Читать онлайн Ведьма

Она была и птицей, и ручьем,

Тропинкой тайной и кустом веселым

Она была бесстрашной и хмельной,

Она не знала этой ночью меры

Стыдливости и смеха, попросив

Калиновую дудку у кукушки…

Дочь леса светлая не признает печали…

Эдит Сёдергран

Часть 1

Был ветреный день и четыре часа пополудни. Низкие темные облака закрывали небо. Я, как обычно в последнее время, скучала, смотрела в окно своего особняка и ждала, когда пойдет дождь. И не дождалась. Облака стали реже, и в разрывах их проглянуло солнце: оно теплым розовым пятном легло на стену у меня за спиной, на угол рабочего стола. И письмо. Толстенький аппетитный конверт, не вскрытый почему-то. Странно… Должно быть, затерялось среди утренней почты – сегодня она была обширна – и я его просто не заметила сразу.

Итак, письмо было от давней подруги, которая сейчас жила и работала в каком-то немыслимо таинственном и сказочно интересном месте. В письме она вспоминала наши детские забавы, сетовала, что так редко видимся и в заключение приглашала приехать на месяцочек, пожить в Замке, поболтать, как встарь, познакомиться с ее друзьями.

Марину я любила и, в самом деле, давно не видела. Особняк мне несколько прискучил, на месте ничто не держало. Я с легким сердцем собрала сумку, свистнула любимую собаку, которая шлялась по комнатам в поисках развлечений, остановила первую попавшуюся почтовую упряжку и через минуту была уже далеко от своего унылого северного обиталища.

Почтовые упряжки! Стремительное, неслышное, как сон, движение. Стремительный разбег, когда трава клонится под ветром у самых ног, и не сразу ощутишь, что уже не трава, а золотые кроны деревьев пылают внизу. Горизонт вымахивает далеко-далеко, и к нему убегает, поблескивая, серебристая колея твоей упряжки…

К вечеру я вступила под своды Марининого Замка. Гулко разнеслись шаги по плитам двора. Навстречу нам с лаем вылетели собаки, с ходу затормошили Змейку, попытались увлечь в глубь двора. Но та предпочла остаться со мной. И Маринина свора отнеслась к этому желанию с уваженьем. Я посмеялась, глядя на них. Беспородная лохматая Змейка как танк ворочалась среди маленьких, легких, быстрых песиков моей подруги. Всей толпой мы поднялись по длинной узкой лестнице. Странное удовольствие – не один раз в день спускаться и подниматься по такому сооружению! Лестница винтом шла в высокой круглой башне – ни одной площадки, чтоб остановиться и перевести дух, ни одной бойницы в толстых, красно-дымных стенах. "Тропа отважных", вспомнила я любимое Маринино выражение. Моя старая подруга до самозабвения любила такие тропы… Хотя… Где-нибудь в недрах Замка наверняка жил самый обыкновенный лифт. А лестница – персонально для дорогих гостей. Чтоб память крепче была.

И верно – лестница выходила строго на один этаж – самый верхний. Попасть на какие-то другие ярусы – внутрь Замка – отсюда было невозможно. Ну – пусть, если здесь принято играть по таким правилам… Я ничего не имела против. Забравшись в поднебесье, мы с собаками крытой галереей прошли в гостевые апартаменты. Здесь безраздельно царил ветер, потому что вырубленные в камне окна не были застеклены, просто забраны снаружи ажурной решеткой. Ветер пролетал по огромным залам, шевелил длинный мех ковров, раскачивал плети пышных вьюнов, глухо завывал в трубах камина в гостиной. Я с наслаждением втянула в себя запах холодной высоты и неприрученного ветра. Мне здесь нравилось. Молодцы, ребята!

