Читать онлайн 383: Pulsar. Ты – моя последняя история

Иногда, чтобы не сойти с ума, нужно подружиться с монстром. Или хотя бы поговорить с ним.

Меня зовут Арияна. Я не психолог, не журналист и не моралист. Я – человек, который долго и мучительно собирал себя из кусков. И эта книга родилась не потому, что я знала, как правильно. А потому, что я помнила, как больно.

«383» – это не роман о любви. Это не про то, как жертва полюбила своего похитителя.

Это история о переплавке, о посттравме, о том, как иногда наше спасение похоже на смерть, а свобода – на клетку.

Адель – не идеальная героиня. Она путается, ломается, молчит, молится, возвращается туда, откуда хотела бежать.

Михаэль – не герой и не антигерой. Он – результат. Следствие. Осколок системы.

Эта книга родилась не из желания шокировать.

А из необходимости проговорить то, что нельзя было сказать вслух.

Я знаю, что она вызовет разные реакции. Кто-то отвернётся. Кто-то узнает себя.

Кто-то скажет: «Так не бывает». А кто-то прошепчет: «Было. Только я об этом молчал (а)».

Я написала эту историю для тех, кто однажды проснулся в темноте – не зная, кто он.

Для тех, кто выжил. Но так и не понял – как теперь жить.

И для тех, кто всё ещё слышит стук сердца внутри себя.

Это не роман о правильных поступках.

Это роман-одержимость о том, как тело помнит то, что разум пытается забыть.

И как даже в самых сломанных людях может гореть странный, упорный огонёк —

не про любовь.

Про выживание.

Про становление собой.

Пролог. Точка отсчёта: ТУМАН.

Лаванда пахла смертью.

Не той, что тихо крадётся – а той, что однажды уже коснулась тебя. И вот теперь ты снова чувствуешь её на чужой коже.

Я сидела за его спиной, сжимая руками талию, потому что мотоцикл несся слишком быстро. Сердце било тревогу, а мозг – молчал. Будто кто-то выдернул шнур из розетки, а потом… плавно подключил обратно.

Макс.

Он был нужен мне. В моей памяти – как якорь. И я ждала его. Я точно помнила, что ждала. Но сейчас – обоняние работало острее, чем логика. И оно подсказывало: это не он. Это был тот запах. Лаванда. Как в палате, где я впервые видела его. Как в отчётах. Как во снах.

И вдруг – осознание. Я сижу за спиной убийцы.

И не могу вспомнить, как оказалась тут. Почему у меня дрожат руки. Почему в голове зияет дыра.

– Останови.

Голос сорвался, прозвучал тонко, почти жалобно.

Он свернул на лесную тропу и остановил.

До последнего я надеялась что это Макс…

Он начал снимать шлем.

Я рванулась – неуклюже, без расчёта, как человек, у которого больше нет времени быть осторожным. Мужчина резко дёрнулся. Он схватил меня за куртку, дернул меня к себе – и ударил. Шлемом. В висок.

Тьма не была мгновенной.

Сначала – боль. Потом – тишина.

А потом – ничего.

^{Глава 1. Память залитая дождем}

Запах..

Запах сырости. Плесени. Сырой земли. Хвойной смолистой коры..

И дождь. Дождь барабанил по стеклу с такой монотонной решимостью, что казалось – он пытается что-то сказать.

Холодно. Зябко.

Голова ныла, в ушах звенело – будто кто-то крутил ручку старого радиоприёмника в поисках утерянной частоты. Я не понимала, как, но смогла сесть. Просто подняться уже казалось подвигом.

В полной темноте я старалась различить очертания предметов. Комната – если это вообще была комната – качалась, кружилась, словно я была на корабле, в штормящем океане.

Я потеряла счёт времени.

Не понимала, сколько я сидела вот так.

Через маленькое узкое окно почти под самым потолком проникал сумеречный свет. Ветер задувал в маленькую щель между оконных ставней донося пряный лесной воздух…

Что было до этого?..

Память будто кто-то вырвал из головы с мясом.

Я пыталась вспомнить своё имя.

Хотя бы имя…

Но в голове был только белый шум. Монотонный, шумящий – как у разбитого телевизора.

Чувство беспокойства и едкого волнения кольнули в груди и от мысли, что я могла оказаться пленником чего-то или кого-то, подкатили тошнотворным комком к горлу..

Оно будто смотрело на меня.

Тревога, как застрявший в горле осколок, росла внутри. А потом пришёл страх. Липкий, животный… и я заплакала. Просто сидела и рыдала, бессильно.

Нащупав стену, я попыталась встать. Всё тело будто било током – тысячи царапин и ссадин напоминали, что сюда я пришла не сама. Меня тащили. Волоком. Через иглы, ветви, землю.

Глаза, наконец, привыкли к темноте – и я смогла разглядеть обстановку: матрас на полу, грязный плед, ржавые цепи, свисающие с потолка.

На цепях были… следы.

Они блестели, отражая тусклый свет.

Я подошла, дрожащими пальцами коснулась металла…

Кровь. Запёкшаяся, темно-бурая.

Холодок пробежал по спине.

Руки затряслись словно в треморе и я прижалась к стене, пытаясь спрятаться в темном углу. Это была не комната вовсе…

Это подвал… Это был чертов грязный подвал чего-то дома… Возможно – брошенного, возможно – обжитого кем-то, кто не должен жить среди людей.

Я зарылась пальцами в волосы, стиснула череп, будто хотела выдавить воспоминание.

И оно пришло.

Глаза. Яркие, голубые.

Он звал меня… по имени.

Смех.

Там были дети. Яркие козырьки ларьков с жвачкой и сладкой ватой.. Кричащие люди и зазывалы. Они приглашали посетить свой аттракцион… Конечно же! Это был парк аттракционов!! Мы смотрели с ним на город с высшей точки колеса обозрения. Ели мороженое. Я помню как включились первые фонари… Как небо становилось темнее, и ты снял шлем…

Шлем…

Мотоцикл..

Дыхание перехватило и ужас не давал вздохнуть снова… Нет… Не может быть… откатись… Откатись назад во времени Адель…

Адель. Меня зовут Адель! Так, уже лучше..

Ну же Адель, вспоминай… Я ехала с ним по дороге, держала за куртку..И едва не упала… Почему?

Что заставило меня опуститься?

Если я знакома с этим человеком, значит мне надо с ним поговорить… вероятно, что я смогу найти компромисс… Если мы знакомы, он должен будет меня отпустить! Он ведь… человек?

Я бегло пробежала взглядом по подвалу в поисках двери и сверху донесся стук и скрип половых досок над головой.

– Эй! – закричала я, сорвав голос. – Эй! Я здесь! Выпусти меня!

Шаги остановились. Он услышал.

– Мне в туалет надо! Слышишь? Пожалуйста!

Я стала стучать по потолку как раз в том месте где стоял человек.

Затем шаги отдалились в глубь комнаты и подошли к другому концу помещения. Проем в потолке открылся, свет больно ударил по глазам. С грохотом вниз упало металлическое ведро.

– Эй! Подожди! Стой!

Едва я подбежала к люку, дверь захлопнулась.

– Ведро для помоев? Издеваешься?! Выпусти меня!! Ты, псих! Трусливый ублюдок!!

И он ушел.

Молча.

Не знаю сколько дней прошло после этого. Я так ни разу не увидела того, кто запер меня в этом подвале…

Он не приходил.

Я не ела и с трудом засыпала.

Мне хотелось вдохнуть свежего воздуха, хотелось есть. Я мечтала – нет, молила – просто о возможности помыться.

Но больше всего, мне хотелось жить.

В голове я перебрала все виды и способы побега, но не знала где нахожусь. Поэтому все-равно не смогла бы сделать этого.

Я стала долбиться в люк и кричать. Я чувствовала, его присутствие, он был там, сверху. Наблюдал за мной.

Я долбилась в люк до тех пор пока затхлый воздух не стал мешать мне дышать. Помню, что пространство словно завалилось набок и темнота начала заволакивать взор.

Тогда свет снова проник в мое темное заточение и силуэт мужчины спустился вниз.

Шаги его мягкие и спокойные. Он присел передо мной держа в руках мой ингалятор. Освобождение от удушливых тисков было так близко, Но мне не хватило сил даже дотянуться до него.

