нем были черные джинсы, а сверху короткая куртка цвета слоновой кости. Он положил руки в карманы джинсов и широкими шагами пошел вверх по склону.

– Дом с водяными колесами… И в самом деле так.

Мужчина подошел, остановился около нас, и его взгляд взметнулся на три водяных колеса, вращаемых каналом.

– Вон за тем мостом, должно быть, парадный вход? Какие стены… Хм-хм. Ой, и башня есть. Получается, прям замок с мельницей. Когда речь заходит о водяных колесах, обычно большинство сразу вспоминает милое ощущение от детской песенки «Мельница в лесу», но тут-то не так. Мне это скорее напоминает группу двойных водяных колес в Асакуре, что в префектуре Фукуока. Я был так впечатлен, когда впервые их увидел! Это было еще в детстве, поэтому я страшно удивился. Они выглядели как огромный механизм, хранящий какой-то невероятный секрет, так что я до сих пор помню их вращения… Ах, но все же эти водяные колеса намного больше тех. К тому же еще и стоят вплотную к такому европейскому особняку. Как интересно! Как и ожидалось от Сэйдзи Накамуры…

– Сэйдзи Накамуры?

– А, прошу прощения. Я тут один болтаю. Киити Фудзинума-сан, я полагаю?

С искренней улыбкой мужчина посмотрел на меня. Хоть это и была первая наша встреча, он не выказал неприязни к моей маске.

– Вы, должно быть, Симада? – спросил я хриплым голосом.

Он пробормотал «Ага!» и сказал:

– Вы вчера получили сообщение от инспектора? Эх, он действительно посчитал меня весьма подозрительным. – Затем он аккуратно поправил слегка вьющиеся волосы и представился: – Меня зовут Киёси Симада. Рад знакомству. Прошу прощения за мою спешку и бесцеремонность.

Вероятно, ему было где-то около 35 лет. Смуглое лицо и впалые щеки, немного глубоко посаженные глаза и приподнятая верхняя губа. Его лицо в зависимости от ситуации могло выглядеть весьма мрачным.

– Киёси Симада-сан… Хм, – сказал я, внимательно наблюдая за собеседником. – Я слышал, что вас интересует случившийся здесь в прошлом году инцидент?

– Да. Ну, раз вам уже все сказали… – Киёси Симада продолжил с несколько более собранным выражением лица: – Я пришел сюда не ради праздного любопытства. Иными словами, для меня прошлогодний инцидент отнюдь не чужое дело.

– Что вы имеете в виду?

– Цунэхито Фурукава. Это имя вам известно, я полагаю.

– Фурукава? Разумеется, он…

– Он пропал из-за инцидента год назад. По правде говоря, я был его другом.

– …

– Он ведь был помощником настоятеля одного из храмов в Такамацу? Моя семья тоже работает в храме на Кюсю, и мы с ним познакомились в студенческие годы. Мы учились в одном буддийском университете, и он был старше меня на год.

– Вот как? – Я кивнул и мельком посмотрел на Юриэ. Она держала ручки коляски и с каменным лицом опустила глаза на ноги Симады.

Было очевидно, что она напугана. Естественно. Нежданный гость вкупе с прозвучавшим из его губ именем Цунэхито Фурукавы.

– Юриэ, – сказал я строгим тоном, – возвращайся внутрь. Все в порядке, я могу и сам двигаться. А теперь иди.

– Хорошо.

– Ваша жена? – взволнованно спросил Киёси Симада, проводив взглядом тихо уходящую Юриэ. – Она куда более, как бы сказать, красивая, чем я думал.

Выглядело так, будто он уже обладал какой-то базовой информацией о том, что произошло в этом доме. Пока я сердито глядел на Симаду, он снова поправил волосы и сказал:

– Ну, следовательно, я уже давно знал об этом доме с водяными колесами, потому что слышал о ней от него… Кодзина. А вот про прошлогодний инцидент? Честно говоря, тогда я своим ушам не поверил.

Сейчас он произнес имя Фурукавы как «Кодзин»[4].

Цунэхито Фурукава… Он внезапно исчез из комнаты в ту ночную бурю год назад. Человек, который украл картину Иссэя Фудзинумы, убил Синго Масаки, а затем расчленил и сжег его труп в мусоросжигателе в подвале… До сего дня считалось, что он находится в бегах.

Со слов Симады, Фурукава был учеником настоятеля храма в Такамацу и исполнял обязанности его помощника. В этом храме находилось родовое кладбище Фудзинумы.

– Откровенно говоря, Фудзинума-сан, что вы думаете?

– В плане?

– Вы правда думаете, что в прошлогоднем инциденте на самом деле виновен Кодзин Фурукава?

