Читать онлайн Офлайн

Глава 1: Лебединая песня уведомления

Вечерний город за окном такси растекался жидким золотом и неоновым малиновым сиропом. Каждая капля дождя, скользившая по стеклу, пойманная светом фонарей, превращалась в сверкающий бриллиант – идеальный кадр, мысль о котором вызвала у Жанны почти физическую боль. Она сжала в кармане пальто свой телефон, холодный и безмолвный свидетель её бесчисленных поражений. Ещё один вечер. Ещё одна встреча. Ещё одна попытка встроить в свою жизнь чужого человека, словно пытаясь вставить неверный ключ в замерзший замок.

Она поймала своё отражение в тёмном стекле – тщательно уложенные волны каштановых волос, безупречный макияж, скрывающий следы бессонных ночей, элегантное чёрное платье, подчёркивающее её стройную фигуру. Образ успешной, уверенной в себе женщины тридцати с небольшим лет. Сплошная мишура. Под ней скрывалась усталость, которая въелась в кости, и тихая, но настойчивая тревога, похожая на фоновый шум в наушниках, который уже не замечаешь, но который неизбежно вызывает головную боль.

«Марк. Архитектор. Тридцать семь. Без вредных привычек, ищет серьёзные отношения», – мысленно прокрутила она его анкету, как заезженную пластинку. На бумаге – идеально. На фотографиях – улыбка ослепительная, почти слишком безупречная, чтобы быть правдой. Но Жанна уже научилась не доверять ни бумаге, ни пикселям. Она доверяла только тому, что чувствовала в первые пять минут реальной встречи. А пока – лишь тягостное ожидание и желание уже оказаться дома, в мягких пижамных штанах, с чашкой чая и старым фильмом.

Такси плавно остановилось у подножия одного из тех ресторанов, чьи названия говорят сами за себя – «Эфемера», «Мираж», «Взгляд Софи». Места, созданные для красивой жизни, но лишённые её вкуса и запаха. Места для свиданий из приложений.

Марк уже ждал у стойки. Он был точной копией своих фотографий: дорогой костюм, идеальная укладка, уверенная поза. Он улыбнулся ей той самой ослепительной улыбкой, но его глаза, быстрые и оценивающие, скользнули по ней с головы до ног, вынося свой вердикт. Вердикт, видимо, был положительным, потому что улыбка стала чуть шире.

– Жанна? Очень приятно. Ты выглядишь потрясающе. Прямо как на фотографиях, – его голос был бархатистым, поставленным, как у диктора на радио.

– Спасибо, Марк. Тоже очень приятно, – она ответила автоматически, вкладывая в голос нужные ноты лёгкого, заинтересованного любопытства. Они следовали негласному сценарию, танцу древнему, как мир, но перенесённому в цифровую эпоху.

Он придержал для неё стул, проявив галантность. Его пальцы ненадолго коснулись её плеча, и Жанна едва заметно вздрогнула. Не от прикосновения, а от его нарочитой демонстративности. Всё было слишком правильно, слишком отрепетировано.

Они сделали заказ. Он выбрал дорогое вино, посоветовавшись с сомелье, демонстрируя осведомлённость. Жанна кивала, улыбалась, а сама в это время мысленно искала ракурсы. Мягкий свет от бра делал его кожу гладкой, почти без пор – хорошее освещение. Стеклянная стена позади него отражала зал, создавая интересную глубину – отличный кадр. Она ловила себя на этом постоянно – профессиональная деформация. Она видела мир через видоискатель, разбивая его на кадры, выстраивая композицию, ища свет. И людей тоже.

– Так ты фотограф? – спросил Марк, отпивая вина. – Это должно быть увлекательно. Путешествуешь, наверное, много?

Стандартный вопрос номер три в списке «Что спросить на свидании». Она мысленно поставила галочку.

– Да, в основном сейчас это коммерческая съёмка. Портреты, предметка для журналов. А для души… для души почти не остаётся времени, – она сказала это с лёгкой грустью, которую тут же попыталась скрыть за улыбкой.

– Понимаю. Рутина засасывает, – кивнул он, и в его глазах не было ни капли реального понимания. – Я вот проект за проектом. Иногда кажется, что я строю дома для всех, кроме себя.

Он произнёс это с такой наигранной усталостью успешного человека, что Жанне захотелось улыбнуться. Но она не улыбнулась. Она сделала сочувственное лицо. Ещё один пункт в сценарии – обмен условными трудностями.

Их диалог тек плавно, как предсказуемый ручей. Они говорили о новых фильмах, которые оба якобы хотели посмотреть, о путешествиях в места, где оба мечтали побывать, о еде, о вине. Они обменивались фактами, но не мнениями. Они рассказывали истории, но не эмоции. Это был красивый, отполированный до блеска ритуал, лишённый всякой искры, всякой случайности, всякой жизни.

Жанна ловила себя на том, что уже сформулировала в голове пост для подруг: «Новая попытка. Архитектор. Место огонь, но сам как будто из картона. Ждём финала». Ей стало противно от самой себя. Когда её жизнь превратилась в контент для обсуждения в чате? Когда чувства стали сводиться к смайликам и краткими вердиктами: «норм», «не зайдёт», «гост».

Марк между тем рассказывал о своей поездке в Барселону. Он говорил о Гауди, о Саграда. Но описывал не ощущение от прикосновения к старому камню, не головокружение от линий, устремлённых в небо, а стоимость входа и сколько времени ему пришлось простоять в очереди.

И вдруг, посреди его рассказа, Жанну осенило. Её пронзила простая и ужасающая мысль: она даже не слушает его. Она наблюдает. Она ждёт, когда это закончится. Она уже мысленно здесь, в этой шикарной клетке, а физически – дома, в своём кресле, и её сердце сжимается от тоски по чему-то настоящему. По разговору, в котором будут паузы, неловкость, смех, вызванный не остроумной шуткой, а общей абсурдностью ситуации. По молчанию, которое не будет неудобным.

Она смотрела на его губы, которые двигались, произнося правильные слова, на его идеальные руки, на маникюр, на дорогие часы. И видела не человека. Она видела ещё один профиль. Ещё одну анкету. Ещё одну возможность, которая уже на старте превратилась в пустышку.

– …поэтому я считаю, что функциональность должна преобладать над формой, но и эстетику забывать нельзя, – выносил он свой вердикт по поводу современной архитектуры.

– Абсолютно согласна, – автоматически ответила Жанна, думая о том, что форма их свидания идеальна, а вот функциональность – то есть рождение хоть какой-то связи – полностью отсутствует.

Он предложил десерт. Она отказалась, сославшись на ранний подъём. Сценарий подходил к концу. Церемония оплаты счёта прошла с лёгкостью и щедростью с его стороны – он даже не позволил ей предложить оплатить свою часть. Ещё одна галочка. «Не жадный».

Он вызвал для неё такси. Дождь уже закончился, оставив после себя чёрный, блестящий асфальт, в котором отражались огни города. Они стояли под козырьком, и между ними повисло неловкое молчание – то самое, которого она так желала минуту назад, но теперь оно было наполнено ожиданием следующего шага ритуала.

– Мне очень понравилось, – сказал Марк, его взгляд снова стал оценивающим. Он делал ставку. – Ты невероятно интересная собеседница. Хотел бы повторить.