Всё исчезло.

И осталась только темнота.

_{Глава 2. Где твоё место}

Я очнулась от глухой, ноющей боли в шее и спине. Веки с трудом разлепились, глаза не сразу привыкли к тусклому свету – его приглушала какая-то тёмная ткань, наброшенная на голову. Но разум прояснился стремительно, едва я поняла: что сижу, крепко привязанная к железному стулу ремнями от брюк.

Ткань сдёрнули резко. Я зажмурилась. Сквозь спутанные волосы, свисавшие на лицо попыталась разглядеть фигуру. Передо мной стоял мужчина – высокий, жилистый, в идеально выглаженных чёрных брюках и водолазке, чистых до стерильности. От него пахло порошком и чем-то ещё… медицинским. Его лицо скрывала облезлая маска в форме волчьей морды. У стола он методично раскладывал ножи и лезвия.

– Что ты собираешься делать?.. – мой голос дрогнул. Он не ответил. – Эй! Не надо… слышишь?! Просто скажи, что тебе от меня нужно!

Он взял скальпель, обошёл меня со спины, ступая бесшумно. Дрожь по телу разбежалась сильной судорогой. Паника подступала изнутри, но вместе с ней – странная молитва.

«Господи… дай мне жить. Прошу. Прошу… дай мне жить»

Я повторяла это почти шёпотом, глотая слёзы. Его рука легла на мою шею – не сильно, почти бережно. И в этот миг что-то оборвалось внутри: страх растворился, уступив место ледяному смирению.

– Если хочешь убить… пожалуйста… сделай это быстро.

Я слушала как он медленно снимал с лица маску и почувствовала его дыхание у своего уха.

– Я не хочу убивать тебя. – вполголоса сказал он. – Живая ты представляешь для меня больше интереса, чем просто труп.

– Тогда… что тебе нужно?

Он вышел из-за спины и присел на корточки передо мной. Губы тронула еле заметная улыбка. Он аккуратно положил маску на стол и взглянул на меня. Его глаза были стальными, пустыми, и в этом холоде было что-то… древнее.

– Мне интересно, женщина, занимающаяся лечением душевных ран, испытывала ли физическую боль? Как ты отнесешься к боли? Как ты вытерпишь ее? Как долго будешь терпеть?

Он прокрутил скальпель между пальцами, задрал рукав моего свитера. И замер. Его взгляд упал на мои старые шрамы узорами и дорогами вырезанными до самого локтя. Они казалось смутили его… Он замешкался…

– Как интересно. Похоже, ты уже знаешь, как это бывает.

– Ты так смотришь на всех своих жертв?… – осмелела я и рискнула взять его дерзостью. – Много их у тебя на счету?

– Поверь, ты интереснее всех тех, кто уже сидел на твоем месте. – он встал и медленно стал похаживать словно волк вокруг ягнёнка. – Знаешь, ты первая женщина которой выпала честь сидеть здесь.

– Ты их сразу убивал? Насиловал?

Он усмехнулся, не отвечая.

– А ты забавная… Думаю наши игры будут гораздо интереснее, чем я думал вначале. – он облокотился на столешницу с инструментами для расправы и наклонился ко мне. – Скажи мне, малютка Элли. Как ты просчитывала где я окажусь? Везде, где бы я не появился там вечно ты со своим Железным Дровосеком. И за вами, как всегда – ментура. Это мешает мне работать.

– Я не понимаю о чем ты…

– НЕ ДЕЛАЙ ИЗ МЕНЯ ДУРАКА! – резко вспыхнул он и с грохотом перевернул столешницу. От неожиданности я вскрикнула вздрогнула.

– Ты читаешь каждое мое действие! КАЖДЫЙ МОЙ ШАГ – КАК НА ЛАДОНИ!

Он резко наклонился ко мне схватив за шею, сдавив ее. Я чувствовала, как он заставляет себя не сжимать мое горло так, чтобы не задушить.

– Скажи мне как ты это делаешь? Что ты такое?.. – шепнул прислонившись своим лбом к моему лбу.

– Как ты читаешь меня? Я хочу знать, что ты знаешь обо мне.

– Прошу… – всхлипывала я. – Я не знаю, правда. Я… я еле своё имя вспомнила…

Он резко отстранился, сжал мое лицо рукой, осматривая меня.

– Амнезия?.. Неужели снова переборщил… – тихо выдохнул. Затем начал расстёгивать ремни.

– Ну значит… Сидеть тебе здесь, пока не вспомнишь. Поверь, это не займёт много времени.

Когда я поняла, что ремни больше не сдерживают меня, я сжала руки в двойной кулак и ударила снизу – в челюсть. Он рухнул. Я ринувшись к выходу, и стала дергать дверь пытаясь снять ее с цепочки. Лай собак заставил меня отступить.

За спиной послышался смех.

– Ты не выйдешь отсюда. Глупышка. Еще ни один не выходил.

Я лихорадочно искала хоть что-то что помогло бы мне обороняться, ничего кроме разбросанных по полу лезвий я не увидела.

Если мне удастся проскользнуть под его рукой и схватить охотничий нож, то для того что бы нанести ему удар мне придется сначала увернуться от второй руки, слишком долго… но если сделать обманный маневр как в баскетболе, я могу схватить скальпель и ударить в ногу, перерезанная мышца не даст ему двигаться так же быстро и я смогу выиграть время.

Все эти мысли заняли доли секунд и я рванула к окну. Едва его тело подалось ко мне, я нырнула под его рукой в другую сторону, схватила скальпель и нанесла удар. Маньяк издал сдавленный стон пытаясь перетерпеть боль.

– Ах ты… сука! – зашипел он от боли.

Едва я успела сообразить, он хлестнул меня по лицу и потеряв равновесие я повалилась с ног ударившись лопаткой об ножку лежавшей на полу столешницы.

– Ты испортила мои брюки.. – он вытащил из ноги скальпель. – Если бы ты ударила чуть выше, тогда бы твой план сработал. А это… просто царапина, которая быстро затянется. Знаешь, Я был бы к тебе мягок, если бы ты не выкинула эту выходку.

Он так же не спеша шел ко мне, даже не прихрамывая на раненную ногу и вертел в руках лезвие с остатками его крови. Я медленно отползала назад пока не уперлась в стену.

– Пребывая здесь, ты должна понять… – говорил он перекидывая через меня ногу и усаживаясь мне на живот. – Усвоить несколько правил…

Я начала отмахиваться и отталкивать его руками, но психопат ловко перехватывал сначала одну, затем вторую и зажал локти под коленями. Теперь я была обездвижена и могла мотать только головой. В своем же монологе он не останавливался.

– Ведь ты должна знать, где твое место. Это мой дом и ты здесь не гостья. – он оголил меня до предплечья и слегка провел тупой стороной скальпеля от ключицы до плеча и остановившись между ними развернул лезвием к коже и начал вырезать.

Боль наносимая моему телу заставляла меня кричать и заливаться слезами, а он все так же говорил.

– Теперь наша кровь будет перемешана. Ты моя. И принадлежишь мне. И буду делать с тобой все, что посчитаю нужным. Запомни это. Пусть боль, станет твоим вечным напоминанием обо мне.

Я чувствована как скальпель рассекает и без того измученную плоть. Голос так осип, что из груди рвался только сдавленный стон.

– Из этого леса не выбраться. Он – мой. Я знаю каждый поворот, каждую корягу. Любая попытка бегства – бессмысленна. Тише… Не брыкайся… Всё, я закончил.

Он погладил меня по лицу. Затем поднял, взял под руки и потащил к люку.

– Ты побудешь здесь, – Он скинул меня вниз и закрыл за собой дверь. Я свернулась калачиком на полу даже ни имея силы подняться. Слегка задевая рану, я могла различить круг и узор в нем, но что это было конкретно меня уже не интересовало… в голове была одна лишь боль.

Я лежала так очень долго… холод сковывал тело, но мне было все равно, я готова была умереть прямо сейчас. Ждала, когда закончится все это.

Тело постепенно немело, я уже не чувствовала ни боли, ни холода. Всё вокруг растворялось в пустоте. Я молилась… чтобы это был конец.

