Читать онлайн Кодекс двух лун

Глава 1.

Я дернула на себя старую деревянную дверь трактира и время будто остановилось. Вокруг сновали люди, по большей мере это были обворожительные прислужницы, разносившие выпивку и закуски посетителям. Кто-то танцевал под веселый аккомпанемент музыкальных инструментов и отовсюду раздавались всплески смеха и громкие реплики.

Я стояла, словно приколоченная к полу гвоздями, и заворожено наблюдала.

– Ну чего ты стоишь? Проходи… – зашипела сзади Дафна, подталкивая меня в спину, – Ты привлекаешь ненужное внимание. – Я шагнула внутрь, сняла с себя плащ и повесила его на вешалку у входа.

Она права. Нам нужно держаться естественно и непринужденно, иначе кто-нибудь может сообразить, что мы одни из тех особ, которым находиться в подобных местах строго запрещено и неприлично. А это в свою очередь может прибавить нам проблем.

Несмотря на то, что мы нарядились в одежду простолюдинок, здесь может находиться кто-то из слуг замка и узнать нас в лицо. А если герцогу донесут, что я была в непотребном месте – меня здорово накажут.

Такое случалось неоднократно: меня запирали на несколько дней, лишали еды и солнечного света, ставили коленями на гречку и пороли плетьми.

К наказаниям я уже привыкла, а вот к боли всё ещё нет. Благодаря тому, что моё тело обладает высокой способностью к регенерации, раны заживают за несколько дней и шрамов не остаётся. Только боль остаётся в памяти навсегда, как напоминание.

Я вдруг вспомнила, какими жуткими становились ледяные глаза герцога, когда он наблюдал за моим наказанием, особенно через порку, и меня передёрнуло. Если кто-нибудь донесёт герцогу, что я была здесь – меня непременно ждёт новая порция наказаний.

Я тряхнула головой, отгоняя от себя дурные воспоминания и встрепенулась. Мы здесь, чтобы веселиться! Боги великие, сколько я ждала этого момента!

С самого детства мне запрещено практически всё, что позволено большинству: выходить в свет, совершать поездки, обучаться военному ремеслу, верховой езде и танцам. Даже просто обучаться в одном коллективе с лордами и леди моего возраста тоже запрещено. Нельзя завязывать с кем-либо дружбу, ведь это сочтут фамильярностью, и тем более вступать в романтические отношения.

Единственное исключение – Дафна. Её приставили ко мне, чтобы помогать с одеждой и другими приготовлениями к важным событиям, ну и ещё, чтобы доносить на меня герцогу и герцогине, поэтому ей было разрешено вступать со мной в близкий контакт, чтобы обладать информацией и делиться ею с вышеупомянутыми.

Однако она никогда этого не делала и всегда старалась доносить до их сведения лишь политкорректную и ничем не компрометирующую меня информацию. То ли из-за образовавшейся между нами доверительной связи за годы, проведенные вместе, то ли из-за совместных вылазок и шалостей, которые ставят нас в одинаково уязвимое положение.

Мы пришли в «Ночную звезду» по особому поводу – у Дафны свидание с каким-то гвардейцем. Я убедила её взять меня с собой, ведь знаю, как выскользнуть из замка незамеченными. Надеюсь всё пройдёт гладко.

Дафна повесила свой плащ рядом с моим и, взяв меня за руку, потащила куда-то вглубь трактира, где во всю танцевал народ. Она схватила с подноса мимо проходящей прислужницы две кружки какого-то напитка и сунула одну мне со словами:

– Ромуланский эль! Пей! – Я бросила недоверчивый взгляд на жидкость, по цвету и запаху напоминающую фруктовый морс, затем приложилась губами к кружке и сделала несколько быстрых глотков. Эль оказался и вправду напоминающим кисло-сладкий фруктовый морс. Алкогольный морс. Очень алкогольный… Я почувствовала лёгкое головокружение буквально через несколько секунд после того, как эль достиг моего желудка. Кровь прилила к голове и щеки запылали, а желание танцевать возросло многократно.

Мы с Дафной схватили друг друга под руки и принялись кружиться в танце, подпрыгивая и хохоча.

Мой наряд состоял из льняной туники грубого пошива, кожаного корсета на шнуровке спереди и тонких черных лосин. Дафна где-то раздобыла для меня мягкие кожаные сапожки, ведь бежать по грязным улицам города в дворцовых туфельках было бы неразумно и слишком заметно. А в такой одежде можно легко затеряться в толпе, не вызвав никаких подозрений.

Мы самозабвенно танцевали и веселились ещё какое-то время, пока на горизонте не замаячил ухажёр Дафны. Тогда она взяла меня под руку, приблизившись боком и шепнула на ухо:

– Я отлучусь ненадолго, ладно? Побудь здесь и постарайся не попасть в неприятности. – Я кивнула и ответила, легонько шлепнув её по попке:

– Приятной встречи, негодница! Ступай! – На её лице отразилась смесь удивления и озорства. Дафна подмигнула мне, хихикнула и побежала к возлюбленному. Я наблюдала, как они обнялись и молодой гвердеец приподнял её стройное тело немного над землёй и покружил. Подруга выглядела такой счастливой и беззаботной, что и я испытала воодушевление.

Взявшись за руки, Дафна и гвардеец стали подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, где, предположительно находятся спальные комнаты. Это я знала с её слов.

Я вздохнула и пригубила ещё эля. Предыдущая порция уже давно выветрилась и волшебство понемногу рассеивалось. Чем бы мне заняться? Любопытство взяло верх и я стала разглядывать людей и окружающую обстановку.

Все были одеты примерно одинаково – в простую и удобную крестьянскую одежду. Сам трактир «Ночная звезда» включал в себя два внутренних зала и несколько комнат на втором. В первом зале, расположившемся сразу после входа, расставлено несколько игровых столов в хаотичном порядке, за которыми гвардейцы и горожане играют в покер, лок-сток или бросают игральные кости на желание. Вокруг каждого стола собирается толпа зевак, у которых скорее всего нет денег на игру и они приходят просто поглазеть на других.

Я отхлебнула эля и переместила свой взгляд на игроков за покерным столом. Каждый из них сидел с непроницаемым видом, старясь ничем не выдать положения своих карт. Дико захотелось узнать, какие же чувства скрываются за внешней маской невозмутимости каждого из игроков.

Мой дар рвался наружу, подмываемый любопытством и требующий его удовлетворения. Я выбрала первую жертву – худощавого мужчину на вид лет сорока, с короткими волосами цвета спелой пшеницы и светлыми глазами. Он сидел за противоположной от меня стороной стола и сосредоточенно наблюдал за игрой. Я сделала глубокий вдох и с выдохом отпустила чутьё на волю, направляя свой внутренний взор на объект внимания.

От него исходили вибрации предвкушения и лёгкого покалывающего волнения, которое скорее всего было вызвано азартом.

Я не стала долго копаться и переместила внимание на его соседа справа – тоже мужчину средних лет – кареглазого брюнета, обладателя густой бороды и длинного шрама, пересекающего лоб от линии волос до самой брови. Он испытывал нечто, похожее на смесь гнева и разочарования, но внешне ничто не выдавало его состояния, разве что лёгкое подёргивание мускул на лице.

Я продолжала прощупывать эмоции других участников игры, улавливая то сладковатые нотки надежды, то горькую тоску и безысходность, то притаившуюся словно тигр перед прыжком хитрость или ледяное отчаяние. Интенсивность эмоций у каждого была разной, видимо в зависимости от того, что на кону.

Я хмыкнула, подумав о том, что могла бы выиграть кучу денег, зная только какие чувства испытывают сидящие за столом, исходя из своих карт. Немного заболела голова и я прибрала чутьё обратно. Всё-таки, я ещё не настолько сильна, чтобы использовать дар без последствий. На считывание эмоций уходит много энергии, из-за чего я частенько испытываю головную боль.

Внезапно, у меня зашевелились волосы на затылке и появилось странное чувство, словно на меня направлен чей-то пристальный взгляд. Я поёжилась и стала оглядываться по сторонам, но никого подозрительного не заметила. Наверное показалось. Ох уж эта моя паранойя. Но она имеет место быть. Меня жестоко наказывали и за куда более мелкие шалости, по сравнению с ними эта моя вылазка в город – почти что преступление.

Вокруг гудела многолюдная толпа, кто-то пел и танцевал во втором зале, кто-то целовался в полумраке, женщины галдели, собравшись в группки по восемь-десять человек, обсуждая сплетни и новости. По лестнице, ведущей на второй этаж с некоторой периодичностью спускались и поднимались пары. Я всё глядела на них и не могла перестать думать о том, что происходило там, за закрытыми дверями гостевых комнат трактира. Бурная фантазия рисовала полу-обнаженные образы, освещаемые лишь огоньками свеч. Интересно, каково это – заниматься любовью? Судя по количеству пар, поднимающихся на второй этаж, вряд ли дело только в продолжении рода. Дафна как-то сказала, что это приносящий удовольствие акт любви.

На секунду меня охватили мрачные мысли. Когда свершится церемония Экзальтации король Малгат и королева Лориэн лично подберут для меня "достойную партию". Именно так мне всегда и говорили. Я скривилась. Звучит скверно. Перспектива выйти замуж за непонятно кого, прожить с ним всю жизнь, деля постель и быт – для меня просто ужасна. Даже если партия достойная. В этом случае вряд ли я когда-нибудь познаю приносящий удовольствие акт любви… Скорее уж приносящий оплодотворение акт супружеского долга.

Я снова скривилась, словно откусила большой кусок лимона.

Хм…опять это чувство…словно меня разглядывает невидимый наблюдатель…

Я напряглась, но паранойя улетучилась, как только я увидела миленькую мордашку Дафны, мелькающую среди людей. Она разыскивала меня взглядом и улыбнулась, когда я подняла руку вверх и помахала ей. Её золотистые волосы выглядели растрепаными и выбивались из пучка, в который были собраны прежде. Глаза сверкали безумным блеском, а щеки и губы горели алым. Я так и ахнула, когда подруга подошла ко мне. Она казалась слегка заторможенной и как будто бы пьяной.

– Ты в порядке? – вскинув брови, спросила я.

– О даааа.... – Дафна закатила глаза и присела вниз, словно стекая к полу. Я рефлекторно подхватила её под локти. – Я побывала в райских обителях, Мира…Ты повеселилась? – Хм..Можно и так сказать. Я кивнула. – Тогда пойдем. Нам пора возвращаться, скоро начнет рассветать.

Мы преодолели пространство двух комнат, надели плащи и выскользнули из заведения. Холодный ночной воздух немного остудил моё разгоряченное элем лицо и я вдохнула его полной грудью.

– Ты должна мне всё рассказать в деталях, – несясь по спящим улицам города, заявила я.

– Как и договаривались! – Ответила Дафна.

Верно. Я отказалась отпускать её одну в трактир по соображениям безопасности. И любопытства. Пригрозила, что нажалуюсь богам, хотя конечно это не так. Да и боги наверняка спросили бы с меня больше за то, что я была в таком непотребном месте. Но уж слишком велико оказалось моё желание узнать как там все устроено.

Мы добрались до стен замка, обошли его с другой стороны и нырнули в небольшое углубление вроде подвальчика. Оглядевшись по сторонам, я толкнула тяжёлую дверь и заглянула внутрь.

– Никого. – Кивком пригласила следовать за собой Дафну и шагнула вперёд.

Мы петляли по узенькому коридору старого прохода, которым пользовались только некоторые слуги. Однажды в наказание за то, что я перекинулась парочкой фраз с графиней Лекс, меня переселили из более новой и благоустроенной части замка в старую и почти заброшенную. Не то, чтобы я сильно расстроилась, мне всё равно где быть затворницей. Но всё же, мне было интересно иногда наблюдать за жизнью других людей в замке. Оставшись в старой части, где почти никто не жил, кроме некоторых слуг, разместившихся возле кухни по долгу службы, я частенько выбиралась через тайный ход (который был случайно мною обнаружен) из своих покоев по ночам и бродила по пустынным залам.

Однажды я забрела в одно из кухонных помещений и обнаружила там проход, соединяющий обе части замка и выходящий прямо на городскую улицу. Я долго незаметно наблюдала за тем, часто ли им пользуются втечение дня и поняла, что едва ли раз в месяц, так как основной персонал переселился в новую часть замка.

Так я смогла иногда выбираться в город, ощущая себя свободной. В основном по ночам, чтобы никто не мог меня увидеть и узнать.

Выйдя из коридора, мы огляделись, тихо прошли мимо кухни и пробрались в мою комнату через небольшую дверцу тайного хода в стене под гобеленом.

Дафна нырнула в свою комнату, соседствующую с моей. А я быстро переоделась в ночную рубашку и спрятала одежду простолюдинки в сундук, запихнув её как можно дальше. Сапожки засунула под кровать. И довольная залезла под одеяло.

Дафна выглянула из своей комнаты, переодетая в ночную рубашку.

– Не спишь?

– Господи, конечно нет! Я жду подробностей! – Громким шепотом ответила я. – Иди сюда. – я подняла одеяло на второй половине кровати. Дафна на носочках подбежала, забралась под одеяло, повернулась ко мне лицом и поведала интимные подробности своей встречи с гвардейцем.

После этого рассказа я почувствовала лёгкую зависть к пережитым впечатлениям подруги. Дафна давно ушла в свою комнату, а я все не могла уснуть, размышляя о том, что вызвало во мне эти чувства.

До сегодняшнего дня мне даже не приходилось ни в кого влюбиться, не говоря уж о большем. Для меня это под запретом. Я должна быть чиста и непорочна к моменту церемонии Экзальтации. Иначе боги сочтут меня непригодной и всё королевство будет поставлено под удар. Я не желала себе такой участи, поэтому будучи ребенком старалась строго соблюдать многочисленные запреты и ограничения, но в последнее время внутри меня всё чаще стало возникать незнакомое ранее чувство протеста против установленного порядка и бунт против жизни в клетке.

Интересно, что ждёт меня после церемонии? Какой станет моя жизнь? Буду ли я свободной или так и останусь собственностью королевства?

Я уснула, так и не ответив себе на эти вопросы. Посмотрим, что принесёт нам новый день.

А новый день не принес ничего хорошего. Меня разбудил настойчивый стук в дверь. Это был Джэк, мой хранитель. Он всю ночь дежурил за дверью.

– Мириам, открой дверь, мне нужно сказать нечто важное. – Я вздохнула, вылезла из-под одеяла, свесила ноги с кровати и, поморщившись от соприкосновения теплых ступней с холодным полом, прошлёпала к двери. Открыв её, увидела напряжение на лице хранителя, что обычно не предвещало ничего хорошего. Особенно то, что он назвал меня полным именем. Внутри что-то ёкнуло…Я замерла. Неужели он узнал о нашей вчерашней вылазке? Хуже, если кто-то нас увидел и донес герцогу. Тогда точно жди беды.

– Что случилось? – Почти прохрипела я. Джэк шагнул в комнату и закрыл за собой дверь.

– На рассвете через западную границу пытались прорваться.

Глава 2.

Дафна осторожно выглянула из своей комнаты, а когда услышала тему разговора – вышла целиком, приветственно кивнув нам. Джэк кивнул ей в ответ и продолжил.

– Предположительно вальтурианцы и ликаны, – он пересёк комнату и присел в небольшое кресло напротив моей кровати, а после, добавил, – небольшой отряд. Думаю, большую часть они потеряли ещё в Мёртвом лесу, но всё равно сумели подобраться слишком близко. Гвардейцы отразили нападение, но командора Уильямса к сожалению смертельно ранили. Мне поручили принять командование вместо него. – Сердце тревожно застучало от зародившегося внутри подозрения.

– Когда?

Он немного помолчал, прежде чем ответить. Мне захотелось знать, что происходит внутри него. Я отпустила чутьё наружу, словно распахнула перед ним дверь и представила как от меня к Джэку тянется тоненькая энергетическая нить. Как только воображаемая нить коснулась хранителя я ощутила тягучую, словно смола – печаль и твердую, тяжёлую, словно каменная плита – решимость.

– Сейчас, Мира, – мои глаза округлились, нить оборвалась, – я пришел попрощаться.

В другом углу комнаты ахнула Дафна. У меня же будто земля ушла из-под ног. В моей голове проносилась тысяча мыслей. Так не может быть. Джэк и Дафна единственные люди во всем этом проклятом замке, которым я могу доверять и кого по-настоящему могу назвать близкими. И сейчас я лишаюсь одного из них?!

Я во все глаза смотрела на мужчину, который был моим хранителем с самого детства, который заменил мне отца, заботился, оберегал, давал советы и утирал слёзы в минуты отчаяния. Сейчас он сидел, наклонившись вперёд и облокотившись предплечьями на бедра. Пальцы сцеплены, голова опущена. Черная копна коротко стриженых волос почти наполовину разбавлена сединой. Только сейчас я заметила как он постарел за это время…

Внезапно во мне вспыхнул огонёк надежды.

– Ты ведь должен сопровождать меня на церемонию Экзальтации! Значит, твой перевод – временная мера?

Джэк вздохнул и поднял на меня полный печали взгляд.

– Мне приказано не покидать пост ни при каких обстоятельствах. Без исключений…

Я отказывалась верить в услышанное. Долгие годы Джэка, также как и меня готовили к церемонии Экзальтации. Он должен был сопровождать меня, словно отец свою дочь к свадебному алтарю.

– Ты не можешь бросить меня…– сорвалось с моих губ, – не сейчас, когда до церемонии осталось меньше года…

Хранитель поднялся и подошёл ко мне, взяв мои руки в свои. Его темные, будто теплая летняя ночь глаза, установили с моими зрительный контакт.

– Мира, я бы всё отдал, лишь бы иметь возможность избежать этого. Но ты знаешь, что бывает за не подчинение. – О, это я знала как никто другой. Меня за подобное могли бы выпороть, поставить коленями на крупу, лишить еды на несколько суток и многое другое. Только жизни лишить не смогли бы, ведь я избранная, меня ждёт великая миссия. А вот Джэк – совсем другое дело. Его за непослушание могут казнить.

– Тебе назначат другого хранителя, – продолжил он, на что я замотала головой. Глаза защипало, в горле образовался ком. Я бросилась к нему на шею, не в силах больше сдерживать рыдания.

– Я не хочу другого хранителя! Мне нужен ты! Я не позволю тебя забрать! Меня они не казнят, я пойду к герцогине и буду просить, чтобы тебя оставили! Мы должны попытаться сделать хоть что-нибудь… – Всхлипнув, я подняла заплаканные глаза и прочитала в его лице молчаливый ответ. Огонёк надежды угас, погрузив мой мир в темноту.

****

Внутри меня образовалась черная дыра, грозящая поглотить всё вокруг себя.

– Мира, – осторожно произнесла Дафна, – тебе нужно позавтракать.

Я пыталась, но вместо этого у меня получалось лишь бесцельно ковыряться в тарелке.

Такой неожиданный отъезд Джэка застал меня врасплох. Без него я будто бы утратила последние остатки чувства безопасности. Хотя…у меня итак его не было. Здесь для меня никогда не было безопасно. Это не мой дом. Это моя клетка. А вокруг сплошные надзиратели.

Теперь мне даже из комнаты выходить нельзя, пока не пришлют нового хранителя. Каким он будет? Угрюмым и консервативным или снисходительным и добрым? Будет ли он со мной разговаривать? Или же спрячется за своей броней и притворится глухонемым?

Эх…чего гадать. Скоро всё узнаю. Я отодвинула от себя тарелку, проигнорировав недовольный вздох Дафны, и устремила взгляд на противоположную стену, где красовался мой рисунок, сделанный гуашью. Сердце с болью защемило. Несколько лет назад Джэк тайком передал мне гуашь, которую стащил у художника, нанятого разрисовывать основные залы замка. Это случилось после того, как герцог впервые приказал выпороть меня за то, что я была недостаточно учтивой с жрицей, которая обучала меня истории королевства. Она заставляла меня заучивать огромные тексты наизусть и переписывать их на бумагу по памяти, а если я допускала ошибку или делала помарку – жрица била меня по рукам, чернила размазывались и мне приходилось переписывать всё заново. Однажды я не выдержала и назвала её сукой, за что и получила свою первую порку.

Но больше всего мне запомнилось, с какой нежностью тогда заботился обо мне Джэк. Он принёс откуда-то заживляющую мазь и, клянусь, едва не заплакал, когда наносил её мне на спину.

А потом принес краски, чтобы порадовать. Я решила нарисовать на стене место, которое часто видела во сне. Воспоминание из детства. Мы с мамой иногда ходили в необыкновенное, фантастическое место, когда нам хотелось убежать от всего мира. Оно находилось в скалах недалеко от дома. Нужно было только пересечь негустой лес. Скалы покрывала трава, похожая на плющ. Весной и летом она зацветала и повcюду появлялись свёрнутые в трубочку цветы сиреневого цвета. Их аромат пропитывал теплый воздух и разносился на десятки метров вокруг. Со стороны казалось, что скала укрыта лёгким вязаным одеялом.

Однажды мама подвела меня к месту, которого я раньше не замечала. Оказалось, там был вход в пещеру, плотно прикрытый свисающими ветвями сиреневой травы, словно природным занавесом.