В его словах не было неправды. Была констатация факта. Она подошла под его критерии «интересной собеседницы». Как удачно сложившийся пазл.

– Да, конечно, было здорово, – солгала Жанна, чувствуя, как кислота стыда разъедает её изнутри. Почему она не может просто сказать «нет, спасибо»? Почему она обязана быть удобной, приятной, соответствовать?

Он наклонился и поцеловал её в щеку. Его губы были холодными, а от его парфюма кружилась голова. Такси подъехало.

– Как доедешь – напиши, – бросил он ей вслед уже отработанную, дежурную фразу.

Жанна кивнула и нырнула в салон, с облегчением откинувшись на сиденье. Она чувствовала себя не живым человеком, а товаром, который успешно прошёл предпродажную демонстрацию и был отправлен на склад в ожидании окончательного решения покупателя.

Машина тронулась. Она закрыла глаза, пытаясь заглушить тошнотворное чувство опустошения. Она делала всё правильно: выглядела хорошо, вела себя умно, была лёгкой и непринуждённой. Почему же на душе было так тяжело и грязно? Почему каждое такое свидание отнимало частичку её самой, оставляя взамен лишь горький осадок и страх, что она так и останется одна, потому что никогда не сможет соответствовать этим негласным, призрачным требованиям мира цифровых знакомств?

Она достала телефон. Лента соцсетей пестрела улыбками пар, радостными сообщениями о помолвках, чужими идеальными свиданиями. Все были так счастливы. Все нашли свою половинку. Кроме нее. Она пролистывала их, и её охватывало чувство острой, физической неполноценности.

И тут телефон задрожал в руке. Уведомление.

Она вздрогнула, как от удара током. Сердце на мгновение ушло в пятки, а потом заколотилось с бешеной скоростью. Смесь надежды и страха. А вдруг? А вдруг он напишет что-то милое? А вдруг он тот самый?

Она открыла сообщение.

Марк.

Несколько секунд она просто смотрела на имя, боясь открыть. Вдыхая последние глотки иллюзий. Потом нажала.

Текст был коротким, безэмоциональным и смертельно точным, как удар хорошо отточенного ножа.

«Жанна, ты действительно классная девушка и очень интересный человек. Но я, кажется, не готов к серьёзным отношениям. Удачи тебе!»

Она перечитала сообщение. Раз. Два. Три.

Сначала не было ничего. Пустота. Белый шум в ушах. Потом знакомое, до тошноты знакомое чувство начало подниматься из глубины души, сжимая горло ледяным комом. Это была не боль. Не разочарование. Это было нечто гораздо более унизительное и страшное.

Онемение.

Такое же онемение, которое она чувствовала на свидании, теперь заполнило её изнутри, вымораживая все эмоции, оставляя лишь ледяной, безжизненный ландшафт. Она просто сидела и смотрела в тёмное стекло, на своё бледное отражение, на глаза, в которых не было ни слез, ни гнева. Ничего.

Он не готов к отношениям. Тот самый мужчина, что в анкете крупными буквами заявил о поиске «серьёзных отношений». Тот самый мужчина, что только что говорил о том, как устал от одиночества. Стандартная отговорка. Универсальный ключик, чтобы мягко закрыть дверь, не хлопая ей. «Гостинг» был бы честнее. Молчаливое исчезновение было бы менее болезненным, чем эта лицемерная, шаблонная фраза, которую копируют друг у друга все мужчины в мире, оправдывая свою трусость и нерешительность.

«Классная девушка». Проклятие. Приговор. Самые ужасные слова, которые только можно услышать. Это значило лишь одно: «Ты подходишь под все мои критерии, но той самой, магической искры нет. Извини, ты брак».

И самое ужасное, самое унизительное было то, что она сама чувствовала то же самое. Не было никакой искры. Никакого интереса. Никакой надежды. Она шла на эту встречу уже обречённой, уже зная финал, уже готовя себя к этому удару. И всё равно он больно задел.

Она не плакала. Слёзы требовали хоть какой-то энергии, а она была совершенно пуста. Она просто сидела и чувствовала, как стены такси медленно сдвигаются, сжимая её в тиски собственной никчемности. Она была успешным фотографом с собственной студией. У неё были друзья, квартира, она нравилась мужчинам. Но в этот момент она чувствовала себя самой одинокой, самой несчастной и самой потерянной женщиной на свете. Женщиной, которую легко взять и выбросить, как использованный одноразовый стаканчик, с напутствием «ты была классной».

Она приехала домой. Механически сняла платье, смыла макияж. Смотрела на своё лицо в зеркало ванной – уставшее, бледное, с пустыми глазами. Где та девушка, что смеялась на фотографиях пятилетней давности? Та, что верила в любовь, в страсть, в судьбу? Та, что не боялась быть уязвимой?

Та девушка умерла. Её похоронили под грудой уведомлений, вежливых отказов, разочарований и ночей, проведённых в бессмысленных переписках с призраками, которые исчезали с рассветом.

Жанна включила свет в спальне. Её взгляд упал на телефон, лежавший на тумбочке. Маленький чёрный ящичек, хранитель всех её надежд и главный источник её боли. Она подошла к нему, взяла в руки. Палец сам нашёл иконку приложения для знакомств. Яркая, пёстрая, с весёлой молнией посередине. Врата в мир, полный лжи, разочарований и токсичных знакомств.

И вдруг онемение прошло. Его сменила волна такой яростной, такой всепоглощающей ненависти, что у неё перехватило дыхание. Ненависти не к Марку. Не к другим мужчинам. А к себе. К той слабой, нуждающейся в одобрении, вечно ищущей любви в чужих глазах жалкой женщине, которой она стала.

Её палец дрогнул, а затем решительно нажал на иконку. Держал. Появился значок удаления. Она посмотрела на него, почти не дыша. Это был акт самоубийства и акт освобождения одновременно. Это был прыжок в неизвестность.

Она убрала палец.

Иконка исчезла.

В комнате повисла абсолютная, оглушающая тишина. Не было привычного щебетания уведомлений. Не было тревожного ожидания нового сообщения. Была только тишина. Страшная, пугающая, непривычная.

Жанна выключила свет и легла в постель, уставившись в потолок. Где-то за окном шумел огромный город, полный людей, которые искали друг друга. А она лежала в тишине и слушала, как бьётся её собственное сердце. Одинокое, сбитое с толку, но наконец-то принадлежащее только ей одной.

Глава 2: Галерея призраков

Тишина после удаления приложения была не мирной, а звенящей, агрессивной. Она давила на барабанные перепонки, словно вакуум после взрыва. Жанна лежала неподвижно, уставившись в потолок, где причудливые тени от фар проезжающих машин проплывали, как призраки её несбывшихся надежд. Сообщение Марка продолжало гореть на сетчатке её глаз ядовитым зелёным шрифтом. «Классная девушка… не готов…» Эти слова звенели в такт тиканью настенных часов, навязчиво, невыносимо.

Она вскочила с кровати, как ошпаренная. Ей нужно было движение. Ей нужно было действие, любое действие, чтобы заглушить этот голос в голове, который шептал: «Ведь он прав. Ты просто недостаточно хороша. Недостаточно интересна. Недостаточно красива. Со всеми тобой так. Со всеми будет так».

