Читать онлайн Хроники Третьей Мировой войны, которой не произошло

Пролог. 1962

Двое подростков лет тринадцати-четырнадцати- – высокий, худой и нескладный, второй ростом пониже и сбитый покрепче – не знали, чем себя занять, прохаживаясь по асфальтовой дорожке, соединяющей Парк культуры и Отдыха им. Ф.Э.Дзержинского в Останкино и территорию Выставки достижений народного хозяйства СССР.

– МузЫка, ну что ты меня сюда привел? Зачем?

– Гера, подождем еще минут 10. Я подслушал телефонный разговор папы с дядей Володей Акименко, сейчас должны появиться, если нет, то уходим

В выходные дни здесь было не протолкнуться, но в этот предвечерний час народу было пока что немного – рабочий день большинства предприятий еще не закончился, основными посетителями были молодые мамаши или бабушки с детьми, а также люди разнообразных рас и цвета кожи, приехавшие на отдых или по делам в Москву со всех концов необъятной страны. Иностранцев в СССР вообще было мало, а в эти края вблизи поселка космонавтов они и не забредали.

Время шло, ребята продолжали прогуливаться по стометровой асфальтовой дорожке, непрерывно поглядывая через металлический забор, разделявший территории Парка и выставки. Забор состоял из редких металлических арматурных прутьев, аккуратно окрашенных в черный цвет. На противоположной стороне был небольшой пруд с лодочной станцией, прямо напротив – на высоком берегу – здание с надписью по крыше «Ресторан «Золотой колос»». От ресторана к пруду вела окаймленная розовыми кустами дорожка метров в пятьдесят длиной. Розы еще не распустились.

Картинка на противоположном берегу пруда изменилась. К ресторану подъехали три бордовых «Икаруса» – большая редкость в те годы – и встали перед входом.

Однако подростков на дорожке уже не было. Они быстро переместились вверх, чтобы лучше видеть. Узкие двери выпускали вереницу нарядно одетых людей. Штатские по преимуществу в сине-зеленых костюмах – тогда почему-то считалось, что именно такой цвет подходит для «выходного» случая, да и выбирать, по правде говоря, было не из чего. Военным было проще – черные мундиры, фуражки с золотым шитьем. Женщин среди прибывших было мало, но все тоже были одеты настолько нарядно, насколько позволяли финансы и небогатый выбор советских магазинов времен хрущевской «семилетки».

Абсолютно на всех были новенькие сверкающие ордена.

Наконец – есть! На дорожке показалась пара – худой хромой мужчина высокого роста, опирающийся на палку, и женщина в сером платье об руку с ним.

– МузЫка, ну здорово! Ты их вычислил! Это же и вправду дядя Вова с тетей Шурой? Вот это да! Никогда бы не подумал!

Теперь можно было не спеша ехать домой.

Но было бы значительно интереснее, если бы ребята не торопились, а остались хотя бы на пару часов, в этом случае они бы стали свидетелями незабываемой картины.

Веселье было в самом разгаре.

По короткой стороне зала был поставлен длинный стол, в центре сидел адмирал – хозяин, по обе стороны – свежие Лауреаты Ленинской премии и кавалеры Ордена Ленина

За круглыми столами – кавалеры Орденов Трудового Красного Знамени, Почета, медалей – чем старше орден, тем ближе к головному столу.

Пили много, тосты следовали один за другим, народ раслаблялся. Кое-где начали петь песни. Закурили.

Все участники банкета друг друга знали, если не заочно, то по документам уж точно. Напротив Владимира Михайловича Рогатина – того самого, хромого с палкой – сидел невысокого роста мужчина, выглядящий заметно моложе остальной толпы, чуть удивленное выражение широко раскрытых глаз маскировалось сильными очками. На его груди красовалось такое же «Красное Знамя» – значит, дело было не в стаже, а в несомненных заслугах. Александру Павловну Рогатину отсадили значительно дальше.

Вдруг послышался усиливающийся шум во главе стола – среди свежих Лауреатов Ленинской премии. Как всегда, сцепились два старых соратника – физик Анатолий Петрович Алексанов и конструктор Владимир Иванович Акименко. Оба здоровенных мужика были яркими индивидуальностями и фанатичными рыбаками. В этом случае речь шла о том, можно ли было поймать рыбу руками прямо здесь – в пруду рядом с рестораном «Золотой колос», где и происходил банкет. Народ уже крепко выпил.

– А слабó прямо сейчас?

– А не слабó!

– Ребята, уймитесь, – Владимир Михайлович встал из-за стола, попытался вмешаться и обратить все в шутку, он не раз был свидетелем таких стычек. Молодому человеку – Серафиму – это было в новинку, он всерьез забеспокоился.

– Вова, ну что АП себе думает? Что мне, действительно, слабó?? – Владимир Иванович Акименко не на шутку разошелся.

Акименко и Алексанов направились к пруду, за ними из ресторана вывалилилось полторы сотни участников празднества.

Лидеры колонны начали раздеваться прямо по дороге, не тратя времени попусту. Спустя секунд десять оба героя дня бухнулись в воду и начали плескаться, фыркая от удовольствия,ну чисто два моржа!. Проблема рыбной ловли руками была забыта.

Незамедлительно появился молоденький милиционер.

– Это что здесь происходит? Граждане, прекратите безобразие, в милицию попадете! Немедленно вылезайте!

Кто-то из присутствующих сказал

– Слушай, сержант, все мы только что из Кремля, закончили работу и получили, что положено. Тот, который совсем лысый, вообще секретный академик. Вот пиджачок лежит, ты попробуй-ка его на вес!

Сержант с натугой приподнял пиджак Алексанова. Вся левая сторона отливала золотом. Пиджак весил добрых полпуда – две Звезды Героя, орденов Ленина милиционер насчитал десять, на счет младших наград времени не было. Пять лауреатских медалей и несколько орденов справа.

– Понятно.

Парень в фуражке подтянулся, преисполненный важностью момента, выдернул микрофон на витом шнуре из рации на ремне и сказал что-то.

Буквально через минуту вокруг пруда стали появляться милиционеры. Совсем скоро пруд по периметру был оцеплен плотным кольцом.

– Граждане, пожалуйста, проходите, здесь секретное мероприятие!

Милиционер не знал, что в этой шутке была малая доля шутки. Флотские давали прием в честь создателей нового атомного корабля. Тяжелый пятилетний труд закончился триумфом – испытания доказали, что характеристики подлодки не только не хуже, но и несомненно лучше, чем у неприятеля. Впервые для кораблей этого класса.

Финальную сцену – милиционеров, оцепивших пруд с целью охраны с орденоносных персонажей – застал задержавшийся после экскурсии аккуратно одетый парень. Его не впечатлили ни ордена, ни возраст празднующих – почему он, САМ Александр Иванович – т.е. он, Сашка Дуров – не на их месте? Он же самый лучший!

На самом деле он расстроился бы еще больше, узнав, что в то самое время его приятель по даче Герка Кайрес занимается увлекательным делом – собирает всякую пацанскую мелочь в преддверии отъезда. И куда – даже не в Артек, а на Златые Пески! За границу!

Холодная война

О том, что существовавший последние годы баланс сил между Варшавским Договором и НАТО грозит измениться в пользу неприятеля

1977

Москва, Метростроевская 1 улица, 8:00

Ворота, прорезанные в желтой оштукатуренной стене, медленно сдвинулись, пропуская длинный черный «ЗиЛ-115».

Контраст между элегантным автомобилем штучной сборки, по-видимому, обслуживающим одного из высших руководителей Советского Союза, и обшарпанным городским поместьем – дряхлым особняком с надписью «Городская усадьба XVIII века. Памятник архитектуры. Охраняется государством», стоящим чуть в глубине невеликого двора, – не сильно бросался в глаза. Дело было, скорее всего, в том, что несмотря на дряхлость, особнячок сей был, несоменно, создан рукой талантливого мастера и сохранил дух аристократичности за два века своего существования.

Посторонний наблюдатель был бы немало удивлен, если бы увидел, что лимузин, только что подплывший к подъезду, был точной копией двух других, стоявших под крышей бывшего каретного сарая.

Шестеро поджарых молодых людей мгновенно соединили двери особняка и лимузина живым коридором, закрывающим пассажира от постронних глаз.

Из автомобиля появился человек в очках лет семидесяти, плотного телосложения, в черном пальто с каракулевым воротником и серой высокой каракулевой папахе – по виду, типичный «Член Политбюро ЦК КПСС, председатель или министр чего-то такого…» (на ум машинально приходил голос Игоря Кириллова, диктора программы «Время»). Естественно, что появление данной персоны снаружи разглядеть было невозможно.

Обладатель папахи явно привык повелевать – привычным жестом он отсек сопровождающих, тенями следоваших справа и слева, и прошел в высокие двустворчатые двери, открывшиеся без малейшего промедления.

Подтянутый молодой человек в сером пиджаке немедленно вскочил со своего места, вытянулся по стойке «смирно».

– Прошу следовать за мной, товарищ маршал – он открыл малозаметную дверь, как выяснилось, на лестницу, ведущую куда-то вниз и заканчивающуюся странного вида прямоугольной аркой с мигающими индикаторами.

– Пожалуйста, скажите «пять»

– Пять, – громким и раздраженным голосом отозвался гость, успевший по дороге избавиться от пальто и папахи и оставшийся в военной форме со множеством орденских колодок. Форма, по правде говоря, ему совершенно не шла и казалась взятой напрокат у реквизитора.

Индикаторы моргнули.

– Извините, товарищ маршал, эти неудобства – для вашей безопасности. Все в порядке, никаких электронных устройств не обнаружено. Прошу проходить.

Из-за стола поднялись два человека в одинаковых серых костюмах.

– Здравствуйте, товарищи – поприветствовал вошедший, понюхал воздух, скорчил недовольную гримасу. – Юрий Владимирович, ты бы хоть с утра так не дымил! Понятно, что здесь кондиционер и вентиляция, но все табачищем провоняло!

– Извини, Дмитрий Федорович, – человек в сильных очках, выглядящий помоложе двух других, потушил сигарету. – Доброе утро!

Вошедший сел на единственный свободный стул, налил «Боржоми» в хрустальный стакан. Сосуд весил грамм четыреста и отбрасывал радужные отблески на стены.

– Андрей Андреевич, – после маленького глотка подал голос новоприбывший – что за срочность? И почему здесь, что, других мест мало? Как заговорщики какие-то, право слово!

До сих пор молчавший мужчина с шестиугольным лицом – линия подбородка параллельна линиям лба и прорезанного рта, симметричные прямые линии ограничивали физиономию анфас – скрипучим голосом произнес:

– Дмитрий Федорович, не заводись. Попробуй немного послушать. Все спешат.

Пауза была ему ответом.

– Товарищи, как вы знаете, между нами и НАТОвским блоком идут переговоры о сокращении вооружений. В середине этого года нам удалось выйти на договоренности, весьма для нас благоприятные.

Однако за последние две недели обстановка на переговорах резко изменилась. Позиция западных стран значительно ужесточилась. Предварительные соглашения обросли формально незначительными, но по факту весьма существенными поправками, говоря откровенно, мы вернулись к тому, с чего начали, и я боюсь, что этим дело не ограничится. И еще – НАТОвские лидеры склоняются к размещению новых типов ракет в Европе.

Как вы помните, мы неоднократно обсуждали эту проблему, и как заверяли военные, эти ракеты по характеристикам не представляют серьезной угрозы. Однако почему-то НАТОвцы воодушевляются. Нам – Министерству, мне как министру, всему аппарату дипломатов – необходимо понять, что произошло – почему они вдруг стали себя так хорошо чувствовать?

И еще. Само общение стало другим. Это формально ни в чем не выражается, но если раньше мы говорили с позиции силы, то теперь с позиции силы говорят они, и это не по фактам, а по тону и антуражу – я не имею в виду чисто военные вопросы, а так, именно в общем. Это сильно настораживает – вести себя таким образом можно только в случае, если они располагают весьма секретными данными о наших действительных проблемах и границах наших возможностей.

У нас перерыв в сессиях до февраля будущего года. И я обращаюсь к вам с просьбой – в течение каникул понять, откуда у наших противников вдруг появилась такая уверенность в себе? Вопрос распадается на три:

– что это вдруг за ракеты? – это к тебе, Дмитрий Федорович,

– нет ли у них какого-то агента внутри высших кругов власти? – это к тебе, Юрий Владимирович,

– и, наконец, что мы на самом деле получим в нашей экономике через два-три года? Последний вопрос к вам обоим, и к самому Генеральному секретарю, я с ним договорился о встрече в одиннадцать, он сегодня будет на месте и согласился принять меня первым, и только один на один.

И это причина, по которой мы собрались здесь, в хозяйстве Андронова: если информация куда и выйдет из этого зала, то только в Первое Главное управление2, которому все равно придется этим заниматься, конечно, вместе с твоей, Дмитрий Федорович, военной разведкой. Думаю, все понимают, насколько важны ответы на эти вопросы для всей страны.

В маленьком зале сгустилась тишина. Министр иностранных дел Андрей Андреевич Горемыко, когда хотел, был чрезвычайно убедителен.

Председатель Комитета Государственной безопасности СССР Андронов достал очередную сигарету из зеленой пачки с надписью «Новость».

– Я дам, конечно, поручение нашему Первому главку, но что касается маловероятной возможности агента в высших партийных кругах, то Второму главку следить за ними запрещено, вы это знаете.

– Надо будет – будет разрешено, сам понимаешь, – пробурчал член Политбюро ЦК КПСС (как и двое других), Министр обороны СССР Дмитрий Федорович Сатинов.

– Нет и оснований так считать, наша разведка обязательно наткнулась бы на какие-то следы, полностью скрыть ничего не удается – продолжал Андронов, – да и кроме Политбюро нужным объемом информации никто располагать не может в принципе. Дело, видимо, в другом – в их оценке ситуации. Неплохо было бы и нам не только слушать то, что говорят наши политэкономы и товарищ Солодов, но и посмотреть самим. Может быть, твои люди, Дмитрий Федорович, те, что ближе к обороне, смогут чем-то помочь? Пока ведь, слава Богу, здесь-то у нас все в порядке?

– Предлагаю сделать так – после паузы произнес маршал. – Что касается вооружений, то, Юрий Владимирович, мы готовы (не ухмыляйся, действительно готовы) дать всю располагаемую информацию по вооружениям супостата, но, опять же, предлагаю, чтобы информация по этому вопросу сосредотачивалась в Генштабе. – А что касается оценки ситуации – предложение Юрия Владимировича считаю необычным, но вполне разумным. Ты, Андрей Андреевич, будешь встречаться с генсеком. С утра у него неплохое самочувствие, он наверняка оценит эту мысль. Донеси до него, что это –наше общее решение. -

Маленький зал опустел.

Покинувшие его люди из первой семерки «небожителей», Политбюро внутри Политбюро,только что привели в действие могучую государственную машину. Они и представить себе не могли, что после этого страна, да и они сами, не смогут жить по-старому. Но будущее знать никому не дано.

Город, четырьмя часами раньше (8:00 по «среднесибирскому»)

Было около семи часов утра, когда Михаил Федосеевич Решетников открыл наружную дверь своего рабочего кабинета и извлек из сейфа «рабочую папку», подтвердив действие по внутреннему телефону. Эта «рабочая папка», как называли этот тяжеленный кожаный сундук, будет теперь при нем всегда и везде. По привычке бросил взгляд на изготовленный в Минске по специальному заказу телевизор «Горизонт» с 72-см японским кинескопом – в Советском Союзе таких было всего несколько десятков штук. Эта высококлассная и дорогая машина была необходимостью – при визите высоких гостей лучшим средством убеждения была цветная картинка Первой телевизионной программы, транслируемая из Москвы спутником, изготовленным в соседнем корпусе.

Ту-154 с работающим двигателем стоял на рулежной дорожке. Едва Решетников поднялся в салон, двери закрылись. Самолет начал движение.

Решетников посмотрел на часы. Было 8:00 местного «Центрально-Сибирского» времени. Из-за четырех часов разницы они будут в Москве примерно в 8:20, но уже по Московскому времени, так что на совещание к десяти утра он успеет обязательно.

Недалеко от Вашингтона, в то же время (18:00 накануне по- Вашингтонскому)

Джордж Калт, помощник Офицера национальной разведки по СССР, был немало удивлен, получив приглашение поужинать от дипломата – посла в Португалии, оказавшегося в Вашингтоне. Взяв время на раздумье, Джордж обзвонил знакомых, удивление только возросло: с января приглашающий станет большим начальником –заместителем директора Центрального разведывательного управления, то есть с ним придется так или иначе иметь дело в будущем. Но что это за персона? Где посол в какой-то Потугалии и где ЦРУ? При этом коллеги знают о нем до обидного мало. Однокашник нынешего министра обороны Дона Рамсфилда, мелькал на каких-то непонятных официальных должностях, работал в африканских и латиноамериканских странах. Надо было бы проверить.

– Интересное кино, – подумал Калт спустя полчаса оторвавшись от толстой подшивки газет. Бельгийское Конго – история с прославляемым либералами Патрисом Лумумбой, как-то очень удачно свергнутым каким-то полковником Мабуту, потом Заир, Танзания, Бразилия, наконец, Португалия 1975… И по странному совпадению прокоммунистический лидер тут же менялся на лояльную США персону спустя короткое время после назначения этого деятеля в соответствующую страну, а затем менялся и курс страны. При этом имя Фрэнк Картано мелькнуло только раз – когда лидер неудавшейся португальской революции Отелу ди Карвальо призвал его покинуть страну. Калт помнил – это было в 75-м, помнил также, что обращение последствий не возымело. В общем, интересно.

Симпатичный человек средних лет поднялся из-за накрытого на две персоны стола, сверкая очками сделал несколько шагов навстречу с очень располагающей улыбкой.

– Джордж, я – Фрэнк. Спасибо, что нашел время прийти. Сейчас предлагаю сделать заказ, а потом – к делам.

– Джордж, думаю, ты в курсе определенных трений между твоим верховным боссом-адмиралом и советником Президента по нацбезопасности. Если адмирал – служака и, в общем-то, не стремится в политику, то Збигнев Бжезинский – личность очень эмоциональная и целеустремленная. Бжезинские – старый польский род, после начала Второй мировой потерявший свои земли, отошедшие к Советам. Он, рожденный в Варшаве (это польская столица) и выросший в имении близ нынешнего советского Гродно, ненавидит Советский Союз до судорог, сокрушение Советов для него – идефикс. Он мобилизовал лучшие аналитические умы для формирования экономического и военного образа Восточного блока, они что-то накопали, требующее, в общем, дополнительной проверки по нашей линии. Дополнительные силы поляка – многолетняя дружба с Дэйвом Рокфеллером, собственно (это не секрет) именно Рокфеллер помог малоизвестному губернатору Джорджии выиграть праймериз, а потом и избраться. Президент Джимми Баркер – тоже личность эмоциональная, искренне помешанная на «правах человека», вспомни его изречение – «Права человека создали Америку», и Збиг на этом хорошо играет – он изобрел понятие «советский тоталитаризм», альтернативный «правам человека», и в конце концов уговорил Президента на ряд очень резких шагов в политике, постепенно формируя образ Советов как нелюдей. Надо ожидать, что в ближайшее время выйдет директива, по которой нас обяжут к весьма интенсивным акциям в направлении Восточного блока, но не только – затронут и наших европейских союзников, в основном, Германию. На что-то другое у нас просто не хватит сил.

Но Восточный блок далеко, а Латинская Америка – наш задний двор. Мало Кубы! Панама, Никарагуа, Венесуэла неспокойны, а это не только нынешние доходы нашего бизнеса, но и близко расположенные к нам территории. При неблагоприятном стечении обстоятельств оттуда может исходить военная угроза Америке, подобно тому, как ракеты в Западной Германии угрожают Советам и их союзникам.

У меня просьба. Твоя должность – «помощник Национального офицера» -обеспечивает взаимодействие всех видов разведки на территории Советского Союза, ты знаешь людей во всех этих конторах. Не мог бы ты, в порядке одолжения, подобрать там человека, способного прояснить вопрос о финансировании Советами оппозиционных нам деятелей южнее Сан-Антонио? Этим все равно придется заняться, а сейчас предрождественское время – самое подходящее для неспешного начала новой работы. Заранее очень признателен.

Кремль, 9:20 того же дня

– «Заместитель Председателя Совета Министров СССР

Леонид Васильевич Смирницкий»

– гласила табличка на стене просторной приемной.

Михаил Федосеевич только однажды переступал порог этого кабинета, это было лет десять назад, и то не по своей воле. Что же такого особенного должно было произойти, чтобы вызвали на самый верх? И без предупреждения.

– Леонид Васильевич, Решетников прибыл.

– Спасибо, – донесся металлический голос из динамика.

Спустя несколько минут дверь кабинета открылась. Улыбающийся полноватый Смирницкий стоял в дверях и радушно приветствовал входящих. Совещания в этом кабинете всегда начинались в атмосфере доброжелательности, Леонид Васильевич прекрасно помнил не только детали трудовой биографии каждого из приглашенных, но и их увлечения, имена жен, детей, даты и прочее (это было немудрено, поскольку все участники совещания были заметным компонентом оборонной мощи страны, а количество Звезд на пиджаках примерно вдвое превышало число самих пиджаков). Однако первое впечатление было более чем обманчиво и в процессе общения следовало быть предельно сосредоточенным – в отличие от большинства выходцев из ЦК, где грубость, крик и «тыканье» было нормой, Заместитель Председателя Совета Министров СССР Л.В.Смирницкий никогда не повышал голоса и даже редко хмурился. Но тем неожиданнее и страшнее были его решения – доверительный разговор с приветливым и милым собеседником зачастую кончался выговором, объявляемым с добродушной улыбкой, при этом подробно перечислялись все обстоятельства дела, давался развернутый анализ ошибок и перечислялись действия, которые необходимо было предпринять, чтобы для приглашенного дела не повернулись еще худшей стороной. Если же в действиях присутствовали халатность, «авось» или попытки скрыть положение вещей, в секретариате уже ждал приказ о снятии с должности. Соответствующие материалы, как выяснялось, уже были направлены в находящийся поблизости Организационный отдел ЦК КПСС для возбуждения «персонального дела» с последующим строгим партийным взысканием или даже исключением из партии – у Смирницкого любая вина была виноватой. После этого на карьере навсегда ставился крест.

Удивление и даже беспокойство Решетникова только усилились при взгляде на присутствующих в кабинете – во главе стола, рядом с креслом хозяина кабинета расположился невысокий лысоватый человек с серо-голубыми глазами и квадратной щеточкой редких седых усов. Это был, пожалуй, наиболее могущественный человек – заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС Иван Дмитриевич Сорбич. Министр Среднего машиностроения и Президент Академии наук дополняли список неожиданных участников; оба были высокими и лысыми, на пиджаках у каждого сияли по три Звезды Героя..

Сразу бросилось в глаза то, что довольным выглядел только Сорбич, на лицах остальных читались раздражение и даже некая обозленность. И вообще, в воздухе еще витала аура недавней ссоры. На зеленой стеклянной доске были намалеваны какие-то каракули (соответствующим образом настроенный глаз Решетникова распознал верхнюю половину глобуса); формулы и цифры были разбросаны по зеленому полю, стерты, написаны заново поверх меловых разводов от тряпки. Окно было открыто настежь, картинка в окне напоминала ожившую программу «Время» – гранитно-стеклянный Кремлевский дворец съездов на фоне белоснежных соборов и красно-кирпичных зубчатых стен.

– Товарищи, приступим. Времени мало, а решить надо очень важные вопросы, – начал Смирницкий. – Иван Дмитриевич, проинформируйте о заседании секретариата ЦК.

– Товарищи, как вы знаете, Международный Олимпийский комитет выбрал кандидатуру Москвы для проведения Олимпиады 1980 года. Это – большой успех миролюбивой внешней политики Советского Союза, победа сил социализма и международной солидарности трудящихся. Готовимся мы к этому событию уже несколько лет, вы в курсе. вы знаете, что наши противники на Западе делали все, чтобы сорвать Олимпиаду. Но летом в Лозанне были приняты ключевые решения по процедуре и составу Игр, и это означает, что обратной дороги нет – Олимпийские игры безусловно откроются в Москве в июле 80-го.

На последнем заседании Секретариата ЦК были приняты решения по нескольким долгосрочным мероприятиям по подготовке к Олимпиаде, пропаганде советского образа жизни, демонстрации достижений социализма в нашей стране. Выполнение этих программ будет иметь большое внешнеполитическое значение, укрепит наши связи со странами социалистического лагеря, позволит увеличить количество сторонников некапиталистического пути развития в остальном мире.

Но не меньшее значение Олимпиада имеет и для нашей внутренней политики, пропаганде идей партии и укрепления ее руководящей роли. Агитационный эффект Олимпиады будет иметь большое значение только при ее широком освещении в прессе, радио и телевидении. Однако большая часть территории СССР не имеет до сих пор возможности приема телевизионного сигнала. -

При этих словах Михаил Федосеевич насторожился. Спутники связи «Молния» для вещания на крупные города Сибири и Дальнего Востока делались его предприятием. Конечно, возможности ретрансляции на необозримые пространства азиатской части СССР были ограниченными. Куда более перспективными были системы прямого телевизионного вещания через суточные спутники; с точки зрения наземного наблюдателя источник телевизионного сигнала покоился в фиксированной точке небесной сферы. КБ Прикладной Механики и смежники работали над реализацией концепции прямого телевещания: замах был на тяжелый Спутник Непосредственного Телевизионного Вещания с четырьмя мощными телепередатчиками и ядерной энергетической установкой для их питания.

В прошлом году проект был редуцирован, чтобы обойтись существующими солнечными батареями, и успехи были очевидными. Специалисты РадиоНИИ уже монтировали наземную часть.. Что же получается, обстановка опять изменилась?

Тем временем Иван Дмитриевич с нажимом продолжал: -

– Партия ставит задачу обеспечения круглосуточного вещания на всю территорию СССР. Открытие Олимпиады произойдет 19 июля 1980 года. К этой дате более 95% населения должны иметь возможность приема программ Центрального телевидения в цветном изображении. И не одной лишь Первой, как сейчас, но и как минимум еще одной, а лучше трех.

Я кончил. ЦК просит всех вас высказать мнение по организационным и техническим мероприятиям для решения этой задачи. Все ресурсы страны будут предоставлены в ваше распоряжение, чтобы с максимальной эффективностью обеспечить выполнение заданий партии. -

Сорбич сел на свое место, его поза выражала утомление от повседневного решения государственных проблем. Он действительно чувствовал себя усталым – ситуация наконец предоставила ему шанс реализовать давно вынашиваемые планы. Без совещания именно в этом составе, собрать которое ему стоило действительно больших трудов, все эти планы было только прожектами. Сейчас или очень не скоро. Терпение.

Смирницкий встал. -

– Товарищи, Иван Дмитриевич уже обрисовал вам общую картину. Прошу всех высказываться. –

– В принципе, с нашей стороны ничего невозможного нет два года назад работы по СНТВ – были заморожены, но уже на этапе технического проекта, – отозвался Решетников. – Вопрос к ИИП и системе автоматического управления– если впишутся в параметры ТЗ, то попробуем втиснуться в график отработки…Особенно САУ – это вся энергетика изделия.

Анатолий Петрович Алексанов – директор Института Измерительных приборов, того самого, который вместе с рядом других организаций и разрабатывал энергоустановку для СНТВ, высказываться не очень-то хотел. Он понимал подоплеку происходящего – в прошлом году его Институт был удален из программы СНТВ с мотивировкой «недостаточной отработанности и необходимости пеереориентации на другого заказчика», таковой нашелся там же, на фирме Решетникова. Но теперь, как выяснилось, СНТВ опять становится приоритетной задачей, а Институт Измерительных приборов оказался не готов. Естественно, «для выполнения важнейшего поручения партии и правительства» придется искать нового исполнителя. По странной случайности директора единственной организации-конкурента звали Виктор Иванович Сорбич.

Но Президент Академии Наук СССР А.П.Алексанов не мог позволить себе быть обидчивым или завистливым. Он должен был говорить правду, какой бы невыгодной для его Института она ни была.

Академик встал во весь свой немалый рост. Четыре оставшихся на абсолютно лысой голове длинных седых волоса свесились с остроконечной макушки, среди своих его за глаза называли Фантомасом. Щеки его ввалились, костюм висел как на вешалке (колодка Звезд заметно оттягивала пиджак) – он совсем недавно перенес тяжелую операцию. Глубоко посаженные глаза смотрели внимательно и строго.

Иван Дмитриевич Сорбич насторожился – именно сейчас должны были прозвучать те слова, ради которых он сидел уже третий день в кабинете по шестнадцать часов, отлучаясь в свою квартиру на площади Победы только на короткий сон.

– Все присутствующие знают, что в СССР завершается разработка двух новых установок космического назначения – «Сапфир» и «Амур». Над ними работают две разные кооперации предприятий. Авторы «Сапфира» – КБ «Заря» и Атомно-Энергетический Институт – делает многие вещи сама, организация исследований и испытаний у них очень простая и эффективная. Они дольше занимаются проблемой, имеют долголетний опыт сотрудничества с фирмой Анатолия Ивановича Савиных по изделию «Кедр».

Однако в такой организации есть и свои минусы – нельзя быть сильными во всем. Поэтому Главный конструктор – Центральное механическое КБ, наш Институт Измерительных Приборов, как научный руководитель, тесно взаимодействует с известными вам предприятиями в Подольске, Ленинграде и Таллине. Мы сознаем все трудности такого подхода, но ориентируемся на организацию индустриального мелкосерийного производства с помощью лучших сил в стране. -

Сорбич с удовлетворением вздохнул. Все пока развивалось в задуманный момент и по рассчитанному сценарию – Министр обороны и член Политбюро Сатинов не смог присутствовать на совещании и повлиять на результат. Теперь Алексанов сам решит его задачу.

Тот продолжил:

– В то же время вы сознаете все величие задачи и ответственность перед партией и страной. Бортовая атомная электростанция «Амур», впрочем, как и «Сапфир», основывается на применении самых новейших технологий. Вы все помните, что год назад «Амур» не был допущен к межведомственным испытаниям, и было принято решение использовать эту установку для серии оборонных изделий «Курьер» со сдачей в 1982 году. Мы в кооперации пересмотрели наши планы с учетом этих директив, и пока все развивается согласно графику. Но это – 1982 год.

Короче – Институт Измерительных приборов с кооперацией не может гарантировать поставку летного образца «Амура» к началу 1980 года. Может быть, и есть смысл предусмотреть в качестве запасного варианта применение «Сапфира», который предназначался на смену «Кедру», тем более что Савиных в ближайшие два года не предусматривает увеличения потребления – модернизация будет проводиться за счет математики и электроники. –

Анатолий Петрович сел.

В ту же секунду Иван Дмитриевич Сорбич закрыл глаза и отключился от происходящего. Вот оно и свершилось – дорога открыта, остались только незначительные технические проблемы. Их решит его аппарат, а потом все будет как надо – постановление ЦК и Совмина, финансы и возможности. Максимум три года, и большинство его личных целей будет, наконец, достигнуто! Если бы кто-нибудь спросил Ивана Дмитриевича – а чего еще, собственно, надо человеку с таким немыслимым положением – то получил бы обескураживающий ответ – стабильности и покоя. На долгие годы.

Сорбич был переведен в аппарат ЦК из Барнаула в начале сороковых. Его выдающиеся успехи по налаживанию производства боеприпасов (это в военные-то годы!) были замечены в Государственном Комитете Обороны. Решение не вызвало у него энтузиазма (его мнением, по правде говоря, никто не поинтересовался), но потом он осознал все те возможности, которые давал скромный стол в кабинете на Старой площади. Карьера Ивана Дмитриевича не была быстрой, но даже скромная должность помогла его семье практически не ощущать военного и послевоенного голода и дефицита.

Все резко изменилось осенью пятьдесят третьего – после свержения Лаврентия Павловича Берии. Хрущев выстроил систему, при которой ни один сколько-нибудь высокопоставленный начальник не мог ощущать себя в полной безопасности, а новые Сталин или Берия не могли появиться в принципе. Вес всех постов в центральных органах партии начал быстро расти. Вначале через Сорбича проходили все назначения на предприятиях машиностроения. В 1964 году Иван Дмитриевич правильно сориентировался, не без его участия система Хрущева прикончила самого Никиту Сергеевича, и новое руководство КПСС оценило это – он получил куда более ответственный и важный пост. Теперь без Сорбича не обходилось не одно кадровое решение в организациях военно-промышленного комплекса, потом – планы, потом – и фонды, которые при социалистической экономике стоили куда дороже денег – без фондов деньги были ничем; потом – закупки по импорту. Фактически его отдел был верховным главнокомандующим для руководителей всех предприятий оборонной промышленности – партийная ответственность была куда более серьезной, чем ведомственная; иными словами, он контролировал более чем шестьдесят процентов всего научно-технического потенциала страны. Зампредсовмина и член ЦК Смирницкий, занимая куда более высокий пост в государстве, на самом деле, был обязан находить возможность выполнения его, Ивана Сорбича, решений и отвечать за это. Это положение не добавляло популярности Ивану Дмитриевичу, но его это не трогало – имея поддержку генерального секретаря и главного идеолога партии, он был обязан реагировать только на их повеления. Мнения остальных, включая Председателя Совета Министров, его, в общем, не интересовали.

Но Сорбич был реалистом. Генсек последние годы тяжело болел, если (когда), не дай Бог, что случится – свою позицию (плевать на всех) сохранить не удастся. И никакой Солодов не поможет – главный идеолог партии также сильно нездоров, да и Генсеком ему точно не быть. Так что о себе- любимом следовало позаботиться заранее. Тем более, что он видел значительно лучше и больше, чем девяносто девять процентов всех членов партии, иллюзий касательно «коммунистического завтра» не питал, а скорость исчезновения народных денег в бездонной бочке «самой передовой в мире идеологии» просто приводила в ужас.

К счастью, пост позволял Ивану Дмитриевичу не только приспосабливать, но и формировать государственные программы с учетом собственных интересов. В конце шестидесятых он активно поддержал казавшийся абсолютно неосуществимым проект системы активного спутникового наведения противокорабельных ракет. Его сын Виктор тогда был молодым инженером, внедрение его в эту дерзновенную программу как одного из ведущих по атомной электростанции «Кедр» помогло быстрой карьере и дало хороший первоначальный импульс для дальнейшего роста. Однако получилось совсем не все, что ожидалось. Героя Социалистического Труда дали одному Савиных, все остальные получили те или иные премии, Виктор получил докторскую по совокупности работ, а после ухода Бондаренко стал Главным конструктором «Зари». И только.

Этого было мало.

Сорбич знал, что Советско-партийная система не давала ни одному человеку уверенности в завтрашнем дне, за исключением действующих министров и профессорско-преподавательского состава. Себя он мысленно включил в последние – в конце концов, его с удовольствием возьмет на работу любой ВУЗ страны в любой момент без особых потерь в доходах. Но Виктор должен стать Министром до этого. Это не просто – Заславский своего поста сам не оставит а если бы и захотел или убедили, то при нормальном ходе событий претендентов не счесть. С Общемашем особенно не повоюешь – это ракетный щит страны. Еще хуже А.П.Алексанов – мало того, что Президент АН СССР, так еще и член ЦК – вроде бы и начальство – сам Иван Дмитриевич только кандидат, хотя АП в партии без году неделя! На помощь генсека в этом вопросе надеяться было нельзя – он и вообще был склонен к компромиссам, а уж создателя атомного подводного флота он ни под каким видом не тронет.

Но теперь есть шанс, сетевой график, подготовленный Виктором в ноябре, это наглядно доказывал. Да, фирма Сорбича-младшего конструировала большинство ядерных установок специального назначения, но, тем не менее, особенно заметной не была – секретность и все такое. Но только сейчас возникла уникальная возможность – поработать не на абстрактных военных, а на идеологов ЦК КПСС под руководством непреклонного Михаила Андреевича Солодова, не менявшего пальто годами, всегда носившего калоши для экономии обуви, и не терпевшего любого отклонения от идеалов коммунизма. За выполнение таких поручений будет все, что пожелаешь, включая всесоюзную известность. Логическая цепочка выстраивается очевидным образом – идеологическая необходимость – Постановление ЦК и Совмина, КБ Виктора как признанный мировой и отечественный лидер в тандеме с Атомно-Энергетическим институтом решает важнейшую задачу партии, а сам Виктор получает очень приличный капитал для академического звания и почти точно выдвигается в ЦК этой самой партии на следующем Съезде в 1981 году. Без членства в ЦК о министерском посте думать нечего…. А теперь никто не пикнет: выполнение задания Политбюро ЦК КПСС и лично товарища Солодова.

Эта заключающая мысль переключила внимание на происходящее здесь, в этом кабинете. Сказывалась и длительная аппаратная практика – как интуитивно найти самый нужный момент для того, чтобы перехватить инициативу у Смирницкого. Надо же показать, кто на самом деле в доме хозяин.

– Товарищи, спасибо за плодотворное обсуждение. Мы внимательно фиксировали ваши мнения. В Постановлении ЦК и Совмина будут определены задачи министерств и ваших предприятий как ответственных исполнителей. Вопросы?

Как всегда, вопросов после заключительного слова не полагалось. Сорбич встал.

– До свидания. Центральный Комитет надеется на вас.

Заместитель председателя Совмина Смирницкий с трудом сдерживался. Сам факт какого-то спонтанного решения секретариата ЦК был непонятен – на фирме Решетникова создание «редуцированного СНТВ» шло совершенно стандартным путем, в 78-м они начнут летно-конструкторские испытания, и вдруг – на тебе пожалуйста! – реанимирован тот первоначальный проект. Ясное дело, кто инициатор – Иван Дмитриевич Сорбич, торжество на надменной физиономии написано. Весь спектакль с отвлечением весьма важных и занятых людей был затеян именно для того, чтобы великий А.П.Алексанов произнес слова о потенциальной неготовности «Амура» для Решетникова к сроку начала Олимпийских игр. Хорошо бы вспомнить, что сама эта «неготовность» была следствием волевого решения двухлетней давности о доработке и дополнительных испытаниях «Амура»… А сейчас Виктор Иванович Сорбич выступит в роли «спасителя отечества» и соберет все, что только можно, для решения очередной «важной идеологической задачи», ну и все полагающиеся лавры впридачу. Более того, забудется тот факт, что один из упомянутых выше «Кедров» фирмы Сорбича сейчас болтается вокруг Земли куском радиоактивного железа и брякнется через месяц-полтора куда-то на североамериканский континент – об этом еще раз говорилось сегодня рано утром, когда Алексанов представлял оценку последствий падения. Баллистики уже рассчитали коридор, к счастью, это должен быть необитаемый север Канады, и это единственное, что было хорошо…. Но почему А.П. не боролся? Может быть, дело плохо в принципе?

Сам АП в это время набирал пятизначный номер, глядя из окна своего черного хромированного броневика 2200 МОС, по внешнему виду не отличавшегося от серийной «Чайки» ГАЗ-13. Автомобиль плыл по брусчатке Кремля.

Институт Измерительных приборов, 12:30 того же дня

Николай Николаевич Звонарев в клетчатом жилете поверх синей рубашки без галстука сидел за приставным столом для совещаний в собственном большом кабинете. Конец года, день расписан по минутам, тем более что предыдущие сутки вылетели напрочь – его отдел в лихорадочном темпе готовил Анатолию Петровичу записку для какого-то совещания в верхах; предметом была оценка последствий падения ядерной энергоустановки на борту спутника – энерговыделение, выход активности, примерная стоимость ликвидации последствий… Люди ждали в приемной, он чувствовал их раздражение сквозь двойную звукоизолирующую дверь. Но выхода не было – такие события были оборотной стороной его руководящей позиции, и надо было принимать их как должное..

Напротив него сидела Нина Михайловна Трубникова – и.о. начальника Первого Отдела. Нина Михайловна лила слезы. Белый халат – традиционная униформа – покрылся мокрыми пятнами, неприятно выделяющимися на отглаженной материи.

Докладная Нины Михайловны лежала перед Звонаревым на столе. НН был обязан выслушать всю печальную историю до конца.

Нина Михайловна повествовала о совершенно скандальном и неслыханном деле. Ее подразделение переехало из старого здания в начале года. При ежегодной проверке выяснилось, что куда-то делись 30 (тридцать!!!) совершенно секретных черновиков. Почему черновиков – листы были списаны с Исполнителей, с каждого листа были сделаны кальки и копии для подшивки в отчеты, отчеты были уже разосланы. Рукописные оригиналы, скорее всего, были сразу уничтожены в специальной печке, их движение, по-видимому, просто забыли отразить во внутренних документах – переезд – почти что маленький пожар....

Однако вышестоящие инстанции это мало волновало. Вина именно Первого отдела и никого более была очевидной. Все понимали, что произошло недоразумение, но факт был совершенно неопровержимым, а наказание в этом случае однозначно определялась соответствующими Инструкциями.

Николай Николаевич смотрел в заплаканные глаза собеседницы. Очки сползли на кончик носа, широкое лицо покраснело и опухло.

Ему было ее по-человечески жаль.

Он помнил Нину Трубникову совсем молоденькой девочкой – тоненькой, с русыми кудряшками. Они пришли в Институт почти одновременно: он – весной 1952 года старшим лаборантом после окончания ВУЗа, она – двумя годами позже, когда разогнали весь бывший НКВД – машинисткой в Первый Отдел. Они уже 25 лет работали на одном этаже, он перемещался только по должностям – старший лаборант, инженер, м.н.с, с.н.с., начлаб, зам. начальника сектора, начальник Отделения, доктор наук, профессор, членкор… Трубникова маленькими шажками двигалась по короткой служебной лестнице Первого Отдела и очень надеялась со временем стать начальником подразделения в Здании. В прошлом году прежнюю бессменную начальницу проводили на пенсию после тридцати лет работы, Нина Михайловна стала «исполняющей обязанности» и ждала официального приказа о назначении. Ее цель была в полушаге, можно было считать, что жизнь удалась.

И вдруг эти долголетние усилия пошли прахом. Окончательно и бесповоротно.

НН еще и еще раз читал принесенную бумагу, не выражая своих эмоций, – просто чтобы как-то занять паузу. Он ощущал себя отвратительно, сочувствовал своей давней соратнице, но как руководитель был обязан поставить свою визу на докладной, после чего дело пойдет по инстанциям и для Нины Михайловны все будет кончено. Лучшее, на что она могла теперь надеяться при полном содействии Божественного Провидения – просто «строгач» с занесением, но с с сохранением партбилета, увольнение с нынешней должности (весьма привилегированной для человека с небольшим образованием) и тихий уход на пенсию.

Ему нечего было сказать. Врать он не был приучен, а помочь ничем было нельзя. Грозный призрак «оргвыводов» из служебного расследования , казалось, уже стучится в дверь кабинета подобно Дон-Жуановскому Командору.

Раздавшийся в тяжелой тишине звонок аппарата «Искры» Звонарев воспринял как Божью милость – это давало паузу и позволяло разрядить ситуацию.

– НН? Это я (спутать этот голос было невозможно ни с каким иным). Слушай, я только что с совещания в верхах – тебя касается. Но я не об этом. Подольск, Питер и Таллин делают все, что могут, а что делает Исаков? Есть ли какие-то идеи? Может быть, и тебе применить опыт Баранова?

Услышав голос А.П., Звонарев, подобно простому релейному автомату, переключился в состояние полной мобилизации. Предыдущая тема сразу же перестала существовать для него, переместившись во вторую или еще какую-то дальнюю очередь.

Николаю Николаевичу еще не было пятидесяти, он был Научным руководителем «Амура» – бортовой атомной электростанции – и ряда других проектов, уважаемым и успешным молодым членкором со 99-процентными шансами на избрание академиком на следующих выборах. Его способности, трудолюбие и личное бесстрашие признавались окружающими, он стал руководителем не на пустом месте и не по партийному признаку. Но в общении с А.П. все эти достоинства стоили очень мало – Анатолий Петрович был Корифеем и Основоположником Великой Атомной Эпохи. РДС-13, Первая АЭС, Первая (и все последующие) атомные подводные лодки и ледоколы, Первые… Таких людей оставалось в живых не более десятка, и каждый из них был, несомненно, совершенно выдающейся личностью.

