Читать онлайн Ментовские будни. Школьные кошмары

Глава 1: "Ключи"

Александр Сергеевич Воронцов поднимался по лестнице на четвертый этаж, чувствуя, как каждая ступенька отдается болью в натруженных за смену ногах. Сорок два года, восемнадцать лет в органах, и все еще приходится гонять по городу за наркоманами и мелкими воришками. В кармане куртки тяжело оттягивали пачка "Беломора" и почти пустая фляжка с остатками коньяка – единственные спутники после очередного дня в должности старшего оперуполномоченного отдела уголовного розыска.

Лифт в их доме не работал уже третий месяц. Управляющая компания обещала починить "на следующей неделе", но Воронцов прекрасно понимал цену таких обещаний. Как и цену всех остальных обещаний в этой жизни. Жена Марина тоже много чего обещала, когда они регистрировали брак четырнадцать лет назад. Обещания закончились полтора года назад, когда она собрала вещи и съехала к своей матери, оставив записку на кухонном столе: "Саша, я больше не могу. Извини".

Дойдя до своего этажа, майор достал из кармана связку ключей и машинально потянулся к замочной скважине. И замер. Дверь была приоткрыта на несколько сантиметров, а вокруг замка виднелись свежие царапины от какого-то инструмента. Металл блестел, словно только что обработанный напильником или отверткой.

– Вот, дерьмо, – пробормотал Воронцов, автоматически нащупывая под курткой кобуру с табельным "Макаровым".

Восемнадцать лет службы выработали инстинкты. Сначала прислушаться. Из квартиры не доносилось ни звука – ни шагов, ни шороха, ни дыхания. Потом осторожно толкнуть дверь ногой, оставаясь сбоку от проема. Дверь скрипнула и медленно открылась, обнажив темный коридор.

Александр Сергеевич вытащил пистолет, передернул затвор и ступил в прихожую. Включил свет. Обувь стояла на своих местах, куртки висели на крючках. На первый взгляд все выглядело обычно, но опытный глаз сразу заметил мелкие нарушения: тапочки стояли чуть не так, одна из курток висела криво, а на полу виднелись небольшие комочки грязи.

– Есть кто живой? – громко спросил майор, хотя уже понимал, что квартира пуста.

Никто не ответил. Воронцов методично прошел по всем комнатам, включив везде свет и убедившись, что непрошеные гости уже ушли. В спальне выдвинутые ящики комода торчали, как высунутые языки. В гостиной сдвинуты с места книги на полках. На кухне открыты все шкафчики.

Но самое главное – на письменном столе в гостиной зияла пустота там, где вчера еще стояли старые механические часы "Янтарь" с потертым корпусом. Подарок отца на восемнадцатилетие, единственная памятная вещь, которая осталась после его смерти. Часы давно не ходили, и продать их можно было разве что на барахолке за копейки, но для Воронцова они имели совсем другую ценность.

– Суки, – выругался майор, убирая пистолет в кобуру.

Он прошел в спальню, открыл верхний ящик тумбочки. Там, в старой коробке из-под ботинок, лежали его небогатые сбережения – несколько тысяч рублей мелкими купюрами. Теперь коробка была пуста. Воронцов даже не стал считать – помнил точную сумму. Восемь тысяч триста рублей. Деньги на "черный день", которые он откладывал по мелочи уже несколько месяцев.

Александр Сергеевич прошел на кухню, достал из холодильника початую бутылку водки "Столичной" и плеснул в граненый стакан. Выпил залпом, закурил "Беломор" и стал размышлять.

Профессиональные воры в такую квартиру не полезли бы. Тут не было ничего особенно ценного – старая мебель, допотопный телевизор, холодильник "Бирюса" еще советских времен. Да и работали непрофессионально – оставили много следов, не побоялись включить свет, рылись везде подряд, а не искали конкретные вещи.

Скорее всего, наркоман. Или просто подросток, которому нужны были деньги на дозу. Таких в их районе развелось как тараканов. Но как он узнал, что квартира пустая? Как понял, что Воронцов на работе и не вернется раньше полуночи?

Майор затянулся сигаретой и посмотрел на часы на мобильном телефоне. Половина первого ночи. Обычное время его возвращения домой. Значит, вор знал его распорядок. Знал, что он работает допоздна, что живет один, что соседи спят и вряд ли услышат звуки взлома.

– Кто же ты, дружок? – пробормотал Воронцов, разглядывая царапины вокруг замка.

Работали отверткой или тонким ножом. Аккуратно, не спеша. Времени было достаточно. И главное – вор точно знал, что никто не помешает. Это не случайная кража, не спонтанное решение. Это была подготовленная операция.

Александр Сергеевич прошел в ванную, умылся холодной водой и посмотрел на себя в зеркало. Усталое лицо сорокадвухлетнего мужчины, которому жизнь преподнесла уже достаточно сюрпризов. Седые волосы на висках, морщины вокруг глаз, вечно прищуренных от сигаретного дыма. И взгляд человека, который давно перестал удивляться подлости этого мира.

Но сейчас его удивило другое. Не то, что его обокрали – в этом не было ничего необычного. А то, что кто-то потратил время и усилия на изучение его привычек. Кто-то следил за ним, знал его расписание, знал, что он живет один и поздно возвращается с работы.

Воронцов вернулся в гостиную, сел в старое кресло и закурил очередную сигарету. За окном моросил мелкий октябрьский дождь, капли стекали по стеклу, размывая свет уличных фонарей. В квартире было тихо и пусто, как всегда в последние полтора года.

Раньше, когда была Марина, квартира жила другой жизнью. Звучала музыка, пахло борщом и свежей выпечкой, на подоконниках цвели герани, а по вечерам они сидели вместе за кухонным столом, обсуждая прошедший день. Теперь же здесь была только тишина, запах табака и одиночество, которое можно было потрогать руками.

– Интересно, что ты обо мне знаешь, падла? – спросил майор у невидимого вора, выпуская дым в потолок.

Знает, что он работает в уголовном розыске. Знает, что живет один. Знает, что дома практически не бывает. А что еще? Знает ли о том, что у него нет особых денег, что единственная ценность в квартире – старые часы отца? Или просто рассчитывал найти что-то получше?

Телефон зазвонил резко и неожиданно. Воронцов посмотрел на дисплей – звонил Григорьев, его молодой напарник.

– Александр Сергеевич, извините за поздний звонок, – послышался в трубке взволнованный голос Игоря. – У нас тут ситуация. На Октябрьском проспекте убийство. Приезжайте, пожалуйста.

– Какое убийство? – устало спросил майор, давя окурок в пепельнице.

– Школьник, четырнадцать лет. Нашли в подвале жилого дома с проломленной головой. Родители обратились час назад, когда он не пришел домой.

Воронцов посмотрел на пустое место, где раньше стояли отцовские часы. Потом на открытые ящики комода. Потом на поцарапанный замок входной двери.

– Еду, – сказал он в трубку. – Адрес?

Записав адрес, майор оделся, запер квартиру на один оставшийся исправный замок и спустился во двор. Его старый "Жигули" седьмой модели стоял под окнами, покрытый мелкими каплями дождя. Машина заводилась с третьего раза, чихала и дергалась, но все-таки поехала.

По дороге на место происшествия Воронцов думал о странном совпадении. Днем он искал подростка-наркомана, который обокрал пенсионерку в соседнем районе. Вечером его самого обокрали, причем явно кто-то из тех, кто знает его привычки. А теперь вызывают на убийство очередного школьника.

– Школьные кошмары, – пробормотал он, останавливаясь на светофоре.

В последнее время подростковые преступления участились. То наркотики, то кражи, то драки с тяжелыми последствиями. Дети словно озверели, потеряли всякие тормоза. А может быть, это он состарился и стал слишком серьезно воспринимать то, что раньше казалось обычными подростковыми глупостями.

Октябрьский проспект встретил его мигалками "скорой" и милицейских машин. Возле одного из домов собралась небольшая толпа зевак, несмотря на поздний час. Григорьев стоял рядом с участковым, что-то записывал в блокнот.

– Что у нас? – спросил Воронцов, подходя к напарнику.

– Андрей Калмыков, четырнадцать лет, – доложил Игорь. – Учится в сорок второй школе, из благополучной семьи. Отец работает инженером, мать – медсестра в поликлинике. Сегодня ушел в школу утром, домой не вернулся. Родители забеспокоились, стали обзванивать друзей. Никто его после уроков не видел.

– А нашли где?

– В подвале этого дома. Соседка услышала стоны, вызвала участкового. Когда спустились – парень уже был мертв. Голова проломлена чем-то тяжелым.

Воронцов закурил и посмотрел на серый девятиэтажный дом, ничем не отличающийся от сотен других в этом районе. Обычный спальный район, обычные люди, обычные проблемы. И теперь еще одна обычная трагедия.

– Свидетели есть?

– Пока никого. Опрашиваем жильцов, но вы же знаете – никто ничего не видел, не слышал.– Ясно. Родители где?

– В отделении дают показания. Они в шоке, естественно.

Воронцов кивнул и направился к подъезду. Еще одно дело, еще одно расследование, еще одна попытка найти справедливость в мире, где ее практически не осталось. А дома его ждет пустая квартира, взломанный замок и воспоминания об украденных отцовских часах.

Дождь усилился, и майор поднял воротник куртки. Впереди была долгая ночь, полная вопросов без ответов. Как всегда.