Время для меня остановилось. Обрывки воспоминаний вспыхивали и исчезали, ускользая сквозь пальцы, словно песок. Стоило мне попытаться ухватиться – и всё исчезало.

Я была в коридоре тысячи закрытых дверей. За каждым слышались голоса. Я подбегала то к одной, то к другой, и не могла открыть ни одну из них. Идти становилось все труднее. Ноги проваливались словно в болото. Воздух стал удушливым и липким, а тело тяжелым, будто налитым свинцом. Оно содрогалось от непонятной мне лихорадки и не желало слушаться.

В глазах поплыло и горизонт покосился. Я оперлась на ручку двери и она со скрипом отворилась. По зрачкам ударил яркий свет и я упала..

Показался силуэт.

Он подошёл и присел рядом, коснувшись пальцами моей шеи – прощупал пульс.

Мешок с костями. Так бы я себя назвала тогда. Мне было плевать, что со мной будет. Неужели это и есть так называемый конец?

Тело оторвалось от земли и я вновь провалилась в забытие.

_{Глава 3. Я тебя вылечу}

Меня разбудило тепло и треск огня. С трудом разлепив глаза я пыталась сфокусировать свое зрение.

«Где я?»

На секунду мне показалось что все эти ужасы были каким-то страшным сном и я лежу в своей постели, а в соседней комнате сидит Карина и смотри свою ерунду. Едва я начала шевелиться как в руке что-то больно кольнуло. Только сейчас я поняла что от меня отходит какой то шнур… потом медленно я осознала, что лежу под капельницей.

«Боже… Неужели всё это было по-настоящему? Меня спасли? Я в больнице?»

Нет.

Я лежала на диване, укрытая пледом, а не на больничной койке. Не имея сил встать я щурилась и оглядывала помещение. Это похоже была гостиная, довольно просторная с большими панорамными окнами на которых висели тяжелые партеры.

Повсюду были чучела животных, на стенах головы оленя и лося. Хозяину явно нравилась охотничья эстетика, дух леса и смерть. Глаза остановились на кресле стоящем между диваном, на котором я лежала и камином, который в данный момент был единственным источником света. В кресле дремал мужчина. Я не могла разглядеть лица, и решила приподняться, чтобы понять, кто сидит передо мной. Но тело было тяжелее свинца.

– Не двигайся. – раздался тихи голос мужчины. И от этого голоса я похолодела. Замерла. – Тебе нельзя шевелиться. Твоему телу необходим покой.

– Я… я что, под наркотиками?.. – выговорила я с трудом. Язык едва ворочался.

– Нет. Под антибиотиками. У тебя острый сепсис. Моё упущение. Ты не вставала два дня. Была лихорадка и переохлаждение, последние дни были дождливыми. Пришлось перенести тебя в дом.

Я обреченно легла обратно на подушку уставившись в потолок. Плечо ужасно ныло. Лишь сейчас я осознала, что все ссадины смазаны пахучей мазью, а клейменное плечо перевязано. Я ощущала себя чистой, волосы до сих пор были влажноваты и источали мягкий лавандовый аромат.

И вдруг я ощутила стыд от одной только мысли, что он видел меня обнаженной, да еще и прикасался… а что если…

Он словно прочитал мои мысли и заговорил первым:

– Если бы я тебя изнасиловал, ты бы это почувствовала. – Он усмехнулся. – Пришлось тебя помыть, прежде чем тащить в дом. Я не люблю грязь. Она создаёт лишний дискомфорт.

– Зачем лечишь, если всё равно убьёшь?.. – прохрипела я.

– Если будешь хорошей девочкой, то мы поладим. У нас с тобой больше общего, чем ты думаешь. Кроме того, ты владеешь нужной мне информацией и… кое-какими навыками и связями с нужными мне людьми.

– Убить тебя было бы расточительством моих усилий. А еще ты возместишь мне ущерб. Из-за тебя я упустил клиента. Очень важную персону.

– И теперь мне придется тратить время на тебя, а этот ублюдок до сих пор дышит.

Сидящий тяжело вздохнул. Затем встал с кресла подошел к столику возле меня. Налил из графина в воду в стакан, сел на край дивана и протянул мне таблетки.

Я стиснула зубы.

– Спокойно, Элли… – он улыбнулся. – Это всего лишь пенициллин. Ты же хочешь поправиться?

Я не знаю, почему послушалась. То ли страх перед его гневом, то ли инстинкт выживания. Я проглотила таблетки и осушила стакан до дна.

Но внутри уже тлела решимость. Я буду считать каждый день. Запоминать каждое его движение, каждое слово. И когда сбегу – а я сбегу – пойду в полицию. Ты ответишь за всё. Я уничтожу тебя. Ты сгниёшь в тюрьме. А когда сдохнешь – я скормлю твой труп твоим псам.

Глаза слипались. Мысли медленно ускользали. Я ощущала, как он убирает мокрую челку с моего лба и перебирает пряди волос. Его холодные пальцы пахнут всё той же лавандой. Он тихо напевал на каком-то непонятном языке колыбельную. Сопротивляться сну я уже не могла и тяжелым покрывалом меня накрыла дрёма.

_{Глава 4. Внутри меня}

Я проснулась от слепящего света, который, пробиваясь сквозь крону деревьев, мягко заполнил комнату. Голова была тяжёлой, как свинцовое облако, а мысли расползались, как туман.

Вспоминая ночные события, мне с трудом верилось, что всё это было реальностью. Тело болело при малейшем движении. Я всё ещё была подключена к капельнице. Аккуратно отцепив «бабочку», вытащила иглу. Вена вспыхнула, как электрический шок.

Спустив стопы на теплый паркетный пол, я вдруг осознала как сильно хочу есть. Но поймав себя на мысли, что я тут не гость, а заложник, ум тут же протрезвел.

Я немедленно подскочила, но сделав пору шагов, ноги подкосились, словно были набиты ватой. Тело предательски не слушалось. Я делала попытку за попыткой, но максимум, что могла – это опрокидывать предметы стоящие на пути.

Звук ключа в замке оборвал мои усилия.

Через пару секунд в гостиную зашел он.

Хозяин дома стоял с бумажными пакетами в руках и с любопытством смотрел на то, как я пытаюсь ползти к выходу, по ходу роняя высокую столешницу с очевидно дорогой вазой. Он невозмутимо пошел в секцию бара чтобы поставить продукты на стойку.

Момент был критическим.

С каждой секундой ускользала надежда на спасение, но когда я поняла, что дверь он не закрыл на замок – моё сердце забилось быстрее. Я рванула к ней, упала на корточки и замерла. Перед дверью лежали два добермана, которых я не увидела за стеной отделяющей входную группу от гостиной.

Увидев меня они с утробным рыком поднялись на длинные костлявые ноги, приготовившись напасть. Клыки были в миллиметре от моего лица и я почувствовала гнилостный запах из их оскаленной пасти.

– Текила, Тень.. Фу! Наша гостья ещё не ела. Она не вкусная. – Сурово буркнул мужчина не отвлекаясь от своих дел. Собаки покорно замолчали продолжая пилить меня взглядом.

– Я смотрю тебе лучше. – спокойно произнёс худой долговязый похититель в черной водолазке. Он стоял за барной стойкой и разбирал бумажные пакеты с продуктами.

– Не хочешь апельсинового сока? Раз ты заболела, я подумал что витамином С иммунитет будет восстановить быстрее всего.

Я встала с пола и медленно стала шагать в его сторону внимательно разглядывая и оценивая своего врага.

Он спокойно продолжал свои дела, как будто я всегда тут жила. Обслуживал стакан сока, разливал его с безупречной точностью. Словно заправский бармен.

Только сейчас я стала замечать идеальную чистоту в доме. На поверхностях не было ни пылинки. На пальто, которое он аккуратно повесил на плечики не было и волоска. Он был спокоен, и очевидно был в хорошем настроении.

– Я смотрю, тебе лучше, – сказал он, не отрываясь от своих действий, – И пока ты ещё не умерла, присаживайся. – Он жестом указал на табурет. – Я оставил тебе завтрак на кухне, ты не ела?

Я осторожно села, смотря на него. Он не выглядел как псих, как маньяк, он был просто… нормальным.

Улыбался, как обычный человек. Но что-то в этом спокойствии заставляло сердце сжиматься. Он говорил, шутил, выжимал сок из апельсинов с такой самоуверенностью, будто был хозяином не только дома, но и всей ситуации.

