Читать онлайн Свет против тьмы

«Свет пронзит даже того, кто порождён тьмой.»

Пролог

Беллу втащили внутрь. Руки связаны, запястья обжигали верёвки, но спина оставалась прямой. Шаги охраны гулко отдавались по мраморному полу. В воздухе пахло металлом и табаком. Тишина этой виллы не была покоем – она была клеткой. Настоящей тюрьмой, где стены, казалось, впитывали чужой страх.

Она чувствовала, как сердце бьётся слишком громко. Да, было страшно. Но она этого не покажет.

В глубине зала – он. Энцо Варк. Высокий, ухоженный, дорогой костюм сидел идеально, но в его походке было что-то звериное. Хищник, уверенный, что жертва уже в капкане. В его взгляде – азарт, предвкушение. Он наслаждался этим моментом.

– Ну вот, – усмехнулся он, когда охранники бросили её на колени перед креслом. – Какая встреча. Белла Рицци. Цветок Филадельфии. Теперь – мой трофей.

Белла резко подняла голову. Глаза сверкнули.

– Я не трофей, – её голос дрогнул, но не сломался. – Я из семьи Рицци. И я никогда не склоню голову.

Энцо сделал шаг. Второй. Его туфли цокнули о мрамор, как приговор. Он нагнулся, пальцы грубо подняли её лицо за подбородок.

– Ты свет, девочка, – прошептал он низко, почти ласково, но каждое слово было ядом. – Но я сотру этот свет. В этом доме тьма всегда побеждает.

Белла выдохнула. Не отвела взгляд.

– Свет всегда найдёт путь, – сказала она тихо, но твёрдо. – Даже если придётся прожечь твою тьму.

На секунду в его глазах мелькнула тень раздражения. Он привык к страху. К слезам. Но не к этому. Их взгляды сцепились, и воздух между ними загустел.

Энцо наклонился ещё ближе. Его дыхание обожгло её щёку.

– Посмотрим, что сильнее, Белла, – сказал он холодно. – Твой свет или моя тьма. Но запомни: я всегда играю на разрушение.

Он резко отпустил её подбородок, и её лицо качнулось в сторону. Охранники сдавили плечи, но Белла снова выпрямилась, сжала зубы.

– Запомни ты, Энцо, – её голос прозвучал отчётливо. – Я Рицци. И я не сдамся. Даже во тьме.

Он усмехнулся, опускаясь в кресло, словно король, любящий наблюдать за мучением подданных.

– Свет и тьма всегда сталкиваются, – медленно произнёс он. – Но в этой игре победитель будет только один.

Тишина упала, тяжёлая, как камень.

И в этой тишине было ясно: началась новая война.

Свет против тьмы.

Глава 1

Утро Беллы всегда начиналось одинаково – с тишины и дыхания.

Зал был ещё полутёмным, когда она нажала на включатель, и лампы вдоль стен вспыхнули тёплым золотом. Паркет будто вдохнул вместе с ней. Пространство ожило: длинные зеркала, холодные поручни станков, стопка белых лент на подоконнике рядом с бутылкой воды. Запах магнезии, синтетической смолы и слабый аромат лаванды от мешочка в её спортивной сумке – всё это было домом не меньше, чем фамильная вилла Рицци.

Белла села на пол, вытянула ноги, наклонилась вперёд, коснулась лбом колена. Тело отозвалось знакомой тягучей болью – сладкой, как послевкусие шоколада. Боль означала жизнь, движение, контроль. То, чего в этом городе многим не хватало.

– Раз… два… три… – прошептала она, вытягивая стопу, закручивая в пальцах ленту, – и снова.

Музыка зазвучала спустя минуту: Пьяццолла, чуть медленнее, чем обычно. Белла поднялась к станку. Плие, деми-плие, гран плие. Плечи расправлены, шея длинная, взгляд – на линию в зеркале, где встречались две Беллы: та, что жила в теле, и та, что пряталась глубоко, под дыханием. Балет был её ритуалом очищения. Пока шаги складывались в форму, прошлое не могло добраться до сердца.

Она любила этот час до рассвета, когда город ещё не проснулся, но их дом уже дышал – охранники менялись на постах, где-то внизу Анна ставила кофе, тихо перекладывая чашки, чтобы не разбудить никого лишнего. Когда-то давно, в этом же доме, другой человек просыпался раньше всех – её мать.

Белла на секунду закрыла глаза. В памяти вспыхнула картинка: тонкие пальцы, запах жасмина, шёпот: «Дыши, мия луно, дыши длиннее, чем боишься». Мать всегда говорила так – будто удлиняла её дыхание своим. Но запах жасмина исчез очень рано. И осталась тишина, тяжелее любой музыки.

– Раз… два… – Белла перехватила поручень крепче, и тень на лице исчезла.

Музыка оборвалась, когда дверь тихо скрипнула. В щель просунулась рука, поставив на пол термос.

– Анна, – улыбнулась Белла, не оборачиваясь. – Ты как всегда читаешь мысли.

– Я как всегда слышу твои шаги, – отозвалась Анна. Её голос – твёрдый, с лёгкой хрипотцой, как у тех, кто видит слишком много, чтобы говорить громко. – Кофе с молоком. И… – она подняла на вилке что-то завернутое в бумагу, – маленький круассан. Чтобы не спорила с собой целый день.

Белла рассмеялась. Смех загремел в зал, отразился в зеркалах и стал легче.

– Только половинку, – сдалась она. – Остальное – Риккардо.

– Риккардо съест целиком и сделает вид, что не притронулся. – Анна усмехнулась. – Ты заканчиваешь в семь. Завтрак в семь тридцать. Ариэлла попросила тебя помочь с платьем: сегодня у неё встреча с журналистами фонда.

– Конечно, – кивнула Белла. – Как она?

Анна посмотрела поверх её плеча – в зеркале две женщины встретились глазами.

– Как та, кто пережил бурю и теперь учится жить в тихую погоду, – мягко сказала Анна. – Но не переживай. Она держится. Вы все держитесь.

Слово «вы» повисло в воздухе. Оно включало слишком много имён.

В каменной столовой, где огромный стол казался слишком большим для обычных завтраков, всё было расставлено с хирургической точностью. Белла любила эту часть утра чуть меньше – здесь тишина была другой: организованной, подчинённой ритму, который задавали не плие и батманы, а взгляды и паузы.

Риккардо пришёл первым. Всегда. Его присутствие чувствовалось до того, как он переступал порог – воздух плотнел, как перед грозой. Он был в тёмном костюме без галстука, манжеты закатаны, на запястье – часы, которые Белла видела на нём в самые разные дни: и в те, когда дом наполнялся смехом, и в те, когда он возвращался молчаливым, с чужой кровью на совести, но не на руках.

– Рано, – сказал он вместо «доброе утро».

– Как всегда, – ответила Белла. – Кофе?

Он кивнул. Она налила. Они молчали, но это молчание было их языком: Белла знала, когда не надо задавать вопросов. Риккардо – когда их надо будет задать.

Антонио ворвался минутой позже, как ветер, который не спрашивает разрешения. Белая футболка, татуировка выглядывает из-под рукава, волосы слегка растрёпаны, в глазах – вечная ухмылка, та, что спасала его от собственных демонов.

– Прима, – он наклонился, чмокнул Беллу в висок. – Если бы не твой кофе, я бы давно продал душу дьяволу. Хотя… – он перекинулся взглядом с Риккардо, – кажется, кто-то уже забрал залог.

– Не переоценивай собственную ценность, – сухо заметил Риккардо.

– Я всегда её недооцениваю, – легко парировал Антонио, унося со стола тот самый круассан. – Анна, ты – ангел.

– Скорее архангел, – хмыкнула Анна из дверей. – С мечом, если надо.

Ариэлла вошла тихо. На ней было простое платье уместного небесного оттенка, волосы собраны в низкий хвост. В её движениях появилось что-то новое за последние недели – то ли осторожность, то ли осознание собственной силы. Белла уловила это сразу и улыбнулась: свет. В Ариэлле было много света, но теперь он стал плотнее, как у тех, кто научился зажигать его заново.

– Доброе, – сказала Ариэлла, садясь рядом с Беллой. – Ты поможешь мне потом с платьем?

– Уже помогла в мыслях, – Белла накрыла её ладонь своей. – Осталось убедить ткань слушаться.

– Ткани слушаются женщин, которые знают, чего хотят, – заметил Риккардо, не поднимая взгляда. Но в голосе был оттенок – мягкость, тоньше пыли.

Антонио подмигнул.

– Слышал, Белла? Наш король сегодня щедр на мудрости.

– Это потому что он уже съел твой круассан, – невозмутимо отрезала Анна. – Белла, ты после завтрака к Марии? Девочки ждут.

– Да. Сегодня у них репетиция для школьного концерта, – ответила Белла. – Я обещала помочь с постановкой.

Риккардо поднял взгляд.

– С охраной.

– Рик…

– С охраной, – повторил он, и точка в конце слова была тяжёлой, как печать. – Вчера видели движение у третьего квартала. Чужие машины.

Антонио опёрся локтями о стол, стал серьёзным.

– Слышал, кто-то шепчет «Варк». – Он бросил быстрый взгляд на Ариэллу, затем на Беллу. – Пока только шёпоты. Но мне не нравятся их эхо.

Белла почувствовала, как кожа на плечах покрылась мурашками. Имя «Варк» в этом городе звучало, как скрытый нож. Семья, которая играла в тьму, не скрывая правил. Она откинула прядь волос за ухо и выдержала взгляд брата.

– Хорошо. С охраной.

Риккардо кивнул.

– И пусть один из ребят останется у клуба. Я не хочу сюрпризов.

– Они не любят сюрпризы, – тихо сказала Ариэлла. – Они их делают.

В комнате стало ещё тише. Где-то на улице щёлкнула дверь машины, ворона каркнула на кедре у ворот. Белла сжала пальцы Ариэллы – легко, как обещание.

– Мы не из тех, кого легко удивить, – сказала она. – И я не из тех, кто прячется.

Риккардо на мгновение улыбнулся одними глазами.

