Читать онлайн Сказка о глупом зайце

Повесть

Пролог

Заяц воровато проскакал через дачный участок, миновал домик, огород и приложился к лакомой коре молодой яблоньки. Он сгрыз все вкусное с северной стороны и уже было принялся за южную, как вдруг услыхал совсем близко шаги.

«Увлекся», – подумал заяц и с досады и страху рванул с места, чувствуя, как его трусливое заячье сердечко так и рвется из груди, вот-вот выпрыгнет! Но кто бы на его месте не испугался? Он помнил, как его маму, папу, братьев и сестер убили из ружья, а подругу и зайчат загрызла старая лисица. Теперь он остался один, но жизнь перед лицом неминуемой гибели казалась еще желанней и ценней! Только он так и не поборол в себе привычку портить деревья на дачных участках…

Каждую секунду заяц ожидал смерти. Верх-вниз, вверх-вниз мелькал заячий хвостик. Но до самого ближайшего укрытия было слишком далеко! Ухнул выстрел. И зайца не стало.

– Ну что? – спросил секретарь небесной приемной. – Допрыгался, голубчик? Как звать-то?

– Зи… Зиновий, – трепеща ответил заяц.

– Это в какой жизни так звали?

– В по… позапрошлой, – заикаясь и вспоминая, проговорил он, весь сжимаясь.

– Да не трясись – тут стрелять никто не будет. Человеком опять хочешь стать?

– Хо… хочу.

– Ладно уж, опять Зиновием будешь, раз привык. А впрочем, вот твои документы, входи в залу – там решат, куда тебя и как.

Зиновий затрясся еще сильнее, даже плечи приподнял, точно голову в них хотел вжать. И, осторожно постучавшись, заглянул.

Увидев большой длинный стол и много-много каких-то существ, на первый взгляд очень похожих на людей, он отпрянул и прижался спиной к створке двери, испуганно уставившись круглыми глазами на секретаря.

– Да чего ты боишься? Они добрые – заходи, бить не будут, – засмеялся канцелярский служащий. И голос его гулко разнесло по зале нездешнее эхо.

Зиновий вошел.

– Ой, идиот получится… – покачал головой секретарь, посмотрев ему вслед поверх круглых очков в серебристой оправе. – Следующий! А-а… это опять вы! Вам вон в ту дверь, четвертый кабинет. Следующий!

«Типичный сценарий для типичного недотепы», – думал Зиновий, представая перед аудиторией. Быть может, он и был труслив, но отнюдь не был глуп! Все это он проходил уже неведомо сколько раз. И понимал, что никогда не осилит своей миссии. Зачем же тогда они издеваются над ним? Гоняют по одному и тому же маршруту! Попробуй-ка походи кругами, да не оплошай. За что?

На этот раз Зиновий был настроен решительно: он был готов сказать им все, что думает по этому поводу, и попросить себе другой участи. Неужели они не видят, что он все равно не сумеет? Быть может, ему не хватает всего лишь чуточку поддержки. Да, сейчас он им так и скажет, он потребует… попросит: милости, спасения!

Он выпрямился, окинул взглядом присутствующих, открыл рот и… почему-то не смог. Не так уж просто в такой торжественной обстановке сказать что-то твердо и не расплакаться – от жалости к самому себе. Слезы встряли у него в глазах, когда его в очередной раз попросили рассказать, что с ним произошло.

– Что же ты ревешь? Человеком стать хочешь? – опять услышал он знакомый вопрос.

– Х-х-х-хочу, – снова ответил он, задыхаясь от обиды и унижения.

– Тогда будь мужчиной! И перестань киснуть.

– Угу, – соглашался заяц, вспоминая тяготы и лишения своего пути. Он думал только об одном: если его снова сделают этим животным или чем-то подобным, он этого не вынесет! Больше не вынесет! Ему и помыслить об этом было страшно – страшно до тошноты. Но он так и не сказал, так и не решился попросить того, чего хотел. А он ведь знал, что ему нужно – самую малость!

– Ты больше не заяц – помни это! – снова прервали его нечленораздельное словотрясение эти существа, которые почему-то имели право решать, кому сколько мучиться. – Но помни и то, что ты можешь снова им стать, если из тебя не получится человека. Ты должен понять, что такое настоящие чувства. У тебя будет все: деньги, здоровье, удача. Тебе нужно будет достичь только одного – уничтожить в себе заячью душу.

I

Двое рабочих в спецовках вышли из служебного «пазика» и, ни с кем из сотрудников не попрощавшись, побрели по грязной окраине города. Они о чем-то оживленно беседовали друг с другом, активно жестикулируя: один что-то рассказывал, а второй постоянно перебивал, задавая вопросы. Ни у кого эти люди не вызывали ни малейшего подозрения.

– А через вон ту лесопосадку со временем будет проложена трасса, чтобы прямо с этой улицы район соединялся с центром города, – указывал крепкой рукой тот, что постарше. – А то ведь неудобно объезжать через Лесную.

– Ну да.

– А здесь…

Разговаривая, они прошли до самого конца покрытого серым льдом тротуара и остановились на углу.

– Ну что, как обычно? Я – темный ангел, ты – белый? – спросил тот, что помоложе.

В разговоре возникла короткая пауза.

– Ты разве не знаешь? Нас ведь по-другому в этот раз распределили, – наконец, удивленно ответил второй, тот, что много говорил о строительных проектах.

– Нет, не знаю! Мы разве не вместе?

– На этот раз нет. Тебе новичка в напарники дадут, он и будет темным. А ты теперь – белый. Растешь, поздравляю!

– Спасибо, – озадаченно пожал протянутую руку Георг, не слишком радостно приняв весть о своем повышении. – А кто он?

– Новенький какой-то, недавно поступил к нам. На испытательный срок.

– Что же ты раньше не сказал?

– А нечего дрыхнуть до обеда – так и с работы полететь недолго.

– И к кому нас приставят? Тоже не знаешь?

– Это знаю. Нашумевшая история.

– Но не скажешь, – обиженно решил Георг, привыкший к манере Петера обращаться с ним, как с учеником. В какой-то степени так оно и было все это долгое время, за которое они успели крепко подружиться.

– Почему же?.. Скажу. Твой будущий подопечный – бывший заяц. Говорят, с ним непонятки какие-то: вроде бы не злой, и мучить жалко, но что-то в нем такое есть, что мешает душу его спасти, – а что, неизвестно. В общем, тебе это и предстоит выяснить. Он уже который раз из зайца в люди и наоборот, а толку никакого. Сейчас ему за тридцать, зовут Зиновием, до сего времени жил под защитой Братислава, но нашего брата переводят в другой отдел. Так что теперь зайцем займешься ты.

– То лисы, то зайцы… – пробормотал Георг. – Но как же я без тебя, Петер?

– Спра-авишься, – оптимистично протянул светлый ангел. – Главное – помни, чему я тебя учил: не торопи события и дай людям возможность самим за себя решить! А не то все насмарку пойдет и заново все делать придется.

– А если я не смогу?