Её руки дрожали, когда она наливала в бокал вина. Рубиново-красная жидкость, горьковатая и терпкая, не принесла успокоения. Она лишь обострила чувства, сняла тонкий слой защитного онемения. Тревога, дикая и неконтролируемая, поднималась из глубины души, сжимая горло. Она ощущала себя загнанным зверем в клетке собственной квартиры. Ей нужно было понять, почему. Почему это происходит снова и снова? Что не так именно с ней?

И тогда её взгляд упал на iPad, лежавший на журнальном столике. Экран был тёмным, но она знала, что там, внутри, хранится ответ. Хранится вся история её поражений. Галерея призраков.

С почти мазохистским решением она взяла планшет, включила его. Палец привычно потянулся к иконке мессенджера. Не к приложениям для знакомств – их она уже стёрла, совершив первый отчаянный акт свободы. Нет. Она открыла чаты с подругами. Именно там, в этих бесконечных переписках, в советах, поддержке и совместном анализе, хранились скриншоты. Скриншоты профилей. Скриншоты переписок. Доказательства. Летопись её безумия.

Она начала листать. Вверх. Всё дальше и дальше в прошлое. И вот он, первый призрак.

Ник. Переписка трёхмесячной давности.

Его фото улыбалось с экрана – открытое, дружелюбное лицо, ясные глаза, чуть взъерошенные светлые волосы. Они встретились на концерте джазовой группы, оба оказались там одни, разговорились у бара. Не через приложение. Редкая, почти уникальная удача. Он был музыкантом, играл на саксофоне в маленьких клубах. Три свидания. Три прекрасных, полных смеха и невероятной лёгкости вечера. Он казался настоящим. Настоящим в его увлечённости музыкой, в его немного нелепых шутках, в том, как он смотрел на неё, словно увидел что-то удивительное.

На третье свидание он пригласил её к себе домой, приготовил ужин. Они слушали винил, танцевали посреди гостиной при приглушённом свете, и он поцеловал её. А на следующее утро он был таким же нежным, заварил ей кофе, проводил до такси и сказал: «Напиши, как доедешь». Она написала. Весь день ждала ответа. На следующий день отправила ещё одно сообщение: «Как твои дела?». Молчание. Через три дня она увидела, что он удалил её из друзей в соцсетях. Просто испарился. Без объяснений. Без причин.

В чате с подругой Катей она тогда писала: «Кать, я не понимаю. Всё было так здорово. Он же вроде нормальный, не похож на тех уродов из приложений. Что я сделала не так? Может, я что-то не то сказала? Может, ему не понравилось, как я выгляжу утром?»

Катя отвечала: «Дура, ты ничего не сделала не так. Он просто козёл. Обычный гост. Забудь его».

Но забыть не получалось. Жанна вновь и вновь пересматривала их переписку, ища зацепку, знак, предвестник катастрофы. Его последнее сообщение: «Мне безумно понравилось сегодня. Очень хочу увидеть тебя снова». Ложь. Всё было ложью. И самое страшное было не его исчезновение. Самое страшное было то, что она, умная, взрослая женщина, поверила. На секунду отпустила защиту, позволила себе надеяться. И это доверие было растоптано самым жестоким образом – молчанием.

Сердце Жанны сжалось от старой, знакомой боли. Она сделала глоток вина, но оно казалось водой. Она пролистала дальше.

Артём. История двухлетней давности.

С ним всё было иначе. Это был классический роман из приложения. Бурная, страстная переписка, мгновенное притяжение, первое свидание, растянувшееся на всю ночь. Он был предпринимателем, энергичным, напористым, с обаянием сорванца. Он засыпал её вниманием, цветами, сообщениями с утра до вечера. Он говорил ей те слова, которые она так жаждала услышать: «Ты не такая, как все», «Я наконец-то тебя нашёл», «Как же мне с тобой хорошо».

Она летела на этих словах, как на крыльях. Она позволяла ему всё больше и больше места в своей жизни, отменяла планы с подругами, перестала снимать для души, потому что вся её душа была занята им. Он стал её наркотиком. Его сообщения вызывали выброс дофамина, его похвала становилась смыслом дня.

А потом всё стало меняться. Постепенно, почти незаметно. Его сообщения стали короче, реже. Он начал пропускать её звонки, объясняя это жуткой занятостью. Он стал критиковать её: «Что это ты надела?», «Слишком много работаешь, тебя не хватает», «Твои подруги меня бесят». Она, жаждущая вернуть тот первоначальный восторг, старалась угодить. Меняла планы, стиль, меньше общалась с друзьями.

Воспоминание ударило её с особой силой. Новый год. Они договорились встретить его вместе, только вдвоём, у неё дома. Она готовила весь день, купила ему дорогой подарок – часы, которые он случайно обмолвился, что хочет. Надела своё самое красивое платье. Ждала.

В двадцать три часа он прислал сообщение: «Крошка, у нас форс-мажор на работе. Вырвусь, как только смогу. Не скучай!»

В полпервого ночи: «Всё ещё не могу. С Новым годом, моя хорошая!»

В три часа ночи он выложил сторис: он в шумной компании в каком-то баре, его рука обнимает за талию другую девушку. Он смеялся, поднимая бокал с шампанским.

Жанна помнила, как она сидела на полу на кухне в своём блестящем платье, уставившись в экран, а вокруг стояли остывшие блюда. Она не плакала. Она не могла плакать. Она чувствовала себя полнейшей идиоткой. Её унижение было таким острым, таким физическим, что хотелось выть. Она написала ему: «Я всё видела».

Он ответил утром: «Ой, извини, это просто коллега, не ревнуй. Ты же у меня взрослая девочка, должна понимать, работа есть работа».

Она позволила ему и это. Она позволила, потому что боялась остаться одной. Боялась, что он – её последний шанс. Она извинялась за свою «ревность», старалась быть «взрослой девочкой». Он вернулся, но ненадолго. Через месяц он исчез окончательно, оставив после себя ощущение использованной, выпотрошенной вещи. Она долго приходила в себя, снова учась доверять своему отражению в зеркале.

Следующий. Сергей. Самый свежий и один из самых болезненных.

Сергей был противоположностью Артёму. Спокойный, серьёзный, немного замкнутый. Вдовец. Они встретились на фотовыставке, и их разговор об искусстве перетёк в нечто большее. С ним не было головокружительной страсти, но было глубокое, тёплое чувство понимания, родства душ. Он ценил её тишину, её умение слушать. Он рассказывал ей о своей покойной жене, и Жанна не ревновала, а чувствовала сострадание. Ей казалось, что они вдвоём, два взрослых человека, израненных жизнью, наконец-то нашли друг в друге тихую гавань.

Она позволила себе мечтать. По-настоящему. Не о страстном романе, а о совместном будущем. О воскресных завтраках, о прогулках с собакой, о тихих вечерах с книгой у камина. Он знакомил её с друзьями. Казалось, вот он, тот самый, зрелый мужчина, который ценит её не за внешность, а за суть.

А потом он стал странно отдаляться. Стал чаще пропадать, ссылаясь на работу. В его глазах появилась какая-то тоска и вина. И однажды, придя к нему домой без предупреждения, чтобы порадовать его любимым пирогом, она застала его не одного. В прихожей стояли женские туфли. Из гостиной донёсся сдержанный женский смех. Он вышел к ней бледный, растерянный.

