Читать онлайн Тьма зовет по имени

Глава 1. Шёпот болот.

Тьма окутала лес плотным бархатным покрывалом. Казалось, сама ночь решила спрятать от любопытных глаз то, что происходило в глубине чащи. Лишь редкие лучи луны пробивались сквозь кроны, словно чьи-то серебристые когти, цепляясь за ветви.

Иван, внук Бабы Яги, летел на своей старой, потёртой метле, чувствуя, как холодный ветер хлещет по лицу. Сердце стучало всё быстрее – не от страха, а от предчувствия. С каждым мгновением он был всё ближе к дому своей бабушки.

– Надеюсь, она в хорошем настроении… – пробормотал он себе под нос, крепче сжимая древко метлы. – А то после последнего моего визита она грозилась превратить меня в жабу.

Лес вокруг был полон звуков: треск веток под лапами невидимых зверей, хриплое карканье ворон, шелест листвы, будто кто-то следил за ним.

Вдруг среди этой мрачной тишины показалась она – избушка на курьих ножках. Огромные, чёрные как уголь, лапы подпрыгивали, переминаясь с ноги на ногу. Крыша, покрытая мхом, выглядела так, будто дом дремал, ожидая чего-то важного. Из трубы тонкой змейкой тянулся сизый дым, разнося аромат сушёных трав и чего-то едва уловимо металлического.

Иван спрыгнул с метлы, когда оказался на поляне. Земля под ногами была мягкой и чуть влажной, словно напитанной древней магией.

– Стоять! – раздался вдруг резкий скрипучий голос, и Иван застыл на месте. Избушка повернула «голову» – наличник с вырезанными узорами напоминал лицо, и теперь оно смотрело прямо на него.

– Это я, бабушка! – поспешно ответил Иван, поднимая руки, будто сдавался. – Не ешь меня!

Курьи ножки перестали топтаться, и дом склонился чуть ниже, будто приглядывался.

– Вну-у-учек? – голос был то ли изнутри дома, то ли из самой ночи. – Чего припёрся среди ночи? Решил, что старухе делать нечего, как гостей встречать?

Дверь скрипнула и медленно отворилась. Оттуда дохнуло смесью запахов: сушёных трав, палёного дерева и чего-то такого, от чего по спине пробежал холодок.

Иван сглотнул и сделал шаг вперёд.

– У меня… э-э… просьба. Очень важная.

– Просьба? – раздалось ехидное хихиканье. – Это мы любим. За просьбы – плата нужна!

В полумраке избы показалась фигура. Сначала – силуэт, затем костлявая рука, ухватившаяся за дверной косяк. Баба Яга вышла на свет луны. Глаза, светящиеся янтарным огнём, впились в Ивана, как два ножа.

– Ну, заходи, внучек, – прошипела она, обнажив редкие острые зубы. – Только смотри… если врёшь или шутишь – в печь пойдёшь.

Иван тяжело вздохнул.

– Ну что ж… – подумал он, переступая порог. – Обратного пути всё равно нет.

И за его спиной тихо скрипнула дверь, словно лес сам захлопнул ему выход.

– А где Тенебор? – хрипловато спросила Яга у своего внука Ивана, поправляя на плечах старую тёплую шаль. Её глаза, глубоко посаженные под седыми бровями, заблестели любопытством.

Иван усмехнулся, но в глазах мелькнула лёгкая тоска. Он провёл ладонью по волосам и ответил:

– Сказал, ему надо родных навестить по дороге… – парень замялся, будто сам не был до конца уверен, кого именно Тенебор считал своими «родными». – А потом он обещал прилететь. – Ваня обернулся к окну, где в ветвях скрипели от ветра сухие сосны. – Скучно без него.

Он прикусил губу и, будто желая отогнать грусть, добавил с теплом в голосе:

– А где Клык? Так охота погладить его шерсть, такую густую, чёрную, словно ночное небо без луны…

При воспоминании о верном звере в глазах Ивана вспыхнула живая искра.

– Клык? – Яга улыбнулась уголком рта и встала, облокотившись на свой сучковатый посох. – Он сейчас с дедом Петей на охоте. Ты же знаешь, волку сидеть без дела – всё равно что тебе без своего ворона.

Баба Яга крякнула и уселась обратно на лавку. Её пальцы нетерпеливо постукивали по кружке с остывающим травяным отваром.