Внутри было темно и прохладно, но когда мама, крепко держа меня за руку, провела нас немного вглубь и налево мы оказались в небольшом пространстве прямо посреди скалы, где располагалось небольшое озеро с чистейшей лазурного цвета водой, в которой плескались лучики солнца, спускающиеся через дыру в потолке.

Озеро было маленьким и неглубоким, но несмотря на то, что оно находилось под прямыми солнечными лучами – вода всегда оставалась довольно прохладной. Но в жаркий летний день окунуться в прохладную воду было огромным удовольствием, что мы частенько и делали с мамой.

Мы никому не рассказывали об этом месте, даже папе, только переглядывались и тихонько хихикали, когда он спрашивал, где мы пропадали.

И когда Джэк вручил мне краски, я не раздумывая, и совсем забыв о боли, бросилась рисовать летнее голубое небо, парящих в нём птиц, густую зелёную траву под ногами, скалу и выделанный в ней вход в пещеру, укрытый цветочным занавесом. То, что находилось внутри пещеры я нарочно не стала изображать, ведь это было нашей тайной. И останется ею навсегда…

Так как моя кровать стояла прямо напротив разрисованной стены, я часами разглядывала её перед сном, представляя себя там вместе с мамой. Это помогало уснуть и не чувствовать себя одиноко. Теперь эта картина напоминает ещё и о Джэке.

Тяжело вздохнув, я встала и, обойдя кровать, подошла к узкому стрельчатому окну, прижав ладони к холодному каменному подоконнику. Дафна проследила за мной взглядом. Сегодня она не пыталась отвлечь меня от тяжёлых мыслей лёгкими разговорами. Она понимала, как нелегко должно быть смириться с отъездом хранителя, заменившего мне отца, и давала пространство для мыслей и чувств, оставаясь при этом радом. Я была ей очень за это благодарна.

Переведя взгляд, я заметила, что решётка, оплетенная ржавыми узорами, делит мир за стеклом на клетки – будто и пейзаж здесь пленник. При этой мысли на моём лице появилась ухмылка.

Внизу я увидела кусочек сада, в который никогда не ходила. Там весна борется с зимой. Между голых ветвей магнолии пробиваются лиловые бутоны, но их лепестки покрыты инеем, словно кто-то выдохнул на них последний мороз.

Мой взгляд направился к Мёртвому лесу, виднеющемуся на горизонте. Этот лес – не просто скопление деревьев. Это живое наследие древних времён, место, где граница между мирами истончилась, как паутина.

Деревья стояли плотной стеной, словно сомкнутые ряды воинов. Их стволы черны, как обугленное железо, а кроны переплетаются между собой в единое покрывало. У корней стелится густой туман, будто молочные реки покрыли всю землю.

Говорят, что подлесок там усеян трупными цветами с лепестками цвета запекшейся крови. Они распускаются ранней весной, питаясь гнилью и пахнут сладковатой смертью.

Иногда, по ночам, мне кажется, будто из леса доносится хриплый вой – то ли волка, то ли существа пострашнее. Порой лес вздрагивает, и черные птицы взмывают в небо стаей, похожей на дым.

Моё внимание привлекло что-то мелькающее на соседней башне замка. Приглядевшись, я поняла, что это ветер срывает с башни клочья плаката – обрывок приказа о «Великом празднике обновления», которого ждёт вся страна.

– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь почитать? – Голос Дафны вырвал меня из размышлений. Я повернула голову в её сторону и кивнула с лёгкой улыбкой.

Думаю на самом деле она дико устала сидеть в четырёх стенах вместе со мной и выбрала книгу, как предлог, пробы пройтись. Ведь по сути, её здесь никто не запирал, в отличии от меня. Дафна вольна гулять, делиться сплетнями с другими леди, флиртовать и крутить романы с лордами и…да с кем угодно. Но большую часть времени она находится возле меня и пытается развлекать, зная, что больше некому. Но я не хотела, чтобы и она была пленницей, поэтому старалась давать ей как можно больше свободы.

Через некоторое время Дафна вернулась с коричневой книжкой в руках, которую протянула мне, сверкая широкой улыбкой.

– Ммм, ты принесла мне, – я взяла книгу в руки и прочла название, вытаращив глаза, – «Записки куртизанки»?!

Дафна расхохоталась и я вслед за ней.

– Должна же ты хоть как-то развиваться, – заливаясь смехом проговорила она.

– Да уж, именно этих знаний мне и не хватало, чтобы достичь высокого развития, – парировала я.

– Ну а что? – Она невинно округлила глазки. – Там и рисунки есть. Для лучшего усвоения информации.

Мы снова разразились хохотом, но в этот самый момент в дверь постучали и мы притихли, переглянувшись. Я прочистила горло и крикнула:

– Кто там?

Глава 3.

Прозвучал знакомый баритон Эрика – моего второго хранителя:

– Мира, герцог с герцогиней хотят тебя видеть. Они ожидают в кабинете герцога.

– Хорошо, одну минуту, Эрик!

Я спрятала книгу под подушку, а Дафна, подскочившая в одну секунду, расправила складки на моём платье и пригладила волосы, собранные в пучок на затылке. Чтобы у их милости не было причин устраивать мне экзекуцию за неподобающий вид.

Я распахнула дверь и приветливо улыбнулась хранителю. Он улыбнулся в ответ. Его загорелое и обветренное от полевой жизни и долгих лет на солнце лицо приобрело мальчишеское выражение. Трехдневная щетина с редкой проседью, покрывающая нижнюю челюсть, придавала Эрику некой брутальности. С серьёзным лицом он выглядел сурово, но стоило ему улыбнуться, как вся суровость рассеивалась, а появившиеся возле глаз морщинки, выдавали веселость и добродушный характер.

Эрик оглядел меня быстрым взглядом. В его золотистых глазах блестели искорки веселья.

– Вы сегодня особенно обворожительны, леди, – нарочито церемонно произнес он, – выбор наряда отражает ваш изысканный вкус.

Мне не нужно было использовать чутьё, чтобы знать, что он надо мной подтрунивает. Уж кому, как не Эрику знать, что мне разрешено носить только платья светлых оттенков в стиле ампир, с высоким воротником и длинными рукавами, подчёркивающих чистоту и непорочность. И в моём гардеробе только три платья: два повседневных и одно парадное.

– Не могу сказать о вас того же, сир, – язвительно ответила я. Эрик наигранно схватился за сердце.

– Мои чувства ранены. Вы нанесли удар в самое сердце!

– Вы стали весьма чувствительны в последнее время. Стареете, сир, – золотистые глаза прищурились.

– Укоряете меня возрастом? Это низко для леди, – сказал он и мы тихонько засмеялись.

Эрик всегда поднимал мне настроение. Его приставили ко мне вторым хранителем чуть больше десяти лет назад. Я знала о нём немного. Лишь то, что у него есть жена и трое ребятишек. Они живут в Бульварном квартале, выделенном специально для семей гвардейцев, несущих службу здесь, в замке Астрагард.

За всё это время я настолько к нему привыкла, что перестала отличать от своей тени.

Я была совсем ребенком, когда меня привезли в Астрагард, меня часто мучили кошмары и однажды Эрик принес куклу своей дочери, чтобы мне было не так одиноко по ночам.

И хотя мы не так близки, как с Джэком и Дафной, этот человек определённо занимает некоторое место в моём сердце.

Мы двинулись в сторону левого крыла замка и всю оставшуюся дорогу молчали, чтобы не привлекать внимание. Слуги итак шарахались при виде меня, словно наткнулись на привидение. Оно и понятно – люди не знали, как реагировать на ту, кого возвели чуть ли не в ранг святых и от кого якобы зависит будущее королевства. Правда, никто не знает, каким образом я должна на это повлиять.

Мы прошли по узкому проходу, минуя пустующие комнаты, затем свернули направо и вышли к главной лестнице. Широкие каменные ступени вели в большое фойе, где слуги вытирали пыль со статуй. Фойе вело в основную часть замка, где находились Тронный зал, Библиотека, Бальный зал и Личные покои герцога. Лабиринт уюта и власти.

Прежде чем войти в кабинет я немного задержалась, ощутив нервное напряжение. Оно и понятно. Ещё ни одна встреча с герцогом не была приятной. Эрик остановился у дверного косяка и ободряюще кивнул.

Я же обхватила ладонью дверную ручку и, сделав глубокий вдох, толкнула дверь от себя и вошла внутрь.

Личный кабинет герцога – это сердце его власти, место, где рождаются заговоры, подписываются судьбоносные указы и хранятся тайны, способные разрушить королевства.

Каждая деталь здесь – символ, оружие или напоминание о долге.

Стены из черного дуба, испещрённые резными узорами в виде переплетённых виноградных лоз. Между панелями вмонтированы пластины матового серебра с выгравированными цитатами из летописей рода. Потолок имитирует ночное небо: синяя эмаль с мерцающими вкраплениями люминесцентного минерала, расставленными в форме созвездий.

Дым ароматических свечей с нотками кедра и железа, смешанный с терпким запахом старых чернил.

Я повернула налево, в смежную комнату кабинета через дверной проем и передо мной предстал большой письменный стол из того же черного дуба, а на нём чернильница в форме дракона, удерживающая павлинье перо и какие-то документы.

Герцог Тереви́с сидел во главе стола в кресле, обитом кожей гиппогрифа. Он вальяжно откинулся на спинку кресла, где, как я знала красовался фамильный герб, вышитый нитями из расплавленных монет. Руки герцога лежали на подлокотниках, которые заканчивались головами грифонов, чьи глаза-сапфиры следят за каждым посетителем.

Герцогиня Илария стояла по левую руку от мужа. Её безукоризненная осанка восхищала. Фарфоровая кожа, изящные черты лица, словно нарисованные иконописцем, подчеркивали высокое происхождение. Она смотрела прямо, но перевела свой взгляд изумрудных глаз на меня, когда я вошла. Илария слегка улыбнулась, но улыбка не затронула глаза.

– Приветствую тебя, Благословенное Дитя Рассвета. – Произнесла она. Герцог ухмыльнулся. Я замерла, выбитая из равновесия таким скромным приветствием. Хотя пора бы уже привыкнуть. Но к чему эта фамильярность? Все мы здесь прекрасно знаем, каково их настоящее отношение ко мне. Для герцогини я лишь важный артефакт, доверенный ей короной для сохранения до поры до времени. А для герцога…для герцога я, наверное, кукла, с которой интересно играть.

Оправившись от шока, я присела в реверансе, склонив голову чуть набок.

– Благодарю, ваша милость.

– Присядь. – Герцог протянул руку, указывая на стул. Я подошла, села на краешек стула, сложив руки на коленях.

– Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь, Мириам? – поинтересовалась герцогиня, занимая второе кресло за столом.

Я кивнула.

– Я рада. Я боялась, тебя огорчит такой внезапный перевод хранителя Джэка.

Мне пришлось отвечать корректно.

– Да, меня это огорчило, ведь он был моим хранителем с детства. Однако если он нужен короне в другом месте, я приму это со смирением, – надо же как легко с моим губ слетела ложь. Я потянулась чутьём к герцогине, и с её стороны на меня повеяло одобрением. От герцога я ощутила лишь холодное безразличие, сейчас я его даже не раздражала. Удивительно.

– Что ж, не будем тянуть. Место Джэка незамедлительно должно быть передано другому хранителю. Королева оказала великую честь, прислав одного из своих лучших гвардейцев. Позволь представить тебе нового хранителя, – герцогиня протянула руку, указывая вглубь кабинета, где оказывается всё это время стоял человек, которого я не заметила, – Киран Хогард.

Мой взгляд упал на молодого человека, которого герцогиня представила как моего нового хранителя. Он сделал шаг вперёд и приложил правую ладонь к сердцу.

Первое впечатление было странным – казалось неуместным видеть столь красивого юношу в роли хранителя. Как вообще герцог с герцогиней допустили такую оплошность? А если он в меня влюбится? Я подавила смешок. Забавная ситуация.

Я снова взглянула на хранителя.

Его темные, как ночь, волосы небрежно падали на высокий лоб, а глаза орехового цвета смотрели на меня с каким-то странным блеском.

В его чертах было что-то необычное – словно он пытался казаться проще, чем был на самом деле. Прямой нос, волевые скулы и лёгкая полуулыбка придавали его лицу загадочный вид.

Движения были одновременно уверенными и сдержанными, будто он нарочно старался не показывать свою истинную силу.

Его голос, глубокий и бархатистый, зазвучал немного резче, чем того требовала ситуация.

– Клянусь своим мечом и жизнью защищать вас, леди Мириам! С этого момента и до последнего мгновения. – Произнес Хогард, глядя на меня, и я чуть не упала со стула.

Он произнес моё имя, когда приносил клятву. Поклялся не тому, что я представляю, а мне самой, и это…было не так, как полагалось: «Клянусь своим мечом и жизнью защищать тебя, Дитя Рассвета, Благословенная Богами. С этого момента и до последнего мгновения».

Взгляд герцога был таким испепеляющим, что мог поджечь мокрую траву.

Герцогиня прокашлялась и сказала:

– Можете приступать к службе, хранитель Хогард. – тот кивнул.

***

Закрыв за собой дверь спальни, я прислонилась к ней, пытаясь унять дрожь. Слова его клятвы никак не давали мне покоя. Эта шаблонная фраза вдруг обрела совершенно другой смысл. В ней будто бы был…некий намёк, вызов? Возможно мне показалось, но взгляд герцога говорил о многом.

Хотя, вероятнее всего это было лишь проявлением неопытности. Хогард выглядел слишком молодо для такой высокой должности.

Но что-то в нём казалось неправильным, неестественным. Может быть это была его манерность, редко присущая неотесанным гвардейцам, или взгляд – слишком проницательный для того, кто должен просто следить за моей безопасностью…

Глава 4.

– Нет, я совершенно не понимаю, как ты могла так со мной поступить?! – Дафна стояла передо мной, уперев руки в бока, и сверлила рассерженным взглядом. Я же невинно хлопала глазками.

– Ну а что я по-твоему должна была сказать? – Подруга приблизилась ко мне вплотную и прищурила глаза.

– Как минимум то, что тебе в хранители пожаловали такого красавца! – Она указала на дверь. – Не смей говорить, что ты не заметила. – Я вздохнула.

– Это меня и смущает.

Дафна нахмурилась, её желание ссориться слегка поутихло.

– Ты о чём?

Я сняла туфельки, отстегнула верхнюю юбку, швырнув её на спинку кресла, и плюхнулась на кровать. Дафна присела рядом.

– Я никак не могу перестать думать о том, как всё это странно. Почему именно Джэка отправили на замену умершему капитану? Неужели не было других кандидатур? И почему именно Хогард занял место Джэка? Он совершенно новый человек в Элиндоре, и ничего не знает ни о городе, ни о замке.

– Ну, во-первых, его прислала сама королева. А чтобы стать её фаворитом нужно не мало потрудиться, – Дафна легла на бок, облокотившись на локоть, и стала загибать пальцы, – во-вторых, Эрик непременно введёт его в курс дела и всему научит; и в-третьих, это даже хорошо, что он новый человек в городе. Он может смотреть на вероятные угрозы свежим взглядом. К тому же, он необыкновенно красив. Куда смотрели герцог и герцогиня…

Я издала нервный смешок.

– Клянусь, я подумала так же, когда его увидела!

Дафна лукаво улыбнулась.

– Я тут кое-что узнала…

– Что? – Я заёрзала в нетерпении.

– Герцогиня поручила Эрику проверить мастерство Хогарда в технике ближнего боя, чтобы понять, действительно ли он так хорош, как о нём говорят.

– Это так похоже на неё…– пробормотал я. Дафна продолжила, оставив моё высказывание незамеченным.

– Мдаа… Жаль нам нельзя присутствовать, я бы хотела взглянуть на его… – подруга выдержала многозначительную паузу, а затем добавила, – …мастерство.

Вообще-то, я бы тоже хотела увидеть их состязание, но не столько ради Хогарда, сколько из любопытства. Меня всегда привлекало искусство поединка. Наверное из-за того, что запретный плод сладок… А может, что-то в моей крови подогревает интерес. Словно неистовая сила шепчет на ухо: «давай же…проявись…».

Внезапно, та же сила подтолкнула меня спросить:

– И когда же это случится? – Я постаралась изобразить максимально скучающий тон.

– Завтра на рассвете, кажется, – с полным разочарования вздохом, ответила Дафна, а я едва сдержала улыбку.

***

Первые лучи солнца ещё не успели растопить ночную прохладу, когда я, прижимаясь к стене, скользнула в узкий проход между кухней и оружейной. Мои ноги, обутые в мягкие чешки, бесшумно ступали по холодному камню, а сердце колотилось так громко, что, казалось, разбудит весь замок.

Тренировочный двор тонул в молочном тумане, сквозь который пробивался звон стали и сдавленные возгласы.

Я прижалась к холодной каменной колонне, старясь остаться незамеченной.

Хогард и Эрик сходились в поединке, их клинки высекали искры, будто драконы, сплетённые в смертельном танце. Но всё моё внимание приковал к себе он – мой новый хранитель, чьё тело, лишённое доспехов, казалось высечено из мрамора самими богами войны.

Его мышцы играли под кожей, как живые волны – то напрягаясь в стальном блоке, то рассыпаясь в стремительном рывке. Каждый удар меча отбрасывал солнечные блики на его торс, подчёркивая рельеф пресса, прорезанного словно плугом. Капли пота стекали по грудной клетке, исчезая в тени между рёбер, и я невольно закусила губу, чувствуя, как щёки пылают. Он смеялся, уворачиваясь от удара Эрика, и его голос, низкий и насмешливый, заставил мурашки пробежать по спине.

– Неужели это всё, на что ты способен? – Хогард отпрыгнул назад, и лучик света озарил его спину: лопатки, напряжённые как крылья, шрамы, пересекавшие кожу серебристыми реками. Один из них – длинный, неровный – тянулся от левой лопатки до поясницы.

Мой дар дрогнул, пытаясь проникнуть в его эмоции, но наткнулся на стену. Лишь мимолётные вспышки: азарт, адреналин… и что-то глубже, тёмное, спрятанное за улыбкой.

Эрик с рёвом атаковал, заставив Хогарда отступить к стене. Тот присел, мышцы бёдер натянулись, как тетива лука, и он взмыл вверх, перекинувшись через противника с грацией пантеры. Его меч блеснул у горла Эрика, и всё замерло. Хогард выпрямился, его грудь вздымалась. Он был прекрасен – опасный, неукротимый, как лесной пожар.

Неожиданно он повернулся и его пронзительный взгляд метнулся туда, где, сжавшись, стояла я. Уголок его губ потянулся вверх, явив самодовольную ухмылку.

Я отпрянула в тень, прижимая ладонь к груди. Мой дар, словно раненый зверь, метнулся внутри, пытаясь ухватить его эмоции. Но Хогард уже надевал рубаху, швырнув Эрику: «В следующий раз проиграешь быстрее».

А я стояла, всё ещё чувствуя на губах солоноватый привкус его пота, которого не могло быть. Или могло? Я прикусила губу, чувствуя как потеют ладони. Он ведь меня не волнует? Не может волновать. Тогда почему каждый его шрам, каждый взмах меча заставил меня забыть, как дышать?

***

Я вернулась в комнату тем же путём, оставшись никем не замеченной. Быстро залезла под одеяло, дрожа то ли от холода, то ли от бурлящего внутри адреналина.

В памяти всплывали фрагменты увиденного, прокручиваясь снова и снова. Это продолжалось до момента, когда мысли замедлились я погрузилась в сон.

Через какое-то время меня разбудило теплое прикосновение изящных пальчиков к моей щеке. Я открыла глаза и повернулась, увидев сидящую рядом с собой Дафну. Подруга ласково улыбалась.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – я улыбнулась в ответ.

– Не хотелось тебя будить, ты так мирно спала. Но время завтрака вот-вот закончится, а по моему опыту – голодная и злая Мира гораздо хуже, чем невыспавшаяся. – Я улыбнулась чуть шире.

– Похоже, ты хорошо меня изучила.

Дафна пожала плечами.

– Не по своей воле.

Мы обе хихикнули.

– Я помогу тебе собраться.

После этих слов я отправилась в ванную, а затем, закончив гигиенические процедуры, вернулась к Дафне, которая помогла мне надеть и застегнуть платье. Через несколько минут я сидела и наслаждалась движениями её пальцев, заплетающих мои волосы в косы.

В детстве я обожала, когда мама плела мне косички. Она делала это так приятно и ловко, что иногда я нарочно играла на улице так, чтобы волосы растрепались, и маме снова пришлось меня заплетать. Но она никогда не сердилась на это.

Когда Дафна меня заплетает, я невольно возвращаюсь в детство.

– Вуаля! – Закончив плетение, воскликнула она.

Я поблагодарила, и мы вместе отправились к двери после того, как я обулась в туфельки.

Выйдя из комнаты, я чуть не наткнулась на спину Хогарда, стоявшего на страже с такой ровной осанкой, что самая ровная палка позавидовала бы. В голове снова вспыхнули кадры из утреннего состязания. Его обнаженный торс, сильные руки, широкие плечи, ловкость движений и…грациозность хищного зверя.

Сама того не осознавая я застыла как истукан. На секунду мне показалось, что время замедлило свой ход, когда хранитель повернулся лицом ко мне и мои васильковые глаза встретились с его ореховыми.