Феноменальная сообразительность и долгая память А.П. пользовались поистину фольклорной известностью. Так что реагировать надо было быстро, коротко, по-существу, но при этом оставляя себе пространство для маневра, точно так, как на экзамене в студенческие годы.

Звонарев, конечно, сразу понял, что речь идет о Решетникове и его коллеге из Куйбышева – статьи в «Авиации и космонавтике» выходили именно под этими псевдонимами, но где они, и где Институт? Однако «жираф большой, ему видней»4.

– Анатолий Петрович, вы знаете, что у нас на нашем стенде идут испытания. Система Автоматического Управления (САУ) конторы Исакова сейчас эксплуатируется практически в штатном режиме.

– Я о другом. Сейчас готовится Постановление Правительства, может быть, у тебя есть пожелания к Исакову?

Николай Николаевич ожидал этот вопрос уже полминуты. Исаков сам по себе и его сотрудники были талантливыми ребятами, но крепкими орешками, в совершенстве освоившими технологию эксплуатации своего почти монопольного положения. Обычным стилем общения были вежливые аналоги жаргона советских продавщиц – эвфемизмы, означающие «ешьте, что дают», «не нравится – ищите других», «вас много, мы одни». К тому же, они не подчинялись Министру Заславскому, а были под Министерством авиационной промышленности, что давало им известную самостоятельность.

Потерять такого смежника было очень рискованно. Однако не все было гладко, а ранее шанса изменить ситуацию не представлялось. Будь, что будет.

– Анатолий Петрович, мы занимаемся проблемой. У нас есть предложения, но нет продвижений.

– А что так?

– На их стороне – опыт «Ленина», «Кедра», «Ромашки» и «Сапфира», работающая аппаратура, технология; у нас же – одни расчеты.

– Понятно. НН, времени нет, давай сегодня в третьей половине дня встретимся и обсудим ситуацию.

– Хорошо, Анатолий Петрович, где?

– Я к тебе приеду посмотреть. Как там мой шкафчик – еще не отдал?

– Обижаете, Анатолий Петрович, как можно!

– Пока. Физкультпривет!

Николай Николаевич откинулся на стуле.

– Нина Михайловна, мне очень жаль, но я сам ничего не решаю и могу только просить. Сейчас звонил Анатолий Петрович, будет сегодня, так что мне надо готовиться. Я сделаю все, что могу.

– И то слава Богу. Спасибо вам большое заранее. -

Дверь закрылась, докладная осталась на столе.

Николай Николаевич нажал клавишу селектора.

– Николай Евгеньевич? Привет. Слушай, сегодня на объекте будет АП. Ожидается в третьей половине дня, то есть, я думаю, после семи или восьми вечера. Дай указание проконтролировать содержимое его шкафчика, чтобы все было, как положено и подходящего размера – не мне тебя учить. Обязательно будешь сам. Предупреди Гаршина. А.П. будет смотреть стенд, отсек САУ и, вероятно, обсуждать ситуацию с системой. Надо подготовиться.

– НН, у нас все в порядке, все сделаем, но Гаршин был вчера последний день в смене, у него два выходных.

– Ну хорошо, – Звонарев задумался на пару секунд, что-то прикидывая в уме, наконец, решил, – тогда Рогатина, но предупредите, что надо вести себя прилично. Пусть будет наготове.

Вопрос «шкафчика» был связан с обязательным полным переодеванием при входе в «грязную» зону – территорию ограниченного пребывания в зоне радиационной опасности. Исключений из правил не делалось ни для кого. И А.П.Алексанов, и Н.Н. Звонарев имели свои именные шкафы чтобы снять чистую одежду, пройти голышом в «грязную» зону, надеть белый костюм, шапочку и обувь, при необходимости сменить/сдать/добавить соответствующие детекторы радиоактивных излучений; типичный сменный персонаж был увешан ими как новогодняя елка. Но едва ли не более важными были этические традиции Института, сформировавшиеся с самого начала Атомного Проекта, и неукоснительно соблюдавшиеся – все без исключения, невзирая на чины и звания, разделяют риск поровну, проводя равное количество минут в условиях облучения; организуют работу так, чтобы образно говоря, выйти сухими из воды – получить мизерные дозы, когда, на первый взгляд, это невозможно; придирчиво инспектируют друзей, именно друзья смогут найти все ошибки или недочеты, и, найдя, помогут их исправить наилучшим способом, тогда другу никогда не придется подбирать слова утешения для жены (матери) в случае, если муж или сын, работая на объекте, переоблучился и потерял здоровье (не дай Бог!) Конечно, такой подход требовал настоящих знаний, личной стойкости и хладнокровия, кропотливой организации работ и долгих тренировок персонала, но героизм и спешка (под аккомпанемент криков и угроз начальства) считались очень дурным тоном. Что же касается АП, то на дверце второго отделения его шкафчика висела этикетка «Заславский Е.П.» – надо быть готовым ко всему.

Рогатин…. Гаршин был бы куда лучше! Молодого Валерия лучше бы не показывать высокому начальству. Как по политическим соображениям – он всегда имел свои представления о ситуации и мог ляпнуть что-то, не соответствующее «генеральной линии»; так и по этическим причинам – личные дела его были запутаны. Но раз уж он здесь, то пусть будет под рукой, , несмотря на молодость, Рогатин уже имел репутацию небесполезного предмета, особенно в нестандартной ситуации.

Встретиться с Анатолием Петровичем было сложно, директор был крайне занятым человеком, к тому же, неважным управленцем, необязательным и увлекающимся. Может быть, удастся решить еще что-нибудь из срочных дел?

Взгляд упал на докладную Трубниковой. До визита А.П. все «хвосты» должны быть подчищены. Может быть, действительно, директор сделает какое-то исключение для уважаемого сотрудника и походатайствует перед системой охраны секретов?

С этой мыслью НН достал из стоящего на столе прибора традиционную перьевую ручку, на полях начертил резолюцию, поставил подпись и положил бумагу в исходящую почту.

***

Валерий Рогатин в это время прошел через первую проходную. Он с удовольствием ощутил сырой чистый сосновый воздух, машинально просмотрел номера стоящих около проходной автомобилей – кто на месте – и с удовольствием затянулся сигаретой. Проходная была для него границей, отделяющей мир прочих людей от мира идей исвершений, границей между социалистической реальностью и настоящей жизнью.

Валерий не мог себе признаться, что боязнь потерять именно это чувство «настоящей жизни» была очень сильной, в значительной мере диктующей его поведение. В Институте он был по-настоящему дома, он чувствовал, что только здесь, на этой земле, среди этих сосен, ускорителей, реакторов, людей и ЭВМ он живет, а не существует. Тем более, среди этих людей – пусть насмешливых, придирчивых, но практически неизменно откликающихся на просьбу о помощи, таковы были традиции бывшей Лаборатории измерительных приборов, ныне Института.

Родители Валерия работали на оборону – напряженно, с авралами, выездами «на картошку» и редкими праздниками, в общем, как и все вокруг. Семья жила трудно, годы были послевоенные, отец – инвалид войны, больной младший брат, родственники, приезжавшие и уезжавшие, отчего в маленькой квартире было довольно-таки тесно… Как и все мальчишки, Валерий хотел быть героем – кем-то типа летчика-испытателя с яркой и интересной жизнью, совершенно другой, чем повседневные серые будни – подъем, зарядка, завтрак, школа, уроки, музыкалка с хором, ненавистные упражнения на фортепиано, от которых болели руки (позже Валерий понял, что дело было в учительнице, но оно и к лучшему – отбили желание становиться профессиональным музыкантом) . Но как-то раз – в один момент – жизнь взрослых предстала совсем в другом свете, и внутренние ощущения Валерия здорово изменились. Это было в мае 62-го – пришло известие, что атомный корабль, сердце которого было создано на фирме родителей, успешно завершил испытания. Как только на телетайпе в приемной Директора появилась поздравительная телеграмма, подписанная Главкомом ВМФ (директор переслал ее с борта атомохода), весь коллектив КБ – от заместителя директора Акименко до копировщицы Благонравовой – мгновенно вырос на пару десятков сантиметров от переполнявшей их радости. Никакая работа в этот день была уже невозможна. Дом Рогатиных был хлебосольным, человек пятьдесят наиболее причастных к событию сразу перетекли из фирмы в маленькую квартиру; все буквально стояли на ушах (включая кота Кузю – ему было тоже интересно, бедняга, сверкая зелеными глазами, метался по длинному коридору, уворачиваясь от желающих потискать мохнатое шестикилограммовое чудище).

Оказалось, что герои, гиганты и титаны – вот они, те самые, что сидят здесь за столом. Дядя Вася, приславший телеграмму – вообще Герой Соцтруда, дядя Вова Акименко – лауреат Сталинской премии, родители – среди достойнейших! Люди ходили с гордо поднятой головой. И было, почему. Напряжение и лишения – цена победы, они – герои – платили, не торгуясь. Корабля не было, а теперь есть! И какой корабль!!!

На всех участников пролился золотой дождик разной интенсивности, отец и мама получили ордена – он сам когда-то это видел на ВДНХ, приличные (как он понимал уже тогда) премии.

Это было сильнейшим впечатлением детства и наглядной демонстрацией правил игры: герои – везде, главное – честно сражаться и победить, мнение своих – то, за что стоит бороться, а остальной мир, в общем, не имеет значения…

Валерий с тех пор заразился атомной тематикой, он запоем читал все, что только попадалось под руку, поступил на самый трудный факультет в тяжелый год двойного школьного выпуска и, наконец, прорвался в лучший, как ему казалось, научный центр Союза (ощущения были такими, что его взяли в сборную страны). Для этого надо было немного – всегда входить в первую тройку. Но Владу было не привыкать – в студенческие годы он был спортсменом, он привык работать, терпеть, бороться и побеждать.

Его карьера в Институте развивалась типично для героической эпохи начала 70-х, каждая задача, которую приходилось решать, была новой. Жить было безумно интересно. Чтобы выжить, надо быть первым.

Рогатин довольно быстро заметил, что не все люди воспринимают жизнь в его стиле. Он искренне не понимал публику, озабоченную собственной научной карьерой и тратившей, по его мнению, лучшие годы на пережевывание известных из книг истин и публикацию данного жевательного продукта в виде статеек в ВУЗовские сборники, а потом собирающие все это в диссертацию.

Но это его не волновало. Он работал с утра до ночи. Голова была постоянно занятой – даже во время игры в волейбол после рабочего дня. Двадцати четырех часов в сутки не хватало. И все было хорошо до осени прошлого года – реальный тупик, тормозивший всю проблему, далее (выстраданное тяжелейшим трудом) неожиданное и красивое решение, сам вид которого доставлял удовольствие не только ему, но и жюри конкурса научных работ. Статья на развороте «Советского физика», приличная премия победителям лично от Анатолия Петровича…. Медные трубы в полный рост. Более важным было «зачисление в основной состав» – его признали как своего, скидок на молодость больше не было, и требования сразу же стали куда более жесткими. Валерий этому только радовался. Он поднялся на новую ступеньку.

И вот тут-то гром и грянул.

Чего ему не жилось спокойно? Семья, маленькая дочь, жена Вера – не то, чтобы горячо любимая, но верная и любящая. Так ведь нет!

– Свинья всегда грязи найдет, – подумал в какой уже раз Валерий и с досадой выкинул окурок.

Он остро ощущал атмосферу ранней зимы – это время всегда настраивало его на рабочий лад, думалось легко и свободно. Но сейчас на его плечах как мешок с цементом постоянно висел тяжелый груз созданных самостоятельно трудноразрешимых проблем. Никто, кроме него, не был виноват в его нынешней ситуации.

По правде говоря, Валерий «замастерился», как говорили в раздевалке их конькобежной сборной. Получив уверенность в себе, он воодушевился, стал еще более свободным, от рук буквально все отскакивало, он заражал своим огнем и энтузиазмом окружающих….

К сожалению, не только в своем, но и в соседнем подразделении. Рогатин, который был остроумная Анна. Их профессиональные интересы постепенно сблизились, далее сблизились и они сами…

Однако через довольно короткое время ему стало ясно, что эти отношения – дорога в никуда. Валерий стал реже бывать у смежников, вздохнул с облегчением, однако ситуация резко и неожиданно изменилась. Анна, как выяснилось позже, очень долго принимала решения, но решив, шла напролом. Валерий был потрясен, увидев ее в коридоре собственного здания – оказалось, что она уже давно подала заявление о переводе, которое и было удовлетворено. Но это было только первой фазой проблемы. Анна была женщиной, захотевшей повернуть обстоятельства, что она и сделала – то ли по расчету, то ли по душевному порыву. Кто знает?

Валерий впервые в жизни был вынужден подчиниться чужому решению и сознательно пожечь мосты. Ситуация доводила его до крайних вариантов – на военной переподготовке этой весной, держа в руках пистолет Макарова, он с трудом удержался от того, чтобы пустить себе пулю в лоб, выбора уже не оставалось, последствия были однозначными. Валерий достаточно уважал свою жену, чтобы ее обманывать, но даже все рассказать и покаяться выходом не было по целому ряду причин! После он всегда будет жить с ощущением постоянной вины, разрываться на две части – увольте, да и Вера бы на это не пошла!

Валерий собрался и ушел, он хорошо помнил этот мартовский вечер… тогда он уехал в командировку и не вернулся… Вина оставалась, но, во всяком случае, он поступил настолько честно, насколько позволяли обстоятельства. Он сознавал, что его дочь будет расти без отца, но в противном случае оба ребенка будут без отца! Капкан захлопнулся. Он сознавал, что теперь он должен еще больше бороться и терпеть. Под прошлым подведена черта, вставать на ноги надо заново.

Ну что поделаешь – раз так получилось, надо сделать вид, что так задумано. В конце концов, ему всего двадцать восемь, может быть, все устаканится?

С этой мыслью (по правде говоря, с одной и той же в течение последних месяцев) он нажал кнопки шифрозамка на двери.

Шифрозамок вовсе не означал, что внутри нет охраны. В последнее время строгости режима усилились, и постороннему человеку даже войти в здание испытательного комплекса без сопровождающего было невозможно.

Скромный двухэтажный домик из серого силикатного кирпича в десять многостворчатых окон по фасаду, одиноко стоящий на самом отшибе территории, никак не позволял предположить, что фасад является короткой перекладиной большой буквы «П», скрывавшей несколько «горячих камер5», критических стендов6 и два полномасштабных испытательных комплекса, расположенных на трех подземных этажах. Догадаться об этом можно было только по высокой трубе красного кирпича.

Этот участок начал застраиваться еще в сорок четвертом.. Ясное дело, что опыты легендарных основоположников по созданию конструкции для наиболее быстрого и надежного сближения частей ядерного заряда могли создать некоторые трудности для окружающей действительности, поэтому комплекс располагался подальше от остальных сооружений ИИП. В героические пятидесятые здесь разрабатывались и Пилотируемый Атомный Самолет, и Крылатая Атомная Ракета, потом была «Ромашка , другие «цветы»; а сейчас – не только «Амур», но и иные творения воспаленного человеческого разума.

Еще оставалось немного времени, можно было заняться делами и просмотреть результаты ночного счета, потом – вниз на смену, к железкам и тем же невеселым думам о том, как начать все заново… . Надо было зарабатывать деньги, смены – не только знания, но и надбавки, вредный стаж, кормежка и другие блага…

Валерий наконец-то открыл дверь к себе в комнату; народ оторвался от дел и от трепа.

– Срочно зайди к Стряпухину, он тебя спрашивал уже не раз. Похоже, ему чего-то надо именно от тебя.

Рогатин постучался в дверь. Он испытывал неподдельное почтение к духам прежних хозяев сего кабинета, где сами стены генерировали атмосферу побед интеллекта над обстоятельствами… Нынешний хозяин, начальник испытательного комплекса Николай Евгеньевич Стряпухин, небольшого роста, одетый в белый халат, ладно сидящий на его квадратной фигуре тяжелоатлета, был, как всегда, занят. За длинным столом сидели начальники служб, доска была разрисована мелом, а на столе лежали какие-то синьки. Это было нормально – жизнь шла своим чередом.

Увидев Валерия, он кивнул.

– Привет, Валера, подбери свои бумаги, в особенности все, что касается САУ, и будь на смене. Я тебя найду – он задумался, – часа через три.

Старая Площадь 6, 17:00 того же дня

Иван Дмитриевич Сорбич внимательно читал подготовленный его аппаратом проект Постановления ЦК и Совмина.

Кабинет, похожий на пенал, был длинным, узким и неудобным, летом было слишком жарко – большие окна третьего этажа выходили на юг, к Кремлю, но Ивану Дмитриевичу нравилось. Посетителю казалось, что он в сходящемся кверху деревянном ящике типа гроба (стены были обшиты панелями), волей-неволей он терялся и чувствовал себя весьма некомфортно, и это также помогало в дискуссии. Правда, в последние годы желающих дискутировать со всесильным «Иваном Грозным», в общем-то, и не было.

Тишину кабинета нарушил звонок с аппарата АТС-1 – связи самого высокого уровня. На эти звонки отвечать надо было всегда.

– Иван Дмитриевич, привет! Это Колбасов тебя тревожит. Как, закончил с Постановлением?

Сорбич вздрогнул. Постановление было совершенно секретным, круг исполнителей насчитывал не более десятка человек. Колбасова среди них и близко не было.

– Алексей Викентьевич, я не готов ответить.

– Да ладно, не темни, я в любом случае должен знать, сколько валюты я должен выделить твоему Виктору и когда. Но я не об этом. Звоню из приемной Самого. Надо поговорить, и чем раньше, тем лучше. Хорошо бы прямо сейчас.

Сорбич ответил без раздумий.

– Хорошо, закрою сейф и готов. Где?

– Как хочешь, можно у меня, но думаю, что у тебя было бы удобнее. Может понадобиться твоя картотека.

– Отлично. Буду рад видеть. Заходи прямо сейчас, я распоряжусь насчет чая.

Сорбич не лукавил, он действительно был рад поговорить с нужным человеком.

На другом конце провода невысокого роста мужчина с неприметными чертами лица вздохнул с облегчением. У него также были свои резоны для откровенного разговора.

Он никогда не появлялся на страницах печати, о радио или телевидении не было и речи; на лечение в Карловы Вары он выезжал (под надежным присмотром) по документам скромного сотрудника Всемирного Совета Мира.

Однако его роль в жизни верхушки страны была огромной.

Алексей Викентьевич Колбасов был начальником финансового управления ЦК КПСС. Конечно, называлось оно совсем по-другому, но суть была в функциях, а не в вывеске.

Даже Иван Дмитриевич – прагматик, далекий от фанатизма – всегда удивлялся невероятному сочетанию богатства партийной фразеологии Колбасова и его реальным решениям, полностью противоречащим тому, что он страстно излагал десять секунд назад. Власть Алексея Викентьевича была воистину безграничной. Только он знал, сколько денег имеется в данный момент в партии и стране; сколько истрачено, когда и на что, по каким статьям – открытым или не очень; кто, сколько и в какой валюте должен получить и для какой цели и, главное, – откуда эту валюту взять.

Понятно, что этот пост можно было занимать только при совершенно особых личных качествах и тесных связях со всей партийной верхушкой.

Колбасов работал в центральном аппарате с 1939 года. Он привлек внимание идеологов ЦК кампанией, которую он начал в своем родном Курске. Тогда, будучи секретарем одного из райкомов комсомола, он выступил с инициативой прикрепления отличников к отстающим школьникам и персональной ответственности оных отличников за этих разгильдяев и хулиганов. Инициатива была распубликована вначале местной, а потом и центральной прессой, Колбасова заметили и выдвинули. Это был первый шаг наверх.

Алексей Викентьевич прекрасно сознавал безнравственность, бесперспективность и античеловечность подобной затеи, но для него это было неважно. Люди всегда были для него мусором, в лучшем случае, стройматериалом для реализации коммунистических идей и достижения собственных целей.

Сочетание фантастической памяти при гибком уме и беспринципности с отлично подвешенным языком, знанием человеческой психологии и умением хранить чужие секреты помогли ему не только занять ключевой пост, но и удерживаться на нем уже почти двадцать лет. Сталин, Хрущев, Брежнев – они менялись, а Алексей Викентьевич оставался незаметной, но исключительно важной деталью партийного механизма.

О его истинной роли вообще мало кто догадывался – в глазах миллионов людей и громадного большинства членов партии Всемирный Совет Мира был чем-то вроде сборища болтунов, вещающих по радио и телевидению о происках империалистов, поджигателей войны. Иногда эти невнятные люди организовывали акции протеста (скорей всего, от нечего делать) против очередных агрессоров, были рупорами прогрессивного человечества и т.д. В печати мелькали только имена Председателей Совета – Ромеша Чандры или кого-то там еще.

Однако, если посмотреть на персональный состав ВСМ повнимательнее, то можно было сообразить, что столь уважаемых людей не стали бы отвлекать по пустякам. Все деятели Совета Мира были выдающимися специалистами в своих областях; партийной номенклатуры там не держали, и просто появление индивидуума в списках ВСМ знающим людям говорило о нешуточном статусе оного. Касательно Колбасова, то генсек был его личным другом (говорили, что их знакомство произошло задолго до Москвы, он был даже крестным его сына Валерия), а Михаил Андреевич Солодов высоко ценил эрудицию и даже прибегал к его консультациям при поиске нужной цитаты из первоисточников. Память у Алексея Викентьевича была необозримой и структурированной, он старался вообще не вести никаких записей…

Все было стабильно и воистину очень хорошо.

Ничто не предвещало беды.

Проблема просто свалилась с неба. Самое ужасное, что с этим ничего нельзя было сделать! Решение должно было быть найдено в наикратчайший срок, причем в виде даже какого-то поощрения(в ином случае он бы просто позвонил куда следует, и проблема исчезла бы вместе с человеком).

Иван Дуров был давним другом и соратником Алексея Колбасова. Они даже учились в одной школе, правда, с большим разрывом в годах. Иван внимательно следил за продвижением однокашника и хорошо воспринял основные и типичные приемы борьбы за место под солнцем – громкое провозглашение лозунгов, цитирование решений очередного съезда (Пленума ЦК), держание носа по ветру и глубокую преданность начальству. Но Иван довольно быстро понял, что Алексей в этом виде спорта куда сильнее – несколько его попыток выдвинуться в комсомольской иерархии не привели к заметным успехам. И тогда Дуров принял решение – начальством будет Колбасов. Держаться надо именно его.

Колбасов это заметил, молодому человеку было лестно видеть уважение приятеля – в сущности, такого же молодого парня. Он понял, что Дурову можно доверять, и упорный и старательный Иван никогда не подвел своего начальника и друга. С течением времени Иван, два года ходивший на вечерние занятия на спецфакультете финансово-экономического института, усовершенствовавший немецкий до свободного, а английский и испанский – до разговорного, стал самым доверенным лицом в делах, которые требовали высочайшей аккуратности – в скрытом финансировании «братских» компартий (или того, что подразумевалось под этим эвфемизмом Международным отделом ЦК). Без абсолютно надежного помощника здесь было не обойтись – надо было изображать коммерческую деятельность, учреждать фирмы за рубежом, переводить или перевозить (!) деньги и т.д..

Тандем Колбасов – Дуров работал в течение многих лет. Скромная должность Ивана Артемовича и место работы – отдел Госснаба по «специальным программам» (под этим эвфемизмом понимались мероприятия по переводу гражданских объектов на военное положение) – были хорошим прикрытием для частых командировок. Госснаб и сам по себе был очень теплым местом, а загранкомандировки и большие инвалютные суммы, проходившие через руки друзей и соратников, делали жизнь еще более приятной. Руки при этом оставались абсолютно чистыми, что здорово повышало самооценку, Колбасов-то знал, этим качеством могли похвастаться далеко не все…

Но проблема возникла там, где ее меньше всего ждали. Ею оказался Александр Дуров – сын Ивана.

Саша Дуров унаследовал от отца крайнюю тщательность и аккуратность. В детстве он был нехарактерным мальчуганом – по-девичьи наблюдательным, болезненно относившимся к своей внешности, скромным, внимательным и застенчивым. Он никогда не высовывался, не примыкал ни к каким компаниям; учился хорошо, но не блестяще.

После вступления в комсомол его почти сразу продвинули в школьный комитет – на фоне зачуханных озорников-сверстников он, по контрасту, выглядел как-то по-взрослому – аккуратным, вдумчивым и неспешным. Александр сразу же выбрал для себя организационный отдел, он не чурался бумажной работы, и отчеты школьного комитета ВЛКСМ были образцово-показательными. Это заметили наверху, и через год во время выборов в райком ВЛКСМ его выбрали в РК, подразумевая орготдел.

Саша работал в Орготделе и готовился к поступлению в ВУЗ – подобно тысячам его сверстников. Но почти никто не догадывался, что под маской скромного и безотказного немного застенчивого парня скрывается холодный и расчетливый субъект, главной чертой которого была бешеная зависть и ревность к чужим успехам (конечно, он и не догадывался об истинном положении собственнного отца). Застенчивость и аккуратность были высшим проявлением осторожности – Александр не мог позволить выглядеть плохо в глазах окружающих, поэтому в сомнительных случаях лучше было помолчать – риска меньше. Все окружающие были для Саши врагами, отнимающими у него последний кусок (естественно, эти «враги» очень бы удивились, узнав об этих мыслях, и никогда бы не поверили, если бы им об этом сказали).

Однако в СССР были специальные люди, которые в силу своей профессии искали и находили такого рода индивидуумов. Один из них пригласил Александра в райком КПСС и доходчиво разъяснил, что компетентные органы хотели бы иметь информацию о настроениях молодежи, и Александр Дуров из-за своих выдающихся личных качеств достоин высочайшего доверия в этом секретном и нужном Родине деле.

Для Александра началась другая жизнь. Он почувствовал себя не таким, как все – избранным. Его «отчеты» действительно оказывали влияние на жизнь его окружения. Но Александр был очень осторожен. Он никогда не сводил счеты со сверстниками – цели были куда более грандиозными, и разбрасываться не было смысла. Александр легко поступил в ВУЗ, был сразу же «рекомендован» в комитет комсомола. «Основная» деятельность не прекращалась ни на день.

ВУЗ был закончен, реально встал вопрос о том, что делать дальше. Однако решили без него. Молодому человеку надо было служить в армии, его призвали в весьма специальное учебное заведение без названия, где за два года ему преподали необходимые навыки как для выявления вражеских агентов и домаших инакомыслящих, так и для противодействия таковым.

После «демобилизации» – по документам он, подобно миллионам его сверстников, просто служил срочную службу в в/ч ХХХХХХ – молодого коммуниста Дурова направили в республиканское Министерство, соответствующее профилю его ВУЗовского образования, опять на освобожденную комсомольскую работу.

Эти два года были решающими для формирования характера Александра. Он стал еще более внимательным, подозрительным и скрытным, ему достаточно хорошо внушили, что предателем может быть (стать) каждый. Кроме того, он хотел сделать карьеру. Но как? Путь по служебной лестнице представлялся ему длинным и утомительным, и еще неизвестно, до какой ступеньки дойдешь.

Но как сделать рывок?

Это было возможно только в результате чего-то экстраординарного. В составе системы далеко не продвинешься, если ты что-то и сделаешь, то лавры соберет ближайшее начальство. Нужен несомненный личный успех. Личный! Вычислить и выявить врага – персону или организацию, сделать это тихо, без шума и пыли, собрать доказательства и потом предъявить на блюдечке. Вот тогда все увидят, чего стоит А.И.Дуров!

Но в Министерстве врагов как-то не находилось. Фрондерствующие группки молодежи, рассказывающие анекдоты про «дорогого Леонида Ильича», седые ветераны, обсуждающие свои прошлые успехи и достижения, вспоминающие сталинский порядок – в общем, ничего выдающегося.

И в один из дней на него нашло просветление. Это было ранним утром. Саша смотрел на себя в зеркало во время бритья. В итальянском зеркале с подсветкой отражалась не только его физиономия, но и финская сантехника IDO большой ванной комнаты их просторной квартиры в новом доме в Кунцево – все привычно и обыденно.

Только сейчас он первый раз обратил на это внимание – откуда такая квартира, что за дом с консъержкой и громадными лестничными площадками? Откуда техника и обстановка? Отец – скромный служащий какого-то «снаба» (более подробно он не знал, говорить в семье о делах не было принято); мать – преподаватель английского языка в техникуме, так что уровень жизни совершенно не соответствовал положению. Ни сантехнику, ни зеркало, ни мебель, которой их квартира была обставлена, купить за рубли в московском магазине было нельзя. Все свидетельствовало том, что, кроме неведомо как приобретенной загадочно высокой позиции, где-то должен быть источник дохода в валюте, причем источник стабильный и долголетний.

И тут он стал присматриваться к отцу. Только он мог организовать все это, и, очевидно, не вполне легальными способами. А наличие валютного источника заставляло предположить, что эти способы связаны с чем-то иностранным. Для Александра, как и для большинства советских людей, слова «иностранец» и «шпион» были практически синонимами.

Иван Артемович, человек уже немолодой, никогда не обращал особого внимания на сына – воспитанием занималась жена, он был все время в делах. По целому ряду причин он должен был приносить домой некоторые материалы, связанные с его настоящей деятельностью – зарубежными финансами. Ему никогда не приходило в голову особенно тщательно их скрывать от близких.

Когда Саша первый раз увидел у отца в портфеле документы на английском языке, оформленные на неизвестного гражданина, он испытал состояние, близкое к шоку. (Портфель он незаметно вскрыл без ведома отца, пользуясь навыками, полученными в процессе своего «обучения»). В документах отражалось движение денежных сумм по иностранным банкам, а также прочие пикантные подробности. Но что уж совсем вывело его из себя – затрепанный загранпаспорт, на котором осталась максимум одна свободная страница. Все остальные были забиты пограничными штампами.

Значит, все командировки родителя были заграничными!

И тут в голове Александра сложилась картина – его отец – шпион, ворующий какие-то секреты и продающий их за большие деньги.

Он решил это выяснить более подробно. И выяснил – целенаправленно, вдумчиво и аккуратно, без суеты и спешки.

За несколько месяцев слежки за родителем и его окружением в параноидальном мозгу Александра сложилась четкая картина; все бумаги, которые он воровал, читал, и с которых снимал фотокопии, он интерпретировал только в выбранном им ракурсе. Элементы мозаики постепенно становились на свои места.

Шпионов было двое – дядя Алексей, друг отца, и сам отец. Очевидно, последнего заставили, и он стал жертвой расчетливого интригана Колбасова.

Спустя полгода Александр подготовил отчет о группе иностранных агентов, выявленной им «в процессе оперативно-розыскных мероприятий», как он изложил это в своем отчете. Данный Отчет с приложением необходимых документов он положил на стол высокого начальства (для чего пришлось записаться на личный прием). То, что его родной отец, несомненно, будет заключен под стражу, причем на большой срок, Дурова-младшего не остановило – этот отчет был его звездным шансом, который выпадает раз в жизни.

Сперва «компетентные органы» были просто в шоке. Материал был по-настоящему убойным и тянул на громкий процесс.

Неужели???

Как же проглядели?

К счастью, начальник Александра был человеком, не склонным к поспешным решениям. Когда же он начал проверять личности фигурантов дела, на запросы вначале вообще не реагировали, как будто их и не было, а потом, после его настойчивых напоминаний, он получил ответ, от которого волосы буквально встали дыбом. О ситуации он доложил в самый Центр – на площадь Дзержинского, 2. Оттуда явился фельдъегерь, забрал все документы, принес приказ с благодарностью и с настоятельным советом – дело не регистрировать, в журнал учета личных приемов написать что-нибудь стандартное типа просьбы о повышении в должности и забыть о случившемся навсегда. С Александром они разберутся сами.

Когда Колбасову доложили о случившемся, то он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Каков мерзавец! Продать родного отца, написать донос, даже не попытавшись разобраться! Да за такие штучки его надо упечь куда подальше – предлог найдется всегда!

Но, остыв, Алексей Викентьевич понял, что это не выход. Парень – сукин сын, но может пригодиться. Такие люди иногда нужны. К тому же, он сделал работу так, как ее понимал, и как его воспитали, так что он заслуживает поощрения.

Колбасов думал целую ночь и, наконец, придумал. Его цепкий ум, углубленный знанием психологии и аппаратных особенностей, нашел хотя бы принципиальный выход из создавшегося абсолютно безнадежного и абсурдного положения.

Во-первых, из Министерства Сашку надо было убирать. Отрубить все предыдущие контакты, выразить благодарность, после чего, во-вторых, погрузить в среду, из которой нет выхода наружу, окружив его дополнительными подписками и обязательствами. При этом все должно было выглядеть аккуратно и благопристойно и иметь вид поощрения за хорошую работу. В-третьих, наиболее подходящей средой (фактически, тюрьмой) были объекты ВПК , занимающиеся настоящим делом, таковых в Москве много, и там может найтись место.

Кто же может помочь?

Лучше Ивана Дмитриевича Сорбича – никто. Он знал все про оборонный комплекс. Печально, что придется говорить открыто, это риск, но на руках тоже есть некоторые козыри – знание аппарата ЦК. О готовящемся Постановлении ему сообщили без промедления, и уж если Иван Дмитриевич – ключевая фигура в этом деле, легко было предположить, что документ впрямую касается Виктора Ивановича Сорбича. Ценный повод для разговора!.

***

Дверь открылась.

– Иван Дмитриевич, здравствуй! – Колбасов и Сорбич крепко пожали друг другу руки.

– Алексей Викентьевич, заходи, располагайся. Чаю?

– Чай, конечно, хорошо, с удовольствием; но чай ведь не водка – много не выпьешь. Ты у нас человек государственный, занятой, не то, что мы – аппаратчики. Это я к чему? – Ты забыл, а я ведь нет – спорили с тобой в прошлом месяце; «Динамо» выиграло в игре на Кубок Кубков, как ты и говорил, так что пиво за мной. Сейчас коротенько прикинем, что и как – мне надо готовить вопрос к концу недели, а после, может быть, по кружечке «Праздроя»? Рабочий день кончится, имеем право!

Сорбич тут же сообразил – Колбасов хочет поговорить с глазу на глаз, естественно, в этих стенах это невозможно. Что ж, почему нет? Пиво так пиво – он был к нему равнодушен, это собеседник после отпусков в Чехословакии «подсел» на «Праздрой». Есть «Валдай» на Калининском, там большой зал, там надежный администратор – место вполне подходящее.

– Годится, я и забыл. Только часам с семи народ набежит, так что давай уплотним график. Даже не представляю, какой вопрос может у тебя быть ко мне! Жуков, Зорин, Симаков, Батов – вот твои люди, а мы-то – от железа… Но все равно рад тебе помочь, чем могу. Слушаю внимательно.

– Собственно, вопросов два. Первый вопрос более или менее плановый. Как ты помнишь, в плане работ ЦК стоит Программа соцэкономразвития страны на пятилетку, начало в 1979 году, доклад на ХХIII Съезде в марте 81-го. Так?

– Помню, но это еще когда – 1979!

– Да, конечно, но документов должно быть два. Один – собственно Программа, рекомендации по контрольным цифрам на следующую пятилетку. Ее можно сделать за год.

– Так, но пока не въехал, в чем твой интерес ко мне. Госплан с институтами все сваяют, не впервой.

– Но до этого должен быть подготовлен первый документ типа оценки социально-экономической ситуации в стране.

– Знаю, это делается каждые три-четыре года! Команда готова – Госплановские специалисты, системный анализ, экономисты и прочие.

– Это и так, и не так. Тут родилось предложение сделать это на более высоком уровне.

– Где же ты найдешь более высокий? ЦК дает задание, идеологи и экономисты его передают в соответствующие институты системы ЦК, Институт Философии АН, другие – ты знаешь лучше.

– Да, это почти так. Но сейчас принято решение – сделать две работы. Одну – по сложившейся системе, другую – с использованием естественников и прикладников из оборонной тематики.

– А зачем?

– Марксистско-ленинская философия и идеология опираются на все достижения современной науки. Наши ученые должны быть вооружены самыми последними достижениями естествознания – физики, химии, математики – и творчески интерпретировать их как в теоретическом, так и практическом плане. Результаты количественного анализа послужат основой для более продуктивного прогноза. Директивы Партии должны способствовать всемерному повышению благосостояния советского народа. Это возможно только при хорошем научном базисе.

Иван Дмитриевич мысленно перевел с партийного «новояза», проговоренного для возможных слушателей: нужна более или менее объективная картина. Выдвиженцы из идеологов не могут или просто боятся ее дать – коллеги-нахлебники сживут со свету.

– Понял. Что предлагается сделать?

– Первое и главное: нам нужны предложения по персональному составу коллектива. Если бы ты мог рекомендовать скелет группы сейчас, это было бы совсем хорошо. Я должен начать организационные действия уже завтра, потом, как можно догадаться, будет туча согласований, подготовка Постановления и так далее.

– Ну хорошо. Я посмотрю, выберем. – С этими словами Иван Дмитриевич открыл дверку шкафа с картотекой, по памяти стал находить знакомые ему имена и откладывать карточки в сторону. .

– Погоди, наверное, надо выслушать второй мой вопрос, а потом уже углубляться. Я бы хотел, чтобы работу возглавил Анатолий Петрович Алексанов как Президент АН СССР. Это сразу добавит веса.

– Алексей Викентьевич, ты, конечно, хитер, но и я не подарок. Понятно, что АП не сможет этого делать. Работу в этом случае фактически возглавит твой Валерий как заместитель Алексанова в Институте. (Академик Валерий Алексеевич Колбасов был заместителем директора Института и смотрелся как ближайший преемник АП на обоих местах – Президента и Директора).

– Если бы я этого хотел, то так бы и сказал! Нет, именно АП – у него очень острый глаз, и он видит то, что другие могут пропустить. Кроме того, – нет, пожалуй, главное – он очень въедливо и внимательно читает. А Валерий – да, конечно, но это – номер 2.

– Ну что же, это правильно. Вот, посмотри. – С этими словами Сорбич протянул несколько карточек Колбасову.

– Так, – Колбасов стукнул чахлой колодой по столу, разложил карточки веером подобно игральным, внимательно вгляделся в содержание, отложил две из них. – Эти двое выпадают из команды.

– Это ничего. Пусть ругаются – будут внимательнее и злее.

– Тогда я запишу, а ты, пожалуйста, отправь списочек запиской по ВЧ Алексанову. Добавь, что это поручение ЦК, а список участников – только проект; в конце концов, решать ему.

– А к чему такая срочность?

– АП не сильно обязателен, он может и забыть о том, что его впрямую не касается. ВЧ будет подгонять. -

Это было правдой. На запрос по ВЧ надлежало дать ответ – любой, плохой или хороший, – не позже, через два дня. К тому же, это был самый подходящий способ форсировать Алексанова – его мнение Колбасов ценил более всего.

– Хорошо.

– Ну вот и все. Спасибо! Ну так как насчет пива?

– Пожалуй. Пойдем по дармовой кружечке, уже пол-седьмого. Только недолго, я говорил, мне придется вернуться.

Пивной ресторан «Валдай», 18:30 того же дня

Место было удобным – установить прослушку под каждым столиком большого зала было нереально. Можно было поговорить более или менее свободно.

– Так. Алексей Викентьевич, ну давай. Я слушаю, и если что-то могу, то сделаю.

– Не знаю даже, с чего начать.

– С начала.

Колбасов быстро изложил суть дела. Он думал над этим так много, что несущественные детали удалялись сами собой. Наконец он поставил точку.

– Ну что ты об том думаешь?

Лицо Сорбича покраснело, квадратные усики стали дыбом. Глаза сощурились. Колбасов подумал: наверное, он просто не замечает оптического прицела, в который в эту секунду смотрит Иван Дмитриевич.

– Ну каков мерзавец!, – после долгого молчания процедил Сорбич. – Убил бы! Ну просто ***на кусок. Он что – совсем Дуров???!

– Да вроде бы… Но терять такого негодяя нельзя – вдруг пригодится? Потом все-таки Ваня – мой друг детства, учились в одной школе – сильно расстроится!

– Он еще больше расстроится, когда узнает правду о своем сыночке, истинный Бог, о сволочи позорном!

– Иван! Ну давай подумаем! Считай, что это моя просьба и я – твой должник.

– Алексей Викентьевич, оставь, о чем ты, ради Бога! Не зли меня, этот Сашка – …… подзаборная! Но если ты так считаешь – так тому и быть. Говоришь, секретность – давай, сделаем. Однако, попомни мое слово – из дерьма пулю не отольешь. Уж если подвел здесь – в большом уж точно продаст. Твоего Ивана жаль, он сгорит. Хорошо еще, если останется в Госснабе.

– Это уж точно, но как-нибудь выкрутимся.

– Ну ладно, – спустя пол-минуты продолжил Сорбич. – Может быть, ты и прав – упечь Сашку куда поглубже, глядишь, одумается. Кстати, ты говорил о прогнозе и Алексанове. Что это?

– Понимаешь, Иван Дмитриевич, я чувствую, что что-то у нас серьезно гниет.

– Это ты о чем?

– Даже не знаю. Просто все плохо, чувствую печенью. Я здесь с 1939 года, поверь, что последний раз это ощущение было в 1941 году, весной перед войной – ты директорствовал в Подольске. Пойми, и мне, и тебе нужна истинная картина, надо принимать решения. Я очень хочу узнать все из самых первых рук. Предпочтительно, в черновиках.

– Ну хорошо. Допустим, узнаешь. И что?

– Кое-что могу, и тебе посоветую. Но только в том случае, если АП подпишется! Фантомас велик, он действительно никого не боится, и если он даже что-то скажет не так – никто и не пикнет. Все-таки подводный флот за ним. Ему можно верить; я, во всяком случае, верю. А Валерий – он пусть смотрит. Мы узнаем первыми.

– Ну ладно. Спасибо за пиво. Пойдем? Наверное, Алексанов на месте, я сейчас ему и позвоню по обоим поводам.

Институт, 20:30 того же дня

Несмотря на позднее время, в здании кипела жизнь. Алексанову были здесь искренне рады. Если тебя взял такой вождь в свою команду, значит ты тоже чего-то стоишь…

– Здравствуйте, Анатолий Петрович!

– Анатолий Петрович, приветствуем! Заходите на пульт!

– АП, привет вам! Какими судьбами у нас? Что случилось? Может быть, где-то в здании разбушевался Фантомас?

При этих словах Анатолий Петрович ухмыльнулся. Действительно, несколько лет назад эти разбойники из его родного Института устроили настоящий спектакль с детективным сюжетом в честь его 70-летия. Народ воистину оттянулся! На закуску был подан фильм «Фантомас разбушевался». Фильм демонстрировался на французском языке, перевод был «синхронным» – весьма вольным и подходящим к юбилею и институтским делам. Особый комический эффект создавало «соответствие» проговариваемого текста от имени всех известных в Институте персонажей и картинки на экране. Коллеги и гости получили девяносто минут счастья; публика лежала от смеха, суча ножками и повизгивая от удовольствия в самых пикантных местах. Сам АП хохотал от души вместе со всеми (позже он пытался раздобыть видеозапись, но выяснилось, что оператор от смеха забыл включить аппаратуру).

В кабинете было четыре человека. На длинном столе стояло несколько чашек с чаем, тарелочки с лимоном.

– Спасибо за прием, не ожидал. –

Он оглядел окружающих. Не густо. «Научное руководство» в персоналиях– все испытанные в боях, элита …

– Времени мало, от вас требуется ответ. Быстрый и по существу.

Ребята (для АП все эти профессора были молодежью), я сегодня был в Совмине. Там подготовлено Постановление ЦК по форсированию работ по вашей тематике, чтобы в 80-м году полететь в составе СНТВ у Решетникова.

В этой связи у меня вопрос. Они, понятно, пропихивали «Сапфир» – дескать, он самый лучший. Но, во-первых, возможно ли довести «Сапфир» до летных испытаний к 1980 году?