Глава 2: "Соседи"

Утром Александр Сергеевич проснулся с головной болью и мутным ощущением, что вчерашняя ночь была не самой лучшей в его жизни. Пустая бутылка "Столичной" на кухонном столе красноречиво напоминала о том, как он пытался заглушить злость и унижение после обнаружения кражи. Взглянув на часы, майор понял, что опаздывает на работу уже на полчаса.

В душе он долго стоял под горячей водой, пытаясь привести мысли в порядок. Сегодня предстояло писать заявление о краже в собственной квартире, опрашивать соседей и превращаться из сыщика в потерпевшего. Перспектива не радовала.

– Саша, ты где пропадал? – встретил его в отделении Григорьев. – Звонил тебе с утра, не берешь трубку.

– Телефон разряжен был, – буркнул Воронцов, проходя к своему столу. – Слушай, Игорь, у меня тут дело личное появилось. Вчера квартиру вскрыли.

Григорьев удивленно поднял брови:

– Серьезно? А что взяли?

– Да мелочь. Часы старые отца и немного денег. Но дело не в сумме.

– Понятно. Заявление писать будешь?

– Напишу. Но сначала сам покопаюсь. Может, что-то выясню.

– Помощь нужна?

Воронцов посмотрел на молодого напарника. Игорь всегда готов был броситься в бой, решать проблемы по уставу и согласно букве закона. Иногда это раздражало, но сейчас майор был благодарен за эту готовность помочь.

– Пойдем вместе соседей опросим, – сказал он. – Может, кто что видел.

Через час они стояли возле подъезда дома Воронцова. Серый девятиэтажный панельный дом, построенный в восьмидесятых, ничем не отличался от сотен таких же в их районе. Облупившаяся краска на стенах, разбитые почтовые ящики, запах мочи в подъезде – обычная картина спального района.

– С кого начнем? – спросил Григорьев, доставая блокнот.

– С третьего этажа. Там бабка Морозова живет, пенсионерка. Она всегда дома сидит, в окно смотрит. Если кто что видел, то она.

Анна Петровна Морозова открыла дверь на третьем стуке. Маленькая сухонькая женщина лет семидесяти с недоверчивым взглядом из-за цепочки.

– Анна Петровна, это Воронцов с четвертого этажа, – представился майор. – А это мой коллега. Мы по делу служебному.

– А, Саша! – лицо старушки немного смягчилось. – Что случилось-то?

– Вчера ночью квартиру мою вскрыли. Не видели ли вы кого подозрительного? Может, на лестнице кто шумел, незнакомые лица?

Морозова задумалась, но потом покачала головой:

– Нет, милый, ничего не видела. Вчера рано спать легла, в девять уже. А днем телевизор смотрела, на лестницу не выходила. А что украли-то?

– Да мелочи. Часы, деньги немного.

– Ой, какие же негодяи! – возмутилась бабушка. – И ведь знали наверняка, что ты на работе. Значит, следили за тобой.

– Возможно, – согласился Воронцов. – Если что вспомните, дайте знать.

Следующая квартира оказалась пустой. Соседи слева – семья Петренко – дома не были. Воронцов вспомнил, что они работают посменно на заводе и редко пересекаются с ним во времени.

На втором этаже жила молодая семья с грудным ребенком. Дверь открыла заспанная женщина в халате.

– Простите за беспокойство, – вежливо начал Григорьев. – Мы из милиции, расследуем кражу из квартиры на четвертом этаже.

– Из какой квартиры? – не поняла женщина.

– Из сорок второй, – пояснил Воронцов. – Это моя квартира, кстати. Александр Сергеевич, с четвертого этажа.

Женщина пристально посмотрела на него, но узнать не узнала.

– А… ну да. Извините, я вас плохо знаю. Мы тут недавно, полгода всего. И с ребенком особо не выходим. Вчера я весь день дома была, но ничего подозрительного не заметила. Правда, малыш плакал, может, что и прослушала.

– Понятно, – кивнул Воронцов. – Спасибо.

Первый этаж тоже результата не дал. В одной квартире никого не было дома, в другой открыл дверь пожилой мужчина, который плохо слышал и ничего не мог рассказать о вчерашнем дне.

– Пойдем в соседние подъезды пройдемся, – предложил Григорьев, когда они вышли из дома.

– Можно попробовать, – согласился Воронцов, хотя особых надежд не питал.

Во втором подъезде их ждало больше удач – по крайней мере, люди открывали двери и были готовы говорить. Но результат оказался тот же: никто ничего подозрительного не видел.

– А вы, из какой квартиры? – спросила женщина средних лет на третьем этаже.

– Из первого подъезда, сорок вторая квартира, – ответил Воронцов.

– А… – женщина явно его не узнавала. – Извините, я вас не помню. Хотя живем рядом уже несколько лет.

Эта фраза больно резанула по самолюбию. Воронцов понял, что действительно стал чужим человеком в собственном доме. Раньше, когда была Марина, они общались с соседями, ходили в гости, встречались во дворе. Жена умела поддерживать отношения с людьми, помнила дни рождения, интересовалась чужими проблемами. После развода все эти связи оборвались.

В третьем подъезде ситуация повторилась. Люди были вежливы, но отстранены. Кто-то вообще не открывал дверь, кто-то открывал, но на цепочке, с подозрением разглядывая двух мужчин в куртках.

– Слушайте, – сказала одна из соседок, – а документы у вас есть? Откуда я знаю, что вы действительно из милиции?

Григорьев молча достал удостоверение. Женщина внимательно его изучила.

– Понятно. Но я все равно ничего не видела. И вообще, стараюсь в чужие дела не лезть.

– А мудро, – буркнул Воронцов, когда они спускались по лестнице.

– Что мудро? – не понял Игорь.

– Не лезть в чужие дела. Правильная жизненная позиция. Сам живи и другим не мешай.

Григорьев посмотрел на напарника с беспокойством. В голосе Воронцова слышалась горечь, которая не имела отношения к краже.

– Александр Сергеевич, может, участкового попросим помочь? У него свои контакты с жителями.

– Участкового, – усмехнулся майор. – Кучерявцев два раза в месяц здесь появляется, и то по вызову. Какие у него тут могут быть контакты?

Они обошли еще несколько подъездов в соседних домах, но результат был тот же. Люди либо ничего не видели, либо вообще не хотели разговаривать с незнакомцами, даже если те представлялись сотрудниками милиции.– Знаешь, что меня больше всего поражает? – сказал Воронцов, когда они возвращались в машину. – Не то, что никто ничего не видел. А то, что меня никто не знает.

– Ну… люди сейчас замкнутые стали, – попробовал найти объяснение Григорьев. – Каждый сам по себе.

– Да дело не в людях, – покачал головой майор. – Дело во мне. Раньше-то знали. Когда Марина была, мы со всеми общались. Она пирожки соседям носила, в больнице у кого полежит, на дни рождения ходили. А я после развода как отшельник стал. Дом – работа, работа – дом. Даже "здравствуйте" в лифте не всегда говорю.

– Но это же нормально, – возразил Игорь. – Зачем лезть к людям, если не хочется общаться?

Воронцов достал пачку сигарет, закурил.

– Знаешь, в чем прикол? Вор-то меня знал. Знал, когда я дома, когда на работе. Значит, наблюдал, изучал. А соседи, которые живут рядом годами, не знают даже, как меня зовут.

– Может быть, вор и есть кто-то из соседей? – предположил Григорьев.

– Нет, – покачал головой Воронцов. – Работали снаружи. Царапины на замке свежие, дверь взламывали. Если бы сосед был, он бы как-то по-другому действовал. Попросил ключи взять или еще что.

Они сели в машину. Воронцов завел мотор, но не тронулся с места.

– А знаешь, что самое паршивое во всей этой истории? – сказал он, глядя на свой дом через лобовое стекло.

– Что?

– То, что если бы вчера мне стало плохо, если бы я упал в подъезде с инфарктом, никто бы не забеспокоился. Лежал бы, пока кто-нибудь случайно не наткнулся. Потому что никому до меня нет дела. И я сам виноват в этом.

Григорьев не знал, что ответить. Ему было двадцать четыре, он жил с родителями в трехкомнатной квартире, где всегда было шумно и весело. Одиночество сорокадвухлетнего разведенного мужчины было ему непонятно.

– Может, стоит как-то… ну, познакомиться поближе с соседями? – неуверенно предложил он.

– Зачем? – усмехнулся Воронцов. – Чтобы они потом знали, кому рассказать, что меня обокрали? Или чтобы я знал, кто из них пьет, кто жену бьет, а кто налоги не платит?

– Ну не знаю… для человеческого общения.

– Игорь, – терпеливо сказал майор, – человеческое общение – это когда есть что-то общее. Интересы, проблемы, взгляды на жизнь. А что у меня общего с соседской тетей, которая весь день телик смотрит? Или с парнем снизу, который по ночам музыку врубает?

– Но ведь раньше общались же.

– Раньше была Марина. Она была связующим звеном. Женщины лучше умеют поддерживать отношения с людьми. А мужчина… – Воронцов затянулся сигаретой. – Мужчина без женщины быстро дичает. Превращается в волка-одиночку.

– Может, стоит попробовать наладить отношения с бывшей женой? – осторожно спросил Григорьев.

Воронцов долго смотрел на него, потом рассмеялся, но смех получился невеселый.

– Игорь, ты молод еще. Думаешь, что все в жизни можно исправить, если постараться. Но некоторые вещи не исправляются. Когда женщина уходит, она уходит навсегда. А мужчина остается со своими проблемами, со своей работой, со своим одиночеством.

– Но можно же найти другую женщину.

