Читать онлайн О драконах и тенях: расстановка фигур

Пролог. Шаг в неизвестность

(за несколько лет до первого контакта, где-то в другой части галактики)

Когда дверь перед ним беззвучно отъехала в сторону, он и близко не представлял, что его ожидает. Не подозревал и того, к чему в дальнейшем приведет внезапная встреча с высоким покровителем. Титаниды, по крайней мере те из них, кто называл себя э́линэ – маги и учёные по натуре, редко покидали возведённые башни, и если требовалось что-то сообщить уступающим в росте подопечным, то просто приглашали их к себе. Открыто «приглашали» даже в тех случаях, когда итогом визита могло стать серьёзное наказание. Поэтому всю дорогу по замысловатым коридорам до автоматической двери эльф терялся в догадках и ожидал худшего. Как-никак, у каждого были грехи за душой, а сложные времена никак не располагали к наивному оптимизму.

Кабинет титанида с первой же минуты показался ему почти склепом, безжизненным и унылым. Серые стерильные стены без каких-либо украшений или признаков грязи, идеально круглый диск мягко освещал лишённое окон большое помещение, где кроме стола и подобия двух кресел не имелось другой мебели. Будто неприятным довеском к мрачному образу в воздухе витал тяжёлый запах, который оседал где-то в горле. В отличие от брата, эльфу никогда не доводилось бывать в башнях элинэ, таланты и устремления переплели его судьбу с другой группой титанидов, воинствующими э́шнэ. Потому он делал выводы, опираясь лишь на собственный опыт, игнорируя слухи, и не подозревая что у кричащего минимализма имелся другой смысл. В то же время сидящий за столом титанид в светлых просторных одеждах не обратил на гостя никакого внимания, поглощённый разложенными перед ним записями. Несколько вдохов эльф терялся в сомнениях: его словно не ждали, неужели он ошибся и пришёл не туда?

Дверь за спиной закрылась также беззвучно, как и открылась, но остроухий расценил это как особый знак: отступать больше некуда, нужно двигаться дальше. Первый шаг, второй, третий… Ему казалось, что он шёл достаточно громко, чтобы привлечь внимание, но даже остановившись между креслами ничего не изменилось – хозяин кабинета продолжал заниматься своим делом. Элинэ нельзя отвлекать от их занятий, напомнил себе эльф и обманчиво долгую минуту наблюдал, как титанид вчитывается в содержание верхнего листа в тонкой стопке. Вид документов всколыхнул в памяти воспоминания о временах, когда они с братом были моложе и на многое смотрели с восторгом: «Представляешь, им даже не нужна бумага и книги, чтобы сохранять знания. Им помогают умные механизмы!», рассказывал ему родной голос.

Слова юнца из далёкого прошлого, буквально заново открывшего для себя мир после спасения, мало соответствовали развернувшейся перед глазами эльфа картине. Ну и где сейчас эти пресловутые умные механизмы? Разница была настолько велика, что вызывала смесь разочарования и раздражения, горький привкус которых почти физически ощущался на языке. К счастью, он лишь по привычке недовольно цыкнул, выражая невысказанную досаду, и тишина, разбавляемая только шелестом страниц, оборвалась. Титанид наконец-то оторвал взгляд от бумаг, пару раз быстро моргнул и откинулся на спинку стула.

– Я ожидал тебя немного позже, – благосклонно начал хозяин кабинета, пряча за доброжелательностью настоящие чувства, ведь в действительности эльф смог его удивить. Массивная рука потянулась было к маске, лежащей в стороне от бумаг, но на полпути замерла, словно её владелец передумал. – Моё имя – Ариха́р ис’Карим и я руководитель научной команды… номер которой тебе ничего не скажет. Впрочем, ты вполне мог слышать моё прозвище – «белая ворона исследовательского корпуса»…

Пока титанид говорил, эльф испытал непривычное чувство неловкости, будто находился не на своём месте, потому что не понимал, говорил ли его покровитель серьёзно или своеобразно шутил. Как-никак, по словам брата, титанидам тоже был не чужд юмор, хотя конкретно ему не доводилось видеть его проявление собственными глазами. Тем не менее, он был рад, что в такие моменты этикет не требовал от представителя низкой расы какого-либо ответа, только внимания.

– … вставать не буду, так мы сможем нормально смотреть друг другу в лица.

Казалось бы, простая фраза, но после этих слов эльф окончательно растерялся. До визита в башню элинэ он был уверен, что мир вокруг прост и предсказуем. Если отбросить всеобщее заискивание и закулисные игры, то на поверхности оставалась объективная правда об отношении титанидов к подопечным. Они, не скрывая, считали себя выше остальных, вкладывая в высокопарные слова все возможные смыслы. Тем не менее, как бы больно подобного рода заявления не били по гордости уступающим в росте, почти все в бессилии признавали: титаниды в своём праве, ведь в их распоряжении и знания, и технологии, и ресурсы. Но главное – они планомерно спасали низкие расы с гибнущих планет, а значит, у них также была ответная благодарность и преданность. Правда тем, кто оставался служить нежданным спасителям, приходилось смиренно терпеть некоторый дискомфорт в общении. Поэтому эльф рассчитывал, что хозяин кабинета встанет и, подобно нависающей скале, будет одним своим видом напоминать, где его место. В итоге уверенность подвела остроухого, он и мысли не допустил, что может обмануться в ожиданиях. Это невольно порождало уважение к ис’Кариму, а также интерес к встрече, которого изначально не было.

– Мне известно, что ты служишь эшнэ, – тем временем продолжал говорить титанид, собирая распечатанные для этой встречи бумаги в одну стопку, и потому не успел заметить мимолётное смятение на лице подопечного, – но на время предстоящей экспедиции перейдёшь под мою опеку. Если дашь своё согласие, конечно.

– Экспедиции? – ухватился за слово эльф. Масштабные события, будь то манёвры или операции по спасению ещё на стадии планирования были у всех на слуху, но сейчас в едином обществе царила информационная тишина. Возможно, специально, поймал себя на мысли он.

– Вот, ознакомься, – вместо прямого ответа титанид с улыбкой протянул ему стопку бумаг, ему требовалось время, чтобы привести в порядок растревоженные мысли.

В тот момент этикет требовал от эльфа строгих действий. Прежде чем подойти ближе и принять документы, он задержал дыхание, а после и вовсе быстро отступил на два шага назад, подальше от стола, под одобрительный взгляд покровителя. Теперь именно хозяин кабинета наблюдал и делал выводы. Изначально Арихар ис’Карим с сомнением отнёсся к кандидатуре не замеченного в лояльности подопечного, но в последнюю минуту, поддавшись порыву, решил встретиться с ним лично.

Титаниды называли «подопечными» все спасённые низкие расы, вкладывая в это слово ответственность за тех, кому помогли избежать забвения, даже если некоторые из них не захотели влиться в новое общество. Он смотрел на эльфа, долго колебавшегося между стремлением отправиться в колонии, подальше от пожирающей планеты чумы, и нежеланием бросить талантливого брата без поддержки.

Эти и другие детали по-бюрократически дотошно перечислялись в полном досье уступающего ростом, с которым титаниду пришлось поспешно ознакомиться незадолго до встречи. Тем не менее, эльф смог его удивить: подойти близко к элинэ, к магу Плетения, и при этом остаться незамеченным прямо перед глазами. Арихар мог легко уловить любые колебания в ауре, что заполняла его кабинет, но подопечный словно скрывал своё присутствие. Неосознанное применение таланта, гадал титанид, или выработанная на службе у эшнэ привычка? Он уже предвидел, как старший ученик посмеётся над неуверенностью наставника и в чем-то будет прав. Но в то же время, его переполняла уверенность: терять такого эльфа было никак нельзя, умелый солдат с подобным качеством в предстоящей экспедиции к неизученной обитаемой планете многого стоит. Он едва сдерживал улыбку, неожиданная находка оправдывала потраченное на встречу время.

В свою очередь, остроухий бегло вчитывался в содержание страниц. Первой в стопке была его короткая характеристика, где принадлежащее ему длинное эльфийское имя было напечатано с ошибкой. Чья-то рука подчеркнула все заглавные буквы и вывела на полях грубо звучавшую аббревиатуру, будто она могла иметь какое-то дополнительное значение. Сама же характеристика оказалась до обидного скудной, хотя краткость совершенно не удивляла. В отличие от брата он не стремился произвести впечатление и потому в строках документа не было ни единого упоминания предрасположенности к течению магии Воплощения, зато перечислялись его армейские успехи и выговоры. По стечению обстоятельств их было примерно поровну.

Но, перевернув страницу, он вздрогнул. Из вереницы мелкого текста глаза метко зацепились за слово, ставшее кошмаром для выжившей части галактики. Люди дали явлению одно название, Кристаллическая чума, эльфы и гномы другое – Хрустальная лихорадка, титаниды называли его просто хло́дией, созвучно с процессом обратной кристаллизации. Тогда же он понял, почему о предстоящей экспедиции не было даже слухов: из суеверного страха и опасений получить назначение. В нетерпении эльф быстро прочитал следующие несколько страниц, выискивая среди нагромождений сложных терминов и графиков понятную информацию, и когда у него получилось, изящные брови поползли на лоб. Он встряхнул головой, будто отгонял наваждение, перечитал ошарашившие его отрывки, и удивление сменилось хмурым недоверием.

«… обнаружена аномалия в… части ассимилированного сектора… размер: звездная система… сигнатурное излучение Воплощения… интенсивность излучения выше среднего… шесть планет, одна обитаема… датчики дальнего наблюдения подтвердили наличие органической формы жизни… за двести лет дистанционного наблюдения аномалия не претерпела изменений…».

Прочитанное плохо укладывалось у него в голове. Нет, конечно, он не являлся учёным и наверняка многое ускользало от его внимания, но эльф своими глазами видел, как агрессивно хлодия поглощала любую органику и насколько коварные приобретала формы, мало чем отличаясь от болезней, названия которых ей подарили выжившие. Личный опыт лишь делал его недоумение ещё тяжелее. Как жизнь смогла сохраниться в таких непростых условиях, да к тому же так долго?!

– Полагаю, теперь у тебя имеются вопросы, – произнёс хозяин кабинета, и эльф вздрогнул. Кто бы мог подумать, что можно от удивления забыть, где находишься. Такое с ним случилось впервые.

– Написанное здесь, – он посмотрел на собеседника и потряс стопкой бумаг, – вызывает недоверие вперемешку с надеждой. Почему об этом молчат?

Арихар снова несколько раз быстро моргнул, скрывая изумление, подопечный буквально один-в-один повторил его слова в тот день, когда ему дали ознакомиться со статистикой наблюдений. Можно сказать, в вопросе эльфа он слышал собственное возмущение и потому не знал, как лучше ответить: искренне или приукрасить действительность? Будь перед ним кто-то равный по росту, титанид не страдал бы муками выбора, перед равными нет нужды сохранять благородный образ. Но Арихара не просто так прозвали белой вороной, он часто поступал, как считал нужным, и видел перспективы там, где казалось их не существовало. Привычка рисковать ради результата сильно повлияла на его решение.

– Долгое время эту аномалию считали простой погрешностью, позже – недочетом наблюдательной команды, – тяжело вздохнул ис’Карим, ему было не комфортно рассказывать об ошибке, пусть она не совершена конкретно им. – Новое поколение учёных из интереса присмотрелось к аномалии, и так выявили просчет, а сбор данных начался заново. Столько лет потрачено впустую, – хмыкнул титанид. – Предстоящая экспедиция – результат долгих наблюдений за удачливой звёздной системой.

– Тогда я ещё больше не понимаю, зачем вам нужен, – признался эльф.

– Получается, мы думаем об одном и том же. Я близко не представляю, как ты можешь пригодиться мне в экспедиции, – он не хотел сразу показывать зародившийся интерес. И, пользуясь замешательством собеседника, титанид с очередным тяжёлым вздохом пояснил. – Твой брат посоветовал присмотреться к тебе. Буду честен, я предпочёл бы видеть именно его в моей научной команде, но он ещё ученик. К тому же, потенциального фантомного кузнеца ни за что не отпустят в сомнительный поход.

– И, понимая риски, вы всё равно завете меня с собой? – с некоторой иронией в голосе эльф то ли подвел итог, то ли уточнил. Слова о рекомендации брата подпортили ему настроение, будто младший и единственный родственник пытался от него избавиться. Конечно, он быстро отбросил эту мысль, вот только неприятное послевкусие осталось – всё-таки жизнь под покровительством эшнэ сделала его слишком подозрительным.

– О, поверь, изначально я и не собирался, – возразил титанид, – наша встреча планировалась как простая формальность, но ты смог произвести на меня впечатление. Поэтому твоё окончательное решение теперь имеет вес.

– Вот как… – задумчиво протянул подопечный. Взгляд эльфа упал на бумаги в руке, и в его голове возник вопрос. – Но прежде ответьте: что вы рассчитываете там найти?

– Решение, – твёрдо заявил Арихар, правда его уверенность быстро угасла. – Или хотя бы ответы…

* * *

С того разговора прошло очень много времени и в довесок случилось столько событий, что на две жизни наберётся. Экспедиция провалилась, низкие расы оказались брошены высокими покровителями в опасном секторе галактики. В точности как когда-то были покинуты своими богами на родных планетах, попутно растеряв то немногое, что имели: и веру, и технологии, кое-как цепляясь за надежду. Взгляды эльфа тоже успели несколько раз поменяться, подстраиваясь под хаотичное общество и события, но кое-что всегда оставалось нетленным – его верность старому титаниду, пусть она и приносила в ответ немало неприятностей. С иронией вспоминая покровителя, он не мог не отметить, что оказался в ловушке обстоятельств в той самой звёздной системе, на той самой обитаемой планете, указанных в документах титанида, под проливным дождём у подножия каменной лестницы, хотя плохая погода заботила эльфа меньше всего. Со стороны могло показаться, что его взгляд направлен на поднимающуюся по ступеням фигуру, но на самом деле он пристально смотрел на стены монастыря Последнего пути, испытывая смесь тоски и нетерпения. Даже не верилось, как много зависело от этого сооружения…

Неожиданно он почувствовал приближение чего-то почти родного. За пролетевшие годы эльф тоже стал покровителем, приняв ответственность за чужие жизни, и разбавлял заботой о подопечных долгое ожидание. Но это мало походило на опеку титанидов, ведь с каждым у него возникла особая связь. Связь, о которой ему стало известно только на этой планете.

– Бэ́нуа, – дружелюбно произнёс он, наблюдая, как миновавшая лестницу фигура скрылась за воротами монастыря. Только тогда он обернулся к обманчиво молодому парню в белой куртке с накинутым на голову капюшоном. – Ну как, повидался с женой?

– Нет. Я снова струсил, – последовал на удивление безэмоциональный ответ. – Зато встретил взрослого сына. Это оказался необычный опыт.

– Могу тебя понять.

– Разве у вас тоже есть дети, мастер? – пусть голос парня по-прежнему звучал невозмутимо, на самом деле он сильно удивился. На его памяти наставник всегда был одиноким.

– Да, где-то там, – туманно объясняя, произнёс эльф. – Тоже сын, тоже взрослый.

Его слова скрашивало немного лжи, ровно столько, чтобы собеседник не заподозрил странности, как-никак даже подопечные вряд ли приняли бы правду. Он в последний раз бросил взгляд на стены монастыря и вздохнул. Ему предстояло ещё одно утомительное путешествие.

– Я отправляюсь в Скользящую академию.

– Вы же не любите драконов, – будто бы упрекнул парень.

– Моё отношение к ним нисколько не изменилось, – заверил эльф, но добавил. – К сожалению, я опрометчиво пообещал написать книгу. А вот для тебя, Бэнуа, у меня есть другое задание…

-–

Пояснения:

– Элинэ и Эшнэ. Общество титанидов делится на взаимосвязанные социальные группы. К элине относятся те, кто обладает талантом к магии или те, кто посвятили себя изучению тонких материй и течению энергий без предрасположенности к магии. Эшне – военные, в том числе изобретатели оружия. Их область: планирование и проведение спасательных операций, обеспечение защиты элинэ в экспедициях.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 1

(223 год после «Побега»)

Казалось, сама стихия ополчилась против него: больно хлестал по щекам холодный дождь, а сильные порывы ветра так и норовили сбить с широких ступеней, серпантином ведущих к монастырю Последнего пути. Будто природа в единственной возможной манере говорила ему, прямолинейно и беспощадно: отступи, поворачивай назад, проваливай обратно в пустыню и прими свою смерть там! Но Рашми упорно шагал по ступеням вверх вопреки чужой «воле», прикрывая одной рукой лицо, а второй придерживая по привычке сумку, словно в ней лежало что-то ценное. Попутно он радовался, что солнце ещё не село, иначе подъём стал бы куда тяжелее. Всё потому, что ему просто больше некуда было идти. А главное – у него больше не было времени на обратное путешествие. По крайней мере, в тот момент савори́н думал, что времени у него действительно осталось очень мало и счет шёл на дни.

На самом деле он изначально не видел никакого смысла в длительном путешествии к стенам монастыря. В конце концов, кому какая разница, где смерть настигнет: среди песков той самой пустыни или на континенте, утопающем в зелени. Но… Там внизу, у подножия лестницы, остался его друг, чья обременительная настойчивость заставила Рашми согласиться на уговоры и сделать выбор, лишь бы не слушать в очередной раз престранный монолог о корнях и традициях в духе приверженцев ювана́й*. И все же, отдаляясь от неулыбчивого зануды с каждым шагом дальше, он был благодарен странному эльфу за компанию в его последнем путешествии, пусть остаток пути ему придется преодолеть в одиночестве. Где-то в этих краях у него осталась родня, наверно потому сердце и тлеющая в нем надежда привели поддавшегося на уговоры Рашми к вратам именно этого монастыря, чтобы дождаться в его стенах смерти и быть похороненным ближе к тем, кто много лет назад от него отказался. Даже сейчас ему было сложно объяснить свой сентиментальный порыв.

«Стаю не выбирают», – понимающе сказала ему Карри'эфрен Ва́ритэн, дракон с чешуёй тёмно-серого оттенка, в те далекие времена, когда они только-только обрели друг друга в Скользящей академии.

Иронично, что с теплотой о своем саво́ре, ведущей в их духовном тандеме*, он вспоминал лишь в начале изнурительного подъёма, пока мерил шагами первые два десятка ступеней, ведь в моменты, когда переводил дыхание, его голову посещали уже другие мысли, приправленные усталостью и раздражением. Несколько сотен ступеней на подъём – не то удовольствие, которое хотелось бы испытать перед смертью, и драконы могли бы закладывать монастыри для осиротевших и брошенных саворинов чуточку ближе к земле, а не к небу в привычной им манере. Откровенно говоря, будучи учёным, Рашми просто не привык к таким нагрузкам, и чем ближе становились ворота, тем сильнее крепли опасения, что смерть протянет ему руку раньше, чем планировалось. В такие моменты он позволял себе выругаться вслух, но преимущественно в собственный адрес, сетуя, что не стоило соглашаться на уговоры друга.

«Какой бы раздражающей ни была проблема, часто её корни произрастают из нас самих», – когда-то, ещё при жизни, наставляла его Варитэн.

Очередное яркое воспоминание о драконе посетило Рашми буквально в шаге от монастырских ворот. Снова корни, будь они неладны… Мысль заставила его невесело улыбнуться и, прежде чем взяться за массивное кольцо и постучать, он в последний раз обернулся. Казалось, гроза за время подъёма только усилилась, свинцовые тучи стали темнее и молнии всё чаще рассекали небо, но даже так ей не удалось скрыть стоящую у подножия лестницы одинокую фигуру.

«Все эльфы по-своему странные, но почему этот такой уникальный?» – внезапно подумал Рашми, с сожалением понимая, что ответ он так и не узнает.

Монастырь встретил его пугающей тишиной. Саворин даже вздрогнул, когда поприветствовавший его немногословный монах-привратник закрыл за ним ворота, и звуки беснующейся грозы мгновенно стихли, словно их отсекли от царящей внутри стен гармонии. Разительный контраст ошеломлял настолько, что он не сразу понял, что смотрел прямо на разбитый в центре внутреннего двора сад. Точнее на то, как вспышки молний на короткий миг освещают красоту растений, а вот сопровождающий грохот на самом деле звучал из его воспоминаний. Казалось, с каждой новой вспышкой окружающая тишина всё сильнее мешала ему дышать, и Рашми сделал два неуверенных шага вперёд, лишь бы убедиться, что каблуки сапог стучат по камню и он не сходит с ума.

– Прошу следовать за мной, – прозвучало у него за спиной.

Саворин вздрогнул во второй раз. На мгновение ему стало стыдно: как он мог забыть, что под крытой галереей вместе с ним, терпеливо ожидая, стоял монах? Но стыд быстро сменился раздражением. Царившая в монастыре тишина, будто живое существо, обманывала и игралась с его ожиданиями, как с добычей. Конечно, умом Рашми понимал, что такую атмосферу создали специально – всё ради покоя тех, кто ждёт смерти. Понимал и другое, что его злость на самом деле отражение другой тишины, которая появилась в нём после гибели Варитэн и с тех пор не отпускала. Из-за навалившегося «одиночества» казалось, что за стенами монастыря осталось кое-что важное, почти родное, отчего хотелось вернуться, вот только изменить что-либо уже было поздно.

«Зачем я здесь?», – устало подумал саворин, но вслух сказал другое.

– Я… – отчего-то он запнулся, обернувшись к собеседнику в характерной мешковатой одежде. – Я бы хотел побыть здесь некоторое время…

Монах не стал возражать и, прежде чем уйти, молча забрал у гостя сумку и мокрый плащ. Оставшись в одиночестве, Рашми более уверенно двинулся к саду. Но чем ближе он подходил к растениям, тем медленнее становились шаги. Впервые за долгое путешествие к месту, где его похоронят, саворин ощутил пустоту и смятение, потому что достиг своей цели и теперь не знал, как поступить дальше: то ли смириться и просто ждать неизбежного, то ли упрямо что-то делать ради самого процесса. К сожалению, его упрямство умерло вместе с Варитэн, и, видя в этом некоторую иронию, Рашми сел на траву, словно собирался медитировать.

В центре сада плавными изгибами тянулось вверх единственное дерево с широким стволом, ветвям которого умелые руки не позволяли разрастись слишком сильно, чтобы изумрудная крона не создавала излишне большую тень и не касалась прозрачного раскинутого над монастырём купола. Ученому хватило одного взгляда на магический свод, ставший частично видимым благодаря разразившейся грозе, чтобы понять его назначение – именно он отсекал все внешние звуки, и он же не давал ливню залить водой внутренний двор, хотя влажность в воздухе всё же чувствовалась. Вокруг дерева без особой логики были рассажены кустарники и разбиты клумбы с лекарственными травами. Как ни странно, всё это: и сад, и оградительный купол – было частью определенного стиля, который саворину уже доводилось видеть в прошлом. Но вместо ярких примеров память оживила часть разговора, что случился во время путешествия с одного континента на другой.

«А ты знал, что при каждом монастыре обязательно служит эльф?» – спросил его спутник, тот самый, что остался у подножия лестницы.

К своему стыду Рашми, сколько бы много знаний не хранилось у него в голове, остался непосвящённым в такие детали. Дело даже не в том, что ему не была интересна тема, напротив, хотя бы раз в жизни каждый саворин задавался вопросом, что случится, если духовный тандем будет разорван? Он не стал исключением, однажды набравшись смелости и озвучив Варитэн своё любопытство, вот только в итоге получил вовсе не ответ. В сформированном духовном тандеме драконы всегда доминировали над низкими расами, и они часто запрещали саворинам задавать неудобные вопросы. Именно запреты ограждали Рашми от правды о монастырях Последнего пути. Пытаясь объяснить это другу, он впервые осознал, что там, где раньше ярко пылали высказанные Варитэн правила, больше ничего не осталось, только тишина.

«Вот как… – услышав ответ, разочарованно протянул эльф в тот разговор. – Надеюсь, там, в монастыре, у тебя будет время задуматься над моим вопросом…».

Воспоминание действительно заставило учёного погрузиться в раздумья. Вот он на месте, но почему-то слабо верилось, что неулыбчивый зануда говорил только о саде и о том, что об этой красоте заботится кто-то из его вида. С момента гибели савора в красных песках Товаруна, странный эльф ненавязчивыми фразами, среди которых имелись и просто наблюдения, и резкие сравнения, заставлял сильнее сомневаться во всём, чему учили таких как он в Скользящей академии. Но друг и раньше приоткрывал для Рашми неприятную сторону мира, пользуясь самыми простыми методами: иронией, сарказмом и многозначительными паузами. Поэтому Варитэн не особо жаловала эльфа, избегая с ним личных встреч, но по какой-то причине не запрещала с ним дружить. Теперь поведение дракона впервые показалось ему странным. Впрочем, с тех пор, как он отправился в путешествие к монастырю Последнего пути, Рашми многое увидел и осознал заново.

Если бы его кто-то спросил, сколько он так просидел, глядя на цветы и роясь в собственных мыслях, саворин вряд ли смог ответить. Но когда душевные метания наконец-то подвели его к действительно важному вопросу, где-то в стороне раздался пронзительный крик. Резкий звук заставил учёного выплыть из омута самокопания и обратить внимание на то, что пасмурный день сменился не менее пасмурным вечером, сумерки которого мягко разгоняли светильники, а вместо тихой гармонии теперь в монастыре царила суета. Куда-то спешили монахи, кто-то говорил о ранах и кровотечении, а кто-то просил найти мастера-травника. Рашми тоже вскочил на ноги, правда так и не смог заставить себя сделать хотя бы шаг. Он растерялся и будто на мгновение снова оказался в полевом лазарете среди красных песков, наполненном болезненными стонами и запахом крови…

Но вдруг крик повторился вновь, не позволив саворину утонуть в страшном воспоминании. В то же время Рашми словно обдало холодом от запоздалого осознания, что кричал на самом деле ребёнок. Он наконец-то отмер, не раздумывая побежал вслед за монахами к одной из комнат боковой пристройки и застыл в проёме. Там внутри на полу в агонии металась девочка лет десяти и два монаха кое-как удерживали детское тело, лишь бы она не причинила себе больше вреда. Из её широко раскрытых глаз туманом струилась энергия, одежда была в крови, а на оголённых руках имелись свежие раны. Всё это являлось свидетельством того, что девочка ментально была со своим драконом и забирала себе часть его боли и повреждений. Саворин как заворожённый наблюдал за разворачивающейся картиной, даже когда его оттолкнул в сторону подоспевший эльф в характерном балахоне и с пузырьками в руках. И хотя Рашми вряд ли вообще мог помочь чем-то в сложившейся ситуации, у него даже мысли не возникло, что его обширные знания о саворах и саворинах могут как-то пригодиться. Напротив, он буквально задыхался от переполняющего любопытства, которое нередко сводило учёных с ума и которое в итоге погубило Варитэн под красными песками. Ему было безмерно интересно, как ребёнок с таким сильным тандемом оказался в подобном месте?

Тем не менее, он не успел поразмыслить над едва сформированной мыслью. Девочка снова пронзительно закричала, а на шее, будто от пореза невидимым ножом, открылась длинная рана, уходящая под одежду. Эльф поспешил остановить кровотечение, но в следующее мгновение тело ребёнка внезапно выгнулось дугой и обмякло. Послышался звук разбившегося стекла, и следом раздался наполненный ужасом детский голос:

– Он падает… падает…

И Рашми понял, что больше не может и дальше оставаться просто наблюдателем, если он будет медлить, то девочка под сминающим страхом сама разорвет тандем и умрёт в стенах монастыря уже как брошенная саворина. Приняв решение, учёный стремительно бросился к ребёнку, на ходу извлекая роду́н, крошечный изогнутый кинжал, предназначенный для сбора образцов, и полоснул себя по ладони.

– Что вы собираетесь делать?! – и, хотя эльф его не останавливал, в вопросе слышалась сильная тревога.

– Не дам ей совершить ошибку, – торопливо ответил Рашми и прижал травмированную руку ко рту девочки. – Ну же, кроха, глотай…

Он вряд ли смог сказать, сколько ребёнок выпил его крови, но убрал руку, когда из детских глаз перестала струится энергия, а взгляд стал осмысленным. Откровенно говоря, саворин даже не был уверен в успехе своей авантюры, но один способ удостовериться всё же имелся.

– Эй, кроха, скажи-ка мне, он успел взлететь? – как можно дружелюбнее спросил учёный у девочки.

Некоторое время она пристально на него смотрела, хлопая глазами, будто силилась вспомнить последние мгновения кошмара, и наконец-то кивнула. Рашми облегченно выдохнул и удовлетворённо улыбнулся, словно он не вмешивался в чью-то жизнь, а просто провёл эксперимент, чей результат полностью оправдывал ожидания. Затем, не без труда поднявшись на ноги, вышел из комнаты – нечего мешать другим радоваться благополучному исходу и хлопотать над ребёнком. В конце концов, ему тоже нужно позаботиться о своей ране, кажется, он сделал слишком глубокий разрез. К слову, снаружи саворина уже ждали. Одного монаха учёный узнал сразу, именно он открыл ему ворота, второй же был незнаком, но почтенный возраст и длинная седая борода невольно вызывали уважение.

– Позвольте вам помочь, – произнёс старик, жестом указав на спутника.

Привыкший справляться со своими проблемами самостоятельно, Рашми собирался отказаться, но в следующее мгновение вспомнил, что его сумка находится невесть где, и нехотя, переступая через принципы, протянул монахам раненную руку.

«Не со всем можно справиться в одиночку», – прозвучал в памяти недовольный голос неулыбчивого остроухого зануды, будто он упрекал вселенную за подобное упущение.

И правда, саворину было несколько неловко получать от кого-то помощь, если за его плечами не возвышалась Варитэн, во плоти или на словах. Раньше понимание этого совершенно не било по самолюбию и воспринималось как должное, но с тех пор, как дракона не стало, прошлое представало перед ним в новом свете. Наблюдая как монах-привратник выливает на порез вязкую жидкость насыщено-оранжевого цвета, Рашми снова падал в омут самокопания. А заботилась ли о нём Варитэн? Да, саворы и саворины были едины в тандеме, но вот равными их никак не получалось назвать. Да, дракон наставляла его, разжигая пламя любопытства и жажду знаний, но в то же время воспитывала так, чтобы их союз был удобным.

«Обременительный тандем рано или поздно будет разорван, помни об этом», – сказала саворину дракон в тот день, когда он набрался смелости спросить о монастырях Последнего пути, и запретила впредь задавать вопросы о них.

Но в остальном, Рашми и Варитэн будто существовали сами по себе, разделяя лишь страсть к науке, и савор задумывалась о его нуждах только если он сам что-то просил. Поэтому получать помощь просто так ощущалось чем-то обременительным, почти неправильным.

– Жест может быть и скромный, – голос старика вывел учёного из задумчивости, – но мы действительно благодарны вам за спасение Вэйдэ.

Он не сразу понял, что почтенный монах назвал виновницу вечернего переполоха по имени. Тем не менее, от слов об ответной благодарности у него на сердце стало чуть спокойнее.

– Не спешите с выводами, возможно, своим вмешательством я сделал только хуже, – не стал умалчивать свои опасения Рашми и невесело добавил. – По крайней мере, она точно проживёт дольше, чем отведено мне.

– И за это вам спасибо, – подал голос монах-привратник и отпустил руку саворина, затем поклонился и быстро исчез из вида, а в комнате позади зазвучал ещё один радостный голос.

– Моё имя – Да́йари Тенвиа́р, – представился старик, – вот уже несколько десятилетий я занимаю должность настоятеля этого монастыря. Собирался представиться раньше, но мне сообщили, что вы захотели побыть в одиночестве.

– Слишком много было мыслей в голове, – переступая через неловкость, признался учёный и перевёл взгляд на руку. Вязкий состав заполнил всю полость пореза, уплотнился и потемнел.

– Полагаю, теперь их стало ещё больше, – не удержался от смешка настоятель. – Что ж, давайте я провожу вас к комнате, что станет вашим новым домом и, пока мы идём, можете задавать любые интересующие вопросы.

– Моё любопытство так заметно?

– Конечно, – выражение лица старика на мгновение стало хитрым. – Иначе бы вы остались в саду.

– Ладно, – вынужден был согласиться Рашми. – Итак, расскажите мне, как так вышло, что ребёнок-саворин живёт в подобном месте?

Настоятель явно расценил вопрос как согласие с предложенными условиями и неспешно побрёл по крытой галерее клуатра.

– О, это примечательная и одновременно с тем грустная история. До сих пор не могу решить: записать её или оставить в памяти… Если коротко, двенадцать лет назад Вэйдэ ещё младенцем оставили у ворот нашего монастыря.

– Двенадцать? – удивился учёный. – На вид она выглядит младше.

– Не удивительно. В тот день тоже разразилась гроза и, когда её нашли, она едва не замёрзла до смерти, – по голосу было слышно, что старику неприятны эти воспоминания. С каждой новой деталью его интонации становились все жёстче. – Я, конечно, знаю, что после рождения ребёнка-саворина родители не испытывают к нему тёплых чувств, но для меня стало крайне неприятным открытием, что кто-то не поленился проделать непростой путь, лишь бы избавиться от нашей малышки таким странным способом.

– Непростой путь? – не смог сдержать вопрос Рашми, желая хотя бы на словах оценить чьи-то усилия. В свою очередь старик не постеснялся пуститься в объяснения.

– До ближайшего поселения больше двух дней пути. Прибавьте к этому не лучшее состояние дороги, ведь всё случилось весной, разыгравшуюся грозу и подъём почти в триста ступеней, и вы поймёте, что я имею в виду, – упоминание лестницы действительно заставило саворина вздрогнуть. – Хуже всего, что малышка почти сразу сильно заболела и нам едва удалось её выходить. К счастью, всё обошлось.

– Но почему вы оставили её здесь? – не унимался Рашми. – Что мешало отправить девочку в приют?

– Даже неловко признаваться, пока Вэйдэ болела, мы к ней очень привязались, – ненадолго лицо настоятеля осветила улыбка, отражая отношение монаха к девочке. – Тем не менее, мы отправляли запросы в ближайшие приюты. Только одно заведение честно ответило, что не рискнёт взять под опеку ребёнка из монастыря Последнего пути. Остальные оказались менее прямолинейны.

– Вот так просто взяли и отказали? – усомнился в словах старика учёный. Он сам вырос в приюте, и, хотя никто в то время не стремился с ним общаться, у него все же остались приятные воспоминания о том месте.

– Вы мне не верите, потому что смотрите на мир глазами саворина, – невесело усмехнулся настоятель. – О связанных тандемом детях всегда хорошо заботятся в раздутом страхе перед гневом драконов.

– Вы говорите так, будто не верите, что драконы не мстят за своих.

– Ключевое слово – «своих», – сделал акцент почтенный монах. Только сейчас они достигли угла клуатра. Но Рашми понял, на что намекал собеседник. – В истории зафиксирован только один случай их разрушительного гнева. Кажется, вы как раз прибыли из тех мест.

Саворину было нечем ответить, но в его голове проскользнула мысль, которую он быстро отбросил, не желая видеть даже малейшей связи. Мысль о том, что недавняя трагедия в алой пустыне Товаруна – следствие той самой мести драконов, случившейся двести лет назад.

– Как бы то ни было, – продолжил настоятель, – я хочу сказать, что низкими расами в той или иной степени управляют предрассудки. Любое упоминание смерти, даже косвенное, расценивают как знамение неудач. Поэтому никто не взял к себе Вэйдэ, и мы решили воспитывать её сами… – не останавливаясь, старик внезапно замолчал, тяжело вздохнул и вдруг признался. – Сейчас мне кажется, что мы зря так поступили. В сравнении с обычными детьми, связанные тандемом действительно особенные: не капризные, любознательные и смышлёные, быстро приспосабливаются, быстро учатся. Их словно не нужно воспитывать, только вырастить. Отдавать такой потенциал в Скользящую академию – чистой воды расточительство.

– Всё вами перечисленное, собственно говоря, и есть результат духовного тандема, – напомнил Рашми.

– О, я прекрасно это понимаю. Но чем ближе время призыва, тем чаще меня посещают неприятные мысли, – старик остановился у малоприметной в тёмное время суток лестницы, ведущей на второй этаж. Жестом показав на неё, он пояснил. – Вам сюда. Напоследок я тоже хотел бы задать вопрос: не желаете стать для Вэйдэ наставником?

Предложение застало саворина врасплох. Оно одновременно льстило и выглядело чем-то диким, ведь связанных тандемом детей было не принято учить помимо грамоты чему-то ещё до призыва в Скользящую академию. Но в то же время не существовало прямого запрета этого делать. Дыхание Рашми участилось, его снова переполняло любопытство. Имеющиеся знания – то немногое, что не способны ограничить правилами и запретами драконы. И если воспитать в саворине менее зависимую личность, каким в итоге будет союз? Да и будет ли вообще? Жаль, что ему не доведётся увидеть исход эксперимента своими глазами. Меж тем, учёный понял ещё кое-что.

– Вы всем саворинам задаёте этот вопрос?

– Да, – не стал увиливать старик. – Многим это помогло скрасить их ожидание. Впрочем, были и те, кто отказался. Я не прошу учить её чему-то конкретному, но, уверен, вам будет о чём ей рассказать, – чуть помедлив настоятель тихо добавил. – И, возможно, кругозор Вэйдэ станет шире.

– Вот как… – задумчиво протянул Рашми. Ученый уже принял для себя решение, но дополнил его одним условием. – Давайте сделаем так: я приму предложение, если завтра с утра открою глаза.

Да, он не мог позволить себе роскошь строить планы на грядущий день. В тот момент саворин по-прежнему думал, что времени у него осталось очень мало.

-–

Пояснения:

– Тандем (или духовный тандем) случайная ментальная связь между драконом (савором) и представителем низкой расы: человека, эльфа или гнома (саворином).

– Юванай – ответвление в эльфийском обществе; более детальная информация в пятой главе.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 2

На следующее утро он действительно открыл глаза, впервые хорошо выспавшись с момента как покинул на корабле западный материк. Никакой качки, никакого жёсткого матраса, никакой экономии воды. Прихоть дракона помотала его по миру, но о своих морских путешествиях Рашми всегда вспоминал с содроганием. Потому понимание, что эта пытка больше не повторится, приносило долгожданное, пусть и омрачённое обстоятельствами облегчение.

Его поселили в комфортных условиях: просторная комната, чьи окна выходили на бухту в стороне от монастыря, удобная широкая кровать, даже камин с креслом имелись, и куча другой мелкой мебели, удачно играющей на ощущении уюта. А вот книг не было. За столько лет в тандеме с Варитэн он привык находиться в окружении тяжёлых справочников, разной толщины пособий и просто разбросанных в творческом беспорядке записей. Без них, вопреки бросающимся в глаза стараниям, комната показалась учёному почти пустой, и вряд ли бы у него получилось как-то изменить атмосферу, выставив на видное место пару потрёпанных томов из собственного скудного имущества. Маленький просчет сильно портил общее впечатление, и Рашми принял решение, что здесь будет только спать, иначе от скуки в кратчайшие сроки сойдёт с ума.

На фоне разочарования предложение настоятеля, которое и так его заинтересовало, выглядело ещё более заманчивым. Высказанное им накануне условие, в свою очередь, не являлось блажью или проявлением характера, напротив, оно представляло собой своеобразную страховку, призванную облегчить совесть саворина при жизни.

«Никогда не давай обещаний, которые не сможешь выполнить», – этому его научили в приюте, и только после гибели Варитэн он в полной мере понял значение некогда сказанной фразы.

Кроме того, оговорка казалась ему поэтически красивой, а потому учёный планировал и впредь добавлять её в отношении событий, приближение которых от него никак не зависело.

Но, к своему удивлению, приступить к исполнению новой роли Рашми смог только через несколько дней. По странному совпадению новоиспеченная ученица слегла с сильной простудой на следующий день после обострения тандема, что стало причиной возникновения неприятных слухов. В стенах монастыря проживало всего-то восемь монахов, тем не менее согласия среди них не было. Одни логически объясняли болезнь стечением обстоятельств, где тревога и душевные переживания наложились друг на друга. Остальные тихо винили в произошедшем новоприбывшего саворина, словно подтверждая слова настоятеля о влиянии предрассудков на низкие расы.

«Всегда проще винить чужака», – будто в оправдание сказал ему мастер-травник.

По правде говоря, Рашми было гораздо комфортнее общаться с эльфом, чем с другими монахами. Как-никак, из низких рас именно остроухий народ стал к драконам наиболее близок, что само по себе порождало у саворинов определенную привычку доверять и тянуться к представителям этого вида. К тому же, именно травник с характерным зубодробительным именем как раз занимался лечением девочки и чаще прочих посещал сад, где все эти дни медитировал сбегающий от скуки учёный. Собственно говоря, именно эльф и рассказал гостю о царящих в монастыре настроениях.

Впрочем, Рашми не задевали слухи, но заставляли всё чаще погружаться в себя. Он и сам не раз ловил себя на мысли, что внезапная болезнь Вэйдэ выглядит в некоторой степени подозрительной. В довесок продолжительные размышления о недомогании девочки заставили его вспомнить, что он тоже сильно заболел сразу после гибели Варитэн. Там, в лазарете среди красных песков, недуг саворина списали на аномальную атмосферу алой пустыни и на шок от крайне болезненного разрыва тандема. И там же, навещая, неулыбчивый друг убедил его покинуть Товарун и «вернуться к корням». Теперь настойчивость эльфа всё сильнее казалась странной. Не менее таинственным выглядел и трагический инцидент в алой пустыне. Рашми крайне размыто помнил, что тогда произошло, хотя он и Варитэн оказались едва ли не в центре событий в буквальном значении фразы, но из их союза каким-то чудом удалось выжить только учёному. Сама же дракон умирала долго и мучительно, переполненная ужасом. По крайней мере, он был в этом уверен. Саворин разделил с ней лишь первые минуты жуткой боли, и дальше его воспоминания обрывались, а последующие попытки пробиться сквозь темноту памяти вызывали лишь рвотные позывы.

«Поверь, так даже лучше, что ты ничего не помнишь, – убеждал его неулыбчивый зануда во время путешествия. – Лично я многое бы отдал за возможность похоронить где-нибудь боль прошлого…».

После того разговора он действительно перестал искать ответы на вопросы о гибели Варитэн, а главное перестал гадать: разорвал ли он в тот день тандем, поддавшись моменту, или оставался с ней до конца, потеряв сознание? В любом случае результат был одинаков, и он легко убедил себя, что ответ ему не так уж и важен. Единственное, что не давало Рашми покоя, была необъяснимая настойчивость друга отправить саворина именно в этот монастырь, потратив на морское путешествие чуть больше месяца. С момента прибытия желание докопаться до истины резко обострилось, словно с него спали невидимые оковы, вот только удовлетворить почти болезненный интерес уже было некому.

«Зачем я здесь?» – снова устало подумал учёный, прежде чем заметил идущую к нему маленькую фигуру.

Сейчас он смог рассмотреть Вэйдэ чуть детальнее, без спешки и душащего любопытства. Мешковатая одежда мало чем отличалась от той, что носили остальные монахи, небрежно завязанные в хвост каштановые волосы, серые глаза и слишком хрупкое телосложение. В то же время он невольно отметил, какие следы оставили на ней обострившийся тандем и болезнь: девочка выглядела бледной, а тонкая седая прядь была едва ли не первым, что бросалось в глаза, невольно заставляя задуматься, что же такого ужасного пережил этот ребёнок? Маленькая особенность неприятным образом роднила их, двух саворинов, разве что в светлых волосах Рашми седина была менее заметна и сочувствия вперемешку с любопытством не вызывала. Впрочем, учёный не без иронии отметил, что с девочкой они похожи не только этим. Чем ближе Вэйдэ к нему подходила, тем медленнее становились её шаги, прямо как у него в день прибытия, что подводило к пониманию: в голове у ребенка сейчас неспокойно. Правда дать волю фантазии он не успел, в определенный момент монастырская воспитанница достала из рукава мешковатой одежды забытый им во время инцидента кинжал для образцов. Рашми едва смог подавить желание вскочить на ноги и отчитать ребёнка, но в последний момент решил быть мягче и остался сидеть на траве.

– Это опасно, между прочим, – старательно скрывая недовольство, произнёс он. – Ты легко могла им порезаться.

– Мастер Верода уже несколько лет обучает меня ботанике, поэтому я знаю, как обращаться с такими инструментами.

То, как девочка нахмурилась в ответ на замечание, красноречиво показывало, что сказанное задело её. Другой ребёнок, скорее всего, поделился бы такой новостью с гордостью, вот только что-то явно грызло Вэйдэ изнутри, похоронив любое желание хвастаться. И это не давало Рашми покоя. Тем временем, будто в подтверждение своих слов, монастырская воспитанница подбросила маленький кинжал невысоко в воздух и, ловко поймав его за кончик лезвия, протянула собеседнику рукоятью вперёд. У неё это получилось так легко и просто.

– Мастер-травник сказал вернуть родун вам, – сухо сообщила девочка.

Принимая инструмент, Рашми испытывал смешанные чувства. Небольшой кинжал, размером всего-то с ладонь, язык не поворачивался назвать оружием. Немного изогнутое обманчиво тонкое лезвие было короче рукояти и к тому же его кончик загибался в виде плоского крючка, а внутренняя кромка специально сделана зазубренной. Кому-то родун казался орудием пытки, но для алхимиков и учёных кинжал действительно являлся лишь удобным инструментом, не прощающим халатного отношения. Он всё ещё хотел отчитать собеседницу за неосторожность, но рискованный фокус восхитил его, и момент был безвозвратно упущен. В действительности Рашми любил наблюдать за подобными трюками, в глубине души завидуя ловким виртуозам. Всё потому, что сам он так не умел, а на его предплечье красовался шрам, как напоминание о безрезультатной попытке научиться чему-то бесполезному. По крайней мере именно в таких словах распекала за ранение недовольная Варитэн. Тем не менее, от внимания учёного не укрылась ещё одна маленькая деталь: всё это время девочка старательно избегала его взгляда. Временами он сам так поступал в неловкие моменты, и в голову Рашми закралась догадка, которая легко объясняла все странности в поведении Вэйдэ, и губы растянулись в довольной улыбке.

– Ты хотела оставить его себе, верно?

Ребёнок мрачно на него посмотрел и, не произнося ни слова, кивнул в ответ. Видимо, остроухий монах, прежде чем отправить вернуть инструмент, отчитал воспитанницу за самоволие. С другой стороны, в незапланированной встрече Рашми увидел замечательную возможность. К тому же, разговор по мелочам вполне может отвлечь девочку от переживаний после обострившегося тандема.

– Что ж, могу тебя понять, – чуть насмешливо произнёс учёный, демонстративно крутя кинжал в руках. Его знакомство с ученицей наконец-то началось. – Рукоять из так называемого морёного эльфийского тополя: не гнётся, не трескается, не скользит при работе в перчатках. Цельная литая форма из шахтёрского сплава… – перечисляя достоинства родуна, он наглядно показывал на каждый названный элемент и не без удовольствия наблюдал, как затравленный котёнок превратился в любопытную сойку, в глазах которой читался тот же интерес, что и у него самого в те времена, когда Варитэн была ещё жива.

– А почему именно «шахтёрский»? – негромко спросила монастырская воспитанница. – Просто слово такое говорящее.

– У гномов довольно скудная фантазия, когда дело касается названий. Они часто наделяют имена буквальным смыслом. Вот потому сплав и «шахтёрский», что из него чаще изготавливают кирки для гномских штолен. Но его главное достоинство в другом. Хочешь расскажу?

Вэйдэ смущённо улыбнулась, несколько мгновений она будто раздумывала, а нужно ли ей это знать, и только затем кивнула. Наблюдая за ребёнком, учёный поймал себя на странной мысли. Возможно, возвращая инструмент, девочка ожидала наказания и от него тоже. Непрошеная догадка испортила ему настроение.

– Можно сказать, что обсуждаемый нами сплав – многовековая гномская мечта, которая исполнилась только на этой планете. К своей удаче, тандем свёл меня с самой необщительной расой Делиш Ден и некоторые её представители в силу возраста любили вспомнить прошлое…

– Поворчать как старики? – осмелела Вэйдэ и села на траву прямо там, где стояла.

– Не совсем, – не удержался от смешка Рашми, хотя сравнение показалось ему удачным. – Просто гномы не умеют работать в тишине. Или о чём-то поют, или что-то рассказывают, если имеется слушатель. Так вот, один почтенный гном, когда принимал от моего савора заказ на этот инструмент, обмолвился, что до экспедиции и «Побега» разработать подобный сплав никак не получалось: то результат выходил крепким, но слишком хрупким, то крайне тяжёлым даже для гномов, то требовал непомерно высокие температуры для плавления. В действительности он озвучил больше претензий и все они говорили об одном: гномы трепетно относятся к тому, что делают, а в особенности к инструментам труда. Потому кирка и молот красуются на эмблеме касты мастеровых. Иначе говоря, на планете, где не было благородных с их точки зрения металлов, сплав, который ранее оставался лишь золотой мечтой, стал для них спасением и предметом особой гордости. Чтобы ты понимала, – учёный снова демонстративно указал на родун и принялся перечислять достоинства, загибая пальцы свободной руки, – он лёгкий даже для тебя, настолько крепкий, что совершенно не тупится, не хрупкий, не гнётся и не слаб перед низкими температурами. Идеальный сплав в глазах всех рас нашей планеты, правда, с двумя существенными недостатками. Первый: по принятой после «Побега» трибуции знаний, любые новые разработки и достижения не могли контролироваться только одной конкретной расой. После длительных споров гномы поделились технологией, но быстро выяснилось, что кроме них никто не может её повторить. Как говорил тот гном: остальным просто не хватает более глубокого понимания металла. Когда он это сказал, у меня было примерно такое же выражение лица, как у тебя сейчас.

Молча слушавшая его с приоткрытым ртом Вэйдэ от удивления даже клацнула зубами и смущённо опустила взгляд. От увиденной картины Рашми невольно вспомнил свой первый месяц в Скользящей академии, в стенах которой даже незначительные факты казались ему безумно захватывающими. Впрочем, с годами его любопытство не угасло, познакомив учёного даже с тем, что не вызывало у Варитэн ни малейшего интереса. Примерно тот же блеск он видел в глазах нежданной ученицы, и от осознания их духовной близости у него потеплело на сердце.

– Второй недостаток сложно таковым назвать, но всё вытекает из контекста: изделия из шахтёрского сплава не поддаются последующей обработке. Иначе говоря, лезвие этого родуна слишком крепкое и его уже никак нельзя заточить. Этот нюанс не особо влиял на изготовления той же кирки, а вот в остальном создавал немало трудностей. Но гномы нашли способ обойти данную проблему, создавая инструменты и оружие по утверждённым проектам изначально с острыми краями.

– Это как? – подала голос Вэйдэ, наклонив голову набок.

– Благодаря особым формам для литья, – увлеченно пояснил учёный, – их делают для каждого заказа индивидуально. Причем продумывается не только форма, но и гравировка, ведь сплав устойчив к кислоте, а также корректируется баланс и вносятся иные изменения. В свою очередь процесс изготовления одного проекта занимает много времени и сил, что соответственно отражается на цене. Гномы, конечно, в таких вопросах без преувеличения лучшие, вот только изделия из шахтёрского сплава сильно дороже своих аналогов из других металлов.

– Значит, саворин в тандеме может позволить себе такой инструмент? – огорошила его вопросом монастырская воспитанница.

– Как бы тебе сказать… – замялся Рашми. Он не хотел рушить мечты ученицы, но и обмануть не мог. Связанные тандемом попросту не умели врать, это шло против их природы. – Всё будет зависеть только от дракона. Чтобы получить что-то, тебе придётся обстоятельно разъяснить савору, для чего оно требуется, а главное – какая от этого будет польза. В противном случае лучше ничего не просить. К сожалению, тандем не так прост, как будут учить тебя в Скользящей академии…

Рашми резко замолчал. Он не мог себе объяснить, почему воспоминания о его постоянных попытках подстроиться под характер и потребности Варитэн начали его раздражать, а кинжал для образцов, будто олицетворение той самой «полезности», неожиданно стал вызывать жгучий дискомфорт и острое желание выкинуть его куда подальше. Может в день своего прибытия он и вовсе не «забывал» родун, а просто стремился избавиться? Ответ будто крутился у него на кончике языка, но словно что-то мешало окончательно его сформулировать. Вместо этого Рашми посмотрел на ученицу и протянул ей инструмент рукоятью вперёд, в точности как она сама некоторое время назад.

– Но… – попыталась возразить девочка.

– А я и не говорил, что заберу его обратно, – он невесело хмыкнул. Тем не менее, когда руки опустели, Рашми почувствовал странное облегчение. – В конце концов, родун мне больше не понадобится. Незадолго до путешествия к алой пустыне Товаруна Варитэн заказала его для меня. Ей надоело видеть и ощущать мои порезы на ладонях после заточки старого инструмента. По крайней мере у тебя таких проблем не возникнет, если будешь обращаться с ним осторожно, без всяких красивых, но опасных трюков, – предостерёг он напоследок и снова ненадолго замолчал, а затем уточнил в надежде, что ребенок отвлечёт его от тяжёлых мыслей. – Хочешь ещё о чем-нибудь узнать?

– Да! – обрадовалась Вэйдэ. – Что такое «Побег»?

В тот момент Рашми ушам своим не поверил, но от удивления не смог произнести ни слова. Его будто ударили по лицу и мир на мгновение перевернулся с ног на голову. Как? Как она могла не знать чего-то настолько простого? Детям объясняют значение «Побега» ещё во время обучения письму, чтобы они научились правильно записывать даты. Неприятная догадка снова посетила его голову: неужели она ничего не знает?

– Прости, давай вернёмся к этому вопросу следующий раз, – кое-как выдавил он из себя, невесело добавив, – конечно, если утром я открою глаза.

И всё же учёный никак не ожидал, что ему будет почти физически больно видеть, как любопытство в глазах ребёнка сменяется разочарованием. Не ожидал он и того, что схватит за руку поднявшуюся с травы девочку, предложив поговорить о другом. В тот день многое пошло вопреки его планам, и за несколько часов, что оставались до ужина, именно Рашми задавал вопросы, а Вэйдэ отвечала, рассказывая наставнику о своём прошлом, озадачивая с каждым произнесённым словом всё сильнее. Чем больше он узнавал о ребёнке, тем чаще его донимали сомнения. Зачем он вообще вмешался в её жизнь? Что мешало ему просто остаться на месте, пребывая в роли простого наблюдателя, покорно ждать смерти и не создавать проблем? Осознание посетило учёного не сразу, будто в насмешку позволяя заниматься самобичеванием. Раньше саворин действительно не стал бы вмешиваться, но трагедия в красных песках всё изменила. В лазарете Рашми рассказали, что неулыбчивый эльф, за два года исследовательской экспедиции ставший ему другом, без раздумий бросился туда, где остальные оказались бессильны, и вытащил учёного из самой гущи событий. Странная история с не менее загадочным финалом. Потом, под конец морского путешествия на другой континент, он все же поинтересовался о причинах столь глупого поступка.

«Да просто так, – раздраженно отмахнулся эльф в тот разговор и ворчливо добавил, – будто мне нужна была причина…».

Рашми не сразу заметил, что слова друга стали ему удобным оправданием. Просто так, вот и всё. Тем не менее, его сомнения не родились на пустом месте. Он по-прежнему видел в девочке родственную душу, словно Вэйдэ рассказывала учёному о ком-то другом, выдавая того за себя. Вот только саворины, как и драконы, не умели врать. Очередная тревожная догадка как удавка затягивалась на шее, мешая дышать. Понимая это, за ужином учёный задал остроухому монаху те же вопросы, что и монастырской воспитаннице и, к своему удивлению, получил те же ответы. По всему выходило, что девочку кроме базовых навыков действительно ничему не учили.

«Не поймите меня неправильно, – подвёл итог мастер-травник, неспешно потягивая чай. – Она ни к чему не проявляла интереса, хотя должна была. В конце концов, саворины разделяют с драконами увлечения, не важно закреплён их тандем или нет. Вместо этого Вэйдэ порой носилась по монастырю, раскинув руки будто крылья. Непременно падала, потому что не смотрела под ноги, поднималась и снова бежала, даже с лёгкими ранами. Потом говорила, что летала вместе с драконом. Пару лет назад она на словах описала мне растение и поинтересовалась его названием. Я расценил это как увлечение и начал её обучать. Уверен, сама ботаника ей совершенно не интересна, похоже связанному с девочкой савору просто нравится любоваться цветами… Что же до наставников, они едва успевали рассказать Вэйдэ о собственной жизни…».