– Знаю. Ты – Рицци.

Это прозвучало как благословение и приговор одновременно.

Мария ждала у входа в маленькую студию, где Белла по средам и пятницам преподавала детям из района. Студия была простой: обшарпанные стены, натянутые безупречно чистые занавески, несколько пачек, сшитых матерями, которые научились шить не от хорошей жизни, а от необходимости. Но именно здесь, среди рёва улиц, дрожащих окон и смеха, рождался правильный звук – звук маленьких шагов, которые учатся быть уверенными.

– Белла! – стая девочек бросилась к ней. Ленты, смех, маленькие холодные руки. – Смотри, я сделала шпагат! – «Я допрыгнула до третьего станка!» – «У меня порвались ленты, но я их зашила!»

– Вы мои героини, – Белла обняла каждую. – Сегодня репетируем «Маленькую ночную серенаду». Но перед этим – разогрев. Спины длинные, головы высоко. Всё, как у королев.

Она любила учить. Любила видеть, как у них расправляются плечи – не только физически. Как где-то внутри вырастает костяк, который не сломаешь простым криком или угрозой. Эти девочки, возможно, никогда не увидят настоящую сцену. Но они научатся держаться. А в этом городе это важнее любого подиума.

– Белла, – Мария тихо тронула её за рукав, когда девочки расселись на пол. – Там на углу стоит машина. С час назад появилась. Чёрная, стёкла тонированные.

Белла повернула голову. Через окно, в щели между жалюзи, виднелось небо, перекрёсток и действительно – тёмный силуэт машины, сливающийся с тенью дома. Она почувствовала, как внутри что-то сжалось. Но лицо осталось спокойным.

– Ребята из охраны – снаружи, – сказала она. – Пусть посмотрят номера.

– Я сказала Пьетро, – кивнула Мария. – Он уже шепнул кому надо.

Белла вышла на секунду в коридор, набрала номер. Ответили сразу.

– Здесь? – коротко спросил голос.

– Чёрный внедорожник. На углу. Осторожно.

– Принято.

Она вернулась в зал. Девочки уже повторяли комбинацию, сбиваясь на поворотах и смеясь. Белла хлопнула в ладони, и смех превратился в внимание.

– Ещё раз. На счёт «и». Руки – будто держите светлячков. Не роняйте их. Свет – ваш.

Слово «свет» снова потянуло за ниточку где-то между рёбрами. Она посмотрела на их лица и увидела: в каждом – маленький огонёк, который кто-то обязательно попробует задуть. Её задача – научить их прикрывать пламя ладонью.

Через сорок минут музыка стихла. Девочки дышали часто, довольные, волосы прилипли к вискам. Белла раздавала бутылки с водой, набросила на плечи одной из них – Джули – свитер.

– Ты сегодня лучшая в поворотах, – сказала она.

– Потому что вы улыбались, – шёпотом призналась Джули. – Когда вы улыбаетесь, у меня получается.

У Беллы защипало в глазах. Она коротко кивнула.

– Завтра ещё лучше.

На выходе из студии её уже ждал Стэф, один из людей Риккардо – высокий, с шрамом у брови, в куртке, которая с первого взгляда не выдавала оружия.

– Внедорожник уехал, – сообщил он. – Номерные – под укрытием. Наши посмотрят по камерам. Но… – он помедлил, – мотор работал минут сорок. Они не за кофе приезжали.

– Поняла, – Белла улыбнулась девочкам, которые тянулись к ней с прощальным «до завтра», и только когда дверь за ними закрылась, посмотрела на Стэфа иначе: сухо, по-деловому. – Сообщи Антонио. И… дай мне десять минут – я заеду к Ариэлле и вернусь домой.

– Нет, – сказал Стэф спокойно, без права на спор. – Мы едем вместе. В двух машинах. Как сказал Риккардо.

Белла глубоко вдохнула. Она ненавидела это ощущение – как будто у неё отбирают шаги. Но в этом доме выжили те, кто научился выбирать битвы.

– Хорошо, – сказала она. – Веди.

Дома пахло шалфеем и свежей бумагой – Ариэлла раскладывала пресс-киты на журнальном столике, пока Белла закрепляла ниткой подол платья, которое никак не хотело слушаться.

– Ты волшебница, – вздохнула Ариэлла, когда строчка легла идеально. – Я не знаю, как ты заставляешь ткань держаться.

– Я разговариваю с ней, – улыбнулась Белла. – Как с упрямой девочкой из студии. Мягко, но твёрдо.

– Значит, ты разговариваешь и со мной, – фыркнула Ариэлла. – И это работает.

Они посмеялись. В смехе было что-то родственное – как у сестёр, которые научились делить воздух. Белла поймала её взгляд – там была благодарность, та, что не нуждается в словах.

– Ты слышала про машину у студии? – спросила Ариэлла, когда смех утих. – Антонио заходил, оставил записку, если тебя не будет.

– Слышала. – Белла убрала иголку, подула на палец. – Ребята проверят. Риккардо сказал – никаких сюрпризов.

– Он такой, – тихо сказала Ариэлла, уводя взгляд к окну. – Никаких сюрпризов – и всё равно жизнь приносит те, что ломают ребра.

Белла кивнула. Она знала это лучше многих.

В дверь постучали. Анна выглянула.

– Девочки, обед через пятнадцать. И… Белла, Риккардо просил тебя зайти к нему перед тем, как поедешь в театр к Мелиссe. Он хочет обсудить график на неделю.

– Конечно, – ответила Белла.

Анна задержалась на секунду.

– И не выключайте телефоны. – Она почти не улыбалась. – Ничего страшного. Просто… слушайтесь.

Белла обменялась с Ариэллой взглядом. Тот самый взгляд, в котором уже не надо произносить «всё будет хорошо». Они обе знали: в этом мире «хорошо» – это когда ты возвращаешься вечером домой целой.

Кабинет Риккардо был как он сам: строгий, тяжёлый, без лишних деталей. Карта города на стене, графы, линии, тонкие флажки – чёрные, серые, красные. Они постоянно двигались. Белла ненавидела эти флажки, потому что каждый раз, когда один менял место, где-то в городе чья-то жизнь ломалась.

– Заходи, – сказал Риккардо, не поднимая головы. – Закрой.

Она закрыла.

– Про студию уже сообщили? – спросил он.

– Да.

– Хорошо. – Он наконец посмотрел на неё. – Сегодня будешь ездить только с нашими. Никаких «сама». Поняла?

– Поняла, – без спора ответила Белла. – Риккардо… это Варк?

Он не ответил сразу. Взял в руки один из флажков, вернул его на то же место, будто выиграл с самим собой крошечную партию.

– Возможно. Слишком рано говорить. Но мне не нравится, как шуршит этот лес. – Он подался вперёд. – Белла, ты – не мишень. Ты – моя сестра. И ты – наш свет. Некоторые будут хотеть его погасить, потому что сами в темноте им виднее. Поэтому – никаких героизмов.

Она улыбнулась уголком губ.

– Я же не Антонио.

– Никто не Антонио, – сухо усмехнулся он. – И слава богу.

На секунду они оба улыбнулись. Улыбка расправила воздух между ними.

– Иди, – сказал он. – И… будь осторожна.

– Всегда, – кивнула Белла.

Она вышла и остановилась на секунду у карты. Провела взглядом по красным линиям – их было больше, чем вчера. Больше, чем неделю назад. Город менялся. Тьма шевелилась.

День закрутился, как лента, – быстро и с отточенными поворотами. Белла успела заехать в театр к Мелиссе, подобрать музыку для детского блока, на минуту заглянуть к мастеру по пуантам, чтобы поправить носки. Она любила эту беготню – в ней не оставалось места для страхов.

Лишь один эпизод выбил воздух из лёгких. На перекрёстке у старого банка их машина остановилась на красный. Белла машинально посмотрела в окно – и встретилась взглядом с мужчиной, который стоял на противоположной стороне улицы. Высокий. Чёрное пальто. Руки в карманах. Он не переходил дорогу, хотя зелёный уже загорелся. Он просто смотрел. Его лицо было слишком далеко, чтобы разглядеть черты, но в том, как он не моргал, было что-то… хищное.

– Всё нормально? – спросил Стэф спереди, ловя её взгляд в зеркале.

– Да, – сказала Белла, не отводя глаз. – Поехали.

Когда машина тронулась, мужчина так и остался стоять, как тень, которую не увозят ни такси, ни время.

Вечером дом был наполнен голосами. Антонио рассказывал какую-то смешную историю Вито про то, как тот перепутал даты поставки и привёз цветы на похороны на день раньше. Все смеялись. Даже Риккардо улыбался – совсем чуть-чуть, уголком рта, как будто смех – это роскошь, которую глава семьи позволяет себе по праздникам.

Белла слушала и ловила себя на том, что каждый новый звук проверяет на прочность её нервную систему. Телефон в кармане. Руки чистые. Сердце – как птица, которая прикидывается веткой.

– Ты сегодня тише, чем обычно, – Антонио подкинул виноградину и поймал ртом. – Ноги болят или мысли?

– Мысли, – сказала Белла. – У нас сегодня «гости» на углу сидели. Чёрный внедорожник. Смотрели студию, как на витрину.

– И как, купили? – Антонио ухмыльнулся, но в глазах была сталь. – Я узнаю, кто они. Кто бы ни был – им не понравится, что они смотрели на нашу витрину слишком долго.

– Сколько обошлось бы им то, что им «не понравится»? – фыркнула Белла. – Дорого, Антонио. И ты это знаешь.

– А я люблю дорого, – пожал плечами он.

– Дорого – это то, что мы платим потом, – тихо сказала Ариэлла. – Всегда потом.

Все четверо замолчали. Разговор оборвался, но не исчез – он ушёл под кожу, как игла.

Анна протёрла стол, постукивая ногтем по стеклу, как метроном.

– Спать, – объявила она, как в детстве. – Утро будет длинным.

Ночь в вилле была особенная. Она не принадлежала ни одному человеку – только дому. Камни дышали своим ритмом, сад шептал, фонари у ворот рисовали на гравии длинные, медленные тени.