– Сможешь! А не сможешь сам – сделай это чужими руками. Не зря же ты ангел! Способы всегда найдутся, главное, чтобы голова на плечах была. Невозможного нет.

– А ты где будешь? – взгрустнул Георг.

– А я в отпуск. Устал я с вами…

– Шутишь! А как же люди?

– Хватит на них ангелов! Вон сколько нынче работу ищут. Да и тебе полезно – не все ж проказничать, надо бы и делу учиться, идти, так сказать, вверх по карьерной лестнице без перил! К тому же я ненадолго: знаю, что все равно без работы не смогу, – признался Петер. И улыбнулся своим мыслям.

– А дальше какие планы? – интересовался Георг. – Что потом?

– Потом… Потом мне за мои заслуги разрешили самому человека выбрать, – похвалился ангел.

– И что, ты уже кого-то присмотрел?

– Присмотрел, – на этот раз печаль прозвучала в голосе Петера. И он замолчал, задумчиво посмотрев на небо, необычайно красивое сегодня. Белые облака, как игрушечные, плыли по чисто-голубому пространству и казались добрыми-добрыми, как из сказки. Этой весной небо почему-то было особенно красивым, каким не казалось ему уже давно. И составляло разительный контраст грязной земной дороге.

– Лена? – догадался Георг, и его глаза засияли таинственностью и любопытством.

Петер словно вышел из транса.

– Совесть мучает, – признался он. – Я сдался, опустил руки, не смог смирить своей гордыни. Но я чувствую, что ей без меня плохо. Веришь ли, звала меня давеча!

– Неужели?

– Полночи проплакала: требовала, чтоб ей вернули прежнего ангела. Дурак я, что ушел два года назад!

– Но ведь она сама тебя прогнала, – заметил Георг.

– Это сгоряча. Пропадет она без меня, сама это понимает. С тех пор, как я ушел, у нее все наперекосяк пошло. Надо вернуться и доделать дело.

– Погоди-ка, а что, разве Анна не справляется со своими обязанностями?

– Она ей не нравится! И на самом деле, Анна совершенно не понимает, что нужно такому человеку, как Лена.

– Наверняка ее за это по головке не погладят.

– Анна умная, она со мной уже об этом говорила: если симпатии нет, лучше сразу уйти. Мы договорились, что поменяемся: она снова возьмет моего олуха, а я вернусь к Лене. Никто лучше меня с этим не справится. Нельзя людей бросать, передоверять – это ведь не вещи, это – души, понимаешь?

– Понимаю, – Георг с легкой иронией покачал головой.

– Куда тебе! Она меня, представляешь, недавно сама во сне разыскала, – продолжал Петер, размашистым шагом идя рядом с Георгом.

– Как это?

– А вот так! В слезах уснула, и снится ей, что она по лестнице поднимается, и с каждым этажом идти все труднее и труднее. И будто происходит это в старой школе, где она когда-то училась.

– А причем здесь ты?

– А при том, что ищет она там меня и зовет по имени! Откуда узнала – неведомо. Я всегда чувствовал, что у нее есть какая-то связь с нашим миром, некие способности к ясновидению… – отвлекся Петер.

– Ну а дальше что? – перебил заинтригованный Георг.

– Дальше?.. Она зовет меня, а я не появляюсь. И тогда она гневается на мое молчание. На четвертом этаже у них кабинет русского языка и литературы был: она входит в класс, хватает стул и начинает им все вокруг крушить – стекла, герани в горшках, все, что попадается. И повторяет: «Вернись! Мне без тебя плохо!»

– Ну а ты что? – любопытствовал Георг.

– А я… Я появился и сказал ей, чтобы она угомонилась и ничего больше не крушила, – несколько смущенно ответил Петер. – Она тут же успокоилась. А проснувшись, все свои дела забросила и стала ждать. Даже есть перестала! Будто чувствует, что я решился.

– Правда? – удивился Георг. – Ничего себе!..

– Она в нас верит. И, кстати, очень ярко представляет, как мы работаем, достаточно близко к истине. Она ведь не такая, как все… – объяснял Петер, но вдруг осекся под чутким взглядом коллеги.

– Ты знаешь, друг… – нарочито философски сказал на это Георг. – Мне кажется, дело в другом…

– На что это ты намекаешь? – сжал кулаки Петер, задетый за живое.

– Ни на что! Абсолютно ни на что! – поспешил увернуться молодой ангел. – Но считаю своим долгом дать совет не слишком-то выставлять свои чувства напоказ. Излишняя симпатия, сказала бы Анна, в нашем деле только во вред. Я же вижу, что Лену ты любишь больше, чем всех остальных.

– Я не делаю различий! И не смей возводить на меня впредь этот поклеп, – сказал Петер и быстро пошел прочь.

– Не сомневаюсь в твоем беспристрастии, – кинул ему в спину Георг. – Но Лену невозможно не любить, узнав поближе ее душу. В высших кругах уже поднимался вопрос о том, чтобы взять ее в ангелы после этой жизни – к нам, понимаешь?

Петер замедлил шаг и остановился:

– Я всегда знал, что на сплетни ты горазд больше, чем на усердную работу над ошибками, – обернувшись, с достоинством ответствовал он.

Георг нагнал товарища и взял его под руку.

– Прости, Петер. Да, я таков! Но в данном случае речь идет о твоей работе над твоими ошибками! Я всего лишь хочу уберечь тебя от них. Если кто-то пронюхает о твоем неравнодушии к кому бы то ни было, ты проблем не оберешься.

– О каком ты говоришь неравнодушии? Ты в своем уме?

– Послушай, мы давно друг друга знаем, давай начистоту! Я же вижу, что ты просто весь светишься, когда о ней говоришь. Твое положение сейчас очень шаткое. Именно поэтому ты должен ей об этом как-то намекнуть – чтобы не шибко-то на свидания во снах напрашивалась.

– Я уже намекнул, – ответил Георг сдавшись. – Сам не дурак! Не знаю, поняла ли она. И больше не слова об этом, слышишь?

– Хорошо. Только обещай, что поможешь мне с Зиновием, – поставил условие Георг.

– Ты смеешь меня шантажировать? – насторожился Петер. И почувствовал, что обложен со всех сторон и наказан за излишнюю откровенность. – То есть, чтобы ты молчал, я должен тебе помогать? – вывел он. – А я-то считал тебя другом!

– Так оно и есть! Ты меня неправильно понял, – испугался Георг. – У меня и в мыслях такого не было. Погоди, Петер! Ну прости меня! – Георг бежал за ускорявшим шаг Петером. – Я просто чувствую, что один не справлюсь: ты рано меня покидаешь, я же не научился еще ничему! Ну какой из меня ангел? Ты хочешь и меня раньше времени бросить на произвол судьбы, как Лену?

Двое «рабочих» свернули за угол дома. В этой части улицы никого не было, и, защищенный от человеческих взглядов серыми безлистными кронами деревьев, Петер взмыл в голубую февральскую высь, обернувшись сизым голубем.