Рассказанное выбивало у Рашми почву из-под ног. Оставшись в одиночестве, он отчаянно пытался понять, почему так отчётливо видит в ребёнке родственную душу, в то время как остальные, в том числе и сама Вэйдэ, будто пытались доказать ему обратное. Здравый смысл твердил учёному, что изменения начались в день его прибытия, с импульсивного вмешательства в судьбу девочки с обострившимся тандемом, но в то же время от него ускользало понимание, что же такого странного он сделал и почему начались перемены. В бытность обучения в Скользящей академии Рашми приходилось видеть саворинов с сильным тандемом и как некоторые из них не справлялись с вызванным им давлением. В таких случаях страдающего спешили напоить кровью другого саворина с закреплённой ритуалом связью. Но что, если донором станет сирота или брошенный? Запрет Варитэн, ограждавший любопытство учёного от монастырей Последнего пути, стал той причиной, почему он не знал ответа. Впервые в жизни Рашми был разочарован в своём драконе, потому что именно по её прихоти всё, что у него оставалось – ничем не подтверждённые догадки, возникающие внезапно и мешающие заснуть. В попытках отвлечься от навязчивых мыслей, он смотрел в потолок, вспоминал трагедию в алой пустыне и неулыбчивого друга, танцующего с киокой во время тренировки. Плавно одни воспоминания перетекали в другие, и вот он снова прокручивал в голове разговоры, которыми эльф скрашивал их совместное путешествие. Прошло ещё немного времени, и саворин вновь сформулировал тот самый, важный для себя вопрос, прерванный криком Вэйдэ в день прибытия.

«Зачем он привёл меня именно в этот монастырь?» – успел подумать учёный и провалился в сон.

Рашми верил, что у всего, что происходит под небом и солнцем, есть соответствующая причина, цель или объяснение. В эту же логику верила и Варитэн, но по какой-то причине она крайне редко напоминала ему, что не всё очевидное находится на поверхности…

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 3

Всю следующую неделю он говорил столько, что неоднократно, в самый неподходящий момент, у него садился голос. Изначально Рашми рассчитывал лишь коротко пересказать ученице историю низких рас, брошенных покровителями на планете, которую сами драконы называли Делиш Ден, и, наблюдая за реакцией, окончательно расставить все точки в собственных сомнениях и понять, в каком направлении двигаться дальше. Но вопреки планам сильно увлёкся, часто отвлекаясь на интересные мелочи из собственного опыта, а также примеры и пояснения, подчёркнутые из редких книг или со слов очевидцев. Как-никак, эльфы, участвовавшие в экспедиции, видели результаты «Побега» своими глазами, двести лет для них недостаточно большой срок, чтобы забыть.

В то же время, за пролетевшую неделю учёный невольно переосмыслил всё, что знал, без подавляющего присутствия Варитэн. «Не зацикливайся на этом… Не принимай те слова на веру… Тебе это не нужно…» – подобными фразами обычно небрежно отмахивалась дракон и, каким бы сильным не было сожаление, ему приходилось покорно хоронить своё любопытство и те результаты, которые оно приносило. В определенный момент Рашми поймал себя на мысли, что даже рад разлучившей их смерти, но, испугавшись, заставил себя отбросить её. И всё же она продолжала ярко блестеть в тёмном уголке сознания до самого конца.

Не зная, как лучше подойти к порученному делу, новоиспеченный наставник отчего-то постоянно забывал, что его ученица, как и он сам, являлась савориной и легко поймёт даже впервые услышанное, невзирая едва ли не на полное отсутствие знаний о мире, главное, что знания имелись у её савора. Таковы были положительные стороны духовного тандема, непонятные корни которого они с Варитэн изучали из любопытства, параллельно другим проектам. Вот только Рашми упорно видел в девочке только ребёнка, пытаясь придумать что-то попроще, потратив несколько часов перед сном на раздумья. Но в итоге, отбросив намеченный план, начал сильно издалека и не с самого простого. Со звёзд: что рядом с некоторыми из них есть подобные Делиш Ден планеты, где зародилась жизнь или только могла зародиться. «Или уже никогда не сможет», – мрачно добавил он и быстро продолжил, пресекая любые вопросы. Каждая звезда образовывала свою систему, будто очерчивая территорию, и у каждой имелся пусть не уникальный, но отличительный энергетический след, сигнатурное излучение, благодаря чему магия в сформированных системах всегда чем-то отличалась: где-то незначительно, а где-то – необъяснимо сильно, порой создавая непредвиденные трудности.

– Да, магия рождается от звёзд, – с улыбкой пояснил учёный, отвечая на вопрос Вэйдэ о взаимосвязи. – А вот различия в самой магии называют течением. Благодаря рекомендации из Скользящей академии, мне довелось побывать в одной из Рощ Ферры, так эльфы называют свои исследовательские общины. Там я и узнал, что в большинстве звёздных систем можно пользоваться магией нескольких течений, если они не противоречат друг другу, просто одно из них будет доминировать над остальными. Но есть исключения, и наша планета, – он театрально развёл руками, – хороший тому пример. Дело в том, что здесь особенно сильно Воплощение, почти полностью подавляя другие течения. Иначе говоря, привычная для участвовавших в экспедиции магия формул и ритуалов Плетения в этой звёздной системе не работала…

Увлечённый примером, Рашми вынужденно опирался на чужие слова. Вэйдэ никогда не узнала бы о подобном из книг. Прибывшая на орбиту планеты экспедиция титанидов оказалась не готова к такому повороту, что сильно усложнило высадку, но, к удивлению, облегчило первый контакт.

– Варитэн рассказывала мне, что это было фееричное зрелище, – усмехнулся учёный, подняв взгляд к небу, словно хотел увидеть там подтверждение собственных слов или хотя бы летящего дракона.

Их встречи проходили в саду, чтобы было проще уследить за временем и насладится хорошей погодой. В такие моменты монастырь казался пустым, словно кроме двух саворинов в нём никого не было: безлюдный клуатр, некоторые колонны которого оплетал вьюнок с красивыми листьями, цветочные горшки, растравленные в углах сада, и давящая тишина – ни стрекота насекомых, ни шума листвы.

– Она тоже была очевидцем? – осторожно уточнила Вэйдэ. На её скрещенных ногах лежал широкий деревянный поднос из монастырской трапезной, служивший ей во время занятий заменой стола и облегчая конспектирование.

– Да, – он неохотно оторвался от блекло-лазурной глади с редкими облаками, – и входила в число тех молодых драконов, на кого красота чужой магии произвела сильное впечатление, став для них зерном желания познавать и учиться. Она рассказывала, что титаниды искали ответы и привезли с собой энергию своих звёзд, чтобы их сложные механизмы продолжали работать. А также низкие расы, как помощников в достижении цели.

– А какие ответы они искали? – не унималась девочка, умудрившись задать вопрос, из-за которого повисла неловкая пауза.

– Я не знаю, – наконец-то признался Рашми, а монастырская воспитанница даже вздрогнула от удивления. – Я действительно не знаю, ведь очарованных нежданными гостями драконов не интересовала причина прибытия, а вот после «Побега» любые возможные ответы и оправдания потеряли в их глазах ценность. Мне об экспедиции и вовсе друг из эльфов рассказал, но удовлетворять моё любопытство он тоже не особо стремился. Упомянул только, что цели экспедиции себя не оправдали, – учёный с сожалением вздохнул и вдруг лукаво улыбнулся. – Поэтому вот тебе первый совет: если на твоём жизненном пути встретится эльф-лоялист, не совершай мою ошибку – не проявляй неуместную скромность и будь настойчивее. Их потому и называют лоялистами, ведь они продолжают хранить верность титанидам. Таких всегда интересно слушать.

– Вот только у них вряд ли на лице написано, что они лоялисты, – фыркнула монастырская воспитанница, но наставник никак не отреагировал на упрёк в голосе ребёнка.

– Верно. Тем не менее, распознать их можно: такие эльфы отстраняются от общества себе подобных, не участвуют в собраниях или празднованиях, могут резко поменять мировоззрение. К примеру, мой друг утверждал, что он – юванай, но предпочитал кочевать по базам Стражи, а не обосноваться где-то в обширных лесах Фе́рры.

– А мастер Верода..? – ухватилась за догадку Вэйдэ и ей даже не пришлось полностью озвучивать своё любопытство.

– Не лоялист, – последовал предупреждающий ответ, будто учёный давал ученице второй совет: не донимать травника неуместными вопросами.

Плавно рассуждения Рашми от титанидов перетекли к драконам. И снова ему пришлось говорить чужими словами. Величественные рептилии во время первого контакта воспринимались как очень молодая раса, почти как дети, любопытные и капризные. У них не было ничего, что могло бы послужить наглядным примером развития: ни орудий труда, ни технологий, даже примитивных, только язык и подобие письменности. По крайней мере так рассуждали титаниды, а вместе с ними и низкие расы, разделяя мнение покровителей. Не удивительно, что просветлённые головы быстро посетила мысль использовать доверчивость туземцев. Так были достигнуты договорённости, результатом которых стало строительство исследовательских комплексов, Иллаке́ш и Вулфа́т, чьи формы и размеры больше напоминали крепости с высокими башнями и неприступными стенами, а также постепенное расселение низких рас по континентам планеты. Именно в то время эльфы взяли на себя роль посредников между любопытными драконами и вечно занятыми титанидами. Единственное, о чём Рашми предпочёл не рассказывать, были его подозрения, зародившиеся после очередного разговора с неулыбчивым занудой. В конце концов, никто так и не ответил ему, что конкретно изучали в этих «крепостях».

Впрочем, нежданные гости из других звездных систем также быстро поняли, что хозяева планеты не столь просты, как сперва показалось. Продолжая жить в пещерах, драконы бессознательно пользовались магией Воплощения, благодаря чему удивительным образом легко изменяли и собственное тело, и мир вокруг под свои нужды, чего так и не добились использующие только Плетение титаниды. Так драконы показали тем, кто привык учить, что развитие от вида к виду может сильно различаться.

– Другими словами, им не нужны были технологии для выживания, – подвёл итог учёный.

– Но почему титаниды не стали использовать Воплощение? – уточнила девочка, отрываясь от записей.

– Скажем так: возможно, они имели слабое представление об этом направлении магии, а возможно их что-то ограничивало. Но мы и сами не особо далеко от них ушли, а ведь с первого контакта прошло больше двухсот лет, – наблюдая, как хмурится его ученица, Рашми пояснил. – Ярким примером может послужить второй облик драконов: у них он есть, а у нас – нет. Современные маги разве что могут подправить себе внешность. Объяснение этому весьма простое: представители низких рас очень зависимы от того, что видят и помнят, и попросту не в состоянии представить себя в другой форме. Изменить цвет волос или глаз, сгладить черты не сложно, но что-то более значимое…

Он не стал заканчивать мысль, лишь развёл руками и покачал головой. Но в действительности Рашми специально утаил от ученицы кое-что важное: среди низких рас были попытки обрести вторую форму и все они заканчивались одинаково – сумасшествием рискнувших вперемешку с увечьями.

– Тем не менее, – продолжил учёный, – до прибытия титанидов у драконов тоже была только одна форма: большая, тяжёлая, обманчиво неповоротливая, порой с крыльями, а порой – нет. Любые недостатки они компенсировали при помощи магии, да так виртуозно, что даже не задумывались над самим процессом. Когда я спросил Варитэн, как ей удаётся удерживать тело в момент зависания, она так забавно удивилась… – Рашми даже рассмеялся, вспомнив её выражение лица. – И вот после первого контакта всё изменилось. Эти величественные рептилии научились принимать вторую форму, такую же высокую, как и у титанидов, но с преобладающими звериными чертами. К слову, как раз из-за большой разницы в росте окончательно укоренилось разделение на высокие и низкие расы.

– И никто не обиделся? – усмехнулась Вэйдэ, а он не сразу нашёл, что ответить.

– Может быть гномы, – пожал он плечами, невольно вспоминая, насколько нелегко общаться с коренастым народом. – И всё же, в таком разделении нет дискриминации, просто констатация очевидного…

Рашми снова замолчал, будто засомневался в собственных словах. К сожалению, у сомнений в сказанном имелась причина, которая за века сосуществования стала обыденностью и считалась как данность. Драконы могли принять любой облик, но после «Побега» продолжали возвышаться над брошенными низкими расами, как это делали титаниды, хотя подражать им уже не было нужды. В тот момент он невольно задумался, а так ли правдивы его слова? Неулыбчивый друг учёного после случайной встречи с Варитэн, как-то упомянул, что во вселенной драконы совершенно не уникальны, а потому возведённая в культ драконья гордость не стоила того, чтобы сотрясать её упоминанием воздух. Он даже невесело рассмеялся, сравнивая их с людьми, которые на некоторых планетах тоже считались естественно-эволюционным видом. Но то, как увлеченно эльф рассказывал о крылатых рептилиях своей родины, какой мерзкий, собственнический у них проявлялся характер и насколько плохо они уживались с соседями, ввергло учёного в замешательство. Ему было сложно поверить в обрисованную картину, будто друг над ним подшутил и познакомил со злой сказкой.

«Но Варитэн не такая», – убеждал себя саворин.

Тем не менее, тот разговор долго не выходил у Рашми из головы, подталкивая его внимательнее присмотреться к своему савору и её окружению в надежде убедиться в ошибочности слов эльфа. Драконы редко собирались в большом количестве в одном месте. Настолько редко, что среди связанных тандемом блуждала поговорка: «Всю стаю можно увидеть только в Гнезде». Экспедиция в алую пустыню Товаруна стала одним из немногих исключений из этого негласного правила, а потому встретить среди всевозможных палаток двух беседующих драконов было чем-то привычным. Но однажды, уже после встревожившего его разговора, Рашми стал свидетелем ещё более редкого зрелища – почти ссоры между двумя представителями высокой расы. В тот день он искал Варитэн по пустяковому вопросу и застал её, распекающую собеседника в той же спокойно-холодной манере, что и его самого за ошибки по неосторожности. Делала она это на скользящем, языке драконов, а потому в исследовательском лагере суть её слов понимали только единицы.

«… Сколько же раз мне нужно тебе говорить: прекрати прислушиваться к своему саворину, – не повышая голоса, говорила она, протестующим жестом не позволяя другому дракону чем-то возразить. Немного уступая Варитэн в росте, в тот момент её собеседник, будто под непомерной тяжестью причитаний, казался ещё меньше. – Ты быстрый и без духовной связи, поэтому вспомни о гордости и огради себя. Парящий не должен прислушиваться к камню… Пойми уже наконец, это они должны быть благодарны, а не мы. Они должны нам помогать, а мы – лишь направлять. Поэтому прекрати внимать саворину, иначе тандем погубит тебя… В конце концов, высокий никогда не может стать парой низкому, а значит их единственный удел – быть покорным инструментом, от которого можно избавится, как только он перестанет быть удобным…».

Рашми терпеливо стоял и слушал нравоучения до конца, хотя едва ли не каждое слово оставляло болезненные раны, а затем молча смотрел, как Варитэн безразлично проходит мимо него. На полузвериных лицах драконов никогда не читались эмоции, но в тот момент учёному показалось, что его савор недовольна им без причины. Это в довесок порождало душащее чувство обиды, заставляя лишь беспомощно сжимать кулаки. В то же время второй дракон, не произнося ни звука, наблюдал за ним, будто оценивал выдержку, после чего развернулся и ушёл.

«Но это же Варитэн, – убеждал себя саворин, глядя на удаляющуюся спину. Незамысловатая мантра и раньше помогала ему смягчить едкую досаду. – Это Варитэн, она требовательна… Это Варитэн, ей лучше знать… Это Варитэн, ей можно…».

Вспоминая оправдания, Рашми почувствовал себя мерзко. Заискивания перед драконом больше не казались ему чем-то нормальным, напротив, теперь все его действия выглядели глупо. А обида, так старательно подавляемая в тот день в полевом исследовательском лагере, снова сжимала горло, мешая нормально дышать.

Неожиданное прикосновение к руке заставило учёного вынырнуть из трясины воспоминаний. Он вздрогнул и с удивлением обнаружил, что Вэйдэ сидит на коленях прямо перед ним, тонкие пальчики сжимают его ладонь, а в детских глазах отражалась необъяснимая тревога.

– Наставник, с вами всё в порядке? – дрогнувшим голосом спросила она, порождая в нём непонимание происходящего.

– А что-то уже успело произойти? – как можно беззаботнее поинтересовался Рашми и улыбнулся, накрыв свободной ладонью сцепленные руки. Казалось, ответный вопрос успокоил ребёнка.

– Вы долго смотрели в одну точку и ничего не говорили, – пояснила Вэйдэ, а учёный только рассмеялся, потому что не видел в собственной задумчивости повода для переживаний.

– Прости. Видимо, я снова слишком глубоко погрузился в себя…

К его удивлению, объяснение заставило монастырскую воспитанницу нахмуриться и отвести взгляд. Она хотела рассказать наставнику, что не всё так легкомысленно просто, что видела в его оцепенении тревожные знаки, но к горлу будто подступил ком, не позволяя произнести ни слова. Ком, наполненный неприятными воспоминаниями. Мастер-травник неоднократно ей говорил звать кого-то из взрослых, когда гости, сами того не понимая, надолго замирали, словно спали с открытыми глазами.

«Запомни, Вэйдэ, – наставлял её эльф, – никогда не пытайся разбудить наших гостей. Такая как ты, – интонацией выделил он, – ничем им не поможешь, только сделаешь хуже».

Девочка прекрасно помнила, с каким ужасным криком выходили саворины из оцепенения, как у некоторых открывались странные раны, будто нанесённые изнутри, а часть захлёбывалась кровью. Наверно, будь она обычным ребенком, увиденная агония непременно возвращалась бы кошмарами, но неприглядная на первый взгляд картина для монастырей Последнего пути была обыденностью. Вэйдэ как и остальные монахи равнодушно смотрела на мучения тех, кого больше не поддерживал тандем. За короткое знакомство она не успевала ни к кому привязаться, а саворины в свою очередь видели в ребёнке лишь возможность исповедаться напоследок в своих ошибках и сомнениях, ничего не привнося в её крошечный мирок и не оставляя в память о себе даже имени. На фоне этих брошенных и осиротевших Рашми в глазах девочки был другим, но стоило лишь представить, как лицо наставника искажается от боли, как он истошно завопит, и ей стало страшно. Она не могла себе объяснить, почему отложила в сторону импровизированный «стол», почему тихо, будто действительно опасаясь разбудить, перебралась ближе к учёному, а главное – почему вопреки запрету вцепилась в мужскую руку. Зато стоило ему улыбнуться, и Вэйдэ ощутила облегчение. Такое с ней происходило впервые, от потока эмоций в носу защипало, а глаза заслезились. Тем не менее, пряча от наставника слёзы, девочка невольно сравнивала всех саворинов, прибывших на её памяти в монастырь, и приходящие на ум выводы обескураживали: к этому моменту у Рашми должен был случится хотя бы один приступ, но он оставался на удивление весел и бодр, отчего никак не верилось, что скоро его не станет.

По стечению обстоятельств, схожие мысли донимали и остальных служителей монастыря, особенно эльфа. Остроухий монах изначально посчитал саворина приятным собеседником, но с каждым наступившим утром, когда тот с улыбкой приветствовал всех в монастырской трапезной, в нём крепли сомнения. Сперва о принадлежности человека к связанным тандемом, но дошедшие незадолго до его прибытия документы не могли врать: Рашми Вендрош «Серый» действительно осиротел во время исследовательской экспедиции в алой пустыне Товаруна. Затем о том, что тандем убивает учёного, ведь ещё ни один из гостей монастыря не прожил в его стенах дольше недели. Мающиеся от скуки и рутины монахи уже начали шептаться о чуде, но эльф, оберегая мрачные тайны обители, знал больше остальных, и аномалия в лице одного человека с каждым новым днём казалась ему опасным прецедентом. Эта мысль так часто появлялась в голове, что следом за ней неизменно возникало желание плюнуть на результат и тихо убить саворина. Тем не менее, кое-что всегда удерживало травника от решающего шага. За двенадцать лет все обитатели монастыря и правда привязались к подкидышу, и эльф не стал исключением, заботясь о ребёнке во время сезонных болезней и обрабатывая ушибы, но, будучи по мировоззрению аюрнай, он своеобразно проявлял симпатию к Вэйдэ. Каждый день тайком наблюдая как монастырская воспитанница внимательно слушает рассказы учёного, эльф испытывал двоякое чувство. С одной стороны, монах завидовал человеку, которому удалось наконец-то разжечь огонь любопытства в детских глазах. Остроухого же просто раздражала сама мысль, что это получилось у чужака, а не у него самого. Но в то же время он был искренне благодарен Рашми за возможность сохранить лицо, пусть и считал, что саворин учит девочку не тому. Наблюдая за Вэйдэ годами, травник был твёрдо уверен: знание истории или законов низких рас ничем не помогут ей в жизни. Как-никак, зачем девочке широкий кругозор, если она даже не будет пытаться увидеть что-то дальше дозволенного драконом и безропотно примет любое его решение? Такая судьба ждала всех связанных тандемом, и он откровенно не верил, что монастырская воспитанница станет исключением.

Уверенность в бессмысленности занятий окончательно испортила эльфу настроение, а вереница тёмных, почти липких мыслей порождало сильное желание отмыться от грязи. Именно потому в тот день монах спешно бросил свой наблюдательный пост и не застал картины, так напугавшей ребёнка.

-–

Пояснения:

– Аюрнай – ответвление в эльфийском обществе; более детальная информация в пятой главе.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 4

Спустя пять дней с начала обучения он проснулся от настойчивого стука. Раздражённый, голый по пояс, кое-как доплётшийся до двери Рашми почти сразу пожалел, что поленился потратить время на поиски одежды. В полудрёме его тело почему-то знобило, будто от холода, хотя камин всё ещё весело потрескивал, а в комнате было тепло.

В ту ночь учёному снились очень странные сны. Казалось бы и не кошмары, вот только он несколько раз просыпался и буквально сразу засыпал. Ему грезилась алая пустыня и рассекающий её высоченный улей, он видел себя в каких-то странных коридорах, явно построенных не кем-то из низких рас, и где было тяжело дышать, а ещё слышал чей-то голос. Но разбудивший саворина стук всё испортил! Ситуация в целом сильно раздражала, подобно вырванным последним страницам из книги, он хотел увидеть, что произойдёт дальше, а не мучиться сомнениями, будто остался в шаге от правды. Своё недовольство учёный собирался излить на нежданного гостя, однако им оказалась Вэйдэ. Мгновенно ярость Рашми куда-то делась, туда же отправились и обрывочные воспоминания о сне вместе с желанием узнать больше.

И одновременно с тем он понял, в каком находится виде, почувствовав укол неловкости вперемешку с беспокойством. Вот только скандала о домогательстве* не хватало в стенах монастыря! Отчего-то ему было сложно отогнать мысль, что картину стоящего на пороге ребенка и голого по пояс мужчины воспримут исключительно с неприглядной стороны, пусть в отношении связанных тандемом любые инсинуации абсолютно беспочвенны. Но как объяснить недовольным, что все мысли и желания саворинов тянулись только к драконам, в остальных они видели только собеседников, интересных и не очень? И будут ли они слушать..?

Иронии в ситуацию также добавляло и то, что он чувствовал перед ребёнком сильную вину. Ещё и суток не прошло с их последнего урока, где саворин наговорил много лишнего, чего не стоило вообще затрагивать в беседе со связанным тандемом. Тот разговор оказался долгим и сумбурным, потому что в глазах учёного одни решения проистекали из других и невозможно было объяснить что-то конкретное в отрыве от остального.

Прошлый день они провели в саду. Рашми в привычной увлечённой манере начал сильно издалека, часто говоря словами друга, ведь учебники истории или умалчивали о раннем периоде расселения, или навязывали уж слишком разные трактования от книги к книге. По словам неулыбчивого зануды, общество, чьё единство сохраняли титаниды, после исчезновения покровителей быстро погрязло в разногласиях. Положение дел усугубляло и то, что технологии высокой расы, альтернатив которым больше не имелось, без грамотного обслуживания постепенно выходили из строя, не хватало знаний и навыков в определённых областях, а главное – не хватало рабочих рук.

– … Но тяжёлые препятствия всегда закаляют дух, – вдохновенно рассказывал Рашми ребёнку. – Нашим предкам очень повезло, что драконы снисходительно отнеслись к брошенным видам и принципиально не вмешивались в их дела, будь то конфликты или просто помощь, считая за благо одно лишь нежелание истребить тех за ошибку титанидов. Как намекнул мне друг, благодаря этому остальные сейчас менее зависимы от крылатых рептилий, чем когда-то от высоких покровителей. Но в то же время ты, я и подобные нам остаёмся исключением из данного утверждения… – он на мгновение замолчал, понимая, что ненамеренно сболтнул лишнего, правда, ученица не заметила в его словах скрытый смысл, что позволило учёному плавно сменить тему. Что такое тандем ей предстоит узнать в Скользящей академии. – Также тебе стоит знать: пока низкие расы оставались единым обществом, ставя перед каждым цель всеобщее выживание, были приняты комплексы законов, часть из которых соблюдается по сей день. Они были названы трибуциями.

– Это потому, что низких рас тоже три? – на мгновение оторвалась от записей девочка.

– Не совсем, – усмехнулся Рашми. – Впрочем, я тебя понимаю: вполне созвучно и даже поэтически красиво, но в основе лежит человеческая трактовка этого слова, а именно – гражданский налог. Иначе говоря, то, что ради общества должен был отдать каждый. Позже, когда единство затрещало от разногласий по швам, низкие расы разделились. По всей планете образовались обособленные общины, которые, разрастаясь, стали называться округами. Все они поддерживали трибуции, хотя и трактовали их по-разному, что во времена позднего расселения нередко приводило к затяжным конфликтам между фракциями. Вообще второй период до жути переполнен нюансами, одним из которых стало создание триединого совета.

– Это потому, что низких рас всё ещё три? – с лукавой улыбкой повторила перефразированный вопрос Вэйдэ.

– Именно так, потому что три, – не стал отрицать учёный, отчасти заразившись детским весельем. – Он существует до сих пор, и у него на эмблеме составной трёхцветный треугольник. Дата его создания совпадает с окончанием первого конфликта в период позднего расселения, который в плохом ключе сильно повлиял на последующие взаимоотношения людей и гномов. Благодаря чему родилась поговорка: «Обиженный гном любому заломит цену втридорога», – усмехнулся он, но затем его лицо стало серьёзным. – Впоследствии совет взял на себя обязанности мирового надзирателя, вмешиваясь в распри и решая чужие проблемы, хотя первопричина его создания была исключительно нейтральной – принять трибуции как мировое право, что будет стоять выше законов любых территориальных образований. Как-никак, выживание до сих пор считается приоритетной задачей низких рас. Довеском в дальнейшем совету приходилось решать конфликты на почве оскорблений и другие проблемы.

– Но, – вдруг подала голос Вэйдэ, – это же не имеет никакого смысла. Обиды обидами, но зачем было разделяться, если потом отделившиеся группы все равно договаривались следовать одним законам? Ради чего такие сложности, если можно было разбрестись по планете, оставаясь единым обществом?

– О, какие правильные вопросы, – довольно протянул Рашми и рассмеялся. – К сожалению, в книгах четкого ответа ты не найдёшь, самое большее – неподтверждённые предположения. Но мой друг рассказывал, что к концу раннего периода расселения, а это где-то первые пятнадцать лет после «Побега», начали возникать так называемые культы личности, когда вокруг конкретной персоны формировался преданный круг единомышленников. Причем мой друг не смог мне объяснить, благодаря чему так происходило. С его слов никто из этих лидеров вообще не обладал достаточными качествами и харизмой, чтобы так фанатично за ними следовать. Мистика, да и только. Тем не менее, эти странности напрямую влияли на основные конфликты того времени, которые рождались лишь из нежелания одних принимать мнение других. Низких рас и сейчас недостаточно много, чтобы грызться за территории. Но это не означает, что нужды в военных формированиях не имелось, – он ненадолго замолчал, с досадой понимая, что слишком сумбурен в своём рассказе, но отступать уже было некуда. – Примерно полгода спустя после «Побега» начали возникать странные явления, которые подобно культам личности плохо поддавались объяснениям. Их назвали аномалиями Воплощения, и первое приняло форму плотного тумана, перекрывшего все возможные пути к брошенному комплексу Вулфат, и те, кто в него входил, назад не возвращались. Вообще стоит оговориться, первые примерно двадцать лет аномалии оставались проблемой исключительно Сабертии, именно на промерзлых землях северного континента впервые начали появляться новые для этой планеты, зато знакомые низким расам виды существ и животных. Впрочем, объявлялись и незнакомые, но это не создавало для остальных территорий особых проблем, ведь порождения Воплощения не покидали континент.

– А для самой Сабертии? – уточнила Вэйдэ, ей удивительным образом удавалось задавать правильные вопросы. Это вызывало у саворина чувство гордости.

– Создавало и немаленькие, – признался Рашми и тяжело вздохнул, – вот только тем, кто перебрался в тёплые края, были безразличны трудности севера.

– Но… – удивилась монастырская воспитанница, – разве это не противоречит трибуциям?

– И да, и нет, – учёному было сложно объяснить детали, не прочитав при этом целую лекцию. – Как я уже говорил, основные конфликты того времени проистекали из нежелания принимать чужое мнение. Преобладающая часть общества, если верить словам моего друга, сильно разочаровалась в титанидах: одних переполняла обида, другие стали испытывать к бывшим покровителям сильную ненависть, третьи отнеслись к «Побегу» по-философски, как к очередному жизненному повороту. Меньшинство продолжало верить в то, что экспедицию не бросят и за ними вернутся. Именно их называли лоялистами и буквально вынудили осесть подальше от остальных. Естественно, это не способствовало дальнейшим хорошим отношениям, но отделившиеся группы лоялистов тоже продолжали жить согласно трибуциям, просто кое-как справлялись своими силами, не просили ни у кого помощи и не помогали в ответ. Вот такой холодный нейтралитет.

– Но если они отделились, – Вэйдэ снова ненадолго отвлеклась от записей, чтобы посмотреть на наставника, – тогда, где эти группы жили?

– Жаль, карты под рукой нет, – негромко проворчал учёный. – При титанидах были построены не только исследовательские комплексы, но и четыре крупных портовых города для коммуникации между континентами, потому что Иллакеш возвели в самом центре пустыни Товаруна, а Вулфат – в самой холодной точке Сабертии. Добираться как-то нужно было, ведь магия перемещения титанидов, основанная на ритуалах и символах, на этой планете без энергии Плетения не работала. Как мне рассказывал друг, времена первого контакта были сопряжены с определёнными трудностями. Так северная Сабертия обзавелась Вотэри́мом, восточный Римуш – Ка́рдией, на южной Ферре построили О́сву, а на западном Товаруне – Тартана́й. Именно благодаря вынужденно отделившимся группам перечисленные мной города сейчас называются великими портовыми, потому что лоялисты заботились и сохранили защитные технологии титанидов, пусть и не все… – он ненадолго замолчал, вспоминая, как впервые увидел в действии сумеречную вуаль. Зрелище произвело на него сильное впечатление. – Мир полон разных чудес, Вэйдэ, и если однажды попадёшь в Осву – поймёшь, о чем я говорю.

– Если вы закончили придаваться воспоминаниям, наставник, – наигранно строго сказала монастырская воспитанница, – то вернитесь к аномалиям Воплощения.

– Смотрите-ка, кто проявил характер, – хохотнул Рашми, а девочка, покраснев, смущённо улыбнулась. Но в то же время он был рад, что ученица перестала просто плыть на волне его рассказа и наконец-то начала озвучивать свой интерес. – Современные учёные выдвинули теорию, что аномалии Воплощения – это проявление коллективного бессознательного. Не все согласны с подобным предположением: с одной стороны, оно легко объясняет обнаружение именно знакомых видов, парнокопытных разных мастей, грызунов и хищников, а с другой – совершенно не даёт ответов на остальные вопросы, в том числе почему также появлялись неизвестные монстры и животные. Но главным недостатком теории по-прежнему остаётся отсутствие обоснования, почему первые аномалии возникали только на территории Сабертии, а спустя два десятилетия – уже и на других континентах с меньшей частотой появления.

Саворин не ожидал, что занимательная в корне тема, будоражившая любопытство в более ранние годы, сейчас испортит ему настроение. Отчего-то стало неприятно говорить о просчётах коллег по ремеслу, пусть их с Варитэн изыскания находились далеко от изучения магии. Учёный в определенный момент почувствовал беспокойство, будто говорил ученице не то, обманывая чужими словами, но легкомысленно приписывал сомнения страху разочаровать ребёнка, который не видел даже того, что творилось за стенами монастыря.

– Как видишь, у теории много недостатков, – продолжил Рашми после короткой паузы. – Но последние несколько лет она не теряет популярности, правда в основном благодаря пополняющимся тезисам и открытиям в области течения Воплощения. Можно сказать: для низких рас фантазия стала главным врагом и помощником. Тем не менее, тебе никто не даст чёткого ответа, что такое аномалии Воплощения.

– А вы бывали в Вотэриме, наставник? – неожиданно поинтересовалась Вэйдэ, но учёный вздрогнул от вопроса. И пусть в нём не было ничего волнительного, дыхание Рашми участилось, будто телу не хватало кислорода.

– Я… я много читал о северном континенте, пока Варитэн не видела, – саворин выдавил из себя кривую усмешку, пряча за ней мимолётное смятение. – К сожалению, у подобных нам с тобой нет возможности там побывать, и книги – то немногое, что может удовлетворить наш интерес, – он поймал удивлённый взгляд ребёнка и пояснил. – Всё дело в драконах, они считают Сабертию проклятым краем и, образно говоря, облетают её по широкой дуге. При жизни мой савор не особо горела желанием отвечать на вопросы о северном континенте, но обмолвилась, что там когда-то жила стая упрямцев, которых погубили mall’skhism и титаниды.

– Мне плохо знаком скользящий диалект, – призналась монастырская воспитанница, пряча взгляд. Ей было стыдно, но само слово вызвало в ней какой-то отклик, прозвучало словно с эхом. Осознание, что оно из языка драконов пришло само собой.

– Не переживай, у этой идиомы нет прямого перевода, но драконы пользуются ею, когда нужно коротко описать цикличное повторение чего-то плохого. Хотя я больше уверен, что тебе интереснее, при чём тут титаниды. Верно? – в ответ Вэйдэ активно закивала.

Рашми хотел было улыбнуться, разрядив серьёзную атмосферу, вот только у него никак не получалось. Раньше, когда молодой саворин читал о северном континенте, в собственных глазах он оставался сторонним наблюдателем, но сейчас его посетило нарастающее и оттого пугающее чувство сопричастности, как будто внезапно стал очевидцем далёких событий, о которых только собирался рассказать. Разум твердил, что подобное невозможно, ведь прошло более двухсот лет, и его там попросту не могло быть. Ведь он всего лишь человек, пусть и связанный тандемом, он столько бы не прожил. В то же время казалось: стоит закрыть глаза, как в воспоминаниях появятся и улицы Вотэрима, на которых ему никогда не доводилось бывать, и заснеженные пейзажи, и укутанная туманом гора вдалеке. Диссонанс грозил порвать его рассудок на части, и единственное, что в тот момент успокаивало учёного, не позволяя сойти с ума, была сидящая рядом девочка с горящим от любопытства взглядом, так похожая на него самого.

– Знаешь, – несколько неуверенно начал Рашми, но стоило взгляду зацепиться за собственные руки, как волна сильного раздражения накрыла саворина с головой. Что-то в нём желало высказаться, и пусть это было совершенно не то, что стоило говорить связанному тандемом ребёнку. – Драконы верят, что титаниды виновны в гибели инеистой стаи, рептилий-альбиносов, чьё гнездо находилось где-то среди горных массивов Сабертии. У них не было ни доказательств, ни опровержений – они просто верили в собственную правоту, и этого оказалось достаточно, чтобы вершить самосуд. Так Иллакеш пал под гневом высокой расы, – он даже не заметил, как речь с каждой фразой становилась торопливее и злее, как ладони сжались в кулаки, а лицо исказилось гримасой. Зато все эти изменения в наставнике видела Вэйдэ, но и она оцепенела от резких перемен. – Крепость буквально вплавили в пески пустыни потоком огня целой стаи, а спустя полвека на месте «захоронения» тот же песок начал менять цвет на алый. Красивое и зловещее зрелище. Любой, кто подходил к нему близко, чувствовал слабость, прикоснувшись – нарастающую тревогу. Шли годы, и странное явление росло, поглощая пустыню, пагубный эффект становился тяжелее – даже драконы теряли там сознание. Вот только за импульсивный поступок одних теперь расплачиваются все… Поразительное лицемерие, они позволяют низким расам изучать алую пустыню в надежде найти чудесное решение, и даже не дали явлению названия из суеверного страха.

– Наставник… – взяв себя в руки, позвала учёного девочка, только он как будто её не слышал, продолжая свой монолог уставившись в одну точку.

– Возможно, та же участь ждала и Вулфат, но предрассудки драконов, что называется, уберегли комплекс. С другой стороны, те же предрассудки давали крылатым рептилиям удобное оправдание не вмешиваться в дела севера, когда аномалии Воплощения и порождённые ими монстры стали для Сабертии масштабным бедствием, – Рашми ненадолго замолчал. Он словно остановился после бега: в горле першило, грудь ходила ходуном от участившегося дыхания, а виски словно кто-то сдавил. Когда саворин продолжил, его речь снова звучала размерено, но менее пугающей она не перестала быть. – Тяжёлые препятствия всегда закаляют дух. За двести лет население Вотэрима привыкло жить в противостоянии с кем-то: и с союзниками, и с врагами. Так была построена Стена, протяжённое фортификационное сооружение, сдерживающее набеги самого разного зверья и защищающее великий портовый город. Уникальный опыт северного континента приобрёл разные формы, но самая известная и востребованная до сих пор остаётся немногочисленная синтагма егерей – отряд из людей и эльфов, способных противостоять появляющимся монстрам и аномалиям Воплощения даже в одиночку. Когда мировые законы были приняты и вступила в силу одна из доктрин трибуции защиты, были основаны Стражи – глаза, уши и кулаки триединого совета. Ирония и ещё один акт лицемерия заключается в том, что присоединение егерей к Страже являлось обязательным условием для поставок Вотэриму жизненно необходимых товаров.

– Наставник… – снова позвала учёного Вэйдэ, она уже была рядом, собираясь, как и в прошлый раз, взять мужчину за руку. Как вдруг саворин сам схватил ребёнка за запястье.

– Но знаешь, – Рашми вскинул на монастырскую воспитанницу взгляд, и девочка снова оцепенела. Она отчетливо помнила, что глаза гостя были серыми, вот только в тот момент они казались почти чёрными. – … лицемерие – характерная черта всех мыслящих видов без исключения, между высокими и низкими расами нет принципиальной разницы. Мы написали ради выживания законы, но поощряем их нарушение. Насильнику, покусившегося на потенциальную мать и оправдывающего себя словами: «Она сама меня соблазнила!», трибуция жизни предусматривает лишь один исход – казнь. Вот только если мерзавец обладает востребованными навыками или познаниями, то трибуция знаний не даст ему умереть, а если он ещё воспылает желание выступить против порождений Воплощения, то уже трибуция защиты возьмёт его под крыло. Вместо того, чтобы воспитывать страх перед наказанием, мы создаём меры предосторожности. Такие как твой таббат*, чтобы скрыть от глаз искушение.

Образец упомянутого предмета одежды буквально маячил перед его глазами, и свободная рука, будто в трансе, потянулась к высокому вороту нижней рубашки ученицы, выглядывавшего из-под монастырской одежды. Рашми не преследовал каких-то постыдных целей, но поднятый им пример лицемерия низких рас не мог не пугать. И хотя на нём самом был надет табб, но потянулся он именно к ребёнку. Позже, восстанавливая в памяти детали разговора, саворин признавал, что поступил глупо, и не удивительно, что напуганная Вэйдэ оттолкнула его, вырвав запястье из цепкой хватки, и убежала. Вот только в тот момент, опрокинутый на траву от толчка учёный не понимал первоисточник такой реакции.

«Однажды она поймёт…», – проскользнула в голове удивительно спокойная мысль, и он резко сел, словно его облили холодной водой.

Поймёт? Помёт что? Рашми потянулся к воспоминаниям и спустя пару минут уже сидел, схватившись за голову. Зачем он вообще начал рассказывать ученице такие вещи?! Можно было подумать, что перед ним кто-то поставил цель специально показать девочке драконов с неприглядной стороны, опорочить хотя бы в мелочи, дать повод задуматься и засомневаться, отчего-то забывая, что путь ребёнка как саворина ещё даже не начался.

«Варитэн бы такого не одобрила», – упрекая самого себя, подумал учёный, потянувшись к образу савора скорее по привычке, но лишь окончательно убедился, что там, где при жизни дракона находились запреты и наставления, теперь ничего не осталось.

– Кажется, наши уроки сегодня закончатся, – вслух сказал Рашми, как бы отделяя опасения от творящегося сумбура в голове.

– Давно хотел сказать: вы учите её не тому, – прозвучал за спиной голос мастера-травника, и саворин кое-что понял: Вэйдэ убежала в противоположную сторону, а значит не она позвала монаха. Тот наблюдал за ними, слушал, мог оценить интонации и даже видел реакцию ребёнка, но не вмешался. К горлу снова подступило раздражение, чуть более спокойное, направленное на конкретную персону.

– Вот как… – не оборачиваясь, сухо протянул Рашми, в точности как его неулыбчивый друг, когда опасался сказать лишнего. – Мне тоже давно хотелось спросить: для чего при каждом монастыре служит эльф?

Он ожидал, что нежданный собеседник использует сад как оправдание, но ответа так и не последовало, только звуки удаляющихся шагов. Остроухий монах, подобно драконам, предпочёл промолчать, хотя всё в нём кричало и требовало убить странного саворина, никто в монастыре и мысли не допустит, что гостя отравили. Тем не менее, хранимая им тайна, способная стать ответом на провокационный вопрос, останавливала эльфа от каких-либо действий. Связанные тандемом должны умирать «своей» смертью, напомнил он себе, успокаиваясь.

Остаток дня Рашми терзался муками совести, собираясь при следующей встрече прояснить недоразумение и, в конце концов, извиниться. Возможно, потому ночью ему снились необычные сны-воспоминания о Товаруне, а утренняя встреча стала неприятным сюрпризом.

– Послушай, кроха, – начал было учёный, силясь подобрать нужные слова, правда получалось у него это из рук вон плохо. – Я не знаю, что на меня…

Договорить ему не дали: Вэйдэ внезапно скинула с головы капюшон, оборвав саворина на полуслове, и он напрочь забыл и об извинениях, и о двусмысленности их встречи. Растрёпанные каштановые волосы, влажные глаза, слегка опухший нос и довеском отчётливо заметные светло-серые чешуйки на раскрасневшихся скулах, будто она сперва пыталась их стереть и только потом прибежала к наставнику. Он даже сел перед ученицей на колени, чтобы рассмотреть отметины поближе и убедится, что девочка их не повредила. Вглядываясь в детское лицо, его голову посетила неприятная догадка: никто не сказал, что однажды её тело будет меняться, и это напугало Вэйдэ ещё сильнее, чем странный урок накануне. Проявленное доверие приятно грело учёному сердце, даря надежду, что недавний инцидент быстро забудется. Единственное, что его смущало, был цвет. У Рашми тоже имелись чешуйки, правда не на лице, что сильно усложняло ему жизнь в моменты, когда Варитэн пребывала где-то далеко, и они тоже были серого оттенка. Память не вовремя всколыхнула воспоминания о дне прибытия в монастырь, нагнетая чувство вины и заставляя хмуриться под тяжестью мрачных мыслей.

Но Вэйдэ по-своему расценила реакцию наставника. По щекам потекли слёзы и, громко зарыдав, она и сама упала на колени. Не видя иного выхода, учёный обнял ребёнка, гладил по волосам, успокаивая какими-то глупостями, и слушал прерываемыми всхлипами оправдания. К своему удивлению, Рашми узнал, что монастырскую воспитанницу напугало не столько появление чешуи, сколько перспектива скорого отбытия в Скользящую академию. Детское признание даже показалось ему до нелепого смешным, правда ровно до того момента, пока его голову не посетила простая мысль: не покидая стены монастыря, Вэйдэ до ужаса боялась перемен. И саворин дал себе обещание поменять её взгляды… если, конечно, следующим утром откроет глаза.

-–

Пояснения:

– Рашми опасается обвинения, оговоренного в декрете «О внешнем виде», принятого в 7 году П.П.. Один из его пунктов полностью запрещает оголять в общественных местах определённые части тела. Отдельным подпунктом запрещается находиться в оголённом виде с детьми наедине. Другой пункт вводит обязательное ношение табба или таббата с пятилетнего возраста.

– Табб и Таббат – вид одежды, полностью прикрывает торс и шею, с короткими/длинными рукавами или без них. Табб изготовляют из эластичной ткани, часто с применением магии. Таббат – из других видов ткани, в т.ч. вязаный, чуть более свободный, различной длинны, с застёжками или без.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 5

С той встречи прошло чуть больше двух месяцев, наполненных плохо объяснимыми переменами, и обитатели монастыря, в том числе сам Рашми, по-разному на них смотрели. Каждое утро он просыпался и долго всматривался в деревянные балки, осмысливая то, что у него есть ещё один день, но если первое время короткая отсрочка вдохновляла учёного на маленькие подвиги, то с каждой пролетевшей неделей его ненадолго посещали более мрачные мысли. Так быть не должно, будто кто-то смеётся над ним, а он продолжает верить, что скоро умрёт даже спустя несколько месяцев. Монахи отчасти разделяли мнение Рашми, вот только когда одни уже не скрываясь шептались о чуде, другие задавались более приземлёнными вопросами: должен ли гость и дальше оставаться в монастыре Последнего пути? Как-никак, правила этого места требуют заботиться о брошенных и осиротевших саворинах до конца их дней, и ещё не было прецедента, чтобы кто-то из низких рас, связанный тандемом, прожил настолько долго.

К наступлению первых заморозков учёного несколько раз посещала до жути странная мысль, что его томительное ожидание – не более чем изощрённая пытка. И каждый раз она казалась пугающе правдоподобной. Но, когда он понимал, что тогда ему также придётся признать существование высших сил, Рашми хладнокровно отбрасывал её, ведь под небом Делиш Ден не было религии. Потому что ей попросту не из чего было вырасти – низкие расы больше не верили в бросивших их богов.

Так совпало, что пролетевшие два месяца были последними тёплыми деньками перед наступлением зимы, и саворин старался использовать каждый из них по полной. Сразу после злосчастной встречи он всячески уговаривал настоятеля дать разрешение на пару часов покидать стены монастыря в компании Вэйдэ. Вот только старик упрямился, мастерски прибегая к самым разным оправданиям для отказа, ведь в то время перешёптывания о чуде оставались тихими, а странности, сопровождающие гостя, лишь настораживали. Самого же почтенного Тенвиара веселило упрямство Рашми: в тот день, потерпев неудачу с одним предложением, он находил старого монаха, чтобы озвучить новое. Вежливое противостояние позволило старику почувствовать себя немного моложе и вспомнить, что служба при монастыре не всегда была его призванием.

«… В этой местности нет охотников, ещё не известно, кого вы способны встретить. Не поймите превратно, я всего лишь сомневаюсь, что вы или наша милая Вэйдэ в таком случае сможете себя защитить… К тому же, подумайте сами, если… кхм… ваше ожидание закончится за пределами монастыря, для нас всех это будет хлопотно… А если ребёнок станет свидетелем? Ей и так слишком часто приходилось видеть чужую смерть. Мне бы не хотелось проводить её через этот ужас ещё раз…».

После каждой попытки саворин чувствовал себя до обидного глупо, будто за его плечами не было двух десятилетий, проведённых в тандеме. Он никак не мог возразить, ведь все аргументы старика так или иначе являлись правдой. Рашми действительно не держал в руках что-то существенно опаснее родуна, никогда в глаза не видел живых хищных животных и, тем более, ни разу самостоятельно не переносил тела. Что говорить о ребёнке. Но внезапно на сторону учёного встал мастер-травник, предложив свою кандидатуру в качестве сопровождения, и почтенный монах нехотя согласился. Так начались их совместные прогулки в бухту или чуть дальше, к лесу. Эльф рассчитывал, что сложный подъём быстро охладит энтузиазм гостя, но, к его удивлению, саворин, преодолевая трудности, каждый день в течении двух месяцев возвращался в монастырь со счастливым выражением на лице. Но в отличие от Вэйдэ монах видел, как постепенно ухудшалось состояние Рашми. Проблемы с дыханием действительно не бросались остальным в глаза, потому что учёного не мучил кашель и не проявлялись другие признаки, но, сидя на ступенях у ворот, он, бледный как полотно, всегда долго и тяжело дышал, будто не мог вдохнуть полной грудью. В такие моменты легко верилось, что гость умирает, и мрачные мысли травника на время пропадали.

Для Вэйдэ совместные прогулки стали иного рода уроками. Наставник меньше говорил о низких расах и об истории, зато много внимания уделял природе, сезонным явлениям, часто приводя в пример другие континенты и делясь своим опытом. Случалось и так, что урок плавно перетекал в спор между учёным и монахом. Для ребёнка два пролетевших месяца были наполнены самыми яркими воспоминаниями за время жизни в монастыре. Чем больше ей рассказывали, тем сильнее девочке хотелось всё увидеть собственными глазами и тем чаще она задавала вопросы. Однажды, когда травник ненадолго оставил их компанию на берегу бухты, монастырская воспитанница задала вопрос, к которому саворин оказался не готов:

– Наставник, не могли бы вы рассказать мне об эльфах? – устроившись на пригретом солнцем камне, Вэйдэ бессознательно бросила взгляд на фигуру монаха вдалеке, будто хотела удостовериться, что он не услышит её. От удивления Рашми споткнулся на ровном месте.

– Не проще ли спросить мастера Вероду? – в ответ поинтересовался он и быстро добавил. – Никто лучше не расскажет тебе о виде, чем его представитель.

– Я это понимаю, – призналась девочка, извлекая из наплечной сумки свои записи. – Но порой он так смотрит, что пропадает любое желание задавать вопросы.

Учёный прыснул от смеха: в обществе травника он тоже ловил себя на подобных мыслях, просто в отличие от ученицы ему приходилось чаще общаться с долгоживущим видом, чем с остальными из низких рас, а потому он привык игнорировать некоторые очевидные вещи. Отсмеявшись, под укоризненный взгляд ребёнка, Рашми, помедлив, нехотя признался:

– Честно говоря, я не особо горю желанием о них рассказывать, но кое-что об эльфах тебе действительно стоит знать, – прежде чем сесть на другой камень, он и сам невольно посмотрел в ту сторону, куда ушёл мастер-травник. – В отличие от людей и гномов, у эльфов сохранился… скажем так, частично религиозный уклад, который со стороны больше напоминает привычку поклоняться олицетворениям их старых богов или даже потребность в определенных ритуалах. Тем не менее, высказав подобное наблюдение вслух можно легко стать эльфийским врагом, а потому будет лучше, если этот разговор останется сугубо между нами.

– Другими словами, они отрицают свою веру? – уточнила Вэйдэ, правильно уловив суть.

– По крайней мере, делают это открыто, а что в действительности у них в головах – та ещё загадка. Но любой неизбежно начнёт сомневаться в официальном заявлении эльфов, когда выясняется, что их общество вращается вокруг культов, напрямую влияющие на социальный статус. Проще говоря, эльфы разделяются по мировоззрению. Это, кстати, официальная формулировка и использовать какие-либо другие я тебе настоятельно не рекомендую, – Рашми ненадолго замолчал, решая, как лучше начать, как-никак тема долгоживущего вида всегда требует деликатного подхода. – По сути, культов всего два, а мировоззрений – четыре.

– Они поделились на два чётких лагеря? – предположила девочка.

– Не верно, – усмехнулся учёный, – но пока мне самому не объяснили нюансы, я тоже думал, что всё удобно делится поровну. В своём невежестве даже умудрился кого-то оскорбить… – неожиданно он кое-что понял. – Несмотря на то, что связанные тандемом в последствии часто общаются с эльфами, в Скользящей академии о них почти ничего не рассказывают и тонкости взаимоотношений раскрываются, так сказать, на практике.

– Странно это, – задумчиво заметила Вэйдэ, буквально озвучив негодование саворина.

– Мы только начали, – произнёс учёный, будто обещал, что и дальше будет чему удивиться. – Лагерей, как ты выразилась, на самом деле три, просто на Ферре, где во времена позднего расселения крепко укоренились эльфы, безраздельно властвует культ леса, благодаря чему южный континент, невзирая на весьма прохладный климат, знаменит своей флорой, в особенности уникальными растениями и высоченными деревьями. Когда впервые видишь этих исполинов прямо-таки дух захватывает… – он не заметил, как снова оказался в шаге от того, чтобы погрузиться в воспоминание.

– Наставник… – недовольно протянула Вэйдэ, девочка уже привыкла возвращать учителя в реальность.

– Прости, – вздохнул он и с улыбкой продолжил. – Если представить эльфийское общество в виде прямой с тремя точками, то на одном конце вместе будут юванай и аюрнай, последователи культа леса. Их главным отличием в отношении друг к другу является мягкость взглядов на то, что существует за пределами очерченных идеологией границ. Для примера, мастер Верода относится к аюрнай, такие предпочитают общество себе подобных, но терпимо относятся к другим видам. Поэтому в общении с ними порой сложно, зато они всегда подчеркнуто вежливы. Впрочем, когда дело касается торговли, эльфы куда охотнее сотрудничают с гномами, чем с людьми. В остальном: строят дома вокруг деревьев, образуя красивейшие сегментные постройки с круглыми стенами из камня и металла, известные на Ферре как нижние города.

Рашми едва смог заставить себя остановиться. При жизни Варитэн он часто гостил в одном из таких поселений, поражаясь тому, как эльфы искусно преображали деревья и в особенности их крону, чтобы дневной свет, пробиваясь сквозь множество ветвей, падал на здания плотным пучком и под правильным углом, создавая за счет множества факторов достойные холста пейзажи. Ему хотелось рассказать ученице, что нижние города эльфов стали синонимом красоты момента с высокой созерцательной ценностью, что они по-разному прекрасны в зависимости от времени суток, а главное – что на других континентах не существует чего-то подобного. Но он не смог выдавить из себя даже совет побывать на землях долгоживущего вида, словно хотел оградить ребёнка от чего-то. Непрошеная загадка подпортила саворину настроение.

– На фоне своих собратьев по культу, юванай легко могут показаться фанатиками, – продолжил Рашми, стараясь чтобы в голосе не звучали недовольные интонации. – Они на удивление немногочисленные, тем не менее, в их руках сосредоточено много власти, со времён позднего расселения совершенно не идут на контакт с другими видами, общаясь только с себе подобными, и строят дома высоко на деревьях, – он специально выдержал паузу, чтобы насладится реакцией ребёнка. Ему очень нравилось видеть искреннее любопытство в её глазах, испытывая гордость за ученицу. – Впрочем, так говорить не совсем правильно. Не строят, а выращивают, магией придавая древесине нужную форму, а главное – не нарушая естественное течение роста самого дерева. К сожалению, как у эльфов это получается, я тебе рассказать не могу – любопытство Варитэн всегда тянулось к совершенно иному течению науки, но достоверно известно, что у долгоживущего вида сильная предрасположенность к магии Воплощения и все самые громкие открытия в этой области принадлежат именно юванай. Города на деревьях, кстати, называются верхними, благодаря специфики расположения они крайне маленькие, всегда располагаются обособлено от нижних и чужаков туда не пускают.

– Даже драконов? – уточнила девочка.

– Даже их, – подтвердил Рашми и почувствовал смутное беспокойство от вопроса Вэйдэ, будто в нём было что-то важное, но ничтожно маленькое, а потому незаметное. – Вернёмся к нашей прямой, – продолжил учёный, – на её другом конце будут тен-юдэ́н, последователи культа тени. Мне почти нечего о них рассказать, кроме пары фактов. Первый: у этой группы эльфов с культом леса очень давняя вражда. И говоря «давняя», я имею в виду, что началась она где-то там, – он демонстративно ткнул пальцем в небо, – среди звезд. В бытность моего проживания на Ферре мне рассказывали, что титаниды добились перемирия между культами, но затем, уже на этой планете и после «Побега» , вместе с обидой на высоких покровителей на поверхность всплыли старые разногласия и эльфийское общество раскололось. Одни начали убивать других, считая, что у них есть на это право. К сожалению, даже вмешательство триединого совета не помогло разрешить конфликт. Теперь последователи культа тени активно скрываются. Второй факт происходит из первого и может показаться тебе забавным: скорее всего, я никогда не встречался с тен-юдэн, хотя повидал мир.

Рашми не пытался запутать девочку, как это делают учителя обычных детей с целью заставить тех думать. Он действительно считал своё заявление достаточно забавным, чтобы посмеяться вместе. Но реакция Вэйдэ не оправдала его ожиданий, мрачным взглядом она будто отчитывала его: «С каких это пор собственный промах считается фактом?!», правда, вслух сказала иное:

– С чего такая неуверенность в голосе, наставник?