– Не ушиблись, леди Мириам? – Глубокий бархатистый голос заставил моё глупое сердце дрогнуть. Дар вырвался наружу, ощущая исходящие от хранителя искорки иронии. Я прочистила горло, прежде чем ответить.

– Я в порядке. В следующий раз попробуй встать правее, чтобы не сбивать орла на взлёте.

Хогард удивлённо поднял брови.

– Но это вы в меня врезались, – он совершенно точно надо мной забавлялся! Я сердито сдвинула брови и уже была готова вступить в спор, но тут вмешалась Дафна.

– Простите, что отвлекаю от важных дел, но Мире нужно успеть позавтракать до того, как в трапезной начнёт собираться народ. Иначе нам всем не сдобровать.

Лицо Хогарда стало серьёзным, он быстро кивнул и сделал шаг назад, пропуская вперёд меня. Я удивлённо воззрилась на хранителя. Эрик и Джэк никогда не позволяли мне идти впереди по соображениям безопасности. Я озвучила свою мысль, на что Хогард ответил:

– При таком положении я смогу защитить вас от нападения как сзади, так и спереди. К тому же, вы ведь не пленница, идущая вслед за стражей. Вы – будущее королевства, а по сему – стража должна следовать за вами.

Мы с Дафной многозначительно переглянулись. Затем она сказала:

– Ступайте, я уже позавтракала, а сейчас мне нужно забрать у швеи твоё платье для предстоящего праздника, так что увидимся позже! – Она радостно сжала мою руку и быстро засеменила прочь.

Я бросила беглый взгляд на хранителя и шагнула в направлении трапезной.

Стол был уже накрыт, благодаря стараниям Дафны, которая успела предупредить служанок о моем скором визите. Я села и приступила к завтраку, Хогард встал неподалеку. Я механически жевала, погрузившись в свои мысли.

– Что скажете, леди Мириам?

От неожиданности я вздрогнула, затем вопросительно изогнула бровь, медленно поворачивая голову к Хогарду.

– Относительно чего? – Взгляд его ореховых глаз, направленнный прямо перед собой, переместился на меня, вызвав волну мурашек.

– Я достоин быть вашим хранителем?

– Мне-то откуда знать. – Буркнула я. Почему он задал этот вопрос?

– Ну вам ведь было интересно. – Я замерла, ожидая дальнейших слов, – Иначе зачем смотреть, как я сражаюсь?

Щёки вспыхнули, грудь захлестнула волна жара. Вспомнился тот пронзительный взгляд в мою сторону, когда я пряталась в тени. Неужели он и вправду меня заметил? Седьмое пекло…Конечно заметил, раз говорит об этом.

– Тшшш! – Шикнула я, оглядываясь по сторонам. Ещё не хватало, чтобы прислуга нас услышала. – Я не смотрела!

Ещё как смотрела.

Хогард наклонился и внезапно его губы оказались возле моего уха, а горячее дыхание защекотало волосы на виске.

– Лгунья.

Сглотнув, я затылком почувствовала его ухмылку.

– Вовсе нет. Я смотрела не на тебя, а на Эрика! Всё ждала, когда он надерёт тебе зад, – прошипела я. Сзади раздался сдавленный смешок.

– Но вышло как раз наоборот.

Я пренебрежительно фыркнула.

– Фортуна была на твоей стороне.

– Фортуна здесь не причем. Я мастер в своём ремесле.

– В каком же?

– Убивать.

Этот простой короткий ответ, сорвавшийся с его губ, потряс меня, но не напугал, что определённо должно было насторожить. Я разминала пальцами хлебный мякиш, чувствуя, как взгляд Хогарда скользит по моим рукам, шее, заплетённым волосам – изучающе, словно ищет слабое звено в доспехах.

– Вас раздражает моё присутствие, леди Мириам? – спросил он внезапно, и я чуть не выронила нож.

Голос звучал спокойно, но в нём прятались шипы. Я медленно подняла глаза, встречаясь с его взглядом. Он не улыбался. Небольшой шрам, пересекающий бровь показался глубже при дневном свете.

– Разве хранитель должен заботиться о настроении подопечной? – парировала я, отодвигая тарелку.

– Нет. Но если подопечная сжимает вилку, как кинжал, стоит задуматься о её душевном равновесии. – Он склонил голову, и чёрная прядь упала на лоб, смягчив резкие черты. – Неустойчивый ум – лучший союзник врага.

Я фыркнула, откидываясь на спинку стула. Его уверенность раздражала… и завораживала.

– Думаешь, можешь читать меня как свиток?

– Читать? Нет. – Он сделал шаг вперёд, и солнечный луч высветил след укуса на его шее – старый, почти сросшийся с кожей. – Но чувствовать – да. Вы дышите чаще, когда я рядом. Руки дрожат, даже если пытаетесь это скрыть. – Его палец протянулся к моей ладони, лежащей на столе, но не коснулся. – Страх? Гнев? Или…

– Любопытство, – перебила я, заставляя голос звучать твёрдо.

– Мне интересно, почему королева выбрала именно тебя. Убийцу.

Хогард замер. На мгновение его веки дрогнули, словно он увидел призрака. Дар рванулся вперёд, цепляясь за трещину в броне, и я уловила вспышку – старую боль, тупую как ржавое лезвие. Но он тут же захлопнулся, словно раковина моллюска.

– Потому что убийца знает, как выглядит смерть изнутри, – произнёс он, отступая к стене. Его пальцы сжали эфес меча, будто ища опору. – И как не дать ей дотянуться до вас.

В трапезную ворвался ветер, распахнув дверь. Хогард мгновенно оказался передо мной, заслонив телом. Лезвие его меча блеснуло, но противник оказался лишь опавшим листом, впорхнувшим с улицы. Он медленно опустил оружие, и я заметила, как напряглись его плечи – не от страха, а от стыда за эту секунду паники.

– Видишь? – Я встала, сметая крошки со скатерти. – Даже убийца может защищать.

Он обернулся, и в его глазах заплясали искры – не гнева, а чего-то неожиданно хрупкого.

– Не обманывайтесь, принцесса.

Принцесса?..

Он вложил меч в ножны с резким щелчком.

– Я тот же клинок. Просто сегодня он прикрыл вас от ветра. Завтра… – Он не договорил, резко отвернувшись.

– Завтра ты сделаешь то, ради чего тебя выбрали, – закончила я за него, подходя так близко, что наши тени слились. – Удивительно как наши судьбы похожи. Но у меня есть одна слабость – я вижу здесь не только клинок.

Он замер, его спина стала прямее, будто под грузом невидимой тяжести.

– Это опасно, – прошептал он, и впервые в его голосе прозвучала неуверенность.

– А быть Избранной – нет? – Я обошла его, заставляя встретиться взглядом. – Ты не единственный, кто умеет рисковать.

Дафна, вернувшаяся с пучком лент для волос, застыла в дверях. Её взгляд метнулся от моего раскрасневшегося лица к Хогарду, невозмутимо поправлявшему плащ.

– Всё в порядке? – спросила она, и я поймала нотку тревоги в её голосе.

– Идеально. Пойдём, – сказала я Дафне, направляясь к двери. – Нам ещё готовиться к заседанию слушания.

Шаги Хогарда за спиной звучали чётко, как удары сердца. Неотступно. Неотвратимо.

Похоже, правила игры только что изменились. И я с воодушевлением их приветствую.

Глава 5.

Днем, когда солнце стоит высоко, Тронный зал, где проходят еженедельные слушания и грандиозные празднества, – одно из самых красивых помещений во всем замке.

Через каждые двадцать футов расположены витражные окна, более высокие, чем в большинстве городских домов. Между окон располагались фрески, изображающие юных послушников в белых одеждах, возносящих дары к ногам богов.

По длинному и широкому залу разбросаны кремово-белые колонны с серебряным орнаментом. В золотистых горшках рос белый жасмин, наполняя воздух насыщенным сладким ароматом.

Солнечный свет, льющийся через витражи, окрашивал мраморный пол в золотые и лазурные тона, создавая видимость священного пространства. Но настоящей жемчужиной Тронного зала был расписанный вручную потолок.

Сверху на нас взирали боги.

Солярис – бог солнца и утренней зари – с кожей, словно отлитой из золота и языками пламени вместо волос. Люмина – богиня света, жизни и небесной чистоты – с мерцающей, как перламутр, кожей в лёгком платье из сотканного света. Нерей – бог зверей и трансформаций, изображённый человеком с головой волка. Рядом с ним находилась его супруга Сильвана – богиня лесов и духов природы. Таласса – богиня зимы, выносливости и охоты, вооруженная луком. Её дыхание замораживает врагов, а стрелы никогда не промахиваются. Некрос – бог ночи и тьмы. Рядом с ним – Лунария – богиня луны, иллюзий и тайных знаний. Ваал – бог войны и чести. Мара – богиня справедливости и равновесия – с повязкой на глазах, символизирующей беспристрастность. И, наконец, практически моя тезка – Мариамь – богиня мудрости, верности и долга. Лица всех богов выписаны поразительно живо и детально.

Герцог и герцогиня Айстрид восседали на тронах из черного дерева, инкрустированных серебряными змеями – символом их рода. Их лица, бесстрастные, как маски, отражали холодное величие, а тяжёлые одежды из парчи глушили каждый шорох, будто поглощали саму жизнь.

Я сидела слева по диагонали от герцогини, на стуле с белой резной спинкой из дерева и такими же подлокотниками. Дафна и Хогард стояли за моей спиной.

Я рассматривала толпу, заполонившую Тронный зал, пока какой-то банкир рассыпался в похвалах Айстридам. По обеим сторонам от возвышения стояли члены двора – Лунархи. За ними – леди и лорды. Среди них – королевские гвардейцы в белых накидках с гербом. Зал наводняли торговцы и дельцы, селяне и рабочие – все они пришли ко двору с разными прошениями, жалобами или чтобы подластиться к герцогу или герцогине.

Люди пялились на нас, вытаращив глаза от благоговения. Некоторые из них впервые видели красавицу герцогиню Иларию с длинными, почти до середины бедра золотистыми волосами или герцога, блистающего холодной красотой, с глазами цвета зимнего неба. Даже я не могла этого не признать. Он всегда напоминал мне ту самую змею – символ рода Айстрид. На вид прекрасная, но её укус опасен и часто смертелен.

Многие из пришедших впервые были так близко к Лунархам. Они выглядели так, будто находятся в присутствии богов, и я полагала, что в какой-то степени так и было. Лунархи – потомки богов по рождению.

А, кроме того… ещё есть я.

Почти никто из обычных людей, стоящих в этом зале, раньше не видел Избранную, Дитя Рассвета. По одной только этой причине на меня бросали множество быстрых любопытных взглядов. Я была диковиной, экспонатом, который раз в неделю выставляют на обозрение – как напоминание, что боги могут активно вмешиваться в их жизни.

Дафна казалась полусонной. Я прикусила губу, чтобы не улыбнуться, когда она подавила зевок. Мы здесь уже почти два часа, и мне стало интересно, болят ли задницы Айстридов так же, как ноги тех, кто стоит всё это время.

Наверное, нет. Обоим на вид вполне комфортно.

Герцогиня поправила ожерелье из черного жемчуга, когда мажордом герцога объявил новых просителей и от толпы отделились три человека.

Семья, вышедшая вперёд, казалась призраком на этом фоне: мать в выцветшем платье, стиснувшая руку мальчика лет семи, чьи напуганные глаза были готовы прослезиться; отец, сгорбленный, как после десятилетней болезни, сжимал в руках свиток – свидетельство с выцветшими чернилами.

– Ваша светлость…– Герцогиня Илария вскинула руку, останавливая мужчину. Тот вжал голову в плечи.

– Для начала представьтесь, – мягко проговорила она.

На лице мужчины мелькнула тень облегчения.

– Господин и госпожа Тиберин, ваша светлость.

– Говорите. Что мы можем сделать для вашей семьи? – Произнесла она так, словно никогда не повышала голос и не поднимала руку в гневе. Возможно, у них с герцогом есть что-то общее. Хотя близки они не были. По крайней мере я никогда не видела, чтобы они прикасались друг к другу.

– Спасибо, ваша светлость. – Нервный взгляд госпожи Тиберин метнулся на герцога. Тот признательно склонил голову. Господин Тиберин кивнул в сторону мальчика. – Это Кристофер, наш сын, наша радость, настоящее благословение. Мы так его любим.

– Милый юноша, – герцогиня благосклонно улыбнулась, – это ваш первенец?

У госпожи Тиберин дернулась мышца на лице.

– Да, ваша светлость.

Герцогиня хлопнула в ладоши.

– Тогда Кристофер – в самом деле истинное благословение! Он удостоится чести служить богам.

– Поэтому мы здесь, ваша светлость, – мужчина приобнял жену. Голос его дрожал, как тростник на ветру. – Кристофер....он наш единственный…Огромное горе постигло нашу семью и мы потеряли двух следующих детей ещё в младенчестве.

Они потеряли двоих детей? Моё сердце отозвалось болью за них. Несмотря на все свои утраты, я не могла даже приблизиться к постижению страдания, которое испытывают родители, потерявшие ребёнка, а тем более двух. Дар рванулся к ним, словно пёс на цепи, но я сдержала его, заперев покрепче. Если бы я почувствовала их, то захотела бы что-то предпринять, а это не в моих силах. Не здесь.

– Мне очень жаль. – В голосе герцогини звучало сочувствие. Она выпрямилась в кресле. – Это большая трагедия. Надеюсь, вы найдете утешение, зная, что ваши дорогие дети с богами.

– Так и есть. Это помогло нам пережить потерю. – Госпожа Тиберин нежно перебирала волосы на голове Кристофера. – Но к великому сожалению, после сильной болезни лекарю пришлось удалить мои детородные органы. Вот заключение лекаря, – она протянула свиток и после одобрительного кивка герцога, гвардеец передал ему бумагу из рук госпожи Тиберин. Пока герцог со скучающим видом изучал бумагу, муж продолжил вместо неё:

– Мы пришли просить, – он прочистил горло, – чтобы наш сын не проходил Ритуал. Мы умоляем.

По залу прокатился дружный вздох. Плечи господина Тиберина одеревенели. Застыло и лицо герцогини.

– Я знаю, что много прошу от вас и от богов. Он наш первенец, но мы потеряли остальных и Кристофер наш единственный оставшийся ребёнок, мы больше не сможем иметь детей.

– Слабость плоти – не оправдание долгу, – герцог бросил свиток с печатью лекаря в жаровню. Бумага вспыхнула, осветив его лицо, похожее на восковую маску. – Ваш сын станет мостом между мирами. Это высшая честь.

Мой дар задрожал, словно паутинка от порыва ветра. Я уловила волны эмоций: отчаяние матери мальчика, острое и солёное, как кровь на губах; бессильная ярость отца, сдавленная страхом за сына и леденящий ужас Кристофера, пронизывающий каждую клетку.

Я непроизвольно сжала ручки кресла, пытаясь гармонизировать их боль, мысленно представляя, как серебряные нити моего дара потянулись к семье, смягчая острые углы страха. Кристофер перестал дрожать, а мать выпрямила спину, но это лишь подчеркнуло их обречённость.

– Мы умоляем вас поговорить с богами. – Господин Тиберин сделал было шаг вперёд, но резко остановился, когда несколько королевских гвардейцев двинулись к нему. – Вы можете просить за нас богов. Разве нет? – его голос был хриплым, точно в горло забился песок. – Мы добрые люди.

Зрители зашептались. С бьющимся сердцем я быстро взглянула на Хогарда, стоящего рядом. Он смотрел на трагедию Тиберинов, что разыгрывалась перед нами, и его челюсти были тверды, как мраморные стены вокруг нас.

– Пожалуйста. – По лицу матери катились слёзы. У меня чесались пальцы прикоснуться к ней и забрать всю боль до последней капли, хоть и ненадолго. – Мы умоляем вас хотя бы попытаться. Мы знаем, что боги милосердны. Мы каждое утро и каждый вечер молимся им за этот дар. Всё, о чем мы просим…

– Вы просите о невозможном, – заявила герцогиня. У бедной матери вырвалось рыдание. – Я знаю, что это тяжело и больно, но ваш сын – дар богам, а не дар от них. Вот почему мы никогда их о таком не попросим.

Во мне вскипела ярость. Я вцепилась в ручки стула так, что костяшки пальцев побелели. Почему? Какой вред от того, чтобы попросить? Просто попытаться! Наверняка у богов достаточно служителей, и один мальчик не нарушит естественный порядок вещей.

Многие зрители казались шокированными, словно не могли поверить, что у кого-то хватило дерзости на такую просьбу. Хотя на лицах других отражалось сочувствие и гнев. Их взгляды были устремлены на возвышение, на герцога и герцогиню Айстрид. И на меня.

– Пожалуйста, умоляю вас, умоляю! – Мать упала на колени, молитвенно сложив руки.

Я ахнула, мою грудь сдавило. Скорбь, исходящая от неё была такой густой, что я едва дышала. Не знаю, как и почему, но мой дар вырвался из-под контроля, и на меня ледяными волнами хлынуло горе. Словно заряд тока пронзил моё тело, и я рефлекторно вскочила, а дар ринулся к семье Тиберин, посылая в каждую их клетку успокаивающие импульсы, окутавшие их, как тёплое одеяло. Даже стражи замедлили шаги, их привычная безэмоциональность дрогнула.

– Леди Мириам, – тихий голос Хогарда прозвучал за моей спиной. Его рука легла на плечо, и я ощутила его ярость, закованную в ледяной самоконтроль. – Вы нарушаете протокол…

– Не сто́ит, – герцог улыбнулся, его губы изогнулись, как лезвие серпа. – Нам полезно видеть…великодушие Избранной.

Я игнорировала насмешку. Мой дар упёрся в эмоции герцога – гладкие, как полированный гранит. Ни трещины, ни колебания. Лишь холодное удовлетворение от чужой боли. Хвала богам ни он ни герцогиня не поняли, что я пыталась сделать. Но, как бы там ни было, всё это не сойдёт мне с рук. Плевать, пусть мне придется вытерпеть наказание, но я буду знать, что не осталась равнодушна.

Я сделала шаг вперёд, усиливая дар, но Хогард схватил меня за руку и потянул назад, почти что прижав к себе.

– Хватит, – прошипел он, его пальцы впились в мою руку. – Вы играете с их жизнями.

– А они что, не играют?! – Зашипела я в ответ и вырвала свою руку из его.

Герцогиня бросила на меня молниеносный взгляд, приказывая сесть обратно. Я подчинилась, стараясь дышать глубоко и ровно. Теплая ладошка Дафны легка на мою лопатку в успокаивающем жесте, за который я была благодарна. Я закрыла глаза и стала восстанавливать стену, пока не ощутила лишь тяжёлый стук своего сердца. Спустя несколько секунд я смогла сделать глубокий вдох, и наконец гнетущее ощущение исчезло. Я открыла глаза.

– Пожалуйста, – молил отец. – Мы любим сына. Мы хотим вырастить его хорошим человеком, чтобы…

– Он вырастет в храмах Соляриса и Люмины, где о нем будут заботиться, пока он служит богам, как заведено со времён первого Рождения. – Герцог говорил не допускающим возражений тоном, и женщина зарыдала ещё горше. – Через нас боги защищают всех и каждого из вас от ужасов, находящихся за городской стеной. От того, что обитает в Мёртвом лесу. И все мы должны обеспечивать богов служителями. Вы хотите прогневить богов тем, что оставите ребенка дома, чтобы он стал старым, возможно, больным, и умер?

Господин Тиберин покачал головой. В его лице не было ни кровинки.

– Нет, ваша милость, мы не хотим этого, но он наш сын…

– Но именно об этом вы просите, – оборвал его герцог. – Через месяц вы отдадите его верховным жрецам, и вам за это воздастся.

Не в силах больше смотреть на залитые слезами лица, я опять закрыла глаза, желая не слышать душераздирающих рыданий родителей. Хотя, даже если бы я могла их забыть, то не стала бы этого делать. Мне нужно слышать их боль. Нужно видеть и запомнить. Служить богам в храмах – это честь, но вместе с тем и потеря.

– Хватит плакать, – увещевала герцогиня. – Вы знаете, что это правильно, и что у богов есть требования, которые мы не можем оспаривать.

Но правильным это не казалось. Какой вред был бы от просьбы оставить дома с родителями одного ребенка? Чтобы он рос, жил и стал полезным членом общества? Ни герцог ни герцогиня не станут просить о такой простой услуге. Разве могут хоть одного смертного не тронуть мольбы матери, её слёзы, отчаяние её мужа?

Я знала ответ. Лунархи никогда не были смертными. Им не понять.

Семью поволокли к дверям. Мальчик выронил игрушку – деревянного коня, вырезанного отцом. Я послала последний импульс утешения, и ребёнок перестал вырываться, обмякший, как тряпичная кукла.

Мажордом герцога объявил:

– Следующие! Семья Гарренов, просящая благословения на брак дочери!

Мою голову пронзила резкая боль и я издала сдавленный звук, зажмуривая глаза и прижимая пальцы к виску. Это привлекло внимание герцогини. Она остановила слушание жестом руки.

– Хранитель, проводите леди Мириам в её покои и распорядитель послать за лекарем. Бедняжка пережила потрясение.

Какое великодушие от той, которая только что лишила убитых горем родителей последней надежды.