– Жанна… Извини… Это… Это Лиза. Вернулась моя жена, – выпалил он.

– Какая жена? Ты же сказал, что она… – Жанна не могла понять.

– Я думал, что да. Но она… она выжила после аварии. Проходила длительную реабилитацию за границей. А теперь… теперь вернулась.

Это была настолько нелепая, настолько пошлая история, что она не укладывалась в голове. Жанна смотрела на него, на его полные слёз глаза, на его дрожащие руки, и понимала, что он не лжёт. Он действительно был раздавлен этим поворотом судьбы. Но от этого не было легче. Её тихая гавань оказалась портом, принадлежащим другой женщине. Её будущее рассыпалось в прах в один миг.

Он умолял её о понимании, говорил, что у него нет выбора, что он обязан быть с женой, которая прошла через такой ад. И Жанна, вся внутренне опустошённая, понимала его. Понимала и ненавидела себя за это понимание. Она ушла тихо, без сцен, оставив пирог на тумбочке в прихожей. Её последний шанс на нормальные, здоровые отношения обернулся самой жестокой шуткой.

Один за другим призраки поднимались с экрана планшета, окружая её, шепча ей на ухо свои оправдания и обвинения. «Ты была слишком навязчивой». «Ты была слишком холодной». «Ты недостаточно ему доверяла». «Ты слишком ему доверяла». «Ты не смогла его понять». «Ты поняла его слишком хорошо».

Слёзы, наконец, хлынули. Тихие, горькие, безнадёжные. Она рыдала не по Нику, не по Артёму, не по Сергею. Она рыдала по себе. По той Жанне, которая без остатка растворялась в каждом новом мужчине, теряя свои границы, свои интересы, своё достоинство. По той Жанне, которая искала в их глазах подтверждение своей ценности и впадала в панику, не находя его.

Она листала и листала переписки, эти цифровые надгробия её надежд, и с ужасом видела одну и ту же схему. Она – просительница. Она – та, которая ждёт. Та, которая подстраивается. Та, которая извиняется. Та, которая анализирует каждое его слово, каждую запятую, пытаясь расшифровать код его расположения.

Её пальцы дрожали. Планшет выскользнул из рук и упал на ковёр с глухим стуком. Но было уже поздно. Дамба прорвана. Воспоминания нахлынули лавиной, уже без помощи скриншотов.

Самое унизительное. Самое болезненное. Эпизод, который она старалась вычеркнуть из памяти, но который теперь встал перед ней во всех своих мерзких подробностях.

Евгений. Само воплощение токсичности. Харизматичный, язвительный, непредсказуемый. Он играл ею, как кошка с мышкой. То осыпал её вниманием и пьянящими комплиментами, то исчезал на недели, заставляя её сходить с ума от неизвестности. Он мастерски создавал ощущение, что она должна заслужить его любовь. Что она должна соответствовать.

Он мог в разгар свидания сказать: «А волосы ты почему так уложила? Тебе не идёт». Или: «Твоя подруга Катя, по-моему, дура. Ты с ней не общайся слишком много». Он критиковал её работу, её вкусы, её друзей.

И она… она терпела. Потому что в те редкие моменты, когда он был нежен и внимателен, она чувствовала себя избранной. Ей казалось, что он видит её настоящую, какую-то особенную, и поэтому может позволить себе быть таким прямым. Она оправдывала его: «Он просто сложный», «У него было трудное детство», «Он просто боится близости».

Апофеозом стал вечер, когда они поссорились из-за какой-то ерунды в ресторане. Он встал и ушёл, оставив её одну за столиком. Она сидела в ступоре минут пятнадцать, чувствуя на себе любопытные и сочувствующие взгляды других посетителей. Унижение жгло её щёки. А потом она… она заплатила по счёту, вышла на улицу и побежала его искать. Она нашла его у его дома, куда он спокойно доехал на такси.

Она извинялась. Она умоляла его простить её, хотя не понимала, за что именно должна просить прощения. Он смотрел на неё свысока, с холодным презрением, и сказал: «Ну ладно. Заходи. Но чтобы больше такого не было».

Она зашла. И наутро он был мил и ласков, как ни в чем не бывало. А она чувствовала себя опустошённой и грязной. Она предала саму себя самым подлым образом. Ради чего? Ради нескольких крупиц его внимания? Ради иллюзии, что она не одна?

Это воспоминание заставило её содрогнуться. Её вырвало в ванной. Она упала на колени перед унитазом, её выворачивало наизнанку от отвращения – к ним, ко всем этим призракам, но в первую очередь – к самой себе.

Она сидела на холодном кафельном полу, обхватив себя руками, трясясь от рыданий и спазмов. Экран планшета в соседней комнате погас, окончательно похоронив галерею призраков во тьме. Но в её голове они продолжали жить, пируя на руинах её самооценки.

«Со мной что-то не так, – стучало в висках. – Я – брак. Я притягиваю таких мужчин, потому что сама недостойна хорошего. Я сама позволяю им так с собой обращаться. Я сама…»

Она подняла голову и увидела в зеркале себя – заплаканную, с размазанной тушью, с красными глазами, жалкую и беспомощную. И в этот момент сквозь пелену отчаяния пробилась первая, едва уловимая искра чего-то другого. Не боли. Не жалости. Гнева.

Слабого, но настоящего.

Она ненавидела их. Ненавидела Марка за его трусливое «не готов». Ненавидела Ника за его молчание. Ненавидела Артёма за его ложь и манипуляции. Ненавидела Сергея за его слабость. Ненавидела Евгения за его эмоциональные пытки.

Но больше всего она ненавидела ту Жанну, которая всё это позволяла. Ту Жанну, которая ради призрачной надежды быть любимой готова была забыть о собственном достоинстве.

Она медленно поднялась с пола, оперлась о раковину и посмотрела на своё отражение уже без жалости, а с холодным, ясным осознанием.

Это не они были проблемой. Они были лишь симптомом. Проблема была в ней. В дыре внутри, которую она тщетно пыталась заполнить чужим вниманием. В её отчаянной, животной потребности в одобрении извне.

Удаление приложения было лишь первым, механическим шагом. Самое страшное, самое болезненное – было впереди. Ей предстояло сделать то, чего она боялась больше всего на свете.

Остаться наедине с собой. Не с той успешной, красивой, собранной Жанной-фотографом. А с той, настоящей – испуганной, одинокой, неуверенной девочкой, которая пряталась глубоко внутри и которой всё время было больно.

Она вытерла лицо, смахнула последние слёзы. Дрожь в руках постепенно утихала, сменяясь ледяным, почти нечеловеческим спокойствием. Адская галерея призраков была пройдена. Она увидела всю глубину своего падения.

И теперь, в самой кромешной тьме этого падения, начинался её единственно возможный путь – путь наверх. К себе. Какой бы страшной и непривлекательной она себе ни казалась.

Она выключила свет в ванной и прошла в спальню. Мимо упавшего планшета. Мимо телефона. Она легла в постель и снова уставилась в потолок. Но на этот раз её взгляд был не пустым. Он был сосредоточенным.