– Можно, – согласился майор. – Но для этого надо хотеть. А я как-то разучился хотеть что-то, кроме того, чтобы меня оставили в покое.

Они помолчали. За окном проходили люди – торопливые, занятые своими делами, равнодушные к чужим проблемам. Обычная картина обычного дня в обычном спальном районе.

– Ладно, – сказал наконец Воронцов, – хватит психологии разводить. Поехали в отделение, заявление напишу. А там посмотрим, что экспертиза покажет.

– А соседей больше не будем опрашивать?

– Смысл? Все равно никто ничего не видел. Да и не хочет видеть. У каждого своя жизнь, свои заботы. И правильно делают, между прочим.

Воронцов выкинул окурок в окно, включил передачу. Машина тронулась с места.

– Знаешь, Игорь, – сказал он по дороге, – раньше я думал, что самое страшное в нашей работе – это когда преступника не можешь найти. А, оказывается, есть вещи похуже.

– Какие?

– Когда понимаешь, что сам стал чужим среди людей. Что живешь как призрак – вроде бы есть, а вроде и нет. И никто не заметит, если исчезнешь.

Григорьев хотел что-то ответить, но посмотрел на лицо напарника и промолчал. Некоторые истины лучше переживать в тишине.

Глава 3: "Отпечатки"

Заключение дактилоскопической экспертизы лежало на столе Воронцова уже третий день, но майор все никак не мог заставить себя его открыть. Странное дело – за восемнадцать лет службы он видел сотни таких заключений, но когда речь шла о собственной квартире, руки почему-то не поднимались.

– Александр Сергеевич, – Григорьев подошел к столу напарника с чашкой кофе, – может, все-таки посмотрим, что там написано?

– Угу, – буркнул Воронцов, не отрываясь от другого дела. – Сейчас. Только вот это доделаю.

Игорь поставил кофе на стол и внимательно посмотрел на старшего коллегу. За эти дни он успел заметить, что Воронцов избегает разговоров о краже в своей квартире, словно это была не его проблема, а чужая неприятность.

– Слушайте, а может, я сам изучу заключение? – предложил молодой лейтенант. – Потом расскажу, что там интересного.

– Да ладно, – вздохнул майор, откладывая ручку. – Давай разберемся.

Он взял конверт с печатью экспертно-криминалистического центра и вскрыл его. Внутри оказалось несколько листов с фотографиями отпечатков и подробным анализом.

– Так, – пробормотал Воронцов, просматривая текст. – На дверной ручке внутри квартиры обнаружены четкие отпечатки пальцев правой руки… возраст носителя предположительно от четырнадцати до восемнадцати лет… мужской пол…

– Подросток, – констатировал Григорьев.

– Ага. И что интересно – отпечатки есть в базе данных. – Воронцов перевернул страницу. – Кондратов Антон Владимирович, шестнадцать лет, проживает по адресу… – Он поднял голову. – Соседний двор. Дом номер пятнадцать.

– Уже привлекался?

– Два раза. Кража из автомобиля в прошлом году, и мелкое хулиганство полгода назад. Оба раза – условно.

Григорьев записал данные в блокнот.

– Едем к нему?

– Едем, – согласился Воронцов, вставая из-за стола. – Только сначала заглянем к участковому. Узнаем, что он об этом пареньке знает.

Участковый Кучерявцев встретил их в своем кабинете с видом человека, которого оторвали от важных дел.

– Кондратов? – переспросил он, услышав фамилию. – А, этот. Наркоман, короче говоря. На игле сидит уже месяца три. Мать одна воспитывает, отец давно свалил. Живут бедно, она на полторы ставки в больнице пашет, а сынок все пропивает и прокалывает.

– Где его искать? – спросил Воронцов.

– Да где обычно таких ищут. У подъезда своего торчит или на детской площадке с такими же долбоебами тусуется. А может, уже к дилеру за дозой поехал.

– Адрес дилера знаешь?

Кучерявцев пожал плечами:

– Они там постоянно меняются. Сегодня один, завтра другой. Но в основном возле станции метро "Речной вокзал" тусуются. Там у них перевалочный пункт.

– Понятно, – кивнул майор. – Пойдем сначала по адресу регистрации, а там посмотрим.

Дом номер пятнадцать ничем не отличался от дома Воронцова – такая же серая панель, такие же облупившиеся стены и разбитые почтовые ящики. Антон Кондратов действительно торчал у подъезда, курил и о чем-то разговаривал с двумя сверстниками.

– Вон он, – показал Григорьев на худого подростка в джинсах и потертой куртке.

Воронцов издалека оценил объект. Типичный наркоман-новичок – еще не совсем опустившийся, но уже с характерными признаками. Нездоровая бледность, дергающиеся руки, постоянно бегающий взгляд.

– Антон Кондратов? – спросил майор, подходя к компании.

Подросток вздрогнул и попытался сделать шаг назад, но Григорьев уже перекрыл ему путь к отступлению.

– А вы кто? – нервно спросил парень.

– Милиция, – коротко ответил Воронцов, показывая удостоверение. – Нам нужно с тобой поговорить.

Друзья Антона мгновенно испарились, оставив его один на один с оперативниками.

– Я ничего не делал, – сразу начал оправдываться подросток.

– Посмотрим, – сказал майор. – Пойдем, прокатимся.

В машине Антон сидел на заднем сиденье, нервно грыз ногти и косился на Воронцова.

– Слушай, парень, – начал майор, не оборачиваясь, – расскажи-ка мне про квартиру на Коломенской, дом двенадцать, четвертый этаж.

– Какую квартиру? – попытался изобразить удивление Антон.

– Ту, где ты позавчера был. Отпечатки твои там остались.

Подросток побледнел еще больше.

– Я… я не знаю, о чем вы говорите.

– Антон, – терпеливо сказал Воронцов, —Ты врешь плохо. Очень плохо.

– Я не врал никогда! – вспыхнул парень.

– Тогда объясни, как твои отпечатки попали в чужую квартиру?

Антон молчал, глядя в окно.

– Ладно, – вздохнул майор. – Поехали в отделение. Там поговорим обстоятельно.

– Не надо в отделение! – испуганно воскликнул подросток. – Мама узнает, убьет меня.

– Тогда говори правду.

Антон помолчал, потом тихо сказал:

– Да, был я в той квартире. Но не сам придумал.

– А кто?

– Один мужик предложил. Сказал, что хозяин в командировке, квартира пустая, можно спокойно взять что нужно.

Воронцов переглянулся с Григорьевым в зеркале заднего вида.

– Какой мужик?

– Не знаю, как зовут. Встретил меня возле метро, когда я… ну, искал товар. Предложил легкий заработок.

– Опиши его.

– Лет сорока, наверное. Среднего роста, темные волосы. Одет нормально, не как бомж. И говорил грамотно.

– А что он точно сказал?

Антон сосредоточился, вспоминая:

– Говорит: "Хочешь легко заработать на дозу?" Я, конечно, согласился. А он мне адрес дает и говорит, что там мужик живет один, работает поздно, квартира будет пустая. Сказал, что денег особо нет, но часы старые можно взять и продать.

– Часы? – насторожился Воронцов. – Он конкретно про часы говорил?

– Ага. Сказал, что они в гостиной на столе стоят, механические, старые. И еще про деньги в спальне упомянул, в коробке в тумбочке.

Майор почувствовал, как в груди нарастает злость. Значит, неизвестный не только знал его распорядок, но и точно знал, где лежат деньги и стоят отцовские часы.– И что дальше?

– Дал он мне отмычки, показал, как пользоваться. Сказал, что замок старый, легко откроется. А за работу пообещал две дозы дать.

– Отмычки дал? – переспросил Григорьев.

– Ага. И правда, замок легко открылся.

– А где сам мужик был, когда ты квартиру обчищал?

– Не знаю. Сказал только, что подождет меня через час возле метро.

– И дождался?

– Да. Я ему часы и деньги отдал, а он мне дозу дал. И еще денег немного.

– Сколько денег?

– Тысячу рублей.

Воронцов сжал кулаки. Восемь тысяч триста украли, а пареньку дали тысячу. Неплохая прибыль у организатора.

– Антон, а ты понимаешь, что тебя просто использовали? – спросил Григорьев.

– Как это?

– Этот мужик знал хозяина квартиры. Знал его распорядок, знал, где деньги лежат. А тебя подставил под статью. Если бы тебя поймали с поличным, сидел бы ты, а не он.

Подросток задумался над этими словами.

– А зачем ему это было нужно? – спросил он.

– Вот это мы и выясняем, – сказал Воронцов. – Скажи, у этого мужика были какие-то особые приметы? Шрамы, татуировки, золотые зубы?

– Не помню… А, да! У него на руке татуировка была. На левой руке, между большим и указательным пальцами. Какие-то буквы.

– Какие буквы?

– Не разглядел толком. Может, "А" и "К", а может, по-другому.

Воронцов снова переглянулся с напарником. Татуировка на руке между пальцами – это обычно тюремная наколка. А буквы могут означать что угодно – от инициалов до воровских понятий.

– Слушай, Антон, – сказал майор, – а этот мужик говорил что-нибудь про хозяина квартиры? Может, ругал его или угрожал?

– Нет, ничего такого. Только сказал, что мужик работает в милиции и домой поздно приходит. И еще что-то про то, что "пора ему урок преподать".

– "Пора урок преподать"? – переспросил Воронцов. – Именно так сказал?

– Ага, именно так.

Теперь картина начинала проясняться. Кто-то целенаправленно решил отомстить майору, причем знал его достаточно хорошо – и работу, и домашний распорядок, и то, где он хранит деньги и ценности.