– А есть вероятность чего-то другого? – сказал я, наполовину отвечая вопросом на вопрос, и помотал головой.

– Вот как? – Киёси Симада слабо пожал плечами и пристально посмотрел на мою белую маску. – Все же мне что-то не дает покоя. Что-то…

– Наверное, потому, что вы друг Фурукавы.

– Да. Разумеется, и это верно. Я знал его как очень малодушного человека, немного нервозного, но вот убить человека он бы никогда не смог. Эх, хоть я это все и говорю, вас это вряд ли убедит. Все же это только мое субъективное мнение.

– И? – Не скрывая раздражения, я немного повысил голос. – Для чего вы сегодня сюда приехали? Что вы от меня хотите?

– Я вас задел?

– Я просто хочу забыть об этом.

– Ну разумеется. Я уже знаю, что вы не особо жалуете гостей. Как и большую часть о том, почему вы живете здесь посреди гор и носите эту маску.

– Тогда…

– Прошу прощения. – Симада скромно опустил голову… Однако сразу же ее поднял и тихим голосом произнес, вложив странную силу в слова: – Но мне во что бы то ни стало надо было сюда приехать.

Затем он вновь посмотрел на чудное здание с тремя вращающимися водяными колесами и сказал:

– Этот дом был же построен одиннадцать лет назад, не так ли?

– Да.

– Должно быть, канал построили специально, чтобы подавать сюда воду? Невероятно сложная работа для частного дома! Вы для чего-то используете мощности водяных колес?

Я молча кивнул, а он, осмотревшись вокруг, ответил:

– Ха-ха, правда? Вон там вдалеке видна телефонная линия. Не линия электропередачи. Значит, энергией вас обеспечивают эти водяные колеса?

– Все верно.

– Понятно. Просто поразительно. – Симада скрестил руки на груди и снова с глубоким интересом посмотрел на здание. – Дом с водяными колесами Сэйдзи Накамуры…

Немного погодя до меня донесся тихий шепот… Сэйдзи Накамура. Он и до этого произнес это имя.

«Так он знает Сэйдзи Накамуру?»

– Почему вы назвали это имя? – Я не смог не спросить.

– Ой, вы услышали? – Симада повернулся ко мне. – Как бы вам сказать, у меня с ним странная связь. Когда я узнал о прошлогоднем инциденте, я попытался самостоятельно собрать немного информации, однако только совсем недавно нашел имя проектировщика этого дома – Сэйдзи Накамуры. Я сильно удивился! Честно говоря, я почувствовал, что это какая-то судьба.

– Что вы подразумеваете под судьбой?

– Это… Ну, довольно об этом. Давайте вернемся к этой теме, как выдастся возможность. – Симада сжал губы, многозначительно улыбнулся и прищурил глаза. – К слову, Фудзинума-сан, недавно вы спрашивали у меня, зачем я приехал, однако, по правде говоря, наполовину это случайность.

– Случайность?

– Прежде всего, я не специально ехал сюда с Кюсю, чтобы развеять подозрения в адрес Кодзина-сан или найти его.

– Неужели?

– У меня живет друг в Сидзуоке, и я проезжал мимо по пути к нему. Однако вчера, когда я въехал в Окаяму, я случайно вспомнил, что сегодня то самое загадочное двадцать восьмое сентября.

– То есть вы решили заехать сюда по своей прихоти?

– Не совсем верно будет сказать, что это чистая прихоть… Мне также интересен прошлогодний инцидент, да и к тому же мне хотелось хоть раз увидеть Дом с водяными колесами за авторством Сэйдзи Накамуры. Не в моем характере давать по тормозам, если что-то пришло в голову, поэтому…

– Хм. – Я опустил обе руки в белых перчатках на ободы коляски. – И что вы намерены делать дальше?

– Если позволите, я бы хотел попросить разрешения принять участие в проводимом сегодня собрании вместо Кодзина-сан. Разумеется, я испытываю огромный интерес к работам великого художника Иссэя Фудзинумы. Я прекрасно понимаю, что создаю неудобства, но все же.

– Понятно.

«Как будто я собираюсь пригласить в особняк такого, как он».

Но я с горечью подавил возражения в своем сердце.

Разумеется, первой причиной было то, что он намекнул на личную связь с архитектором Сэйдзи Накамурой. Однако она была не единственной. Я почувствовал в этом Киёси Симаде что-то такое уникальное, чему было трудно сопротивляться.

– Я велю подготовить комнату для вас, – сказал я Симаде. – Выше по склону слева есть парковка для машин… Можете ей воспользоваться.

Ветер немного усилился, а небо продолжали заволакивать черные тучи. Солнце спряталось за этими тучами, и все пространство вокруг особняка накрыла огромная тень.