– Не спеши меня упрекать, – усмехнулся саворин и пустился в объяснения. – Говоря о талантах эльфов к магии Воплощения, я имел в виду весь вид. Но если последователи культа леса реализуют себя в преображении окружающего мира, то культ тени нашёл другой путь, более близкий им по духу. И пусть мой источник информации не совсем надёжен, из рассказанного выходит, что тен-юдэн наиболее близки к концепции второго облика драконов, настолько они искусны в маскировке и подражании. К сожалению, я могу ошибаться в своих выводах, слухи и мнение лишь одной из сторон никогда не сформируют правильной картины. Тем не менее, тогда я был так взволнован, что поделился своими выводами с Варитэн. К моему удивлению это был тот редкий случай, когда мой савор заняла нейтральную позицию: она признала, что такое может быть, но окончательно не согласится с доводами пока не увидит всё своими глазами. Так вышло, что к этому разговору мы больше не возвращались.

А вот мысли Рашми к нему потянулись. В тот день дракон долго молчала, обдумывая его слова, но то, что она сказала ему дальше навсегда осталось неприятным осадком в их отношениях. Как-никак, тогда саворин был молод и наивен.

«Твои выводы не лишены смысла. Более того, обсуждаемый нами процесс вполне возможен, если представить, что первичная форма как раз не меняется… Прошу, не смотри на меня так, я же говорю об атрибутах: количество конечностей, форма головы, длина шеи, центр тяжести, количество костей, количество органов, их расположение относительно друг друга – если все эти факторы в двух формах неизменны, то подмена одной на другую, как это делаем мы, даршаи, вполне возможна… Знаешь, вообще-то были добровольцы из эльфов, которые пытались перенять наш подход преображения. У них даже получалось сменить форму на высокую, но вот вернуться в низкую получалось не у всех: у некоторых надломилась психика, другие навсегда остались калеками из-за неправильного понимания самих себя, остальные – погибли. У вас, маленьких существ, слишком плохая память. Но если форма одна, проблем быть не должно… Впрочем, лично мне одной теории мало, я приму её состоятельность только на практике, но передам твои выводы знакомому. Думаю, ему будет интересно, а ты не забивай свою голову ненужным…».

Она даже не заметила, что ему очень хотелось поучаствовать в подобном исследовании, но возразить легкомысленному отказу Рашми не смог. В тот день и родилась его успокаивающая мантра, чтобы мелкие обиды на савора не накапливались и не отравляли ему душу.

– Как жалко, – вывел его из задумчивости голос Вэйдэ. – Но, наставник, вы говорили, что на прямой три точки.

– Верно, мой рассказ действительно несколько затянулся, – усмехнулся учёный. – Посередине нашей прямой находятся те эльфы, кого называют даюнэ́й. Они также известны как городские эльфы и в большинстве это потомки смешанных и манипулятивных браков…

– Подождите, – перебила его девочка. – «Манипулятивных» – это как?

– Даже немного неловко об этом рассказывать, – признался саворин. – В период раннего расселения трибуция жизни требовала от низких рас высокой рождаемости, но в экспедицию титанидов отправились те, кому было нечего терять или настолько идейные, что распрощались с родными. Другими словами, сформированных семей почти не было, и чтобы не погрязнуть в последствиях беспорядочных связей, которые чаще всего приобретали форму споров о наследовании, был введён термин манипулятивного брака, названного дварма. Суть в том, что пара сходилась только с целью рождения потомства, опекунство принимала заинтересованная сторона, это даже не обязательно должен был быть родственник, а отец с матерью после разрыва брака ничего друг другу не должны. В действительности, тема весьма щекотливая и полная всякого рода подводных камней, поэтому я советую тебе ознакомиться с ней самостоятельно.

– В монастыре нет таких книг, – недовольно напомнила наставнику Вэйдэ.

– Зато есть в Скользящей академии, – парировал Рашми и хитро добавил, невольно вспомнив насколько толстым был том о трибуции жизни. – Чтиво, к слову, объёмное.

– Но вернёмся к эльфам… – девочка попыталась воспроизвести его манеру речи.

– С моих слов может показаться, что даюнэй – это только полукровки, но среди них есть и просто не примкнувшие к культам эльфы. Или утверждающие, что не примкнувшие, ведь те же тен-юдэн никогда открыто не заявят о своём мировоззрении… – он не стал продолжать, только пожал плечами, будто предлагая ученице сделать выводы самостоятельно. – Так или иначе, даюнэй предпочитают жить на континенте Римуш или в великих портовых городах. Полагаю, шумное общество людей и гномов им больше по душе. Среди них почти нет хороших магов, зато много отличных воинов и художников. Страсть к запечатлению момента у эльфов будто в крови.

– Наставник, я кое-чего не понимаю, – подала голос Вэйдэ, не отрываясь от записей, будто что-то в них искала. – Получается среди аюрнай и юванай нет полукровок?

– И да, и нет, – признался учёный, ему не хотелось касаться именно этой темы, но раз ребёнок сам задал неудобный вопрос, деваться было некуда. – К сожалению, сперва мне придётся кое-что объяснить и то, что я собираюсь рассказать, преимущественно остаётся моими догадками и наблюдениями. В конце концов, не важно сколько ты живёшь в нижних городах, есть вещи, которые чужаку, пусть и связанному тандемом, эльфы говорить не станут. Например, что у обособленности культа леса от других видов есть причина и отчасти она связана с болезнью любви с первого взгляда… – в этот момент Вэйдэ закашлялась от удивления.

– Вы это серьёзно? – отдышавшись, уточнила она.

– Более чем, эльфы даже ввели специальный термин, фера́ндия, просто среди остальных низких рас он не прижился и остался частью диалекта долгоживущего вида. Впрочем, я вынужден признать, сравнение с недугом сделано не на пустом месте. В действительности любовь с первого взгляда никакая не болезнь, её, как мне рассказывали, воспевали в поэмах как удивительное чувство все низкие расы, даже те, кто не участвовал в экспедиции титанидов. Но к концу периода раннего расселения случаи ферандии были настолько часты, что начали казаться эпидемией. Тем не менее, панику никто не поднимал, ведь это способствовало формированию крепких семей, что в то время считалось важным. Спустя одно поколение интенсивность условной болезни необъяснимо пошла на спад. К тому моменту эльфы из культа леса перебрались на Ферру, даже не скрывая, что тем самым сохраняют чистоту вида. Это стало одним из догматов культа.

– То есть, – подвела итог монастырская воспитанница, в её голосе всё ещё слышалось недоверие к услышанному, – они ведут такой закрытый образ жизни, чтобы влюбляться лишь в себе подобных?

– Конечно, нет, – недовольно фыркнул саворин, что-то в нарисованной его рассказом картине сильно портило настроение. Но, видя на лице девочки тень разочарования, он все же добавил. – Ферандия – то немногое, что находится на верхушке айсберга эльфийского общества. Уверен, настоящие причины тщательно скрываются. Тем не менее, отвечая на твой вопрос, в культе леса полукровки всё же имеются. Порой можно закрыть глаза на родословную, чтобы взрастить талант, а форму ушей легко подправить магией. Именно по этой причине среди даюнэй мало хороших магов.

– Попахивает лицемерием… – заметила Вэйдэ и тяжело вздохнула, словно полученные ответы не принесли ей удовлетворения.

– Как я тебе уже говорил, это характерная черта всех мыслящих видов, – пожал плечами Рашми.

– А ферандия как-то повлияла на другие виды?

– Безусловно: люди стали жить дольше и менее подвержены болезням, гномы прибавили в росте, хотя так и остались не особо высокими. Но если смотреть на социальный контекст твоего вопроса, то жертвами любви с первого взгляда стали только эльфы, потому что сопротивляются ей. Скажу даже больше, мастер Верода, скорее всего, тоже пострадал от ферандии.

– Простите, наставник, но в такое заявление в адрес мастера-травника как-то не верится, – натянуто улыбнулась девочка и покачала головой.

– Не веришь, что такой как он может полюбить? – догадался учёный, получив в ответ неуверенный кивок. – Очень зря, ведь он служит при монастыре почти два десятилетия. Чтобы ты понимала, юванай и аюрнай могут покинуть Ферру только по веской причине, – он пустился в перечисление, загибая пальцы, – а это: изгнание, ссылка, предписание и брак. Конечно, также можно покинуть континент тайком, но это уже не будет оправданием. Изгнанные эльфы из культа леса, как правило, врут, называя себя даюнэй, чтобы сохранить лицо. А те, кто не врут – чаще всего лоялисты. Ссылка рассматривается как временное наказание. Предписание можно иначе назвать короткой командировкой: торговые переговоры, визиты на громкие мероприятия, собрание триединого совета. Брак означает только одно – любовь к чужаку, проявление ферандии. Как правило такие уже не возвращаются на южный континент, но и связи с культом не обрывают. Отсюда и мои выводы.

– А ваш друг?

Вопрос будто выбил из саворина весь воздух, дышать вдруг стало тяжелее. К тому же, произнесённый без контекста, он больше запутывал: что конкретно хотела знать ученица и что можно было ей рассказать о неулыбчивом эльфе.

– Он… – неуверенно начал Рашми, но вдруг слова потекли из него, будто резвый ручей. – Он может смело считаться исключением из всего, что я тебе сегодня рассказал. К сожалению, не могу сказать, повлияло ли на его нежелание жить среди лесов Ферры проявление ферандии, мне попросту не хватило смелости залезть ему в душу. Но это самый странный и запоминающийся эльф на моей памяти. Юванай, лоялист, да к тому же мастер киоки – гремучее сочетание, которое многих настроило против него, но всем им пришлось проглотить возмущения, потому что этот неулыбчивый зануда – лучший егерь на всей планете, ему даже красные пески Товаруна оказались не по чем… – он собирался продолжить, но наконец-то осознал, что девочка смотрит на него с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, словно что-то из его монолога показалось ей захватывающим. – Так… и что ты хочешь спросить?

– Что такое киока? – новые слова действительно будоражили любопытство ребёнка.

– Это, кроха, удивительно красивое, функциональное и разнообразное оружие, – саворин невольно вспомнил, как наблюдал за утренними тренировками друга, – а также последнее наследие титанидов, которое пытались и не смогли уничтожить. Точнее, как мне рассказывали, это название целой серии, разработанной высокими покровителями чтобы награждать отличившихся подопечных.

– Вы же не хотите сказать, что это лишь почётный знак?

– Нет, конечно, – отмахнулся Рашми, и Вэйдэ не скрываясь вздохнула с облегчением. – Пусть я и видел всего две формы киоки за жизнь, с уверенностью скажу, что это боевое оружие. У тебя тоже будет возможность своими глазами на неё посмотреть: в Скользящей академии хранится один экземпляр. Кибра, кажется, которая напоминает пику с дополнительными плавающими лезвиями… – учёный замолчал на полуслове, удивившись внезапной догадке. – Знаешь, а ведь у тебя с киокой есть кое-что общее: за вами обеими тянется шлейф из предрассудков, повлиявший на дальнейшую жизнь.

– Мастер Тенвиар вам всё рассказал, да? – отчего-то пряча взгляд, уточнила девочка.

– Ещё в день прибытия, мало кто может похвастаться таким детством, – попытался приободрить ученицу Рашми и в итоге достиг противоположного результата.

– Да уж… – недовольно фыркнула Вэйдэ, казалось она потеряла интерес к разговору.

– Что ж, в сравнении с тобой киоке повезло гораздо меньше, – всё же ему удалось заново разжечь огонь любопытства в ребёнке. – Тот самый крупный конфликт, который предшествовал первому заседанию триединого совета, как раз произошёл из-за наследия титанидов. Несколько мастера киок из числа людей обратились к гномам с требованием…

– Требованием?! – не поверила монастырская воспитанница.

– Именно так, – подтвердил саворин, – с требованием уничтожить привезённую ими партию киок, – он выдержал небольшую паузу. – Гномы, трезво оценивающие важность своего и чужого труда, отказались. Люди в ответ возмутились. Затем последовали взаимные упрёки и обвинения. В итоге конфликт кое-как разрешился, но для репутации оружия глупая размолвка на фоне обиды к третьей стороне стала только первым камешком из лавины презрения. За двести лет истории наберётся немало случаев недоразумений, где так или иначе была замешана киока, что посодействовало рождению громкого заблуждения: творение титанидов проклято, приносит неудачи и вообще знамение плохих событий…

Он снова замолчал и тяжело вздохнул. Рашми только в тот момент понял, что инцидент в алой пустыне Товаруна ещё сильнее испортил репутацию киок. Его вместе с Варитэн и раньше откровенно раздражали случаи, когда стечения обстоятельств раздувались до мистических масштабов без каких-либо доказательств. Вот и предмет любопытства ученицы со всем нелицеприятным багажом окончательно испортил ему настроение.

– Чушь это всё, – выпалил он, невольно цитируя своего савора. – Не верь ни единому слову, если за ним не стоит истина. Оружие, висящее трофеем на стене, само по себе ни в чем не виновато, как не виноват и младенец, брошенный у ворот монастыря Последнего пути. Но, как говорил мастер Тенвиар, низкими расами управляют предрассудки. Впрочем, у тебя ещё есть время решить: будешь ли ты с гордостью говорить о месте, где росла, или предпочтёшь промолчать.

– А где росли вы? – в ответ поинтересовалась Вэйдэ, закрывая неприятную тему.

– В приюте где-то в паре дней пути отсюда, – не стал увиливать саворин. – И поверь, меня там никто не любил.

– Говорите так, словно меня в монастыре любят… – улыбнулась девочка, опустив взгляд. Но в действительности в её словах звучала самоирония, ведь она прекрасно осознавала тёплое отношение монахов.

– Мне даже немного обидно, знаете ли, – прозвучало в стороне и оба, учитель и ученица вздрогнули, застигнутые врасплох. К ним беззвучно подходил эльф. – В моё отсутствие вы развлекаетесь крайне интересными разговорами.

– Простите, мастер-травник, – по-прежнему улыбаясь, произнесла Вэйдэ. В тот момент Рашми и самому стало интересно за что конкретно монастырская воспитанница извинялась: за услышанную даже издалека провокационную просьбу или за сомнения в приёмной «семье»?

Отходя от берега все дальше, эльф действительно слышал вопрос ребёнка, вот только в тот момент его голову занимали иные заботы, и он убедил себя, что не может отвлекаться на мелочи. С самой первой совместной прогулки остроухий монах чувствовал на себя странно за стенами обители. Будто чувствовал на себе чей-то взгляд. Безразличный, если бы незнакомец не испытывал интереса и не преследовал злого умысла, и оттого раздражающий, подобно надоедливому насекомому. Но больше всего играло на нервах эльфа то, что два наивных саворина ничего не замечали. Очень быстро он обратил внимание, что птиц в округе стало меньше, а хищники как мелкие, так и крупные будто бы и вовсе исчезли. В его глазах мелочи складывались в тревожные знаки. В более ранние годы наставник рассказывал, что плохо объяснимые явления верный признак первых этапов формирования аномалии Воплощения.

В день, когда любопытство Вэйдэ коснулось долгоживущего вида, травник принял решение посетить известные ему логовища. Проверить, убеждал он себя, чтобы окончательно убедиться. Вот только лес встретил эльфа тишиной, гнетущей и настолько тяжёлой, что казалось: ещё немного и непомерный вес придавит его к земле. Он едва смог заставить себя переступить через давящее чувство, но чем дальше ноги уводили монаха вглубь леса, тем сильнее крепло желание повернуть обратно, убежать от безликого ужаса на безопасный берег. Рождённый под небом Делишь Ден, травник умел за себя постоять, но с подобным сталкивался впервые и к первому лежбищу дошёл лишь благодаря упрямству, потратив на путь, казалось бы, целую вечность. Там же непонятное угнетающее чувство мгновенно исчезло, словно по щелчку пальцев, а навязчивый взгляд больше не сверлил спину. Было похоже, что невидимый наблюдатель как будто потерял к нему интерес. Это не на шутку его встревожило, заставив бросить пустующее логово без осмотра и бегом кинуться обратно.

На границе леса эльф позволил себе облегчённо выдохнуть и отдышаться. С места, где он остановился, прекрасно просматривался залитый солнцем берег и беседующие саворины. Нужно сообщить о странностях, принял твёрдое решение монах, по возвращению придётся написать два письма: Стражам и в родные леса. Размышляя, что конкретно стоит изложить в строках, травник напоследок обернулся. Рано было говорить об опасности, аномалия могла формироваться годами. Среди деревьев по-прежнему царила неестественная тишина, но его взгляд всё же за кое-что зацепился. Где-то в десятке шагов рос куст, чьи ветки гнулись от веса тёмно-синих ягод, наглядно показывая, что животные достаточно давно покинули леса вокруг монастыря. Ноги будто сами подвели эльфа к кусту, он сорвал пару ягод, долго рассматривал, выискивая что-то инородное, принюхался и только затем отправил в рот. Сладкий, чуть вяжущий вкус отчего-то его разозлил, но рука потянулась к платку в кармане, чтобы собрать в него горсть ягод. Вэйдэ определённо понравится такое лакомство.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 6

Сразу после наступления первых холодов в ворота монастыря постучали нежданные гости. Впрочем, таковыми они были только в глазах Рашми, остальные явно ждали визита. Это произошло ближе к вечеру, но ещё до обеда монахи начали неспешно подготавливаться к встрече. Они с Вэйдэ в приготовлениях не участвовали, расположившись у ствола дерева в центре внутреннего двора, и если девочка жадно читала где-то найденный приключенческий роман, время от времени прося наставника пояснить тот или иной отрывок, то он в минуты тишины предавался малозначимым воспоминаниям, потягивал чай и наблюдал за передвижениями монахов. Мягкая зима тёплого региона одновременно удивляла его и разочаровывала, словно первые четырнадцать лет он прожил где-то в другом месте, настолько не запоминающимися были пролетевшие годы. С одной стороны она в сочетании с оградительным куполом позволяла и дальше проводить уроки под открытым небом без особого риска для здоровья, но с другой – саворин почувствовал тоску по заснеженным пейзажам эльфийских лесов. Так совпало, что ежегодные визиты Варитэн в её Гнездо пересекались с началом зимы на Ферре, где эльфы, трепетно относящиеся к красоте нижних городов, одними только оградительными куполами умудрялись подчеркнуть красоту сезона: при низких температурах на поверхности магического свода образовывалась ледяная корка, но под действием той же магии испарялась, разлетаясь в воздухе уже под куполом холодными искрами. То же самое происходило и во время снегопадов, потому Рашми расстроился, когда вспомнил, что снежный покров в этих краях, как правило, тонкий. К счастью, от мрачных мыслей его регулярно отвлекала Вэйдэ, но сам учёный с лёгкой руки савора не особо жаловал художественную литературу, хотя в свободное время писал стихи, тем не менее, описательная часть в заинтересовавших ребёнка отрывках показалась ему весьма изящной и вдохновляющей.

Собственно говоря, именно в момент, когда саворин пытался подобрать рифму, кто-то снаружи постучал в ворота. Вспоминая, как он сам так делал, Рашми невольно отметил, насколько неестественно громким этот звук казался внутри стен монастыря, а затем наступила та самая тишина, которая ошеломила учёного по прибытию. Под его полный непонимания взгляд монахи спешили скрыться в боковых пристройках, за исключением мастера-травника, исполняющего в тот день роль привратника, и даже Вэйдэ закрыла книгу, чего-то напряжённо ожидая. Никто не посчитал нужным посвящать Рашми в тонкости ритуала встречи нового гостя, потому что иначе кому-то пришлось бы приоткрыть ему тёмные стороны тандема. Не все из брошенных и осиротевших саворинов смиренно ждали смерти, как это делал учёный, некоторые отказывались смотреть правде в глаза, а кто-то желал умереть на своих условиях, отчего и тех и других привозили в монастырь Последнего пути против их воли. Лишённые тандема должны были навеки заснуть именно в его стенах, но такова была лишь часть правды.

Тем не менее, удивление Рашми стало ещё сильнее, когда ворота миновало двое. В то же мгновение Вэйдэ поднялась на ноги, взяла его за руку и тихо попросила:

– Наставник, пойдёмте в столовую, – она то и дело бросала нетерпеливый взгляд на новоприбывших, будто спешила.

– Я не понимаю, – также тихо признался учёный. – Что происходит?

– Гость в сопровождении – это скверно, – попыталась торопливо пояснить девочка и потянула за руку. – Наставник, скорее…

Он не стал сопротивляться и позволил увести себя подальше от разворачивающихся событий, хотя настойчивость ребёнка только сильнее будоражила его любопытство. В общей столовой картина немного прояснилась, но менее загадочной в глазах Рашми не стала. Сперва с коротким вопросом: «Один?» к Вэйдэ подошло несколько монахов из тех, кто избегал гостей, но их лица сильно помрачнели, когда в ответ девочка, хмурясь, отрицательно покачала головой. Создавалось впечатление, будто в монастырь прибыл не саворин, а произошло что-то плохое, о чём все обитатели этого места опасались говорить вслух. Но учёный и слова не успел сказать, чтобы удовлетворить свой интерес, как к образовавшейся толпе подошёл настоятель.

– Не раздувайте проблему, – голос старика звучал строго. – Или вам заняться нечем?

Извиняясь и тихо ворча, монахи поспешили удалиться. Дайари проводил их недовольным взглядом, но стоило ему посмотреть на девочку и на немолодом лице расцвела тёплая улыбка.

– Вэйдэ, милая, – он погладил ребёнка по волосам, – не мучайся, иди к себе.

– Но… – хотела было возразить монастырская воспитанница, и, едва заметно кивнув в сторону Рашми, уточнила. – Мне правда можно?

– Иди, – махнул рукой старик и добавил. – Я составлю твоему наставнику компанию, не переживай.

Коротко поблагодарив, Вэйдэ стремительно выскользнула через дверь обратно во внутренний двор. Наблюдая за бегством ученицы, саворин позволил себе тяжело вздохнуть и наконец-то подал голос.

– Искренне надеюсь, что вы удовлетворите моё любопытство, – он старался говорить ровно, чтобы в голосе не слышались недовольные нотки, ведь вся ситуация в целом: странные манёвры, нагнетание и в особенности недосказанность начинали раздражать учёного.

– Да, мне действительно стоит кое-что прояснить, – согласился настоятель и жестом предложил пройти вглубь, где они и расположились за одним из многочисленных небольших столов. Монах-привратник, встретивший Рашми в день прибытия, поставил перед ними большие чашки со свежезаваренным чаем и отошёл в сторону, но оставался неподалёку, словно ждал приказов. – Но для начала ответьте: в чём разница между брошенными и осиротевшими саворинами? – продолжил настоятель и как будто специально выдержал паузу, чтобы перебить собеседника, как только тот откроет рот для ответа. – Кроме очевидного: от одних драконы отказались после закрепления тандема, а другие потеряли своих ведущих.

Почти детская выходка выдавала раздражение монаха, правда в отличии от Рашми у его негодования были совсем другие корни. Забота об одном госте уже достаточно хлопотно, а о двоих сразу – это почти проблема. За долгую жизнь Дайари многое повидал и попросту не верил в совпадения, а ускользающее от внимания объяснение едва ли не выводило старика из себя, но ему всё же кое-как удавалось сохранять лицо.

– В продолжительности совместного сосуществования, – помедлив, произнёс Рашми. Подпорченное настроение собеседника не укрылось от его внимания, а потому казалось, что вопрос на самом деле с подвохом.

– Интересовались данной темой? Или это входит в обучение Скользящей академии? – хитро прищурился монах. Своим интересом он маскировал собственный просчет: пусть ответ и являлся одним из правильных, но Дайари ожидал других слов.

– Не входит, – признался саворин, впервые задумавшись, а, собственно, почему о подобном не говорят в стенах академии? Но вслух сказал другое. – Мой савор тяготела к биологии и анатомии, особенно её интересовало влияние внешних факторов на организмы, в том числе магии и тандем… – негромкое покашливание и иронично вскинутая бровь старика была подобна вежливой просьбе не загромождать разговор ненужными терминами, заставив учёного прерваться и подвести итог. – По этой причине мы с Варитэн находились в составе исследовательской экспедиции в красной пустыне Товаруна.

– К сожалению, в монастырях Последнего пути наиболее ярко видна, скажем так, душевная разница между саворинами, – отпив чая, наконец-то приступил к рассказу настоятель. – Буду откровенен, нам, – он похлопал себя по груди, как бы говоря за всех монахов, – с брошенными всегда сложнее, чем с осиротевшими, потому что их нереализованные стремления, надежды, планы на будущее становятся тяжёлым бременем и для самих саворинов, и для окружающих.

Рашми не особо нравилось начало, но он молча ждал продолжения в робкой надежде подловить собеседника, ведь пока ему было нечем возразить старику. Жизнь и обучение в Скользящей академии во многом являлись условными, в её стенах напрочь отсутствовали дух соперничества и товарищества, зато всячески поощрялось саморазвитие как продолжение желания понравится дракону при первой встречи, доказать ему свою полезность, потому что одной только связи было недостаточно. Конкретно эту мысль в академии доносили до умов молодых саворинов, но об остальном молчали.

– Прибыв в монастырь, – продолжал монах, – брошенные, как правило, встают на путь саморазрушения, а осиротевшие – на путь смирения.

– Хотите сказать, что я покорно жду смерти? – не понимая причины, учёного задели слова настоятеля, и его руки потянулись к чашке, лишь бы не сидеть без дела, слушая откровения.

– Именно так, – старик подарил собеседнику тёплую улыбку. – Потому о вас, несмотря на странности, так приятно заботиться.

К своему удивлению, Дайари едва не сказал саворину лишнего, что было очевидно только монахам. Среди несчастных, кого больше не поддерживал тандем, только те, кто не позволил сожалениям взять над собой верх, жили дольше погрязших в унынии. Но даже так, разница никогда не составляла больше недели, в остальном настоятель даже близко не мог объяснить, как сидящему перед ним гостю удалось прожить несколько месяцев после смерти дракона, а в чудеса, о которых шептались его легковерные собратья, он откровенно не верил.

– Какой необычный комплимент, – не удержался от смешка Рашми.

– Я правда хочу, чтобы и остальные, кто прибудет к нам после вас, были такими же, – улыбка старика померкла, он тяжело вздохнул и сделал глоток чая. – Но это попросту невозможно: даже представители одного вида порой такие разные. Раньше в монастырях царили другие порядки, практика говорить с саворинами без тандема, облегчая им ожидание, зародилась только пол века назад, и, вопреки прогнозам, это сильно облегчило монахам заботу о тех, кто прибывает в монастыри Последнего пути умереть

– А до того времени? – уточнил учёный, понимая, что в нём проснулся профессиональный интерес.

– Мне рассказывали, что почти все брошенные вели себя… кхм… буйно. Вспышки необъяснимого гнева были излишне частым явлением. Поэтому гость в сопровождении для нас – это определенный знак, – настоятель чуть помедлил и добавил. – Плохой знак.

Рашми задумчиво нахмурился. У него не было повода не доверять словам старика, просто в воспоминаниях сохранилась немного другая картина, которая вот прямо сейчас стала казаться такой мерзкой, что хотелось что-то сломать. Как раньше он мог быть таким недальновидным? В действительности ещё во времена обучения в Скользящей академии ему, как и остальным ученикам, часто приходилось видеть брошенных: в шестнадцать лет каждый саворин начинал участвовать в wei’warri, так драконы называли эпизоды своей жизни, когда им приходилось делать выбор, требующего взвешенного осмысления, например, связать себя с конкретным ребёнком из толпы или дождаться другого, и в день, когда Рашми встретил своего савора, двое отправились из стен академии в монастырь Последнего пути. Сейчас воспоминания о wei’warri казались ему почти постыдными, он даже не помнил лица раздавленных отказом детей, зато отчетливо помнил своё безразличие и то, что никто из брошенных не закатывал истерик и не молил о снисхождении. Дальнейшая судьба несчастных ни у кого не вызывала интереса, потому ему сложно было принять слова настоятеля, ведь саворин видел только часть картины.

– Значит ли это, что, разговаривая с ними… – он запнулся и быстро поправил себя, – с нами, вспышки гнева стали реже? – своим вопросом Рашми попытался отвлечь себя от мрачных воспоминаний.

– Безусловно, но они, к сожалению, всё равно случаются, – возразил настоятель, глядя в чашку. – Иногда гости прибывают слишком поздно, уже сломленные, и мы словно о стену бьёмся. Поэтому все в этом монастыре так или иначе пострадали от душевной нестабильности брошенных саворинов. Даже Вэйдэ.

– Что?! – не поверил учёный, упоминание ученицы будто отрезвило его. – Как?

– Прибывающие сюда, мягко говоря, не ожидают увидеть среди монахов ребёнка, – издалека начал объяснения Дайари, и Рашми не мог не признать его правоту, встреча с девочкой действительно оказалась сюрпризом. – Её присутствие вызывало у них любопытство, отвлекало от самобичевания. Даже самые буйные будто по щелчку пальцев успокаивались и невольно тянулись к ребёнку: сперва чисто из интереса, а затем в попытке поведать ей о своей жизни, словно исповедуясь, – старик, в чьём голосе легко угадывался восторг, ненадолго замолчал и продолжил уже более сухим тоном, как будто зачитывал отчет. – Но однажды Вэйдэ сломали руку: увлечённый своим рассказам саворин схватил девочку за запястье и слишком сильно сжал, пока она пыталась вырваться. Инцидент посчитали случайностью, гость потом долго извинялся и даже помог с лечением, вот только с тех пор наша милая воспитанница цепенеет, когда кто-то прикасается к её рукам.

– Я не знал… – почти простонал Рашми, понимая причину, по которой в тот день ученица в ужасе от него убежала.

– А ведь меня она уверяла, что отбросила тот страх, – наблюдая за муками совести странного гостя, недовольно проворчал старик и отпил чая.

– Даже саворины не застрахованы от самообмана, – попытался утешить собеседника учёный. – Она именно после этого случая стала сторониться прибывающих в сопровождении?

– Нет, произошёл ещё один инцидент, – настоятель устало откинулся на спинку стула, – никто из нас даже предположить такого исхода не мог: саворин попытался задушить Вэйдэ… – видя, как на лице Рашми недоумение сменяется гневом, Дайари испытал двоякие чувства, из которых сопереживание и злорадство оказались самыми яркими. Но в то же время он решил не посвящать собеседника в неприятные детали. – К счастью, всё разрешилось относительно благополучно, а наш внутренний свод правил дополнился одной поправкой: первыми контактировать с гостями будут только те, кто могут за себя постоять.

– А тот саворин, – понимая, что старик не расщедриться на детали, Рашми решил рискнуть, – он долго прожил?

– Очень мало и скончался на следующий день после инцидента…

Любопытство собеседника не к месту всколыхнуло память Дайари. Злополучный случай произошёл зимой, когда Вэйдэ было семь лет, в разгар дня во время снегопада, отчего во внутреннем дворе было очень красиво, но эта красота плохо вязалась с тем, что происходило в саду. Потребовалось трое, чтобы оттащить озверевшего саворина от ребёнка. Старый монах держал на руках вздрагивающее от кашля тельце и по какой-то причине не мог оторвать взгляд от искажённого лица виновника инцидента, пока тот, почти рыча, пытался вырваться.

«Отпустите! Проклятье, да как же вы не понимаете, я ей одолжение делаю! – трое монахов едва удерживали стоящего на коленях человека и казалось, что вот-вот он снова встанет на ноги. – Она все равно умрёт, в этом монастыре или в другом, так какая разница, когда это произойдёт?! – через мгновение перед саворином оказался эльф, без каких-либо прелюдий влив безумцу что-то в рот, благодаря чему он мгновенно ослаб, но всё равно успел выпалить в адрес Вэйдэ последнее «напутствие». – Дракон откажется от тебя, слышишь? Он откажется от тебя…».

Когда саворин потерял сознание, Дайари будто очнулся, искренне не понимая, почему сразу не унёс девочку подальше, а как заворожённый слушал оправдания сумасшедшего. Сиюминутное замешательство в его собственных глазах было сродни позору и удерживало настоятеля от откровений перед странным гостем, хотя ему было интересно, как бы Рашми прокомментировал поведение собрата по тандему.

Следующие четыре дня учёный молча наблюдал за тщетными попытками одного из монахов разговорить саворина. По несколько часов в ожидании урока и ещё несколько после него, будто поставил эксперимент и всё, что теперь оставалось – без лишних эмоций следить за его течением, но, к сожалению, у него не получалось оставаться полностью равнодушным. Молодой, худощавый, казалось парень всего на несколько лет старше Вэйдэ, оттого Рашми несколько раз представлял на месте несчастного монастырскую воспитанницу и этим портил себе настроение. Саворин совершенно не шёл с окружающими на контакт и большую часть проведенного в стенах монастыря времени не открывал рта, не забывая, впрочем, о собственных нуждах, что стало поводом для перешёптывания среди умирающих от скуки монахов.

«Так и есть: просыпается, самостоятельно завтракает и после сидит в саду до самого заката, буравя пустым взглядом клумбы мастера-травника. И что ему не говори, слова словно сквозь него проходят…» – услышал Рашми в общей столовой поздним утром второго дня. Поведение парня сильно отличалось от слов настоятеля, а потому учёный испытывал разочарование вперемешку с раздражением, ведь эти четыре дня им с Вэйдэ приходилось заниматься именно в трапезной, подальше от гостя, где едва ли не каждый так и норовил блеснуть перед девочкой знаниями.

К исходу третьего дня молодой саворин начал говорить сам с собой: сперва тихо, будто отвечал на чьи-то вопросы, а затем резко перешёл на крик, требуя замолчать и схватившись за голову. В тот вечер многие из обитателей монастыря наблюдали за истерикой несчастного, держась на безопасном расстоянии за колоннами и в глубоких тенях клуатра, пока не подоспел мастер-травник. Эльф не без чужой помощи обездвижил саворина, чтобы влить в ему рот зелье, и, как только беспокойный гость потерял сознание, наблюдавшие за его страданиями монахи будто очнулись, поспешив разбежаться по «важным» делам.

На четвертый день всё в последний раз повторилось: следуя своему распорядку, парень снова занял сад, но сразу после обеда своды монастыря содрогнулись под его истошными криками. Рашми, испытывая нездоровое любопытство, хотел было последовать за сорвавшимися монахами, но Вэйдэ успела схватить учёного за руку, жалобно умоляя его остаться с ней. И он не смог отказать ребёнку, а потому не видел, как молодой саворин от боли метался в агонии, как рвал на себе одежду, как открывались странные раны, как кровью окрашивалась трава в саду. Не знал Рашми и того, что за настойчивостью девочки стояла не столько забота, сколько просьба эльфа. Травник ещё в день прибытия второго гостя поймал спешащую в свою комнату Вэйдэ и, давя на жалость и прикрываясь тревогой за душевное состояние наставника, убедил монастырскую воспитанницу удержать саворина в ключевой момент, потому что понимал: любознательность сироты, подталкивающая его к самым неудобным вопросам в неудобный момент, подвергнет всех обитателей монастыря смертельной опасности, а он так привязался к этим людям. В конце концов, раз учёному так интересно, приоткрыть правду можно и другим способом.

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 7

Поздний вечер того дня, когда настоятель сообщил о смерти молодого саворина, расколол дальнейшую жизнь Рашми на «до» и «после». Он сидел у камина в отведённой ему комнате и, глядя на пляску языков пламени, прокручивал в голове последние события: нежданные гости, слова мастера Тенвиара, поведение собрата по тандему и реакция Вэйдэ как только начались крики. Учёный не сомневался, что действия ребёнка были продиктованы не страхом, хотя в детских глазах читалась не поддельная тревога, но крепкая хватка и настойчивость сбивали его с толку и путали мысли. Обдумывая по отдельности каждый эпизод минувших дней, Рашми не испытывал того отвратительного чувства растерянности, которое непременно возникало стоило ему попытаться уложить всё увиденное в рамки одной картины, что делало и так испорченное настроение ещё более скверным. Днём он наступил на горло своему любопытству и теперь жалел об этом, а пытливый разум одолевали сомнения. Ему определённо чего-то не хватало для полного понимания, но могли ли ответы на невысказанные вопросы заполнить в картине событий раздражающую пустоту?

Такими размышлениями Рашми маялся уже некоторое время и вполне мог потратить ещё несколько часов в безрезультатной попытке что-либо понять, но, к счастью, в дверь негромко постучали. Он меньше всего ожидал увидеть на пороге комнаты эльфа, даже не допуская мысли, что поздний визит тоже результат метаний и сомнений. Обычно спокойный в обществе обитателей монастыря, Илу’ридан Касси’амин Верода за час до визита был готов сорваться на первом встречном, настолько неспокойные мысли крутились в его голове. В тот вечер, подготавливая тело мёртвого саворина и инструменты, травник долго принимал решение: соблюдать чёткие правила или приоткрыть тайну монастырей Последнего пути странному гостю, лишь бы умерить его любопытство? В другое время он не стал даже задумываться над какими-либо вариантами, безоговорочно следуя прописанному только для эльфов особому регламенту, где молчание и сохранение секретов ставилось превыше жизней обитателей монастыря. Но он все равно до последнего мучался сомнениями, упрямо отбрасывал удобные доводы, оправдываясь правилами, и с раздражением понимал, что они возвращались стоило невольно вспомнить высказанный сухим тоном вопрос: «… для чего при каждом монастыре служит эльф?».

– Тебя что-то беспокоит? – вывел травника из задумчивости чуть насмешливый голос другого эльфа, который сопровождал мёртвого саворина и на самом деле прибыл в монастырь Последнего пути со скрытым заданием, непреднамеренно создав в его стенах переполох.

– Ничего подобного, – попытался возразить монах.

– Ты перекладываешь инструменты уже второй раз, – с улыбкой заметил собеседник.

Илу’ридан сперва бросил на эльфа раздражённый взгляд, затем посмотрел на лежащее на специальном столе тело в центре монастырской хладной и в голове на удивление чётко снова прозвучал вопрос учёного. Ему кто-то рассказал? Или же просто намекнул? Травника уже откровенно злило отсутствие ответов, но вслух он сказал другое, наконец-то приняв решение.

– С нами будет наблюдатель, – и стоило лишь озвучить вердикт, как с его плеч будто свалился камень.

– Так нельзя, Касси’амин – вмиг стал серьёзным эльф, обратившись к собрату по культу по второму имени, ведь их знакомство опиралось только на совместную службу. – Правила…

– Правила не оговаривают саворинов, – перебил собеседника монах.

– Тот второй? – хмуро уточнил сопровождающий. – Но что, если он не станет молчать?

– Тогда я позабочусь, чтобы он мирно заснул раньше срока, – твёрдо ответил Илу’ридан. И, направившись к выходу, добавил. – Он в любом случае не покинет монастырь.

– Касси’амин, – окликнул его эльф, заставив на мгновение задержаться. – Мне придётся об этом доложить.

Травник оставил заявление без ответа.

Необъяснимо почему, он был уверен, что поступает правильно, а потому не испытывал страха перед потенциальным наказанием, хотя немного беспокоился об обитателях монастыря. Но в то же время эльф четко видел возможность разобраться с двумя проблемами, которые так или иначе касались странного гостя и привносили в тихую жизнь монаха утомительные хлопоты. В действительности Илу’ридан должен был сразу сообщить о долгоживущем саворине, но упрямо откладывал написание письма, придумывая себе всевозможные оправдания, потому что не желал видеть в стенах монастыря чужаков, чьё любопытство подобно препарированию новых видов из аномалий воплощения.

Визит собрата по культу мог решить одну из проблем, благодаря чему эльф не видел в последних словах сопровождающего ни единого признака угрозы, скорее обещание рассказать обо всём, что произошло за проведённую в монастыре неделю. Это так удобно позволяло Илу’ридану не тратить время и силы на сочинение отчёта, пусть ценой и станет выговор. Он и так в ссылке, ему нечего терять, убеждал себя эльф. Главное правильно преподнести саворину часть правды, и тогда никто не пострадает. Оттого, продумывая каждый возможный ответ, он нарочито медленно брёл к комнате учёного, сознательно оттягивая момент, будто нервничал перед встречей. Но, как только дверь после стука распахнулась, травник вздрогнул, что-то в образе растрёпанного человека заставило его всего на мгновение почувствовать сильное давление, едва не доведшее его до паники. Короткого мига вполне хватило, чтобы эльф растерялся и напрочь забыл заготовленную для встречи фразу.

– Какой… кхм… неожиданный визит, мастер Верода, – прокомментировал затянувшуюся паузу Рашми.

– Однажды вы задали мне неудобный вопрос, – наконец-то взяв себя в руки, произнёс Илу’ридан. – Предлагаю вам возможность узнать ответ.

Теперь растерялся саворин. При других обстоятельствах ему не составило труда поверить в добрые намерения эльфа, но проведённый в раздумьях вечер утомил Рашми и у него уже не получалось продолжать наивно смотреть на окружающий мир. Наверно потому, в предложении травника чувствовалось какое-то лукавство, как будто собеседник предлагал пройти сквозь тёмную воду, где не было видно ни дна, ни опасности. Учёный находился в шаге от того, чтобы ещё раз наступить на горло своему любопытству и отказаться, но стоило ему лишь открыть рот, как монах просто молча отступил на шаг и медленно побрёл в обратном направлении. От удивления Рашми даже клацнул зубами, он несколько вдохов бесцельно смотрел куда-то перед собой, чувствуя, как в нём закипало накопленное за неделю раздражение вместе с гневом. Ему очень хотелось одним движением руки громко захлопнуть дверь, но вместо этого учёный сделал первый шаг вслед за удаляющейся фигурой, словно ноги жили своей жизнью. Позже саворин признается себе, что в тот момент им двигало вовсе не любопытство и даже не жгучее желание высказать эльфу пару «ласковых» слов, а голос друга в голове:

«Надеюсь, там, в монастыре, у тебя будет время задуматься над моим вопросом…».

Тем не менее, как бы он не пытался догнать травника, тот, казалось бы, ленивой походкой в последний момент скрывался за поворотом, которых в монастыре хватало с избытком, пока не остановился у небольшой двери чуть в стороне от общей столовой. Наконец-то догнав монаха, ему уже не хотелось ничего говорить или возмущаться, просто дышать было для него близко к пытке, а горло будто сдавливала чья-то рука. Эльф терпеливо дождался, пока дыхание Рашми станет медленным, не предпринимая никаких попыток помочь и внимательно наблюдая за каждым его действием, а затем со словами: «Нам сюда» исчез в проёме.

Скрывающаяся за дверью лестница вела куда-то вглубь, и одного взгляда на неё хватило, чтобы в голове учёного начали возникать странные вопросы, посещающие его, как правило, в одиночестве. За проведенное в монастыре время ему неоднократно становилось интересно: как, а главное – где хоронили осиротевших и брошенных саворинов? Порой он задумывался над тем, что останется после него самого: тело, прах или памятная вещь? Уютный монастырь действительно казался слишком маленьким, чтобы хранить в своих стенах чьи-то останки, в округе же не имелось мест погребения и отчего-то не верилось, что кому-то приходилось приезжать в эту глушь за трупами. Рашми при желании мог бы задать тяжелые вопросы настоятелю или тому же эльфу, но он не позволял любопытству выйти за очерченные им ещё в день прибытия рамки, а потому молчал. Слишком свежа была память о том, как одержимость Варитэн ответами привела их союз к трагедии.

На середине спуска саворин почувствовал, как внезапно похолодело. С губ по старой привычке слетело слово-ключ согревающего заклинания, на плечи словно накинули тёплую мантию, но сам учёный на пару мгновений замер на месте. Он не особо любил пользоваться магией, по-прежнему испытывая болезненную неловкость из-за слабого таланта. Как-никак, осознавать собственную ущербность всегда неприятно. К счастью, при жизни Варитэн не нужен был толковый маг, зато остро требовался ассистент. Поэтому в арсенале Рашми имелось лишь несколько внутренних заклинаний и простое согревающее, которое сильно облегчало ему жизнь зимой в лесах Ферры, он освоил с определенной целью. Внезапный холод был ему слишком хорошо знаком и, продолжив спуск, саворин уже знал, что ему предстоит увидеть.

– Вы когда-нибудь присутствовали на вскрытии? – уточнил эльф, как только учёный пересёк недлинный коридор и миновал ещё одну дверь.

– Ассистировал своему савору, – с заминкой ответил Рашми, не в состоянии оторвать взгляда от лежащего в центре просторной комнаты накрытого тканью тела. Два кристаллических светильника ярко освещали только область вокруг него, погружая остальную часть пространства в глубокие тени.

– Одной проблемой меньше, не придется переживать о вашем самочувствии, – не удержался от комментария травник, снимая с себя мешковатую мантию и надевая поверх таба с короткими рукавами кожаный фартук. На мгновение эльф показался саворину мясником с торговой улицы Освы, что красноречиво говорило: вскрытие будет делать именно он.

– Меньше всего ожидал увидеть у травника такие навыки, – отметил Рашми, делая выводы только по одежде, но даже так монах прекрасно его понял.

– Можете не верить, но для меня анатомия – не более чем хобби, – направляясь к лежащему на столе телу, признался Илу’ридан. Так он мог не смотреть в лицо собеседнику и заподозрить его во лжи было сложно. – Просто так совпало, что в стенах монастыря Последнего пути увлечение оказалось востребованным. Сейчас вообще сложно найти кого-либо, кто посвятил бы себя чему-то одному, – встав у стола, эльф на пару мгновений замолчал. – Но мы собираемся обсуждать вовсе не меня, верно? – и рывком сбросил ткань с трупа.

Саворину и раньше доводилось видеть голые тела, но вид мёртвого собрата по тандему вызывал противоречивые чувства и сильное желание отвернуться. Лицо и шея молодого саворина были в рваных царапинах, на одной руке не хватало двух ногтей, а в области солнечного сплетения имелись странные колотые раны.

– Он сам себе нанёс эти увечья? – задумчиво поинтересовался Рашми, встав так, чтобы стол находился между ним и монахом.

– По крайней мере, лицо себе разодрал точно сам, – ответил эльф и затем произнёс слово-ключ. Его руки до середины предплечья еле заметно замерцали, а мгновение спустя снова стали нормальными, но вот непроницаемое заклинание на них осталось.

Тогда же учёный понял, что собеседник с ним не откровенен и полностью доверять его словам не стоит: такое заклинание не осваивают только ради увлечения, к тому же оно не каждому под силу в подобном виртуозном исполнении без долгой практики. Тем не менее, он решил промолчать и плыть по течению, заставляя себя наблюдать за уверенными движениями, за тем, как острое лезвие рассекает кожу, а умелые и сильные руки оттягивают её, раскрывая живым нутро мертвеца. Всё это невольно напомнило Рашми о проведённом с Варитэн времени, когда она, переполненная энтузиазмом, препарировала чей-то труп в такой же хладной, и в какой-то момент в глазах саворина монах стал пугающе похож на дракона, а сам он разве что не ходил вокруг стола, делая опись дефектов и аномалий. Это одновременно вызывало чувство ностальгии, разбавляя мрачность обстановки, и злило, ведь ему меньше всего в тот момент хотелось придаваться воспоминаниям.

Но всё изменилось, когда эльф вскрыл брюшную полость. Сразу после закрепления тандема, посетив вместе с савором академическую хладную впервые в жизни, Рашми позорно вырвало, но в увиденном было кое-что, произведшее на него глубокое впечатление: во «внутреннем мире» живых существ не имелось месту излишеству, каждый орган, каждый сосуд – всё находилось на своём месте и служило определенной цели, будучи грамотно упакованными в оболочке из костей и кожи. Именно компактное расположение внутренностей, как бы цинично это не звучало, впервые пробудило его любопытство, определив их с Варитэн дальнейший путь. Но то, что он увидел внутри мёртвого саворина было лишено красоты, которую худо-бедно передавали иллюстрации к учебникам по анатомии. Внутренние органы парня буквально были нашпигованы осколками, что, мягко говоря, не соответствовало нескольким тонким ранам в области солнечного сплетения. А сами осколки в ярком свете светильников странно блестели и оторвать от них взгляд, несмотря на лицеприятный антураж, отчего-то было сложно.

– Это же… – Рашми на мгновение запнулся, ему снова стало тяжело дышать, а от посетившей абсурдной идеи голова и вовсе шла кругом, отчего он поспешил опереться о край стола. – Скажите мне, что это не убийство.

Эльф даже застыл от удивления, вскинув на учёного полный недоверия взгляд. Илу’ридан ожидал от странного гостя совсем другой реакции: вопросов, ужаса, отрицания, даже истерики. Направляясь к комнате саворина, он успел продумать свои действия при каждом плохом исходе, но таких слов не предвидел, а потому едва не рассмеялся. Да и кого бы не позабавило подобное заявление? С его губ слетело безразличное «нет», вот только сама ситуация словно не желала отпускать. В повисшей тишине эльф принялся извлекать из внутренностей самые большие осколки, прокручивая в голове просьбу Рашми. Кому вообще будет выгодно убийство юнца, которому даже тандем не закрепили? Да к тому же таким жестоким образом! Разве что учёный понял… Илу’ридан снова застыл и с осколком в руке посмотрел на собеседника. В голову опять начали лесть мрачные мысли, всё сильнее хотелось закончить этот фарс, потому что в словах саворина находилось рациональное зерно и казалось, что этот человек, сам того не осознавая, подошёл слишком близко к правде.

– Впрочем, – прервал эльф затянувшуюся паузу, – возможно, ответ будет зависеть от точки зрения. Если рассматривать ситуацию под другим углом, то смерть этого парня, – монах указал осколком на тело, – действительно может выглядеть как убийство. Возможно, вы даже скажете мне, кому это выгодно… – и в ожидании замолчал.

Рашми медлил с ответом, наблюдая как эльфийские руки продолжают извлекать осколки и перекладывают их в наполненную вязкой жидкостью ёмкость, что стояла на высокой подставке у стола в слепой зоне. Он заметил её позже, когда обошёл стол, и в его воспоминаниях о том вечере она осталась голодным чревом, жадно поглощающим нечто важное. Наиболее тонкие осколки иногда ломались с мелодичным звуком, но если травнику тонкий звон казался в чём-то красивым, то у саворина от него неприятно стреляло в висках, отвлекая от странных вопросов, которые то и дело посещали его голову. Зачем эти намёки? Что эльфу известно? И сколько? Откровенно говоря, Рашми не понимал, что его провоцируют, что каждое слово и жест оценивают. Тем не менее, в отличие от монаха он не хранил никаких секретов, просто за проведенное в монастыре время многое из того, что раньше казалось непоколебимым, зато простым и понятным, сильно изменилось, а правда стала для учёного тяжелым бременем, которое он не желал взваливать на плечи ученицы. Визит в хладную показался ему хорошим поводом выговориться.

– Драконам, – едва не выплюнул саворин и отступил от стола на шаг.

Эльф отправил в ёмкость очередной осколок и выпрямился. В голове из подозрений и неоправданных ожиданий образовалась мешающая думать каша, но даже так ответ показался ему дикостью.

– Вы это сейчас серьёзно? – хмуро произнёс монах. Он привык, что связанные тандемом фанатично защищают своих саворов и к заявлению отнёсся с сильным недоверием, отчего-то позабыв о том, что странный гость не умеет врать.

– Вы так удивлены, потому что не знаете, как протекает wei’warri, – снисходительно сказал Рашми.

– Что не удивительно, – раздражённо парировал эльф, – ведь на церемонию посторонних не пускают.

– Действительно, не пускают, – вынужден был согласиться учёный, – но не потому, что там творятся тайны и рождаются секреты. Драконы считают wei’warri слишком личным, чтобы посвящать в свои решения посторонних.

– И как такие детали относятся к предполагаемому убийству этого осиротевшего юнца? – и, хотя Илу’ридан продолжал говорить вежливо, ему едва хватало самообладания, чтобы не выругаться.

– Терпение, мастер Верода, – не удержался от снисходительной улыбки саворин. – Для нас, – он похлопал себя по груди, – wei’warri является знаменательным событием: обретение чего-то значительно большего, чем родственной души, смысла жизни, центра вселенной… Как ни называй, а мы готовы ради своих саворов на что угодно: потакать их желаниям и стремлениям, прощать любые нанесённые обиды и легкомысленные жесты, по одному лишь слову подвергать себя неоправданному риску. Встретившись с драконом взглядом, мы понимаем: они для нас всё, Абсолют, почти божества. А затем… – он ненадолго замолчал, чтобы тяжело вздохнуть и продолжить уже сухим тоном, – остаток жизни, долгой или короткой, игнорируем тот факт, что мы для саворов не более чем инструмент, которым можно бережно пользоваться, а можно сломать или, разочаровавшись, выбросить. Но исход у нас всех без исключения один: не важно брошенный или осиротевший, без связи с савором мы умираем. И поверьте, драконам выгодна наша быстрая смерть, чтобы эхо тандема не донимало живых…

Учёный заставил себя замолчать, ему не хотелось посвящать собеседника в ещё более глубокие детали. В глазах Рашми это было неприлично, он по-прежнему считал отношения связанных тандемом слишком личными, чтобы говорить о них вслух и, тем более, рассказывать о них кому-то. А потому не сказал эльфу самого важного, что сам узнал от Варитэн совершенно случайно: тандем нельзя разорвать полностью. Эхо загадочной связи продолжало донимать драконов, подобно зудящим шрамам, дискомфорт от которых был особенно невыносим, пока отвергнутый партнёр мучился перед смертью. Но это эхо неизменно исчезало, стоило им встретить на wei’warri нового саворина.

Обида будто сдавила Рашми горло, в миг дышать стало тяжелее. Казалось, у него было право злиться и обвинять драконов. Если бы он только знал, что происходит в монастырях Последнего пути ещё в те времена, пока савор была жива, то легко сделал ужасающее открытие. Возможно у него даже получилось хоть на что-то повлиять. Вот только наложенные на учёного запреты оказались слишком тяжёлыми оковами. Не менее тяжёлым стало и понимание того, что уже слишком поздно упрекать Варитэн в недальновидности или скрытых мотивах.

– События последних двух дней показали мне, насколько мучительный нам определён финал. – снова заговорил Рашми, переводя тему. – Полагаю, поэтому на ваших клумбах растут травы с сильным седативным эффектом. Ведь так?

Пока саворин говорил, эльф снова чувствовал то плохо поддающееся объяснению давление, которое испытал на пороге комнаты гостя, только теперь оно ощущалось слабее, благодаря чему удавалось сохранять самообладание. Но вот быстро ответить на вопрос у него никак не получилось, горло будто что-то сдавило и травник просто кивнул.

– Тогда поймите меня правильно, мастер Верода, – продолжил Рашми всё тем же сухим тоном, посмотрев на тело мертвеца, – я с многим смирился и просто хочу знать: эта жестокость – холодный расчёт или роковая случайность? Её зерно заложено в нас драконами ритуалом или порождено самим тандемом? Саворины уникальны в своей трагедии, и если да, то почему? В чём смысл нашего существования в конце концов? Мы ведь даже семей не заводим, между прочим, настолько очарованы своими саворами, и оставляем после себя только это? – он жестом указал на посечённые внутренности.

Саворин наконец-то замолчал, задумчиво глядя на тело, будто погрузился в размышления, а эльф словно очнулся. Престранный монолог и его оцепенение так сильно напомнили Илу’ридану о том инциденте, где душой и телом пострадала Вэйдэ. Было время, когда он часто прокручивал в голове события того дня и никак не мог понять, почему в критический момент настоятель ничего не сделал, и вот неожиданно ему довелось побывать в схожей ситуации.

– Мне жаль, но в поиске ответов вряд ли смогу вам помочь, – кое-как выдавил из себя травник, – я рассчитывал услышать совершенно другие вопросы.

– Давайте смотреть правде в глаза, – Рашми снова снисходительно улыбнулся, – о вопросах, которых вы ожидали, не то, что говорить, о них думать страшно. Тем не менее, тандем не сделал из меня наивного саворина, я лучше других вижу, как ухудшается моё состояние. Но почему процесс протекает так медленно и безболезненно? Этот парень угас буквально на глазах…

– Это вы мне скажите, – более уверенно парировал эльф. – Пусть и прибыл в сопровождении, но он такой же сирота. Разница между вами двумя лишь в том инциденте в исследовательской экспедиции. Что же такого произошло в красных песках Товаруна?

– Я не знаю, – стушевался учёный, было видно, что разговор на эту тему ему не приятен, и потому Илу’ридан решил рискнуть.

– Не знаете или не помните? – но его ожидания снова не оправдались.

– Не вижу принципиальной разницы, – не повёлся на провокацию Рашми и внезапно почувствовал слабость, вслед за которой накатил холод. Двусмысленный вопрос монаха всё же выбил его из привычного течения мыслей и на мгновение он потерял концентрацию, но этого хватило, чтобы согревающее заклинание рассеялось. И хотя обновить его не составило бы труда, саворин принял решение вернуться. – Напоследок скажите мне, что с ними потом происходит?

– С телами или с осколками? – уточнил эльф, ведь обнимающий себя за плечи учёный никак не намекнул, о чём говорит.

– С обоими, – чуть помедлив ответил Рашми.

– Тела сжигаются, так в монастыре проще хранить останки, – пустился в быстрые объяснения монах, заметив, что его собеседник начал мёрзнуть. – Но кровь и выявленные при вскрытии аномалии вместе с осколками отправляются в леса Ферры, где их до сих пор изучают. Другими словами, даже сейчас никто не даст вам ответ на вопрос «Почему?».