– Антон, а ты сможешь этого мужика опознать, если мы его найдем?

– Наверное, смогу. А что будет со мной?

Воронцов задумался. Формально парень совершил кражу с незаконным проникновением в жилище. Это серьезная статья, особенно учитывая, что он уже был судим условно. Но с другой стороны, подросток был всего лишь орудием в чужих руках.

– Это зависит от многих факторов, – сказал он, наконец. – В том числе от того, поможешь ли ты нам найти того, кто тебя подставил.

– Я помогу, – быстро сказал Антон. – Только маме не говорите пока, ладно?

– Посмотрим, – уклончиво ответил майор.

Они довезли подростка домой, и взяли с него подписку о невыезде. Воронцов понимал, что формально надо было бы его задержать, но интуиция подсказывала – парень не убежит. Слишком испуган и слишком зависим от наркотиков, чтобы далеко уехать.

– Что думаешь? – спросил Григорьев, когда они остались одни в машине.

– Думаю, что кто-то очень хорошо меня знает, – мрачно ответил Воронцов. – Знает мою работу, мой дом, мои привычки. И имеет против меня серьезные претензии.

– Может, кто-то из тех, кого ты сажал?

– Возможно. Но тогда зачем такие сложности? Зачем привлекать постороннего пацана? Можно было просто в подъезде подкараулить и отлупить.

– А может, не хотел рисковать? Все-таки ты оперуполномоченный, с оружием.

Воронцов закурил и задумался. За восемнадцать лет службы он пересажал немало людей. Большинство мелких преступников, конечно, но были и серьезные дела. Кто-то из них мог затаить обиду и дождаться удобного момента для мести.

– Нужно поднять архив, – сказал он. – Посмотреть, кого я сажал в последние два-три года. Особенно тех, кто недавно вышел или вышел условно-досрочно.

– А татуировку как будем искать?

– Через базу данных. "А" и "К" – это может быть что угодно. "Альфа" и "Кодла", "Авторитет" и "Колымский", да мало ли что. Но это уже зацепка.

Они поехали в отделение. По дороге Воронцов все думал о том, что кто-то потратил время и силы на то, чтобы причинить ему неприятности. Не просто ограбить – для этого есть более простые способы. А именно унизить, показать, что он не может защитить даже собственный дом.

– Знаешь, что больше всего бесит? – сказал он вслух.

– Что?

– То, что этот ублюдок был прав. Я действительно не смог защитить свой дом. Живу как отшельник, никого не знаю, никто меня не знает. И в результате любой может прийти и сделать со мной что захочет.

– Но ведь ты узнал про кражу только через несколько часов, – возразил Григорьев. – А следы уже нашли. Это хорошая работа.

– Хорошая работа была бы, если б я предотвратил кражу, а не расследовал ее постфактум.

В отделении их ждал еще один сюрприз. Дежурный сказал, что час назад звонила какая-то женщина и спрашивала майора Воронцова.

– Что за женщина? – насторожился Александр Сергеевич.

– Не представилась. Сказала только, что у нее есть информация по его личному делу. Велела передать, что перезвонит завтра в это же время.

– Информация по личному делу… – пробормотал Воронцов. – Интересно.

– Может, кто-то видел того мужика с татуировкой? – предположил Григорьев.

– Может быть. А может, это новый виток игры. – Майор устало потер лицо руками. – Слушай, Игорь, а у тебя есть ощущение, что мы в этом деле не расследователи, а подопытные кролики?

– Как это?

– Да так. Кто-то дергает за ниточки, а мы послушно бегаем и выполняем его команды. Сначала он организует кражу, чтобы мы начали расследование. Потом подбрасывает нам исполнителя на блюдечке – парня с отпечатками. Теперь еще какая-то таинственная женщина звонит…

– Ты думаешь, это все спланировано?

– А ты как думаешь? Случайно подросток-наркоман решил именно мою квартиру обокрасть? Случайно оставил отпечатки именно там, где их легко найти? И случайно все это происходит именно сейчас?

Григорьев задумался над словами напарника.

– Тогда получается, что кто-то хочет, чтобы ты узнал правду. Зачем?

– Хороший вопрос, – согласился Воронцов. – Может, чтобы показать свою власть надо мной. Мол, смотри, как легко я могу тебя достать, и не только ограбить, но и заставить плясать под мою дудку.

– Но ведь можно просто не играть по его правилам.

– Можно, – кивнул майор. – Но тогда преступление останется нераскрытым. А это задевает профессиональную гордость. Понимаешь? Он знает, что я не смогу оставить все как есть. Обязательно буду копать дальше.

– Значит, завтра ждем звонка загадочной женщины?

– Ждем, – согласился Воронцов. – А пока поднимем архив и посмотрим, кого я обидел за последние годы настолько сильно, что он решил устроить мне персональный театр мести.

Глава 4: "Месть"

Звонок загадочной женщины пришел ровно в два часа дня, как и было обещано. Воронцов сидел в отделении, курил очередную сигарету и просматривал архивные дела, пытаясь найти того, кто мог затаить на него обиду. За восемнадцать лет службы таких набралось изрядно.

– Майор Воронцов слушает, – ответил он в трубку.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – послышался женский голос, усталый и какой-то надломленный. – Вчера я звонила по поводу вашего дела.

– Да, помню. У вас есть информация?

– Есть. Но не по телефону. Встретимся в парке на Октябрьском проспекте, возле памятника. Через час. Приходите один.

– А вы кто такая? – успел спросить майор, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Григорьев поднял голову от компьютера:

– Кто звонил?

– Та самая загадочная информаторша. Зовет на встречу в парк. – Воронцов затушил сигарету. – Поедешь со мной?

– А как же "приходите один"?

– А ты будешь в стороне, для подстраховки. Мало ли что этой тетке в голову взбредет.

Через сорок минут они уже стояли в парке. Игорь устроился на скамейке метрах в пятидесяти от памятника, делая вид, что читает газету. Воронцов курил возле монумента и изучал прохожих.

Женщина появилась ровно в три часа. Лет сорока пяти, среднего роста, в темном пальто и платке. Лицо усталое, с глубокими морщинами вокруг глаз. Она подошла медленно, осторожно оглядываясь по сторонам.

– Александр Сергеевич? – спросила она тихо.

– Да. А вы?

– Меня зовут Елена Михайловна Савельева. – Женщина села на скамейку рядом с памятником. – Мне нужно вам кое-что рассказать. О том, кто обокрал вашу квартиру.

Воронцов сел рядом, не выпуская сигарету изо рта.

– Слушаю.

– Это был мой муж. Точнее, он организовал эту кражу. – Голос женщины дрожал. – Василий Петрович Савельев, сорок восемь лет. Работает слесарем на заводе.

– И зачем ему понадобилось лезть в мою квартиру?

Елена Михайловна достала из сумочки носовой платок и прижала его к глазам.

– У нас сын есть. Был. Алексей. Полгода назад вы его арестовали за торговлю наркотиками.

Воронцов почувствовал, как в груди что-то сжалось. Теперь все начинало складываться в логичную картину.

– Савельев Алексей Васильевич, – медленно проговорил он. – Помню такого. Семнадцать лет, торговал "спайсом" возле школы.

– Да, это он. – Женщина всхлипнула. – Три года условно получил. А недавно в колонии его… его убили. Другие заключенные. За то, что он был малолетним дилером.

Майор закрыл глаза. Вот оно, объяснение всей этой истории с кражей. Не просто месть, а горе отца, потерявшего сына.

– Соболезную, – сказал он искренне. – Но при чем тут я?

– Вася говорит, что это вы Алешку загубили. Что если бы не арестовали его тогда, мальчик был бы жив. – Елена Михайловна смотрела на майора с болью в глазах. – Он полгода вынашивал план мести. Изучал ваши привычки, выяснил, где вы живете, когда дома бываете.

– И решил отомстить через кражу?

– Он хотел, чтобы вы почувствовали себя беззащитным. Чтобы поняли, каково это – когда у тебя отнимают самое дорогое. – Женщина всхлипнула снова. – Часы вашего отца для него символизировали вашего сына. Которого у вас нет, но память об отце – это тоже что-то очень личное.

Воронцов молча курил, переваривая услышанное. Логика мести была понятна, хотя и извращенна. Отец, потерявший сына, решил причинить боль тому, кого считал виновным в этой потере.

– А вы почему мне рассказываете все это? – спросил он.

– Потому что это неправильно. – Елена Михайловна выпрямилась, и в ее голосе появились твердые нотки. – Вы просто выполняли свою работу. Алеша сам выбрал дорогу, по которой пошел. А Вася… Вася сходит с ума от горя и готов на любую глупость.

– То есть на краже дело не закончится?

– Боюсь, что нет. Он говорит, что это только начало. Что заставит вас страдать так же, как страдает он.

Воронцов бросил окурок под ноги и растоптал его каблуком. В голове быстро прокручивались варианты дальнейших действий. Формально все ясно – есть заявление о краже, есть исполнитель, есть организатор. Дело нужно возбуждать и доводить до суда. Но с другой стороны…

– Елена Михайловна, а где сейчас ваш муж?

– Дома. Пьет уже третий день. После того как узнал о смерти Алеши, он почти не просыхает.

– Понятно. – Майор достал пачку сигарет. – А что вы от меня хотите?

– Не знаю. – Женщина растерянно развела руками. – Может быть, поговорить с ним? Объяснить, что месть ни к чему хорошему не приведет? Он ведь не плохой человек, просто горе его сломало.