Два Николая переглянулись. Через пару секунд кивнули головами.

– Ну, Николай Евгеньевич?.

– Анатолий Петрович, мы думаем, что никакой силой «Сапфир» не довести до запуска в 1980 году. «Амур» бортанули из проекта два года назад – якобы экспериментальная отработка не закончилась! А сейчас гальванизируют покойника, думаем, вовсе не из каких-то идеологических сображений, а потому, что повод уж больно хорош… Сорбич-младший рвется в академики, ясное дело….

– Совсем не факт, что неуправляемая Академия Наук изберет Виктора Ивановича даже после этого успеха, – подумал Анатолий Петрович, но промолчал, ожидая продолжения. –

– Но если даже Иван Дмитриевич Сорбич разобьется в лепешку о Старую площадь, проблем Сапфира за два года не решить, … Понятно, что летающая установка «Кедр» – замечательный козырь Атомска и «Зари». Но «Кедр» – совсем не «Сапфир», и 1980 год может стать реальностью только при совпадении трех событий – полной удаче испытаний в Атомске, но которые еще не начались, жуткой политической воли, которая, несомненно, имеется, и отказа от радиотехнического прототипа, на который времени не хватит. .

– А если и так, просто с радиотехническими проверками? При таком напоре и их опыте с «Кедром» все может быть!

– Может, и это единственный шанс. Но все же, думаю, не будет. Очень страшно. Американцы круто на этом обожглись.-

– Действительно, – подумал Алексанов, – обожглись, даже сгорели полностью.

1968 год. Летные испытания «SNAP-10A» – американского аналога «Ромашки», Лос Аламос был чуть впереди Института. Пуск прошел успешно, Балтиморский спутник вышел на орбиту, заработала телеметрия, дала все параметры и штатные квитанции и ….

Спутник замолчал. Навсегда.

Позже методом изощренных измерений выяснилось, что реактор-то хоть и вышел на мощность, но каким-то образом быстро оказался в глубокой подкритике. Это могло произойти только в одном случае – кто-то его заглушил. «Кого-то» на необитаемом борту не было, оставалось лишь предположить, что это сделала система управления в результате собственной ошибки. Реактор выключился из-за ошибки аппаратуры, бортовой аккумулятор через короткое время благополучно разрядился, спутник остался без электричества, аппаратура умерла, воспринять команду на повторный запуск и, тем более, выполнить ее было уже невозможно – энергия закончилась. Недоброжелатели подняли инцидент на щит, американским программам разработки реакторных бортовых электростанций пришел полный и окончательный каюк, невзирая на вагоны уже потраченных денег.

– Понятно. В качестве аварийной ситуации «Заря» все-таки может предложить «Сапфир».

– Конечно., – вмешался Звонарев, – предложить-то может, но Решетников может и отказаться –штатного изделия у них до сих пор нет, а в восьмидесятом году отвечать-то придется ему Он потребует проверок по результатам испытаний, без этого Михаил Федосеевич и делать ничего не начнет…

– Ну так что «Сапфир»? Его, что ли, не будет?

–Будет, но не сейчас – позже; года через четыре, как они и планировали. . Тогда и мы будем, и даже лучше. Вы же знаете – в 80-м у нас начинается линия новых установок, первая из которых уже делается в Таллине. А последняя из старых, уже испытанных, уже сейчас переезжает в Питер на КИ7, потом к нам на физпуск – это середина будущего года – и, при удаче наших нынешних испытаний, мы разгружаем топливо и вперед – на стенд завода. При хорошем раскладе это начало 1980 года. Вопрос только в том, зачтут ли нам испытания? Формально могут не зачесть – статус не тот.

Вопрос был в процедуре заключительных испытаний, программа и формальности ей не соответствовали, все присутствующие это знали.

Анатолий Петрович задумался.

– Знаете, рассчитывать на это не приходится, да и ладно. Как я понял, «Сапфир», скорее всего, к 80-му году не поспеет, ну и Бог с ним. Мы можем все довести до ума в плановом порядке. Что по поводу управления? Это был второй вопрос Михаила Федосеевича.

– Это хуже, – сказал Звонарев. – Сейчас у нас предпоследний комплект САУ, почти что штатный, но по нашему мнению, нужны серьезные доработки, и мы знаем, какие.

– Уверенность есть?

– Да, Гаршин как настоящий экспериментатор нашел причину трудностей, можем показать.

– Ладно, пойдем, посмотрим, что делается на стенде. Еще вопросы перед тем, как переоденемся?

– Да, есть одна частная загвоздка, – сказал Звонарев вполголоса, остальные тактично вышли, давая возможность поговорить с глазу на глаз. – Вопрос с Трубниковой – Первый Отдел.

– Да, я в курсе, мне уже доложили. Плохие вести вообще разносятся быстро. Но нам всем повезло – и мне, и тебе, и Нине Михайловне – звонил Сорбич только что, он для кого-то срочно ищет место начальника, причем подчеркнул, что делает это в порядке личной просьбы. Так что, думаю, вопрос этот мы решили.

– Ну спасибо, а то висело над душой.

Валерию было неведомо то, что присходило на втором этаже здания. Он испытывал период длительной депрессии – она накатывала постепенно по мере все более глубокого полета в ту пропасть, в которую он столкнул себя сам; ему было безумно трудно заставить себя делать что-нибудь, тем более, что он еще не очухался от позавчерашного марафона с оценкой энерговыделения. Лениво ползающие мысли были о другом.

Личная ситуация была просто авральной – караул, да и только (Валерий думал об этом достаточно отстраненно, он просто констатировал факт). Жизнь реально взяла за горло, нужно было найти конкретную возможность для роста и заработка – без этого было просто не выжить в новых условиях (черт бы побрал тот момент, когда он поддался на эту удочку – любовь, «я без тебя не могу, ты – моя жизнь» и так далее – чем началось и вот чем закончилось!).

Как быть в сложившейся ситуации? На Земле много мест для работы, но добиться успеха можно только там, где есть условия для проявления именно его способностей и дарований. За пять лет он много где побывал, примеряя на себя обстановку разных организаций, но неизменно убеждался – его место здесь, в этих стенах. Именно здесь каждый день ставил новую задачу, здесь была драгоценная атмосфера свободы – здесь слушали и критиковали, причем без оглядки на звания (но и помогали, иногда без просьбы, потому что так ЗДЕСЬ принято)… именно здесь усилия могли принести успех, потому что все надо было делать впервые, соревнование было более или менее честным… Ищущий, скорее всего, обрящет.

Рогатин не питал иллюзий по поводу собственной роли в этой жизни, если он чего-то и добился, то только потому, что стоял на плечах гигантов… и его теперешние успехи играли на всю команду. Все, что он делает, делится сейчас на всех, но сливки всплывают наверх. Однако где-то должна быть собственная изюмина в общем пироге! При всем этом материальный успех для него был не более чем жестокой жизненной необходимостью – от того, сможет ли он пробиться, зависели два человека, которым каждый день надо было что-то кушать. Гораздо более значимой целью было признание теми людьми, которые иногда попадались и в коридорах и на территории, теми самыми «великими», которые действительно ковали атомную мощь Советского Союза… Это была «сборная героев». Со временем его туда пригласят, он был уверен , что там его место. Конечно, для этого надо работать больше и лучше.

Перед глазами ускоренным кино пронеслись предыдущие годы. До поры все шло прекрасно. Действительность превосходила фантастические романы. Что касалось тематики исследований, то если бы вот этому весьма начитанному молодому человеку всего два года назад сказали, что такая штука может быть придумана и, более того, сделана в железе, он принял бы рассказчика за душевнобольного. И две копейки самого Валерия уже были в общей копилке. За первые два года работы удалось кое-что сделать, правда, чем больше он работал, тем больше понимал, насколько он сер и туп. Пришлось идти учиться, годичный Факультет повышения квалификации дал знаний, но соображаловки не прибавилось. Пару лет назад возникла очередная засада, это было нормально; в конце-то концов, все делалось вообще впервые. Выяснилось, что надо повышать точность, смежники требовали корректировки задания на проектирование. Но существующие способы были исчерпаны, надо было искать что-то совершенно другое. Но что?

Проект и без того отставал от графика на полгода. Начальник комплекса Стряпухин систематически получал головомойку от своего начальника и спускал ее на начальника группы Гаршина. Оба они накинулись на молодого Валерия Рогатина. С точки зрения Стряпухина и Гаршина виноват в неудаче был именно Валерий как разработчик программы и основной расчетчик. Но у Валерия мнение было иным, и на публичной промывке мозгов и выволочке за недостаточную энергию и активность он, несмотря на молодость а, может быть, именно по этой причине, за словом в карман не полез. По его мнению, дело было не в недостатке прилежания, а в идейном тупике. Расчеты не давали нового результата. Да, согласился он, считается действительно мало. Но зачем считать больше, если мы не знаем, что ищем, бегая вокруг написанного ранее и, как выяснилось, негодного? Это – не недостаток прилежания, а дефицит содержимого головной полости! Понятно, что, в первую очередь, у него, Валерия, но где мозги Гаршина и Стряпухина?

Ответа на этот вопрос Валерий не получил, премии – тоже.

Сейчас зима, а тогда было удивительно прекрасное время – начало июля, народ в отпусках, машинного времени полно, вечером после работы можно поиграть в волейбол, все было здорово.

Но проблема-то осталась! Валерий никому не говорил, но втихаря пытался писать уравнения, что-то считать, но без успеха. Еще и еще раз убеждался – та же **па, только в профиль. И сегодня будем биться головой об стену.

Он открыл дверь комнаты, там было пусто – отпуска были в разгаре.

Зазвонил телефон

– Валерий, зайди!

Это было необычно – вечно занятой Стряпухин вызывал к себе.

Часом позже Рогатин и начальник уже сидели за миллиметровками. Стряпухин просто просил подробно рассказать, чем молодой специалист занимался последние полгода. Рассказ прерывался вопросами по ходу дела и перерывами на обед.

В некий момент оба отвели взгляд от графиков; Валерий вдруг поднялся, схватил мел и нарисовал абстрактную картинку на доске. Стряпухин его оттолкнул –Валера, лучше так! – быстро стер половину и желтым мелом начертил нечто справа. –

Рогатин задумался.

– А, может быть вообще надо быть проще? -

В глазах Стряпухина сверкнула искра.

– Вот!!! – он провел жирную завершающую кривую.

Они посмотрели друг на друга с торжеством.

– Какие мы дураки, – с изумлением констатировал Стряпухин, – не догадаться до таких простых вещей!

– Не обобщайте, Николай Евгеньевич, – возразил Валерий – у вас кроме меня еще сто сорок человек и три десятка проблем, я-то мог сообразить…

– Ну ведь не сообразил? Значит, тогда время еще не пришло, а сейчас – в самый раз. Давай! – с азартом произнес Стряпухин. – Завтра с утра зайдешь за результатами – потом сразу ко мне. Быстро построим графики вместе и еще подумаем.

К концу следующего дня около доски появилась нарисованная от руки цветная номограмма, решение было простое и очевидное для каждого, входящего в кабинет. Задача, над которой бились более полугода, была решена. Общее дело шагнуло на ступеньку выше. Это была первая его, Валерия, собственная ступенька – первый результат, который потом можно будет пощупать и посмотреть в железе.

Рогатин был счастлив – удалось!, но через неделю он был еще и удивлен – ему позвонили из кассы и вежливо пригласили зайти, когда будет время. Неизвестно откуда взявшаяся, но очень не лишняя премия была своеобразной формой признания Стряпухиным собственной неправоты в том весеннем деле.

Валерий вернулся к реальности. Он сидел внутри металлического закутка – четырех стен, окрашенных серой молотковой эмалью. Центральную часть этого маленького помещения на минус первом этаже занимал металлический цилиндр с торчащими трубопроводами и кабелями. Это был гермоконтейнер, геометрия и атмосфера внутри полностью соответствовали условиям спутника. В полости помещалось нечто странной формы с торчащими из неожиданных мест кабельными жгутами. Предмет походил на плод фантазии человека, которому дали кусок пластика серого цвета и инструменты для его обработки, человек нетвердо знал, что он хотел бы сделать; в один момент ему надоело пробовать, и он бросил эту штуку как есть. На самом же деле это и был блок Системы автоматического управления (САУ), на который возлагалась вся ответственность за работу установки в орбитальном полете. Странный вид объяснялся заданной компоновкой прибора в приборном отсеке космического аппарата. Исполнение этого прибора было практически натурным – например, блоку не причинило бы особого вреда падение с высоты тридцатиэтажного дома; внешность, наверное, пострадала бы, но на работоспособность это никак бы не сказалось. Проверяли…

Вокруг постоянно что-то жужжало и моргало, в первую очередь, это был автономный кондиционер со своими КИП – контрольно-измерительными приборами, далее, в зале за металлической стенкой – свой пульт управления.

Рогатин не отвлекался на эти привычные раздражители. Стряпухин просил его подготовиться по САУ – ради Бога, почему нет, в конце концов, все, что работало сейчас на управление установкой, было тщательно обсчитано именно им… Валерий вообще имел довольно странную самооценку, и его самоуверенность в этих профессиональных вопросах объяснялась его молодостью. Что касается именно Стряпухина, то в глазах Валерия Николай Евгеньевич был «вполне нормальным мужиком,фишку рубил». Голова у него была светлая, с ним вполне можно было иметь дело, тем более, что он обладал качеством, которое Валерий очень ценил в людях – Стряпухин мог выслушивать людей и признавать свои ошибки, пусть даже и в неявной форме. Валерий улыбнулся, с удовольствием вспомнив эпизод трехлетней давности – июль 75-го, это было прекрасное время!

Но это было давно. Сейчас прошлый успех вызывал только усмешку – это было легко, с тех пор все стало куда сложнее… И не только на работе. К сожалению.

Монотонный шум вокруг изменил тон и спектр; скорее всего, открылась входная дверь. Спустя пару секунд вошло несколько человек – понял он из-за металлической двери в отсек – разговоры стихли, звуки стали дискретизироваться – делиться на кусочки «вопросы ст- ответы». Значит, надо было ждать гостей. Валерию это было безразлично – хандра витала над ним. Гости или нет – все едино.

Дверь в отсек открылась. Первым вошел легендарный АП, герой и гигант. За ним – все остальные.

Валерий впервые услышал об Алексанове лет пятнадцать назад от покойного отца. Ученый люд для него делился на три категории – Алексанов, Лейпунский и все остальные.

Сплин и хандра тут же исчезли, вытесненные искренним любопытством.

– Добрый день. И что здесь у вас?. – стандартным «начальственным» голосом осведомился Алексанов.

– Анатолий Петрович, это – гермоконтейнер, внутри, в стандартной атмосфере – САУ – 7-й макетный экземпляр (формально), далее – с изделия номер восемь – начнутся штатные образцы.

– Здорово. Конструктив?

– Штатный, в штатной – радиационно стойкой элементной базе.

– Претензии – вкратце?

– Анатолий Петрович, проблема в двух вещах. Мы, вообще-то, не успеваем запуститься за заданные 40 минут, но нам пока прощают. Но самое неприятное – длительный режим стабилизации мощности, причина теперь известна, – он повел рукой с карандашом сверху вниз, – дело в аппаратуре. Мы дали предложения, но нам просто не отвечают. А время идет!

– Понятно. Проверяли?

Присутствующие замешкались.

– Валера?

– Да, Анатолий Петрович, – отозвался Рогатин, – я считал. В пределах наших знаний по исходным данным и конструкции – точность не хуже 5%, так что, скорее всего, это и есть причина. Гаршин и я – мы другого не видим.

– Хорошо. А что же здесь за выброс, откуда он?

– Анатолий Петрович, – раздался голос Стряпухина – в момент включения автомата стержни регулирования должны сменить направление движения, – Стряпухин ткнул карандашом в точку на графике.

Алексанов задумался, глядя в сторону и по привычке дергая себя за волос, свешивающийся с остроконечной макушки.

Глаза вернулись на место. -

– А почему, собственно, стержни вам что-то должны?

– Ну как же, – вступил Звонарев, – вот – движение до критичности по программе, а потом, когда включится автомат – все штатно.

– Но НН, стержни ведь не сами движутся! Измените программу, чтобы в момент включения никаких мертвых зон не было бы! Например, так, – и с этими словами Алексанов нарисовал несколько прямых линий поверх кривых на листе.

Присутствующие замолчали, переваривая сказанное.

– Но, Анатолий Петрович, – сказал неуверенно Стряпухин, – в этом случае есть риск не запуститься. Если мы ошибемся, то… И привет – подкритика, аккумулятор сел, спутник мертв.

С Валерия как будто стряхнули толстый слой пыли.

Действительно, покойный отец был прав! АП – велик!! Как рубит фишку!!!

– Николай Евгеньевич, – вскочил со своего места Валерий и подбежал к стене с наклеенными графиками, вы правы, но параметры, в конце-то концов, зависят от нас, и область гарантированного выигрыша найдется, посчитаем. Но идея еще больше, чем кажется! То, что задушится выброс – не главное, в конце концов, даже если мощность будет сильно негладкой – режим одноразовый, изделие крепкое, оно переживет. Но, смотрите, – он ткнул карандашом в рисунок, – на этом участке мы сидим и ждем у моря погоды – когда, дай Бог, наступит критика8? И ждем мы как минимум минут десять, а то и пятнадцать. А у нас этих минут всего сорок! Народ, АП дело говорит, вы его послушайте! Если довести его мысль до логического предела, то можно двигать стержни вообще вот так, – он нарисовал жирный пунктир, – везде с максимальной скоростью, тогда мощность – вот этот интеграл Ро-дт9, – он заштриховал площадь под кривой, – будет набираться значительно быстрее, и этот десятиминутный хвост мы точно отрубим! Вдобавок, и саму реактивность, – он показал на график, – можно еще увеличить, если мы не крутим стержни наоборот, то нам все равно, а если мы хотим экономить время, надо пускаться быстро. Нам надо пройти четырнадцать порядков10; сейчас период11 – восемь секунд, и то – после критики, а теперь при хорошем раскладе будет – три, и уже через полторы минуты! Класс!!! Давайте попробуем – прямо сегодня, я сейчас пойду на машину, перепишу программу – это быстро, и завтра уже посмотрим! Если получится – 25% у нас в кармане за бесплатно! Ну, давайте, а?

Рогатин был очень уморителен в своем энтузиазме. Новая идея его заразила. Никому даже и не пришло в голову, что ситуация, при которой инженер отстаивает правоту директора, формально очень комична. Но в эту минуту в отсеке совещались научные сотрудники Анатолий Алексанов, Николай Звонарев, Николай Стряпухин и Валерий Рогатин.

Звонарев почесал родинку на носу

– Да, ничего не скажешь, впечатляет, очень красиво. Валера, давай. Только учти, пока нет окончательного результата – тишина! Никому ни слова! -

Стряпухин снял микрофон со стены.

– Начальник смены! Сергей Георгиевич, тебе Рогатин нужен сейчас?

– Не особенно.

– Тогда мы его забираем. – Давай, с Богом! Будь внимателен и осторожен. Проверь много раз. Удачи тебе!

Валерий побежал переодеваться. Но его остановило сообщение по громкой связи

– Рогатин, на пульт к телефону

Он взял микрофон.

– Иду.

Валерий взлетел на пульт.

– Рогатин, – сказал он в трубку.

В ту же секунду на АТС Института включилась запись – вызов был опознан как международный.

Дюссельдорф, 19.30 местного времени (21.30 московского) того же дня

Ресторан гостиницы «Астрон» был заполнен в меру – примерно на три четверти.

За столиком, накрытом на двоих сидел молодой человек. Он явно ожидал кого-то, вероятно, не женщину – поза выражала расслабленность и спокойствие. Перед ним лежала толстенная “Frankfurter Allgemeine”, которую он просматривал, дымя сигаретой. Фужер с красным вином был практически полон.

Облик молодого человека излучал спокойствие и доброжелательность. Он был одет в коричневый костюм, хорошо сидящий на спортивной фигуре, бежевая водолазка гармонировала с карими глазами. Человек, впервые увидевший этого парня, сразу преисполнялся уверенностью, что лицо ему знакомо. А если бы стал задавать себе вопросы, почему так, то быстро бы успокоился, вспомнив рекламу геля для бритья, которой были увешены все автобусные остановки в Дюссельдорфе. Белозубый весельчак, наполовину гладко выбритый, наполовину в пене, со станком для бритья в одной руке и с огромным тюбиком с надписью «Schabefix» и советующий: “Bleibe hübsch mit Schabefix!”– в другой, был чем-то на него похож.

Парень этот на самом деле более всего был похож на инженера «Союзпромимпорта» Владимира Герасина, но только похож, потому что на самом деле документы инженера были прикрытием капитана Комитета Государственной безопасности СССР. Капитан Герасин выполнял весьма своеобразные функции – он был одним из важных составных частей механизма организации переговоров с зарубежными партнерами. Проще говоря, его функцией было обеспечение готовности клиента к обсуждениям в ситуации, когда товар был нужен, а партнер либо вообще не соглашался на переговоры, либо выставлял немыслимую цену. В этом случае внешнеторговое ведомство с просьбой о помощи обращалось в КГБ. Специалисты брались за дело.

Владимир Иванович Герасин, несмотря на молодость, был одним из заметных личностей германского направления. У него были великолепные анкетные данные – из семьи рабочих, отец – водитель автобуса, «шофер-отличник» (заслужить такое было непросто, надо было потратить целевым образом не менее шести лет, но после этого водитель становился фактически свободным от надоедливых ГАИшников), мать – отличница производства на заводе «Компрессор». Вова, недобравший баллов на истфак МГУ, был призван в армию, служил под Дрезденом; быстро схватывая язык и произношение, приобрел неистребимый sachsisch12. Отличный немецкий, прекрасная память и умение разговаривать с людьми привлекли внимание Особого отдела части. Уже после первого года службы дальнейшая судьба Владимира была определена.

Карьера развивалась совершенно нормально и стандартно – служба, вечерний Юрфак, вечерняя Спецшкола, росли дети, служить было тяжело – учебы, постоянный недосып, неизменный спортзал, весьма специфические практические занятия, как обязательный предмет – неустанные и разнообразные тренировки памяти. Но Вову замечали – он действительно был хорош, ему помогли с квартирой, кое-что оставалось от валютных суточных… Но было действительно трудно.

Сейчас он нервничал, не подавая виду – ждал человека, которого вычислил после трехмесячных поисков и который мог стать ключом к решению трудной проблемы. Ленинградское объединение «Северный Полюс» (конечно, ни к Северному, ни к Полюсу никакого отношения не имеющее) было крайне заинтересовано в получении специфических изделий точной механики. Лидером была фирма “Kapp Feingeräte”, она поставляла продукцию еще Вернеру фон Брауну на Пенемюнде13, но сам Маркус Капп совершенно не был расположен к переговорам . Фирма имела отличные позиции на рынке, к тому же, товар был КОКОМовский14, поэтому речи о продаже в СССР не шло. Схема поставок в этом случае была давно отработана, но Капп заупрямился – он не хотел продавать эти самые Geräte15 неизвестно кому. Надо было его убедить.

Герасин монотонно и методично искал брешь в обороне Каппа. Это было не просто – проверка заказчиков фирмы, людей, ведущих переговоры, их нынешней судьбы, интересов, возможных контактов и прочее.

В конце концов, Владимир вышел на некоего Вольфрама Тиме, который был давним соратником Каппа и примерно полгода назад подписал один из самых больших контрактов фирмы Каппа, но какая-то кошка пробежала между ними, после чего Капп его уволил. Герасин связался с Тиме, тот понял суть вопроса и радостно согласился поработать, сопроводив свое согласие весьма нелестными эпитетами в адрес Каппа.

Вова работал, нашел причину размолвки Тиме с Каппом – она была действительно серьезной и, кстати, давала возможность выстраивания длительных отношений с данным субъектом.

И сейчас личная встреча, наконец, должна была состояться. Конечно, «Астрон» – хорошая гостиница, но ресторан тут, по правде говоря, классу не соответствовал, можно было ожидать и чего-то получше. Герасин, заселяясь сюда, имел в виду другие особенности – ресторан располагался в атриуме, две прозрачные лифтные шахты доставляли гостей в прозрачных же кабинах непосредственно в ресторан. Ничего не стоило найти точку, с которой были бы хорошо видны как люди в лифтах, так и прозрачная входная дверь с улицы. Да, конечно, документы были официальные, все по закону, но береженого Бог бережет.

В сопровождении кельнера в зал вошел довольно противный тип лет пятидесяти. Его неряшливый вид, дешевый пиджак в крапинку с замасленными обшлагами, рыскающий взгляд и папка из кожзаменителя в руке выглядели как пятно на респектабельном облике дорогого ресторана. По всему было видно, что у вошедшего большие проблемы…

Контраст стал еще заметнее, когда Тиме сел за стол – спортивный, подтянутый и со вкусом одетый Герасин был невыгодным фоном для визави.

– Господин Тиме! Рад вас видеть. Хорошо, что вы пришли. Что будете пить, есть – пожалуйста!

– Здравствуйте, господин Диц (под этим именем Герасин представился Тиме). Пожалуй, айсбайн16, если можно. Он готовится как раз столько, чтобы мы успели поговорить. И рюмку шнапса.

Кельнер удалился.

– Господин Диц, Вальтер – можно, я буду так вас называть – мы с вами – взрослые люди. Я понимаю, что вам надо, а вы в курсе моих обстоятельств. Короче, у меня есть кое-что интересное для вас.

– Я надеялся на это. Давайте обсудим.

Тиме хрустнул молнией папки.

– Материал, который у меня есть, очень ценный. Где гарантии, что вы за него заплатите?

– Господин Тиме, я не покупаю кота в мешке. Вот деньги в пакете. Они лежат рядом с вашей рукой. Показывайте ваши бумаги и берите деньги. Но предупреждаю – у меня достаточно возможностей, чтобы взять их обратно, если вы меня обманываете!

– Как можно! Сейчас вы все увидите. – С этими словами Тиме достал большой серый конверт и вынул из него стопку черно-белых фотографий 18х24 см. Руки Тиме были большими, с красной потрескавшейся кожей и не очень чистыми ногтями.

На фотографиях были изображены Капп, женщина и мальчик в разных сочетаниях – Капп и женщина, Капп и мальчик и так далее. Сходство мальчика и Маркуса Каппа было разительным.

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но судьба иногда улыбается….

– Славно. То, что надо. Еще бы знать, кто эта барышня!

– Это элементарно – я ведь передавал ей посылки и деньги. Дама на фото – фрау Юлия Куфаль из Потсдама, она и по сию пору там живет – вот адрес и телефон; а это – ее сын Конрад. Как вы думаете, Вальтер, от кого?

– Ответ очевиден. Берите деньги, вы их заработали.

– Спасибо. Однако у меня еще не все. Я тут случайно перед нашим расставанием с Каппом прихватил черновик одного из его последних контрактов. Если вы хотите купить то, что я думаю, то вашей ГДР (неистребимый акцент собеседника не оставлял сомнений) будет интересно – фирма Каппа в ближайшее время будет занята вот этим – Тиме встряхнул папку, – и вы возьмете те остатки, которые есть сейчас на складе, по довольно демократичной цене.

– Покажите.

Тиме достал другой конверт из той же серой бумаги. Герасин машинально проглядел содержимое, буквально фотографируя ключевые позиции – номенклатуру с запоминанием артикула, количество, цены, сроки…

– Ну как, впечатляет? Думаю, цифры вам пригодятся. Я хотел бы получить за это – и он написал цифру на салфетке.

Цифра была в пределах возможностей Герасина.

Но стоит ли тратить деньги? Капп – это здорово, но то, что надо, уже в руках. А вдруг Тиме принес что-то по-настоящему важное?

Герасин не был специалистом, надо было срочно кого-нибудь спросить. Как в десять вечера по Москве найти человека, который не только что-то соображает по теме, но и поймет его немецкую речь – говорить по-русски более пары слов здесь совершенно невозможно.

– Думай быстрее, – приказал себе Герасин, перебирая в уме друзей и знакомых. Так. Один, другой, третий… Кстати, вот – старый дружок и одноклассник Валерий Рогатин, в школе – Музыкант или МузЫка, физик и математик, помнится, работает в Институте, значит, подскажет хоть что-то. И язык знает прилично, и допущен к секретам.

– Извините, господин Тиме, мне надо позвонить. – С этими словами Герасин вышел из ресторана, вставил монету в 1 марку в щель близлежащего телефона-автомата – конечно, в «Астроне» можно было позвонить бесплатно, но, опять же, береженого Бог бережет. Кроме того, прослушивать множество таксофонов было нереально. И вообще, в будке как-то спокойнее

Первый набор – никто не отвечает. Второй – ура! «Слушаю, Недосекин», – прозвучало в трубке.

– Рогатина, пожалуйста – тихим голосом быстро произнес Герасин. Он услышал вызов по громкой связи и как-то успокоился – Валера был надежным парнем, он поможет.

– Рогатин.

– Hallo Musikant, hier ist Gera17.

На том конце трубки чувствовалось замешательство. Спустя секунд десять обрадованный голос заорал:

– Гера! Никак не ожидал! Как ты? – голос вдруг осекся.

– Nicht zu schlecht. Musikant, ich brauche deinen Hilfe!18

Новая пауза. Наконец голос тихо произнес

– Гера, ты все там же?

– Ja.

У тебя что, с русским трудности, говорить не можешь? – собеседник отозвался совсем не сразу. Слава Богу, наконец-то МузЫка понял (Гера – к этой кличке Вова Герасин привык как ко второму имени за десять лет школы), скорее всего, он тоже не один. .. -

– Genau19.

– Понял. Что смогу – сделаю. Говори, но не очень быстро, а то не пойму. Но буду отвечать тебе по-русски

– Fein (далее по-немецки). Слушай, тут мне предлагают контракт – поставка тысячи пятисот малых гироскопов плюс другое оборудование для стабилизированных платформ. Деньги большие, не знаю, соглашаться или нет.

Рогатин долго переваривал сказанное. Герасин очень боялся, что связь прервется, и не забывал кормить монетами прожорливый таксофон

– Если я понимаю правильно, тебе предлагают это купить за приличные деньги.

– Точно.

– А какие гироскопы?

– Написано примерно следующее: (дальше шел набор цифр, которые Герасин воспроизвел по своей фотографической памяти).

– Можешь перезвонить минут через 10? Я переоденусь, поднимусь к себе и погляжу в справочники. Последние четыре цифры – ХХХХ

Через 10 минут

– А ты не врешь насчет первых двух – это коды масс и габаритов?

– Нет, это первое, что стоит после букв, так что вряд ли я ошибся.

Рогатин надолго замолчал.

– Слушай, Гера, надо брать. Эта цифра примерно в три раза меньше, чем я встречал в литературе. Никаких денег за такое не жалко. Думаю, твое начальство тебе еще и приплатит. Да, кстати, – продолжил Валерий после пары секунд молчания, – хорошо бы познакомиться с заказчиком, посмотреть в его ясные глаза…

– Danke schön. Tschüss, bis bald!20

– Привет Оксанке! (Черноглазая Оксана – жена Вовы – когда-то была их одноклассницей).

Герасин повесил трубку.

Надо решать – за бессмысленную протрату средств спросят нешутейно.

Он не торопился, тянул время, зашел в туалет, купил сигарет на стойке у бармена (по правде говоря, Вова не курил и вообще не выносил табачного дыма, но ритуал курильщика – достать сигарету, размять, найти зажигалку и пр. – давал время на раздумья). Он медленно приближался к стойке.

– Что делать? – Голова буквально раскалывалась от напряжения. – Ага, наверное, так.

Герасин сел за стол и отодвинул от себя конверт.

– Послушайте, Тиме, я звонил своему клиенту. Он, видите ли, не удивлен. Какой-то доброжелатель уже приносил ему обрывки этого контракта.

Но он готов заплатить требуемую вами сумму. Одно условие – половина сейчас, но вторая – только после того, когда вы нам найдете истинного Заказчика. Желательно с номером банковского счета. Не устраивает – убирайтесь вместе с вашими бумагами.

– Ну что вы, Вальтер, зачем же так нервничать? Все будет так, как вы скажете.

– Может быть, вы его уже знаете?

– Может быть, – тихо сказал Вольфрам Тиме. – Но мне надо проверить.

– Так. Вот вам чек на оговоренную сумму, я уезжаю сегодня, да не торопитесь рвать чек из рук, он никуда не убегает, вначале поставьте здесь подпись – я же отчитываюсь. Связывайтесь, когда найдете то, о чем договаривались! Если не я, то другой человек придет к вам, скажет, что он от Дица, и отдаст чек на вторую половину. Пока и приятного аппетита, пейте шнапс и ешьте айсбайн, за все заплачено!

– Счастливо!

Герасин не рисковал. Человек обязательно сделает – если он дал половину и получил деньги, то вторую уж точно даст – деньги притягивают, и не таких Тиме! КГБ имел большой опыт в этом деле…

Вот теперь разведчик почувствовал запах удачи.

За последнее время Герасин подробнейшим образом изучил распорядок Каппа, Сегодня был вторник, а каждый вторник Капп собирался с друзьями по Земельной торговой палате попить пивка и погонять шары в кегельбане Zoo-Klause на площади Брэма. Владимир пару раз посещал это заведение в процессе своих изысканий, благо от «Астрона» это было совсем близко, рыба там была выше всяких похвал, , а гонять шары он пристрастился служа в ГДР во время увольнительных .

– Удивление уважаемого господина Geschäftsführer’ a21 будет безграничным, – со злорадством подумал Владимир. Совесть его не мучила – стране нужны были эти устройства, деньги за них были предложены приличные, а если клиент упирается, то кто же ему доктор? Он снял трубку телефона и набрал номер.

– Извините, не могли бы вы позвать к телефону господина доктора Каппа?

– Господин доктор Капп? Добрый вечер. Извините за деловой звонок в неподходящее время – мне не хотелось бы, чтобы наш разговор слышал кто-нибудь в вашем бюро. Я по поводу контракта с Südkreuz Mechaniken. Мы не получили от вас ответа, мне хотелось бы уточнить вашу позицию.

– А какая позиция? Все и так ясно. Да и ваш акцент выдает вас с головой – никаким Осси22 я продавать это не буду.

– Господин Капп, вы, наверное, не так меня поняли. Это – южноафриканская компания. Мы предложили очень хорошую цену. Вы – лидер в этой области, поэтому предложение было сделано именно вам.

– Вопрос закрыт.

– Извините, господин доктор, я, скорее всего, выбрал неверную тактику. В следующий раз к моей просьбе присоединится госпожа Юлия Куфаль.

– Что????

– Я не ошибся? Ваша супруга Гизела, думаю, будет счастлива познакомиться с госпожой Куфаль и с ее очаровательным сыном Конрадом. Он так похож на одного человека, весьма уважаемого в Торгово-промышленной палате Земли Северный Рейн-Вестфалия. Вы, случайно, не знаете, на кого?

– Послушайте, вы… вы… вы – Осси, вы – грязный шантажист! Это в стиле вашего вонючего ГДР – первого государства рабочих и крестьян!23 Вы – не бизнесмен, вы – батрак с фермы, годный только на то, чтобы разгребать дерьмо!

– Господин Капп, я вас выслушал, спасибо, что нашли время со мной поговорить. Так что же насчет Südkreuz Mechaniken?

На противоположном конце трубки повисло молчание, нарушаемое ритмичным постукиванием трубки телефона по столу. Наконец, противный мерный звук прекратился.

– Присылайте контракт и убирайтесь к дьяволу!!!

– Спасибо за сотрудничество.

Вот теперь действительно можно было заказывать билет в Москву. Тиме никуда с крючка не слезет. Узнает истинного заказчика, еще много чего узнает… В конце концов, четыре месяца назад он по собственной воле попытался положить в свой карман треть Капповского контракта. Теперь пусть пеняет на себя – работодателя кроме КГБ в Дюссельдорфе ему долго не найти!

А насчет zum Teufel24 Капп слегка погорячился. Туда Герасин вовсе не собирался – вместо несостоявшегося ужина с Тиме он мог позволить себе зайти в ближайший гаштет25, как они называли эти заведения во время своей срочной службы, День удался – можно отдохнуть и расслабиться. А может быть, пойти в кегельбан на Бремплатц? Капп его не знает, вот смеху-то будет!

Посольство США в Москве, в то же время

Два человека, сидящие друг напротив друга, изучали лежащую перед ними записку. Этот клочок бумаги появился накануне вечером в кармане пальто одного из сотрудников Посольства после посещения балета в Кремлевском дворце Съездов.

Текст гласил:

– Хотел бы передать вам за вознаграждение интересные данные по системе «свой-чужой». Если вы получите эту записку и хотели бы сотрудничать, нарисуйте крест на стеклянном окне отделения связи Б-66.

– Пол, что ты думаешь об этом?

– Шеф, все ясно как день – очередная провокация КГБ. Пусть ждут своего креста до следующего века!

База Военно-морского флота США «Коронадо», 16.00 местного времени того же дня

– Привет, Мисти, спасибо, что пришел. Садись. Кола, спрайт, может быть, виски? –

Спрашивающий, совершенно седой и румяный тип в светлом пиджаке, явно издевался. Какой виски в разгар рабочего дня при встрече с начальником??

Так думал молодой крепкий мужчина, скорее, зрелый парень спортивного вида, бросивший взгляд на видневшийся в щелях жалюзи тощий рядок пальм на берегу бухты Коронадо. Все друзья, знакомые, жена, маленький сын знали парня под именем Мисти Лазарус. На самом деле молодого мужчину звали Мстислав – это имя дали ему родители, а Лазарус – фамилия, которую взял их дед, бежавший из Киева от погромов в 1910 году. Густая смесь крови предков – украинцев, немцев, поляков, русских, молдаван, евреев – не гарантировала смуглого курчавого и горбоносого уроженца Киева от преследований по национальному признаку, если он только не имел сомнительного счастья принадлежать к погромщикам. Когда в Малороссии стало совсем худо, уважаемый киевский врач Василий Борисович Лазаренко постарался обратить в ценности все, что имел, и пароходом отправился за океан. Бэзил Лазарус довольно быстро выучил язык, на котором говорили эмигранты, и постарался найти то место, где его знания врача были бы наиболее востребованы. После России 1910 года проблемы адаптации и путешестия на Западное побережье казались ему чем-то сравнимыми с задачами организации небольшого пикника на Припяти – он часто думал, как хорошо было бы американским журналистам, пишущим на тему трудностей бытия, оказаться где-нибудь в Гомеле… Обосновавшись в Калифорнии, Лазарус-предок довольно быстро понял главную идею жизни в Северо-Американских Соединенных Штатах, а будучи в заметной степени российским евреем – существом притесняемым и привыкшим ловить фортуну за хвост – умел пользоваться любой возможностью, которую предоставляла судьба. Уже ко времени рождения сына Виктора он был довольно состоятельным человеком – это была не только врачебная практика, но и удачные инвестиции, тем более, что чутье опасности, привитое в годы погромов, никогда не обманывало его, и с рискованными активами он расставался без малейшего сожаления, в том числе и в кризис 30-х… Виктор Васильевич Лазаренко (Vick Lazarus, MD26) был также уважаемым врачом (но с совершенно другим фундаментом), и очень хотел, чтобы и Мстислав пошел по стопам предков, при этом раскладе Мисти – Мстислав Викторович – должен был чувствовать себя совершенно спокойно.

Однако самому Мисти это было не интересно. Он унаследовал от предков три качества – цепкость, предприимчивость и способность к языкам. В доме общались исключительно на русском, семья посещала русский православный храм, благо в славном городе Сан-Франциско русских всегда было достаточно. Однако и мексиканцев хватало, Мисти нахватался испанского от детей, с которыми катался на трамвайной «колбасе» по улицам города, со временем он научился болтать на нем так же свободно, как на американском и русском, которые считал своими родными.

Но с врачебной карьерой была беда. Это было ему настолько чуждо, что старшие Лазарусы даже и не настаивали на семейных ценностях. Мисти окончил КАЛТЕХ27, неожиданно для себя получил предложение от Лос-Аламосской Национальной Лаборатории и даже поработал в отделе, занимающимся конструированием… ну, понятно, чего.

Первый же механизм, который он увидел, показался ему до неприличия примитивным, это было, с одной стороны, озарением – вот оно, его призвание; с другой – концом его неначавшейся карьеры физика. Он тут же предложил немедленно сломать то, что было сделано до него (как выяснилось впоследствии, его боссом), сделать по-другому (и тут же нарисовал, как), и подвергнуть автора предыдущей конструкции осмеянию как недоумка и балбеса. Естественно, после таких выступлений его дни в Лос Аламосе были сочтены.

Мисти с горя и безденежья подался в армию – добровольцем во Вьетнам. В первом же бою Мисти был ранен, парашютист капитан Джим Ли вынес его с поля боя, а в госпитале талантливого парня с двумя иностранными языками и прекрасными навыками конструктора заприметила спецслужба. Ему быстро внушили, что родина требует его знаний на ниве борьбы с врагами, и Мисти обещал подумать.

После войны он переехал в Сан-Диего, с работой во время кризиса было не очень; короче, он принял предложение и об этом совсем не жалел. Первая же работа принесла успех – он вычислил банду жуликов, воровавших деньги из многочисленных автоматов для продажи сэндвичей, и одновременно предложил, как улучшить конструкцию vending- машин, чтобы исключить кражи раз и навсегда. Фирма выплатила ему приличную премию. Он купил большой дом в деревушке Ла Хойя на выезде из Сан-Диего, проявив фамильное чутье – захудалый поселочек на глазах стал превращаться в суперпрестижный район, и стоимость его лачуги (на самом деле, сейчас уже вполне приличного домика) за короткое время возросла раз в пятнадцать.

Но он не мог с ней расстаться – в нем проснулся азарт коллекционера, что вкупе с талантом инженера-механика дало взрывчатую смесь.

Как-то в кино Мисти увидел шикарнейший автомобиль – сверкавший хромом, с «плавниками», семь футов шириной и длиной футов двадцать, не меньше. По сравнению с тем, что ездило вокруг, эта машина казалась каретой из сказки или космическим кораблем пришельцев. По молодости лет Мисти мучительно захотел иметь такой же авто; из каталогов он определил, что это – эпохальный Cadillac DeVille 1949 г., в 1950 – лучший автомобиль мира.

Из тех же каталогов выяснилось, что ни одного такого автомобиля на территории Северной и Южной Америки в металле более не существует.

Мисти почувствовал себя обиженным – как в детстве – будто его привели в магазин, показали красивую игрушку, а затем со злорадством сообщили, что у него-то ее никогда не будет.

– Как?? – разозлился Мисти. – Это не детство. Он сам решит, будет ли у него такой автомобиль или нет. Или он немощный? Люди же делали!!!

Злость и целеустремленность – великая сила.

Мисти начал шарить по автопомойкам. Спустя несколько месяцев на одной из них он он нашел раму с ржавыми останками чего-то. Мисти никогда не расставался с переснятой из каталога таблицей идентификационных номеров деталей автомобиля-мечты, его сердце замирало каждый раз при виде похожей железяки и вот удача – выбитый на раме номер нашелся на затертом листке!

Хозяин уступил металлолом за восемь долларов (с доставкой). Первый шаг был сделан.

Сегодня удивительно прекрасный Кадиллак ДеВиль, бордовый снизу до бокового молдинга и «слоновой кости» сверху – стоял в просторном гараже Мисти. (Именно этот гараж – скорее мастерская 20х40 футов с оборудованной ямой и талью на потолке – и была якорем, державшим его в старом доме в Ла Хойе). Не хватало только этого самого молдинга. Но Мисти списался с одним таким же маньяком из Сокорро, штат Нью-Мексико, это было совсем недалеко, тот обещал ему прислать эту почти не ржавую железину в течение недели в обмен на капот «Паккарда» 1933 года, который Мисти подобрал на той же автосвалке просто на всякий случай. Механик-детектив буквально подпрыгивал от радости – восьмицилиндровый мотор работал как часы, просиженные кресла были перенабиты, кожа на них – вычищена и перекрашена, родные приборы были найдены, шкалы переделаны; Мисти даже нашел на базе ВМФ в Коронадо мастерскую, которая заново отхромировала диски, бампера и решетку радиатора. В общем, Кадиллак уже был как невеста накануне дня венчания – каждое утро Мисти с удовольствием наблюдал свою довольную физиономию в отполированной крышке багажника. И тут вызов к шефу . Так некстати!