– Ну что ж, – пробормотал Иван, глядя в пол, – значит, и Тенебора, и Клыка скоро ждать обратно.

Он на миг замолчал, а потом тихо добавил:

– А то как-то пусто. Тишина в доме звенит. Даже печь трещит как-то по-другому, будто скучает.

Яга посмотрела на внука внимательнее, и в её взгляде мелькнула нежность, скрытая за привычной суровостью:

– Эх, внучек… привязался ты к своим зверям, как к братьям родным. А ведь это правильно. Сердце у тебя доброе, Иванко, не каменное. Вот потому и тянутся они к тебе.

Иван покраснел, но на губах его появилась лёгкая улыбка. Он оглядел избу, и его взгляд зацепился за нечто, чего он раньше не замечал. Над печкой, среди связок трав и амулетов из костей, висел старый портрет. Бумага была пожелтевшей, края потрёпаны, а краски выцвели от времени, но черты лица женщины всё ещё угадывались. Она смотрела строго и в то же время грустно, словно знала что-то, чего не знал никто другой.

– Это она? – спросил он, подходя ближе и смахивая пальцем слой пыли. – Лидия?

Баба Яга подняла голову от стола, на котором что-то молола в ступке, и на мгновение её лицо изменилось. В янтарных глазах мелькнуло воспоминание – глубокое, тяжёлое, будто вытянутое из самого дна души.

– Расскажи… какая она была? – голос Вани звучал мягко, почти умоляюще.

Ядвига тяжело опустилась в своё кресло, ступка застыла в её руках. Несколько секунд она молчала, будто решая, стоит ли раскрывать тайну. Потом тихо сказала:

– Ох, внучек… это было так давно.

Она провела костлявой рукой по волосам, а затем задумчиво посмотрела на портрет.

– В старые времена… когда люди ещё верили в духов и магию. Когда слово старца было сильнее королевского указа. Когда шёпот леса значил больше, чем книги мудрецов.

Ваня сел на лавку, не сводя глаз с бабушки.

– Она была как светлая искра, – продолжила Ядвига, и её голос впервые за долгое время стал мягким. – Упрямая, но добрая. Смелая настолько, что не боялась даже самого леса. Люди её любили… и боялись одновременно.

– Боялись? – переспросил он, нахмурившись.

– Потому что знали: Лидия видела больше, чем позволено человеку. Она слышала, как река поёт имена мёртвых, и понимала язык ветра. – Баба Яга прикрыла глаза, будто видела её прямо сейчас. – И за это ей пришлось заплатить.

Ваня почувствовал, как что-то холодное пробежало у него по спине.

– Что с ней случилось?

Яга резко вернула взгляд на внука. Теперь в её глазах снова горел тот самый хищный огонь, который всегда пугал и завораживал.

– Это не история для ночи, – прошипела она. – Если хочешь знать правду, будь готов услышать то, что изменит тебя навсегда.

Ядвига медленно опустилась на лавку рядом с внуком. Её движения были осторожны, словно каждый шаг по воспоминаниям мог вызвать боль. Огонь в печи потрескивал, отбрасывая на стены длинные дрожащие тени, которые казались живыми – будто слушали рассказ так же, как и Иван.

– Она появилась непонятно откуда, – начала Ядвига, глядя на портрет над печкой. Её голос стал тише, будто сама изба затаила дыхание. – Мы тогда с Тимофеем… – она замялась и, нахмурившись, сжала руки, – мы умирали. Болезнь выкосила полдеревни, и никто не знал, как спастись. А она пришла. Просто… вошла в деревню, будто ветер её привёл.

Иван, не отрываясь, следил за бабушкой. Он никогда не видел, чтобы она говорила с такой теплотой.

– Спасла вас? – тихо уточнил он.

– Да, – кивнула Ядвига. – Вылечила нас. Меня, моего брата Тимофея, ещё нескольких детей. Мы были костлявые, как тени, и едва дышали. А она – с глазами цвета весенней реки и голосом, в котором слышался покой. Она знала травы лучше, чем кто бы то ни было.

Баба Яга усмехнулась, но в её усмешке не было злости.

– Все в деревне считали её ведьмой, – продолжила она. – Говорили, что у неё есть магия. Что её сам лес научил. А она… – Ядвига слегка наклонила голову, будто снова видела ту женщину, – она просто знала, что делает.