Георг остался один. Он не торопился в небо.

«Пускай летит, потом помиримся, – думал он, позволяя Петеру отлететь подальше. – Ему нужно успокоиться и подумать, а то наломает дров».

Ангел побродил еще с полминуты по старому скверу, а потом взмахнул широченными серыми крыльями и упорхал в заоблачную высь.

II

В кабинете генерального директора строительной компании пахло деревом и дорогими сигарами. Мебель походила на антикварную, но явно была изготовлена недавно на заказ из самых дорогостоящих материалов. Пробковые обои на стенах вбирали в себя весь шум и негатив, изолируя от суеты внешнего, словно бы не касающегося этой комнаты мира. И вся обстановка навевала мысли о позапрошлом столетии, словно здесь обитал какой-нибудь английский лорд, а не провинциальный бизнесмен.

Впервые Георг видел своего подопечного так близко. Он несмелым шагом прошел через резиденцию грешника, явно робея перед всей этой роскошью, какой за все свое существование не видал, и расположился напротив – на стуле, на который дружелюбно указал хозяин кабинета.

– Присаживайтесь, не стесняйтесь, – сказал Зиновий и закурил.

Он вел себя так, точно прожил больше Георга и был намного мудрее его. На самом деле все было фикцией: Зиновий привык так себя вести – этим он попросту прикрывал то, чего еще не изведал, свою душевную пустоту, которую еще не заполнил. Георг знал об этой особенности его характера, уже больше месяца наблюдая за доверенным ему человеком. И в цели его сегодняшнего визита сюда не входило показывать свое высокое происхождение и чем-либо выдавать себя. Он пришел не за этим, он пришел посмотреть на Зиновия поближе, чем с небес.

Однако первый осмотр ничего нового Георгу не показал. Первое, о чем он подумал, было не критично. Скорее самокритично: «А вдруг не по ловцу птаха?» – испугался он. Но тут же застыдился собственной неуверенности – не по статусу ему так робеть перед обычным смертным! Негоже столь мало верить в собственные силы, ведь перед ним – его первый человек, которого следует вести за руку к вратам рая. И это большая честь для него – быть ведущим светлым ангелом!

Георг собрался и настроился на работу.

«Я справлюсь, – сказал себе Георг. – Если суждено быть его ангелом-хранителем, значит, он нуждается в моей помощи, и я не подведу. В нашем деле нельзя проваливать заданий», – твердо сказал он себе, вспомнив Петера.

И тут же почувствовал в себе решимость и энтузиазм. Но, несмотря на готовность к трудностям, он даже и предположить не мог, какую школу придется ему пройти благодаря этому человеку. Ситуация усложнялась еще и тем, что нельзя было ударить в грязь лицом перед собственным стажером Симеоном, который теперь выполнял обязанности темного ангела и был приставлен к Георгу, как когда-то он сам – к Петеру.

В этом деле все было так сложно и запутанно, что Георг совершенно не знал, с чего начать, и пребывал в полнейшей растерянности. Зиновий не был тугодумом – вовсе нет! Он хорошо играл в шахматы, прекрасно научился обдуривать деловых партнеров, и так умело выставлял себя правым в отношениях с женщинами, что порой сам Георг диву давался – вот те и бывший глупый заяц!

Но если приглядеться пристальнее, в одном Зиновий неизменно тупил: судьба давала ему шанс за шансом спасти свою душу, а он высокомерно отшвыривал их один за другим. О душе он не думал. И Георг никак не мог отучить его так разбрасываться людьми, событиями и, в конце концов, деньгами! Ведь лимит его был неисчерпаем, и нечего было бояться окончания средств. В этих условиях задача ангела помочь искушаемому в процессе жизни грешнику становилась трудновыполнимой. Глупыш не понимал, что от его поступков и решений, от его чувств и помыслов в конечном счете зависит, какой будет его дальнейшая участь, следующая жизнь. Не понимал – и поэтому скучал, не видя ни смысла, ни более-менее трудоемкого дела. И потому искал развлечений, тратил деньги, но… все равно скучал.

И вот тут был один существенный нюанс, который не позволял Георгу найти верное решение и даже составить какое-то определенное мнение. Этот факт был неоднократно проверен Симеоном, напарником Георга, умело подстраивавшим Зиновию новые и новые ловушки: Зиновий быстро охладевал к различным соблазнам, не тонул в пучине греха и неосознанно отстранялся от всяческой грязи житейской, в которую неизбежно бы завлекли любого другого слабака. Бывший заяц не видел смысла в пьянстве – ему оно доставляло столько же удовольствия, сколько бумажная волокита, которую он разруливал одним пальцем.

Своим флегматичным поведением он вызывал недоумение партнеров по бизнесу: как с его спокойствием и нерасторопностью он еще до сих пор не прогорел?! На женщин он тоже не то чтобы особенно был падок – ему было бы вполне достаточно и одной, которая бы сама звонила и назначала свидания. Денег ему хватало, и поэтому хапать лишнего Зиновий не был горазд. Зато постоянно увлекался все новыми и новыми ненужными проектами, на которые не жалел ни сил, ни средств. Но он словно бы подсознательно чувствовал, где положительное, а где порочное, злое, ведущее к гибели. Не хотел никому вредить, не злился на конкурентов и не строил козни тем, кто их строил ему. А если понимал, что человек плохо к нему относится, то просто отворачивался от него. Ни разу в жизни он даже на словах не пожелал никакой гадости самым заклятым врагам! Он просто забывал их. Забывал и прощал.

Все эти обстоятельства весьма озадачивали Георга: если Зиновий не хочет идти по пути греха и это ясно, как день, тогда зачем же его поместили сюда, в эту жизнь, и предъявили столь жесткие требования к перевоспитанию? Что в нем нужно менять, если он ведет себя в целом благородно и по-человечески?

«Но ведь случались и в судебной практике грандиозные ошибки, когда человека сажали пожизненно, и лишь по истечении лет сорока, а то и больше, открывалось, что он невиновен, – размышлял Георг. – Что если и это… Нет, не может быть! Там не ошибаются». Георг корил себя за крамольные мысли. Нет повода к ереси, если просто не способен найти ответ. Если ты сам бессилен, нечего сваливать вину на других – это не выход. Это самое простое и самое неправильное!

– Что-то я не пойму, что в нем перевоспитывать, – на днях озвучил его же мысль Семион. – И не сказать, чтобы на его долю не выпадало никаких испытаний: в детстве он часто болел, был изгоем среди детей, одно время даже стал толстячком, его дразнили одноклассники Жиртрестом. Однажды его невзлюбила и начала подтравливать ядами жена отцовского брата, семья которого одно время жила в их доме, после чего он полгода провел в больнице… Он боялся темноты и мышей, – продолжал Симеон озвучивать некоторые подробности жизни Зиновия, листая биографию.

– Боялся темноты и мышей… – Георг открыл досье Зиновия и перечитал от начала до конца.

– Мы с тобой не с того начали, друг мой! – сказал он Симеону. – У него надо искать не дурные привычки, не подлость души, а трусость.