– Мисти, я все понимаю, – продолжал шеф. – Ты – хороший парень, Вёрджин у тебя – красавица , сын растет, карьера, недостроенный Кадиллак.… Не возникай, я все знаю, наши люди везде. И поверь, ты, – последний человек, с которым мне хотелось бы говорить об этом. Однако у меня нет выбора. И другого человека тоже нет. Короче, проблема в том, что кто-то дает деньги нашим «красным». Мне наплевать на «красных», но если они как-то получают деньги от Советов – а больше не от кого – значит, есть канал, по которому такие операции могут быть проведены и для возможных «кротов».

Центр выяснял возможные траектории денег. Одна из них – советско-боливадорская импортная и сервисная компания. Мне почему-то кажется, что это реальный кандидат.

Мисти, отношения с Советами осложняются. Потому нам необходимо выяснить все подробно. Твои языки и инженерная интуиция помогут. Так что с Богом!.

Ла-Хойя, примерно в это же время

– Денежный вопрос… – очень худой мужчина лет за 60 с повисшими седыми усами и серебряной головой вгляделся в разложенные на журнальном столике листы с таблицами. Приближается Рождество, и время не только платить по счетам, но и понимать перспективы будущего года.

Седоусый не занимал никаких официальных должностей, но по факту на него работали очень разные люди и предприятия- от сутенеров и вышибал в ресторанах до строительных компаний; одна из последних и отстроила виллу в престижной Ла-Хойе и организовала переселение так, чтобы до Рождества хозяин привык к дому, а дом – к хозяину. Два флигеля не только формировали парадный двор, но, в случае чего, позволяли двор простреливать – мало ли что? Хоть организация давно уже сторонилась силовых разборок, но готовыми надо быть. Виллы двух ближайших соратников расположились поблизости, образовав этакую площадь на северо-восточной окраине рядом с диким парком.

Седоусый возглавил отколовшуюся часть структуры Западного побережья лет пятнадцать назад, вернее, структура его просто вытолкнула – молодой рос слишком быстро, его лишили доступа к традиционным источникам денег и посоветовали убираться куда глаза глядят. Дорога в Лос-Анжелес и роскошные поселки богатеев севернее ЛА была закрыта, а здесь, в Сан-Диего, надо было выкручиваться, тем более, что многочисленные воинские части и ассоциированные организации имели достаточное количество специально обученных людей, которые вначале стреляли, а потом смотрели, в кого. Надо было «диверсифицировать» бизнес – с одной стороны, аккуратно выстраивать традиционные ниши – развлечения – законные и не очень, торговля подакцизным товаром, крышевание мексиканских нелегалов (Тихуана всего в 10 км) и т.д., с другой – тихо осваивать ниши в легальном бизнесе. Кроме чутья и быстрой соображаловки было, собственно, три козыря – несомненное знание людей, сохранившееся количество крепких кулаков (добрым словом и револьвером можно было добиться больше, чем просто добрым словом) и сообщество, где земляки, пусть и бывшие, оказывали содействие соотечественнику. Правда, эти земляки ставили жесткое условие – никакого криминала.

И сейчас, к изумлению седоусого джентльмена, цифры годового отчета говорили сами за себя – доходы от легального сектора росли все время, строительный субподряд, мелкий аутсорсинг, кейтеринг, транспорт, и, наконец, даже игра на бирже.

Но все требовали инвестиций.

И теперь настал час решений, на что направить усилия в будущем году, тут-то и поможет треться составная часть –«яйцеголовые», интегрированные в национально ориентированное сообщество. . Адвокат Питер Джованичи, умный и изворотливый, исхитрялся решать спорные вопросы, за что седоусый не жалел средств на подмазывание журналистов, формирующих образ Пита как защитника интересов трудящихся и борца с крупным капиталом. Полковник Манчини, ведающий материально-техническим снабжением на одной из военных баз, тоже может подсказать и даже помочь – советом, не более, но очень-очень ценным. А самый большой козырь, доставаемый из рукава только по действительной нужде – Фрэнк Картано, умница, не только обладающий деньгами и связями, но и не обремененный предрассудками. С ним надо было держать ухо востро – на нынешней должности он мог создать неразрешимые проблемы кому угодно. С другой стороны, его советы по инвестициям принесли блестящий результат в этом году, и его-то и надо побеспокоить в первую очередь – чего ждать в будущем?

Но была и проблема этого года. Родственник и вообще хороший человек Сильвио Тарантелло попросил устроить куда-нибудь оболтуса-сына Альфредо. И отказать нельзя – не поймут, и что делать, неизвестно. Фредди просто не считал нужным думать дальше, чем на один ход. И куда такого девать?

Сан-Хуан, поздним вечером того же дня

Герман Кайрес, не раздеваясь и не разуваясь, в чем был, плюхнулся на диван своей однокомнатной квартиры, скорее напоминавшей средней руки гостиничный номер. .

Герман был сыном высокопоставленного МИДовского чиновника Витольда Казимировича Кайреса, дипломата во втором поколении. Дед Германа был другом и соратником Льва Карахана – заместителя Министра Иностранных дел РСФСР (фамилию Министра предпочитали не упоминать, поскольку она была Троцкий).

Герман везде держался особняком, даже старался держать дистанцию с закадычным приятелем Сашкой Дуровым. Свидетельство о его рождении было выдано в Нью-Йорке, именно там он появился на свет в период папиной командировки, папа же привозил тряпки, жвачку и сигареты, и среди сверстников Герман привык быть королем, папа озаботился выучить отпрыска испанскому языку, которым сам владел в совершенстве; все двери открывались при волшебном имени Витольда Казимировича. Единственный раз не сработало – 11-й класс Герман окончил в 66-м, в год двойного выпуска, количество высокопоставленных ходатаев за своих отпрысков также удвоилось, для МГИМО это был удобный момент отсеять лишних среди золотой молодежи. Так что вместо МГИМО – ин-яз по хорошей специальности, вместо дипслужбы – советская фирма за рубежом, что было, казалось бы, тоже неплохо. Но скукотень смертная!

Настроение было никуда. Только что он вернулся с ежевечерней «накачки» в Посольстве – о международном положении, о борьбе с империализмом, о помощи трудящимся Латинской Америки, угнетаемыми американским капиталом. Тошниловка. Каждый вечер – одно и то же, и, похоже, это чувствовали абсолютно все, иначе бы так не пили!

Какие, на фиг, пролетарии! Уровень жизни здесь, в латиноамериканской дыре Боливадоре, и сравнивать нельзя со средним московским – как никак, он бывал в гостях у разных людей и приглядывался. А что же тогда в Штатах? Представить себе невозможно! И каждый день слушать эту хреновину про коммунизм и угнетение трудящихся. Сил больше нет. Да и дела нет – пишешь отчеты обо всех и каждом в отдельности, даже выезды с шефом на переговоры – редкость. А куда-то пойти – только организованно, в компании, с неизбежным последующим отчетом! Куда годится!

Мысли логично шагнули в сторону – ту самую, что и вызвала приступ раздражения. Сегодня он имел очередную беседу с торгпредом, тот подтвердил, что запрос на продление командировки послали, но ответа пока нет. А уезжать домой уже через полгода. Что он видел здесь и чему научился?

Ерунда какая-то. Даже рассказать друзьям будет нечего. За три года – ни одного случая, где можно было бы собой распорядиться без контроля (не говоря уж о естественных позывах молодого организма). Он ненавидел этого «контролера» – высокого белобрысого и толстомордого, в неизменных очках в тонкой золотой оправе, загадочно хмыкающего при чтении очередного Германовского опуса… Держится так, как будто обо всех знает что-то постыдное, что он себе позволяет, в конце концов! Тоже мне, шишка на ровном месте!

Герману и в голову не приходило, что похожие чувства испытывает второй секретарь Посольства, который отчитывался перед Москвой о моральном облике сотрудников, короче говоря, тот самый близорукий и очень белокожий молодой человек, о котором и думал сейчас Герман.

Виктор Петрович Спасский попал в Сан-Хуан в результате многоходовой комбинации. Ему очень надо было выбраться в капстрану, и он там оказался.

Виктор еще с детства знал, что он – не такой, как все, мамочка уже тогда была вторым секретарем одного из московских райкомов КПСС; ее положение позволяло семье жить безбедно, а Виктору – двигаться по накатанной мамой тропе – английская спецшкола, исторический факультет МГУ, далее – в одно из партийных изданий или в другое место в партийных структурах, а далее – рост под маминым крылышком.

Но получилось совсем не так, как ожидалось. Мамин рост вначале замедлился, а потом и прекратился вовсе, причина была до банальности простой – по мере движения вверх пирог, подлежащий дележке, стремительно уменьшался в размерах. Виктор понял – сыну замзавотделом МГК КПСС дальше инструктора горкома не вырасти. Поэтому пришлось менять планы – если не высокая должность, так просто большой и легальный доход.

На семейном совете было решено – Виктор должен попасть за кордон.

Мама помогла с поступлением в специализированное учебное заведение, а потом и с распределением – звонок из МГК решил дело. Подходил к концу уж третий год занудной и ненавидимой работы – организации наблюдения за сослуживцами, писания отчетов о передвижении всех и каждого, о моральном облике, порочащих связях, о посещении политинформаций….. Но дело того стоило – даже легальная зарплата превосходила все, на что можно было рассчитывать в СССР, а если прибавить к этому доходы от реализации дефицита, то все было вообще прекрасно.

Но срок командировки кончался. Ему говорили, что она продляется почти автоматически, но пока что – полная неясность….

1978

Где-то в районе Лубянки Январь

Герасин вернулся в Москву победителем. Задание он выполнил, благодарность получил, все было почти что хорошо.

Но вот материалы от Тиме стали проблемой для начальства. Интуитивно было понятно, что вещь ценная, но для чего?

Возможно, что огромный организм Комитета и переварил бы этот «прихватизированный» контракт без всяких для себя последствий, однако отчет Герасина попался на глаза начальнику управления по причине вроде как и обычной, но и совсем форсмажорной – сезонный московский грипп, усугубленный новогодними праздниками, выкосил руководство отдела. Финансистам до этого дела не было, как известно, социализм – это учет! Бухгалтерия использовала это выражение В.И.Ленина как жупел, и раздраженный генерал был вынужден сам выполнять рутинную работу – утверждать отчеты по загранкомандировкам. Открыв очередную подшивку он увидел, что один из документов никуда не отправлен, а болтается прямо здесь как основание произведенных расходов. Что за черт, деньги потрачены, а зачем?

Генерал хотел вызвать подчиненных для разноса, но понял, что это невозможно – были бы подчиненные на работе, самому бы не пришлось читать эту муть…

И тут мысли повернулись в другом направлении.

Он вспомнил, что говорил Юрий Владимирович на совещании в декабре – делиться с военными, причем утверждал это вполне серьезно. Похоже, правда, что вояки так ничего и не получили.

А почему бы сейчас не проявить инициативу и не сплавить «соседям» непонятную бумагу, типа «На тебе, Боже, что нам негоже!». Пусть они разбираются, а, глядишь, и нас похвалят за выполнение директив Председателя.

Генерал снял трубку ЗАС28и набрал номер, по которому за последние десять лет ни разу не звонил. Но помнил на память, поскольку тот лежал прямо под стеклом телефонного столика.

Хорошевское шоссе, в то же время

Хозяиин большого кабинета с окнами в глухую стену снял трубку немедленно. Звонок по этому номеру был событием чрезвычайным – Первое главное управление шло на контакт весьма неохотно.

Выслушал, не перебивая и не задавая вопросов, поблагодарил и тут же нажал одну из кнопок на большом пульте.

– Яков Ильич, зайди

– Помнишь совещание в декабре прошлого года? Маршал настраивал на совместные действия с соседями. Я воспринял это как шутку, ан нет! Они передают нам – добровольно! – какой-то материал по Мартину и Мариэтте, думаю, фельдъегерь уже на подходе. Пожалуйста, займись этим вне очереди, тем более, что только начало года. Моим именем задействуй все, что потребуется, не только НИИ-6, подключи военного атташе в Вашингтоне, в общем, не мне тебя учить. У тебя неделя на решение, максимум через две жду доклада.

Атомск, примерно в это же время

Директор Атомно-энергетического института в который раз вглядывался в текст «Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР», пытаясь понять, как такой текст мог появиться на свет. Вот в сентябре-октябре – это да, и сроком на 82-й.

Да, конечно, на доводку «Сапфира» Институту выделялись огромные средства. Выделялось также нечто более ценное, чем деньги – фонды. Это и строительство жилья, и реконструкция экспериментальной базы, и закупка нового оборудования, не говоря уже личных перспективах – Ленинская премия, как минимум, обеспечена. Но пока что Постановление – источник больших проблем в настоящем и еще бóльших – в будущем. Деньги на испытания. А что, ОКР не нужны, все уже известно? Не факт.

Этот проект был родным для Директора, его коллектив и реализовал тот самый «новый принцип преобразования энергии», о котором прокричала «Правда» семь лет назад. Подобные заявления сильно влияют на климат в коллективе и стране , а также увеличивают финансирование. Но завод только заканчивает приемо-сдаточные испытания, Главный конструктор Сорбич и заводчане делают все, что можно, но ни они, ни стендовый персонал, работающий круглосуточно, не в состоянии изменить физические законы, ускорить, например, процесс обезгаживания….

Директор вспомнил бессмертное выражение из кинофильма «Мертвый сезон» – «Даже если собрать вместе девять беременных женщин, то ребенок не появится через месяц… Идея должна созреть!». Легко принимать Постановления – «Обеспечить», «обязать», «приложить все усилия»…. А у него в АЭИ действующих Постановлений – десяток, за три недели он прилично обескровил девять их них. Сейчас «Сапфир» стал вдруг самым важным. А если завтра обстановка изменится? Бумеранг вернется и ударит во всю мощь – как же, средства выделены, а где результат?

Кунцево, примерно в эти же дни

Молодой круглолицый парень в белом халате поднялся из-за рабочего стола, заставленного приборами. В углу зала затарахтело АЦПУ29 – Парень оторвал листинг и прошел в соседнее помещение

– Разрешите?

– Да, конечно, заходи. Ну что у тебя?

– Результаты обработки международных звонков в Институт измерительных приборов в декабре прошлого года. Вот данные, – он протянул листинг, – здесь отчет по форме. Короче – звонки в 21.43 московского на номера ХХХХХХХ были произведен из Дюссельдорфа с одного и того же таксофона на Кёльнерштрассе в районе 180-х домов, точнее не определяется. Данные фонетического анализа – вызывавший, предположительно, – немец из ГДР или, вероятнее, кто-то, долго живший в Саксонии. Вполне могут быть русский, украинец, белорус, поляк; не азиат, не Венгрия, Молдавия или Румыния. Фазовый портрет голоса дает предположительный возраст – 28-32 года. Отчет здесь.

Дверь закрылась. Сидящий за столом набрал номер.

– Товарищ полковник, мы закончили с запросом по Институту. Данные следующие, – он продиктовал в трубку то, что слышал пять минут назад. – Отчет вам высылаем.

– Спасибо, отлично.

Человек на другом конце провода тяжело вздохнул. Ничего хорошего в данной ситуации не было.

Международный звонок на эти номера был событием чрезвычайным. Почему незнакомый ему Рогатин не сообщил в установленном порядке о контакте с иностранцами? Люди, работающие по этой тематике, проходили строжайшую проверку систематически и неоднократно.

Прослушивание записи не давало основания предполагать, что во время разговора из Москвы наружу передавались какие-то данные, поэтому обработка осуществлялась в порядке общей очереди.

Теперь можно было действовать. Проще всего было вызвать этого Рогатина куда следует и задать ему прямой вопрос. Но это не годилось. А вдруг он – агент? Можно спугнуть. Надо было действовать тоньше. Подумав, он снял трубку и набрал номер.

– Сергей Трофимович, привет вам!

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Сергей Трофимович, мы получили ответ на запрос. Давайте устроим проверочку

Хорошевское шоссе, начало февраля

Хозяин большого кабинета с окнами на глухую стену был широко известен своей феноменальной памятью в сочетании с умением быстро читать. Пару недель назад – перед тем, как отдавать материал в отработку – он просмотрел распечатанный материал от «соседей», сразу насторожился. И правильно, доклад, который лежал перед ним, подтверждал худший сценарий из рассмотренных ранее. Оценки трех независимых подразделений были единодушны – «Мартин и Мариетта» вышла на финишную прямую по разработке «Першингов-2». Это показывали не только аналитические материалы, но и простые соображения – американцы не потратили бы таких огромных денег на дорогостоящую аппаратуру Каппа, если бы не были уверены в успехе. Материал от «соседей» явился последней каплей вещества, пересытившего раствор и вызвавшего кристаллизацию.

А дальше все просто. Опытная серия – 79-й, испытания- 81-й, принятие на вооружение – 82й, и в 83-м мы будем иметь у границ ГДР полторы-две сотни ракет со временем развертывания в 15 минут (в отличие от двух часов ее предшественника Першинга-1) и с подлетным временем до Минска – 20 минут. Каждая боеголовка – потенциально до 400 килотонн в тротиловом эквиваленте.. И оперативная записка, которую готовил Генштаб в феврале, должна была учесть эту ситуацию .

Но сейчас еще есть время повлиять на ситуацию, для начала хотя бы не подставить маршала, дальше будет разбираться Генштаб, может, и политическое руководство. Но для начала поблагодарить соседей – хорошие отношения никому не вредили. Рука потянулась в аппарату ЗАС. Ответ последовал незамедлительно.

– Петр Иванович, приветствую! Какими судьбами?

– Да так, дело есть. Помнишь материал двухнедельной давности? У меня вопрос – у вас есть интерес по этому контракту?

– В общем, нет, разобрались, все успешно.

– А откуда сам материал?

– Птичка на хвосте принесла.

– Полезная птичка, спасибо вам и ей персонально. Может быть, стоит добавить перышек на крылья, летать лучше будет? Если надо, напишем официальное представление.

– Не стоит, я тебя услышал и приму к сведению.

Институт измерительных приборов, через неделю

Хорошо одетый молодой человек открыл тяжелую входную дверь желтого здания сталинской архитектуры. Здание смотрело фасадом в обширный парк, аллея голубых елей вела к памятнику Ленину, далее – к зданию индустриального вида. Вокруг слышались постоянные непонятные звуки, более всего это было похоже на работу каких-то установок, как оно и было в действительности.

Молодой человек открыл дверь второго этажа и поздоровался.

– Проходите, Сергей Трофимович на месте.

Из-за стола поднялся довольно грузный мужчина лет пятидесяти.

– Здравствуйте! Дуров Александр Иванович? Рад, что к нам приходит молодое пополнение. Поздравляю вас с назначением, думаю, сработаемся.

Давайте приступать, инструкции получите у моего заместителя по вашему направлению – его кабинет на первом этаже. Петр Петрович вам все расскажет.

Однако у меня к вам будет важное задание. Прошу исполнить очень тщательно и только в рамках того, что я вам скажу. Результат доложите мне немедленно и дословно.

В это же время, на той же территории

События месячной давности – А.П.Алексанов и Вова Герасин откуда-то из-за границы в один вечер, а наутро – и первый расчетный результат, подтвердивший полный успех обсужденной вечером идеи – как-то встряхнули Валерия Рогатина. Семейная ситуация сложная – так узел надо рубить сразу, решающий шаг уже сделан. Жилье! Самое важное – Институт строит три дома, сдаваться будут в 81-м. Очередь – это святое, но производственные успехи сильно влияют на продвижение в очереди, плюс вскорости Валерий и Анна официально станут одной семьей, это удваивает шансы, дело в том, как ее заставить реально работать, а не воздыхать о горькой доле и несбывшихся надеждах. Надо больше вкалывать. Улучшать бюджет – хороши все средства: cмены, так смены, это плюс 20% минимум к зарплате, лето – халтура на стройке, силы есть; карьерный рост – если «комсомольцы» растут, то значит надо внедриться и в эту среду, даже если противно, предлагают в Научный отдел Комитета ВЛКСМ Института, так надо соглашаться. Уже сделано, на днях собеседование. Необходимое бумаготворчество – писать программу-методику работ по автоматическому управлению к осени – блокнот открыт на том месте, где накануне был закрыт.

Но в этот день не удалось написать не единой строчки.

Вначале в комнате возник (именно возник) абсолютно нездешний и несоветский аромат, за ароматом вплыла весьма эффектная Дама, которая, прямо-таки с порога, не присаживаясь, буквально огорошила вступительной речью, обращенную к В.П.Гаршину и, в меньшей степени, к его молодому и недостаточно квалифицированному (так подразумевалось) коллеге, т.е. Валерию Рогатину . Все неназываемые упрощения и возможные скользкие моменты в расчетах были безжалостно выставлены на свет Божий, проанализировано их влияние на конечный результат, предложенные изменения оставалось лишь выбросить на помойку. Все это произносилось звучным голосом, гостья была невероятно убедительна – прямо таки икона Советского стиля Анна Шатилова в программе «Время», она и вправду была чем-то на нее похожа, так же ухожена и причесана.

С каждым словом Дамы (именно так, с большой буквы) Валерий погружался в пучину скорби. Уровень ее знаний буквально поражал, а собственное глубочайшее невежество было наглядным и очевидным.

Владимир Петрович Гаршин дослушал проникновенную речь, вежливо осведомился, закончила ли гостья, и без каких-либо эмоций прошелся по ее аргументам, обратив их в пыль. В общем, «поп свое, а черт свое». Гостья немедленно превратилась в прелестную и обаятельную собеседницу, готовую к обсуждениям, семинарам, экспертизе и остальным мероприятиям, до завершения которых ставить вопрос о корректировке ТЗ было преждевременно.

Ясность внес Николай Евгеньевич, собравший всех вечером. Он поведал, что Галина Михайловна Шахова (так звали гостью) является профессиональным «уговорщиком», ее задача – убедить заказчика отказаться от своей точки зрения, и для этого все средства хороши… Николай Евгеньевич наблюдал ее во время работ по «Ромашке» в аналогичной ситуации – когда подошел срок для коррекции Технического задания на САУ. И это была плохая новость – в прошлый раз нового САУ так и не появилось.

Валерию пришло в голову – может быть, это и не так плохо? Если бы все было, как планировали, то его собственный участочек (а он как-то подспудно ощущал свои права на этот огородик) прикрылся бы, и явно преждевременно. САУшники пославили бы точку там, где Рогатин чувствовал – поднятые вопросы были только началом. Как у Геры, который, судя по всему, неожиданно набрел на что-то ценное. Интересно, где он сейчас?

Сан-Хуан, в те же дни

Было часов около семи пополудни. Как всегда в этих широтах, день вдруг выключили – переход к темноте не предусматривал какой-то паузы, называемой вечером.

Мисти коротал вечер в ресторане вместе со своим местным коллегой. Он приехал в Сан-Хуан – столицу Боливадора – еще две недели назад. Правильно сделал.

Шеф был прав. Действительно, в Сан-Хуане давно и стабильно работала компания «Соболмек», импортирующая из СССР большое количество дорожно-строительной техники. Грейдеры, скреперы, трактора и тому подобные тяжелые механизмы приходили морем из Одессы и расходились по всей Латинской Америке. Жизнь в техническом центре била ключом – специалисты приезжали со всех концов континента, советская техника не была эталоном надежности, но для небогатых стран Латинской Америки другая была не по карману. Все окупалось примитивностью освоения и обслуживания, для чего и существовал замечательно налаженный сервисный центр. Инженеры из Челябинска или Химок постоянно менялись – центр работал круглый год без выходных, скучно там не было.

С точки зрения Мисти такая организация была идеальным прикрытием для любой тайной деятельности – люди с десятков фирм-партнеров шли потоком. Надо было искать человека внутри.

Это было не просто. Пока что у него был один жиденький контакт – Родольфо, начальник охраны из местных, устроивший как-то ему «обзорную экскурсию» по обширной территории фирмы, заставленной разной техникой. Во время прогулки Мисти углядел изрядно поржавевший автомобиль, чем-то напоминавший Ford Mailine 1952 года, но куда гармоничнее в пропорциях, скачущий олень на капоте, звезда на радиаторной решетке. Мисти тут же подумал, что дизайнер был явно небесталанным, этот аппарат, приведенный в надлежащий вид, вполне украсил бы любой ретро-гараж. Родольфо сказал, что это – давным-давно брошенная советская «Волга» 1956 года, можно было бы с ней расстаться, но все решает русский босс, который будет со дня на день. Надо ждать и приглядываться.

Мисти стал ходить в ресторан регулярно – на ужин. Коллега сообщил Мисти, что в этом ресторане имеет обыкновение собираться советская колония – ресторан находился недалеко от торгпредства и «Соболмека», вечерами здесь зачастую отмечались встречи и проводы.

За две недели походов он составил определенное мнение о контингенте. Толстомордый молодой мужик в очках – наверняка его русский коллега, никогда не теряющий контроля над собой и внимательно наблюдающий за происходящим; седой и высокий с рублеными чертами лица – директор «Соболмека»; пижон, который громче всех разговаривает – какая-то молодая шишка в Торгпредстве. Больше глаз ни на ком не останавливался

Сегодня компания явилась с большим опозданием. «Контрразведчик» отсутствовал, директор – тоже. Народу было больше, все чего-то ждали.

Дверь ресторана открылась. В сопровождении директора вошел человек лет пятидесяти пяти, редкие седые волосы свешивались прядями с макушки. Лицо человека было бледным, с розовыми пятнами, заметные мешки под глазами, слегка подрагивающие губы показывали, что человек сильно чем-то расстроен и, судя по всему, успел крепко выпить (без особого, впрочем, удовольствия – бросалось в глаза). Мисти вспомнил – дней десять назад этот мужчина здесь появлялся, но выглядел не в пример лучше.

Человека посадили во главе стола. Директор сел рядом с ним, потом встал, потом что-то долго говорил, обращаясь к соседу, также поднявшемуся и делающему вид, что все это ему очень нравится (получалось так себе…). Двое молодых ребят принесли какую-то большую коробку, вручили ее виновнику торжества, тот что-то говорил, обращаясь к залу. Потом понеслось привычным путем – тосты, шумные разговоры; компания разбилась на группки, народ закурил, перешел к междусобойчикам…

Расслаблялись все, кроме двоих. Для мужика во главе стола эта процедура была явно мучительной – он явно хотел, чтобы все закончилось поскорее. Вторым был тот самый молодой «пижон» – он, несомненно, хотел бы сбежать, но чего-то боялся. Мисти догадался – того самого «контрразведчика». Но его не было.

Терпение «пижона» лопнуло. Он сказал что-то своему соседу по столу, встал и незаметно вдоль стены пошел к выходу.

Мисти толкнул коллегу ногой, показав на столик – дескать, рассчитайся, и последовал вслед за парнем. Седан был заблаговременно оставлен за углом.

Мисти машинально бросил взгляд на небольшую фотокамеру, индикатор готовности приветливо помаргивал зеленым светом, все было в порядке.

«Пижон» стоял чуть позади входной двери, вытянув руку. Остановилось такси, дверь закрылась, Мисти немедленно двинулся следом.

Такси остановилось около заведения, работающего с вечера до утра. «Пижон» вышел, огляделся, как бы отряхнулся подобно собаке, став сразу выше сантиметров на десять. Желание походить на штампованный образ героя дешевых голливудских фильмов – молодого, богатого и красивого – проглядывало настолько явно, что Мисти невольно улыбнулся.

Вращающаяся дверь казино закрылась.

Мисти не спеша проверил необходимое оборудование и проследовал вовнутрь, заказал «Маргариту»30.

«Пижон» явно искал приключений. Он поднялся со стула возле игорного автомата, подошел к барной стойке, что-то заказал, демонстративно отмахнулся от сдачи, выпил, повторил – уже не залпом, а высматривая что-то, увидел пару девиц, сидящих около другого конца бара, подошел к ним, начал о чем-то разговаривать.

Мисти сделал первый снимок.

Разговор принимал более конкретный характер, девицы поднялись, «пижон» с ними, все трое пошли по лестнице наверх. Мисти делал снимки, не забывая следить за ситуацией.

Откуда-то из-за бокового столика поднялись два мулата – один почти белый, другой почти черный. Они не спеша подошли к стойке, так же медленно, явно затягивая время, выкурили по сигарете, и с безразличным видом стали подниматься по лестнице. Мисти следовал за ними – в их ритме, шагов на десять позже.

Мулаты подошли к двери – Мисти заметил, к какой – и без стука открыли ее. Этот момент был также запечатлен для потомков. Дверь закрылась, но характерный звук защелки не прозвучал. – Это хорошо, – отметил Мисти.

Он выждал минут пять, из-за двери доносился какой-то невнятный шум.

Мисти приоткрыл дверь. В образовавшуюся щелку он увидел пикантную картину – голого «пижона» между двумя голыми же девицами, пламенно объясняющего что-то мулатам. Мулаты явно на чем-то настаивали, «пижон» выглядел очень жалко.

В конце концов он завернулся в простыню, подошел к разложенной одежде, демонстративно вывернул карманы и потряс ими. В ответ прилетела звонкая оплеуха прямо по носу, еще одна пришлась под глаз.

События прилежно фиксировались на фотопленку, но, похоже, последний фонарь был уже лишним. Мисти решил, что пора изобразить ангела-спасителя.

– Что происходит? Почему мне не дают отдохнуть за мои деньги? – заорал он, входя в комнату. – Это что за разврат?

Вид смуглого горбоносого коренастого молодчика, настроенного, судя по всему, очень решительно, привел налетчиков в замешательство.

– Парень, нет проблем, мы уходим, – с этими словами мулаты стали двигаться к дверям, весьма профессионально перемещаясь в разные стороны. Пользуясь заминкой, девицы выскользнули из постели, волшебным образом оказавшись почти одетыми. Мисти сделал вид, что не может задержать четверых – их уход был более чем желателен.

Герой дня сидел, завернувшись в простыню и всхлипывая. Судя по всему, ему было очень себя жалко. Нос у него превратился в картошку, а под глазом наливался синяк.

– Парень, ты что рыдаешь? Сиди в номере, я вызову полицию. Она эту компашку выловит в пять минут. Давай, соберись, сейчас придется давать показания. У тебя документы-то с собой? -

Всхлипывания моментально прекратились.

– Ни за что! Если кто узнает, я сгорел бесповоротно.

– Да почему? Я все понимаю, наверное, посещение этого заведения может кем-то не приветствоваться, но ты же взрослый человек и можешь делать то, что хочешь. Скажешь, что на улице напали хулиганы, а не поверят – найдешь другую работу, эка невидаль! Ты же совсем молодой, руки-ноги есть, деньги на девок нашел – заработаешь еще. Наплюй и жди полицию! Я пошел.

– Стой!

– Ну объясни, что происходит!

– Да видишь ли, я иностранец, будут проблемы.

– Серьезно? Так по виду не скажешь, и говоришь хорошо, правда, чуть жестко на мой слух. Ну ладно, не надо, так не надо. Давай одевайся, удачи тебе! – Мисти развернулся, чтобы это было воспринято, как намерение немедленно выйти. Расчет оказался правильным.

– Стой! пожалуйста, очень прошу! Слушай, парень, я тебе страшно признателен, я бы без тебя совсем пропал. Но ты уж столько времени на меня потратил! Пожалуйста, может быть, у тебя есть еще минут десять? Мне действительно нужна помощь!

Единственный открытый глаз парня смотрел умоляюще. Судя по всему, проблемы были нешуточными. Мисти представил себе, как он сам бы чувствовал себя в подобной ситуации, кроме «весьма хреново» на ум ничего не приходило. Но по-настоящему плохо «пижону» будет, скорее всего, значительно позже.

– Ладно – нехотя протянул Мисти, – все равно твои бандиты вечер испортили. Ну, говори, может быть, как-то помогу? Только на многое не рассчитывай. Да, герой, а как тебя зовут?

– Герман.

И это было действительно так. Парня звали Герман Кайрес.

– Ладно, Герман, так Герман. Хорошее имя. Так скажи мне, парень по имени Герман, что ты от меня ждешь?

– Слушай, две просьбы. Вторая – я остался без денег. Потерял все, включая казенные.

– Ну извини, нищим иностранцам не подаю, да ты на оборванца и не похож.

– Да я и не прошу. Плавно перехожу к первой просьбе. Есть только один мужик, который может дать мне денег. У меня ничего нет с собой. Ты не мог бы подбросить меня в Советское Посольство, а потом в гостиницу «Корона» – к этому богатому джентльмену?

– Интересно. Ты что, шпион?

– Почему?

– А что тебе делать в Советском Посольстве? Туда ходят только шпионы!

– Да я же из СССР!

– Ты шутишь? Я тебе не верю. Ну-ка, скажи что-нибудь по-русски!

– Ну что тебе сказать,– произнес Герман уже на русском. – Прошу тебя слезно, очень надо!

– Вот теперь я верю, – сказал Мисти, тоже на русском. – Мстислав Лазарус, Лазарус Консалтантс. Президент – он подал визитку – телефон офиса в Сан-Хуане. В таком случае – бывшим землякам надо помогать. Только, Герман, давай побыстрее. Время идет. Зачем тебе в Посольство?

– Надо предупредить народ, вдруг будут искать.

– Не делай глупостей. Как я понял, главная проблема – деньги. Взять ты их можешь у человека, живущего в «Короне», значить тебе и нужно в «Корону». Я готов тебя подкинуть до гостиницы, оттуда возьмешь такси, и дуй в свое Посольство. Мы, здешние русские, с Советами ладим плохо, и если кто-нибудь там меня увидит, то я потеряю уважение, а для моей компании это – самое важное. Я долго делал себе имя, и рисковать не хочу. Приведи себя в порядок и поехали. Время – деньги! Для друзей я – Слава.

Серый «Плимут-седан» Мисти двигался в потоке разноцветных автомобилей, среди которых большинство составляли «Фольксвагены-жуки» – близкая Мексика производила их в неимоверных количествах. Мисти мельком подумал – его двуцветный «Кадиллак» смотрелся бы здесь как кит среди стаи мальков, было бы классно проехаться на нем здесь средь бела дня, публика бы померла от зависти!

– Слушай, Слава, а что ты здесь делаешь?

– Это я должен спросить у тебя – моя семья переехала в Америку еще семьдесят лет назад, задолго до вашей революции. А сейчас у меня свой бизнес –услуги клиентам. Самые разные – от подбора людей на работу до мелкого инжиниринга и восстановления антиквариата. Тут много русских, православный приход, все собираемся по воскресеньям в храме, так что приходи на службу. Ах, да, ты же, как это у вас в Совдепии, молодой коммунист и атеист.

Мисти не врал, он просто не уточнил, что семья в свое время переехала не в Южную, а в Северную Америку. Телефон и адрес на карточке были подлинными, но главная ее квартира была в Ла Хойе – для Мисти это было удобно, иногда клиентом было Правительство Соединенных Штатов Америки.

– А у кого же ты собираешься попросить денег?

Герман совсем расслабился, после приключений этого вечера ему надо было отвести душу с кем-нибудь, а тут такая оказия! Слава казался хорошим парнем, да и вряд ли они когда-нибудь увидятся.

– Завтра уезжает такой Иван Артемович Дуров – он главный финансист с советской стороны в фирме Соболмек – может, слышал?

– Это скреперы, грейдеры и бульдозеры? Тогда знаю. Кто ее не знает!

– Как только он здесь, происходят все выплаты, расчеты с персоналом и клиентами. Деньги у него всегда есть. Думаю, поможет.

– Ага, – подумал Мисти, – вот объект и нарисовался.

– А что будет, если откажет?

– Действительно, что? – подумал Герман. – Но ничего, уговорю как-нибудь!

– Вряд ли, – подумал Мисти, но сказал совсем другое. – Вот гостиница «Корона», иди к своему Дурову и надейся на лучшее. Честно говоря, вид у тебя мог бы быть и поприличнее, так что я зайду с тобой – ты не похож на здешних гостей. Вот тебе бумажка в сто песо на пожарный случай – хватит на такси, например, до Посольства. Позвонишь, чтобы отдать, а если не дозвонишься – брось в почтовый ящик фирмы по адресу на карточке, я – не благотворительная организация. Напиши твои телефоны, вдруг что-то надо будет.

– Слава, я твой должник. Я это помню, проси, что хочешь – все сделаю!

– Ну, смотри!

«Сеньор Дуров», как выяснилось на стойке у портье, некоторое время назад вернулся.

– Ну иди, герой, удачи тебе! Жду звонка – Мисти толкнул Германа в спину. По мере приближения к цели спина Кайреса все более сгибалась – он явно предчувствовал объяснение, не сулящее ничего хорошего.

Действительно, заносчивый Герман впервые попал в реальную передрягу. Здесь, в Боливадоре – дыре немыслимой – так влететь! До него стало доходить, вся дальнейшая жизнь, как он ее спланировал – переход на дипслужбу, секретарь, советник, Посол или высокопоставленный чиновник МИДа – находится под вопросом. Вполне возможен несколько иной ход событий – переводчик какого-нибудь испаноязычного коммунистического издательства, по восемь часов в день среди семерых нещадно дымящих коллег в подвале на Садовом Кольце, мебель по талонам, очередь на продуктовые заказы, поиск шмоток там, где их «выбрасывают», и никаких видов даже на этот с*****й Сан-Хуан! Ну не может этот Дуров не помочь. Ну что ему стоит?

Герман еще не знал, что Дурова занимали совсем другие проблемы. Дело было не в вынужденной смене работы, черт бы с ней, пропасть не дадут. В ушах Ивана Артемовича заевшей грампластинкой звучали короткие слова Алексея Колбасова– как его Александр оказался таким гадом? Ответить ему, да и себе, было нечего. Германа – сына соседа по даче Витольда – Дуров тоже знал. И нельзя сказать, что с хорошей стороны.

Мисти же, переставив машину в тень, продолжал внимательно наблюдать за входом в гостиницу.

Спустя минут пятнадцать Герман вышел. Радости на лице не было. Он сел в один из дежурящих таксомоторов. Автомобиль тронулся. Мисти – за ним.

Такси остановилось у ворот Посольства. Понурый одноглазый Герман толкнул калитку.

– Завтра надо ждать звонка, – подумал Мисти, – и не ошибся.

– Слава, привет. Это Герман. Спасибо тебе, ты меня вчера сильно выручил.

– Ладно, свои люди, сочтемся, как писал Островский. Ну, как твой Дуров? Помог?

– Денег дал, но не помог.

– Это как?

– Если бы денег не дал, то неприятности могли бы быть куда более серьезными. А так теперь просто отзывают в Союз.

– Да ладно, не горюй! Бывает хуже.

– Слава, я звоню, чтобы еще раз сказать тебе спасибо. Деньги бросил в ящик, мои телефоны в Москве – ХХХХХХХ, звони, буду рад. Обращайся с любой просьбой.

– Может быть. Que sabe?31

Мисти набрал номер.

– Шеф, все выяснилось. Деньги действительно приходят через эту фирму, главный – некто Иван Дуров, московский директор Соболмека. Появился контакт здесь в Посольстве СССР, можно было бы разрабатывать, но, к сожалению, его отзывают в Москву – набедокурил.

– Отлично, Мисти, завершай все в Сан-Хуане и возвращайся. А насчет контакта – не беспокойся. Может быть, в Москве он будет более полезным для нас?

Институт измерительных приборов, середина февраля

– Владимир Петрович, Валера, поднимайтесь наверх сейчас придет представляться новый начальник Первого отдела, – донеслось из-за открывшейся двери

Дверь конференц-зала открылась, в сопровождении Стряпухина в зале появился хорошо одетый молодой парень лет тридцати с небольшим.

– Товарищи, представляю вам нового начальника Первого отдела. Александр Иванович Дуров – прошу любить и жаловать. А вот наши основные силы – Стряпухин называл имена, присутствующие вставали.

– Спасибо, – сказал Дуров. – Надеюсь, мы с вами сработаемся.

Народ потянулся к выходу, протискиваясь в тесную дверь.

Дуров подошел к Рогатину.

– Валерий, я правильно понимаю?

–Да, – помедлил Рогатин,!

– Гера просил передать привет.

Валерий удивился и обрадовался.

– Спасибо! Никак не ожидал, что вы знакомы, хотя почему нет? У вас, наверное, все всех знают! Как он там? Купил ли он то, что собирался? – Валерий хитро подмигнул. – Думаю, что за такую штуку ваше начальство могло бы поменять его четыре звездочки на одну побольше!

– Да я как-то не в курсе,– растерянно пробормотал удивленный Дуров.

– Ладно, привет ему от меня, пусть звонит! Пока!

Валерий умчался вниз по лестнице.

***

Дуров постучался и открыл дверь знакомого кабинета.

– Сергей Трофимович, ваше поручение я выполнил. Ответ был таким, – Дуров слово в слово передал содержание разговора.

– Спасибо, Саша, очень хорошо.

Сергей Трофимович снял трубку.

– Товарищ полковник, мы сделали то, что вы сказали, и вот результат – он воспроизвел услышанное от Дурова.

– Ну очень интересно… Спасибо!

Полковник открыл формуляр. Так, вот родственники, все в порядке, биография – лучше не придумаешь, где же искать такого Геру? Кто это? «Четыре звездочки», «Из ваших» и по-немецки говорит как немец… Может, спросить у тех, кто занимается усовершенствованием немецкого языка сотрудников, вдруг они подскажут? Он снял трубку.

– Привет, это я. Ты все учишь ваших немцев?

– Да, а что? Ты же вроде совсем не по этой части.

– Слушай, чисто личная просьба. Не попадался ли тебе человек, которого могли бы звать Гера? – он заглянул в справку на столе. – Либо немец из ГДР, либо нет, но точно живший в Саксонии, лет тридцати- тридцати двух. Может, вспомнишь?

– Да тебе-то зачем? Конечно, вспомню. Среди наших по твоему описанию подходит только один – Вова Герасин, капитан из отдела внешней торговли. Никого с саксонским акцентом больше я не знаю.

– Спасибо, с меня причитается.

Он набрал еще один номер.

– Привет, я по поводу вашего Герасина.

– Да, есть у нас такой, хороший малый. А что?

– Да тут у меня вопрос к нему, может, ты ответишь. Он в Дюссельдорфе зимой был?

– Да, был. Сразу скажу – молодец мужик, хоть и молодой. Сработал просто здорово, мы и не ожидали. Представляем к внеочередному званию.

– Спасибо, очень помог.

Вот теперь картинка сложилась. Наверняка Герасин и есть этот самый Гера, также как и Рогатин – «музыкант», поскольку действительно музыкант, одноклассники, и жена из того же 10А. А то, что не доложил – правильно, не с иностранцем же он разговаривал! И правильно, что при разговоре Дурову кроме общих слов ничего не сказал – избыточные знания до добра не доводят. Слава Богу, все в порядке.

Последний звонок.

– Сергей Трофимович?

– Слушаю, товарищ полковник!

– Снимайте вопрос с контроля. Наш человек. Можно с ним работать.

– А все же интересно, что такого особенного этот Герасин прикупил? – подумал полковник, повесив трубку.

Загорск, март

Офицеры были удивлены – непредусмотренное планом совещание начальников отделов было совсем не в стиле шефа. У него всегда и все было разложено по полочкам, работать с ним было тяжело, служба медом не казалась, но он ставил ясные задачи и заранее определял размер морковки за ее выполнение.

Значит, надо быть готовыми ко всему.

В десять ноль-ноль появился сам генерал-лейтенант – очень невысокий щуплый человек в отглаженном кителе с внушительной орденской колодкой. Безукоризненная осанка, бледное и слегка одутловатое лицо с колючими светло-серыми глазами – офицеры прямо-таки физически ощущали волны недоброжелательности и даже некоей брезгливости.