Кстати, о хозяевах. Одиночество дорогого гостя тоже входило в ритуал встречи? С другой стороны – я ж никого не предупреждала о своем приезде. Хозяева имели святое право заниматься сегодня своими делами и не торопиться домой…

Я побродила по залам, отыскала толстый меховой плед, бар с горячими напитками и устроилась в тяжелом дубовом кресле у… этого, с позволения сказать, "окна". Потягивала из кружки густой красный и горячий глинтвейн, смотрела в ночь… Да, уже наступала ночь. Звездная, холодная, с высоким, красивым и тревожным небом. Ровный не перестающий ветер качал деревья внизу. Темный лес- сколько хватает глаз. Суровый, непролазный. Деревья не в пример больше тех, к которым я привыкла дома. И меня привораживала эта дикая чащоба… Я перестала чувствовать вкус напитка во рту, смешной и неправильной показалась мысль, мелькнувшая краешком сознания, что, мол, все возвращается на круги своя – вот снова сижу у окна, собаки греют ноги, буянит ветер, а жизнь идет мимо меня – в тепле, сладости и покое…

Я ухитрилась задремать? Потому, что вскинула голову, вздрагивая, словно просыпаясь. Все та же ночь, свет в залах так и не зажегся, лишь мигает слабый дежурный огонек у входа в галерею. Ветра почти не слышно, зато начался сильный дождь. Жмется к моим ногам и скулит свора. Марина не пришла.

– Самое время начаться жутким чудесам, – вполголоса сказала я собакам. Впрочем, жутковато было и без чудес. Нервно передернув плечами, я встала. Самое лучшее сейчас – лечь баиньки. Все страхи будут мирно спать – как и я – до утра.

В этот момент в наружные ворота застучали. И назойливо дубасили в створки все время, пока я, в полутьме, почти ощупью, спотыкаясь о шныряющих под ногами собак, спускалась по лестнице.

– Кто здесь?

– Марина, открой! Ты чего запираешься?! – невнятно за шумом дождя позвал недовольный голос.

Действительно – чего я запираюсь? Да и не притрагивалась к этой двери, если хорошо подумать! Я нашарила засов, с натугой вытянула брус и тут же дверь, как шальная, отлетела, грохнулась о стену и закачалась на петлях, жалобно поскрипывая. В меня вцепились жаждущие нетерпеливые руки, поволокли под ветер и ливень, резанул глаза косой свет фонаря, высвечивающий колею. Я только пискнула, в гневе и изумлении, а меня уже втащили на упряжку.

– Вперед! – взревел хриплый бас, и мы рванули с места как бешеные. Где-то сразу далеко внизу заливались оскорбленным лаем собаки, дождь лупил громко и больно, о чем-то орали через мою голову похитители. Ко мне прижался мокрый мохнатый бок. Змейка! Сообразила, умница моя! И даже успела проюркнуть в упряжку следом за плененной хозяйкой!

Упряжка притормозила, темнота вокруг нас засуетилась, мы начали ощутимо снижаться, вот уж и трава хлестнула по ногам, где-то впереди замелькал огонек… Сейчас меня высадят, приведут в мрачный подвал и начнут допрашивать… стращая пытками третьей степени! Конечно, привиделось мне это совсем не всерьез, но выяснять, что со мной намерены сделать, я не собиралась. Конечно, имела место какая-то ошибка… Но слишком уж бесцеремонно со мной обошлись! Я отвечу тем же. Упряжка еще замедлила ход. Я свистнула Змейке и толчком прыгнула в темноту.

– Стой! Куда?! – кто-то тяжко соскочил следом за мной в траву, мстительно рыкнула Змейка, укушенный взвыл, и погоня на время затормозила. А когда опомнилась… ищи нас свищи в темном мокром лесу.

Дружно дрожа под каким-то деревом, мы переждали ночь. Сырым промозглым утром взобрались на холм. Тоскливыми глазами я оглядела горизонт – трава и лес, влажные, холодные… А мне так хотелось просушить одежку и выпить чего-нибудь горячего!