– А может, лучше дело возбудить? Пусть посидит немного, остынет.

– Нет! – Елена Михайловна схватила Воронцова за рукав. – Не надо! У него и так жизнь рухнула. Если еще и в тюрьму попадет…

Воронцов посмотрел на женщину внимательно. В ее глазах читались отчаяние и мольба. Она действительно боялась потерять и мужа тоже.

– Хорошо, – сказал он после паузы. – Давайте адрес. Поговорю с ним.

– Спасибо вам, – прошептала Елена Михайловна, и слезы снова потекли по ее щекам.

Через полчаса Воронцов и Григорьев стояли у двери квартиры в пятиэтажной хрущевке на окраине города. Дом был такой же серый и депрессивный, как и район вокруг него.

– Как думаешь, правильно поступаем? – спросил Игорь.

– Не знаю, – честно ответил майор. – Но попробовать стоит. Может, удастся решить все по-человечески.

Дверь открыл мужчина среднего роста с небритым лицом и мутными глазами. От него пахло перегаром и немытым телом. Одет он был в засаленные домашние штаны и майку с дырками.

– Чего надо? – хрипло спросил он.

– Василий Петрович Савельев? – уточнил Воронцов.

– А если он?

– Милиция. Майор Воронцов и лейтенант Григорьев. Нам нужно с вами поговорить.

Лицо мужчины изменилось. Сначала появилась настороженность, потом что-то похожее на злость.– А, это ты. – Он пристально посмотрел на Воронцова. – Я тебя по фотографии узнал. Тот самый майор, что моего сына загубил.

– Можно войти? – спокойно спросил Воронцов.

Савельев помолчал, потом отступил в сторону.

– Заходи. Все равно рано или поздно мы с тобой поговорить должны были.

Квартира была маленькой и запущенной. В гостиной на столе стояла початая бутылка водки, валялись грязные тарелки и окурки. На стене висела фотография подростка в школьной форме – видимо, погибший Алексей.

– Садитесь, – буркнул Савельев, сам плюхнувшись в кресло. – Только предупреждаю сразу – ни в чем каяться не собираюсь.

Воронцов сел на диван, Григорьев остался стоять у двери.

– Василий Петрович, я знаю, что произошло с вашим сыном. Соболезную вам.

– Не надо мне твоих соболезнований! – вспыхнул мужчина. – Это ты его убил! Своими руками!

– Я арестовал подростка, который торговал наркотиками возле школы. Выполнял свою работу.

– Работу! – Савельев схватил со стола стакан и залпом выпил водку. – Знаешь, какая у тебя работа? Ломать людям жизни! Алешка же еще мальчишка был, глупый. Можно было по-другому с ним поговорить, объяснить…

– Василий Петрович, давайте честно. Ваш сын торговал "спайсом" уже полгода. Мы его предупреждали, беседы проводили. Участковый с вами разговаривал. Но парень продолжал заниматься своим делом.

– Да он деньги семье помогал зарабатывать! – выкрикнул Савельев. – У нас зарплаты нищенские, кредиты, долги. А тут возможность появилась немного подзаработать.

– На наркотиках.

– А что еще нам оставалось? Государство о нас забыло, работы нормальной нет, пенсии копеечные. Молодежь как может, так и выкручивается.

Воронцов закурил и внимательно посмотрел на собеседника. Перед ним сидел сломленный человек, который пытался оправдать и себя, и погибшего сына. Логика была ущербной, но боль отца была настоящей.

– Василий Петрович, а как насчет кражи в моей квартире?

Савельев усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья.

– А что, нашел исполнителя? Молодец. Быстро работаешь.

– Нашел. Антон Кондратов. Шестнадцать лет, наркоман. Вы его использовали.

– Использовал. И что с того?

– А то, что теперь парень может сесть на серьезный срок. За кражу с незаконным проникновением в жилище. Особенно учитывая, что он уже судимый.

– Мне плевать на этого пацана. – Савельев налил себе еще водки. – Пусть сидит. Одним наркоманом меньше.

– Но ведь он такой же, как ваш сын был. Тоже подросток, тоже попал в наркотики, тоже ищет легких денег.

– Не смей сравнивать его с Алешкой! – взорвался мужчина. – Мой сын был хорошим мальчиком!

– И этот Антон чей-то сын. У него тоже мать есть, которая его любит и переживает.

Савельев замолчал, уставившись в стакан с водкой.

– Значит, теперь меня арестовывать будешь? – спросил он после паузы.

– Это зависит от вас, – ответил Воронцов. – Если дадите слово, что больше никаких попыток мести не будет, можно обойтись без суда.

– А в чем тогда справедливость? – Савельев поднял голову. – Ты загубил моего сына, а я должен просто забыть и простить?

– Василий Петрович, я не губил вашего сына. Я арестовал преступника. А убили его другие заключенные, которые сами решили, что торговцы наркотиками должны нести наказание.

– Но если бы ты его не арестовал…

– То он продолжал бы торговать наркотиками. И рано или поздно все равно попался бы. Или того хуже – сам стал бы наркоманом. Видел я таких дилеров. Начинают с продажи, а заканчивают тем, что сами на игле.

Мужчина молчал, вертя в руках стакан.

– Скажите, а вы знали, чем ваш сын занимается? – спросил Воронцов.– Подозревал, – тихо ответил Савельев. – Но не хотел верить. Думал, может, он где-то подрабатывает. Деньги домой приносил, помогал с кредитами.

– И вы не пытались выяснить, откуда у семнадцатилетнего подростка такие деньги?

– Пытался. Но он говорил, что работает грузчиком. А я… я поверил. Потому что хотел поверить.

Воронцов затянулся сигаретой. Картина становилась все яснее. Отец, который закрывал глаза на преступления сына, потому что семье нужны были деньги. А теперь, когда сын погиб, вся вина переносилась на того, кто его арестовал.

– Василий Петрович, скажите честно – вы действительно считаете меня виновным в смерти Алексея?

Савельев долго молчал, глядя на фотографию сына.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Раньше считал. А теперь… Теперь думаю, что виноваты мы все. И я, что не уследил. И он, что связался с наркотиками. И ты, что арестовал. И те, кто его в колонии убил.

– Но месть не вернет вам сына.– Знаю. Но хоть легче становится на душе, когда делаешь что-то. А то сидишь и думаешь, думаешь… До сумасшествия.

Григорьев, который все это время молчал, вдруг заговорил:

– Василий Петрович, а как вы думаете, что бы сказал ваш сын, если бы узнал, что вы из-за него другого подростка под суд подставляете?

Савельев поднял голову и посмотрел на молодого лейтенанта.

– Что ты имеешь в виду?

– Антона Кондратова. Которого вы использовали для кражи. Он ведь тоже чей-то сын. И если его посадят, его мать будет горевать так же, как горюете вы.

– Но он же наркоман, преступник…

– Как и ваш Алексей был преступником, – жестко сказал Григорьев. – Но это не значит, что его не нужно было любить и жалеть.

Савельев снова замолчал. По лицу было видно, что слова молодого оперативника задели его за живое.

– Что вы от меня хотите? – спросил он наконец.

– Чтобы вы прекратили эту войну, – ответил Воронцов. – Чтобы оставили в покое и меня, и этого пацана. Горе – это не повод разрушать чужие жизни.

– А если я не соглашусь?

– Тогда я возбужу уголовное дело. И по краже, и по подстрекательству к преступлению. Получите года два условно, а может, и реально. Зависит от судьи.

Савельев встал с кресла и подошел к окну. За стеклом виднелся серый двор с разбитым асфальтом и покосившимся забором.

– Знаете, что самое страшное? – сказал он, не оборачиваясь. – Что я уже не помню, каким Алешка был в детстве. Помню только последний год, когда он связался с наркотиками. И теперь не могу выкинуть из головы мысль, что, может быть, я сам его на эту дорогу толкнул.

– Как это? – спросил Воронцов.

– Да постоянно ныл о деньгах, о том, что не хватает на жизнь. Говорил, что нужно искать дополнительные заработки. А он и нашел. Только не тот, который я имел в виду.

– Но выбор-то он сделал сам.

– Да, сам. – Савельев обернулся. – И поплатился за него жизнью. А я хочу, чтобы кто-то еще заплатил. Но это ведь не поможет, правда?

– Не поможет.

– И Алешку не вернет.

– Не вернет.

Савельев вернулся к столу и сел в кресло. Лицо его стало еще более усталым.

– Хорошо, – сказал он тихо. – Больше мстить не буду. Только… только верните часы отца. Они ведь вам дороги, как мне память об Алешке.

– Часы давно проданы, – ответил Воронцов. – Но я попробую их найти и выкупить.

– А с пацаном, что будет?

– Это зависит от того, как он себя поведет. Если исправится, найдет работу, бросит наркотики – может, и обойдется условным сроком.

– Помогите ему, – неожиданно попросил Савельев. – Если можете. Я же понимаю теперь – он такой же дурак, как мой Алешка был.

Воронцов кивнул. Разговор подходил к концу, и майор чувствовал странную смесь облегчения и усталости. Дело было решено, но не так, как обычно решаются дела в милиции. Не через суд и приговор, а через человеческий разговор и взаимопонимание.

– Мы пойдем, – сказал он, вставая. – И помните – если что-то еще задумаете, лучше сразу звоните мне. Поговорим.

– Буду помнить, – кивнул Савельев.

На улице Григорьев долго молчал, а потом спросил:

– Александр Сергеевич, а правильно мы поступили? По закону ведь надо было дело возбуждать.