Это было нормально, Размышляева улыбающимся никто никогда не видел.

– Прошу садиться.

Первым сел сам, поскольку из-за небольшого роста стоять не любил – из-за высокой кафедры его не было видно.

– Товарищи офицеры, вчера мы получили директиву из Генштаба с приложениями Главного разведывательного управления – с ними поделилось Первое главное управление КГБ, случай неординарный. От нас требуется корректировка Оперативной записки Сейчас вам раздадут реферат перевода, прошу внимательно прочитать и сделать соответствующие выводы. От себя скажу – ракеты средней дальности «Першинг-2» появятся на Европейском ТВД в 1982 -1983 году, поскольку «Мартин и Мариетта» вышла на финишную прямую. От нас требуется срочно переработать наш раздел с учетом резко изменившихся обстоятельств. Время не терпит, нам дано две недели, для вас это одна неделя, три дня на мое ознакомление, жду на совещание здесь же через десять дней. Ответственный – майор Благоволин, считайте это необходимым условием рекомендации в Академию.

И еще. Командование приняло решение о реорганизации научно-исследовательских организаций. На днях выйдет приказ о новой структуре нашего института – в состав включается отдел бывшего НИИ №**, базироваться будут на прежней площадке – в Кунцево. Начальник – майор Матевосян Эдик Багратович.

Из первого ряда поднялся невысокий коренастый армянин. Форма ладно сидела на квадратной фигуре.

– Все свободны.

В зале задвигалась мебель, зашуршала обувь.

– Две минуты, а какое дело запущено! – Генерал откинулся в кресле. – Все как всегда. Тупые комитетчики два месяца тянули резину, а время шло… Все приходится делать самому!

Б.В. привычно констатировал собственное интеллектуальное превосходство.

Андрей Юрьевич Благоволин не привык откладывать дела в долгий ящик, тем более, что поручение генерала хорошо коррелировало с его устремлениями. Он пришел в эту достаточно привилегированную часть, имея за плечами и военно-инженерное образование и командный стаж. Размышляев – генерал-лейтенант, доктор наук и, как говорили, достаточно проходной кандидат в членкоры – стремился сформировать в подчиненных подобие себя – и офицера, и исследователя, но в первую очередь – офицера. Именно стараниями начальника Благоволин понял, что ему все же ближе стезя реального боевого планирования, тем более после полученного опыта работы во внедрявшейся командной системе боевого управления, как говорили – детища маршала Свечина, нынешнего начальника Генштаба. И хорошо было бы познакомиться с идеями Николая Васильевича поближе. Прямой путь для этого – академия Генштаба. Начальник обещал рекомендацию, сегодня озвучил условия.

С лязгом провернулась рукоятка сейфовой дверцы, на свет появилась прошнурованная рабочая тетрадь. Можно было приступать.

Улица Фрунзе, март

Маршал Советского Союза Свечин закрыл красиво переплетенную «Записку». Надо было подписывать. Или нет?

С одной стороны, работа проведена большая и, в определенной степени, законченная. С другой стороны, стало достоверно известно, что оправдываются худшие прогнозы – то, с чем столкнулся Маршал, ожидалось, но не сейчас, а лет через десять, и оборонные программы разрабатывались с учетом готовности к 1988-му. А гром грянул сейчас, в семьдесят восьмом. В самое ближайшее время следовало ожидать радикального изменения баланса сил с НАТОвцами – малоподвижный «Першинг» сменится на «Першинг-2» со временем развертывания около 30 минут. При 10 минутах подлетного времени нейтрализация таких штук – дело непростое. Но это была только половина плохих новостей.

Успехи американской электроники и вычислительной техники позволили вдохнуть новую жизнь в полузабытую тематику крылатых ракет сухопутного применения. Судя по всему, американцам удалось уменьшить высоту полета до30-50 метров – это новые возможности преодоления противовоздушной и противоракетной обороны. Но что еще хуже, главным качеством новых крылатых ракет является их высокая точность – специалисты оценивают в максимум 30 метров. И как показывают документы, разработка вышла на финишную прямую.

Но Николай Васильевич был до мозга костей военным человеком. Быстрая смена обстановки на поле боя – то, с чем сталкивается любой военачальник. Главное – спокойствие.

Угроза, судя по всему, реализуется года через 3 – 4, так что срочно переделывать готовую «Записку» необходимости нет. А что надо делать действительно быстро – это формировать следующий уровень системы боевого управления. Сейчас она для стратегического звена, надо опускать на уровень части, батальона, роты, и здесь не обойтись без вычислительных средств. Упреждать действия потенциального противника. Связь и информация, доступная на поле боя. Группа специалистов уже подготовила техзадание на аппаратное пи программное обеспечение автоматизированной системы управления войсками, есть и потенциальный производитель аппаратуры, так что вопрос созрел.

И без этого никак. Нельзя до бесконечности раздувать армию – главным и решающим условием победы в бою являются разведка объектов противника и точное их поражение. Если органы и средства разведки вовремя предоставили полную и точную информацию о будущем объекте уничтожения, то есть возможность и собрать средства противодействия и вовремя их применить, тем более, когда цель подвижная.

А вот с разведкой дело хуже. Космическими средствами занимается ГУКОС – структура РВСН. До сегодняшнего дня с таким положением можно было мириться, но в свете меняющейся обстановки данные со спутников должны доставляться на поле боя (сейчас хотя бы в оперативный отдел!) А до этого далеко. И спутников мало, а с доставкой информации вообще беда. Этот вопрос тоже надо озвучить.

Особенно в связи с отдельным вопросом – гарантией неотвратимости ответного удара. «Рубеж» – резервная командная система, разработка технических средств идет по плану, а формирование 100% достоверного сигнала на приведение ее в действие?

И как понимать вчерашнее решение Джимми Бартера об отмене ограничений на орбитальное базирование противоракет?

С этими мыслями Маршал поставил подпись в верхнем углу титульного листа. Остальное – предмет отдельного доклада, допустим, «Наступательная операция в ходе ядерной войны».

Большая Ордынка, апрель

Тяжелый характер Министра Ефима Павловича Заславского начал формироваться еще в далеком 1919-м, когда молодой парнишка и лихой наездник был произведен в комвзвода Первой Конной. И с тех пор он привык быть командиром – принимать решения и отвечать за них. Заведующий отделом оборонной промышленности ЦК КПСС Иван Дмитриевич Сорбич формально имел только опосредованное отношение к работе Министерства. Но фактически предложения Сорбича были указаниями, обязательными для исполнения – они напрямую шли в Политбюро и возвращались к Заславскому в виде Постановлений, имеющих силу закона.

«Ивана Грозного» такое положение дел вполне устраивало но для «Ефима Великого» оно было совершенно нетерпимым , так как ставило его в положение человека, отвечающего за чужие решения! Периодически «человек-гора» давал волю эмоциям, что разряжало напряженность, но, в общем, отношения между двумя ключевыми персонами в атомной промышленности более всего напоминали крайнюю стадию «холодной войны». В войне этой перевес был на стороне Сорбича, но в некоторых случаях чрезмерная самоуверенность могла обернуться неприятностями…

Ефим Павлович с облегчением закрыл раздел «Записки» Генштаба; он почувствовал себя готовым к грядущему Научно-техническому Совету ВПК. Министерство отвечало за множество дел, от ядерно-оружейного комплекса до производства благородных и редких металлов, но особое беспокойство и Министра и генштабистов вызывали угрозы высокоточного оружия для структур управления войсками, да и страной в целом. Сами командные пункты проектировались с учетом возможной атаки с применением ядерного оружия, но изначально предполагалось, что военные действия продлятся недолго. А теперь противник может первым ударом обрушиться на объекты инфраструктуры, электростанции будут приоритетными целями, а военные действия могут продлиться недели и месяцы. Командный пункт без энергии – ничто.

Еще несколько лет назад были начаты проекты создания стационарных и мобильных атомных электростанций для военных. Стационарный «Антрацит» должен был размещаться вблизи командных пунктов в высокозащищенных конструкциях, мобильный и быстро разворачиваемый «Кумир» должен перевозиться по железной дороге и давать живительную энергию тем, кому это больше всего понадобится в данный момент.

Главным конструктором обеих установок была фирма Сорбича-младшего, проекты шли по графику и должны были дойти до завода года через два-три. Атомно-энергетический институт работал с полным напряжением сил, конструктора тоже не ленились, но обе установки были действительно новым словом в технике и требовали постоянных усилий весьма квалифицированных людей…

А три месяца назад Иван Дмитриевич придумал «идеологическую задачу партии», после чего эти самые специалисты должны отложить «Кумир» и «Антрацит» в сторону и взяться за доведение до ума «Сапфира»… Иван Дмитриевич Сорбич, похоже, переусердствовал– за тремя зайцами погонишься, так и ни одного не поймаешь! Посмотрим, как будет выкручиваться Виктор Иванович! Победит – значит действительно герой.

Но верилось в это слабо. Созовем НТС и проверим.

Старая площадь, через пару дней

В Москве был серый день уже не зимы и еще не весны; в небе роилась смесь мелкой мороси со снежинками, эта взвесь конденсировалась в капли, падавшие с тоненьких поникших веточек деревьев в сквере у памятника Героям Плевны – Иван Дмитриевич Сорбич наблюдал сию безрадостную картину из окна служебной черной «Волги». Грязный после двухсоткилометрового пути автомобиль подъезжал к дому номер шесть на Старой площади.

Поводом для визита в Атомск была дата, обведенная кружочком на неприметном листе бумаги, хранившемся в личном сейфе Сорбича. Лист содержал сетевой график, сделанный Виктором в ноябре прошлого и послуживший ориентиром для организации памятного декабрьского совещания и последующего Постановления. Сегодня был крайний срок по целому ряду мероприятий, так сказать, точка невозврата. А вот график проектирования, изготовления и испытания космического аппарата был утвержден на самом высоком уровне. ТВ трансляция со штатного образца должна начаться 19 июля 1980 года и не часом позже. Со всеми вытекающими….

Иван Дмитриевич привык быть большим начальником, одним из тех людей, перед которыми заискивают подчиненные и кого боятся академики и директора предприятий. Его власть была очень велика. И в другой ситуации он просто заслушал бы доклады – ясные, четкие и короткие, поругал бы за нерадивость, написал бы представление о партийных взысканиях….

Но не в этом случае. Грядущий НТС будет впрямую касаться родного сына, и большой начальник автоматически трансформировался в Ивана Сорбича тридцати с лишним- летней давности – умного, недоверчивого, схватывающего все на лету, и надеящегося только на себя. Оказалось, что он сам – вполне себе боевая единица. Но от этого лучше не стало – обострившимся зрением можно было увидеть много того, что окружающие успешно скрывали.

За победными рапортами обнаружился затушевываемый факт – о завтрашнем начале испытаний и говорить не стоило, в лучшем случае нужен еще месяц-два.

Это был очень неприятный сюрприз. Он отключил интуицию, поверил сыну, наверное, потому, что очень хотел поверить, а надо было бы сделать так, как он привык – вначале придирчиво и тщательно проверить до начала дела, а не сейчас, то есть после. Тогда, по словам сына, , чтобы взлететь нужен был только хороший трамплин – «важнейшая идеологическая задача». И действительно, все могло состояться, но при одном «но» – задача должна быть решена.

Но то, что он увидел и услышал сегодня, наводило на ясную ассоциацию – четыре месяца назад он построил гору разгона и создал трамплин. Но гладкая гора приземления после трамплина – место триумфа и аплодисментов – существовала только в воображении Виктора Ивановича. Сегодня Иван Дмитриевич увидел вместо профилированной снежной поверхности изрезанное оврагами булыжное поле, приземлиться на которое означало с большой вероятностью сломать шею.

Да еще и какое-то шевеление наверху.

Что же это значило?

Рублево-Успенское шоссе, еще через пару дней

Министр обороны Маршал Сатинов поднялся навстречу вошедшему – Министру иностранных дел – и стукнул в боковую маленькую дверку.

– Юрий Владимирович, бросай цигарку и выходи!

Появился и Андронов, зеленый от нездоровья и бесчисленного количества выкуриваемых сигарет.

Лицо Горемыко было, как всегда, недовольным – поездка неизвестно куда после напряженного дня, возраст, что не говори, непонятный и тщательный контроль автомобиля какими-то очень уверенными в себе людьми в камуфляже, причем охрана не препятствовала….

– Товарищи, извините, что собрал вас здесь, на нашей базе – Дмитрий Федорович повел рукой вокруг себя – просто я уверен, что здесь нету никаких чужих электронных штучек, даже твоих, Юрий Владимирович, не обижайся – Сатинов заметил недовольную гримасу на лице Андронова. – Андрей Андреевич, помнишь наш декабрьский разговор? Мы тут с Юрием Владимировичем поработали, и вот что накопали, – Сатинов, по привычке формулируя четко и ясно, стал излагать содержание «Записки».

Выражение лица Горемыко становилось мрачнее и мрачнее.

– Таким образом, наши НАТОвские друзья просто тянут время, уверенные в том, что в 83-84м говорить будет вообще не о чем, поскольку их преимущество в Европе будет решающим. Так что принимай это как данность на своих переговорах….

В помещении наступила тишина.

– Предложения? – голос Горемыко был резким и скрипучим.

– Простые. Действовать по четырем направлениям. Первое – разворачивание автоматизированных систем управления войсками, к нему второе, к которому уже приступили, но надо ускорить – сеть высокозащищенных командных пунктов, способных функционировтаь у словиях ядерной войны. Третий – собственное высокоточное оружие, и, наконец, четвертый и самой фантастический, что предлагает Свечин – объединение космических и наземных систем разведки и целеуказания, пока в порядке направления развития, но не будем забывать о резервной системе активирования средствами ответного ядерного удара, и вот сюда-то идеи Свечина и ложатся.

Однако все это – три-четыре года, и гигантские средства. На это время мы должны убедить потенциального противника в своей силе и готовности диктовать свои условия, не останавливаясь ни перед чем. –

– Это значит, что дух переговоров меняется, так что ли? От сотрудничества и компромиссов к твердости, а если надо, то и к конфронтации?

– Выходит, так. Извини, но ничего другого на ум не приходит. А мы будем убеждать противника в своей силе как только можем, с Юрием мы уже перекинулись на скорую руку….

– Нужно Решение Политбюро, – после раздумья произнес Горемыко, – но его довольно долго готовить. Времени нет.

– Предлагаю собрать на завтра бюро Совмина в узком составе – нас двое, Косыгин если здоров, Смирницкий, Заславский, от МОМа – министр или зам, ну и Алексанов как Президент Академии Наук. Позвоним сразу, чего тянуть, а после обсуждения напишем протокол и выйдем на Политбюро. А тебе и твоим ребятам, Андрей Андреевич, я могу только посочувствовать, задача у вас – не приведи Господь…

Москва, через несколько дней

Решения Президиума Совета Министров коснулись многих людей в стране, причем неожиданным образом.

На столе у Ивана Дмитриевича Сорбича зазвонил городской телефон. Звонок был частным – этого номера не было ни в одном справочнике.

– Виктор, привет. Как дела? Случилось что?

– Есть важный вопрос. Через неделю вызывают на коллегию Министерства – меня, всю нашу кооперацию, ИИП с сотоварищи, то есть собираются устроить слушания. Мне дано задание подготовиться. Ты случайно, не в курсе, что происходит?

– Первый раз слышу! Никуда не отходи. Попробую прояснить.

Сорбич лукавил. Ему просто не хотелось говорить с сыном .

Буквально вчера все разъяснилось – в обстановке глубочайшей секретности состоялось заседание Научно-технического Совета Военно-промышленной комиссии. Иван Дмитриевич недолюбливал начальника Генштаба Свечина, но Маршал мужик был деловой, и то, что он говорил, было действительно серьезно. Наше военное превосходство в Европе было под явной угрозой. Генштаб предлагал неожиданный выход – автоматизация боевого управления, прозрачность данных от Генштаба до батальона, предсказание действий супостата и раннее формирование нашего ответа на них. Проблема – где эти данные? «Легенда» Савиных показала себя с наилучшей стороны, но это только военно-морской флот. А Штаты, а Европа? Таких спутников должно быть на порядок больше. Какими силами? Куйбышевцы32 предлагают – система «Аквамарин», аналог «Легенды» для сухопутных войск. И дальше –интегрирование орбитальной группировки с полем боя, а потом, кто знает, речь могла пойти и о мощных вооружениях на борту, для чего вся страна исподволь уже начинала работать…. И энергетика должна была быть куда более сильной, собственно говоря и стационарный «Антрацит», и мобильный «Кумир», начатые несколько лет назад – это тоже «Заря» и Атомск. … Иван Дмитриевич тихо обрадовался, ожидая хвалебных слов о достижениях фирмы Виктора, и самого Виктора как ее руководителя. Вполне логичным было бы предложить кого-то в качестве главного в Союзе по этой проблеме, и кандидатура Виктора Ивановича Сорбича была с его точки зрения самой подходящей.

Однако дело обернулось совсем не так. Мимо фирмы Виктора прошли, даже не вдаваясь в обсуждение. Иван Дмитриевич насторожился – неспроста!

Он аккуратно попытался поднять этот вопрос и был изумлен, когда услышал ответ.

– «Зарю» трогать нельзя, никакие кадровые изменения совершенно недопустимы.Пусть работают по графику, все ведь на них! СНТВ уже через два года, а они и так не успевают. Пусть сконцентрируются, а то по шапке все получим!

Зампредсовмина на секунду остановился и добавил тем же ровным голосом, в котором слышался металл:

– Срываются вообще все программы «Зари» – с меня военные спросят за «Кумир» и «Антрацит» уже в следующем году, а я спрошу с вас! И вообще, выберу время и посмотрю на все своими глазами! –

Леонид Васильевич улыбнулся жуткой ухмылкой крокодила, увидевшего добычу в пределах досягаемости. Зрелище было по-настоящему страшным. Смирницкий не шутил. Заместитель Председателя Совета министров СССР и Председатель ВПК вообще никогда не шутил! В эту секунду Иван Дмитриевич вдруг со всей ясностью понял, что приведенная им в действие машина может не только вознести человека к власти, но и раздавить его – как паровой каток давит муравья, опрометчиво переползающего дорогу.

Единственное, что он смог сделать – перевести разговор с этой темы.

Но похоже, что настоящая разборка будет завтра, на Коллегии Министерства, военная АЭС «Кумир» – подарок еще тот…

Что ж, сыну придется показать себя самому. Когда-то это должно было произойти.

Атомск, май

– Ситуация меняется. Похоже, нас сейчас будут бить не только за «Сапфир». Военные в категорической форме настаивают на срочном доведении до ума «Кумира» и «Антрацита». Более того, несмотря на все возражения Звонарева, испытания «Антрацита» будут проводиться в ИИП на их стендовой базе, и сам Николай Николаевич косвенно стал причиной этого решения. Он очень хорошо говорил о «Кумире», надо отдать ему должное, действительно, проект «Кумир» – исключительно благоприятная возможность (…. опущено – В.С.), где Атомск – абсолютный лидер. В мире нет ни одной подобной концепции реактора, который (…опущено – В.С., по мнению автора, этим аппаратом, погубленным некоторое время спустя, можно гордиться и в наши дни…) уже обладает недостижимыми для конкурентов характеристиками и требует тщательного доведения до ума. И если не АЭИ, то никто; вот и решили отдать на сторону все, что можно. Вы понимаете, в случае неудачи «Кумир» будет просто упрощенной копией «Антрацита», но и от этого не легче – это опять АЭИ и «Заря». В итоге приходим к грустному выводу – до недавнего времени «Сапфир» был главным, теперь – только один из приоритетов, а завтра? -

Удрученный Виктор Иванович Сорбич закончил свой рассказ о событиях на Коллегии.

– Так я считаю, что несмотря на большую роль, которую нам определили, в общем и целом наше положение оставляет желать лучшего. Уж слишком много было дано обещаний….– Положение в стратегическом плане может быть исправлено только одним – успешными испытаниями «Сапфира», насчет СНТВ теперь не знаю, но основной заказчик никуда не делся. .

– Вы правы, – ответил собеседник – главный теоретик этого направления в АЭИ. – Стендовые системы готовы, но надо отдавать себе отчет, что некоторые процессы еще недостаточно изучены, программы-методики не могут вполне отразить степень нашего незнания .

– А какой выход? У нас испытания.

– Хорошо, Виктор Иванович. Давайте собирать совет и действовать установленным порядком.

– Но все же учтите фактор времени! У нас неделя-две, не более, иначе подвисает не только СНТВ, но и остальные наши работы.

Институт, двумя неделями позже

Первый заместитель директора Института академик Валерий Алексеевич Колбасов действовал в соответствии с давно установленным порядком. Он не мог отказаться от чтения текста на желтой бумаге с грифом и красным верхним колонтитулом «Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза» с размашистой резолюцией в верхнем левом углу:

«В.А., прошу организовать работу в соответствии с Постановлением»

И подпись – Алексанов.

Неудивительно. Понедельник – день тяжелый.

Колбасов не был в восторге от того, что на него вдруг свалилась совершенно непонятная задача по организации работы коллектива, призванного оценить ни много ни мало как социально-экономическую ситуацию в 250-миллионной стране! Этими проблемами профессионально занимается масса народа, и тут вдруг кучка весьма занятых людей, подобранных по непонятному признаку, должна открыть что-то новое. Смешно и дико! Валерий Алексеевич искренне не понимал, почему надо делать не свое дело! Большинство из коротенького списка он знал по оборонным работам, кроме них – пара экономистов-математиков, также – непременные участники наиболее важных собраний – академики Батов и Симаков. Первый – директор Института США и Канады, второй – «серый кардинал», разведчик и аналитик, знаток неизвестного количества языков, ориентируется во всем. Наконец, «лица, приближенные к императору» – философ и специалист по политэкономии – науке, которую Колбасов никогда не понимал. И никто не отменял повседневного тяжелого труда по руководству тринадцатитысячным Институтом, преподавательской деятельности, его собственной лаборатории, которая занималась весьма актуальными оборонными проблемами.

Валерий Алексеевич был наглядной демонстрацией преимуществ социалистической системы. На его примере можно было видеть, каких высот способен достичь талантливый молодой советский человек – академик в 40 лет, замдиректора крупнейшего исследовательского центра, профессор, автор трудов, авторитет в международном научном сообществе и так далее.

С другой стороны, его жизнь была отличной иллюстрацией бессмертного положения Аль Капоне: «Добрым словом и револьвером можно добиться куда больше, чем одним лишь добрым словом». В качестве револьвера выступала тень Алексея Викентьевича Колбасова – хозяина финансов ЦК КПСС.

Валерий Алексеевич рос в окружении партийных бонз, воспитанных еще Иосифом Виссарионовичем и приученных к порядку Лаврентием Павловичем. При Валерии никто и никогда не болтал лишнего. У него все получалось. Валерию Алексеевичу просто не мешали (не смели мешать), и этого было достаточно.

Сочетание всех этих факторов привело к тому, что, в отличие от Алексея Викентьевича, Валерий Алексеевич все говоримое вокруг о руководящей и направляющей роли, успехах социализма и так далее воспринимал за абсолютно чистую монету. Холерический темперамент правдоискателя и идеалиста напрочь заслонял ему реальную картину окружающей действительности. Жизнь была полной событиями и достижениями, а некоторые шероховатости только оттеняли то хорошее, которого было так много!

И теперь надо было организовать эту работу. Что ж, надо так надо. Все получили копии Постановления, надо назначить дату и собраться.

Колбасов нажал клавишу селектора.

– Можно вас попросить созвониться с товарищами и согласовать дату в течение, ну, ближайшей недели-двух?

– Хорошо, Валерий Алексеевич – донесся ответ.

Москва, в это же время

– Все же очень прошу – не надо эвфемизмов. Говори, как есть. – Иван Дмитриевич Сорбич был очень раздражен. Телефонный собеседник явно морочил голову, это не разрешалось никому. В том числе и собственному сыну.

– На тепловую мощность выскочили.

– По штатной программе?

– Да, полностью автоматически

– И что дальше?

– Упало сопротивление на клеммах. В соответствии с программой приняли решение прекратить режим.

– Правильно я понимаю – программа штатного пуска не выполнена?

– Но на тепловую мощность вышли штатно!

Иван Дмитриевич задумался.

– Ладно. Примем твою формулировку. Но предупреждаю – отчет должен быть максимально подробным, читать будут очень квалифицированные люди, а военпредов подробности вообще не касаются – выполнена программа или нет, третьего не дано. Остается только надеяться на хорошее отношение.

И еще. Следующая попытка должна быть безусловно успешной. Пуск должен быть доведен до нормальных электрических параметров – как написано в ТЗ. И если даже вы не успеете в срок – не так важно, у вас теперь много других забот. А при неудаче Средмаш может и переиграть с составом кооперации для других изделий. Со всеми вытекающими….

Подмосковье,в это же время

В салоне автомобиля, бежавшего по Ленинградскому шоссе, происходило совещание в узком кругу – Стряпухин, Гаршин и Рогатин. Все трое пребывали в глубоком изумлении от уровня работ в Зеленограде и возможностей ЭВМ, которая займет свое место на борту «Курьера». Рогатин был особенно воодушевлен – кроме эффективной реализации декабрьской идеи «цифра» чрезвычайно упрощала выход из некоторых проблемных ситуаций.

– Времени мало, – произнес Стряпухин – а до возвращения в Москву надо многое обсудить – Николай Евгеньевич организовал встречу с директором Гуськовым и сейчас подводил итоги.

– Валера, ты уже строишь планы внедрения этой штуковины в САУ, тем более после слов Геннадия Яковлевича а о том, что машина, которая делается для Куйбышева, будет центральным звеном в управлении всеми системами «Курьера». Поработав с тобой, уже я стал думать в этом направлении. Но сейчас задача в другом – нам надо в быстром темпе разработать средства однозначной диагностики состояния изделия. Я понимаю, ты не очень жалуешь <…> – лидера этого направления, но я прошу тебя подумать над этой темой для борта, особенно после полученной от Гуськова информации о возможностях БЦВМ.

–– А на что такая спешка, – отозвался Гаршин, не отвлекаясь от руля

– - Атомские пустили установку.

– Как? Когда? Почему мы не знаем?

– В том-то все и дело. Даже мне при всех моих хороших отношениях говорят очень невнятно. – Боюсь прослыть пророком, но похоже на аварию. -

– Николай Евгеньевич, это же привет «Сапфиру» для СНТВ! – воскликнул Гаршин. – Поезд ушел без них.

– То-то и дело. Но может случиться так, что это, как ты выражаешься – полный привет, но тематике в целом. Военные просто будут плеваться при слове «ядерный». Поэтому я вас прошу– Будьте чрезвычайно аккуратны при подготовке к испытаниям, предусматривайте документирование и протоколы. У нас нет ни поддержки, ни ресурса «Зари» плюс Атомска. Наш единственный шанс – быть самыми лучшими и готовиться к любым проверкам и клевете. Валера, на тебе задачи БЦВМ и оценка ресурсов.

Рогатина не надо было уговаривать, он и без того считал, что «избыточная вычислительная мощность» – оксюморон, мегафлопсов и килобайт много не бывает.

Куйбышев, июнь

Это изделие начинало новую эру. И опорой были те самые мегафлопсы

Заместитель генерального конструктора Геннадий Петрович Иншаков поблагодарил собравшихся, выпил стакан воды и сел на свое место – по левую руку от председательствующего. Он очень устал. Ему пришлось отбиваться часа три – уж очень не похож был этот спутник на десятки предыдущих, разработанных здесь же, в одном из центров мировой космонавтики.

Концепция управления была изменена. Вместо многочисленных аналоговых систем стояла одна универсальная цифровая машина, та самая, о разработке которой распорядился Предсовмина Смирницкий в декабре прошлого года. Это позволило решительно снизить массу, но главным было управление движением – Иншаков не произносил вслух, но в уме держал заветную цифру – полет будет дольше обычного процентов на двадцать, а то и тридцать. Экономический эффект обещал быть огромным.

Вместе с тем эта идея совершенно противоречила традициям – каждая система должна отвечать за себя. Сопротивлялись восемнадцать из двадцати руководителей, сидящих в этом зале заседаний. Но талант руководителя, энергия и абсолютная убежденность в своей правоте совершили чудо – вначале команде Иншакова разрешили начать работу, а теперь дело переходило в практическую плоскость – необходимо было принять решение о конструировании.

Генеральный директор Дмитрий Ильич Баранов поднялся со своего места.

– Ну что, товарищи, предлагаю одобрить доклад Геннадия Петровича и утвердить проект. Кто за? Спасибо.

Дмитрий Ильич поставил утверждающую подпись на первом листе.

– Ну ладно, подумаешь, уйдет за бугор, – послышался чей-то голос. – Геннадию надо дать возможность попробовать, сильно ругать не будут, нагрузка чисто символическая!

И это было так. На спутнике предполагалось отработать несколько новых решений, и использование его в штатной структуре Министерства обороны не предполагалось.

Район Курского вокзала, в это же время

Хорошо одетый мужчина лет около сорока уверенно толкнул дверь с надписью «Урядников Г.С.»

– Геннадий Сергеевич, вызывали?

– Да. Адольф, садись. Мы на совете РадиоНИИ обсудили итоги деятельности твоей группы и считаем, что вы хорошо поработали. Партбюро тоже тебя рекомендовало на должность. Поэтому было принято следующее решение – вот, читай!

Вошедший пробежал бумагу по диагонали.

– Спасибо, Геннадий Сергеевич!

– Адольф, поздравляю. Но большие права – это и большая ответственность. Новый сектор – Адольфа Георгиевича Толмачева – должен быть нашим лидером, вся координация работ по связи в системе «Возрождение» ложится на тебя!

– Будьте уверены, Геннадий Сергеевич, все будет в полном порядке.

Станция «Аэропорт», сентябрь

Валерий Рогатин ехал в электричке в аэропорт «Домодедово». Был поздний вечер воскресенья, 10 сентября. Его дорога лежала в загадочный Город без названия, на фирменном бланке значился только телеграфный адрес «Вулкан». Валерий должен был сесть в самолет в 11 вечера, чтобы ранним утром быть в Красноярске, откуда он должен был автобусом продолжить свой путь. Сигареты и инструкции были в нагрудном кармане.

Рогатин очень хотел поехать. По правде говоря, ему было все равно, куда – степень его усталости была просто запредельной.

Жизнь в коммуналке с маленьким ребенком и непредсказуемой любящей выпить соседкой была не сахаром. Валерий, чтобы не сорваться, каждый день по нескольку раз себе повторял, что он сам это выбрал. Никто не виноват. Он – краеугольный камень семьи, и от него зависит, что будет дальше. Надо терпеть и бороться.

На руках была дочь Наталья. Это было очаровательное существо с большими карими глазами, вполне осмысленно созерцавшими окружающий мир. Ребенком дочь была идеальным – веселым и здоровым, она хорошо ела и крепко спала. Если бы не это, он бы, скорее всего, сошел с ума – ночами надо было отдыхать, чтобы выдержать сумасшедший темп и умственные перегрузки. Валерию, кроме основной работы, за последний месяц требовалось читать не менее ста страниц в сутки, удерживая прочитанное в уме и мысленно раскладывая по полочкам – фактические данные могли потребоваться в самый неожиданный момент…

Валерий помнил день, когда все началось – 14 августа, неделей назад он вернулся из отпуска где в компании таких же научных сотрудников ковал деньгу на расчистке побережья Белого моря от многолетних завалов.

Жизнь наладилась более или менее, острота переживаний от разрыва с Верой утихла. Испытания завершились. Все было довольно обыденно, как и планировали – больших успехов не достигли, но и явных провалов не было. Народ радостно слинял в отпуск.

Валерий тогда остался один, без начальства, и это было счастье – можно поработать на себя, осмыслить то, что написано и насчитано, а в остальное время зубрить Историю КПСС для вступительного экзамена в заочную аспирантуру. Он уже подал заявление, получил подпись «Разрешаю» и составил план подготовки, все было расписано до начала октября. Развитой социализм торжествовал, трудящиеся Советского Союза с подъемом встречали решения очередного исторического Пленума ЦК КПСС, никаких потрясений ждать было неоткуда.

Как бы не так!

На втором этаже кучковалась группа незнакомых мужиков в костюмах, рядом – начальник Первого Отдела Александр Дуров.

– Валерий, привет, мы по твою душу.

– Привет, а кто это?

– Комиссия Министерства. Необходимо ответить на их вопросы.

– Хорошо, чем могу, помогу.

– Не чем можешь, а чем скажем! – без подготовки заорал один из стоявших.

Валерию никогда не нравилось, когда что-то делалось в форме нахрапа. Не объяснили, не представились. Кто они такие, в конце концов, чтобы так себя вести? Слегка гипертрофированное чувство собственного достоинства заставило все внутри сжаться. Валерий моментально пришел в ярость.

– Я – не ваш подчиненный, так что извольте не тыкать! Указание начальства – и он пошевелил пальцами с видом человека, держащего лист бумаги – до этого ничего делать не буду! (Только потом до Рогатина дошло, что ближайший наличествующий начальник – А.П., до него далеко, как до Господа…).

– А начальник Первого Отдела тебе не начальник?

– Вы правильно говорите – начальник Первого Отдела. Я у него не работаю.

– Валера, успокойся, – вмешался Дуров. Рогатин обратил внимание, что на полу перед Александром стоит неподъемный опечатанный ящик с двумя ручками. – Их интересует работа смен, они будут задавать вопросы по содержанию работ и результатам. Отбирать будут дни, когда ты там был по журналу, что вы там делали, и так далее. Необходимые разрешения у них есть.

– Это пожалуйста, если интересны отчеты или что-то еще, и они имеют право – ради Бога, чем могу, помогу, мы для того и работаем.

Валерий мимоходом отметил для себя замешательство незваных гостей. Что-то у них пошло не так.

– Ну хорошо, тогда давай начинать.

И действительно, началось. Пять сумасшедших дней Рогатин приходил к девяти на работу и садился за стол, члены комиссии, число которых менялось от четырех до пятнадцати, задавали разнообразные вопросы о том, что делалось во время испытаний, как делалось, и, самое главное, почему так делалось.

Но, придя в себя после комиссии, Валерий понял, что стал смотреть на дела по-другому. Кто знает, если бы не «допросы» Министерских, он так и продолжал бы считать все то, что он сам делает, самым важным. Тут его с размаху ткнули носом. Что ж, бывает полезным.

Особенно, если вспомнить, – как-то ранним утром пришла неожиданная мысль, – что каждый из его коллег зациклен на своем и не видит за деревьями леса. Он теперь видит. Не является ли этот факт каким-то личным преимуществом? В конце-то концов, есть некто, платящий им деньги и заказывающий музыку. Хорошо бы понять, а что этому некто надо и не найдется ли у этого некто немного денег лично для Валерия Рогатина?

И как только подвернулся повод съездить на фирму заказчика, Валерий напросился на командировку. Ему действительно было очень интересно. Тем более, что надо урвать кусок устройств и килобайт, по мегафлопсам вроде все проходит.

Электричка свернула в сторону Аэропорта. Солнце село. Однако в быстро сгущавшейся темноте виднелись странные светлые пятна по обеим сторонам железной дороги – то единичные, то будто целые полосы.

Поезд начал замедляться и, наконец, остановился. Валерий вышел на узкий перрон и тут же попал буквально в середину штабеля людей. Люди были повсюду – на перроне, в здании аэровокзала, на откосах железной дороги. Типовой семейной компоновкой был «бутерброд» – внизу газеты, на газетах лежали взрослые – не старше сорока, мужчина и женщина, на них – вперевязку – дети. Вокруг лежащих стояли чемоданы, а вокруг чемоданов – арбузы и дыни. Это был великий исход отпускников на север и восток – только что начался учебный год, все возвращались с юга. С самолетами была беда – они задерживались на неизвестный срок, бедолаги должны были дожидаться сообщения о вылете, не отходя от аэропорта. Замеченные ранее белые пятна и полосы на откосах – такими виделись в сумерках артели северян, группирующихся по месту назначения и ночующих не на заплеванном асфальте аэровокзала, а на более или менее чистой траве. Они оставляли «дежурного» в аэропорту, который должен был поднять всю команду по сигналу начала регистрации.

Валерий понял, что будут трудности. В обстановке массовой задержки вылетов рассчитывать можно только в том случае, если удастся поймать попутный самолет, пользуясь тем, что он все-таки один и без багажа. И после четырехчасового стояния на одной ноге – другую поставить просто было некуда – он зарегистрировался на рейс до Петропавловска-Камчатского, самолет совершал посадку в Красноярске.

Красноярский край, на следующий день

Самолет приземлился почти в центре города. По местному времени было утро. Несмотря на задержку этого и всех последующих рейсов, трап подавать не спешили. Рогатин знал, что пассажиры должны были быть вывезены с борта перед заправкой побыстрее, но, похоже, это никого не волновало.

Наконец, зал прибытия – грязный и тесный, народу было полно – все ожидающие должны были концентрироваться именно в этом малюсеньком помещении. Кто-то ждал конца заправки самолета, кто-то – объявленного рейса. Валерий сдуру попробовал найти что-то съестное – не тут то было! Единственный работающий буфет в здании брали штурмом женщины с детьми, ожидающие вылета местными авиалиниями – до многих населенных пунктов Красноярского края, вытянувшегося на 1200 километров по меридиану, самолет был единственным средством сообщения. Дети плакали, женщины переругивались – война, что ли, началась?

Наконец Валерий покинул сие гостеприимное место. Троллейбус до железнодорожного вокзала, откуда ему надо было продолжать свое путешествие, совсем не торопился принять в себя пассажиров, измученных долгим перелетом.

Вокзал был еще более грязным, чем аэропорт. По углам слонялись субъекты уголовного вида, собираясь в компании по трое-четверо, что-то выпивали и расходились, все они явно ожидали какого-то прибывающего поезда. Зачем? Приезжали какие-то их «кореша», или как они называются в этой среде? Около пригородных касс толпились люди с коробками, чемоданами, ящиками, мужчины были изрядно обросшими, женщины пытались выглядеть хоть сколь-нибудь сносно; было понятно, что все они добираются до своей цели уже не один день на перекладных. Зрелище было не для слабонервных.

Спустившись по крутой лестнице, Рогатин увидел неприметное окошко с маленькой табличкой «Касса». Слава Богу, хоть это соответствовало полученным инструкциям. Люди вокруг молча чего-то ждали, очевидно, автобуса.

После гвалта, агрессии и спешки Рогатина в этом небольшом помещении более всего поражала тишина. Эти люди внизу казались совершенно другими – спокойными и отрешенными. Валерий подал деньги в окошко, получил билет и сдачу – никто его ни о чем не спросил. Похоже, здесь было не принято амортизировать свой язык по столь ничтожному поводу

***

Автобус уже полчаса тащился по неимоверно длинной улице вдоль Енисея. Окрестный пейзаж навевал уныние – вокруг были какие-то грязные корпуса, окна, похоже, не отмывались со времени постройки зданий. В мутном утреннем воздухе воняло гарью. Наконец, показался возможный источник этой жути – конусообразная гора черного порошка высотой метров сорок-пятьдесят, ветерок развеивал черный шлейф вдоль великой реки – будто курился вулканчик. На рядом стоящем здании была надпись «Шинный завод. Заводоуправление». – Сажа, – догадался Валерий, – прямо под открытым небом. Нормально. Похоже, в этом городе всем и на все наплевать…

Наконец, город кончился. Автобус понесся по извилистой узкой дороге, уходившей от магистрали в сторону гор. Валерий смотрел по сторонам, запоминая все вокруг. Он не предполагал, что буквально через пару лет он просто на это не будет обращать внимания – окружающий пейзаж изрядно навязнет в зубах.

Город на горизонте, к которому вела узенькая дорога с неизменным «кирпичом» на въезде – с белоснежными домами, разбежавшимися по склонам гор, появился и исчез. Автобус проследовал мимо стационарного бетонного павильона с надписью «С-Борск», как будто его и не было. По правде говоря, и на остановке было пусто.

Появилась надпись «Мармор», автобус, не сбавив скорости, резко повернул налево

Перед глазами Рогатина открылись металлические фермы позади зеленых ворот. На аккуратно покрашенном столбе возвышался «кирпич» – знак запрещения въезда, дорога упиралась как раз в эти самые ворота.

В обе стороны от здания проходной простирался забор из колючей проволоки, за которым шла засыпанная песком дорожка, за ней – еще один высокий забор, выполненный из материала, похожего на тот, из которого делают полки холодильника – мелкоячеистая оцинкованная сетка.

Водитель ПАЗика обернулся.

– Приехали. Товарищи командировочные, вам налево. Я уж вас не дождусь, но вы не расстраивайтесь – автобус в город ходит каждые десять минут. Счастливо вам!

Рогатин – больше никого не было – направился к домику слева, постучался. Никто не ответил. Толкнул дверь.

Помещение было тесным, узенький стол, стул, слева дверь с надписью «Прием командированных». Рядом было окошко, закрытое хорошо отглаженной гофрированной занавеской салатового цвета. Занавеска тут же открылась. Румяная седая дама в окошке, похожая на пожилую фею из сказок Гофмана, улыбаясь, негромко произнесла:

– Здравствуйте. Пожалуйста, паспорт, пропуск, предписание, справку.

– Спасибо. Валерий Владимирович, так? Пожалуйста, ожидайте, вы первый раз, и нам потребуется для оформления минут десять. Можете пойти погулять на улицу или выпить кофе в здании проходной.

Рогатин не знал, верить ли своим глазам. Это было как в сказке – встретить на приеме документов не дракона в юбке типа Нины Михайловны (хорошо все-таки, что она ушла!), а милую и предупредительную женщину (Валерий тут же одернул себя – наверное, в нужное время она превращается в цербера покруче Нины Михайловны, но ведь только когда надо!). Для любопытства он заглянул в помещение проходной.

Внутри никого не было – люди с автобуса уже прошли, новых не появлялось.

Буфетчица в накрахмаленной белоснежной наколке отвлеклась от протирания и без того чистых чашек и с улыбкой спросила:

– Вы чего-то хотите – чай, кофе, «Тархун»? Очень советую булочки – совсем свежие, машина только что пришла. А, может быть, пиво?

Валерий потерял дар речи. Это был другой мир – как будто его вырвали откуда-то типа сборного пункта призывников в военкомате и мановением волшебной палочки переместили в Утопию – страну приветливых и славных людей, живущих в чистых и светлых домах и радующихся каждому мгновению своего существования на этой земле….

– Нет, спасибо, думаю, документы уже готовы, – выдавил он.

– Какая разница! Сейчас, позже на десять минут – все равно уедете. А булочки остынут – буфетчица явно была настроена поговорить. В довольно большом помещении перед стойками с пропусками никого не было.

У Валерия заурчало в животе. После бессонной ночи и длинной дороги он особенно явственно представил себе подрумяненную булку, дымящуюся чашку кофе. Впечатлений добавлял невыносимый «запах детства» – свежайшей выпечки, орехов, ванилина и тому подобных вкусностей. Запах змеился по помещению, усиливаясь от дверей к буфетной и смешиваясь с ароматом свежесваренного кофе.

– Пожалуйста, кофе, марципан.

– Вот, забирайте, я добавила сливок.

Рогатин чуть не подавился от изумления.

– Анюта, не заигрывай с незнакомыми парнями – раздался веселый женский голос из-за стойки.

– Ольга, а ты не завидуй! – обе захохотали.

Валерию стало уж совсем не по себе. Скорее всего, девицы принимают его за кого-то другого, а сейчас обман раскроется.

– Спасибо, красавицы, думаю, что уже все готово. Счастливо вам! – Он судорожно сглотнул остатки кофе и направился в приемную.

– Но меня это не очень волнует! Я заказала модель 2102 – на 2101, и не 11, цвета белого или голубого, ждала ее целый месяц, а вы привезли мне одиннадцатую и салатовую! Это безобразие! – продолжал возмущаться женский голос из-за стеклянной стенки, где стоял телефон, присоединенный к нормальной гражданской сети. – Я ее не возьму, везите эти «Жигули» туда, где взяли, и дайте то, что мне надо, а не вам удобно!