Обернулась и вздрогнула – совсем рядом под влажным ветром бился флаг. Синий, шелковый, с черно-золотой эмблемой " крылатого солнца". Он реял над островерхой крышей двухэтажного бревенчатого дома. Мой взор ласкало высокое, чисто выметенное крыльцо, наличники, множество антенн на крыше – все ладное, дышащее заботой и хозяйским глазом. Но меня сразу разочаровал холодный нежилой дух в сенях. И здесь все пропитано дождем – хозяева давно не были дома. Ну, да это поправимо. Печка есть, дрова сухие – тоже. Простите, хозяева, но я промокла, озябла и хочу есть…

Серый свет заползал в окна. Змейка дрыхла, растянувшись поперек комнаты, я тоже дремала, приставив босые ножки к теплому боку печи. Башмаки я закинула сушить, распахнула все окна, поскольку растопить печь для неопытного человека – занятьице, я вам скажу! Надо было проветрить дом, потому как надымила я там изрядно…

А странный это был дом. Весь верхний этаж забит электроникой, а внизу – пусто и неуютно – стол, (на котором стоит пустая тарелка. На ней лежали подзасохшие бутерброды с сыром, но их мы уже с благодарностью умяли. К сожалению, больше ничего съестного в доме не нашлось.) два стула, старый диван, на котором я сейчас лежу, и печка. Ой, нет – еще на стене, в самом неосвещенном углу, поблескивает рамкой небольшая картина. Сквозь дрему я пытаюсь рассмотреть ее, но видно плохо, мысли расползаются, как тараканы по углам, я засыпаю, просыпаюсь, взгляд снова машинально находит картину, я таращусь на нее, не в силах толком разобрать – что там нарисовано. Старуха, лес, человек на лошади… Почему старуха? Стройная, не горбится ни чуточки… А-а… Волосы седые… Значит – старуха. А может – нет. Может не седые, а просто светлые… Бывает… Фу, чушь какая… Спать я хочу. И голова болеть начинает… Простудилась? Не мудрено! Что это она держит? Колобок? (А есть хочется все-таки! Три бутерброда на двоих – мало. Кстати, Змейка слопала два, а я всего один. Не могла смотреть в ее простодушные голодные глаза…) Да, так, о чем бишь я? Нет, это не к о л о б о к, а к л у б о к. И ниточка из клубка. Кто-то по ниточке идет, идет, идет… или возвращается…

Змейка, блаженно валявшаяся на боку, легко вскидывается, настораживает уши. И тут же дом вздрагивает, как под порывом ветра.

– Стоять! – ревет упряжке знакомый хриплый бас. Меня сдувает с дивана. Опять они?! В сенях уже грохочут шаги. Змейка (умница Змейка! Что бы я без нее делала!) выскакивает в окно. Сигаю за ней, ушибаю босую ногу о подоконник, невольно присаживаюсь на корточки от боли, со всхлипом перевожу дыхание и, хромая, ковыляю в лес.

Треснул сучок под ногой, взвыл ветер, шарахнулся по верхушкам деревьев. Прихрамывая, я куда-то бреду. Я уже проснулась и уныло соображаю, что сделала глупость. Не съели бы меня эти люди, а теперь поди найди дорогу обратно! Черт бы тебя побрал, моя собака! Просили тебя удирать?

По-прежнему завывает ветер. Ни шороха лишнего, ни звука, а спина мгновенно онемела – кто-то стоит сзади. Страшно, но я дергаюсь, будто вырываясь из чужих рук, оборачиваюсь… Змейка со стоном улепетывает в чащу. Я бы тоже побежала, но слабею от ужаса. На другом краю поляны стоит и смотрит на нас… чудовище.

По очертаниям это вроде волк – сухое легкое тело, голенастые лапы, маленькие уши… Но вот размеры у него не волчьи – не бывает волков с лошадь в холке. Густая белая шерсть отливает желтизной, раскосые глаза в упор следят за моими движениями.