– Ну, что? Как там твоя память? Вспомнила что-нибудь? – спросил он, вытирая руки полотенцем.

Я осторожно села за стойку, не зная, что ответить. Протянула руку к стакану с соком, но меня обуял страх. Я пыталась рассмотреть его, оценить.

Он был спокоен.

Тотально спокоен.

– Я… не знаю, – прохрипела я, чувствуя, как слова с трудом пробиваются через сухость в горле.

– Я недавно проснулась…

– И решила начать с побега? – усмехнулся он. Голос его был мягким, но в этом смехе проскользнула угроза.

– Слушай, я рассчитываю на твое благоразумие и партнерство. Я конечно восхищен твоим упорством. Чувствую, что в тебе есть что-то, что мне очень импонирует, но если мы не сможем договориться, последствия будут плохие для тебя и неприятны для меня.

Его слова прозвучали так, будто он был не просто моим похитителем. И если я буду сопротивляться, он не колеблясь примет меры.

Я в недоумении смотрела на него, будто по привычке анализируя мимику и жесты, пытаясь понять, что скрывается за этой улыбкой. О чём он думает? Ради чего весь этот цирк с соком?

Его черные волосы спадали на лицо, слегка прикрывая его серые бездонные глаза. Улыбка была широкой, голос – мягким, но эти глаза… В них была пустота. Они, как у манекена, не выражали ни малейших эмоций. От этого взгляда по спине пробежали мурашки.

Головой я понимала, что передо мной психопат. Но взгляд его глаз был как магнит – я тонула в них, как в море, где горизонт исчезает в туманной мгле.

– Так ты будешь завтракать? – его голос вывел меня из транса.

Я резко осознала, что мы стояли в тишине уже несколько минут. Его вопрос звучал вторично, и я поняла, что пропустила первый.

– Да… я бы не отказалась, – сбивчиво ответила я, приходя в себя.

Он улыбнулся, допил свой стакан сока, как будто ничего не случилось.

– Тогда идем на кухню, – пригласил он, и я послушно пошла за ним. Псы, которых я теперь видела в угрожающем молчании, не вызывали у меня никакого желания двигаться в их сторону.

Глядя на его спину, я вдруг обратила внимание на его осанку. При его высоком росте и лёгкой сутулости, он держал себя как струнка. Движения были расслабленными, почти без усилий.

Пройдя через темный коридор мы завернули в маленькую уютную кухоньку. Выглядела она очень стильно и минималистично. Все в спокойной серой гамме. Ничего лишнего, даже ручек на дверцах не было – будто этот дом не для человека, а для чего-то другого, чего-то чуждого.

Он жестом указал на стул, и я села за маленький чёрный круглый стол.

– Да, яичница так и стоит. Остыла. Это уже есть нельзя, – он свистнул, и из коридора донеслось цоканье когтей.

Хозяин аккуратно свернул яйца в рулет, разрезал его пополам и протянул собакам. Они, как дикие звери, моментально схватили угощения, проглотив их одним движением пасти, и затем начали благодарно слизывать остатки с его пальцев.

Собаки были не охраной – они словно были его тенью, его продолжением, как будто он дышал ими…

– Всё… вон отсюда, – строго, но спокойно сказал он, и доберманы исчезли, как тени, растворяясь в тёмном коридоре. Михаэль помыл руки, надел фартук и принялся жарить новую порцию завтрака.

– Как тебя зовут? – неуверенно спросила я, почувствовав, как дрогнул мой голос.

Он бросил на меня странный взгляд, но ухмыльнулся и продолжил готовить.

– Михаэль.

– Ты иностарец? Ты пел вчера на каком-то другом языке…

– Это немецкая колыбельная. Моя мать немка. Отец русский. Служил в Германии, влюбился в неё и привёз в Россию. Она прожила с ним всю жизнь. Очень хорошо говорила по-русски. Мы даже не знали с братом, что она немка.

– Старший или младший? – спросила я, решив поддержать разговор. Любая информация могла помочь мне выбраться отсюда.

– Старше меня на четыре года, – Михаэль аккуратно выложил на тарелку яичницу и принялся украшать её зеленью.

– Чем он занимается? – спросила я, продолжая поддакивать на любую тему, чтобы поддерживать его расположение.

– Больше ничем, – пожал плечами, продолжая укладывать овощи. – Только разве что… кормит червей.

От этой фразы мне стало не по себе. Ноги словно подкашивались, и я почувствовала, как волосы на руках встали дыбом.

– С ним что-то случилось? – спросила я, боясь услышать ответ.

Михаэль аккуратно поставил тарелку передо мной, положил приборы и, встряхнув салфетку, присоединился к трапезе.

– Я убил его. Как и своего отца.

Мои мысли замерли, и я почувствовала, как вся атмосфера вокруг меня становится холоднее, словно воздух сжался. Аппетит полностью исчез.

Когда Михаэль произнес эти слова, я почувствовала, как кровь в жилах застыла. В голове пронеслись неясные мысли, которые не могли образовать связный поток. Я пыталась понять, что он только что сказал, но не могла заставить себя поверить. Это было слишком невероятно, чтобы быть правдой.

Я смотрела на его спокойное лицо, его невозмутимость. Может, это была шутка?

Может, он просто играет со мной?

Он не может быть таким – человек, который убивает своих близких, не может быть настолько… нормальным.

В его глазах не было ни малейшего следа сожаления, ни тени раскаяния. Я пыталась найти в его взгляде хоть малейшую искорку лжи, но ничего не находила. Это была пустота. Пустота, которая поглощала меня, вытягивала изнутри, как вакуум.

– Зачем ты это сделал?.. – выдавила я, чувствуя, как дрожат губы.

Михаэль не ответил сразу. Его взгляд стал немного более пристальным, но в нем не было ни злости, ни жестокости. Это был просто взгляд человека, который делал что-то обыденное для себя, как если бы убийство было такой же естественной частью жизни, как завтрак.

– Ты портишь мне аппетит своими вопросами, – буркнул он, теряя терпение.

Он был прав – я разрушала его утро. Но я не могла просто сидеть и смотреть на него, не чувствуя, как внутри меня всё рушится. Я должна была в это поверить. Но мне было легче думать, что это просто не так. Что он блефует. Просто психопат, играющий с психологией жертвы.

– Как ты можешь быть таким… – попыталась я произнести слова, но они застряли в горле.

– Ешь. Свою. Еду. – его тон стал грубым, и вилка нервно заерзала в его руке.

Его резкий ответ, его грубость, его желание, чтобы я просто ела – все это подрывало мою уверенность. Вдруг я поняла, что не могу не верить ему. И это чувство страха, что всё, что происходило до сих пор, – это ужасная реальность, которая не имеет границ.

Он доел остатки овощей, встал из-за стола и кинул фартук на спинку стула.

– Помой посуду, когда закончишь, – сказал он, и, не оборачиваясь, вышел из кухни.

«Вот козел…» – подумала я, и в груди поднялось странное, тяжёлое чувство отвращения. Гнев и страх переплелись, заставляя меня еле сдерживать дрожь в теле.

Не побоялся убить отца и брата… что уж говорить обо мне. Но на какую-то долю секунды мне показалось, что он блефует. Он говорит это чтобы напугать меня?

Одно я знаю точно. Он мерзок мне до мозга костей и здесь мне нельзя оставаться. Я уверена, что Макс меня уже ищет. Мне нужно только выбраться из этого дома понять, где я и вернуться туда где мы должны были встретиться… точно!

Мои мысли лихорадочно метались и я словно пыталась собрать их как разбросанный пазл.

Мне нужно было расставить по порядку все, что происходило до пробуждения в подвале.

Выскользнув из кухни и пройдя тихонько вдоль стены, я юркнула в ближайшую дверь, которая оказалась кладовкой или чем-то вроде встроенного шкафа в котором хранились зимние вещи.

Я зарылась поглубже спрятавшись за пальто и куртки, села на кафельный пол прижав колени к груди и потихоньку покачиваясь, зарылась пальцами в волосы крепко сжимая голову и жмуря глаза.

