Читать онлайн Мертвые, но Живые

Пролог

Из хроник Каталины Суарес Кастро

Сердобольный аналитик с душой строптивого музыканта – да-да, это обо мне.

Чего я достигла в свои двадцать? Ну, кроме ведения собственного канала с многомиллионными просмотрами в сети?

Без сожалений ушла из отцовской компании. Выбралась из ужасно выматывающих, токсичных отношений с не-с-тем-человеком. Влюбилась в классного парня – по-настоящему классного, просто обалденного! – думала, таких мамы уже не рожают. Победила саму смерть!

Дальше?

Была на похоронах самого классного в мире парня… Видела, как ближние носят траур по нам обоим… Осознала, что мне дан второй шанс. Но вот бы… вот бы и ОН был рядом со мной. Почему я, а не ОН? Почему не МЫ ВМЕСТЕ? Я осталась одна. В незнакомом месте. В кругу незнакомых людей. Но неожиданно в родной, так мною любимой Испании.

И у меня два вопроса. Как себя чувствовал Каллен, годами учившийся в выпускном классе и собиравший панно из бордовых и синих шапочек, и что за чертовщина происходит в этой школе для богатеньких сливок общества?

Из хроник Ильи Чехова

Я далеко от дома. Учу испанский язык не так давно – до сих пор не понимаю, как я его так быстро освоил? – был готов ради неё на всё. С первого взгляда влюбился, не случалось никогда такого.

Всего одна секунда. Увидел ее, считал глаза и то, что она за ними прячет, – и был убит одним точным выстрелом в голову. Стопроцентное же попадание, какие у меня были шансы, ну, в самом деле, ребят?..

Я знал, она что-то скрывала от меня, что-то сильно ее тревожило. Но Каталина казалась такой хрупкой. Боялся надавить, ненароком отпугнуть вопросами. И вот уже больше нет в моей жизни горячей испанской девочки с непослушной копной изумительных карамельных волос. И я так и не спросил у неё почему… почему она захотела расстаться, даже не объяснившись со мной?

И раз я тут… может, и она тоже? Осталось ее лишь найти среди тысяч лиц. Либо я окончательно сошел с ума тем безумным утром.

Глава 1. Амбар

1 ноября, вторник.

Сладко постанываю и переворачиваюсь. Под щекой мягко проваливается уютнейшая подушка, она не вызывает подозрение ровно до того момента, когда я, не иначе как на радиочастотах почуяв какой-то подвох, всё же решаю подглядеть одним глазком, что происходит там, за границей мира сновидений. А та-а-ам… что за херня?!

Сна как ни бывало. Резко подскакиваю и сажусь в постели, сдуваю темный спутанный локон с правого глаза, мешающий разглядеть незнакомую обстановку. Заколебавшись дуть и плеваться, помогаю пальцами и суетливо затыкаю волосы за уши. Пока, вытаращив глаза, растерянно оглядываю чужую спальню, сердце набирает бешеный ритм.

Серое кресло. Еще одно – розовое. Голубой диванчик под клеточным окном с тонкой черной рамой. Куча, один над другим, приклеенных на стене рисунков, эскизов и геометрических фигур. Уйма светильников и ламп – над рабочим столом и по одной на каждый угол комнаты. Чертежные инструменты на длинных столах, треугольная линейка, баночки с красками, выставленные рядами над столом. Бутыльки с клеем или с чем-то подобным. Рулоны бумаг на габаритных полках, кое-где непонятные свертки. На столе раскрыты небрежно несколько книг, разложены тетради большого формата. Повсюду стоят макеты архитектуры – миниатюрные вариации часовни, церкви, амфитеатра, каких-то античных башен, самых обыкновенных стульчиков и чайных столиков, какие обычно прилагаются к детскому кукольному набору, – предметы явно ручной работы. Один лист с оранжевым наброском угодил под стол и там и валяется. Словом, творческий бардак проектировщика.

Но не мой бардак.

Спальня явно женская. Мужчине взрыв красок и сочетание розового с желтым и голубым не совсем к лицу.

– Что происходит? – возмущаюсь уже вслух.

Точно помню, как ехала в такси. Прослушала голосовые сообщения от Ильи и спешила к Софи. Еще раз обвожу ошеломленным взглядом комнату, а потом, сбросив одеяло, уже собираюсь вскочить, но останавливаюсь, едва мой взгляд выхватывает несколько потревоженных колес таблеток, посыпавшихся с лимонного одеяла на белые простыни.

– Это еще что? – Немедленно растормошив одеяло, вижу на второй половине кровати еще парочку круглых лекарств.

По инерции подаюсь вперед и заглядываю вниз: на полу рассыпаны десяток точно таких же рядом с опрокинутым пузырьком из-под лекарств.

– Ничего не понимаю, – бубню себе под нос и тупо таращусь в окно. Кажется, снаружи утро… Или день?..

Так, а что на мне вообще надето? Розовый шелк – какая прелесть. Пижама для элегантных сук. Ничего приличного не нашлось? Кем бы ты ни был, мой похититель, зачем же было меня облачать вот в это?

Я вздыхаю и гляжу в надежде на дверь.

Погодите-ка… Ощущение очень странное. Мое внимание возвращается к груди: у меня явно под лифчиком спрятана заначка.

Что, лифчик? Под пижамой? Да вы с ума сошли, кто вообще спит в лифчике? Опять розовый, какая прелесть. Зачем же мой было снимать?

Ладно, запускаю ладонь в чашечку и, нащупав инородный предмет, вынимаю на свет сложенный вчетверо маленький блокнотный листок. Это что, квест, черт возьми, и я должна изучить инструкцию? Только этого не хватало – попасть на завтрак к чокнутому маньяку.

Я шустро разворачиваю записку и вчитываюсь в аккуратный почерк. Женский почерк. Меня похитила девушка? Что за чушь?

Трясу головой и пытаюсь сосредоточиться: "Так, что здесь у нас?"

Поздравляю, папа, ты добился, чего так хотел! Клянусь самой Марией, буду приходить к тебе с того света, так что даже не рассчитывай на спокойную жизнь. Господа судебные медики, в моей смерти прошу винить Карлоса Кабрера, моего папу, именно он вынудил меня пойти на этот отчаянный шаг. Иди к дьяволу, папочка!

Испанские буквы.

Испанские обороты.

Я не в России.

Вдруг меня пронзает ужас: это не мое тело! Роняю чужое предсмертное письмо и, несколько раз проведя по голым рукам трясущимися, непривычно удлиненными ладонями, впопыхах слезаю с кровати.

Чертовщина какая-то! Где зеркало?!

В ту же секунду моя босая стопа хлюпает и вязнет в мокром ковре. Почти забываю о проблеме и матерюсь. Приподнимаю ногу, согнув в колене, и нерешительно принюхиваюсь: это что, моча?

Дерьмовый красный лак – черт, это не мои ноги.

– Так, ладно, куда я попала?

Растерянная, вываливаюсь в коридор и ищу эту гребанную ванную, оставляя за собой мокрые вонючие следы. Открываю ближайшую дверь, надеясь, что обнаружу там зеркало, но застаю такую картину: коричневый чихуахуа сидит на унитазе и делает свои дела. Он смотрит на меня, я на него – мы оба глупо застываем. Удивленная, я медленно отступаю и тихонько притворяю дверь. Быть может, там и висело зеркало, не разглядела, но это явно была ванная, совмещенная с туалетом.

Я уже делаю шаг в сторону, а потом решаю:

– Да какого черта? – И рывком отворяю дверь в ванную. – Песик, пардон, я не подглядываю, мне всего-то нужно зеркало. Писай, сколько хочешь.

Отражение в зеркале пригвождает меня к месту. Упершись в раковину руками, я неподвижно стою так какое-то время, а затем раздраженно запускаю руку в волосы и судорожно перебрасываю на одну сторону. Подаюсь вперед к зеркалу и подставляю отражению то левый профиль, то правый. Сначала левую половину лица, затем контуры правой. Губы. Нос. Линия корней волос.

– Это просто невозможно, – бормочу я с сомнением и, схватившись за голову, с шумом выдыхаю.

Изучаю глаза: зрачок не отделить от радужки. Мои серо-коричневые глаза стали пугающе черными. А карамельно-каштановые волосы потемнели тона на два.

Облизываю от нервов губы и еще раз матерюсь. Снова тормошу волосы. Руки бессильно падают, и я вздыхаю. Мелкая животинка тем временем спрыгивает с унитаза и убегает в распахнутую дверь. Бросаю усталый взгляд в коридор. А как она вообще сюда попала, если дверь была заперта? Ступаю следом и уже тут замечаю, что в деревянной двери внизу есть квадратная дыра размером как раз в чихуахуа. Она прикрыта болтающейся туда-сюда резиновой игрушечной дверцей.

Чухуахуа нигде не видно. Зато появляется новый непредвиденный персонаж. Натолкнувшись в коридоре на мальчика лет семи, я рассеянно останавливаюсь. Он насмешливо глядит мне за спину, и я машинально делаю тоже самое: что он там увидел?

– Опять наследила, Амбар? Может, он случайно оказался заперт в твоей комнате и в пятый раз за месяц написал на твой любимый коврик, – мальчик ухмыляется и даже не скрывает своего злорадства. – Но ты же любишь Коко? Не будешь ругать свою же собаку?

Так, Коко это чухуахуа, а мои стопы действительно в псиной моче. Почему меня это не удивляет?

Пацан продолжает наивно хлопать глазками и мило улыбаться. Кто-то явно хочет внимания, но мне скорее бы разобраться в этой неразберихе. Поэтому потрепав мальчишку по волосам и бросив "всё в порядке, забей", иду к лестнице. Сбитая с толку и пока не очень понимая, что ищу.

– Сестра? – звучит недоуменное.

– А? – оборачиваюсь и вижу сильно озадаченного братика девушки по имени Амбар.

– Ты правда не будешь ругаться?

Разочарован, милый?

– Не буду, я же сказала.

Глупо моргает несколько секунд и вдруг, набрав в рот воздуха, признается прямо:

– Это был я. Я закрыл Коко в твоей спальне, а утром выпустил.

Как удачно, что ты не видел таблетки сестры, они были рассыпаны с невидимой от двери стороны кровати, а заходить дальше ты не стал. Умничка, малыш, тебе ни за что нельзя было это видеть.

Молчание. Он стоит на верхней ступени и внимательно присматривается ко мне, напряженный и готовый, если придется, удирать.

– Да, я знаю, – киваю я, снисходительно наблюдая за переменами его эмоций.

– Я сделал это нарочно, – гордо делится своей шалостью мальчик.

Я закатываю глаза и спускаюсь вниз.

– Ты дура совсем? Я говорю тебе…

– Да с первого раза всё я поняла, и не сержусь, – отмахиваюсь я и, сведя брови, потрясенно осматриваю стены и потолки гостиной.

– Так, я не поняла, какой сегодня день? – выпаливаю я в замешательстве.

– День всех Святых, – раздается насмешливый ответ.

Резко застыв, оборачиваюсь на украшенные праздничными подсвечниками металлические перила. Свечи в тыквах давно прогорели, куски фальшивых привидений лоскутами свешиваются с высокого потолка, а жижа плесневело-зеленых мозгов омерзительной слизью по капле с интервалом в несколько секунд стекает с соломенной люстры на красивый ковер. И в этот самый момент прямо передо мной падает самая настоящая коса. Я вскрикиваю от ужаса и отпрыгиваю. Задетая ногой, она чуть не разрезала меня пополам!

Ребенок бросает с лестницы:

– Ты сама вчера её здесь оставила, как пришла с вечеринки. А вон там твой балахон Смерти. Ты им вчера папу пугала, когда он тебе вечеринку сорвал и выгнал всех ребят. Так нагулялась, что не помнишь?

Сердце никак не успокоится. Почему всё в этом мире норовит меня убить? Коса эта, такси… Стоп.

Такси! Была ведь авария!

Я умерла… Я в самом деле могу быть сейчас мертва!

Меня пронзает одна чудовищная мысль за другой. Отрешенно отхожу назад, тупо пялясь на пол, где валяется расфокусированный образ смертоносной косы. Потом срываюсь с места и бегу наверх.

– Спятила? – комментирует мой забег мальчишка, мимо которого я пронеслась, как обезумевшая гарпия.

Бегло пройдясь по комнате Амбар, бросаюсь к креслу и, подхватив с него планшет, усаживаюсь на пол.

Вбиваю запрос и… ничего не нахожу. А где заголовки о том, что дочь Алэрико Суареса погибла в автокатастрофе? Папа пока не предал новость огласке? Но ведь больше месяца прошло. Так, а что с Софи? Первый же заголовок сообщает мне о вчерашнем ее концерте в Лондоне. В гипсе, но жива, это радует.

И всё-таки…

– Что же тогда произошло? – Я нервно и задумчиво постукиваю пальцами по погашенному планшету.

Вот идиотка, а местоположение-то глянуть забыла!

Так-так… Барселона. Чудно. Я совершенно не знаю город.

Отбрасываю прочь айпад.

Быстро поднявшись на ноги, начинаю остервенело рыться в вещах Амбар. В шкафу висит отглаженная школьная форма: голубой жакет, сливочная блузка под ней и отдельно на плечиках – бежевая клетчатая юбка. Ты еще и школьница, черт побери? Дело совсем плохо.

Подбираю с пола упавшее одеяло, в бешеной суматохе сгребаю и предсмертную записку суицидницы, и рассыпанные таблетки, и запечатываю пузырек найденной тут же крышкой. Попрятав в недры единственного обнаруженного здесь рюкзака все улики, я позволяю себе облегченно выдохнуть: Амбар, ты сама решила уйти на тот свет, а следовательно ты отказалась от тела. Всё это конечно неправильно, но и я не виновата в случившемся. Я совершенно не разумею, как твое тело по волшебству восстановилось после той слоновой дозы снотворного, которым ты его напичкала. Наверное, по взмаху той же волшебной палочки, которая меня в него засунула. Как я и сказала, меня никто не спрашивал. Но я по-прежнему очень хочу жить.

