Распад Радия
Ларёк «Пиво и табак» представлял собой не помещение, а состояние бытия, конечную стадию распада, законсервированную в прогнившей древесине и пропитанную коктейлем из прокисшего махорочного дыма и едкой, сладковатой мочи, въевшейся в углы на молекулярном уровне. Радий, чьё сознание всё ещё пыталось цепляться за идентичность инженера по вентиляционным системам, принюхался, и его обоняние, обострённое голодом, вычленило из этой вони отдельные нотки: вот здесь была многодневная затхлая пыль, тут – отчаяние последних покупателей, а здесь, глубоко под всем этим, проступал привкус технической смазки и чего-то, что некогда было живой плотью.
Четыре дня назад он работал в литейном цеху, в самом сердце индустриального гиганта, что теперь лежал в коме; сегодня же сидел на сколотом табурете в этой деревянной конуре, вверенной ему чеченцем Мансуром как новый оплот бытия.
«Работай, мальчик хороший, с клиентами улыбаться, всё на пять с плюсом», – сказал новый хозяин, и его похлопывание по плечу влажной, мясистой ладонью показалось Радию неким актом запечатывания в этом саркофаге. В глазах Мансура можно было заметить нечто тягучее и маслянистое, словно остаточный продукт переработки человечности, что-то помимо обычной усталой жёсткости работодателя.
Радий мотнул головой, пытаясь прогнать наваждение, но оно было не в его голове – оно было в воздухе, впитывалось через поры. В животе урчала ледяная картошка, привет из дальней эпохи, когда Людмила хотя бы делала вид, что всё ещё заботится о муже. Теперь она готовила для Василия, существа на «мерседесе», чья золотая цепь на волосатой груди казалась Радию кандалами, сковавшими его и так не особо удачный брак.
Завод не платил уже восемь месяцев, и эта пауза была на самом деле паузой в существовании, медленным отключением систем жизнеобеспечения. Остаться здесь, в этом вонючем ларьке на сутки, значило не сдохнуть и отсрочить окончательный распад.
Рынок затихал, его агония на сегодня была завершена: последние торговцы, звеня щитками ржавых замков, покидали свои палатки и контейнеры, ветер гонял по асфальту обёртки от дешёвых сосательных конфет и клочья газетной бумаги с вчерашними новостями. Свет от единственной лампочки в ларьке, защищённой решёткой, отбрасывал на прилавок дрожащую, полосатую тень.
Первые признаки смены состояния окружающей реальности пришли не с темнотой, а с холодом. Не с обычным ночным холодом, а с липким, пронизывающим до самых костей сквозняком, который поднимался из щелей в полу, словно дыхание спящего под зданием гигантского змея. Пахло не просто сыростью подвала, а купоросом, старыми батареями и чем-то сладковато-гнилым, как разлагающаяся плоть, приправленная тосолом. Радий был инженером, и та его часть, что ещё не отмерла, сразу заметила аномалию: схема движения воздуха была нарушена – он не должен был двигаться так, снизу вверх, густой и тяжёлый. Он шёл не с улицы, а из-под пола, из самого нутра этого места.
Потом пошли звуки, и Радий на мгновение подумал, что это просто шум в его собственной голове, вызванный голодом и недосыпом. Негромкий шорох, словно кто-то под прилавком волочил тушу в полиэтиленовом мешке, который протёрся и теперь лип к полу. Он замер, затаив дыхание, и шорох стих, уступив место новому звуку – ритмичному скрежету. Точно такой, какой издаёт заклинившая шестерня, когда её пытается провернуть сломанный механизм: «скрип-скрип-скрип». Металл по металлу, но не сухой, а с мокрым, чавкающим призвуком, будто шестерни были сделаны из хрящей.
Радий включил мощный фонарь, выданный Мансуром, и направил луч под прилавок. Пыль, окурки, пустая бутылка из-под портвейна – и больше ничего. Но скрежет в ответ на свет стал лишь громче, наглее, будто невидимый механизм решил, что прятаться больше нет смысла. Узник ларька выпрямился, и его спина больно упёрлась в край стеллажа. Обернувшись, он застыл, понимая, что точка невозврата пройдена, и теперь реальность будет раскалываться и дальше.
Пачки сигарет «Ява» и «Пётр I» шевелились, мягко пульсировали, будто под обёрткой бились сотни крошечных сердец, пытающихся вырваться из целлулоидной утробы. Двухлитровая бутылка с газировкой издала тихий пластиковый стон, и сквозь зелёную жидкость «Тархуна» поползли мутные, молочно-белые прожилки, сворачиваясь в червеобразные сгустки, напоминающие сперму.
«Галлюцинация, голод и стресс», – он тотчас же поставил себе диагноз, но слова повисли в воздухе пустыми, лишёнными смысла оболочками. Инженер в нём цеплялся за логику, но логика этой новой вселенной была иной. Потянулся к пачке «Беломора», чтобы хоть чем-то занять руки, и отпрянул оттого, что пальцы прилипли к бумаге – она казалась влажной и живой, будто покрытой тончайшей слизистой плёнкой. Опустив взгляд, понял: эти самые пальцы блестели на свету странным, маслянистым блеском, словно инженер сам уже начинал ассимилироваться к меняющейся обстановке.
Запах усилился, превратившись в вонючий коктейль из формальдегида, гниющего мяса и пережжённой проводки, став ароматом апокалипсиса в отдельно взятой точке пространства. Лампочка над головой моргнула несколько раз подряд, и в этот миг Радий увидел стену ларька, после чего сознание, наконец, дрогнуло: дерево потекло, из трещин сочилась тягучая смола, которая тонкими щупальцами ощупывала всё вокруг. Скрежет под полом превратился в настойчивый, яростный стук, словно что-то хотело выйти. Что-то большое.
Сердце Радия заколотилось, пытаясь вырваться из грудной клетки, как те сигаретные сердца из сигаретных пачек. Отступив к двери, нащупал холодную железную ручку, но было заперто, причём снаружи. Это было сделано намеренно. Прозрение било током, прожигая мозг: «Всё на пять с плюсом». Сегодня Радий, инженер по вентиляционным системам, которого не особо умные коллеги постоянно звали Радиком, был не продавцом в ночную смену – он был жертвой, платой за спокойную ночь.
Чёрная жижа уже давно стекла со стен и теперь собиралась в шар размером с кулак, пульсируя и переливаясь. Из неё медленно выползло нечто, напоминающее проволоку, покрытую ржавчиной и чем-то вроде запёкшейся крови – сперва она извивалась, как червь, испытывая на себе силу гравитации этого места, но спустя несколько секунд с тихим щелчком, похожим на включение реле, вонзилась в ножку табурета. Дерево вокруг неё сразу потемнело и покрылось пузырящейся, быстрорастущей плесенью.
Это был не дух и не призрак. Нечто древнее и техногенное одновременно, порождение самой этой земли, пропитанной мазутом, нищетой, отчаянием и горем, что с течением времени превратилось во что-то новое. Мансур был поставщиком для этого существа. Дистрибьютором.
Ужас парализовал Радия на секунду, и в этой секунде он увидел всю свою жизнь: завод, Людмилу, Василия, голод, этот ларёк – всё это были витки одной спирали, ведущей сюда, к этому существу. Потом включилось инстинктивное инженерное мышление: анализ, оценка угрозы, поиск уязвимых точек. Каждая система должна иметь слабое место.