Белла любила эти часы. Она открыла окно, впустила в комнату прохладу и села на подоконник, подтянув колени. Сняла ленты, развернула – кончики пальцев были в мелких порезах, как будто она целовала стекло. Балет не был нежностью. Он был трудом. Но только в нём она знала, что каждая боль – по её выбору.

Телефон завибрировал. Сообщение от неизвестного номера.

Ты красиво держишь спину у станка.

Белла замерла. Холод прошёлся полосой от шеи до копчика. Она вгляделась в текст, как будто в нём можно было увидеть лицо.

Кто это? – написала.

Ответ пришёл мгновенно.

– Тот, кто любит смотреть. Тьма, которая рано или поздно поглотит твой свет. Привыкай.

Она не дышала несколько секунд. Потом встала, закрыла окно, шагнула к двери – быстро, бесшумно. В коридоре уже стояли двое из охраны, словно выросли из стен.

– Все камеры – на периметр, – сказала она, уже не чувствуя голоса. – Проверьте, кто был у студии. И… – она стиснула зубы, – покажите Риккардо.

– Мы уже идём к нему, – кивнул один.

На экране телефона мигали три точки – печатает. Белла смотрела, как они исчезают и снова появляются, как чёрные огни на воде.

Свет всегда найдёт путь. Даже если придётся прожечь тьму, – написала она сама. И отправила.

В ответ пришла фотография. Низкое разрешение, тёмная рамка. Но не было сомнений – это был зал её студии, снятый через стекло. Пустой. Только один предмет на полу – маленький мешочек с лавандой.

Посмотрим, Белла Рицци, – было написано под фото. – Посмотрим, кто кого прожжёт.

Она почувствовала, как внутри что-то медленно, но неизбежно сдвинулось. Как будто вся её жизнь – аккуратно сложенные ленты, чашка кофе утром, смех Антонио, тяжёлые глаза Риккардо, Ариэлла в небесном платье – разом сдвинулись на полсантиметра. Этого едва хватало, чтобы всё осталось на месте. Но она знала: полсантиметра – это начало трещины.

Белла выключила экран, прижала телефон к груди и выровняла дыхание. Раз. Два. Три. Так, как учила мать. Так, как требовал зал. Так, как выживает свет в местах, где тьма привыкла выигрывать.

– Я – Рицци, – сказала она в пустоту, в дом, который принадлежал ночи. – И я не сдамся. Даже во тьме.

В ответ дом вздохнул – и где-то далеко, за воротами, на секунду вспыхнули фары. Тень на дороге двинулась. Часы на запястье щёлкнули новую минуту – как выстрел глушителем.

Война началась. И Белла была готова танцевать её до крови.

Глава 2

Свет умирает первым.

Сначала мать. Потом отец. Потом то, что оставалось во мне.

Мать пахла корицей и дешёвым мылом. Болезнь выжигала её изнутри тихо, как вор. Она улыбалась до конца – и от этого было только хуже. Кухня, в которой мы сидели втроём, делилась на две половины: там, где стояла кастрюля с водой, и там, где стояла пустота. Когда её не стало, пустота заняла обе.

Отец ушёл быстро. «Несчастный случай», – сказали соседи. На стройке всегда кто-то падал. У отца не было привычки держаться. У долга – была привычка догонять.

Мы остались вдвоём. Я и Kамилла.

Она была младше. Ноги – босые, взгляд – прямой, язык – острый. В квартире, которая пахла сыростью и пустыми банками, её смех резал тишину, как лезвие. И я решил, что этот смех должен выжить. Любой ценой.

Первые недели я работал на складе. Руки превращались в камень, спина – в железо. денег хватало на хлеб, молоко и обман – «всё нормально». Kамилла смотрела на меня так, будто верила. Я – нет.

– Энцо, у нас… – она показала пустую сахарницу.

– Ты и без сахара сладкая, – буркнул я.

– Это не комплимент, – упрямо ответила. – Это экономия.

Она улыбнулась – и во мне что-то хрустнуло: не от нежности, от злости. На город, на жизнь, на то, что свет в этой квартире держится на девчонке с выбившейся прядью и острым словом.

На соседней улице смеялся Марио по кличке Осьминог. У него хватало рук, чтобы держать любые двери. У меня – одной, которой я стучал в пустоту.

Я перестал стучать.

Бар «Санта-Лучи» держался на грязи и крепком алкоголе. Мужики в чёрном никогда не пили до дна – только отмечали присутствие. Там я увидел его впервые – Габриэля Торна. Щербатая улыбка, быстрые руки, глаза, в которых не было лишних вопросов.

Мы сцепились из-за пустяка – сигареты, места у стойки, чужого плеча. Нас растащили. На другой неделе нас уже ставили рядом у входа: две проблемы для чужих проблем.

– Ты дерёшься, как бешеная собака, – сказал я после драки.

– А ты держишься, как чёрт, – усмехнулся он. – Значит, будем жить.

Он оказался тем, кто не отворачивается, когда станет по-настоящему плохо. Почти брат. Семьи у нас всё равно больше не было.

Таддео, правая рука Осьминога, смотрел на нас, как на инструмент.

– Два варианта, – сказал он на пустыре за фабрикой. Ветер гнал пыль, бутылки на заборе блестели, как дешёвые украшения. – Либо вы станете людьми, либо останетесь мальчишками, которых сжуют без соли.

– У нас нет берега, – ответил я.

– Тогда стреляй.

Пистолет лёг в ладонь холодом. Я выровнял дыхание. «Раз. Два. Три». Стекло разлетелось. В горле поднялся вкус металла. Мне понравилось не то, что я попал. Мне понравилось то, что я больше не был тем, в кого попадают.

– Работать будешь грязно, – сказал Таддео. – Чистых у меня нет.

Грязь смывается плохо. Особенно если это не на коже.

Мы возили то, что нельзя называть. Ставили метки там, где раньше их ставили другие. Открывали двери, которые не открывались до денег. В ночи город был честнее: он сразу показывал, кому нужен нож, а кому – слово. Я учился быстро. И резал чисто.

– Тебя боятся, – бросил как-то Габриэль, когда мы курили в проёме склада.

– Меня должны бояться.

– Ты становишься чудовищем.

– Чудовища выживают.

– Не все, – усмехнулся он.

– Мы – да.

Имя росло. Сначала шёпот в очереди у букмекера: «Этот – Варк». Потом короткое «Варк» у входа в клуб – как пароль в обратную сторону. Потом звонки: «Позовите Варка». А потом – пауза, когда слышали моё «да».

Я поймал себя на том, что перестал улыбаться. Улыбка – слабость. Слабости – роскошь. Я не мог себе её позволить.

Дома Kамилла училась ночами, пахла кофе и тканью – подрабатывала у портнихи, приносила в наш дом небольшие победы: «Смотри, я купила нормальные ножницы», «Смотри, я нашла курс». Город не имел права на её свет, поэтому я тянул её к свету сам – через грязь.

– Ты поздно, – встречала меня у двери.

– Деньги, – бросал я на стол.

– Хватит на сахар?

– Хватит на учебники.

– Тогда подождёт.

Она наливала кипяток в чашки. Мы молчали. В этом молчании было больше, чем в любых «как дела».

Падаешь один раз – сжирают толпой. Я падал мало. В основном – тех, кто шёл рядом. Чужие неудачи – это место под твоей ногой. Я встал.

Когда Блэк расправился со Стоуном, Чикаго на секунду остался без хозяина. Секунды хватило, чтобы на улицы высыпали все, кто давно мечтал стать кем-то. Мечты в этом городе оплачиваются так же, как долги – кровью.

– Началось, – сказал Габриэль, всматриваясь сквозь лобовое стекло. Ветер крутил снежную пыль, как муку.

– Мы не зрители, – ответил я. – Мы – те, на кого смотрят.

Первые недели были как лихорадка. Перестрелки на перекрёстках, машины без номеров, закрытые двери, которые открывались уже без хозяев. Я понимал город как организм: давишь на артерию – он синеет; перерезаешь нерв – он дёргается; снимаешь кожу – он не орёт, если знаешь, как.

– Твоё имя стало звучать, – усмехался Таддео, прикуривая. – Варк. Коротко. Удобно ложится на страх.

– Страх ложится на любого, – ответил я. – Главное – не ложиться на него самому.

Мы брали квартал за кварталом. Там, где вчера висел флаг чужих, сегодня висела тишина. За тишину я платил людьми.

– Мы перегибаем, – однажды сказал Габриэль, когда мы выходили из подвала, где пахло железом и потом.

– Мы добиваем, – ответил я. – Чтобы не вставали.

Он молча кивнул. В этом молчании было братство. Не то, что на похоронах. То, что в бою.

Они пытались торговаться. Приходили с улыбками, с подарками, с угрозами. Уходили – без части того, с чем пришли. Меня не интересовали договоры. Меня интересовал результат.

– Этот город тебя сожрёт, – сказал однажды старик-адвокат, которого мне подкинули как посредника. – У него аппетит больше, чем у тебя зубы.

– Пусть сначала подавится, – ответил я. – А там посмотрим.

Война длилась месяцы. Когда закончилась, никто не объявил мира. Просто люди перестали спрашивать, кто здесь главный. Они и так знали.

Кресло в том офисе – тяжёлое, кожаное, слишком мягкое для тех, кто на нём сидел до меня. Я сел и не утонул. Бумаги легли по линеечке, голоса на другом конце телефона стали тише. У двери стоял Габриэль.

– И что теперь, босс? – спросил он. В голосе не было шутки.

– Работа, – ответил я. – Та же. Просто дороже.

Он кивнул.

– Значит, я рядом.

– Ты – справа, – сказал я. – Правая рука – не суёт нож, когда ты смотришь в окно.

– Тогда смотри в окно чаще, – хмыкнул.

Мы смеялись редко. И только вдвоём.

Имя «Варк» стало не названием, а действием. «Зови Варка» означало: решать без полиции, без суда, без шансов. Люди это уважали. Или делали вид. Разницы не было.