И потом, девушка действительно хотела умереть, а не манипулировать своим собственным отцом, которого упоминала в прощальном письме. Не на видном месте, а в лифчике. Значит послание должно было попасть не ему в руки, а в руки судебного медэксперта или любого сотрудника морга, который дал бы делу ход о доведении до самоубийства дочери родным отцом. Если бы не вмешалась я. Не знаю, за что ты так, Амбар, ненавидишь родного человека, но вынуждена констатировать, что заседание твоего суда, пардон, откладывается на неопределенный срок.

Перевернув всё вверх дном, наконец в одном из ящиков нахожу удостоверение личности. Дьявол, ей всего семнадцать! Ситуация хуже, чем я думала.

Кто в здравом уме позволит семнадцатилетней школьнице вылететь из страны, правда же?

Накидав парочку приличных вещей в рюкзак, снова захожу в айпад – собираюсь найти в интернете знакомого афериста, который промышляет поддельными документами. На счастье, он из Барселоны – в этот раз недолго придется ждать. Расплачусь своей картой, на имя Каталины Суарес, и уже ничто не помешает мне сесть на самолет. Когда была помладше, частенько пользовалась услугами этого гения, но тогда он высылал мне в Мадрид.

Четыре минуты спустя моя почта сообщает о новом письме.

Будет готово через 2 дня. Раньше никак, Каталина, прости, у меня полный завал. Вышлю документы на новый адрес.

Что ж, фальшивый загранпаспорт придется ждать дольше, чем я планировала. Жаль, у Амбар нет готового – только обычное поддельное удостоверение в ящике стола, которое пригодится разве что для того, чтобы попасть в ночной клуб, но не чтобы пересечь границу.

Я откидываюсь в кресле и начинаю барабанить пальцами по деревянному подлокотнику: совсем скоро я увижу Илью, но чем занять себя до этого момента?

Поразмыслив, опускаю голову и обхватываю талию ладонями – узкая. Амбар, да ты худышка.

– Эй, Амбар, ты в школу собираешься? – неожиданно кричит пацан с первого этажа.

Вся подобравшись, хмурю брови: школа?

Утренние сборы в школу, ну конечно же. С кислой миной обреченно падаю обратно на спинку кресла.

А можно прогулять?

И поесть? В этом доме кормят или из Амбар выращивают супермодель, которая ест один листик салата в день, а то и половину? Может, потому она и ушла в мир иной, что ее любимый папочка требует от нее невозможного.

Но прежде всего надо бы помыть ноги. Наконец-то я до них добралась.

Когда я спускаюсь, весь дом уже сверкает чистотой. Тыквы, призраки, мозги кто-то уже успел убрать и вычистил все поверхности, даже люстру, а до нее метра три. Вот это преображение.

Красивый дом, в стиле джапанди. Это по мне.

Замявшись всего на мгновение, довольная перспективой, решительно направляюсь на кухню, но, заметив там одну сеньору, неловко притормаживаю на пороге и с любопытством изучаю женщину в переднике. Интересно, кто она? Моя мама? В смысле, родительница Амбар?

Заметив меня, она вдруг подпрыгивает, прижав обе руки к груди. В воздухе взрывается фейерверк из белой пыли.

– Ох, сеньорита Амбар, как же вы так?.. – и, взмахнув руками, тотчас исправляется: – Нет, нет, вы не виноваты. Сама не удержала, какая же я безрукая. – И женщина торопливо нагибается, чтобы с волнением подобрать выпущенную из пальцев пачку муки.

Не мама, скорее экономка в доме семейства Кабрера, тем лучше. С чужой мамой поддерживать отношения было бы сложнее. Хотя и с родной-то не общаюсь.

Отвечаю ей жизнерадостно:

– Да, это я. Страшная Амбар, судя по всему, – добавляю про себя мрачно и снова улыбаюсь: – Что у нас на завтрак?

Преисполненная намеренного воодушевления, я делаю вид, что не заметила инцидента с мукой и ее вытянутого лица, и прохожу к столам и шкафчикам. Открываю одно блюдо, потом заглядываю под крышку второго и третьего.

– Ваши гаспачо с огурцом и бутерброды с помидорами я уже отнесла в общую столовую.

– Гаспачо с огурцом? Какая скука, – скуксившись, повторяю я. – А чего, не с арбузом? Так его хоть как-то можно было бы есть.

– Тогда… чего бы вам хотелось, сеньорита Амбар? Я приготовлю это немедленно.

– А это?.. – я оборачиваюсь к экономке с милейшей улыбочкой.

– Это тарелки Лино, – вежливо сообщают мне, явно не понимая, чего от нее бедной хотят. Женщина выглядит такой обескураженной, что это даже забавно.

– А можно мне то же самое? – вдохнув запеченный картофель, умоляю я. – И соуса айоли побольше. И туррон, и пудинг этот я тоже буду.

Она потрясенно на меня смотрит:

– Но вы ведь такое не едите, Амбар… простите, сеньорита Амбар.

– Начинаю есть прямо с этого дня, привыкайте и… можно просто Амбар, – я подмигиваю ей и под ее внимательным взглядом лезу в холодильник за аперитивом. – О, молоко, это я буду, – хватаю бутылку и поворачиваю голову. – Кстати, сеньора, вы не знаете, мой папа дома?

– Он с утра поехал в университет, – на автомате выдает она, по-прежнему таращась на меня как на привидение.

– Понятно, – задумчиво тяну я, постукивая ногтем по прохладному стеклу и прокручивая в уме одну заманчивую идею.

Если мой дорогой папочка уже свалил на работу, есть ли шанс прогулять школу?

– А Лино?.. – я даю ей договорить.

– Ваш брат уже в столовой, – кивает экономка.

Брата зовут Лино, отлично. Надеюсь, он у меня один. Женщина, не переживай, я и твое имя очень быстро выясню. Думаю, я очень скоро здесь освоюсь. Вот только… как быть с школой? Тут будет посложней.

Но меня больше волнует то, смогу ли я вернуться в свое тело, когда доберусь до него. Меня не должна беспокоить чужая школа, однако часть меня уже осознает, что в это тело я попала неспроста. Я вполне могла умереть в той аварии, и тело Амбар – это мой второй шанс и, как бы это грустно ни звучало, другого, вероятно, уже не будет.

Через полчаса Лино уходит в школу. А я решаю прогуляться по окрестностям.

И если говорить правду и только ее, назад в свое тело я не хочу – оно с дефектом.

Глава 2. Марио

Двумя днями позже,

3 ноября, четверг.

Назойливо трещит чей-то будильник, и, похоже, никто не собирается его вырубать. Отключаю, широко зеваю, и первое, что видит мой заспанный взгляд, – это посторонние предметы вокруг. Обнаруживаю себя в странной комнате с каким-то медицинским оборудованием. Градусник и прибор для измерения артериального давления и пульса на столике слева. Несколько мониторов встроены в многофункциональную стену, часть из них выключена, а часть работает.

Что за дела?.. Кто притащил меня сюда?

Медленно поднимаюсь, еще раз оглядываюсь недоверчиво и задумчиво покидаю комнату, она автоматически запирается у меня за спиной стеллажом из книг.

Зависаю, пытаясь что-либо понять. Оттягиваю вниз полы футболки, которую не помню, как надел. Кажется, такой вообще нет в моем гардеробе.

– Нет, серьезно, что происходит?.. Есть кто?

Поднимаю глаза. В остальном же это обычный холостяцкий дом с разбросанными вещами и уютной мебелью, поразительно контрастирующей с тем, что я видел минуту назад в той странноватой спальне, выдержанной в строгих зеленых и серых тонах. От которой, к тому же, мурашки по коже.

Тишина. Похоже, кроме меня, тут никого нет.

Шагаю мимо зеркала, останавливаюсь перед собственным отражением. Просыпаюсь окончательно и осознаю, что на меня смотрит кто-то другой. Я же не мог за ночь перекраситься в блондина и сделать пластическую операцию? Я отрешенно провожу ладонью по светлой щетине. Зачем бы красить волосы пониже носа?

Илья, кажется, ты сходишь с ума.

Звонок… думаю, в дверь. Я заставляю себя оставаться на месте и прислушиваться, с какой стороны находится эта чертова дверь. А вот теперь стук. Перестук. В ход пошла агрессия, кто-то очень нетерпелив. Едва ли осмысленно, но двигаюсь на звук и встречаю на пороге дома разъяренную невесту.

Да-да, настоящую невесту, в белом платье и фате, только не счастливую, а с перекошенным лицом.

– Марио, ты решил сорвать мне свадьбу?! Почему ты до сих пор не одет? Где твой костюм, а рубашка?! Ты что, только что встал?

Почему эта женщина приняла меня за своего знакомого? Я ее не знаю.

Стой, стой, стой… Хмурюсь: Марио? Испанец? Девушка только что говорила со мной на испанском языке, а я ее понимал, причем отлично?

Киваю себе: да, определенно схожу с ума или я по правде угодил в чье-то тело. Не в чье-то, а вполне конкретное – в тело Марио, мне же доступно объяснили, чего это я в самом деле? Нервно усмехаюсь.

– Чего ты головой качаешь? – в неверии шепчет обалдевшая невеста. – Тебе кажется это смешным? Костюм надевай, живо! И быстро в церковь! – Она заталкивает меня внутрь и со всей силы хлопает дверью. Глаза взбешенные, ожидающие. – Ты чего стоишь? Шевелись.

Ошеломленно на нее смотрю. Я что, женюсь? И мысль вторая: я в Испании и понимаю испанский?

Кажется, я готов упасть в обморок. И тут невеста меняется на глазах.

– Ой, – говорит испуганно, – Марио, ты побледнел. Ты хорошо себя чувствуешь? – Ее ладошка прижимается к моему лбу, и она в панике начинает щупать мне лицо и шею. – Не помирай, ладно? Так… кажется, температуры нет. – Пытливо заглядывает мне прямо в глаза, я по-прежнему шокированно на нее уставился. – Ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит? Ой, – она прикрывает рот ладонью и неловко улыбается. – Глупость сказала, извини… Как ты?

– Нормально, – слетает с губ вполне себе испанское слово, но я его и до этого знал, поэтому удивляюсь несильно.

И она снова прежняя, воинственная и решительная:

– Тогда ничто не помешает тебе ехать в церковь. – И взяв за руку, она тянет меня в одно из помещений дома. Им оказывается спальня с мужским гардеробом.

Отбросив мою руку, энергичная девушка тут же подбегает к шкафу и начинает через голову выуживать из него одну вещь за другой. В меня летят белая рубашка, брюки, пиджак. Я хоть и стараюсь всё поймать на лету, неуклюже роняю прилетевший мне в подбородок пиджак и нелепо замираю. Мадам, у меня только две руки, полегче.

– Пожалуйста, давай быстрее. Ждут только нас, гости уже давно собрались.

– Но я не хочу на тебе жениться, – говорю я заторможенно. И она смотрит на меня как на идиота.

– Шутка так себе, – хмыкает она скептично и, отвернувшись, лезет за обувью для меня.

Сказать честно, я ожидал другой реакции. Скандала по меньшей мере, а она мне просто – не поверила.

Ладно, придется отказать ей у алтаря. Может, так она примет мои слова всерьез.

Нехотя принимаюсь натягивать брюки.

– Тебе помочь или сам поторопишься? – спрашивает дама в белом, поставив передо мной мужские туфли, и я, помотав головой, продолжаю это дело шустрее.

Никогда бы не подумал, что меня способен кто-то так выбить из колеи. Даже выходки Сонечки переживал преспокойно, а она, должен признать, та еще неукротимая стерва, в хорошем смысле этого слова, и постоянно испытывала мои нервы, но меня ничем было не прошибить.

Дожили.

Добро пожаловать, парень, в Испанию… Или в Латинскую Америку?

Я всё ещё сплю.

– Пошли. – Невестушка снова берет мою руку, и через минуту мы, два спринтера, уже несемся по городу, вынуждая водителей останавливаться и грубить нам через опущенные стекла. Садимся в такси, попадаем в неприятную ситуацию и выпрыгиваем из него на полпути. Вот как это было:

– Дай водителю двадцатку, – небрежно бросает она, и я смотрю на нее с удивлением.

– У меня нет при себе ни… – "рубля", – ни одного евро. – Поднимаю брови с выражением "Почему бы вам самой не заплатить? Это вы выдернули меня из дома".

– Куда я, по-твоему, могла засунуть деньги? – шепчет она сквозь зубы, глаза блестят от раздражения, руки вступают в бой с платьем. – Я в облаке атласа и шифона, у моего платья просто не может быть карманов.

– А как вы расплатились с предыдущим таксистом? – веду диалог с ней на автопилоте, у меня просто нет возможности остановить время и подумать над происходящим. Но если бы сделал это, я бы понял, как сюрреалистичен стал мой мир.

– Никак, – гордо и уязвленно пожимает плечами испанка, отводя глаза, – он высадил меня как раз потому, что у меня не оказалось при себе денег.

Кошусь на греющего уши водителя и по яростному выражению его лица осознаю, что недолго нам осталось сидеть в его машине. Меньше чем через минуту мы опять куда-то бежим.

– Надо было поехать на твоей машине, почему сам не предложил? – накидывается на меня с ворчанием эта брюзга. – У меня-то, может, и из головы вылетело, невеста и волнение – почти синонимы, а с тобой-то что? А, – махнув рукой, быстро отказывается она от прежних слов. – Забудь, ты ходячая бомба, я не доверила бы тебе машину, точно не в такой важный для меня день.

Мои губы трогает усмешка. Такой женщине и собеседник не нужен для болтовни.

Сбоку резко затормаживают колеса, на нас посыпается чистый испанский мат.

– Эй, давай притормозим, сеньорита. Я не желаю из-за вас угодить под машину.

– Инэс, просто Инэс! Перестань говорить со мной как с чужой, это уже не смешно, Марио, – возмущается она жалобно. – Столбик термометра обещал подняться не выше двадцати одного градуса, на небе солнца почти даже не видно, поэтому перестань ныть, ведешь себя как ребенок.

Вот в чем-чем, а в подобном меня точно еще не упрекали. Спокойно, я же сплю, как я мог забыть, это всё нереально и не со мной. Вот что по-настоящему действительно: я сел в машину, едва мне позвонили и сообщили, что коттедж Германа разрушен и Софи оказалась под завалами. Тут же отправил голосовое Каталине, я очень надеялся, что она вернется, пусть и под таким предлогом, но я бы ее увидел, смог убедить остаться. Но что случилось по дороге? Я заснул? Исключено, я был за рулем.