Меня передернуло. Почему-то кружилась голова и тошнило. От страха? Не похоже. Первый ужас схлынул – будто не было. А чувство сродни тому, когда выгоняешь из комнаты большущую ночную бабочку, залетевшую на свет. Прихлопнуть -жалко, рука не поднимается. Проще всего, конечно, взять за крылышки и выдворить. Но легче дотронуться до куска раскаленного железа, чем до нее – белой, мохнатой, огромной…

Что-то с болью и бредом ломалось во мне – брезгливое отвращение, тошнота – и равнодушная уверенность, что не зверь тут хозяин, а я; страх – и знание, что если захочу, я хоть верхом на нем могу прокатиться. Только я пока не хочу, не хочу, НЕ ХОЧУ!.. Или хочу все-таки?.. Если оно, то, что стоит на том краю поляны, приблизится ко мне, я задохнусь от отвращения!.. Или, может быть, не задохнусь?.. Ломается что-то во мне…

Больно…Холодно…Бред… Янтарные раскосые глаза стали чуть-чуть ближе. Зверь бесшумно подвинулся вперед – на малюсенький, почти незаметный шажочек. Этого хватило. Что-то все-таки сломалось во мне. В меня хлынул лес: запахи, звуки, тени, полутона, ЗНАНИЕ, для которого не было слов…

–Убирайся! – успела шепнуть я зверю, прежде чем хлопнулась в обморок. Не хотела браться за раскаленное железо… Но взялась. Судьба, наверно?

Багровый шар закатного солнца катился по небу над темными острыми верхушками елей. Вслед за солнцем по холмистым берегам реки плавно мчался лохматый мрачный зверь. Колыхались травы и было тихо, как во сне. Только с темнеющего неба звучала щемящая нота, подобная странной долгой музыке без слов, да резко вскрикивала птица, широко распластавшая крылья между солнцем и бегущим зверем. Грудь пронзила вековая тоска, странное чувство, которое сродни жажде и наслаждению этой жаждой.

Я затрясла головой, жмурясь, чтоб прогнать иллюзию невыносимо одновременного движения. И, покоряясь моей воле, все исчезло – остановилось над лесом солнце, птица набрала высоту и улетела, а зверь оглянулся, знакомым движением наклонив на бок голову, и замахал хвостом.

– Змейка! Наконец-то! Целый день тебя искала – думала уж не найду.

И мы побрели вдвоем вниз по течению реки. Скоро ночь. Не миновать и сегодня провести ее под первым попавшимся деревом.

Мы шли все дальше и дальше, забираясь в самую чащу. Змейка целеустремленно трусила вперед, я доверчиво шла за ней. Через березняк и ельник, через поляны и завалы старых неохватных стволов. Глушь и дикость кругом… Неожиданно я выломилась из подлеска на поляну и остановилась по пояс в густой траве. Передо мной было озеро. Маленькое, со струйчатой черно-зеленой водой. Все его берега по самую воду заросли деревьями, травой и кустами. Деревья стояли так плотно, что заходящего солнца не видно было.

Птица, которую я не успела рассмотреть, прянула с воды с резким свистом. Из кустов выбралась Змейка, и мы с ней уставились на то, что не разглядели среди деревьев сразу – дом.

Вот и повезло нам. Не придется ночевать как вчера, под открытым небом. Не могла же и сюда пробраться банда моих похитителей, а в любом другом случае можно рассчитывать на гостеприимство.

Но оказалось, что боялась и надеялась я зря – дом был пуст. Совсем и давно. Мне бы раньше это сообразить – темные окна без стекол, дикая трава по пояс, ни единой тропки, ни единого намека, что тут живут люди – только черные просыревшие бревна стен, да дерновая крыша…

Скрипнуло высокое крыльцо под ногой, дверь сама по себе открылась и закрылась, дохнув мне в лицо запахом нежили – пылью, сыростью, сиротством. Это была странная ночь. Или, может быть, сказать – страшная? Я не смогла заснуть. Где-то рядом, наверно, было болото. Там все время что-то чавкало, плюхало, бесовскими голосами орали птицы. Шуршал и скрипел сам дом. Из щелей сильнее пахло плесневелой сыростью. И Змейка беспокоилась. Скулила, зелеными глазами засматривала снизу, жарким дышала в лицо, покушалась лизнуть, вздрагивая жалась к ногам.