– Трусость?

– Здесь так написано. Сколько времени мы с тобой занимались совсем не тем, игнорируя исходную цель нашего задания.

– Но позволь, разве он труслив? Бывают еще те трусы!

– Раз здесь так написано, значит…

– А не могло быть ошибки? – перебил Семион.

– Нет, ошибок здесь не бывает! – испуганно отрезал Георг, вспомнив, что и сам на днях об этом думал.

– Но мы же с тобой ошиблись.

– Да, ты прав – мы с тобой просто два олуха! Значит, где-то в нем сокрыта эта самая трусость, которую он наверняка умело скрывает. Она неочевидна настолько, что ее не заметили даже мы, и это вдвойне страшнее того, что лежит на поверхности! Значит, там решили, что это качество опаснее, чем кажется.

– Как же ее найти?

– А вот это уже наша с тобой прямая задача.

– Человек-то хороший – издеваться над ним не хочется, – признался Симеон.

– Откуда ты знаешь, какой он человек?! – сорвался Георг. Все это время его тревожили те же самые вопросы, а тут еще этот сопляк открывает ему столь великие истины, до которых дошел своими куриными мозгами, причем раньше него!

– Может быть, я и не знаю, какой он человек, – признался стажер Георга. – Но иной раз как подумаю: узнали бы люди, кто вершит все их судьбы, и с какой добросовестностью мы выполняем свою работу… Дурно становится!

Георгу тоже вдруг стало совестно. И все последующие дни напролет он ломал голову над тем, как же подступиться к главному в душе Зиновия. Но так ничего и не придумал. Был бы рядом Петер, он бы наверняка уже нашел верное решение или хотя бы дал ценный совет. Но теперь все зависело только от них самих. И так трудно было на что-то серьезное решиться, не разобравшись до конца. Все-таки тут живой человек. И Георг боялся подвести, причинить лишние, ненужные страдания.

– Кофе будете? – спросил Зиновий. И, не дожидаясь ответа, вызвал секретаршу Марью Семеновну.

Это была высокая и худосочная сорокалетняя вдова, на которую вряд ли мог заглядеться мужчина. Но она блестяще выполняла свои обязанности, всегда находилась в курсе всех дел и располагала нужной информацией. А еще она была матерью троих детей, и Зиновию было ее попросту жалко – настолько, что он никогда бы и не подумал уволить ее и заменить какой-нибудь более сексапильной особой.

Посмотрев на вошедшую женщину, Георг снова задумался о том, что же представляет из себя Зиновий, которому дали все для безоблачной жизни – так что он мог бы совсем не думать ни о чем и просто наслаждаться жизнью. И тогда прямой путь был бы ему назад в зайцы. Но в том-то и дело, что он – думал. И не мог найти себя в этом пустом, как ему казалось, существовании – по сути, только в этом одном и состоял его грех. В чем же тогда заключалось перевоспитание? Зачем было обрекать на тяжкие испытания вполне хорошего человека? Быть может, это все-таки ошибка?

Георг отказался от кофе, ссылаясь на занятость. И предложил приступить сразу к делу.

– Вы из земельного комитета, – вывел Зиновий, отхлебнув из фарфоровой чашки дымящийся напиток.

Георг кивнул. После стольких лет ангельской жизни как-то непривычно было представать в человеческом обличии. Хотя ангел держался достойно изо всех сил: он сидел прямо, спокойно и непринужденно глядя в глаза Зиновию, в силу профессиональной привычки прожженного бизнесмена тоже исподтишка изучавшему его.

– Я уже разговаривал с вашими ребятами, – Зиновий выглядел весьма смело, даже вызывающе. И ни тени трусости не читалось в его глазах, как и во всем его поведении. – В деньгах нет проблем, в целесообразности я их тоже убедил. Не пойму, чего вы упрямитесь? Это ведь никому не причинит вреда.

Вот, опять – это «никому не причинит вреда»! И действительно, суть дела, о котором хлопотал Зиновий, и на этот раз была вполне безобидной. Он даже домов жилых сносить не собирался, прокладывая свою «трансрайонную магистраль».

– И действительно, – проговорил Георг. – Я на самом деле пришел одобрить ваш проект, а не оспаривать его. Вот, подпишите эти бумаги.

Документы, невесть откуда появившиеся в руках гостя из ведомства, были протянуты через стол. На какое-то мгновение взгляд Зиновия задержался на глазах посетителя, и Георг успел заглянуть в его туманную душу, похожую на мутный пруд без всякого течения. Однако и Зиновий кое-что странное успел разглядеть в светло-голубых глазах Георга. Только он не сразу понял, что именно.

Получив подписи, Георг откланялся, все для себя выяснив: это неплохой человек, и тяжких испытаний не заслуживает. Однако, поняв это все, он так и не решил, что же с ним делать. А между тем, уже получил на днях выговор от начальства за то, что неоправданно тянет резину. Обосновать свое бездействие он не смог, как и намекнуть о «судебной ошибке». Поэтому и огреб по полной программе прямо на глазах у Семиона.

– Да вы не работаете, ребята! – разорялся начальник отдела. – Для чего я вам его дал? Чтобы этот выродок просто жизнью наслаждался? Заставьте его попотеть, подрожать! Научите его хоть чему-нибудь! А теперь идите отсюда оба! И чтоб духу вашего здесь не было, пока не добьетесь первых результатов.

– Ну, что будем делать? – спросил Георг, когда они остались одни.

Симеон молчал, опустив глаза. Правильно, а ему-то что было переживать? Просто пойдет в стажеры к другому, профессиональному мастеру – и все дела!

– Мне не нравится твое немногословие! – возмутился Георг. – Хватит сопли распускать! Нас выгонят, если мы ничего не придумаем в самое ближайшее время!

Невозмутимый Симеон удивленно посмотрел на Георга, но возражать на обвинение в распускании соплей ничего не стал.

И от отчаяния, а может, оттого, что делать больше ничего не оставалось, Георг решил пойти «на прием» к Зиновию.

…У Георга было еще целых сорок минут жизни «во плоти», и он решил пройтись по весеннему парку – в движении всегда думалось лучше. Хотя надежды на озарение, казалось, больше не было никакой.

Понурив голову и окончательно разуверившись в том, что останется в должности светлого ангела, он брел по длинной многолюдной алее. Навстречу шли люди – рядом с каждым шагали по два ангела. Ангелы видели его, некоторые чуть заметно кивали своему. А Георг все думал и думал: сложную же задачку подсунули ему как новичку! Вот что он скажет шефу на завтрашней планерке? Уже завтра! Что он настолько туп и не понял, что ему делать? Или, может быть, что в досье допущена ошибка? Да его же прямо сразу и уволят за такое заявление! И будет он еще целую вечность каким-нибудь диспетчером облаков или стажером Петера. Только Петер уже не захочет иметь с ним дел.

«Эх, вот если бы его друг был сейчас здесь, он бы что-нибудь придумал, – мечтал Георг, – он бы помог!»