В машине

(13:30)

– Ну и противная погода.

Сидящий на пассажирском сиденье Сигэхико Мори посмотрел на небо через лобовое стекло.

– Передали, что приближается тайфун, – ответил сидящий за рулем Нориюки Митамура. – Такими темпами сегодня ночью будет дождь.

Темное небо. Они ехали по лесной дороге вдоль долины, поэтому была видна лишь узкая полоса неба. Казалось, что темные тучи растворились в тени криптомерий[5] вокруг и полностью накрыли их.

Увидев, что Митамура убрал одну руку с руля и широко зевнул, Мори сказал:

– Давай поменяемся? Наверное, ты не смог нормально поспать из-за вчерашнего ночного вызова.

– Нет, все в порядке. – Митамура с невозмутимым выражением лица покачал головой. – Осталось совсем чуть-чуть. В два часа уже приедем.

Митамура, заведующий хирургической клиникой в Кобэ, вышел из дома в восемь утра.

Мори, профессор истории искусств в университете M** в Нагое, вчера, как обычно, приехал в Кобэ во второй половине дня и переночевал в доме Митамуры.

В салоне играла непривычная западная музыка. По словам Митамуры, это было что-то вроде немецкого прогрессивного рока семидесятых, но Мори этот жанр был даже на самую малость не близок, поэтому за долгую дорогу он успел устать от нее. Однако он не мог напрямую показать, что ему не нравится, поскольку он и представить не мог, какого рода насмешки услышит, если признается, что не понимает такую музыку.

Мори было 46 лет. Прошло уже десять лет с того дня, когда он стал из доцента профессором. Многие говорили, что в 35 лет слишком сложно достигнуть профессорского статуса, и большую роль в этом сыграли не только его личные способности и достижения, но и влияние его отца, заслуженного профессора Фумио Мори, скончавшегося семь лет назад.

– Мне хочется именно в этом году увидеть ту картину, – сказал Мори, поправляя сползшие очки в черной оправе с большими диоптриями. – Слушай, Митамура-кун, ты ведь еще ее не видел?

– К сожалению, ни разу.

Откровенно говоря, Мори не особо любил Митамуру.

Он был высоким, с белой кожей, и обладал красивой внешностью, что охотно признавали женщины. Он был не просто превосходным хирургом, но и имел множество интересов и хорошо подвешенный язык.

Мори же, напротив, был маленьким, сутулым и обладал в целом непривлекательной внешностью, так еще и два года назад стал хуже слышать и в правом ухе носил слуховой аппарат, который в его случае крепился к дужке очков. Он признавал себя «односторонне одаренным человеком», а из хобби немного играл в шахматы. По одному только этому сравнению он чувствовал себя неполноценным на фоне Митамуры, который был младше его на десять лет. В то же время в нем еще больше усиливалась антипатия из-за того, как такой юнец мог понимать картины Иссэя Фудзинумы.

– Та картина… Загадочная предсмертная работа, «Призрачный ансамбль»? – Пробормотав это, Митамура погладил тонкий подбородок. – Профессор, должно быть, ее видел ваш отец.

– Он говорил, что видел ее в студии великого Иссэя, когда она только была закончена. Была осень семидесятого, за год до смерти Иссэя. Я слышал лишь то, что это была очень удивительная картина, магнум опус Иссэя, который отличался от всего, что он писал до этого.

– В итоге та картина так и не была представлена публике. Вскоре после завершения работы он попал в больницу, а после смерти картина была спрятана где-то в его доме в Кобэ… Говорят, что это было последнее желание самого художника… А потом Киити забрал ее в этот особняк.

– Да. Ну, для нас будет счастьем увидеть ее хоть одним глазком. Получится ли?

– Хм… – Митамура нахмурился, – звучит трудновато. Киити тот еще упрямец. Если мы будем просить слишком настойчиво, он может и прекратить ежегодный показ.

– Как же все-таки с ним тяжело. Я не собираюсь ругать его за спиной, но, откровенно говоря, этот человек просто чудовище с завышенной самооценкой и комплексом неполноценности. Ну, думаю, тут уж ничего не поделаешь.

«Чудовище с завышенной самооценкой и комплексом неполноценности» – Мори отпрянул было от жестоких слов Митамуры, а затем быстро согласился: – «Ну, действительно так и есть».

И Мори, и Митамура, как и еще двое также прибывающих в особняк в этот день Гэндзо Ооиси и Цунэхито Фурукава, хорошо знали об аварии, произошедшей зимой двенадцать лет назад. Сразу после вечеринки в доме Фудзинумы в Кобэ в рождественскую ночь 1973 года.