Сил не стало у меня вертеться без сна по подстилке. К тому же есть хотелось. Сама виновата. Вольно мне бегать по лесам! Я встала, вышла на крыльцо, как воды глотнула парного ночного воздуха. Пахло близкой водой, травой мокрой, туманом. Он по колена был, белесый туман, полз с озера, путался в траве, неощутимый, теплый. Снова наплыло чувство ложной жажды. Я черпнула ладонью росы, провела по горящему лицу, остужая его. Ночь… Какая странная ночь сегодня. Или она страшная? Что-то совсем я не пойму.

Я уселась боком на перила, закинула голову, прислонившись затылком к столбу и негромко спела несколько нот. Прозвучало хорошо. Глуховато немного. И диковато. Для этого времени и этого места. Но лучше уж петь, чем сходить с ума от мыслей и бессонницы.

Где же наши кони, кони вороные?

Где же наши копья, копья вороненые?

Отстарались кони, отстрелялись копья…

Только странный Ворон ходуном по сучьям

Ходит и вздыхает…

Я пела пока не устала и не осипла, потом пошла на свое травяное ложе, легла, но заснуть не успела. Над крышей захлопало много-много огромных крыльев. И обычные ночные звуки слились в длинный протяжный вопль. И вокруг дома начался шабаш – трещали, хлопали, сшибались, дрались, кричали, голосили, визжали… Мы со Змейкой сидели в уголку и мечтали, чтоб никто не заглянул в дом и не застал нас здесь. Потом шум поулегся, но все равно ясно было, что снаружи кто-то есть – они шелестели и перекликались до утра почти человеческими голосами, чего-то ждали терпеливо.

С рассветом я осмелела и рискнула выглянуть за дверь. По сучкам и веткам деревьев, по перилам крыльца, на коньке крыши, сидели большие птицы. Я таких отроду не видела. Длинношеие, почти белые, с пестротой на крыльях. Сидят, курлыкают, переговариваются о чем-то взволнованно. Они шевелились так близко – теплые, мягкие, легкие – что мне нестерпимо захотелось их погладить. Я перешагнула порог – по стае пронеслось движение, птицы примолкли, напряглись, но не улетели. Замирающим тихим голосом я завела какую-то вкрадчивую чепуху. Они сидели, слушали, поворачивали набок головы на длинных шеях, рассматривали. Я подвинулась ближе, протянула руки – они не улетали. Но – беда мне, беда! Я совсем забыла о Змейке. Моя собака высунула нос за дверь, рассмотрела, кто нарушил наш покой и сделала свои выводы. Молча, привычной таранной атакой она обрушилась на тех, кто сидел поближе. Что тут началось! Испуганные птичьи вопли, пух и перья, блаженное грозное рыканье моей сволочной псины. Но эти птицы умели за себя постоять!

Они быстро опомнились – и я моментально полетела с крыльца. Два раза пыталась подняться и оба раза снова меня сшибали с ног. Змейка, затеявшая эту кутерьму, уже не чаяла спастись. Ее исколотили клювами, ей расцарапали морду, ее, наконец, загнали под крыльцо, и она испуганно скулила там. Стая, ругаясь на все лады, круто поднималась вверх. Привстав на локте, я смотрела ей вслед и было мне обидно до горечи. Не оттого обидно, что меня поколотили, а от того, что они улетают, красивые и странные гуси-лебеди. От того, что я еще даже не погладила их.

– Вернитесь! – крикнула я им вслед и как со стороны услышала свой вопль – почти визг – на такой дикой ноте, что у самой продрало дрожью по телу.

– Вернитесь!!

Стая сделала медленный круг – словно удивленный полуоборот – и стала спускаться. Быстрее, быстрее – и вот вокруг меня зашелестели огромные белые крылья.