С ностальгией он вспоминал, как свободно и беспечно чувствовал себя раньше, когда рядом был старший товарищ, постоянно обзывавший его лодырем. Теперь Георг сознавал, что так оно и есть, что только Петер и тащил его все это время, как на буксире, покрывая и постоянно подсказывая, как поступить, что только благодаря этому он и получил повышение. А теперь выясняется, что без Петера он ничего не может! Как же он посмотрит в глаза другу после того, как тому сделают выговор за такого стажера? Ангел почувствовал укоры совести, которые становились все сильнее и сильнее по мере того, как убывало его земное время.

Он посмотрел вокруг: в песочнице играли дети, на лавочках сидели пары, студенты накачивались пивом, время от времени раздавался громкий смех… Щебетали птицы, распускались из почек первые листики и пахло весной. Сколько земных развлечений жило вокруг него! Но он не имел права притрагиваться ни к чему человеческому – иначе рано или поздно там узнают и накажут.

Внезапно кое-что отвлекло его внимание: навстречу шла девушка с детскими чертами лица. В руках она держала поводок, а ее собака бегала где-то поблизости.

«Что если его познакомить с хорошей девушкой? – подумал Георг. – Не обязательно с этой, но с такой, которая бы могла заставить его задуматься о смысле своего бытия. Почему не попробовать? По крайней мере, будет что завтра сказать начальству – хоть какой-то план действий предложить».

Георг сознавал, что надо что-то предпринять уже сегодня, чтобы хоть не навлечь неприятностей на друга. Лучше уж навредить Зиновию, чем Петеру, заключил он. И вдруг его осенила спасительная мысль: Лена!

Как же он раньше об этом не подумал? Ведь все так просто: и с Петером не придется разлучаться, и девушку искать не надо. Лена поможет! Она тоже ищет смысл бытия, тоже ощущает пустоту. Они помогут друг другу: Лена – Зиновию, Зиновий – Лене, а Петер – Георгу. Надо только уговорить его, надо его убедить, что это оптимальный вариант. Ах, если бы все было так просто! Георг почесал подбородок, махнул рукой на оставшееся земное время и, расправив крылья, помчался на поиски Петера.

Через тридцать минут секретарша Зиновия доложила, что к нему пришли из земельного ведомства.

– Что, опять? – удивился Зиновий.

– Быть может, они там что-то напутали, – предположила Марья Семеновна. – Я сказала, что кто-то уже приходил. Но мне ответили, что никого не посылали и всех своих знают в лицо.

– Ну ладно, зови, – сказал он. – Разберемся.

Зиновий ненавидел бюрократическую волокиту и происходящие по ее вине заминки, поэтому он без слов подписал еще раз такую же в точности бумагу. В конце концов, сами напутали, пусть сами и разбираются!

– Все эти формальности, проверки… С толку сбиться можно, – пробормотал он и отпустил невзрачного типа, однако же, тоже давшего добро на строительство.

И все же когда человек ушел, Зиновий крепко задумался: что же такое он подписал дважды? Да нет, ничего страшного, он ведь все прочел, он всегда перечитывал документы, не менее двух раз! В бумагах действительно было одно и то же. Только тот первый парень… Он все-таки выглядел как-то странно. Из головы не выходил его размеренный голос, какой бывает только у людей, точно знающих, что им нужно, идущих прямо к цели, будто живущих последний день. А еще постоянно вспоминались его очень светлые глаза, слишком уж голубые. Зиновий не любил людей с такими прозрачными глазами – ему всегда казалось, что они бывают только у маньяков.

– Послушай, Петер, – выпалил запыхавшийся Георг, нагнавший друга в небесном коридоре. – У меня родилась замечательная идея! Чтобы и нам с тобой не разлучаться, и каждому свою работу легче сделать.

– Это какая же? – между делом спросил Петер, нехотя обернувшись. В руках он держал какие-то непонятные предметы и, судя по всему, был весьма недоволен, что его отвлекли.

– Давай их познакомим.

– Кого?

– Ну – Лену и моего… Зиновия.

– Зачем? – не понял Петер. И нахмурился.

Георг не понял причины столь ярко выраженного недовольства, отразившегося на лице друга. Но настойчиво продолжил его уговаривать, так как терять, казалось, все равно было нечего.

– Ну помоги мне еще раз, а? Я без тебя не справлюсь, – давил на нервы Георг. – Ты же не хочешь, чтобы тебе влепили выговор за то, что ничему меня не научил? Я не могу больше ничего придумать. Это просто феномен какой-то – я не знаю, с чего начать, как к нему подступиться. А Лена подходит, у нее те же проблемы. Они помогут друг другу, и мы снова будем вместе! Или ты не хочешь больше меня видеть рядом с собой?

Петер как-то рассеянно посмотрел на него, будто думал о чем-то своем и никак не мог сосредоточиться на словах Георга.

– Слушай, я сейчас занят, – вдруг отрезал он. – Приходи завтра, хорошо? И мы поговорим.

– Завтра мне уже надо будет отчитаться!

– Ты самостоятельный ангел и должен что-то сам уже соображать. Придумай что-нибудь, познакомь его с кем-нибудь другим. Только не с Леной!

– Почему?

– Я так сказал – и точка. Не с Леной!

Петер повернулся и ушел.

– Ну и какой ты друг после этого?.. – с досадой пробормотал себе под нос Георг. – Хорошо, я придумаю что-нибудь сам.

Он прошел несколько шагов в противоположном направлении и вдруг остановился:

– А с какой стати я вообще должен спрашивать у тебя разрешения? Это ведь в Уставе не прописано! – опять осенило его.

«Если не можешь сделать сам, сделай это чужими руками», – стучало в голове правило, которым сам же Петер его всегда и напутствовал. Почему бы и нет?

– Надо узнать, где сейчас Лена. Лучше кандидатуры не сыщешь. Просто пойду и познакомлю их! Сам! – решил Георг.

III

– Объясни, пожалуйста, что ты собираешься делать? Что ты все воду мутишь?! – возмущался партнер по бизнесу, требуя объяснений.

– Хорошо, я объясню. Все очень просто, тут нет никаких секретов! Я буду строить дорогу через эту лесопосадку, – ответил Зиновий.

– Зачем? – спросил Леонид.

– Нужен прямой путь из районов в центр. Он принесет мне со временем прибыль.

– Каким образом?

Зиновий не был глуп. И поэтому не стал раскрывать все нюансы задуманного, но самое важное и основное объяснил кратко и по существу.

– А вот здесь, – он ткнул пальцем в карту на столе, – я поставлю бензоколонки. Вот тут… и тут, на въездах в город. Все уже оговорено с людьми, – и, затянувшись, он стряхнул пепел в хрустальную пепельницу на столе.

Комната была окутана дымом, но Зиновий уже настолько привык к этому, что ничего не замечал.

– А зачем тебе еще и заправки? – напрягся Леонид.

– Чтобы были, – пожал плечами и хитромудро улыбнулся Зиновий.

– А как же мой бизнес? Пожалей меня! Ты же меня раздавишь! – сказал на это озадаченный партнер.