Произошла серьезная авария, когда Киити Фудзинума вез двух друзей в своей машине и допустил ошибку в управлении на заледеневшей дороге, отчего их машина выехала прямо на грузовик на встречной полосе. Машина полностью сгорела. Один из друзей, ехавших с ним, умер, а сам Киити получил страшные ранения лица, рук и ног.

Митамура рассказывал, что положение дел было ужасным. Киити доставили в критическом состоянии, и Митамура, который только получил квалификацию врача, тоже присутствовал на операции в хирургической клинике, где в то время заведовал его отец.

Обе ноги были сломаны, и они даже не знали, с чего лучше начать. Руки были страшно обожжены, а черты лица было невозможно разобрать из-за ожогов и глубоких рваных ран, так что даже самая передовая пластическая хирургия не могла вернуть его прежний облик. В итоге ноги удалось восстановить до той степени, что он мог как-то ходить с костылями, но на лице и руках остались ужасные шрамы. В этой жестокой реальности Киити горько скорбел, страдал и совсем отчаялся.

После этого для Киити создали маску, чтобы он смог спрятать от других свой истинный облик.

«Это белое лицо с отсутствующим выражением…»

Даже сейчас, смотря на это «лицо», Мори содрогался и покрывался мурашками.

Это была маска, сделанная из тонкой резины. Она полностью закрывала лицо, а разрез сзади скреплялся веревкой. У Киити были десятки одинаковых масок, изготовленных на заказ, которые копировали его собственное лицо до аварии.

После выписки из больницы Киити полностью отказался от успешного бизнеса, вложил часть наследства отца и своего колоссального капитала и построил причудливый особняк посреди гор в северной части Окаямы, чтобы жить вдали от людей. Вдобавок к этому он начал, не жалея денег, выкупать картины Иссэя, разбросанные по стране, и за три неполных года прибрал к своим рукам почти все его работы.

Все называли это коллекцией Фудзинумы.

Само собой, собранные и принадлежавшие Киити работы стали предметами вожделения для всех поклонников творчества Иссэя. Однако Киити, живший в этой глуши, чтобы оборвать все контакты с обществом, не так-то просто представлял их публике. В то же время только четверым – Мори, Митамуре, Ооиси, Фурукаве – было позволено посещать особняк и наслаждаться коллекцией лишь раз в году 28 сентября, в годовщину смерти Иссэя.

– К слову, Митамура-кун.

Мори вгляделся в лицо водителя.

Особняк с водяной мельницей, где жил, скрываясь от всех, хозяин в маске. Закрытая коллекция Фудзинумы. «Призрачная предсмертная работа», спрятанная где-то в особняке… Следующее, что невольно привлекало внимание, это красивая девушка, жившая там же.

– Какие вообще чувства Киити испытывает к Юриэ-сан?

– Честно говоря, я и сам не понимаю, – сказал Митамура, в отвращении сморщив нос.

– Я слышал, что три года назад он внес ее имя в семейную книгу.

– Как ужасно! Она ведь была заперта в том доме с раннего детства. Боюсь, что она даже не понимает в полной мере значения слова «брак», и, скорее всего, ее сделали женой без ее на то воли, – будто сплевывая, сказал Митамура. – Во время аварии двенадцать лет назад Киити немного повредил спинной мозг. Иными словами…

– Хм-хм. – Мори мрачно кивнул. – Вот оно что?

– Ну, это не наше дело, чтобы беспокоиться или вмешиваться. В первую очередь мы должны радоваться, что нас позвали на показ коллекции.

Держа руль, Митамура слегка пожал плечами. Мори плотнее вжался в кресло и нервными руками поправил сползшие очки со слуховым аппаратом.

Столовая – прихожая (13:50)

Хозяин Дома с водяными колесами закончил легкий обед и вместе с другом вышел из столовой. Юриэ почти не притронулась к поданной еде и только попила сок, а затем ушла одна в башенную комнату.

Киити выпил несколько чашек кофе и закурил трубку. Масаки уже какое-то время молча читал книгу.

– Боже мой, опять курите! – из двустворчатой двери, ведущей в северный коридор из восточной части круглого зала, в комнату вошла Фумиэ Нэгиси и визгливо закричала: – Прошу прощения, что надоедаю, но речь идет о вашем здоровье, поэтому хоть немного поберегите себя, пожалуйста!

Киити притворился, что не услышал, и продолжил попыхивать трубкой, а Фумиэ снова подняла свой визгливый голос:

– Вы уже приняли лекарства после еды?

– Ага…

– Обязательно выпейте еще раз вечером. Будьте так любезны, господин.