Я усиленно напрягаю мозг и останавливаюсь громом пораженный. Какой-то урод меня подрезал на огромной скорости, столкновения было не избежать, как ни крути. С шумом выдыхаю, в неверии уставившись перед собой. Меня тянут куда-то за руку, но я не могу пошевелиться. Может такое быть, что я умер и реинкарнировал? Какой сегодня день? Я оглядываюсь кругом, и незнакомый город ко мне беспощаден. Он и правда реален.

– Марио? Ты меня слышишь? – Кто-то отвешивает мне пощечину, и я встречаюсь с блестящими карими глазами, в них чувствуется истинное беспокойство. – Приди уже в себя, мы опаздываем, ты не понимаешь?

– Не больно, – выпаливаю я, чувствуя себя очень странно. Может, я всё же сплю? В коме?

Моя невеста закатывает глаза.

– А где мы?

Её взгляд очень ясно говорит мне: "Нет, ну это уже не смешно". Разве ж я спорю?

– Хватит ломать комедию, я понял, – киваю и поглядываю по сторонам.

Мое внимание задерживается на бронзовой статуе Богоматери Милосердной 1956 года, она венчает церковный купол 1888 года. Если мне не изменяет память, передо мной стоит базилика Ла Мерсе, где когда-то венчались мать и отец Сальвадора Дали, а находится она в Готическом квартале города… Барселоны.

Уму непостижимо, я в Барселоне!

– Не знала, что ко всему прочему у тебя топографический кретинизм. Мы на улице Ампле, а перед нами, – она делает широкий жест рукой, – площадь Ла Мерсе. Теперь мы можем войти внутрь или так и будем здесь стоять и привлекать к себе внимание? Напомню, я в подвенечном платье, все вокруг пялятся на меня, потому что я выгляжу так, словно сбежала из психушки. Ты только посмотри на меня, я выгляжу совсем не как невеста и далека от образа красивой и романтичной музы, Марио. Из-за тебя. – Она тычет пальцем мне в грудь. – Я неслась к тебе на такси, бежала почти два квартала, потому что таксист мне попался с пустой черепной коробкой, мне пришлось выслушивать оскорбления, которых я не заслуживаю, и я спрашиваю тебя, где твоя совесть, Марио? – Она грубо поправляет подпорченную прическу, одним злым движением смахнув всё, что было можно. – Слушай, если ты хочешь меня обидеть, так и скажи. Но если тебе не насрать на меня, впереди церковь. От тебя только и требуется, что войти туда и встать рядом со мной, я многого прошу от тебя?!

Впечатленный тирадой опасной женщины, я могу лишь кивнуть и позволить себя увлечь в храм.

Ох, минута позора, пару синяков, может быть, еще одна пощечина или две – и я свободен. А если и дальше так пойдет, не она, а я буду вынужден нетрадиционным способом сваливать из психушки.

Мы вваливаемся в двери церкви и в ту же секунду приковываем к себе взгляды десятков гостей на скамьях. В другое время я бы с удовольствием полюбовался стилем барокко и лепной отделкой монументального зала, но сейчас мне как-то не по себе от этих осуждающих выражений лиц. Церемония в самом разгаре. Невеста дергает меня за локоть и насильно привлекает к себе. Потрепав энергичными пальцами русые пряди, чтобы те легли поопрятнее, она заставляет меня идти с ней к алтарю.

– Улыбайся, – командует она и улыбается сама.

Я выдавливаю из себя кислую улыбку. Еще пару ударов сердца, и, клянусь, мне поплохеет. Впереди два пустых стула, как и принято у католиков. Надеюсь, я доберусь до одного из них раньше, чем меня накроет нервный срыв. Мы плетемся ну очень медленно. Наконец представ перед ликом святых и священнослужителя, замечаю загорелого очкастого парня справа от меня. Растерянно наблюдаю, как он подходит.

– Ну, ты и учудил, дружище, – склонившись к уху, смеется он шепотом. – Опоздай ты еще хоть на пять минут, я бы решил, что у тебя остались чувства к бывшей жене. Спасибо, дальше я сам. – И похлопав меня по плечу, он ОТПУСКАЕТ МЕНЯ. Подвинув мою оторопелую фигуру, торжественно становится рядом с невестой. Оба садятся.

Только на самой церемонии, черт возьми, выясняю: женюсь не я, а бывшая жена выходит за другого, с которым у нас отличные, по всей видимости, отношения. Не могу сдержать нервного смешка и облегченного вздоха. Слишком громко. Оба испепеляют меня синхронным "супружеским" взглядом. Пропускаю волосы сквозь пальцы и думаю над тем, что, скорее всего, выгляжу глупо. Приглаживаю обратно пряди.

Так получается, я был в роли отца невесты? Она сирота?

Служитель церкви начинает обряд венчания, а я наконец расслабленный отхожу в сторонку. В уме перебираю вещи, которые мне предстоит сделать. Добыть загранпаспорт – и первым же рейсом через Турцию в Россию. Я должен найти Каталину.

Не проходит и двух минут, как внезапно происходит ЧП. Прямо во время церемонии. На глазах всего зала. Я чувствую, что обмочился в штаны. Что за черт? В панике опускаю голову – с изнаночной стороны брюк, пропитав область паха и проложив дорожку вниз, на пол капает именно то, что не удержал мой мочевой пузырь.

Священник шокирован, застыл в нелепом движении.

– Ты забыл с утра сходить в туалет? – спрашивает заговорщическим полушепотом потрясенная невеста, вглядываясь мне в глаза. Улавливаю в ее собственных и сочувствие, и упрек за испорченный праздник.

Как это, забыть сходить в туалет – вникнуть в смысл фразы мне не дают десятки пар глаз, уставившихся на меня с таким выражением, что я очень четко в это мистическое утро понимаю значение такой эмоции как отвращение или брезгливость.

– Забыл. Наверное, – бормочу я механично, потупив взгляд.

Потом, не глядя ни на кого, почти сразу убираюсь прочь из церкви. Никто прежде так еще не осквернял священные нефы.

Глава 3. Амбар

3 ноября, четверг.

Самолет в Стамбул взлетит с минуты на минуту, и я решаю сходить в биотуалет. Какой-то красавчик встал прямо в проходе и мешает пройти в хвостовую часть. Вздыхаю.

– Может быть, вы сядете? Что у вас там, набор инструментов для оркестра? Антиквариат? Прошу вас, можно поаккуратнее, – он едва меня не задевает, – и дайте наконец пройти.

Я бы была не так груба, если бы мужчина, например, сказал, что перевозит аппарат для гемодиализа, но дело в том, что в его ручную кладь он всё равно бы не поместился. Наконец сеньор заталкивает чемоданчик на верхнюю полку и, наградив меня коротким смазанным взглядом, усаживается на свое место.

– Простите, – как-то рассеянно бросает он, на меня при этом не глядя, а одергивая брюки в коленях. Залезает рукой во внутренний карман. Теперь незнакомец занят телефоном.

Усмехнувшись про себя, отправляюсь в туалет. А на обратном пути зависаю возле того самого блондинчика, поскольку случайно замечаю, как этот очаровательный мужчина под метр девяносто ростом, в кресле прямо позади моего, буравит нечто вроде графика дел в своем мобильнике. И там, рядом с пунктом "прием у стоматолога", присутствует строчка "сходить в туалет". Какой молодой и педантичный, думаю про себя и, не выдав своего любопытства, аккуратно прохожу на свое место. У меня никак в голове не укладывается, зачем же такой подробный тайм-менеджмент?

Исподтишка заглядываю за спинку. Платиновые волосы лежат кое-как, но симпатично. Его лоб нахмурен, а в глазах прежняя растерянность. Вот его брови подпрыгивают вверх, пальцы дергают волосы, похоже, он сам удивлен своим заметкам. Их писал не он? Тут парень поднимает подбородок, и его глаза, кристально-голубые и будто прозрачные, встречаются со мной. Какой же он напряженный, я подбадриваю его живой улыбкой. А потом закатываю глаза: мой добрый жест не оценили. Приходится отвернуться, как сделал это он, проигнорировав меня и посмотрев в окно.

***

4 ноября, пятница.

Да, я умерла, три дня тому назад в коме, а сейчас стою под сенью деревьев и с каменным выражением смотрю на то, как опускают в вырытую могилу обитый бархатом гроб. Там внутри лежит мой Илья. Его жизнь оборвалась так же, как и моя. Только в отличие от него, я всё еще хожу по земле и могу страдать. По щекам давно бегут слезы, горячие, тихие. Кажется, мое сердце остановилось примерно тогда же.

Пусть и в пальто, чувствую, что продрогла до костей. Не в пример Барселоне, здесь в Москве холодно в это время года. Я продолжаю стоять на тропинке меж могил даже тогда, когда всё заканчивается и люди начинают постепенно расходиться. Задевают меня плечом, один за другим, двигаясь к выходу. Они даже не замечают незнакомку, каждый в своем горе. Навстречу мне идет папа Ильи, и я опускаю глаза. Почему-то мне стыдно перед этим мужчиной, мой таксист убил его сына. Сеньор Чехов проходит мимо, и я кусаю губу. От боли и до боли. Софи тоже здесь. И я так мечтаю подойти к ней и обнять, сказать, что это я, ее лучшая подруга. Но ведь меня сочтут сумасшедшей. Этот мир не готов уверовать в фантастику.

Меня по-прежнему не видят, и вскоре я остаюсь в одиночестве.

С Ильей наедине.

Надо возвращаться. Жаль только… что нас хоронят так далеко друг от друга. Это неправильно, но кто я такая, чтобы меня послушал родной отец и оставил труп своей единственной дочери в чужой стране, рядом с любимым мужчиной. Чокнутая незнакомка, вот и всё. Никто меня не станет слушать, никто.

Глава 4. Марио

В то же время.

Голос в аэропорту объявляет о посадке пассажиров, я встаю на деревянных ногах с металлического стула и покидаю зал ожидания. Всё, что мог, я изменил. Теперь, когда разбирательства с подлинностью наброшенного мною на скорую руку завещания остались позади, я лечу в Мадрид. Я обязан найти Кати. Что-то подсказывает мне, что если жив я, то и она тоже. Или я просто хочу в это верить. В любом случае у меня нет другого выхода, только продолжать жить как Марио, а Марио – гражданин королевства. Мне тут больше делать нечего.

Решение далось мне нелегко, с учетом того, какая новость поджидала меня по приезде в родной город. Умерла та, которую я любил. Это больно. Больно до рези в груди. До спазмов мозга.

На секунду прикрываю глаза и двигаюсь в очереди.

Обдумав всё и тяжело приняв решение оставить в России свое тело, родных, друзей, улетаю обратно в Испанию, чтобы присутствовать на других похоронах. Я очень хочу успеть на церемонию прощания с Каталиной. Возможно, среди лиц незнакомок я найду ее саму.

Но через несколько часов я застаю лишь красивый гроб со статуей Каталины в полный рост и долго стою один на один с холодным камнем. Никого нет. Я опускаюсь на колени перед надгробной плитой.

– Я еле тебя нашел, любовь моя. Не представляешь, так рад, что тебя не кремировали. Глядеть на урну с прахом все равно что говорить с пустотой. – Поднимаю глаза к потолку, мой взор медленно скользит по готическим стенам усыпальницы, рука машинально затирает слезу. – Ваш семейный склеп очень красив, замок под стать королеве, настоящий храм. Знаешь, я недавно был в одном…

***

7 ноября, понедельник, раннее утро.

Возле дома Марио топчется какой-то подозрительный тип, прижимая к уху телефон. Настежь распахнута входная дверь. Я осторожно приближаюсь к нему, на всякий случай оглядываю дом, чтобы убедиться, что запомнил адрес верно, что это именно мой дом, а не этого парня в зеленом кардигане. Мужик наконец поворачивает голову в мою сторону и с облегчением бросается ко мне, говорит, что не мог дозвониться, и спрашивает, почему я не выхожу который уже день на работу.

А кем я, интересно, работаю? Дом у меня не из дешевых.

С работы по случаю свадьбы бывшей жены, как оказалось, я отпрашивался только на день, а потом пропал. На меня сыплются бесконечные вопросы. Как его, Марио, самочувствие? Не заболел ли? Я, все еще настороженный и в довесок растерянный вопросом, такой странной мужской заботой, отвечаю, что здоров.

С неловким смехом он указывает на дверь.

– Слушай, пришлось взламывать, ключ от твоего дома как назло оставил дома. Ты давал мне его как раз для таких случаев, но я облажался. Но и ты тоже хорош, не мог сразу сказать, что за границу поедешь? Раньше ты меня о таких вещах предупреждал.

– Нужно было решать срочно, – отделываюсь простой отговоркой. – Мне придется менять замок? – кисло уточняю я, оценивая время на причиненный урон. Будто проблем мне было мало.

– Не беспокойся, у тебя на двери еще два целых замка, а этот я починю. – (А я очень запасливый. С удивлением подхожу ближе и исподтишка изучаю два дополнительных встроенных замка, которые я не заметил раньше.) – На днях зайдут рабочие, ты просто покажи им что да как, они всё сделают.

– Пусть будет так, – задумчиво произношу я. – Ты что-то говорил о том, что мы опаздываем?

– Где твоя машина? – спохватившись, вдруг спрашивает мой друг и смотрит по сторонам.

Я не знаю ни о какой машине, поэтому вру, что в сервисе. В аэропорт и обратно я мчал в такси, гараж на глаза пока не попадался.

Мне на руку эта ложь, я не знаю, где работает Марио, и рассчитываю, что его приятель меня подбросит именно туда, куда нужно. Наверняка это его машина припаркована у обочины.

– Куда ты собрался без своего дипломата? – усмехается мужик, и я забегаю в дом, нахожу деловой кожаный портфель, быстро принимаю душ, переодеваюсь и через четверть часа мы оба едем на работу.

Но привозят меня в школу – а недалеко я продвинулся по части карьеры. Вижу модельных школьниц, с грацией входящих в массивные двери, и пацанов, прикалывающихся друг над другом. А одного неудачника на моих глазах столкнули с велосипеда. Мрачный, поднимается и терпеливо отряхивает школьную форму. Элита против нищих – идея стара как мир. Разочарованный, качаю головой. В университете они всё равно взрослее, а здесь – жестокие дети.