Только одно оставалось не по правилам – Kамилла. В новом офисе она появлялась редко и всегда не по протоколу: с тканями, с эскизами, с чашкой кофе, в платьях, которые она умела заставить слушаться тело.

– У тебя слишком белые стены, – заявила она в первый же день. – Они не прощают ошибок.

– У меня нет ошибок, – сказал я.

– У тебя нет зеркал, – парировала она. – А это хуже.

Она смеялась. Она спорила. Она раздражала меня тем, что оставалась живой. Свет непозволительно ярко горит рядом с бензином.

В ту ночь, когда город окончательно стал моим, мы поднялись на крышу. Звёзд не было – огни снизу съедали темноту. Kамилла протянула мне пластмассовую корону из детского праздника.

– На, король, – ухмыльнулась.

– Выбрось, – сказал я.

– Это символ. У тебя же проблемы с символами, – она надела корону мне на колено. – Сидит идеально.

– У меня проблемы с теми, кто смотрит на тебя дольше трёх секунд, – признался я.

– Значит, тебе придётся выколоть глаза полгороду, – пожала плечами. – Не советую: так ты потеряешь и клиентов, и врагов.

– Враги найдутся, – отрезал я. – Клиенты – тоже.

Я смотрел на город и считал не огни – маршруты. Как легче добраться, как сложнее уйти. И в какой момент я не успею.

Тогда и понял: она – моя слабость. Та, ради которой я стал тем, кем стал. Та, из-за которой меня можно будет сломать. И я не позволю.

– Завтра поедешь со мной, – сказал я.

– Куда?

– На тир.

– Ты же говорил, что я не про это.

– Ты – про жизнь, – ответил я. – А она – про пули. Если я не рядом, ты должна уметь всё.

– Я умею всё, – фыркнула. – Кроме терпеть твои приказы.

– Это единственный, который я не отменю.

Она посмотрела на меня долго. В её взгляде было всё, что осталось во мне человеческого – потому что это было её.

– Ладно, – кивнула. – Только знай: если я научусь стрелять лучше тебя, я буду тебе это напоминать каждый день.

– Напоминай, – сказал я. – Значит, ты жива.

Она засмеялась. Смех сорвался с крыши и улетел в ночь. Город не услышал. И хорошо. Это – моё.

Габриэль позже бросил:

– Ты стал тише.

– Я стал тяжелее, – ответил я.

– Свет внутри погас?

– Его и не было, – сказал я.

– Врёшь, – усмехнулся. – Просто спрятал, чтобы никто не увидел.

– Даже если он был, – я посмотрел на него, – теперь он не нужен.

Он кивнул. Мы оба знали: в этой работе свет – это лишний карман в пиджаке, в который обязательно попадает пуля.

Тир пах гарью и металлом. Kамилла морщила нос, но глаза горели азартом.

– Это не моё, – буркнула она, беря пистолет.

– Теперь твоё, – я встал за её спиной, положил руки на её ладони. – Дыши. Не смотри на шум. Смотри на цель.

Она сделала вдох. Выстрел. Металл дёрнулся, отдача ушла в её плечо, но попадание было. Не центр – но мишень жила теперь с дырой.

– Хм, – Kамилла скосила взгляд. – Я думала, я слабее.

– Ты и есть слабее, – сказал я холодно. – Потому что ты не стреляла раньше.

Она резко повернула голову.

– А теперь?

– Теперь ты опаснее.

Она засмеялась – звонко, неправильно для этого места.

– Если я научусь стрелять лучше тебя, Энцо, ты же знаешь, что я буду это припоминать?

– Знаю, – я посмотрел прямо в её глаза. – И буду рад. Это будет значить, что ты жива.

Позже, за ужином, она вдруг спросила:

– А что дальше? Ты выиграл. Чикаго твой. Но что дальше?

Я откинулся в кресле, разглядывая огонь в камине.

– Дальше я укрепляю власть.

– Как? – её брови сошлись.

– Два пути. – Я поднял палец. – Кровь. – Второй. – Переговоры.

– И какой выберешь ты?

– Оба. Мои люди должны видеть, что Чикаго в игре. Что мы не тень – мы сила.

Kамилла покачала головой, но в её взгляде был интерес, не осуждение.

– Ты строишь империю, Энцо. А империи падают.

– Не моя, – сказал я. – Я слишком дорого за неё заплатил.

Она молчала, но я видел, как её пальцы сжали бокал чуть сильнее, чем нужно. Она знала – цена крови всегда выше, чем кажется.

Поздно ночью, когда город наконец стихал, я вышел на крышу. Габриэль стоял там, курил, молчал.

– Тебе мало Чикаго? – спросил он вдруг.

– Мне нужно, чтобы другие знали: мы в игре.

– Нью-Йорк? Вегас?

– И Филадельфия.

Он усмехнулся, выпуская дым.

– Красиво. Ты собрал всех за одним столом. Только ты понимаешь, что не все станут есть по твоим правилам.

– Пусть попробуют не есть. Я умею кормить и я умею убивать голодных.

Он кивнул. Мы оба знали: впереди не мир, а новая война.

Я смотрел на огни Чикаго и понимал: свет во мне умер. Осталась только тьма.

Но в этой тьме был один луч – Kамилла. Хрупкий. Упрямый. Слишком яркий для такого мира.

Я стал монстром, чтобы её свет не погас.

Я стал тьмой, чтобы никто не смог её поглотить.

И если кто-то решит иначе – я разорву его город.

Глава 3

Кабинет тону́л в полумраке. Огонь в камине тихо трещал, отбрасывая тени на стены. Я сидел в кресле с бокалом бурбона, в воздухе пахло дорогим дымом и металлом оружия.

– Босс, – Габриэль стоял у окна, скрестив руки на груди. – Письма? Слова? Ты не из тех, кто пишет.

– Слова – пустота, – произнёс я медленно, вращая бокал. – Их легко забыть.

Я поднялся, подошёл к панорамному окну. Город подо мной сиял огнями. Миллионы жизней. Но для них я всё ещё тень.

– Но если эти слова горят на пепелище их домов, если они выведены кровью на стенах… – я усмехнулся. – Тогда это уже приговор.

Габриэль хмыкнул.

– Красиво звучит. И громко.

– Пусть будет громко, – ответил я. – Пусть каждый город услышит Чикаго.

Я обернулся к нему, глаза – холодные, серые, без единого огонька.

– Оставь им одно послание. Всего три слова.

– Какие?

Я сделал глоток бурбона, поставил бокал на столик.

– Чикаго здесь. Садись за стол.

В комнате повисла тишина. Габриэль кивнул. В его взгляде – понимание: мы только что объявили войну и перемирие одновременно.

Я отдал приказ. Люди разъехались.

Нью-Йорк – их склад пылал, и на кирпичной стене чернели слова: «Чикаго здесь. Садись за стол».

В Вегасе над дымящимися руинами казино та же надпись горела, как приговор.

В Филадельфии клуб Рицци превратился в пепел. На остатках стены алело то же самое.

Я ждал.

Ответы пришли быстро. Нью-Йорк – согласились. Вегас – тоже. Они понимали язык силы.

Филадельфия… Рицци плюнули мне в лицо. Они решили, что Чикаго не достоин сидеть рядом с ними.

Я усмехнулся, но внутри что-то закипало.

Глупцы.

Они думают, что свет в Филадельфии сильнее? Пусть. Но теперь я клянусь – этот свет сгорит в моей тьме.

Рицци заплатят. Каждый.

Зал был огромным, потолки уходили вверх, свет падал на зеркальные стены. Пол – дубовый, натёртый, с царапинами от сотен тренировок.

Я стоял в центре, рубашка расстёгнута, руки сжаты в кулаки. Рядом – Габриэль. Kамилла, в спортивной форме, с выбившимися тёмными прядями, переводила дыхание. Щёки горели, но глаза сверкали упрямством.

– Ещё раз, – бросил я холодно.

– Ты издеваешься, Энцо! – Kамилла фыркнула, но шагнула вперёд, сжимая кулаки. – Я и так уже вся в синяках.

– Мир не спросит, устала ли ты, – вмешался Габриэль, усмехнувшись. – Он ударит, и если ты не ответишь, тебя просто не станет.

Она показала ему язык.

– Мир хотя бы не такой занудный, как ты.

Габриэль хохотнул, и я заметил – он смотрит на неё мягче, чем на кого-либо.

Я сделал шаг ближе, и Kамилла тут же напряглась.

– Встань правильно, – рявкнул я. – Не выставляй локти, держи центр тяжести.

Она подчинилась, но тут же попыталась ударить. Я перехватил её запястье и дёрнул, заставив потерять равновесие. Она упала на мат.

– Чёрт! – выругалась Kамилла и, задыхаясь от злости, посмотрела на меня. – Ты хоть раз дашь мне шанс победить?

– Победа не даётся, её вырывают, – произнёс я тихо. – Хочешь жить – бей так, будто от этого зависит всё.

Она поднялась, дыхание тяжёлое, но в глазах загорелся тот самый свет, который я всегда в ней видел.

– Тогда держись, братец, – сказала она, и бросилась снова.

На этот раз она ударила лучше. Я позволил удару скользнуть по боку и кивнул.

– Уже лучше.

– А если я когда-нибудь правда врежу тебе? – фыркнула она.

– Тогда я буду гордиться, – ответил я.

Она рассмеялась, звонко, искренне. И этот смех резал меня изнутри – слишком чистый для этого мира.

Габриэль шагнул ближе, махнул рукой.

– Дай я.

Kамилла повернулась к нему, вскинула кулаки. Он легко уклонился, перехватил её, развернул. Она вырвалась, ударила ногой – быстро, резко. Но он поймал её за талию и опустил на мат, не дав упасть больно.

– Ты слишком много думаешь, малышка, – сказал он с улыбкой. – В бою думать некогда.

– Я не малышка! – выкрикнула она, швыряя в него перчатку. – И вообще, вы вдвоём всегда играете против меня!

– Потому что мир всегда будет играть против тебя, – ответил я жёстко. – И ты должна научиться выживать.

