© Антон Гагин, 2025
ISBN 978-5-0068-0729-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
I
- Над городами, словно пепел,
- висит немая пустота.
- Свобода вышла – в рваном свете,
- как на поминках – нищета.
- Казалось, что грядёт прозрение,
- а вышло – дым, и бой бутылок.
- И в этом странном пробуждении
- все чувства – горечь да отрывок.
- Газеты глотают самиздат,
- на телике – царь-кукольник, жонглёр.
- Мечта уходит на закат —
- и крик превращается во вздор.
- И в хриплой бронзе часовых
- мелькает страх – не год, а вихрь.
II
- Слетает краска с институтов,
- и флаги рвутся – как змея.
- Россию делят по минутам
- на то, что «было», и – «вчера».
- Застой сменился дикой гонкой,
- где каждый лает, как кабель.
- И в центре площади – воронка,
- и там – безликий, лысый хмель.
- Где был завод – теперь дыра,
- в ней сны рабочих и их дети.
- Где была вера – пустота,
- в ней – крик валюты и пустые сети.
- И всё бежит, и всё шатается,
- а тень системы не сгорается.
III
- И снова – ларь, и снова «Марс»,
- и снова – в очередь за чем-то.
- Душа как будто в вальс,
- Снова ругань рвется где-то.
- Бесконечна распродажа
- надежд, и улиц, и рубля.
- И смех растёт как будто сажа,
- что въелась в горло и в поля.
- А в глубине старухи молятся,
- их крест – из жести, их Бог – молчит.
- И город серый весь колотится,
- в нём кто-то дышит, кто-то мстит.
- Но даже в гневе этих дней
- блуждает призрак новых дней.
IV
- В подъездах пахнет керосином,
- на стенах – цифры, крик дыры.
- Там алко-гении России
- поют шансон среди зимы.
- Их хор – как голос поколенья,
- что не сумело стать собой.
- Они – как зеркала спасенья,
- в них отражается застой.
- Но в этих лицах – столько боли,
- в них – Есенин, пыль и стыд.
- Они кричат не о неволе,
- а о том, что вера – спит.
- И каждый выбрал, как дышать:
- или молчать, или бежать.
V
- В церквях – стекло, в глазах – учет,
- во рту – дешёвый крепкий чай.
- И жизнь – как списанный отчёт,
- в котором нет уже «прощай».
- Зато есть рынок, мясо, новые манеры,
- новый «бог» – мобильный звон.
- И старый дед, седой, как от холеры,
- впирает взор в пустой перрон.
- Он помнит, как строил завод,
- и как вручали труд медалям.
- Теперь – его прошедший год
- стоит у банкоматов он с печалью.
- И рядом – сын в спортивках «Nike»,
- и в нём – обрывки прежних лайков.
VI
- Влюблённые в конце эпохи
- стоят на крышах – монолит.
- Они целуются – на фоне
- пылающих под ними плит.
- Их губы – вызов пустоте,
- их взгляд – протест орать от боли.
- Они не знали, что в стране
- растёт не свет, а страх и поле.
- Но в этих юных голосах
- живет не злость, а жар надежды.
- И пусть в их песнях странен страх,
- но есть пульсация победы.
- Они ещё не потерялись.
- Они – как дождь, что лишь начался.
VII
- На кухнях – снова споры, водка,
- там спорят – кто, зачем, за что.
- Кто предал родину, кто соткан
- из смысла, боли и пальто.
- А рядом – дети. Телевизор.
- Там Мавроди, «Поле чудес».
- И голос глотки режет визгом —
- «Победа! Куплено! Прогресс!»
- А в глазах – бездомный взгляд,
- там пустота, там ложь устала.
- И в этой правде – больше яда,
- чем в той, что раньше обнимала.
- И вдруг – прозрение: «всё было —
- враньё… но мы в нём были живы».
VIII
- В окне – как в рамке сновиденья —
- горит далёкий синий свет.
- То реклама чьего-то мненья,
- то чей-то крик, что смысла нет.
- Троллейбус мёртвый, как посланник,
- ползёт меж улиц, где – зола.
- И голос в нём – «привет, гражд’ане»,
- а в сердце – ночь, как тьма стекла.
- А где-то хриплый саксофон
- поёт о прошлых поцелуях.
- А под ним спит укутаный в картон
- бездомный, поющий о буржуях…
- И в этом сне – ни сна, ни снасть.
- Лишь осень, ставшая как страсть.
IX
- Народ – как талая река,
- разлит по базам и вагончикам.
- И каждый носит якоря,
- но гордо машет купончиками.
- Железный рубль стал бумажным,
- а честь – концепцией с биржи.
- И смысл любви – теперь продажный,
- Вам душу надо? На, держи.
- Но всё же в подвалах дворов
- растут подпольные мечтатели.
- Их манифесты – быль даров,
- но в них – огонь, а не оправдательность.
- Они кричат: «Мы не рабы!» —
- и снова тонут, и увы…
X
- А в школах учат, как дышать
- среди обломков идеалов.
- Учителя смотрят – и молчат:
- уставший Бог среди подвалов.
- В портфеле – жвачка, не тетрадь,
- в глазах – не Пушкин, а «Мортал».
- И в каждом втором сочиненье – отнять,
- а в третьем – выжить и быть «нормал».
- А в дневниках – родитель глуп,
- а за окном – взрыв на окраине.
- И детство – это не уют,
- а жить как будто в тайне.
- Но среди этой пустоты
- рождается другой язык.
XI
- Поэт исчез. Его стихи
- лежат в коробке под тахтой.
- Зато в подвале – звук глухой:
- там рэп растёт, как мхи.
- Не рифмой лечат – рифмой ранят,
- не вдохновляют – говорят.
- И каждый куплет, как заклинанье,
- о том, как выжить без зарплат.
- Слова – не мёд, а бывший плод,
- но в них звучит не подражанье.
- Они не знают, кто был Блок,
- но знают – как звучит прощанье.
- И в этих рифмах – миллионов след – ,
- голос века, чей ответ:
- «Мы не умрём без вас, друзья.
- Мы сами – дети якоря».
XII
- В окне сияет Новый Год,
- но ёлка – рядом с автоматом.
- И под гирляндой кто-то ждёт
- не чуда – хлеба и зарплаты.
- Подарков нет. Лишь спички, чай,
- да сшитый бабушкой комочек.
- И этот миг – как край плеча
- влюблённой боли между строчек.
- А на экране – блестит «Буржуй»,
- в нём все богаты, все смеются.
- А за окном – сосед угрюмый
- сверлит замок. А дети – бьются.
- Но в этой тьме искрит мечта:
- что сгинет тварь. Придёт весна.
XIII
- И вот пришла – и тоже в сером,
- не в блеске – в пыльной колее.
- Не в крике «свободы», а в первом
- вдохе тоски на разломе».
- И мы узнали: быть свободным —
- не значит быть уже живым.