Зиновий отвернулся к окну и задумался. Он помнил все: и хрупкую сестру Леонида Лизавету, которую ему навязывали в качестве невесты, и то, скольких людей пришлось кинуть ради сохранения этой сомнительной дружбы с Лёнчиком, и весь этот подхалимаж, привычку чуть что прикидывался бедненьким. В конце концов, такого, как этот, не так-то просто раздавить. Зиновий еще раз пытливо посмотрел на друга-конкурента: нет, ничем ему это не повредит – выкарабкается. Только на этот раз сам, один. Хватит уже пользоваться его добротой и сидеть у него на шее, ножки свесив!

– У тебя что, детство было тяжелое? – сорвался Леонид. – Ты губишь мою жизнь!

– Послушай, Леня… – начал Зиновий, наконец решившись сказать все и сразу.

Он боялся, что у него опять не получится: что он не решится обидеть несчастную Лизу, которой, однако, он доставлял еще больше страданий своим холодным отношением, и лишиться друга, как он думал, и, как он думал, единственного. Но хватит – точка! Или этой Лёниной наглости не будет предела.

– С самого детства ты – как банный лист у меня на… седалище, – проговорил он не оборачиваясь.

Его глаза резало необычно ярким светом голубое весеннее небо. И облака за стеклами, рваные и клубящиеся, растягивались в зловещие усмешки, будто вот оно, время, настало! Времечко твоих «великих» решений, когда ты можешь повременить, а можешь всем все искалечить, если будешь упрямиться. Никогда раньше, если Зиновий ломал что-то в своей жизни, если что-то кардинально в ней менял, у него не происходило ничего хорошего все ближайшие месяцы – только сплошная чернота в душе и в жизни. Поэтому перемены он не любил. Но сейчас в нем проснулась небывалая решимость – до жертвенности и готовности бороться, а еще уверенность в том, что на этот раз все будет хорошо.

– Всю свою жизнь я боялся тебя раздавить ненароком, и ты не давал мне присесть, – продолжал он метафору. – Ты не давал мне угреть теплое место, потому что там, где я собирался посадить свой зад, неизменно оказывался ты. И ныл, и ныл: «Не дави меня, Зиня! Я же сдохну!» Хватит! Ты слышишь? Ты мне надоел. Я не буду давить тебя, но от своего плана не отступлюсь. На этот раз – нет. Да, и передай своей сестре, чтобы больше не звонила. Извинись и скажи, что я все это время просто морочил ей голову. Я боялся ей сказать одну простую вещь – что я ее не люблю! Черт знает вообще, чего я боялся – почувствовать одиночество или причинить ей боль?! Она хорошая девушка, но… хватит. А теперь иди. Иди и делай, что хочешь!

Сегодня Зиновий был на удивление тверд – Леонид не мог взять его ничем: ни жалобами, ни угрозами. Но если бы он знал, как трудно ему было, как сильно он жалел о том, что говорил, – нет, не о потере друга, а о том… Ну зачем, зачем он начал все это сейчас?! Теперь будут проблемы, разборки, склоки, все эти неприятные эмоции. Лучше бы оставил все как есть, и шло бы оно своим чередом. Может, и заглохло бы постепенно, само собой. А теперь и Лизу впутал, и такие проклятия выслушивать приходится. И почему-то винил он в сегодняшнем инциденте только одного человека – светлоглазого мужчину из земельного комитета, приходившего сегодня утром, эту его показную твердость и спокойствие, в сравнении с которыми он сам себе начал навязчиво казаться тряпкой.

«Но я не тряпка! – думал Зиновий. – Хватит мною пользоваться: всю жизнь меня окружали люди, которые рулили моей жизнью, как хотели. Благодаря им я многого достиг, не спорю. Но раньше я не мог от них избавиться, потому что не справился бы один. А теперь я достаточно окреп, чтобы обойтись и без этих приживал».

Он опять вспомнил светлые глаза Георга. Таких просто не бывает! Линзы, наверное. А может быть, это как раз был знак? Но в знаки он не верил. И уже начинал подумывать, не слишком ли он жестоко? На лице Зиновия отразились все муки сомнений, и он почти готов был взять свои слова назад.

– Одумайся, Зиновий! Я тебя в последний раз, как друга, прошу! – точно дьявол-искуситель, настаивал на своем перепробовавший все словесные методы убеждения Леонид.

Зиновий погорячился – он это понимал. Но понимал и то, что все давно к этому шло, что ему следовало сказать это если не сегодня, то завтра. К тому же с губ Леонида вдруг начали срываться такие откровенные оскорбления и обещания отомстить, что Зиновий примолк, решив послушать, что на самом деле представляет из себя этот не раскрывавшийся до сей минуты аленький цветочек. И выслушав все, решил, что это уж… слишком!

– Если ты не уйдешь сам, тебя выведет охрана, – решительно сказал Зиновий, гневно сверкнув глазами.

Леонид никогда его таким не видел и просто опешил. Но после этого заявления без слов покинул кабинет, хотя и хлопнув дверью.

Все это время где-то над ухом Зиновия гудел надоедливый комар, но прихлопнуть его во время разговора казалось как-то несолидно. Наконец, оставшись один, Зиновий шлепнул себя по плечу, где как раз приземлилось надоедливое насекомое. Он точно попал! Но почему-то на ладони не оказалось следов раздавленного комара. Куда он делся – может, успел вылететь из-под пальцев? Да и откуда в начале мая комары? Показалось, что ли?

Зиновий снова повернулся к окну. Небо было очень красивым и по-весеннему светлым. Но молчало – оно молчало, и в его кабинете тоже больше не раздавалось голосов. Воцарилась тишина. А тишину он не любил.

Зиновий развалился в своем кожаном кресле и призадумался взгрустнув.

«У тебя что, детство было тяжелое?» – вспомнились ему слова Леонида.

Детство… Хм! Тяжелое! Да было ли оно у него вообще? Зиновий удивился, с каким трудом он воспроизводил в памяти свое детство, будто вечность о нем не вспоминал, да и не хотел вспоминать. Интересно, почему? Ведь не такое уж оно было плохое – в сравнении с некоторыми. И все же вспоминать было как-то не очень приятно. Отец, постоянно занятый делами и бабами. Бабка, вечно недовольная отцом. Большой богатый дом, единственный двухэтажный на всей улочке. С детства его дразнили Губошлепом соседские мальчишки, неизвестно что под этим подразумевая – то ли правда его губы (хотя сколько долгих часов он ни рассматривал себя в зеркале, никаких «шлепающих» и даже особо больших губ не обнаружил), то ли под этим метафорично подразумевалась скаредность его отца. «Полусоветские, привыкшие к полунищете полулюди», как их называла шепотом бабушка Вера Петровна, привыкшая со времен сталинских репрессий помалкивать… Так вот эти самые люди, естественно, недолюбливали новоявленного коммерсанта, отстроившего «дворец» посреди деревенского вида улицы. Дом несколько раз поджигали, но, к счастью, никто не пострадал, а у хозяев каждый раз находились деньги на восстановление коттеджа. После последнего пожара достроили еще один, третий этаж. И тогда недруги почему-то отстали. А после перестройки 90-х таких коттеджей стало много, и дом Зиновия перестал обращать на себя внимание. С тех пор жизнь пошла спокойнее. Но еще скучней.