Огонь в печи вспыхнул ярче, и Иван на миг подумал, что пламя повторяет слова бабушки, оживляя в воздухе образы прошлого: хрупкая фигура женщины с корзиной трав, деревня, окутанная дымом и страхом, и дети, возвращающиеся к жизни.

– А что с ней стало потом? – осторожно спросил он, чувствуя, что дальше история может стать мрачнее.

Ядвига медленно перевела на него взгляд. Её янтарные глаза блеснули так, что Иван невольно поёжился.

– Это уже другая часть рассказа, внучек, – сказала она с внезапной тяжестью в голосе. – Та, о которой лес не любит, когда вспоминают ночью.

Огонь в печи всё так же потрескивал, наполняя избу уютом, который казался странно чуждым словам Ядвиги. Она смотрела не на Ивана, а в пламя, будто именно там горели образы прошлого.

– Она пришла не одна, – тихо сказала бабушка, – с ней был мужчина. Высокий, с тяжёлым взглядом. Он никогда не говорил ни слова.

Яга задумчиво водила пальцем по шершавой поверхности лавки.

– Люди считали, что он немой. Ни звука. Только смотрел… Порой так, что мурашки по коже бежали. Особенно на детей. Мы старались не встречаться с ним взглядом. А он…

Она замолчала и прищурилась, будто что-то проверяя в памяти.

– Он пошёл в церковь. Стал помогать батюшке – молился, работал на кладбище. Ни с кем не ссорился. Только вот крест он носил… не на груди, а в кулаке. Всегда сжимал его, будто боялся, что у него отнимут.

Иван насторожился.

– А она? Что говорила про него?

– Ничего, – коротко ответила бабушка. – Просто была с ним. Спокойно. Как будто знала, кем он был.

Пламя в печи резко вспыхнуло, и на секунду показалось, что в отблеске на стене мелькнула тень высокого мужчины с опущенной головой. Иван быстро обернулся, но там никого не было.

Яга вздохнула.

– Люди не верили ни в её доброту, ни в его молчание. Боялись. Говорили: он не немой, а проклятый. И она – не целительница, а ведунья, взявшая себе демона в услужение.

Она замолкла, и в комнате повисла тяжёлая тишина. Ваня чувствовал, как сердце начинает биться чаще. Ему вдруг стало прохладно, несмотря на жар от печи.

– Бабушка… ты сама что думала? – прошептал он.

Ядвига медленно повернула голову к нему. В её взгляде уже не было теплоты – только усталость и память о страшном.

– Я думала, что однажды он заговорит. – Она сделала паузу. – Но лучше бы он этого не делал.

Яга на миг замолчала. Её взгляд затуманился, словно она больше не была здесь, в тёмной избе, а снова оказалась в тех далеких, выцветших годах. Иван чувствовал, что не должен перебивать – бабушка словно проходила через таинственную тропу памяти, и каждое слово было для неё шагом вглубь.

Она провела ладонью по колену, будто стряхивала невидимую пыль, и заговорила:

– Я помню… как мы с ней собирали травы. Много трав. На рассвете, пока роса ещё не осела. Она говорила: «У каждой травы своё имя и своё время». Мы выходили рано-рано, когда птицы ещё не проснулись, и лес дышал тихо, как спящий зверь.

Ваня представил себе девочку – юную Ядвигу – босоногую, с косой, пробирающуюся сквозь туман, следом за высокой женщиной в длинной тёмной юбке.

– Лидия… – продолжала Яга, и имя прозвучало с трепетом. – Она всё знала. Как лист шепчет, когда ему больно. Как кора плачет, если её ранили. Она говорила, что лес – это не просто деревья. Это живое. И если слушаешь – он учит.

Ваня почувствовал дрожь в пальцах. Не от страха – от чего-то иного. Как будто в этих словах было что-то древнее, настоящее, что-то, что отзывалось в его собственной крови.

– И ты училась у неё?

– Я сначала ничего не понимала, – усмехнулась Ядвига, но в её усмешке не было легкости. – Срывала не то, путала корни. Один раз принесла вязанку крапивы и думала, что нашла ведьмин цветок. Она тогда рассмеялась… помнишь, каким бывает смех, который как колокольчик, а потом сразу становится эхом? Вот таким у неё и был.

Бабушка опустила глаза.