Валерий был добит. В Москве «Жигули» приходилось дожидаться годами. Речи о цвете и модели не было вообще – сам по себе «Жигуль» был символом преуспевания, его приятель Гена Сенчин из смежной конторы заимел «Жигуля» только после назначения начлабом .

– Рогатин, – раздался голос, и шторка отодвинулась. – Валерий Владимирович, распишитесь здесь, здесь и здесь – белая рука с ухоженными ногтями протянула бумаги через окошко. – Спасибо. Теперь прошу пройти через проходную, автобус в город будет минуты через три. Номер в «Центральной» вам подтвержден, заселяйтесь и идите на фирму, о вас уже знают.

– Спасибо вам – в растерянности ответил Валерий.

Переход от реального социализма в Красноярске к развитому коммунизму здесь, в Городе, был ошеломляющим. Валерий шел из гостиницы по безукоризненно чистым улицам, светило яркое, но не жаркое осеннее солнце, подстриженные деревья уже начали сбрасывать желтую и красную листву. Рогатин был поражен – несмотря на середину дня, на улицах было довольно много хорошо одетого народа, в основном, семейных пар. Почему?

Валерий толкнул дверь, подал документы. Немолодая важная дама в синем халате поставила какую-то закорючку на предписании, вернула ему паспорт вместе с картонным квадратиком, покрытым синими значками.

– Пожалуйста, проходите. Вы нажимаете кнопку – она показала букву и трехзначное число – Запомнили? В лоток вываливается этот квадратик, который определяет все здания и помешения, в который вам разрешен вход. При выходе сдаете. Все понятно?

– Да, спасибо!

– Счастливо вам! Выехать из города вы можете, имея на руках подписанную вторую часть вашего предписания, которую покажете при выезде, там же заберете справку.

– Так, – подумал Валерий, – а если нету? Сидеть, пока не сделаешь?

– Да, можно вопрос?

– Конечно.

– Скажите пожалуйста, почему в городе среди дня так много народа на улицах?

– Это очевидно – на Комбинате все работают по сменам, два выходных после трех, город живет круглые сутки.

– Спасибо! Я все понял!

Эйфория закончилась через минуту после знакомства.

– Здравствуйте! Очень хорошо, что мы, наконец, познакомились. Я – Князьков Борис Николаевич, – сказал крепкий мужик лет примерно сорока. – Нам хорошо бы обсудить все, что касается ядерной установки, особенно по режимам, нагрузкам, управлению. Геннадий Дмитриевич Якутов – он ведущий по вашим изделиям. Геннадий, выходи!

Из-за перегородки возник плосколицый сибирский абориген двухметрового роста. Сей слегка грузный – килограммов под сто двадцать – широкоплечий детина двигался легко, как тень. Острые глаза сверкали в раскосых щелеподобных глазницах на совершенно круглом плоском лице чукчи из анекдотов.

– Приветствую! Я – Якутов. Давайте поговорим, как мы будем работать. Я, по правде, не уверен, что нам придется взаимодействовать, поскольку традиционная энергетика показала себя в последнее время очень хорошо, но, чем черт не шутит, вдруг все-таки ядерная установка будет на борту «Курьера»? Если уж приехали, давайте все обсудим, и начнем с пуска. Аварийные ситуации? Кто напишет регламент для эксплуатационного персонала, то есть, я, конечно, знаю, кто, но кто даст исходные данные и прогнозные расчеты? Где коридоры параметров для атласа режимов? диагностика? Когда мы реально получим повышенную мощность после нашей команды– через секунду, десять, сто; и что будет, когда нагрузка сбросится? Радиокоманды – сколько и какие? Как вы будете взаимодействовать с КТС33? Сколько температурных каналов вам нужно?

Валерий совершенно не был готов к такому приему. Он-то хотел обсудить переходные процессы на установке, поговорить про ход нейтронной мощности и так далее, но он вдруг понял, что его разговоры никому не нужны. Хозяева сделали все, что могли – выделили массу, габариты и моменты, и хотели получить за это ток нагрузки и напряжение на клеммах. И все. А если там вообще нет нейтронов, то это даже было бы лучше – меньше головной боли… Этот «чукча», как его тут же окрестил Валерий, задавал вопросы, которые волновали его как ответственного за систему, его манера вести себя совершенно не согласовывалась с анекдотическим образом забитого и недалекого жителя окраин Союза. Якутов – четкий, организованный и опасный, а что касается «забитого», то, похоже, этот Гена сам забьет кого угодно – дай только волю. Долго будешь вспоминать, если, конечно, останешься в живых!

Надо было выкручиваться, пусть даже это – и не его тема. Не впервой.

Валерий вытряхнул содержимое внутренних карманов пиджака, достал стопку бумаг и сложенные вчетверо «слепые» – без оцифровки осей – миллиметровки.

– Я готов. Геннадий Дмитриевич, как будем работать?

И началось.

Он и не заметил, как время подошло к пяти. Очевидно, марципан на проходной был сделан из настоящих продуктов – есть захотелось только сейчас. Но резко.

Князьков поднялся.

– Хватит на сегодня. Отпускаем человека – он все же с дороги. Валера, все, что ты рассказал, нам очень интересно. С тобой будет работать наша Альфия – она в прошлом году окончила Томский университет.

Молодая девчонка среднего роста вышла из-за рабочего стола. Она очень смущалась, до Валерия дошло, почему – круглое лицо было усыпано крупными веснушками. Медные кудряшки падали на лоб.

– Альфия Миннибаева, – представилось она. .

– Привет, Альфия. Скажи, где у вас можно пообедать-поужинать, как-то грустно без обеда. Дальше, где я могу все это оставить – он показал на кучу бумаг.

– Валера, оставь на моем столе. Насчет пообедать – есть столовая на проспекте Ленина, мы ее называем «У Линды». Мимо не пройдешь. Но народу полно.

Увидимся завтра. Пока. .

Заведение Валерий нашел без проблем. Оно действительно было заполненным, но ждать пришлось недолго. Народ струился сверху ручейком.

В обеденном зале пахло приличным рестораном.

Молоденькая девушка в белом переднике и наколке принесла заказанную еду через считанные минуты. Вкус соответствовал запаху в зале, цены –московской столовке. В Институте тоже прилично кормили, но до этого ресторана было далеко…

В зале появилась высокая худощавая женщина средних лет в накрахмаленном белом халате и высоком колпаке, серьги в виде рифленых золотых листочков сверкали в ярком свете люстр. Соломенного цвета волосы, убранные под колпак, голубые глаза, удлиненное лицо – типичная уроженка Прибалтики. Она с хозяйским видом шествовала между столами, не забывая внимательно смотреть по сторонам. Народ оживился, персонал засуетился. С разных сторон слышались приветствия – очевидно, все ее знали.

– Линдочка, приветик, как дела, Ренат, дети?

– Линда Томасовна, добрый вечер! – прогудел чей-то бас.

Сидящая за соседним столиком дамочка вскочила с места и, улыбаясь, подбежала к «шефине». Женщины поцеловались, едва прикоснувшить друг к другу – высокий колпак все же мешал.

– Линда, здравствуй, дорогая! у вас так хорошо, все так вкусно! Спасибо тебе большое! Так я еще раз спрашиваю – вы с Ренатом к нам придете в субботу? Муж сейчас на смене, он просил меня специально зайти к тебе и уточнить, у них же график. – собеседница кивнула головой, шум в зале мешал расслышать ответ. – Так будете? Ждем вас часам к шести!

Валерий не удержался, чтобы не подойти и поблагодарить.

– Я у вас первый раз, никогда ничего подобного не пробовал в общепите! Спасибо, вкусно, как дома!

– Ну, тоже мне, комплимент, – глаза собеседницы сверкнули аквамаринами. – Ваша жена или мама занимаются своим делом, а я – только этим. У меня два образования, специальное оборудование, продукты, которые нужно и наилучшего качества – значит, я должна и готовить лучше!

– Ну извините, если сказал что-то не так,

– Да что вы, это шутка. Спасибо за добрые слова, мне надо идти – она удалилась, стуча каблуками.

– Ничего себе, – подумал оторопевший Рогатин.

Следующий день прошел в сплошных переговорах, ребята принесли кучу документации, Рогатин читал, спрашивал, еще и еще раз, не стесняясь беспокоить людей и выказывать свое непонимание – в конце-то концов, может быть, он никогда не будет иметь такой возможности.

Альфия сидела все время буквально рядом с ним, она была умным собеседником, и довольно быстро между молодыми людьми установилось понимание. Альфия не боялась задавать вопросы и, в свою очередь, удовлетворяла любопытство Валерия – что, в конце концов, здесь за жизнь. Он же старался быть достаточно сдержанным, опасаясь задеть что-то непозволительное, в конце-то концов, действие происходило в городе, которого нет. Первый же его вопрос был о том, почему здесь такая запредельная культура обслуживания буквально везде и всюду – в гостинице, в магазинах, даже здесь – на фирме? Уборщица приходила наводить порядок два раза – строго в обед и после окончания рабочего дня, зарплату приносили прямо в комнату, а неизбежные сборщики взносов приходили незамедлительно сюда же. В магазинах не было очередей вообще – продавщицы из соседних отделов тут же приходили на помощь. И так далее, и тому подобное – вежливость, аккуратность, предупредительность везде и всюду.

Альфия грустно усмехнулась.

– Валера, все очень просто. Наша фирма, действительно, большая, но город – это Комбинат. На Комбинате работает в несколько раз больше народу.

– И что?

– На Комбинате – премии за выполнения плана, вредность и льготы, они зарабатывают очень много, много больше нас – она произнесла цифру. – Ничего себе!, – подумал Валерий, сравнивая обе цифры со своей зарплатой.

– Так что семьи в деньгах не нуждаются.

– Здорово!

– Сам видел, как у нас все организовано – с долей гордости произнесла она.– Так что у женщин много времени

– Наверное.

– Времени много, а заняться нечем. Тут же у нас золотая клетка – к высокой зарплате привыкаешь. Даже ведь на нашей фирме районный коэффициент, надбавка за закрытость Города, премии по итогам квартала, за новый объект, в общем, хватает. А деваться здесь некуда, культура – в Красноярске, а до него, сам знаешь, сколько. Все всех знают, хоть вой. В гости кого пригласить из-за забора – заявление за сорок пять дней. Короче, без работы тут сдохнешь.

– Ну и что мешает?

– А то, что на Комбинат женщин не берут. Вообще ни под каким видом.

– Вот оно что! Тогда понятно.

– Так что на каждое – каждое! – место, годное для работы женщины, стоит длиннющая очередь. О нас я не говорю – рабочее место утверждается лично Решетниковым – а просто в городе. Знаешь ли ты, что на каждое место продавщицы очередь человек в 20? И первая жалоба клиента вполне может быть последней. Другого места здесь никогда не будет, поскольку все всех знают. Можно рассчитывать только санитаркой в больницу или контролером на проходную.

– Грустно..

– Эй, молодежь, – вмешался Князьков. – у меня дело к Рогатину. Завтра – по четвергам – у нашего отдела забронирован номер, а наш главный начальник на Тюра-таме. Есть одно свободное место, можем тебя взять в наш банный дворец – в прошлом году построили. Так что ничего не планируй на завтра на вечер.

– Борис Николаевич, с удовольствием!

– А сейчас – как я обещал – к Анисину, он у нас главный по вычислительным средствам. Машина на борту будет, но пока задачи не определены.

– Ага! – подумал Валерий. – Надо с этим разобраться. Определим.

Рогатин пытался следить за быстрыми перемещениями Альфии по многочисленным лестницам, но бросил эту затею, решив, что при необходимости язык куда угодно доведет. Наконец, шифрозамок на невзрачной железной двери приветливо щелкнул.

– Здравствуй, Альфия, здравствуйте, столичный гость. Анисин, – отрекомендовался он. – Ну что, поговорим про бортовую машину? Сразу предупреждаю – буду только рассказывать про архитектуру и программное обеспечение, по спектру задач пока не ясно.

– Отлично!

– Бортовая ЭВМ «Бирюса-4» имеет следующие характеристики – Анисин начал перечислять.

– Это все хорошо, – сразу же пронеслась мысль , – как бы незаметно ухватить кусочек? – Как уже упоминалось, Рогатин был патологическим жлобом и куркулем во всем, что касалось вычислительных средств. – Надо дождаться конца сообщения и поговорить об этом –зацепиться за устройства хоть ногтем.

– В самое ближайшее время будут формироваться задачи и делиться ресурсы. Ваш отдел пока заявки не подавал.. Альфия, ты что на это скажешь?

– Я не знаю, как Князьков…

– А что? Одна задача уже есть, – моментально вступил подготовленный Валерий (раз ресурсы еще не делились, то надо быстро хватать, говорить четко и уверенно). – Это дублер логического устройства САУ. По памяти это немного – он ут же вспомнил необходимые данные из программы, – из устройств – один выходной преобразователь и два входных, по номиналам это совмещается. Все остальное можно взять из телеметрии. Ну как?

– Без проблем, почему нет, идея здравая! – отозвался Анисин. – Надо только написать протокол технического совещания с соответствующим решением. Альфия, напишешь? Подпишем у начальства, и вперед!

***

Валерий поднимался на сопку; асфальтовая тропинка была проложена так, чтобы увидеть самое живописное. Надо было все запомнить – зеленые, желтые и красные рощицы, разделявшие городские кварталы (сверху было видно, что растительности значительно больше, чем домов), волшебный запах ранней осени – смеси прелой листвы, земли, росы, чистейшего воздуха, характерный звук железной дороги. По берегу Енисея шла электричка, направляясь к большой горе. Грандиозных размеров ворота поднялись, поезд вполз внутрь. Ворота беззвучно закрылись.

Обещанный «банный дворец» действительно производил сильное впечатление. Напарившись и наплававшись в бассейне, народ разместился за большим столом. Попили пивка от души, начались анекдоты, и кто-то, наконец, заикнулся про чукчу. И осекся – живая иллюстрация присутствовала за этим же столом …

Все вдруг разом затихло.

Якутов встал во весь свой двухметровый рост. Простыня, завязанная узлом на мощном плече атлета, свисала вниз подобно тоге римского сенатора. Плоское лицо выражало искреннюю обиду и негодование.

– Я возмущен! Предыдущий, с позволения сказать, рассказчик оскорбил мои национальные чувства! -

Валерий похолодел, действительно, это можно было расценить как неуважение. Нехорошо! Что же будет?

Тишина висела в воздухе. Якутов недобрым взглядом сканировал собравшихся, как бы пытаясь вычислить мишень для будущей разборки.

Наконец, выдержав необходимую паузу, Геннадий продолжил:

– Разве так рассказывают анедоты про чукчу??? Вот как надо! -

И началось…

Уже через три минуты все лежали на полу.

Геннадий знал неимоверное количество историй про жителя Севера – искреннего, самоуверенного или нерешительного, умного или недалекого, – перевоплощаясь в нужный образ по ходу дела. Внешность чрезвычайно усиливала комический эффект.

Народ вначале просто хохотал, потом взмолился:

– Гена, остановись, сейчас пупок от смеха развяжется!

В дверь раздался звонок.

– Так, ребята, сматываемся. Это нам первое предупреждение – через десять минут придут убираться.

***

– Ну спасибо! Такое удовольствие! Слушай, Борис, кстати – до чего же здоров Геннадий!

–Так чего ты хочешь? Мастер спорта по ручному мячу и по волейболу – за город играет до сих пор, и в краевой сборной «Динамо»!

***

– Ребята, спасибо вам за прием, очень интересно. Если мы чем-то можем помочь, то с удовольствием!

– Валера, счастливо! Приезжай еще – приятно, что в Москве есть работающие люди, честно тебе скажу. Ты позвони предварительно, когда возьмешь билет – у нас каждый день кто-то летает в Москву, их провожают, а на обратном пути могут всегда забрать тебя.

– Но как я позвоню? У нас «Искра» только у Звонарева, а ВЧ – у Алексанова.

– Попросись. Еще лучше – дай телекс, я или Альфия подойдем и ответим.

– Спасибо!

– На твой самолет у нас всегда ходит автобус – завтра в 7:30 от гостиницы. Не забудь. Он же забирает людей с того самолета, на котором ты должен был прилететь. И еще, самое главное – ничего больше не таскай в карманах – это не одобряется. Говори, что привезешь, где будешь работать – к приезду будет тебе и портфель, и разрешения, и все, что надо. Пока!

Куйбышев, в это же время

Коллеги Князькова и Якутова из Куйбышева работали как заведенные – изделие было новым, и естественно, то и дело вылезали всякие нерешенные вопросы. Времени катастрофически не хватало, а тут – вызов наверх!

Иншаков поднялся к Генеральному, пытаясь понять, что случилось, но в голову никаких прегрешений не приходило.

Он вошел в приемную, секретарь Баранова тут же нажала клавишу – Дмитрий Ильич, Иншаков, – встала и открыла дверь, тихо проговорив на немой вопрос Иншакова

– Военные сидят уже два часа.

Геннадий Петрович увидел генерала Максименко, еще нескольких военных, они о чем-то спорили на повышенных тонах с ведущими по системам того самого экспериментального аппарата.

– Геннадий Петрович, возникла следующая проблема – по нашим данным, в начале следующего года американцы начнут испытания своих новых ракет «Першинг-2». По счастливому совпадению параметры орбиты вашего изделия дают нам возможность наблюдения за пусками на Уайт Сэндс, поэтому руководством принято решение о замене экспериментальной аппаратуры на нашу штатную. Я уже слышал, что переделки должны быть значительными, но прошу понять, это – не наша прихоть, а боевая задача. Бортовая универсальная ЦВМ – надежда на то, что нашу новую нагрузку можно встроить в имеющееся изделие за приемлемый срок. Запуск должен состояться в феврале!

Проспект Мира, октябрь

– Серафим Федорович, зайдите, если можете.

Человек в старом коричневом халате оторвался от осциллографа и взял микрофон.

– Сейчас.

Тот же человек открыл высоченную дверь приемной через считанные минуты. Коричневый костюм с большим значком на правом лацкане мешковато сидел на нем.

– Александр Сергеевич ждет. Пожалуйста, Серафим Федорович!

Невысокий человек с тонкими чертами лица восседал за огромным письменным столом. При виде Сафонова он встал и пошел навстречу.

– Серафим Федорович, нам надо поговорить, очень срочно. Мне сообщили, что в Институте через две недели организуется совещание по управлению. Мне сегодня же надо ответить, кто будет присутствовать.

Человек в костюме кивнул.

– Понимаю. Александр Сергеевич, если поедете вы, это будет означать, что мы участвуем в работе над «Амуром».

– Точно. Серафим Федорович, каково ваше мнение? Поверьте, я понимаю ваше возможное недовольство – я считаюсь руководителем этой темы, как и всего остального на Предприятии, но я хорошо сознаю, что вы – основатель и движущая сила этого направления. Так как вы оцениваете ситуацию с САУ для Амура? Они же своевременно выслали корректировку ТЗ34! Что вы думаете об их замечаниях?

– Александр Сергеевич, ситуация сложная. То, что они хотят, требует серьезных доработок аппаратуры. Я как главный конструктор изделия 105 не могу этого допустить – фирменные интересы, конечно, главное, но еще главнее – престиж и доброе имя.

– Серафим Федорович, есть еще один резон. Сейчас мы – неоспоримые лидеры в данной тематике. Как я понимаю, аппаратура с предлагаемыми ими доработками будет очевидным образом лучше. Это все понимают. У них нет выбора – пусть надавят через Заславского на нашего Министра, чтобы нам передали завод на Белорусском, при этом условии мы прекрасно все успеем. Это точка зрения нашего главка. Можно погрозить февральским постановлением по низколетящим аппаратам, тут у нас нет конкурентов. Фирма Пилюгина занята глухо по стратегическим носителям. Понятное дело, Постановление – это и новые мощности, но и новое жилье и другие блага…– А как вы считаете, только честно – сможем ли мы?

– В рамках выделенных аппаратных ресурсов – все лучшее, что только возможно. К сожалению, «Мартин и Мариетта» превосходит нас в этом на порядок. Но что можно – безусловно, сделаем.

– Так как?

– Александр Сергеевич, вам решать. Но думаю, что для отказа надо выбрать очень серьезный предлог, после чего всеми силами накинуться на ракеты.

– Хорошо, решили. Серафим Федорович, я прошу вас принять участие в Институтском мероприятии. Это – моя личная просьба. Откажетесь – не обижусь.

– Ну что вы, Александр Сергеевич, я все понимаю. Не беспокойтесь, все будет так как надо.

Город, вечер того же дня

Решетников тоже привык к тому, чтобы все было как надо. Близился конец года, заместители должны «отнормироваться» – обычная практика.

– Товарищи, я не говорю об СНТВ, с этим вопрос закрыт. А что у нас по «Курьеру?» -

Смуглый человек с густой шапкой курчавых черных волос уверенно начал:

– Время у нас есть, и я считаю, что дела идут, в общем, штатно. Но изделие новое. Главные отличия – существенно более жесткие требования по точности всех систем, в особенности СОС35, условия работы СТР36 также будут более сложными из-за низкого кпд самой мощной полезной нагрузки – квантовооптического генератора. Смежники, к тому же, задерживают (ну, не то, чтобы задерживают, но и не торопятся) уточненные данные по лазеру и блоку питания. БЦВМ – она поможет, Анисин работает. Энергетика – Ленинград и ИИП идут в графике.

– Ваша оценка?

– В общем, на 4 с минусом. .

– Еще?

Собравшиеся начали высказываться, в основном, по делу. Решетников обратил внимания на молчание его заместителя. Конструктор доктор и лауреат Сидоров-Козин был давним соратником Решетникова, в успехах КБ и Завода его вклад был весьма весомым.

– А вы-то что, Константин Геннадьевич?

– Михаил Федосеевич и все собравшиеся! У меня другое предложение. Нам сейчас представляется шанс решить задачу «Курьера» по-другому, не тратя излишних ресуров и умственной энергии.

Я не против новых решений, таких как ядерник на борту. Но нужно ли нам это? Это абсолютно новая разработка. А мы уже сейчас солнечными батареями можем иметь почти ту же самую мощность, ну, чуть меньше. У всех есть запасы. Есть они, наверняка, и у наших московских смежников по КОГ37. Давайте попробуем добиться снижения их требований по минимальному уровню мощности хоть процентов на двадцать, тогда новые солнечные батареи Лидоренко решат эту задачу без всякого ядерника. А это – серьезная экономия нашего времени и гарантия качества. В этом случае мы просто будем серьезно дорабатывать то, что у нас уже есть.

Присутствующие задумались. Идея была заманчивой – предложение Сидорова-Козина позволяло использовать весь предыдущий опыт, некоторые расчеты и даже агрегаты, не говоря уже о том, что конструктивное решение было уже многократно проверено.

– Но это противоречит принятым решениям на самом верху! – возразил кто-то из присутствующих

– Да, противоречит, ну и что? Я готов написать Сергею Александровичу личное письмо с обоснованием наших предложений. Думаю, он поддержит на любом уровне.

Но я не сказал самого главного. Вы знаете, что в середине будущего года мы должны запустить новый объект «Кругозор» – это практически старый СНТВ, для замены которого на новый предназначался непоставленный «Сапфир». Так вот, мы в нашем отделении вместе с РадиоНИИ посчитали – можно увеличить поверхность батарей и поставить еще один передатчик. Это удастся сделать. И тогда мы поставим точку вообще во всей истории с ядерниками для объектов этого класса. Зачем они нужны – от них только головная боль!

– Предложение серьезное, надо подумать – заключил Решетников. Спасибо!

Институт, ноябрь

Идея Сидорова-Козина была, по правде говоря, губительной для отдела Звонарева – в случае удачи с таким трудом подготовленная экспериментальная база повисала мертвым грузом. Люди уйдут, железо без людей – ничто.

Конференц-зал был полон на треть. Ленинградцы, подольчане, заводчане и москвичи собрались в Институте – новое изделие, сосредоточившее весь предыдущий опыт, стояло на стапеле в Таллине.

Дуров сидел у двери, регистрируя участников.

– Не будем ждать, начнем. САУшники подойдут, – открыл заседание Звонарев..– Вы, конечно, знаете о той проверке, которая была проведена Министерством в качестве экспертизы нашей готовности к разработке изделия для нового потребителя. Это было неприятно, но, слава Богу, все окончилось хорошо.

– Так вот в чем дело – осенило Рогатина, сидящего в одном из последних рядов. – Вот что это было в августе!

– Не могу не сказать, – продолжил Звонарев – что над всей программой наших работ по этому объекту нависла серьезная угроза – от нас могут вообще отказаться. Поэтому любые наши решения должны гарантировать сроки и качество.

Дверь в конференц-зал открылась. Рогатин увидел зимнюю гостью Галину Михайловну Шахову, сопровождавшую мрачного типа в низко надвинутой шляпе и длинном кожаном пальто. Под пальто обнаружился коричневый костюм со странным «старообразным» знаком на правом лацкане пиджака.

Человек более всего напоминал постаревшего Чебурашку из мультфильмов – такой же маленький вздернутый нос, большие удивленные выпуклые глаза, вообще, вид какой-то несерьезный и придурковатый. Впечатление усугубляли редкие искусственные зубы.

– Ну что за тип! Неужели это те самые САУшники? Тогда понятно, почему они в обструкции к его предложениям – что ожидать от такого деятеля, он же вообще ничего не способен понять! – подумал про себя Валерий.

Рогатин был в корне неправ. Под маской «простодушного Чебурашки» скрывался матерый волк, а за видимыми скверными металлическими зубами – еще несколько невидимых рядов. Это выяснялось только после того, как расслабившийся оппонент уже лежал с перегрызенным горлом.

Сафонов – а это был он – тщательно холил и лелеял образ наивного и простодушного недоумка, по чистой случайности оказавшегося у руководства большим коллективом. Предупредительной (для своих) табличкой типа тех, которые предупреждают об опасности персонал атомных станций – «Без надобности вблизи не находиться!», – служил старообразный знак «Отличник наркомата» на правой стороне пиджака – обладатель знака мог быть награжден им в возрасте двадцати лет, не более. Заслуги для этого в середине сороковых должны были быть воистину экстраординарными.

Серафим Федорович пришел сюда с тяжелым сердцем. Накануне он еще раз прочитал все отчеты, еще раз уверившись в своих выводах – эти ребята правы, в их предложениях есть несомненное здравое зерно; по дороге он даже набросал на листке бумаги схемку, как это все сделать без больших проблем, но решение было принято – они уходят. Сафонов – стоик и железный гвардеец – должен выполнять принятое решение, невзирая на все личные предпочтения и обстоятельства.

Сафонов оглядел зал, в последних рядах заметил лицо, знакомое с молодости – как же, это точь-в-точь молодой Володя Рогатин из конструкторов, только без усов. Он тут же вспомнил ВДНХ, заплыв Алексанова с Акименко в пруду….Вот это были времена! Интересно, что такое Рогатин-младший?

Тем временем ленинградцы заканчивали сообщение.

Сафонов сел, ожидая своей очереди. Сейчас начнется

– Ну, так «на закуску» – САУ. Серафим Федорович, мы направили вам наши корректировки техзадания. Что вы думаете по поводу восьмидесятого года?

Сафонов вышел к доске. Он уже внушил себе, что надо говорить. Глаза его были срыты толстыми стеклами очков.

– Все, что у вас написано, не учитывает одного фактора – система получается неоправданно сложной. Наш опыт показывает, что для того, чтобы система работала в космосе, она должна быть дубовой. Изделие 105 испытано, литера «О» получена, комплект для следующей установки поставлен.

Звонарев молчал. Пусть выступит кто-нибудь другой.

Не выдержав, вскочил молодой Валерий Рогатин. – Пусть, – подумал Звонарев, – он начнет, а мы продолжим. -

– Но Серафим Федорович, а автоколебания?

– Это единственный пункт, по которому мы можем говорить (эта тактика была согласована с Исаковым). Мы можем увеличить этот параметр до ноль восьми – восьмидесяти двух. Не более. Иначе аппаратуру надо переделывать.

– А пуск?

– Останется по-прежнему. Иначе – полная переделка и испытания с нуля. Мы можем это сделать при условии возвращения нам производственной базы, Ефиму Павловичу наша точка зрения известна ( Ничего себе уровень, – подумал Рогатин).

– Серафим Федорович, – вмешался Звонарев, – вы видели наши расчеты?

– Видел. Пока это только расчеты. Будет подтверждение – будем обсуждать. Но на сегодняшний день это наша окончательная позиция.

Наступила тишина.

– Так что, мы выходим на испытания нового изделия без САУ? – раздался гулкий бас начальника Ленинградского КБ

– Почему без САУ? Добивайтесь передачи завода на Белорусском обратно нам, и все у вас будет! У нас нет производственной базы!

Все руководители понимали ситуацию – для Исакова был очень удобный момент получить то, к чему он стремился много лет, и сделать это руками чужого Министерства, не наживая врагов в своем. Сафонову никто не завидовал – его нынешняя обструкция была просто выполнением своих обязанностей на фирме.

– Ну да, – вполголоса, но так, чтобы все слышали, сказал Рогатин – пока не проверим, САУ не будет, а без САУ не проверишь. У попа была собака …

Его услышали, но никто ничего не сказал.

***

Валерий, выйдя из конференц-зала, в котором осталось всего четверо больших начальников – остальных попросили удалиться – сидел в рабочей комнате Первого отдела; с утра он еще не успел сюда зайти. Он был, мягко выражаясь, удивлен. Перед ним лежало короткое письмо из Города с непривычно короткой цепочкой резолюций – «т. Стряпухину» и далее – «т. Рогатину. Срочно»

– Ничего себе, – подумал Рогатин.– Какая-то каша заваривается…

В письме ему предагалось в кратчайший срок оценить, что будет, если их установка, зависшая над Землей на неимоверной высоте, кому-то вдруг не понравится, и этот «кто-то» пойдет на самые крайние меры, чтобы избавиться от докучливой штуки над головой.

У Валерия возникла перед глазами апокалиптическая картина – в бархатной черноте совершенно беззвучно распускается цветок ярче тысячи солнц38, прямо-таки видимая сфера с неимоверной скоростью расширяется, достигая чуда техники, глядящего в сторону Земли и…

Он вдруг почувствовал себя как в детстве – как будто он читает сказку и вдруг понимает, что это – не сказка, а все взаправду. И добрые, и злые персонажи присутствуют, однако того самого главного героя – Иванушки или принца Зигфрида – почему-то не находится. Как говорил Иосиф Виссарионович, «Других писатэлэй у мэня для вас нэт!».

Нет, так нет. Значит, будем обходиться своими силами.

Наваждение схлынуло.

В космосе никакого цветка не будет. И зримой расширяющейся волны – тоже. Будет короткая и очень яркая вспышка, глаз ее не увидит – значительно позже, через доли секунды, удар почувствуется чем-то типа фосфена невероятной яркости. События в реакторе будут происходить примерно так же – в течение взрыва – ничего, а вот потом…

Задача в уме тут же трансформировалась из сказочной в сугубо практическую.

Начнем с того, что надо было бы добыть данные, и только потом придумать, как считать. В секретариате не удивились, дали листочек бумажки и открыли кабинет Звонарева.

Валерий набрал шестизначный номер

– Слушаю, – отчетливый голос, как будто из соседней комнаты.

– Раис Ганеевич? Это Рогатин от Звонарева. Я по поводу письма № ХХХХХ, Звонарев сказал, что вы можете помочь по исходным данным.

– Минуточку, дайте подумать… Ах, да. Вспомнил. Сейчас позову Хакимова, он будет с вами работать.

– Алло, это Валерий?

– Точно.

– Привет, Валера, это Шакир. Так вот, с твоей точки зрения то, о чем ты спрашиваешь – прямоугольный импульс с параметрами – он продиктовал. – Все понятно?– В случае чего можешь свзаться с Андреем Юрьевичем Благоволиным из Загорска – он может рассказать поподробнее.

– Спасибо тебе! – Валерий повесил трубку.

Все действительно было понятно. Хотя как это применить – Валерий тут же прокрутил в памяти все, что знал. Есть традиционные способы – их полно. Но где взять исходные данные для них?

Он почувствовал, что задача, как он определял, «загрузилась» в память. Валерий знал – она будет решаться в фоновом режиме, днем и ночью.

Надо отвлечься и поговорить с людьми.

Хорошо было бы, чтобы Миша был на месте – подумал Валерий, – и наудачу спустился этажом ниже.

Миша – Михаил Исаевич – Гурвич был чуть старше Рогатина, но работал уже давно – окончил школу за девять лет (при одиннадцати, обычных тогда), а мехмат МГУ – за четыре (!) года. Михаил, младший сын академика Гурвича, блистательно опровергал тезис о том, что природа на детях отдыхает . Наоборот. Михаил отличался экстраординарными способностями, непоколебимым спокойствием и полным отсутствием какой-либо рисовки или позерства. Этот бывший «тихий еврейский мальчик» невысокого роста с большими печальными восточными глазами, обрамленными длинными, как у девушки, ресницами, ныне все более напоминающий А.Энштейна без усов, был воистину кладезью премудрости. Валерий очень любил с ним общаться – у энциклопедически эрудированного Михаила был искренний настрой на помощь, врожденное чутье проблемы и умение слушать и задавать вопросы.

К счастью, Миша против обыкновения – его чаще можно было застать поздно ночью – сидел за письменным столом в обшарпанном кресле и просматривал листинг. На книжной полке перед ним, как всегда, лежала открытая пачка «Беломора», на столе дымилась кружка с чаем. Самое смешное было в том, что у Миши не было времени убрать папиросы за год, прошедший с момента бросания им курить.

– А, Валера, заходи. Чаю?

– Не откажусь. – Валерий присел напротив.

Проницательный Миша тут же все понял.

– Что-то не так?

– Да так, просто затрудняюсь ответить. Все вроде бы ясно, но нормировка не лезет ни в какие ворота – километры с децибелами сравниваю. Миша, сказать не могу, но очень важно.

– Значит, то, что ты знаешь, – не годится. Попробуй сам все сделать заново. Вот послушай историю, если хочешь – кури. Отец рассказывал ее мне, когда я еще в школе учился.

Он был еще совсем молодой членкор. В начале пятидесятых годов КБ-1 занималось системой управления королевской ракетой Р-7. На пути встали трудности, неразрешимые тогдашней аппаратурой. Срочно надо было придумать что-то выдающееся, просто и эффективно реализуемое. Расплетин и Королев написали письмо Н.С. Хрущеву. Далее события развивались следующим образом.

Их вызвал Лаврентьев – Академик-секретарь физико-математического Отделения. Присутствующие не обменивались мнениями заранее, но увидели практически всех коллег работавших в области математики, механики и систем управления. Начало задерживалось – явно кого-то ждали; корифеи – Боголюбов, Колмогоров, Лебедев – начинали роптать, никто ведь ничего не объяснил! Время шло. Вдруг появились люди в военной форме, они встали в дверях. Несколько молодых парней в штатском внимательно осмотрели помещения.

Двери открылись. К кафедре председательствующего быстро прошел лысый и коренастый Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев. Серый пиджак не застегивался на вышитой украинской рубахе – живот явно мешал.

– Товарищи, здравствуйте, прошу прощения за опоздание. Перейду сразу к делу. Вы знаете, что в стране ведутся работы по созданию ракет большой дальности – межконтинентальных баллистических. Скажу сразу, что только это средство доставки ядерного оружия может являться нашим ответом американскому империализму – у нас нет средств и военных баз на чужих территориях для разворачивания системы стратегической авиации, как это делают Соединенные Штаты.

Наши ученые и конструкторы близки к созданию такого оружия. Но необходимо научиться доставлять его в заданную точку. Как мне сообщили, существующие способы точного наведения не допускают реализации в легких и надежных системах управления. Партия и Правительство обращаются к вам с предложением в кратчайшие сроки решить эти проблемы. От этого зависит обороноспособность нашей страны, возможно, само ее существование. Ваше мнение, товарищи академики?

В зале установилась тишина.

Через пару минут поднялся Андрей Николаевич Колмогоров, и, представляешь, сам Колмогоров начинает запинаться – как говорят, просто извинялся…

– Никита Сергеевич, мы понимаем важность решения этой проблемы и сделаем все возможное. Но мы не первый год занимается данным вопросом. Дело в том, что фундаментальный аппарат недостаточен; мировая математика просто не знает способов решения этого класса задач.

– Насколько я понимаю, – решительным голосом произнес Хрущев, – бóльшая часть мировой математики находится здесь, в этом зале. И если она не знает, то пусть узнает! И в кратчайший срок. До решения этой задачи всем здесь присутствующим академическая зарплата выплачиваться не будет. Это – решение Правительства СССР. Конечно, после решения все потери будут компенсированы, победитель получит многое. Спасибо за внимание. Мы ждем результат.-

И ты знаешь, Валера, результат был получен! Я как математик могу сказать, что все самое существенное для межконтинентальной ракеты в 1956 году было найдено именно тогда, в частности, Болтянским, Моисеевым и другими корифеями. Но нашли они совсем не там, где искали! Я тебе вот что предлагаю – не пытайся преобразовать известные соотношения. Выведи все сам, а потом посмотришь, как это приспособить к тому, что написано в книжках.

– Спасибо, Миша, ты, как всегда, непрост, я поразмыслю в этом направлении.

Институт, конец ноября

Валерий трясся в метро. Шум и толпа ему не мешали. Он, по обыкновению, читал “Neues Deutschland” – в связи с учебой ему надо было погрузиться в немецкий, развлечением были «Berliner Zeitung» с детективами в приложении «Wochenpost».

С утра он уже сбегал на молочную кухню – к счастью, Наталья уже все более переходила на обычную еду, но овощное пюре также надо было сварить и протереть, что требовало времени.

Путь на работу был формой отдыха и неторопливых размышлений.

Прошло три недели, а задача не сдвинулась с места. Рогатин чувствовал, что уперся лбом в стену. Концы с концами не сходились. Он так и так пробовал – ничего не получалось. Данные, которые были, совершенно не годились для известных уравнений.

Но Валерия эта ситуация не смущала – не в первый раз, так и должно быть, полет нормальный. Надо просто не ослаблять усилий. Он чувствовал, что уже накопил внутри себя необходимую «критмассу» для решения. Нужен был какой-то импульс, разгадка была где-то рядом…

– «Следующая станция – Октябрьское поле», – раздалось в динамике.

Так, поле. Поле… Что-то в этом слове есть....да, поле – что-то усредненное, коллективное… – Валерий пробирался к выходу – коллективное, коллектив – сборище индивидуумов… Так, стоп. -

Валерий замер, прикованный к полу неожиданно пришедшей в голову мыслью.

– А что, если рассмотреть путь того самого «индивидуума» – нейтрона – от его рождения или появления до гибели или вылета? Выкинуть «поле», смотреть «каждого», а потом и описать их усредненную судьбу опять в виде «поля»? Тогда –

Валерий машинально вышел на перрон, прислонился к одной из алюминиевых колонн станции, достал тетрадь по немецкому языку (разрешенную к проносу на территорию), быстро начал писать…

Спустя полчаса он размеренно зашагал в сторону проходной Института.

В его душе играл «Встречный марш Преображенского полка», ноги сами следовали ритму. Марш исполнялся в его честь.

Кроме него на Земле до этого никто не догадался!! Он самый великий!!!

Жизнь проходила от одного подобного события до другого. Объяснить эти ощущения было невозможно….

Валерий автоматически поздоровался, присел за стол.

– Валера, что-то случалось? – спросил Гаршин.

– В общем-то, да, – помолчав, ответил Рогатин. – Владимир Петрович, давайте соберемся сегодня-завтра, лучше на свежую голову. Надо, чтобы вы меня покритиковали.

–Хорошо, только ты подумай еще раз и напиши все, что хочешь сказать.

На следующий день в конференц-зале собралось человек пятнадцать в белых халатах.

– Прошу не курить, – предупредил Гаршин. – Давайте, послушаем – Рогатин нас зачем-то собрал.

– Ребята, спасибо, что нашли время. Это очень важно и срочно.

Я прошу вас послушать то, что я тут понаделал, не спрашивайте, для чего – все равно не отвечу. Задача следующая – он начал говорить и одновременно писать на доске.

Минут через двадцать все недоуменно уставились на Рогатина и зашумели.

– Валера, ты что, сдурел? Это же все неправильно! (последняя фраза была весьма часто употребляема самим Рогатиным)

– Муть какая-то! Этого не может быть!

– Да как ты от нейтронов перешел к ваттам? Где имение, а где наводнение?

– Жульничество!

– Бред полный! Надо написать уравнение для потока быстрых39 с источником и его решать, а потом усреднять, а здесь – что за фигня???

– Ребята, я и попросил вас придти, чтобы вы нашли ошибку, – терпеливо сказал Валерий. – Понимаю, что муть, но где именно?

– Ну, вообще муть.

– Извините, братцы, но это рассуждение в стиле Василия Ивановича Семибулатова «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»40. А по делу? Касательно твоего замечания про поток – да, конечно, но чтобы это чисто сделать, нужен год. Или более того. У нас этого времени нет. И данных нет. Так что надо пользоваться тем, что есть. Вот я и попробовал.

– Ты, конечно, мошенник, но где – непонятно! – подвел итог дискуссии Гаршин. – Попробуй напечатать, заполнить, еще раз проверить и сходи к Стряпухину. Он от тебя мокрого места не оставит!

***

Валерий постучался.

– Николай Евгеньевич, можно?

– Заходи. Принес?

– Да. Посмотрите, пожалуйста!

Профессор Стряпухин, почесывая карандашом за ухом, очень внимательно прочитал семь страничек уравнений. В двух местах он перечеркнул написанное, в двух поправил. Потом прочитал еще раз – с конца к началу.

– Ничего себе! А если (в порядке бреда) допустить, что ты – не жулик, что это будет в цифрах?

– Это и есть самое плохое! – Валерий вынул из портфеля отрывной блокнот. – Вот.

– Так это что – полный абзац?

– Он самый.

– Валера, такую бумагу никто не подпишет!

– Да понимаю, все надеюсь, что где-то ошибка, но сам найти не могу. Может быть вы –профессор – найдете?

– Профессор я в МАИ. Оставь как есть, посмотри еще раз и иди с двумя этими бумагами к ННу. Пусть он решает.

Там же, начало декабря

Академик Звонарев сидел за рабочим столом.. Состояние было далеким от восторга- вчера ему исполнилось пятьдесят.

50 – рубеж. Еще позавчера ему было за сорок, а сегодня – уже нет. Многочисленные приветственные адреса и телеграммы, орден к юбилею, даже невероятная удача – выборы в действительные академики – не делала настроение радужным.

Пятьдесят.

Уже с утра шел народ – все его поздравляли, желали всего, что можно – кто искренне, а кто и не очень. Он отвечал на поздравления и тосты, произносил слова в ответ…Через час должен был начаться полуофициальный банкет на работе, а сейчас можно было бы заняться делами. Но никто его не беспокоил, а зря!

Пятьдесят, – в который раз подумал он.

Дверь открылась. Показалась длинная фигура Валерия Рогатина с портфелем.

– Николай Николаевич, можно вас поздравить с юбилеем?

– Спасибо. Пожалуйста, заходи. Только вначале – в комнату сзади.

– Николай Николаевич, у вас все есть, – произнес Рогатин. – Вы – академик, отец, дед, учитель, но я предлагаю выпить за то, чтобы один из следующих дней рождения встретить на полигоне. За Ваш нормальный полет!

– Согласен. Спасибо! За это действительно надо выпить – Звонарев опрокинул в себя содержимое крохотной рюмки.

– Так ты что-то принес?

– Да, но может сейчас не время? Настроение можно испортить.

– Лучше сейчас, чем позже! Давай!

Прошло минут тридцать.

– Так что, может быть, ошибка?

– Может, но я не вижу. Валера, ты ведь понимаешь, я это не могу подписать.

– Понимаю.

Звонарев снял трубку телефона и нажал клавишу селектора.