Помню… делала так всегда. Еще маленькой девочкой пряталась в шкаф, качалась и плакала пока не утихали крики матери. В конце концов я засыпала в этом же шкафу. Иногда про меня забывали. Могли пройти сутки прежде чем она вспоминала, что у нее есть дочь. Потом она била меня и уходила из дому.

Зарывшись в угол, прижав колени к груди, я начинала покачиваться, словно пытаясь вернуть контроль, вернуть хотя бы частичку себя.

Тишина.

Словно нет ничего вокруг.

Нет ужаса и проклятых собак.

Нет его ледяных глаз.

Только биение… сердца. Моего. Упрямого.

Слишком громкого.

Если оно не стихнет – меня найдут.

Предательское сердце.

Вспомнилось, как в очередной раз мать ушла и не вернулась. Я долго плакала.. искала еду в мусорке.. делила сухой кошачий корм с котом, которого кормили чаще меня.

Никто не приходил уже несколько дней. Я обессилила и просто лежала на полу. Не было сил даже плакать.

Дверь выломали соседи. Они были шокированы условиями в которых лежал ребенок укрываясь провонявшим алкоголем и сигаретами свитером и обнимающая едва живого рыжего кота.

Они увезли меня в больницу. А после… Социальные работники забрали меня в дом малютки. Но из-за неразвитых социальных навыков я не разговаривала и никак не шла на контакт с другими детьми. Только молчала.

В детском доме я отметила свой пятый день рождения.

Тогда в моём мире не было ни тепла, ни любви. Были только боль и пустота. Я научилась выживать. Так же, как и сейчас. Так же, как тогда, когда не было сил даже плакать. Удивительно, что я вообще выжила.

_{Глава 5. Приступ}

От нахлынувших воспоминаний слезы накатывали так, словно это случилось со мной вчера. Как будто сама реальность начинала расплываться, затягивать меня в эти мрак и боль, из которых я уже не могла выбраться. Но парадокс в том, что я вспомнила об этих моментах детства только сейчас.

Всю жизнь я будто держала Смерть за руку. Словно она была моей матерью. Каждый раз, когда я готова была умереть, она будто вытаскивала меня и заставляла жить… терпеть… бороться…

Зачем мне все это?!

И вот сейчас… эта боль, эта пустота внутри. Я бы отдала все, чтобы вернуться в ту жизнь, что была. Вернуться к Максу, Карине, бабушке, вернуться к своей работе… в больницу. Там, где хотя бы был смысл.

Интересно, как там Леон? Он едва выжил в аварии и перенес покушение в клинике.

Перед глазами возникла та ситуация, когда я зашла в палату и увидела человека в шлеме со шприцем в руках. Увидев меня, он выронил его и выскочил в окно, спрыгнул по козырькам крыши и угнал на мотоцикле скрывшись в темных улицах ночного города.

Тогда я подумала на Макса..

Вспомнив свои нелепые догадки губы растянулись в улыбке.

И ведь все указывало на него, пока на полу у койки Льва я увидела сухоцветы.

Сухоцветы с ароматом лаванды… руки Михеля пропахли лавандой… я друг вспомнила, как он напевая свою колыбельную убирал мою челку и его руки… его руки пахли лавандой.

– «Из-за тебя я упустил важного клиента…» – пронесся в голове рокот его голоса. – «очень важную персону…»

Леон… он хотел убить Леона? Зачем?… Он ведь просто один из этих золотых мальчиков. Просто не путевый сын богатых родителей. Неужели Лев в чем-то замешан?..

Память возвращалась и я не знала радоваться этому или нет. Мое сердце так быстро билось, что мне стало трудно дышать. Астма стала настойчиво напоминать о себе все настойчивее.

Вдруг послышались шаги по коридору за стеной.

Я мгновенно замерла, сердце ушло в пятки.

Он уже спохватился. Он уже знает.

Я спрятала рот и нос за ладонями, чтобы было не слышно моего дыхания, стараясь не выдать себя, ощущая, как каждый вдох дается с трудом, как моё тело сковывается от страха.

Шаги стихли и я облегченно выдохнула вытирая с лица слезы.

Едва я расслабилась как штора из курток разъехалась.

Его фигура врывается в моё укрытие, как кошмар, который не хочет оставлять меня в покое.

– Май либен фройлен, зачем ты туда залезла?..

Его улыбка была хищной, жадной, как у дикого зверя, который нашел свою добычу. Он протянул руку, галантно, как будто я была его женой, а не пленницей.

Стараясь не выдать своих чувств, я медленно протянула ему свою руку. Но тут же он схватил меня за запястье, будто хотел не просто удержать, а сломать. Из моего горла вырвался стон.

– Мне нравятся прятки, – тихо произнес он, и это слово эхом отозвалось в моей голове. – Это заводит… будит инстинкты…

Он дернул меня и я оказалась на ногах. Ему не нужно было прилагать усилий – его власть над мной была абсолютной. Он тащил меня по коридору, не заботясь о том, что я едва успеваю за ним идти, вырывая руку, словно пытаясь убежать.

– Ты не съела завтрак, который я приготовил, – произнес он с таким ледяным спокойствием, что мне показалось, что он говорит о чём-то совершенно незначительном.

– И не помыла посуду как я просил. Теперь тебе придётся есть холодное. Потому что посуду нужно помыть! Я ненавижу грязь!

Внутри меня закипела ярость, но вместо того, чтобы поддаться панике, я сжала челюсть.

Я дернулась, резко развернувшись посмотрела ему прямо в глаза.

– Пошел ты, – мои слова вылетели с неожиданной для меня жестокостью. – Я не буду есть твою сраную яичницу и мыть твои грязные тарелки. Лучше сдохнуть, чем тебе прислуживать.

Он замер. Его лицо стало каменным, а глаза потемнели, как будто что-то щелкнуло в его сознании.

– Так сейчас люди проявляют благодарность?.. – он задал вопрос, но его голос был уже не таким уверенным. Он медленно приближался ко мне, его шаги звучали, как удар в пустоту.

– Ты дерзкая, – произнес он, продолжая смотреть на меня, и в его глазах появилось что-то злое, опасное.

– Я не могу тебя благодарить за то, что ты сделал, – я почувствовала, как у меня от злости сводит челюсти. – Ты меня выкрал, заклеймил, ты занёс в кровь инфекцию. И теперь ты думаешь, что я буду работать на тебя, ждать своей смерти? Ты просто псих, который убивает людей, потому что у тебя какие-то старые обиды.

Он снова замолчал, но что-то в его реакции насторожило меня. Вместо того, чтобы разозлиться ещё больше, он неожиданно рассмеялся.

Странно.

Безумно.

– Ты что-то вспомнила, – он улыбался мне с таким выражением, что я почувствовала, как у меня начинает холодеть в животе. – Иначе как объяснить твою дерзость?

Я смотрела на него, не зная, что думать. В его смехе не было радости. Он был наполнен какой-то зловещей ухмылкой, как если бы он не просто что-то знал, но ещё и наслаждался моей борьбой.

– Будешь кофе? – с этой фразой он подошёл к кофеварке.

Он снова сделал вид, что всё под контролем. Словно был уверен, что эта пауза заставит меня сдаться.

– Присядь, расслабься. Тебе подогреть завтрак? Ах… точно… моя маленькая фройлен предпочитает сдохнуть вместо того чтобы покушать и помыть за собой тарелку.

В моей голове царил хаос. Все воспоминания, все чувства переплетались, и я не знала, как всё это закончится.

Но одно было ясно: эта игра только начиналась.

Мне казалось, что всё вокруг – неправда. Словно мир раскололся, и я оказалась по другую сторону зеркала, где логика бессильна, а воздух пахнет безумием. Пространство словно сдвинулось – кособокий дом, серые стены, вязкая тишина. Всё кричало, что я здесь лишняя.

Всё здесь – чужое.

Он – тоже.

Я не могла его понять. Он действовал, как герой сна, где каждое движение наперекосяк, не туда, не так.

Его реакция – неожиданная, отрывистая, будто он сам борется с тенью внутри себя. Я чувствовала, как теряю нить – между нами, между собой и этим местом.

Мне казалось, что время здесь остановилось. Всё замерло, как старая киноплёнка, и я застряла на кадре, где всё вот-вот сорвётся с катушек.

Это был мой персональный Лимб.

Может, я уже мертва.