Домработница открыла кладовку под лестницей и достала оттуда пылесос. Увидев это, Масаки спросил:

– Нэгиси-сан, вы сейчас наверх?

– Да, буду пылесосить. Занятия по фортепьяно начнутся в обычное время?

– Сегодня выходной.

– Понятно. Уже скоро приедут гости… Ну, мне нужно поскорее закончить.

– Там какие-то проблемы с балконной дверью. Мне недавно Юриэ-сан говорила, – сообщил Масаки Фумиэ, которая уже поднималась по лестнице. В это же время за окном послышался шум от машины. В ту же секунду раздался звонок в парадную дверь. – Похоже, кто-то уже прибыл.

– Угу. – Киити положил трубку и опустил руки на ободы коляски. Державшийся около стены дворецкий Курамото вышел в коридор быстрыми резвыми шагами, которые слабо гармонировали с его грозным телосложением. – Пойдем и мы встретим?

– Я помогу. – Масаки встал и оказался за инвалидной коляской.

– Фумиэ-сан! – Киити окликнул толстенькую домработницу. – Передай Юриэ, чтобы она тоже пришла.

– Хорошо. Курите поменьше, пожалуйста, – сказала Фумиэ, взяв пылесос.

Оставив звуки шагов по лестнице за спиной, господин в маске и его друг вышли в западный коридор здания вслед за дворецким.

Они двигались по этому коридору, на стенах которого с обеих сторон висели работы Иссэя Фудзинумы, а слева располагались гостиная и кабинет Киити.

Прошли через большую дверь в конце коридора и вышли в прихожую.

Ровно в этот момент Курамото открыл монументальные двустворчатые двери и впустил посетителя.

– Здравствуйте, – сказал гость глубоким голосом и поклонился хозяину дома на инвалидной коляске. – Ох, я рад, что вы в порядке. Благодарю, что пригласили меня и в этом году.

Сквозь открытую дверь прихожей за мостом была видна разворачивающаяся черная машина такси.

– Ого, неужели я первым приехал? Я не слишком рано? Так, уже ровно два часа… Ой, господин, а это кто? – сказал гость и устремил взгляд на Масаки.

– Это мой старый друг.

– Меня зовут Синго Масаки. Рад знакомству. Из-за определенных обстоятельств я временно пользуюсь гостеприимством в этом особняке.

– А, конечно… Конечно, конечно. – Гость с удивлением и явным пренебрежением смотрел на Масаки.

– Меня зовут Гэндзо Ооиси. Я работаю с произведениями искусства в Токио и был раньше хорошо знаком с талантливым Иссэем. Хм, вот оно как. Значит, вы друг господина. У меня есть ощущение, что мы уже где-то встречались.

– Нет, не может такого быть, чтобы мы где-то пересекались.

– Хм, действительно?

Это был мужчина средних лет с полным, тучным красным лицом. Он обладал короткой шеей и выступающим животом и был одет в белую рубашку и шикарный галстук. Голова значительно облысела, а оставшиеся волосы склеились в липкую массу от жира.

– Я полагаю, что остальные гости прибудут в скором времени. Прошу, позвольте проводить вас до вашей комнаты, – сказал Курамото и протянул правую руку. – Разрешите отнести ваш багаж.

– Ой, конечно-конечно.

Он оставил грязную обувь на коврике и передал дорожную сумку дворецкому. Затем Ооиси обернулся к Киити с приклеенной на жирные щеки и узкие глаза заискивающей улыбкой.

– Господин. Не могли бы вы хоть в этом году непременно показать ту картину?

– Ту?

– А, ну, то есть ту, которая предсмертная работа великого художника…

– Ооиси-сан. – Господин в маске разочарованно сложил руки и бросил взгляд из-под маски из белой резины на торговца произведениями искусства. – Я уже много раз говорил, что не хочу ее показывать.

– А, ну, это… Вот оно что. Нет-нет, я не буду вас заставлять. Ну, я просто… – ответил Ооиси, в панике облизывая толстые губы.

В этот момент позади Киити и Масаки в комнату робкими шагами вошла Юриэ.

– А, ой, здравствуйте, мисс… Нет, мадам же? Прошу прощения за неудобства. – Наблюдая за реакцией хозяина особняка, Ооиси громко произнес это намеренно вызывающим голосом. Юриэ сжала бледно-розовые губы и слабо поклонилась.

– Ой. – Синго Масаки бросил взгляд на парадную дверь. – Следующие гости пожаловали.

Вперемешку со звуками журчания воды и водяных колес раздался звук автомобильного двигателя, который отличался от предыдущего шума такси.

– Должно быть, это BMW Митамуры-кун. – Ооиси приблизился к двери и выглянул наружу. – С ним еще профессор Мори.

