Читать онлайн Последний Смысл

Один

Кровь смешалась с грязью. Грязь её приняла и быстро растворила в себе. Не оставила ни единого алого следа.

Удар был неожиданным. Он прилетел откуда-то сбоку. Слабый удар. Он причинил больше боли атакующему. Второй удар был намного увереннее в своей силе. Чувствовалось, что бил другой человек. Другой кулак. Огромный. Кулак ударил так, что сбил не только с мысли, но и с ног. Удар рассек бровь, но не попал в глаз. В ход пошли ноги. Лежащий в грязи принял на себя шесть или семь ударов. Потом вдвое больше. Лежащий в грязи все еще шевелился. Последовала добавка. Лежащий в грязи перестал двигаться.

Умер, потерял сознание или мастерски имитировал? Сейчас это было не так важно. Важно было, что животная, беспричинная ярость осколка толпы из десятка человек приутихла. Тело бить перестали. Осколок терял силу толпы. Ему нужно было снова стать частью той большой силы, от которой он откололся. Чтобы вновь зарядиться звериной жаждой к разрушению. Насладиться сопричастностью к чему-то большому и хаотичному. Заручиться чувством защищенности, безнаказанности и вседозволенности.

Ради этой жестокой и пластмассовой эйфории слабые готовы были раствориться в массе таких же слабых. А масса уже превращала слабость сотен в силу единого организма.

Толпа обещала приютить каждого трусливого шакала. Она обещала силу, власть и адреналин всем, даже самым жалким представителям общества.

Толпа позавчера выплеснулась из многих дверей на улицы Республики Гетто. И пусть сегодня её мощь уже была не такой, как днем ранее, но она сохранялась. Толпа все еще искала жертв. Лениво, но искала.

Обычно толпа окончательно распадалась на осколки в ночь на четвертый день. Но до этого она демонстрировала всю свою разрушительную и деструктивную мощь.

Толпа рождалась в сорок пятый день каждого месяца, чтобы затем разлететься на атомы в последний, сорок восьмой день месяца. Рождалась сразу после Дня Республиканского пособия. Рождалась, как последствие беспричинной радости. Когда народ получал пособие, он праздновал. Употреблял. Кричал. Смеялся. Пел. Ссорился. Мирился.

Потом приходило тяжелое похмелье. За ним – желание опохмелиться и выплеснуться на улицы с очередным протестом. И этот очередной протест был контролируемым. Ведь он открывал установленную на законодательном уровне Неделю протестов. Целых четыре дня.

Только в эти дни можно было протестовать. Жители Республики Гетто активно пользовались таким правом. Право не имело ничего против.

Два

Попавший под каток протеста случайный прохожий продолжал лежать без движения. Стандартная для Гетто непромокаемая черно-зеленая униформа пыталась слиться с грязью, но предательски выделялась на ее фоне. Нападавшие уже скрылись за одним из зданий. К телу подбежал худощавый подросток. Его испуганный голос неуверенно разрезал тишину:

– Алиус. Алиус. Ты живой?

– Пока не знаю, – в этом ответе лежавшего в грязи чувствовалась вся боль от принятых ударов.

– Живой! – радостно воскликнул парнишка.

– Я бы не делал на твоем месте таких поспешных выводов, – сказал Алиус, поднимаясь. «Поспешных? Слово-то какое», – пронеслось у него в голове.

Сегодня, в сорок седьмой день четвертого месяца 2126 года, ему исполнилось 32 года. Кровь из рассеченного виска стекала к подбородку. Подбородок брезгливо сбрасывал кровь на одежду. Вот такой первый подарок от совершенно незнакомых людей.

Неестественно голубые глаза, которыми он всегда так гордился, смотрели на подростка. Два озера, окруженные грязью. Казалось, что голубой цвет украшал и небольшие участки лица вокруг самих глаз. Агрессивно короткая стрижка, как у большинства, шла клином, пытаясь перекинуться на лоб, а сбоку была атакована залысинами. Прямой нос с лёгкой, едва заметной горбинкой тяжело дышал. Верхняя губа была настолько тонкой, что ее со всей готовностью компенсировала губа нижняя. Кожа – бледная, как у всех.

Поднявшись, Алиус продемонстрировал свое крепкое телосложение и средний рост.

– Ювенс, ты понял, как надо вести себя, когда встречаешься с толпой агрессивных?

– Чтобы так себя не вести, нужно быть частью толпы.

– Частью толпы ты будешь до определенной поры. Толпа в любое время может тебя сожрать, если почувствует, что ты откалываешься.

Алиус опять удивился тем словам и мыслям, которыми сейчас разбрасывался.

– В толпе – сила, – небрежно бросил Ювенс.

– Разрушительная. Люди как бы сбрасывают с себя все: одежду, имена, прошлое и будущее, мысли и страхи. Они становятся частью большого организма. Толпа – это монстр. Один голодный рот. Она постоянно стремится к росту. При этом толпа не может расти, не имея врага. Поэтому она постоянно охотится. Враги – это ее добыча. Её энергия.

– К чему мне это всё?

– Чтобы понимать природу толпы. Не стоит в ней растворяться и терять себя. Да, это сложно. Даже опасно. Поэтому нужно избегать мест, где властвует толпа. Ведь ты можешь стать её потенциальной жертвой.

– Как ты сейчас?

– Сейчас я был уже её реальной жертвой. Поэтому показал, как нужно действовать, если убежать не удается, а тебя начинают бить. Сразу падай, прикрывай голову руками. Свернись. Лицо к груди. И постарайся перестать шевелиться, даже если очень больно. Не подавай признаков жизни. Стая постепенно потеряет к тебе интерес. Ей нужна сопротивляющаяся жертва.