Может, умерла тогда, когда слезла с этого проклятого мотоцикла, и удар шлемом просто… выключил меня. А всё, что после – лишь кома. Блуждание. Иллюзия. Чистилище.

Шум мыслей превратился в гул.

В груди неприятно сдавило и закололо. Я попыталась сделать глубокий вдох, но объема легких будто не хватало чтобы почувствовать себя легче.

Я снова и снова пыталась делать спокойные и глубокие вдохи, но тревога лишь нарастала, слышала свое сердцебиение барабанной дробью в перепонках.

Я встала, опираясь на спинку стула. Всё вокруг начало плыть. Кухня покачнулась, будто корабль в бурю. Стены стали ближе, тяжелее, агрессивнее.

Где-то – сквозь этот гул – я услышала голос:

– Что с тобой?

Я попыталась ответить, но язык был ватный.

– Мне… нужно… воздух… – прошептала, хватаясь за дверной косяк.

Сделала шаг. И ещё один. В глазах потемнело, ноги стали резиновыми. Мир подо мной качнулся. Я упала.

Но не ударилась – его руки подхватили меня прежде, чем я успела коснуться пола. Он метнулся ко мне, схватил за плечи, удержал.

– Чёрт! – выдохнул он сквозь зубы, дрожащими пальцами доставая из кармана баллончик. – Потерпи. Сейчас.

Он вставил мундштук мне в рот, выждал секунду, нажал.

Ничего.

– Дыши… Дыши, чёрт возьми! – почти прокричал он, снова нажимая.

Я слабо прошептала:

– Он пустой…

Он сжал челюсть, тряхнул ингалятор, будто силой может выдавить жизнь. В глазах – вспышка паники. Не страх – отчаяние. Он хотел помочь. Но не знал как.

– Ну давай же… – прохрипел он, и этот голос был не для меня, а в пустоту, к высшим силам, к невидимому.

Он отбросил бесполезную игрушку в сторону и поднял меня на руки. Легко. Словно я весила как перо. Его пальцы вцепились в мою спину, как будто если отпустит – исчезну.

– Только не сейчас… – шепнул он.

Мир захлопнулся. Всё стало тёмным, вязким, будто я упала в чёрную воду и больше не могла всплыть.

_{Глава 6. Коломбо в клинике}

В мой кабинет постучали.

Я подскочила так словно проснулась от громкого будильника. Дверь распахнулась и в кабинет зашла Карина.

– Ну и ночка сегодня была. Ты не представляешь, кто был сегодня моим клиентом!

Эмоции подруги расплескивались взмахами рук во все стороны.

– Это был Леон! Помнишь, тот красавчик у которого Кейт брала интервью? Он еще с каким-то парнем в клубе поцапался.

– Прикинь, мы приезжаем по вызову, туда где сделали новый тоннель. А там Ламборджини вся раскуроченная!! Водителя вытащили, но не спасли. А Лев сидел на заднем сидении и ему перебило ноги. Сутки Павел Андреевич его кости по кускам собирал. Походу он ходить уже не будет. Сказали мало шансов, что он вообще с коляски встанет.

Подруга села на кресло и положила руки и голову на стол как на подушку.

– Жалко парня. – вздохнула она. – В общем ему будет очень плохо. Нужна работа с психологом. Так что, передаю его в твои заботливые руки.

– В какой он сейчас палате? – я зацепила волосы в хвост и встала из-за стола.

– В восемьдесят втором. Пойдем вместе.

Через пять минут мы прошли к коридору южного крыла. У палаты стояли двое полицейских и высокий мужчина разодетый как Коломбо.

– Что здесь происходит? – строго спросила я.

Мужчина лет 45, приятной наружности с карими глазами повернулся ко мне и протянул руку для рукопожатия.

– Здравствуйте. Таганов Дмитрий. Я следователь по делу о покушении Льва Аристарховича Полесского. Вы лечащий врач?

– Я его психолог. Вы уверены, что это было покушение, а не авария?

– Не уверен, но отец Льва настоял по старой дружбе разобраться с этим делом. Поэтому на первое время мы будем патрулировать здание и окрестности.

– Хорошо, а сейчас вы здесь для чего? – поинтересовалась я.

– Я хотел задать ему пару вопросов.

– Сейчас пациент пока не может вам ответить, он отходит от наркоза. Вряд ли вы услышите что-то осмысленное. – прокомментировала Карина мило улыбаясь.

– Приходите завтра. Я понаблюдаю ночь за его состоянием и напишу вам когда он будет в здравом уме. – спокойно предложила я.

Жестом он попросил полицейских пойти в машину и снова повернулся ко мне.

– Тогда нам нужно обменяться номерами.

Он протянул мне свою визитку, очевидно ожидая в ответ получить мой номер.

– Хорошо. – улыбнулась я в ответ и уже собралась скрыться палате как он окликнул меня.

– Звоните в любое время. Я всегда на связи. Зовут-то вас как?

– Адель.

Я скрылась в дверях палаты, оставив улыбающегося Коломбо в коридоре.

_{Глава 7. Гроза внутри нас}

Я медленно открыла глаза и увидела, как капли дождя, тяжёлые, как слёзы, скатываются по деревянным перилам террасы. Дом стоял среди леса, укрытый зелёной плотью деревьев, и шум дождя создавал странное ощущение уединения – как будто весь остальной мир перестал существовать. Я сидела, укутавшись в тёплое одеяло, на старой кресле-качалке. Каждое его мягкое покачивание отзывалось внутри успокоительным эхом – как дыхание матери, укачивающей младенца.

Рядом со мной сидел Михаэль. Он молчаливо курил, и тонкий аромат трав, вплетённый в дым, был не таким, как у обычных сигарет. Он пах лесом и чем-то успокаивающим, словно дым нес с собой древнее знание или забытую память. Его взгляд был устремлён вдаль, в лес, затянутый дождём. Лицо – спокойное, почти безмятежное, будто этот человек никогда не совершал зла.

Я вспомнила, как рухнула, задыхаясь, в самый уязвимый момент. В его глазах тогда была тревога. Чистая, живая, искренняя тревога. Он действовал быстро, уверенно, как будто тысячи раз спасал жизни. И это было не просто неожиданно. Это ломало мое представление о нем.

Он не заметил, что я проснулась. Всё ещё сидел рядом, втягивая дым, глядя вглубь дождя. Я смотрела на его профиль – острые скулы, чёткая линия подбородка, высокий лоб.

Его лицо было создано для портретов – ускользающая красота с отблеском чего-то тёмного. Монетой, которую подбросила судьба: орёл – спаситель, решка – разрушитель. Сейчас на его лице можно было разглядеть следы сражений – ссадины, тонкие порезы, свежие рубцы. Они делали его лицо ещё выразительней.

Даже в шрамах он оставался красивым, пугающе красивым.

А я… Я смотрела на него и задавалась вопросом: как такое прекрасное существо могло стать чудовищем?

Где-то вдалеке гремел гром, и терраса дрожала под аккордами неба. Я вздрагивала, но чувствовала, что здесь – в этом кресле, в этом дождливом укрытии – я в безопасности. Я не должна была этого чувствовать. И всё же – чувствовала.

Михаэль вдруг слегка повернулся, и наш взгляд встретился. Его глаза были ясными, прозрачными, как голубой лёд, но без прежней холоди. Они были спокойны. Слишком спокойны.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, его голос был тихим, будто он боялся разрушить эту хрупкую тишину между нами.

Я не знала, что сказать. Слова не спешили приходить.

– Спасибо, что помог мне, – произнесла я наконец, стараясь держать голос ровным, но он всё равно дрогнул, как капля на краю листвы.

Он чуть улыбнулся. Не снисходительно. Не издевательски. Просто – как человек, который впервые услышал что-то человеческое в ответ.

Я видела, как он снова отвёл взгляд, словно защищал что-то хрупкое внутри себя. А я – пыталась понять, кто он на самом деле. Что пряталось за этими глазами? Где в нём человек, а где – монстр?

Шум дождя заполнял пространство между нами. И вдруг он заговорил. Голос его был почти шёпотом.

– Знаешь… в детстве я любил грозы.

Фраза, такая простая, прозвучала как признание. Я удивилась.

– Любил? – переспросила я, чтобы не спугнуть эту редкую откровенность.