Впервые за много лет она была полностью одна. И это было страшно. Но в этом страхе была и капля странного, непривычного чувства. Чувства, что это – начало. Начало чего-то настоящего.

Глава 3: Интервенция самой себя

Утро пришло серое и безучастное. Свет, пробивавшийся сквозь щели между жалюзи, ложился на пол бледными, пыльными полосами. Он не сулил ничего нового, лишь подсвечивал вчерашний хаос – смятое одеяло, пустой бокал из-под вина на тумбочке, планшет, лежавший экраном вниз на ковре, как труп нежеланного свидетеля.

Жанна открыла глаза и на секунду замерла, пытаясь опознать странное чувство, наполнявшее её изнутри. Это не была знакомая тревога, не предвкушение нового дня с его обязательными уведомлениями и надеждами. Это была… тишина. Глухая, почти звенящая внутренняя тишина. Как после мощного взрыва, когда на секунду глохнет слух и мир замирает в ошеломлённом безмолвии.

Потом память вернулась. Галерея призраков. Рыдания на холодном кафеле. Ледяное осознание. Она медленно села на кровати, и кости отозвались ноющей болью, будто она не спала, а провела ночь в драке. Она и провела. Драку с самой собой. И проиграла. Или выиграла? Она ещё не была уверена.

Её первым импульсом, отточенным до автоматизма, было потянуться к телефону. Проверить. Увидеть, не изменилось ли что-то за ночь. Не написал ли кто-то. Не случилось ли чуда. Но палец замер в сантиметре от холодного экрана. Чуда не бывает. Не с ней. Она это уже усвоила.

Она сжала руку в кулак и опустила её на колени. Нет. Больше нет.

Одиночество, на которое она обрекла себя добровольно, давило на плечи невидимой тяжестью. Оно было физическим, почти осязаемым. Она была единственным человеком на необитаемом острове, и береговая линия этого острова проходила по стенам её собственной квартиры.

Ей нужно было движение. Действие. Любое, лишь бы заглушить этот нарастающий гул в ушах, этот страх перед пустотой грядущих дней. Она встала, натянула на себя старый растянутый свитер, который когда-то принадлежал одному из тех призраков и который она невыносимо стыдилась, но и выбросить не могла – он был таким мягким, таким удобным. Ещё одно маленькое унижение, которое она позволяла себе.

Она заварила кофе. Механически, не глядя. Руки сами совершали привычные движения. Кофе получился горьким и безвкусным, как будто и он потерял все свои ароматы за одну ночь. Она сидела на кухне на высоком табурете, смотрела в окно на просыпающийся город и чувствовала себя его абсолютно чужой. Где-то там люди спешили на работу, целовали на прощание своих вторых половинок, строили планы на вечер. А она сидела в тишине, и её единственным планом было пережить этот день. И следующий. И, возможно, все оставшиеся.

Взгляд упал на дверь в кабинет, вернее, в ту комнату, что когда-то была кабинетом, а теперь превратилась в склад старых вещей, архив и, по совместительству, домашнюю фотостудию. Она избегала заходить туда в последние месяцы. Там, в больших картонных коробках, пылилось её прошлое. Не цифровое, не составленное из пикселей на экране, а настоящее. Осязаемое.

Что-то подтолкнуло её туда. Какое-то смутное, неосознанное желание убежать от настоящего куда угодно – даже в прошлое.

Она толкнула дверь. Воздух в комнате был спёртым и густым, пах бумагой, пылью и сладковатым запахом старой краски. Стеллажи, забитые профессиональным оборудованием, объективами в футлярах, коробками с бумагой, тени от которых казались монолитными и вечными.

В углу, под огромным, зачехлённым монитором, лежали те самые коробки. Обычные, картонные, перевязанные бечёвкой. В них хранилась её жизнь. Та, что была до приложений, до токсичных отношений, до отчаянных поисков одобрения. Жизнь, когда фотография была не работой, а страстью.

Она присела на корточки перед ними, смахнула с крышки верхней коробки толстый слой пыли. Пальцы дрогнули, развязывая узел. Ей стало страшно. Как будто она собиралась вскрыть собственную могилу.

Внутри лежал хаос памяти. Старые блокноты с идеями для съёмок, буклеты с выставок, которые она когда-то обожала, засушенные цветы между страницами книг. И фотографии. Много фотографий. Не отсортированные, не разобранные по альбомам, просто сброшенные в коробку в спешке, когда на смену пленке пришли цифровые гигабайты.

Она стала перебирать их медленно, почти с благоговением. Вот она, лет двадцати, с подругами на море. Лица, расплывшиеся от смеха, мокрые волосы, простые купальники. Никакого гламура, никакой идеальности. Только чистая, неотфильтрованная радость. Она не помнила, кто сделал этот снимок. Помнила только ощущение теплого песка под босыми ногами и вкус солёной воды на губах.

Вот её первая серьёзная фото серия – чёрно-белые портреты стариков в парке. Она снимала их тайком, ловя моменты глубокой задумчивости, усталости, тихой грусти. В их морщинах она искала историю. Тогда её интересовали настоящие, а не приукрашенные эмоции.

Листала дальше. Пейзажи, снятые во время самостоятельной поездки по маленьким городкам России. Заброшенные церкви, покосившиеся избы, бескрайние поля. Снимки были немного наивными, технически несовершенными, но в каждом из них была душа. Её душа. Та, что ещё не знала, что такое «лайк» и «рейтинг».

А вот и он. Тот самый снимок. Тот, что стал для неё молотом, разбившим стеклянную скорлупу её нынешнего существования.

Она сидела на большом валуне где-то на карельском озере. Был вечер. Солнце садилось, окрашивая воду в багровые и золотые тона. Она была снята со спины, в простом свитере и джинсах, её волосы были растрёпаны ветром. Она не смотрела в камеру. Она смотрела на воду, на бескрайнюю, дикую красоту перед ней. И вся её поза, каждая линия её тела выражала невероятную, абсолютную умиротворённость. Счастье быть здесь и сейчас. Счастье быть одной с этим миром.

Она не помнила, кто сделал этот кадр. Возможно, случайный попутчик. Возможно, она сама поставила камеру на таймер. Это не имело значения. Имело значение то, что она видела на фотографии.

Она видела себя. Настоящую.

Не Жанну, которая тщательно выстраивает ракурс, чтобы скрыть недостатки и показать достоинства. Не Жанну, которая подбирает фильтры, чтобы вызвать нужную реакцию у абстрактной аудитории. Не Жанну, которая на свидании думает о том, как бы это описать подругам.

А просто Жанну. Девушку со светящимися от восторга глазами, с лёгкой, естественной улыбкой, с которой не сравниться никакая, даже самая искусная работа визажиста. Девушку, которая была счастлива от самого факта своего существования в этом огромном, прекрасном мире. Которая не искала подтверждения своей ценности в чужих глазах, потому что вся её ценность была в ней самой – в её способности чувствовать, восхищаться, любить этот мир.

Она смотрела на эту девушку, и её сердце сжалось от такой острой, такой пронзительной боли, что она чуть не вскрикнула. Тоска по себе самой. По той, кем она была. По той, кого она потеряла, заплутав в цифровых лабиринтах чужих ожиданий.