– А ты, дитя, – обратилась она к Дафне. – Останься. Мне нужно дать тебе несколько распоряжений.

После этого Хогард кивнул, придержал мою руку, помогая подняться, и повёл в коридор. Там его эмоции, наконец, прорвались: ярость, смешанная с чем-то похожим на страх.

– Вам что, жить надоело?! – он прижал меня к стене, но тут же отпрянул, словно обжёгшись. Я ошеломленно захлопала глазами.

– Я не могла просто… – голос сорвался, – остаться в стороне.

– Вы не можете спасти всех! – он сжал кулаки, и я почувствовала, как его гнев сменился горечью. – Но если будете пытаться – погубите и их, и себя.

Где-то внизу хлопнула дверь подземелья. Я закрыла глаза, глуша дар, но в ушах всё ещё звенел тихий плач.

– Почему ты так зол на них? – прошептала я, имея ввиду герцога с герцогиней.

Хогард замер. Он понял мой вопрос. Его эмоции на миг стали прозрачны: усталость, тупая боль, надлом, глубокий, как трещина в мече.

– Потому что знаю, каково терять близких.

Глава 6.

***

Я снова бегу по коридору старого дома, где выросли мои родители. Стены, когда-то бежевые, теперь почернели от копоти, а пол под ногами липкий и горячий, будто кровь впиталась в дерево. Мне пять лет – крошечная, беспомощная, в ночной рубашке с вышитыми звёздами. Из кухни доносятся голоса: смех отца, звенящий, как битое стекло, и рыдания матери, прерываемые хриплыми всхлипами.

В доме пахнет лавандой и дымом. Пять лет – слишком маленький возраст, чтобы осознать происходящее и запечатлеть в памяти мельчайшие черты любимых лиц. Моё дыхание прерывистое, пальцы вцепились в плюшевого зайца. За дверью спальни грохот, крик отца: «Прячься, Мира!»

Тени за окном – их слишком много, с факелами, но пламя не жёлтое, а зелёное, как гнилой фосфор. Я забираюсь под кровать, прижимая зайца к лицу. Сквозь щель видны сапоги с узором: змея, пожирающая солнце. Это герб. Чей?

Голоса убийц глухие, будто сквозь ткань:

– Где девочка? – шипит мужчина.

– Мертвецы не говорят – смеется женщина. Её голос… будто знакомый. Высокий, с придыханием, как у певицы.

Кто-то хватает отца за волосы. На руке убийцы – кольцо с рубином в форме капли. Оно блестит в свете зелёного пламени. Мать бьётся в руках другого, её лицо искажает ужас. Я вижу, как мужчина достаёт кинжал с изогнутым лезвием, как у серпа.

– Скажи, где дочь, и умрёшь быстро. – Женщина проводит ногтем по горлу матери. Ноготь длинный, синий, как крыло сороки.

Отец плюёт в лицо убийце. Зелёное пламя вспыхивает – его крик разрывает тишину. Мать вырывается, бежит к лестнице:

– Мира, не смотри!

Но я вижу. Вижу, как женщина в чёрном плаще с вышитыми серебром пауками поднимает руку. Из её ладони вырывается змея из дыма и впивается матери в спину…

В горле застревает крик. Я вздрагиваю и просыпаюсь. Дрожащее тело покрыто мурашками.

***

Пальцы дрожали, когда я застёгивала пряжку плаща. Воздух в комнате казался густым от остатков кошмара – запах гари всё ещё висел в ноздрях, смешиваясь с ароматом лаванды.

Зелёное пламя, сапоги с гербом, крик матери… Я вдохнула резко, будто вынырнув из воды. Нет. Не сейчас.

Часовня. Надо добраться до часовни.

Коридоры замка ночью превращались в лабиринт теней. Лунный свет, пробивавшийся через окна, рисовал на стенах причудливые узоры – то ли руки, то ли ветви деревьев, тянущиеся ко мне.

Я прижималась к холодным камням, сердце колотилось так громко, что, казалось, разбудит весь замок. Нельзя, чтобы меня поймали…

Дверь часовни скрипнула, словно стон старухи. Пыль заплясала в лунных лучах, оседая на фресках, где Люмина прижимает к себе испуганного ребёнка.

Лунный свет лился сквозь трещины в витражах, рисуя на полу призрачные узоры. Я прижала ладони к холодному камню алтаря, пытаясь унять дрожь в пальцах. Запах ладана давно выветрился, оставив после себя лишь затхлость забвения и пыль, кружившую в лунных лучах, как пепел сожжённых надежд.

– Почему ты позволяешь этому происходить? – прошептала я статуе богини. Её мраморные глаза смотрели сквозь меня, пустые, как обещания герцогини.

Где-то за спиной скрипнула дверь. Я вздрогнула, но не обернулась – узнала его шаги ещё до того, как голос разорвал тишину:

– Думаете, боги придут, чтобы утешить вас?

Хогард. Конечно Хогард. Его тень легла на фреску Люмины, исказив лицо богини в гримасу.

– С чего ты взял, что я ищу утешения? – Я обернулась, гордо вскинув подбородок.

Он стоял в двух шагах, скрестив руки. Доспехи блестели под луной, делая его похожим на статую – холодную, бесчувственную.

– Вы ищете то, чего нет. Как ребёнок, тянущийся к звёздам.

Его слова должны были ранить. Но под ними я уловила что-то ещё – усталость, древнюю, как эти стены. Плевать, это не оправдание.

– Какого черта ты вообще здесь делаешь? – я сделала шаг вперёд, и он невольно отступил.

– Пришёл, чтобы напомнить, что сострадание – слабость?

– Чтобы предотвратить очередной безрассудный поступок, – он скрестил руки на груди. – Думаете, герцогиня забудет про ваш вчерашний срыв?

Срыв. Словно попытка помочь – преступление. Я сжала кулаки, ногти впились в ладони. Герцогиня может и забудет, а вот герцог – никогда. Но речь сейчас не об этом.

– Ты видел их, Хогард! – вырвалось громче, чем планировалось. – Та женщина…она рыдала, как будто её рвали на части. Я хотя бы попыталась! А ты стоял, словно статуя!

Он напрягся, челюсть задвигалась под кожей.

– Я выполняю долг. Как и вы должны.

– Долг? – я засмеялась, и звук вышел горьким, чужим. – Их долг – забирать детей для богов, а наш – молчать?

Он двинулся ко мне, вдруг оказавшись так близко, что я почувствовала тепло его дыхания и лёгкий, едва ощутимый аромат сладковатой древесины и освежающего цитруса. Его глаза вспыхнули – не гневом, а чем-то глубже, диким и раненым.

– Вы не знаете, что значит терять всё! – Сказал он так, словно видит во мне лишь избалованную девчонку, живущую свою лучшую жизнь. Острая боль, словно кинжал резанула сердце, прежде чем оно с гулом ухнуло вниз. Челюсти сжались, взгляд заледенел.

– О, поверь мне, я знаю…– хрипло произнесла я, словно слова превратились в осколки стекла и царапали горло изнутри, слетая с губ. – Я потеряла любимых родителей. Потеряла детство. Счастье. Свободу. Возможность любить и выбирать своё будущее! И я обязана служить высшей, понятия-не-имею-какой, цели, во имя, хрен-знает-чего! Так что не смей обращаться со мной как с наивным ребенком! – Выпалила я, тяжело дыша. Воспоминания о кошмаре и событиях той злополучной ночи новой волной боли сковали сердце. Вдобавок ко всему, только что я обнажила свои чувства перед Хогардом и теперь ощущала себя голой на ветру.

Лунный свет освещал его лицо – маску, но глаза… Боги, почему я раньше не замечала? В них была та же боль, что грызла меня. Горе, густое и глубокое, как смола, и гнев, острый, как зазубренный клинок.

– Я потерял сестру. – Произнес Хогард после секундного молчания.

Воздух вырвался из лёгких, будто он ударил меня в грудь. Слова повисли между нами, хрупкие, как лёд на весеннем озере.

– Как она погибла? – прошептала я, хотя знала – спросить значило переступить незримую черту.

Хогард отвернулся, устремив взгляд в темноту.

– Засада. Мы были…– он сжал зубы, переформулируя. – Она верила, что можно договориться с врагами. Я пытался её остановить.

– И ты винишь себя, – сказала я, и это не было вопросом.

Он засмеялся – горько, как будто глотал осколки стекла.

– Вина – роскошь для таких как я.

– Думаю, ты слишком плохого мнения о себе.

– Вы слишком много думаете, принцесса.

– А ты недостаточно.

Я скрестила руки на груди и отвернулась.

Слова Хогарда – «вы слишком много думаете» – повисли в воздухе, привычно колючие, но теперь в них слышалось что-то иное. Не просто отстраненность или раздражение, а… усталое эхо собственных мыслей, отраженное в каменном колодце его души. Мы оба заперты в своих крепостях вины и долга, только стены у нас разные.

Я вновь посмотрела на него – не на доспехи, сверкающие холодом под луной, не на сжатую челюсть воина, а на тень в его глазах. Ту самую тень, что я увидела мгновение назад. Тень потери, которая грызла и его изнутри, как грызла меня все эти годы.

Почему-то захотелось прервать угрюмое молчание. Но вместо слов я сделала шаг. Не вызов, не попытку оттолкнуть или заставить отступить, как раньше. Просто… шаг ближе. К человеку, который тоже знал, каково это – чувствовать себя виноватым за то, что выжил. За то, что не смог спасти.

Лунный свет упал на его переносицу, высветил тонкую сеть морщин у глаз – следы не только битв, но и бессонных ночей, полных тех же вопросов, что мучили меня.

– Ты тоже размышляешь об этом Хогард? – прошептала я, и голос звучал чужим, лишенным прежней ярости, просто… усталым и правдивым. – Размышляешь о том, что можно было сделать иначе? О том, как спасти тех, кого уже не вернуть? Или… как не дать забрать следующих?

Он не ответил. Не отступил. Его взгляд, обычно острый как клинок, смягчился, стал глубже, будто вглядывался не в меня, а в отражение собственной боли, внезапно узнанной в другом. Тишина часовни сгустилась, но теперь она была не враждебной, а… тяжелой, как воздух перед грозой, когда напряжение вот-вот разрешится чем-то неизбежным.

Потом он опустил глаза. Не в покорности. А будто снимая маску, хоть и на миг. Его ладонь непроизвольно сжалась, а потом разжалась – жест, полный немого вопроса и признания.

– Принцесса… – начал он, и в этом слове, обычно звучавшем как холодное напоминание о дистанции, вдруг послышалось что-то неуверенное, почти человеческое. Он запнулся, искал слова. – Мира… – поправился он тихо, и мое имя на его устах прозвучало как ключ, поворачивающийся в заржавевшем замке. Не примирение, нет. Но… признание. Признание того, что я – не просто обязанность или помеха. Что я тоже ранена. Как он.

Я не улыбнулась. Не кивнула. Но напряжение в плечах, копившееся годами, слегка ослабло. Воздух все еще пах пылью и пеплом, но сквозь него пробивался едва уловимый аромат его кожи – древесина и цитрус, странно теплый и живой. Он стоял так близко. И впервые его близость не вызывала желания отпрянуть или ударить. Она была… просто фактом. Тяжелым, неудобным, но общим.

– Нам нельзя здесь оставаться, – сказал он наконец, голос стал глуше, лишившись привычной стали, но обретя новую твердость – не приказа, а предостережения союзника. – Герцогиня… и другие. Они не спят.

– Знаю, – ответила я со вздохом, и мои слова тоже были лишены прежнего вызова. Была лишь усталая решимость. Но теперь я знаю, что я… не одна в этой темноте.

Я встретила его взгляд. В его карих, почти черных в полумраке глазах не было ответной улыбки. Но была тень чего-то нового. Не доверия еще. Но уважения? Понимания? Признания, что наши крепости стоят на одной и той же проклятой земле? Да. Именно это. И в этом признании, в этой тихой общности потерянных душ, лед не треснул. Он просто… перестал быть таким абсолютно непроницаемым. По нему пошли первые, почти невидимые трещины. И сквозь них подул ветер перемен. Холодный, резкий, но живой.

– Идем, – просто сказала я, поворачиваясь к двери. И на этот раз, когда его шаги зазвучали за моей спиной, это не было преследованием. Это было… сопровождением. В ту же неизвестность. Но уже не в одиночку.

Глава 7.

Холод утра впивался в кожу острыми зубцами, несмотря на плотную ткань камзола. Воздух над замковым тренировочным двором звенел от ударов стали о сталь, грубых выкриков инструкторов и тяжёлого дыхания учеников. Я стояла у стены арсенала, будто прикованная, наблюдая, как Хогард отрабатывает приёмы с двумя старшими оруженосцами.

Рядом, чуть вполоборота ко мне, неотлучно находилась Дафна. Моя тень, подруга, камеристка и – по воле герцогини – негласный наблюдатель. Ее теплые карие глаза с беспокойством скользнули с Хогарда на меня.

Его движения были безжалостно эффективны, лишены изящества, но полны сокрушительной силы. Меч в его руке казался не инструментом, а продолжением воли – холодной, неумолимой.

– Он сегодня особенно… острый, – прошептала Дафна, поправляя складки своего платья. Ее голос был тихим щебетом птицы, пытающейся не привлечь внимания ястреба. – Как будто сам воздух вокруг него режет кожу. Ты в порядке, Мира? После вчерашнего… в часовне?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. В голове все еще стоял запах пыли часовни и едва уловимый шлейф древесины и цитруса. И его голос, назвавший меня по имени. Мира.

Дафна знала, что я уходила ночью, знала, что вернулась взвинченной, но глубину того разговора в часовне я унесла с собой, как спрятанный клинок. Слишком хрупким, слишком личным оно было. Я сжала кулаки, стараясь прогнать наваждение. Глупости. Одна полуночная исповедь в лунном свете ничего не меняла.

– Все в порядке, Даф, – наконец выдавила я. – Просто… мысли.

Хогард закончил упражнение резким выпадом, заставив одного из оруженосцев пошатнуться. Без единого слова, лишь кивком отпустил их. Те отступили, вытирая пот со лбов, с явным облегчением. Хогард повернулся, его взгляд скользнул по двору и… задержался на мне. Не дольше секунды. Но в этой секунде не было привычного холодного оценивания или презрения. Было… что-то тяжелое. Напоминание. О ночи. О боли. О том, что мы оба носим в себе.

Я выпрямилась, подняв подбородок. Не позволю ему видеть моё смятение. Не позволю себе чувствовать эту глупую связь. Но сердце упрямо стучало чаще, чем следовало.

– Принцесса, – его голос прозвучал рядом неожиданно близко. Я даже не заметила, как он подошел. Дафна закашляла, застигнутая врасплох таким обращением Хогарда ко мне. – Вы наблюдаете или собираетесь присоединиться? – Вопрос был формальным, но в глубине его карих глаз мерцал едва уловимый огонёк – вызов?

– Наблюдаю, – ответила я, чувствуя как Дафна слегка напряглась рядом. – Учусь. Как превратить человека в бездушный механизм, выполняющий приказы. У вас это явно получается мастерски.

Он не среагировал на колкость, лишь слегка напряг челюсть. Взгляд его стал жестче, но не вернулся к прежней ледяной стене. Он видел трещины во мне. А я видела их в нем. Это знание висело между нами незримой тяжестью.

– Механизм не чувствует боли, принцесса, – произнес он тихо, так, чтобы слышала только я. Его пальцы сжали рукоять тренировочного меча, суставы побелели. – И не задает вопросов, на которые нет ответов.

Его слова ударили точнее любого клинка. Он имел в виду часовню. Мои вопросы к богине. Его молчаливую боль о сестре. Мы оба были далеки от бездушных механизмов. Мы были ранеными зверями в клетке долга.

– Может, и нет ответов, – прошептала я, глядя ему прямо в глаза, игнорируя любопытные взгляды пары стражников у ворот и взволнованный – Дафны. – Но молчать – значит соглашаться. Разве не так?

В его глазах промелькнула тень – гнев? Отчаяние? Я не успела понять. Он резко отвёл взгляд.

– Соглашаться или выживать. Не у всех есть привилегия героического самоубийства, – бросил он сквозь зубы. Голос был низким, опасным. Но в нем не было прежнего презрения. Была горечь. Горечь человека, знающего цену выживанию. Не нужно было использовать дар, чтобы понять это.

Прежде чем я успела ответить что-то, что могло бы взорвать эту хрупкую грань, с верхней галереи двора донесся громкий, металлический скрежет и гулкие удары молота по наковальне.

Работа кузнецов, обычное дело. Но вместе с этим доносилось что-то еще… Знакомое. Слишком знакомое. Голоса пели – низкие, монотонные, натянутые как струна. Старинный похоронный плач Северных Холмов. Тот самый, что пели над телами моих родителей в тумане утра, последовавшего за ночью резни. Тот, что врезался в память пятилетней меня вместе с запахом гари и лаванды, с зеленым отблеском пламени на стенах.

Воздух словно сгустился, сдавив горло. Я замерла, не в силах пошевелиться. В ушах зазвенело. Перед глазами поплыли пятна – вспышки того самого зеленого огня. Я увидела не тренировочный двор, а почерневшие от копоти стены родительского дома, липкий пол под босыми ногами… Сапоги с гербом змеи, пожирающей солнце. Кольцо с рубином-каплей. Длинный синий ноготь, скользящий по горлу матери…

«Мира, не смотри!» – эхом прозвучало в голове, сливаясь с похоронным напевом.

– Мира?! – испуганно вскрикнула Дафна, хватая меня за локоть, когда я резко отшатнулась, наткнувшись спиной на холодный камень. – Что с тобой? Ты белая как полотно!

Дрожь пробежала по всему телу, сжимая легкие. Дышать стало нечем. Мир сузился до точки – до тех сапог, до того герба, который мог быть где угодно, здесь, в этом замке, среди слуг или стражников…

– Хранитель! – голос Дафны дрожал от паники. Она вцепилась в меня сильнее, пытаясь удержать, но ее силы были ничтожны против нахлынувшего кошмара.

Хогард сдвинулся с места быстрее мысли. Он не бежал – он просто возник передо мной, его тело стало живым щитом между мной и остальным двором. Рука в железной перчатке твердо, но без грубости легла мне на плечо, поверх руки Дафны, фиксируя меня у стены. Прикосновение сквозь ткань было как удар реальности.

– Мириам, – его голос прорубил шум в голове, тихий, но неумолимо четкий, как удар клинка. – Смотри на меня.

Я рванула головой в его сторону, глаза широко распахнуты от паники, которая еще не отступила.

– Герб… – выдохнула я, голос сорвался в шепот. – Тот самый… Сапоги… Ты видел? Они здесь? Они…они пели как…тогда… после… – Я сжала веки, пытаясь выдавить образы. Бессвязные слова вылетали сами, пропитанные детским ужасом, который прорвал все плотины взрослого контроля.

Он нахмурился, его карие глаза быстро просканировали двор, галерею, стражников у ворот. Ничего подозрительного. Песня продолжалась, монотонная и зловещая.

– Слушай мой голос. Только мой. Дыши, – приказал он, сам делая преувеличенно глубокий вдох, как бы показывая пример. Его близость, его твердый, низкий голос, прорезавший монотонность похоронного напева, начали пробиваться сквозь панику. – Глубоко. Медленно. – Он повторил вдох. Дафна, замершая рядом, смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными немого вопроса и страха.

Я попыталась повторить. Воздух обжигал. Выдох. Еще вдох. Дрожь не прекратилась, но мир вокруг стал обретать четкие границы – холод камня за спиной, лицо Хогарда, шероховатость его перчатки.

– По одной минуте, – прошептал он, почти беззвучно, но так, что слова долетели до самой глубины. – По одной мысли. Фокусируйся на том, что здесь. На камне. На стали. На… – его взгляд на миг метнулся к моему плечу, где лежала его рука, а под ней – рука Дафны, – на точке опоры. Я здесь. Никуда не уйду. Ты в безопасности.

Я уцепилась за его слова, за ощущение его руки, за его присутствие как за спасительную соломину.

Песня стихла, сменившись обычным грохотом кузни. Напряжение в моём теле начало медленно спадать, оставляя ледяную пустоту и жгучий стыд. Я опустила голову, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Дафна осторожно обняла меня за талию, ее теплое дыхание коснулось щеки.

– Боги, Мира… Я так испугалась… – пролепетала она.

Я открыла глаза. Хогард всё еще смотрел на меня, его лицо было напряженной маской, но взгляд… в глубине его карих глаз не было осуждения. Он сделал шаг назад, восстанавливая дистанцию.

– Это был приступ паники, леди Дафна, – произнес он громче, формально, для ушей двора. – Вызванный какой-то старой травмой, судя по всему. Вы хорошо сделали, что поддержали леди Мириам. – Его тон был безупречно профессиональным, словно он только что провел учебную тревогу. Но Дафна, знавшая меня с детства, смотрела на него с новым, осторожным пониманием. Она видела, КАК он действовал. Видела искру чего-то еще в его глазах.

В этот момент на галерее появился герцог. Безупречный, холодный. Его взгляд, как ледяная игла, скользнул по нам: по мне, все еще бледной и прижавшейся к Дафне, по Хогарду, стоявшему навытяжку в безупречной стойке, по растерянному лицу Дафны.