– Тогда к чему вся эта секретность?

– Чтобы на вас, саворинов, не открыли охоту, – вздохнул эльф, взглянув на тело. – Вы, наверно, не заметили, но эти осколки являются кристаллизованной магией, и для всех будет лучше, если источник останется неизвестным. Это ответ на ваш неудобный вопрос: для чего при каждом монастыре служит эльф? Мы заботимся о том, чтобы правда о саворинах оставалась в тенях… Я хотел сказать, оставалась тайной.

– А что по этому поводу говорят драконы? – мысль посетила Рашми внезапно, он даже ненадолго забыл, что ему холодно.

– Ничего, – разочаровал его травник, – эльфы, как наиболее контактирующий с ними вид, предлагали возвращать осколки, но они отказались. И, чтобы сохранить всё в секрете, был разработан совместный проект «монастырей Последнего пути», но от рептилий в нём только громкое имя.

– Что?! – искренне удивился саворин.

– А вы думали, что монастыри спонсируются исключительно драконами? – видя растерянность собеседника, Илу’ридан испытал приятное, но мимолётное чувство торжества. В конце концов, странный гость и обитатели монастыря взаимно раздражали друг друга, когда дело касалось знаний. Потому удивлённо-хмурое лицо учёного приподняло эльфу настроение.

– Я действительно всю жизнь именно так и думал, – неохотно признался Рашми.

– Нет, драконы к монастырям не имеют никакого отношения, всё финансирование поступает из лесов Ферры.

– Но это огромные расходы, – не унимался саворин, – откуда такие деньги?

Илу’ридан несколько вдохов пристально смотрел на собеседника, решая, как много он может ещё ему рассказать. Монах понимал, что и так поделился слишком многим, просто монолог странного гостя умудрился задеть струны эльфийской души, и, несмотря на плохое настроение, хотелось напоследок показать, что за высокой стеной из тайн и секретов есть немного света.

– Культом леса было принято непростое решение снабжать объединённые гильдии, а также некоторые исследовательские заведения малыми осколками и пылью, – поймав удивлённый взгляд, Илу’ридан пояснил. – Используя их как катализатор, было сделано немало открытий и спасено много жизней. Именно с прибыли от продаж сырья… – эльф запнулся и поморщился, ему откровенно не нравилось слово, но оно будто само слетело с языка, – и финансируются монастыри. Это, конечно, не смысл существования, но, думаю, вас успокоят слова, что саворины оставили свой след в истории, пусть знаем о нём только мы, – он указал на себя.

– Ну надо же, мёртвые заботятся о живых, – флегматично прокомментировал услышанное Рашми и невесело улыбнулся. – Благодарю за познавательный вечер, мастер Верода. Я узнал достаточно, чтобы больше не создавать вам проблем.

– И что вы собираетесь делать с этими знаниями? – не то, чтобы его донимало любопытство, монах просто должен был задать такой вопрос для будущего отчёта.

– То же, что и раньше: буду ждать собственной смерти. По крайней мере теперь я знаю, что процесс может несколько затянуться.

– Тогда вам стоит знать ещё кое-что, – серьёзность эльфа была почти зловещей, – чем дольше вы живёте, тем сильнее я хочу вас вскрыть.

Но странная угроза только рассмешила саворина.

– В этом монастыре меня одаривают такими комплиментами, что впору возгордиться.

Не дожидаясь ответной реакции, Рашми бодро зашагал к выходу, предвкушая, как вытянет ноги сидя в уютном кресле возле камина в своей комнате, как вдруг у самой двери его окликнули.

– Мастер Вендрош! – травник редко так к нему обращался. – Кто подтолкнул вас к тому вопросу?

– Продуктивной вам ночи, мастер Верода, – в драконьей манере ушёл от ответа учёный и скрылся за дверью, а потому не видел, как из непроглядных теней позади монаха вышел второй эльф.

– Какой занимательный человек, – и, хотя Илу’ридан знал, что его собрат по культу наблюдал за встречей, он вздрогнул от неожиданности. – Всё хотел поинтересоваться, сколько он здесь живёт?

– Три месяца, – произнёс монах и обернулся, чтобы насладиться удивлением на лице собеседника, – но он прибыл прямо с Товаруна, поэтому прибавь ещё один.

– А он точно умирает? – с недоверием спросил сопровождающий мертвеца эльф.

Теперь рассмеялся травник. В стенах монастыря ему слишком часто приходилось слышать этот вопрос. Настолько часто, что начинал сильно раздражать. Но в тот вечер в хладной короткая фраза показалась ему забавной, будто после разговора с саворином что-то изменилось.

– Рашми Вендрош – та ещё загадка, – отсмеявшись, признался монах. – По какой-то причине у него не случился экспансивный рост, но он действительно умирает. Медленно, как от затяжного недуга, зато безболезненно.

– Мне начинает казаться, что этот гость что-то знает, – проворчал второй эльф. – Будь я на его месте не пустился бы в такое длительное путешествие.

– Путешествие… – задумчиво повторил Илу’ридан, его посетила странная мысль. – Окажи мне услугу!

– Что угодно, Касси’амин, но с трупом будешь возиться сам, – выдвинул условие собеседник, скрестив руки на груди, как бы говоря, что на уступки не пойдёт.

– И раньше без тебя как-то справлялся, – беззлобно фыркнул монах, махнув рукой в знак согласия.

– Так что тебе нужно, дорогой друг?

– В документах указано, что саворина в путешествии от Товаруна к Римуш сопровождал егерь. Узнай для меня его имя.

– Сирота исследовательского инцидента, четыре месяца… – вслух взвешивая сложность задачи, проговорил второй эльф. – Не думаю, что это будет так уж трудно.

– Тогда выход там…

Воцарившаяся тишина почему-то вызывала у травника дискомфорт. Он наконец-то вернулся к забытому телу, ещё несколько часов педантично выискивая в органах пропущенные осколки, и этого времени с лихвой хватило, чтобы обдумать состоявшийся разговор несколько раз. Вопреки невысказанному мнению саворина, Илу’ридан был с гостем откровенен в очерченных заранее рамках, пусть и не рассказал всей правды, а то, что озвучил, сильно приукрасил благородством. Ему жутко не хотелось, чтобы учёный пал духом. Потому что, подобно драконам, культу леса были безразличны жизни и смерти саворинов, вся их ценность заключалась только в осколках кристаллизованной магии.

Но те из эльфов, что служили при монастырях, рано или поздно привязывались и к постоянным обитателям, и к тем, о ком приходилось заботиться, становясь излишне сентиментальными вопреки мировоззрению. В конце концов их взгляды на обязанности так или иначе менялись, порождая желание бросить службу и заняться чем-то другим, что не сделает неисчезающее чувство вины ещё тяжелее. Среди монахов явление называли выгоранием, наивно полагая, что эльфы слишком чувствительны к чужим страданиям, и травник уже давно находился у грани, но принял решение остаться ради ребёнка. Хотя в то же время мысль, что на столе перед ним окажется тело Вэйдэ пугала его до дрожи. В такие моменты он успокаивал себя обещанием, что покинет монастырь вместе с ней. Как-никак, до путешествия в Скользящую академию осталось не так долго…

Жизнь и смерть Рашми Серого. Глава 8

Как бы Рашми не обманывал себя, визит в хладную что-то в нём надломил. Увиденное и слова эльфа буквально въелись в мысли, не отпуская его даже тогда, когда холод остался где-то глубоко позади. Пока он брёл обратным путем к себе, собственное тело казалось ему уж слишком тяжёлым, а каждый шаг – обременительным, будто в лодыжки вцепился кто-то невидимый и волочился вслед за саворином.

В ту ночь, вопреки навалившейся усталости, Рашми так и не смог заснуть. Учёный некоторое время лежал на спине поверх одеяла, уставившись в потолок, но стоило только закрыть глаза и ему примерещилось, что он снова стоит у стола, наблюдая, как эльф с кровожадным выражением на лице буквально роется во внутренностях, как каждый найденный им осколок ломается в испачканных алым руках, пока не заметил, что у мёртвого саворина открыты глаза, а сам покойник смотрел прямо на него. Рашми в ужасе вскочил на кровати, тяжело дыша. Сюрреалистическое видение ощущалось до жути правдоподобно, он даже холод чувствовал, но больше всего ему не давали покоя именно глаза. Учёный не знал какого они цвета были у парня при жизни, но в том странном видении казались почти чёрными.

Нежелание оказаться «там» снова, заставило саворина перебраться в кресло у камина. В груди у него неприятно ныло, а в голове как в растревоженном улье крутились навязчивые воспоминания, от которых никак не получалось избавиться, пока не настало утро. Уже в общей столовой он узнал, что сопровождающий мертвеца покинул монастырь и мучающиеся от скуки сплетники ещё несколько дней обсуждали неоправданную целесообразность его пребывания среди них. Под такие ворчания и перешёптывания монастырская жизнь быстро вернулась в привычное размеренное течение. Вот только Рашми отчего-то не получалось гармонично в него влиться. Некоторое время, просыпаясь утром, он ловил себя на желании махнуть рукой на распорядок и провалиться в сон ещё на десяток часов, а также часто задавался вопросом: зачем он вообще с чем-то возится? Вэйдэ, как и остальные монахи, некоторое время не навязывала ему своё общество, хотя каждый раз подходила к нему, бережно обнимая записи. Именно ими, толстой стопкой исписанных листов в кожаной папке, девочка громко хлопнула по столу прямо перед ним спустя несколько дней затяжной хандры.

– Научите меня драконьему языку! – сразу же потребовала она, не дав ему и пары секунд чтобы прийти в себя.

Всего на мгновение, но Рашми испугался, то ли от неожиданности, то ли от настойчивого звонкого голоса. Тем не менее, его будто разбудили от навязчивого сна, что повторялся снова и снова, не оставляя после себя в памяти никаких деталей, только ощущение серости окружающего мира. Несколько долгих вдохов он буравил папку взглядом, пока присутствующие в тот момент в общей столовой монахи, не повышая голоса, отчитывали ребёнка. Сама же Вэйдэ молча слушала нравоучения, но виноватой не выглядела, скорее наоборот – недовольной, почти злой, словно её ожидания самым бесцеремонным образом обманули. Видеть такие эмоции у саворинов – большая редкость, и Рашми, встретившись с ученицей взглядом, не смог не восхититься ею. Но уже в следующее мгновение он почувствовал укол совести и поспешил встать на защиту монастырской воспитанницы от налетевших «стервятников», доказывая собравшимся, что настойчивость, даже как альтернатива упрямству, хорошее качество.

– Пойдём в сад, кроха, – предложил Рашми как только ситуация разрешилась, – к так желаемым тобой урокам приступим завтра.

– Но… – попыталась возразить Вэйдэ.

– О, если, конечно, утром открою глаза, – закончил саворин.

– Я не это хотела сказать! – возмутилась ученица, сейчас ей очень не нравилось, что он использовал любимую оговорку.

– Знаю, не дуйся, – он потрепал девочку по волосам и пояснил. – Просто к урокам по языку мне нужно подготовиться. Как-никак, скользящий несколько сложнее единого.

– Тогда чем же мы займёмся? – растерялась Вэйдэ, но в детских глазах загорелся знакомый огонёк.

– Как и всегда – будем говорить, – учёный окинул опустевший зал общей столовой. – Беги за своим переносным «столом» и выбирай тему. Я удовлетворю твоё любопытство даже если мастер-травник будет против.

Обещание окрылило монастырскую воспитанницу и ненадолго они расстались. Неспешно двигаясь к любимому месту у дерева, Рашми сожалел, что так и не решился поблагодарить ученицу за отрезвившую его настойчивость, но тогда ему пришлось бы признать происходящие с ним странности. Впрочем, странности тянулись и за Вэйдэ тоже: привязанность к кому-то ещё помимо дракона, проявление эмпатии, яркие эмоции – все это было не про саворинов. В то же время он прекрасно понимал, что его ученица не такая как остальные только благодаря обстоятельствам, изоляции от внешнего мира и заботливому окружению. Какой замечательный объект для социального эксперимента, флегматично подумал Рашми и вздрогнул. Посетившая его мысль была такой чужой, и одновременно с тем казалась ему чем-то интересной. И кто знает, к чему она могла привести учёного, будь у него в распоряжении больше времени, но, к счастью, престранные размышления прервало появление ребёнка в компании монаха, который часто приносил им чай во время уроков.

– Расскажите мне о магии, – озвучила свой интерес Вэйдэ, уложив на колени импровизированный «стол» и раскрывая папку с записями.

– И всё? – несколько растерялся саворин. – Рассказать, а не обучить?

– Меня когда-то заинтересовало любимое заклинание мастера Вероды, – пустилась в объяснения девочка, – то, от которого руки не пачкаются. Но он мне сказал не сотрясать просьбами воздух и дождаться Призыва.

– Вот как… – с улыбкой протянул учёный. – Но мастер-травник действительно прав: лучше дождись обучения в академии. Юраф’аримен Ашфос поможет понять каков уровень твоего таланта и каковы области его применения.

– Этот эльф какая-то знаменитость? – переспросила Вэйдэ, ошибочно делая выводы по длинному имени.

– Нет-нет, – поспешил пояснить Рашми, покачав головой, – это дракон, просто прозвища у него нет. Я никогда не видел его настоящую форму, но Варитэн как-то упомянула, что он один из последних представителей инеистой стаи.

– Разве вы не говорили, что её уничтожили? – удивилась монастырская воспитанница.

– Да, но незадолго до «Побега» титаниды позаботились, чтобы небольшую часть кладки вывезли с Сабертии, – саворин вздохнул, посмотрев на затянутое серыми облаками небо. – Непростая история, которой почти не уделяется внимания в учебниках, – затем он посмотрел на ученицу и предостерёг. – К слову, мастер Ашфос – ректор Скользящей академии, поэтому не донимай его расспросами.

Из того, что он рассказал ученице, признание в собственной бездарности далось ему сложнее всего. Рашми не хотел, чтобы она помнила о наставнике в том числе и слабости. Но всё остальное, что касалось теории и основ понимания, буквально изливалось из него, подобно бурному потоку. Он начал свой монолог словами: «Там, где властвует Воплощение, приобщиться к магии могут абсолютно все, даже те, кто наивно считает, что ничего не умеют…», а затем долго и обстоятельно объяснял Вэйдэ об облике, как о границе возможностей и критерии магического таланта, о внешних и внутренних заклинаниях и как они зависимы от состояния заклинателя, что такое слово-переход и как при освоении заклинаний приучают к слову-ключу, а главное – насколько всё, о чем шла речь, зависимо от фантазии.

– В лесах Ферры мне рассказывали, что такова проблема всех систем, где звезды излучают Воплощение: чтобы при помощи магии придать задуманному форму требуется хорошо развитая фантазия.

– Вас послушай, так магу обязательно нужно уметь писать книги и рисовать картины, – усмехнулась монастырская воспитанница.

– Поменьше сарказма в голосе, кроха, – посоветовал ей Рашми, но и сам не удержался от улыбки. – Если вдруг выясниться, что ты способна преодолеть свой облик и сможешь осваивать внешние заклинания, тебе тоже придётся найти себе источник вдохновения. Книги и картины не такой уж плохой вариант, ведь посредственный маг и двух строчек не зарифмует, – саворин ненадолго замолчал, вспоминая, как начал писать стихи именно благодаря совету мастера Ашфоса. – К слову, в Скользящей академии есть обязательный курс по развитию фантазии, а в библиотеке при заведении едва ли не самое большое собрание художественной литературы на континенте.

– Удивительно, – негромко прокомментировала услышанное Вэйдэ, опустив взгляд на исписанный листы. Почему-то она постеснялась признаться, что хотела бы поскорее увидеть богатство библиотеки своими глазами.

– Тем не менее, как бы странно не звучали мои слова, – продолжал Рашми, – у проблемы Воплощения есть и другая, положительная сторона.

– О ней вам тоже эльфы рассказали? – догадалась девочка.

– Всё верно, – согласился саворин и неловко признался. – Созерцать одни лишь леса дни напролёт на самом деле жутко скучное занятие, вот я и развлекался как мог.

– Так что именно они вам рассказали? – несколько резко уточнила Вэйдэ, лишь бы наставник не погрузился в воспоминания.

– Что на планетах, где сильно Воплощение, у детей в младенчестве и раннем возрасте не случается спонтанных всплесков силы, а потому детская смертность значительно ниже, чем в системах с иным течением магии. В лесах Ферры много эльфов, успевших пожить среди звёзд, к счастью, были и те, кто не оставил мои вопросы без ответов. Знаешь, в рамках своего вида у них существует проблема рождаемости, и некоторые ограничения, что накладывает Воплощение, они считают большим благом. Как-никак, здесь, – он указал пальцем на землю, имея в виду планету, а не монастырь, – ребёнок, не знающий как выглядит пламя, не сможет его воплотить.

– А как же монстры из-под кровати? – неожиданно спросила девочка и Рашми закашлялся от удивления.

– Какие ещё монстры? – растерялся он, но поймав насмешливый взгляд понял, что ученица не серьёзна.

– Мастер Тенвиар, вспоминая о дочери, как-то упомянул, что она боялась монстров под кроватью, – пояснила Вэйдэ. – Так он объяснял концепцию страха, что порой он рисует жуткие картины в голове.

– Вот ты о чём… – запоздало сообразил Рашми. У саворинов не возникало таких проблем, потому что страха не было в самих драконах. Впрочем, нет, он лучше многих знал, что перед смертью высокие рептилии всё же познавали это удушающее чувство, сталкиваясь с тем, что не могут преодолеть и не успевая дать ему название. Но учёный не стал говорить ребёнку неприятную правду, вместо этого он просто продолжил. – У детей в раннем возрасте, конечно, бурное воображение, но одного лишь его будет мало. Нужно хотя бы базовое понимание сути явлений и процессов, чтобы при помощи магии что-то воссоздать.

– Шахтёрский сплав? – усмехнулась монастырская воспитанница, и оба невольно вспомнили разговор о родуне.

– Да, хороший пример тонкого понимания сути гномами, – согласился Рашми. – Иначе говоря, понимая суть страха, он перестаёт пугать и забывается. Потому такие детские страшилки, как правило, остаются сказками.

– Как правило? – осторожно уточнила Вэйдэ.

– Вспомни, что я рассказывал тебе об аномалиях Воплощения, – намекнул саворин. – Кое-кто из моих коллег считает, что они – это чьи-то воспоминания…

Их разговор о магии затянулся до позднего обеда и был прерван визитом настоятеля в сопровождении эльфа. На мгновение Рашми даже показалось, что травник попросту наябедничал на него и почтенный монах прилетел вырвать ребёнка из цепких когтей наставника. Забота окружающих о Вэйдэ умиляла его, и наверно потому, чтобы хоть в малом соответствовать остальным, он с излишним энтузиазмом приступил к обещанным приготовлениям, проведя остаток дня в хлопотах. Но уже ночью, отправившись спать довольным достигнутыми результатами, ему впервые приснился сон о месте, которое саворин никогда не посещал. Позже, вспоминая удивительно чёткие детали сновидения, он ловил себя на чувстве дежавю, будто учёному когда-то рассказывали о нём, и вот, без каких-либо предпосылок оно пригрезилось. Тем не менее, Рашми разрывался между противоречивыми мыслями: едва сдерживаемое им любопытство вот-вот было готово поглотить его с головой, но в то же время ему не удавалось избавиться от чувства тревоги, словно отвлекаясь на созерцание картины, он упускал нечто важное.

Приснившееся учёному место язык не поворачивался назвать отражением чего-то реального, и всё же, закрыв глаза в кровати и открыв уже там, Рашми сразу подумал, что вернулся. Это была одна из тех чужих мыслей, что время от времени его посещали, но противится ей у него не возникло никакого желания. Вернулся так вернулся – пускай. В своём сновидении саворин просто стоял и не двигался, перед ним до самой светлой линии горизонта простиралась водная гладь. Или же не водная? Вспоминая детали, он начал сомневаться: разве у водоёмов может быть такой тёмный неприятный оттенок? Если бы не раздающиеся эхом звуки падающих капель где-то за спиной, Рашми и вовсе решил, что смотрит на черное зеркало, в котором ничего не отражалось. Впрочем, в том месте кроме слабо мерцающих звёзд и нечему было отражаться, но их света не хватало, чтобы хоть как-то разбавить скудный, буквально серый пейзаж. По крайней мере, так он думал, глядя в потолок сразу после пробуждения и прокручивая в голове детали.

В течении следующих двух месяцев странный сон посещал его каждый раз, когда саворин в обучении сталкивался с проблемами, поиск решения к которым непременно заводил в тупик. За проведенное в монастыре время учёный привык к тому, что стоит лишь приоткрыть ученице даже сложные темы и она все понимала, но он никак не ожидал насколько нелегко дастся ребёнку изучение нового языка и в особенности освоение грамматики. Обучаясь в Скользящей академии, Рашми никогда не сталкивался с подобными трудностями, а потому не знал, как с ними справляться. Засыпая с вопросом: «Что же делать?», саворин снова оказывался в загадочном пустом месте, вот только начиная со второго визита звезды на небе сверкали так ярко, привлекая к себе внимание, что он в восхищении на них смотрел и… неожиданно просыпался, но решение, до смешного простое и изящное, каждый раз озаряло его мысли.

За пролетевшие два месяца Рашми часто всматривался в эти всезнающие звёзды, не уставая поражаться тому, что они дарили ему в ответ за внимание. Но очень быстро он понял насколько высокую цену приходилось платить за короткие визиты в странное место. Саворин уже не мог игнорировать очевидные вещи: что стал уставать сильнее и чаще обычного, отчего даже простая прогулка во внутренний двор больше не вызывала восторга, хотя ему по-прежнему был по душе выращенный эльфом сад, что даже небольшая нагрузка вызывала одышку, а по утрам его то и дело мучал затяжной кашель. Обитатели монастыря тоже замечали изменения в худшую сторону: эмоциональные вспышки, плохой аппетит и частую бледность, порой такую жуткую, что впечатлительные зазря бежали за травником. Сам же эльф начал открыто участвовать в уроках, но был нехарактерно тих, чем только сильнее раздражал занимающихся саворинов. Каждый понимал, что время Рашми истекает, отчего атмосфера в стенах монастыря становилась всё мрачнее, а улыбки – вымученными.

Его роковой день мало чем отличался от остальных минувших, правда в довесок к ставшим привычным за короткое время мелочам он чувствовал сильную сонливость и постоянно зевал, одним лишь упрямством не позволяя себе прикрыть глаза хотя бы на минуту. С самого утра монастырь казался каким-то пустым и умиротворенным, а занимающиеся своими делами монахи то ли куда-то спешили, то ли вовсе не попадались ему на глаза. Как затишье перед бурей, поймал себя на меланхоличной мысли Рашми, одиноко потягивая чай в общей столовой, но не увидел в сравнении никаких дурных предзнаменований. Умиротворяюще тих был и внутренний сад монастыря, где его с книгой в руках ждала Вэйдэ, с тем самым приключенческим романом, чтением которого развлекалась девочка до прибытия почившего саворина. С недавнего времени их совместные уроки сводились к тому, что монастырская воспитанница вслух переводила для наставника художественный текст на драконий язык, сидя вместе с ним под деревом почти в обнимку. Подсказанные звёздами решения приносили свои плоды, и пусть девочка по-прежнему допускала грубые ошибки как в грамматике, так и в произношении, но прогресс был очевиден. В академии её скользящий подтянут, оправдывался Рашми, не желая давить на ученицу слишком сильно. В тот день они тоже читали, вот только его взгляд упрямо тянулся к высохшим, но так и не опавшим с ветвей листьям – маленький живописный фокус в исполнении одного конкретного монаха.

«Всё же лучше, чем каждый день смотреть на голый ствол, так хотя бы сохраняется момент красоты, – объяснял свою блажь эльф. – Дерево не пострадает, я ведь забочусь о нём…».

В определенный момент, глядя на потемневшие листья, ему ещё сильнее захотелось спать. Рашми собирался было очередной раз зевнуть, но с ужасом осознал, что не может вдохнуть полной грудью, более того, каждый новый вдох давался ему всё тяжелее, а довеском он начал чувствовать сильную слабость. Саворин понимал, что времени у него оставалось очень мало. Страх за собственную жизнь мгновенно исчез, вместо него в душе поселилось сожаление, что он не успел всего запланированного. Но даже так, оставалось ещё одно важное дело. Из последних сил, стараясь не вызвать у девочки подозрения, Рашми тихо попросил её найти мастера-травника. Не задавая лишних вопросов, Вэйдэ небрежно откинула книгу и стремительно убежала. Хорошо, успел подумать саворин, ему совершенно не хотелось, чтобы ученица стала свидетелем его последних мгновений и, тем более, не желал перед смертью видеть её слёзы. Прежде чем перестать дышать он улыбнулся и закрыл глаза…

Чтобы снова оказаться в том странном месте, которое видел во снах. Теперь учёный чувствовал себя свободно, тело больше не казалось куском недвижимого камня. Пейзаж перед ним с последнего визита почти не изменился, только звёзды были неестественно тусклыми, едва ли не сливаясь с мраком тёмного неба. Это не на шутку его встревожило. В нём ещё теплилась надежда, а вдруг получится? За короткое время он поверил, что в мерцании здешних звёзд можно найти любой ответ, лишь бы имелся вопрос. Наивно поверил, будто не было за плечами двух десятков лет жизни с драконом, которая всегда наставляла доверять только фактам. И потому Рашми по-детски к ним потянулся, но, прежде чем успел сделать первый шаг, за спиной прозвучал пробирающий до дрожи голос:

– Стой, – в следующее мгновение на плечи саворина легли огромные руки, чья тяжесть не позволял ему сдвинуться с места. – Не позволяй им себя обмануть, иначе ты потеряешь «себя».

– Но мне нужно вернуться! – упрямился учёный, даже обернулся в попытке доказать собеседнику свою правоту. Тот не стал его удерживать и Рашми буквально уткнулся незнакомцу носом в живот. Чтобы окончательно осознать, кто с ним говорит, человеку пришлось задрать голову.

– Тебе больше некуда возвращаться, – сообщил ему титанид.

Желание дотянуться до звёзд поблекло, а вместе с ним истлела и наивная надежда.

Рашми наконец-то принял свою смерть.

* * *

Илу’ридан опоздал. Впрочем, они с ребёнком оба не успели к саворину вовремя, но именно эльфу открылась душераздирающая картина. На его памяти не было ни одного раза, чтобы Вэйдэ плакала, даже когда приходила к нему с увечьями она не проронила ни слезинки. Но то, что он увидел в саду ещё долго не отпускало его: сидящие под деревом бок о бок саворины, упавшая на грудь голова покойника и девочка с пустым взглядом, сжимающая руку мёртвого наставника. Она словно не видела эльфа, в то время как монах оцепенел на месте, растерянный и не понимающий, что нужно делать. Нет, разум кричал ему, что нужно увести ребёнка, не позволить замкнуться в себе, объяснить, она же связанная тандемом – она поймёт… Но мастер-травник не смог заставить себя сдвинуться с места, всматриваясь в умиротворяющую и страшную картину.

Из оцепенения Илу’ридана вывели подоспевшие монахи. Настоятель поспешил увести Вэйдэ подальше от места событий, напоследок одарив его недовольным взглядом, остальные, отчитывая по пути, помогли перенести тело почившего в монастырскую хладную. Эльф даже вяло извинялся и оправдывался, но, оставшись с телом наедине, ему отчаянно хотелось сбежать. Он прекрасно помнил, что сказал саворину при жизни, вот только это было тогда, сейчас у него никак не получалось заставить себя приступить к исполнению обещания. Кое-как он раздел тело, зафиксировал внешнее состояние, обмыл, а затем ещё некоторое время ходил по хладной туда-сюда в ожидании пока механизмы специального стола и наложенные заклинания завершат подготовку тела, а также в попытке отогнать увиденную в саду картину. Тем не менее, монах не мог не признать главного: смерть Рашми была самой спокойной за всю историю монастырей Последнего пути.

Но стоило взять себя в руки и сделать первый разрез, как мандраж эльфа испарился, уступив место хладнокровию. В органах брюшной полости травник ничего не нашёл, отметив в черновике лишь неправильный окрас, но, когда удалил грудину и часть рёбер, Илу’ридан отшатнулся от тела мёртвого саворина, испытав чувство страха близкое к панике. Настолько сильное, что поддерживаемые им заклинания рассеялись. Родившись под небом Делиш Ден, он не видел чего-то подобного своими глазами, но слышал от старших о странной болезни, что уничтожала целые планеты, в том числе и родину эльфов. Крупный кристалл в груди покойника и частично кристаллизованные органы – всё это так сильно напоминало страшные рассказы, что травник в страхе попятился, а часть кости, которую он удалил чтобы добраться до сокровенного, выскользнула из пальцев. От глухого звука эльф едва не закричал, но в то же время, будто бы в ответ, кристалл мелодично зазвенел, красиво, успокаивающе…

– Прекрати страдать небылицами, это же просто кристаллизованная магия, – отчего-то вслух упрекнул себя Илу’ридан.

С губ эльфа сорвалось слово-ключ, чтобы увидеть мир по-другому и удостовериться в правдивости собственных слов. Дать себе надежду на благоприятный исход. И действительно, сформировавшийся в теле саворина камень излучал много магии Воплощения. Это окончательно успокоило монаха, его страх сменился холодным любопытством. Он обновил заклинания и дотошно описал в черновике всё, что видел, попутно делая для себя кое-какие выводы, которые снова подвергали самообладание эльфа испытанию. Для Илу’ридана стало неприятным открытием понимание того, что Рашми убил вовсе не разрыв тандема, а редкий феномен – отравление магией. Сформировавшийся кристалл сперва истончил облако странного гостя, затем начал разрушать его внутренние органы, а частичная кристаллизация произошла из-за длительного соприкосновения с источником магии. Если бы эта маленькая деталь открылась немного раньше – саворин мог бы выжить. В документах учёного говорилось, что у него был слабый талант, соответственно, не имелось выработанной привычки что-то колдовать каждый день. Но если бы была, то Рашми, наверное, осознал собственные изменения, но в итоге привычное бездействие его погубило.

Илу’ридан чувствовал себя разбитым, а ведь ему предстояло выполнить ещё много работы: отправить кровь, поражённые органы и кристалл на длительное хранение, кремировать тело, переписать отчет. И пусть смерть саворина могла стать открытием, прописанный для эльфов регламент требовал не спешить и сохранять всё в строжайшем секрете. А значит, у него теперь появился ещё один повод сопроводить Вэйдэ в Скользящую академию. Тогда его служба при монастыре наконец-то окончится… нужно только подождать.

– К сожалению, мастер Вендрош, – обратился эльф к кристаллу, – нам пока рано покидать эти стены…

К его удивлению, камень мелодично зазвенел, будто что-то ответил.

Последний полёт белой вороны. Глава 1

(незадолго до «Побега» )

Просматривая утром своё расписание, взгляд титанида зацепился за выделенную дату единого календаря, мигнувшую на его персональном планшете. Шёл шестой год с момента первого контакта с драконами, но напоминание говорило Арихару о другом: приближалось время очередной попытки наладить связи с инеистой стаей. Каждые тридцать шесть дней, что соответствовало привычному титанидам месяцу, он упрямо пытался встретиться с матерью гнезда, регулярно получая отказ. Предстоящий визит мог стать юбилейным, как бы выразились его подопечные. Низким расам до странного нравились круглые числа, будто они находили в тех какую-то особую магию.

В свою очередь титанид со злой иронией предвкушал собственное разочарование, как затем отправившиеся с ним в экспедицию ученики будут подобно старикам ворчать в попытке убедить наставника бросить наконец бесполезную затею, ну и конечно же совет при следующем заседании обязательно обвинит его в растрате запасов энергии Плетения. За последние год-полтора ничего из перечисленного не менялось даже в мелочах, но с каждым цикличным повтором это вгоняло Арихара в плохо объяснимое уныние. Он привык доверять своему чутью, в прошлом часто оправдывающее риски, потому ему хватало личной причуды, чтобы продолжать упрямо биться о ледяные стены драконов, а вот остальным её было недостаточно, отчего прозвище «белая ворона» из уст недовольных звучало почти как ругательство.

Титанид отложил планшет и подошёл к большому окну. Резиденция элинэ находилась в комплексе Вулфат, где снегопады и беснующиеся метели почти всегда заменяли собой живописные виды на горные склоны, но сейчас серая масса за прозрачным полимером навевала такую тоску и душевную усталость, что начинало казаться: ещё немного и его энтузиазм иссякнет под тяжестью просчетов вместе с упрёками. В такие моменты, когда расписание не загружало Арихара рутиной и исследованиями, он невольно тянулся к воспоминаниям в слабой надежде понять, что и когда пошло не так. И поразмыслить было над чем. За пять полных лет провал экспедиции к удачливой звёздной системе уже не вызывал сомнений, хотя бы потому, что изначальные цели так и остались не достигнутыми. Как ни крути, а Делиш Ден не дала им искомые ответы, зато мелочами, словно крошечными подачками, не позволяла затухнуть научному интересу.

На самом деле большие трудности начались ещё до первого контакта, когда укомплектованная экспедиция была доставлена на луну обитаемой планеты и оставлена с запасами на двадцать лет по единому календарю в полной изоляции на случай худшего сценария. Все прекрасно понимали суть риска: звёздная система находилась в ассимилированном секторе, потому и такие меры предосторожности. Никаких обратных каналов связи, сбор информации и образцов, их хранение на протяжении отведенного срока, ну и конечно же поиск признаков заражения. В прошлом титаниды уже сталкивались с обманчиво медленным течением Кристаллической чумы, и совет, состоящий из руководителей научных групп, принял осторожное решение потратить год на наблюдения с орбиты. Тогда же выяснилось, что в атмосфере, на уровне чуть выше линии облаков, рассеяно большое количество кристаллической пыли, создавая для планеты подобие защитного купола. Казалось бы, что с того – всего лишь пыль, и поначалу многие не восприняли феномен всерьёз, пока не начались первые неудачи. За пару дней пристальных наблюдений была выдвинута абсурдная теория, что на неё не действовали фундаментальные законы, которые не менялись на всех обитаемых планетах, и у титанидов начали возникать вопросы о природе явления. В бессилии учёные, в том числе и сам Арихар, разводили руками, признавая лишь самое очевидное, каким бы нелогичным оно не выглядело: концентрация кристаллических частиц в атмосфере была неравномерной, в некоторых местах из них образовывались подобие грозовых облаков, которые вопреки ожиданиям не двигались вместе с воздушными массами, будто на поверхности планеты их что-то удерживало. О возможности разгадать загадку непосредственно с орбиты и речи не шло. К сожалению, диковинная пыль даже в минимальной концентрации создавала много других проблем: она не пропускала на поверхность никакие аппаратные сигналы, частично возвращая их обратно, выводила из строя зонды, сводя с ума их датчики, а главное – затрудняла наблюдение. Ученых, занимающихся феноменом, особенно расстраивало, что никак не получалось взять хотя бы один образец для исследований, но даже безуспешные попытки принесли свои плоды – выяснилось, что на очень короткий промежуток времени пыль рассеивалась под напором магии Плетения. Это давало надежду на высадку и порождало ещё больше вопросов, которые в свою очередь разжигали споры. В конце концов, в системах, где звёзды излучали Воплощение и куда титанидов приводили спасательные операции, они не сталкивались с чем-то близко похожим, а потому не понимали первопричину.

Из выделенного советом года половина была потрачена на скрупулёзные расчёты и симуляции. Когда вопрос касался безопасности, элинэ действовали до смешного неспешно, перепроверяя полученные результаты по несколько раз, но подопечных раздражала медлительность высоких покровителей, по лунной базе то и дело гуляли слухи, что с высадкой затягивают специально, правда возмущаться открыто никто не рисковал. Когда же сроки окончательно утвердили, среди добровольцев было много представителей низких рас. Сам Арихар в первой волне не участвовал, наблюдая вместе с оставшейся частью экспедиции за всплесками магии со спутника, и потому видел больше, чем те, кто оказался на поверхности планеты: как яркий столп энергии Плетения ударил с луны прямо в огромную равнину, как от места высадки расходилась волна, подобно кругам от брошенного в воду камня. Такое участники экспедиции видели впервые, но как-либо объяснить явление не могли. Лишь позже, в жарком споре с коллегой, он пришёл к выводу, что стал свидетелем конфликта Воплощения и Плетения.

Пробитый магией коридор сохранялся ещё четыре дня, позволяя группе и лунной базе координироваться между собой, благодаря чему ужас первых двух дней глубоко отпечатался в памяти титанида, хотя он сам находился в безопасности. Среди добровольцев на высадку находился его старший ученик, Нун, излишне импульсивный и поспешный в принятии решений. Характером он являлся противоположностью наставнику, но внешностью был очень похож на ис’Карима, отчего коллеги полушутя называли парня «сыном Арихара». К своему удивлению, со временем титанид действительно начал воспринимать ученика как приёмного ребёнка и, когда к исходу первых суток с планеты пришло сообщение об эпидемии неизвестной болезни, он испугался до дрожи в руках. На протяжении следующего дня, пока другие учёные, получив образцы и ничего в них не найдя, бились над решением, его жгло изнутри чувство сожаления, что, осознавая риски, он так и не смог отговорить упрямого юнца от участия в экспедиции. В действительности научные группы были готовы к подобным случаям, как-никак обитаемые планеты от звезды к звезде в чем-то да отличались. Одни слабо, другие гораздо сильнее, и удивить тех же элинэ страшными болезнями было весьма затруднительно. Но никто не ожидал, что сложившихся обстоятельствах знания подведут шагающих по пути науки, не оставляя иного выхода, как беспомощно наблюдать за инцидентом. И потому, оставшиеся в безопасности учёные ожидали худшего. Но к началу третьего дня все, кого поразил недуг из числа первых, чудесным образом полностью поправились, словно они не болели вовсе, спустя ещё несколько часов состояние остальной части группы тоже улучшилось. Затем произошёл первый контакт и странный инцидент отошёл на второй план, но был запротоколирован как частный случай акклиматизации и, казалось бы, забыт. Тем не менее, каждый с лунной базы, кто в последствии побывал на планете, переболел странной лихорадкой. Чутьё Арихара твердило ему, что не всё так просто, и в то же время не вызывало тревоги, а потому мысли о загадочной болезни быстро вытеснили навалившиеся хлопоты.

Позже, когда был отработан первый энергоноситель, перед советом научных групп встала иная проблема: без жёсткой экономии запасы энергии Плетения закончатся сильно раньше, чем истекут двадцать лет. Проект строительства комплекса Иллакеш язык не поворачивался назвать идеальным решением, но возведение крепости с собирающими силу Воплощения башнями в значительной степени облегчало логистику и позволяло не переживать о долгосрочных исследованиях. Нюанс заключался в том, что технологии титанидов работали на энергии Плетения, требующей точных расчётов и колебаний, а от местной магии Воплощения, которая по необъяснимым причинам на поверхности планеты была сильнее чем на лунной базе, особенно деликатная техника выходила из строя. Арихар не удержался от улыбки: никто не предполагал, что Делиш Ден станет тем местом, где возродится практически забытое направление науки о преобразовании. Да, им приходилось тратить время и собирать почти в три раза больше ожидаемого, чтобы получить требуемое количество энергии Плетения, но результат себя оправдывал, обеспечивая полную автономность комплекса.

По-своему выглядело иронично, что Иллакеш заложили именно там, где произошла высадка первой волны. Впрочем, выбор места был отнюдь не случайным – конфликт двух течений магии за короткое время превратил земли с не особо буйной растительностью в настоящую пустыню. Титанидам пришлось взять на себя ответственность, лишь бы не потерять лицо в глазах подопечных. Но чувствовали они за собой вину за необратимый удар по экологии? Арихар – точно нет, зато испытывал сильный интерес. За полтора года, пока в рамках дипломатических договорённостей разрабатывались новые логистические пути и утверждался проект второго комплекса, Иллакеш стал для учёных разных направлений удобным испытательным полигоном, где воплощались в жизнь самые смелые идеи. И как-то незаметно любопытство той части экспедиции, что независимо от роста тяготела знаниями и тянулась к ответам, оттеснило главные задачи миссии на второй план, обнажив не самые лучшие черты характера элинэ. Впрочем, Арихар позволял себе рассуждать только о том, чему стал свидетелем, не особо задумываясь об остальных, кого напрямую не коснулись научные дрязги и не поглотила трясина из зависти и гнева. Амбиции титанидов в отдельных вопросах внесли сильный разлад в научных группах: сперва началось соперничество за проекты, затем – непрекращающиеся споры об авторстве и краже идей, и довеском разгорелась правовая борьба за лаборатории и ресурсы. Ис’Карим вынужденно окунулся в это болото, а когда комплекс Вулфат наконец достроили, был в числе тех, кто вздохнул с облегчением. Но, прежде чем уехать, титанид не отказал себе в удовольствии откровенно высказаться в адрес некоторых коллег, нажив себе новых врагов.

У второго исследовательского комплекса тоже имелась неприятная предыстория. Первый контакт драконов с чужаками пробудил в них то любопытство, что прямыми или обходными путями неминуемо вело молодые расы к развитию. В прошлом, когда угроза ассимиляция хлодией ещё не выглядела опасной проблемой, титаниды внимательно наблюдали за развитием новых видов издалека, благодаря чему многих из них удалось эвакуировать вовремя. По этой же причине высокие гости с нисхождением смотрели на любознательность рептилий, с каким энтузиазмом они тянулись ко всему неизвестному. Вот только их популяция была на удивление немногочисленной, Арихар даже не поверил, когда услышал, что драконов на ряду с участниками экспедиции примерно поровну. Но всего за год не угасающий интерес крылатых аборигенов стал конкретно для элинэ обременительным. Поняв нарастающее недовольство покровителей, эльфы поспешили занять позицию посредников, принимая на себя лавину всевозможных вопросов, проясняя недоразумения и договариваясь с доверчивыми драконами так, чтобы результат был выгоден в первую очередь титанидам. Благодаря им Вулфат построили на склоне одной из гор вечно заснеженной Сабертии, куда большая часть драконов предпочитала не соваться. Исключением являлась инеистая стая – единственные жители северного континента, но рептилии-альбиносы прохладно отнеслись к появлению чужаков на их территории, хотя открытой агрессии никто не проявлял. Впрочем, на контакт тоже никто не шёл. По факту, виной такому положению дел были манипуляции эльфов: благодаря их красноречию разрешение на строительство сперва портового города, а затем комплекса дали другие стаи, инеистое гнездо просто поставили перед фактом, что теперь у них под боком будут жить странные существа. Титаниды пытались загладить вину перед драконами Сабертии, но за несколько пролетевших лет какого-либо прогресса в переговорах достигнуто не было и Арихар остался последним, кто пытался хоть что-то изменить.

Ему никак не удавалось объяснить собственное упрямство: ни совету, ни ученикам, ни себе самому. Личная причуда, недовольно ворчали на собраниях, когда обсуждали траты энергии Плетения его командой. Несколько авторских проектов в Иллакеш, перспективные исследования в стенах Вулфат – за внесённый вклад ис’Карим был на хорошем счету, в действительности ему многое прощали, просто делали это в назидательной, а потому раздражающей манере. Но титанид даже ученикам не признавался, что, выйдя из портала в Вотэриме, в нём что-то щёлкнуло, уступив место пониманию: он наконец-то на своём месте. Схожее чувство посетило Арихара чуть позже, в тот момент, когда вдалеке увидел летящего дракона. Именно оно раз за разом тянуло его к гнезду инеистой стаи, заставляя во всех смыслах биться о ледяные стены.

Из мерного течения воспоминаний его вывел писк планшета где-то за спиной. Титанид вздрогнул от неожиданности и быстрым взглядом окинул комнату в поисках часов, подозревая, что позволил себе слишком много времени на самокопания. В точности как подопечные находили красоту в круглых числах, элинэ тяготели к излишнему перфекционизму даже в мелочах: не явиться на рабочую смену вовремя считалось оскорблением руководителя группы. Низкие расы не решались открыто обсуждать причудливое поведение высоких покровителей, но в узком кругу перешёптывания не смолкали. О подобных мелочах однажды ему рассказал Ивлак, когда тот получил выговор за опоздание, тогда же он снизошёл до объяснения: в отличие от талантливых в Воплощении эльфов, Плетение оставило на титанидах сильный след, ярче прочего проявляющийся шаблонностью мышления, а на таких чудаков, как ис’Карим, свои же смотрели с настороженностью.

Когда планшет оказался в его руках, на экране терпеливо мигал запрос старшего ученика на открытие канала связи. Рабочая смена ещё не началась и Арихара на мгновение посетило чувство тревоги.

– Что-то произошло? – без приветствия спросил он. На молодом лице сперва отразилось удивление, затем взгляд метнулся куда-то в сторону.

– Да, наставник, произошло, – хитро улыбнувшись, подтвердил Нун. – Вас посетил важный гость.

В следующее мгновение, не дав Арихару и шанса что-либо уточнить, молодой титанид повернул свой планшет. Датчики захватили высокую фигуру, стоящую в центре приёмной со скрещёнными на груди руками, маг несколько раз быстро моргнул, сердце в груди забилось быстрее от предвкушения и, бросив короткое «сейчас буду», он поспешил в приёмную. Впрочем, «поспешил» – было громко сказано, элинэ в его возрасте уже не в состоянии ни бегать, ни резво двигаться, хотя ширина шага по-прежнему многое компенсировала. Титаниды немало знали о вселенной, но так полностью и не поняли, как Плетение на них влияло, что даже постепенное изменение характера оставалось лишь верхушкой айсберга. Элинэ, пропускающие сквозь себя много энергии родной звезды, с каждым прожитым годом буквально становились всё тяжелее, не наращивая притом лишнюю массу, их движения – более ленивыми, эмоции сильно притуплялись, мимика беднела, а главное – в разной степени страдал естественный иммунитет, отчего часть титанидов носила фильтрующие маски. Иногда казалось: чем могущественнее маг, тем больше он походил на камень, из которого Плетение безжалостно высасывало жизнь, и, хотя сам Арихар не считал себя разваливающимся механизмом, тем не менее, изучение хлодии как явления, а также активное участие в спасательных миссиях подорвало его здоровье. К счастью, любопытство не позволяло ему остановиться на достигнутом, пусть походка за пролетевшие года и стала медленной.

В приёмной его ожидала дракон. Её вторая форма будто являлась собирательным образом, некоторые части которого были явно позаимствованы от участников экспедиции: светлый оттенок кожи и рост переняты от элинэ, в просторных одеждах угадывался эльфийский стиль, почти белые подобно снегу длинные волосы уложены в несколько толстых кос, как это любят делать гномы независимо от пола, от рептилий в ней оставались лишь полузвериные черты лица и едва заметные участки с чешуёй. Образ пусть и выглядел вполне гармоничным, но отчего-то казался нелепым, и в какой-то момент Арихар засомневался, что гостья относится к инеистой стае, пока она не открыла рот:

– Так это из-за тебя нам приходится постоянно создавать преграды? – не позволив сделать и шага дальше открытой двери, накинулась на него с вопросом дракон. Она говорила на едином языке, но с жутким, бьющим по слуху акцентом, едва ли не чеканя каждое слово, будто была чем-то недовольна. И в то же время, вопрос гостьи звучал как выстрел наугад.

– Я действительно регулярно посещаю гору под мрачной тучей, – «отомстил» титанид, специально отвечая изворотливо, не такой встречи он ожидал, а потому начало разговора откровенно раздражало. Но дракон не повелась на маленькую провокацию.

– Тогда ты идёшь со мной, – тон гостьи мгновенно изменился, недовольство сменилось требовательными нотками. Ещё бы немного и он возмутился, но от следующих слов наоборот растерялся. – Нашей старшей матери есть, что тебе сказать.

– Я тоже пойду с вами, – скорее по привычке произнёс ученик ис’Карима, для которого забота о наставнике стала ежедневной рутиной.

– Нет! – резко отрезала дракон. – Звали только его.

– Но… – парень уже собирался возразить, но титанид жестом попросил его замолчать.

– Мой ученик хочет сказать, что в одиночку мне может быть тяжело. Возраст – отражение не только мудрости, – пояснил Арихар и наконец-то преодолел дверной проём, позволяя автоматической двери закрыться. На мгновение в глазах дерзкой собеседницы появился интерес, лишний раз показывая, что всё в крепости ей в новинку. – К тому же, – продолжил маг на ходу, – он опасается, что вы, драконы, причините мне вред.

На полузверином лице гостьи не читались никакие эмоции, но в дальнейших действиях, как она сперва посмотрела на молодого титанида, а затем на старшего, чувствовалась растерянность, будто такое объяснение было для неё чем-то диким.

– Ты не сделал моей стае ничего плохого, – после короткой паузы возразила дракон, – так с чего бы нам причинять тебе вред?

– Сочту ваши слова как устные гарантии, – улыбнулся титанид и остановился в паре шагов от собеседницы.

– Но, наставник… – попытался возразить Нун, ему явно было недостаточно скользких намеков.

– Драконы не умеют лгать, – напомнил ученику Арихар. – Поэтому не спорь и принеси мой амулет.

В тот момент на лице парня читалось много эмоций, от гнева до мальчишеской обиды, тем не менее он молча подчинился, излишне громко шагая в качестве протеста. Молодой титанид и правда решил, что таким незамысловатым способом его выдворили специально, не допуская куда более простой мысли: всё дело в его расторопности.

«Всё ещё слишком юный…» – успел подумать ис’Карим, имея в виду вовсе не возраст.

– Ты готов сразу взлететь? – уточнила гостья, как только они оказались в одиночестве.

И то ли постановка вопроса оказалась неудачной, что говорило о её несовершенном знании единого языка, то ли наоборот сравнение попало точно в цель, но титанид рассмеялся. В конце концов, долгожданный визит в инеистое гнездо действительно можно считать его личным взлётом. Не знающая контекста дракон терпеливо ожидала ответа, чуть склонив голову набок, выражая интерес и удивление.

– Прошу прощения, я немного нервничаю, – правдоподобно оправдался Арихар и продолжил с вежливой улыбкой. – К сожалению, в моём возрасте путешествие в половину дня – сомнительное удовольствие. Поэтому, пожалуй, от полёта откажусь.

– Но… – растерялась гостья, она понимала, что собеседник принял приглашение матери, но такой вот отказ никак не укладывался у неё в голове. – Тебе нужно пойти со мной!

– А вы сами готовы к чудесам? – его улыбка стала чуть шире, но дракон ответила не сразу, некоторое время буравя титанида пристальным взглядом в тишине. Ей было неприятно признавать, как нелепо она угодила в смысловую ловушку.

– Теперь я понимаю, почему старшие не захотели сюда лететь, – недовольно проворчала гостья. – Ты раздражаешь!

– Биться о ваши ледяные стены тоже не поднимало мне настроения.

– Теперь ещё и подшучиваешь…

– Точнее будет сказать: я безобидно мщу, – пожал плечами титанид. – Не принимайте на свой счёт.

– «Мщу»? – явно заинтересовалась дракон, снова склонив голову набок. – Что означает это слово?

Арихар несколько раз быстро моргнул. Он не ожидал, что во вселенной есть виды, не знакомые с чем-то настолько простым, и вместе с тем испытал смесь зависти и стыда за то, что и сам бы хотел кое-чего не знать. Дальше, ожидая возвращения ученика, маг на примерах низких рас объяснял гостье трактовку понятия мести, из чего оно произрастало и какие формы приобрело в едином обществе титанидов. К его удивлению, время пролетело так незаметно, что никто из них не подумал о собственном комфорте, продолжая стоять в центре приёмной.

– … ничего подобного среди нас не происходит, – возразила ему дракон, когда автоматическая дверь отъехала в сторону, впуская хмурого парня. – В стаях царит единство и того, о чём ты мне рассказал, нет.

– А между стаями? – нетерпеливо уточнил Арихар, будто снова став мальчишкой и начав познавать мир заново.

– Не могу сказать, я ведь, как вы говорите, из северных, – призналась гостья. – Возможно, ответ знает старшая мать моего гнезда.

– Верно… – с трудом подавив разочарование, протянул ис’Карим. – Подождите ещё немного, – и повернулся к парню. – Ты задержался. Что-то произошло?

– На обратном пути я встретил руководителя научной группы… – ученик замялся и отвел взгляд. – Вы же знаете, сегодня будет открыт канал связи, потому у него… скажем так, плохое настроение.

– Спасибо, что принял удар на себя, – понимающе улыбнулся маг.

Арихар и сам предпочитал не сталкиваться с начальством в дни, когда с лунной базы по заранее составленному расписанию сквозь кристаллическую пыль пробивался коридор. За пару суток существования канала научные комплексы пересылали собранные за год данные: наблюдения, отчёты, результаты экспериментов и течения проектов. Это породило волну соперничества между Иллакеш и Вулфат, а также между отдельными группами и учёными. Потому воздух в крепостях в день связи едва ли не искрился.

– Надеюсь, что это того стоило, – тем временем проворчал парень и протянул наставнику футляр и фильтрующую маску. – Я освобожу ваше расписание на сегодня.

– Не мог бы ты умолчать ещё и об этой встрече? – напоследок попросил Арихар. – Не хочу, чтобы от нас ждали чего-то грандиозного.

– Будет сложно, наставник, – тяжело вздохнул Нун, предвидя трудности, с которыми ему придётся столкнуться ради старого титанида.

– Хотя бы до моего возвращения…

Если бы он только знал, насколько легкомысленными были его слова.

Последний полёт белой вороны. Глава 2

Дракон действительно оказалась не готова к чудесам Плетения, со звериной осторожностью проходя через окутанный туманом диск портала, открытого прямо к гнезду. Её почти детская реакция забавляла как самого титанида, так и его ученика – скованному правилами этикета парню едва удавалось сдерживать смех. Юнец, что с него взять… Но, с другой стороны, маг тоже оказался застигнут врасплох, с той лишь разницей, что увиденное никак не располагало к веселью. Он не ожидал, что картина будет такой удручающей, отчего ему, подчиняясь тем же правилам, приходилось прикладывать много усилий, скрывая собственное разочарование. И вот сюда его так настойчиво тянуло чутьё?! В тот момент порыв, впервые испытанный при виде летящего вдалеке дракона, начал казаться издёвкой судьбы и признаком неумолимой старости.

В прошлом огромные рептилии Делиш Ден ревностно не пускали чужаков в свои гнёзда, и всё же у Арихара и его коллег имелись определенные ожидания, подкреплённые наблюдениями за огромными рептилиями с других планет. Даже у них в гнёздах имелись элементы быта с ярко выраженной склонностью к собирательству, но вместо этого титанида провели через почти пустую разветвлённую сеть пещер. Большие пространства и соединяющие их широкие проходы – единственное, что могло бы говорить о живущих здесь драконах. Каждая пересеченная полость была пронизана холодом, пусть не таким сильным как снаружи, и являлась почти копией предыдущей: стены покрывал толстый слой льда, часто в центре имелось нагромождение обычных камней, свод обязательно усеян скоплениями небольших кристаллов непонятного происхождения, излучающих тусклый свет, а под ногами хрустела ледяная крошка. И за этой внешней пустотой маг не увидел главного – присутствия самой стаи. На протяжении немаленького пути им ни разу не встретились другие особи, но от навалившихся на титанида тяжёлых эмоций не возникало ни малейшего желания уточнить: то ли гнездо действительно в запустении, то ли хозяева пещер сторонятся чужака? Его сопровождающая, тем временем, всю дорогу что-то рассказывала. Её вторая форма сильно диссонировала с обликом гнезда, отчего при взгляде на дракона будто становилось ещё холоднее, чем было на самом деле. Впрочем, будь разочарование ис’Карима не так сильно, он возможно чуть более внимательнее слушал дракона и тогда уловил заложенную в существование гнёзд суть. К сожалению, стереотипы сыграли с Арихаром злую шутку, а из всего сказанного сознание зацепилось лишь за слова о старшей матери – она не могла принимать вторую форму.

«И как тогда будет протекать наше общение?! – зло подумал маг, окончательно разуверившись в важности своего визита к инеистой стае. – Похоже, ученики всё же были правы…».

Но, к своему удивлению, он ошибался.

Его привели в пещеру с высоким, обильно усыпанным бледно-голубыми кристаллами сводом и огромным, будто бы спящим драконом, чьё массивное, покрытое белой чешуёй тело невольно приковывало к себе всё внимание и вызывало чувство восхищения, ведь за прожитые годы титаниду ещё ни разу не доводилось видеть таких рептилий и тем более столь близко. Но тусклого света оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить его любопытство, и ноги, повинуясь порыву, сами подвели его к рептилии почти вплотную.

«Рада нашей встрече, – прозвучало у мага в голове и он, сам того не желая, дёрнулся, попятившись. – Знай: в этой форме я могу общаться только песнями».