Через некоторое время по мосту прошли Нориюки Митамура и Сигэхико Мори.

– Давно не виделись, Фудзинума-сан. – Высокий Митамура в песочном костюме уверенно зашагал вперед, чтобы пожать руку Киити. – Я слышал, что вы простудились. Как ваше самочувствие?

– Ничего серьезного. – Киити проигнорировал руку хирурга. – Как поживает ваш отец?

– Все в порядке, спасибо. – Митамура без тени смущения опустил протянутую руку. – С этого года он поручил мне вести дела в клинике, но вот гольфом он увлечен, как и прежде. Еще раз спасибо за беспокойство.

Митамура ухватил взглядом фигуру Масаки, стоящую чуть поодаль за Киити.

– Это Масаки-кун. – Киити повернулся и представил гостя. Митамура задумчиво наклонил голову и произнес:

– Масаки… Хм.

– Благодарю вас за все, что вы сделали в клинике, – сказал Масаки, и молча прятавшийся за спиной Митамуры Мори заговорил:

– Вы ведь ученик господина Иссэя?

– Вспомнил! – Митамура кивнул, и на его белых щеках появилась изумительная улыбка. – Во время той аварии…

Гэндзо Ооиси хлопнул в ладоши и бесцеремонно громко хмыкнул.

– Я тоже думал, что где-то слышал это имя.

«Масаки-сан, но почему вы здесь…» – хотел спросить Митамура, как вдруг…

Пейзаж снаружи на секунду окрасила белая вспышка. В следующее мгновенье раздался грохот!

Словно небеса разверзлись, на землю обрушились ужасные раскаты грома. Юриэ издала короткий крик, и все собравшиеся в прихожей одновременно съежились.

– Как внезапно, – сказал Ооиси и выдохнул. – Похоже, относительно недалеко.

– Юриэ-сан, все хорошо. – Масаки легонько похлопал по плечам девушки, закрывшей уши обеими руками.

– Господа, прошу, располагайтесь в комнатах, – оценив ситуацию, сказал гостям господин в маске. – Давайте, как обычно, соберемся в зале второго крыла на чай в три с небольшим.

Прихожая (14:00)

Трое гостей прибыли почти вовремя.

Как и в прошлом году, первым раздался звонок в дверь Гэндзо Ооиси. Спустя некоторое время, как обычно, на BMW Митамуры приехали сам Нориюки Митамура и Сигэхико Мори.

Эти трое не изменились.

Торговец произведениями искусства с наглым голосом и приклеенной на красное жирное лицо неискренней улыбкой. Хирург, протянувший руку для рукопожатия с напыщенной улыбкой на прекрасном лице. Профессор университета со скругленным тщедушным телом, моргающий робкими глазами через очки в черной оправе с прикрепленным к ней слуховым аппаратом.

Я, как и в прошлом году, встретил их в прихожей, однако мое сердце было наполнено тревогой из-за отличий от прошлого года.

Причин было несколько.

Наибольшее беспокойство, что очевидно, вызывали события того инцидента, который произошел в особняке в этот же день встречи год назад. Их приезд, желал я того или нет, будил воспоминания о той ночной буре…

Откровенно говоря, я хотел не приглашать их в этом году под этим предлогом. Однако я понимал, что они не приняли бы это так легко.

Я изменился после той ночи, после того проклятого инцидента. Юриэ тоже изменилась. Я думаю, что изменились даже запах и цвет воздуха в особняке.

Им же, однако, было совершенно все равно. Их интерес состоял лишь в картинах Иссэя Фудзинумы, висящих в коридорах, и, уж очевидно, в его предсмертной работе, которую они никогда не увидят… Той самой картине под названием «Призрачный ансамбль».

Кроме того, с того инцидента и до сегодняшнего дня меня не переставала волновать загадка его внезапного исчезновения из комнаты… Где же он спрятался? Он умер или же продолжает жить до сих пор?

Уверен, то же чувствовала и Юриэ. Скорее всего, схожие сомнения и тревоги в той или иной степени не выходили и из голов этих троих.

Еще же одним фактором был нежданный гость Киёси Симада.

Я велел Курамото срочно подготовить комнату для Симады. Симада всем внешним видом выражал благодарность и сожаление за причиненные неудобства. Я объяснил ему, какая из комнат его:

– Ее использовал Масаки-кун в прошлом году. Располагайтесь.

– Масаки… Это тот самый убитый Синго Масаки? – с некоторым удивлением спросил Симада, а затем сразу сказал: – Не беспокойтесь. Я не из тех, кого заботят такие вещи. Сколько всего гостевых комнат?

– Три комнаты на первом этаже и две на втором. Ваша на втором.