В холле мы расходимся. Приятель исчезает, а мне предстоит каким-то способом добраться до своего класса, куда меня он и послал. Уроки начинаются в девять, если не ошибаюсь. Смотрю на часы, у меня ровно одиннадцать минут, чтобы отыскать аудиторию, понять, что я преподаю, и наконец привести себя в чувство после похорон любимой женщины.

Встряхнись и вперед с песней, ты справишься, Илья. Поправка: ты справишься, Марио. Это всего лишь школа.

Делаю глубокий вдох и… так и замираю. Напротив входа, над главной лестницей и на небольшой центральной площадке, откуда ступени будто в зеркальном отражении уходят вправо и влево до самого второго этажа, стоит в натуральную величину Ника Самофракийская. Греческая скульптура из мрамора и без головы. Крылатая, подвижная, величественная, а тонкие одежды яростно развевает морской ветер, передана мельчайшая деталь божественного настроения – Пифокрит сотворил шедевр. Почти уверен, что это оригинал. Но разве он не должен быть в Лувре?

– Добрый день, сеньор Марио, – приветствуют меня ученицы, кокетливо играя с волосами и поднимаясь по лестнице.

Уже вторая проходит мимо, заигрывая со мной. Бессовестные, избалованные маленькие женщины. И почему, Марио, ты настолько смазлив? От твоего внешнего вида, чую, будут одни проблемы.

Ладно, полюбуюсь богиней в другой раз, а сейчас мне пора на занятие.

– Калеруега, ты на работе? Вот так сюрприз.

Кажется, прозвучала моя фамилия – что-то похожее я читал в паспорте. Оборачиваюсь и вежливо здороваюсь с коллегой, спрашиваю, хороши ли у него дела. Учитель слегка выглядит опешившим, кивает, растеряв все слова, и направляется куда шел. А ведь Марио не особо был хорош по части общения с коллегами. Не могу сдержать ухмылки. Будет весело.

Но почти сразу устало хмурюсь и зажимаю пальцами переносицу. Хочется домой и под одеяло, хотя бы на несколько дней.

Ох, ладно. Легонько бью себя по щеке и заставляю взбодриться. Итак, я школьный учитель.

Встав у окна, заглядываю в свой кожаный бурый дипломат и нахожу материалы к урокам на английском языке, расписание, где в таблице имеется строчка с номерами всех кабинетов. Ну, кажется, с этим разобрались – я учитель английской литературы в билингвальной школе Лас Альтурас. В школе для элиты и двадцати девяти стипендиатов.

Уже на месте прочитываю конспекты внимательней и нахожу кучу ошибок в английской грамматике. И с разбором известного произведения Колин Маккалоу я не согласен. Пусть каждый волен выбирать свою жизнь, но муки выбора главного героя, считаю, достаточно обоснованными. Я, может быть, и не так силен в литературе, в конце концов преподавал историю искусств, но даже я понимаю, что долг священника – это бессмертный результат выбора, который он принял когда-то, основываясь на своей вере в праведное, и бессрочная ответственность, которую возложил себе на плечи. А вообще, я не люблю это произведение.

Готовлюсь к первому в своей жизни испанскому уроку, но на деле оказывается, что мой "предшественник" не особо был умен и владел английским на удовлетворительном уровне.

Весело усмехаюсь, ничего не может быть проще. Уж я-то знаю побольше этого горе-учителя.

За минуту до начала урока лезу в интернет и нахожу статью про образование в Испании. Быстро пробегаюсь глазами по общим сведениям, сохраняю страницу для более детального изучения и поднимаю глаза на ребят. Что-то они расшумелись, разве урок не начался еще три минуты назад? Каждый занят своим делом, а кто-то сидит прямо на парте и громко болтает с одноклассником. Марио у них что, не в авторитете?

– Сидеть спиной к учителю – это новая форма уважения? Почему я о ней не слышал? Парень, я к тебе обращаюсь. Будь добр, встань.

Парень, забравшийся на парту, поворачивается медленно и с прищуром недоуменных глаз.

– Это ты мне? – весело спрашивает негодник. – Брось, Марио, что я тебе сделал?

Глава 5. Амбар

За девять минут до начала занятий.

У входа в уборную сталкиваюсь с весьма занимательной особой. Красивая безумно, серо-голубоглазая блондинка-диснеевская-принцесса. Но в самом простом топе, кофте с капюшоном, джинсах и кедах – вся в черном. Будто правила ей не писаны, а школьная форма для дураков. Я пока не знаю ее, но знает ли она меня?

Лучший ход – пройти мимо, что я и делаю, но она неожиданно сама заговаривает со мной. Я оборачиваюсь, она нет. Уходя уверенно по коридору, бросает безразлично, но вместе с тем как будто бы предупреждает:

– Осторожно, не споткнись. В первой кабинке воняет дерьмом, лучше идти сразу в последнюю.

Я не понимаю смысла слов девушки, пока не вижу всё собственными глазами. В первой кабинке две девчонки издеваются над третьей. Я невольно смотрю в сторону выхода: диснеевская принцесса знала и ничего не сделала?

– Ты жалкая сучка, решила, что можешь смотреть на меня свысока? – Брюнетка окунает голову девушки в грязную воду, и испуганные пальцы лихорадочно цепляются за бока унитаза. – Какая из тебя королева? Ты неудачница!

Дверца распахнута, задиры действуют в открытую. Но одна агрессивнее, вторая – русые волосы до плеч – как группа поддержки, просто устрашающе стоит рядом, однако в движениях неловкость. Ей будто неуютно здесь находиться, она с удовольствием отказалась бы от экзекуции. Но первая в ударе, со всей дури бьет пощечиной по побелевшему лицу и снова макает свою жертву в воду.

Усиленно соображаю: как бы поступила Амбар?

– Эй, девочки, вам на урок не пора? – мой голос тяжелее и мрачнее, чем обычно. – Какого хрена вы творите?

– Амбар, милая, иди куда шла, – коротко мазнув по мне взглядом, сдержанно говорит та, что с большими серыми глазами и прямыми черными волосами. Вторая по-прежнему подпирает спиной кабинку и на меня косо поглядывает:

– Что, интересно? – с вызывающим видом спрашивает она меня. Так, будто я нанесла ей личную обиду. – Любишь такое? Тебе никогда не нравились жалкие, присоединишься?

Не успеваю ничего ответить, только сделать шаг вперед, чтобы это прекратить, как входит еще одна мисс-из-коллекции-Барби и приводит всё в порядок. Громко сказано. Просто прекращает этот суд:

– Что ты делаешь, Бланка? – шипит она сквозь зубы, но почти спокойно. Посмотрев на меня равнодушно и немного удивившись, что я здесь стою, продолжает: – Из ума выжила? Отпусти ее. – Но только я думаю, что эта школьница нормальная, она меня тут же разочаровывает: – Она не на стипендии. Ты не можешь прямо тут ее истязать, а если кто из учителей зайдет.

"Подружки", – закатываю я глаза. Складываю руки на груди.

– Мне всё равно, она должна мириться с моим уставом, – пожимает плечами эта Бланка, но всё же перестает удерживать голову девчонки. И пока та жадно ловит ртом воздух и в нервном припадке захлебывается в остатках проглоченной воды, упрямо заглядывает ей в лицо и сладко предупреждает: – В прежней школе, может быть, ты и была чьим-то кумиром, в чем я сильно сомневаюсь, но здесь ты обычная дворняжка. Соплячка, – припечатывает она безжалостно. – И деньги твоего отца здесь ничего не решают, ты чужая. Еще раз попытаешься клеиться к моему парню, я тебя утоплю, это ясно?

Бедняжка истерично кивает, вода капает с ее лица и светлых волос, и форма намокает.

– Как у тебя вообще мозгов хватило попытаться присвоить чужое? – с презрением заявляет подружка и равнодушно отворачивается. Она так похожа на меня: у нее такие же кудрявые каштановые волосы, карие с серым глаза, тот же разлет бровей. Но сходство только в этом.

В туалет заходит какая-то рыжая школьница и становится свидетелем последнего удара Бланки. Я внутренне сжимаюсь, потому что думала, что всё уже позади, а эта негодяйка добавила еще финального предупреждения.

– Что встала? Свали в сторону, стипендиатка.

Побледневшая девушка немедленно отскакивает к стене.

Наконец трио подруг уходит; растрепанная и мокрая отверженная школьница испуганно смотрит на меня и, быстро подскочив, убегает в коридор. Неловкая тишина: я и незнакомка остаемся вдвоем. Я ничего не спрашиваю, потому что пока не имею представления, что сказала бы в этой ситуации настоящая Амбар. А девушка молчит, потому что не хочет лезть на рожон, и первая заскакивает во вторую кабинку.

Размышляя над увиденным, направляюсь к последней, как мне и советовали. Я в свое время хоть и училась в похожей, тоже элитной, но эта школа чересчур кровожадна, распущена и переполнена коронованными злодейками. Это уже второй инцидент травли за утро, и ведь я даже до класса не дошла.

***

Вхожу в аудиторию, где сейчас должны заниматься старшеклассники. Кругом знакомые лица. Трио, девчонка с медно-каштановыми волосами и белокурая принцесса в черном капюшоне.

Учитель опаздывает. Но, глянув на время, понимаю, что есть еще две минуты.

Многие из присутствующих быстро опускают глаза, едва натолкнувшись на мой взгляд. Будто боятся, что проглочу их живьем. Не могу определиться, куда сесть. Диснеевская принцесса, заметив это, сухо бросает:

– Чего застыла? Падай скорее.

И по тону девушки я понимаю, что мое место рядом с ней. Мы подруги? Если принять ее слова у туалета за жест доброй воли, похоже, что так и есть.

– Марио отошел, не парься.

Я гляжу на стол преподавателя, открытую крышку ноутбука, дипломат стоит на краешке стола, а стильный клетчатый пиджак висит на стуле. Занимаю соседний с блондинкой стул и улыбаюсь ей.

– Что с тобой? Скулы свело? – хмыкает она, указательным пальцем лениво листая что-то в своем планшете.

– Просто… – я неопределенно машу рукой, – хорошее настроение.

Она делает скептичное лицо, и моя улыбка гаснет. Отворачиваюсь и, взяв ручку, начинаю ее грызть.

– Ладно, настроение у меня паршивое, я просто пытаюсь пережить одну потерю.

– А, ясно, – говорит она, и я бросаю на нее еще один взгляд. Ясно ей, как же, даже не подняла на меня свои красивые глазки. Закатываю глаза: нет, не подруга ты мне. Как же сильно недостает Софи с Лале.

Через минуту, правда, соседка всё же интересуется:

– Кстати, где ты была? Пропала сразу после вечеринки. Я приходила на днях, Карлос сообщил, что ты взяла и куда-то уехала. Кажется, он был в бешенстве. – И закрыв страницу на планшете, поднимает наконец голову. – Оно того стоило?

– Что имеешь в виду? – я не понимаю её. Амбар бы поняла.

Подруга поводит плечом, поясняет:

– Твои прогулы. От отца не досталось? – (Куда там, сеньора этого я еще даже не видела.) – Тебя четыре дня не было в школе, и выходные ты провела не дома. Могла бы и сообщить, что тебя не будет так долго.

– Ты волновалась? – Я сдерживаю улыбку.

– Не то чтобы сильно, – слегка сводит брови, но этого достаточно, чтобы кое-что понять для себя. – Так где тебя носило? И хватит улыбаться так, будто задумала очередную прелестную пакость.

– А что не так с моей улыбкой? – пытаюсь соскочить с вопроса, но, честно говоря, я правда не поняла, в чем тут дело. Это лицо не умеет улыбаться?

– Твоя улыбка, если таковая возникла на твоем прекрасном лице, не предвещает ничего хорошего, за ней кроется жажда интриг и твоя бесстыжая натура. Уж я-то знаю, не первый год с тобой знакома. Кого на этот раз решила прижать к стенке? Кто-то что-то болтал за твоей спиной?

– Нет ничего такого, – отвечаю я немного растерянно, машинально трогая уложенные волосы и симметричным жестом рук закидывая их назад.

– Тогда флирт? – Девушка смотрит себе за спину, а потом снова на меня. – На кого смотришь? Тот прыщавый?

Ни на кого я не смотрела.

– Он не в моем вкусе, – с недоумением хмурюсь я. Как она могла подумать, что я могу заинтересоваться кем-то вроде… вроде… полной противоположности Ильи.

– Ну да, – кивает она со скукой, – в том и прикол.

Интерес у нее какой-то безразличный. Пассивная с ног до головы.

– Не видела Молин? Нигде не могу ее найти, – краем уха схватываю я голос с акцентом и машинально смотрю в ту сторону.

– Нет, – опустив неловко глаза и замкнувшись, отвечает ей та, что с медными волосами.

Соврала, но иностранка этого даже не заметила. Двигаясь дальше к задним партам, девушка сокрушенно бормочет что-то на незнакомом языке. Надеюсь, с ее подругой всё хорошо и она нашла, во что переодеться.

– В чем прикол? – переспрашиваю я ненавязчиво у Барби.

– Ну, твое новое развлечение. Когда тебе скучно, из насмешливо-ироничных побуждений ты флиртуешь с кем-то вроде него, обнадеживая застенчивого нелюдимого парня и заставляя думать, что такая, как ты, могла обратить на него внимание. Весело, наверное, но не для меня, – пожимает равнодушно плечом. – А ты продолжай развлекаться.

И ныряет глазами в планшет, считая, что я собираюсь делать… что? Снисходительно пофлиртовать с некрасивым прыщавым юношей, который наверняка здесь учится на стипендии?

– И все ведутся? – бормочу я механично.

Парень, поймав мой взгляд, растекается в желторотой улыбке.

– Всегда, – бросает без выражения соседка, не поднимая головы. Одновременно с тем я передергиваюсь и отворачиваюсь от него.

В этот самый момент в классе появляется учитель.

Какой ужас! Это тот странный тип из самолета…

Глава 6. Амбар

Статный и серьезный, уткнувшись в свой телефон, мужчина проходит за свой стол.