Дракон открыла глаза и, изогнув длинную шею, высоко подняла морду, глядя на чужака сверху вниз, отчего любой из его вида засомневался в принадлежности к высокой расе, настолько маленьким почувствовал себя Арихар рядом с ней. При других обстоятельствах титанид посчитал бы такой жест оскорбительным, но неспешные движения матери гнезда, наоборот, показались ему грациозными и величественными, а «голос» снисходительным. Можно сказать, что он был очарован моментом, отчего с трудом верилось, что собеседница поступила так, лишь из желания показать превосходство.

– Песнями? – переспросил ис’Карим, пряча за вопросом растерянность.

«Следуя воле, магия становится разной, – последовал медленно-тягучий ответ. – Знай: наши песни возникли раньше слов».

В следующее мгновение дракон вытянула шею, приблизив морду к титаниду. Как и у всех альбиносов, её глаза были красного цвета, но такого завораживающего оттенка, который он прежде никогда не видел у живых существ. В тот момент они оценивали друг друга. Мать гнезда ожидала, что чужак будет также настойчиво любопытен, как и за пролетевшие полтора года, вот только, к её удивлению, титанид не спешил прерывать тишину.

«Неужели у тебя больше нет вопросов?» – прозвучало у него в голове, и раздражение комом подступило к горлу. В ровной, тягучей подобно смоле фразе никак не угадывались интонации, отчего приходилось решать почти наугад: двигал ли драконом интерес или так она выражала тревогу?

– Есть, – ответил Арихар и принял решение быть откровенным, даже если следующие слова заденут собеседницу. – Но я разочаровался тем, что видел по пути к вам.

«Верно, ты не мог не заметить… – короткая пауза воспринималась как тяжёлый вздох. – Жизнь в гнёздах рано или поздно угасает, – дракон снова подняла морду и посмотрела в сторону сети пещер за его спиной. – Иногда это происходит быстро, как задутое пламя, а иногда – медленно, подобно утекающей воде. Знай: такой исход неизбежен, если не пытаться что-то сохранить».

– Звучит так, словно вы сдались, – мягко прокомментировал маг, стараясь, чтобы в словах не звучало осуждение.

«Со стороны многое выглядит иначе, – возразила рептилия и снова взглянула на него. – Знай: мы, даршаи, появляемся на свет из сосуда, порождённого парой. Появляемся, когда сами того захотим, но, пока сосуд цел, мы спим, слушая песни матерей, запоминаем и учимся…».

– Песни подобные той, что я слышу сейчас? – подловив момент, уточнил Арихар, хотя его больше интересовало, зачем она вообще рассказывает такие детали.

«Да, – и в следующее мгновение титанида накрыла волна одобрения, а вокруг будто бы потеплело, – ты понимаешь. Матери поют нам о мире: что в нём происходило в прошлом и что происходит сейчас, поют о том, как нужно жить в стае и за её пределами, почему нужно возвращаться в гнёзда, – дракон замолчала, пока её массивное тело пришло в движение, поднимаясь на лапы. – Мои матери много пели детям о тайнах и как их сберечь. Куда реже они пели о важности стаи, потому жизнь в этом гнезде затухает, а нас, несущих белую чешую, осталось мало».

– Ни одна тайна не стоит того, чтобы сознательно поставить свой вид под удар, – нахмурился маг, слова огромной собеседницы казались ему дикостью, но от них ему стало тревожно.

«Мои предшественницы рассудили иначе, потому я тебя и пригласила, – дракон осторожно развернулась и двинулась дальше, вглубь пещеры, к ранее перекрытому её телом проходу. – Пойдём, хочу, чтобы ты увидел всё своими глазами».

Титанид едва поспевал за её медленными шагами. Испорченное разбитыми ожиданиями настроение так и оставалось мрачным, но огромная рептилия смогла подобрать нужные слова. Порой и тусклой искры любопытства достаточно, чтобы двинуться вперёд, напомнил он себе. Впрочем, следом мага посетила не лишённая рационального зерна мысль: что же такого хранят в тайне доверчивые драконы? Спустя несколько минут ответ заставил Арихара застыть в ужасе.

Ис’Карим никогда не видел хлодию настолько близко, в прошлом протокол обязывал держаться его на безопасном расстоянии, проводя расчёты и строя транспортные тоннели в тылу, а потому познания титанида о внешних признаках жуткого явления ограничивались лишь показаниями очевидцев, среди которых имелась пара изображений с нечёткой картинкой. Когда дракон попросила остановиться у самого входа в пещеру, он не сразу понял, на что смотрит. Осознание было подобно удару, маг словно в живую снова услышал наполненные страхом признания и сам проникся этим липким чувством, желая убежать от инеистого гнезда куда подальше, а лучше и вовсе уничтожить, но его тело буквально отказывалось двигаться.

«С тобой всё в порядке? – прозвучал голос дракона в голове, а слева показалась её морда. От неожиданности и нахлынувших эмоций Арихар удивительно резво дёрнулся, неуклюже влетев в невидимый барьер. Впрочем, нет, холодная на ощупь, преграда походила на полимер поразительной чистоты. – Прошу, – тем временем продолжила рептилия, – будь осторожнее, создавать такой лёд очень сложно».

– Лёд… – задумчиво повторил титанид, он попытался сфокусироваться на преграде, но взгляд каждый раз проходил сквозь неё и падал на фиолетовые скопления кристаллов неправильной формы в дальней части пещеры. Отчего-то визуальный контакт с хлодией вызывал у него нарастающие страх и панику.

Но в то же время, кое-что не сходилось, и осознание наличия расхождений удивительным образом давало Арихару точку опоры, позволяя рассуждать, а не бездумно действовать на инстинктах. Очевидцы, с которыми магу доводилось беседовать лично, описывали течение Кристаллической чумы одинаково: растущие подобно цветам мутные хрустальные скопления и чем больше они становились, тем насыщеннее был их оттенок, но ровно до того момента, пока их масса не становилась критической, резко темнея, а само скопление взрывалось, усеивая большую территорию осколками, и процесс начинался заново. Свидетели в унисон также рассказывали о другом: взглянув на кристаллы хлодии, не было страха подобного тому, что сжимал горло титаниду, зато возникало сильное желание прикоснуться к ним, после чего и начиналась ассимиляция.

– Как долго он находится здесь? – выдавил из себя Арихар, посмотрев на дракона в попытке отвлечься. Казалось, её взгляд тоже прикован к хлодии и вид кристаллов явно не вызывал у рептилии дискомфорта.

«Неужели она не испытывает того же страха?» – успел удивиться маг.

«Когда я ещё спала в сосуде, мои матери пели, что в далёком прошлом небо окрасилось огнём дважды, – к своему стыду, дракон не могла дать собеседнику четкий ответ, поэтому ей пришлось пуститься в объяснения издалека. – В первый раз на землю падали огромные камни, природа бушевала в агонии, воздух стал тяжёлым, а те даршаи, кто жил без покровительства гор, исчезли вместе с гнёздами. Знай: мы не ведём летописи подобно вам. В те времена никто из нас ещё ничего не умел, но именно трудности научили даршаи петь. Мы дарили песни небу, взывая к защите, и когда горящие камни начали падать во второй раз, оно посерело, принимая на себя удары. А затем мы пели изрытой земле, чтобы та быстрее покрылась зеленью, одаривая в ответ пропитанием и комфортом…».

Титанид слушал дракона и успокаивался, хотя от сказанного в голове крутился вихрь мыслей. Там, на орбите, его виду многое на этой планете казалось странным, почти мистическим, и вот, после откровений матери гнезда, кое-что обрело смысл. Он едва не рассмеялся от посетившей догадки, которая в виду внешней абсурдности не укладывалась в логику участников экспедиции: кристаллическая пыль в атмосфере не являлось аномалией, она была создана самими драконами. Именно так им удалось выжить в ассимилированном секторе.

– Удивительно, – прошептал Арихар, его восхищение одновременно адресовалось и признанию собеседницы, и собственным выводам. – Какое простое решение, не изящное, зато эффективное.

«Ты и это понял… – титанида снова накрыла волна одобрения. – Но оно кажется тебе простым только здесь и сейчас. Тогда нам было трудно».

– А ведь, верно, – будто опомнился маг, вспоминая ранее сказанные слова, – нельзя научиться чему-то на пустом месте.

«Нам до сих пор это тоже кажется странным, – прозвучал в голове голос рептилии и после она с шумом выдохнула, отчего в проходе, где они стояли, стало холоднее. – Знай: у меня нет объяснений – мои матери о них не пели».

– Возможно они не знали ответов, – пожал плечами Арихар.

«Может и так, – не стала отрицать дракон, замолчав на пару мгновений. – Но знай: мы научились петь между первым и вторым бедствием, а его, – она посмотрела на кристалл хлодии, – нашли уже после, когда воцарилась гармония».

– Получается, ваша орбитальная защита не идеальна, – титанид тоже тяжело вздохнул, понимая, что находится в шаге от очередного разочарования.

«Какие сложные слова, – упрекнула его дракон, будто бы говоря, что ничего не поняла, но так не дала ему времени на объяснения. – Знай: сейчас ты смотришь не на корни, а на побеги».

И хотя сам маг благодаря влиянию Плетения старался не использовать аллегории, важный смысл сказанного от него не укрылся: странной формы фиолетовый кристалл за ледяной стеной являлся лишь следствием, а настоящий источник хлодии находился где-то ещё. Видимо, за пять полных лет участники экспедиции, в том числе и он сам, непозволительно расслабились, но осознание ошибочности утренних выводов Арихар принял на удивление легко и то ли дело было в возрасте, неожиданно почувствовав себя слишком старым для бурной суеты, то ли тягучий голос дракона на него так повлиял, отчего им завладела непоколебимая уверенность – у них ещё есть время, хотя и тратить его впустую не стоит.

– Вы же понимаете, что он опасен, – констатируя, титанид небрежно махнул в сторону кристалла. – Стае нужно покинуть пещеры, а ещё лучше – гору.

«Знай: ты не первый, кто даёт такой совет, – последовала короткая пауза, а дракон снова выдохнула холодом. Было видно: чем больше она говорила, тем тяжелее становился рассказ. – Те из нас, кто оказался слаб духом и покинул гнездо, чтобы влиться в другие стаи, схожими словами пытались переубедить моих матерей. Но они не стали слушать, и потому что тогда, что сейчас мы не можем уйти. Чувство вины перед ними приковало остатки стаи к этому гнезду».

– Вины перед кем? – не понял ис’Карим.

«Приглядись», – сразу последовал совет.

Мать гнезда явно не собиралась давать прямой ответ и это ещё сильнее раздражало титанида. Впрочем, Арихар понимал, что она поступает так не из злого умысла. Дракон привыкла заботиться и учить, специально говоря неспешно, выделяя важные тезисы и пускаясь в не совсем уместные пояснения, словно видела в нём ничего не знающего ребёнка, будучи отчасти правой. Крошечное оправдание немного скрашивало тот факт, что ему пришлось заставить себя обернуться.

Взгляд упрямо тянулся к злополучному кристаллу, мага то и дело накрывало волной страха, сильно отвлекая от задачи и создавая иллюзию бесконечно тянущегося времени. Первые минуты Арихар был уверен, что перед ним такая же пустая пещера, как и те, что остались где-то позади, но постепенно глаза замечали отличия: здесь находилось больше ледяных скоплений, часть из них казалась сломанными, а осколки разбросанными, стены и свод покрывал обманчиво пушистый иней, но, когда он уже собирался сдаться, наконец-то заметил несколько огромных яиц – белый цвет скорлупы делал их крайне непримечательными. И верно, успел подумать маг, ради кого ещё можно остаться вблизи с таким опасным соседом?

– Это… кладка? – заинтересовался Арихар, его вниманием завладели яйца, а раздражение и хлодия отошли на второй план.

«Благодаря этой части гнезда моя стая выжила, когда небо окрасилось огнём в первый раз. Мы оставляли здесь спящее потомство, уверенные в абсолютной безопасности пещеры, – последовала долгая пауза, дракон подняла морду, всматриваясь в фиолетовый кристалл. – Одна из моих матерей принесла его в себе. Знай: младшие матери постоянно летают вокруг гнезда, далеко или близко, в поисках того, о чём можно будет спеть. Я не знаю, где она его нашла, но верю, что мать не понимала опасности камня. И, в конце концов, последняя песня сделала её такой».

– Хотите сказать, что это дракон? – удивился титанид, взгляд непроизвольно метнулся к скоплению хлодии. В тот момент его смятение было так велико, что он почти не ощутил страха.

«Даршаи, – тем временем поправила собеседника рептилия. – А точнее несколько. Спасая сосуды, те из нас, кто случайно касался его, сливались с камнем в один большой кусок, и он рос, – титанида накрыла волна неприязни и только тогда он обратил внимание, что дракон говорила о кристалле так, будто у него не имелось названия. – Рос медленно, но неотвратимо. Мы создавали ледяные преграды, но они оказались слишком хрупки, хотя и подарили нужное время.

– Как же тогда вы его сдержали? – ещё сильнее удивился маг.

«Никак», – призналась мать гнезда.

– Да быть такого не может! – не поверил Арихар, его захлестнул гнев, заставив резко развернуться. Всего на мгновение он забыл, что драконы не умеют врать.

«Знай: в какой-то момент он сам перестал расти, – рептилия посмотрела на титанида. – Когда этот камень уснул, большая часть потомства была спасена, но тех, кто находился к нему слишком близко, матери решили не трогать. В то время даршаи все как один были слишком большими и слишком глупыми».

– Но ведь потомство не погибло? – уточнил маг. – Иначе бы вас не мучило чувство вины.

«Верно, эти спящие дети каким-то чудом ещё живы, мы поём им о мире и успокаиваем, не позволяя проснуться. Мои предшественницы винили себя за непростое решение. Я же из тех, кого спасли, и моя вина перед ними ещё тяжелее. Пока они видят сны, мы не можем их бросить».

– А если я их извлеку? – предложил Арихар, в его голове возник весьма дерзкий план. Но собеседница лишь наклонила морду набок, как бы говоря, что не понимает о чём идёт речь. – Перенесу отсюда, – поясняя, он указал на яйца, – туда, – а затем ткнул пальцем в сторону пещеры позади дракона.

«Ты правда можешь так сделать?», – после непродолжительной паузы спросила рептилия.

– Но мне понадобится помощь, – посчитал нужным предупредить титанид и его накрыло волна недовольства. – Я слишком стар и неповоротлив, мне потребуется пара резвых рук. А ещё техника для точных расчётов – ваша эвакуация потребует очень тонкого подхода.

Дракон надолго замолчала, а ему оставалось лишь терпеливо ждать, гадая, что твориться в её голове. В конце концов, было логично сомневаться в заманчивом предложении от представителя тех, кто обманом вторгся на земли северного континента. Вотэрим, Вулфат и проложенный между ними путь паломников, пролегающий очень близко от важного для инеистой стаи места – всё это было вескими аргументами в пользу недоверия. Но маг был уверен: она всё равно согласится, потому что ему удалось надавить на её уязвимое место.

«Хорошо, – подтверждая ожидания титанида, произнесла рептилия. – Если ты нам поможешь, это место перестанет нас удерживать. Тогда мы заполним гнездо самым крепким льдом и похороним его вместе с камнем, – она снова ненадолго замолчала, подыскивая себе оправдание. – Земли под небом Делиш Ден велики, у нас получится найти себе новый дом…».

В тот момент Арихар не подозревал, что подаренная дракону надежда станет ему самому спасением.

Последний полёт белой вороны. Глава 3

Отведенные титаниду в Вулфате апартаменты встретили Арихара приятным теплом, чувством лёгкости в теле и… пустотой. Другой пустотой нежели в гнезде, но вид некогда привычного минимализма сильно давил на восприятие, отчего в мыслях ис’Карим начал проводить странные, а главное – неприятные параллели. На самом деле он делил положенную ему по статусу четверть сектора с учениками, часто используя таланты молодых не по назначению, ведь их расторопность в значительной степени компенсировала недостатки старого тела. Вот только именно сейчас никого из них не оказалось поблизости. «Издержки», – в прежние времена отмахнулся бы маг, но воспоминания о запустении в инеистой стае попросту не желали отпускать. Ещё минуту, или даже две, он стоял посреди приёмной не двигаясь, прежде чем вспомнил, где находится и что ему предстоит сделать.

– АИП! – требовательно позвал титанид.

В следующее мгновение на расстоянии вытянутой руки буквально из ничего сгустилось золотистое облачко размером чуть больше ладони, из которого сперва вынырнул прозрачные шар, а затем мягко опустился на пушистую массу. Эта разработка была не нова и когда-то Арихар слышал, что создатель адаптивного информационного помощника любил красочные появления и зрелищные эффекты. На родной планете титанидов энергонеприхотливый АИП считался чем-то вроде детского развлечения, но здесь, на Делиш Ден, разработка получила второй шанс, сильно скрашивая сопровождающие экспедицию лишения. Помощник функционировал благодаря ауре Плетения, которую распространяли на внутренние помещения обоих научных комплексов преобразующие башни. По той же схеме в крепостях исправно работали лаборатории и другая техника без прямого подключения к энергоносителю. Экономия ресурсов и иллюзия комфорта сделали так, что титаниды, в том числе эшнэ, предпочитали не покидать Иллакеш и Вулфат. Но у такой удобной технологии была и обратная сторона – она плохо влияла на низкие расы, отчего подопечные старались оставаться полезными за пределами научных комплексов, делая их пустыми и создавая нехватку рабочих рук.

– С возвращением, ис’Карим, – наполненным мелодичным перезвоном голосом произнёс магический конструкт. Титанид чуть поморщился, всё-таки его отсутствие не осталось незамеченным. – Вас что-то интересует?

– Где все мои ученики?

– Согласно пункту о взаимопомощи между научными и техническими командами, – пустился в объяснения АИП, – они задействованы архивом для систематизации в рамках подготовки к открытию канала связи.

Арихар едва не застонал. Прошло от силы пара часов с визита нежданной гостьи, а ему казалось, что это произошло вчера и вся суета должна была уже прекратиться.

– Сообщи старшему ученику, что он мне нужен, – приказал маг, глазами выискивая свой терминал. – И аннулируй запрос на его участие в подготовке.

– Уведомляю, что такой шаг понизит общий рейтинг научной команды и сильно испортит вашу репутацию, ис’Карим.

– Знаю, – вздохнул титанид. – Приступай.

– Сделано! – почти сразу оповестил конструкт. – Вам нужно что-то ещё?

– Материализуй мой планшет…

Разъярённый Нун ворвался в приёмную в тот момент, когда наспех составленный запрос титанида, к его собственному удивлению, был одобрен, и он как раз вчитывался в строки ответного письма, испытывая смесь радости и недоверия. События складывались как-то слишком удачно, отчего подозрения, даже абсурдные, рождались едва ли не на пустом месте.

– Вы хоть представляете, как испортили свою репутацию?! – плохо сдерживая эмоции, возмутился старший ученик. Несколько мгновений он стоял в открытом проёме, будто успокаиваясь, и только затем двинулся к наставнику.

– Ты слишком зациклен на мелочах, – безучастно отозвался Арихар, дочитывая письмо до конца.

– Эти так называемые мелочи сильно отразятся на будущем всей научной команды, – не согласился парень, хотя в тот момент откровенно кривил душой. На самом деле его заботил только собственный карьерный рост и насколько просчеты наставника на него повлияют.

– Отправляйся на склад и забери мой запрос, – титанид протянул парню планшет с выведенным на экран списком.

Переведя взгляд с наставника на отображенные столбцом названия, Нун злился. Работа в архиве пусть и изматывала, но даже так казалась глотком свежего воздуха: медитативная, не требовала бегать туда-сюда, придумывая на ходу оправдания для внезапно появившегося начальства и просто любопытных. Время от времени ему жутко хотелось сбежать от старого мага и его странных поручений куда подальше и только не угасающий интерес удерживал парня от решающего шага.

«Портативный выжигатель высокой мощности, световой измеритель расстояния, универсальный анализатор, два планшета со специальным расчетным модулем, малый энергоноситель…» – значилось в списке. И хотя в пояснительной графе было указано «полевой эксперимент», ученик засомневался в искренности запроса. В прошлом ему приходилось часто сталкиваться с таким набором, когда комплекс спасителя наставника обострялся и тянул за собой всю команду.

– Решили эвакуировать инеистую стаю? – в шутку поинтересовался парень, ведь набор действительно часто использовался в спасательных миссиях для точной настройки транспортного тоннеля.

– Угадал, – одобрительно кивнул Арихар.

– Что?.. – он вскинул на мага удивленный взгляд, находясь в шаге от пугающей мысли.

– Не трать время, – поторопил его наставник, добавив. – И надень что-нибудь тёплое, там на удивление холодно.

– Берёте меня с собой? – молодой титанид был на мгновение ослеплён возможностью отличиться в переговорах с драконами, пусть на вторых ролях, зато его имя наконец-то запомнят и перестанут называть только «сыном Арихара».

Этого короткого мгновения хватило, чтобы осторожность и сопутствующие вопросы вылетели из его головы. Он ещё верил, что на Делиш Ден нет хлодии.

Гнездо встретило их всё той же пустотой, будто он ожидал, что за время его отсутствия что-то изменится в лучшую сторону. Он медленно брел по галерее пещер и, наблюдая за идущим чуть впереди учеником, ис’Карим испытывал чувство дежавю, а губы растянулись в усмешке, хотя обстановка совершенно не располагала к веселью. Молодой титанид с тем же угасающим любопытством рассматривал упадок гнезда, а затем замер у прозрачной преграды, в точности как он сам час или два назад, глядя в одну конкретную точку широко раскрытыми глазами. Со стороны это действительно выглядело забавно, хотя в тот момент маг многое был готов отдать за возможность узнать, что твориться у Нуна в мыслях. Наверно, стоило сразу рассказать ученику о находке ещё в Вулфате, напомнило о себе чувство его вины, но тогда голос разума утонул где-то в нестройном хоре сомнений и противоречий, порождённых нездоровым соперничеством последних лет. Он не мог заставит себя полностью довериться молодому титаниду, и в то же время любопытство не давало Арихару покоя, подстёгивая сравнить их опыт, пусть ему и не хватало смелости прямо спросить ученика, что тот чувствует, глядя на фиолетовый кристалл.

– Почему вы об этом не сообщили? – к удивлению наставника, в голосе парня звучало неприкрытое, граничащее с яростью осуждение. Ис’Карим ожидал другой реакции: паники, безрассудных заявлений, призывов бежать. Будто, вглядываясь в пурпурные грани, каждый из них пережил разный опыт.

– Когда о таком большом куске станет известно, начнётся хаос и у меня не будет возможности их спасти, – попытался оправдаться титанид.

– Опять вы со своим комплексом спасителя… – ученик уже даже не пытался скрывать свою неприязнь, посмотрев на наставника гневным взглядом. – Драконы могут и сами отсюда уйти! Им не нужна наша помощь!

Пока Нун смотрел на ужас галактики, он злился, подобно наставнику не сразу осознав, что конкретно ему показали. Но в молодой голове действительно не было страха, вместо этого все мысли парня занимали маслянистые, не опускающие воспоминания об обидах на старого титанида, среди которых то и дело звучал чужой, разноголосый шепот, призывающий быть смелее, высказать наставнику всё, что накопилось в душе за столько-то лет.

– А я говорил не о драконах, – спокойно возразил Арихар, – по крайней мере не о взрослых особях.

– Что? – удивился парень. Казалось, мимолетное замешательство вытеснило его из странной волны и навеваемый кристаллом шепот смолк, а вместе с ним схлынуло злое раздражение. На мгновение ему даже стало стыдно. – Тогда, о ком идёт речь?

– Там, – маг указал на пещеру за прозрачной преградой, – находится кладка: двенадцать яиц в опасной близости к кристаллу, и наша задача их извлечь.

– Вы пообещали им помочь, да? – тяжело вздохнул парень. Поступок был более чем в духе наставника и не имело никакого смысла говорить, что затея выглядит бесперспективной – старый титанид для себя уже всё решил.

– Пообещал попытаться, – поправил ученика Арихар. – Для инеистой стаи наше вмешательство сродни последней надежде, их осталось слишком мало. Для нас же… – он выдержал паузу, невольно нагнетая интригу, – это отличная возможность.

– Простите, наставник, у меня не получается проникнуться вашим оптимизмом.

– Просто ты не пытаешься, – в шутку упрекнул Нуна маг, а затем снова указал на пещеру. – Присмотрись повнимательнее: нет признаков пассивного роста. Я расспросил мать гнезда, и она заверила меня, что долгое время кристалл совершенно не рос, но после первого контакта время от времени… кхм… «просыпался», но быстро «засыпал».

– Хотите сказать, что хлодия реагирует на участников экспедиции?

– Нет, – отмахнулся Арихар, хотя вопрос ученика не был в корне абсурдным, ведь Кристаллическая чума агрессивно ассимилировала именно органику. – Более вероятно, что этот кусок реагирует на энергию Плетения, которой мы пользуемся. На её интенсивные всплески…

– … такие, как в день связи, – задумчиво подхватил парень. – Но без доказательств никто не поверит вашему заявлению, нужны хотя бы визуальные замеры…

– Вот ты этим и займёшься, – предложил маг и Нун буквально расцвел. – У тебя будет достаточно времени, пока я сделаю транспортные расчёты и выжгу контуры заклинаний.

– Контуры? – уцепился за слово ученик. – Время нас, конечно, не подгоняет, но не опасно ли строить многоэтапный тоннель.

– У меня нет выбора, – выдохнул Арихар и постучал по преграде. – Этот лёд только кажется прозрачным, издалека сильно искажает картину. Возникнет слишком большая погрешность.

– Я вас понял. Тогда, давайте приступим… – предложил парень. Он напоследок бросил взгляд на кристалл, но амбиции вперемешку с любопытством притупили его чувство осторожности. В тот момент ослеплённый мечтами Нун не видел в куске хлодии смертоносного явления.

В глазах титанида одна лишь подготовка заняла слишком много времени. В спасательных экспедициях на частично ассимилированных планетах его бы подгоняло постоянное чувство опасности, но в инеистом гнезде всё протекало иначе, и часто Арихар ловил себя на мысли, что ему определённо не хватает пережитого тогда страха. Липкое чувство, порождённое беспокойством за свою и чужие жизни, заставляло старое тело двигаться быстрее. Наверно потому он при каждом удобном случае вызывался добровольцем на подобные миссии, чтобы ощутить себя чуточку моложе.

Его ученик, занимаясь замерами и помогая в расчётах, тоже будто бы находился не на своём месте. Молодой титанид и правда сильно нервничал, упрямо сохраняя иллюзию спокойствия, но маг прекрасно знал все его уловки, давно заметив, что в моменты эмоционального напряжения ученик становился излишне болтлив: Нун буквально завалил мать гнезда вопросами, порой такими дерзкими, что Арихар испытывал неловкость, приправленную стыдом и благодарностью – сам бы он не решился спрашивать подобное. Впрочем, дракону нравилась любознательность парня и, разбавляя ожидание, она охотно отвечала. Отвечала, как и прежде песнями, благодаря чему он слышал ответы даже на отдалении.

«… Ты ошибаешься, полагая, что мы с тобой говорим на одном языке, – тягуче-медленно говорила рептилия. – Знай: скользящие песни понимаю все, даже те, кто ещё не научился думать… Скорее всего ты прав: песням внимают не ушами… Как говоришь, инстинкты?.. О, ответ весьма прост: некоторые из младших матерей изучили ваш язык. К сожалению, понимание не рождается на пустом месте… Да, именно для того, чтобы мы, даршаи, вас понимали. Ведь вы не умеете петь… Нет, но знай: что известно матери – известно всем. Всем… – повторила дракон, делая особый акцент, и на мгновение на обоих титанидов навалилась жуткая тяжесть, будто в одном коротком слове находилась целая планета. – Нет, о камне знает только моя стая. Даже те, кто покинул гнездо, хранят память о нём в тайне как могут, хотя недовольным детям порой сложно молчать. Так о наших землях родилось много небылиц…».

Арихар как раз закончил выжигать второй приёмный контур, и он медленно брёл к беседующей паре. Ученик к тому времени уже закончил замеры, но то и дело делал какие-то записи в планшете, словно конспектировал их с драконом разговор.

– Но зачем вы молчите? – расслышал вопрос парня маг, в голосе Нуна звучало не понимание.

«Потому что так пели нам матери», – припечатала рептилия.

– Что?! Только и всего? – молодой титанид даже оторвался от записей. Концепция завета, описанного собеседницей, не укладывалась у него в голове, зато смысл сказанного был прекрасно понятен Арихару.

– Мудрость матерей неоспорима, – пояснил он ученику.

«Да, – их накрыла волна одобрения, – ты понимаешь».

– Нам пора приступать, – сообщил маг парню и коротко обрисовал для дракона дальнейшие их действия, настоятельно прося не вмешиваться в процесс. – Вам не известна логика Плетения и любые попытки помочь могут сделать только хуже.

«Но моей стае будет интересно…», – предупредила рептилия.

– Не имею ничего против, если они примут вторую форму, иначе нам всем здесь не хватит места, – улыбнулся титанид и побрёл вслед за учеником к разделяющей пещеры преграде, но из любопытства ненадолго остановился. – Кстати, а почему вы сами не принимаете вторую форму?

«В ней очень сложно петь», – последовал ответ.

От слов дракона ис’Карим едва не разочаровался. Сперва ему показалось, что в них нет логики: зачем такие гротескные формы и песня для общения, если она знает единый? И только затем, когда маг смирился и собирался двинуться дальше, его голову посетила странная догадка.

– Вы сейчас поёте не только нам, ведь так?

«Этим детям нельзя просыпаться, – напомнила собеседница. – Знай: песня не должна смолкать».

– А влияет ли ваша песня на тот камень? – вцепился в мысль Арихар, но дракон медлила с ответом, будто собиралась признаться в постыдном.

«Я… я не знаю…».

До самой преграды он шёл в задумчивости. Делиш Ден изначально создавала для экспедиции трудности, как бы испытывая любопытных чужаков на прочность, но ничем не поощряла, заставив сомневаться в самой сути возложенной миссии. Но всего пол дня в инеистом гнезде перевернули с ног на голову представление Арихара о планете, ведь дракон, сама того не подозревая, дала обоим титанидам пищу для размышлений, хотя они не особо спешили делиться мыслями друг с другом, приберегая выводы для удачного момента.

– Итак, – подал голос маг, в попытке отвлечься от хаоса в голове, – что ты узнал пока делал замеры?

– Кое-что странно-интересное, – последовал ответ, и старый титанид несколько раз быстро моргнул от удивления, Нун слишком редко радовал его подобными словами. – Вы же знаете, что даже в такие планшеты, – парень потряс упомянутым прибором, – вносят определенные базы данных?

– По единому протоколу на случай непредвиденной изоляции, – кивнул Арихар. – К чему ты клонишь?

– Я сам хлодию никогда не видел, даже издалека, зато отыскал раздел о явлении, и вот что мы имеем…

Он протянул магу планшет, где на экране было выведено два изображения: на первом значилась единая дата за год до начала экспедиции, а на втором красовался донимающий инеистую стаю кристалл. Некоторое время взгляд титанида метался туда-сюда, отмечая визуальные отличия, и пусть архивные снимки хлодии не отличались качеством, разница, которая отчего-то сразу не бросилась в глаза, сейчас казалась вопиюще очевидной. Кристалл за преградой выглядел слишком чистым.

– А ты сравнивал… – но Арихар даже закончить не успел.

– Цитатам очевидцев выделили целую страницу, – перебил ученик. – Были упоминания сильной мутности структуры. Несмотря на то, что этот… кхм… образец тоже сложно назвать эталоном прозрачности, случай сам по себе вызывает интерес. Да вы сами всё видите.

– По крайней мере, теперь никто не придерётся к нам за «полевой эксперимент», – не удержался от улыбки маг. Если на планете не поднимется паника, а инеистая стая переселится, как и обещала мать гнезда, странный случай определенно подстегнёт глубже изучать опасное явление.

– Это ещё не всё, – произнёс парень. – Как вы говорили, я не зафиксировал пассивного роста, но выяснил, что изолированную полость, – он указал на пещеру за преградой, – подобно внутренним помещениям научных комплексов, заполняет аура Воплощения. Лёд не даёт ей распространится.

– Уверен? – ученик молча кивнул в знак согласия. – Может ли это быть песня дракона?

– Исключено. Анализатор всё зафиксировал: Воплощение излучает именно кристалл, но… – Нун ненадолго задумался, вспоминая детали своего разговора с рептилией. – Возможно песни сыграли в процессе определенную роль.

– Здесь и сейчас мы ответов не получим, – вздохнул Арихар, невольно взглянув на кусок хлодии и вздрогнув от страха. – Закончим побыстрее и вернёмся в Вулфат.

– Я внёс коррективы в ваши расчёты, проблем быть не должно…

Сколько катастроф начиналось с таких слов, но, аккуратно перешагивая линии контура приёмной части транспортного заклинания чтобы встать в центре, старый маг думал о другом, а потому не увидел в словах ученика плохого предзнаменования. За свою долгую жизнь ис’Карима неоднократно посещали странные мысли, но одна с раздражающим постоянством донимала его чаще остальных, особенно на миссиях по эвакуации. Суть Плетения безжалостно сковывало титанидов. Более близкое знакомство с низкими расами наглядно продемонстрировало им другие течения магии, насколько они эффективны там, где энергия родной звезды оставалась излишне придирчивой и неторопливой. За прожитые годы маг на чужом опыте уяснил одну из фундаментальных истин, о которой, впрочем, было не принято говорить: Плетение, подобно капризному ребенку, не отпускало своих последователей, делая для них магию других видов болезненным ядом. Поэтому, прежде чем очистить разум от любых мыслей, он гадал: что сделает с ним и учеником такое количество Воплощения, если вдруг ледяная преграда рухнет, и спасут ли их маски?

Последний полёт белой вороны. Глава 4

Он немного нервничал. Дерзкая задача, поставленная им на поводу у эмоций, на бумаге и в реализации действительно являлась сложной, и только после всех приготовлений начинала казаться простой, благодаря чему рождались сомнения. Но эти хлопоты того стоили, уверял себя титанид. Арихар мысленно потянулся к энергоносителю, специально установленного между выведенными контурами, позволяя энергии Плетения течь через него в заклинание. Тело вмиг стало лёгким и воспарило, но от самого титанида уже больше ничего не требовалось, кроме как быть проводником и наблюдателем, всё остальное сделает выведенный под ним круг, испещрённый формулами и знаками силы. Где-то за ледяной преградой начали один за другим вспыхивать и сразу затухать тусклые огни. Всё происходило в четко заданном ритме, выверенном до мелочей и медленном подобно танцу: после одинокой вспышки вдалеке Арихар успевал сделать глубокий вдох, затем неяркое зарево на мгновение освещало пространство под ногами, а после неспешно выдохнуть, и цикл повторялся. Но сам он замечал происходящее лишь боковым зрением, пристально всматриваясь в грани фиолетового кристалла, будто пытался увидеть в них нечто большее. В состоянии проводника титанид не испытывал прежнего страха, зато, будто компенсируя, его душила тревога, что их авантюра разбудит спящий кусок хлодии и начнётся неразбериха. Впрочем, даже когда мельтешение огней прекратилось, а тело потеряло магическую лёгкость, Арихар продолжал волноваться.

– Получилось! – ненадолго отвлёк его радостный голос ученика, тот, находясь чуть в стороне, в одной руке держал направленный на хлодию анализатор, во второй – планшет. – Всё зафиксировал: минимальные колебания, нет признаков роста. На других планетах эвакуация в такой близости никогда не проходила удачно. Это будет открытием, наставник!

– Ещё один повод закончить побыстрее и вернуться, – без особого энтузиазма произнёс маг, у него никак не получалось проникнуться радостным воодушевлением парня, а к странной тревоге вдруг присоединилась слабость, которую титанид легкомысленно оправдал своим немалым возрастом.

Нун с просьбой дать ему немного времени бросился ко второму приёмному контуру. Собрался зафиксировать и финальный переход, решил для себя Арихар, провожая ученика взглядом, и затем посмотрел на спасённую кладку. От вида расположенных правильным кругом яиц его тревога стала слабее, а где-то внутри разлилось приятное тепло. Схожее чувство часто посещало мага в прошлом, когда удавалось хоть кого-то спасти с ассимилированных планет, как вдруг он заметил, что на скорлупе то и дело вспыхивают малозаметные на белом фоне искры красного и едва различимого синего цвета.

«Эти дети не должны просыпаться», – неожиданно вспомнил титанид и вздохнул с облегчением, принимая такое объяснение. В тот момент он был готов приписать дракону многое, лишь бы не взваливать на свои плечи ещё одну загадку.

Арихар осторожно повернулся спиной к преграде и снова мысленно потянулся к энергоносителю, но вместо того, чтобы как раньше быть сложному заклинанию проводником, он сконцентрировал магию в руках и жестами, оставляя в воздухе шлейф искр, стал менять знаки силы в контуре на другие, затем править формулы, чтобы сделать из приёмной части отправную. В более молодые годы титанид не позволил бы подобного позёрства и расточительства, считая, что просто дойти к другому контуру порой проще и быстрее, но возраст вместе с накатившей усталостью брали своё. Беглый осмотр собственных трудов дался ему на удивление сложно, Арихару приходилось прикладывать много усилий только чтобы сосредоточиться на символах, отчего чуть позже лишь прикрыть глаза, позволив энергии снова течь через себя, а заклинанию – унести отяжелевшее тело и кладку дальше, оказалось почти блаженством.

«Ты смог…», – ворвался в его мысленный покой тягучий голос матери гнезда, заставляя разлепить веки.

Он обнаружил себя вместе с кладкой уже в другом месте, в окружении нескольких фигур со звериными чертами и в разных по стилю одеждах. На лицах драконов не читались никакие эмоции, все они держались от контура на расстоянии, наблюдая и тихо перешептываясь, но атмосфера в пещере была такой, что Арихару хотелось улыбнуться вместо них.

– Да… у меня получилось, – неожиданно севшим голосом согласился маг, отыскав взглядом величественную рептилию, и добавил. – Теперь ваша очередь.

«Верно, – прозвучал ответ, – нам…».

Мать гнезда резко замолчала, и все находящиеся в пещере драконы как по команде повернули голову туда, где за преградой находился кристалл хлодии, а наблюдающие в недоумении за происходящим титаниды не решились нарушить повисшую тишину, хотя оба уже начали понимать, что именно произошло.

Вдруг несколько фигур отделились и стремительно бросились вглубь сети пещер, ещё двое, огибая массивное тело матери, поспешили к преграде. Рядом с Арихаром остались лишь ученик и дракон в знакомых эльфийских одеждах, которая тоже было дернулась, но осталась на месте.

– Что происходит? – спросил маг, лишь бы подтвердить очевидное.

– А ты не слышишь? – дракон склонила голову на бок, выражая удивление, и, не дожидаясь ответа, снизошла до объяснений. – Камень проснулся.

Титаниды тревожно переглянулись.

– Я перенесу нас в Вулфат, – негромко произнёс Нун и протянул наставнику руку.

Предложение ученика звучало заманчиво. Более того, оно было логичным – протоколы предписывали высокому виду держаться от источника ассимиляции на безопасном расстоянии, даже если это означало бросить на произвол судьбы тех, кого изначально планировали спасти. В глазах Арихара, никто из своих не осудит их за бегство, но что-то в нём завязалось тугим узлом, как только он собирался согласиться.

– Нет, – категорично отказался маг. – Используй наши запасы и открой стабильный портал в Вотэрим.

– Но… – парень не успел возразить.

Нун как раз собирался сослаться на те самые протоколы безопасности, как вдруг планшет в его руках завибрировал, и мелодичная трель сообщила окружающим, что прибор подключился к единой информационной сети. Молодой титанид удивлённо замолчал, а мгновение спустя оба, наставник и ученик, догадались – канал связи наконец-то был открыт. Старый маг часто слышал этот звук в стенах Вулфата, а потому не имело смысла обращать на короткую трель особого внимания, вот только когда она смолкла Арихара буквально погребло под тяжестью плохого предчувствия, и он, впервые столкнувшись с таким сильным проявлением своего чутья, оцепенел, не зная как поступить дальше. Впрочем, ровно до того момента, как со стороны изолированной пещеры не донёсся слишком громкий треск ломающегося льда.

– Шевелись! – едва ли не рявкнул ис’Карим, и Нун вздрогнул, таким наставника он никогда не видел. Маска спокойствия парня дала сильную трещину и у него затряслись руки.

Оба титанида мысленно потянулись к оставшимся запасам энергии Плетения, когда стоящая рядом с ними дракон снова дёрнулась к своим и почти сразу отступила, будто её остановили.

«Чужак…», – пронеслось у мага в голове. Обострившаяся ситуация и накативший страх очистили его разум, позволив снова почувствовать себя моложе, как во время эвакуационной миссии. И всё же он слышал голос словно издалека, не придав переменам важного значения.

– Можешь ничего не просить, – оставив прежнюю вежливость, бегло произнёс Арихар. Даже если мать гнезда не услышала ответа, то рептилия в эльфийских одеждах передаст сказанные им слова. – Я о них позабочусь.

«Ты понял…», – накрывшая его волна одобрения была подобна вздоху облегчения.

Старый титанид, наполнив руки магией, торопился внести в контур заклинания правки, в то время как его ученик, оставив за спиной все отвлекающие факторы, отчаянно вспоминал транспортную формулу портового города. Нун бывал в Вотэриме всего один раз, когда вместе с наставником покинул причаливший в гавани корабль, но, обосновавшись в Вулфате, маг заставил всех учеников заучить формулы каждого крупного поселения. «На всякий случай…», – раздражённо оправдался тогда Арихар.

Вот только быстро воспроизвести в памяти одну конкретную из десятка длинных формул, когда к горлу подступил комок страха, оказалось для парня внезапно сложно, больше всего он боялся ошибиться истратить драгоценные запасы на ерунду, оставшись в ловушке этого наполненного ужасом места. И всё же память не подвела его: нужные символы послушно вспыхивали перед глазами молодого титанида, истончаясь в полупрозрачные нити, что сплетались в золотистый канат, который затем по размашистой дуге заворачивался в широкое кольцо. Как только оно замкнулось, пространство в нём замерцало, искры стали складываться в очертания незнакомой комнаты, чьи огромные окна выходили на море.

– Портал поставлен! – излишне громко отчитался Нун.

Обернувшись, он застал тревожную картину: наставник всё ещё возился с контуром, движения старого мага казались ученику медленными, наполненными усталостью, а далеко позади его фигуры пятилось гротескное тело матери гнезда, изрыгая то ли белое пламя, то ли морозное дыхание. Сам факт того, что ей приходилось отступать красноречиво говорил титаниду: стая пытается выиграть им время. Спустя несколько мгновений она расправила крылья, единственным взмахом создавая для невидимой угрозы обратный поток, будто в попытке оттолкнуть, но своим неосторожным движением задела излучающее тусклый свет скопление кристаллов и те тяжелым грузом осыпались прямо на рептилию.

– Нет! – охнула дракон в эльфийских одеждах и кинулась было на помощь, но парень в последний момент смог удержать её на месте.

– Стой! – резко припечатал Арихар, он почти закончил с правками и отвлекаться на чужие глупые поступки не желал, а потому бегло высказал догадку, к которой его подтолкнул разговор о песнях. – Ты же не просто так осталась рядом с нами, а значит рисковать тебе нельзя.

Дракон не ответила титаниду, хотя в предположении он оказался совершенно прав: мать гнезда действительно переложила на неё, как самую молодую, дальнейшую заботу о спящих детях, приказав покинуть гнездо вместе с сосудами и найти им новую стаю.

– Нун, вам пора уходить, – тем временем продолжил маг. – Приготовься, я использую тебя как ориентир.

– А как же вы? – парень с ужасом понял, что наставник намерен перенести только кладку.

– Мне нужно ещё пара минут, – ушёл от прямого ответа Арихар, в тот момент забота пусть и грела сердце, но сильно отвлекала.

– Прекратите геройствовать, – зло упрекнул старшего ученик.

– Нун, ты мне мешаешь. Уходите, – отмахнулся титанид, не подозревая, что своими вынужденно резкими словами разбередил старые обиды.

Парень до боли сжал кулаки и, не произнося больше ни слова, увлёк за собой не сопротивляющуюся рептилию в кольцо портала. Вот только в воцарившейся, казалось бы, тишине старый титанид так и не обрёл покоя. Он был так сосредоточен на процессе, что откровенно игнорировал все происходящие события, но краем уха отмечал, насколько пещера наполнилась раздражающе-тревожными звуками: за спиной тихо гудел портал, с мелодичным звоном напоминал о низком запасе энергоноситель, а там, где больше не было слышно драконов, что-то трещало. Когда же ему оставалось изменить всего два символа, Арихар заметил, как вокруг контура с нарастающей частотой вспыхивали и гасли ранее видимые им искры красного и синего цвета. Казалось, наполненные Плетением жесты и магический круг не позволяли загадочному явлению добраться до титанида, оставаясь для него единственной защитой, но даже так, понимая грозящую опасность, маг не стал останавливаться, пропуская через себя остатки запасов энергии в заклинание.

Контур вместе с кладкой послушно исчез в золотистой вспышке, и в следующее мгновение с жалобным мелодичным всхлипом на части развалился отработанный энергоноситель. Арихар, оставшись без защиты в мгновенно поглотившем его облаке из цветных искр, невольно поднял на обломки глаза, сразу за которыми увидел то, что ещё было матерью гнезда.

Умом он понимал: нужно бежать, промедление непременно станет ему погибелью, а спасительный портал находится всего в паре шагов и простого рывка в нужную сторону хватит, чтобы бросить гнездо вместе с творившимся в нём хаосом. Вот только маг не мог заставить себя двигаться, тело стало подобно камню, не подчиняясь приказам разума. Арихар и рад был не смотреть, как хлодия поглощает величественного дракона, но то ли ужас, то ли восхищение тяжёлыми оковами удерживало его на месте с широко раскрытыми глазами. Для титанида вся ситуация в целом действительно выглядела двояко: он находился в шаге от того, чтобы смириться с поражением, истратив последние силы на закрытие портала, и меж тем радовался – не каждому в финале жизненного пути удаётся лицезреть нечто удивительное.

А дальше произошло то, чего старый титанид никак не ожидал. Поглощаемая фиолетовыми кристаллами, огромная рептилия с трудом поднялась на лапы, сбросив себя светящиеся осколки, и начала медленно разворачиваться.

«Что ты делаешь?! Не мучай себя!», – хотел крикнуть он, вот только рот отказывался открываться.

Арихар видел, что её медлительность была продиктована осторожностью: передние лапы, часть шеи и крыльев уже были ассимилированы. Каждое движение дракона сопровождалось угрожающим треском.

«Зачем ты так поступаешь? Скажи хоть что-нибудь!», – мысленно взмолился маг, но ответом ему была тишина.

Вдруг мать гнезда замерла и, когда их взгляды встретились, Арихар почувствовал волну одобрения. Запоздалое понимание лишь усугубило его душевные метания – маг больше не слышал её песен. А в следующее мгновение огромная рептилия, будто переступая через боль, встала на задние, ещё не тронутые хлодией, лапы, расправила повреждённые крылья и в последний раз ими взмахнула. Наполненный магией воздушный поток был подобен ураганному ветру, с легкостью сметая всё, что оказалось у него на пути. Порыв отбросил титанида прямо в кольцо портала, а летящие следом обломки энергоносителя пролетели сквозь золотистую нить контура, прерывая заклинание.

Созданный драконом ветер не сразу его подхватил: несколько мгновений сопротивления, короткий полёт, но нескольких обманчиво долгих секунд хватило, чтобы Арихар стал свидетелем картины, что надолго впечаталась в память. Хлодия поглотила рептилию будто по щелчку пальцев, и мать гнезда застыла фиолетовой глыбой в нелепой позе с вытянутыми перед собой крыльями. Почти сразу огромная «статуя» начала рушиться: передняя лапа с треском сломалась под тяжестью, тело завалилось набок и от удара на осколки разлетелись крылья и шея, отчего голова дракона откатилась в сторону, в то время как массивное туловище раскололось на двое.

Когда же портал поглотил титанида, Арихар испытал облегчение. Он не желал видеть больше, словно вместе с рептилией на части раскалывалась его вера в собственные силы и в светлое будущее. Как бы сказали уступающие ростом подопечные, у него просто опустились руки.

«Странная фраза», – успел подумать маг и потерял сознание от накатившей боли.

Но даже принявшая его в объятия тьма не принесла облегчения. Напротив, она казалась странной, маслянистой и липкой подобно тревожному сну, чьи детали забываются сразу после пробуждения. И всё же Арихар отчего-то был уверен, что в окружающем мраке слышит неспешные звуки падающих капель и вторящее им эхо. Маг даже не понимал, что находился в шаге от важного осознания, вот только вмешалась случайность.

– Долго ты ещё будешь копаться? – недовольный резкий голос ученика буквально вытянул титанида из той странной темноты, но у него, лежащего на каменном полу, не было сил даже открыть глаза.

– С удовольствием уступлю место тебе, Нун, – огрызнулся в ответ кто-то, чей голос звучал знакомо, – вот и продемонстрируешь, будет ли с тобой процесс быстрее.

Арихар чувствовал себя скверно: тело словно сдавливало со всех сторон, сильно болели голова и спина, но с каждым последующим вздохом ему определенно становилось лучше. Вот только ещё бесконечно долгую минуту он слушал надоедливый топот в воцарившейся тишине, прежде чем нашёл силы открыть рот.

– Нун… прекрати… – сглотнув вязкую слюну, с трудом произнёс старый титанид.

– Наставник, не двигайтесь, – затараторил ученик, его голос звучал ближе, – вы были отравлены Воплощением.

– Так вот что это было… – вырвалось у него, вспоминая красные и синие искры.

Арихар наконец-то смог открыть глаза. Взгляд сразу устремился к витражному куполу, цветной узор которого на самом деле являлся дублирующим контуром приёмного транспортного заклинания. Значит, они в Вотэриме, но тогда почему от этой мысли ему так грустно?

– Где дракон?

– После того, как портал угас, она захотела побыть одна, – отчего-то пряча взгляд, сообщил парень.

Но маг даже не обратил внимания на виноватый поступок ученика, взгляд титанида устало перетёк с витража на того, что держал его левую руку. Эльф сидел рядом на коленях, утепленная куртка с меховым воротником распахнута, светлые волосы в беспорядке – подопечный явно прибыл в транспортный чертог в спешке. Он сосредоточенно смотрел на сцепленные замком ладони, отчего разница видов особенно бросалась в глаза, наблюдая, как от титанида отделялись цветные искры и устремлялись к нему. И пусть Арихар действительно чувствовал себя лучше, сам эльф, казалось, с каждым вздохом становился всё белее, а тени под глазами – пугающе контрастными.

– Ивлак, – позвал маг, и подопечный, едва заметно хмурясь, повернул в его сторону голову. – Почему ты такой бледный?

– Это Воплощение… – эльф запнулся, подыскивая подходящее слово, но то упорно от него ускользало. – Оно какое-то странное. Вроде та же сигнатурная энергия, только такая липкая и тяжёлая, словно и не Воплощение вовсе.

Неожиданное признание разбудило в Арихаре тревожное чувство. Чутье буквально кричало ему не оставлять сказанное без внимания, но ему вторила собственная беспомощность: титанид откровенно не понимал, что ему нужно предпринять.

– Тогда прекрати, – произнёс маг и эльф был только рад подчиниться приказу. Отток магии прекратился.

– Ты что творишь?! – сразу же возмутился Нун, как только увидел, что физический контакт между учителем и подопечным разорван. Но Ивлак будто не слушал его.

– Простите меня, мастер, – обратился он к старому титаниду, – в любом случае я не смог бы забрать всё. Не знаю, где вы оба были, но конкретно вам сейчас нужно в Вулфат в лазарет.

– Мне действительно нужно в комплекс…

Титанид попытался самостоятельно сесть, но едва ли смог приподняться на локтях. Ученик, грубо оттолкнув эльфа, поспешил ему на помощь, не подозревая насколько унизительно себя чувствовал наставник. Много лет он не испытывал такой гремучей смеси смущения и стыда из-за неудачи, а где-то далеко на краю сознания, за рациональными мыслями, предположениями и переживаниями Арихар отчетливо слышал раздражающий смех.

«Неужели я схожу с ума?», – поднимаясь на ноги с чужой помощью, удивленно подумал титанид. Те, в ком текло Плетение, и правда не страдали от галлюцинаций, как правило течение магии одаривало своих последователей иными проблемами, а потому новый опыт, потенциально подрывающий веру в самого себя, стал для него почти пугающим.

– Если от меня больше ничего не требуется, то я, пожалуй, оставлю вас, – тем временем сообщил Ивлак, приводя одежду в порядок. Он не спешил быть мастеру полезным, в тот момент сильная разница в росте и весе делала из эльфа плохого помощника. Более того, его мутило как от болезни, отчего очень хотелось закончить с титанидами поскорее и отправиться в местный лазарет.

– Стой! – поспешил остановить подопечного маг и закашлялся. Нельзя отпускать его вот так, настойчиво твердило Арихару чутьё. – Твои слова о Воплощении… они не дают мне покоя, – признался он и строго добавил. – Самоизолируйся от всех течений и взаимодействий с магией.

Приказ неприятно удивил эльфа. Короткой фразой с замысловатыми терминами мастер буквально говорил: не творить заклинания, не позволять другим накладывать магию на себя, держаться подальше от мест с высокой энергетической активностью. О лазарете можно было забыть.

«Он мне смерти желает?», – успел подумать Ивлак, нахмурившись.

– Потерпи, – титанид вымученно улыбнулся. – Я вернусь, проведу тесты и сниму запрет, обещаю.

– Как скажете, – сухо ответил эльф и по привычке напоследок поинтересовался. – Что-то ещё?

– Дракон… – тихо напомнил Нун.

– Ох… верно, – тяжело вздохнул Арихар, у него уже не было времени на объяснения с рептилией. – Тебе придётся поговорить с ней самому, – глядя на подопечного продолжил маг. – Если она решит покинуть Сабертию – помоги ей и убедись в благополучном прибытии.

– Ваш запрет может усложнить мне выполнение задачи, – заметил Ивлак, указав вверх, на витраж. Он имел в виду порталы, и титанид это прекрасно понял.

– Тогда посади её на корабль, – ухватился за неожиданную мысль Арихар после того, как взгляд в поиске решения упал на высокое окно с видом на море. – Долгое путешествие пойдёт ей на пользу: примириться с потерей, подумать о будущем… В конце концов, она и кладка – всё, что осталось от инеистой стаи.

На разговоре о драконе и завершилась их встреча. Эльф, следуя запрету, отошел к огромным дверям транспортного чертога и уже оттуда наблюдал, как покровитель и его ученик исчезли в яркой вспышке. Он доверял обещанию титанида и, в отличие от других представителей своего вида, не допускал и капли сомнений, но позже, когда обстоятельства поставили его перед сложным выбором, Ивлак с сожалением вспоминал о дне, когда в последний раз видел «белую ворону» живым.

Прибытие Арихара в Вулфат стало началом конца.

Как только под его ногами появилась опора, на титанида навалилась ещё более сильная усталость, а транспортные чертоги словно бы закружились в танце и не собирались останавливаться. Он сразу вспомнил слова эльфа и уже собирался делегировать ученику составление и сдачу отчета о незапланированном полевом эксперименте, чтобы отправиться в лазарет, но парень, который в прямом и переносном смысле был ему опорой, предательски отпустил руку наставника и медленно, будто смакуя, отступил от него подальше. Самостоятельно маг не смог даже просто устоять на ногах: лишённое поддержки тяжёлое тело рухнуло на колени, а затем завалилось на бок. Что-то в нём угрожающе треснуло, но боли так и не последовало, вместо этого Арихару стало сложно дышать и казалось – вот-вот и его вывернет наизнанку.

«Одна из моих матерей принесла его в себе», – из памяти мага всплыли удивительно четкие слова дракона, будто рептилия находилась рядом, и устрашающе не вовремя, подобно плохому знамению.

– Нун… – только и смог выдавить из себя маг. Он не собирался требовать объяснений, с нарастающим ужасом понимая, что происходит на самом деле. Титанид лишь хотел предупредить ученика, вот только со стороны тщетные попытки выглядели иначе.

– Вам не стоило так необдуманно нарушать правила, – с осуждением произнёс парень, и презрительное выражение на молодом лице стало последним, что смог увидеть Арихар при жизни. В глазах мага потемнело, тело окончательно перестало подчиняться приказам, но он продолжал оставаться в сознании, едва дыша.

Несколько мгновений спустя автоматическая дверь транспортного чертога комплекса отъехала в сторону и в помещение вошли двое.

– Ты правильно сделал, что обо всём сообщил, – Арихар узнал голос руководителя научной группы. – Что с ним?

– Отравление Воплощением, – спешно пояснил Нун.

– Вот и доигралась «белая ворона», – с плохо скрываемым удовольствием прокомментировал ситуацию начальник. – Изолируйте и доставьте в лазарет, его дальнейшую судьбу решит собрание, – но не успели слова отзвучать, как старый маг снова расслышал треск внутри себя и снова ничего не почувствовал.

– Арихар ис’Карим, вы арестованы… – начал было незнакомый голос, но его прервала сирена.