– То есть еще одну комнату на втором этаже в прошлом году занимал Кодзин-сан? Слушайте, Фудзинума-сан. Вы сказали, что он исчез ночью во время прошлогоднего инцидента?

– Да. С тех пор она оставалась закрытой.

– Хм. Если возможно, могли бы вы пустить меня туда? – поинтересовался Симада. – Ой, я вовсе не собирался напрасно возвращаться к этому разговору. Фудзинума-сан, вам ведь тоже интересны нераскрытые детали того инцидента?

Интерес к нераскрытым деталям… Я не мог не согласиться, что интерес есть.

– Ну, думайте что хотите. – Я сжал губы и хмуро посмотрел на собеседника. – Не игра ли воображения привела вас, Симада-сан, в этот дом? Если так, я не буду просить вас уйти, но и вам надо знать меру. На этом я вас оставлю.

– А, понимаю. Конечно, я понимаю, – ответил Симада и показал беззаботную улыбку. – Но все же «игра воображения» слишком сильное слово для такого…

Трое гостей, как обычно, один за другим произносили льстивые слова, наблюдая за моей реакцией через белую безэмоциональную маску, а затем отправились по комнатам в сопровождении Курамото. Я решил позже представить незваного гостя по имени Киёси Симада.

– Приглашаю вас на чай в зал второго крыла в районе трех часов. – Сказав это, через парадные двери с полукруглым орнаментом на стекле я увидел вспышку, которая пробежала по закрывшим все небо черным тучам. Почти сразу следом раздался удар грома, будто сотрясший горы.

Я почувствовал мрачное беспокойство от спектакля природы, словно заново разыгрывающей тот день год назад.

Башенная комната —

северный коридор (14:20)

Этот особняк, к которому приложил руку гениальный и весьма оригинальный архитектор Сэйдзи Накамура… Дом с водяными колесами.

Особняк с высокими толстыми стенами, построенный посреди гор, где нормальный человек жить бы и не подумал.

Высота стен была полных пять метров. Их монументальный каменный облик напоминал крепостные стены английских замков XII–XIV веков.

Здание, вписанное в эти толстые стены, можно было условно разделить на две части.

Центром первой была башня с комнатой Юриэ, которая располагалась на северо-западном углу, а центр второй охватывал часть большого внутреннего двора с юго-востока. Эти здания с двух сторон были связаны коридорами, идущими внутри стен, и мы называли их основным крылом и вторым крылом в соответствии с характером их использования.

Основное крыло мы обычно использовали как жилое пространство, вдоль западного коридора были расположены моя гостиная, кабинет, спальня и хранилище картин, а вдоль северного коридора стояли двери на кухню и в комнату для прислуги. К наружной части западного коридора примыкало машинное отделение водяных колес: наполовину оно служило для управления осями колес, наполовину использовалось как полуподвал, к тому же внутри находился генератор гидроэлектроэнергии, который снабжал электричеством весь особняк. Я абсолютно не разбирался в этом устройстве, поэтому обязанность за поддержание его и управление механизмом лежала целиком на Курамото.

Второе крыло представляли собой помещения, которые в настоящее время использовались исключительно для гостей. В центре юго-восточного угла располагался широкий круглый зал, к которому на первом этаже примыкали три комнаты, а на втором две. Изначально в качестве спален для гостей были обустроены только комнаты на втором этаже, однако после того как собрания 28 сентября стали обычным делом, в трех комнатах на первом этаже также были поставлены кровати.

От основного крыла и второго крыла расходились коридоры и соединялись на юго-западном и северо-восточном углах; в первом была расположена прихожая, а во втором оборудован малый круглый зал.

Итак…

Я проводил взглядом троих гостей, вышедших из прихожей через дверь в южный коридор и направившихся во второе крыло, а после вместе с Юриэ вернулся в столовую основного крыла через коридор, по которому мы прибыли.

– Пойдем наверх? – На мои слова Юриэ приветливо улыбнулась и кивнула.

Я вкатил коляску в лифт. Механизм был рассчитан на одного, поэтому Юриэ поднялась по лестнице.

Вид из окна башенной комнаты был полностью окутан темным пасмурным небом, словно испугавшимся топота приближающейся бури. Небо, облака, горы, река… Куда ни глянь, весь мир был выкрашен в мрачный серый цвет.

Юриэ села за пианино.

– Что сыграешь?

– Я ведь не знаю мелодий, за исключением одной. – На мой вопрос Юриэ грустно задумалась, а ответив, медленно опустила пальцы на клавиши. Спустя мгновенье начал разливаться тонкий ясный звук, похожий на ее голос… Это была «Девушка с волосами цвета льна» Клода Дебюсси.