– Александр Иванович, зайдите.

Вошел Дуров.

– Николай Николаевич, звали?

– Да. Возьмите вот эту бумагу – прямо сейчас, гриф изменить с того, что есть, на тот, что с двумя буквами, подшейте вместе с приложением и никому не выдавайте без моего на то личного разрешения. Валера, спасибо, ты сделал все, что мог.

– Еще раз с Днем Рождения!

– Вот и славно, – подумал Звонарев, глядя на закрывающуюся дверь. – Ну каков тип! – В глубине души он надеялся, что Рогатину удастся получить хоть какие-то обнадеживающие результаты , но, к сожалению, нет – первоначальные интуитивные опасения только что подтвердились, итоговое уравнение допускало быстрые и неопровержимые оценки.

Странно только, что этого результата не было получено ранее никем.

А не было ли? Новоиспеченный академик задумался. Надо было бы поинтересоваться у тех кто занимается подобными скоротечными процессами.

И такие люди есть. Академик Евгений Павлович Беликов, руководящий исследованиями импульсных методов управляемого термояда, вдобавок, проголосовавший за него на недавних выборах, человек исключительного и незашоренного ума, и, кроме того, сосед по «дальней даче» в Переславле-Залесском . В ближайшие дни можно перекинуться в неформальной обстановке.

Николай Николаевич снял трубку «Искры».

1979

Переславль-Залесский, 1 января

– Вот такие дела, НН, – Евгений Павлович Беликов склонил огромный лоб над маленькими глубоко посаженными глазами. – Теоретически все просто и логично – замороженная дейтериево-тритиевая капля, будучи сжата лазерным излучением, обеспечивает не только 14-Мэвные нейтроны, но и достаточную плотность альфа-частиц, что и есть та самая полезная термоядерная энергия, и не рассеянная как в токамаках, а вполне утилизируемая. Проблема только одна, но большая – синхронность и сферическая симметрия поджига. Все попытки синхронизировать импульс нескольких лазеров окончились ничем, поэтому работаем над мощным лазером с делением импульса по световодам. Мощный лазер – дело продвигается, но оказалось, что более трудная проблема в синхронности. Делим импульс на 128 частей и сферически подводим. но длина у световодов разная, температурное расширение,а надо обеспечить погрешность минимум в единицы наносекунд. Мы работаем над этим, но дело двигается медленно. – Беликов сделал глоток из стакана.

– А как насчет альтернативного поджига, например, электронным пучком? Тогда можно было бы использовать отработанные электромагнитные устройства?

– Вопрос в плотности энергии. Пока что пучок проигрывает.

– В принципе, я знаю человека, который этими пучками занимается, и не без успеха. Это профессор Арнольд Галактионович Даришвили из Сухуми. Контакты я дам. И еще одно. Ведь сами по себе мегаваттные лазеры и килоамперные пучки можно много где приложить?

–

Куйбышев, февраль

Здесь случилась крупная неприятность.

За длинным столом в зале совещаний сидело человек двадцать. Бумаги накрывали всю столешницу, разговоры между локальными группами вспыхивали и гасли .

Военный – полковник с петлицами артиллериста – был откровенно расстроен, все остальные – тоже.

– Честно говоря, я лично очень надеялся на этот аппарат. Другой возможности разглядеть, что делают американцы на полигоне, может и не быть – баллистика не позволяет, а пока вы готовите новый, испытания у них уже кончатся. Да что теперь об этом говорить! –

Полковник махнул рукой и сел.

– Установили причину? – Дмитрий Ильич Баранов держал ситуацию в руках.

– Да, отсутствие питания на гироскопе СГ-1, вспомогательный разгоняется, а основной – нет.

Ситуация была действительно печальной. Спутник вышел на расчетную орбиту, все сработало штатно, но один из силовых гироскопов системы ориентации не запустился – почему-то на нем отсутствовало питание. Как следствие, спутник медленно вращался, и навести систему наблюдения было невозможно. Спутник из средства разведки превращался в недолго живущий космический объект. Почему недолго – управление без системы ориентации было тоже невозможным.

Молчание затягивалось. Изделие погибло – это было очевидно для всех.

Кроме одного из присутствующих.

Геннадий Петрович Иншаков напряженно размышлял. Да, силовой гироскоп не запустился. Но вспомогательный ведь исправен, а направление оси – точно то же! Пусть моменты инерции отличаются во много раз, но и скорость тоже отличается, и у того, маленького, куда больше! А это мысль!!!

Иншаков яростно заморгал председательствующему. Дмитрий Ильич понял.

– Перерыв тридцать минут!

– Зачем перерыв, Дмитрий Ильич! Расходиться надо – дел полно! Ничего не сделаешь, чего здесь высиживать! Упадет в нужное время, вопрос о самоликвидации еще месяц не стоит – голоса принадлежали разным людям.

– Повторяю еще раз – перерыв, собираемся здесь же через тридцать минут.

Народ нехотя стал расходиться. Остался один Иншаков.

– Дмитрий Ильич, есть идея – Геннадий Петрович начал говорить, Баранов внимательно слушал, и с каждым следующим словом лицо его как бы наливалось жизнью, морщины разглаживались.

В глазах появился блеск.

– Ну Геннадий, если получится, то все остальные наши машины будут только такими! Это же революция. Давай собирай свою группу и быстро прикидывайте по цифрам. Мы вас ждем.

Через полтора часа Иншаков заканчивал свой доклад, он проходил в полном молчании.

– Резюмирую еще раз – Мы переделываем программу управления по этой оси, подключая вместо штатного вспомогательный гироскоп, благо у всех одинаковый интерфейс, ребята только что прикинули – на большие моменты эта система не годится, но на малые – вполне, а это как раз то, что нам надо. Программу заводим по радиоканалу, перезапускаем систему и работаем. На сколько хватит ресурса этому нештатному контуру – не знаю, но месяца три он точно продержится.

Народ зашумел. Это было неслыханно – до сих пор каждое устройство имело свое индивидуальное управление, привыкнуть к новой философии было трудно.

Встал полковник.

– Я не очень-то верю во все эти машинные штучки, но если у вас получится – напишу докладную Министру Обороны, чтобы эти БЦВМы ставили всюду – меньше, легче и лучше, если так, то и в наших реактивных снарядах они, возможно, со временем появятся?

Полковник говорил это в шутку. Он и не догадывался, что всего через семь лет шуткой будет обратное.

Москва, район Строгино, примерно в это же время

Нешуточные проблемы заботили молодого человека в хорошем пальто, толкавшегося в толпе народа. Александр Иванович Дуров ехал на работу, было время поразмышлять.

Это была ежедневная экспедиция – единственный автобус до метро, после метро – опять автобус – в общем, час в один конец .

Пейзаж навевал уныние – среди пустыря, на котором гулял слабенький, но ужасно холодный ветерок, стояло четыре панельных дома. Совсем скоро – уже через год – здесь должен был вырасти новый и очень престижный микрорайон, но пока вокруг не было ничего, кроме заснеженного поля и кранов на нем.

Настроение усугублялось свежим объяснением с женой.

– Саша, сколько тебе можно говорить одно и то же! Я не понимаю, что происходит. Почему мы здесь? И с маленьким? Здесь же нет никаких условий! Поликлиника – пробираешься среди стройки, магазинов нет, этот безумный 277-й как ниточка с внешним миром. Но сделай что-нибудь! Поговори с отцом, что у вас, в конце концов, случилось?

– Ну видишь ли, я все же самостоятельный человек, начальник…

– Да какой ты начальник! В Кунцево мы жили как короли, пусть даже с родителями. А сейчас – как среди тундры. Конца не видать.

В общем так. Саша, хочешь или нет, надо что-то делать. Или я сделаю сама – уйду с ребенком, благо есть куда. А еще лучше – поговорю с Иваном Артемовичем, внучке он точно поможет, да и меня в беде не оставит. А ты – как хочешь. Все. Мне надоело!!!

Дверь захлопнулась.

Все это было уже в который раз. Жена была, конечно, права. Но допускать ее разговора с родителем было нельзя. Все, что угодно, лучше.

Прошел год, а Александр до сих пор все помнил так, как будто это было вчера.

Тогда он открыл дверь кунцевской квартиры и сразу почувствовал недоброе. По дому все ходили на цыпочках – это было необычно. Жена была испугана.

– Иван Артемович закрылся у себя в кабинете, что-то делает, ни с кем не разговаривает. Единственно – буркнул, чтобы ты зашел сразу, как только вернешься.

Дубовая темная дверь открылась. На пороге стоял отец, не похожий на себя – редкие волосы свисали с розового черепа, мешки под выпуклыми глазами, изрядно пьяный, постаревший лет на двадцать…

– Пришел, герой? Заходи, полялякаем!

Иван Артемович повернул ключ. Подошел к столу, достал картонную папку-скоросшиватель, открыл.

– Что это, я тебя спрашиваю? – папка полетела в лицо Александру, он не успел увернуться, увесистый фолиант больно ударил его по носу и упал на пол. – Подними и скажи, как ты дошел до жизни такой?!!!

Александр поднял папку и с ужасом увидел ксерокопии всех бумаг, которые он представил в виде приложения к докладной высокому начальству о выявлении «группы агентов иностранных спецслужб». Через полсекунды он с еще большим ужасом понял, что такие штуки кем попало и без серьезных оснований не копируются.

– Сучонок! На отцовской могиле хотел поплясать? Ты что, гаденыш, не понимаешь, что если бы не я, этого ничего у нас бы никогда не было? И ты бы не сидел на теплом комсомольском местечке у себя в министерстве, врастая потихоньку в номенклатуру, а вкалывал бы на заводе за сто десять рублей в месяц двести сорок дней в году! Таких мест, как были у меня, может быть, десяток на всю страну, и теперь по твоей милости – *****ц!

Ну теперь у тебя будут все возможности это осознать! Из твоего Министерства тебя увольняют, завтра ты об этом узнаешь.

Со своей стороны скажу тебе – на мои глаза больше никогда, слышишь, никогда не появляйся. И на похороны не приходи – Бог увидет, накажет. Ты мне не сын больше.

С квартиры съедешь через неделю – вот тебе ордер в новостройку в Строгино, это новый район, говорят, будет со временем хорошим. Это то, что касается моих обязательств перед потомками. Съ********й с глаз моих долой. Вон!!!

Дверь открылась. С тех пор он действительно никогда не встречался с отцом.

Что же делать? Жена права. Уходить некуда и не отпустят – член КПСС. Надо искать среди знакомых. Год прошел, может быть, кто-то из знакомых по комсомолу остался и поможет? Говорили, Герман Кайрес вернулся из-за загранкомандировки. Может быть, он?

Институт, в это же самое время

В шести километрах от автобуса, в котором ехал Дуров, совершалась рутинная и кропотливая работа.

Валерий Рогатин, обвешанный детекторами с ног до головы , в белом костюме и шапочке с респиратором-«лепестком» на лице стоял на верхотуре стапеля. Перед ним лежал пластиковый прямоугольный ящик, который только что снизу подал Гаршин.

– Владимир Петрович, открыл пробку на канале номер двадцать два. Остальные каналы закрыты. Открываю комплект номер двадцать два – произнес Рогатин в микрофон, укрепленный на длинной гибкой штанге.

– Понял, у нас тоже двадцать два – донеслось откуда-то сверху. – Записываю в журнал.

Звуки гулко разносились в пустом экспериментальном зале. Иногда раздавались редкие щелчки счетчика активности.

Шла загрузка реактора.

Валерий не первый раз этим занимался, но ощущения не становились менее острыми. Сегодня, как и всегда, это было чудом – из разрозненного набора железок и таблеток на глазах рождался исполин невероятной мощи. Здесь и сейчас ему давали жизнь. Это и внешне походило на операционную – стерильная чистота, люди во всем белом, зеркально отполированные или абсолютно черные поверхности, «операционное поле» было накрыто куском новой белоснежной бязи. Перчатки чуть более желтоватого оттенка из специальной материи – «лайки» на жаргоне – сидели на руке как вторая кожа, поверх были натянуты хирургические резиновые.

Ящик открылся, как и положено, полностью – ровно на 180 градусов, мягким щелчком зафиксировавшись в этом положении. С темно-синей бархатной поверхности, похожей на внутренность готовальни, смотрели светлые таблетки отражателей, по внешнему виду напоминавшие слегка тронутый грязной водой желтоватый сахар «в головах», серо-графитовые таблетки топлива – каждый грамм стоил тридцать долларов41 (для Рогатина, видевшего эти доллары только в кино, цена представлялась нереальной). Таблетки были украшены орнаментом из трубочек и мелких деталей, сверкавших в соответствующих углублениях.

Спокойствие. Не торопиться! Взять таблетку в левую руку, правой поднести вакуумную присоску, нажать педаль – создать разрежение – и убедиться, что таблетка «прилипла», опустить в канал до отчетливого касания, отпустить педаль (отключить вакуум), взять длинный штангенциркуль, опустить щуп в канал, продиктовать результат в микрофон по громкой связи («лепесток» мешал поскольку слегка съехал в сторону, ткань лезла в нос). Пока все совпадало – пустот или застрявших таблеток не было. Наконец, таблетки кончились.

– Владимир Петрович, как высота?

– У меня в порядке. Слава – он обратился к невидимому собеседнику на пульте – как у тебя?

– Разница одна десятая миллиметра, все в норме – донесся голос с потолка.

– Валера, можно собирать голову.

– Понял, Владимир Петрович, собираю.

Валерий не дыша извлек из футляра тонкую блестящую трубочку, поверхность ее сияла, как синее зеркало. Не дай Бог уронить! Трубка была очень прочной но крайне хрупкой, ее надо было надежно зафиксировать в канале набором зеркально полированных железок. Валерий чрезвычайно уважал людей, которые все это придумали и изготовили, он как ребенок старался прикоснуться к этим дорогим экзотическим игрушкам; в частности, материал этой синей штуки свободно выдерживал температуру кипящего вольфрама. Ребята из Подольска утверждали, что ничего более тугоплавкого на Земле не существует…

Динамометрический ключ висел на резинке прямо над белым тканевым полем, Валерий аккуратненько затянул гайку.

– Канал 22 закончил.

– Понял, двадцать два, – донеслось сверху.

Работа была донельзя занудной и утомительной. Двойной контроль – начальник смены и инженер. Это очень замедляло дело. Но это была экспериментальная реакторная физика – смесь умственного труда с физическим. Продуманность, тщательность, аккуратность – только так, и никак иначе, без этого нечего и думать вдохнуть жизнь в реактор.

Валерий поправил съехавший респиратор. Можно было идти дальше.

– Канал номер двадцать три – громко сказал Гаршин, сняв следующий пластиковый ящик с тележки и погружая его в веревочную сетку, чтобы подать его Рогатину наверх.

– Понял, 23 – донеслось сверху.

Центр Москвы, в это же время

Герман Кайрес сидел за своим столом в ЦК ВЛКСМ. Окна кабинета выходили на сквер возле памятника героям Плевны. Даже из помещения ощущалось, как холодно на улице. Уже темнело.

По правде говоря, место инструктора, на которое отцу удалось его пристроить, было временным – оформление в Минвнешторг шло своим чередом. Герман был страшно удручен – после красивой жизни в латиноамериканской стране приходилось киснуть здесь, среди карьеристов или психов. И что его дернул черт тогда повыпендриваться? И перед кем? Выяснилось, что перед шлюхами и бандитами! Конечно, в ближайшие год-два о загранице надо забыть, но если бы не Слава, возникший как добрый джинн из бутылки, была бы полная труба. А так – еще поживем!.

Раздался телефонный звонок. Хоть что-то, а то треп круглый день напролет и однообразные разговоры – продуктовый заказ, билеты, комсомольские мероприятия, движения по аппарату – переводы, назначения, интриги… Надоело!

– Герман, привет! Саша Дуров беспокоит!

– Саша, привет! – хорошо поболтать со старыми друзьями, тем более, что делать нечего. – Как ты?

– Да так себе.

– Куда ты пропал?

– Да вот назначили в ИИП, начальником закрытого отдела!

– Здорово! Наверное, интересно?

– Да что ты! Как пес цепной охраняю бумаги и разбираю склоки своих баб. На этом месте и умрешь. Герман, слушай, может быть, поможешь? Ты меня знаешь, мы же с тобой работали в системе. Ну предложи кому-нибудь – все-таки есть опыт работы, спецобразование, член КПСС и так далее. Ну что тебе стоит?

– Ладно, попробую. А что ты через отца не хочешь? Он же в Госснабе.

– Не могу. Мы в крупной ссоре.

– Да брось. Через мать, может быть?

– Тоже не могу, мать разнервничалась и с тех пор болеет.

– Да, жаль. Да ты не горюй, все образуется.

– Счастливо, спасибо!

Герману и в голову не приходило, что буквально в трехстах метрах его недобрым словом поминает новоиспеченный сотрудник Общего отдела ЦК КПСС Виктор Петрович Спасский.

Спасский ненавидел Кайреса всеми фибрами души. Инцидент с Германом больно ударил по его планам – командировку не продлили, прошел целый год сидения на должностном окладе, пока вдруг и чисто случайно освободилось место «присматривающего» за моральным обликом тех, в чьих руках находятся материальные блага избранников авангарда Советского народа – Центрального комитета КПСС.

Место, казалось бы, завидное. Но Спасский отчетливо понимал – опасное: при любой осечке могут выкинуть. Вдобавок, никакой карьеры здесь на сделать в принципе. И что, так всю жизнь?

Улица Чайковского, вечером этого же дня

Хорошо одетый мужчина лет сорока с портфелем в руке шел мимо американского посольства, мимо серого жилого дома сотрудников – вниз по Садовому к станции метро «Смоленская». Очевидно, в сумерках он не разглядел кусочка льда на тротуаре и поскользнулся Чтобы не растянуться, человек схватился за ручку припаркованного автомобиля.

Милиционер у входа в Посольство видел, как падающий мужчина удержался на ногах, отряхнулся, пошел дальше.

Москва, на следующий день

Иван Дмитриевич Сорбич выслушал сообщение сына и горько усмехнулся. Его план, на который было потрачено столько усилий, оказался бесполезным. Пуск состоялся, но Олимпиада пройдет без «Сапфира». Максимум – никто не получит по шапке за невыполнение Постановления, уж он-то позаботится.

Но ничего. В нынешних условиях возможностей показать себя будет хоть отбавляй. Вот только сможем ли, – впервые в жизни подумал он.

АЭИ, через два дня

Директор собрал Научно-технический совет в расширенном составе, заранее предупредив, что выступить будут обязаны все приглашенные. Инцидента, подобного прошлогоднему пуску «Сапфира», допустить было нельзя. Физические прототипы двух новых реакторов были уже на пути к стендам в Атомске. Путь от прототипов к изделиям зависел от успехов работы здесь, в АЭИ Неудачи исследований сильно затормозили бы создание и «Кумира» – малой АЭС железнодорожного базирования, и «Антрацита» – малой АЭС, которая должна была сохранять работоспособность даже в условиях боевых действий. Спросят по полной программе.

Заседание плавно катилось к концу.

– Вопросы? – произнес Директор сакраментальную фразу, обычно подразумевалось, что уж на этой фазе вопросов точно не будет.

– Вы знаете, что гонка с «Сапфиром» прекратилась. Мы уже не торопимся, – тихо сказал начальник испытательного комплекса Бельцов. – Тем не менее, и по «Сапфиру» и по новым объектам стиль нашей работы не изменился, до хорошего это не доведет – у меня такое ощущение. А я привык серьезно относиться к предчувствиям и суевериям…

Директор слушал обмен мнениями очень внимательно. Он-то был настоящим реакторщиком и знал цену ошибки. Поспешишь – неизвестно, чем кончится. А промедлишь и еще раз проверишь – только свои посмеются. Ну и пусть смеются. Зато все будут живы и здоровы.

Начальник Лаборатории ядерной безопасности Борис Георгиевич Осинский откровенно не понимал, что происходит на Совете. Он свысока посматривал на совещание – еще бы, среди реакторщиков он был самым старым и заслуженным, участвовал еще в пуске Ф-1, 2 Сталинские премии… Его лаборатория была высшей контролирующей инстанцией, они уже были на объекте и все смотрели. Чего еще раз огород городить? Надо расходиться. Вот и директор встал из-за стола.

Однако произнес он совсем не то, что ожидал Борис Георгиевич.

– Прения прекращаем. Я решил, чтобы вся документация была проверена еще раз и по составу и по содержанию. Для этого предлагаю собрать специальную пусковую комиссию из трех человек, наш теоретический отдел, плюс стенд – Бельцов, плюс «Заря». По их акту и назначим дату начала следующего этапа. Это – мое первое и последнее слово, без акта я никаких бумаг не подпишу. И запомните – наш АЭИ – градообразующее предприятие, и от нас зависит жизнь и здоровье людей здесь, в Атомске. Все свободны.

По дороге к себе в здание Осинский уверился – директор просто блажит. Нечего потворствовать капризам, работы и без того полно. Он уже решил для себя, кто из его сотрудников подмахнет принесенные бумаги. Проверять однажды проверенное он не собирался.

Борис Георгиевич пришел в АЭИ еще в 54-м, уже имея большой опыт, действительно наладил работу, а со временем и развил ее. Постепенно он рос и в ученых степенях, а методические руководства, выпущенные его Лабораторией, стали признаваться другими организациями Министерства, а потом и стали обязательными.

Лаборатория развивалась, расширялась, в один момент Борис Георгиевич добавил к названию слово «Национальная». Когда это увидел первый раз директор Института, он только улыбнулся – тоже мне, Национальная Лаборатория! Почти как Лос Аламос! Ну да ладно, ему не жалко, были бы дела в порядке.

Но Борис Георгиевич окончательно уверился в своем величии…

Посольство США, в это же время

Два человека сидели друг напротив друга и напряженно размышляли.

Утром один из сотрудников Посольства, открывая дверь автомобиля, нашел клочок бумажки, вывалившийся из щели между боковой стойкой и дверной рамкой.

На бумажке было написано:

– Имею данные, интересные для обороны Соединенных Штатов. Профиль – радио и связь, включая космическую. Если вам интересно их получить, пишите до востребования Москва Б-66 предъявителю паспорта № ХХХХХХХХ

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Скорее всего, опять КГБ. Хотя второй раз Б-66, это совсем недалеко от РадиоНИИ, так что все может быть…

– И что делать?

– Напишем в Центр, пусть решают. Сами делать ничего не будем, отвечать, конечно, тоже.

Институт, на следующий день

Сотрудницы Первого отдела испуганно перешептывались – их начальник Александр Иванович Дуров прошел к себе без обычной улыбки, вместо «здравствуйте» буркнул что-то невнятное и закрылся в своем маленьком кабинетике.

Ему и вправду было, о чем задуматься.

Утром в дверь позвонил незнакомый хорошо одетый мужик, спросил Полину Алексеевну (Дуров не сразу сообразил, что собственную жену!), она тут же вылетела из спальни, одетая, с ребенком на руках.

– Мне надоело. Я устраиваюсь на работу. Свекор прислал машину, обещал, что твоя мама посидит с дочкой, пока сад у нас не откроется. Фирма в Кунцево, так что жди нас вечером.

Как жить дальше?

Шереметьево, апрель

– Господин Лазарус? – пограничник смотрел хмуро и неприветливо

– Yes, it’s me. I’m Lazarus from Lazarus Consultants.

– Welcome to USSR. What is the goal of your visit? – пограничник говорил, произнося слова по-русски, повидимому, как было написано русскими буквами на бумажке, с которой он учил эти выражения.

– Business and the International exhibition.

– Thank you. Have a nice journey!42

Пограничник поставил штамп и подал паспорт.

Мисти вышел наружу. Шофер из торгпредства США его уже ждал.

Москва, тремя часами позже

– Герман, привет! Это Слава. Помнишь Сан-Хуан?

– Да, конечно. С приездом! Какими судьбами! Ты надолго?

– На две недели – на выставку и на техническое обслуживание. Герман, надо было бы увидеться, есть дело!

– Конечно, с удовольствием. Где и когда?

– Вы тоже, думаю, участники выставки. Давай завтра на приеме, там и поговорим!

– Заметано!

Герману Кайресу вовсе не хотелось видеть Славу. Ему было немыслимо стыдно вспоминать о том позорном инциденте в Боливадоре. Как он только из партии не выгнали, отделался строгачом без занесения! Он все бы отдал, чтобы больше не встречаться с этим субъектом – в конце концов, он был единственным, знавшим всю правду. Может быть, написать анонимку на Площадь Дзержинского?

Нет. Не годится. А вдруг это какой-то уважаемый человек? Тогда совсем позора не оберешься. Надо сходить и послушать то, что он предложит.

Москва, на следующий день

Народу на приеме было много, толпа мигрировала по просторному залу в Сокольниках, останавливасяь у официантов, стоявших с подносами в разных местах. Герман чувствовал себя препаршивейше, обстоятельства знакомства были позорными, да и Слава, как и все иностранцы, наверняка был под присмотром. Но деваться было некуда. – Ничего, отбрехаюсь как-нибудь, – подумал он. – В конце концов, Боливадор далеко. -

– Герман, привет! Рад видеть! Как говорят у нас, buenas dias!

– Привет, Слава! Как дела у нас в Боливадоре? Стоит ли Сан-Хуан?

– Куда же он денется? А ты что так спешно выехал?

–Да не хотел, заставили, – Кайрес вздохнул.

– Понимаю. Слушай, у меня к тебе серьезное дело.

Кайрес насторожился.

– А что, я чем-то могу помочь?

– Можешь. Помнишь, ты когда-то говорил о человеке по фамилии Дуров?

– Говорил, и что с того?

– Герман, ты знаешь, что моя фирма – частные консультанты. Так вот, меня наняла фирма Massey Ferguson. Знаешь такую?

– Нет.

– Фирма занимается тракторами и дорожной техникой.

– Вспомнил. Уважаемые люди.

– Они хотели бы войти в ваш Соболмек партнером.

– Но я этим больше не занимаюсь!

– Зато они сказали, кто занимается – это некий господин Иван Дуров. Мне надо с ним встретиться и поговорить. Он несколько раз приезжал в Боливадор.

– Слава, это совершенно невозможно. Дуров отошел от дел, а я не имею к нему никакого доступа.

– Герман, ты не понял. Фергюсон мне платит деньги, я должен выполнять свою работу. Надо – значит надо.

–Но почему я?

– Да хотя бы потому, что ты его знаешь.

– Поищи кого-нибудь другого.

– Зачем? Ты представляешься самой подходящей фигурой. И не надо делать такие глаза. Как-то в Боливадоре ты обещал мне помочь. Чтобы освежить твою память, я привез тебе вот это – Мисти подал конверт.

Герман вытащил первую попавшуюся фотографию…

Твою мать!!!

Герман собственной персоной с синяком под глазом, в чем мать родила, две шлюхи по бокам в аналогичных костюмах… Все в цветном изображении и хорошего качества.

– Герман, ничего личного, это просто бизнес. Подумай, что ты можешь сделать, и не заставляй посылать господину Витольду Кайресу эти отпечатки, чтобы он помог. Думаю, это в его силах.

Кайрес похолодел. Он в деталях представил реакцию отца, от которого действительно зависела вся его, Германа, жизнь.

– Да не бледней ты так, смотри на вещи проще. Ничего страшного не случилось, я не шпион, в КГБ ты меня не сдашь, так что думай, как помочь. Не валяй дурака, Герман, в случае удачи мне обещаны неплохие деньги, я и с тобой поделюсь!

Слова застряли в горле Германа, но мозг лихорадочно работал. Иван Артемович – выгонит, он хорошо помнил те слова, которые он выслушал от него в Сан-Хуане, выпрашивая, как милостыню, сотню долларов. Может быть, Александр Дуров попробует?

Кайрес облегченно вздохнул.

– У меня предложение – я хорошо знаю его сына Александра. Я попробую подойти через него. Согласится он или нет – не знаю, но попробую.

– На первый раз сгодится. Будешь с ним встречаться – передай сувенир от Фергюсона и от меня, вот он. Думаю, господину Дурову понравится. – Мисти открыл портфель и подал тяжелую блестящую коробку, завернутую в прозрачный пластик.

– Хорошо, сделаю.

– Постарайся, это – не последний разговор. И помни о вознаграждении! Извини, мне надо к нашей делегации – Мисти удалился в сторону дымивших сигаретами мужчин с такими же, как у Мисти, значками. – Звони!

***

– Саша, привет, это Герман!

– Привет – раздался обрадованный голос. – Что, есть новости по моей просьбе?

– Да, может быть, но сказали – подождать. Ты не мог бы устроить мне встречу с Иваном Артемовичем?

– Это еще зачем? – Дуров погрустнел. Это было нереальным.

– Да для него у меня поручение от его боливадорских друзей – сувенир с оказией передали.

– Пошли почтой.

– Да нет, не годится. Надо из рук в руки.

– Ладно, привози. Но когда получится – не знаю, мы видимся не часто. – Александр не врал. Последние полтора года они не виделись совсем.

– Хорошо, завтра-послезавтра заброшу.

Герман повесил трубку. Он не сказал Дурову, что в феврале он, как и обещал, подошел к отцу и спросил его о месте для хорошего человека. Отец ответил, что такое место есть. Герман написал про Александра в стиле «объективки» и приготовился к тому, что вот-вот сообщит приятелю радостную весть.

На самом деле случилось по-другому.

Витольд Казимирович вернулся с работы сильно озабоченным.

– Герман, ситуация следующая. Я отдал «объективку», которую ты приготовил, и поначалу все было хорошо. Но спустя буквально три часа человек мне позвонил и по-дружески посоветовал никогда и никуда не обращаться по поводу Александра Ивановича Дурова. Тебе я советую то же самое.

Но сейчас у Германа не было выхода. Надо было продемонстрировать любой прогресс в делах и добрую волю.

***

Поздним вечером механик внимательно осматривал машину перед сдачей ее на мойку. Сотрудники торгпредства США только что вернулись с приема, завтра с утра машина должна быть готова – вычищена и вымыта.

От русских можно было ожидать любой провокации, так что смотреть нужно было очень внимательно.

И действительно – пластилиновый шарик был прилеплен в полость бамперного клыка. Что это?

Механик снял трубку телефона. Пусть приедут специалисты и разберутся.

Москва, двумя днями позже

Александр держал в руке тяжелую коробку. Коробка была сделана как будто из металла, но покрытого прочным пластиком. При нажатии на крышку коробка открылась. Внутри оказалось две ручки – перьевая и шариковая , выполненные из чего-то, похожего на золото. Коробка тут же зафиксировалась в открытом положении, обе ручки поднялись под углом градусов в семьдесят и застыли

– Вот это да! – подумал Александр. – А что будет, если попробовать их убрать? Может быть, все будет наоборот?

Так оно и вышло. Ручки сложились, коробка захлопнулась.

– Какая игрушка, – подумал Александр. – Отцу такая штука точно ни к чему. Да ведь и никто не узнает, передал я ее или нет. В конце концов, отец обойдется, а мне она явно прибавит солидности. Ни у кого такой нет!

Но сейчас надо решить более актуальную задачу, которая реально поможет склеить трещину в семье. Его Полине в качестве первого задания (а, может быть, просто для того, чтобы избавиться от назойливости новичка, рвущегося в бой) предложили численно решить некую задачу, которая висела над головой уже несколько лет и никого не беспокоила по причине отсутствия финансирования; однако именно сейчас эта заковыка стала тормозом для вновь открытой темы. Накануне вечером она поведала сию печальную историю с явной просьбой о помощи, при этом не скрыла, что попытки предшественников успехом не увенчались.

Что ж, помощь – хороший шанс с любой точки зрения. Тем более, известно, к кому именно обратиться.

Дуров набрал номер внутреннего телефона.

– Валера, привет. Это Александр. Могу зайти?

В это же самое время два сотрудника Посольства США смотрели на крохотный лист бумажки с мелким текстом, написанным печатными буквами от руки. Листок был накануне извлечен специалистами из пластилинового шарика.

«Вы не получили мои предыдущие письма. Еще раз сообщаю, что имею сведения в области радио и связи, представляющие интерес для Соединенных Штатов. Пишите до востребования …»

– Надо писать в центр. А вдруг действительно будет польза?

– Сейчас сниму увеличенную копию и зашлю факсом. Пусть решают.

Москва, через пять дней

Мисти Лазарус медленно ехал по Малой Филевской. Он знал, что Иван Артемович Дуров живет здесь, в «Царском Селе», как называли этот район. Но то, чего он ждал, не происходило. Это было ненормально.

Автомобиль Мисти был оборудован шикарной аппаратурой, позволявшей принять короткий кодированный сигнал. Этот сигнал содержал сжатую до пары секунд запись всех разговоров, которые принял этот «письменный прибор» в течение дня. При отсутствии подтверждения сигнал повторялся через час, и так – три раза, после чего все стиралось, и запись начиналась заново. Солнечная батарея, образовывавшая поверхность «письменного прибора», обеспечивала подзарядку стоявшего внутри аккумулятора.

Система была надежной и многократно проверенной.

Но сигнала не было.

Мисти развернулся, проехал к Филевскому парку, свернул налево и еще налево на Звенигородскую, остановился, вышел. Перед ним расстилалась живописная пойма Москва-реки, окруженная холмами. Слева внизу из земли вырастали краны – это строился Олимпийский велотрек. Деревья сверкали свежей зеленью.

Шум большого города не доносился сюда, слышалось только пение птиц. И вдруг через открытое окно салона послышался короткий двойной писк.

– Ура! – подумал Мисти.

Второй писк означал, что приемник направил «квитанцию» – сообщение принято, можно все стирать. Мисти сел в автомобиль, увидел своего соглядатая – он следовал за ним все время, махнул ему рукой – дескать, будь спокоен, никуда я от тебя не денусь – и тронулся с места. Спустя несколько минут он въезжал во двор Посольства на улице Чайковского.

Мисти присоединил свой чемодан к большой стойке, пощелкал тумблерами, поставил кассету в гнездо магнитофона и нажал клавишу “START”. Пошла дешифровка, речь записывалась на магнитофон и заодно воспроизводилась динамиком. Мисти удивился – вместо ожидаемых разговоров о домашних делах, планах на день и прочее это явно была запись какого-то совещания, причем присутствовало много народу.

– Ну, Герман, погоди, – внутри себя перефразировал Мисти выражение из понравившегося ему смешного советского мультсериала, просмотренного несколько дней назад. – Обещал и не сделал. Придется напомнить получше.

Он раздумывал, как лучшим способом использовать оставшиеся ему до отлета дни – надо было встретиться с Кайресом под любым предлогом, напомнить о его обещании, связаться с шефом и обсудить ситуацию ситуации, купить сыну видеокассету с мультфильмом «Ну, Погоди!», при этом он краем уха следил за тем, что слышалось из стойки. Вдруг что-то зацепило его внимание. То, что он услышал, привело его в шок. Запись была нечеткой – наверное, передатчик был далеко, но все же разобрать было можно.

Голос вещал:

– Это – ожидаемый ход пуска. Здесь истинные параметры – нейтронная мощность, напряжение, ток нагрузки, а вот – то, что мы увидим на телеметрии.

– А почему разница? – кто-то другой.

– САУ выдает в командно-телеметрическую систему нормированные байтовые сигналы, все собирается в слова. Оператор на Земле каждые четыре секунды принимает псевдокадр – 512 слов, там же в сеансе происходит расшифровка и построение графика.

– Интересно. Валера, а где ты это увидел?

– У ребят в Городе – они все подробно рассказали.

– Кончайте вопросы, все в регламенте прочитаете, если нет, то после совещания будет время поговорить! – прервал явно начальственный баритон. – Пойдем дальше – к радиационной обстановке. Не будем задерживать военпредов.

И так далее.

Что это? Явно что-то секретное, и, судя по всему, ядерно-военно-космическое.

Если так, то решение надо было принимать быстро. Время идет, его виза через неделю кончится. Каждый день на счету. Сейчас пять вечера, в Южной Калифорнии – шесть утра. Шеф, скорее всего, уже встал.

Мисти прошел по коридорам, всунул перфорированную карточку-ключ в щель на двери узла связи Посольства США. Снял трубку телефона.

– Шеф, это я. Извините за ранний звонок, у меня важное и срочное дело.

Институт, в это же время

Валерий Рогатин у себя в комнате лихорадочно перечитывал заметки, которые он сделал во время своего доклада на ведомственной комиссии, дописывая по памяти в специальный прошнурованный журнал: содержание дискуссии было таким, что даже безалаберный и несобранный Рогатин не мог доверить его простой бумаге. Пора было идти домой, до этого документы надо было сдать. Запах свежей зелени доносился в открытое окно. Время было чудное – лучшее в году.

Совершенно неожиданно тишину апрельского вечера нарушил уверенный гул автомобильных двигателей. Рогатин различил минимум четыре машины, все с необычными моторами – с чем-чем, а со слухом у Валерия всегда все было в полном порядке.

На площадку перед зданием влетела громадная, никогда до этого не виданная «Чайка-универсал», больше всего похожая на дорогой катафалк из голливудских фильмов про гангстеров. Из «катафалка» прямо-таки на ходу выскочили шестеро высоких молодчиков, один из них выделялся тем, что был совершенно квадратным со спины и одетым не по погоде – в плащ. Под плащом явно что-то топорщилось.

Следом за ней подплыл «ЗиЛ-114», остановился прямо перед зданием. Пятеро из прибывших первыми тут же окружили лимузин, к которому секунд через пять сзади пристроилась «Чайка» Алексанова. Замыкавшая кортеж черная «Волга», тихо урча, развернулась, перегородив подъезд.

Двери всех автомобилей открылись одновременно. Из ЗИЛа вышел невысокий улыбающийся полноватый человек в пиджаке из пестрого «букле», надетом на серо-голубую рубашку-поло с расстегнутой верхней пуговицей. Вид у человека был донельзя несерьезный – ну прямо плейбой! – подумал Рогатин . Из другой двери медленно показался Ефим Павлович во весь свой немалый рост, в белой рубашке, при галстуке и «Звездах», присоединился чуть сзади. Подошли Анатолий Петрович и его заместитель Евгений Павлович – оба также при параде. Все это время квадратный «мордоворот» в плаще держался в стороне и сбоку «плейбоя», полностью закрывая и его и защищавшего его охранника.

Валерий выглянул в окно. Академик Николай Николаевич Звонарев стоял у открытой двери в здание, всем своим обликом выражая искреннюю радость от приема столь дорогих гостей (может, так оно и было в действительности). Неизменный Дуров был здесь же.

– Вот и славно – пока гости не уйдут, Дуров не вернется. Интересно, кто же это? И идет впереди Министра! Значит, очень большая шишка, – подумал Рогатин и был прав.

C инспекцией внезапно приехал Леонид Васильевич Смирницкий лично. Он совсем не догадывался, что своим визитом вызовет немалое замешательство на другой стороне океана. И случится это не позже, чем через месяц.

На той же территории, 19:30 того же дня

– Саша, спасибо за задачку, порадовал. Все оказалось вовсе не так очевидно, пришлось напрячь содержимое головной полости, но человек все же сильнее мотка проволоки!, – добавил Рогатин свою любимую присказку, сияя от удовольствия как начищенный самовар. – Вот программа с комментариями, а некоторые полезные выкладки – на первой странице. Понимаешь, твой приятель был введен в заблуждение вот этой штукой – он ткнул пальцем в интеграл в левой части. Короче, вот решение, – красиво, правда? – а вот этот листинг – проверка. Неси. Точный график пусть строит сам по насчитанным точкам, у него самая главная часть была просто отрезана.. Пока. Ставлю портфель, нажми 73. Я побежал! -

– Погоди, тут тебе сувенир пришел, я его опечатал нашей печатью, так что смело выноси.

В бумажном пакете что-то тяжело булькнуло.

Ожидания Дурова оправдались – он не зря коротал время у пульта после ухода гостей. Рогатин его предупредил, что есть новости, и не ошибся. Полли (она себя не называла по-другому с тех пор, когда в раннем детстве мама читала ей «Поллианну» Элинор Портер) будет довольна, трещина в семейной лодке станет чуть поуже.

Неподалеку, в то же время

В то же самое время Алексанова и Беликова, идущих по третьему этажу Главного здания, встречал обеспокоенный Валерий Алексеевич Колбасов. Он заметно нервничал.

Анатолий Петрович, все собрались, вас ждем!

– Ничего не поделаешь. Вы объяснили, что вдруг приехал Смирницкий?

– Да, конечно, все все понимают…

–Добрый вечер, – начал Алексанов. – Прошу извинить за опоздание – неожиданные и высокие гости. Рад видеть вас всех в одном кабинете, хоть и немного странно. Но наше руководство, наверное, право – наилучшая картина получается, если смотреть с разных сторон. Кто начнет? Может быть, сразу перейдем к «альтернативным» оценкам? Пожалуйста, Евгений Александрович!

Академик Федоскин замялся.

– Мне и моим коллегам, как специалистам по управлению, было довольно трудно войти в проблему. Исходная информация разнородна и противоречива, более того, она неполна. Несмотря на требования известного Постановления наша работа откровенно саботируется органами статистики. Нам приходится додумывать на ходу и как-то восстанавливать исходные данные. Не хочу больше углубляться в подробности.

Короче говоря, то, что получила наша группа, никак не согласуется с опубликованными прогнозами наших уважаемых экономистов. Нам надо договориться. Так дальше работать нельзя.

С места вскочил Дмитрий Александрович Неспелов – очень нетривиальный человек, ставший доктором наук уже в 26 лет, отличающийся, к тому же, совершенно непочтительным отношением к авторитетам, особенно партийным. Высокое начальство его не любило, но что делать – в некоторых случаях его заменить было некем. Прецеденты были…

– Я, честно говоря, не понимаю, о чем говорят наши уважаемые коллеги из экономико-математических дисциплин. Это – никакая не математика, а поэтому то, что они оптимизируют – никакая не оптимизация. То, что они называют стоимостью, являются, по сути, чем-то типа умножения цены составляющих на количество операций передела. Как критерий это не значит вообще ничего – типа площади фигур, образовавшихся в результате встряхивания кофейной гущи. Как мы можем работать, если у нас нет меры? Давайте все-таки встанем на почву одинаковых определений, независимых от идеологии. Я предлагаю забыть о политэкономических догмах и оперировать только фактами внутри единого базиса понятий. Это могут быть как показатели, принятые в западной экономике, так, допустим, и система нашей военной промышленности – все равно, но система должна быть единой! Тогда мы сможем как-то сравнивать одно с другим.

– Хорошо, – ответил со своего места уважаемый академик Шатлин, – но у нас есть формальные определения, методики, утвержденные правила, которым мы должны следовать при оценках. И только так!

– Об этом надо забыть – со своего места пробасил Евгений Максимович Симаков. – От нас требуется не официальный документ, а наше, и только наше заключение (племянник ближайшего соратника Никиты Сергеевича Хрущева, как всегда, осторожен, – пронеслось в голове).

– Поймите, товарищи, – вмешался Георгий Аркадьевич Батов, – если бы требовался официоз, вас бы сюда не звали. И, скорее всего, и нас с Евгением Максимовичем.

Анатолий Петрович следил за дискуссией, размышляя о визите Смирницкого. Что он означает и что следует ожидать? Оценками пусть занимается Колбасов – наверняка это имелось в виду. Надо завершать дискуссию.

– Товарищи. После того, как мы, наконец, договорились, предлагаю продолжить работу и собраться для предварительных выводов, допустим, в сентябре. Валерий Алексеевич организует.

Спасибо!

Московский Кремль , в то же время

Леонид Васильевич Смирницкий фиксировал на бумаге квинтэссенцию сегодняшнего дня. Формулировки родились еще в машине.

Действительно, дела в Институте, можно считать, идут неплохо. Есть система и кооперация, есть коллектив и есть отдельные люди. Это хорошо.