– Это все?

– Еще не все. Не вздумай шевелиться, пока стая не скроется. Кто-то из шакалов может вернуться, чтобы тебя добить.

– Я не пойму, зачем ты мне это решил так наглядно показать? Тебя же могли покалечить или даже убить.

– Я поздно их увидел. Понял, что нам вдвоем не убежать. Нужно было отвлечь зверей, чтобы спасти своего приемного сына. Поэтому и принял зверей на себя, а тебе соврал про наглядный пример, чтобы избежать ненужной паники и заставить тебя спрятаться.

– Я догадывался.

– Почему же сначала убежал, а потом не вышел на помощь?

– Тогда нас могли бы обоих искалечить или даже убить.

– Правильно. Хороший ученик. Всегда включай мозг.

– Я слушаю твои советы, хоть иногда и отрицаю это.

– Знаю. А теперь давай постараемся безопасно добраться до нашего дома.

Три

Ирония заключалась в том, что автором попытки рассечения, которое могло украсить лицо Алиуса, был учитель младшей школы. Он бил первым. Сосед. Обучал детей в возрасте от десяти до двенадцати лет. Потом большинству из них еще предстояло по два года средней и старшей школы. Затем распределение на фабрики. После чего они становились полноценными гражданами Республики.

Учитель, который вел некоторых из них первые два года, был сущим одуванчиком. Таких редко встретишь. Безобидный, кроткий и стеснительный, как евнух на первом свидании. За это ему постоянно доставалось, в том числе и от детей.

Но сегодня граждане имели право сбросить ненужные условности, избавиться от напряжения. Сектор 7 Республики Гетто, в котором жили Алиус и Ювенс, с радостью принимал разгневанную толпу. Сектор 7 был самым настоящим гетто в Гетто. Этакая примитивная рекурсия. Алиус только сейчас это ясно осознал. Значения слова «рекурсия», как и самого слова, он раньше не знал, пока не произнес его.

Раньше Алиус всячески избегал улицу в первые три дня Недели протестов. А если и выходил, то всегда мог уложить нескольких из нападавших, потом убежать. Но сегодня случилось то, что случилось. А случилось оно по двум причинам.

За минуту до встречи с протестующими Алиус вышел из здания социальной лечебницы, откуда его выписали. У порога уже ждал Ювенс, которому было строго запрещено покидать сегодня комнату. Но тощий, среднего роста и средней для Гетто внешности рыжий подросток не верил в запреты.

Встреча с Ювенсом не входил в планы Алиуса, который на тот момент боролся с последствиями местного наркоза. Нападавшие тоже в его планы не входили. Пришлось выбираться из положения нестандартным образом.

В лечебницу Алиус попал, потому что опять начал думать не так, как раньше. Непривычные мысли сопровождала сильная головная боль. Видимо, боль зафиксировали, поэтому и вызвали в социальную лечебницу. В последнее время голова доставляла Алиусу одни проблемы.

Вернее, не она сама по себе, а её «содержимое». Вместо обычных, привычных и комфортных повседневных мыслей в голове начали появляться мысли, которые по-настоящему пугали. Их нельзя было закрыть уже готовыми ответами. Эти мысли вырывали из привычного мира и сеяли тревогу. Тревога требовала медицинского вмешательства.

Вероятно, проблема опять была в его «Личном Посреднике». Алиус раньше считал «Посредника» за имплант, но однажды во сне имплант явился и сообщил, что называть его так не нужно. А лучше называть сложной биотехнологической системой на основе нанороботов, введённой в кровоток.

Такими системами были «обеспечены» все граждане Республики Гетто. И только у Алиуса проклятый «Посредник» снова дал сбой. «Посредника» после нескольких попыток настроить заменили на новый. Но новый оказался не лучше.

Всего десять минут назад Алиус после местного наркоза очнулся на серой застиранной простыне. Простыня прятала под собой от любопытных глаз старый матрас. Матрас, простыня и Алиус «возлежали» на железной кровати. Кровать окружали серые, видавшие всякое, стены. Над койкой повисли две фигуры. Их головы через открывающиеся рты выпускали из себя слова.

– Никогда такого не видел. В карте отмечено, что «Личный Посредник» у него выходит из строя третий раз за месяц.

– Еще один раз – и его отправят в изолятор. А оттуда один путь – в Изоляцию, – ответила вторая фигура.

– Тихо… Кажется, оклемался.

– Что-то рановато.

– Он все равно ничего пока не соображает.

– Ты как? – громким голосом, растягивая каждое слово, спросила первая фигура у Алиуса.

– Вроде лучше, – ответил Алиус.

– Если лучше, то у тебя есть еще десять минут. Потом уходи. Время твоей брони на койку заканчивается.

Алиусу хватило и пяти минут. Серое здание лечебницы, видавшее многих пациентов, выплюнуло его, как инородное тело. Алиус оказался на серой улице. Улица встретила бывшего пациента мелким дождем, давящим свинцом небес и грязью под ногами.

Четыре

До своего третьего визита в лечебницу он не замечал этой бедной однородности серых красок. Родное стало не таким родным. Привычная погода превратилась во что-то неприятное. Местами даже мерзкое. Сносный вид окружающего мира оказался невнятным лоскутом, затерянным среди километров одинаково мёртвых небоскрёбов бывшего мегаполиса прошлой эры.