Куда она делась? Когда исчез этот свет из глаз? Когда её собственный внутренний огонь погас, замещённый тусклым мерцанием экрана телефона? Когда она променяла тихую радость одиночества на шумную, унизительную суету поиска партнёра?

Слёзы снова навернулись на глаза, но на этот раз они были другими. Не слезами жалости к себе, не слезами обиды на мужчин. Это были слёзы прощания. Прощания с иллюзией. С иллюзией того, что счастье придёт извне. Что его принесёт на белом коне некий Принц из приложения, который одним своим появлением залечит все её раны и наполнит её жизнь смыслом.

Она поняла, что все эти годы она не искала любви. Она искала спасения. Спасения от себя самой. От своей неуверенности, своих страхов, своей нереализованности. Она пыталась использовать мужчин как пластырь, который заклеит дыру в её душе. Но дыра была слишком большой, а пластыри – слишком ненадёжными. Они отклеивались один за другим, оставляя после себя ещё большую боль и разочарование.

Она сидела на пыльном полу своего кабинета, сжимая в руках фотографию той, прежней себя, и плакала тихо, без надрыва. Она плакала по утраченным годам, по потраченным впустую силам, по той любви к себе, которую она растеряла по дороге.

И в самый разгар этих слёз, в самой глубине этого отчаяния, родилось новое чувство. Тихое, но неумолимое. Решимость.

Хватит. С неё довольно.

Она больше не будет искать спасения. Она будет спасать себя сама.

Она аккуратно, почти с нежностью, положила фотографию обратно в коробку. Но это уже было не прощание. Это было обещание. Обещание вернуться.

Она поднялась с пола, отряхнула руки о джинсы. Взгляд её упал на профессиональную камеру, стоявшую на штативе в углу. Зачехлённую, забытую. Она подошла к ней, сняла чехол. Объектив смотрел на неё чёрным, бездонным зрачком, словно укоряя за долгое забвение.

Она не взяла её в руки. Ещё нет. Она просто посмотрела. Потом её взгляд перешёл на большой монитор, на стеллажи с оборудованием. На её инструменты. На её оружие. На её единственный настоящий, проверенный способ говорить с миром и с самой собой.

Она вышла из кабинета, прошла в гостиную. Её походка была более твёрдой. Внутренняя тишина из давящей стала просто тихой. Тишиной перед началом чего-то важного.

Она подошла к журнальному столику, где лежал её телефон. Она взяла его в руки. Он был холодным и безжизненным. Она включила его. Экран вспыхнул, предлагая ей вернуться в привычный мир цифрового шума.

Она не стала проверять уведомления. Она не зашла в мессенджеры. Она нашла то, что искала. Иконки. Яркие, пёстрые, с весёлыми завлекающими картинками. Приложения для знакомств. Не одно. Не два. Целая коллекция. Орудия её собственной пытки.

Она нажала на первую иконку. Появилось меню. «Удалить приложение?» – спросил её телефон бесстрастным системным сообщением.

Она посмотрела на экран, и перед её глазами промелькнули все те лица. Ник. Артём. Сергей. Евгений. Марк. Все её призраки. Вся её боль. Вся её унизительная, отчаянная надежда.

Она не колебалась. Не было ни сомнений, ни страха, что она упустит «своего» человека. Она наконец-то поняла. Пока она не найдёт себя, она не сможет найти никого. А тот, кто действительно окажется «её» человеком, не будет ждать её в цифровом каталоге товаров под названием «одиночные женщины».

Её палец уверенно нажал «Удалить». Иконка задрожала и исчезла с экрана. На её месте осталась пустота.

Она почувствовала странное ощущение – лёгкое головокружение, словно она только что сделала какой-то опасный, запретный шаг. Шаг в пропасть.

Она перешла к следующей иконке. «Удалить приложение?»

«Да».

Исчезла ещё одна.

И ещё.

Каждый щелчок был похож на щелчок затвора фотоаппарата, фиксирующего конец одной эпохи, и начало другой. Каждое исчезновение иконки было маленькой смертью. Смертью надежды, которая на самом деле была иллюзией. Смертью старой Жанны.

Она удалила их все. До последней. Экран её телефона опустел, освободилось место. Символично освободилось место.

Она опустила телефон. В комнате снова воцарилась тишина. Но теперь она была другой. Не давящей, а наполненной. Наполненной значением её поступка. Это был не побег. Это был побег к. Побег к себе.

Она подошла к окну, распахнула его. В комнату ворвался свежий, холодный утренний воздух, наполненный гулом пробуждающегося города. Она вдохнула его полной грудью. Он пах свободой. Страшной, неизвестной, пугающей свободой.

Она больше не была женщиной, которая ищет одобрения в чужих глазах. Она была женщиной, которая только что совершила акт величайшего самоуважения. Она вышла из игры, в которой не могла выиграть по определению.

И первый шаг был сделан. Самый трудный. Она осталась наедине с собой. Со своей болью, со своими страхами, со своим опустошением. Но также и со своей силой, которую она только что обнаружила. С той самой девушкой с фотографии, которая где-то там, глубоко внутри, всё ещё сидела на валуне у озера и с восхищением смотрела на мир.

Интервенция самой себя состоялась. Лечение началось. И оно обещало быть долгим и болезненным. Но другого пути не было.

Жанна повернулась от окна и посмотрела на дверь в кабинет. На ту самую коробку с фотографиями. На свою камеру.

Она улыбнулась. Слабо, неуверенно, впервые за долгие месяцы. Но это была её улыбка. Не для кого-то. Для себя.

«Привет, – прошептала она той девушке с озера. – Давай знакомиться заново».

Глава 4: Звук тишины

Первые сутки после Великого Удаления напоминали ломку. Острую, физическую, унизительную. Каждая клетка тела, каждый нерв, каждый синапс в мозгу, годами тренированные на реакцию к определённым звукам и вибрациям, взвыли от протеста. Жанна ловила себя на том, что её рука по десятку раз на час непроизвольно тянулась к тому месту на столе, где всегда лежал телефон. Пальцы сами собой складывались в привычный жест – свайп вниз для обновления ленты, хотя самого устройства могло и не быть в поле зрения.

Тишина была самым страшным. Не внешняя – за окном по-прежнему гудел город, гудели трубы отопления, доносились обрывки музыки из соседней квартиры. Внутренняя. Та самая, что раньше заполнялась бесконечным мысленным диалогом: «Ответил? Почему не отвечает? Написать ещё раз? Как бы не показаться навязчивой. А может, он просто занят? Но он же в сети!» Теперь этот навязчивый, изматывающий монолог смолк. И образовавшаяся пустота оглушала.

Она пыталась заниматься делами. Перебрала вещи в шкафу, выбросила наконец тот самый свитер, помыла окна. Но все действия были механическими, лишёнными смысла. Её сознание, лишённое своего главного наркотика – возможности внешнего подтверждения, – блуждало впустую, как потерянный ребенок.

Обед она съела перед телевизором, включив какой-то шумный сериал, лишь бы заглушить звенящую тишину внутри. Но даже с экрана на неё смотрели идеальные пары, решающие свои идеальные проблемы с помощью страстных поцелуев. Она щёлкнула выключателем. Стало ещё тише.