– По закону – надо, – согласился Воронцов. – Но иногда человеческая справедливость важнее формальной. Тот мужик не преступник. Он просто отец, который потерял сына и не знает, как с этим жить.

– А если он снова что-то предпримет?

– Не предпримет. Я видел в его глазах – он понял, что месть не поможет. А понимание – это уже половина исцеления.

Они дошли до машины. Воронцов завел мотор, но не тронулся с места.

– Знаешь, Игорь, в чем разница между хорошим копом и плохим?

– В чем?

– Плохой коп думает только о статистике и отчетах. А хороший понимает, что за каждым делом стоят живые люди со своими бедами и болью. И иногда важнее помочь человеку, чем наказать его.

– Но ведь могут быть проблемы с начальством, если узнают, что дело не возбудили.

Воронцов усмехнулся:

– А кто узнает? Заявления о краже у нас нет – я его еще не писал. Исполнитель найден, но показания еще не оформлены. Организатор раскаялся и обещал больше не безобразничать. Все чисто.

– Но ведь это не по уставу.

– Игорь, устав – это хорошо. Но жизнь сложнее любого устава. И если ты хочешь быть настоящим опером, а не бюрократом в погонах, учись видеть в каждом деле не статистику, а людей.

Машина тронулась с места. За окном проплывали серые дома спального района, и Воронцов думал о том, сколько еще таких историй скрывается за этими стенами. Сколько горя, боли и отчаяния. И как важно иногда не наказать, а понять и помочь.

Глава 5: "Замки"

Слесарь по замкам оказался мужчиной лет пятидесяти с усталыми глазами и руками, пахнущими машинным маслом. Пришел он ровно в назначенное время – в восемь утра субботы, когда большинство соседей еще спало после трудовой недели.

– Замок-то неплохой был, – сказал он, осматривая взломанную дверь Воронцова. – Просто старый уже. Лет пятнадцать ему, не меньше. А сейчас отмычки продвинутые пошли, на любой старый замок найдется ключик.

– Ставьте что посовременнее, – буркнул майор, попыхивая сигаретой на лестничной площадке.

– Поставлю "Мотуру" с английским секретом. Такой без болгарки не возьмешь. Только он дорогой – четыре с половиной тысячи.

Воронцов кивнул. Деньги не были проблемой – после разговора с Савельевым он почувствовал себя обязанным хоть что-то изменить в своей защите. Хотя понимал, что дело не в замках.

– Ставьте. И второй замок тоже поменяйте, снизу.

– Два замка – это правильно, – одобрил слесарь. – Один сверху, один снизу. Если уж лезут, то пусть помучаются.

Пока мужчина возился с дверью, Воронцов стоял у окна в гостиной и смотрел во двор. Суббота, половина десятого утра. Во дворе играли дети, их голоса долетали даже до четвертого этажа. Молодые мамы сидели на скамейках и о чем-то оживленно болтали. Жизнь шла своим чередом.

– Александр Сергеевич, – окликнул его слесарь, – идите ключи попробуйте.

Воронцов подошел к двери. Новые замки блестели хромированным металлом, ключи были тяжелыми, с замысловатыми бородками.

– Вот этот верхний поворачивать строго по часовой стрелке, – объяснял мастер. – А нижний – против. Запомните, а то замучаетесь.

Майор несколько раз попробовал открыть и закрыть дверь. Замки работали мягко, без заеданий.

– Хорошо, – сказал он. – Сколько с вас?

– Девять тысяч с работой.

Воронцов достал деньги, отсчитал нужную сумму. Слесарь собрал инструменты, старые замки сложил в сумку.

– Ключи-то запасные сделать не забудьте, – посоветовал он на прощание. – А то потеряете единственный комплект – замучаетесь.

– Сделаю, – пообещал майор.

Когда слесарь ушел, в квартире стало очень тихо. Воронцов прошел в кухню, поставил кофе, закурил. Новые замки должны были дать ощущение защищенности, но вместо этого он чувствовал какую-то пустоту.

Телефон зазвонил неожиданно. Григорьев.

– Александр Сергеевич, как дела? Замки поменяли?

– Поменял. Теперь хоть танком не прошибешь.

– Это хорошо. Слушайте, я тут подумал про нашего Кондратова. Может, все-таки помочь пацану как-то? Ну, работу найти или в реабилитационный центр устроить?

Воронцов усмехнулся. Молодость – удивительная штука. В двадцать четыре года все еще кажется, что мир можно исправить, людей перевоспитать, а справедливость восстановить.

– Игорь, у нас не благотворительная организация. Мы милиция.

– Но ведь можно же попытаться. У меня есть знакомые в социальных службах…

– Попытайся, – согласился майор. – Только не особо надейся. Таких, как этот Кондратов, я видел сотни. Процентов девяносто из них все равно скатываются обратно.

– А десять процентов?

– Десять процентов – это уже неплохо.

После разговора с напарником Воронцов почувствовал себя еще более одиноким. Григорьев был хорошим парнем, но между ними лежала пропасть в восемнадцать лет жизни и опыта. То, что для молодого лейтенанта было трагедией, требующей немедленного исправления, для майора было обычной рутиной.

Он допил кофе, оделся и вышел во двор. Хотелось размяться, подышать свежим воздухом. Во дворе по-прежнему играли дети, но мамы уже разошлись по домам – время обеда приближалось.

– Дядя, а вы милиционер? – спросил мальчишка лет семи, подбежав к Воронцову.

– А откуда ты знаешь?

– Мама говорила. Вы же в сорок второй квартире живете, да? А у вас сегодня дяденька замки менял.

– Менял, – согласился майор. – А ты что, все во дворе знаешь?

– Почти все. А что у вас стряслось? Обокрали?

Воронцов посмотрел на мальчика внимательнее. Смышленый парнишка, глаза живые, интересующиеся. Лет через десять, может, тоже в милицию пойдет. Или в бандиты – кто знает, как жизнь повернется.

– Обокрали, – подтвердил он. – Бывает такое.

– А вы поймали вора?

– Поймали.

– И что с ним будет?

Воронцов затянулся сигаретой. Что с ним будет? Если Григорьеву удастся устроить Кондратова в реабилитационный центр – может, и исправится. Если нет – будет продолжать воровать, пока не сядет всерьез или не умрет от передозировки.

– Не знаю, – честно ответил он мальчику. – Это зависит от него самого.

– От вора?

– От вора.

Мальчишка задумался над этим философским ответом, а Воронцов пошел дальше по двору. Возле магазина на первом этаже он встретил соседку с третьего этажа – ту самую, которая его не узнавала при опросе.

– О, Александр Сергеевич! – воскликнула женщина. – А я вас и не узнала тогда. Извините, пожалуйста. Слышала, у вас неприятности были?

– Ничего страшного, – ответил майор. – Разобрались уже.– Это хорошо. А вы знаете, я после вашего визита думала – как же мы, соседи, друг друга не знаем. Раньше ведь не так было. В советское время все друг с другом общались.

– Время другое было, – согласился Воронцов.

– А может, нам как-то организовать общение? Ну, собрания соседские проводить или праздники вместе отмечать?

Майор посмотрел на женщину с удивлением. Инициатива была неожиданной, хотя и запоздалой.

– Может быть, – неопределенно ответил он.

– Я поговорю с другими жильцами, узнаю, что думают. А вы не против будете участвовать?

– Посмотрим.

Вернувшись домой, Воронцов почувствовал, как новые замки создают иллюзию безопасности. Квартира казалась более защищенной, но от чего? От воров – да. Но от одиночества, от пустоты, от мыслей о том, что жизнь проходит мимо – замки не помогали.

Он прошел в спальню, открыл шкаф, достал с верхней полки коробку с фотографиями. Давно не заглядывал сюда. Свадебные снимки, совместные отпуска, дни рождения. Марина на всех фотографиях улыбалась – искренне, радостно, влюбленно.

Когда это прошло? В какой момент улыбка стала натянутой, а потом и вовсе исчезла? Он помнил последний год их брака – сплошные молчаливые ужины, редкие разговоры, все больше времени, проводимого порознь. Работа стала удобным оправданием – всегда можно было задержаться в отделении, взять дополнительное дежурство, уйти по вызову.

А Марина тем временем увядала в этой пустой квартире. Она пыталась заводить разговоры о детях, о совместных планах, но он отмахивался – не время, не деньги, не подходящие условия. Всегда находились причины отложить жизнь на потом.

И она ушла. Просто и окончательно.

Воронцов закрыл коробку с фотографиями, убрал обратно в шкаф. Потом достал мобильный телефон, нашел в контактах номер Марины. Номер был старый, может, уже не действующий. Она могла его поменять.

Палец завис над кнопкой вызова. Что он скажет? "Привет, как дела?" Глупо. "Хочу поговорить" – тоже не то. "Меня ограбили, и я понял, что совсем один" – совсем по-идиотски.

За полтора года после развода они ни разу не общались. Все юридические формальности были улажены через адвокатов. Квартира осталась за ним, совместных детей не было, имущество делить было особо нечего.

Он нажал кнопку.

Длинные гудки. Номер действующий. На четвертом гудке ответили.

– Алло? – знакомый голос, чуть охрипший, как будто Марина только проснулась.

Воронцов молчал, не зная, что сказать.

– Алло, кто это? – повторила она нетерпеливо.

На заднем плане слышались голоса. Мужской голос что-то говорил, Марина отвечала ему, прикрыв трубку рукой.