В одно мгновение мягкое освещение сменилось красным, а уже в следующее вокруг лежащего тела будто сама по себе возникла граница круга, широкий контур которого стремительно взметнулся вверх, к потолку, заключая едва живого мага в энергетическую ловушку плотного щита. Титаниды только так умели сдерживать хлодию.

«Вниманию всем командам и руководителям, – возвестил механический голос, – первый этап протокола экстренной эвакуации будет активирован через десять секунд…».

Звуки паники и обвинения, в том числе и в его адрес, стали последним, что старый маг услышал перед тем, как его поглотила тишина, пустоту которой разбавляли вторящие эхом падающие в воду капли. Любопытство и разительная разница заставили Арихара открыть глаза. Первое, что он увидел, была почти белая линия горизонта, что разделяла гнетуще тёмное пространство на усыпанное тусклыми вперемешку с яркими звёздами небо и ничего не отражающую водную гладь. Казалось, именно горизонт привносил немного света в это странное, лишенное всех красок место. И в то же время пространство воспринималось титанидом как нечто очень знакомое, хотя любые попытки вспомнить хоть какие-то детали только вызывали раздражение.

Маг вряд ли смог ответить, сколько простоял, не двигаясь, на одном месте, но ни жажда, ни голод или даже усталость не донимали его. Тело, что годами напоминало ему о возрасте обременительной тяжестью, теперь было лёгким, а разум чистым, благодаря чему он смог сразу заметить выбивающиеся из устоявшегося понимания реальности детали и трезво оценить всё то, что с ним происходило. Арихар прекрасно понимал: несмотря на безосновательное чувство близости с местом, бесцветный пейзаж – лишь иллюзия, что небо и вода не то, чем кажутся, а скорее являются простой картинкой, которая должна упростить понимание чего-то большего или, наоборот, окончательно запутать. Возможно, и фундаментальные законы для этого пространства совершенно другие, и потому он больше не чувствует в себе Плетение, но, к сожалению, поразмыслить над увиденным ему не дали.

На мгновение множество звезд на небосклоне ярко вспыхнули, привлекая к себе внимание, и также быстро поблёкли. Тем не менее, Арихар мог поклясться, что насыщенных точек определенно стало меньше, будто они уступили место тем, что мерцали слабо. Запрокинув голову, маг всматривался в них и вдруг начал слышать многоголосый шепот, сперва тихий, едва различимый, но с каждой пролетевшей секундой голоса становились громче, сливаясь в такой знакомый гвалт и если закрыть глаза, то он бы поверил, что находится в середине ожесточенного спора в одной из лабораторий в научном комплексе. От удачного сравнения губы титанида растянулись в улыбке.

«Наставник?», – удивительно чётко прозвучало в нарастающей какофонии и титанид вздрогнул.

– Наставник… – будто угрожающим эхом прозвучало уже за спиной.

Он резко обернулся, теряя звезды из вида, и потому в одночасье все голоса смолкли, оставляя его один-на-один с нежданным пришельцем. Тёмная, чуть сгорбленная, фигура в мокром балахоне мало напоминала старшего ученика, и всё же Арихар не сомневался, что паре шагов перед ним находился Нун. Злой, обиженный, парень в одно единственное безобидное слово смог вложить всё накопившееся презрение. И маг с сожалением понял: дружеского разговора не будет.

– Это твоя вина… – почти прорычал Нун.

– Нет, – мягко не согласился ис’Карим.

Он не понимал, в чём именно его обвиняют, потому что не знал какой хаос начался после объявления эвакуации сперва в научных комплексах, а затем – на лунной базе. Не знал и того, что произошло после, потому так уверенно отрицал свою причастность к сломившим молодого титанида событиям.

– Это ты во всём виноват! – прокричал Нун и бросился на мага.

Наверно, Арихар действительно испытывал муки совести, ведь это именно он втянул молодого титанида в опасную авантюру, иначе было бы сложно объяснить почему маг в тот момент так легко простил ему предательство и вспышку гнева, не сопротивляясь и позволяя вцепиться в собственную одежду. Но, идя на поводу у совместных воспоминаний, Арихар совершил ошибку: стоило фигуре к нему прикоснуться и там, где ещё мгновение назад под ногами находилась опора, больше её не было, и они оба рухнули под водную гладь, будто провалились под лёд, вот только под поверхностью маг оказался в одиночестве и что-то с неумолимостью тяжелого камня тянуло его на дно. Титанид пытался сопротивляться, барахтался в безрезультатной попытке выплыть, тянулся к звездам, что были видны даже в мраке трясины, как к ориентиру, но беспомощно погружался всё глубже под осуждающие и обвиняющие голоса, часть из которых звучали знакомо.

Казалось, что его падение длилось вечность, как вдруг кто-то схватил Арихара за запястье и стремительно потянул обратно. От неожиданности он моргнул и когда открыл глаза, то уже снова стоял на поверхности, где линия горизонта разделяла небо и воду. Чуть помедлив, переступая через мимолётный страх, маг посмотрел себе под ноги и с удивлением обнаружил, что стоит на белом плоском камне. От воспоминаний о трясине и давящем со всех сторон шепоте его било мелкой дрожью, а осознание, что некто спас титанида от беспросветного безумия, приходила с сильным запозданием.

– Спасибо, кто бы ты ни был, – произнёс Арихар в пространство, кое-как успокаиваясь.

Накрывшая ис’Карима знакомая волна одобрения заставила его вздрогнуть. Одна лишь мысль, что в этом странном месте с ним находятся не только озлобленные тени, дарила надежду.

– Значит, ты тоже здесь, – с улыбкой озвучил очевидное титанид, глядя на камень, что вполне мог оказаться и куском льда, чей холод просто не соответствовал местным законам. Но его улыбка быстро угасла под тяжестью выводов, посетивших голову старого мага. – Получается, данное пространство создано камнем…нет, хлодией… – из свежих воспоминаний всплыла встреча с Нуном. – Значит, мои ученики тоже ассимилированы… и все участники экспедиции… Проклятье…

Понимание собственной ответственности в трагедии, что позже будет названа «Побегом», тяжёлым грузом опустилась на плечи титанида и он рухнул на колени, будто придавленный чувством вины. Те, в ком протекало Плетение не были склонны к суициду, но мага больше не защищала энергия родной звезды, его взгляд метался по странному пространству в безрезультатных поисках чего-либо, что могло отвлечь от нахлынувших эмоций. Ему было стыдно смотреть на камень, будто ис’Карим видел в нём олицетворение дракона и опасался разочаровать её своими ошибками. Но стоило мазнуть по водной глади и разноголосый шепот, подобно хищнику, терпеливо ожидавшему удачного момента, возобновил свою навязчивую песню из обвинений и упрёков.

«Матери не стоило меня спасать…», – обречённо подумал Арихар после очередного «Ты во всем виноват!».

– Замолчи! – громогласно пронеслось под небосклоном, даже камень под ногами титанида задрожал. – Не смей порочить имя ис’Карима!

– Ивлак? – удивился знакомому голосу маг и поднял взгляд на звезды, среди которых особенно ярко выделялась одна, на несколько мгновений затмив все остальные. Он всматривался в её иллюзорный свет и продолжал слышать чей-то спор, не различая деталей, но те особо и не нужны были магу. – Ивлак… – прочти воодушевлённо прошептал Арихар, будто звал, и прикрыл глаза. Голоса смолкли, разум снова стал чистым. – Он жив, а значит ассимилированы не все, – титанид рассмеялся, груз вины в одно мгновение стал легче. – Соблюдает запрет и потому жив.

Теперь у него была цель, такая же яркая, как вера одного эльфа в своего покровителя, и такая же дерзкая, как многие решения «белой вороны» в прошлом. Мага снова накрыла волна одобрения, словно друг, подбадривая, положил руку на плечо. Он запрокинул голову и открыл глаза. Понимая разницу между звездами, что всё на планете с драконьим названием Делиш Ден очень тесно связано, Арихар видел в усыпанном огнями небе новые возможности.

– Это место – лишь перспектива, – с улыбкой произнёс титанид, не обращаясь ни к кому конкретно, и поудобнее расположился на камне. – Я смогу действовать и отсюда.

В тени листьев одинокого древа. Глава 1

(225 год после «Побега»)

Он больше года ждал, когда наступит этот день, терпеливо считая рассветы, как будто дожидаясь обещанной награды. День, когда его служба в монастыре Последнего пути подойдёт к концу. Впрочем, никто не мешал эльфу уйти и раньше, остальные монахи, привыкшие подмечать даже малейшие перемены настроения, давно поняли, что мастеру-травнику жизнь внутри стен обители стала в тягость. Просто никто из них не знал, какими правилами и обязанностями был связан Илу’ридан, и что в его решении остаться привязанность к воспитаннице играла наименее важную роль. По крайней мере, он упрямо убеждал себя в этом, ведь стоило эльфу взглянуть на ребёнка и перед глазами вставала та душераздирающая картина. Отчасти потому травник не стал участвовать в уборке отведенной покойному комнаты, хотя потом ему в красках рассказали с какой заботой Вэйдэ уносила две привезённые саворином книги.

Но умерший больше года назад Рашми Вендрош будто и не покидал стены монастыря. Присутствие мертвеца приобрело разные формы: одни монахи то и дело вспоминали о нём, насколько спокойным и удивительно приятным собеседником был учёный при жизни, другие его именем успешно возвращали в реальность регулярно замыкающуюся в себе девочку, отчего старый настоятель стал её частым спутником. Образ саворина не оставлял и самого эльфа. Он не подозревал, что начал задаваться теми же вопросами, что и учёный, каждый раз подбираясь ближе к мысли, что приезд странного гостя конкретно в этот монастырь всё меньше походил на случайность.

Весь пролетевший год, словно заразившись от мертвеца какой-то болезнью, Илу’ридан постоянно что-то исследовал, хотя изолированная от цивилизации обитель никак не могла предоставить ослеплённому любопытством эльфу нужные условия. В конце концов, пусть он и служил травником, это не означало, что только растения находились в круге его интересов. Через третьи руки монах передал в рощи Ферры, поражённые органы и кровь Рашми, оставив себе лишь несколько образцов. Но ни сам травник, ни его собратья по культу не нашли в них ничего странного или загадочного, что могло поставить окончательный вердикт под сомнение: саворин умер от длительного отравления Воплощением.

А вот извлечённый из тела кристалл Илу’ридан решил оставить при себе. У него имелись веские аргументы так поступить. Вопреки предпринятым мерам, за последнее десятилетие участились кражи осколков у курьеров, как будто кто-то со стороны догадывался, где сокрыт источник кристаллизованной магии и по кому нужно бить. Только догадывался, ловил себя на предположении эльф, иначе бы открытый конфликт с драконами давно разгорелся. Но потенциальные распри интересовали его меньше всего, Илу’ридан опасался по чужой или собственной глупости потерять такой поразительный образец. Он убеждал себя, что им двигала осторожность, хотя в действительности травник просто хотел знать о кристалле больше.

И всё же, порой эльф замечал, что его интерес сильно выходил за рамки здорового любопытства, а потому заставлял себя сделать перерыв, отвлечься, заняться требующим внимания садом, успокоить начинающих волноваться монахов, погрузиться в свои особые обязанности… чтобы снова вернуться в небольшую каморку при хладной, где весь пролетевший год находился небольшой круглый камень неравномерно сине-красного цвета с ребристой поверхностью. Под мелодичный звон раз в три дня Илу’ридан тратил несколько часов на замеры излучения и массы, дотошно записывая результаты, иногда оставляя рядом с кристаллом в крошечном помещении растения или насекомых, будто стремился расширить исследования. Первое время он параллельно изучал извлечённые из саворинов осколки, но быстро пришёл к выводу, что их фоновое излучение слишком мало, словно экспансивный рост истратил всю заложенную энергию, и так же быстро остроухий потерял к ним интерес.

Пока мысли Илу’ридана не занимал кристалл, эльф пытался разыскать егеря, который сопровождал Рашми в путешествии к монастырю Последнего пути. Вот только изолированная обитель сильно мешала даже этим его изысканиям, отчего мирные стены раз за разом раздражали монаха. Тогда-то он и начал считать дни: сперва от замера к замеру, затем от письма к письму, а после – сколько осталось времени до призыва, невольно предвкушая отъезд. Но даже узнав имя, Илу’ридан так и не приблизился к разгадке, скорее лишь глубже окунулся в мутную воду из сомнений, недомолвок и откровенного нежелания отвечать на вопросы одного конкретного эльфа. По крайней мере у него создавалось такое впечатление. Варда’лин по прозвищу Белый волк был известной личностью как в хорошем, так и плохом смысле, и к тому же стоял у истоков формирования егерей Сабестии. Наверно потому в первое время травник слабо верил, что такая знаменитость могла сопровождать простого, ничем не отличившегося саворина. Вот только связаться с ним для остроухого оказалось непосильной задачей: этот мастер-егерь нигде не задерживался надолго, ни перед кем не отчитывался, полностью оправдывая своё прозвище, а если и получал письма монаха, то не отвечал на них.

В таких хлопотах он провёл год с небольшим, и, когда до призыва оставалось чуть больше месяца, эльф будто бы проснулся от тихого шепота остальных обитателей монастыря. Они обсуждали подарки, и тогда травник с долей стыда вспомнил, что так ожидаемый им день важен ещё кое-чем. У эльфов не имелось традиции праздновать каждый прожитый цикл, из низких рас её чтили только люди, но даже так, не предавая предстоящему событию особого значения, Илу’ридан не желал выглядеть чёрствым в глазах ребенка, и остаток времени потратил не на попытки докопаться до истины, а на изготовление подарка к дню рождения Вэйдэ. Он даже не подозревал, что именно это уберегло его от безумия.

День отбытия показался эльфу слишком ясным, солнечным и тёплым – хорошая погода совершенно не передавала трагичности расставания, но даже природа будто бы желала им благополучного пути. К подножию каменной лестницы спустились все монахи и даже недавно прибывший травник, такой же аюрнай как и он сам, разве что моложе, который явно не понимал важности момента, а потому держался от остальных в стороне. Все подарки были вручены ещё накануне вечером, просто каждый из провожающих считал необходимым лично попрощаться с бывшим коллегой и девочкой, высказав воспитаннице пару напутствующих советов. Илу’ридан понимал, в этот день слова оставались последним, что они могли ей дать, неизменно заканчивая фразой: «Да не встретимся мы никогда…». В глазах нового травника она звучала грубо, почти как проклятие, сказанное с искренней улыбкой. Для остальных же, в том числе и для Вэйдэ, это было просто пожелание долгой жизни, замысловатое и понятное только им.

Последним к девочке подошёл настоятель Тенвиар. Старик сперва обнял воспитанницу и затем, не отпуская, несколько долгих минут тихо нашёптывал ей что-то на ухо, будто между ними имелись какие-то особые тайны. Но Илу’ридан был давно знаком с монахом и временами не по своей воле становился слушателем его пьяных откровений. До появления ребенка этот побитый жизнью человек регулярно напивался раз в год в один и тот же день, будто поминал кого-то близкого, изливая душу первому, кто подвернётся под руку. Эльфу же, только приступившему к службе аюрнай, просто не повезло стать слушателем охмелевшего настоятеля, ведь всё происходило во внутреннем дворе у конкретной клумбы. Так он узнал, что у каждого монаха имелась невесёлая история за плечами. В действительности мало кто приходил служить в монастырь Последнего пути только из альтруистических взглядов, кому-то было выгодно скрываться в удалённой обители от собственных проблем, а кого-то к её вратам приводили обстоятельства. Порой настолько разные, что остроухий позволил себе искренне удивиться, когда его служба только началась. Тот же Дайари Тенвиар являлся осуждённым преступником, что плохо вязалось с добродушным лицом человека и тёплым взглядом. Он не скрывал этого факта, только подробности ревностно держал при себе, даже когда алкоголь развязывал ему язык.

«Знаешь, – отбросив этикет и будто запивая нормы приличия вином, однажды признался монах, – не ко всем идущим по пути мести трибуции были также благосклонны, как ко мне, – он сделал еще глоток и рассмеялся. – Вынесенный приговор даже немного льстит: безвылазно сидеть в этих скучных стенах всю жизнь и быть похороненным рядом с саворинами. Чем не повод возгордиться?».

Когда же в монастыре появилась крошечная Вэйдэ и малышку чудом удалось вы́ходить, настоятель Тенвиар напился при нём в последний раз. К тому времени остроухий уже привык слушать старика, который только от вина непременно становился болтлив, но благодаря именно их странным разговорам Илу’ридан осознал: люди более эмоциональные, чем эльфы, более импульсивные и скорбь у них порой более глубокая, просто короче. Это привнесло в картину мира остроухого новые краски, на фоне которых его собственные переживания стали казаться блёклыми.

«Имя? – переспросил настоятель в ту, последнюю встречу. – Так звали мою покойную дочку, – и эльф, хмыкнув, закатил глаза. Он уже тогда понял, что старик привяжется к ребёнку, но следующих слов никак не ожидал. – А… не осуждай меня. Я бы и фамилию ей свою подарил, вот только… – монах икнул и недовольно продолжил. – Четыре закона, представляешь? Целых четыре, мать его, закона запрещают мне это сделать…».

Поэтому Илу’ридан лучше остальных понимал, почему старый монах прощался с Вэйдэ так долго, затягивая отбытие. Нежелание отпускать девочку читалось в каждом его движении, но в конце концов он нашёл в себе силы отступить на шаг.

– Да не встретимся мы никогда, милая, – настоятель, не стесняясь, смахнул сентиментальные слёзы.

– Сделаю всё возможное, чтобы не вернуться, – пообещала провожающим саворина и молча забралась в почтовый экипаж вслед за эльфом.

Им предстояло долгое путешествие на восток, подальше от береговой линии вглубь материка, к городу в о́круге Фара́йд с коротким названием Вибэ. Илу’ридан бывал там несколько раз проездом, навещая наставника, который занял пост заместителя ректора при Скользящей академии. Два десятилетия назад дорога оттуда к монастырю заняла у него неделю, оставив после себя не совсем приятные воспоминания: чем дальше эльф удалялся от разветвлённого подобно паутине главного тракта, что соединял все округа́ материка, тем сильнее становилась тряска, а постоялые дворы – всё реже. В такие моменты он невольно задумывался о мелочах. Несмотря на пролетевшие после «Побега» века, низких рас под небом Делиш Ден по-прежнему оставалось слишком мало, чтобы находящиеся на одном континенте города и небольшие поселения располагались хотя бы в дне пути друг от друга.

Дорога в обратном направлении той, что осталась в его воспоминаниях, на самом деле сильно раздражала отсутствием комфорта. На очередном ухабе он терпеливо напоминал себе: часть путешествия с почтовым экипажем – вынужденная мера, с которой лучше просто смириться. Их с настоятелем ещё в монастыре одолевали сомнения, что за девочкой кто-то приедет в такую глушь только ради призыва, а быстрый, пусть и с нюансами, транспорт определённо был лучше пустого ожидания. Впрочем, раздражение коснулось и сидящей рядом девочки. После того, как экипаж в очередной раз тряхнуло, она с резким хлопком закрыла книгу, уставившись в одну точку перед собой, будто из последних сил сдерживала ругательства.

– Дай угадаю, – усмехнулся остроухий, – у тебя жжёт глаза и разболелась голова?

– Могли бы и остановить меня, раз знали, что такое произойдёт, – проворчала Вэйдэ, одарив собеседника тяжёлым взглядом.

Эльф едва не вздрогнул, воспоминания о дне смерти странного саворина упрямо не желали его отпускать, и он поспешил посмотреть на книгу с потрёпанной обложкой без названия, которую девочка не спешила прятать.

– Есть в жизни моменты, когда личный опыт важнее наставлений, – высокопарно начал он, не желая признаваться, что легкомысленно забыл предупредить маленькую спутницу о трудностях путешествия. – Теперь ты знаешь, что на малых трактах лучше не читать.

– Вы говорите о дороге, по которой мы сейчас едем? – уточнила Вэйдэ, глаза её заблестели, хотя Илу’ридан совершенно не понимал, что такого любопытного она могла увидеть в его словах.

– Да, – кивнул эльф, – малый тракт от Ро́звана к нашему монастырю.

– Тогда почему о нём никто не заботится? – проворчала девочка, сложив руки на груди. – Эту колымагу нещадно трясёт, а передние колёса не переставая скрипят… Здесь не то что почитать, поспать не получится!

Брови остроухого поползли вверх от удивления. Ему еще ни разу не доводилось видеть, чтобы маленькая саворина была чем-то недовольна. А то, как Вэйдэ говорила и вовсе сбивало с толку. Откуда она нахваталась в обители таких слов? Но вслух сказал другое.

– Ночью поспишь, – пообещал эльф. – Лошадям тоже нужен отдых.

– Неужели мы до самой академии так будем ехать? – стеснения не давали саворине успокоиться.

– Нет, только до Розвана, – с предвкушением произнёс Илу’ридан. – Потерпи два дня, там пересядем в пассажирский экипаж и продолжим путь в комфорте.

Короткое оправдание, но в какой-то момент ему начало казаться, что он успокаивал не ребёнка, а будто убеждал сам себя: всё в одночасье изменится, стоит прибыть в знаменитый своей керамикой городок.

– Вы сказали, что это малый тракт. Значит, есть и большой? – чуть спокойнее продолжила Вэйдэ, разбавляемая скрипом и грохотом тишина давила на неё и просто молчать было невыносимо.

– Более того, есть еще и главный, – эльф потянулся насколько хватало пространства. Он ненадолго задумался. В глазах сопровождающего любопытство ребёнка коснулось того, что в жизни ей определённо пригодится. – Эти термины относятся к разделу географии.

– Которую наставник обходил стороной, – в голосе девочки снова слышалось недовольство.

– Не вини мастера Вендроша за то, что его широкие познания не включали какую-то конкретную область, – усмехнулся эльф.

Одним только обращением остроухий показал собеседнице своё уважение эрудированности покойного саворина, вот только тонкий смысл слов ускользнул от ребёнка. Она ещё успеет повзрослеть, подумал Илу’ридан, ещё научится подмечать детали.

– Может тогда вы восполните этот пробел, мастер Верода?

Теперь в голосе Вэйдэ так явно слышалась надежда, что эльф бросил на спутницу мимолётный взгляд и был буквально очарован её заинтересованным видом и сверкающими любопытством глазами. Щёки неожиданно обдало жаром, и он поспешил отвернуться. К счастью, девочка не приняла жест на свой счёт, в монастыре Последнего пути все привыкли к эксцентричности травника.

– Что ж, – задумчиво протянул остроухий, – по крайней мере, рассказ о дорогах будет тебе полезен…

Он даже не заметил, как угодил в ту же ловушку, что и Рашми при жизни: будто подсознательно чувствуя не угасающий интерес, Илу’ридан без умолку говорил несколько часов подряд, пока экипаж не сделал остановку в первый раз. У него отчего-то язык не поворачивался назвать себя по-настоящему сведущим, хотя ещё до службы в монастыре эльф исколесил весь Римуш, выполняя для культа разной важности поручения и разбавляя чувством ответственности собственную тоску. Без малого десять лет путешествий, наблюдений и налаживания связей. Поэтому ему было что рассказать. Подобно Рашми, Илу’ридан тоже начал издалека, часто ссылаясь на слова покойного учёного, сказанные во время уроков. Его совершенно не смущало, что таким образом он деталями выдавал своё присутствие в моменты, когда, казалось, саворины находились в одиночестве. Где-то в глубине души он надеялся, что собеседница заскучает, если затянуть рассказ, не подозревая, что совершает ошибку.

Всё началось с тех самых культов личности, появление которых многое подтолкнуло к переменам. Удивительным образом наиболее яркие изменения отразились только на одном континенте, Римуш. На остальных же землях, где авторитет единого общества был уже подорван, процесс по тем или иным причинам протекал плавно и мало заметно.

«Перед жителями Сабертии в то время особенно остро встал вопрос выживания. Не думаю, что у них находилось время на самокопания, – пояснял эльф. – У жителей Товару́на были слишком свежи воспоминания о судьбе Иллакеш. Они старались вести тихую и неприметную жизнь, чтобы не привлекать внимание драконов. А населения Ферры и Освы, – он, сам того не замечая, по привычке провёл границу между эльфами и остальными видами, что проживали в великом портовом городе, – перемены почти не коснулись. Но вернёмся к Римуш…».

Илу’ридан особенно любил эту часть истории. В определенный момент, когда заблуждения, обиды и грызня вот-вот готовы были перерасти в нечто более серьёзное, нашлись те, кто стал для сомневающихся примером. Смельчаками, которые собрали единомышленников и отправились в поисках подходящих мест.

«Не всеми ими двигали только благие намерения, – в своей особой, чуть насмешливой манере протянул эльф, – но уверен: никто из них не оказался готов к навалившимся трудностям, ведь в то время магия оставалась единственным, что упрощало жизнь низких рас, но и у неё имелся предел – далеко не всем она давалась, а полезных животных, тех же лошадей, ещё не было. Впрочем, крупных хищников, как потенциальной опасности тоже ещё не существовало. Всё это появилось потом, благодаря аномалиям Воплощения…».

Он много рассказывал о том, что мало упоминалось в книгах. Когда одних, подобно взбунтовавшимся детям, вело стремление к независимости, других направляла жажда наживы. Ещё при титанидах была проведена разведка полезных ископаемых, и нашлись те, кто целенаправленно занимал определенные территории, чтобы в будущем получить выгоду. Стоило ли винить их за дальновидность? Эльф затруднялся ответить, но не мог не признать: современные промышленные округа́ выросли из чьей-то жадности.

Тем не менее, именно благодаря культам личности некогда единое общество окончательно раскололось. Оно так или иначе распалось, просто плохо объяснимое социальное явление лишь ускорило процесс. Будто круги на воде, во всех направлениях от великого города Кардия начали появляться поселения. Сперва маленькие, в несколько домов, но спустя всего-то одно поколение по человеческим меркам каждое из них окрепло, стало расти вширь, ощетинилось стенами.

«Это особо примечательный момент, – увлеченный собственным рассказом, отметил эльф, – то было трудное время, переполненное неожиданными препятствиями. Низким расам приходилось привыкать жить по-другому, без технологий и подсказок бежавших покровителей, и заново учиться тому, что благодаря тем же титанидам оказалось забыто. Но ни одно из новообразованных поселений не исчезло с политической карты Римуш. Каждое из них за пролетевшие века стало большим оживлённым городом своей автономной территории, иначе говоря – сердцем округа, и заняло определённую нишу в промышленной цепочке, торгуя с остальными сырьём, готовой продукцией или знаниями, – он ненадолго замолчал, прежде чем продолжил. – Впрочем, с распространением аномалий Воплощения, появилась ещё одна крайне востребованная область – наёмничество. К слову, оба наших возницы в прошлом опытные воины…».

Сам же рассказ о дорогах занял у него до смешного мало времени. Главный тракт превращал Римуш в подобие кривого лоскутного одеяла, соединяя все округа материка непосредственно с Кардией, отчего великий портовый город будто бы находился в центре разветвленной паутины. Большие тракты создавали на карте схожую картину, только в границах округов, связывая крошечные поселения с большим городом и между собой. А вот малые тракты больше напоминали выбившиеся из общей картины белые нитки.

«Если говорить проще, то их можно назвать частными дорогами. Могут вливаться как в большие, так и в главный тракты, но неопределенный статус выводит их за рамки территориальной ответственности. Поэтому о таких дорогах почти не заботятся, если это напрямую не влияет на статус места, к которому она ведёт».

Когда же девочка разочарованно вздохнула, будто бы с упрёком проворчав: «Только и всего? Ну как же так?», он почувствовал себя неудобно. В тот момент Илу’ридану было отчего-то стыдно рассказывать Вэйдэ о проблемах оставшейся далеко позади обители. Финансирование монастырей Последнего пути всегда было слишком мало, чтобы постоянно заботиться о ведущих к ним дорогах. Этому ребёнку не стоило знать такие нелицеприятные детали о бывшем доме. И, к счастью для эльфа, экипаж начал сбавлять скорость, а через маленькое окошко возница сообщил о привале.

В тени листьев одинокого древа. Глава 2

Их разговоры по мелочам сильно скрасили ухабистую дорогу до Розвана. Но, стоило покинуть почтовый экипаж и оказаться на оживленной улице, как эльф сразу же испытал, казалось бы, давно забытое неприятное чувство. Стены невысоких домов будто давили и нависали над ним, а любопытные взгляды, подобно паутине, липли к одежде и рваным шлейфом тянулись следом. Как-никак мешковатый наряд был слишком знаком жителям небольшого городка, кто-то из монахов регулярно посещал его, договариваясь о поставках и решая финансовые вопросы. Потому появление на улице их маленькой компании вызывало обременительный интерес к остроухому и его спутнице. Всё это так сильно раздражало Илу’ридана, что хотелось выругаться вслух, и только присутствие Вэйдэ давало ему силы сдерживаться.

Но куда больше навязчивого внимания эльфа раздражала череда неудач, что, подобно брошенному в спину проклятию, настигла их компанию уже в Розване. Прибудь они хотя бы на час раньше и без проблем продолжили свой путь в тот же день, вместо этого Илу’ридан, тихо закипая, с каменным лицом выслушивал оправдания работника объединённой транспортной гильдии. Он уже собирался сообщить девочке о том, что до прибытия следующего экипажа им придётся прожить несколько дней в ремесленном городке, как вдруг снова заметил в глазах маленькой саворины знакомый блеск любопытства. Весь путь до здания с половиной колеса вместо вывески девочка ни к чему не проявляла интереса, но, пока эльф уточнял детали, она внимательно рассматривала непримечательный, выцветший рекламный плакат гильдии. За пролетевший после смерти Рашми год он неоднократно слышал от монахов, что, лишившись наставника, ребёнок растерял свою страсть к знаниям, и также неоднократно выслушивал, как она в очередной раз огорошила кого-то странным вопросом. Сам Илу’ридан, увлеченный в то время исследованиями, свидетелем подобному не был, вот только плохо объяснимый детский интерес к куску бумаги на стене внезапно всколыхнул воспоминания о тихих перешёптываниях в монастырской трапезной.

– Почему здесь написано «объединённая»? – спросила Вэйдэ, когда спутник подошёл к ней ближе.

– Если говорить проще, то всё это результаты мерзкой политики, – он старался говорить спокойно, чтобы не выплёскивать на ребёнка раздражение. Правда, получалось из рук вон скверно и плохое настроение легко читалось по резким словам.

– А если говорить сложнее? – уточнила девочка. В её голосе угадывалось озорство, будто она задавала вопросы, преследуя свои цели.

– Вэйдэ, – тяжело вздохнул эльф, – тебе действительно нужно это знать?

– Почему бы и нет? – пожала плечами саворина. – Нам всё равно заняться нечем.

– А…– понимающе протянул Илу’ридан. – Так ты всё слышала.

– Вас было сложно не услышать, мастер Верода, – парировала девочка и лукаво хихикнула.

Под детское веселье ему на мгновение показалось, что он раздвоился: мрачная тень, которую откровенно злила фальшивая улыбка на лице работника гильдии, снова стояла где-то у стойки, а привычно взвешенный травник всё также находился в компании монастырской воспитанницы. К удивлению эльфа, такое разделение его вполне устраивало.

– Хорошо, я дам тебе ответы, – и затем жестом указал на выход, – но сперва найдём место для ночлега…

К разочарованию остроухого, постоялый двор тоже встретил их неприятными хлопотами. Единственный в городе, его обеденный зал уже в разгар дня напоминал растревоженный улей, отчего пройти к подозрительно тощему трактирщику с сумкой на плече оказалось тем ещё испытанием. Битые десять минут он пытался договориться с хозяином и словно упирался в высокую стену, но даже тогда его разум оставался поразительно чистым. Раздражение эльфа как будто действительно осталось в транспортной гильдии, вот только в глаза то и дело бросались неприятные мелочи, слышались перешёптывания, прилетали косые взгляды. В кокой-то момент Илу’ридан просто осознал: их с маленькой савориной оценивают по одежде и делают ошибочные выводы. Низкими расами действительно двигают предрассудки, вспомнил эльф любимое оправдание старого настоятеля после очередного вежливого отказа. И затем, с холодной головой и без зазрений совести, подозвал Вэйдэ поучаствовать в разговоре. Напоминающие чешую отметины на лице девочки сразу сделали трактирщика более сговорчивым, вежливая маска человека треснула, обнажая суеверный страх перед драконами. Илу’ридан даже насладился коротким моментом, как маленькой победой, наградой в которой стала узкая комната без излишеств, почти каморка, где едва помещалась одна единственная кровать. Двуспальная кровать, что красноречиво говорило остроухому, кого же именно они потеснили. Это сильно омрачало его триумф, но даже так, переступая через брезгливость, было лучше, чем ночевать под открытым небом.

– Так почему же на том плакате было написано «объединённая»? – уже вечером напомнила эльфу об обещании девочка.

Они находились в обеденном зале, и, пусть людей в позднее время было меньше, там по-прежнему стоял гвалт. Илу’ридан за годы, проведённые в удалённой обители, откровенно отвык от шумных попоек и накинул на их стол подобие купола тишины, чтобы, не отвлекаясь, написать пару писем: настоятелю Тенвиару и перебравшемуся на Римуш наставнику. В свою очередь Вэйдэ без особого энтузиазма ковыряла ложкой ужин и в ожидании наблюдала за толпой. Еда казалась ей пресной, в монастыре определенно готовили лучше, а веселящиеся в магической тишине люди – крайне унылым зрелищем. Но, как только спутник отложил перо, она не стала терять возможность развеять скуку.

– По ряду факторов, – помедлив, сухо ответил эльф. Он в несколько раз сложил исписанные листы и спрятал во внутреннем кармане мантии. – В книгах тебя будут убеждать, что корни такого явления, как объединённые гильдии уходят как раз в период позднего расселения, но всё несколько глубже.

– В упомянутой вами политике? – предположила Вэйдэ, отодвигая от себя тарелку.

– Нет, она тоже лишь следствие, – прежде чем продолжить, Илу’ридан на пару мгновений замолчал, гадая, с какой стороны подойти к ответу. – Мастер Вендрош рассказывал тебе о первом контакте?

– Только в общих чертах, – неохотно призналась девочка.

– Тогда тебе стоит знать: прибывшие вместе с титанидами низкие расы преимущественно являлись учёными, меньшая часть – прибывшими для защиты военными. Среди них не было ни политиков, ни общественных деятелей, ни полностью творческих личностей.

– Какое это имеет отношение к моему вопросу? – нахмурилась Вэйдэ, речь собеседника мало походила на ответ издалека.

– В действительности самое прямое, – эльф откинулся на спинку массивного стула, его взгляд устремился на веселящихся людей. – Исторические книги беспощадны к деталям. Тебе никто прямо не скажет, что участвовавшие в экспедиции конкретные представители низких рас были одарены доверием, потому несли в своих умах идеологию титанидов об едином обществе и навязываемых им ценностях.

– Звучит так, будто вы сами всё видели, мастер Верода.

В голосе Вэйдэ чувствовалась осторожность. При жизни наставник так вдохновенно рассказывал ей об исторических событиях, что порой увлекался странными примерами и выводами, словно являлся свидетелем всему сказанному. Иногда её это пугало, и вот сейчас девочка ощущала эхо прежнего страха.

– К сожалению для тебя, я родился спустя сорок два года после «Побега», – усмехнулся Илу’ридан, но почти сразу снова стал серьёзным. – У эльфов память лучше, чем у людей, потому я уверен в словах своих учителей. Просто запомни: ранний период расселения был пропитан идеей сохранить единство хоть в какой-то форме, не смотря на разочарование в титанидах. Последним эхом этого стремления стало появление триединого совета.

– Но затем появились культы личности, – подхватила девочка, опасаясь, что собеседник подобно Рашми свернёт в дебри пояснений.

– Верно, – вздохнул эльф. – Последующий раскол повлёк не только второй период расселения, но и породил множество обид друг на друга, которые в свою очередь сильно повлияли на дальнейшие отношения между соседями.

– Это как? – удивлённо захлопала глазами Вэйдэ, наклонив голову набок.

От короткого вопроса Илу’ридан растерялся. Как может саворина не понять чего-то настолько очевидного? Он уже было открыл рот, собираясь едко прокомментировать оплошность собеседницы, как вдруг вспомнил кое-что из уроков далёкого прошлого. При всех достоинствах духовного тандема, у загадочной связи имелись малозаметные для окружающих недостатки. Язык драконов буквально отражал мировоззрение высокой расы, и то, чему не нашлось места среди слов скользящего диалекта, оставалось для рептилий не понятным. А значит, и саворинам тоже. Видимо, обида на себе подобных до сих пор не укладывалась в их головах, поймал себя на мысли эльф. С горечью остроухий осознал и другое: за пролетевшие годы монахи заботливо делились с ней жизненным опытом, рассказали о ярких чувствах, о разносторонней любви и дружбе, но в остальном жизнь в монастыре не подготовила девочку к иным трудностям – в обители даже ссор по мелочам не случалось.

– Порой косого взгляда или неосторожного жеста хватает, чтобы вызвать неприязнь, – хмыкнул Илу’ридан, он не горел желанием ещё сильнее затягивать разговор. – Но это сейчас, а тогда низких рас было так мало, что споры разгорались лишь за конкретных обладателей знаний, и, когда возникли культы личности, отказ влиться в ту или иную группу воспринималось как оскорбление лидера. Что, в свою очередь, приводило к долгоиграющим последствиям в разных областях, преимущественно в торговле. Я хочу сказать, что по примеру Кардии, в округах появлялись всевозможные гильдии, которые могли бы сотрудничать между собой, но все они подчинялись местным законам, а потому с обидчиками или не имели дел вовсе, или демонстративно задирали цены.

– И никто не возмутился? – осторожно уточнила Вэйдэ.

– Конечно, многие возмутились, но кого волнуют чужие проблемы? – пожал плечами остроухий.

– А как же триединый совет? Наставник как раз говорил, что он решал чужие проблемы.

Эльф ответил не сразу, несколько вдохов пристально глядя на девочку. Илу’ридан слишком поздно понял, что сболтнул лишнего, но, к счастью, тонкий смысл снова ускользнул от ребёнка.

– Ты меня подловила, – нехотя признался он. – В те времена триединый совет только набирал силу, мало кто воспринимал всерьёз его попытки разрешить глупые обиды. Но всё сильно изменилось после того, как на Римуш начали возникать аномалии Воплощения, – стоило ему упомянуть загадочное явление, как глаза ребёнка заблестели от любопытства, и интерес Вэйдэ подпортил ему настроение. – Первый прорыв случился на крайнем севере материка, и пострадавший округ попросил Кардию, где и обосновался совет, о помощи.

– Не соседей? – перебила эльфа девочка, и он в ответ лишь молча покачал головой. – Это результат упомянутых вами обид?

– Нет, и сейчас причина может показаться до смешного простой – у соседей имелись ресурсы и знания, а вот военного потенциала не было. Напомню: до того инцидента на Римуш не существовало опасных хищников, важность военных профессий сильно обесценилась на всех континентах, кроме Сабертии. Потому удалённый округ оказался не готов к нападению тварей Воплощения и едва мог обороняться.

– Как же тогда с аномалией справились?

– Всё просто, – развел руками эльф, – великий портовый город отправил на север своих солдат. Такой большой город мог похвастаться хоть каким-то потенциалом.

– Но лошадей тогда ещё не существовало?

– Верно. Относительно быстро добраться до округа им помогла магия, но именно этот отряд на собственной шкуре испытал порожденные теми самыми обидами трудности.

– В смысле? – снова удивлённо захлопала глазами саворина.

– Магия не всесильна, Вэйдэ, – Илу’ридан уже не пытался скрывать раздражение. В худшие моменты жизни он слишком часто слышал эту фразу от других, будто в оправдание беспомощности, и вот, произнеся её тоже, настроение эльфа стремительно испортилось, речь стала резкой, словно он осуждал всё то, о чём рассказывал. – Чтобы открыть портал в какое-либо место, магу сперва нужно там побывать. Увидеть своими глазами, запомнить детали, звуки, запахи… – он снова тяжело вздохнул после короткой паузы. – Таковы нюансы Воплощения. Посланному на помощь отряду пришлось преодолевать огромное расстояние поэтапно и как раз в процессе они столкнулись с двумя серьёзными проблемами: нехватка транспортных мастеров и откровенный бойкот.

– Это слово мне незнакомо, – неожиданно призналась девочка. Понимая, что разговор может затянуться, остроухий едва не выругался.

– Представь такую картину, – сдерживаясь, пояснил эльф, – одни без лукавства отказывались открывать порталы в конкретные округа, другие, в попытке схитрить, выставляли ответные условия.

– Лицемерие – характерная черта всех мыслящих рас, да? – тихо процитировала наставника Вэйдэ.

– Говоря тебе эти слова, мастер Вендрош был излишне прямолинеен, – проворчал Илу’ридан.

– А разве тот инцидент не ударил по репутации триединого совета?

– Не то, чтобы в то время у совета имелась репутация, – хмыкнул эльф, – скорее его воспринимали как пережиток, но его участники затаили на определённые округа обиду. Все намеренно создаваемые отряду проблемы в последствии пополнили список веских доводов, чтобы создать Стражу…

Он резко замолчал, не окончив мысль. Стоило лишь вслух назвать военное формирование, как из воспоминания всплыл женский образ: строгая одежда, уложенные в скучный пучок волосы и протянутая в приветственном жесте рука.

«Рада встрече, Касси’амин, – неожиданно чётко прозвучал у него в мыслях чуть хриплых голос. – Я же могу обращаться к тебе по второму имени? Как-никак, мы некоторое время будем работать вместе…».

Сам того не осознавая, остроухий нахмурился, взгляд его потерял осмысленность и устремился куда-то за спину ребёнка. Вэйдэ было знакомо подобное задумчивое состояние, наставник часто вот так терялся в воспоминаниях и его приходилось осторожно «будить». Но сейчас перед ней сидел вовсе не саворин, в страхе перед наказанием девочка опасалась позвать эльфа. Как-никак, бывший травник чаще остальных монахов наказывал её за оплошности, и потому Вэйдэ просто терпеливо ждала.

Воспоминание будто выбило почву из-под ног. Илу’ридан растерялся, а в следующее мгновение его накрыло чувство стыда. В памяти так отчётливо сохранился момент их знакомства, крошечные детали, пыльца на серо-синей форме, вышивка на шевроне Стражи. Эльф помнил собственную неловкость, как не смог оторвать взгляда от девушки, будто заворожённый. И вот теперь понимание того, что он забыл её лицо отзывалось в нём почти физической болью. Как бы хотелось заново пережить тот день…

Но в реальность его вернул резко навалившийся шум – люди в зале, не обращая внимания на пару за дальним столом, продолжали веселиться. Раздражение снова подступило к горлу: он позволил чувствам взять над собой верх и потерял концентрацию, отчего заклинание тишины развеялось.

– Что-то мы засиделись, – заметил Илу’ридан, правда с места не сдвинулся.

– Как скажете, – сухо произнесла Вэйдэ. Ей проще было согласиться, но разочарование отчётливо читалось на детском лице, она уже и не надеялась, что узнает ответ.

Эльф ощутил, как к растревоженному воспоминанием улью эмоций присоединились ещё и угрызения совести.

– Но давай задержимся, я почти закончил свой рассказ, – как можно безучастно предложил Илу’ридан, правда от вспыхнувшего в глазах маленькой собеседницы интереса на душе потеплело. Он едва не улыбнулся. – Стражи… До того, как наёмники основали собственную гильдию, в руках триединого совета Стражи стали рычагом давления. И пусть за пролетевшие годы политика в отношении формирования мало чем изменилась, в наше время его авторитет сильно упал.

– Хотите сказать: всем надоело, что им угрожали? – полушутя поинтересовалась Вэйдэ.

– Угадала, – кивнул эльф, а девочка удивлённо заморгала. – Сейчас преследуемые в те времена цели совета вызывают уважение, пусть используемые методы, мягко говоря, были некрасивыми.

– То есть, – перебила его саворина, – те, кто продвигал трибуции как мировые законы, опустились до шантажа?!

– И откуда ты таких слов набралась? – проворчал эльф, едва заметно хмурясь. – Тем не менее, ты и здесь права. Пока методы работали как нужно, на нюансы закрывали глаза. Потому в ход шли и угрозы, и шантаж, и откровенный обман.

– В смысле «обман»? – ещё сильнее растерялась девочка, наставник рассказывал ей о совете другое.

– Наберись терпения, – посоветовал он и почувствовал, как неприятно запершило в горле. – Мои учителя на уроках истории рассказывали, что в составе отряда, посланного на север, был егерь. Он прибыл вместе с делегацией из Вотэрима и в ключевой момент вызвался добровольцем.

– Всего один? – спросила Вэйдэ, подловив момент. В её голосе звучало сомнение. – Наставник упоминал, что егеря особенные, но как-то не верится, что они настолько искусные.

– Поверь, мастер Вендрош даже приуменьшил их таланты в своих рассказах, – уверенно заявил эльф. – В тот инцидент всего один егерь показал себя настолько эффективно, что триединый совет решился на рискованную авантюру и в итоге преуспел, – он ненадолго замолчал, горло саднило всё сильнее, и рука, будто сама по себе, потянулась к чашке с чаем, к которому девочка даже не притронулась. – Совет обманул округа, убедив всех, что егеря присоединились к Страже, и затем выставил ультиматум: или лидеры общин пойдут на разумные уступки, или подавлять следующую аномалию пострадавшие будут самостоятельно, без военной помощи Кардии.

– А как звучали эти требования?

– Если говорить коротко: чтобы гильдии и заинтересованные организации находились вне политики и личных дрязг, – эльф отпил из чашки и поморщился от горечи.

– И округа просто взяли одумались, забыли старые обиды и… согласились? – с долей сарказма уточнила Вэйдэ.

– Если бы всё было так просто… – устало вздохнул Илу’ридан. – Нет, общины приняли условия совета далеко не сразу. Но, знаешь, тот егерь, сыгравший немаловажную роль в подавлении аномалии, стал своеобразным символом. Слухи о нём и его синтагме разносились с севера на юг будто с ветром, и мнение округов менялось. Один за другим они присоединялись к пакту о нейтралитете двадцать первого года. Я многое упрощаю, но благодаря лукавству триединого совета и стечению обстоятельств как раз и появились объединённые гильдии. Из них первой сформировалась транспортная.

– А как же Сабертия?

Несколько вдохов остроухий молчал, разрываясь между соблазном наконец-то оставить позади шумное веселье и отправиться спать, ведь он сдержал обещание, и нежеланием разочаровать ребёнка. Он невольно вспомнил Рашми, в каком трансе тот рассказывал Вэйдэ о событии, которое трусливо не сохранили в книгах. Тогда эмоциональный монолог покойного учёного был на удивление скуп на детали, и всего на мгновение эльф испытал нужду ответить, будто его подтолкнули к выбору.

«Она всё равно не узнает этого из учебников по истории», – поймал себя на мысли Илу’ридан, но вслух сказал другое.

– Совет обманул и делегацию с севера, – задумчиво признался он. – Пойми: Сабертия суровый край, там и при титанидах жили только сильные духом. Такие упрямые личности вполне могли бы обходиться своими силами для выживания, но аномалии воплощения создавали проблемы, с которыми одним лишь упрямством справиться не получалось, – и пусть девочка молча его слушала, то, как она склонила набок голову Илу’ридан расценил как очередной вопрос. – Болезни, Вэйдэ, твари Воплощения оказались опасны не только острыми когтями.

– А магия не всесильна… – неожиданно мрачно прокомментировала маленькая саворина.

– Она по-прежнему не всесильна, – будто оправдываясь, вздохнул эльф. – Делегации с северного континента за содействие в инциденте обещали помощь в разработке лекарств и поставку растений, которые не приживаются в холодном климате, но в последний момент совет выставил условие… Что было дальше ты уже знаешь.

– Присоединение егерей к Страже, – кивнула Вэйдэ, но стоило собеседнику, положив ладони на стол, встать, как она снова подала голос. – Последний вопрос, мастер Верода. Что такое «синтагма»? Наставник тоже использовал это слово, но во время того урока мне было страшно что-то спрашивать…

– Это… – он запнулся, ему пришлось напрячь память. – Если я правильно помню, это устаревший термин. На языке титанидов так, кажется, обозначается военный отряд, подконтрольный определенной группе высокой расы.

– Зачем всё так усложнять? – недовольно фыркнула девочка, ответ явно не оправдал её ожиданий.

– Не ворчи, – мягко упрекнул эльф, но и его посетила схожая мысль. – Подозреваю, основатель егерей лоялист с крайними убеждениями, потому и использовал непопулярное слово.

– В память о покровителях, да?

– Скорее всего…

Отчего-то в его голосе слышалась неуверенность.

В тени листьев одинокого древа. Глава 3

Несколько дней до отправления тянулись для Илу’ридана обманчиво медленно. В его сумке нашлось место только для одежды, и он успел трижды пожалеть, что не прихватил с собой хоть какую-то книгу. Умом остроухий прекрасно понимал: достаточно отыскать местную библиотеку, торговца газетами, просто слушать разговоры на людном постоялом дворе на худой конец, и проблема будет решена. Вот только утомительное путешествие в Розван и навалившиеся следом проблемы крайне некстати всколыхнули эльфийскую брезгливость. Внутри будто завязывался тугой узел от одной мысли, что ему лишний раз придётся говорить с людьми и, тем более, брать в руки их творения. Годы, проведённые в полупустой обители, давали знать о себе. Небольшой город выглядел раздражающе большим, его скучные постройки по-прежнему давили, а иногда казалось, что стены угрожающе нависают над ним, подобно отяжелевшим ветвям. Игра воображения, оправдывался эльф, но окончательно успокоится не мог, отчего вид людных улиц необъяснимо портил настроение, будто в каждом он видел врага. В таких обстоятельствах Илу’ридан находился впервые, потому терпения остроухого едва хватало на короткие визиты в транспортную гильдию.

А вот для Вэйдэ время пролетело слишком быстро. После завтрака она вместе с эльфом покидала постоялый двор и до позднего обеда гуляла по городу в одиночестве. По прибытию Розван не особо ей запомнился, словно в полу трансе девочка шла за спутником, пока не остановилась у того самого плаката и лишь тогда очнулась. Но вот на следующий день её внутренний мир буквально взорвался красками. Сперва ею двигало любопытство, но очень скоро оно превратилось в ранее незнакомый восторг. Ремесленные ряды и гончарные мастерские поразили ребёнка яркими узорами и необычными формами, подталкивая к исследованию, а главное – к вопросам. Как-то наставник пытался словами описать ей то, что считал красивым, и быстро сдался.

«Ivert’kantao, кроха, порой нужно увидеть, чтобы осознать…», – сказал тогда Рашми, оправдывая собственную неудачу в подборе метафор, но ценность его слов Вэйдэ с удивлением поняла позже, когда столкнулась с чем-то новым.

Илу’ридан, с трудом переступая через беспокойство, считал, что такие прогулки пойдут маленькой саворине на пользу. Остроухого кое-как успокаивало лишь то, что отметины на лице и легко узнаваемая мешковатая одежда станут Вэйдэ более надёжным щитом, чем его компания.

«Ей пора свыкнуться с мыслью, что теперь она сама по себе», – оправдывался эльф, провожая взглядом удаляющуюся фигурку, хотя спустя час уже мечтал, чтобы девочка снова завалила его вопросами.

Почти всё свободное время, которого стало внезапно много, Илу’ридан медитировал в «отвоёванной» комнате. Потревоженное накануне воспоминание эхом пронеслось по снам, не оставляя его даже ночью, и, будто незаживающая рана, не давало покоя, стоило только оказаться в одиночестве и тишине. Он пытался отвлечься, продумать свои дальнейшие планы, рассмотреть больше вариантов, отбросив все лишние, отвлекающие мысли, но то и дело слышал в голове обрывки фраз, невольно окунаясь в омут памяти.

«Ты опять погрузился в себя…». У неё удивительным образом не получалось долго молчать. Девушка из его воспоминаний могла звонко щебетать, увлечённо рассказывая о какой-то ерунде, но, стоило запоздать с ответом, и она так потешно надувала губы.

«Сколько ты уже не спишь?». Последствия его бессонных ночей всегда бросались ей в глаза. Казалось, что она, человек, проявляла к нему больше заботы, чем родные и друзья из числа эльфов. Это так цепляло. Даже их рабочие встречи, наполненные её обеспокоенным возмущением, грели ему сердце и жутко смущали.

«Смотри какие забавные…». Возможно, он никогда в жизни столько не улыбался, как во время того фестиваля в честь основания Освы. Тогда от нахлынувших эмоций Илу’ридан будто опьянел, нёс какую-то чушь, а она в ответ смеялась. Это было их первое свидание за год разлуки. Эльф осмелел настолько, что вытащил шпильку из причёски и протянул ей, словно цветок. Ворчание о мужском орнаменте красноречиво говорило, что девушка не знала их обычаев, но тогда принятый подарок вселял надежду.

«Не делай такое лицо…». Так прозвучали последние её слова. Короткая фраза, где туго сплелись противоречивые эмоции. В ту пору они уже некоторое время жили вместе. Человек и эльф… Естественно, их взгляды во многом расходились. Естественно, между ними случались разногласия. Ни дать, ни взять – глупые ссоры, но в такие моменты он искренне считал: несколько часов порознь помогут каждому из них успокоится, и молча уходил. Потом, когда было уже слишком поздно, окаменевшему Илу’ридану сообщили о её смерти… о неустойчивой конструкции, о роковой случайности, о том, что она скончалась в одиночестве. Сломленный, эльф почти возненавидел слова возлюбленной, которые потом будто в насмешку годами преследовали и вторили неутихающему чувству вины. В конце концов, в нём тоже что-то умерло, забрав с собой даже повседневную улыбку.

Боль в руках вернула его в реальность. Голова едва заметно кружилась, кулаки сжаты, костяшки побелели, а ногти впились в кожу ладоней. Раньше, до службы в монастыре Последнего пути, пока он колесил по Римуш такое случалось часто. Воспоминания накрывали Илу’ридана подобно лавине: то одно привидится, то другое и только последние, самое тяжёлое, никогда не менялось. «Ферандия», – порой с пониманием шептались у него за спиной, и в одном единственном слове звучало столько осуждение, что леса Ферры быстро стали для него чужими. Впрочем, иногда ему казалось, что порицание окружающих оправдано, ведь девушка оставалась для эльфа наваждением даже после смерти, превращая радостные моменты прошлого в обрывки кошмаров. Такого никак не ожидаешь от яркой любви.

Когда же Илу’ридана отправили в монастырь Последнего пути, он продолжал плыть по течению: выполнял поручения, изливал на окружающих накопившуюся за время путешествий желчь, «серел». Но именно там, в удалённой обители за разговорами с настоятелем, остроухий упрямец наконец-то смог обрести покой, всё чаще с тоской вспоминая родные леса. Правда, искренняя улыбка так и не вернулась на его лицо.

Эльф заставил себя разжать кулаки, и, глядя на покрасневшие отметины на ладонях, он чувствовал внутри болезненную пустоту, даже в мыслях царила гнетущая тишина. Наверно потому Илу’ридан смог услышать едва различимый мелодичный звон и тяжело вздохнул. Раздражение неожиданно легко вытеснило навеянные переживания. Воспоминания о покойной возлюбленной так некстати заставили его забыть главное: поездка в Вибэ – не увеселительная прогулка и даже не жест доброй воли, просто очередное задание. Последнее, зато очень важное, убеждал он себя, а компания Вэйдэ – в первую очередь удачное прикрытие, и только затем проявление заботы. Эльф на мгновение нахмурился, он постоянно напоминал себе об ответственности, но именно сейчас, будто на мгновение увидев всё со стороны, он почувствовал себя скверно. В конце концов, те, кто хранил секреты монастырей Последнего пути, порой даже в собственных глазах выглядели мерзко.

Рука Илу’ридана потянулась к небольшой коробочке в потайном кармане. Незнающим монастырская одежда казалась мешковатой и скучной, на деле же она позволяла хранить секреты от любопытных глаз. Плоский прямоугольник напоминал футляр для письменных принадлежностей. У Вэйдэ в сумке хранился такой же, с долей зависти вспомнил эльф, из тёмного дерева, украшенный резьбой в виде цветов. Прощальный подарок настоятеля нёс на себе следы времени, но старик о нём явно трепетно заботился. Футляр Илу’ридана напротив был новым, выструганным наспех, а вместо перьев и чернил хранил в себе кристаллическую пыль вперемешку с мелкими осколками, в которой покоился тот самый, извлечённый из Рашми ребристый шарик.