Мысли очень быстро сами собой вернулись от прошлого к настоящему, будто мяч, вытолкнутый водой. Что же он теперь будет делать с этой тишиной? И Зиновий пожалел обо всем на свете. Может, позвонить Лизавете? Она прибежит сразу. И на братца плюнет. Но о чем он будет с ней тут говорить? Ведь ей нужно от него совершенно другое: брак и дети, тихое семейное счастье до посинения. Перед Зиновием вырисовалась удручающая перспектива духовного и физического одиночества.

– Но ты же еще не знаешь, как будет, – сказал он себе в утешение, наливая немного виски в квадратный стакан. Несмотря на то, что пить в одиночестве всегда считал последним делом.

IV

Лена грустила на балконе с книгой. Доброе предчувствие, появившееся на днях, куда-то снова улетучилось. И настроение было настолько плохое, что совершенно ничего не хотелось. Она отказалась ехать с друзьями на рыбалку, нагрубила по телефону подруге и так и не дописала для местного журнала рекламный материал, за который обещали хорошо заплатить.

Книга Лене не нравилась, просто она загадала: если дочитает до конца, случится что-нибудь хорошее. Когда Лена бралась за такие вот толстенные фолианты, всегда загадывала желания. Конкретизировать в данном случае было неуместно – просто что-нибудь хорошее. Обычно загаданное так или иначе сбывалось.

Глаза скользили по строчкам, а мысли уводили в сторону. Весна не радовала. Как подумаешь – на улице такая чудесная погода, а идти, по сути дела, и некуда! Жизнь бессмысленна, когда в душе пустота! Хотя живут же как-то люди, не одна же она такая.

Внезапно Лена поняла, что больше не может читать. Было душно и тоскливо. К тому же отвлекали раскаркавшиеся вороны на суку – просто уши резало! Лена облокотилась о перила и от нечего делать прислушалась к гомону птиц.

– Ты тут на девушек засматриваешься? – подколол внезапно подлетевший Симеон. – А там в твое отсутствие такие вещи происходят!

– Какие? – встрепенулся Георг.

– Похоже, на Зиновия настолько повлияла вчерашняя встреча с тобой, что он совершил свое первое решительное действие.

– Что он сделал?

– Прогнал своего компаньона по бизнесу, поругался с ним в прах, решил не отказываться от своего проекта и сказал себе, что больше не хочет быть тряпкой, – скороговоркой выпалил стажер.

– Однако! Когда это случилось?

– Пару минут назад. Я ему все гудел, гудел на ухо, напоминал о том, как его всю жизнь вели да использовали. А он возьми да и разозлись. Чуть меня не прихлопнул! Я что, неправильно поступил, да?

– Напротив! Поздравляю, ты делаешь успехи, – ревниво похвалил Георг, испугавшись, что новичок покажет себя в деле сразу лучше его. – Только я не на девушек смотрю, а на одну девушку. Вон видишь ту, на балконе?

– Ну?

– Ее надо с Зиновием познакомить.

Симеон без особого интереса разглядывал Лену.

– Почему именно ее?

– Мы так решили.

– Кто это «мы»?

– Не важно. Она поможет нам справиться.

– Берегись!

Огромная толстая книга, словно кирпич, понеслась в направлении двух серых ворон, разоравшихся на ветке прямо напротив ее балкона.

– Раскаркались тут… – сказала Лена и скрылась за стеклянной дверью.

Но наглые птицы, разлетевшиеся было с перепугу в разные стороны, снова взгромоздились на ту же ветвь.

– Ого! Вот это выстрел! – воскликнул Симеон. – Ты уверен, что она нам подойдет?

– Ты не ерничай! Зеленый еще… Нам сейчас выбирать не приходится – шеф сказал, что если до завтрашнего дня ничего не решим, то будут у нас с тобой проблемы.

– У нее есть ангел? – поинтересовался Симеон, деловито приступив сразу к сути.

– Конечно есть! У всех есть ангелы.

– Вот с ним и надо покумекать, скооперироваться!

– Он меня еще учить будет! Не надо нам ни с кем кумекать, – отрезал Георг.

– Но одним нам не справиться!

– Это почему же? – возразил Георг. – Справимся.

– А ты знаешь, кто ее ангел? – поинтересовался Симеон.

– Помнишь Петера?

– Конечно помню! Это же твой бывший! – обрадовался молодой ангел. – Он нам поможет!

– Поможет, – процедил Георг. – Как же!

– Чего? – не расслышал Симеон.

– Ничего! Ты особо-то на других не рассчитывай. Большую часть дела мы должны будем сделать сами. Полетели!

Птицы тяжело, но синхронно поднялись в воздух. И долго еще качалась хрупкая тополиная ветка, приютившая их на короткое время пребывания в земной реальности.

V

Лена отказалась не подумав. Но как только вернулась в удушливую тишину комнат, за окнами которых бушевала весна, поняла, что не выдержит этого даже один день. После нескольких минут колебаний она снова взяла телефон и набрала номер Эдика.

– Ты знаешь, я передумала, – сказала она. – Если предложение в силе, я еду. Не хочется дома сидеть – противно.

– У тебя вечно семь пятниц на неделе! Я уже всем позвонил и сказал, что все отменяется, – разворчался Эдуард.

– Прямо-таки всем? – засомневалась Лена, прикинув, что прошло не более десяти минут.

– Ну… Леше, Димке.

– Это ничего не значит, – вывела она. – Я могу сама им позвонить и все объяснить.

– Не надо! – сразу возразил Эдик. – Оставь это мне. Да и потом, без Димка обойдемся. А Лехе сам позвоню, – подчеркнул он. – Когда за тобой заехать?

– Я сама приеду.

– На машине? А как же спиртное?

– Пить не буду.

– Совсем?

Лена промолчала. Дурацкий вопрос: когда она была за рулем, никогда не принимала на душу, он должен был это уже запомнить! Эдик помнил, просто не умел и не хотел выражать свои мысли нужными словами, а вместо этого задавал глупые вопросы – для поддержания разговора. Он просто любил поговорить и постоянно болтал всякую ерунду.

– Ладно. Я буду у вас минут через… пятьдесят, – подсчитала она, задрав голову и посмотрев на стенные часы.

– Возьми свою удочку, – попросил Эдик.

А вот тут как раз и была загвоздка… Дело в том, что Лена порой чувствовала себя настолько одинокой и так изнывала в своих четырех стенах, что давно не считала нужным отказываться от предложений куда-либо выбраться. На прошлой неделе она рыбачила в другой компании, и кое-кто, неумело забросив поплавок, оставил его на дереве.