Она отвернулась на секунду, вытирая пот со лба, потом вдруг вскинула голову.

– А если однажды тебя не будет рядом, Энцо?

Эти слова ударили сильнее любого ножа. Я подошёл ближе, сжал её плечо.

– Вот поэтому ты и учишься, Kамилла. Я не смогу быть рядом всегда. И если я упаду, ты должна встать сама.

В её глазах блеснули слёзы, но она кивнула.

– Я встану, Энцо. Обещаю.

Позже мы сидели втроём за длинным столом в ресторане. Огни Чикаго переливались за окнами. Люди в зале старались не смотреть прямо, но я видел, как каждый из них украдкой бросает взгляды. Они знали – Варк зашёл.

Kамилла, смеясь, рассказывала историю про то, как чуть не сбила старика на светофоре, и Габриэль едва не подавился вином.

– Kамилла, – я покачал головой. – Ты позоришь моё имя.

– Твоё имя и так уже половину города пугает, – фыркнула она. – Пусть хоть вторая половина смеётся.

Габриэль рассмеялся открыто, а я… позволил себе короткую улыбку.

Эти двое были единственными, кто напоминал мне, что когда-то внутри меня был свет. Но теперь – только тьма.

После ужина я остался в кабинете один. За окном Чикаго шумел, но для меня он всегда был тише.

Я налил себе ещё бурбона и смотрел, как янтарная жидкость крутится в стакане.

С Рицци мы уже пересекались. Мелкие войны – квартал на квартал, кровь на кровь. Они думают, что я отступил.

Я даже позволил им так думать.

Они уверены: Чикаго побоялся, Чикаго сделал шаг назад. Но правда в другом – я дал им год.

Год, чтобы они привыкли к тишине.

Год, чтобы они поверили в победу.

Год, чтобы я собрал силы, людей, оружие.

Они называют это миром.

А я называю это подготовкой.

Рицци думают, что буря прошла. Но даже они знают: это тишина – перед штормом.

И когда он придёт – я не оставлю камня на камне.

Глава 4

Запах кофе и свежего хлеба стелился по дому. Утро в доме Рицци всегда было шумным, даже если никто не кричал. Длинный стол, накрытый идеально – серебро, хрусталь, белоснежная скатерть. И за ним – они: семья, которая прошла сквозь огонь и теперь жила так, будто держала сам город в руках.

Белла села на своё место и тут же почувствовала строгий взгляд Риккардо.

– Без охраны ты не выходишь, – сказал он ещё до того, как она успела поднять вилку.

– Даже в галерею? – Белла закатила глаза.

– Даже в сад, – отрезал он, отхлебнув кофе.

– Рик, – вмешалась Ариэлла, легко коснувшись его руки. – Она просто хочет немного свободы.

Белла заметила, как лицо брата смягчилось от её прикосновения. Он посмотрел на жену так, словно за столом больше никого не было. Белла знала этот взгляд. Видела его каждый день. Он был тихим напоминанием: Риккардо Рицци, которого боится весь Филадельфия, превращался в человека, когда рядом Ариэлла.

Антонио шумно откинулся на спинку стула и усмехнулся:

– Я не понимаю, зачем спорить. Белла же всё равно сделает по-своему.

Белла метнула в него убийственный взгляд:

– Ты сейчас серьёзно?

– Абсолютно, – ухмыльнулся он. – Ты упрямая, как Рик.

– Я – не он! – возмутилась Белла.

– К счастью для нас всех, – вставила Анна, наливая себе чай. – Один Риккардо в доме – это уже предел.

Ариэлла рассмеялась. И смех её прозвучал так мягко, что даже Антонио перестал ерничать.

Белла наблюдала, как Риккардо осторожно убрал прядь с лица Ариэллы. Маленькое движение. Но в нём было больше, чем в сотне слов.

Вот она – любовь. Та, что держала их семью в целости после всего, что было.

– Ладно, – сказала Белла, упрямо поджимая губы. – Но я всё равно не понимаю, зачем мне ходить с охраной даже в библиотеку.

– Потому что я сказал, – тихо, но жёстко ответил Риккардо.

Она скрестила руки.

– И если я не соглашусь?

– Тогда охрана последует за тобой, даже если ты поедешь на балет, – он поднял взгляд, в котором не было ни тени сомнения. – Белла, это не обсуждается.

– Тиран, – пробормотала она.

– Это семья, – парировала Анна. – Мы защищаем друг друга, даже если кому-то это не нравится.

Белла сдалась, но внутри всё равно кипела.

Антонио, наблюдая за перепалкой, лениво усмехнулся:

– А давайте подумаем, что хуже: охрана или жизнь без сахара в кофе?

– Ты идиот, – выдохнула Белла.

– Но смешной, – добавил он и подмигнул.

Ариэлла тихо рассмеялась, а Риккардо покачал головой, но уголки его губ дрогнули.

Белла смотрела на них – на этот странный, громкий, живой завтрак. И внутри у неё было чувство… защищённости. Как будто, несмотря на споры и ссоры, именно здесь был её дом.

После завтрака Белла выскользнула в сад. Воздух был свежим, пах зеленью и влажной землёй. Фонтан в центре тихо журчал, а дорожки блестели мелкими камушками.

– Белла! – донёсся голос Анны. Она шла рядом с Ариэллой, обе в лёгких платьях. – Ты думала, мы дадим тебе гулять одной?

Белла улыбнулась.

– Вы же знаете, я сбегу при первой возможности.

– Вот именно, – заметила Ариэлла, взяв её под руку. – Поэтому мы – твоя охрана. Намного лучше, чем эти молчаливые амбалы.

Анна кивнула.

– По крайней мере, мы умеем разговаривать.

Белла засмеялась.

– Иногда слишком много.

Они вышли к розовым кустам. Ариэлла осторожно коснулась лепестков. Белла смотрела на неё – и в глазах Ариэллы было сияние. Не от цветов. От того, как изменилась её жизнь за этот год.

– Ты счастлива? – спросила Белла.

Ариэлла слегка смутилась, но улыбка была тёплой и уверенной.

– Больше, чем могла мечтать. Риккардо… он другой, когда рядом я.

– Другой? – Анна приподняла бровь. – Мы про того же Риккардо? Про мужчину, который даже здоровается так, что хочется извиниться?

Ариэлла рассмеялась.

– Именно про него. Просто вы его таким не видите.

Белла молчала, но в груди кольнуло что-то тёплое. Она вспоминала, как утром Риккардо поправил прядь Ариэллы, как его взгляд стал мягче. Да, он действительно другой рядом с ней.

– Знаешь, – сказала Анна, обернувшись к Белле. – Ты тоже изменишься, когда встретишь своего человека.

– Надеюсь, что нет, – фыркнула Белла. – Я не хочу, чтобы кто-то меня менял.

– Это не про «менять», – мягко возразила Ариэлла. – Это про то, что с ним ты станешь собой по-настоящему.

Белла закатила глаза.

– О, начались философские разговоры. Может, лучше обсудим платья?

Анна засмеялась.

– Ты всё та же девчонка, которая прятала юбки и ходила в брюках.

– Потому что в юбке неудобно бегать, – парировала Белла.

Они втроём смеялись, и сад наполнялся их голосами. На мгновение казалось, что мир действительно стал спокойным.

Белла вдохнула глубже. Этот дом, этот сад, эти люди – всё это было её крепостью. И всё же где-то внутри жила тень тревоги.

Месяц назад всё было иначе.

Месяц назад Белла впервые увидела на своём телефоне короткое сообщение: «Свет погаснет».

Никакого номера, никакого имени. Просто фраза, от которой по коже побежали мурашки. Она пыталась убедить себя, что это розыгрыш. Но когда вечером у ворот дома заметили чёрную машину, которая стояла слишком долго и слишком близко, сомнений не осталось: кто-то следил за ней.

Риккардо сорвался моментально.

Охрана удвоилась. Беллу не выпускали никуда без сопровождения. Даже в саду рядом с ней шёл один из людей брата, а из окна второго этажа почти всегда смотрели внимательные глаза.

– Это смешно, – взорвалась она в первый же день. – Я не заключённая!

– Ты под защитой, – отрезал Риккардо. Его голос был тихим, но в нём чувствовалась сталь. – И это не обсуждается.

Антонио тогда подлил масла в огонь:

– Ну, в тюрьме хотя бы кормят хуже. Тут у тебя и сад, и прислуга, и кофе по утрам.

Белла метнула в него подушку со стула.

– Ты ещё пошути!

– Уже, – ухмыльнулся он.

Ариэлла мягко вмешалась, пытаясь сгладить напряжение:

– Белла, поверь, это не наказание. Просто он боится за тебя.

– Он всегда за всех боится! – вспыхнула Белла. – Но я не ребёнок, Ари. Я могу постоять за себя.

– Ты можешь, – согласилась она. – Но иногда сила – это позволить другим тебя беречь.

Белла отвернулась. Она ненавидела эту фразу – «беречь». Словно её хрупкость была очевиднее, чем её упрямство.

Недели тянулись медленно. Охрана шла за ней по пятам – в галерею, в магазин за красками, даже в библиотеку. Она чувствовала себя под стеклянным колпаком.

– У вас что, приказ дышать за меня? – однажды сорвалась она на охранника. Тот молча опустил глаза, но отступать не стал.

Каждый день начинался с одного и того же:

– Куда? – спрашивал Риккардо.

– В галерею, – отвечала Белла.

– Кто поедет с тобой? – продолжал он.

Она сжимала зубы, перечисляла имена охранников, и только тогда получала разрешение.

Антонио смеялся:

– Белла, да ты живёшь хуже президента. У него хоть папарацци интересные. А у тебя – два мрачных мужика и маршрут «дом–галерея–дом».

– Антонио, – процедила Белла, – если ты не заткнёшься, я сама тебя в галерею отправлю. В рамке.

– Тогда хотя бы подпиши, – ухмыльнулся он.

Ариэлла не раз гладила Беллу по плечу, когда та приходила из города раздражённая и усталая.