– Мириам, – притворно заботливый голос герцога растекался по воздуху, отравляя его, словно яд. – Ты выглядишь… расстроенной. Я всегда считал, что такой юной леди не стоит наблюдать за жестокостью сражения. Неокрепший ум ещё не готов к такому испытанию. – Желудок скрутило от двуличия герцога. Забавно. Такая юная леди как я не должна наблюдать за жестокостью, зато всегда должна быть готова испытать её на себе. Захотелось плюнуть ему в лицо.

Дафна мгновенно сделала глубокий, безупречный реверанс, потупив взгляд.

– Ваша светлость, виновата я… Заговорила с Избранной о пустяках, отвлекла… Она просто резко встала, голова закружилась от утренней прохлады… – ее голос дрожал лишь чуть-чуть. Глаза герцога с наслаждением впивались в мою слабость.

Хогард оставался неподвижным, статуей из стали и льда.

Я выпрямилась, отстраняясь от Дафны на волосок, заставляя ноги не дрожать.

– Все в порядке, Ваша светлость, – мой голос звучал хрипло, но твердо. – Хранитель Хогард как раз напомнил мне о важности дисциплины и контроля. Даже над… минутной слабостью. И о цене невнимательности. – Я посмотрела прямо на герцога, вкладывая в последние слова весь скрытый смысл, понятный ему, мне и, возможно, Хогарду.

Губы герцога растянулись в ухмылке.

– Прекрасно. Дисциплина – наша защита. Хранитель, – он кивнул Хогарду, – продолжай блюсти порядок. Леди Дафна, не отвлекайте Избранную. У нее сегодня занятия с духовным наставником. Надеюсь, история нашего королевства придаст ей… устойчивости. – Он удалился, оставив за собой морозное безмолвие.

Я сглотнула. «Духовный наставник» – у меня бы язык не повернулся назвать жрицу Таланию этим словосочетанием. Герцог знает, как я ненавижу занятия с ней, и именно поэтому так тщательно следит, чтобы я ни одного не пропустила.

Дафна осторожно взяла меня под руку.

– Пойдем, Мира, – прошептала она. – Тебе нужно прилечь перед уроками…

Я кивнула, позволяя ей вести себя. Но перед тем как повернуться, встретила взгляд Хогарда. Он смотрел на меня, его лицо все еще было маской. Но теперь я вижу, что в глубине карих глаз, в той самой "трещине", которую я научилась различать, горел не лед равнодушия, а сталь. Закаленная в огне его собственной боли. И что-то еще – молчаливое напоминание: "Держись. Минута за минутой".

– Идем, Дафна, – сказала я нарочито громко. – Дисциплина прежде всего.

Когда мы пошли к выходу, я чувствовала его взгляд на спине. Не тяжелый взгляд надзирателя. Скорее взгляд часового на посту. Стоящего на страже не только по приказу королевы, но и по какому-то другому, безмолвному договору, заключенному в пыли часовни и укрепленному утренней паникой у стены арсенала. Договору, свидетелем которого стала теперь и Дафна, даже не подозревая о его истинной глубине.

Дверь в солнечные, но почему-то казавшиеся сегодня холодными покои закрылась за нами с глухим щелчком. Шум замка мгновенно приглушился, остались лишь наши шаги по ковру и моё частое дыхание. Дафна тут же повернулась, ее лицо, обычно такое мягкое и открытое, было искажено тревогой.

– Мира, ради всех святых, что это было?! – Она схватила меня за руки, будто боялась, что я снова начну растворяться в призраках прошлого. Ее пальцы были теплыми, но дрожали. – Ты чуть не упала! Ты была… Бледная, глаза невидящие… Я думала, ты в обморок грохнешься! И эта песня… Что в ней такого?

Я отстранилась, не грубо, но твердо. Мне нужно было пространство. Воздух. Я подошла к окну, уперлась ладонями в холодный каменный подоконник. Запах пыли и зеленого пламени все еще витал где-то на грани сознания.

– Старая песня, Даф, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Слишком ровно. – Из прошлого. Из того… самого прошлого. – Я не стала уточнять. Дафна знала о резне в доме моих родителей, но детали – запахи, звуки, сапоги с гербом – были только у меня в голове. Голове, которая снова предательски гудела.

– Ох, Мира… – Голос Дафны смягчился, наполнился состраданием. Она осторожно подошла, встала рядом, не касаясь. – Я так и подумала. Но… раньше такого не было. Песни звучали, а ты… Да, вздрагивала, но не так! Что изменилось? После ночи в часовне? – Ее карие глаза внимательно изучали мой профиль . – Ты вернулась тогда… другая. Взвинченная. И он… Хогард…

Я напряглась.

– Что Хогард? – спросила я слишком резко.

– Он сегодня… – Дафна замялась, подбирая слова. – Он действовал так… быстро. Как будто знал, что случится. Или что делать. Как будто… – она понизила голос до шепота, оглядываясь, хотя знала, что кроме нас здесь никого нет, – …как будто он понимал. Не просто как капитан стражи, а… глубже. Его рука… он говорил тебе дышать, смотреть на него… "Я здесь", – прошептала она, повторяя его слова. – Это было… странно. Не похоже на него. Обычно он как скала – холодная и бесчувственная, а тут…

Я закрыла глаза. Образ Хогарда встал передо мной – не каменная маска перед герцогом, а тот момент: его глаза, прикованные ко мне, твёрдый голос, пробивающий туман паники, рука на плече – якорь в бушующем море. "Я здесь. Никуда не уйду".

– Он выполнял свою работу, Дафна, – сказала я, открывая глаза и глядя в сад, где солнечные блики казались слишком яркими, слишком ненастоящими. – Сама королева приставила его ко мне. Было бы неловко, если бы я упала в обморок на глазах у всей стражи. Он просто предотвратил скандал. Эффективно. Как всегда. – В моём голосе прозвучала привычная горькая нотка, но теперь в ней была фальшь. Даже для меня самой.

Дафна покачала головой. Она не купилась.

– Нет. Это было что-то еще. Когда он смотрел на тебя… после… Когда герцог ушёл. В его глазах не было презрения или холодности. Было… – она искала слово, – …утомление? Тяжесть? И что-то… твердое. Как сталь. Не против тебя. За тебя? – Она сама удивилась своей догадке. – Боги, Мира, что произошло между вами вчера ночью? Ты можешь мне доверять. Ты знаешь это.

Я резко повернулась к ней.

– Ничего не произошло! – выпалила я, и тут же пожалела о резкости. Увидела, как Дафна слегка отпрянула, боль мелькнула в ее глазах. Я вздохнула, провела рукой по лицу.

– Прости. Я… Я просто не могу сейчас об этом. Ты права, я доверяю тебе. Больше всех. Но это… слишком свежо. Слишком… – Я не договорила. Слишком личное. Слишком опасно для тебя.

Дафна смотрела на меня долгим, печальным взглядом. Она видела барьер.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Не сейчас. Но помни, я здесь. Всегда. И… – она сделала шаг вперед, осторожно, как к испуганному зверьку, – …и неважно, что там было с Хогардом. Он помог. Сегодня. Действительно помог. Может… может он не совсем монстр? Может, под этой броней… – Она не закончила, просто пожала плечами.

"Не совсем монстр". Слова Дафны эхом отозвались в моей душе. Мастер маскировки. Хладнокровный боец. Но и человек, чьи глаза отражали мою боль. Который знал, как вытащить меня из кошмара. Который сказал "Я здесь".

– Может, – согласилась я неожиданно для себя. Голос был тихим, усталым. – А может, просто очень хороший актер. – Я отвернулась к окну снова. Хотелось побыть одной. Собрать осколки себя обратно.

Дафна будто прочла мои мысли.

– Схожу за успокаивающим чаем с лавандой и медом, – сказала она мягко, но твердо. – И шаль. Ты дрожишь. – Она повернулась к двери, но задержалась. – Мира?

– М-м?

– Будь осторожна. С ним. С собой. Со… всем этим. – В ее голосе звучал немой страх не только за меня, но и за ту непонятную глубину, в которую я погружалась, и где Дафна чувствовала себя беспомощной.

Я не обернулась, лишь кивнула, глядя на слишком яркий, слишком лживый солнечный день за окном.

– Всегда осторожна, Даф, – прошептала я в пустоту, когда дверь за подругой тихо закрылась. – Но осторожности уже недостаточно…

Глупое сердце больше не желает быть осторожным. Оно жаждет… забыться. Я сжала кулаки, все еще чувствуя на плече призрачное давление его руки в перчатке. И запах – сладковатую древесину и цитрус, странно устойчивый среди призраков дыма и лаванды.

Глава 8.

– «После долгих лет разорения, опустошивших целые города и оставивших деревни и сёла в руинах, забравших сотни тысяч жизней, мир очутился на грани хаоса, и тогда, в преддверии битвы Заходящего солнца, Малгат Селенион собрал свои силы перед городом Фавор, последней твердыней вальтурианцев…»

Я прочистила горло, чувствуя себя крайне неуютно, не только из-за длиннющей фразы из книги по истории, которую всегда ненавидела читать вслух, но и потому, что среди слушателей был Хогард. Я не смотрела на него с тех пор, как начала читать. Тем не менее я была уверена, что он изо всех сил старается не терять бдительности и не заснуть стоя от скуки.

– «…возведённой у подножия Морвенских гор…»

– Морвинских! – оборвала жрица Талания. – Они произносятся как Морвинские горы. Дитя, ты знаешь, как это произносится. Читай правильно!

Я крепче сжала пальцами кожаный переплет. В «Истории войны Двух Королевств и королевства Селенион» было свыше тысячи страниц, и каждую неделю на уроках с жрицей меня заставляли читать несколько глав. Наверное, я уже раз десять прочитала вслух весь том, и клянусь, каждый раз жрица меняла произношение «Морвенских».

Я набрала в грудь побольше воздуха и постаралась игнорировать почти непреодолимое желание швырнуть книгу в лицо жрице. Книга увесистая, так что мало бы ей не показалось. Возникшая в моём воображении картина, как она корчится от боли, так меня развеселила, что это тревожило.

Я подавила зевок и сосредоточилась на тексте.

– «… возведённой у подножия Морвинских гор…»

– На самом деле произносится "Морвенские", – оборвал меня голос из угла комнаты.

Я вытаращила глаза, обернувшись к Хогарду. Его лицо было лишено всякого выражения. Я перевела взгляд на жрицу, сюдящую напротив меня с такой ровной спиной, будто её позвоночник был выточен из того же дуба, что и неумолимо жёсткий табурет под ней.

Я понятия не имела, сколько лет жрице. Её фигура, скрытая безликими складками тёмно-синего одеяния, казалась одновременно и хрупкой, и незыблемой. Лицо…Трудно было сказать, молодо оно или старо. Глубокие тени под глазами могли быть следствием бессонных ночей над манускриптами, а могли – вечными спутницами. Но взгляд! Он прожигал насквозь – холодный, оценивающий, не терпящий возражений. Этот взгляд, казалось, существовал сам по себе, вне возраста. Тонкие брови были вечно чуть сведены к переносице, образуя две строгие вертикальные морщины – карта постоянного недовольства.

Я никогда не видела, чтобы эта женщина улыбалась. И она определенно не улыбалась сейчас, глядя на Хогарда.

– А ты откуда знаешь?

Её тон сочился насмешкой, как кислотой.

– Моя семья возделывала землю недалеко от Фавора до того, как там всё разорили и превратили в нынешнюю Пустошь, – объяснил он. – Моя семья и другие жители того края всегда произносили название гор так, как леди Мириам прочитала в первый раз. – Он помолчал. – Некоторым людям язык и акцент дальнего востока может показаться трудным для освоения. Тем не менее леди Мириам, похоже, не входит в их число.

Я была уверена, что в ответ на это явное оскорбление мои глаза выскочат из орбит. Я прикусила губу, чтобы не улыбаться.

Напряжённые плечи Талании дернулись назад, когда она сердито уставилась на Хогарда. Я практически видела, как из её ушей валит пар.

– Не помню, чтобы я тебя спрашивала, – сказала она таким же уничтожающим тоном, что и её взгляд.

– Примите мои извинения. – Он покорно склонил голову, но изобразить смирение у него не получилось, потому что в ореховых глазах плясали озорные искры.

Она кивнула.

– Извинения…

– Я просто не хочу, чтобы леди Мириам говорила как необразованная, если речь зайдет о Морвенских горах, – добавил он.

О боги…

– Но отныне я буду молчать, – пообещал Хогард. – Пожалуйста, леди Мириам, продолжайте. У вас такой приятный голос, когда вы читаете, что даже меня увлекла история Селениона.

Мне хотелось рассмеяться. Смех зарождался в моем горле, угрожая вырваться наружу, но я не могла этого позволить. Я крепче вцепилась в книгу.

– «… возведённой у подножия Морвенских гор. Боги наконец выбрали сторону».

Жрица Талания ничего не сказала, и я продолжала:

– «Солярис, король богов, и его сын Ваал, бог войны и чести, явились перед Малгатом и его армией. Проникаясь всё большим недоверием к вальтурианскому народу с его неестественной жаждой крови и власти, они искали помощи, чтобы положить конец жестокостям и угнетению, которым подвергались эти земли под управлением королевства Айкантар».

Я перевела дух.

– «Малгат Селенион и его армия были преисполнены мужества, но Солярис в мудрости своей увидел, что они не могут справиться с вальтурианцами, которые достигли божественной силы, отворяя кровь невинных…»

– За время своего правления они убили сотни тысяч. Отворяя кровь – это очень мягкий термин для того, что они на самом деле делали. Они кусали людей, – уточнила жрица Талания. Я подняла на нее взгляд. Ее серо-голубые глаза странно блестели. – Пили их кровь и пьянели от силы и почти-бессмертия. А те, кого не убили, превращались в моровое поветрие, известное как Морфы. Вот против кого смело встали наши возлюбленные король с королевой и приготовились умереть, чтобы свергнуть тиранов.

Я кивнула.

Пальцы жрицы порозовели от того, как крепко она сжимала кулаки.

– Продолжай.

Я не осмелилась посмотреть на Хогарда.

– «Не желая видеть поражение Малгата, Солярис дал первое Благословение, поделившись с Малгатом и его армией кровью богов. – Я содрогнулась. Это был ещё один мягкий термин, обозначающий питьё крови богов. – Преисполнившись силой, Малгат и его армия смогли одержать победу над вальтурианцами, тем самым положив конец правлению мерзостного и развращенного королевства».

Я начала переворачивать страницу, зная, что в следующей главе речь пойдет о Пробуждении королевы и строительстве Великой стены.

– Почему? – неожиданно спросила жрица.

Я озадаченно посмотрела на неё.

– Что почему?

– Почему ты вздрогнула, когда читала о Благословении?

Пекло, я не думала, что моя реакция окажется такой заметной.

– Я…

Я не знала, что сказать, чтобы жрица не рассердилась и не побежала жаловаться герцогу.

– Ты встревожилась, – сказала она, смягчив тон. Но я знала, что нельзя доверять этой мягкости. – Что в Благословении так поразило тебя?

– Я не встревожилась. Благословение – это честь…

– Но ты вздрогнула, – настаивала жрица. – Если не из-за того, что Благословение не кажется тебе доставляющим наслаждение, то что же тебя встревожило?

Доставляющим наслаждение? Я залилась краской.

– Просто… Благословение кажется похожим на то, как вальтурианцы достигали своей мощи. Они пили кровь невинных, а Лунархи пьют кровь богов…

– Как ты смеешь сравнивать благословенных Лунархов с тем, что творили вальтурианцы? – Жрица стремительно бросилась вперед и сжала пальцами мой подбородок. – Это не одно и то же. Наверное, ты соскучилась по палке и потому умышленно стараешься расстроить не только меня, но и герцога.

– Я вовсе этого не говорила, – сказала я, увидев, что Хогард шагнул вперед. Я сглотнула. – Просто это напомнило мне…

– Дитя, меня очень беспокоит то, что ты считаешь эти две разные вещи одним и тем же. Вальтурианцы брали то, что им не давали. А во время Пробуждения боги добровольно предлагают кровь. – Она крепче сжала пальцы, стало почти больно, и мой дар напрягся под кожей, словно хотел освободиться. – И мне приходится объяснять это тебе – будущему нашего королевства, наследию Пробужденных?

Сколько я себя помнила, все это говорили. Мне это действовало на нервы и бременем ложилось на плечи. Внутри меня вскипело раздражение.

– Будущее всего королевства зависит от того, что меня отдадут богам в двадцатый день рождения?

Ее и без того тонкие губы почти исчезли.

– Наше королевство процветало задолго до моего рождения и процветает по сей день. Так в чем же состоит моя великая миссия перед богами?

Жрица занесла руку, и я резко втянула воздух. Она не раз отвешивала мне пощечины, но сейчас болезненного удара не последовало.

Хогард двигался так быстро, что я даже не заметила, как он бросился из угла. Но теперь он держал запястье Талании.

– Уберите пальцы с подбородка Избранной. Сейчас же.

Выпучив глаза, жрица уставилась на Хогарда.

– Как ты смеешь ко мне прикасаться?

– А как вы смеете тронуть хоть пальцем Дитя Рассвета? – Он сердито смотрел на жрицу, на его челюсти играли желваки. – Наверное, я неясно выразился. Уберите руки от леди Мириам, или я буду действовать, как полагается при попытке причинить вред Избранной. И уверяю вас, тогда мое прикосновение к вам станет наименьшей вашей заботой.

Наверное, я перестала дышать, глядя на них. Никто никогда не вмешивался, когда жрица поднимала на меня руку. Дафна не могла. Если бы она вмешалась, ее ждало бы еще худшее наказание, и я никогда не ожидала и не желала от нее помощи. Эрик всегда бездействовал, чувствуя себя заложником ситуации. Даже Джэку никогда не хватало смелости. Обычно он находил способ не допустить обострения ситуации. Но все равно меня не раз били в его присутствии, и он ничего не мог поделать.

Зато Хогард стоял между нами, явно готовый исполнить свои угрозы. И хотя я знала, что потом мы поплатимся за это, мне захотелось вскочить и обнять его. И не только потому, что он защитил меня. Но и потому, что видеть, как обычное самодовольство на лице жрицы сменяется потрясением, как у нее отвисает челюсть, а щеки покрываются красными пятнами, было почти так же приятно, как швырнуть ей в лицо книгу.

Дрожа от гнева, она выпустила мой подбородок, и я откинулась назад. Хогард отпустил ее запястье, но не отошел. Жрица положила руки на колени ладонями вниз, ее грудь вздымалась и опадала под платьем.

Она повернулась ко мне.

– Тот факт, что ты вообще произносишь такое, показывает, что ты не испытываешь ни малейшего уважения к оказанной тебе чести. Но когда ты отправишься к богам, с тобой там будут обращаться с таким же почтением, какое ты выказала сегодня. Урок окончен, – объявила она и встала. – До ритуала Великого Обновления осталось меньше месяца, и у меня очень много дел. Я не имею лишнего времени, чтобы тратить его на таких недостойных, как ты.

Заметив, как прищурился Хогард, я встала, положила книгу на табурет и обратилась к нему, прежде чем он что-нибудь сказал:

– Я готова вернуться в свои покои. – Я кивнула жрице. – Доброго дня.

Она не ответила, и я направилась к двери, с облегчением увидев, что Хогард идет за мной.

Мы шли по коридору, и тишина между нами была не неловкой, а…новой. Напряженной, но иной.

– Тебе не следовало этого делать, – голос мой прозвучал тише, чем ожидалось.

– А что мне следовало делать, леди Мириам? – с вызовом спросил он.

Я остановилась и развернулась лицом к нему. В его ореховых глазах не осталось и следа озорных искр, только глубокая серьёзность.

– Смотреть, как она причиняет боль Избранной богов? – избранной богов… Эти слова звучали странно на его устах. Не как догма жрицы, а… как констатация факта, который он решил защищать. Не символ, а меня. Мириам. – Я никогда не буду стоять и смотреть, как кто-то бьет тебя или кого-то еще без веской на то причины, просто потому, что может так делать, – выпалил он.

Я не нашлась, что ответить. Никто не видел во мне просто человека. Только сосуд, наследницу, будущее королевства. А он… он увидел жертву несправедливости и встал на ее защиту. Это было ошеломляюще. Страшно – из-за последствий, которые неминуемо грянут. Но и… невероятно тепло. Впервые за долгое время что-то внутри меня, сжатое в тисках долга и страха, дрогнуло и потянулось к этому теплу.

Я развернулась, продолжая путь, и молчание теперь было наполнено этим немым вопросом и тихим, тревожным, но упрямым теплом солидарности.

– Я изо всех сил старалась не бросить в неё эту книгу.

– Хотелось бы, чтобы бросила.

Я чуть не рассмеялась.

– Если бы бросила, она бы нажаловалась на меня. Наверное, на тебя точно нажалуется.

– Герцогу? Ну и пусть. – Он пожал плечами. – Не могу представить, чтобы он был доволен таким обращением с Избранной.

Я фыркнула.

– Ты не знаешь герцога.

– Ты о чем?

– Может, он даже одобрит ее действия, – ответила я. – Они оба теряют контроль, если что-то выводит их из себя.

– Он тебя бьет? – не успокаивался Хогард. – Вот что она имела в виду, когда говорила, что ты соскучилась по палке?

Он схватил меня за руку и развернул лицом к себе.