– Извините, ошибся номером, – наконец проговорил майор и нажал отбой.

Телефон упал на диван. Воронцов закурил дрожащими руками. Мужской голос. Конечно же. Прошло полтора года, она красивая женщина, еще молодая. Естественно, что у нее появился кто-то другой.

Хотя чего он ждал? Что она будет сидеть и горевать по их неудавшемуся браку? Что будет ждать его звонка? Глупо.

Телефон зазвонил. Марина перезванивала. Воронцов смотрел на экран, не решаясь ответить. Звонок прервался, но через минуту повторился.

– Саша, это ты звонил? – сразу спросила она, когда он все-таки взял трубку.

– Да. Я.

– Что случилось?

– Ничего. Просто… хотел поговорить.

Пауза. На заднем плане по-прежнему слышались голоса.

– У тебя гости? – спросил он.

– Да, друзья пришли. А что, что-то срочное?

– Нет, не срочное. Прости, что побеспокоил.

– Саша, подожди, – остановила его Марина. – Ты в порядке? Голос какой-то… странный.

– В порядке. Работаю, как всегда.

– Понятно. Слушай, может, встретимся как-нибудь? Поговорим нормально. У меня завтра вечер свободен.

Воронцов закрыл глаза. Встретиться. Поговорить. О чем? О том, как он профукал их брак? О том, как теперь живет в пустой квартире и звонит ей в субботу, потому что больше некому позвонить?

– Не знаю, – ответил он. – Может быть.

– Хорошо. Если решишь – позвони. А сейчас извини, я не могу говорить.

– Да, конечно. Пока.

– Пока.

Связь прервалась. Воронцов долго сидел с телефоном в руках, потом встал и прошел на кухню. Достал из холодильника бутылку водки, налил в стакан. Выпил залпом.

За окном уже темнело. Суббота подходила к концу, впереди было воскресенье – еще один день в пустой квартире. Можно было поехать в отделение, найти какую-нибудь работу. Или остаться дома, пить водку и жалеть себя.

Зазвонил домашний телефон. Воронцов снял трубку.

– Александр Сергеевич? – послышался голос Григорьева. – Извините, что беспокою в выходной. У нас тут ситуация. Убийство на Профсоюзной. Можете подъехать?

– Еду, – сразу ответил майор.

Он оделся, проверил новые замки – закрывались легко, ключи поворачивались без усилий. Спустился во двор, сел в машину.

По дороге на место происшествия Воронцов думал о том, что работа – это единственное, что у него осталось. Единственное, что придает жизни хоть какой-то смысл. Дома его никто не ждет, друзей практически нет, от семьи остались только воспоминания.

Зато есть работа. Есть преступления, которые нужно раскрывать, есть преступники, которых нужно ловить. Есть Григорьев с его молодым энтузиазмом и верой в справедливость.

Может быть, этого достаточно. Может быть, не всем суждено семейное счастье и теплый дом. Может быть, его призвание – быть одиноким волком, который защищает покой других людей ценой собственного одиночества.

Профсоюзная улица встретила его мигалками "скорой" и милицейских машин. Григорьев стоял возле подъезда, записывал показания свидетелей.

– Что у нас? – спросил Воронцов, подходя к напарнику.

– Мужчина, сорок лет, зарезан в собственной квартире. Жена нашла, когда вернулась с работы. Соседи говорят, слышали крики часа два назад.

– Семейное?

– Пока не ясно. Но похоже на то.

Воронцов кивнул и направился в подъезд. Еще одна трагедия, еще одна разрушенная семья. И ему предстоит разобраться в этом, найти виновного, восстановить справедливость.

Хотя какая тут справедливость? Мертвый не воскреснет, семья разрушена навсегда, дети останутся без отца. Или без матери, если убийца – она. Жизнь сломана, и никого не волнует, что у майора милиции Воронцова новые замки на двери и пустая квартира, в которую не хочется возвращаться.

Но работа есть. И этого пока достаточно.

Глава 1: "Звонок"

Дежурный по отделению старшина Петухов как раз допивал третью чашку кофе за эту смену, когда зазвонил телефон. Было половина четвертого дня вторника, самое тихое время в районном ОВД – утренняя пьянь уже протрезвела в камерах, а вечерние разборки еще не начались.

– Дежурная часть, старшина Петухов слушает, – привычно ответил он в трубку, одновременно записывая время звонка в журнал.

В трубке было тихо, слышались только какие-то отдаленные звуки – шум машин, может быть, или ветер.

– Алло, слышите меня? – повторил дежурный.

– Слышу, – наконец отозвался мужской голос. Пожилой, хрипловатый, будто человек долго не разговаривал. – Через час кто-то умрет. В центре города. Сам… сам уйдет из жизни.

– Постойте, не кладите трубку! – быстро заговорил Петухов, включая запись. – Назовите ваше имя и адрес места происшествия.

Но в ответ услышал только короткие гудки.

Старшина несколько секунд смотрел на трубку, потом быстро набрал внутренний номер.

– Воронцов? Срочно в дежурную часть. Дело есть.

Александр Сергеевич появился в коридоре через пять минут, неторопливо допивая кофе из пластикового стаканчика. Сорокадвухлетний майор с восемнадцатилетним стажем не любил спешку без серьезных причин. За годы службы он усвоил простую истину – в девяноста процентах случаев "срочные" дела оказываются обычной ерундой, а настоящие проблемы, как правило, приходят тихо и незаметно.

– Что случилось, Петя? – спросил он, входя в дежурную часть.

– Анонимный звонок полчаса назад, – старшина протянул ему листок с записью. – Говорит, что через час кто-то покончит с собой. В центре города. Больше ничего не сказал.

Воронцов взял листок, пробежал глазами по тексту. Почерк у Петухова был как у школьника – крупный, старательный.

– И что, по-твоему, мне с этим делать? – майор закурил, хотя в служебных помещениях это было запрещено. – Весь центр перекрыть? Оцепить мосты? Может, еще спецназ вызвать?

– Не знаю, Александр Сергеевич. Но если что случится, а мы ничего не предприняли…

– Если что случится, то случится, – философски заметил Воронцов. – Людей каждый день кто-то куда-то посылает. Половина – психи, половина – дурачки, которым нечем заняться. А ты что думаешь?

Петухов пожал плечами. В свои двадцать два года он еще верил в то, что милиция обязана спасать всех и каждого. Воронцов в его возрасте тоже так думал.

– Запись есть? – спросил майор.

– Есть.

– Давай послушаем.

Старшина включил магнитофон. Из динамика послышался тот самый хриплый голос: "Через час кто-то умрет. В центре города. Сам… сам уйдет из жизни."

Воронцов несколько раз прокрутил запись, внимательно вслушиваясь в интонации.

– Интересно, – пробормотал он. – Не похоже на розыгрыш. И не на месть.

– А на что похоже?

– На правду. – Майор затушил сигарету о край урны. – Хреново дело, Петя. Если парень действительно собрался покончить с собой, то найти его в центре города – как иголку в стоге сена.

– Но попытаться стоит?

Воронцов посмотрел на молодого старшину. Двадцать два года, после училища, полтора года службы. Еще не успел разочароваться в людях и в системе. Еще думает, что добро всегда побеждает зло, а справедливость восторжествует.

– Стоит, – согласился он. – Хотя шансов немного. Где Григорьев?

– В отделе, оформляет вчерашнее задержание.

– Позови его. Поедем искать нашего самоубийцу.

Игорь Валерьевич Григорьев появился в дежурке через минуту. Молодой лейтенант с красным дипломом МГУ и офицерским прошлым всегда выглядел так, будто только что вышел из парикмахерской. Воронцов иногда подшучивал над напарником, называя его "прокурорским сынком", но в глубине души уважал парня за ум и принципиальность.

– Что у нас? – спросил Григорьев, быстро пробегая глазами по записи Петухова.

– Загадка века, – ответил майор. – Неизвестный звонит и сообщает, что через час кто-то покончит с собой в центре города. Имени не называет, адреса тоже. Вопрос – что делать?

Лейтенант задумался. В отличие от многих своих ровесников, он не торопился с выводами и всегда пытался проанализировать ситуацию со всех сторон.

– А голос записан? – спросил он.

– Записан.

– Можно послушать?

Петухов снова включил магнитофон. Григорьев внимательно выслушал запись, потом попросил повторить еще раз.

– Мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, – сказал он, наконец. – Курящий, судя по хрипоте. Говорит медленно, обдуманно. Не похоже на пьяного или наркомана. Скорее всего, образованный.

– Дальше что? – поинтересовался Воронцов.

– Дальше интересно. Он говорит не "я покончу с собой", а "кто-то умрет". То есть либо он знает о чужих планах, либо… – Григорьев помолчал, – либо пытается дистанцироваться от собственного решения.

– То есть?

– То есть вполне возможно, что звонил сам потенциальный самоубийца. Последний крик о помощи.

Воронцов кивнул. Такой вариант он тоже рассматривал.

– Хорошо, допустим, ты прав. Но как нам его найти? Центр города – это километра два в диаметре. Мосты, высотки, подземные переходы, крыши. Где искать?

– А давайте подумаем логически, – предложил лейтенант. – Если человек решил покончить с собой и при этом предупредил об этом милицию, значит, он хочет, чтобы его нашли. Но не называет точного адреса. Почему?

– Потому что сам еще не определился с местом, – предположил Петухов.

– Возможно. Или потому что хочет дать нам шанс его найти, но не гарантию. Своеобразная игра со смертью.