Мне нравилась эта композиция. Но сейчас, несмотря на всю красоту, мелодия тисками сжала мое сердце.

Год назад… Юриэ провела весну и лето двадцатого года жизни под эту мелодию, которую играл Синго Масаки. Вполне возможно, что для нее это были лучшие дни в ее жизни.

Я подумал, что никогда не смогу так играть.

Закончив играть, Юриэ посмотрела на меня, словно требуя дать оценку.

– Молодец, – ответил я, смотря на собственные руки, сложенные на коленях.

Время приближалось к трем часам, поэтому мы спустились с башни.

Когда я на лифте добрался до первого этажа, неожиданно возникла неприятность. Дверь, которая должна была автоматически закрыться через несколько секунд, осталась открытой и не закрывалась. Я вернулся внутрь и нажал кнопку, но устройство совершенно не отвечало.

– Сломалось? – Юриэ спустилась по лестнице и задумчиво посмотрела на лифт.

– Похоже. Надо сказать Курамото.

Мы вышли из столовой в северный коридор. Там Юриэ сказала, что ей нужно отлучиться в туалет, и скрылась в соседнем с лестничной комнатой помещении.

– Господин, – раздался в тот же момент скромный голос.

Я обернулся и увидел в коридоре, который окружал башню и соединял западный и северный, домработницу Томоко Нодзаву.

– Что такое?

Я медленно повернул инвалидную коляску.

– Эм, там… – робко отвечая, Томоко смотрела вниз. При взгляде на нее показалось, что она держит в руках какой-то клочок бумаги. – Ну, в общем…

Томоко шаркающей походкой подошла ко мне и передала мне что-то с такой осторожностью, будто это было взрывоопасно.

– Я нашла это под вашей дверью…

Да, кусочек бумаги, сложенный вчетверо. Весьма заурядный листок светло-серого цвета в черную полоску.

Под моей дверью?

У меня абсолютно не было идей. Я развернул его руками в белых перчатках и посмотрел.

«Убирайтесь. Убирайтесь из этого дома».

– Это… – Мое лицо застыло под маской, и я поймал на себе застенчивый взгляд Томоко Нодзавы. – Когда ты это нашла?

– Ну вот только что.

– Проходя мимо комнаты?

– Да, – сразу ответила Томоко, а после сказала, беспокойно поглаживая болезненного цвета щеки: – Ну, на самом деле это не совсем я нашла…

– Хм?

– Гость по имени Симада-сама, в общем…

– Он?! – Я неосознанно повысил голос, и Томоко испуганно кивнула.

– Я шла сюда через прихожую из второго крыла, а он шел по коридору… И он сказал, что под дверью той комнаты, вашей комнаты, лежало это.

Так это нашел Киёси Симада? Он, безусловно, открыл его и увидел написанный текст.

«Убирайтесь. Убирайтесь из этого дома».

Это было написано черной шариковой ручкой. Некрасивые буквы игнорировали строчки и были выполнены прямыми линиями. Распространенный способ, чтобы скрыть почерк.

Письмо с угрозой?

«Убирайтесь»… Это угроза мне? Кто-то… Кто-то, находящийся сейчас в этом особняке, написал мне письмо?

– Томоко-сан, – спросил я, отчаянно стараясь подавить внутреннее волнение, – ты видела, что здесь написано?

– Нет, что вы. – Томоко быстро закачала головой. – Я бы ни за что…

Я не мог понять, правда это или нет, но в тот момент вышла Юриэ.

– Что-то произошло? – спросила она с обеспокоенным видом.

– Все в порядке. – Я сложил бумажку и сунул ее в карман халата.

Зал второго крыла (15:10)

В зале на первом этаже второго крыла уже собрались четверо гостей, включая Киёси Симаду. Зал был меньше столовой основного крыла; круглое пространство уходило вверх и было оснащено балконом, а между коридорами на запад и на север находилась широкая стеклянная дверь во внутренний двор. Несмотря на то что основное крыло, прихожая и все коридоры были обставлены антиквариатом, призванным подчеркнуть атмосферу старинного замка, мебель и другие функциональные части интерьера здесь были современными и преимущественно белого цвета.

В центре помещения стоял удобный комплект из диванов и кресел. Перед ними находился круглый белый стол. Здесь не было лифта. Тянувшаяся по дуге слева лестница была единственным путем на второй этаж.

Четверо собрались перед столом. Киёси Симада уже познакомился с троицей и активно вел беседу. У стены сзади, где высоко располагались глухие окна, крепко сжав губы, стоял Курамото.

– Прошу прощения за ожидание, – сказал я четверым за столом и направил коляску к свободному месту, откуда был виден внутренний двор. Юриэ села рядом с коляской.