Он кивнул, всё так же глядя вдаль. Я заметила, как дрогнули его ресницы. Миг – и лицо снова стало закрытым, как дверь, чуть приоткрытая и тут же захлопнутая.

И всё же эта щель… Она позволила увидеть, что за ней не только тьма.

Михаэль кивнул, не глядя на меня.

– Мама говорила, что гром – это когда боги спорят между собой. А молнии – их гнев. Я представлял, что это происходит где-то высоко в небе, а я снизу – просто слушаю, как мир рушится над головой. И всё равно чувствовал себя в безопасности.

– …Как будто, если вокруг всё ломается, я – в центре шторма, и меня не заденет.

Он сделал затяжку и выдохнул дым в сторону леса. Я почувствовала в аромате лёгкую ноту мяты и чего-то елового – свежего, дикого, живого.

– Ты чувствовал себя защищённым среди разрушения? – спросила я.

Он усмехнулся уголком губ.

– Я просто знал, что буря – это честно. Она не врёт. Она не прячется. Она не говорит одно, а делает другое. В этом есть справедливость, понимаешь?

Я молчала. В его словах была правда. Гроза действительно не носит масок. А вот мы… мы носим их ежедневно.

– Ты всегда был таким? – спросила я.

Он посмотрел на меня. Его взгляд был глубоким, и в нем вдруг проступила усталость. Та, что не вылечишь ни сном, ни лекарствами. Та, которая копится в костях, в памяти, в сердце.

– Нет. Когда-то я был… добрым, что ли. – Он сказал это спокойно, как будто речь шла о давно ушедшем лете. – Но добрым быть опасно. Особенно, когда рядом никто не умеет защищать тебя, кроме тебя самого.

На несколько секунд наступила тишина, в которой шум дождя становился почти музыкой.

– Но всё же ты помог мне, – сказала я тихо, словно напоминая ему, что добро внутри него ещё не умерло.

Он вздохнул и чуть опустил голову.

– Может, потому что в тебе тоже что-то настоящее. Ты не боишься быть сломанной. Я уважаю это. А может… – он замолчал, потом повернул голову ко мне и посмотрел прямо в глаза.

– А может, я просто устал быть чудовищем.

Эти слова будто пронзили воздух между нами. Я почувствовала, как в груди сжалось что-то тёплое и опасное одновременно.

Я потянулась к его руке, не зная, зачем, – просто чтобы убедиться, что он реальный. Он не отдёрнул её. Его ладонь была тёплой и тяжёлой.

– Знаешь, – сказала я, глядя на него, – если ты правда устал быть чудовищем, это уже шаг. Даже буря может утихнуть, если кто-то научится не бояться её.

Он смотрел на меня долго. И впервые за всё время – не как на вещь, не как на разменную монету, а как на человека.

Посидев так ещё немного, Михаэль поднял меня на руки и унёс в дом, словно я была лёгкой пушинкой. Его жесты были не просто нежными, а словно тщательно продуманными, будто каждая его прикосновение – это шаг в какую-то непрочитанную книгу, в которой я пока не знаю своего места.

Он аккуратно положил меня на диван, накрыл тёплым пледом и отошёл, чтобы не потревожить этот момент уязвимости. Но его действия были точными, словно он знал, как нужно обращаться с человеком, который перестал чувствовать себя в безопасности. Несколько минут спустя он вернулся с горячим чаем – единственный способ, который он знал, чтобы вернуть меня в этот мир.

– Вот, выпей это, – сказал он, протягивая мне. – Горячий чай всегда помогает согреться и успокоиться.

Я взяла чашку и вдохнула ароматный пар. Он был тяжёлым, насыщенным, как сама эта странная, неожиданная тишина, которая воцарилась между нами. Чай пах травами, какими-то давними и забытыми, будто каждый глоток – это напоминание о чём-то глубоком и старом. Тепло разливалось по моему телу, но не согревало, а скорее обостряло мои чувства.

– Спасибо, – прошептала я, едва заметно улыбнувшись, но ощущая, как внутри меня начинает расти что-то большее, чем простая благодарность.

Михаэль сел рядом на диван. Он не торопился, и я замечала, как каждый его взгляд, каждая его мысль – кажется, выверена до совершенства.

– Лес и природа могут быть настоящими целителями, – произнёс он, его голос был мягким, но в нём звучала какая-то загадочная глубина, как если бы каждое слово было вынуто из самого сердца природы. – Вдыхание чистого, незагрязнённого воздуха может значительно улучшить состояние здоровья.

Я слушала его, наслаждаясь теплом и уютом, который он создавал. Но в его словах всё равно оставалась какая-то отчуждённость, что-то, что не совпадало с тем, что я ощущала. Его любовь к этому месту казалась искренней, но я чувствовала, что за этими словами скрывается что-то еще.

– Ты знаешь, – продолжил он, – я всегда любил это место за его спокойствие и гармонию. Здесь можно по-настоящему почувствовать себя частью природы и забыть о всех проблемах.

Михаэль не был тем, кто просто дарит простое утешение. Он сам был похож на лес, в котором скрыты опасности, но одновременно и силы, что могут исцелить. Дом, окружённый вековыми деревьями, который он называл своим убежищем, был не только местом для отдыха, но и местом с множеством скрытых теней.

Я кивнула, понимая, что он прав. В этом доме было что-то особенное, что-то магическое. Живое.

– Мне нравится, как ты рассказываешь об этом месте, – сказала я, глотая чай, пытаясь заглушить в себе ту тревогу, что всё равно не отпускала меня.

Михаэль улыбнулся, но в его улыбке была не только нежность, но и какая-то тень, какой-то глубокий след чего-то давнего и страшного, что он прятал внутри.

– Я рад, что теперь ты тоже здесь, – его слова эхом отозвались в моём сознании, как если бы они были сказаны не для меня, а для того, кто был раньше.

Я почувствовала, как внутреннее напряжение начинает нарастать. Он не говорил ничего лишнего, но его спокойствие было не таким, как у людей, которые по-настоящему живут в мире с собой.

– А как же пыточная в которой ты держал меня?

В его глазах снова мелькнула странная искра. Я едва сдерживала дрожь, пытаясь не выдать свое волнение.

– О, это место действительно особенное, – сказал он, его улыбка стала хищной, почти неуловимой. – Оно идеальное.

Тогда я поняла: он не шутит. Он не боится этой тёмной части своего мира. Он скорее облекает её в форму какой-то странной правды, которую я ещё не готова понять. Его слова висели в воздухе, тягучие и тяжёлые, как облака перед бурей.

Я почувствовала холодок, пробежавший по спине, несмотря на тепло чая в моих руках.

– И почему же? – спросила я, хотя уже знала ответ, но не могла позволить себе молчать.

Он встал и направился к лестнице, оставляя меня с этим вопросом, который был более риторическим, чем я хотела бы. В его движениях не было спешки. Он просто знал, что может уходить, и знал, что я останусь.

– Потому что здесь ты можешь быть уверена, что никто нам не помешает, – его слова, произнесённые на пороге, прозвучали как приговор. – Оно так далеко от города, что никто не услышит твоих криков, Адель.

С этими словами он поднялся и скрылся за стеной, оставив меня одну, и я осталась сидеть, пытаясь осмыслить его тёмные намёки, их двусмысленность и запутанность. Что он хотел сказать? Как мне с ним быть?

Я допила чай, но он не мог утешить меня. Дождь продолжал стучать, как метафора этого нескончаемого чувства тревоги, с которым я просыпалась и засыпала. Я легла на диван, укутавшись пледом, и закрыла глаза. Но не могла избавиться от мысли, что Михаэль не просто хранит тёмные тайны – я сама стала частью его тайн.

***

Я зашла в палату тихо, без стука. Он не спал.

Улыбнулся, пьяно и беспомощно, словно ребёнок, который ещё не понял, что мир рухнул.

– Знаете… ангелы мне ещё не снились. Вы пойдёте со мной на свидание? Кажется, я безобразно богат…

Карина хихикнула, но я бросила на неё взгляд – острый, как удар ножа. Она тут же съёжилась и перестала смеяться. Я снова посмотрела на Леона – уже с жалостью и тревогой.

– Боюсь, прежде вам стоит поправиться… – начала я осторожно.