– Я понимаю, что это тяжело, – говорила она мягко. – Но, может быть, эта тишина – временная. Может, всё уляжется.

– А может, никогда, – мрачно отвечала Белла.

И всё же месяц прошёл. Ни новых сообщений. Ни звонков. Ни машин. Только тишина.

Эта тишина была странной. С одной стороны – облегчение. С другой – тревога, которая цепляла за сердце.

Белла пыталась жить, как раньше: рисовала, занималась балетом, проводила вечера с Анной и Ариэллой. Иногда ей даже удавалось забыть, что где-то в тени мог прятаться враг. Но каждый раз, когда она ловила на себе взгляд Риккардо, всё возвращалось.

Он смотрел на неё не как брат. Не как глава семьи. Он смотрел так, будто ждал удара. Будто каждую минуту могло что-то произойти.

И всё же, когда наступил тридцатый день этой тишины, он сказал:

– Ладно. Немного свободы.

Белла едва не подпрыгнула от радости.

– Правда?

– Немного, – подчеркнул он. – Галерея, библиотека, балет. Всё только с охраной. Но без лишних ограничений.

Антонио театрально вздохнул:

– Ну наконец-то! А то у меня уже уши завяли слушать, как ты жалуешься.

– Ты просто завидуешь, что у меня есть жизнь, – парировала Белла.

– Жизнь? – хохотнул он. – С двумя громилами за спиной? Интересная у тебя жизнь.

Она показала ему язык, но внутри всё равно чувствовала восторг. Пусть даже с охраной – теперь она могла выйти в город без постоянных споров и разрешений.

Ариэлла улыбалась за её плечом.

– Видишь, он всё-таки сдался.

– Он не сдался, – холодно сказал Риккардо. – Я просто знаю: нельзя держать птицу в клетке слишком долго. Она либо умрёт, либо сломает прутья.

Белла смотрела на него, пытаясь понять: это забота или угроза? Но знала – с ним всегда так. Его любовь была тяжёлой, как его руки. Но в ней было то, чего она никогда не получит от других – абсолютная защита.

Первые выезды после месяца тишины стали для неё глотком воздуха. Она шла по галерее, рассматривала картины, и впервые за долгое время чувствовала себя свободной.

Да, рядом стояли двое охранников. Да, их взгляды были настороженными. Но никто не тянул за руку, не запрещал, не говорил «нет».

– Почти нормальная жизнь, – прошептала она себе, улыбнувшись.

Она не знала, что где-то в тени всё ещё ждали. Что тишина, которой она радовалась, была не концом, а лишь началом.

А Риккардо… он знал. И потому каждый её выезд становился для него внутренней войной.

Тишина продолжалась. Но даже Белла начала чувствовать – в ней есть что-то неестественное. Словно перед самым громом небо замирает, задерживает дыхание.

Прошёл месяц.

Они все жили так, будто опасность осталась позади.

Но даже самые счастливые завтраки и прогулки в саду не могли скрыть простую истину: тишина – это всегда предупреждение.

Глава 5

Утро в особняке Варков начиналось тишиной. Но это была не та тишина, что приносит покой. Это была тишина, в которой слышался гул города, вой сирен вдали, шёпот теней.

Энцо сидел за массивным дубовым столом и перелистывал документы. Его пальцы, сильные и точные, водили по строчкам так, будто он приговаривал каждое слово. В Чикаго не существовало сделки, которая могла пройти без его ведома.

– Ты снова работаешь с рассвета, – прозвучал за спиной лёгкий голос Камиллы.

Она вошла босиком, волосы собраны кое-как, в руках кружка кофе. Её смех и её запах были единственным, что делало этот дом живым.

– Я всегда работаю, – не поднимая глаз, сказал Энцо. – Чикаго не спит.

– А ты когда спишь? – она села напротив, подогнув ноги и отхлебнула кофе. – У тебя под глазами такие круги, что скоро люди начнут думать: босс Чикаго сам себе не принадлежит.

Он поднял взгляд. Серые глаза встретились с её карими.

– Пусть думают, что хотят. Важно одно: они боятся.

Kамилла фыркнула.

– Бояться – не значит уважать.

– В нашем мире это одно и то же.

Она хотела ответить, но дверь кабинета открылась, и внутрь вошёл Габриэль Торн. Высокий, широкоплечий, всегда в безупречном костюме. Его глаза были спокойны, но в них таилась та же сталь, что и в голосе Энцо.

– Машины готовы, – сказал он. – Люди тоже.

Kамилла скривилась.

– Ещё одна скучная встреча?

– Скучные встречи, – Энцо поднялся, поправляя пиджак, – это то, что держит твой город в руках.

– А я думала, это делают пули, – парировала она.

Энцо подошёл ближе, коснулся её плеча. Его ладонь была тёплой, но тяжёлой.

– Пули делают тишину. А деньги – власть.

Kамилла смотрела на него, и в её глазах было то самое – тревога, которой она никогда не озвучивала.

– Только не забудь, Энцо… власть тоже умеет убивать.

Он усмехнулся и шагнул к двери.

– Именно поэтому у меня всегда есть охрана.

Кортеж ждал у ворот. Чёрные внедорожники, блестящие на утреннем солнце, двигатели тихо урчали. Охрана уже занимала позиции, короткими жестами проверяя оружие.

Энцо сел в центральную машину, рядом с ним Габриэль. Двое впереди, двое сзади, и ещё несколько машин сопровождения.

– Сегодня будет жёстко? – спросил Габриэль, закуривая сигарету.

– Сегодня будет показательно, – ответил Энцо. – Им пора понять: Чикаго не просто в игре. Чикаго ведёт её.

Он откинулся на кожаное сиденье, глядя в окно. Город проплывал мимо – небоскрёбы, улицы, люди, спешащие по своим делам. Для них он был лишь именем, шёпотом. Но этот шёпот держал их жизни.

Когда-то я был никем, подумал Энцо. Теперь я – город. И этот город дышит мной.

Зал для встреч находился в старом особняке на окраине. Высокие потолки, резные колонны, длинный стол из тёмного дерева. Атмосфера была нарочито респектабельной, но напряжение чувствовалось сразу, как только Энцо вошёл.

Все встали.

Он шёл по залу медленно, уверенно, с той самой хищной походкой, которая всегда заставляла людей чувствовать, что рядом с ними – не человек, а зверь.

За его спиной шёл Габриэль. По углам стояла охрана. Каждый шаг отдавался эхом.

Энцо сел во главе стола. Его взгляд обвёл присутствующих. Бизнесмены, «чистые» лица, пара тех, кто слишком хорошо понимал, откуда у него деньги. Никто не смел заговорить первым.

Он медленно снял перчатки, положил их на стол.

– Начнём.

В зале стояла тишина, пока Энцо не заговорил.

– Чикаго живёт, – его голос звучал ровно, но каждое слово падало на стол тяжёлым камнем. – И если он дышит – значит, дышите вы.

Он откинулся в кресле, сцепив пальцы.

– Но воздух не бесплатный.

Один из бизнесменов – сухощавый мужчина с идеально уложенными волосами – кашлянул.

– Мы и так платим. Ежемесячные суммы поступают…

– Поступают, – перебил Энцо. – Но я не вижу роста.

Он медленно поднялся. Его шаги отдавались эхом по мраморному полу.

– Мои люди работают в портах. Корабли идут через нас. Наркотики, оружие, текстиль – неважно. Всё это проходит под моим именем. Варк.

Он наклонился к мужчине, и тот втянул голову в плечи.

– Но если я не вижу, что деньги растут – значит, кто-то считает, что может дышать без моего разрешения.

В зале повисла мёртвая тишина.

Габриэль спокойно затянулся сигаретой, выпуская дым кольцами. Он не вмешивался. Его присутствие было напоминанием: у Энцо есть тень, и эта тень всегда рядом.

– Никто… никто не пытается… – начал другой мужчина, потный и краснолицый.

Энцо резко ударил ладонью по столу. Дерево застонало.

– Не смейте оправдываться. Мне не нужны оправдания. Мне нужны результаты.

Он обвёл взглядом всех.

– Чикаго поднимется выше. Мы возьмём новые маршруты. Юг, Восток. И если хоть один из вас решит, что может сыграть против меня – он станет уроком для остальных.

Кто-то неловко сглотнул.

Энцо усмехнулся.

– Но давайте будем честны. Я не люблю тратить людей. Я люблю тратить деньги. И если вы будете делать так, как я сказал – мы все будем купаться в них.

Он медленно сел обратно. Его взгляд остановился на худом мужчине, который до этого пытался возражать.

– У тебя неделя. Принеси мне цифры, которые убедят меня, что ты умеешь считать. Если нет – я посчитаю тебя сам.

Мужчина побледнел, кивнул.

Габриэль тихо усмехнулся и сказал, словно подводя итог:

– Чикаго – это игра без правил. Игра Варка.

Энцо поднял бокал вина, сделал глоток и поставил его на стол.

– Встреча окончена.

Никто не осмелился уходить первым. Только когда он поднялся, за ним поднялись все остальные. Его шаги снова отозвались эхом, и этот звук был громче любых слов.

Снаружи охрана уже ждала. Энцо сел в машину. Габриэль рядом, молчаливый, но внимательный.

– Думаешь, они поняли? – спросил он.

– Они всегда понимают, – сказал Энцо. – Вопрос только в том, кто из них захочет испытать меня.

Он посмотрел в окно. Город горел огнями, но в каждом огне он видел тьму.

Я дал Чикаго дыхание. Но это дыхание – моё.

Огонь в камине трещал, разбрасывая искры. Вечер опустился на особняк Варков, и тишина здесь была иной – мягкой, почти домашней.

Энцо сидел в кресле, бокал в руке. На столике рядом – пепельница и папка с документами, но он не читал. Смотрел на огонь. В пламени всегда было что-то родное – хаотичное, живое, опасное. Как он сам.

– Ты снова думаешь, – раздался голос Камиллы.

Она подошла, лёгкая, в мягком свитере, с книгой в руках. Села на ковёр прямо у его ног, обняв колени.

– Я всегда думаю, – отозвался Энцо, делая глоток.