– Именно от неё… и пошло наше поколение. То, что ты можешь чувствовать для чего та или иная трава. Правильно сварить нужное зелье. Всё от неё. Не было у неё ни книг, ни записей – только руки, голос, и память, как у древнего дуба.

Иван молчал. Он не знал, что сказать. В нём шевелилась смесь уважения, страха и чего-то похожего на тоску – тоску по тем временам, которые он не видел, но которые почему-то ощущались родными.

– В тот день, – начала Ядвига, глядя в пламя так, будто оно было дверью в прошлое, – мы с Лидией собирали травы. Утро было тёплое, а лес пах мёдом и полынью. Мы вернулись в деревню, и я уже думала, что сейчас умоюсь у колодца, поем свежего хлеба… но всё пошло иначе.

Иван придвинулся ближе.

– Что случилось?

– Антон, – выговорила она это имя так, словно оно было тяжёлым камнем. – Тот самый мужчина, что всегда молчал, вышел на деревенскую площадь. Там, у колодца, где обычно женщины стирали бельё, а мужики спорили о рыбалке. Люди начали собираться вокруг – все думали, он, наконец, заговорит.

Ядвига сжала свои сухие пальцы в кулак.

– И он заговорил, Ваня. Ох… лучше бы он этого не делал.

– Почему, бабушка?

– Потому что это были не наши слова, – её голос стал тише, почти шёпот. – Не наш язык. Звуки… странные, тянущиеся, будто тёмная река течёт прямо сквозь твои уши. Он говорил, а люди вокруг бледнели, кто-то крестился, кто-то пятился назад.

Ваня нахмурился.

– А что он говорил?

– Я не знаю, – покачала головой бабушка. – Но у меня дрожали колени, и я чувствовала, что эти слова… не для людей.

Она замолчала на секунду, в печи треснула поленья.

– Люди испугались. Женщина с криком бросила в него первый камень. Потом другой. Мужики схватили, кто что мог – палки, камни… Кричали, что он демон. Демон в облике человека.

– Он пытался защищаться? – спросил Ваня, и его голос дрогнул.

– Он пытался уворачиваться, – кивнула Ядвига. – Прикрывался руками. Но он не убегал, Ваня… Не убегал. Будто… ждал, что они сделают.

– Они его убили?

Ядвига посмотрела внуку прямо в глаза, и в её взгляде было что-то, от чего по спине пробежал холод.

– Я не знаю. Лидия схватила меня за руку, так сильно, что ногти впились в кожу, и потащила прочь. Мы бежали в дом, а за спиной всё ещё звучали крики… и эти странные слова, которые он успел выкрикнуть напоследок.

Она замолчала, и только пламя в печи тихо шептало, будто повторяло тот чужой, забытый язык.

– Там был Тимофей, мой брат, – голос Ядвиги дрожал, но она всё же продолжала, будто боялась, что, если замолчит, не сможет договорить. – Лидия схватила нас обоих за руки так крепко, что у меня побелели пальцы, и потащила в подпол.

Я помню запах – сырой, затхлый, как от старых гниющих досок. Она захлопнула крышку, и мы оказались в темноте. Вверху слышались торопливые шаги…

Доски пола заскрипели, и почти сразу раздался тяжёлый удар – дверь распахнули. В дом ворвались сельчане. Я слышала их голоса, тяжёлое дыхание, хруст снега под сапогами. С ними был отец Фёдор. Его голос я узнала сразу – низкий, густой, с тем металлическим оттенком, от которого всегда холодеет в груди.

– Лидия, – произнёс он с наигранным сочувствием, будто обращался к падшей овце, – выходи. И тогда Господь простит тебя. Скажи только правду: признайся, что ты ведьма.

Я чувствовала, как Лидия застывает, будто её сердце остановилось. Она не ответила. В подполе стояла такая тишина, что я слышала, как у Тимофея бешено колотится сердце.

– Искупи свои грехи, – продолжил отец Фёдор, и в его тоне появилась сталь, хищная и жёсткая. – Всё ещё можно исправить.

Ответа не было. Я ощутила, как Лидия сжала моё плечо – тихо, но так, что стало больно. Это было молчаливое «не шевелись».

– Ну как хочешь, – резко бросил он, и в этих словах больше не было ни тени милосердия, только холодная злоба. – Значит, мы сожжём этот дом дотла и очистим деревню от зла, что ты принесла.