Вот уж совпадение! Еще минуты три покопавшись в мобильнике, красавчик наконец поднимает на нас глаза. С хмурым видом оценивает обстановку, осматривает всех ребят, на мне не задерживается даже секунды. Что за на фиг? Если он мой препод, тогда что это было в самолете? Что за игнор? Он же не мог не узнать Амбар.

Сузив глаза и скрестив руки перед собой, откидываюсь на спинку стула. Я сейчас обижусь.

– Сидеть спиной к учителю – это новая форма уважения? Почему я о ней не слышал? – обращается он к одному эффектному бруталу, который плевал на правила и уселся прямо задницей на парту. – Парень, я к тебе обращаюсь. Будь добр, встань.

Тот медленно поворачивается, глаза озадаченные, как и у того, с которым он болтал. Внезапно этот друг ловит мой исследовательский взгляд и, проникновенно взглянув своими идентично-черными, со злостью отводит их. Сжимает губы и становится отрешенно-вдумчивым, ломает в руках карандаш и раздраженно выбрасывает на стол два обломка. Пялится в окно.

– Умоляю, только не сходитесь снова, – раздраженно бубнит моя соседка по парте.

Что, я и этот брюнет?

– Я не собиралась.

Это даже хорошо, что Амбар успела с кем-то расстаться. Поддерживать романтические отношения я не в силах.

– Это ты мне? – со смешком спрашивает парень с медово-коричневыми волосами и веселыми серыми глазами, и я возвращаюсь к этим двоим. – Брось, Марио, что я тебе сделал?

Учитель очень серьезен, поднимается со своего места и, встав расслабленно перед профессорским столом, продолжает по-английски:

– Вашим домашним заданием было "Художественное несовершенство и концепция любви в романе Колин Маккалоу "Поющие в терновнике". Я слушаю. Берите тетрадь и зачитайте вслух свою работу.

– С чего такие метаморфозы?

– Я жду.

Со скептичной ухмылкой старшеклассник спрыгивает с парты и, демонстративно пригладив складку на тетради, которую смял под своим весом, берет в руки и раскрывает, готовый читать. Брюнетка с серыми глазами, которая еще недавно травила девчонку, с веселым удивлением смеется и комментирует:

– Какая прелесть, Марио. Ты умеешь читать, учитель просто хотел найти тому подтверждение.

Марио? Я выпрямляюсь, отлипая от спинки, и зажимаю кнопку авторучки зубами.

– Достаточно, – учитель подходит и резко забирает у парня сочинение.

– Могу сесть? – улыбается нахально.

– Можете, – отвечает Калеруэга, глядя только в тетрадь.

– Спасибо, – парень делает шутливый поклон и с улыбкой приземляется на стул, закинув локоть на спинку. Оглядываясь на всех, продолжает тихо смеяться.

– Сеньорита, ваша очередь. – Пролистав до самого начала, подняв брови и что-то под нос пробубнив, учитель отбрасывает тетрадь на свой стол и целиком сосредотачивается на брюнетке.

– Что, я? – на лице у нее такая милая гримаса.

Им всем почему-то смешно. Я одна не понимаю прикола?

– Вы, – кивает Марио, а второй весело замечает:

– Сестренка, дорогая, сегодня мы в центре внимания. Твой звездный час, не упусти.

Брат и сестра, окей, отложила в памяти.

– Ты странный, – хмыкает девушка, смотря в глаза учителю. – Но раз ты просишь, не могу отказать, – милейшим голосочком добавляет она и изящно выходит из-за стола с тетрадью.

Лицемерка.

– Куда вы?

Она указывает на кафедру, как само собой разумеющееся.

– Можете читать с места.

Девушка склоняет голову набок:

– Марио, я читаю только со сцены.

– Это не литературный конкурс, чтобы читать со сцены, – парирует профессор уже серьезно, приняв суровый вид. Но только в этой напряженной ипостаси замечаю какую-то тень усталости, которая теперь присутствует в каждом его движении. – И не подиум, чтобы показать свое превосходство над одноклассниками. Вы в учебном классе, сеньорита, и если я сказал читать с места, воображайте себе сцену прямо где стоите и приступайте. Не заставляйте меня занижать вам оценку. Итак?

Класс заполняется напряженной тишиной, шутки кончились. Все выпрямляются и садятся ровно за своими партами.

– Бланка, делай, что велено, – ее брат обернулся через плечо и сверкает предупреждающим взглядом.

– Просто прочти, – бросает ей подруга, с которой она сидит.

– Ладно, – она сладко улыбается и, с видимой легкостью погасив злость в глазах, открывает тетрадь. – По правде, мне было трудно назвать этот роман эпическим. Слабо, скучно и отвратительно. А Ральф де Брикассар – образец глупости и свинского поведения. Он мог отказаться от обета и быть с Мэгги или мог дальше верить в своего Бога и не спать с Мэгги. Какой он мужчина после этого? Духовный отец? – Бланка насмешливо закатывает глаза. – Зачем мы вообще такое читаем? Теперь при виде мужчин в рясе меня тошнит.

Учитель не совсем выглядит довольным.

– Вы правы, произведение спорное, но там явно есть о чем подумать. Например…

– Например, о том, как зрелый мужчина влюбляется в свою воспитанницу? – вступаю я в спор. – Знаете, как-то противно.

Преподаватель перемещает внимание на меня, взгляд ровный:

– С этой точки зрения, да, их любовь противоречит нормам. Однако такое встречается часто и, я бы не сказал, что это совсем уж неправильно. Вот как вы относитесь к разнице в возрасте?

– Мужчина старше или?..

– Мужчина, – кивает он, удобнее присев на уголок стола. – А вы займите свое место, – машет он рукой, не глядя на Бланку. Та ревниво стрельнув в меня взглядом, с шумом опускается.

– На сколько? – задумываюсь я, не обращая внимание на эту дуру. Пусть считает, что в наглую задвинула ее на второй план, затмила собой, забрала минуту славы, скинула звезду за борт и дальше по списку. Скромница и примерная девочка из меня такая же, как из Амбар, – могу откусить огромный кусок.

– Пусть будет двадцать.

– Это слишком, – отвечаю я, не раздумывая.

– Тогда десять? – внимательно и почти лукаво присматривается к моей реакции. В чем подвох?

Закидываю красивые волосы назад и секунду ерзаю на стуле.

– Ну, вроде как нормально.

– Ему тридцать, ей двадцать, – продолжает он.

– Да, норм.

– Ему двадцать восемь, ей восемнадцать. Год, когда он влюбился.

– Ну, да.

– Те же парень с девушкой.

Я киваю, уже начиная хмуриться. Чувство, что меня загоняют в тупик.

– Год назад им было двадцать семь и семнадцать соответственно. Он еще ее не любит.

– А когда они?..

– Встретились впервые? – весело договаривает учитель. – Ему двадцать, ей десять. И теперь попробуйте доказать мне, что их взрослая любовь неправильна, потому что им не посчастливилось быть знакомыми еще с ее детства.

Разве могу сейчас я забрать слова обратно? Поникнув, обреченно выдавливаю вопрос:

– Он был с ней с самого детства?

Марио кивает:

– Он видел, как она росла, потому что время от времени был вхож в ее дом. Вы по-прежнему при своем мнении и считаете, что какие-то предрассудки имеют право решать, кого можно любить, а кого нельзя?

Я молчу, потому что проиграла. И он обводит взглядом весь класс:

– Вы все, я вижу, заблуждаетесь касательно такого чувства, как любовь. Любовь – не сексуальное влечение, уж простите, что обязан открывать вам, мои котятки, глаза. И подозревать низменные инстинкты в отношениях взрослого мужчины и маленькой девочки – это какое-то извращение вашего же ума. Вы, маленькие избалованные детки богатеев, будете говорить мне, что не занимаетесь сексом в свободное время или в свободных классах, школьном душе, в подсобке с швабрами или где-нибудь в бассейне? Хоть один из вас может похвастаться чистотой разума? Этого человека я с огромным уважением выслушаю, эта тема в его устах заиграет новыми красками, а остальным советую направить фантазию в иное русло, потому как слушать грязный рот у меня нет никакого желания.

Класс начинает шептаться, а кто-то даже громко и возмущенно переговариваться, третьи смело делиться пошлостями на весь класс – их откровенность учителя только повеселила и раскрепостила пуще прежнего:

– Кто виноват, что девчонки в нашей школе самые сладкие.

– Давайте честно, учитель, вы подглядывали?

Но я ошарашена больше остальных:

– Вы только что меня оскорбили?

– Если ты не заметила, он смешал с дерьмом нас всех, – хмыкает незнакомый парень у окна, который отпускал шутки громче прочих. – Не ты одна у нас без нимба, секс любят все.

– Заткнись, милый, – улыбка Бланки выходит сексуальной. Парень сидит перед ней, и она игриво пробегается пальцами по его шее. Потянувшись к ней через парту, он что-то интимное шепчет ей на ухо и незаметно для учителя быстро прикусывает мочку. Девушка хихикает, потом она шлепает его по плечу, чтобы он отвернулся и сел ровно.

– Решите сами, оскорбил ли я вас, – невозмутимый Марио вглядывается мне в глаза, – или в вас еще осталась чистота разума.

– Решу, что нет, – я складываю руки на груди, из чистого упрямства, – не оскорбили.

– Вы мне нравитесь.

Этого я от него никак не ожидала.

Улыбнувшись, он возвращается за свой стол, поэтому не замечает, как все с подозрением на нас двоих уставились. Это произошло сразу после его слов. Подавляю улыбку.

– Эй, не воображайте, идиоты, – возмущаюсь я, мрачно заглядывая в лица. Весь класс мгновенно отводит взгляды и отворачивается. – Какие вы послушные, – подкалываю я.

Нормальный же учитель, что за намеки? Не люблю, когда покушаются на чью-то репутацию незаслуженно.

– Всё это очень странно, – слышу я шепот с задних парт. – У них был обет молчания. С каких пор они так мило болтают?

– С каких пор я тебя слышу? – раздраженно поворачивается подруга Амбар, и школьница начинает заикаться, а потом и вовсе затыкает рот. – Давно не получала?

Я задеваю ее плечом.

– Оставь.

Она смотрит на меня, как будто впервые видит.

– Что? Помада? – Я касаюсь губ.

– Они ведь правы, с тобой явно что-то не так. Макияж не в твоем обычном стиле, волосы… – Она не договаривает, качает головой "а-ля делай, что хочешь, мне по сути нет до этого дела" и забивает на меня, снова уткнувшись в айпад.

Ну, извините, не хочу быть Амбар. Подпираю щеку ладонью.

– Вашим домашним заданием будет "Королева Марго" Александра Дюма. И я бы посоветовал вам посмотреть еще и…

Его мысль обрывают:

– Варфоломеевская ночь? – удивляется красивый парень с бирюзовым взглядом умных глаз. – Не слишком жестокая для школьной программы? Свихнувшиеся католики могут здорово подпортить общее впечатление о церковных мессах и заложить в умы подростков мысль, что не всякий монах – проводник воли божьей. Они такие же убийцы и на короткой ноге с дьяволом. Они ничего не сделали, чтобы спасти невинных. А потом стояли как истуканы, когда король Генрих под давлением родственников принимал католичество. Зачитывали слова клятвы для него, а у самих лица как у палачей.

– Вижу, вы в теме, – с уважением замечает Марио.

– Я удивлен, что вы в теме, профессор, – флегматично отвечает школьник. – А у меня лето выдалось скучное, развлекал себя как мог. Гольф меня не интересует.

– Алфи, имеешь что-то против гольфа? – шутливо защищает права джентльменских спортсменов весельчак Марио. – А может, не умеешь, вот и с книгами своими постоянно таскаешься.

– Да? Тогда, может, и у тебя мозг не умеет, и ты поэтому с клюшкой своей таскаешься, – легко перебрасывает противнику мяч умник класса.

Кто-то смеется, оценив очко. И причем ни один не обижается. Видно, перепалки здесь обычное дело.

Губы Калеруэга накрывает добрая снисходительная усмешка:

– Как интересно вы проводите досуг. Ну и что скажете, исказил роман ваш подростковый ум?

Парень расслабленно вертит в пальцах ручку.

– Мой подростковый ум тверд как титан, эту голову не так просто сбить с пути, – он касается своего виска.

– Вы всё еще верите, что церковь несет добро?

– Я верю, что есть среди них люди, и вот они несут добро. Варфоломеевская ночь только одна эпоха из тысячи других, ее участники были долбанными сектантами, которые признавали только их веру, а гугенотов перерезали как каких-то собак бродячих. – А у парня идеальный английский.

– Но вы же понимаете, что католики остались при своем мнении и по сей день не признают иных религий, пусть и народ в наше время менее набожен.

– Расправы прекратились, уже хорошо, а в их умы мы не обязаны заглядывать и много знать об их темных тайных желаниях.

– Прячете голову в песок? – посмеивается Марио. – Впрочем… ладно. К следующему занятию от каждого здесь жду отзыв на фильм "Королева Марго", и потихоньку начинайте читать книгу.

– Обычно на домашку ты давал нам неделю, – канючит один балбес. – Давайте не будем нарушать прелестную традицию.

– Хорошо, тогда срок до понедельника, – уступает профессор Калеруэга.

– Дюма был французом, почему мы проходим его произведения на английской литературе? – спрашивает бесстрастно и с толикой высокомерия подруга Бланки с пушистыми карамельно-коричневыми волосами.

Я так ей завидую, я любила свои волосы.

– Мне тоже интересно, – подхватывает медноволосая, с которой мы столкнулись в туалете. – Мне говорили, что здесь это не приветствуется. Я подходила с этим вопросом к руково…

– Ты опять открыла рот? – с милой улыбочкой угрожает Бланка. – Твое слово здесь не приветствуется, больше ничего.

Как же приторно она притворяется милой в то время, как с языка сочится яд. Бедняжка ни слова не говорит в свою защиту. Уткнулась в книгу.

Марио пару коротких мгновений недовольно смотрит на исчадие и, прочистив горло, отвечает:

– Это моя личная инициатива, в программу не входит, но я бы хотел, чтобы вы читали действительно важные книги. Разумеется, в английском переводе.

– А почему бы в этот список не включить величайшее произведение Маркиза де Сада? – с загадочной ухмылкой предлагает парень, который миловался с Бланкой.

Голубые глаза Марио приобретают более темный оттенок.