Маленькое открытие в своё время позволило ему вздохнуть с облегчением и увидеть новые возможности. Смесь из грубого помола необъяснимым образом поглощала всю излучаемую кристаллом магию, удобно скрывая его из поля зрения тех, кто мог смотреть на мир особым зрением, и на короткое время делая просто красивым камнем круглой формы. В день, когда выяснился этот интересный нюанс, эльф позорно запаниковал. Беспомощно мерял шагами хладную, решив, что загадочный образец подменили, и начал подозревать всех и каждого. Несколько часов он донимал монахов резкими вопросами, показывая себя с тёмной стороны и гоняясь за тенями, но, когда наконец-то вернулся в каморку, услышал мелодичный звон и нервно рассмеялся. От облегчения у него даже подкосились ноги. Позже, осмотрев образец, Илу’ридан заметил, что плохо очистил шарик от кристаллической пыли после того, как случайно уронил его в скопление осколков во время замера. В итоге за год наблюдений образец неоднократно удивлял остроухого монаха, показывая ему течение Воплощения под иным углом и заставляя сомневаться в собственных знаниях.

К его разочарованию, смесь в футляре уже поменяла свой цвет, что говорило эльфу об одном – пыль вместе с осколками переняла у образца сигнатурный след и теперь будет привлекать опасное внимание. Это раздражало Илу’ридана сильнее, почти злило. Этап «настройки», так он привык называть процесс, всегда протекал по-разному, но остроухий всё же надеялся, что у него будет в запасе ещё хотя бы пара дней. Не повезло, мелькнуло в голове, и взгляд метнулся к сумке в углу, где на такой случай хранилась запасная порция смеси.

«А вдруг не хватит?» – засомневался он, и сжимающие футляр руки затряслись.

Это была такая удобная возможность тихо обойти законы, прописанные в трибуции знаний. Илу’ридан отчаянно стремился доставить образец незаметно, будто помешался на самой идее, чтобы круглый кристалл принадлежал только эльфам. Громкое оправдание легко позволяло забыть, что двигали им куда более приземлённые цели, в которых без труда просматривались корыстные мотивы. Показать себя с лучшей стороны, выслужиться перед культом, стереть усложняющее жизнь клеймо ферандии… и окончательно забыть умершую по глупости женщину. За тридцать лет у него было достаточно времени, чтобы понять: он устал жить в тени ошибки.

К моменту, когда в замке повернулся ключ, Илу’ридан, сидя у сумки, пытался решить, что делать с отработанной смесью. Новый футляр уже хранился у него в потайном кармане, а вот прежний… Он бы мог оставить коробочку где-то в городе или незаметно разбросать содержимое, прогуливаясь с Вэйдэ, но сомнения оставляли его в шаге от окончательного решения. Эльф держал в руках не просто наполненный магией предмет, а непредсказуемый потенциал, халатное отношение к которому могло легко превратиться в проблему в будущем.

«Вы должны продумывать наперёд каждый свой шаг, каждое действие, каждое слово…» – память снова не к месту напомнила ему слова учителя, порождая беспокойство. Он уже натворил столько ошибок и опасался совершить ещё одну.

Ключ сделал два оборота, дверь с тихим скрипом приоткрылась и в комнату заглянула саворина, явно выискивая спутника глазами.

– Что-то произошло? – устало подал голос эльф. Вэйдэ вздрогнула от неожиданности, но затем улыбнулась и проскользнула внутрь.

– Мастер Верода, вы же говорили, что мы пробудем в городе два дня, так?

– Верно, говорил, – протянул остроухий, поднимаясь на ноги, так он чувствовал себя увереннее.

Но вопрос ребёнка оттеснил его переживания на второй план. Он настораживал, как, впрочем, настораживал и вид Вэйдэ. Привычки твердили ему – резкие перемены редко случаются во благо. В тот момент она показалась Илу’ридану необычайно яркой, ни дать ни взять простая восторженная девочка-подросток, с горящими глазами и чуть смущённой улыбкой.

– Мне сегодня показали гончарный цех, а завтра обещали отвести в стеклодувную мастерскую, – призналась саворина и отвела взгляд, будто стыдилась собственного любопытства.

– Стеклодувную? – удивлённо переспросил эльф. Футляр в руке будто бы потеплел. – Видимо, времена меняются, раньше Розван славился только керамикой.

– Старший мастер местного отделения объединённой ремесленной гильдии, – на одном дыхании выпалила девочка и невольно хихикнула, вспоминая их недавний разговор, – упомянул, что по прихоти одного авторитетного человека сюда перенесли часть производства, – саворине будто надоело стоять у двери, она пересекла скудное пространство комнаты и села на край кровати.

– Ну надо же… – по привычке в особой манере произнёс эльф, провоцируя собеседника на откровенность. – И что там делают?

– Пока что ничего, – с некоторым разочарованием призналась Вэйдэ. – Но собираются создавать бутылки… а еще флаконы! – мысли Илу’ридана зацепились именно за эти слова ребёнка, и план решения нежданной проблемы начал формироваться. – Сейчас подмастерье только обучают, а мне дадут посмотреть за процессом. К слову, наставники как раз живут на этом постоялом дворе, потому здесь так шумно.

– Всё это тебе старший мастер рассказал?

– Да, – кивнула девочка. – Я встретила его у торговых рядов, когда донимала торговца вопросами о красках.

– И затем он показал тебе гончарный цех? – уточнил эльф. Его невольно восхитило, как много ребёнок без должного обучения узнал за пол дня.

– Да! – неожиданно радостно ответила Вэйдэ и он даже вздрогнул. – Простите, там было очень интересно. В двух словах и не расскажешь… По правде говоря, не ожидала, что он меня туда отведёт. Но старший мастер оказался так похож на настоятеля, та же походка, те же морщины, разве что борода короче. Я с ним говорила как с мастером Тенвиаром и в итоге почти всё время только слушала.

– Хочешь сказать, что будь он похож на мастера Вендроша, к примеру, ты вела бы себя по-другому? – удивился Илу’ридан, эльф откровенно не ожидал от маленькой саворины подобной гибкости.

– Да, наверно… – неуверенно призналась девочка, опустив взгляд. – Надо ведь общаться на одной волне, так?

В два шага отлипший от стены остроухий оказался рядом с ребёнком. Вэйдэ вскинула голову, в глазах отразилась смесь удивления и страха, отчего неприятное чувство ещё одним узлом завязалось где-то в груди. Возможно, будь они с ней одного вида, хоть немного близки по крови, его, как и старого настоятеля, тоже терзали сожаления.

«Жалко отправлять её в Скользящую академию», – неоднократно ворчал старик.

– Молодец, – неожиданно тепло произнёс эльф и потрепал девочку по волосам. – О завтрашнем дне не переживай, он весь в твоём распоряжении. А заодно передай старшему мастеру от нас маленький подарок, – Илу’ридан протянул саворине футляр. – На развитие Розвана, образно говоря. Если полностью измельчить и добавлять понемногу, получатся уникальные бутылки.

Он ей врал. Эльф и близко не представлял, каковы могут быть последствия, просто обманывая собеседницу красивыми словами. К сожалению, именно так выглядела его забота о Вэйдэ, лишний раз оттеняя эльфийский эгоизм. Ложь во благо, всё ради покоя в её душе, убеждал себя он. Но, где-то в темноте за высокопарными оправданиями, Илу’ридан рассчитывал на худший исход. Взрыв, магический разрыв, аннигиляция материи – в теории возможен любой вариант. Не важно насколько ужасной будет трагедия, главное, чтобы мастерская исчезла вместе со следами его авантюры.

В тени листьев одинокого древа. Глава 4

Казалось, он что-то упустил. Тревожное давящее чувство, которое Илу’ридан легкомысленно приписал воображению, не отпускало даже когда ремесленный городок остался далеко позади. Подобно надоедливому насекомому, оно будто путешествовало вместе с эльфом. Только теперь вместо душной архитектуры был комфортный, пусть и тесный рейсовый экипаж, а раздражающие людные улицы сменились ворчащими по любому поводу пассажирами. Однако разум упрямо твердил, что от его внимания ускользает какая-то деталь, возможно, несущественная мелочь, зато заставляющая искать источник беспокойства.

Первый день Илу’ридан и правда присматривался к прочим путешественникам, с которыми эльфа свела дорога. Но пролетел час, за ним другой, затем еще несколько. Не происходило ничего подозрительного, что хоть как-то отличалось от его воспоминаний о длительных путешествиях. Едва заметно покачивающийся экипаж, скучные лица, тоскливая тишина, разбавляемая лишь тихими перешептываниями, всхрапами и шелестом страниц. Незадолго до вечернего привала он окончательно свыкся с мыслью, что стал заложником обстоятельств и домыслов, чувствуя себя едва ли не последним глупцом.

А затем, выбираясь вместе с пассажирами под открытое небо, эльф пересёкся с ним. На вид парню было едва за двадцать, резкий порыв ветра скинул с его головы капюшон белой куртки, открывая любопытным бледное лицо, растрёпанные каштановые волосы и по-особому алые глаза. Редкий красивый цвет, сказали бы одни, молодые и неопытные, но последователи культа леса всегда знали больше, и, встретившись с парнем взглядом, Илу’ридан испытал почти тошнотворное отвращение.

Обучаясь в одной из Рощ, ему вместе с остальными учениками всегда напоминали, что демонология, некромантия и гемомантия худшие направления магии. «Помните: любопытство и благие намерения ходят бок о бок с одержимостью», – неизменно любил заканчивать наставник, рассказывая о них.

– Ты слышал? – в те времена Илу’ридан заканчивал учёбу и был завален работой.

– Конечно, нет, – с нескрываемым раздражением ответил он, отвлекаясь от записей. – Как я могу здесь хоть что-то слышать?

Собеседник, такой же аюрнай, сел вполоборота на край низкого библиотечного стола. Довольное лицо красноречиво говорило о том, что его распирало от желания поделиться последними новостями, и, меж тем, лишний раз напоминало: эльфы любили слухи больше остальных низких раз, просто умели держать лицо при посторонних. Илу’ридан и сам находился в том возрасте, когда любые новости вызывали интерес и был рад ненадолго отвлечься от навязанной учёбой работы, от объёма которой хотелось взвыть.

– Нашли ещё одну копию «Сангуинологии»! – взволнованно сообщил ему эльф. – На этот раз третьего тома!

– Редкая находка, – признал Илу’ридан, откинувшись на спинку дайцу*. В охоте за книгами по магии крови первый том «Сангуинологии» и правда отыскивали чаще, чем второй и, тем более, третий. – А самого мага так и не нашли?

– До сих пор нет, – теперь в голосе собеседника слышалось усталое разочарование. – С другой стороны, Терраси́дис Ран-Дан или хорошо скрывается уже больше десятилетия, или давно где-нибудь умер. Вряд ли этого человека вообще отыщут… – и вдруг эльф снова оживился. – Кстати! Пока ты украшал библиотеку своим присутствием, я от наставников слышал, что триединый совет собирается проклясть автора «Сангуинологии» его же проклятием. В назидание остальным.

– Ты же сам сказал, что его не нашли, а без тела или капли крови это невозможно, – возмутился Илу’ридан, будто его обманывали.

– Поэтому собираются проклясть всю родословную через прямых родственников, – и затем собеседник зловеще добавил. – У мага остались дети.

– Чтобы показать: наказаны будут не только практикующие гемомантию? – догадался Илу’ридан, этическая сторона новости его интересовала мало. Молчаливый кивок стал ему ответом. – Сомневаюсь, что такие меры хоть на что-то повлияют…

Во времена учёбы он действительно не видел острой нужды в подобном запугивании, разделяя с наставником мнение, что переступившие черту уже никогда не вернуться. Но, к своему удивлению, эльф ошибался. Илу’ридан не догадывался насколько родословная Ран обширна. По-особому алые глаза появились по всей планете и в первые годы после исполнения приговора стали символом порицания, отчего даже уважаемые люди были вынуждены скрываться. Назидательный пример и правда одних сделал более осторожными, а других – и вовсе отвадил от гемомантии.

Но время неумолимо шло, столетие без громких напоминаний постепенно стёрло из памяти людей и гномов суд над родословной Ран, оставив лишь упоминания на страницах книг по истории и в учениях эльфов из культа леса. Наверно потому никого из пассажиров не заботило, что они путешествуют вместе с потомком «знаменитого» преступника. И только Илу’ридану было сложно смириться с присутствием такого человека. При виде парня в нём будто с новой силой закипала смесь из навязанных воспитанием взглядов и почти детской обиды. В годы обучения наставник, который стал ему как второй отец, часто срывался лично посмотреть на результаты очередного «интересного случая». Илу’ридан искренне считал, что эти поездки лишь отнимали их время и попросту испортили эльфу юность.

Остаток пути в Вибэ он то и дело отыскивал взглядом белый капюшон. Незнакомец, невольно ставший раздражающим фактором, будто приковывал к себе внимание остроухого, и тот перестал думать о странностях и накручивать себя. Всё же порой Илу’ридан понимал, что ведёт себя чересчур назойливо и тогда тихо просил у Вэйдэ что-нибудь полистать. В такие моменты девочка казалась дальновиднее его самого. Её небольшую сумку распирали книги, забранные савориной из монастыря, и кожаная папка с исписанными листами, будто последнее доказательство их с Рашми связи. Так он узнал, что безымянный том в потрёпанной обложке, который Вэйдэ безуспешно пыталась читать в почтовом экипаже, оказался чем-то средним между личным дневником и рукописным сборником стихов. Впрочем, даты и короткие записи ничего не говорили Илу’ридану, куда сильнее его заинтересовали рифмованные строки.

– Не знал, что он увлекался поэзией, – тихо прокомментировал эльф, неспешно пролистывая страницы.

– Я тоже не знала, хотя провела с ним много времени, – также тихо призналась девочка.

Илу’ридан бездумно пролистал книгу до белых страниц, невольно отмечая, что за время жизни в монастыре Последнего пути покойный саворин почти не писал стихов, изливая на бумагу сперва страхи, затем приправленное недоверием удивление, а после сухо описывал, как ухудшалось его состояние, будто наблюдал за экспериментом. Последние записи были особенно тяжелы, но именно в них Рашми детально расписывал свои сны. Внезапно эльф поймал себя на мысли, что дневник ученого отлично дополнит его будущий отчёт о наблюдениях за образцом.

– С моей стороны будет обременительно, если я попрошу отдать эту книгу? – уточнил Илу’ридан, ему не хотелось нагло отнимать у ребёнка память о наставнике.

– И не надейтесь! Она моя, – твёрдо отказала Вэйдэ, но добавила. – Интересующие отрывки вы можете просто переписать. Времени у нас много.

– Надо же, – одобрительно произнёс эльф, – пришло и твоё время раздавать дельные советы.

Он подмигнул покрасневшей от смущения девочке, а кто-то из пассажиров раздраженно шикнул.

На следующий день в руках Илу’ридана оказалась уже папка с записями. Он сразу её вспомнил: толстая потёртая кожа с оттиском Скользящей академии, плавно переходящий в простой геометрический узор, растянутые и местами подштопанные внутренние карманы. Напоминающая оторванную от книги обложку, она, тем не менее, навевала воспоминания. Папка осталась в монастыре после осиротевшего саворина и досталась Вэйдэ в те времена, когда девочку начали обучать грамоте, став для неё скорее трофеем, чем знаком поощрения. В более ранние годы Вэйдэ часто проявляла бунтарский характер и капризничала, как самый обычный ребёнок, что сбивало с толку монахов, привыкших думать о связанных тандемом иначе. Она не особо стремилась учиться, хотя и любила слушать, как сплетничают монахи, и заставить её просто начать получилось только после угроз.

«Драконам не нужны чистые листы. Они считают, что во всём важен узор, – без особой надежды сказал он девочке, которая дулась на старших в монастырском саду. – Но знаешь, чистые листы горят быстро и без сожалений, потому что на них ничего нет».

К его удивлению, именно эти слова, а не уговоры монахов, возымели успех, приятно теша эльфийское самолюбие. Впрочем, ужасный почерк и потом отражал нежелание Вэйдэ тратить время на учёбу. По крайней мере Илу’ридан всё так помнил, но исписанные страницы буквально кричали ему об обратном, особенно мелкая ровная вязь. Будто писал кто-то другой.

– Скажи-ка мне, – обратился эльф к саворине, глядя на листы, – мастер Вендрош делал для тебя какие-нибудь записи?

– Только карточки с простыми символами скользящего диалекта, чтобы показать как формируются сложные, – зевнула девочка, она как раз собиралась поспать, пока её единственное развлечение находилось в чужих руках.

– И он не критиковал твой почерк? – осторожно уточнил Илу’ридан, полагая, что учёный сразу бы подметил сходство между тем, как писал он и его ученица.

– С чего бы? – удивилась собеседница. – Наставник в мои конспекты никогда не заглядывал.

Маленькое признание стало для остроухого открытием и загадкой без очевидного ответа. Илу’ридан хорошо знал, что с практикой стиль письма менялся, порой до неузнаваемости, вот только до уроков со странным гостем все в монастыре знали, что у Вэйдэ не было никакой практики. Тогда почему же в исписанных ею листах буквально чувствовалась рука Рашми?

Он с трудом оторвался от содержимого папки и посмотрел на пассажиров, то ли в поисках ответов, то ли в попытке отвлечься. Взгляд отыскал белый капюшон и… эльф, словно по щелчку пальцев, успокоился. Не нужно зацикливаться на маловажном, напомнил себе Илу’ридан словами наставника. Верно, у него хватает хлопот, о загадочных совпадениях он подумает потом.

Вибэ встретил их остатками утреннего тумана. Спустя два часа после рассвета рейсовый экипаж въехал в накрытую плотной дымкой долину в низине между двух гор, где ещё в годы позднего расселения неудачно заложили крошечное поселение в несколько домов, которое стало полноценным городом только после того, как драконы выбрали один из хребтов, чтобы построить Скользящую академию. И пусть Вибэ выглядел меньше Розвана, в нём проживало больше населения. Рассказывая подобные мелочи, Илу’ридан терпеливо пытался хоть немного насытить любопытство собеседницы, но стоило ему ответить на один вопрос, как тут же она задавала новый. Девочку будто бы снова интересовал каждый пустяк. Последний час пути Вэйдэ не отлипала от окна, настолько плотный туман ей видеть не доводилось. Вычурная архитектура города тоже оказалась в новинку, как и стиль одежды идущих навстречу людей. На глаза попадалось столько интересных мелочей, что молчание для девочки становилось мучительным. На первые вопросы Илу’ридан ответил не задумываясь, провожая взглядом удаляющуюся фигуру в белой куртке, а дальше маленькую саворину уже сложно было остановить. Но эльф оказался по-своему рад такому исходу. Он нервничал перед встречей с наставником, а разговоры помогали отвлечься.

– … Только транспортная гильдия? – не поверила Вэйдэ, заглядываясь на яркие вывески небольших кафе, ставших достопримечательностью главной улицы. – Но здесь же так людно!

По пути к Скользящей академии им и правда встречалось много прохожих. Раннее утро рабочего дня: одни куда-то торопились, другие шли неспешно, зато ели на ходу, а в воздухе соблазнительно пахло горячими напитками и свежей выпечкой.

– Тем не менее, это правда, – пожал плечами эльф. – В Вибэ действует исключительно объединённая транспортная гильдия. Все остальные – частные лавочки, обслуживающие академию, а также издательство «Вельви́чия». Оно, к слову, входит в пятёрку самых крупных издательств планеты.

– Издательство? Тут? – не унималась Вэйдэ.

– А чему ты так удивляешься? – усмехнулся Илу’ридан. – Ведь мастер Вендрош уже рассказал тебе об одной особенности академии.

На несколько мгновений саворина и правда замолчала, пытаясь вспомнить детали.

– Книги, Вэйдэ, – подсказал эльф.

– Самое большое собрание художественной литературы! – громко воскликнула она, и случайные прохожие начали неодобрительно посматривать на их компанию. – Книг и правда настолько много?

– Просто огромная библиотека, даже ты оценишь, – Илу’ридан невольно вспомнил, как в один из прошлых визитов в академию со смесью ужаса и восхищения задирал голову чтобы оценить масштабы.

– Со всем уважением, мастер Верода, это обидно прозвучало, – недовольно фыркнула Вэйдэ.

– Скажу тебе больше, – игнорируя возмущение собеседницы, продолжил эльф, – собирать коллекцию начали исключительно по прихоти ректора академии. А ещё говорят, он любит писать рецензии…

Ещё некоторое время они говорили о всякой ерунде, что попадалась девочке на глаза. Илу’ридан даже не заметил, как начал давать советы: какое кафе в Вибэ стоит посетить, добавляя оговорку «по крайней мере двадцать лет назад мне понравились их булочки», на что нужно обращать внимание в местных магазинах, а главное – не принимать местное раболепие как нечто искреннее и не злоупотреблять им. В прошлом ему доводилось видеть насколько превосходство в виде отметин на лице портило саворинов.

Когда же они подошли к широкой каменной лестнице, что змеёй извивалась по склону вверх, эльф вспомнил день отбытия из монастыря. Момент и правда оказался чем-то похожим. Он ведь стоял тогда рядом с ребёнком и слышал почти все прощальные напутствия, которые звучали в точности как его советы. От осознания близкой разлуки на плечи будто взвалили камень. Эльфийские шаги стали заметно тяжелее и медленнее, а в ответах уже не было прежней искренности, трусливо оправдываясь короткой фразой: «Прости, я не знаю». На волне любопытства Вэйдэ не сразу уловила упавшее настроение спутника, половину пути она ещё весело щебетала, а вторую – уже напряжённо молчала, будто готовилась к расставанию.

Наставник как-то сказал Илу’ридану, что Скользящая академия была очень похожа на небольшой человеческий замок, какие возводили люди на родной планете. Эльф без колебаний принял его слова на веру, хотя за годы путешествий ни разу не видел под небом Делиш Ден чего-то подобного. Но каждый раз, когда ему приходилось навещать наставника после принятия должности заместителя ректора, он испытывал странное восхищение. Странное – потому что после изящной эльфийской архитектуры грубая кладка должна была бы отталкивать, вот только скупые плавные акценты то и дело приковывали внимание, заставляя находить красоту в несовершенстве.

Миновав массивные ворота, Илу’ридан остановился. Вид мрачных башен на фоне блекло-лазурного неба оставался неизменным каждый его визит. Правда в то утро постоянство академии совершенно не радовало эльфа. Краем глаза он заметил спешащую к прибывшим фигуру и резко повернулся к Вэйдэ, именно в тот момент, когда она собиралась что-то сказать.

– Я пробуду в академии несколько дней, – сообщил Илу’ридан саворине и добавил. – Но перед уездом я обязательно с тобой попрощаюсь.

Так и закончилось их маленькое путешествие, без лишних слов и эмоций. Девочка напоследок ему улыбнулась, а он направился к главному входу. До кабинета заместителя ректора его вели путанные и пустые коридоры. Слишком пустые, что неоднократно бросалось в глаза эльфа. Наставник только разводил руками, но однажды заметил: «Драконы подобно детям любят громкие названия. Саворинов здесь никогда не набиралось больше пятидесяти, поэтому это место скорее школа, а вовсе не академия. Вот только их не переубедишь, они удивительно упрямы в отношении того, что считают красивым…».

Наставник Илу’ридана принял назначение после крупного инцидента в эльфийских кругах, в который оказался косвенно втянут, подорвав к себе доверие. Примерно в то же время начались первые кражи осколков. Редко навещающего ученика он уверял, что всем доволен, но разве грубо сложенная громадина в центральной части Римуш может сравниться с мирными лесами Ферры?

Илу’ридан постучал в дверь с резной табличкой и, не ожидая ответа, зашёл в просторную комнату с единственным большим окном. Из него был отлично виден внутренний двор, а значит хозяин кабинета уже знал, что в академию прибыли гости.

– Si gan’te, Касси’амин, – прозвучало со стороны. – Подожди немного, я приготовлю чай. Не ожидал, что ты прибудешь так рано.

– Наставник, – без приветствия начал Илу’ридан, закрыв дверь на замок, – нам нужно поговорить.

Из-за ширмы, что отделяла пространство кабинета от маленькой импровизированной кухни, вышел эльф в просторных светлых одеждах, такие же светлые волосы завязаны в хвост и только тёмно-синий таббат нелепо выбивался из благочестивого образа. Наставник не стал донимать ученика вопросами, лишь неспешно прошёл вглубь комнаты. С его губ сорвалось слово-переход и голубые глаза на мгновение вспыхнули. На ходу эльф сложил ладони домиком, будто удерживал бабочку, и только остановившись произнёс слово-ключ и быстро развёл руками. По кабинету понеслись золотистые огоньки, подобно растревоженным светлячкам, которые ударяясь о предметы, мебель и стены тут же гасли. Илу’ридану нравилось наблюдать заклинание полога тишины в исполнении наставника. Изящное и красивое, благодаря попыткам повторить магию также эффектно, эльф довёл заклинание до уровня рефлексов, пусть оно так и осталось абсолютно не зрелищным.

– Итак, Касси’амин, рассказывай, – дружелюбно произнёс наставник, устроившись на полукруглом диване. – Ты слишком серьёзен для того, чья служба в монастыре Последнего пути подошла к концу… – и жестом пригласил сесть напротив.

За пролетевшие годы интерьер кабинета не менялся даже в мелочах. Всё: от стеллажей с книгами до абсурдно громоздкого письменного стола, были изготовлены в человеческом стиле, с претензией на какую-то элегантность и непременно на высоких ножках. Особенно в глаза бросались два полукруглых дивана и овальный столик между ними. Именно на него Илу’ридан поставил извлечённый из потайного кармана футляр. Только затем, следуя приглашению, он сел и с удовольствием вытянул отяжелевшие после долгого подъёма ноги.

– Что это? – спросил эльф. Пока маленький деревянный предмет не вызывал у него никакого интереса.

– Следствие исследовательского инцидента в алой пустыне Товаруна, – ответил Илу’ридан, и в глазах наставника что-то изменилось.

Он не специально подобрал такие слова, но слишком поздно понял, что дал повод подумать совершенно о другом. Почти два года назад в центре области с красными песками раскрылся огромный улей, а исследовательский лагерь, в котором работали Рашми и его дракон, стал первой добычей обитающих там тварей. Впрочем, драконы стали следующими, получив в лице огромных насекомых первых врагов. Илу’ридан знал о трагедии и её последствиях исключительно с чужих слов, и порой радовался, что детали обошли его стороной. Страшное событие осталось для общественности уникальной формы аномалией Воплощения. А вот для эльфов, напротив, оно было чем-то большим, потенциально полезным и невероятно опасным. Потому что в отличие от других низких рас они помнили: улей раскрылся там, где раньше находился Иллакеш.

Мысли заместителя ректора действительно потянулись именно в этом направлении. Он попросту не мог думать о чём-то другом, хотя и понимал, что ученик был не способен пролить больше света на исследовательский инцидент, ведь находился на другом конце света. Понимал и другое: только спасённый саворин связывал алую пустыню и монастырь на западном побережье. Наверно потому, его переполняло ожидание чего-то особенного, и, когда он открыл футляр, едва смог сдержать эмоции.

– Какое разочарование, Касси’амин, – сухо протянул эльф, извлекая ребристый шарик. Минуту он крутил его в пальцах, присматриваясь, но быстро потерял интерес и положил обратно.

– Этот кристалл я извлёк из Рашми Вендроша «Серого»… – начал Илу’ридан, пропустив упрёк мимо ушей.

Около часа он рассказывал наставнику о жизни странного саворина в монастыре Последнего пути. За пять месяцев наблюдение за учёным стало единственным «развлечением» эльфа в те мирные дни, когда в обители не было других гостей. Во сколько появлялся по утрам в трапезной и когда уходил спать. О чём говорил с монахами и что в их разговорах его заинтересовало. Что рассказывал Вэйдэ и чем занимался в одиночестве. Об ухудшающемся состоянии и о визите в хладную. И, конечно же, о смерти саворина. Наставник задал лишь пару уточняющих вопросов пока делал чай, но остальное время был необычно тих.

– … Состояние его органов напомнило мне ваши рассказы о Хрустальной лихорадке, – закончил Илу’ридан.

– Где органы сейчас? – спросил эльф, в голосе звучала тревога.

– Я отправил их вместе с кровью в Дубовую Рощу спустя пять дней после смерти.

Наставник будто бы облегчённо выдохнул и на мгновение на его лице промелькнула досада. Ему никто не сообщил, понял Илу’ридан, чувствуя и за собой часть вины. Он бы мог написать ему пару слов, шифром обрисовать необычную ситуацию, как в своё время сообщил о странном долгожителе в монастыре, но не рискнул. На языке словно появился кислый привкус. Эльф перед ним тоже жил в тени ошибки. Изоляция от дел культа стала им обоим наказанием.

– Вместе с органами я отправил отчёт с заключением: саворин умер от отравления магией. Но, из опасений, не стал упоминать, что причиной смерти стал этот кристалл.

– А по нему и не скажешь… – начал было эльф и в следующее мгновение образец вместе со смесью мелодично зазвенел. Наставник вздрогнул и бросил взгляд на спокойного ученика. – Это маскировка? – предположил он. Молчаливый кивок был ему ответом. – Находчиво.

– Не совсем, – не согласился Илу’ридан.

Рассказ о кристалле ожидаемо занял больше времени. Термины, обозначения, мерные градации – он как будто говорил на другом языке, но в то же время чувствовал себя свободно без душащей необходимости подбирать простые слова. В последний раз так непринуждённо Илу’ридан говорил только с Рашми… Мысли то и дело тянулись к покойному учёному, к некоторым его словам о спорных научных теориях, словно бы скучал по другу. Сравнение оказалось подобно удару. Они ведь едва были знакомы, какая дружба?! От удивления Илу’ридан запнулся и замолчал, что наставник расценил по-своему.

– Ты устал, – мягко произнёс эльф. – Отдохни. Прогуляйся по академии, соберись с мыслями. Отчёты можно начать писать и завтра.

– Отчёты? – непонимающе переспросил Илу’ридан. – Вам нужно несколько?

– О саворине – отдельный…

* * *

(тем же днём)

Когда кабинет опустел, он долго стоял у окна, наблюдая как оживилась академия. Мирная картина. Он не врал ученику, жизнь среди подрастающих саворинов его вполне устраивала. Вот только своим появлением Касси’амин привнёс сумбур в мерное течение жизни эльфа. Голова шумела от вариантов, одни планы сменялись другими, всё сильнее мрачнея. Отданный ему маленький ребристый шарик стал для эльфа жутким искушением. Вернуться обратно в леса Ферры, как можно сомневаться? Вот только билет обратно был только для кого-то одного. Кого-то способного грамотно преподнести находку. В тот момент, глядя на занимающимися своими делами детей, в нём столкнулись амбиции и ответственность, и никак не получалось принять решение.

Как только начались дневные уроки, внутренний двор опустел. Взгляд эльфа перетёк на убранство кабинета. Мебель в человеческом стиле будто лишний раз напоминала, что академия для него не более чем ссылка, отчего горло сжимала обида. Он столько отдал культу леса, но… Все должны отвечать за ошибки. Они с Касси’амином не исключения.

Эльф быстрым шагом пересёк кабинет. На одной из полок стеллажей в окружении книг на подставке находился прозрачный шар. Предмет был размером с ладонь, из очищенной смолы с затемнённой синим пигментом сердцевиной. «Красивая безделушка для одних, средство связи для других?», – с долей недоверия поинтересовался он, когда разработка вошла в обиход. При изготовлении шаров в краску примешивали мелко истолчённые осколки, что оставались после саворинов, но эльфов мало заботили подобные детали. Успешный результат позволял быстро успокоить совесть и не замечать неудобные нюансы.

С шаром в руках он дошёл до дивана, удобно устроился и прикрыл глаза. Эльф представил лицо другого ученика, у которого подолгу службы имелось украшение из окрашенной смолы. Слишком слабое, чтобы с кем-то связаться, зато достаточно мощное чтобы «принять сигнал», как бы выразились титаниды.

«Мастер?», – без приветствия произнёс ученик. Его лицо перед внутренним взглядом эльфа стало объёмным, налилось цветом, обрело мимику. Одним словом – ожило.

«Меня навестил Касси’амин. Ты нужен здесь, в академии».

«Мастер, а вы уверены?», – в голосе звучало сомнение, лицо хмурилось.

Лояльность поражённого ферандией Касси’амина давно ставилась под вопрос, но до этого дня наставник всегда его защищал. Его второй ученик, напротив, находился на хорошем счету, пусть и выполнял для культа леса самую грязную работу. Впрочем, убивать собратьев ему по-прежнему было тяжело. Именно потому он донимал наставника вопросом, будто просил разрешения. К счастью, оправдание даже не пришлось придумывать.

«Я уже много раз давал ему второй шанс. Жаль признавать, но для нас он потерян…».

Эльф и правда спросил Касси’амина о дальнейших планах. В конце концов, тот не мог гостить у наставника вечность. Вот только ответ сильно расстроил заместителя ректора, и пришлось приложить много усилий, чтобы скрыть разочарование.

«Для начала отправлюсь в Кардию. Хочу посетить могилу…».

Кто бы мог подумать, что такими словами он подпишет себе приговор.

* * *

(спустя четыре дня)

– Нам действительно нужно было наблюдать за этим фарсом? – сухо прокомментировал Бэнуа, словно не видел зрелища скучнее, чем убийство одного эльфа другим.

Парень стоял в стороне от неприглядной картины – лежащего в луже крови тела в легко узнаваемой мешковатой одежде с торчащей из спины рукоятью. Он не испытывал к мертвецу никакого сочувствия. Убийства с юношеских лет не находили в нём никакого отклика. Но мастер-егерь, проживающий и работающий в Вибэ последние полтора года, будто что-то знал. Оттягивая их отбытие всяческими отговорками и въедливыми расспросами о последнем задании, он неожиданно попросил Бэнуа выследить в городе бывшего монаха, чем сильно удивил парня. И вот они стали свидетелями развернувшейся скучнейшей драмы, беспристрастно ожидая её окончания.

– Неужели у тебя всё же возникло желание его спасти? – хмыкнул эльф, осматривая тело в переулке на окраине Вибэ. Отделение объединённой транспортной гильдии находилось всего через пару домов от места убийства, переулком часто пользовались и тело непременно нашли бы спустя час или два.

– Конечно, нет, мастер. Он же из культа леса, – в голосе парня не читались эмоции, отчего эльф привык их додумывать. Этим словам подошло бы сдержанное возмущение.

– Я тоже юванай, если не забыл, – как бы между прочим заметил он и без труда извлёк воткнутый в спину мертвеца кинжал. Реплика ритуального оружия тен-юдэн. Даже не самая достоверная. Эльф понимающе хмыкнул: убийство пытались показать как результат не утихающего конфликта между культами. Такое и расследовать не станут, никто не узнает, что бывшего монаха убили свои же. Слишком узнаваемый метод.

– Не сравнивайте, вы – мастер-егерь, – тем временем опровергнул Бэнуа, – а они постоянно мешают синтагме.

– К слову, – протянул эльф, переворачивая тело, – ты же путешествовал вместе с ним. Есть, что сказать?

Незнакомое лицо, застывшее выражение болезненного удивления, в уголках губ потёки крови. Рука мертвеца вцепилась в ткань одежды на груди. Никаких ранений, он словно сжимал что-то важное.

– Хорошая интуиция… – начал было Бэнуа, но быстро поправил себя. – Была хорошая. А полевые навыки – дрянь. Его явно готовили для другого.

– Вот как… – протянул эльф.

Пальцы нащупали за воротом таббата покойного застёжку цепочки. Немного усилий и в его ладонь лёг массивный медальон в характерном для гномов грубом исполнении с алым цветком в орнаменте. На несколько вдохов окружающий мир перестал существовать для эльфа. В далёком прошлом ему уже доводилось видеть это украшение, разве что чуть более потёртым. Оно всколыхнуло воспоминания, словно в только ему понятной манере напоминая о цели долгого ожидания. На самом деле в переулок эльфа привела короткая просьба: «… он владеет тем, что важно для нас обоих, и для каждого по отдельности…». Когда он открыл медальон сердце бешено колотилось, но вместо грубо нацарапанной фразы увидел красно-синий осколок. И он наконец-то кое-что понял.

– Бэнуа, – эльф встал на ноги и повернулся к спутнику в пол оборота, – у меня есть для тебя задание.

– А вот у меня плохие предчувствия… – «проворчал» тот.

– Забери его тело в Вотэрим. Я открою тебе портал.

– Но… – попытался возразить парень, только эльф его будто не слушал.

– Пусть подготовят ритуал. Я закончу здесь и проведу его сам.

– Мастер, прошу, одумайтесь, – сухо попросил Бэнуа, будто в попытке в последний раз вразумить.

– Подумай сам, как это будет забавно, – эльф снова взглянул на медальон. – Последователи культа леса из кожи вон лезут, пытаясь внедрить к нам своих шпионов. Пусть думают, что у них наконец-то получилось.

Главное напоследок убедить местные власти, что эльф выжил после покушения благодаря егерям…

* * *

(два месяца спустя)

«Все дороги ведут в Кардию», – с иронией говорили ему, рассказывая о Римуш. Говорили и другое, но уже позже, когда он покинул Ферру: что монастыри Последнего пути переняли у Стражи триединого совета нравственное правило хоронить своих в одном конкретном месте. Где бы не умерли носящие отличительные шевроны, их останки обязательно найдут и привезут в Кардию, чтобы похоронить на памятном кладбище.

Солнце неминуемо клонилось к закату, создавая атмосферу для последнего прощания. Илу’ридан стоял у могильного камня, который, будто крепко обнимая, оплело цепкое растение, отчего между листьями и белыми цветами едва читалось: «Шуэ…». У неё же оставались родные, неприятно удивился он, почему о её могиле никто не заботиться? Даже эльфы расчищали места захоронения, чтя память ушедших. Наверно, он должен был разозлиться, но так и не смог. Его чувства и эмоции будто притупились и только высеченное на камне имя вызывало тоску.

К моменту, когда он беспощадно избавился от растения, за спиной раздались шаги, а вместе с ними пришло необъяснимое понимание приближения чего-то знакомого, почти родного. Ему даже не пришлось оборачиваться, чтобы увидеть: к нему подходил егерь. От этой мысли становилось удивительно спокойно, тоска по возлюбленной притупилась, став похожей на ноющую боль от шрамов. В культе леса он не испытывал ничего и близко похожего.

Егерь молча сел рядом. Со звонким «чпок!» он ловким движением откупорил принесённую с собой пузатую бутылку и, сделав глоток, также молча протянул её эльфу. Некоторое время Илу’ридан крутил в руках сосуд, а затем, будто решившись, наконец-то сделал глоток, но едва ли почувствовал вкус, разве что ягодный аромат узнал. Остатки вина он вылил на землю перед могилой, оставив опустевшую бутылку у камня.

– Когда я сделал ей предложение, то был уверен, что со всем справлюсь, – признался Илу’ридан егерю, хотя и не ожидал от него ответных слов. – Что смогу порвать с культом и создать семью. Вот только между нами словно существовала стена из различных взглядов. В конце концов, людей и эльфов учат разному, – в прошлом он часто цеплялся за это оправдание, сейчас же оно перестало казаться правильным. – Попытки преодолеть стену превращались в ссоры. В такие моменты я бросал её, позволяя нам обоим успокоиться в одиночестве… – эльф невесело рассмеялся. – Всегда собранная, она даже на похоронах друзей слезы не проронила. Но когда я возвращался, она начинала реветь, жалобно звала по имени, извинялась. А я… я чувствовал себя монстром.

Он ненадолго замолчал. Память, будто мучая, услужливо воскресила её слова: «Дан-Дан, прости… – всхлипывала девушка, чьё лицо по-прежнему оставалось размытым. – Я была не права, Дан-Дан… Не знаю, что на меня нашло… прости…».

– У меня едва хватало сил, чтобы поднять её меч, – продолжал Илу’ридан, – но после каждой ссоры я доводил её до такого жалкого состояния, что от собственного отражения становилось мерзко. Письма наставнику были моей единственной отдушиной…

– И часто вы ссорились? – неожиданно подал голос егерь, Илу’ридан даже вздрогнул от неожиданности.

Неожиданный порыв ветра разметал буквально белоснежные волосы собеседника эльфа и тот, недовольно ворча, завязал их в небрежный хвост.

«Его потому называют Белым волком?», – подумал Илу’ридан, но вслух сказал другое.

– Незадолго до её гибели, я уже по привычке гадал: какая мелочь в следующий раз взбесит кого-то из нас? Эти дурацкие глупости украли у нас столько времени. В день, когда мне сообщили о несчастном случае, я собирался извиниться первым…

– Несчастный случай… – хмыкнул егерь, – как удобно.

– Что..? – удивился эльф. У него будто не было желания ни спорить, ни заканчивать фразу, но сама мысль, что смерть возлюбленной – холодный расчёт тех, кому он доверял всю жизнь, казалось отвратительной. В то же время, она казалась такой логичной, ведь наставник презирал само явление ферандии.

«Тебя же предупреждали, Касси’амин…», – внезапно всплыли в памяти слова его убийцы.

– Я почти уверен, что свидетелей не было, что кто-то тебе знакомый быстро оказался рядом. Возможно, подкинул совет, как жить дальше…

Илу’ридан слушал егеря с удивительным спокойствием, но каждое слова попадало в цель. В то время он был душевно разбит и мог не замечать подозрительных деталей… Или же просто не хотел замечать? Наставник и правда посоветовал ему не сидеть на одном месте, а после помог с назначением в монастырь…

– Хочешь отомстить? – спросил егерь после тяжёлого вздоха эльфа.

– Хочу, – твёрдо ответил он. – Но смерти мне не нужны.

– Жаль, убить было бы проще, – заметил собеседник, но настаивать не стал. – Есть другие идеи?

– Нужно, чтобы культ сам начал меня искать, – хмыкнул Илу’ридан. – Обосноваться в Вотэриме недостаточно, потребуется повод посерьёзнее… Нужно вернуть образец, тогда последователи пойдут на контакт быстрее, ведь я единственный, кто знает о нём больше всех.

– Образец? – тихо переспросил егерь.

– Я извлёк его из вашего друга, – признание далось эльфу неожиданно легко. – Из Рашми «Серого».

– Вот как… – рассмеялся собеседник. В его голове некоторые детали огромной мозаики встали на свои места. – Знаешь, – продолжил он, – тебе не обязательно вступать в синтагму, Сабертия очень нуждается и в обычных травниках…

В тот момент егерь и не подозревал, какого ценного союзника «подарил» ему культ леса.

-–

– Дайцу (от японского Дзайсу) – стул со спинкой, но без ножек, часть эльфийского стиля мебели.Пояснения:

Неоправданные надежды отцов и детей. Глава 1

(188 год после «Побега»)

Стена постоянно подвергалась нападениям. Днём, ночью, в ясную погоду или сильный буран – казалось твари Воплощения никогда не спят, а холод заставлял их бросаться на скудные источники тепла. Говорили, что после «Побега» так было всегда и многие просто привыкли жить вопреки злым языкам с других континентов, упрямо не покидая Сабертию.

За год пребывания в странной, растянутой на километры крепости подобные разговоры звучали для него как злые сказки. Познавшему тёплое дуновение ветра, в них сложно было поверить. Ну кто в своём уме добровольно останется там, где даже погода стремится погубить неосторожных?! Впрочем, он не пытался проникнуться любовью к северу, ведь именно здесь, вместе с ударом поддых, резко окончилось его детство. Всего-то за год Бэнуа успел забыть, что такое мирное время и как его проводить. А главное – с кем. Детские страхи, оставшиеся в памяти в образе избивающих его с матерью отца, сменились ужасом перед тварями Воплощения, с более чем реальными когтями, клыками и отвратной вонью из пасти. О, да… Этот жуткий запах преследовал даже во снах.

Говоря проще, жизнь Бэнуа буквально состояла из патрулей, еды и сна. День за днём, месяц за месяцем. Как и у всех, кто делил с ним холодный барак, ведь каждый из них отбывал на Стене срок за убийство, и даже он – тринадцатилетний мальчишка.

Осуждённых не охраняли – Стену возвели далеко от единственного крупного города севера, в заснеженной долине, рассекая её на две неравные части. Постоянный холод и твари были куда лучшими надзирателями, чем люди, что составляли основу гарнизона. Осуждённых не бросали в бой, когда тяжёлый звон оповещал о нападении, и потому им не давали оружия, хотя порой было проще попасть под когтистую лапу, чем быстро свести счёты с жизнью. В гарнизоне никто не любил осуждённых, сторонясь каждого в одежде с белой полосой на рукавах. Тем не менее, их вклад в защиту крепости признавали – трясущиеся от страха, вооружённые лишь щитом и кристаллической лампой, одни из них патрулировали Стену, пока солдаты отдыхали, другие выполняли обязанности попроще, отрабатывая койку в бараке и место за столом в трапезной. Каждый в крепости занимал свою нишу, но за правилами и порядками существовали много других проблем.

Он ненавидел, когда распорядитель с ухмылкой сообщал ему о ночной смене, будто тот что-то знал и мстил подростку в извращённой манере. Искренне ненавидел и соседей по бараку. Особенно новоприбывших, что велись на разговоры старших и открыто делали ставки, а доживёт ли он до пересменки? «Одинокий патрульный с лампой в руке – отличная мишень для привыкших охотиться в темноте тварей». Такими рассуждениями обманывали новичков, специально умалчивая, что агрессивное зверьё нечасто забиралось на саму Стену. Ну а потом те, кто потерял по глупости скудное имущество, обязательно пытались отыграться на мальчишке. Потому о доверии внутри одного барака и речи не шло.

Стена и царящие на ней порядки быстро научили Бэнуа прятаться и от тварей Воплощения в редкие назначения в патрули долины, и от монстров, которыми порой становились люди. Научили спать в странных местах и неудобных позах, но прежде всего – наблюдать и слушать, делать выводы, выстраивать стратегию. Молча терпеть обиды, ходить как можно тише, подкрадываться к поворотам и не вмешиваться в потасовки. Ведь пока дерутся одни – можно незаметно подставить других. Простые действия позволяли ему год выживать среди врагов. Но однажды что-то должно было измениться. Бэнуа и сам понимал, что ещё одиннадцать лет он так спасаться не сможет.

Та ночь была безлунной. Выданная одежда едва сохраняла тепло, заставляя идти быстрее обычного, вот только закреплённый на спине щит и год спустя оставался для него великоват и мешался при ходьбе. От башни к башне, около километра в одну сторону, пять караульных переходов, где висели сигнальные колокола – бродить туда-сюда и смотреть по сторонам значилось его задачей на следующие несколько часов. И всё же ему нравились назначения в патруль именно на верхние переходы Стены, пусть в ночное время от него, ничего не смыслящего в магии, было откровенно мало толку. Здесь находился только он, а те, кто желал ему отомстить, оставались где-то внизу. К тому же, в патруле было на что посмотреть. Впрочем, вид на заснеженную долину, леса и горы вдалеке только первое время казался ему завораживающим, скрашивая смену днём, а спустя месяц Бэнуа уже тосковал по зелени и теплу. А вот звёздам он всегда радовался.

Но в ту ночь часть пути он смотрел только перед собой, оставленная ему кристаллическая лампа светила так тускло, что едва освещала кладку перехода на метр впереди и могла вот-вот потухнуть. Начало смены выглядело как чья-то мелочная шутка. В точности, как он сам любил поступать, наверно потому и злиться не стал. С высоты Стены видно было и того меньше, правда где-то внизу со стороны долины слышались голоса. По-человечески грубые и вполне спокойные, Бэнуа даже некоторые слова различил. Скорее всего, именно близость солдат отчасти усыпило его бдительность. На подходе к первой караулке, он твёрдо решил оставить лампу и зажечь факел. Для подобных случаев у колоколов всегда хранилось несколько. Чадящий, тяжёлый, но лишь глядя на огонь становилось немного теплее.

Миновав вторую караулку, всё резко изменилось. Непонятное чувство тугим узлом завязалось у него в животе. Он застыл на месте. Ноги будто отказывались нести дальше. Бэнуа не назвал бы это предчувствием, и всё же хорошо помнил, как оно посещало его незадолго до того, как чем-то разозлённый отец возвращался домой и выливал на мать накопившийся гнев. Мальчишке было страшно идти дальше, но и повернуть назад он тоже не мог.

«А мне плевать, что там тебе показалось, привиделось или почудилось! – кричал на него распорядитель, после того как кулак солдата впечатался в живот подростка, отчего Бэнуа корчился от боли у его ног. – Не смог отработать смену, будешь жрать снег, – и злостью добавил, – вместе со всем бараком».

«Уроки» первой недели на Стене лишь подпитывали охвативший его ужас, но именно боль из воспоминаний, необычайно яркая и отрезвляющая, позволила сделать первый шаг. Второй был уже увереннее, а на следующий – он побежал, не особо замечая, что щит по-прежнему ему мешал.

Патрули на сегментах Стены проходили по одной и той же схеме много лет. Два осуждённых приступали к смене с разных сторон, потому что были из разных патрульных бараков. Двигались каждый от своей башни в направлении друг к другу и где-то посередине пересекались, обменивались парой слов и шли дальше. На обратном пути всё повторялось. И если один вдруг подавал сигнал, второй тоже начинал остервенело бить в колокол, оповещая о нападении.

У третьей караулки он всё ещё надеялся увидеть лицо напарника, но его встретила пустота. По крайней мере, ему так показалось – впереди царила кромешная тьма. Не все осуждённые брали с собой лампы, большинство легко пользовалось простой магией внутреннего круга: создать заклинание ночного зрения или яркую вспышку, предпочитая, чтобы руки оставались свободными. Сам он так не умел, но за год кое-как привык к тому, что на верхнем переходе отсутствие маячащего впереди света – ещё не признак опасности. «Наверняка я просто пришёл раньше», – наивно убеждал себя подросток, сильно сбавив темп, торопливо бредя к конструкции из четырёх колонн и крыши. Беспечно бегать через неё было чревато – однажды он впечатался лбом в низко висящий колокол. За ложную тревогу его снова наказали вместе со всем бараком. Тогда же мальчишка окончательно понял, что монстром может стать любой.

Но не успел Бэнуа перевести дыхание, как из темноты караулки пугающе-грациозной поступью вышло нечто. Мощные лапы, острая морда, на которой в скудном свете будто бы не имелось глаз, небольшие, зато острые уши. Казалось тварь не шла, а плыла в его направлении, не издавая ни малейшего звука, мышцы перекатывались под слишком коротким для Сабертии мехом. Мальчишка неосознанно начал пятиться, что-то захрустело под каблуком, и в следующее мгновение существо прыгнуло на него. Бэнуа и сам не понял, как у него получилось быстро взмахнуть тяжёлым факелом перед собой. Удар едва не пришёлся по морде, но тварь каким-то чудом смогла вовремя остановиться и одним прыжком снова оказалась у караулки.

«Разве животные так умеют?», – успел удивиться Бэнуа и только тогда заметил, что у грациозного тела имелся длинный хвост, напоминающий нанизанные на нить костяные бусины.

Тварь недовольно дёрнула им, затем ещё раз. Кончик мазнул по колоколу и тот жалобно звякнул, словно сам просил помощи. Звук оказался слишком слабым, чтобы его услышали солдаты, но существо резко обернулось на него, утробно рыча и готовое наброситься. Недолго думая, Бэнуа метнул факел прямо в караулку. Одинокий звон стал громче. Тварь взревела, возвещая округе о себе, а подросток бросился в обратном направлении. Морозный воздух обжигал горло, в ушах стучал набат, а глаза едва различали, куда он бежит. Когда ему в спину прилетел удар лапой, Бэнуа даже не понял, что произошло – шея онемела, мир бешено закружился. Крепление, звякнув, лопнуло и щит отлетел в сторону, а сам он кубарем покатился по кладке и замер. Боли не было, но силы будто покинули его, тело отказывалось двигаться, а глаза устало закрылись.

«Послушай меня, Бэнуа, – прозвучал в голове голос покойной матери. Обеспокоенный, торопливый, она всегда уговаривала сына именно этими словами, чтобы тот спрятался и не попал под горячую руку отца. – Сиди тихо, закрой ушки руками и представь, что находишься в другом месте. Запомни: ты не здесь…».

– Я не здесь… – беззвучно, одними губами повторил он.

Короткая фраза будто эхом еще несколько раз пронеслась в мыслях. Где-то совсем рядом раздалось утробное рычание. Ему вторил шумный звук втягиваемого воздуха, будто тварь искала его по запаху. И не находила. Наверно, будь он в тот момент в укрытии, а не валялся мешком на кладке перехода, Бэнуа удивился и наверняка рискнул бы добраться до башни, но вместо этого просто надеялся на быструю смерть. Как вдруг…

– Теперь ты никуда не сбежишь, – прозвучало где-то в стороне, и страх, необъяснимый, почти животный, накатил на мальчишку с новой силой.

Он никогда не испытывал такого ужаса. Тело Бэнуа свернулось калачиком, хотелось зажмуриться ещё сильнее, закрыть уши, как когда-то советовала мама, вот только преследующая его тварь так жалобно заскулила, что в нём проснулось любопытство. Взглянуть бы на того, кто довёл её до такого жалкого состояния. Но, разлепив ненадолго глаза, он увидел лишь приближающийся силуэт и две яркие точки, из которых подобно тяжёлому дыму струилась энергия, а затем провалился во тьму.

* * *

Эльф злился. На обстоятельства, на постоянно возникающие аномалии, на ситуацию в целом. Он добил не сопротивляющуюся, сломленную аурой тварь Воплощения одним ударом. Быстрая смерть – единственное, что егерь мог для неё сделать. Ему доводилось встречать таких существ на другой планете, более тёплой и потому их поведение было другим. Сильный холод влиял на нервную систему вида, как объяснял ему титанид, и сводил с ума, заставляя начинать кровавую охоту только ради самого процесса убийства.

Эльф тяжело вздохнул. Он с маленьким отрядом преследовал тварь через долину и вдоль крепости несколько часов, но никто не ожидал, что она, загнанная егерями, ловко вскарабкается на Стену, скрывшись в темноте. Все уже подумали, что упустили её, как вдруг услышали сигнальный колокол…

Эльф мысленно потянулся к чему-то внутри себя и возвёл между собой и остальным миром барьер. В следующее мгновение он словно рухнул в воду: звуки стали тише, цвета потеряли яркость и резко потемнело – до него наконец-то дошло, что вокруг царит ночь. Эйфория спала и настроение испортилось ещё сильнее. Но всё же эльф слышал как тихо сопит потерявший сознание мальчишка. А ведь он не сразу заметил его, настигнув тварь, только когда выпустил ауру и тот отключился.

Эльф, не долго думая, взвалил тело подростка на плечо и побрёл к башне. Прежде чем делать выводы, ему предстояло кое-что проверить.

* * *

– Мастер-егерь, – заискивающий голос распорядителя привёл его в чувства, – мы могли бы всё обсудить и в другом месте.

Бэнуа лежал на жёсткой койке, тело ощущалось необычно тяжёлым, во рту пересохло, а от запаха медицинской травы мутило. Или не от запаха? Раньше, после «уроков», ему приходилось навещать лекаря для осмотра, и тогда травяной аромат казался ему более чем приятным. Но сейчас просто дышать уже было тяжело. Это потом ему сообщат, каким везучим он оказался. На когтях той твари оказался мерзкий токсин и получить лишь крошечную царапину – большая удача. Его напарнику по смене повезло сильно меньше.

– Не вижу нужды оттягивать неизбежное, – тем временем возразил кто-то.

Бэнуа пришлось совершить маленький подвиг, всего лишь разлепив глаза. Вот только плохо освящённая комната ещё некоторое время выглядела для него размытой. Распорядитель стоял к нему ближе, правда спиной, не подозревая, что у разговора с намёком на приватность появился слушатель. Незнакомый егерь, скрестив руки на груди, подпирал плечом стену у закрытой двери и, казалось, что он смотрел прямо на него. Как и многие егеря он был слишком легко одет: один взгляд на оголённые руки вызывал озноб, но в то же время подросток не сразу понял, что это эльф, скорее обратив внимание на необычный цвет волос и вычурную причёску, чем заметив заострённые уши. Чужое интерес вызывал жуткий дискомфорт, подобно зуду в труднодоступном месте. Его изучали будто диковинную зверушку или расценивали как товар. Мрачные мысли так и лезли в голову, отчего Бэнуа успел трижды пожалеть, что проснулся.

– Итак, – неспешно продолжил эльф, в голосе которого легко улавливалось усталость и раздражение, – объясни-ка мне, что юнец делал на верхушке Стены?

– Мастер-егерь, закон… – начал было распорядитель, но закончить оправдания так и не успел.

– Не заговаривай меня, – угрожающе предупредил остроухий, чьи глаза всего на мгновение вспыхнули, заставив вздрогнуть обоих: и подростка, и человека. – И так понятно, что он здесь за убийство. Я спрашивал о другом: что ничего не умеющий пацан, – интонацией выделил он, – делает в патруле?

Повисла гнетущая тишина. Эльф будто давал распорядителю время на ответ, но тот упрямо молчал, опустив взгляд. В тот момент мальчишка ещё не понимал, что незнакомец выбрал лазарет, как место неприятной встречи не случайно и вёл перед ним сложную игру.

– Ты мог приписать его к бараку при штабе снабжения, – продолжил егерь. – Драить туалеты, конечно, не почётно, зато безопасно. А главное – по правилам! Но ты отправил пацана в патруль! – эльф отлип от стены, сжав кулаки, и почти прорычал. – Да просто признайся уже, что тебе опять заплатили!