Сельчане загудели, словно пчелиный рой, поддакивая ему. Я представила, как они таскают вёдра с керосином, как пламя облизывает стены… В носу защипало, но не от дыма – от ужаса. Тимофей тихо всхлипнул, а я прижала его к себе, молясь, чтобы они не нашли люк.

– Но знаешь, что самое страшное, Ваня? – вдруг спросила бабушка, её голос стал тише. – Она знала, что конец придёт.

Он насторожился:

– Конец?

– Да. Травы начали вянуть у неё в руках. Земля отказывалась принимать её шаг. Лес шептал не слова, а стоны. А потом… однажды… она исчезла. Без следа.

– На груди у Лидии висел кулон, – тихо сказала Ядвига, словно этот образ всё ещё стоял перед её глазами. – Он был тёмный, будто выточенный из кусочка ночи, и переливался странным, внутренним светом, когда она его трогала.

В подполе стояла глухая темнота, лишь тонкие полоски света пробивались сквозь щели в полу, очерчивая на лице Лидии острые тени. Мы слышали шаги над головой, тяжёлое топтание и скрип досок, глухие голоса… кто-то уже вытаскивал что-то тяжёлое за порогом.

Лидия наклонилась к нам. Её глаза в полутьме были странно глубокими – не испуганными, а решительными, как у человека, который уже всё решил.

– Держитесь за меня, – прошептала она так тихо, что я едва расслышала.

Тимофей дрожал, его пальцы вцепились в мою руку. Лидия подняла кулон, коснулась его губами и слегка повернула. Внутри что-то мягко щёлкнуло, и я вдруг почувствовала, как воздух вокруг нас стал… густым, тягучим, будто мы погрузились в мёд.

– Что происходит? – успела прошептать я.

– Тихо, – коротко ответила Лидия.

В следующий миг всё вокруг закружилось. Потолок и стены подвала будто потянулись, вытянулись в длинный воронкообразный туннель, а голоса сельчан стали звучать, как издалека, искажённо, будто их говорили из-под воды. В ушах зазвенело.

И вот – удар свежего воздуха. Я стояла на коленях, вцепившись в траву, под ногами хрустел иней. Ночь обрушилась на нас – чёрный лес, густой, влажный, пахнущий мхом и прелыми листьями. Лидия выпрямилась, прижала кулон ладонью к груди и выдохнула:

– Мы в безопасности… пока.

Ядвига посмотрела на неё.

– Куда… мы… как…?

– Потом, – отрезала она, – если останемся живы.

А где-то далеко, там, в деревне, уже слышалось рёв пламени и крики – дом Лидии горел.

Лида крепко сжала маленькие ладошки детей, ощущая, как их пальцы нервно шевелятся в её руках. Она сделала глубокий вдох, впуская в себя влажный аромат хвои, прелых листьев и туманной сырости. Лес вокруг словно дышал, поглощая их шаги, а свет пробивался сквозь кроны редкими золотистыми лучами.

– Держитесь рядом, – тихо сказала она, бросив взгляд на детей. – Здесь легко заблудиться.

Тимофей осторожно оглянулся, его глаза метнулись в сторону темнеющих зарослей.

– Лида… а там никто не прячется? – спросил он почти шёпотом.

– Прячется? – Лидия чуть улыбнулась, но в её голосе чувствовалась настороженность. – Лес всегда кого-то прячет. Главное – мы идём туда, где он нам друг.

Ядвига, шедшая с другой стороны, крепче прижалась к её боку, вглядываясь в глубину чащи, где ветви деревьев переплетались, словно создавая проход в иной мир. Каждый шаг всё сильнее отдалял их от привычных тропинок, а под ногами мягко пружинил мох, поглощая звук.

Лида чувствовала, что лес будто узнаёт их. Ветер осторожно тронул её волосы, донёс до слуха тихий шелест, словно невидимый собеседник что-то шептал. Она сжала руки детей крепче – не, только чтобы защитить их, но и чтобы самой не потерять уверенность.

– Ещё чуть-чуть, – сказала она, – и мы окажемся там, куда нам нужно. Но пообещайте, что ни на шаг от меня.

Дети, молча, кивнули, и их глаза сверкнули – смесь страха и любопытства.