Хуже то, что путь до серийного производства этих штук еще очень долгий. Это 85-й год, не раньше. И внедрить их в систему боевого управления ранее не получится. Они дороги, и будут дорогими до серии. Да, «Курьер», которому они дадут энергию, закроет брешь, но на ограниченном пространстве, надо три – вроде бы, в Таллине они уже дособираются , а лучше – … А сколько модулей полезной нагрузки – раз, два и обчелся? 82-83 будет первый, когда остальные? Можно не успеть, а система, которую продвигает Свечин, должна заработать уже в 83-м, иначе поздно будет. Куйбышевский «Аквамарин»? Фирм несколько, печально, что и ведомств несколько. С точки зрения секретности – прекрасно, но….

В конце-то концов, все работают на оборону страны! Два дела – предусмотреть «двойное назначение» для всех, унификация по спецоборудованию и протоколам связи, пусть даже шифрование будет разным, когда надо – откроем. Начнем космическую жизнь с чистого листа, и слово хорошее есть – «Возрождение». Надо запомнить, тем более, что вопрос о резервной системе активации ответного удара еще ждет своего решения. Вдобавок, дать поручение военным проработать все возможные конфигурации новых систем управления на поле боя. Многое будет зависеть от результатов оценок комиссии Алексанова – что они насчитают, то и будем использовать в качестве исходных при планировании.

База ВМФ США "Коронадо", 10 утра того же дня (21.00 Московского)

Седой и румяный человек в светлом пиджаке рассматривал телефон в своем офисе – стеклянной выгородке большого зала, в котором трещали телетайпы. Он никак не мог принять решение.

Рассказ Мисти просто поражал воображение. То, что он случайно нашел в Москве, давало колоссальный шанс и Мисти, и ему самому как руководителю, и его службе – одной из многих в разведывательном сообществе США. Факты были чрезвычайно ценными, несомненно, они сами по себе были капиталом, но как реализовать этот актив? В одиночку ничего не сделаешь – Джордж Калт погладит по головке, скажет спасибо, включит сведения в отчет, где они и умрут. Но можно было получить больше, много больше, но для одиночки это нереально.

Нужен союзник-«паровоз», кому это могло бы быть напрямую интересно. Посмотрим, что у нас есть.Человек открыл тумбу письменного стола, там располагалась его личная картотека – сложно структурированное сборище самых разноообразных фактов, туда он заносил все, что читал, слышал, о чем говорил, с друзьями. Сейчас требовалось найти человека:

а) влиятельного, но способного слушать;

б) ориентирующегося во внешних проблемах и понимающего истинный размах советской угрозы,

в) не политизированного

г) не замешанного в громких скандалах

и, наконец,

д) достаточно надежного, чтобы не обманул.

Конечно, таких идеальных людей в природе не существовало, ясное дело; можно надеяться только на компромиссную фигуру, в которой плюсов по каждому пункту больше, чем минусов. У всех знакомых были те или иные перекосы. Публичные политики не годились – седой человек искренне считал любого из них сосредоточием жизненных пороков. Обращаться по команде – проиграет и дело, и он сам.

Человек напряженно думал, пил скверный кофе из кофеварки, вновь и вновь смотрел на карточки. Встал, вышел из кабинета, медленным шагом направился в сторону бухты Коронадо, где готовился к выходу авианосец «Китти Хок». Окружаюшие его кораблики казались муравьями, снующими вокруг этого гигантского утюга, дымящего трубой. Авианосец – с него взлетали самолеты, бомбившие Вьетнам, Вьетнам, что-то здесь есть… Вьетнам – да это идея! Если он сам не может найти – надо спросить совета, и есть у кого – старый дружок Джим Ли! Он же воевал там много лет, он, собственно, и привел Мисти в контору (Мисти об этом, естественно, не знал).

Мужчина развернулся и быстрым шагом направился в офис к телефонам.

– Алло, Джим, это я. Можешь помочь? Нужен человек для довольно щекотливого дела – и влиятельный, и разумный, в меру честный, главное – умный. Знаю, ты в Желтопузии встречался со многими деятелями. Может, ты присоветуешь что-нибудь? В долгу не останусь, но думаю, что и тебе будет от этого пирога свой кусок. Подумай, пожалуйста!

На том конце трубки надолго замолчали.

– Зная тебя, старого лиса, думаю, что больше всего подошел бы Фрэнк Картано.

– Совершенно без понятия, кто это такой, ты второй, от кого слышу это имя, первыми были дикторы NBC. Неизвестно, кто, и вдруг – заместитель директора ЦРУ?

– То-то и дело, что о нем вообще мало кто знает. Как только Фрэнк появлялся в стране, а таких стран было несколько, лидер – «красный»– тут же менялся на лояльную нам персону. Вот. И заметь – он все время в тени.

– Да, впечатляет… Но как на него выйти, если он столь секретная личность?

– Вот тут я, может быть, помогу. Мой сослуживец по Вьетнаму и твой земляк – Дон Рамсфилд, нормальный мужик, за пивом трепались о молодых годах, как-то и рассказал мне о своем дружке по Принстону – они в общаге в одном блоке жили. Он говорит – Фрэнк очень умен, не выпендривается, спортсмен – привык терпеть и бороться, и, что самое ценное, не голодный – деньги у него есть, и своих не бросает. Так что жди – я Дону позвоню и попрошу переговорить либо вначале с тобой, либо прямо с Картано.

– Джим, я твой должник!

– Сочтемся!

Москва. на следующий день

Мисти Лазарус проснулся у себя в номере гостиницы «Мир», совсем недалеко от Посольства. Он чувствовал себя вполне бодро и хорошо. За неделю организм перестроился к одиннадцатичасовой разнице во времени – полной смене дня на ночь.

После вчерашнего разговора с шефом он не мог успокоиться – виза кончается, задание, с которым он поехал, не выполнено, и непонятно, как его выполнять – господин Иван Дуров был так же далек, как и первый день его пребывания в СССР. А та «бомба», которую ему удалось подслушать?

Мисти прошел в душ. По закону подлости, именно в тот момент, когда он был мокрым и намыленным, в номере настойчиво зазвонил телефон.

Оставляя на паркете мокрые следы, Мисти подошел к аппарату.

– Лазарус.

– Привет, Мисти! Мне не понравился наш вчерашний разговор. Я обеспокоен твоим здоровьем, тебе не следует так много работать. Сходи к врачу в Посольстве, пусть он тебе выпишет лекарство или назначит процедуры, оплатим. Если не сможешь выехать вовремя – не волнуйся, мы все уладим, срочный запрос на продление визы уже послали в генконсульство Сан-Франциско. Трудового героизма нам не надо, если плохо себя чувствуешь, задержись на неделю или две – по состоянию. Я только не понял – в каком же месте ты мог подхватить эту заразу? Врач посмотрит – сразу позвони, буду ждать. Пока.

– Вот это да! – подумал Мисти.

Уже через час он позвонил из Посольства по защищенной от подслушивания спутниковой линии связи. Сан-Диего казался рядом.

– Мисти, несколько вопросов. Как долго продержится твое устройство?

– До месяца. Может, и два-три – все зависит от того, как долго оно пребывает в условиях хорошего освещения.

– Можно ли его вывести из строя дистанционно?

– Категорически нет. Оно способно только получать квитанцию, командная линия отсутствует.

– Мисти, дело очень серьезное. Заинтересовались люди на самом верху.

– Так что с моим заданием по финансированию «красных»?

– Забудь о нем, ты очень хорошо поработал. У тебя две трудные задачи – достоверно узнать, где именно происходил этот разговор, и, во-вторых, обеспечить прием первого же сообщения. Повторения допускать нельзя, иначе наш источник сгорит. Кстати, узнай, кто он? Первая задача самая важная. – тогда мы сможем организовать прием информации по-другому, у нас есть ресурсы в Москве.

Москва, на следующий день

Герман Кайрес глядел из окна на памятник героям Плевны.

В Москве был май. На душе – ноябрь.

Полтора года – и ничего. Никаких сдвигов. Все двери вдруг закрылись. Сколько можно терпеть этот комсомол???

Витольд Казимирович также ничего не понимал. На просьбы относительно Германа никто не реагировал.

На самом деле ларчик открывался просто. Иван Артемович вообще не выносил заносчивых юнцов, к тому же не считал нужным сдерживаться, он уже ничего потерять не мог и сочными мазками живописал Германа, украшенного многочисленными фингалами, жалкого, как побитая собака, поздно ночью явившегося выпрашивать деньги. Это было вполне достаточным основанием для досрочного отзыва Германа из Боливадора с пометкой «морально неустойчив». Претендентов на столь теплое место хватало.

Ничего нельзя было сделать.

И в это время раздался телефонный звонок.

– Слушаю.

– Герман, привет! Это Слава.

– Привет. – Герман ни о чем не беспокоился. С его точки зрения он сделал все, что мог.

– Герман, есть одна проблема и серьезный разговор.

– Хорошо, – с чистым сердцем произнес Кайрес. – Давай встретимся!

– Значит так, приезжай в Сокольники на выставку. Я оставил тебе приглашение, заходи, там и поговорим.

– Отлично!

Буквально через сорок минут Герман сидел в закутке стенда.

– Герман, мы так не договаривались. Я нашел господина Дурова по своим каналам. Во-первых, он ничего не слышал обо мне, во-вторых, он даже не получил тот сувенир из Боливадора. Это серьезно подрывает мое доверие к тебе. Я начинаю думать, что ты не оценил моей помощи и переоценил свои силы. Можно принять меры. Ты знаешь, какие.

Кайрес оцепенел. Он представил себе реакцию его нынешних коллег – такой же «золотой молодежи» – на подобный сюрприз для потенциального конкурента на теплое место. В этом случае даже место испаноязычного переводчика представится раем.

– Но Слава, я сейчас в таком положении, что сделать что-то мне действительно трудно! Я много раз пытался прорваться наверх, но ничего, слишишь, ничего не получается! Все мои попытки уходят в песок. Да и этот Саша Дуров – тоже в ауте, он все время жалуется, что ничего не может сделать. Загнали его в этот ИИП, а это хуже, чем тюрьма! Из тюрьмы хотя бы есть выход, а у него выхода нет. Он там и будет сидеть вечно.

– Это ты о чем?

– Да о сыне Дурова. Помнишь, я тебе говорил? Так вот, его определили каким-то начальником над секретами. Он сперва обрадовался, а теперь все время жалуется – дескать, там и закончит дни свои.

Кайресу было совершенно все равно в этот момент – стоило или не стоило говорить о таких вещах. Он чувствовал полный тупик, ему надо было выговориться. Что угодно, только не прозябание в подвешенном виде.

Мисти не подал виду, что он уже получил практически все, что хотел. Надо было сбить Германа с последней мысли.

– Но Бог с ним, с Александром. Что у тебя? Вроде бы, тогда в Боливадоре все окончилось нормально. Или нет?

– Нет, конечно. Выперли с пометкой типа «морально неустойчив».

– И что теперь?

– Да, вот отец помогает, но без особого результата.

Мисти сообразил – с одной стороны, парень в заднице. С другой,– он начал перебирать варианты, – очень, очень перспективный. О нем надо узнать побольше. И если ему помочь – помощь воздастся сторицей. Такой будет сидеть на крючке крепко…

Только если сделать все очень естественно – пользы от Германа за железным занавесом будет меньше, чем от Германа, хоть когда-то выезжающего из страны, так что посодействовать в поднятии шлагбаума было бы не вредно. Ой как невредно…..

– Герман, у меня для тебя предложение. Ты послушай, не делай резких движений, хорошо подумай и ответь. Я не шучу.

– Давай, мачо, вперед!

– Слушай, Герман – предположим (только предположим, я ничего не обещаю!), что мы найдем в Сан-Хуане виновников твоего приключения и распубликуем это дело в газетах. Это тебе поможет?

Герман почувствовал себя так, как будто он сидел в помойном ведре, изрядно промок и провонял, и вдруг какая-то невидимая рука начала его понемногу вытаскивать и отчищать. Он представил себе, как является пред очи начальства с печатными материалами, начальство извиняется, делает сразу что-нибудь хорошее (в общем, красные побеждают), и Герман возвращается к тому внутреннему ощущению, которое было полтора года назад. Он даже не осведомился о цене, которую надо будет заплатить. Сыр в мышеловке выглядел чрезвычайно соблазнительно, а кушать хотелось так, что самосрабатывающее устройство для отлавливания любителей бесплатной еды казалось совсем нестрашным!

– Конечно! Все, что угодно.

– Герман, смотри, не подведи меня второй раз! У меня небольшая компания, мы всего лишь консультанты и свободных денег у меня нет, но кое-что в Боливадоре мы можем. Я готов инвестировать в тебя с тем, чтобы браться за проекты здесь, в Советской России. При этом я буду рассчитывать на твою помощь и делиться с тобой выручкой. Подумай над этим. Конечно, ничего того, что у вас называют шпионажем – никому в Боливадоре это не интересно, но у нас множество людей, имеющих бизнес с СССР. Они обращались ко мне раньше за помощью, я отказывался. Теперь попробую браться. Но, чтобы ты понимал – репутация у нас – прежде всего. Я должен быть успешным перед клиентом – первая неудача будет последней. Это не то, что у вас в Советах. У нас каждый за себя.

– Меня это вполне устраивает! Всем, чем могу, буду здесь помогать.

– Хорошо. Для начала – мне помогли связаться с господином Дуровым, но с ним общался мой человек, а мне надо поговорить с ним лично. Как угодно. Достань мне телефон. Обязательно. Мне надо дать отчет Фергюсону. Эта компания способна погубить меня на корню.

Ход был хорош. Иван Дуров нужен был теперь как прошлогодний снег, а вот Александр – это было актуально. Пусть Герман принесет его на блюдечке.

– Слава, – заканючил Герман, – но я никак не могу! Правда! Может быть, сам поговоришь с Сашей Дуровым, объяснишь ситуацию, вот тебе его рабочий и домашний телефоны. Позвони сам. Я ему наобещал, попробовал помочь, а меня послали!

Мисти тут же зафиксировал в памяти эти цифры. Он был уверен, что они долго не выпадут из памяти – профессия как-никак… ,

Теперь Герман должен забыть об этом эпизоде.

– Это мне не интересно. Я знаю, что телефон господина Ивана Дурова у тебя есть. Я ему сам позвоню. Давай, признавайся.

– Ну, хорошо. Вот. Только ты меня не сдавай! – Герман написал семь цифр.

– А что же ты, пижон, тянул резину все это время? Спасибо, конечно, но по твоей милости я потерял время и свои деньги. Ладно, проехали. То, что я обещал, попробую сделать. Вернусь в Боливадор, посмотрю, что можно предпринять, и позвоню тебе. Потом решим, как жить дальше.

Спасибо, что пришел. Жди известий от меня!

***

Четыре часа спустя Мисти в разъездном автобусе двигался по улице в промзоне на западе Москвы. Его путь лежал к посольской даче в Серебряном Бору, но траектория была довольно странной. Положение интересующего объекта было определено по имеющемуся номеру телефона, а по рельефному плану Москвы специалисты установили потенциальную зону наилучшей слышимости. Автобус был именно там.

Мисти смотрел на часы, держа в руках таблицу. Время передачи каждый раз было разным. Что же будет?

Ровно в условленную секунду раздался знакомый двойной писк. Судя по громкости, прием был отменным.

– Ура, получилось! – подумал Мисти.

Он не ошибся.

Вена, июнь

Как гласило официальное сообщение, « В столице Австрии Вене 15—18 июня 1979 г. состоялась встреча Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР и Президента США. Она была ознаменована заключением серии соглашений об ограничении стратегических вооружений между СССР и США, названных в целом ОСВ-2.».

Директор Института США и Канады академик Батов вылетел из аэропорта Швехат вместе с остальными членами делегации. Он понимал, что на переговорах достигнуто все, что можно. Конечно, верить никому из американцев нельзя, но Соглашение позволит хоть чуть смягчить атмосферу страха и напряженности…

Радости от этого было немного – тяжелый камень лежал на его сердце. Непосредственно перед отлетом он получил для рецензирования реферат Записки о социально-экономическом положении страны. Содержание привело его в ужас, а то, как велись дела на переговорах, состояние и окружение генсека не позволяло надеяться на сколь-нибудь решительные действия. Страна катилась по инерции к неминуемой пропасти. Видели это пока что немногие.

Город, июнь

Два автомобиля с работающими двигателями дежурили около Центрального Завода Прикладной механики.

Ворота медленно открылись. В ту же секунду на крыше первого из ожидавших автомобилей – «Волги» ГАИ – замигал красный маячок, машина медленно двинулась. Второй из ожидавших автомобилей – огромный КрАЗ, нагруженный лежащими панелями – пристроился следом. Из ворот выехал «Урал», в кузове которого стояло нечто, накрытое серебристым чехлом, пристроился за КрАЗом. Следом за «Уралом» выехала техничка ГАЗ-66 с антеннами, мигалками и прочими причиндалами.

«Кругозор» начал свой путь на Тюра-Там. КрАЗ с панелями был нужен исключительно для того, чтобы если (что было крайне маловероятно) какой-то сумасшедший все-таки выедет навстречу автомобилю со сверхценным грузом и преодолеет ГАИшную «Волгу», то на его пути первым встретится именно этот сорокатонный сюрприз. От психа в этом случае, скорее всего, останется только мокрое место.

Ничто не должно было помешать «Кругозору» совершить свой прощальный путь по Городу, где он родился и вырос. С Тюра-Тама он уже никогда не вернется обратно на Землю. До скончания веков – в живом или неживом виде – он будет сопровождать Землю в черном Космосе.

Конвой торжественно следовал по пустынным улицам. В сиреневых сумерках долгого майского вечера все это напоминало медленно двигающуюся лежачую новогоднюю елку, украшенную мигающей гирляндой.

Люди улыбались вслед. Знай наших!

Шумное застолье организовали неделей позже в профилактории за городской чертой. Победу надо было отметить достойно!

Первая неделя, которая традиционно считалась испытательной, закончилась вполне успешно. Спутник невиданных доселе возможностей вышел на расчетную орбиту и потвердил все прогнозы.

Сидоров-Козин, исполнявший обязанности тамады, настойчиво стучал вилкой по фужеру. Никто не отреагировал – сидели уже второй час, народу было много, настроение было приподнятым, говорили громко, кое-где уже начали петь песни.

– Люди, товарищи, граждане, – наконец закричал Константин Геннадьевич – Важное сообщение. Михаил Федосеевич, прошу!

Кое-как угомонились.

– Товарищи, друзья, соратники! – начал Решетников. – Зачитываю приветственную телеграмму Министра.

– Дорогие товарищи! Новый объект «Кругозор» блестяще подтвердил самые дерзновенные прогнозы. Ваше участие в этой победе советских ученых и конструкторов является определяющим. От имени Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства поздравляю вас …

Окончание потонуло в громе аплодисментов.

– Ну что, – сказал протиснувшийся через толпу Сидоров-Козин, – вот и проблемы с «Курьером» решены!

Москва, июль

С террасы на Николиной Горе открывался замечательный вид на пойму Москва-реки. Была макушка лета – 19 июля. Министр мог расслабиться – «Кругозор» что был принят в нормальную эксплуатацию. Новая серия, новые возможности, новый шаг вперед....

Мысли прервал телефонный звонок..

– Поздравляю вас от себя лично и от имени Генерального Секретаря с большой победой. раздался голос помощника генсека Чернова

– Спасибо. – недоумевая, признес министр. Поздравительную телеграмму от ЦК он получил еще несколько часов назад.

– У меня, собственно говоря, одно сообщение. Вы слышали о запуске американцами нового спутника связи?

– Да, конечно, мы это отслеживаем сами и получаем уведомления через существующую систему Никсона-Брежнева.

– Так вот. Американский спутник погиб. Это точно. Связи с ним нет уже двое суток.

– Вот так сюрприз! А известны ли причины?

– Да нет, конечно. На фоне неудачи американцев ваш успех еще более значим. Еще раз поздравляю!.

– Благодарю от всего сердца! -.

Повесив трубку, он задумался. Выпил коньяку из стоявшей рядом маленькой рюмки, запил чаем.

– Ох, и неспроста все это, – подумал он. – Чернов просто так не позвонит…

Министр даже и не догадывался, как он был прав.

В сорока километрах от Николиной Горы Валерий Рогатин отмечал свой тридцатый день рождения. Было грустно. Народу было мало, виды на будущее – туманные, обстановка дома накалялась…

Лэнгли, июль

Заместитель директора ЦРУ Фрэнк Картано буквально вбежал в небольшой зал. Эта комната примерно сорока квадратных метров с обеих сторон была окружена коридорами, с внешней стороны которых располагались рабочие кабинеты. Большинство сотрудников никогда здесь не были, они даже не предполагали, что внутри их здания есть это скрытое даже для своих помещение.

За столом уже сидели трое – тот самый седой человек из Сан-Диего, генерал Каспар Уайнуотер, Мисти Лазарус.

– Прошу прощения за опоздание – сами видите, что творится в Никарагуа. Слышали CNN? Отряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения торжественно вошли в столицу Никарагуа. Это дополнительная головная боль для нас, и Управление буквально разрывается на части, пытаясь смягчить антиамериканские настроения и не дать Советам превратить Никарагуа во вторую Кубу.

Но к нашим баранам. Джентльмены, сразу скажу – материал, который добыл мистер Лазарус, совершенно убойный. Мы только сейчас смогли оценить всю грандиозность замысла Советов и их опасность для нашей демократии. И то нельзя быть уверенными в том, что мы составили действительную картину происходящего. Особое впечатление произвел господин Смирницкий – время таких людей спланировано на полгода по минутам. Это доказывает чрезвычайную серьезность происходящего. Мы без лишнего шума подключаем всех, кого можно – Агентство Национальной Безопасности, собственно от их ведущего – Говарда Донована – мы и получили заключение, RAND, агентурщиков, аналитиков – к выявленным людям. 80% материала можно получить вообще не выходя из-за стола – читать советские журналы, прессу, слушать переговоры и только потом снаряжать экспедиции типа тех, которые у вас получились случайно. И еще раз о вас с Мисти – плохая курица не найдет жемчужину среди кучи зерна. Ваше везение – это ваш профессионализм.

У меня несколько вопросов. Первый. Мисти, как ты считаешь – устройство на самом деле закончило свою работу?

– Да, мистер Картано, конечно. Мы не получаем некоторых кодированных квитанций, которые все равно должны были бы быть, если бы передатчик был бы жив. Но он мертв не менее недели. – ответил Мисти.

– Для друзей я –Фрэнк. Как ты считаешь, может ли он ожить?

– Чрезвычайно маловероятно. Скорее всего, весь этот «письменный прибор» будет выброшен на помойку – после пропадания питания замок «заедает», и его открыть можно, только взломав. – Тогда все. Dead end43. После взлома контакт питания разрывается навсегда.

– Мисти, еще вопрос, – подал голос Уайнуотер, – ты больше всех слушал эти записи. Как тебе показалось – не блеф ли это, все эти спутники, ядерные станции, командные пункты?

– Нет, я так не думаю. Они настроены серьезно.

– Слушайте, шеф, вы из нас самый старший. А хватит ли у них сил, – спросил Картано.

– Откровенно говоря, не знаю. По всем нашим прикидкам у них давно должно было бы все лопнуть. Однако они еще живы и здоровы.

– Но мы должны строить свою стратегию, особенно на публике, так, что мы полностью уверены в том, что Советы на марше. Русские идут! Джимми Баркер в марте уже открыл работы по космическому сегменту. Не поздно ли? – - вопрос Уайнуотера не предполагал ответа.

– Это точно. Но у нас еще одна проблема, – вмешался седой человек. – Ребята, не стройте иллюзий. Я здесь самый старый, как вы только что напомнили. Более существенно, что я здесь самый старый контрразведчик. Мы не должны обманываться насчет изоляции этого зала, этого здания, этой страны. У нас наверняка есть крот, и мы должны действовать в уверенности, что он сливает информацию Советам.. Эти двое – чрезвычайно ценные кадры, тем более, что они даже и не знают, что работают на нас. Мы их должны беречь, как только можем.

Подумайте, как дать ниточку Советам по каналу утечки информации, отводя подозрения от этих двух? Как ты считаешь? -

– Ну шеф, ты молодец! Хитер! Сегодня же дам такое поручение нашим службам! –

Картано вернулся в свой кабинет. Маленьким ключом открыл картотечный ящик, вытащил нужный файл, открыл.

Перед ним лежала докладная из Москвы. Какой-то «доброжелатель» уже трижды предлагал свои услуги.

В свете сообщения Мисти это все было очень интересно. Надо было бы поработать с этим незнакомцем. Пусть ребята из Москвы напишут ему подтверждение, ни к чему не обязывающее – посмотрим, что будет.

Но вначале отслеживаем их космос и атомную энергию. Идеи есть .

Где-то на границе округа Колумбия, через пару дней

Невысокий мужчина с тронутыми сединой волосами расплатился с таксистом, толкнул дверь ресторана, скинул черный плащ на руки гардеробщику, оглядел себя в зеркало.

– Черный плащ, тот самый, единственное, что осталось от прежней жизни. А сейчас – костюм, галстук-бабочка в горошек, коллеги по кафедре, а впереди то же самое… Каждый день. –

Мысли разглядывавшего себя в зеркало субъекта были невеселыми. Он вел размеренную жизнь университетского профессора уже семь лет, совмещал преподавание с научными исследованиями, даже получал интересные результаты, занимался с аспирантами, публиковался….

Но это было совсем не то, чего требовала неистовая душа, скрытая под хорошо отглаженным костюмом!

Пятнадцать лет назад он присоединился к коллективу создателей небывалой системы, которая должна была на длительное время обеспечить энергетическое превосходство американским космическим аппаратам. Вначале присоединился, а потом и возглавил, собрал команду… Новое дело – это была его стихия, требующая бури и натиска!! Шесть лет они работали как черти, зная, что на пятки наступают русские. И вот – пуск!

Бетонное поле мыса Канаверал, лютый ветер, сдувающий с головы шляпу, он в этом самом плаще рапортует председателю Комиссии. А потом аплодисменты в зале по поводу вывода на орбиту и…. тишина. Почему – никто не понимал и до сих пор.

Он как руководитель проекта, что называется, «попал под раздачу». Деньги отняли, команду распустили, проект закрыли… Подергался, иногда открывая и закрывая свое дело, в конце концов стал тем, кем стал… Но это же скучно!

Может быть, тот, кто пригласил его на этот ланч, имеет в виду что-то другое?

– Профессор Лоуренс Болдуин? – метрдотель был сама любезность. – Прошу, вас ждут.

Двое мужчин встали при его появлении. Один – высокий, худой, с длинным лицом типичного англосакса-янки, другой пониже, крепкий, в очках и щеткой рыжих волос над скошенным высоким лбом.

– Интересно, кого Джордж привел с собой? (Высокий мужчина был давным знакомым Болдуина, в совсем недавнем прошлом – Директор Центрального разведывательного управления, ныне – исполнительный директор какого-то банка, но главное – важная персона в Совете по международным делам при президенте ).

– Фрэнк – рукопожатие рыжего было энергичным. – Спасибо, что прилетели. Прошу к столу.

– Лоуренс, давай к делу – Джордж Бушман положил перед собой вилку с ножом, официант тут же забрал посуду. – Я тебя давно знаю, знаю и твою кипучую натуру, ты не из тех людей, которые изо дня в день делают одно и то же. Мы решили предложить тебе освободившуюся должность национального офицера по науке и технологиям. Я уверен, что прошедшие годы тебя не изменили, а академический кругозор только расширился. Ты видишь, что мы сейчас бьемся с Советами каждый день и час, нам нужен человек, который в состоянии оценить обстановку и при необходимости создать новый проект для решения государственной задачи – быть сильнее всех на этой земле … Ну как, ты согласен? Бюджет вполне приличный, зарплата – достойная, а мне как Совету и Фрэнку – как замдиректора ЦРУ нужен человек, в котором лично мы уверены. Ларри, страна нуждается в тебе. -

Болдуин задумался. Предложение было неожиданным, но сулило выход из рутины на оперативный простор. В конце-то концов, он еще не старый, чтобы вести жизнь полупенсионера....

– Звучит заманчиво, и стоило бы попробовать… Но, джентльмены, я же профессор, сейчас каникулы, но есть утвержденный курс лекций, аспиранты, экзамены… Я с удовольствием, но как быть с этим?

– Мы ждали этого и подготовились – рыжий Фрэнк улыбнулся. – Сколько угодно в свободное от работы время, за профессорскую зарплату – ее же никто не отбирает! А принимать дела надо уже на следующей неделе.

– Согласен. Но, Джордж, пообещай мне, что отпустишь, если подвернется что-нибудь особенно интересное, как тогда со SNAPом….

– Так, похоже, уже подвернулось. Вступай в должность, получишь документы, скучно не будет!

Миусская площадь, август

Августовским утром в кабинете на Миусской площади раздался резкий телефонный звонок аппарата АТС-1.

– Привет тебе. Это Сорбич.

– Доброе утро, Иван Дмитриевич.

– Слушай, важное дело. Ты знаешь, какая сейчас обстановка. Положение обостряется с каждым днем.

Министра всегда коробило «тыканье» Сорбича. Но не согласиться с тем, что жизнь становилась какой-то более напряженной, было невозможно.

– Так вот. Мы тут в ЦК посовещались и придумали кое-что, есть возможность хоть как-то поправить положение. Пусть не экономикой, хоть бы идеологией.

– Ну хорошо, а я-то какое отношение имею к этой самой идеологии?

– Да самое прямое. Помнишь американский спутник, как его – DSP?

– Конечно. Умер с месяц назад.

– А ты помнишь, для чего его запускали?

– Для вещания, по-моему, на Индию.

– Точно. Индусы заказали американцам для вещания на свои северные штаты. И теперь эти самые области – без телевидения.

– Ну и что?

– Как это что? Если Штаты не могут, а мы сможем – представляешь, какой это будет фитиль Штатам? Твой «Кругозор» пока еще не эксплуатируется Минсвязью, сибиряки пока без него обходились. В общем, мы придумали – использовать «Кругозор» для вещания на Индию. Вы для сибиряков сделаете другой, а для штатников это будет хорошая плюха. Особенно после Никарагуа!

Министр вообразил координаты «Кругозора» и погибшего американца.

– Похоже, в принципе это возможно, хотя и не в полном объеме. Надо посчитать более подробно.

– Давай предложения! Это – поручение ЦК КПСС. Времени на расчеты – день. Через неделю Генеральный встречается с их премьером, и надо, просто необходимо, чтобы к этому моменту предложения были готовы. Второго такого случая не представится. Привет!

Трубка замолчала.

– Авантюризм, конечно, и показуха – подумал министр. Хотя к политическим шоу он относился довольно внимательно. Он хорошо помнил пламенные речи во время визита Н.С.Хрущева в США о ракетах, которые производятся на советских заводах подобно сарделькам, и о том эффекте, который произвели на Западе такие заявления, произносимые с несокрушимым апломбом. На самом же деле полеты космонавтов и истерические выступления на трибуне ООН долгое время с успехом скрывали истинное соотношение сил – 100:4 в пользу США. Так что иногда и такие средства, какими бы идиотскими, на первый взгляд, они не казались, были экономически оправданы.

Что ж, решения ЦК не обсуждаются. Министр снял трубку ВЧ.

Город, в этот же день

Через полчаса Решетников собрал совещание в узком кругу – только заместители.

– Товарищи, нам дано поручение – обеспечить вещание на Индию средствами «Кругозора». Сергей Александрович вчерне согласился, так что считайте, что это – поручение ЦК КПСС.

В вашем распоряжении – день. Спасибо, все свободны. -

***

Поздно вечером разговор продолжился,.

– Пожалуйста, высказывайтесь! – Решетников продолжил так, как будто и не было дневной паузы. – Что у нас по полезной нагрузке?

– Михаил Федосеевич, аппаратура «Кругозора» по частотному диапазону и по диаграмме направленности антенны позволяет обеспечить примерно 80% вещания, которое было заказано американцам. Однако для этого необходимо существенно развернуть изделие, требуется достичь следующих параметров – докладчик зачитал данные расчетов.

– Спасибо. Что по баллистике?

– Маневр в принципе реализуем – мы приблизительно посчитали, что надо сделать. Рассчитываем достичь нужной ориентации через сорок-пятьдесят минут. Ожидаемые уровни перегрузок на конструкцию более или менее соответствуют допустимым.

– Что по энергетике? Альберт Гаврилович?

– Переориентация солнечных батарей обеспечит 80-90% потребления полезной нагрузки. Хотя, конечно, надо помнить – прочностные характеристики панелей находятся на пределе.

– Константин Геннадьевич, что скажешь по этому поводу?

– Я уже говорил – этот новый объект – действительно самый лучший. У нас нет оснований сомневаться. К тому же ситуация выигрышная – другого шанса доказать правильность наших решений может и не предоставиться

Убежденность Сидорова-Козина вкупе с его авторитетом подействовали на присутствующих.

– Ну так что – решили?

Молчание было ответом.

– Хорошо, спасибо! – сказал Решетников. – Направляю материалы Министру.

Через неделю

На 5-й странице газеты «Правда» появилась небольшая заметка от том, что по просьбе Правительства Индии СССР будет осуществлять телевизионное и радио- вещание на северную часть этой страны взамен вышедшего из строя американского спутника связи. Текст намеренно был очень простым и содержал констатацию нехитрого факта – Америка оказалась неспособной, а СССР – во-первых, может; а, во-вторых, готов придти на помощь. Материал впечатлял.

Осталось только все это реализовать на практике.То, что предстояло осуществить, делалось редко, но небольшой опыт уже был.

Сеанс связи из Голицыно должен был начаться с минуты на минуту.

Михаил Федосеевич и заместители, сидя в здании ЦЗПМ, видели и слышали все то же самое, что и офицеры на НИП под Москвой.

– Есть телеметрия «Кругозора». Все в норме, полет нормальный.

– Начали программу.

– Понял. Команды ушли. Вижу квитанцию с борта. СГ-1 и 2 сработали, все нормально.

– Потерян сигнал по OZ!

– Потеря управления по крену!

– Угловая скорость – предельное значение!

– Падение напряжения на клеммах СБ-1, СБ-2, отключение полезной нагрузки!

– Отключение дежурной нагрузки

– Потеря ориентации – датчики не видят ничего, кроме солнечного диска!

– Максимальная скорость по СГ-1 и СГ-2!.

– Стабилизировать положение в пространстве не удается!

– Похоже, что-то сломалось, – без всякого выражения произнес Решетников. – Надо разбираться. Спешки нет, с этой орбиты изделие никуда не денется еще несколько лет, так что давайте попробуем понять, что случилось, и как выходить из ситуации. Давайте снимать весь сеанс телеметрии и обсчитывать. Константин Геннадьевич – отвечаете.

Суетиться не надо, но и времени нет тоже. Сами видите – проект политический. Как бы не расплатиться партбилетами…

Трансляция на Индию должна быть. Любой ценой!

Подмосковье, через две недели

Люди в большом зале держали перед собой копии распечаток телеметрии, чертежи и другую документацию.

Вопросов было, по традиции, три – что случилось, кто виноват, и что делать.

Порядок таких сборищ за тридцать лет выработался в деталях. В проекте любого аппарата участвовали десятки фирм. Каждая из них, в принципе, могла бы быть виновником аварии, поэтому естественным стремлением каждой из них было заручиться документальным подтверждением работоспособности именно своего агрегата. Документальным значило – чертежи, описания, (своя!) телеметрия.

Геннадий Дмитриевич Якутов выполнял печальную обязанность по представлению ЦЗПМ на этом «народном хурале». Все было очевидно до отвращения – перегрузки при маневре сломали чрезмерно изящную штангу механизма раздвижения солнечной батареи (которая была намного больше применяемых ранее), оси инерции не совпадали более с векторами ориентации, попросту говоря, объект потерял симметрию и начал хаотически кувыркаться. Моделирование показало практически полное совпадение вычисленных параметров с реальными. Либо подвел материал, либо рассчитывали без всякого запаса на непредвиденные маневры. Именитый Сидоров-Козин пошел на поводý у эмоций, результат был печальным.

Кто виноват, было понятно каждому. Что делать – на это у Якутова были предложения.

Геннадий опоздал на нужную электричку и приехал в Жаворонки на десять минут позже того, как автобус подобрал всех заинтересованных лиц. Пришлось ехать на частнике до КПП Голицыно-2, дальше – пешком, опоздание составило более получаса. Но он не расстраивался – перспектива маячить огородным пугалом, на которое показывают пальцем остальные, удовольствия не доставляла.

Однако происходящее в зале напоминало дурной спектакль.

Какой-то человек стоял около доски и с профессорским видом вещал общеизвестные истины, типа тех, что Волга впадает (благодаря ему, наверное) в Каспийское море. Этот стиль поведения не лез ни в какие ворота – здесь все знали и уважали друг друга, и мнение сообщества было очень важным. Геннадий огляделся по сторонам – все более или менее знакомые, но вот Геннадий Урядников из Радио НИИ – старый борец, верный человек (хотя и жлоб, каких мало – беззлобно подумал Якутов, все жлобы, когда речь идет о борте!), можно спросить у него.

– Геннадий, а что это за тип?

– Гена, это Граф какого-то прислал. Никогда его раньше не видел!

Якутов понял – «граф» была кличка Шереметева – начальника института электромашин. Фирма Шереметева делала гироскопы и гиродины.

– Слушай, он ненормальный? – В это время докладчик доказывал, что если бы все использовали при анализе преобразование его имени, то все было бы хорошо. В докладе он особенно напирал на многочисленные свидетельства и сертификаты (своего величия, это легко можно было понять).

Народ утомлялся. Все, что излагал этот тип, не имело никакого отношения к теме нынешнего серьезного разговора. Наконец, не выдержал председательствующий.

– Михаил Ильич, пожалуйста, ближе к теме. Мы все поняли и не имеем никаких претензий к вашим изделиям. Пожалуйста, Якутов! -

Геннадий встал.

– Собственно говоря, наши результаты показывают следующее, – он перешел к изложению сценария и выводов

Михаил Ильич Микульский прошел к своему стулу с чувством глубокого удовлетворения. Он выполнили свою задачу – все его увидели и узнали.

Однако он просчитался – его действительно узнали, но немного не так, как он рассчитывал.

Сообщество, на собрание которого он напросился, было очень специфическим. Конечно, каждая фирма берегла свою репутацию, и хранение фирменных секретов не считалось зазорными. Но это были именно тайны конторы, в конце концов, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, и самым крепким является «задний ум», как говорится в русской пословице. Все космические системы и проекты было чрезвычайно дороги, за ошибку можно было поплатиться не только дырой к бюджете, но и местом, но это была работа. Не получилось, так не получилось. Признайся, скажи, предложи – все поймут, и если не простят совсем, то и ничего особенно плохого не будет. Но откровенный личный напор принимался лишь в одном случае – если напирающий был «ответственнорешающим и деньгоделящим». Тогда – «любой каприз за ваши деньги!», кстати, личная подпись под «капризом» была абсолютно необходима.

Микульский к таковым не относился, поэтому избранная им линия поведения вела к гарантированной персональной погибели.

Михаил Ильич пришел в институт электромашин, воодушевленный успехами фирмы, о которых им сообщали еще в ВУЗе. Он быстро сориентировался в ситуации, влился в общественную работу, стал комсомольским секретарем, потом – партийным функционером, а потом – после того, как стало понятно, что дальше его продвигать не имеет смысла – Микульского, по сложившейся практике, вернули на производство с повышением. Михаилу Ильичу дали одну из наиболее гиблых тем, представлявших лишь академический интерес в надежде, что он всю жизнь будет ею заниматься. Расчет оказался ошибочным.

В его маленькую группу пришел странный неотесанный медведистый малый, Поволжской (смеси русских-мордвы-татар-башкир-чувашей-и других народов) национальности из среднеуральской деревни. Парню было трудно – он только что женился, по возрасту попадал под призыв офицером, родился ребенок, а зарплаты в Институте были приличные и бронь от призыва. Вначале никто ничего не понял, а потом стало ясно, что Жора – просто не от мира сего. Ему поручали какую-то рутинную работу, он ее выполнял как наказание – с весьма средним качеством, явно ходя на работу как на каторгу. У него все время был недосыпающий вид – впоследствие выяснилось, что после работы он занимался разного рода халтурой на стройке, что для квадратного во всех измерениях Георгия, легко в одиночку передвинувшего как-то раз двухсоткилограммовый сейф, было обычным делом.

В один прекрасный момент Михаил Ильич заметил, что вечный молчун Жора стал больше задерживаться на работе, это продолжалось недели две. И вдруг в один прекрасный момент Жора его остановил, в ультимативной форме потребовав прочитать его записки, сделанные жутким почерком. Блокнот в пятьдесят листов был исписан полностью и содержал полный отчет с решением задачи по теме, которой его группа занималась уже год. До Микульского этим тоже занимались, но без успеха.

Микульский подписал этот отчет в печать, Жора вписал формулы, поставил свою подпись внизу (Михаил Ильич, естественно, был соавтором) и попросил за это только одно – посодействовать в его скорейшем увольнении из Института. Как выяснилось, он долгое время списывался и созванивался с Куйбышевской фирмой Баранова, там его брали на работу, давали группу и квартиру.

Микульский поставил свою подпись под заявлением Жоры и помог уйти без обычных формальностей.

В тот день, когда его начальник прочитал этот отчет, Микульский получил страшный нагоняй – почему случилось так, что Жору потеряли. Проблема, над которой бились несколько лет, была между делом решена этим юнцом. В этот же день принесли «Авиацию и космонавтику», с большой стратьей, где Жора был соавтором группы Куйбышевских ребят; так делать было, в общем-то, не принято. Сравнивая тексты отчета и статьи, было понятно, кто идеолог подхода и решения.

– Ничего, – подумал Микульский – ради хорошего дела можно и потерпеть.

Тут-то и начался взлет Михаила Ильича. Как полноправный автор, он оформил все выводы отчета в виде авторских свидетельств на «способ» и «устройство», приобрел неоценимый опыт прохождения инстанций Патентной экспертизы, в соавторы изобретений взял все начальство, и очень внимательно прочитал «Закон об изобретательской деятельности в СССР». «Устройство» было реализовано в изделиях фирмы, которые в большом количестве были затребованы новой серией подводных лодок. Первым шагом было получение невинного акта о внедрении, вторым шагом стало оформление цепочки документов, третьим – «организация» заводского свидетельства об использовании изделий Института, а четвертым – получение весьма круглой суммы, хватившей на приобретение «Москвича».

Начальство поняло, что такого человека надо использовать по-другому. К нему стали ходить все сотрудники Института, намеревавшиеся оформить свои достижения в виде Авторских свидетельств. Помощь Микульского в этом деле была неоценимой – пройти инстанции ВНИИГПЭ44 мог только человек с неограниченным запасом времени и терпения. То и другое у Микульского было, но был и постоянно накапливающийся опыт, а также крепнущие связи в системе приема документов – вещь неоценимая! Михаил Ильич был бескорыстен, просил только одного – включить его в список соавторов очередного изобретения.

В итоге можно было на спеша написать докторскую и вообще почивать на лаврах, что для мужика, только что разменявшего пятый десяток, было, в общем необычным.

Но лодочная тема по работам Жоры была исчерпанной, ничего свежего на ум не приходило, и он решил внедриться в космическую тематику. Кому-то надо было ехать на комиссию в Голицыно, вызвался зав.отделом д.т.н. М.Я.Микульский. Начальство было довольно – ничего особенного не предвиделось, и его с легким сердцем откомандировали «отбыть номер», совершенно не предполагая, что из этого выйдет.

Слушая Якутова краем уха, Микульский, как урожденный расист, удивился, почему прислали «чукчу» из анекдотов, который не может предложить ничего путного; изумился ахинее, что уверенно проговаривал этот «чукча» – как можно было предлагать такой дикий способ решения – применить маневровые двигатели для стабилизации. У них что, никого получше не нашлось?

Во время обсуждения он не замедлил высказать свою точку зрения как на способ, так на Якутова.

Присутствующие были ошарашены.

В довершение всего Микульский не замедлил пройтись в адрес всех присутствующих и сказал, что он как ученый человек такой акт не подпишет. И не подписал.

Он был неправ, что выяснилось только неделю спустя.