– Он бьет тебя палкой?

От изумления и гнева в этих золотистых глазах мне стало нехорошо. О боги! Поняв, что я сейчас практически призналась, я ощутила, как кровь отхлынула от моего лица и быстро прилила обратно. Я дернула руку, и он отпустил. Талания это одно. Но если Хогард попытается вступиться за меня перед герцогом – его ждёт ужасная участь, и я никогда не прощу себе этого.

– Я этого не сказала.

Он смотрел на меня немигающим взглядом.

– А что ты говорила?

– Т-только то, что герцог скорее накажет тебя, чем жрицу.

Хогард внимательно изучал моё лицо.

– Тогда я неправильно тебя понял.

Я с облегчением кивнула.

– Я просто не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

– А у тебя?

– Со мной всё будет хорошо, – быстро ответила я и пошла дальше. Проходящие мимо слуги бросали на нас взгляды, – а тебя ждёт…

– Меня ничего не ждёт, – сказал он, но я в этом не была уверена. – Она всегда такая?

– Да, – вздохнула я.

– Эта жрица…– он помолчал, и я оглянулась на него. – Настоящая сука. Я редко такое говорю, но сейчас подходящий момент.

Меня душил смех, и я отвернулась.

– Однажды я сказала ей это прямо в лицо.

– Это вызывает восхищение. Хотел бы я быть тому свидетелем.

От этих слов я чуть не бросилась на него и не обняла. Конечно, я этого не сделала, потому что это было бы в высшей степени неподобающе. Поэтому я только сдержанно кивнула.

– Почему она так жестока к тебе?

Я пожала плечами.

– Думаю из-за того, что она не вполне довольна моими стараниями быть Избранной.

– А какие старания ты должна прилагать?

– В том-то и дело. Я понятия не имею.

Я остановилась в узком коротком коридоре и подошла к окну, выходящему во двор.

– Мне кажется, возложенная на тебя честь приносит очень мало выгод. Тебе нельзя носить другую одежду, кроме этой или выходить с территории замка. Для тебя даже не стало сюрпризом, когда жрица собралась тебя ударить. Это заставило меня думать, что пощечины – обычное дело. – Он сдвинул темные брови. – Тебе нельзя разговаривать с большинством людей, и большинству нельзя говорить с тобой. Ты изрядную часть дня сидишь взаперти в комнате, твоя свобода ограничена. Все права, которые есть у других, для тебя под запретом – это награды, которые, похоже, невозможно заслужить.

Я открыла рот, но не знала, что сказать. Он перечислил все, что я не имела, и сделал это так до боли ясно. Я отвернулась.

– Возможно, поэтому я не горю энтузиазмом, находясь здесь и ожидая своей участи.

Я не стала говорить, что меня всё чаще посещают мысли о том, каково это – жить вне замка, быть свободной, самостоятельно принимать решения и… любить.

– Она доложит на тебя герцогу? – спросил он чуть погодя.

Мне сдавило грудь. Я повернула к нему голову. Хогард смотрел в окно.

– Почему ты спрашиваешь?

– Доложит? – спросил он еще раз.

– Не знаю, – ответила я. Ложь слишком легко сорвалась с моих губ. Жрица, скорее всего, отправилась прямиком к герцогу. – Она слишком занята подготовкой к ритуалу.

Как должен быть занят и герцог. Поэтому мне может повезти и у меня будет хотя бы отсрочка до того, как он неизбежно меня позовет. Надеюсь, это означает, что и Хогарду повезет. Если его отстранят от должности, то вряд ли я когда-нибудь снова его увижу.

Я удивилась чувству печали, посетившей меня при этой мысли. Вдруг навалилась усталость и мне захотелось побыть одной.

– Не будем задерживаться, в замке сейчас слишком многолюдно, – сказала я и направилась к своим покоям.

– Как будет угодно, – не стал спорить Хогард.

Глава 9.

Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь высокие стеклянные купола атриума, были обманчиво теплыми. Они ложились на мраморный пол узорами, играли в листве экзотических растений, стоящих в кадках вдоль стен, и пытались убедить меня, что сегодня – просто день. Обычный день. А не день после того, как я навлекла на себя гнев Талании и, вероятно, герцога, а Хогард рискнул всем ради… ради чего? Ради меня? Мысли о нем, о его ореховых глазах, полных решимости, заставили мое сердце странно сжаться.

Я сидела за маленьким столиком из светлого дерева, напротив Дафны. Между нами – тарелка с аккуратными треугольниками сэндвичей (ветчина, сыр, тонкие ломтики яблока – маленькая роскошь, которую Дафна умудрялась для меня добывать) и два фарфоровых чайника: один с черным чаем, другой – с мятным для меня. Запах мяты обычно успокаивал, но сегодня он казался просто запахом. Я взяла сэндвич, стараясь не смотреть на Хогарда, стоявшего в тени колонны в десяти шагах. Его присутствие сегодня не давило, а скорее… наблюдало. Как страж, а не тюремщик.

Дафна, ловя мой взгляд, тихонько пихнула ко мне тарелку.

– Ешь, – прошептала она, ее карие глаза были полны беспокойства, которое она тщательно скрывала под маской обыденности. – Ты почти не ужинала.

Она знала. Конечно, знала. Она всегда знала, когда что-то было не так. Я откусила маленький кусочек. Хлеб казался ватой во рту.

Мы сидели в редкой, хрупкой тишине атриума. Сюда иногда заглядывали придворные или младшие жрецы, но обычно утром было пустынно. Это был наш островок почти-нормальности.

Легкий смех, шелест шелковых юбок – и к нашему столику, словно две яркие птички, подсели леди Элоиза и леди Беатрис. Дочки какого-то барона, вечные сплетницы и охотницы за новостями, чье присутствие в замке было скорее данью положению их отца, чем чему-то значимому. Их нарядные платья – лимонное и нежно-розовое – резко контрастировали с моим цвета слоновой кости платьем Избранной и простой одеждой Дафны.

– Спрячьте меня! – драматично прошептала Элоиза, плюхаясь на стул и прикрывая лицо веером. – Если матушка узнает, что я съела весь поднос песочного печенья, предназначенный для приема герцогини… Меня сошлют в монастырь! Или, что хуже, заставят вышивать гербовые подушечки до старости!

– А я ей помогала! – призналась Беатрис с набитым ртом (она уже прихватила один из наших сэндвичей). – Оно было таким хрустящим! И с малиновым джемом! Сопротивляться было невозможно!

Дафна улыбнулась и немедленно подлила им чаю – черного, крепкого, как их совесть.

Я смотрела в свою чашку с мятным чаем, стараясь изображать вежливую отстраненность. Наверное, я представляла собой картину благовоспитанности и безмятежности. Или меня можно было принять за статую. Внешне я казалась спокойной, но внутри представляла собой измученный комок нервов. Отчасти это из-за недосыпа прошлой ночью – ну, если честно, несколько ночей. А отчасти потому, что мне непременно поставят в вину присутствие Элоизы и Беатрис. Ведь мне не следует здесь находиться. Точнее, не следует здесь сидеть, поскольку леди расположились за тем же столом, что и я с Дафной. Ситуацию легко можно истолковать таким образом, будто я общаюсь с ними, а это строжайше запрещено жрецами. По их словам, Избранная не должна вступать в праздные светские беседы. Мое общение должно быть ограничено жрецами, наставниками, герцогом с герцогиней и необходимыми слугами под строгим надзором. Дафна была моей единственной лазейкой в мир человеческого тепла, и то тайной. Мои прогулки всегда хорошо планировались по времени, чтобы кроме меня в помещении никого не было, особенно если я ходила в атриум.

В глубине души я знала, почему не ушла из атриума, как следовало сделать и как ожидала от меня Дафна. Я поняла, почему рискую нарушить запреты – ради того, чтобы хоть на несколько минут почувствовать себя обычной девушкой, человеком, а не "Благословенным Дитём Рассвета, Избранной Богов и Надеждой Всея Галактики"… От этого меня уже слегка подташнивает. Но Элоиза и Беатрис источают такую непосредственность и лёгкость, которой я слегка завидую. Их мелкие грешки были такими… человечными. Такими далекими от моих "великих предначертаний". Я ловила каждое слово, как глоток свободы.

– Герцогиня все равно не заметит, – успокоила Дафна. – Она же на диете "Воздух и Святая Вода", по слухам. Главное – чтобы пекарь не заложил. А он у вас в кармане?

– Мы ему носовой платочек с монограммой отца подарили! – бодро отрапортовала Элоиза. – Шелковый! Думаю, это гарантирует его вечную лояльность и молчание. Или хотя бы до следующего подноса печенья.

Я закатила глаза, но улыбалась.

Поток сплетен понесся дальше: о том, как фрейлина герцогини умудрилась пришить себя к портьере во время примерки (потребовались ножницы и три крепких лакея), о том, как молодой граф Брендон пытался ухаживать за садовником, приняв его за переодетую даму ("У него такие нежные черты лица…"), и о новом увлечении двора – карамельных единорогах.

– Они божественны! – взвизгнула Беатрис, хлопая в ладоши. – Кондитер "Сладкий Рог" делает! Из карамели, с золотой пылью на роге и изюминками вместо глаз! У меня уже три штуки на комоде живут. Жалко есть!

– А у меня пять! – похвасталась Элоиза. – Папа сказал, что у меня вырастет рог из карамели на лбу, если не остановлюсь. Но я не верю!

– А мы с Мириам… – Дафна начала с энтузиазмом и вдруг замолчала, широко раскрыв глаза. Она поймала мой предупредительный взгляд. "Молчи!" – телеграфировала я ей мысленно. Наше тайное паломничество в кондитерскую "Сладкий Рог" во время последней вылазки в город должно было оставаться тайной! Мы тогда наелись карамельных единорогов до состояния сахарной комы и чуть не опоздали на вечернюю молитву, едва успев вытереть липкие рты.

Но Элоиза уже навострила уши.

– "Мы с Мириам"? – переспросила она, наклоняясь к Дафне с хищным любопытством аристократки, учуявшей пикантную тайну. – Неужели Избранная тоже баловалась карамельными единорожками? Где же она их брала? Здесь, в замке? Или… – ее глаза сузились, – …в городе?

Паника Дафны была шедевром мимики. Она открывала и закрывала рот, как рыба на берегу, ее глаза метались от меня к Элоизе и обратно. Она выглядела так, будто пыталась вспомнить молитву о спасении души, но помнила только рецепт песочного теста.

– В… в замке! – выпалила она наконец. – Конечно, в замке! Я… э-э-э… специально заказывала! Для… для поддержания духа Избранной! Да! Священная карамель! Для… для медитаций! – Она кивнула так энергично, что чуть не сбила чайник.

Беатрис захихикала. Элоиза подняла изящную бровь.

– Медитации на карамельных единорогах? – Она медленно обвела взглядом мое строгое с воротником под самый подбородок платье, потом вернулась к моему (надеюсь) непроницаемому лицу. – Интересная практика. И… продуктивная? Выглядите вы бодро.

Я чувствовала, как предательская теплота разливается по щекам. Внутри меня бушевал ураган: часть мозга кричала "ПОМОГИТЕ!", другая – "ЭТО ЖЕ СМЕШНО ДО УПАДУ!", а третья лихорадочно искала выход.

Хогард в тени колонны стоял, как изваяние, но я видела, как его плечи слегка подрагивают. Предатель. Он тоже еле сдерживает смех!

– О, это древняя… э-э… лунная техника! – услышала я свой голос, звучавший подозрительно громко и высоко. Я понятия не имела, что говорю. – Концентрация на… на хрупкости сахарной формы! На бренности бытия! И… на золотой пыли, символизирующей… э-э… божественную милость! – Я сделала паузу, чувствуя себя полной идиоткой. Дафна смотрела на меня с благоговейным ужасом. – Очень… просветляющая практика. Особенно после третьего единорога. Ты как бы… растворяешься в сахаре. Вместе с проблемами.

Наступила тишина. Дафна издала звук, похожий на писк мыши, попавшей под пресс. Беатрис замерла с полуразгрызенным сэндвичем у рта. Элоиза смотрела на меня так, будто я только что объявила о планах танцевать голой при лунном свете с теми самыми карамельными единорогами.

Потом Элоиза медленно, очень медленно улыбнулась. Широко. Так, что стали видны все зубки.

– "Растворяешься в сахаре вместе с проблемами", – повторила она, явно наслаждаясь каждой секундой моего позора. – Божественно. Просто… божественно. Я ОБЯЗАТЕЛЬНО попробую эту… э-э… лунную технику. Папе будет так интересно узнать о новых духовных практиках Избранной. Особенно о части про "после третьего единорога". – Она подмигнула. Беатрис захихикала снова.

Дафна выглядела так, будто готова была провалиться сквозь мраморный пол. Я сидела, мечтая, чтобы фонтан, шуршащий брызгами воды неподалеку, внезапно извергнул меня в небытие. Хогард кашлянул – на этот раз явно прикрывая смех.

– Нам пора! – объявила Элоиза, вставая с грацией кошки, нашедшей горшок со сливками. – Уроки арфы. Или медитации. Кто их разберет? Доброго дня, Избранная! Успехов в… растворении проблем! – Они ушли, их смех, как колокольчики зла, звенел под сводами атриума.

Как только они скрылись, Дафна схватилась за голову.

– Лунная техника?! Бренность бытия?! МИРА! Ты с ума сошла?! Теперь она точно расскажет ВСЕМ, что Избранная объедается карамелью и несёт околесицу о просветлении через сахарную кому! Нас с тобой сожгут на костре из кондитерских книг! Или заставят чистить золотую пыль с котлов в "Сладком Роге" до скончания века!

Я уткнулась лицом в руки, но не могла сдержать смеха. Он прорывался сквозь пальцы – истеричный, нервный, но такой искренний.

– А что я должна была сказать, Даф?! Что мы тайком сбегали в город, как две школьницы, и нажрались сладкого до потери пульса?! "Священная карамель" звучала лучше!

– Звучало как диагноз! – застонала Дафна, но и она начала смеяться. – "Растворяешься в сахаре вместе с проблемами"… Ох, Мира, это гениально! Это надо выгравировать на твоём будущем саркофаге из карамели!

Мы хохотали, пока слезы не потекли по щекам, отпуская напряжение вчерашнего дня и сегодняшнего позора. Хогард подошёл, его лицо было бесстрастным, но карие, словно топлёная карамель глаза смеялись.

– Я доложу, что леди Элоиза проявляет нездоровый интерес к… э-э… кондитерским изделиям мистического свойства, – сказал он мертвым тоном. – Возможно, ей тоже требуется… просветление? Через чистку котлов в прачечной?

Это добило нас. Мы с Дафной просто завыли от смеха, держась за животы. Солнечный атриум наполнился нашим дурацким, очищающим хохотом. Да, Элоиза наверняка разнесет эту историю по всему замку. Да, Талания, когда узнает (а она узнает), устроит мне адскую лекцию о "достоинстве Избранной" и, возможно, лишит сладкого на месяц. Герцогиня поднимет бровь в немом вопросе. А герцог…  В этот момент, смеясь до слез с Дафной и видя едва сдерживаемую усмешку Хогарда, мне было плевать.

Затишье перед бурей? Пусть так. Но это затишье мы провели, создав эпическую "Сахарную Скандалу". И если уж меня ждет буря за "лунные техники растворения", то пусть она приходит. Я встречу ее с липкими пальцами и идиотской улыбкой. И, возможно, спрятанным в рукаве карамельным единорогом – на черный день. Или для моментального растворения особо крупных проблем. Главное – не давать Дафне говорить. Никогда.

Наш смех, наконец, начал стихать, оставляя после себя приятную пустоту в голове и легкую боль в животе. Дафна, вытирая слезы, вздохнула:

– Ну все. Теперь я официально "просветленная" сахаром. Готова к нирване, или как там… раствориться. Главное – без проблем.

– Главное – чтобы Талания не решила, что "лунная техника" – это новая обязательная практика, – фыркнула я, ловя остаточную икру. – Представь: все жрицы жуют карамельных единорогов во время молитв. Священное чавканье.

Хогард, чья едва уловимая улыбка окончательно растаяла, как те самые единороги на солнце, мягко напомнил:

– Леди Мириам, пора возвращаться в покои. Хранитель Эрик должен сменить меня.

Я кивнула и мы лениво собрали остатки нашего "просветляющего" пикника. Солнце все так же щедро лилось сквозь купол, фонтан все так же журчал, но беззаботность утра, хоть и исковерканная Элоизой, всё ещё витала в воздухе. Мы болтали о гвардейце, с которым у Дафны роман ("и у которого руки, знающие толк не только в оружии, но и в…ну, вы понимаете!" ), и о том, как бы нам выманить у повара рецепт тех самых песочных печений, что схомячили девушки.

– Может, тоже подарим ему носовой платок? – предложила я. – Только с вышитыми карамельными единорогами. Для солидарности.

– Гениально! – засмеялась Дафна. – "Священная кондитерская взятка"!

Мы уже подходили к арке, ведущей в наше крыло, когда тишину атриума разрезал резкий, металлический скрип сапог по мрамору. Не один, а несколько пар. Быстро, четко, не оставляя сомнений в цели.

Из тени колонн вышла небольшая группа. Двое стражников в полной парадной форме – латы блестели холодно, лица были бесстрастны. Во главе – старший паж герцога, мальчик лет тринадцати с таким надменным выражением лица, будто он лично управлял солнечной системой. Он нес маленький, но зловещий серебряный свиток с печатью герцога – черный ворон, сжимающий ключ. Я слишком хорошо знала, что это значит. Это так похоже на герцога – высокомерная официальность приглашения на неофициальную встречу…

Весь наш остаточный смех замер в горле, превратившись в ледяной ком. Дафна инстинктивно шагнула ко мне ближе. Хогард мгновенно переместился, встав чуть впереди и слева, его поза из расслабленной наблюдательности сменилась на готовность к щиту. Весь его вид кричал: "Щит".

Паж остановился перед нами, его высокомерный взгляд скользнул по Дафне, задержался на мне и, кажется, чуть смягчился от легкого пренебрежения – как к не особо важной, но обязательной детали пейзажа. Он развернул свиток с театральным щелчком.

– Леди Мириам, Избранная Рассвета, – его голосок звучал неестественно громко и формально в тишине атриума. – Его Светлость, Герцог Теревис Айстрид, повелевает о вашей немедленной явке в его кабинет. Безотлагательно.

Он сделал паузу, словно ожидая аплодисментов, потом добавил, уже менее официально, но не менее ледяным тоном:

– Вас ожидают. Сейчас же. Стража сопроводит.

Глава 10.

Безотлагательно. Ожидают. Сейчас же.

Слова падали, как камни, во внезапно наступившую гробовую тишину. Даже фонтан казался приглушенным. Солнечный свет, еще секунду назад такой теплый, теперь обжигал кожу холодным потоотделением страха. Элоиза. Проклятая Элоиза и ее болтливый язык! Она не просто разнесла сплетни – она доложила. И доложила быстро. О "карамельных медитациях"? О "растворении проблем"? Или… вспомнила что-то еще, что мы ляпнули в нашей смеховой истерии?

Я почувствовала, как рука Дафны судорожно сжала мою. Ее пальцы были ледяными. Я встретила взгляд Хогарда. Его ореховые глаза, еще недавно светившиеся скрытым смехом, теперь были темными и непроницаемыми, как гладь озера перед бурей. Ни осуждения, ни паники – только концентрация и холодная оценка угрозы. Он кивнул мне почти незаметно: "Идем. Я рядом."

Паж деловито дал указание:

– Леди Дафна, возвращайтесь в свои покои.

Дафна на секунду замялась.

– Мира… – ее голос дрожал. Я не обернулась. Не могла. Если бы обернулась и увидела ее испуганное лицо, я бы, наверное, побежала. Куда угодно. Прочь от этого холодного "сейчас же".

Вместо этого я слегка кивнула и приложив над собой максимальное усилие, спокойным тоном произнесла:

– Всё в порядке. Ступай.

Я перевела взгляд на пажа.

– Я готова, – прозвучал мой голос, странно тонкий и далекий в моих ушах. Я сделала шаг вперед, отрывая ноги от мрамора, который внезапно стал липким и ватным.

Паж брезгливо кивнул и развернулся на каблуках. Стража сомкнулась вокруг меня – не грубо, но не оставляя пространства для манёвра. Их присутствие было физическим давлением, напоминанием о власти, которую я только что так легкомысленно игнорировала за разговорами о руках и единорогах.

Хогард шел рядом, его шаг был бесшумным, но твердым. Он был островком чего-то знакомого в этом внезапно враждебном мире. Но даже его присутствие не могло разогнать ледяной ужас, сжимавший сердце. Скорее всего, Хогард понятия не имел, зачем меня ведут в этот кабинет. Наверное, он решил, что меня ждет всего лишь суровый выговор. Я же не кто-нибудь, а Дитя Богов. Избранная. И просто получу нагоняй. Сомневаюсь, что Хогард подозревает, насколько… ненормальны уроки герцога.

Мы шли по знакомым коридорам. Обычно их длина меня раздражала. Сейчас они пролетели мгновенно. Каждый поворот, каждая арка приближали к тяжелой дубовой двери в дальнем крыле замка. Двери в кабинет герцога.