– Произведение, о котором вы говорите, написал заключенный, и он запрещен для публикации даже в самой Франции. Вам правда нравится такое чтиво?

– Не думал, что ты знаешь, – пряча глаза и почесывая бровь, весело отзывается он. – Погоди, – вдруг его глаза загораются, – так ты читал!

Но Марио не выглядит смущенным:

– Читал, это моя работа – исследовать творчество и делать выводы. А зачем вам эта книга, я затрудняюсь ответить.

– Да незачем мне, у Бланки дома валяется, – отмахивается беззаботно, а быстро сдал он девушку. – Открыл на случайной странице и прочел пару… сильных абзацев. Аж, сердце прихватило, – театрально берется за грудь и воплощает гримасу страдания.

Марио снова бросает немного презрительный, но вполне сдержанный взгляд на сомнительную злую девушку.

– Это не моя книга, – оправдывается она, фыркнув, – взяла почитать у отца. Откуда я могла знать, что там будет.

– А громкое название вас не насторожило? – мрачно усмехается Марио.

– Я не читала, что за название? – мне любопытно, что это за скандальное такое произведение.

– Этого лучше не знать, – говорит учитель, но одновременно с ним звучит голос любовника Бланки:

– "120 дней Содома…", – любезно подсказывают мне. – Амбар, я всегда к твоим услугам, обращайся.

Я понятливо хмыкаю. Калеруэга испепеляет парня взглядом, а тот легкомысленно и наивно пожимает плечами:

– В ее глазах я увидел искренне нетерпение и жажду знаний. Я никак не мог не помочь ей, ее глаза буквально умоляли меня.

– Детский сад. – Марио опускает глаза в свои записи на столе. – Марио Паскуаль, собери тетради у одноклассников и положи мне на стол.

– Да, шеф, – иронично изображает парень послушание, и я вместе со всеми отдаю ему свою тетрадь. Первая работа по "Поющим в терновнике" вообще не моя – Амбар была старательной и дотошной, судя по тому, что я нарыла в ее комнате. А вот "Концепцию любви" пришлось писать самой – ее изучали на прошлой неделе, которую я прогуляла.

Но прогуляла школу я не одна, отсутствие профессора Калеруэга странным образом совпало с моей поездкой. Я до сих пор не могу понять, почему мое появление на борту его никак не взволновало. Может быть такое, что именно под этим аристократическим обликом скрывается мой Илья? Как бы это выяснить? Хотя откуда бы ему знать испанский? Он так хорошо на нем говорит, Илья точно не умел. Блин, я так мало знаю об Илье, может, он и английский наравне с искусством изучал?

Марио тем временем очень уж бдительно следит за тем, как Паскуаль собирает у ребят тетради, я замечаю, как ровно на одну крохотную секунду его глаза смещаются с тетради кареглазой Барби а-ля Тереза на саму девушку.

Занятие подходит к концу. Все ученики слегка в недоумении от поведения учителя. Покидая класс, я слышу множество пересудов:

– Такой строгий и требовательный.

– Поставил мне шесть с половиной за "неподобающее поведение на уроке". Он из ума выжил? Родители меня убьют.

– Говорил как профи. Хорошо владеет английским языком и реально шарит в литературе. Куда делся старик Марио, который не запрещал нам болтать о своем богемном?

– Думаешь? Я слышала, что он всегда был со странностями. А в Лондоне он не английский факультет заканчивал, а лечился в психиатрической больнице.

– Но английский-то он, как оказалось, знает.

– Он и до этого на нем говорил, но коряво. Не знаю, с какими чертями он дружит, но таким мне учитель нравится больше.

– Теперь он еще сексуальнее, черт возьми.

– Эстер Мастронарди, задержитесь, пожалуйста, – среди всех этих приглушенных голосов и нелепых сплетен я отчетливо слышу просьбу Марио.

Чувствую досаду, что не получится подойти к нему и поговорить наедине, но очень быстро напрягаюсь. Почему именно она? Потому что больше всех на меня похожа?

Но Эстер нахалка, не слушается.

– Эстер? – Учитель имеет вид слегка растерянный.

Тереза останавливается за один шаг до порога.

– Что, и ко мне очередь подошла, решили ко мне подкатить? Так это не ко мне, а к Амбар, я на стариков не заглядываюсь, не имею фетиша.

Она его стариком назвала? Максимум тридцать, идиотка. Калеруэга ошарашенно хмурит лоб. Я закатываю глаза: Святая Мария, что несет эта бестолочь?

– Марио, не обращай на нее внимание, у нее давно не было секса, вот она вся и на нервах.

– Что за чепуху ты несешь? – Эстер глазами прожигает Паскуаль.

– Пойдем, – улыбаясь Марио, Бланка бесцеремонно выталкивает подружку из класса.

Ну, наконец-то все свалили. Моя очередь.

– Марио… – Я останавливаюсь перед учительским столом, и он устало переводит на меня взгляд.

– Амбар, у вас ко мне какое-то дело? Я спешу. – И принимается стягивать бумаги в одну кучу, захлопывает крышку компьютера.

А когда Эстер звал остаться, не спешил! По правде, я сейчас обижусь.

Тот самый обет молчания, о котором шептались девчонки за задней партой? Но почему?

– Вы не помните? Я летала с вами в Стамбул на днях, наши места были по соседству.

Теперь он смотрит на меня странно. Даже прекращает сборы. Я продолжаю:

– Вы сидели за мной и просто проигнорировали меня. Почему вы так холодны были ко мне в тот день? Говорите правду.

– А вы… – он прочищает горло, – Амбар, зачем вы летали в Стамбул?

Дьявол, не такой вопрос я ждала. Хотя бы не раньше, чем он ответит на мои вопросы.

– Профессор, мне кажется, вы пытаетесь хитро сменить тему. Я была бы вам признательна, если бы вы объяснились первым.

Глупо думать, что этот мужчина – мой Илья, учитывая, что он спокойно назвал меня по имени, я вот до сих пор не могу узнать даже имени подруги, по капле собираю информацию и осторожничаю.

– Так почему вы меня проигнорировали в самолете?

О том, что я сама, такая дрянная ученица, не узнала собственного учителя, решаю промолчать.

Марио делает задумчивое лицо. Вспоминает, что да, кажется, видел похожую на меня девушку.

– …лишь мельком. Простите, Амбар. В тот день я был на седативных, страшно боюсь летать. Просто-напросто не признал свою ученицу, в этом и вся причина.

Сослался на усталость и рассеянность и быстро выкрутился из положения. Или мне так хреново, что я выдумываю всякую ерунду? Знаете, я тоже на чужих мужчин не имею привычки заглядываться, но всё же одним глазком обратила внимание на завораживающий аристократический облик под небрежностью одежды, эту его особую мужскую привлекательность, так как же мог полностью ослепнуть он? Совсем ничего вокруг себя не замечает?

– У меня умер близкий родственник из Стамбула, сразу после свадьбы моей бывшей жены, можете представить мое состояние, – добавляет он, и я разочарованно тяну краешки губ в вымученной улыбке и киваю.

Не ОН, какая же я глупая.

– Сочувствую. А я… – небрежно закатываю глаза, как бы говоря, что моя причина куда банальнее, – поссорилась с отцом и поехала лечить нервы покупками. Люблю турецкую моду.

Вранье, я люблю бохо.

Глава 7. Амбар

Урок итальянского начинается сразу с претензий учителя:

– Консуэла, в то время, как других я отчитываю за отсутствие галстука, – она кидает выразительный, почти ненавистный взгляд в сторону русоволосой Дани (имя удачно подслушала), – ты осмелилась явиться и вовсе без школьной формы. Снова.

Зато теперь я знаю, как звать мою подругу. Смотрю на строптивицу рядом с собой. Ей будто бы всё равно, она молчит и равнодушно выдерживает взгляд Беатриче Гуанчале, женщины, своим неприятным нравом похожей на синекольчатого осьминога. Такая же красивая и привлекательная снаружи и вредная внутри.

– Уже догадываешься, что будет дальше? – третирует итальянка, невозмутимо кладя у доски белый мел и изящно стряхивая с пальцев крошки.

Ни слова не сказав в ответ, Консуэла тут же начинает гордо собирать рюкзак. И пока она это делает, учитель говорит, обращаясь уже ко всем:

– И что я говорила насчет сумок? Оставляйте их в своих шкафчиках. Завтра выгоню из класса каждого, кто придет на урок неподготовленным, надеюсь, это ясно?

– Да-а, – унылым и нестройным хором отвечают ребята, лениво щелкая ручками и неохотно шелестя тетрадями.

Консуэла агрессивно побросав вещи в черную с белым заплечную сумку от Марино Орланди, сваливает вон без каких-либо сожалений. Когда после нее слишком громко хлопает дверь, женщина раздраженно бросает:

– Подобное поведение неприемлемо. Уверена, ты, Даниела, покинешь класс без риска разгромить эти стены, – и она перемещает убийственно спокойный взгляд на вторую преступницу.

Что, из-за какого-то галстука?

– Пожалуйста, сеньора, можно мне остаться? – встрепенувшись, с жалостью просит девушка. – Мне нужно подтянуть средний балл, мне никак нельзя пропускать уроки.

– Об этом следовало подумать прежде, чем заявиться ко мне на урок без галстука. Прошу, – манерно указывает рукой на дверь.

– Но… – Дани выглядит несчастной.

– Да ладно вам, это же просто тупой галстук, – защищая девушку, фыркает дружок Бланки. – Пусть остается.

Но женщина и не думает смотреть в его сторону. Для нее он пустой звук.

– Вернетесь, как только раздобудете недостающую деталь вашей формы. – Учитель непреклонна. – Кажется, вам удалось это в прошлый раз.

Насмешливо кривит идеальной формы губы. Блестящие коричневые волосы, светло-голубые глаза с серебристым блеском. Красивая женщина итальянских кровей. Не будь она преподавателем в школе, ее бы наняли гувернанткой состоятельные отцы для своих детей, чтобы потом где-нибудь в укромном месте изменять с нею своим сморщенным женам.

Девушка в досаде поворачивает голову и ищет защиты в глазах своей подруги, но Бланка только безразлично пожимает плечом, давая понять, что Беатриче никому не переубедить – смирись, раз налажала.

Даниела уходит; остается ждать, к кому пристанет этот скверный осьминог в синем платье теперь. На доске мелом расписано какое-то итальянское стихотворение, и молюсь, чтобы жребий не пал на одну невежду. Но, черт, для перевода она вызывает именно меня.

– Амбар, в чем дело? – Она подозрительным прищуром обводит мое лицо. – Это стихотворение Чезаре Павезе, не говори, что оно тебе незнакомо. В начале года я давала тебе свой любимый томик с поэтами двадцатого века, он там был, как и это стихотворение. Ты ведь его читала?

Амбар, ты что, была гением и фавориткой этой злыдни? Я попала.

– Конечно, – вру я уверенно. Я всегда лгу убедительно.

– Ну, тогда начинай, – с еще некоторым сомнением показывает она на ровные меловые буквы и уходит к рядам парт. Останавливается в проходе между вторым и третьим у самой задней парты, в ожидании сложив руки перед собой.

Я поворачиваюсь спиной и нерешительно подвожу руку с сыпучим мелком к глади школьной доски. Я не учила итальянский, но в школе со мной учились девочки из Италии, и знаю я немного.

Амбар, ну, почему память твоего мозга заблокирована? Я не знаю ничего из того, что знала ты.

… I tuoi occhi

saranno una vana parola,

un grido taciuto, un silenzio.

Cosí li vedi ogni mattina

quando su te sola ti pieghi

nello specchio…

Так, эти две фразы я могу еще кое-как разобрать и поэтично подогнать в литературные рамки:

… Твои глаза

– напрасное слово,

безмолвный крик, тишина.

И так ты видишь их каждое утро,

Над зеркалом когда наклонилась одна…

Потом, пропустив несколько фраз, спускаюсь ко второму куплету и перевожу на испанский первые два предложения, в уме придерживаясь музыкальной рифмы, как если бы сочиняла свою песню:

Per tutti la morte ha uno sguardo.

Verrà la morte e avrà i tuoi occhi.

На каждого смерть по-другому посмотрит.

Придет смерть, и у нее будут твои глаза.

Сравнив вторую строку второй строфы с первой строчкой первого куплета, которая мне не сразу поддалась, а показалась по сути абракадаброй, просто тупо дублирую перевод.

– Всё, хватит. Амбар, ты не в форме, сядь, – слегка разочарованно произносит учитель. – Бланка, продолжи.

Я где-то ошиблась? Да насрать, вытягиваю губы трубочкой и без хлопот спускаюсь с небольшого постамента кафедры. Ну, и переводите сами, зануды.

– Что такое, Амбар? Улитка заглянула к тебе в домик? – с милой издевкой спрашивает Паскуаль, когда мы проходим мимо друг друга.

– Я решила уступить тебе, дорогая, – с той же сладостью тихой речи молвлю я. – Кажется, на уроке с Марио ты осталась не у дел.

И довольная гримасой ее лица, занимаю свое место.

– Обязательно запиши, – подойдя со спины и, как гильотину, положив руку мне на плечо, мягко требует Беатриче.

Но от вкрадчивого тона с оттенком укора мне до внутреннего зуда хочется немедленно скинуть ее ладонь. Разумеется, я себе такого не позволяю.

– Хорошо. – Мне удобно оставаться в любимчиках у той, чей предмет я знаю хуже всего.

Вообще-то, у меня были отличные оценки в школе, не моя вина, что учителей итальянского в ней не было.

– И, Амбар, – она вдруг склоняется над моим ухом, – не думай, что я забыла, что ты говорила мне в пятницу на той неделе. Но я надеюсь, ты повела себя так безрассудно только из чувства грусти, навеянной не самыми приятными воспоминаниями, что произошли с тобой год назад.

– Да-да, я как раз хотела попросить у вас прощение за тот раз, но вы меня опередили. Не знаю, что на меня нашло, правда.

Назовите мне актрису, которая сыграла бы лучше.

– Как чувствуешь себя сейчас? – интересуется она, оставшись довольна моими искренними извинениями.

– Уже лучше, спасибо. И мне правда жаль.

– Уверена, ты больше не повысишь на меня голос, – улыбнувшись сухо, лишь уголком губ, она отходит от меня и приковывает все свое внимание к письменному заданию Бланки.