– Нет, – покачала она головой. – Обычно ты решаешь. А когда думаешь – это видно. У тебя глаза становятся другими.

Энцо усмехнулся.

– Какими?

– Тёмными. Слишком тёмными.

Она посмотрела на него снизу вверх.

– Знаешь, каким ты был, когда я была маленькой?

Он промолчал.

– Светлым, – сказала она. – Ты умел смеяться. Ты защищал меня не потому, что мир был против нас, а потому что ты просто был моим братом. А теперь… – её голос дрогнул, но она продолжила. – Теперь ты весь в этой тьме.

Энцо медленно поставил бокал на стол. Его пальцы сжались на подлокотниках кресла.

– Тьма – это то, что позволило нам выжить, Kамилла. Если бы я остался тем мальчишкой, которого ты помнишь… нас бы не было.

Она накрыла его руку своей ладонью.

– Я знаю. Но я всё равно вижу там свет. Пусть ты его не чувствуешь, он не умер.

Он посмотрел на неё. Её лицо было мягким, глаза – полными упрямства. И впервые за долгое время он не знал, что ответить.

– Ложись спать, Kамилла, – сказал он наконец. Его голос был хриплым. – Завтра будет длинный день.

Она кивнула, поднялась и, наклонившись, легко коснулась губами его щеки.

– Ты не только тьма, Энцо. Запомни это.

Он не ответил. Смотрел в огонь, пока её шаги не растворились в коридоре.

Дверь снова открылась. На этот раз вошёл Габриэль.

Высокий, спокойный, с сигаретой в зубах. Он кивнул и опустился в кресло напротив.

– Ты молчишь дольше, чем обычно, – заметил он.

Энцо не отвёл взгляда от огня.

– Я думаю.

– О чём?

– О том, что пора действовать.

Габриэль нахмурился.

– План?

Энцо повернул голову, и его серые глаза сверкнули холодом.

– Изабелла Рицци.

Габриэль замер. Сигарета почти выпала из пальцев.

– Что ты сказал?

– Ты слышал, – медленно произнёс Энцо. – Она станет моей.

– Энцо… – Габриэль наклонился вперёд, его голос стал резким. – Ты понимаешь, что это значит? Это война. Настоящая.

Энцо усмехнулся.

– Война давно идёт, брат. Просто они ещё не поняли.

Габриэль сжал кулак.

– Что ты хочешь от неё?

Энцо сделал последний глоток вина и поставил бокал. Его голос прозвучал низко, как приговор.

– Я хочу, чтобы её привели ко мне.

В комнате повисла тишина. Только огонь в камине продолжал трещать.

– Ты сошёл с ума, – выдохнул Габриэль, откинувшись в кресле. Его пальцы нервно сжали сигарету, пепел осыпался на пол. – Белла Рицци – это не просто девчонка. Это сестра Риккардо. Это его свет.

– Тем интереснее, – ответил Энцо спокойно.

Габриэль вскочил.

– Ты понимаешь, что ты делаешь?! Ты бросаешь вызов Филадельфии. Это не просто игра. Это – кровь, море крови!

Энцо поднялся медленно, но в каждом движении была угроза.

– Война всё равно начнётся, Габриэль. Я могу ждать, пока Рицци ударят первым… или ударить так, чтобы они никогда не встали.

– Но девчонка? – Габриэль почти сорвался на крик. – Ты хочешь втянуть её в это?

Энцо подошёл ближе. Его глаза сверкали холодом, в котором не было сомнений.

– Она – ключ. Через неё я сломаю их. Риккардо думает, что его семья неприкасаема. Но свет – самое уязвимое. И я заберу его.

Габриэль молчал, стиснув зубы. В нём боролась ярость и преданность. Он знал: спорить с Энцо – как спорить с бурей.

– Ты всё решил, – наконец произнёс он, глядя прямо в глаза другу.

– Всегда решаю, – усмехнулся Энцо. – Именно поэтому мы стоим там, где стоим.

Он повернулся к камину, глядя на пляшущие языки пламени.

– Подготовь людей. Пусть всё будет тихо. Без шума.

– И что потом? – хрипло спросил Габриэль.

– Потом, – Энцо усмехнулся, – приведите её ко мне.

Огонь трещал в камине, отражаясь в его глазах. Kамилла наверху спала спокойно, не зная, что её брат только что подписал приговор другой девушке.

И в этой тишине Энцо Варк принял решение, которое изменит всё.

Глава 6

Запах кофе расползался по дому, как обещание нормального дня. Белла шагнула в столовую и на секунду остановилась: солнечный луч порезал белоснежную скатерть, хрусталь на буфете вспыхнул, Анна как всегда мерно раскладывала тарелки, а за столом уже сидели они – её мир.

– Ты опоздала на две минуты, – без приветствия сообщил Риккардо, поднимая взгляд от планшета. – В расписании это называется срыв.

– В расписании это называется жизнь, – отстрелилась Белла и поцеловала Ариэллу в щёку. – Доброе утро, сеньора «почему-ты-не-ем-горячее»?

Ариэлла рассмеялась и отодвинула к ней блюдце с ягодами.

– Доброе. Анна говорит, что ты опять сбежала из кухни до тоста.

– Я танцую лучше на голодный желудок, – невозмутимо ответила Белла, наливая себе кофе.

Антонио вздохнул театрально:

– Вот она – трагедия века. Прима-балерина с кофе вместо крови. Белла, у тебя хоть гемоглобин дружит с реальностью?

– У меня с реальностью дружат только пуанты, – парировала она. – Всё остальное – компромисс.

Анна поставила перед ней тарелку с омлетом.

– Компромисс съедобный, между прочим. И да, Риккардо просил напомнить…

– Я сам напомню, – спокойно перебил Риккардо. – Студия, затем магазин и обратно. Всегда с охраной. Маршрут согласован. В машине – связь на громкой.

Белла закатила глаза:

– Месяц тишины, Рик. Ни писем, ни машин у ворот. Может, мы перестанем играть в крепость?

– Крепости стоят столетиями не потому, что в них красиво, – отрезал он. – А потому что у них стены. Мы – стены.

Антонио кивнул, покачивая стакан с апельсиновым соком.

– Стены, которые иногда нужно проветривать. Иначе плесень – в виде плохого характера – разрастается. Белла, я про тебя.

– Смешно, – фыркнула она, но улыбнулась.

Ариэлла мягко коснулась руки Беллы:

– Он правда волнуется. Мы все волнуемся. Ты – наш свет. Пусть тебя провожают – это не клетка, это коридор со светом.

– Вы все сговорились говорить красиво? – приподняла бровь Белла, но взгляд смягчился. Она заметила, как Риккардо, не глядя, подвинул к Ариэлле корзинку с хлебом и положил на её тарелку тонкий ломтик – так, словно это было самым естественным движением на свете. Ариэль ответила ему короткой улыбкой, в которой было больше тепла, чем в кофейнике.

Белла поймала себя на том, что улыбается. Этот дом, несмотря на все замки мира, был живым.

– План на день, – вернул её голос Риккардо. – Студия – репетиция, потом забрать заказанные ленты, заехать к Марии в галерею, передать афиши. Вечером – домой. Без спонтанностей.

– Спонтанности – это талант, – заметил Антонио. – И нашему дому немного не хватает искусства.

– Нашему дому не хватает тишины за столом, – прорезалась Анна и щёлкнула по столу половником, как дирижёр палочкой. – Белла, съешь хотя бы половину. А потом спорь.

– Да, маэстро, – сдалась та и взяла вилку. – Но после второй репетиции я всё равно сбегу в сад. Предупреждаю честно.

– В сад ты пойдёшь с охраной, – не моргнув, сказал Риккардо.

– Даже розам нужен свидетель? – не выдержала Белла.

– Розы – с шипами, – ответил Антонио. – Но и их лучше нюхать группой.

– Вы трое – худший стендап, – вздохнула она и всё-таки доела омлет.

Риккардо отложил планшет и, глядя ей прямо в глаза, смягчил голос:

– Белла, месяц – это ничто. Мы не знаем, кто прислал те сообщения и чья была машина. Пока я не узнаю – мы играем по моим правилам.

– Я знаю, – тихо сказала она. – Просто… иногда хочется не слышать шаги у себя за спиной.

Ариэлла сжала её ладонь.

– Тогда слушай музыку. Она громче.

Анна прижала ладонь к груди.

– Вот за это я вас двоих и люблю. Одни – про стены, другие – про музыку. А я – за завтрак по расписанию.

– И за то, чтобы любимые люди возвращались домой вовремя, – добавил Риккардо так негромко, что это прозвучало не приказом, а молитвой.

Белла кивнула. Она поднялась первой, поцеловала Анну в щёку, Ариэллу – в макушку, на ходу стукнула кулаком Антонио в плечо.

– Если кто-то спросит, где я, – бросила она, уже на пороге, – скажите, что я на свободе. Под надзором.

– Скажем, что ты в движении, – поправил Антонио. – Свобода – это слишком громко. А движение тебе к лицу.

– В движении, – повторила она, и слово неожиданно лёгло внутри ровно, как пауза в музыке.

В прихожей её уже ждала куртка, сумка с лентами и бутылкой воды, аккуратно собранная Анной, и два молчаливых охранника – Лука и Саль. Белла знала их давно: один улыбался глазами, другой – принципиально ни разу не улыбался вообще.

– Готовы, сеньорина? – спросил Лука.

– Я родилась готовой, – ответила она и скосила взгляд на Саля: – И, клянусь, когда-нибудь заставлю вас улыбнуться.

– Когда вернёмся вовремя, – сухо ответил он, открывая дверь.

На крыльце пахло мокрым камнем и свежестью. Машина уже работала, тёплый воздух ударил в лицо, когда она села на заднее сиденье. Лука занял место рядом, Саль – спереди.

– Маршрут, – произнёс Саль, глядя в зеркало.

– Студия, – сказала Белла. – Потом ленты, потом галерея Марии. И дом. Без спонтанностей. Честно.

Лука хмыкнул:

– Честно-нечестно – главное, чтобы дышалось.