Лена давно перестала считать подобное грехом: Эдик ведь не мог быть постоянно с ней, даже в качестве мужа – случались командировки и прочее. В конце концов, существовало такое понятие, как рабочее время. Поэтому и согласие на замужество Лена так ему и не дала, оттягивая этот неминуемый, как ей казалось, в данном обществе финал. А сейчас факт оставался фактом: удочка была сломана, точнее, к ней нужен был новый поплавок, крючок и грузило. А их не было, и времени зайти в рыболовный магазин не было тоже.

– Хорошо, захвачу, – не задумываясь, соврала она. И решила: «А, ладно, приеду – скажу, что забыла».

– Ты бы не ездила сегодня, – выслушивала она увещевания опять не вовремя позвонившей Вероники. – Что-то мне сон какой-то нехороший снился.

– Что за сон? – без особого интереса спросила Лена.

– Да про тебя и какого-то мужика. И будто вы в тюрьме оба сидели, в одной камере.

– Это ничего не значит, – махнула рукой Лена. – Сегодня воскресенье.

– Все равно, как-то мне тревожно.

– Не узнаю тебя в последнее время! – удивлялась Лена. – Ты же всегда раньше учила меня ни за что не сидеть дома, если есть куда выбраться! Может, хочешь с нами поехать? – предложила она.

– С Эдиком не хочу. Зануда он у тебя. И потом у меня на сегодня другие планы.

Веронику небо послало Лене два года назад – ни до, ни после подруг у нее не было.

С детства Лена чувствовала себя неимоверно одинокой – и вовсе не потому, что сама избегала общения. В чем дело, она так и не поняла, как ни пыталась. Но ровесники словно подсознательно чувствовали в ней нечто необычное, чужое. И хотя внешне она вроде бы ничем не отличалась от других, дети сторонились ее, предпочитали держаться на расстоянии. Она повзрослела, но ничего не изменилось.

Лена была трагически одинока. И чтобы побороть это одиночество, пристрастилась к книгам. Ее пытливый ум требовал все новых и новых доз информации, а нереализованное в реальности воображение выливалось в творческие фантазии – и она сама стала писать. Денег и связей не было. Благо жизнь подсовывала в нужную минуту нужных людей. Но всегда, так сказать, в пределах разумного, без излишеств – только самых необходимых и на короткое время. Судьба всегда так поступала с ней: пропасть не давала, но особенно и не баловала.

Всю прелесть человеческого общения Лена ощутила только годам к семнадцати, когда у нее начали появляться ухажеры. Только они, казалось, и оценили ее красоту, ее таланты, причем не завидуя, а искренне восхищаясь. Они оставались рядом, помогали в трудную минуту, с ними находились общие темы для разговоров и общие занятия, с ними было интересно и весело. А парни, в свою очередь, отмечали ее интеллект, что считали большой редкостью у женского пола. Но главное – Лена умела использовать этих людей, спасаясь от пустоты. Каким бы корыстным ни было такое общение, оно представлялось на время молодости единственным выходом из постоянного гнетущего, извечного одиночества, духовного и физического, которое – Лена знала – рано или поздно настигнет ее вновь.

Вероника была намного старше Лены, но, несмотря на это, и намного легкомысленней. Она постоянно жаждала приключений, всегда хотела праздника, новых знакомств, все время скучала и поэтому любила выдумывать разные разности, чего так не хватало в жизни Лене. К тому же только Лена могла терпеть и принимать вызывающее поведение подруги, которое заслуживало одни лишь упреки и неприязнь со стороны окружающих. Было и еще одно сближающее обстоятельство: им никогда не нравились одни и те же мужчины, даже одни и те же типы мужчин. Так что делить им было нечего, кроме свободного времени и обид на жизнь.

Девушки как-то сразу подружились. Вероника тоже была одинокой, но в несколько ином смысле – она была в этой жизни совершенно одна, жила в большом доме, купленном на деньги покойного супруга, и у нее не было в этом мире никого, даже постоянного мужика. И если Лена видела в этой дружбе слегка паразитический симбиоз – времяпрепровождение, веселье, общение, убийство времени и тоски, то Вероника чувствовала иную зависимость. Она находила в Лене доброту, поддержку, удивительное понимание и странную, необъяснимую силу, которой ей самой всегда не хватало. И бог весть что еще, привлекающее ее непредсказуемую натуру.

– Да, вспомнила! – в третий раз позвонила Вероника. – Вы с этим тюремщиком принимали вместе ванну.

– Купаться во сне – это хорошо, – ответила Лена.

– Да, но она была черная.

– Вода? – спросила Лена.

– Нет! Ванна! Эмаль.

– Это ничего не значит, – Лена, устав от пустой болтовни, повесила трубку.

Гараж находился неблизко от дома – минутах в двадцати ходьбы. Лена шла, бряцая ключами в кармане джинсов, и думала о том, что ничего интересного на этой рыбалке опять не будет.

Они с Эдиком хотели съездить этим летом на море, но Лена так и не нашла постоянную работу, а он набрал кредитов – и теперь денег на отпуск не хватало. Да и по всему было видно, что он хочет от нее другого: тихой семейной жизни, свадьбы с кучей родственников, на которую он уже начал копить деньги, поездки на женитьбы всех своих друзей и т.д., и т.п. Но уж точно не этих странствий, в которые ее постоянно тянула необъяснимая сила. Ему хватало пива по вечерам перед телевизором, ужина раз в неделю у родителей и пустой болтовни, которую Лена не то чтобы не переносила, но которая уже порядком надоела. Все это постепенно превратилось в рутину, от которой спасу не было. И о которой, как считал Эдик, мечтала бы любая другая женщина, но только не Лена – значит, по общепринятым меркам, она была ненормальной. Но при всем при том Эдик твердил, что любит ее и хочет прожить с ней до глубокой старости, носил ее на руках и исполнял желания в пределах возможного и разумного. Он боялся за нее, жалел ее, терпел ее, и поэтому она пока еще оставалась с ним. Хотя даже мысли о том, что Лена может уйти, ее бойфренд просто не допускал.

VI

Приехав к озеру, парни стали раскладывать все привезенное с собой – поставили мангал, накололи дров, вытащили палатки и выпивку. А Лена молча присела на корточки у самой мутной воды, гладь которой, однако, искристо поблескивала под ласковым солнцем.

– Сколько у нас удочек? – спросил кто-то.

– Четыре, – посчитал Леша.

– А ты что, разве не взяла свою? – спросил Эдик Лену.

– Я забыла, – спокойно ответила она, как и было задумано. И устремила взгляд по-над водой…

– Я же тебя просил! – с досадой проговорил Эдуард.

– А вы все равно рыбу ловить не собирались, – парировала она.

– Это почему это? Собирались!

– Вы сюда пиво пить приехали и шашлык есть. Когда столько выпивки, какая рыбалка?

С этими словами Лена поднялась на ноги.

– Ты куда? – спросил Эдик.

– Пойду по лесу прогуляюсь. Вы пока раскладывайтесь.

– Ты только далеко не заходи. Если что, кричи! – побеспокоился он.