К вечеру тревога достигла пика. Она чувствовала себя отрезанной от мира, брошенной на произвол судьбы. А что, если за это время она пропустила что-то важное? Не сообщение от заказчика? Не срочную новость от подруги? Не… нет, это уже было на грани паранойи. Она взяла книгу – томик Бродского, который когда-то обожала, – но буквы плясали перед глазами, не складываясь в слова. Её мозг отвык воспринимать длинные, сложные тексты. Он привык к клиповому сознанию, к коротким сообщениям, к ярким картинкам.

Она отшвырнула книгу и закрыла лицо руками. Что она наделала? Это была ошибка. Глупая, импульсивная, женская ошибка. Надо всё вернуть. Скачать приложения обратно. Написать Марку… нет, не Марку. Нику? Может, стоит написать Нику? Вдруг он просто потерял телефон? Вдруг с ним что-то случилось? Это же возможно, верно?

Её рука снова потянулась к телефону. Дрожащими пальцами она открыла магазин приложений. Яркие иконки заманчиво подмигивали ей. Одно касание. Всего одно. И привычный мир иллюзорных надежд вернётся.

Она уже почти нажала кнопку «Установить», как её взгляд упал на коробку, стоявшую у порога кабинета. Ту самую, с фотографиями. И в памяти всплыло лицо той девушки с озера. Спокойное. Умиротворённое. Свободное.

С каким-то животным усилием воли она отшвырнула телефон на диван, как отшвыривают что-то ядовитое, обжигающее. Нет. Она не позволит себе сорваться. Не позволит этой цифровой зависимости снова взять над собой верх.

Чтобы отвлечься, она решила выйти на улицу. Не в магазин за углом, а просто пройтись. Без цели. Как в старые времена.

Воздух был холодным и колючим, он обжигал щёки, но это было приятно. Это ощущение было настоящим, физическим, а не виртуальным. Она засунула руки в карманы пальто и пошла, куда глядят глаза.

Город встретил её привычным хаосом и гамом. Но теперь, лишённая возможности уткнуться в экран, чтобы скрыть неловкость одиночества среди толпы, Жанна была вынуждена смотреть по сторонам. И она увидела то, чего не замечала годами.

Она увидела, что почти все вокруг были такими же, как она была ещё вчера. Люди шли, ехали в метро, сидели в кафе, уткнувшись в яркие прямоугольники смартфонов. Их лица были освещены мертвенным, голубоватым светом, пальцы лихорадочно листали ленту, ставили лайки, печатали сообщения. Они были вместе, но бесконечно одиноки в своём цифровом коконе. Они смотрели в экраны, но не видели друг друга. Не видели заката, который разливался над городом розовым и персиковым золотом. Не видели улыбки старого продавца в киоске с кофе. Не видели, как воробьи купаются в первой мартовской луже.

Жанна остановилась, опершись о перила набережной, и смотрела на эту сюрреалистичную картину. Она была снаружи. Снаружи гигантского аквариума, в котором плавали призраки, прикованные к своим устройствам. И ей стало их бесконечно жаль. И себя вчерашнюю – тоже.

Её взгляд, отточенный годами работы фотографом, начал бессознательно выхватывать кадры. Настоящие, не поставленные. Молодой отец, катящий коляску, он с умилением смотрел на спящего ребенка, а не в телефон. Пожилая пара, сидевшая на лавочке, они молча держались за руки, и в их молчании было больше любви и понимания, чем в тысячах сообщений с сердечками. Девочка, запускающая мыльный пузырь, и её восторг, когда тот, переливаясь, поднимался к небу.

Она ловила эти моменты, как драгоценности, и прятала внутрь. Её внутренний диалог начал меняться. Вместо «Что он думает?» появилось «Какой красивый свет на граните мостовой». Вместо «Написать ей первой?» – «Пахло жареными каштанами и зимой».

Она зашла в маленькое кафе, куда всегда было страшно зайти одной – казалось, все уставятся на одинокую женщину. Но сейчас ей было всё равно. Она взяла капучино и устроилась у окна. И тут её накрыло новой волной тревоги. Она сидела одна за столиком. Раньше в такие моменты она немедленно хваталась за телефон, делая вид, что пишет кому-то очень важное сообщение, листая ленту, создавая иллюзию занятости и востребованности. Теперь же ей некуда было деться. Она была вынуждена просто сидеть. И быть собой. Одинокой женщиной за чашкой кофе.

Первый импульс – сбежать. Выпить кофе залпом и убежать. Но она сжала пальцами теплую чашку и заставила себя остаться. Дышать. Смотреть в окно. Ничего не делать.

И тогда случилось странное. Через несколько минут острой, почти панической неловкости, она начала… расслабляться. Никто на неё не смотрел. Никто не указывал пальцем. Мир был абсолютно равнодушен к её одиночеству. И в этом равнодушии была освобождающая правда. Ей не нужно было ни перед кем казаться. Не нужно было никому ничего доказывать. Она могла просто быть.

Она закончила кофе с ощущением маленькой, но очень важной победы.

На следующий день она решила пойти ещё дальше. Она отправилась в торговый центр за новой помадой. Раньше это был целый ритуал: сделать селфи в примерочной, отправить подругам, спросить мнения, ждать ответов, советоваться. Телефон был её кривым зеркалом, в котором она искала подтверждение своей привлекательности.

Теперь ей приходилось полагаться только на собственное отражение. Она смотрела на себя в зеркало при тусклом свете магазинной примерочной и ловила себя на том, что ищет недостатки. «Морщинки у глаз стали заметнее. Цвет кожи какой-то уставший. А этот оттенок мне вообще идёт?»

Она ждала привычного импульса – сфотографировать и спросить у Кати. Но импульс не приходил. Ей приходилось принимать решение самой. Полагаться на свой собственный, запыленный вкус. Свой собственный, забытый взгляд.

Это было невероятно трудно. Как заново учиться ходить. Она водила по губам разные оттенки, всматривалась, пыталась уловить, нравится ли ей самой. Не «пойдёт ли это ей для свидания», не «произведёт ли это впечатление», а нравится ли это ей.

В конце концов, она выбрала не яркий алый, который обычно советовали подруги, говоря «смотрится сексуально», а тихий, пыльно-розовый, почти телесный. Он не делал её ярче. Он делал её… собой. И в этом было какое-то новое, непривычное чувство – самодостаточность.

Вечером второго дня её навестила Катя. Шумная, яркая, пахнущая дорогими духами и энергией мегаполиса.

– Ну, где он? – с порога спросила Катя, сбрасывая каблуки. – Показывай своего архитектора! Ты так про него в смс расписывала, я уже все уши прожужжала Сашке, что у тебя роман с новым Ремом!

Жанна молча протянула подруге телефон.

Катя взяла его, привычно разблокировала, потыкала несколько секунд. На её лице появилось недоумение.

– Жан, а где… где всё? Где Tinder? Bumble? Ты что, на новый аккаунт переехала?

– Я удалила всё, – тихо сказала Жанна.

Катя замерла с открытым ртом, словно Жанна объявила, что улетает на Марс.

– Удалила? Всё? Ты что, совсем с ума сошла? – в её голосе прозвучала неподдельная паника, как будто Жанна совершила кощунство. – А как же искать? А как же знакомиться? Ты что, хочешь остаться одна? Да там же все сейчас сидят! Все!