Где-то впереди, за плотной стеной лиан и веток, в тишине леса проскользнула тень. Лида почувствовала, как сердце пропустило удар.

Ход стал медленнее, но она продолжила вести их в самую чащу, туда, где, возможно, ждала разгадка… или новое испытание.

Они зашли в самую чащу леса, где тьма сгущалась так густо, что казалось – воздух стал вязким как туман.

Деревья здесь стояли вплотную друг к другу, их корявые ветви переплетались в мрачный потолок, едва пропускающий слабый, бледный свет.

Сухие листья тихо шуршали под ногами, а где-то вдалеке послышался глухой треск – будто кто-то наступил на ветку.

– Мам… – тихо произнёс старший мальчик, сжимая руку Лиды, – там кто-то есть.

– Тише, – Лидия бросила быстрый взгляд по сторонам, сердце её забилось быстрее. – Это, наверное, просто зверь…

Но сама она знала: в этих местах звери редко ходят так близко к людям.

Младшая девочка прижалась к её боку, сжалась в комочек. – Мне страшно…

Лида глубоко вдохнула, стараясь не выдать дрожи в голосе. – Всё будет хорошо. Мы просто идём дальше… не останавливаемся.

Где-то в темноте раздался тихий, почти неразличимый шёпот, слова которого утонули в шелесте листвы.

Лидия резко обернулась, но за спиной была только пустота – и деревья, тянущие свои ветви, словно кривые руки.

Она снова взяла детей крепче и шагнула дальше, чувствуя, как с каждым метром лес становится всё холоднее, а тишина – тяжелее.

Лида шла вперёд, осторожно ступая по влажному мху, обводя взглядом густую чащу. Ветер шевелил ветви деревьев, и они тихо зашептали над её головой, словно предупреждая о том, что здесь чужакам не место. Она держала детей за руки крепче, чувствуя, как их маленькие пальцы нервно сжимаются в её ладонях.

И вот, наконец, перед ними открылась поляна. Свет луны отражался в воде ближе к краям, где болотца скрывались между кустами и корягами. Туман слегка стелился над землёй, придавая месту сказочную, почти мистическую атмосферу.

– Здесь… – прошептала Лидия, её голос прозвучал уверенно, будто сама природа слышала её слова. – Здесь мы построим дом.

Она оглянулась на детей. Тим прищурился, разглядывая темные силуэты деревьев, а Яга прижалась к её боку.

– Здесь никто не пройдёт, – сказала Лида, и в её голосе звучала сталь. – И до нас не доберётся никто.

Она прошла вперёд, опираясь на палку, проверяя землю, которая была мягкой, почти живой. Листья трещали под ногами, и каждый звук отдавался эхом среди деревьев.

– А если кто-нибудь найдёт нас? – спросил Тимофей тихо, его голос дрожал.

Лидия склонила голову к нему, глаза блестели в свете луны:

– Никто не найдёт. Я это обещаю. Здесь лес сам нас защитит.

Она прошла к центру поляны, прижалась к холодной земле ладонью и закрыла глаза. Внутри что-то щёлкнуло, словно лес сам принял её решение.

– Мы останемся здесь, – сказала она тихо. – И будем жить.

Дети замерли рядом с ней, ощущая силу её решимости. Даже лес, казалось, слушал их молчаливо, не смея шевельнуться.

Лида встала на поляне, оглядывая влажную землю и коварные болотца, что окружали её со всех сторон. Туман стелился по низинам, скрывая кое-где коряги и блестящие от влаги лужи. Она присела, изучая почву, и вздохнула:

– Если мы хотим, чтобы дом простоял, – сказала она детям, – его нужно поставить высоко. На стволах, как на куриных лапах. Так вода не затопит нас.

Ядвига, прищурившись, задумчиво смотрела на большие бревна, что лежали неподалёку:

– Но как мы их поставим, Лида? Они такие тяжёлые…

Тимофей подбежал, держа в руках длинную палку:

– Может, мы вдвоём сможем толкать их?

Лида улыбнулась, поглаживая их головы:

– Вы – мои маленькие помощники. Главное – работать вместе.

Дети кивнули и сразу включились в работу. Они подбирали бревна, шевеля их и скользя по мягкому мху. Лида направляла их движения, подсказывая, куда поставить каждый ствол.

– Смотри, Тимофей, держи прямо, иначе дом наклонится, – наставляла она. – Ядвига, подтяни бревно к углу, не спеша.