Я незаметно выдыхаю и принимаюсь переписывать с доски. Эта девица ничего в моем переводе не изменила, значит, умница я, не совсем лох.

– Я думала, она ее возненавидит после такого. Рождена не иначе, как под счастливой звездой.

Задние парты не изменяют себе – завидуют и тихо ненавидят. Едва заметно подаюсь назад, грациозно вытянув шею, прислушиваюсь к малопопулярным здесь девчонкам.

– Амбар? Да ей всегда всё прощают. Наша вечная страдалица.

Ей в ответ фыркают с многозначительным подтекстом:

– Наша Королева Слез.

Глава 8. Амбар

В обеденный перерыв большинство учащихся высыпало во внутренний двор школы. Кто-то, как и я, ступил на траву прямо с каменной террасы с подносами в руках и занял огромные деревянные столы под старину для пикников на открытом воздухе. Я выбрала такой, откуда веселый мраморный фонтан заслоняет вход на террасу столовой. Вертикали колонн цвета кости почти одного с ним тона, и вообще весь фасад школы выглядит монументальным и каменным.

До этого не прислушивалась, но стоит только обратить внимание, как разговор двух учениц буквально за моим плечом, за соседним столиком, очень скоро вовлекает меня в свои сети. Любопытство возобладает над голодом, я тихо перебрасываю через скамью одну ногу, затем вторую и так же незаметно подсаживаюсь на скамью напротив них. Закончив с эмпанадой с тунцом и облокотившись на стол, они обе уже минут пять как смотрят на двери столовой, откуда время от времени выходят популярные студенты и не очень. Одна – уже знакомая мне Джемма Ортега, та самая рыженькая и вполне симпатичная – зачитывает как по бумажке чужие досье; другая – с русой челочкой, вероятно, новенькая – внимательно к ее словам прислушивается.

– Видишь ту, с кудрявыми волосами, что выдают в ней итальянку? – продолжает Джемма, войдя в раж и позволяя себе господствующий тон, немного пренебрежения и даже высокомерия.

Мысленная усмешка тянет мои губы: какая ты бесстрашная, когда нет поблизости своры породистых сучек.

– Эстер Мастронарди. Без тормозов. Самая бесстрашная. Бесстыжий гений. Скандалистка, мерзавка и каратель в одном лице. Устраивает чертов самосуд. Не советую ее злить или строить козни против неё, крупно пожалеешь.

– Психованная? – опустив поэтичный доклад, просто и флегматично уточняет новенькая.

– Взрывоопасная, – немного иначе называет ее Ортега.

Так значит, Эстер у нас как динамит на складе, может взорваться в любой момент. Поехали дальше.

– С ней рядом Бланка Паскуаль, – (над чем-то смеется, с Эстер под ручку), – дружат едва ли не с пеленок. Самая отпетая злодейка нашей школы. Эта мерзавка способна на самое худшее, что только может подкинуть тебе фантазия. Для нее боли словно не существует. Не так взглянула на ее парня – и твоя голова в унитазе или, что еще хуже, без волос. Йон Боскед, не советую на него пялиться, а лучше вообще гляди в пол каждый случайный раз, когда идешь с ним в коридоре. Целее будешь, никогда не знаешь, из какого угла эта ненормальная деваха выскочит. Но скандалы не по ее части, она ударит в спину… или заставит тебя пожалеть где-нибудь в кабинке туалета, а на людях лицо ее всегда измазано мёдом.

– Собственница, – делает вердикт девушка.

Страстная садистка, которой приносит удовольствие чужое страдание.

– К ним подсела Сото.

И я изворачиваюсь, чтобы подглядеть. Русые, светлые волосы, завитые и до плеч. Кажется… да, это их третья подруга. Теперь она повернулась к нам лицом, но из-за этого замечает меня, и на личике у нее даже отсюда видно выражение недоумения. Она же сейчас меня выдаст!

Я медленно "рассекаю" большим пальцем шею, как бы угрожая. Мне все равно, что ты думаешь о том, почему я сижу с этими двумя, просто держи рот сомкнутым и отвернись. Тут ведут прямой репортаж о местных звездах, если ты мне всё испортишь, я тебе задам… все сведения из тебя вытрясу.

– Не смотри, Каталина.

Удивившись так сильно, я совершенно забываю о Даниеле Сото. Прости, что ты сказала, Джемма? Сверлю ей затылок. Но обе смотрят куда угодно, но только не на меня и не на Даниелу. Значит, моего присутствия ни одна не засекла. С затылка Джеммы мой напряженный взгляд смещается на затылок второй старшеклассницы. Так что же, Каталина она?

Заставляю себя успокоиться и слушать дальше. Итак, длинный литературный очерк, половину из которого я пропустила:

– … пыталась подружиться с Консуэлой и примкнуть к ее группе, но та ее послала, и ей пришлось пришвартоваться к Эстер с Бланкой. В общем, самая непредсказуемая зараза нашей школы: сегодня она за тебя, завтра чья-то припевала и посмеётся над твоей неудачей вместе с остальными девчонками. Одним словом, перебежчица. Но при этом самая разумная. Единственное, что ее портит, так это то, что она легко идет на поводу своих дрянных подружек. Без этих исчадий Ада она вполне сойдет за нормального человека. По крайней мере, я помню ее нормальной со средней школы.

Трусливая милашка, которая живет по чужой указке.

– Йон Боскед собственной персоной, – продолжает она, когда с галереи во двор выходит парень с карамельно-русыми волосами, с лохматой челкой и льдисто-голубыми глазами. Они у него будто кристаллические. А на уроках шутил громче всех. – Это о нем я говорила. Держись от него подальше, чтобы Бланка не надрала тебе твое милое личико.

– Всё ясно, король для королевы, – мрачно хмыкает Каталина, и по тону я понимаю, что она глубоко презирает избалованных богатых деток.

– О, тут ты ошибаешься, моя милая, – снисходительно поправляет ее замечание Джемма. – Королев в нашей школе шесть, ну пять с половиной: я имею в виду Дани. А королей целых пять.

Сижу как мышка. Как интересно у них тут дела обстоят.

– Каждому по паре? Ну, между собой встречаются? – со скукой строит новенькая самую предсказуемую гипотезу.

– Если бы всё было так банально, – под нос усмехается ее подруга-сплетница. – Встречаются только Йон и Бланка. Алфи Лок весь в учебе. Суетливый тип, гений, идет по стопам своих ученых-родителей. Самоуверен, но безумно красив. Кстати, вот он.

Темно-рыжие вихрастые непослушные волосы цвета медного провода, глаза цвета морской лагуны – то ли зеленые, то ли синие, непонятно какие-то очень глубокие драгоценно-бирюзовые. Этого я еще с урока английской литературы запомнила.

Симпатяга со своими прагматичными убеждениями.

– Дилан Блейз, синеглазый американец из Флориды, лучший друг Консуэлы в недавнем прошлом. Поговаривают, она его отшила, и они перестали быть друзьями. – (Я смотрю на черноволосого парня, тягуче-равнодушно подсаживающегося к Алфи. Тяжелая аура так и прет, выходя за пределы человеческой оболочки. Поза хозяина мира, но без легкомыслия и самовлюбленной распущенности в движениях. Интересный тип.) – Да, они друзья. Они и Йон. Но по понятным причинам тот сейчас сидит с Бланкой. – (Девушка в окружении высшей элиты, рассказывает о чем-то с коварной улыбочкой, а рука парня обнимает ее за плечи.) – И скажу тебе, это самая крепкая дружба, которую я наблюдала здесь. Эти трое никогда не ссорятся, не на людях точно. Дилан – это темный принц, олицетворяет собой страсть. Йон – красавчик-задира, его стихия – секс.

– Почему?

– Потом узнаешь, – отмахивается она. – Алфи у нас – ботан с огромным самомнением. Есть еще Марио Паскуаль – красавчик-байкер, который живет на одном адреналине, брат, сама понимаешь, кого. Он мутит с Эстер, но, как я слышала, они просто друзья. Блас Вальдес – добряк, от него так и веет мощной харизмой. Крепко сложен, высок, белая кожа. Ага, прямо по курсу. Парень Амбар или уже нет, не знаю. Вроде нет… Точно нет. Короче говоря, он дружит с Марио. Но последний ведет хитрую войну с Диланом за пальму первенства, но, возможно, из-за чего-то еще, поэтому, как ты понимаешь, эти две группировки парней между собой не дружат. Но ведь Йон у нас с Бланкой, как я уже сказала, а та сестра Марио, то получается так, что им приходится иногда мириться с собой и зависать в одной компании. Но при всем этом Марио – соперник Йона в звании главного короля школы. Все девчонки сохнут либо по первому, либо по второму, тайно завидуя Бланке.

Что-то я совсем запуталась… Бланка – связующее звено, так, ладно.

– А кто эта Консуэла?

– Ее здесь нет. Самая беспардонная острячка и грубиянка, к ней лучше не лезть, тогда и она не будет тебя замечать. Вообще обходи её стороной, и она покажется тебе самой безобидной из всех психопаток. Но самое забавное: лишь она носит звание чокнутой принцессы с восхитительной биполяркой. Ну, или шизофреничка, кому как нравится судачить и нести в массы всеми нами любимые милые сплетни.

Пока не разгадала, но Консуэла мало смахивает на ту, у кого серьезные проблемы с головой.

– Она дружит с Амбар. Что-то здесь я ее не вижу. – (Обернись, глупенькая ты моя. Я прямо за тобой и сижу за одним с тобой столом.) – Я ее потом тебе покажу. Так вот она самая разносторонняя личность этого учебного заведения: королева школы, которая успевает и спать с учителями, и хорошо учиться, и напугать тебя до нервной икоты. Нельзя быть лучше нее, нельзя быть против нее, нельзя говорить у нее за спиной. Услышит – раздавит. И вообще эта барышня творит, что хочет. В том числе на благо школы. И она никогда не вступится за слабого, слабость она презирает. А её взгляд – многие его побаиваются. У неё зрачки от радужки не отделить, и оттого взгляд кажется мрачным и опасным. Будто сам дьявол через ее глаза смотрит в твою душу и держит на мушке.

Проказница, которая не любит даже собственного лапочку-братишку. Не любила. И с кем она спит интересно? Спала.

– Правда, еще была одна подруга… – навевая таинственность, произносит как-то зловеще Ортега. – Кармен Тревино. Самая красивая и милая девушка нашей школы. Была. Она умерла в прошлом году. И еще… хоть никто об этом никогда не говорил вслух, думаю, все догадывались, что Кармен была тем ещё мастером манипуляций и перевоплощений образов. Никто не верил в её святость, все только делали вид, что способны разглядеть в ней одну лишь безукоризненность. Её красота и природное очарование отметали всякое подозрение на её счёт, они прощали все промахи, если таковые она имела неосторожность случайно продемонстрировать, ведь она, кто бы что не говорил, умела быть истеричкой.

Подруга Амбар? Умерла в прошлом году?

Джемма тем временем приступает к обнажению сути учителей:

– Беатриче Гуанчале. Змеюка нашей школы, донесет на коллегу, стоит тому только раз слово плохое сказать в ее адрес, и он уже навеки записан во вражеское ополчение. На данный момент в ее противниках Марио Калеруэга. Местный донжуан и расхититель гробниц девичьих сердец. В прошлом году с ним был скандал, кстати. Сначала закрутил роман с Кармен Тревино, затем с ее лучшей подругой Амбар Кабрера. – (Что, мать вашу?!) – На этой почве у подруг возникла ссора, а через два дня Кармен нашли мертвой. Она прыгнула со второго этажа в вестибюле. Амбар после этого ходила сама не своя, огрызалась и истерила, или вообще игнорировала всех, кто пытался с ней заговорить. В такие моменты некоторые особо внимательные ловили в её глазах пустоту и отголоски боли, вины и безысходности. А кто-то утверждал, что та искусно носит траур, притворяясь убитой горем подругой, и это целиком ее вина: она довела подругу до самоубийства, предав ее. Якобы даже с профессором Калеруэга Амбар сразу же порвала, лишь бы поверили в её сожаления. Но кто бы что ни говорил про неё в те страшные дни, было невооружённым глазом заметно, что смерть подруги для нее стало настоящим ударом. Потом ещё её мать… знаешь же актрису Белен Солер, по новостям ещё о ней говорили? Вот, это мать Амбар. – (Та самая Белен Солер?! Восхитительно смотрелась в экране.) – Не прошло и трех дней после одной в ее жизни трагедии, как она тут же потеряла еще и мать. Представляешь? Тоже самоубийство. Вот уж совпадение, скажи. И кстати, не будь Консуэлы, второй её подруги – их было трое неразлучных подруг: Эла, Амбар и Кармен, – в общем, без Элы Амбар не смогла бы выкарабкаться из-под гор бутылок бухла и бросить наркоту, в которой та нашла утешение. Амбар даже перестала ходить в школу, ее несколько дней никто не видел, пока ее Эла в школу за руку не притащила. И ведь поначалу Консуэла перестала с Амбар общаться, так же как и все обвинив ее в смерти их общей подруги. Но узнав про покончившую с собой Белен Солер, она, поддержала Амбар. Должно быть, осознала, что была не права и как той в действительности пришлось тяжко… пережить две смерти подряд… никому же такого не пожелаешь. Не позавидуешь. Ее, кстати, по сей день жалеют некоторые учителя. В числе которых наша Змеюка – Беатриче. Амбар вообще её любимица, всегда была, это общеизвестный факт, но после того случая училка особенно прикипела к нашей безутешной Королеве Слез.

– У меня сейчас мозг взорвется, – жалуется Каталина.

У меня тоже, У МЕНЯ ТОЖЕ!

– Есть еще Омар с Мариной, вон там, видишь? Сидят в компании лузеров и стипендиатов, хотя сами из обеспеченных семей, они из нормальных…

Не сказав больше, Джемма по-шпионски толкает подругу в плечо:

– Балентина Саласар.

Я поднимаю глаза, и в этот момент по ступенькам во двор степенно спускается самая бесподобная, хладнокровная по моим меркам стерва голубых кровей. Осанка и подбородок истинной королевы. Высокая, как и я же – Амбар, сама же я была миниатюрной малышкой. И форма на ней смотрится безупречно. И оттенок волос подобрала себе отличный – неестественно-холодный блонд будто с сединой – отлично подчеркивает грацию, самодостаточность и принадлежность к интеллигенции. Не видела ее раньше.