– Именно поэтому я и удалила, – ответила Жанна, и сама удивилась спокойствию в своём голосе. – Я устала, Кать. Я больше не могу.

– Но ты же не можешь просто так взять и выпасть из жизни! – Катя заговорила быстро, убедительно, как будто отговаривала самоубийцу прыгать с крыши. – Ладно, этот козёл Марк. Найдём другого! Сейчас зарегистрируем тебя заново, сделаем новые фото, я тебе помогу! Я знаю, какой у тебя кризис, но это не выход!

Она потянулась за телефоном, но Жанна её остановила.

– Выход. Для меня – выход. Я не хочу больше искать. Я хочу… побыть одна.

– Одна? – Катя произнесла это слово с таким ужасом, словно Жанна сказала «я хочу заболеть проказой». – Жанна, ну что за депрессивная ерунда! Да все через это проходят! Плюнь, развейся! Пошли сегодня в клуб, я тебе кого-нибудь классного найду!

Раньше Жанна бы поддалась. Раньше она бы позволила Кате, этой жрице культа отношений, убедить себя, что её чувства – это просто «ерунда», которую нужно залить алкоголем и заткнуть новым знакомством. Но сейчас она смотрела на подругу и видела в ней не спасительницу, а ещё один голос того самого мира, который завёл её в тупик.

– Нет, Катя, – сказала она твёрдо. – Я не хочу в клуб. И я не хочу никого искать. Мне нужно время. Для себя.

Катя откинулась на спинку дивана, разведя руками. Она смотрела на Жанну как на ненормальную.

– Ну хорошо… Ладно… Отдыхай. Но через неделю я к тебе приду, и мы всё равно всё установим обратно. Обещай, что хотя бы подумаешь об этом?

Жанна не стала спорить. Она просто кивнула. Катя ушла, оставив после себя шлейф духов и ощущение лёгкой недосказанности. Жанна понимала, что их дружбе, возможно, грозит испытание. Их объединяли не только общие воспоминания, но и общие ритуалы – обсуждение мужчин, совместные походы на свидания, анализ сообщений. Теперь один из столпов рухнул.

После визита Кати одиночество снова накатило, но на этот раз иначе. Оно было осознанным выбором. Она не была изгоем. Она была добровольным отшельником.

На третий день она проснулась со странным чувством. Она прислушалась к себе. Тревога никуда не делась, но она стала тише, приглушённее, как назойливая мелодия, играющая за стеной. А на первый план стало выходить что-то новое. Любопытство. Слабое, едва заметное, как первый луч солнца после долгой ночи.

Что она будет делать сегодня? Не для того, чтобы заполнить паузу между сообщениями. Не для того, чтобы сделать красивое фото для соцсетей. А просто для себя.

Она заварила чай, не кофе, а именно чай – травяной, с мёдом. Села на подоконник в гостиной, завернулась в плед и просто смотрела на улицу. Ни о чём не думая. Просто наблюдая. И это наблюдение начало приносить какое-то непривычное, почти забытое удовольствие.

Потом её взгляд упал на зачехлённую камеру в кабинете. Рука не потянулась к ней сама собой, как к телефону. Нет. Это было осознанное решение. Она подошла, сняла чехол. Камера была тяжёлой, холодной, знакомой. Она провела пальцами по кнопкам, нащупала риску на спусковой кнопке. Включила. Зеркало щёлкнуло, отразив её собственный глаз.

Она не стала брать объектив. Не стала настраивать диафрагму. Она просто подошла к окну и подняла камеру к глазам. Мир сузился до прямоугольника видоискателя. И он преобразился.

Винтовая лестница пожарного выхода на соседнем доме сложилась в идеальную геометрическую абстракцию. Отражение облаков в луже на асфальте стало сюрреалистичным пейзажем. Морщины на лице старушки, кормившей голубей, складывались в карту целой жизни.

Она не нажимала на спуск. Она просто смотрела. Училась видеть заново. Без фильтров. Без цели получить одобрение. Без мысли «выйдет ли это красиво». Она ловила свет. Ловила тень. Ловила моменты.

И в этот момент она поняла. Она не отказывалась от мира, удаляя приложения. Она возвращалась к нему. К настоящему. К тому, что можно потрогать, понюхать, увидеть своими глазами, а не через посредника в виде экрана.

Она опустила камеру. Сердце её билось ровно и спокойно. Впервые за долгие дни.

Она подошла к столику, взяла тот самый томик Бродского. Открыла на случайной странице. И вдруг буквы сложились в строки, а строки – в смысл.

«…и потому, что платье из ситца,

спускающееся ниже колен,

ты напоминаешь мне не бабочку, а то,

во что она превращается, и это

более лестно, поскольку та

скрывает ноги, тогда как ты

их не скрываешь, и потому что

не скрываешь, я и сравниваю…»

Она читала медленно, вникая в каждое слово, позволяя образам рождаться в сознании самостоятельно, без готовых картинок из интернета. И это было невероятно насыщенное, глубокое чувство.

Тишина больше не была звенящей. Она стала наполненной. Наполненной смыслом, который рождался внутри неё, а не приходил извне в виде сообщений, лайков и уведомлений.

Она ещё не была счастлива. Нет. Рана была ещё слишком свежа, одиночество – слишком велико. Но сквозь трещины в её душе начал пробиваться самый важный звук из всех возможных. Звук её собственного голоса. Тихий, несмелый, но настоящий.

И она слушала его. Впервые за долгие-долгие годы.

Глава 5: Неожиданный анкор

Прошла неделя. Семь долгих, странных, вывернутых наизнанку дней. Жанна начала привыкать к новому ритму, к тишине, которая теперь была не врагом, а союзником. Она научилась слушать себя, слышать собственные мысли, не заглушая их бесконечным внешним шумом. Это было похоже на восстановление после тяжелой болезни – медленное, болезненное, но неуклонное.

Она снова начала фотографировать. Сначала робко, почти стыдливо, как будто делала что-то запретное. Она выходила в парк с камерой и просто снимала то, что привлекало её глаз. Морозные узоры на стеклах, отражение огней в темной воде пруда, бездомную кошку, греющуюся на солнышке на чьём-то подоконнике. Она не думала о композиции, о свете, о том, будет ли это кому-то интересно. Она просто ловила моменты. Для себя.

И в этом был свой, особый кайф. Кайф абсолютной свободы и безответственности. Ей не нужно было никому ничего доказывать. Она была единственным зрителем и единственным критиком своей работы.

Однажды утром раздался звонок в дверь. Не привычный динг-донг смс, а настоящий, живой звонок. Жанна вздрогнула – за последние дни она почти отвыкла от реального человеческого общения, если не считать визита Кати.

За дверью стояла её подруга, но не Катя, а Соня. Соня была другой. Тихой, спокойной, работавшей реставратором в местном музее. Они дружили с института, но в последние годы их общение сошло на нет – бурная, насыщенная свиданиями жизнь Жанны не оставляла места для неторопливых встреч с немного занудной, погружённой в своё дело подругой.

– Привет, – улыбнулась Соня. На ней был невзрачный свитер и потёртые джинсы, в руках она держала бумажный пакет с круассанами. – Мне Катя сказала, что ты… ну, что у тебя сложный период. Решила заглянуть. Не помешаю?