Воронцов закурил новую сигарету. За годы службы он встречался с десятками самоубийц – удачливых и неудачливых. И знал одну простую истину: тех, кто действительно хочет умереть, остановить почти невозможно. А тех, кто сомневается, можно спасти, если успеть вовремя.

– Ладно, хватит философии, – сказал он. – Поехали искать. Начнем с мостов – они самые популярные у самоубийц. Потом высотки.

– А может, стоит патрульные предупредить? – предложил Григорьев. – Пусть обращают внимание на одиноких мужчин в центре.

– Можно. Только без паники. Скажи, что ищем пропавшего без вести. А то еще пресса прознает, устроят цирк.

Петухов быстро связался с патрульными экипажами, дал ориентировку. Воронцов и Григорьев вышли к машине.

– Знаешь, что меня больше всего напрягает в этом деле? – сказал майор, заводя двигатель.

– Что?

– То, что мы можем потратить весь день на поиски призрака. А в это время где-нибудь ограбят старушку или изобьют ребенка. И мы об этом не узнаем, потому что будем гоняться за тенью.

– Но если этот человек действительно собирается покончить с собой?

– Если собирается – покончит. Со звонком или без звонка. А если не собирается – не покончит, даже если мы его не найдем.

Григорьев посмотрел на напарника с удивлением.

– Александр Сергеевич, вы что, против того, чтобы спасти человека?

– Я за то, чтобы не тратить время и силы на невозможное. За восемнадцать лет службы я видел достаточно самоубийц, чтобы знать: кого можно спасти, а кого нет.

– И как их различить?

– Никак. Поэтому и едем искать.

Они свернули на центральную улицу. Город жил обычной жизнью – люди спешили по делам, машины стояли в пробках, торговцы зазывали покупателей. Никто не подозревал, что где-то рядом человек, возможно, готовится расстаться с жизнью.

– А вы сами когда-нибудь думали о самоубийстве? – неожиданно спросил Григорьев.

Воронцов бросил на напарника быстрый взгляд.

– А ты?

– Нет. То есть, в детстве, может быть, когда родители ругали. А серьезно – никогда.

– Молодой еще, – усмехнулся майор. – Жизнь не успела тебя, как следует потрепать. Вот разведешься, останешься без денег и без детей, поймешь, что работа – дерьмо, начальство – козлы, а справедливости в мире не существует. Тогда и подумаешь.

– Вы думали?

Воронцов затянулся сигаретой.

– Думал. После развода особенно. Сидишь в пустой квартире, водку пьешь и думаешь – а нафига все это? Но потом утром просыпаешься, похмелье снимаешь и понимаешь – жить все-таки лучше, чем не жить.

– Что вас остановило?

– Лень, наверное. Или трусость. А может, привычка. Восемнадцать лет каждое утро встаешь, бреешься, едешь на работу. Привыкаешь к ритму.

Они подъехали к первому мосту – автомобильному, через реку. Воронцов припарковал машину и они вышли.

– Смотри внимательно, – сказал он Григорьеву. – Ищем одинокого мужчину средних лет. Может стоять у перил, может просто ходить взад-вперед.

Мост был довольно людный. Пешеходы торопливо переходили с одной стороны на другую, не обращая внимания на окружающих. Несколько рыбаков устроились у перил с удочками. Парочка влюбленных целовалась, глядя на воду.

– Никого подозрительного, – сказал Григорьев через десять минут.

– Едем дальше.

Второй мост – железнодорожный – тоже не дал результатов. Воронцов начинал сомневаться в правильности выбранной тактики.

– Может, он имел в виду не мост, а крышу какого-нибудь здания? – предположил лейтенант.

– Возможно. Но крыш в центре сотни. Мы физически не успеем их все проверить.

Глава 2: "Мосты"

Первый мост через реку Воронцов проверил за двадцать минут. Старый железнодорожный мост, по которому давно не ходили поезда, а теперь его облюбовали бомжи и наркоманы. Григорьев остался в машине, поддерживая связь с патрульными, а майор прошелся по всей длине моста.

Возле центральной опоры он наткнулся на мужика лет пятидесяти в грязной куртке, который сидел, свесив ноги через перила, и пил из горла дешевое вино.

– Документы, – коротко сказал Воронцов.

Мужик обернулся, и майор увидел опухшее от постоянного пьянства лицо с мутными глазами.

– А чё, нельзя посидеть? – пробормотал алкаш.

– Можно. Документы покажи.

Мужик полез во внутренний карман, достал потрепанный паспорт. Василий Кузьмич Потапов, 1968 года рождения. Воронцов сверил лицо с фотографией – все сходилось, хотя за пятнадцать лет человек изменился до неузнаваемости.

– Василий Кузьмич, а что ты тут делаешь?

– Пью, – честно ответил Потапов. – А что, запрещено?

– Не запрещено. А мысли всякие в голову не приходят? Ну, типа прыгнуть вниз?

Алкаш посмотрел на майора с удивлением, потом рассмеялся беззубым ртом:

– Да вы что, товарищ милиционер! Мне жить охота. Хоть и плохо живу, а все равно охота.

– Понятно. Тут еще кто-нибудь был? Одинокий мужчина, может, странно себя вел?

– Да не, никого не видел. Я тут с утра сижу.

Воронцов вернулся к машине. Григорьев закончил разговор по рации и посмотрел на напарника вопросительно.

– Алкаш местный. Не наш клиент, – коротко доложил майор, заводя мотор.

Второй мост – автомобильный, новый, с широкими тротуарами – был более людным. Пешеходы торопливо переходили с одной стороны на другую, не задерживаясь. Но у южного въезда, прислонившись к ограждению, стояла молодая женщина лет тридцати и плакала.

– Девушка, – Воронцов подошел к ней осторожно, – что случилось?

Женщина подняла заплаканное лицо. Красивая, но измученная, с синяками под глазами от недосыпания.

– Ничего, – всхлипнула она. – Просто жизнь дерьмовая.

– Хотите поговорить?

– А вы кто?

– Майор милиции Воронцов. Если нужна помощь…

Женщина горько усмехнулась:

– Поможете мужа вернуть? Или работу найдете? Или квартиру, которую за долги отобрали?

– Не помогу, – честно признался майор. – Но и прыгать с моста не стоит. Проблемы решаемые, а смерть – нет.– Откуда вы знаете, что я думала… – начала женщина, но осеклась.

– Опыт, – коротко ответил Воронцов. – Как зовут?

– Лена.

– Лена, послушай. У тебя дети есть?

– Сын. Восемь лет.

– И что с ним будет, если ты отсюда шагнешь?

– Он у бабушки живет. Лучше ему без такой матери.

– Ерунда. Материнскую любовь ничем не заменишь. А проблемы временные.

Лена помолчала, вытирая слезы рукавом.

– А у вас дети есть? – спросила она.

Воронцов затянулся сигаретой. Старая больная тема.

– Нет. Не сложилось.

– Жалеете?

– Каждый день.

– Тогда откуда знаете про материнскую любовь?

Хороший вопрос. Майор помолчал, обдумывая ответ.

– Мать у меня была хорошая. До конца жизни переживала за меня, хотя я уже взрослый дядька. Умерла три года назад. Так вот, если бы она покончила с собой, когда мне было восемь лет, жизнь бы сложилась совсем по-другому. И не факт, что лучше.

Лена кивнула, успокаиваясь.

– Может, вы правы. Но как дальше жить – не знаю.

– По дням. Сегодня пережил – уже хорошо. Завтра новый день, новые возможности.

– Легко говорить.

– Не легко. Я тоже после развода думал покончить с собой. Сидел дома, пил и думал – зачем все это? Но потом понял – смерть проблем не решает. Только создает новые для тех, кто остается.

Лена вытерла последние слезы и отошла от ограждения.

– Спасибо, товарищ майор. Пойду домой.

– Правильное решение.

Воронцов проводил ее взглядом, потом вернулся к машине. Григорьев ждал с нетерпеливым видом.

– Еще одна потенциальная самоубийца? – спросил лейтенант.

– Была. Теперь нет. Поехали дальше.

– Александр Сергеевич, а может, стоит по больницам позвонить? Вдруг тот мужик уже…

– Уже звонил. Суицидальных попыток сегодня не было.

Третий мост – пешеходный, узкий, построенный еще в советское время – оказался почти пустым. Только посередине стоял подросток лет шестнадцати и смотрел на воду. Худой, в рваных джинсах и потертой куртке.

– Привет, – сказал Воронцов, подходя к парню.

Подросток обернулся. Лицо бледное, глаза красные – либо наркотики, либо слезы.

– Вы кто? – настороженно спросил он.

– Милиция. А ты что тут делаешь?

– Думаю.

– О чем думаешь?

Парень помолчал, потом тихо сказал:

– О том, что жить не хочется.

– Почему?

– Да все достало. Родители пьют, в школе достают, денег нет. И вообще… зачем все это?

Воронцов сел рядом с подростком на ограждение. За восемнадцать лет службы он насмотрелся на таких пацанов – потерянных, одиноких, готовых на любую глупость.

– Как зовут? – спросил он.

– Артем.

– Артем, а сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Понятно. Слушай, в шестнадцать лет вся жизнь впереди. Может измениться все – и родители бросят пить, и в школе все наладится.

– Да ну вас, – махнул рукой подросток. – Взрослые всегда так говорят. А на самом деле ничего не меняется. Только хуже становится.

– Бывает по-разному. Но чтобы что-то изменилось, надо жить. Мертвые изменить ничего не могут.

– А может, и не надо ничего менять. Может, лучше покончить со всем и не мучиться.