Эффектно направляется к скамье и садится одна.

– Гордая одиночка, ей никакие подпевалы не нужны, чтобы чувствовать себя на все сто. Образцовая ученица, отличница, отменная репутация, разве что стукачка, но она этого и не скрывает. Она делает это в высшей степени элегантно, аж зависть берет, от того, что ей лишь одной позволено открыто докладывать о всякой неразберихе, творящейся в школе, беспределе и чужих грехопадениях. Ведь не всякое она пожелает обнародовать, какие-то секреты так и остаются в ее красивой головушке, а какие-то – на самом деле почти все – с её легкой руки дойдут до руководства школы. Ее ничем не подкупить, не разжалобить, она настучит, и ни одна тварь ничто ей не сделает. Или не настучит, тогда одна из сотен справедливостей не восторжествует, потому что нашей мисс неприкосновенность, видите ли, так захотелось. Не знаю, по какому принципу она избирает стоящий материал для оперативного доноса, но даже самая ужасная пакость местной твари – не гарант защиты чьей-то жертвы. Саласар, правда, и не обязана выступать ничьим пассивным адвокатом, понятно, что она никому ничего не должна, но иногда страшно бесит, ведь тогда, когда по-настоящему надо, она делает вид, что ничего не видела и не слышала. И да, никто точно не знает, как получается так, что она всё про всех знает и оказывается всегда в самый щепетильный и напряженный момент, но факт остаётся фактом: эта особа везде. Услышит, увидит, почувствует, и важно прошагает мимо осужденного, оставив после себя приторный шлейф обещания, что сведениями она распорядится по своему усмотрению и никакая мелкая сошка ей планы не сорвет. Все называют ее Школьный Объектив.

Вот это презентация!

– Джемма, браво! – не удержавшись, я хлопаю в ладоши.

Вздрогнув, она медленно оборачивается, медово-карие глаза испуганы, сердце едва не отказывает. Каталина пока не понимает, и поэтому спрашивает:

– Джемма?

– А…А-Амбар, – заикаясь, шепчет она не своим, заржавевшим голосом.

– Приветик, девочки, – я невинно машу перед ними ладонью. – Вы продолжайте, продолжайте, очень интересно.

Глава 9. Амбар

Девчонки подскочили и убежали. Вернее одна, неуклюже и подгоняя вторую.

Бродя позже по коридорам школы, шатаясь возле шкафчиков, посматривая на ребят, я всё думаю. Кто такая эта Балентина? И Амбар спала с Марио? Обрабатываю новую информацию, между делом выясняя, какой из шкафчиков мой. Так вот почему Марио на самом деле проигнорировал Амбар в самолете – они больше никак не взаимодействуют друг другом, но тогда почему сегодня он был вполне вежлив со мной? Потому что я сама же первая с ним заговорила? Надо будет ключ от шкафчика поискать в спальне Амбар или в одной из десяток ее дизайнерских сумок. Ключ гравированный, как я успела подглядеть у ребят, – с печатью номера.

В холле вижу его возле обезглавленной статуи из мрамора и, прибавив шагу, поспешно поднимаюсь на площадку, где он стоит.

– Марио, нравится искусство? – встаю с учителем бок о бок и тоже рассматриваю изгибы одеяния женщины.

– Думаю, нет человека, которому бы искусство совсем уж не нравилось, – сдержанно отвечает он, и я осторожно подглядываю за ним из-под ресниц.

Какой же ты на самом деле, Марио Калеруэга? Это правда, что о тебе говорят?

Он замечает мой интерес, и я робко ему улыбаюсь. Ресницы при этом невольно затрепетали – неужели я волнуюсь?

– Амбар, вы что-то хотели? – прямо спрашивает он.

– Нет-нет, – мотаю я головой. – Просто так же, как и вы, без ума от статуи, – слегка протянув руки вперед, с неловким энтузиазмом указываю я на предмет своего любопытства.

Черт, Амбар спала с ним или нет? Можно ли верить слухам?

На губах мужчины появляется легкая улыбка:

– Ника Самофракийская всегда такой была, веками радовала человеческий взор.

Задаю ему вопрос об этой скульптуре. Он спокойно отвечает, что авторство принадлежит скульптору Пифокриту и создана она еще до нашей эры, а прототипом послужил образ древнегреческой богини победы. Не игнорирует свою ученицу, в том-то и дело. А еще я восхищаюсь его страстью к искусству. Это напоминает мне об Илье. Может, в лоб спросить: ты мой Илья?

Прикрыв глаза на мгновенье, воздействую себе на мозг. Не ОН это, не ОН, угомонись! С чего ты взяла, что Боги сжалились и над ним? Шансы ничтожно малы – нулевые. Илья умер, прими это уже. Хватит видеть в первом встречном мужчине его образ.

И тут вдруг бах! Мы как по команде оборачиваемся. Со второго этажа к нам на площадку скатывается Марио Паскуаль, Эстер избивает его, но в итоге он удерживается за перила и смеется, держась за верхнюю губу.

– Полегче, дорогая. Не хочется тратить на новые зубы, а как же подарок тебе на Рождество, я откладывал.

– Отвечай, ты спал с ней?! – орет она, мрачной тенью спускаясь по ступеням вслед за ним.

– С кем? – продолжает он улыбчиво, кое-как собрав себя с пола и приняв равновесие. – Ты скажи, с кем, и я отвечу тебе.

Она трясет перед ним ладонь и протирает второй рукой ноющие костяшки пальцев. Она его прямо кулаком ударила?

– Немедленно прекратите, – шипит Беатриче, торопливо поднимаясь с первого этажа. – Вы что тут устроили?

– Уже неважно. Ты всё равно мне не так уж и нравился, свободен. – Отмахивается Эстер от парня, но профессор Гуанчале ловит ее за локоть и не дает уйти.

– Эстер, ты опять за старое? Ни дня не можешь без скандалов?

– Поцелуй меня в зад, змеюка сраная. Отвали, лады? – сделав страшные глаза, Эстер резким движением сметает училку с дороги.

Я поглядываю на профессора у себя за спиной. Замечаю выражение лица Марио: истерика Эстер ему противна. Он поджимает губы, хмурится и отводит разочарованно взгляд, передергивает неуютно плечами и, кивнув мне на прощание, быстро уходит. Остро чувствую: Эстер ему не нравится.

– Чего вылупились, придурки?! – орет она уже с холла, подняв глаза и руки вверх, где собралась толпа зевак за балюстрадами. И звонко послав всех к сатане, с грохотом хлопает дверью.

Паскуаль, помедлив секунду, вытирает вечно улыбающийся рот, разгоняет пугающим окриком столпившихся учеников, выглядывающих со второго этажа, и бежит за девушкой.

– Что тут произошло? – к Гуанчале подходит какой-то преподаватель с нелепой родинкой под глазом, прижимает ладонь к ее талии.

– Да опять эта чертовка подняла всю школу на уши, чтобы отец явился в школу, – расстроенно вздыхает она, мимолетно касаясь его груди. Непроизвольный жест, такой бывает, если вы в отношениях.

Они направляются на второй этаж.

– Думаешь, всё было подстроено?

– Гаэль, эти дети способны и не на такое. У тебя есть таблетка от боли в голове?

– Да, у меня в кабинете…

Но на спектакль это не было похоже.

Глава 10. Каталина

Джемма, моя новая и единственная пока в этой школе подруга, спятила и несет всякую ересь.

– Надо почистить шкафчик, – и она реально начинает без разбора сметать в сумку всё, что есть у нее на полках. Стикеры, фотографии, расписание уроков. – Так я замечу, если она что-нибудь подбросит. И оставлю самое нужное, – в такой же лихорадке возвращает в пустой шкафчик два тонюсеньких учебника. – У нее не будет ни одного компромата на меня, она просто не сможет ничего найти, домой же ко мне она не сунется, – посмеивается нервно Джемма, а потом в панике на меня смотрит: – Так ведь, не сунется?

Я пожимаю плечами:

– Мне-то откуда это знать? Ты не первый год с ней учишься.

– Тогда, может, и сунется, – тараторит она, говоря сама с собой. – Запру перед сном все двери, нельзя забыть про окно в мансардной. Мама вечно оставляет его открытой, когда работает там над новыми картинами. Лучше запишу. – Она начинает быстро печатать в телефоне.

Я смеюсь:

– А ты не преувеличиваешь, Джем? Не думаешь, что ведешь себя глупо? Зачем этой Амбар забираться к тебе в дом?

– Я столько всего наговорила, а она всё это слышала! – ее крик не выходит за пределы шепота, она пугливо оглядывается, похожая на параноика. – Конечно же, меня ждет расплата! Это всегда происходит! С любым, кто говорит за ее спиной неприятные ей вещи!

– Хорошо, – мягко касаюсь ее предплечья, – но скажи мне, тебе разве есть, что скрывать? Есть какая-то личная тайна, которую может раскрыть кто-то или что-то, ведь обычно все тайны у нас крепко заперты в нашей же голове? Подумай, каким образом Амбар о них узнает? – подняв брови, уверенно заверяю я, и прямо на глазах она постепенно меняется в лице, пока с облегчением не выдыхает:

– Ты права. Кажется, мои вещи безобидны для меня. В них нет ничего такого.

– Вот видишь. А до твоей головы ей не добраться.

Джемма успокаивается.

– Амбар не Бланка, не сделает то же, что она в таком случае, – кивает она самой себе, но тут же передергивает плечами. – Но ее глаза… от них мурашки, понимаешь? В прошлом году она загнала ими одну девчонку на крышу и заперла ее там. Она просидела весь день. Протанцевала. Это было в декабре. Можешь себе представить меня на крыше в одной школьной блузке, дрожащей на холоде?

– Не представляю, – качаю головой бесхитростно.

– А я вот да, – мрачно произносит Джемма, – и эта жуткая картинка не выходит у меня из головы.

Моя новая знакомая любит слишком драматизировать.

– Просто попытайся забыть об этом, наверняка сама Амбар ужа давно о тебе забыла.

– Легко тебе говорить, сегодня твой первый день, ты не успела еще нарушить парочку правил… Но ты сидела со мной, Амбар же не тронет тебя? – вслух размышляет она, и я снисходительно закатываю глаза.

– Да брось.

– А что, если так? Я должна тебя предупредить.

– Я не боюсь, и хватит об этом. У меня урок по фортепьяно, до завтра, – заперев шкафчик, я направляюсь в кабинет музыки. По крайней мере, мне так казалось до этой минуты, потому что попадаю я в раздевалку. Пустую в этот час.

Кажется, я перепутала коридоры. Мануэль говорил про левый, если заходишь с центрального входа. Возвращаюсь назад и иду по противоположному коридору до конца. Но опять всё путаю и открываю не левую дверь, а правую.

Вижу Йона со спущенными штанами и девушку с завитыми светло-русыми волосами не ниже плеч – Бланка, кажется? Не уверена, в голове всё перемешалось. Но кто, если не она, правда? Девушка сидит на парте, главный король школы жадно поглощает ее поцелуи. Господи, они занимаются сексом прямо в школе! Пусть и в опустевшем классе под тенями легких сумерек, но я их узнала, а они успели заметить меня.

– Черт, ты не запер дверь? – отстранившись, часто дышит Бланка.

– Я думал, ты заперла, – судорожно схватившись за свои штаны, в смятении хмурится парень. Его глаза опасно сверкают, когда он неотрывно смотрит на меня.

– Уроки кончились, я не подумала…

– Я ничего не видела, – очнувшись, выпаливаю я на одном дыхании.

– Стой! – предупреждает Йон.

Но я быстро выбегаю и заскакиваю в дверь напротив. Прижимаюсь к ней спиной и взволнованно и глубоко дышу.

– Уф.

Он бы правда погнался за мной? Но он увяз в штанах, его движения были неуклюжими. Когда он разберется с ними и даже если выглянет за дверь, то решит, что я убежала. Он и не подумает искать меня здесь. Да сдалась я ему. Это глупо – считать, что я могу как-то навредить ему. Ну и что, что я застукала их. Он развлекался со своей девушкой, разве это преступление, против школьных правил, разумеется, но неужели эти двое из тех, кто боится последствий? Мне так не показалось, судя по тому, что о них говорила сегодня Джемма.

– Каталина, всё в порядке? – спрашивает Мануэль, поднявшийся мне навстречу.

Он здесь, какое облегчение. Я медленно отталкиваюсь от двери и ступаю внутрь. В конце концов я нашла музыкальный класс, где преподает игру на фортепьяно друг моего погибшего отца.

Беспокойно оглядываюсь, не ворвется ли кто. Но всё тихо.

– Да, я в порядке… в полном… Прости меня за опоздание, я потерялась. – Из-за волнения мои руки начинают жестикулировать более бурно, чем обычно.

Учитель музыки добр ко мне, как и всегда:

– Ничего. Как твоя мама? Всё хорошо?

– Да, ей пришлось нелегко, но она держится.

– Я рад, что ей лучше. Прошло всего пару месяцев…

Вымученная улыбка фальшиво играет с моими губами.

– Пожалуй, не стоит мне… – неловко улыбается мужчина и показывает на стул, – обо всём этом говорить. Приступим.

– Давай на том, где остановились в прошлый раз. Я не успела его разучить как следует.

– Мне показалось, ты отлично сыграла.

– "Ave Maria" Вавилова меня успокаивает, – поясняю я.

– Понимаю.

Мои пальцы касаются прохладных клавиш, я медленно прикрываю глаза и отправляюсь в приятные грезы. Туда, где мой отец еще жив и стоит у меня за спиной, пока я играю для него.

Глава 11. Консуэла

За два часа до того.

Последний урок на сегодня, можно идти домой.

Со звонком ученики выходят из классов и тут же заполняют коридор. Но в этот раз почему-то никто не спешит в свои милые и ужасные особняки.

Впереди какой-то шум и возня, но из-за столпившихся придурков мне ничего не видно. Слышу, что-то говорят про драку, и без особого любопытства пробираюсь вперед. Никто со мной не спорит, когда я равнодушно разбрасываю их всех с пути.

– Они начали еще во время урока английского, – раздается слева чей-то голос.