Там, за этой дверью, не было места смеху. Не было места "священной карамели" или глупым оправданиям. Там был Теревис Айстрид. Человек, чье ледяное спокойствие было страшнее крика Талании. Человек, который считал "дисциплину" высшей добродетелью, а "своеволие" – грехом, требующим немедленного искоренения. Человек, чья "палка" никогда не была метафорой.

Мы остановились у двери, где уже стояли два королевских гвардейца. Паж кивнул нам и вместе с двумя его сопровождающими молча удалился. Я же смотрела им вслед невидящим взглядом.

– Мириам? – позвал сзади Хогард.

Только тогда я осознала две вещи. Во-первых, я застыла столбом посреди коридора, и это наверняка кажется ему странным. И во-вторых, он уже в который раз назвал меня по имени, а не Избранной. Он не Джэк. Не Эрик. Не Дафна. Только они обращались ко мне по имени, если мы были одни.

Я знала, что должна его поправить, потому что мы находились в присутствии гвардейцев, но не могла. Я не хотела, и это пугало не меньше, чем то, что ждет меня в кабинете.

Сделав глубокий вдох, я сцепила руки в замок, расправила плечи и шагнула вперед.

Королевские гвардейцы поклонились при нашем приближении, избегая смотреть нам в глаза. Один из них отступил в сторону и начал открывать дверь.

Я зачем-то оглянулась на Хогарда. Понятия не имею почему.

– Я подожду здесь, – заверил он.

Я кивнула и опять повернулась вперед, заставляя себя переставлять ноги. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук эхом отдавался в тишине роскошного кабинета.

Веселье кончилось. Катастрофа с карамельным единорогом только что переросла в нечто гораздо большее. Буря не просто приближалась. Она была здесь. И сейчас. И мне предстояло войти в ее самое сердце.

Войдя в кабинет, первым делом я заметила, что шторы задернуты. Приглушенный свет нескольких масляных ламп будто бы поглощался темными деревянными панелями и кожаной мебелью. Мой взгляд упал на большой письменный стол и на комод за ним, где стояли хрустальные бутылки разных размеров с янтарной жидкостью.

Затем я увидела его.

Герцог сидел в кресле, закинув ноги в сапогах на столик и держа бокал с выпивкой. Когда он уставился на меня глазами такими ледяными, что могли бы вызвать вьюгу на Саяновых Островах, у меня по спине пробежал холодок.

Все мои инстинкты кричали, что я должна бежать, поскольку бороться не смогу.

Дверь со щелчком захлопнулась за моей спиной, отчего я слегка подскочила. Я терпеть не могла такую реакцию и надеялась, что герцог ее не заметил, но, увидев его ухмылку, поняла, что мой испуг от него не укрылся.

Текучим движением, словно был без костей, Теревис поднялся с кресла.

– Мириам, ты так сильно меня расстроила.

Похолодев до кончиков пальцев и стараясь дышать размеренно, я смотрела, как он пьет из бокала. Я знала, что должна тщательно подбирать слова. Наказания это не отменит, но может смягчить.

– Простите, что расстроила вас. Я…

– А ты вообще знаешь, чем меня расстроила?

У меня одеревенели мышцы на плечах, и я метнула взгляд от герцога в угол кабинета, где у книжного шкафа стояли несколько тонких коричневатых прутьев. Их выломали из дерева, выросшего в Мёртвом лесу.

Я заставила себя вымолвить следующие слова, хотя они и прозвучали неискренне.

– Нет, но что бы это ни было, я виновата. Вы никогда не расстраиваетесь без причины.

Что было неправдой.

Случалось, что герцога расстраивала моя походка или то, как я режу еду за ужином. Я уверена, его может оскорбить даже количество моих вдохов в минуту.

– Ты права. Я не расстраиваюсь без причины, – согласился он. – Но на этот раз меня потрясло то, что мне сказали.

У меня перевернулся желудок, а на лбу выступил пот. Мысли метались в попытке определить о чём именно он узнал и как "подстелить себе соломы" при неминуемом "падении".

Теревис шагнул ко мне, и все мои мышцы напряглись. Его движение было обманчиво неспешным, как у змеи перед броском. Он поставил бокал на стол. *Клинк*. Звук отозвался ледяной иглой в моем пересохшем горле.

Он остановился так близко, что я чувствовала холод, исходящий от него, смешанный со сладковатым запахом дорогого виски.

– Подними глаза, – негромко потребовал герцог.

Я подчинилась. Его холодные как лёд глаза ощупывали мое лицо, дюйм за дюймом, не упуская ничего, даже локона, который щекотал мне висок. Это изучение длилось целую вечность.

– С каждым разом, как я тебя вижу, ты становишься все красивее.

– Спасибо, ваша милость, – пробормотала я, стараясь не выдать отвращения. Я знала, что будет дальше.

Кончики его пальцев прижались к коже под моим подбородком. Он повернул мою голову налево, а потом направо.

– У тебя такие прекрасные глаза. – Он убрал пальцы и прижал один к моей нижней губе. – И такие красиво очерченные губы.

Его пальцы скользнули вниз по моей шее, едва касаясь кожи. Я сжала челюсти, чтобы не выдать своего отвращения.

– Большинство сочтут твое тело привлекательным.

Желчь поднялась в горле и расползлась по коже тысячей пауков. Только усилием воли я заставила себя стоять неподвижно.

– Как жаль…– он цокнул языком. – Что такая красота должна быть испорчена.

В самом деле жаль.

Я ничего не ответила и сосредоточилась на большой картине маслом, изображающей храмы и коленопреклоненных женщин в вуалях перед существом настолько ярким, что оно соперничало с луной. Айстрид провел пальцем по моей нижней губе и опустил руку.

– Ты так похожа на свою мать.

Я потрясенно уставилась на него. Он знал мою мать? Раньше он никогда об этом не говорил.

– Вы ее знали?

Он встретился со мной взглядом. Так трудно смотреть в эту ледяную пустоту.

– Да. Она была… особенной.

Не успела я задать вопрос, как он продолжил:

– Ты считаешь себя милосердной, Мириам? – его голос был тихим, почти задумчивым, но каждый слог резал как нож. – Думаешь, что твой… порыв в Тронном зале был благородным? Желанием помочь?

Я замерла. Тронный зал. Тиберины. Не карамель. Не Элоиза. И даже не жрица Талания. Это. Он помнил. Он всегда помнил. И ждал.

– Ты вмешалась, – он сделал еще микрошаг, сокращая и без того крошечную дистанцию. Его ледяные глаза, цвета зимнего неба, впивались в меня, выискивая малейшую дрожь. – Нарушила протокол. Публично. Перед всем двором и чернью. Ты осмелилась противопоставить свое жалкое, необученное мнение – воле Лунархов. Моей воле. – Последние слова он произнес с ударением, и они повисли в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. – Ты думала, что я забуду? Или прощу?

Сердце упало в бездну. Я попыталась открыть рот, найти слова оправдания, но перед его взглядом все оправдания казались жалким лепетом.

– Я… я лишь… – начала я, но голос предательски дрогнул.

– Молчать!

Его голос не повысился ни на йоту. Он стал… тоньше. Острее. Как лезвие, проведенное по обнаженному нерву. Я вздрогнула, невольно сделав шаг назад. Но бежать было некуда. И бесполезно.

– Кем ты себя возомнила, – прошипел он. Его дыхание коснулось моего лба. – Ты – инструмент. Сосуд для воли богов, а не для твоих инфантильных представлений о справедливости. Твоя роль – сидеть. Молчать. И ждать. Не делать умозаключений. Не позорить титул Избранной своей невоспитанностью. – Он презрительно окинул меня взглядом, как неопрятную вещь. – Ты выставила нас с герцогиней жестокими в глазах толпы. Заставила усомниться в святости Ритуала. – Айстрид вздохнул с наигранной усталостью, – Но дело не только в этом…

Я замерла. Вдыхаемый воздух как будто бы не попадал в лёгкие.

– Я узнал, что ты только что была в атриуме, – продолжал он, и мои плечи поникли.

– Да. Была. Я не знала, что мне туда нельзя, – ответила я, и это была не ложь. – Я редко туда хожу, но…

– Вопрос не в том, чтобы проводить время в атриуме, и ты достаточно умна, чтобы это понимать. Не прикидывайся дурой.

Я открыла рот и тут же закрыла.

– Ты разговаривала с двумя леди, – продолжал он. – Ты знаешь, что это запрещено.

Зная, что за этим последует, я молчала. Но как он мог так быстро узнать. Наверное, нас кто-то видел. Может, мажордом или какой-нибудь королевский гвардеец. Я сомневаюсь, что Элоиза была бы способна на это.

– Тебе нечего сказать? – спросил он.

Опустив голову, я уставилась в пол. Я могла сказать ему, что произнесла всего одну фразу и, насколько я знала, эти леди вообще впервые пришли в атриум. Хотя это неважно. На герцога никакие слова не подействуют.

– Такая скромница Избранная, – промурлыкал лорд.

Я практически чувствовала, как заострился мой язык, но, насколько могла, смягчила ответ.

– Простите. Мне следовало уйти, как только они пришли, но я этого не сделала.

– Почему?

– Мне… было любопытно. Они говорили о предстоящем приёме герцогини, – произнесла я, поднимая голову.

– Неудивительно. Ты всегда была таким бойким, любознательным ребенком, чей ум быстро перескакивает с одного на другое. Я предупреждал герцогиню, что тебя будет непросто воспитывать. – Его лицо приняло строгое выражение, а в глазах заблестело предвкушение.

Айстрид взял новый бокал.

Сколько он уже выпил? Мое сердце забилось втрое быстрее.

– Ты – Избранная от рождения, Мириам. Кроме тебя за все время только еще один человек был избран богами. Вот почему Безликие наслали на твою семью Морфов. Вот почему убили твоих родителей.

Я вздрогнула, и внутри все оборвалось.

– Это больно, ведь так? Но это правда. Это должно было стать твоим единственным уроком. – Он поставил бокал на столик. – Но есть еще твое неумение держаться в рамках, недостаток уважения к жрице Талании, сегодняшнее откровенное пренебрежение тем, что от тебя ожидается, и твой публичный вызов в Тронном зале.

Он медленно, с театральной неспешностью, повернулся и направился к книжному шкафу. К тому самому углу. Воздух вырвался из моих легких беззвучным стоном. Нет. Нет, не из-за этого. Хогард стоит за дверью. Я не могу кричать. Не могу дать ему услышать. Я впилась ногтями в ладони так сильно, что боль стала острой, ясной точкой в нарастающем море ужаса.

– Ты забыла свое место, Мириам, – он говорил, не оборачиваясь. – Забыла, что ты – всего лишь глина в руках гончара. И забывчивость требует… коррекции. – Его глаза заблестели ярче. – К сожалению, это означает, что тебе нужен очередной урок. Надеюсь, это будет последний, но почему-то сомневаюсь.

Я судорожно сцепила пальцы. Гнев поднялся так стремительно, что я удивилась, как это из моего рта при выдохе не вырвалось пламя. Надеждам Айстрида не суждено сбыться. Он не сможет найти повод для урока, только если окажется полностью мёртв.

– Да, – проговорила я, теряя контроль. – Надеюсь.

Он оборвал меня резким взглядом и спустя напряженное мгновение произнес:

– Полагаю, четырех палок будет достаточно.

Его пальцы скользнули по темным, гладким прутьям Мертвого леса. Он выбрал один. Длинный, тонкий, гибкий. Знакомый. Тот, что оставлял полосы, горевшие днями.

Не успела я напомнить себе, кто я и кто Айстрид, как в моей крови вскипела ярость. Дар метался внутри, словно раненый зверь, наталкивался на выстроенную мной стену, пытаясь прорваться. Я же отчаянно цеплялась за последние крупинки контроля. Ничего из того, что герцог мне выговаривал, не было важным. Ничего из этого не касалось Безликих, богов и Лунархов. Боги благословили Лунархов почти бессмертием и немыслимой силой, а они тратят время впустую, беспокоясь о том, с кем я разговариваю? Я не смогла удержаться.

– Уверены, что достаточно? Я бы не хотела, чтобы вам казалось, будто вы мало делаете.

Его взгляд посуровел.

– А что насчет семи?

Меня охватили дурные предчувствия, но мне доводилось получать и десять.

– Вижу, с этим количеством ты согласна, – сказал герцог. Он развернулся, прут лег в его руку как естественное продолжение воли.

– Ты знаешь, куда идти.

У меня все силы ушли на то, чтобы пройти мимо него с высоко поднятой головой и не воткнуть ему этот прут прямо в глотку. Это было самое сложное, пока я шла к его письменному столу с блестящей, чистой поверхностью. Кажется я начинаю понимать, почему мне запрещено обучаться искусству ближнего боя. Весьма предусмотрительно, ваша Светлость, весьма предусмотрительно…

Я остановилась перед столом. Мои руки тряслись от едва сдерживаемого негодования. В самой глубине сердца я верила: если бы королева Лориэн узнала, что творит герцог в этом кабинете, то Лунарху это не сошло бы с рук.

Не потому, что я Избранная, а потому что после нападения Морфов и смерти родителей она заботилась обо мне, раненом и напуганном ребенке. Это она нашла лучших лекарей и держала меня, когда я кричала и плакала по маме и папе. Это королева Лориэн сидела со мной, когда я не могла уснуть, потому что боялась темноты. Она делала то, что королеве делать не положено. Она ухаживала за мной, как родная мать, и без ее заботы я вряд ли смогла бы оправиться.

Айстрид подошел ко мне, его глаза блестели от предвкушения.

– Ты не подготовилась, Мириам. Пора бы уже знать.

Держа рот на замке, я отвернулась и взялась за пуговицы. Пальцы дрогнули только раз, когда я расстегивала лиф.

Герцог оставался рядом со мной, наблюдая, как лиф распахивается, открывая слишком тонкое нижнее белье. Платье соскользнуло с моих плеч и собралось вокруг талии. Спину омыл холодный воздух. Мне хотелось стоять так, будто вся пытка не производит на меня ни малейшего впечатления. Я хотела быть сильной, храброй и неподвижной. Я не хотела, чтобы он видел, как это унизительно, как меня волнует то, что меня видят такой – и не кто-то по моему выбору, не кто-то достойный.

Но я не могла.

Щеки горели, глаза щипало. Я прижала руки к груди.

– Это для твоего же блага, – заговорил Айстрид, подходя ко мне. Его голос звучал мрачно и грубо. – Это необходимый урок, Мириам. Я должен удостовериться, что ты серьезно относишься к своей роли и не оскорбишь богов.

Он говорил так, словно почти верил в свои утверждения, словно делал это не потому, что ему просто нравится причинять боль. Но мне было лучше знать. Я видела это слишком много раз, когда совершала ошибку и не отворачивалась. Его взгляд говорил мне, что если бы я не была Избранной, он причинил бы другой вид боли. Я не смогла сдержать дрожи при этой мысли.

Через мгновение на мое голое плечо легла рука, и меня охватило омерзение. Не только из-за прикосновения его чересчур холодной кожи, но и оттого, что я ничего от него не чувствовала.

Ничего.

Ни малейшего следа страданий, которые несут в себе все люди, неважно, насколько давно им нанесли вред. В герцоге не было никакой боли, как и у всех Лунархов. Хотя то, что я сейчас не чувствую чужой боли, должно было принести некоторое облегчение.

Эта нечувствительность была напоминанием о том, насколько Лунархи отличаются от смертных и что делает Благословение богов.

– Мириам, приготовься.

Я оперлась ладонями о стол.

В кабинете было тихо, а потом я услышала негромкий свист прута, что разрезал воздух за миг до того, как обрушиться на мою поясницу. Все тело дернулось от дикой боли, разорвавшей кожу. Первый удар всегда потрясает. Неважно, сколько раз я это испытывала и была ли к нему готова. Второй удар пришелся на плечи, обжег их, как огнем, и выбил из легких воздух.

Еще пять.

Пауза. Короткая, мучительная. Дыхание Айстрида было ровным, спокойным, как у человека, перелистывающего книгу. Моя же спина пылала, каждая мышца дрожала в предчувствии следующего удара. Я чувствовала, как по коже стекает тонкая струйка чего-то теплого. Кровь? Пот? Неважно. Я подняла взгляд. Я не издам ни звука. Я не издам ни звука.

От очередного удара мои бёдра стукнулись о стол. Из глаз брызнули слезы, смешавшись с потом на висках. Я закусила губу до крови, чтобы не закричать. Медный привкус заполнил рот. Гнев, ярость, унижение – все смешалось с этой адской болью, образуя коктейль, от которого тошнило. Я смотрела сквозь слезы на картину, где женщины в вуалях поклонялись богам, и гадала, насколько ужасны должны быть вальтурианцы, чтобы боги дали Благословение людям вроде герцога.

Наконец, пытка закончилась. Тишина. Гул в ушах. Собственное хриплое, прерывистое дыхание.

– Одевайся, Мириам. Твой урок окончен, – небрежно бросил герцог.

Я медленно, с нечеловеческим усилием, оттолкнулась от стола, ощущая, как ткань платья прилипает к мокрым, воспаленным полосам на спине. Этот контакт заставил меня снова вздрогнуть.

Дрожащими руками я попыталась натянуть лиф. Каждое движение руки назад, каждое прикосновение ткани к ранам вызывало новый приступ тошноты и головокружения. Пуговицы не слушались пальцев, скользили. Я чувствовала взгляд Айстрида на себе, холодный и оценивающий, пока я, униженная и разбитая, пыталась прикрыть следы его "заботы".

Наконец, последняя пуговица застегнута. Платье скрыло физические следы, но не могло скрыть дрожи в коленях, бледности лица, запекшейся крови на губе, слезных дорожек на щеках. Я стояла, едва держась на ногах, глядя в пол, не в силах поднять взгляд на него. Боль была всепоглощающей, но сильнее нее было чувство глубочайшей ярости, тлеющей где-то под пеплом стыда и бессилия. И страх. Страх, что Хогард за дверью услышал хоть что-то. Услышал мой сдавленный стон, мой хрип, мое немое отчаяние.

– Ты можешь идти, – произнес герцог. Его голос вернулся к обычной, холодной вежливости. – И помни цену своеволия.

Он повернулся и пошел к своему креслу, к бокалу. Дело было сделано.

Глава 11.

Когда я вышла из кабинета герцога, боги даровали мне небольшую милость. Меня ждал не Хогард, и это было отрадно. Не знаю, как бы я скрыла от него то, что произошло.

Вместо него рядом с двумя королевскими гвардейцами молча стоял Эрик. Я с тихой грустью отметила, что больше всего на свете хотела бы увидеть здесь, на месте Эрика, хранителя Джэка. К сожалению, я вряд ли когда–нибудь с ним встречусь.

Когда я вышла в коридор, бледная, в холодном поту, ни один из гвардейцев не посмотрел на меня.

Знали ли они, что произошло в кабинете герцога? Я не издала ни звука, даже когда шестой и седьмой удары полоснули мою спину, как молнии, а герцог ловил каждый жадным взором.

Если гвардейцы осведомлены, я ничего не могу поделать ни с этим, ни с горечью позора, который обжигал сильнее, чем горела иссеченная спина.

Но Эрик знал. Это знание отпечаталось в глубоких складках вокруг его рта, пока мы шли к лестнице. Каждый шаг натягивал пылающую кожу.

Он подождал, пока за нами закрылась дверь, и задержался на лестничной площадке, озабоченно глядя на меня янтарными глазами.

– Насколько все плохо?

Я прижала к юбке дрожащие руки.

– Я в порядке. Просто нужно отдохнуть.

– В порядке? – Его загорелые щеки покрылись пятнами. – Ты тяжело дышишь и идешь так, словно каждый шаг дается с трудом. Зачем притворяться?

Я не притворялась, но признаться в том, как мне плохо, означает дать Айстриду то, что он хочет.

– Бывало хуже.

Ноздри Эрика затрепетали.

– Этого вообще не должно было случиться.

С этим я не спорила.

– Он рассек кожу? – настойчиво спросил он.

Да? Нет? Возможно?

– Я не… не думаю.

Эрик печально покачал головой.

– Ты говоришь так, будто это просто царапины. За что тебя наказали на этот раз?

Я улыбнулась устало и осторожно, словно от улыбки по лицу могли пойти трещины.

– Его вывело из себя произошедшее в Тронном зале, а это не самое малое оскорбление из тех, за которые он меня наказывал. И сегодня, пока я сидела в атриуме, туда заявились две леди. Ему это не понравилось.

– Седьмое пекло… – выругался хранитель. – Ты должна быть осторожной, Мириам..

Я слегка улыбнулась.

– Я буду в порядке, Эрик.

Он промолчал, и я не поняла, поверил ли он мне. В любом случае, это не имеет значения. Он ничего не мог сделать. Никто не может.

Я решила сменить тему.

– Как ты узнал, где я?

Эрик шёл в шаге позади меня.

– Хогард прислал за мной одного из слуг герцога. Он… беспокоился о тебе.

У меня екнуло сердце.

– Почему?

– Он сказал, вы с Дафной обе были встревожены вызовом герцога. Он думал, я смогу объяснить.

– А ты?

– Я сказал ему, что не о чем беспокоиться и что я сменю его на посту. – Эрик наморщил лоб, между делом беря меня под руку, чтобы поддержать. – Он не очень-то хотел уступать, но я напомнил, что старше по званию.

Я скривила губы.