Дети хохотали, но в их смехе слышалась усталость: работа была трудной. Каждый раз, когда бревно почти падало, они замирали, стараясь удержать его, а Лида подбегала и поправляла.

– Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо! – сказала Ядвига, стараясь скрыть дрожь в руках. – Но всё равно боюсь, что дом рухнет.

Лидия присела рядом с ней, положила руку на плечо:

– Не бойся, это лес нас учит. Он подсказывает, куда ставить. Слушайте его, и всё получится.

Тимофей замер на мгновение и тихо сказал:

– Лида… а если болото захочет нас смыть?

Лидия посмотрела на него серьёзно, её глаза блестели в сумраке леса:

– Болото не захочет. Оно просто проверяет, достойны ли мы быть здесь. Мы должны быть внимательными, осторожными… и вместе.

Шаг за шагом, бревна становились на свои места, напоминая высокие куриные лапы, словно сама избушка оживала и вставала на ноги. Дети уже не боялись – они чувствовали, что создают что-то настоящее, что-то своё, под защитой леса.

– Смотри, Лида! – закричала Ядвига, – оно стоит!

– Да, стоит, – улыбнулась Лида, – и никто нас не достанет. Ни люди, ни болото, ни ночь.

И лес, казалось, слушал их молчаливо, принимая новое жилище среди мха и тумана, а тени деревьев колыхались, будто приветствуя маленькую семью на краю тайны.

Глава 2. Искры во тьме.

Работа закипела.

Лес наполнился звуками – стук дерева о дерево, скрип скользящих по мху брёвен, тяжёлое дыхание детей и негромкие указания Лиды. Влажный воздух казался гуще, чем обычно, а лёгкий туман, стелющийся над болотом, кружился вокруг, будто наблюдая за ними.

– Тимофей, крепче держи с этого конца! – крикнула Лида, поправляя тяжёлый ствол. – Не отпускай, пока я не скажу!

– Держу! – мальчик упёрся ногами, стиснув зубы. Лицо его покраснело от усилия, но в глазах горел азарт.

Ядвига, чуть запыхавшись, толкала другое бревно. Лоб её покрылся испариной, волосы прилипли к вискам, но она не сдавалась.

– Оно слишком тяжёлое… – прошептала она. – Я не смогу одна.

– Ты не одна, – Лида подошла к ней, взяла за руки, помогла толкнуть. – Слушай, как земля подсказывает. Слышишь, как она будто зовёт?

Девочка прислушалась. И правда – каждый шаг отзывался глухим эхом, как будто сама почва направляла их.

– Слышу… – улыбнулась она сквозь усталость.

Работа спорилась. Дети уже не жаловались, а будто соревновались, кто больше сможет поднять и кто быстрее справится. Смех перемежался с тяжёлым дыханием.

– Смотри, Лида! – радостно крикнул Тимофей, когда они поставили очередное бревно. – Оно похоже на лапу! Прямо как у курицы, только огромной!

– Вот именно, – кивнула Лида. – Такие лапы будут держать наш дом высоко над болотом. А значит, ни вода, ни люди до нас не доберутся.

Ядвига выпрямилась, вытерла грязь с лица и вдруг тихо спросила:

– А если они всё же придут? Те, из деревни…

Лида посмотрела на неё серьёзно.

– Тогда дом нас защитит. Лес и болото станут нашими стражами. А вы – мои ученики. Вместе мы сильнее любого врага.

Дети замерли, переглянулись – и в их глазах впервые блеснула не только усталость, но и гордость.

Солнце уже клонилось к закату, и багровый свет ложился на свежепоставленные бревна. В этом свете они и вправду казались живыми, будто гигантские лапы только что вынырнули из земли, чтобы поднять дом, который ещё предстояло построить.

Лида провела рукой по шероховатому дереву и тихо произнесла, словно заклинание:

– Здесь будет наш дом. Здесь начнётся новая жизнь.

И лес, казалось, ответил ей глухим шелестом ветвей.

Вскоре дом был готов.

Он стоял посреди поляны, высокий, на крепких стволах, которые напоминали куриные лапы. Издалека казалось, что избушка живая – будто может сорваться с места и уйти вглубь чащи. Крыша, крытая корой и мхом, словно сливалась с лесом, а стены, пахнущие свежесрубленным деревом, ещё хранили тепло рук, что их ставили.