Его глаза снова вспыхнули, по щекам подобно тяжёлому дыму заструилась энергия. Бэнуа снова охватил страх, как тогда, у лап твари Воплощения, липкий, душащий. Он и так чувствовал себя скверно, а давление, порождённое жутким ужасом едва не выворачивало подростка наизнанку. Человек рядом и вовсе упал на колени, обхватив себя руками.

«Я не здесь…» – удивительно четко пронеслось в мыслях Бэнуа и ему полегчало. Нет, необъяснимый давящий страх никуда не делся, вот только мысли уже не путались, а он сам перестал чувствовать себя заложником собственного тела, хотя смелости просто пошевелить пальцем у него не хватило.

Но прежде чем мальчишка хоть что-то понял, давящее чувство исчезло также внезапно, как и появилось.

– Я всё объясню, мастер… – тяжело дыша, затараторил распорядитель, так и не поднявшись с колен, словно раскаивался.

– Тогда по порядку: кто, с какой целью и чем заплатил? – уже спокойнее потребовал эльф, он снова подпёр плечом стену, так ему было удобнее наблюдать за подростком. – Развлеки меня.

Человек начал свой торопливый рассказ. И чем дольше Бэнуа слушал, тем сильнее гасла детская вера в то светлое, о чём нашёптывала ему мать перед сном. Сухие факты оказались болезненнее побоев, но благодаря им картина жизни мальчишки резко изменилась, помрачнела, смысла в ней осталось неожиданно мало.

– Заказчик – кровный дед этого мальца, – распорядитель небрежно махнул в сторону койки. – Явно хотел показать, что делает всё из мести. Но вашему заместителю такой мотив показался подозрительным и по его распоряжению информационная гильдия провела расследование.

– Мне как-то слабо вериться, что он посвятил тебя в детали просто так.

– Вы же его знаете, он любит давить на совесть в гарнизоне, – попытался оправдаться распорядитель.

– В твоём случае это явно было бесполезно, – с заметным холодом в голосе заметил эльф.

– Неправда, – твёрдо возразил человек. – Вы поймёте меня, как только я закончу, – егерь только отмахнулся, как бы давая разрешение продолжать. – Убитый – младший сын из уважаемой семьи, женился на сироте ради редких навыков, желая через детей разбавить ветвистое семейное древо новыми талантами…

– А… Пытался отличиться в глазах патриарха семейства, – понимающе хмыкнул эльф и потёр переносицу. – Ясное дело о каких талантах шла речь. Не он первый, не он последний. Видимо, положение его было незавидным, вот и рискнул… Каков дурак.

Распорядитель только кивнул, заместитель сделал те же выводы.

– Одинокая женщина без связей за плечами, – продолжил человек, – радовалась, что вольётся в большую семью. Вот только родившийся от союза сын не оправдал ничьих надежд.

Бэнуа хотел возразить, вот только даже губ разлепить не смог.

«В мире столько чудес, милый, – вспомнил он, как мама успокаивала его после очередного проваленного теста на способности. – Хотя бы раз в жизни каждый встречает одно из них на своём пути… – Бэнуа отчётливо помнил, что после тех слов она на мгновение нахмурилась, улыбка поблекла, но, будто очнувшись, женщина весело добавила. – У меня, например, появился ты!».

– Школьные тесты не показали в мальчике ничего особенного, что привело к разладу в семье. Из-за начавшихся ссор вторая беременность обернулась выкидышем и бесплодностью, – эльф нахмурился, он уже представлял, что услышит дальше. – От потерявшей права женщины все отвернулись: друзья, соседи, родственники мужа.

– Почему не развелись? – удивился эльф.

– Убитый пожадничал, – с тяжёлым вздохом пояснил распорядитель. – Они заключили брак официально, развод привёл бы к разделу имущества. К тому же, информационная гильдия выяснила, что именно патриарх семьи запретил разводиться. В наказание. После этого решения начались побои. Полтора года назад пьяный муж забил жену до смерти, а малец, – снова кивок в сторону койки, – убил отца…

Бэнуа лишь отрывками помнил тот день. Он прятался, как просила мать, и всё равно слышал её крики и всхлипы, а ещё отцовские обвинения. Но вдруг все звуки стихли. Удивлённую тишину рассёк хохот. «Наконец-то ты сдохла!». Эти слова что-то надломили в двенадцатилетнем ребёнке. Бэнуа не помнил как выбрался из укрытия, не помнил, что взял в руку. Потом он удивлялся, что мать выдержала столько ударов прежде чем перестать дышать, а монстру с лицом отца хватило всего-то одного. Воспоминание стало еще одним тяжёлым камнем, что тянули его на дно. Слушать дальше откровенно не хотелось, вот только закрыть уши и перевернуться на бок сил не было.

– … Вашему заместителю показалось странным, что дед заплатил слишком много, чтобы внука подвергали риску весь срок. От мальца явно пытаются избавится, как от одного из неудобных наследников.

– Или как доказательство нарушения закона… – произнёс эльф. – Так сколько заплатили?

– Десять аршев, всё запротоколировано и пошло в производство лекарств.

– Что? Десять?!

Эльф едва не потерял самообладание, удивлённо заморгав. И правда, слишком дорого для возможности безнаказанно убить осуждённого ребёнка, которого по законам трибуции жизни сослали на Стену. «Арш» – эльфийские травники ввели этот термин, одновременно обозначающий меру веса и качество продукта. Десять полукилограммовых мешков высушенных лекарственных трав высшего качества. Он почти не верил, что дело только в наследстве. Но хуже всего оставалось то, что север не мог отказаться от такой сделки, пусть поступать так – всё равно, что идти против доктрины всё той же тибуции жизни, дающей шанс на выживание.

– Мне жаль, пацан, – громко произнёс эльф, – за твою смерть действительно дорого заплатили.

После слов егеря распорядитель вскочил на ноги и резко обернулся к койке, чтобы встретиться с Бэнуа взглядом. Опустевшие глаза подростка отражали его нежелание жить дальше. По сердцу солдата будто ножом полоснули. Ему, как и многим, было легко убедить себя, что осуждённые – всего лишь чужаки, им плевать на проблемы севера, а потому им можно не сочувствовать. Он также убеждал себя, что сможет закрыть глаза на мучения подростка ради спасённых за его счёт жизней. Но одного взгляда хватило, чтобы решимость распорядителя дрогнула.

– Лучшая месть тем, кто желает тебе смерти – жить, не смотря ни на что, – тем временем сказал эльф, глядя на Бэнуа. – И я тебе в этом помогу.

– Но мы же…

– Займись своими обязанностями, – грубо перебил егерь. – Свободен.

Его не пришлось уговаривать дважды. Но как только распорядитель поспешно покинул лазарет, в помещение заглянул кто-то ещё.

– Вы уже закончили, мастер?

– Ты как раз вовремя, – дружелюбно сказал эльф, а затем указал на лежащего подростка. – Вон там валяется пацан из родословной Ран. Запиши его в младший дивизион и отправь на плац, как только встанет на ноги.

– Опять вы подбираете бездомных животных… – проворчал незнакомец.

– Прости, я не расслышал… Ты что-то сказал?

– Будет сделано, мастер-егерь!

Парень, что был с ним в одном отряде в охоте на тварь Воплощения, тоже поспешил скрыться. Эльф же отлип от стены и беззвучно подошёл к койке. Опустевший взгляд вызывал беспокойство, казалось, что ещё немного и вернуть мальчишку из омута уныния будет невозможно.

– Правда редко бывает приятной, – произнёс он, – но не сдавайся вот так просто. Прошлое, которое ничем не тянет тебя назад. Жизнь без оглядки на мнение близких. Многие позавидовали бы такой возможности.

– В ней… – сипло выдавил Бэнуа через силу, ему страшно захотелось пить, – нет… смысла…

– Тогда я дам тебе его, – слова эльфа звучали как обещание, – и смысл, и цель, и навыки для выживания.

– Зачем… вам… это..?

– Просто так, – усмехнулся остроухий. – Я – мастер-егерь, мне не нужна причина.

* * *

Пусть в мелочах, но он врал – у него имелся повод вмешаться. Даже несколько, каким-то образом наложившихся друг на друга. Там, на верхнем переходе Стены, эльф увидел то, чего никак не ожидал, и сперва решил, что ему показалось. Весь путь до лазарета был подобен пытке, хотя он и самому себе не мог ответить, почему в душе многолетнее томительное ожидание сменилось кратковременным предвкушением.

А в лазарете ему назвали имя мальца… и эльф растерялся. Он почти не слушал лекаря, причитающего о редких тварях, токсинах и нехватке лекарств. Его мысли тянулись к просьбе, что привела егеря обратно в заснеженные земли Сабертии. Всего-то две строчки:

Он будет тенью следовать за тобой».«… Стена. Бэнуа.

Ну чем в будущем может быть полезен ничего не умеющий пацан? Он едва сдержал нервный смех. А спустя каких-то полчаса, когда подросток под давлением ауры буквально исчез из поля его зрения, эльф понял насколько поверхностными оказались его выводы. Не стал невидимым, что в некотором смысле проще в исполнении, а заставил себя не замечать, обманывая пять чувств. Так вот почему тварь тогда остановилась… Редкий талант для человека. Егерь и сам таким владел, видя в самом факте некоторую злую иронию, ведь именно благодаря таланту, как признался титанид, его и взяли в экспедицию, после чего он застрял на этой планете и вынужден был ждать. Теперь же эльф предвкушал. Пусть на несколько лет, но его ожидание окраситься смыслом, потому что теперь у него есть ученик.

-–

Пояснения:

– Нюансы трибуции жизни. Ситуация Бэнуа может показаться несправедливой или даже глупой. Царящие на Делиш Ден единые законы и правда предусматривают, даже для подростков, одно наказание за убийство – ссылка в Сабертию на Стену. Остальные трибуции могли бы смягчить приговор, будь у мальчика хоть какие-то навыки и таланты, но он ничего не знал и ничего не умел, и потому был сослан.

– Доктрина трибуции жизни «О выживании». Один из пунктов доктрины отдельно оговаривает право на самооборону, которое предоставляется даже осуждённым. Лишить кого-то этого права является нарушением закона. Другими словами, щит, который выдают осуждённым вместе лампой на время патрулей – следование доктрине «О выживании». Отдельным подпунктом перечислены исключения и под одно из них попадает случай матери Бэнуа, т. к., став бесплодной, она потеряла большую часть прав, предоставляемых трибуциями. Потому наказание за её убийство было бы наиболее мягким.

Неоправданные надежды отцов и детей. Глава 2

(199 год после «Побега», Сабертия)

Одиннадцать лет для них обоих пролетели как сон, местами приятный, местами тревожный. Но чем ближе приближался тот день, тем чаще эльфу казалось, что время пролетело уж слишком быстро. Он стал ловить себя на мысли, что порой брюзжал как старик и стал излишне придирчив к мелочам, пытаясь исправить в мальчишке всё раздражающее: грубую речь, дурные привычки, полное отсутствие такта вместе с отвратительной осанкой…

«Ты человек или животное? – подтрунивал эльф над учеником в первый год, пока тот, уставший и злой, прожигал его взглядом. – Нет, серьёзно, пацан, если ты не можешь правильно стоять, как ты оружие держать будешь..?».

Воспоминание заставило егеря улыбнуться. Возня с подростком оставила и на нём определенный след. Он откровенно не любил высокие стены, снег и холод, но терпел неудобства пока высокий покровитель обитал в Вулфате. В момент, когда синтагма официально стала частью Стражи, эльф почувствовал облегчение, будто перед ним наконец-то открылись ранее закрытые двери. Он с удовольствием покинул Сабертию, хотя проблемы севера, результаты собственных решений, а ещё «просьбы» длинным шлейфом тянулись за ним, в то время как дороги рано или поздно приводили его обратно в Вотэрим. На короткое, в понимании долгожителя, время Бэнуа стал для эльфа почти как титанид – живой и дышащий повод остаться на промёрзлом континенте подольше, на радость остальным егерям, не избегать бумажной работы, гонять ученика вместе с солдатами по плацу… и продолжать ждать. Как же много ему приходилось ждать.

Крепость со стороны южной долины напоминала небольшой городок, неравномерно растянутый вдоль высокой и длинной стены. Казармы, бараки, штабные здания, служившие северу архивами, чадящие кузницы, мастерские… Казалась, жизнь здесь бурлила независимо от времени суток: уходили и возвращались патрули, молот будто не переставал стучать, а в воздухе пахло жаренным мясом и хлебом. Удивительно, но продовольствие никогда не душило север, чего не скажешь о лекарствах и мастеров своего дела: травников, алхимиков… Запаха травы и листьев ему особенно не хватало.

Егеря занимали двухэтажное отдельное здание почти в центре этого не засыпающего муравейника, а их тренировочный плац был одним из трёх не огороженных с накинутым погодным куполом, чтобы не приходилось вместо тренировок убирать снег. Потому любой желающий, солдат или осуждённый, мог наблюдать за спаррингами и подготовкой. Набираться опыта за чужой счёт, как бы выразился его инструктор, что остался где-то среди звёзд. Но чужое внимание будто душило эльфа. Столетие под опекой эшнэ, почти два столетия в должности егеря – казалось бы он должен был уже давно привыкнуть к любопытным взглядам. Вот только наполненный самыми разными эмоциями интерес лишь раздражал.

С появлением в жизни ученика его мнение и отношение к окружающим немного изменилось. Кто-то из старших егерей даже в шутку заметил, что мастер синтагмы неожиданно сменил мировоззрение. Эльф и сам удивился, не став спорить. Воспитание мальчишки занимало всё имеющееся у него свободное время. Наверно потому, он стал замечать неожиданные перемены, как холодное дыхание прошлого на затылке. Чем старше становился Бэнуа, тем сильнее походил на своего «знаменитого» предка, который в поисках ответов несколько раз посещал и Вотэрим, и Стену. Иногда, взглянув на заметно прибавившего в росте и весе парня, он видел помолодевшего Террасидиса и, поддавшись воспоминаниям, несколько вздохов сожалел о собственном великодушии и принятом решении.

– Вы сегодня поздно, мастер, – прозвучало у эльфа за спиной, именно в тот момент, когда он начал цепочку приёмов с киокой.

«Остановишься – начинай с начала! – наставлял его в далёком прошлом инструктор. – Любая киока по сути как капризная женщина, она не потерпит пренебрежительного отношения. Или не отвлекайся, или не бери её в руки вовсе!».

Губы эльфа едва заметно растянулись в усмешке. Умеет же подгадать время, наглец.

… выпад, плавный перекат с ноги на ногу, шест почти лёг к его ногам …

Но стоило признать, ученик делал успехи во всём, что касалось боя и тактики, благодаря чему последние несколько лет отправлялся в патрули исключительно в северную долину.

… взмах по широкой дуге, центробежная сила переместила часть лезвий к краю шеста…

Парень до сих пор числился осуждённым, хотя и жил с егерями. От других преступников его отличала лишь белая меховая куртка, слишком лёгкая для властвующих на Сабертии морозов, а теперь ещё отсутствие щита. Оружие ему по-прежнему было не положено, отчего Бэнуа привык действовать скрытно, но по какой-то неизвестной причине, он с завидной регулярностью возвращался заляпанный чьей-то кровью. Этот день не стал исключением, и неприятный запах достиг егеря только после того, как ученик подал голос.

– Подкрадываться ко мне было не обязательно, – одобрительно произнёс эльф, когда достиг паузы, которая являлась переходом от одной цепочки приёмов в «танце» к другой.

… выпад сверху вниз, тело развернулось вполоборота…

– Сами постоянно твердите, что мне нужно практиковаться. Особенно в движении, – развёл руками Бэнуа.

Несколькими минутами ранее, парень и правда отделился от возвращающейся патрульной группы и, мысленно произнеся фразу-ключ, дошёл до края тренировочной площадки. Некоторое время наблюдал за учителем, не переставая удивляться, как старшие егеря легко переносят холод такой тонкой одежде: на эльфе был лишь простой табб без рукавов и узора, да мешковатые штаны. Бэнуа и сам, став младшим, начал легче выносить морозы, но вот так всё равно не мог.

… тело взмыло в прыжке, удар ногой, выпад…

Он знал «танец» почти наизусть, легко определяя когда эльф начал тренировку, хотя вряд ли бы смог повторить всю последовательность правильно. Что-то вызывало в нём отторжение. Наверно потому ему не удавалось понять любовь егеря к киокам. Но даже в предпочтениях эльфа были кое-какие странности.

– Мастер, – решился парень. Скоро наступит тот день и кто знает будет ли у него возможность спросить. – Вы же предпочитаете сакшэи, но почему по утрам всегда тренируетесь с киброй?

… поворот, вторая рука перехватила древко, оружие описало дугу…

Эльф заговорил не сразу, «танец» позволял ему тянуть время и подумать. Ученик не первый, кто задавал этот вопрос. Любопытным он много лет отвечал одинаково: «Потому что люблю сакшэи, и могу тренироваться с киброй». Со временем недлинное оправдание стало ещё короче: «Мне не нужна причина».

… неуловимое движение, ещё один выпад, танец подходил к завершению…

Но за одиннадцать лет Бэнуа стал для него как приёмный сын, и легкомысленно отмахнуться от его вопроса, что уже набил оскомину, попросту не смог. Что-то в нём хотело раскрыть парню хотя бы часть правды.

– В память о брате, – признался егерь, наконец-то остановившись. – В прошлом киоками награждали отличившихся, у некоторых даже коллекция набиралась. Но свою первую я получил не от титанидов, а в подарок от своего младшего, – он невольно посмотрел на оружие в руке. Разговор оказался для него отчасти неприятен. – Мой брат был учеником фантомного кузнеца, именно такие делают… делали эти гибриды магии и механики, и, когда меня только определили в синтагму с длинной историей под опекой эшнэ, он сделал для меня кибру, – эльф невесело рассмеялся. – Мы так редко общались, что младший даже не знал о моих предпочтениях… А может просто отдал ненужный экземпляр… Сейчас такие мелочи уже не важны.

– А что тогда важно? – парень словно пытался продолжить неожиданно откровенный разговор, и он это понял, уводя его в другое русло.

– Например, что близиться день твоего освобождения,– тяжело вздохнул эльф. Ему порой казалось, что в простых вопросах ученик, даже повзрослев, остался полным профаном. – Уже решил, где будешь продолжать службу?

– Здесь, – огорошил учителя Бэнуа.

– Я же просил тебя обстоятельно подумать над вопросом, – недовольно проворчал эльф и двинулся к егерскому штабу.

– Я и подумал, – возразил идущий рядом ученик. – Мне некуда податься, я круглый сирота, к тому же осуждённый за убийство. Здесь я по крайней мере в своей среде и от меня будет толк.

– Не привязывай себя к одному месту, мир полон чудес… – но закончить егерь не успел.

– Мастер, – грубо перебил Бэнуа, – вы режете по больному.

В тот разговор эльф не стал настаивать на своём. Последнее слово в назначении всё равно оставалось за ним и решение парня, которое никак не получалось принять, можно было и проигнорировать. По человеческим меркам Бэнуа уже считался взрослым, убеждал он себя, двадцать четыре как-никак, годами дуться не станет. Эльф хотел, чтобы ученик прошёл его путём хотя бы в малом – увидеть мир своими глазами, а не воображать его красоту с чужих слов. Всё ради того, чтобы парень пожалел о собственной недальновидности. Люди, пока молодые, такие импульсивные…

Полтора месяца спустя Бэнуа стоял в кабинете учителя, пальцы сжимали тонкую стопку из нескольких листов. Верхним был приказ о его новом назначении. Глаза в третий раз пробежались по строкам: дате, что являлась следующим днём после его освобождения, по недлинному тексту приказа с незнакомым названием города, по эльфийской подписи. Только затем парень поднял взгляд на стоящего у окна егеря.

– Отказываюсь! – отчеканил он.

– Не имеешь права, – чуть насмешливо парировал эльф.

– Тогда я покидаю синтагму, – в поисках вариантов, угроза вырвалась будто сама по себе.

– Служба в синтагме пожизненная, – голос учителя мгновенно стал холодным.

– Только для старших егерей, – напомнил устав Бэнуа.

В кабинете повисла неловкая пауза. Словесное противостояние грозило затянуться, ведь никто из них не хотел уступать.

– Не упрямься, пацан, – обращение выдавало раздражение эльфа. – До назначения ещё год, успеешь надышаться морозным воздухом.

– Это назначение на пять лет, – фыркнул парень, – мне как будто новый срок дали. Признайтесь, вы этому поспособствовали? – учитель не стал увиливать и молча кивнул. – Зачем?

– Чтобы ты понял: синтагма не так свободна, как кажется, – тяжело вздохнул эльф. —Совет использует нас, мы используем его.

– Не выгодный союз, – подвёл итог Бэнуа.

– Он должен таким выглядеть, – будто бы по неосторожности признался егерь и, заметив в глазах ученика интерес, с насмешливой улыбкой закончил. – Но ты ещё… кхм… молод, чтобы знать подробности. Отслужишь по назначению пять лет в Танэне, тогда и поговорим.

– Танэн? – переспросил парень, уже позабыв, что название города значилось в приказе…

* * *

(202 год после «Побега», Римуш)

– … ну и дыра, – тихо протянула Кейта, комментируя только что прочитанный приказ.

Хмурое утро, не предвещавшее никаких перемен в её серой жизни штатного травника, осенил звук стука в дверь комнаты общежития, куда привели Кейту обстоятельства. Она со злой иронией предвкушала худшее. Несколько месяцев пересуды на пару с неудачами преследовали её и вера в собственные силы медленно утекала, как вода из треснувшего сосуда. Всё дело в детской внешности, наивно убеждала себя девушка.

Но, к её удивлению, на пороге, держа в одной руке плащ, стоял незнакомец. Выше Кейты на голову, форменная одежда объединённой гильдии алхимиков и приклеенная вежливая улыбка. После короткого приветствия он протянул ей стопку из трёх писем, и затем, не дав сказать даже пары слов, по-прежнему вежливо попросил за час собрать необходимые вещи и спуститься к ожидающему экипажу. И хотя по неспешной речи сложно было заметить, но срочность и обстоятельства сильно подгоняли представителя. Он уже собирался сказать, что с приказом нужно ознакомиться в его присутствии, но не успел.

В свою очередь, Кейта растерялась. Взгляд серых глаз упал на письма и она нервно хихикнула, а затем, будто прорвав плотину, девушка рассмеялась. Человек из гильдии улыбнулся чуть шире. Ловким движением он извлёк из стопки в её ладонях одно письмо с тремя печатями и смех оборвался, будто она подавилась. Знающим количество говорило о срочности. Кейта забрала конверт трясущейся рукой, в одно мгновение ей стало страшно, будто вот-вот из-за угла выйдет требовательная мать и снова отругает. Детские страхи всегда свежи, сколько бы лет не прошло. Но стоило увидеть собственное имя, не старое, которое когда-то связывало её с уважаемым родом Касаро́са, а новое, подаренное отцом после изгнания, и все переживания развеялись, как дым на ветру.

– Я понимаю, что новость вас не особо обрадовала, – незнакомец терпеливо дождался, когда она прочитает приказ, – но отказаться без потери нынешней должности вы не сможете…

От его бюрократического тона Кейта почувствовала прилив уверенности. Представитель гильдии парой фраз обрисовал ей ситуацию: сколько времени потребуется на путешествие в Танэн, что с остальными письмами желательно ознакомиться уже в пути, что лучше сразу взять с собой, а что доставят потом. Девушку даже не расстроила новость, что её место в общежитии после отъезда отдадут кому-то другому.

Два часа пути, что отделяли Кардию от небольшого городка, где оранжерей насчитывалось больше, чем жилых домов, представитель был единственным спутником Кейты, разбавляя совместное ожидание не вошедшими в приказ деталями.

– … Как выпускница Удела Травников Кардии, вы наверняка знаете, что такое заповедники?

– Только то, что говориться в книгах, – призналась девушка, опустив взгляд словно ожидая порицания. – Как понимаете, я никогда не покидала округ великого портового города и своими глазами видела лишь то, что произрастало вверенной мне теплице.

– Вы талантливы для своего возраста, и многие это ценят, – тон представителя гильдии оставался серьёзным, хотя в нём неожиданно угадывались тёплые нотки. – На место в Танэне претендовали многие травники, но выбрали именно вас.

– К слову, а почему? – оживилась девушка. – За моими плечами нет никаких достижений.

Сидящий напротив человек несколько раз моргнул и чуть склонил голову набок. Он не ожидал, что Кейта рода’Кади́ль будет такого низкого мнения о собственных талантах. Впрочем, не ожидал и того, что в двадцать три года она будет выглядеть как подросток лет шестнадцати. Неопределённости в образ добавляли невысокий рост, две косички и незрелый выбор одежды – обилию оборок и рюша на платье Кейты позавидовала любая девочка. Встретившись лично, человек отчасти понял, почему коллеги не воспринимали девушку всерьёз и без зазрений совести сплетничали у неё за спиной.

– В гильдии хранится несколько рекомендательных писем на ваше имя, – произнёс представитель гильдии после короткой паузы. – Одно из них от мастера Кадиль.

– Разве такое письмо не противоречит правилам гильдии? – Кейта в одно мгновение будто завяла, взгляд снова устремился куда-то на подол платья. – Он же мой отец… Всё выглядит как протекция родственника.

– Когда оно поступило на хранение вы ещё относились к уважаемому роду Касаро́са, не беспокойтесь, – человеку на мгновение стало жаль собеседницу. Было видно: в работе чужое мнение для неё многое значило. – Но давайте вернёмся к причине вашего перевода. Чуть больше сорока лет назад в окрестностях Танэна возникла аномалия Воплощения. Пассивный тип, минимальная активность порождений. Ценность аномалии в создаваемой ею атмосфере, которая мягко влияет на флору, – от упоминания девушка подняла сияющие любопытством глаза, расцветая подобно цветку. – Поэтому её сделали закрытым заповедником, огораживать не стали, но позаботились об охране. Я говорю всё это для того, чтобы вы знали, с чем столкнётесь. С патрульным отрядом и егерем вам предстоит познакомиться лично.

– А сам Танэн чем-то знаменит? – осторожно поинтересовалась Кейта.

Её новое место работы после короткого рассказа выглядело многообещающим, было бы неплохо, будь в городке пара примечательных мест, где можно отдохнуть душой. Но ответом собеседник убил едва проклюнувшуюся надежду.

– Как вы правильно заметили в общежитии, Танэн – та ещё дыра, – произнёс человек. – В сильном отдалении от сердца и мастеровых городов округа, туда ссылали провинившихся. Если бы не аномалия Воплощения, никто бы и не узнал о существовании этого поселения.

– Теперь мне кажется, что мой перевод тоже своего рода наказание, – вырвалось у девушки, и в глазах собеседника она снова начала чахнуть.

– Вовсе нет, предстоящая вам работа очень важна, – заверил её представитель гильдии. – Так вышло, что ваш предшественник скончался после несчастного случая… – он ненадолго замолчал, размышляя, о чём лучше не говорить. – Скажем так, всё произошло крайне не вовремя, особенно на фоне скандала с его преемником. Поверьте, подробности вам лучше не знать.

– Меня поэтому в спешке пытаются доставить на место? – догадалась Кейта.

– Верно, – собеседник вежливо улыбнулся. – В Кардии откроют портал до административного сердца округа, а уже оттуда экипаж привезёт вас в Танэн. Дополнительные инструкции получите у посредника объединённой транспортной гильдии.

– Получается, всё не так уж и плохо, – весело хихикнула Кейта.

Весь оставшейся путь до великого портового города они развлекали друг друга болтовнёй по мелочам, и представитель гильдии невольно ловил себя на том, что порой слишком пристально любуется, как обманчиво молодая девушка меняется под настроение.

«Какой красивый, но переменчивый цветок…», – подумал он.

* * *

Её одинокое путешествие в Танэн протекало менее радужно. Работа и создаваемые завистниками проблемы – всё это не позволяло Кейте думать о прошлом, не позволяло увязнуть в зыбкой почве детских страхов и нанесённых обид. Вот только два дня пути наедине с собой в тишине медленно сводили девушку с ума. Она лишь внешне казалась миниатюрной и пёстрой – необычный образ правда был для девушки подобно доспехам, но стоило в молчании оглянуться «назад» и в ушах угрожающе зазвучали упрёки матери, а тело под одеждой будто покрывалось маслянистой грязью.

Переданные письма оказались единственным её развлечением. Вот только если вскрыть конверт с копиями рекомендательных писем оказалось легко и просто, то к письму отца с родовой печатью Кадиль она долго не могла прикоснуться. Конверт из зелёной бумаги словно жёг руки и одним лишь существованием теребил едва затянувшиеся глубокие душевные раны.

К конце шестидесятых годов к вниманию научного сообщества была представлена теория «О наследовании», одна идея которой в то время звучала абсурдно.

«Представьте, что дети наследуют предрасположенность к тем или иным навыкам от своих родителей по крови…», – вещал смельчак, как говорилось в книгах.

Теорию ожидаемо высмеяли, но предоставленные материалы, доказывающие непосредственно результат, не остались незамеченными и нашлись заинтересованные. Так начались наблюдения, селекции, а к сто восьмидесятому году описанный концепт доказали, но он так и остался теорией. Потому что, не смотря на множество положительных результатов, никто из учёных не смог объяснить почему это происходит и какие процессы задействованы. Впрочем, ответы требовались лишь идейным единицам, остальных интересовали только перспективы.

Семейную трагедию Кейты, что чёрной лентой стягивала ей горло, можно было описать одним словом – дварма. Два талантливых алхимика, человек и эльф, заключили манипулятивный брак ради теории «О наследовании». У стольких получилось, почему бы не рискнуть? Разочарование обоих едва ли могли описать слова, между ними начались взаимные обвинения и упрёки. Отец по окончанию договора быстро покинул дом Касароса, а мать не стеснялась вымещать на подросших детях гнев за неоправданные надежды. Впрочем, младшему брату повезло больше – у него раскрылся пусть средний, зато талант к алхимии. Это давало сестре силы держаться. В свою очередь Кейта блистала как травник, что для уважаемого рода Касароса было равноценно плевку в лицо.

«Травников на континенте как грязи! Втопчи в землю, и никто не заметит!», – лишний раз напоминали старшие, пока мать не выгнала её из дома. Но не из рода. Кейта ещё тогда должна была увидеть тревожные знаки, но она бережно хранила веру в здравомыслие и наивную надежду во второй шанс.

Взгляд девушки, блуждающий по пустому экипажу в поисках того, за что можно зацепиться, упал на зелёный конверт, отброшенный на сиденье рядом под лавиной эмоций. Отец снова появился в жизни Кейты спустя пятнадцать лет, на выпуске в Уделе Травников Кардии. Там же появилась и мать. Тот день был пропитан горьким запахом разочарования во всём, что наполняло существование девушки.

«Как странно, – пронеслась в её голове мысль, – плохое всегда запоминается так ярко».

Она помнила, как подходила к ректору Удела, хотя в памяти не сохранился даже цвет стен церемониального зала. Помнила, как её переполняло чувство восторга и нереальности происходящего. Ещё бы, выпуститься в пятёрке лучших студентов – Кейте было чем гордиться. Обретённые во время обучения друзья аплодировали её достижениям активнее прочих. В тот момент атмосфера опьяняла, за спиной будто появились крылья. И тогда же, окинув зал взглядом, среди учителей девушка заметила их – мастеров Кадиль и Касароса.

«Ты слышал? Будут приглашённые гости…», – шептались студенты ещё до начала церемонии.

Её личный кошмар начался в тот момент, когда мать под удивленные шепотки преподавателей встала и решительной походкой направилась к ней. Парадная одежда, вычурная и дорогая, пара листов в руке и тёплая улыбка, от вида которой Кейту отчего-то пробил озноб. Мастер Касароса с торжественным видом забрала у дочери только что полученный диплом и вложила в ладони документы на вензельной бумаге. Весь зал затих в ожидании. Но, быстро пробежавшись по короткому тексту глазами, Кейта в ужасе отшатнулась от той, кого ещё мгновение назад считала матерью. Студенты зароптали, но ни они, ни учителя не знали, что девушка держала бумаги об изгнании из рода.

«Поздравляю, – громко произнесла женщина всё с той же тёплой улыбкой, и одним резким движением разорвала диплом. – Но все твои достижения принадлежат роду Касароса и теперь ты не имеешь права ими пользоваться».

Она помнила как зал загудел, изумление и возмущения слились в уродливую какофонию, что болезненно давила на неё. Голова мгновенно разболелась, содержимое желудка подступило к горлу. Взгляд Кейты, будто в надежде на спасение, отыскал отца среди оживившихся учителей. Он молчал и не двигался, лицо оставалось спокойным, а в глазах лишь холодный интерес. Предательство обоих родителей в такой важный день буквально похоронило её под тяжестью сожалений. Зачем столько лет она пыталась кому-то угодить?

По щекам потекли слёзы, а мать – уже бывшая мать – будто сняла маску. Тёплая улыбка превратилась в довольный оскал. Мастер Касароса подалась ближе, чтобы следующие наполненные ядом слова слышали только они вдвоём.

«Травников на континенте как грязи. Втопчи в землю…».

Кейта оттолкнула женщину, не дав ей договорить и… позорно сбежала, не различая ни пути, ни лиц, не слушая летящих вслед голосов. Она не помнила как оказалась в оранжереи, сильный запах цветов был опьяняющим сладким. У друзей здесь начинала болеть голова, но её он привёл в чувства. Любимое место… Кейта всегда чувствовала себя защищённой внутри прозрачных стен, как будто и сама являлась цветком. Глубокий вдох, ещё один. Густой аромат помогал ей взять себя в руки, хотя обида по-прежнему сжимала горло, просто теперь горечь предательства на языке была не такой яркой. Пальцы сминали бумаги. Будущее, которое ещё час назад радовала красками, теперь слилось с беспросветным мраком неизвестности, что подобно трясине затягивала все мысли.

Неожиданно кто-то позади позвал девушку по имени, но она застывшем изваянием продолжала молча стоять. Затем ещё раз, настойчивее. Голос звучал тихо, словно из-под толщи воды. На плечо легла ладонь, и это мягкое прикосновение будто вытянуло Кейту из болота. Мгновенно к обиде примешалось возмущение. Кто просил её «спасать»?! Она резко обернулась и почти носом уткнулась в грудь незнакомцу. Первое, что бросилось в глаза – были просторные эльфийские одежды приятного зелёного оттенка. В зале только гости не носили форму. Кейта отшатнулась. Возмущение сменилось гневом.

«Да кто ты такой?! – вырвалось у неё. Она вскинула на отца взгляд и слова хлынули, как бурный поток. – Кто она такая?! Я не просила давать мне жизнь… Так почему я должна расплачиваться за ваши ошибки и получать такое унизительное предательство?!».

Кейта то ли говорила, то ли кричала, от слёз не различая кого обвиняла в собственных неудачах. А эльф молчал, что только сильнее развязало ей язык.

Она не запомнила всего, что наговорила в тот день отцу, хотя многие слова потом, на трезвую голову, породили не утихающее чувство вины. За столько лет он ведь не сделал ей ничего плохого. Впрочем, хорошего – тоже. Но два месяца спустя, когда поддерживаемая друзьями девушка отчаянно пыталась найти новое место в жизни, на её имя пришёл толстый конверт с бумагами о принятии Кейты в боковую ветвь эльфийского рода Кадиль.

С того дня чувство вины перед отцом стало ещё тяжелее, хотя за последующие несколько лет они больше не виделись. Его редкие письма так и остались нераспечатанными в ящике стола в общежитии. Кейте было стыдно их читать. До такой степени стыдно, что бездействие переходило любые нормы приличия.

Мысль, что именно отец поспособствовал ей и с работой, и, вероятно, с переводом в Танэн, заставила девушку наконец-то переступить через себя. Рука потянулась к зелёному конверту. Сложенные вдвое плотный лист, красивый почерк и всего одна выведенная короткая фраза: «Помни, время не лечит обиды. Но не дай им омрачить свои лучшие годы».

Ломая печать, Кейта боялась длинных упрёков, обвинений в молчании – чего угодно в стиле матери, потому и боялась, растрачивая время не ерунду. Но никак не ожидала слов поддержки, пусть и немного чёрствых. По щекам потекли слёзы. В одно мгновение отец предстал перед ней в ином свете.

«Обязательно напишу ему…» – пообещала она себе.

От одной фразы призраки прошлого словно выпали из приоткрытого окна несущегося экипажа и остались далеко позади.

Неоправданные надежды отцов и детей. Глава 3

– Я же шутила, – с долей сарказма и недоверия проворчала Кейта, покидая экипаж, – а это и правда оказалась дыра.

Там, в общежитии, просматривая приказ, её взгляд крепко зацепился за строчку, где акцентировалось отдаление Танэна от сердца округа, и тот комментарий вырвался сам. Теперь она искренне жалела, что не промолчала, будто своим легкомыслием сглазила себя. После большой и пышущей жизнью Кардии, Танэн с его пустыми улицами казался буквально крошечным: десяток низких домов, среди которых только четыре выделялись двумя этажами. Все постройки неприятно удивляли минимализмом и уродливой архитектурой, а вытянутая форма наводила на мысли о бараках. Как выяснилось позже, первое впечатление и правда оказалось верным.

Экипаж доставил Кейту к крытой постройке, где, будто чего-то ожидая, стояли в ряд экипажи разных мастей. Павильон говорил девушке об транспортной оживлённости городка. На её прошлом месте работы был построен такой же, но там всё объяснялось большими поставками трав. Кейта окинула взглядом гнетущий городок и не отыскала ничего, что могло бы дать ответ. Разочарование оставляло кислый привкус на языке и вызывало острое желание помыть руки.

– Кейта Касароса! – звонкий голос приближающейся незнакомки отвлёк девушку от приступа брезгливости. – Или мне теперь называть тебя «мастер Кадиль»?

Она не сразу узнала в говорившей старую школьную подругу, пока та, улыбаясь, не подошла очень близко. Не удивительно, ведь их пути разошлись сразу после окончания обучения, пусть переписка не позволила двум родственным душам забыть друг друга. Се́тти Ява́на стала для Кейты ярким примером того, как нужно идти к мечте.

В более ранние годы их сблизило угнетающее давление семейных ожиданий. Возможно, именно жалуясь и делясь взглядами на жизнь, они обе приняли решение каким путём пойдут дальше. Но только Сетти хватило смелости сделать первый шаг. Она не стала дожидаться пока её изгонят, и покинув семью, поступила на обучение в объединённую транспортную гильдию. Если бы не пример подруги, Кейта продолжала терпеть придирки матери и покорно следовать воле помешанной на алхимии женщины. Собственно говоря, после заявления: «Я хочу учиться в Уделе Травников» её и выгнали из дома, но она была искренне благодарна Сетти за то, что удалось сказать эти слова.

– Ну какой из меня мастер? – отмахнулась Кейта и улыбнулась в ответ. – Ещё и десяти лет не прошло. И, к тому же, будет сложно выговорить «мастер рода’Кадиль».

– После того, что учудила твоя мать, примкнуть к боковой ветви – очень даже неплохой вариант.

Сетти была единственной из старых друзей, кому она рассказала о том дне, изливая в строки письма душу и обретая немного покоя. Подруга жила и работала на другом конце света, в Тартанай, но даже оттуда помогла с жильём, хотя никто не просил.

– Ты так изменилась, Сетти, – призналась Кейта и порывисто обняла её. – Загар тебе к лицу.

– А ты как будто в янтаре застыла, – рассмеялась девушка. – Доказывай теперь коллегам, что ты не моя дальняя родственница, а новый штатный травник. Кажется, ты совсем не выросла!

– Но зачем что-то доказывать? – удивилась Кейта, отстранившись.

– Потому что таковы правила, – хмыкнула Сетти и небрежным жестом махнула в сторону неприглядных зданий. – Может это место и вызывает желание скривиться, но тебе придётся привыкнуть к тому, что Танэн – особый стратегический объект. Здесь все служат по контракту, а все семейные связи запрещены.

– В Уделе я слышала, что в заповедниках строгие порядки, но чтобы такие…

– Ох, милая, – Сетти снова рассмеялась, но затем подхватила подругу под локоть и повела куда-то по улице. – Здесь все друг с другом спят, а по окончанию контракта с удовольствием друг о друге забывают.

– Кхем, – кашлянула Кейта от смущения, – я вообще-то приехала работать.

– Все по началу так говорят…

В дом травника, который был построен за чертой города на полпути к охваченному аномалией лесу, она добралась спустя пять часов. За это время Сетти в глазах Кейты превратилась из близкой подруги в кошмарного монстра, изрыгающего выжимки из устава и цитирующего запрещающие правила. Она то и дело подсовывала ей какие-то бумаги, показывала что-то на карте, где лес был очерчен цветными кругами разного диаметра. И говорила без умолку. С первой же минуты на Кейту вывалилось столько информации, что снова начала сомневаться, а справиться ли она с работой на новом месте?

«Не падай духом, – попыталась подбодрить её Сетти, – на самом деле здесь все мастера своего дела, хотя почти каждый со скелетами в шкафу. Я, например, могу заговорить любого и легко разбираюсь с возникающими проблемами, но безмерно люблю посплетничать. Что же до правил… большинство из них написаны ради нашей собственной безопасности – у нас под боком заповедник, как-никак. Порой здесь опасно. К сожалению, в твоём случае ограничений будет больше, ведь тебе придётся жить у леса. Так что сделай умное лицо и слушай внимательно!».

В тот момент Кейта поняла, что недооценивала важность посредников транспортной гильдии, на их плечи ложилось много бюрократической работы, которая далеко не всегда была связана с деятельностью самой гильдии. Но Сетти выглядела довольной должностью, пусть её кабинет и выглядел заваленным бумагами.

К домику её доставил патрульный отряд. К тому времени голова девушки гудела от мыслей как растревоженный улей и оттого она легкомысленно не придала значения тому, что из окон лился свет, а дверь оказалась приоткрыта. Кейта просто толкнула её, как делала, входя в общежитие, но вместо привычного узкого коридора она увидела большую, просто огромную по собственным меркам комнату, пространство которой удачно разделяли высокие ширмы, создавая иллюзию тонких стен, а старомодная мебель дарила странное чувство уюта. Она никогда с подобным не сталкивалась, до этого дня жизнь заставляла её довольствоваться малым и ютиться в крошечных комнатушках.

«Неужели мне правда можно здесь жить?» – успела подумать Кейта и только тогда, переступив порог и сделав всего-то один шаг, она заметила, что в доме не одна.

Открытая во внутрь дверь не позволила сразу его увидеть. Парень сидел к ней спиной на высоком табурете у кухонного стола, где ждали своего часа только бинты и скомканная одежда. И всё. Ни обезболивающих, ни антисептиков. Несерьёзное отношение к процессу особенно ярко бросилось в глаза. Наверно, будь Кейта чуть смелее, то кинулась помочь, отругала бы в конце концов, но вместо этого девушка застыла на месте в нерешительности. Голый по пояс, вся спина в подсохших тонких царапинах, между лопаток и на плечах татуировки в эльфийском стиле. Незнакомец, тихо ворча, зашивая себе рану на боку.

– Прости, если смущаю, я почти закончил, – не оборачиваясь, произнёс парень, словно такое «лечение» было для него чем-то нормальным. – Ты же новый травник?

– Д-да… – чуть дрогнувшим голосом ответила Кейта, опустив взгляд. Ей было неловко смотреть на оголённую спину. Жутко хотелось сбежать или хотя бы отвернуться, но тело отчего-то отказывалось двигаться.

– Я – Бэнуа Ран’Кай, егерь, – представился он, а затем тихо зашипел, делая последний стежок и узел. – Старик… Я хотел сказать, твой предшественник время от времени штопал мне раны в труднодоступных местах…

Парень встал со стула, шов болезненно натянулся. Он собирался предложить ей тот же уговор, что и побитый годами травник в тот день, когда они с ним впервые встретились, но, обернувшись, Бэнуа осёкся на полуслове. Обстоятельства складывались в неприятную и двусмысленную картину. Он никак не ожидал, что собеседница окажется таким… миниатюрным созданием.

– Не знал, что в гильдию алхимиков теперь берут детей, – чуть насмешливо вырвалось у него, прежде чем парень понял, что ляпнул.

Но именно после его неосторожных слов в ней вспыхнул давно подавляемый гнев. Годами Кейте приходилось «не замечать» шепотки за спиной, насмешки над внешностью, придирки к одежде, абсурдные обвинения. Всё, что касалось возраста, воспринималось ею особенно остро и вот, наедине с егерем она дала волю эмоциям.

– Где ты тут ребёнка увидел? – разозлилась Кейта, вскинув голову и сбросив сумку с плеча.

Бэнуа не удержался от смешка. Ситуация приобрела донельзя комичный оборот: жесты, интонация, подначка – если бы не платье, он бы мог решить, что девушка провоцирует драку. Ещё бы руки начала разминать…

Как вдруг их взгляды пересеклись. В одно мгновение на плечи обоих будто опустился весь мир, а уже в следующее – давление прекратилось. У каждого из них бешено колотилось сердце и кружилась голова. Странное ощущение было подобно невидимому удару. Бэнуа пошатнулся. В прошлом, на тренировках с мастером-егерем он испытывал давление и по сильнее, но даже так парень не смог устоять на ногах и тяжело опустился на высокий табурет. Глядя на девушку, его словно накрыло волной эйфории.

В отличие от него, Кейте повезло меньше. Упав на колени, девушка только сильнее разозлилась. Её раздражало внезапно навалившееся чувство близости к только-только встреченному человеку, будто они знали друг друга пол жизни. Раздражало и то, что он продолжал сверлить взглядом и глупо улыбаться, в то время, как ей от боли хотелось плакать. Но ещё сильнее хотелось кинуть что-нибудь тяжёлое в его нахальную рожу!

– Эй, ты там как? – от тёплых интонаций в его голосе по телу пробежала приятная дрожь. Да что с ней твориться?!

– Заткнись! – рявкнула она, с трудом поднимаясь на ноги и кривясь от боли. – Моё имя – Кейта рода’Кадиль, и мне двадцать три года. Раз ты закончил вышивать на себе крестиком, убирайся!

– Ну я-то уйду, – лениво отмахнулся парень, – но прежде скажу кое-что. Даже если ты не хочешь слушать.

Бэнуа продолжал улыбаться, хотя и понимал, что эта крошечная мелочь только подливает масла в огонь и явно воспринимается неверно, вот только ничего не мог с собой сделать. Ему нравилось видеть в девушке яркие эмоции, и просто гнева было уже определённо мало.

Он вытянул руку, указывая на противоположную стену, где стоял массивный старый диван, над которым в грубой деревянной рамке висела большая, пусть и пожелтевшая от времени карта местности, подобная той, что украшала кабинет посредника, только в пометках, с множеством закреплённых эскизов растений и протянутыми от них нитями к разным цветным областям. На мгновение Бэнуа почувствовал себя опьяневшим, наблюдая, как на её обманчиво детском личике сперва появляется удивление и почти сразу сменяется восхищением. Как она делает несколько неосознанных шагов, подходя к нежданному сокровищу ближе, словно хотела прочитать заметки на карте.

– Старик служил в Танэне два контракта, – пояснил парень, подхватив со стола скомканный табб, – это результат его исследований.

– Гильдия алхимиков ведь не заберёт записи? – вдруг огорошила его вопросом Кейта, одарив его полным надеждой взглядом. Он не сразу нашёлся с ответом. В конце концов, где егеря, а где алхимики?

– Не думаю, – неуверенно предположил Бэнуа, встряхнув подпорченную тварями одежду. Дыры от когтей вызвали у него тяжёлый вздох. – По крайней мере карта за пределами заповедника совершенно бесполезна. Кстати о ней! – он одним движением надел табб, даже не заметив боли от натянувшегося шва, и продолжил угрожающим тоном. – Я не посредник Явана, правильных слов подбирать не умею. Поэтому предупреждаю сразу и прямо: даже не думай соваться в жёлтую зону. Для такой крохи как ты там слишком опасно.

– Но… – хотела было возразить Кейта, вот только вспомнила наставления Сетти: в вопросах передвижения по заповеднику с егерем лучше не спорить. Она снова посмотрела на карту. Большая часть нитей как на зло тянулась именно к жёлтому сектору. Ей сразу стало обидно, этот наглец будто специально ей мешал.

– Детали исследования найдёшь на этой полке, – тем временем продолжил Бэнуа потеплевшим голосом. Он быстро пересёк комнату, остановившись у книжного стеллажа рядом с диваном, указав на верхний ряд книг. Теперь его и девушку разделяло всего два шага. – Остальное, кажется, справочники. В нижних ящиках простые медикаменты и бинты…

– И что ты предлагаешь мне делать, если что-то вдруг понадобиться в жёлтой зоне? – раздражённо перебила Кейта. Сетти упоминала официальные запросы, вот только, к своему стыду, она слушала подругу в пол уха.

– Некоторым правилам заповедника необязательно следовать до последней буквы.

– Но ты же только что… – на её лице отразилось недоумение.

– Можешь в обход правил договориться со мной напрямую, как это делал старик, – довольно усмехнулся Бэнуа и мягко добавил, будто давал собеседнице подсказку. – Достаточно лишь вежливо попросить при следующей встрече, улыбнуться, быть милой…

– Нет, спасибо, – засмущалась девушка, отступив от егеря подальше. Прежний гнев уже успел потухнуть, зато щёки будто обдало жаром, а вот поведение парня, навязчивое и заигрывающее, сбивало с толку. – Я лучше оставлю запрос.

– Как знаешь, – не стал спорить Бэнуа. – Какой бы решение ты не приняла, тебе всё равно придётся находиться в моём обществе. В одиночку в заповеднике могу находиться только я.

– Зачем ты так упорствуешь? – тяжело вздохнула Кейта. Было неприятно, что она вынуждена уступить парню.

– Да всё просто, – ответил он после короткой паузы, – ты мне нравишься.

Такого ей ещё никто не говорил. До этого дня всё видели в ней только ребёнка.

* * *

Два первых месяца на новом месте пролетели в приятных хлопотах, на которые прежде у неё не хватало времени. Кейте приходилось подстраиваться под новый ритм, зависящий только от навязчивого егеря, но даже так в её жизни образовалось столько свободного времени, что да же недели спустя девушка не могла окончательно поверить в собственную удачу. Больше не нужно было вставать на рассвете, чтобы не попасть в очередь в душевую и общую столовую. Не нужно было мириться с тонкими стенами и шумными соседями. Не нужно было опасаться мести недовольных коллег в виде испорченной рабочей одежды. Теперь несколько часов утром она могла тратить только на свои нужды, пока в дверь не начинал стучать егерь.

В его компании Кейта отправлялась к обустроенным грядкам на границе зелёной и желтой зоны, чтобы проверить состояние высаженных растений и сделать замеры магического фона. Объединённая гильдия алхимиков, в состав которой входили в том числе и травники, не требовала от девушки чего-то непосильного: выращивать по заказу определённые сезонные травы, исследовать новые или мутировавшие виды флоры, так щедро порождаемые аномалией Воплощения, и просто следовать внутренним правилам, не создавая для коллег проблем.

За два пролетевших месяца Кейта прикипела к егерю до такой степени, что даже небольшое опоздание с его стороны вызывало плохо объяснимую нарастающую тревогу. Как-то до странности быстро она привыкла слышать от него: «Эй, соседка, нам пора!», обязательно проверяя перед выходом насколько мило выглядит в рабочей одежде.

Бэнуа тоже ловил себя на мысли, что между ними всё протекало как-то слишком стремительно, хотя в компании девушки он старался придерживаться правил заповедника, которые сильно ограничивали общение между контрактными служащими, и всё равно не мог заставить себя вести холодно. Стоило утром увидеть её почти детское личико и губы сами растягивались в глупой улыбке. Два года его обязанности казались не более чем душащей рутиной, но всего одна кадровая перестановка и теперь каждое утро он в нетерпении бежал к домику травника.

Первые перемены в егере заметил живущий на противоположной стороне заповедника эльф, прибывший в Танэн по договору с Рощами Ферры.

«Влюбился что ли? – задумчиво проворчал однажды остроухий, и парень искренне удивился, что такой простой вывод ловко обошёл его стороной. Бэнуа ведь и правда влюбился, вот только эльф говорил так, что хотелось затеять драку. – Бедолага, – с сарказмом продолжил он, – да кто ответит тебе взаимностью?!».

«Многие будут тебя провоцировать, пацан, – раздражённо наставлял его мастер-егерь за день до отбытия в Кардию. Раздражённо – потому что Бэнуа до последнего пытался отвертеться от назначения. – Прикуси себе язык и молча терпи. Считай, что для тебя это пятилетнее испытание».

В тот день он лишь со злым оскалом показал эльфу неприличный жест обеими руками и под довольный смех продолжил обход границы заповедника.

Каждый четвёртый день недели Кейта навещала посредника Явану, как того требовали правила. Отдать короткий отчёт, обменяться парой рабочих фраз, забрать поступившую на её имя корреспонденцию – всё это плавно перетекало в в совместные посиделки в местной таверне, которая для служащих заповедника было единственным местом, где после трудового дня можно отдохнуть душой. Впрочем, даже тогда Кейте казалось, что егерь где-то рядом.

Но в ту еженедельную встречу Сетти с самого начала выглядела какой-то нервной. Перебирала разложенные по папкам документы и будто страдала муками выбора.

– Я не вовремя? – осторожно поинтересовалась травница. Ей даже стучать не пришлось, дверь кабинета оказалась раскрыта настежь, а коридор – устлан скомканными листами.

– Наверно, нет, – неуверенно ответила Сетти и, помолчав немного, откинулась на спинку стула. – Не знаю, – призналась она.

– Тогда что произошло? – не уловила сути Кейта, она миновала проём и поспешила устроится на диване для гостей. Импровизированные снаряды нашлись и там.

– В следующем месяце у половины гарнизона заканчиваются контракты. И вот я должна подобрать замену. Как видишь, выбор не велик, – девушка похлопала левой рукой по сложенным башенкой папкам, – зато он есть.

– Ты не находишь себе места только из-за такой мелочи?

– Если бы! – Сетти раздражённо ударила кулаком по столу. Кейла вздрогнула от неожиданности. – Уходит ещё и командир гарнизона. Радуется, наверно, гад упрямый, – невесело рассмеялась девушка. – Но вот его замена… Просто слов нет: личное дело слишком чистое, послужной список скуден до неприличия, из достоинств – только громкая фамилия.

– Я тоже мало чем могу похвастаться, – вдруг произнесла Кейта, пожав плечами, будто защищала обсуждаемого незнакомца.

– Вот не надо! Тебя сюда рекомендовали, – возразила Сетти, – а его словно… сослали к нам, что ли? Какое-то мутное дело, какая-то подозрительная личность… меня раздражает вся эта неопределенность!

– Может тогда выпьем? – предложила Кейта, хотя в их компании на спиртное налегала именно Сетти.

– Не раньше, чем ты отдашь мне недельный отчёт, – обманчиво ласково произнесла девушка, сложив руки домиком. – Кстати, где он? Ты явно пришла налегке.

– У меня… закончилась бумага, – неловко усмехнулась травница.

– Опять? – не удержалась от смешка Сетти. Визит подруги и правда поднял ей настроение. – Сколько цветов он подарил тебе на этой неделе? – травница легко могла истратить на заметки и исследования свои запасы бумаги, когда парень с пугающими алыми глазами приносил ей из леса что-то интересное.

О том, как егерь увивался за Кейтой, не говорили только ленивые. Но увивался на удивление грамотно: никаких двусмысленных жестов или фраз, всегда близко, хотя и сохраняет дистанцию. Его нельзя было обвинить в нарушении правил заповедника. К тому же Сетти нравилось, что он наконец-то вылез из скорлупы одиночества, а вслед за собой вытянул и подругу. Так вышло, что они с Бэнуа приступили к службе в одно время, но за два пролетевших года парень жил в Танэне как призрак – все знали о его существовании, а в самом городе никогда не видели, хотя в гарнизоне всегда хорошо отзывались о егере.

«Когда он уходит в лес на несколько дней, на пару недель на границе заповедника становится удивительно спокойно…» – как-то признался ей командир гарнизона, став болтливым после двух кружек алкоголя.

Единственное, что портило хорошее впечатление о парне из родословной Ран, была его судимость. Егеря ревностно хранили личную информацию о состоящих в синтагме, вот только даже они не могли скрыть всего. Поэтому в личном деле Бэнуа значились только сухие факты: младший дивизион, поручительство старшего по званию и судебная метка триединого совета, которая подобно красному канату тянула за парнем прошлое.

– Я за всю жизнь не получала столько цветов, как за одну неделю здесь, – голос подруги вывел Сетти из задумчивости, но на мгновение ей стало жутко.

– Хорошо, – она резко встала из-за стола, речь девушки тоже звучала торопливо. – Давай и правда выпьем. Отчёт можешь написать и завтра…

Ей срочно требовалось напиться. Быстро и много, лишь бы вытравить из себя алкоголем внезапно посетившее плохое предчувствие.