– Вот, – радостно откликнулась Белла. – Наконец-то кто-то понимает.

Машина мягко тронулась. Ворота распахнулись, и вилла осталась позади, как кадр из старого фильма.

Белла смотрела в окно, позволяя городу проходить сквозь неё. Филадельфия утром выглядела почти невинной: женщины с собаками, бариста у дверей, школьники, бегущие через дорогу. Если забыть на минуту, кто ты и чей у тебя брат, можно было бы раствориться, стать любой. Но она – не «любой». Она – Рицци. И сегодня, как ни странно, ей хотелось быть просто Беллой.

Она написала Ариэлле одно слово: «Доеду» – и поставила сердечко. Ответ пришёл сразу: «Я жду».

– Сеньорина, – раздался голос Луки, – хотите музыку?

– Включите что-нибудь без трагедии, – попросила она. – Сегодня я хочу танцевать без крови.

Лёгкий джаз развернулся в салоне, и Белла улыбнулась – по-настоящему. Впереди была студия, где всё просто: раз, два, три, и дыхание длиннее страха. А потом – галерея, запах краски и бумаги. Маленькие, правильные вещи.

И пусть где-то в чужом городе кто-то шепчет её имя, сегодня у неё есть свой маршрут, своё тело, своя музыка.

– Лука, – сказала она, – когда вернёмся, вы оба едите пирог Анны. Это приказ.

– Наконец-то здравый приказ, – отозвался Лука.

– Приказы отдаёт босс, – сухо напомнил Саль.

– Я – босс настроения, – серьёзно возразила Белла. – А настроение у нас сегодня – жить.

Лука улыбнулся глазами шире обычного. Саль, кажется, тоже едва заметно дёрнул уголком рта. Машина свернула к студии, и Белла уже чувствовала под кожей знакомую дрожь: паркет, станок, тепло – её мир, её воздух.

День начинался правильно. И она сделала то, чему научилась лучше всего: выдохнула, как перед первым плие, и позволила свету внутри дышать громче, чем страх.

Студия встречала привычным запахом дерева, мела и пота. Огромные зеркала отражали утренний свет, а паркет блестел так, будто сам ждал шагов. Белла всегда любила это место: здесь не было фамилии Рицци, не было охраны за дверью – здесь была только она и её тело.

– Белла, – преподаватель, госпожа Лоренцо, встала у станка и смерила её строгим взглядом. – Ты опоздала на три минуты.

– Это семейная карма, – парировала Белла и тут же заняла место у станка. – Но я готова компенсировать.

– Компенсируй точностью, – коротко ответила та.

Музыка потекла из колонок. Первые ноты наполнили воздух, и Белла вытянулась, как струна. Её тело знало этот язык лучше любых слов. Раз – шаг, два – движение, дыхание стало ритмом. Она погружалась глубже и глубже, словно смывала с себя утро, разговоры, тревогу.

Лука и Саль стояли у двери, их взгляды скользили по залу, но Белла почти не замечала их. Здесь, в этом зеркальном мире, она была свободна.

– Хорошо, – Лоренцо щёлкнула пальцами. – В тебе стало больше силы. Ты не просто танцуешь – ты борешься.

Белла улыбнулась сквозь дыхание.

– Может, я и правда борюсь.

– Тогда борись красиво, – кивнула преподавательница. – Красота – это тоже оружие.

Белла сделала ещё несколько па, её движения стали острее, в них чувствовалась та самая ярость, которая жила в ней последнее время.

Остальные девушки в студии перешёптывались. Беллу многие знали: не как «сестру Риккардо», а как девочку с огнём в глазах. Она всегда выделялась, но сейчас – особенно.

После часа у станка Белла откинулась к стене, тяжело дыша. Пот стекал по вискам, но внутри было лёгкое чувство – то самое, которое дарил только танец.

– Ты стала другой, – сказала Лоренцо, проходя мимо. – В тебе теперь есть что-то взрослое.

– Может, просто время, – пожала плечами Белла.

– Нет, – покачала головой преподавательница. – Это что-то ещё. Тьма касается и тебя, но ты отвечаешь светом. Так продолжай.

Белла кивнула, хотя в груди кольнуло. Тьма касается и тебя. Эта фраза будто застряла в голове.

Тренировка закончилась позже, чем она рассчитывала. Она переоделась, собрала волосы, спрятала пуанты в сумку. У выхода её ждали Лука и Саль.

– Устала? – спросил Лука.

– Это приятная усталость, – улыбнулась Белла. – Знаете, иногда мне кажется, что если бы не балет, я бы давно сошла с ума.

– Балет – лучшее оружие, – сухо заметил Саль.

– Это ещё что, – подмигнула она. – Я могу убить вас взглядом на репетиции.

Они вышли на улицу. День был тёплым, воздух пах карамелью – где-то рядом продавали орешки. Белла вдохнула глубже и почувствовала, что мир, по крайней мере на этот миг, был нормальным.

– Теперь за лентами, – сказала она, садясь в машину. – А потом к Марии. И домой.

Она устроилась на заднем сиденье, закрыла глаза и позволила музыке, звучавшей в её голове, тянуть её дальше. Она не знала, что уже в этот вечер её танец прервут.

Машина плавно свернула с центральной улицы. За окнами мелькали знакомые кварталы: кафе с красным навесом, магазин с витриной, где всегда стояли глиняные статуэтки. Белла вглядывалась в них и чувствовала странное спокойствие. Сегодняшний день казался таким простым – балет, покупки, галерея. Почти обычная жизнь.

– У тебя хорошее настроение, – заметил Лука, оборачиваясь через плечо.

– Потому что я снова дышу, – ответила Белла, улыбнувшись. – Иногда этого достаточно.

Саль, сидящий за рулём, только кивнул. Он редко вставлял слова, но его молчание всегда звучало как согласие.

Белла устроилась на сиденье, достала блокнот и нацарапала пару линий – эскиз для будущей картины. Силуэт девушки в пуантах, но с крыльями за спиной. Она не знала, откуда взялась эта идея. Просто хотелось нарисовать свободу.

Машина свернула ещё раз. Дорога к дому пролегала через тихий район – мало машин, больше деревьев. Белла уже собиралась спросить у Луки, какой ужин сегодня приготовила Анна, когда вдруг Саль резко нажал на тормоз.

Резкий визг шин. Беллу бросило вперёд, сумка упала на пол.

– Что за… – начала она, но замерла.

Впереди дорогу перегородила чёрная машина. Двери открылись, и из неё вышли люди в масках.

– Лука?! – голос сорвался на крик.

– Пригнись! – рявкнул он, одновременно вытаскивая оружие.

Саль уже открыл дверь и выскочил наружу. Звуки выстрелов разорвали воздух. Стекло машины дрогнуло, Белла инстинктивно прижалась к сиденью.

Сердце билось в ушах. Всё произошло слишком быстро.

– Держись, – Лука накрыл её плечом и выстрелил через окно. Один из нападавших рухнул на асфальт. Второй бросился в укрытие.

Но сзади раздался визг шин. Ещё одна машина подрезала их. Двери распахнулись – ещё трое.

– Это засада, – выдохнул Лука. – Чёрт…

Белла подняла голову. Всё внутри кричало: беги! Но куда? Дорога впереди перекрыта. Сзади – тоже.

Один из нападавших рванул к машине. Лука выстрелил, тот отлетел в сторону. Но другой успел подойти слишком близко.

– Белла, вниз! – крикнул Лука.

Она упала на пол, зажмурилась. Грохот. Визг металла. Её тело дрожало, но внутри проснулся инстинкт: Я не дам им легко забрать меня.

Она нащупала в сумке пуанты – смешно, нелепо, но пальцы сжали их, как оружие.

Лука продолжал стрелять. Но противников было больше. Саль крикнул что-то на улице, и звук его выстрелов заглушил всё остальное.

Белла подняла голову. В этот момент дверь машины с её стороны распахнулась. Чужая рука схватила её за запястье.

– Нет! – закричала она и ударила пуантами по руке. Человек взвыл, но второй тут же подхватил её.

Белла зашлась в крике, вырывалась, кусалась, царапалась. Её подняли с сиденья, выволокли наружу. Она ударила ногой по двери, но руки крепко держали.

Лука выскочил следом, стреляя. Один из нападавших упал, но Беллу уже тащили к чёрной машине.

– Белла! – крикнул Лука.

Она видела его – его глаза, полные ярости и отчаяния. Он рванулся к ней, но выстрел пронзил воздух, и его отбросило в сторону.

– ЛУКА! – завопила она.

Но времени не было. Дверь другой машины распахнулась. Её толкнули внутрь, плечо ударилось о металл. Белла рванулась, ногти вонзились в кожу нападавшего. Тот зарычал, но удержал её.

Дверь захлопнулась. Машина рванула с места.

Белла ударила кулаками по окну, но стекло было бронированным. Она кричала, но звук тонул в гуле двигателя.

Один из похитителей повернулся к ней. Его глаза смотрели из-под маски холодно, безразлично.

– Сиди спокойно, – произнёс он глухо. – Или будет хуже.

– Ублюдки! – Белла плюнула ему в лицо.

Он сжал её подбородок, но второй сказал:

– Босс сказал – живой. Не трогай.

Белла замерла. Босс. Это слово ударило сильнее, чем удары.

Кто он? Чего хочет?

Машина неслась вперёд, уводя её от всего, что было её домом.

Последнее, что она увидела в окно, – фонари улицы, расплывшиеся от слёз.

Белла понимала одно: её свет только что бросили в самую тьму.

Глава 7

Сначала была скорость.

Потом – только гул.

Белла не сразу поняла, как долго они едут. Внутри фургона не было часов, и даже неба не было – только тёмные, как закрытые глаза, стены и дрожащий металлический пол под ногами. Её усадили на низкую лавку, пристегнули ремнём к креплению, запястья стянули пластиковыми стяжками так туго, что под пальцами ныло и покалывало. Пахло железом, пылью и холодной резиной. Двигатель гудел и вибрировал – этот звук, казалось, проник в кости и поселился там.