Ядвига и Тимофей, измазанные грязью, с запутанными волосами и светящимися глазами, стояли рядом, глядя на дом, будто на чудо.

– Он… настоящий, – выдохнула Ядвига, не веря своим глазам. – Это наш дом.

– Не просто дом, – поправила её Лида, вытирая руки о фартук, – это крепость. Здесь вас никто не найдёт.

Тимофей подпрыгнул и хлопнул в ладоши:

– Смотри, он стоит, как будто на ногах! Настоящая избушка на лапах! А если она оживёт?

– Тсс, – Лида улыбнулась, но её взгляд на миг стал серьёзным. – Не стоит такие слова громко говорить. Лес слушает. Он может исполнить то, что услышал.

Дети переглянулись и притихли.

Ветер шевельнул ветви, и показалось, будто деревья одобрительно закачали кронами, приветствуя новое строение. Лес больше не выглядел враждебным – наоборот, он будто принял их, позволил укорениться в своей чаще.

– Лида, – тихо спросила Ядвига, взяв её за руку, – а мы здесь навсегда?

– Да, – кивнула женщина. – Это наш приют. И наш секрет. Помните: сюда никто не должен прийти.

Огонь заходящего солнца коснулся стен избушки, и они загорелись золотом, как будто жили сами. В этот миг Тимофей пробормотал с восторгом и трепетом:

– Она словно живая…

Лида посмотрела на свой новый дом и на детей. В её сердце было тяжёлое чувство – и гордость, и тревога. Она знала: этот дом станет их защитой… и, может быть, испытанием.

– Запомните этот день, – сказала она. – Сегодня у нас появился дом. Но самое главное – мы появились у него.

Дети не поняли её слов до конца, но замерли в тишине, словно почувствовали: в лесу теперь не трое, а четверо.

Лидия первой переступила порог, прижимая к груди маленький мешочек с травами и амулетами. Деревянная дверь, ещё пахнущая свежим лесом, протяжно скрипнула, словно приветствуя новых хозяев. Внутри было прохладно и тихо, только из щелей слышался лёгкий свист ветра.

– Ну что ж… – сказала Лидия, оглядываясь. – Вот он, наш дом.

Ядвига осторожно зашла следом, глаза её округлились. Она коснулась рукой шершавой стены и улыбнулась:

– Он тёплый… будто живой.

Тимофей вбежал почти бегом, топая по полу так, что доски заскрипели:

– А здесь мы поставим кровати! – закричал он и ткнул пальцем в угол. – А там будет печь! А у окна – стол, чтобы я мог смотреть, как в лесу бегают зайцы!

Он говорил так быстро, что запинался, а его голос отдавался эхом в пустоте нового дома.

Лидия смотрела на детей и чувствовала, как сердце сжимается от странной смеси радости и тревоги. Неужели это и вправду защита? Не обернётся ли она клеткой?

– Печь мы сделаем завтра, – мягко сказала она. – Сегодня же мы просто останемся здесь. Дом должен привыкнуть к нам, а мы – к нему.

– Дом привыкнуть? – переспросила Ядвига с лёгкой улыбкой, но потом её взгляд стал серьёзным. – А разве дома… слышат?

Лидия кивнула:

– Этот – слышит. Он стоит на лапах леса. А значит, он уже часть чащи. И если мы будем к нему добры, он станет нашим другом.

Тимофей прыснул со смеху:

– Другом! Представляю, как дом будет со мной разговаривать. «Тимофей, не бегай по полу!» или «Не роняй крошки!»

Девочка прыснула в ладошку, но Лидия нахмурилась:

– Не смейся, мальчик. Иногда дом и правда говорит. Только не словами, а скрипами, ветром, тенями. Учись слушать.

Тишина повисла на мгновение, и дети перестали смеяться. За окном, словно в подтверждение её слов, ветви деревьев зашуршали, хотя ветра почти не было.

Ядвига прижалась к Лидии, её голос стал тише:

– Я думаю, он уже нас слышит.

Лидия провела рукой по её волосам и шепнула:

– И это хорошо. Значит, он примет нас.

Тимофей, чтобы скрыть лёгкий страх, громко хлопнул в ладоши:

– Ну, всё! Раз уж дом нас слышит, пусть знает – я его люблю!