– Уверена, это подействовало.

– Как ушат воды.

Мы спустились на следующий этаж. Осознание, что я все ближе к своей кровати, помогало мне идти. Я размышляла над тем, что сделал Хогард.

– Он… он довольно наблюдателен, правда? И у него хорошая интуиция.

– Да, – вздохнул Эрик, наверное, думая о том, что это не очень хорошо. – Да, он такой.

Дверь в мои покои захлопнулась за спиной Эрика, и только тогда я позволила себе рассыпаться. Не до кровати. Просто сползла по резным дубовым панелям на холодный каменный пол, прижав колени к груди. Каждое движение отзывалось огненной волной по спине. Семь полос. Семь напоминаний о власти Айстрида. Семь доказательств моей беспомощности.

Следующие дни слились в мутное, болезненное небытие. Боль была всепоглощающей. Она будила меня ночью, когда ткань простыни прилипала к воспаленным полосам. Она заставляла замирать на полуслове, когда неосторожный поворот туловища посылал острый сигнал в мозг. Я почти не ела. Разговаривала односложно. Мир сузился до размеров кровати и жгучего огня между лопатками и чуть ниже.

Спасителем стала Дафна. Ее пальцы, обычно такие нежные и неуклюжие, становились удивительно точными и бережными.

– Держись, Мира, – шептала она в первую ночь, осторожно приподнимая ткань моей ночной рубашки. Ее тихий вдох был красноречивее любых слов. – Ох… Этот монстр…

Холодок мази был блаженством. Аромат алоэ и чего-то горьковатого, целебного наполнил комнату. Но даже ее прикосновения, сколь бы осторожны они ни были, заставляли меня впиваться пальцами в матрас, стискивать зубы до хруста.

– Он… он говорил о маме, – выдохнула я как-то сквозь слезы, когда боль чуть отпустила после очередного нанесения. – Айстрид. Сказал, что знал ее. Что она была «особенной».

Пальцы Дафны на мгновение замерли.

– Что? – ее голос дрогнул. – Почему… почему он сказал это сейчас?

– Не знаю, – прошептала я, уткнувшись лицом в подушку. Может, чтобы сломить? Чтобы боль от потери смешалась с физической? Чтобы я почувствовала себя еще более одинокой, еще более уязвимой перед ним? Сработало. – Это… это было как удар ниже пояса. Прямо перед… началом.

Дафна промолчала, но я чувствовала, как ее пальцы снова задвигались, нанося мазь с удвоенной нежностью. Ее молчание было красноречивым. Мы обе понимали изощренную жестокость герцога. Его умение бить точно в незащищенное место.

Дни тянулись, отмеряемые пульсирующей болью и визитами Дафны с ее прохладной мазью. Постепенно, очень постепенно, жгучий огонь сменился глубокой, ноющей теплотой, а потом и просто тупым напоминанием о себе при резких движениях. Сон перестал быть отрывочным кошмаром.

***

Проснулась я от того, что в комнате было светло. По-настоящему светло. Солнечные лучи, теплые и золотые, пробивались сквозь щели в тяжелых шторах, пылинки танцевали в их лучах. И… не было привычной волны боли при пробуждении. Она была – да, глухое, далекое эхо где-то в глубине тканей спины, но не острый нож, не всепоглощающий пожар.

Я осторожно потянулась, чувствуя, как мышцы отзываются легкой скованностью, но не протестом. Глубокий вдох. Воздух больше не обжигал легкие страхом. В комнате пахло… летом? Свежестью? Чем-то чуть сладковатым и незнакомым.

Повернула голову на прикроватный столик, где обычно стоял кувшин с водой да, возможно, забытая Дафной баночка мази.

И замерла.

Там, в простой глиняной вазочке, стоял пучок васильков. Не розы из оранжереи, не вычурные лилии. Простые, дикие, ярко-синие васильки. Их лепестки, чуть влажные от росы или воды, казалось, ловили солнечные лучи и отражали их чистым, насыщенным сиянием. Словно… капли летнего неба, упавшие на темное дерево столика.

Сердце екнуло. Такие цветы мне дарила мама в детстве.

– Боги создали эти цветы, вдохновляясь твоими глазами, малышка, – всегда говорила она.

Но кто? Кто мог принести сюда полевые цветы? Дафна? Она предпочитала что-то более изысканное. Эрик? Сомнительно. Служанка? Ни одна бы не осмелилась.

Оставался только один вариант. Тот, чья интуиция была острее ножа, и чьи ореховые глаза проникали в самую душу. Хогард.

Я осторожно приподнялась на локтях. Спина отозвалась лишь легким напоминанием – «я здесь, но я затихаю». Невероятное облегчение. Я протянула руку, осторожно коснувшись прохладного лепестка. Он был нежным и живым. Совершенно не вязался с каменной холодностью замка, с жестокостью, что царила в его стенах. Это был кусочек внешнего мира, свободы. И… молчаливый знак. «Я знаю. Я видел твою боль. Я помню цвет твоих глаз».

Легкий стук в дверь.

– Войди, Даф, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и сонно.

Дафна вошла с мазью. Ее лицо было бледным, глаза заплаканными. Увидев меня, она попыталась улыбнуться, но улыбка была кривой и виноватой. Взгляд метнулся к василькам – и она резко опустила глаза.

– Мира! Ты… ты сидишь! – выдохнула она, голос дрожал от явного облегчения и чего-то еще.

– Да, – ответила я спокойно. – Спина… терпит. Цветы неожиданные. Полевые. – Я сделала паузу, наблюдая, как она нервно перебирает баночку. – Кто-то с доброй душой.

Дафна кивнула, не поднимая глаз. Подошла, ее руки заметно дрожали, когда она отвинчивала крышку.

– Давай… давай я нанесу мазь, – пробормотала она, избегая моего взгляда.

Я молча повернулась. Ее пальцы были нежными, но виновато-торопливыми. Прохлада мази принесла облегчение.

– Спасибо, Даф, – тихо сказала я, глядя в стену. – Ты… как всегда, вовремя.

Тишина за спиной стала гулкой. Потом – сдавленный всхлип.

– Мира… – голос ее сорвался. – Прости меня. Пожалуйста. Я… я проболталась. Хогарду.

Я не дернулась. Не обернулась. Просто закрыла глаза на секунду, впитывая удар. Что ж… Значит, так. Где-то в глубине души я понимала, что рано или поздно правда вырвется наружу, это был лишь вопрос времени.

– Он подловил меня вчера вечером, – Дафна говорила сквозь слезы, торопливо, словно боялась, что ее остановят. – Сказал, что ты… что ты выглядишь как после битвы, но без ран. Спросил напрямую, связано ли это с герцогом. А потом… – Она замолчала, ее дыхание стало прерывистым. – Он смотрел на меня, Мира. Так смотрел. Будто видел насквозь. Голос у него был тихий, но… но такой железный. Он сказал: «Леди Дафна, если с ней что-то случилось, и вы это скрываете, вы делаете ей только хуже. Я должен знать, чтобы защитить. От всего». И он не отступал. Стоял, ждал. А я… я не выдержала этого взгляда. Я… я рассказала. Все.– Она всхлипнула, – Я чувствую себя предательницей! Прости…

Я ощутила внезапно нахлынувшую волну стыда и гнева, но не на нее. На Хогарда. На Айстрида. На всю эту жестокую игру. Но поверх всего – та самая неуклюжая теплота от синих лепестков на столике. И понимание. Дафна не выстояла. Она не солдат. Она – подруга, испуганная и чувствующая вину. Хогард… он как сканер. Увидел аномалию – и не остановился, пока не добился своего. Ради долга? Или ради… меня?

Я осторожно обернулась, взяв ее дрожащие руки. Ее глаза были полны слез и страха осуждения.

– Дафна, тише, – сказала я мягко, удивляясь собственному спокойствию. – Ты не виновата. Он… мастер задавать вопросы. Уж я-то  знаю. – Я слабо улыбнулась. – Не плачь. Видишь? Я в порядке. А эти… – я кивнула на васильки, – …они, как ни странно, помогают. Напоминают, что есть что-то… живое. Помимо всего этого.

Она всхлипнула, утирая лицо.

– Но теперь он знает! – прошептала она, как о самом страшном.

– Знает, – подтвердила я. Стыд сжал горло, но я не позволила голосу дрогнуть. – Возможно, это даже к лучшему. Теперь он знает на что способен герцог и… будет осмотрительнее. – Я постаралась вложить в слова легкую иронию. – Иди, Даф. Умойся. Все хорошо. Правда.

Она ушла, еще раз прошептав «прости». Я осталась одна, глядя на васильки. Стыд был знакомым жжением на щеках. Но под ним, как родник подо льдом, пробивалось что-то другое. Он догадался. И… принес цветы. После того, как вытянул правду из Дафны. Не для жалости. Не для контроля. Как… молчаливый знак? "Я вижу твою боль. И вижу, что держишься". Это было невыносимо лично… и почему-то бесконечно важно.

Твердый, но негромкий стук в дверь. Знакомый ритм.

– Войдите, – сказала я, откинувшись на подушки, стараясь придать лицу выражение усталой безмятежности. Руки спокойно лежали на одеяле. Я мысленно собрала остатки сил, готовясь не только к разговору, но и к возможному шквалу чужих чувств. Мой дар, притупленный болью и изоляцией последних дней, всё еще дремал где-то на периферии, но я знала – он проснется при контакте.

Хогард вошел. Остановился на привычной дистанции – близко, чтобы слышать, далеко, чтобы не нарушать границы. Ореховые глаза мгновенно оценили меня: цвет лица, позу, глубину дыхания. Затем взгляд скользнул к василькам. Ни тени смущения. Ни намека на "я знаю твой секрет". Только… внимательность. Как будто ждал, не швырну ли я вазу.

Я осторожно открыла внутренние шлюзы, настраиваясь на его эмоциональный фон. Ожидала чего угодно: жалости, осуждения, холодной оценки ситуации. Но то, что коснулось моего дара, было иным. Плотное, как броня, самообладание. Под ним – глухой гул, похожий на сдержанную ярость, направленную не на меня, а куда-то вовне, в сторону кабинета герцога. И… что-то еще. Острое, колючее, почти неуловимое – вина? Бессилие? Оно было спрятано так глубоко, что я едва уловила его эхо, прежде чем оно растворилось за его железной волей. Он мастерски контролировал не только лицо, но и чувства. Это было почти восхитительно – и немного пугающе.

– Доброе утро, Мириам, – произнес он. Голос был ровным, но без привычной стальной обертоности. Почти… мягче. – Рад видеть тебя в лучшей форме.

Я встретила его взгляд. Не отводя глаз. Не позволяя ни капли стыда или упрека просочиться наружу. Только легкая усталость и… что-то вроде любопытства. Зная, что бушует под его спокойствием, мне стало чуть легче держать свою маску.

– Утро доброе, хранитель, – ответила я, голос звучал чуть хрипловато, но естественно. – Благодаря Дафне и ее волшебной мази. – Маленькая пауза. Достаточная. – И… неожиданному дополнению к декору. – Легкий кивок в сторону васильков. – Очень… жизнеутверждающе. Для каменных стен.

Хогард не дрогнул. Его взгляд снова скользнул к цветам, потом вернулся ко мне. В уголках его глаз – не улыбка, но что-то вроде… ослабления напряжения. Я снова почувствовала легкое касание дара: гул ярости чуть стих, уступив место чему-то более сложному – сосредоточенной оценке, смешанной с… облегчением? Увидев, что я не сломана, что могу говорить с ним, да к тому же с иронией, он позволил себе чуть расслабить внутренний кулак.

– Они растут у восточной стены, – сказал он просто, как о погоде. – В тени. На камнях. Но цветут. – Пауза. Он будто взвешивал слова. Чутье уловило крошечную искру чего-то почти нежного, когда он говорил о цветах, но она мгновенно погасла, скрытая практичностью. – Упрямые. Как и все, что стоит того, чтобы жить.

Эти слова не были извинением. Не были объяснением. Они были… констатацией. Факта моей боли (косвенно), факта моей стойкости (прямо) и факта этого упрямого синего пятна в моей каменной реальности. Никакого пафоса. Суровая правда, как бы говорящая: "Ты ранена. Мир жесток. Но ты – как они. Пробиваешься".

Теплая волна – неловкая, нежеланная, но сильная – снова подкатила к горлу. Я опустила глаза на одеяло, чтобы скрыть внезапную влажность в них. "Упрямые". Он видел не только унижение. Он видел… меня. Ту, что вышла из кабинета, не сломавшись до конца. И, благодаря дару, я поняла отчётливо и ясно, что этот жест был сделан не как жалость, а как молчаливый салют моей силе.

– Да, – тихо согласилась я, глядя на складки ткани. Голос чуть дрогнул, и я быстро выровняла его. – Упрямство… иногда единственное, что остается. В щелях между камнями. – Я подняла взгляд, снова встретив его. Маска была на месте: легкая усталость, сдержанность. Но, возможно, в моих глазах светилось что-то еще – не ярость, а сложная смесь признательности и усталой стойкости. Я протянула руку, не глядя, коснулась прохладного, бархатистого лепестка василька. Прикосновение к живому цветку, наполненному простой, чистой жизнью, стало глотком свежего воздуха после тяжелой плотности его сдержанных эмоций. – Они пахнут летом. Напоминают о… лучших моих временах.

Закрыв глаза на долю секунды, я позволила себе почувствовать его снова. Тот гул ярости был все еще там, на заднем плане, но поверх него теперь лежало что-то твердое и ясное – решимость. Решимость стоять на своем посту. Защищать. Несмотря ни на что. Эта решимость, холодная и несгибаемая, как клинок, была… утешительной.

– Всегда к вашим услугам, – ответил он, склонив голову ровно настолько, насколько позволял долг. В ореховых глазах блеснули искорки юмора – лёгкие, почти неуловимые, но настоящие. Я почувствовала, как они отражают крошечную вспышку тепла где-то в глубине его строгого самообладания. – Прикажете принести завтрак?

Эта искорка, такая неожиданная и искренняя, вызвала лёгкую улыбку на моих губах. Улыбку не только к его словам, но и к тому крошечному прорыву тепла сквозь его броню, который я смогла уловить.

– Да, – кивнула я, не в силах добавить больше слов. – Пожалуйста.

Он развернулся и вышел, тихо закрыв дверь.

Я осталась одна. Солнечный свет лился на васильки, заставляя их сиять ослепительно. Отголоски стыдливости еще тлели где-то в глубине. Но поверх них, как теплая волна, накрывало другое чувство. Он догадался что что-то не так. Узнал про мой самый страшный позор. И принес цветы. Именно эти цветы… И выбрал не слова, не расспросы, а этот немой знак солидарности с упрямой жизнью. И в этом, вопреки всему, было щемящее, запретное тепло, пробивающееся сквозь все мои защиты. Как василек в щели у восточной стены.

Глава 12.

Этой ночью сон не шел.

Дафна отправилась в "Ночную звезду" на свидание со своим возлюбленным. На этот раз я не захотела идти с ней. Слишком рискованно. Да и настроение не то.

Я стояла у окна, наблюдая за пыланием трёх дюжин факелов, зажженных на Великой стене. Их огни сияли маяками в бескрайней темноте, обещанием безопасности для спящего города.

Обычная тишина замка Айстридов сегодня давила, как погребальный саван. За окном, за толстыми стеклами, лунный свет стелился по спящему городу серебристой, обманчиво мирной дымкой. Но внутри меня все клокотало. Обрывки дневных разговоров – шепот слуг о тревожных знаках у Великой Стены, жесткий приказ герцога усилить ночные дозоры, холодный, оценивающий взгляд самой герцогини – сливались в навязчивый гул тревоги. И страх. Вечный, подспудный страх перед Безликими, перед вальтурианцами, перед призраками прошлого, в котором они убили моих родителей. Этот страх был моим спутником, моей тюрьмой.

Но сегодня он был иным. Не просто фоновым шумом, а живой, колючей сущностью, прорывающейся сквозь мои попытки заблокировать чужие эмоции. Что-то неуловимое вибрировало в воздухе, что-то темное и голодное. Мой дар, обычно послушный инструменту для глушения внешнего мира, сегодня вел себя как испуганный зверь, улавливая отголоски чужой паники даже сквозь каменные стены замка. Думаю, это последствия перегрузки.

Внезапно со всех четырех углов  Великой стены затрубили в рога, разбивая напряженную тишину ночи. Звук, от которого стыла кровь и замирало сердце. Один. Два. Три… Мысль пронзила ледяной иглой. Нападение!

Главный запрет герцогини – не покидать замок – горел в ушах, но мысль о Дафне, маленькой и беззащитной, попавшей в беду из-за своей любви… Это перевешивало любой страх перед наказанием.

Не помню, как решилась. Одно мгновение – и я уже была у сундука, натягивая на себя одежду простолюдинки, следующее – стояла у потайной двери, известной лишь нам с Дафной, да, возможно, призракам прошлого.

Холодный ночной воздух Астрагарда ударил в лицо, как пощечина, когда я выбралась в узкий переулок за кухонным двором. Город спит? Нет. Теперь я чувствовала это явственнее. Спящим был лишь фасад. Ветер доносил отдаленные крики, лязг металла, глухие удары, которые отдавались в висках. И запах… Сладковатый, тошнотворный запах крови и чего-то дикого, звериного.

Я прижалась к холодной стене, пытаясь унять дрожь и хаотичный поток чужих эмоций, бьющихся в мою психику: животный ужас, ярость, агонию. Мой дар захлебывался. Я сжала кулаки, сосредоточившись на внутренней тишине, на том самом барьере, которому меня научил Джэк – "Контролируй. Блокируй. Не пускай." На мгновение стало легче, но цена – оглушительная внутренняя глухота, от которой кружилась голова.

На Великой стене снова затрубили. Одновременно со звуком труб из-за Стены донесся первый, леденящий душу вой. Не один – хор. Звериный, полный нечеловеческой жажды. Морфы. Они пришли. Не прорвались – штурмовали.

Я выбежала на небольшую площадь перед "Ночной Звездой". Трактир был открыт, из окон лился теплый свет и смех, но праздник оборвался на полуслове. Люди высыпали на улицу, лица бледные, обращенные к Стене. Я искала глазами Дафну – и нашла. Она стояла рядом с Элиасом у двери трактира, крепко держась за его руку, ее глаза были полны ужаса, устремленного вверх.

Я последовала ее взгляду.

Великая Стена, неприступный символ защиты Лунархов, была жива… движением теней. По ее темной громаде, цепляясь когтями за малейшие выступы, лезли они. Морфы. В свете факелов стражников, бегавших по зубцам, мелькали искривленные силуэты – шерсть, слипшаяся от смолы и грязи, длинные когти, впивающиеся в камень, горящие в темноте глаза. Они не были единой массой, как при прорыве. Это были десятки отдельных кошмаров, карабкающихся с пугающей ловкостью и упорством, словно огромные, мерзкие пауки. Их вой сливался в непрерывный, душераздирающий гул, нависающий над городом. Стрелы свистели вниз со стены, камни летели, сбивая некоторых тварей в темноту. Но они лезли снова и снова. Казалось, сама Стена стонет под их весом и яростью.

– Дафна! – крикнула я, пробиваясь к ней сквозь замершую в ужасе толпу. Она обернулась, ее лицо исказилось от облегчения и страха.

– Мира! Они… они на Стене! Они могут перелезть! – ее голос дрожал.

Именно в этот момент один из морфов, крупный, с рогами, как у горного козла, добрался почти до вершины. Он вцепился в край зубца, его морда, искаженная яростью, уже виднелась над камнем. Стражник рядом замер, слишком поздно занося копье. Раздался дикий вопль твари – торжествующий? – и он рванулся вверх, чтобы перевалить…

Чёрная молния меча сверкнула в факельном свете. Голова морфа, отсеченная одним точным ударом, покатилась по каменному парапету вниз, а безжизненное тело рухнуло за Стену, в темноту. На зубцах, прямо над местом прорыва, стоял Хогард. Он казался нечеловечески спокойным посреди хаоса. Его мундир был запачкан, но не изорван, лицо – маска ледяной концентрации. Он не кричал. Он командовал, его голос, резкий и несущийся над ревом морфов, резал панику:

– Щиты – к краю! Гвардейцы – вперед! Бейте по лапам, когда лезут! Арбалетчики – фланги, не давайте скапливаться! Лей смолу на участки ниже!

Он двигался вдоль зубцов, как хищник, его меч сверкал не для красоты – это был инструмент смерти. Он отбрасывал копьями цепляющихся тварей, рубил когтистые лапы, протянувшиеся через край, его удары были выверены и смертоносны. Он не просто сражался – он руководил обороной этого участка, вдохновляя солдат своей холодной уверенностью. Простые гвардейцы, минуту назад готовые дрогнуть, теперь держали строй, следуя его командам. Они дрались не за Лунархов в далеком замке, а за свои жизни, за дома внизу, за Астрагард.

Мой дар, несмотря на попытки барьера, ловил волны их страха, ярости, боли от ожогов смолой… и решимости, которую вселял в них Хогард. Это был странный коктейль, от которого кружилась голова. Я видела, как молодой стражник, которого Хогард только что спас от когтей другого морфа, с новыми силами бросился на помощь товарищу. Они гибли там, наверху, но гибли, защищая, а не в беспорядочном бегстве.