– Я вас прокачу, – перебил он. – У меня есть тачка. Прокатимся с ветерком, вам понравится, обещаю…

– Так прокатились уже, Лев Аристархович! – в палату ворвался Павел, хирург, громогласный, будто хотел перекричать всю боль этого места. – Вам бы в коляску сесть, а не за руль автомобиля.

Леон нахмурился, глаза его затуманились.

– Не понял… Какую коляску?..

– Аделина Альбертовна, – язвительно протянул Павел, – почему вы не сказали своему пациенту, что ему теперь с его «покатушками» светит инвалидность?

Я почувствовала, как злость ударила в виски.

– Вы перегибаете палку. Сообщать такие вещи пациенту, пока он ещё не отошёл от наркоза, – это не медицина, а садизм.

– Так это ваша работа, – усмехнулся он. – Работайте, а не флиртуйте.

– Может, вы сами перестанете флиртовать со своими интернами и займётесь, наконец, тем, за что вам платят?

– А тебе, я смотрю, палец в рот не клади, – процедил он. – С таким характером работу ты долго не удержишь.

– Заткнитесь оба! – рявкнул Леон. Его голос был полон боли и отчаяния, и палата будто вздрогнула. – Объясните… что со мной?..

Карина опустила глаза, потом выдохнула:

– Ваш автомобиль перевернулся…

Я сделала шаг к кровати. Слова резали и меня саму, но я обязана была сказать правду:

– Ваши ноги были перебиты. Кости собраны, но шансов на то, что они снова будут работать полноценно, почти нет. У вас повреждён поясничный отдел. Всё, что ниже пояса, парализовано.

Он замер. Смотрел то на меня, то на Павла, и я видела, как в нём рушился мир.

Павел, как палач, добавил:

– И это ещё не всё. Следствие считает, что это не просто авария. На вашу жизнь было совершено покушение.

Карина тихо подтвердила:

– Кто-то хотел убить вас.

Я села рядом и взяла его за руку.

– Мы сделаем всё, чтобы защитить вас. Но и вы должны помочь нам и следствию…

– Это… ошибка, – пробормотал он. – Зачем… кто-то хотел…

Я осторожно коснулась его плеча.

– Боль – это доказательство того, что мы живы…

Он посмотрел на меня – слёзы, гнев, отчаяние.

– Уйдите все! Оставьте меня!

Я попросила остальных выйти. Осталась одна. Леон плакал, его тело содрогалось от рыданий, и я просто держала его за руку. Иногда самое сильное лекарство – это молчание рядом.

Минуты текли густо, как кровь.

Его волосы – пшеничного цвета, почти белые, завивались мягкими, живыми кольцами, как у греческого юноши с фрески. Казалось, они – единственное, что осталось нетронутым.

Лицо – красивое, даже аристократичное – было в ранах, ссадинах, засохшей крови. Синяк на скуле – буро-лиловый, разбитая губа.

Но под всем этим всё равно просвечивалась прирождённая притягательность, от которой у обычных людей замирает сердце. Даже сейчас. Даже в таком виде.

Он увидел мой взгляд и нервно отвёл глаза.

– Можешь не смотреть так, – сухо бросил он. – Я знаю, как выгляжу.

– Я не смотрю с жалостью, – ответила я. – Я просто вижу, кто ты.

– А кто я, по-вашему? – в голосе насмешка, почти злость. – Красивый парень с ломаным телом? Чертова вывеска, на которую все залипали, а теперь отводят глаза?

– Возможно. – Я приблизилась. – Но суть не в том, каким тебя видят. А в том, что ты сделаешь с этим сейчас.

– Я не смогу ходить. Травма позвоночника. Паралич. Всё. Мой фильм закончился. Красавец вышел из кадра.

Я подошла ближе, наклонилась и тихо сказала:

– Может быть. А может, всё это – только первая сцена. А в последней ты встанешь, подойдёшь ко мне… и пригласишь на танец.

Он обернулся. Его взгляд пронзил меня.

– Ты серьёзно? Танец?

– Я не шучу. Я хочу, чтобы ты танцевал. Не ради меня. А ради себя. Чтобы в один вечер, в другой жизни, ты подошёл ко мне и сказал: «Я прошёл ад. И вышел, чтобы почувствовать музыку. Чтобы снова жить.»

Он долго молчал. Его глаза – голубые, как небо над морем, в котором тонет солнце – наполнились чем-то, что он давно не позволял себе. Надеждой. Или хотя бы её отголоском.

– А если я не смогу?

– Тогда я буду сидеть рядом. И всё равно ждать, когда ты пригласишь меня. Потому что ты не сломан, Лев. Ты – стоишь на границе. Или шагнешь в темноту… или научишься танцевать по-новому.

Он смотрел. Молча. А потом – очень медленно – его пальцы сжались в кулак.

_{Глава 8. Страх за порогом}

Я проснулась от холодного пота, несмотря на тёплый плед. Тёмный мрак вокруг казался тяжёлым, словно он давил на грудь. Часы показывали 02:08. В голове стучала одна мысль: я должна выбраться отсюда, пока не стало слишком поздно.

С усилием поднялась с дивана, ощущая, как холод проникал в каждую клеточку тела. Всё внутри сжималось от тревоги. Я должна была действовать быстро. Двери и окна были заперты, как будто дом сам был частью ловушки, в которой я оказалась. Не было времени раздумывать. Надо было найти выход, прежде чем он вернётся.

Осторожно шагнув в коридор, я увидела длинные тени, отбрасываемые тусклым светом. Ветер снаружи завывал, но звуки не проникали в этот дом – всё было тихо, слишком тихо.

Я решила начать с кухни, надеясь найти хоть что-то, что могло бы помочь мне выбраться. Но шкафы были пустыми, ящики забиты ненужными вещами. Не было даже ножей, только какое-то старое кухонное железо, и ни одного следа того, что могло бы мне пригодиться. В глубине одного шкафа я заметила нож для масла, старый и ржавый, но я схватила его, спрятав в одежде. Он был хоть и не идеальным, но лучше, чем ничего.

Следующей целью стал кабинет. Я провела там часы, беззвучно перелистывая страницы старых книг и журналов.

Но внимание привлекла одна фотография, на которой был изображён молодой парень с овчаркой, и что-то в его взгляде напомнило мне моего похитителя. Я начала искать дальше. Здесь, на стенах, были висящие грамоты и дипломы – свидетельства его служебных заслуг, старые вырезки из газет, в том числе статья о резне в маленьком городке на западе региона. За одну ночь, по словам журналистов, было убито 40 человек – среди которых были даже сотрудники полиции и судьи. Эта информация, как нож в сердце, заставила меня дрогнуть. Михаэль был не тем, кем он казался. Он был частью чего-то намного большего и опасного.

Мои поиски привели меня к кладовой. Старыe ящики с инструментами и чертежами, забытые и пыльные. Но среди них я обнаружила карту дома с отмеченными уязвимыми местами – окна и стены, требующие ремонта. Внимательно изучив её, я заметила, что на первом этаже было одно окно, которое можно было открыть изнутри.

Сердце забилось быстрее. Это был мой шанс. Я вернулась в коридор, снова проходя мимо пустых комнат и отчаянно пытаясь заметить каждый звук, каждый шаг. Я направилась в ванную, комнату, которая в этот момент казалась мне ещё одной ловушкой. Внутри всё напоминало старую процедурную или советскую баню – влажность, холод, и запах, который никак не мог исчезнуть. В углу, почти под потолком, я заметила маленькое окно.

Мой план был прост: я должна была открыть это окно, выбраться и скрыться в темноте. Замок был старым, ржавым, но я могла его сломать. Мое сердце колотилось так сильно, что я слышала его, как барабанный бой в ушах. Я взяла нож для масла и принялась ковырять подгнившую раму. Мои руки дрожали, но я не могла позволить себе остановиться. Я надеялась, что звук дождя скроет мои усилия. Потыкав ножом, я услышала скрежет – замок поддался. Я быстро открыла окно, выглянула наружу. До земли было не больше метра. Я могла сделать это.

Спрыгнув, я едва не застряла, но приземлилась на мягкую траву. Свежий ветер обдул меня, и я почти почувствовала, как свобода входит в мои лёгкие. Я не думала. Я рванула вперёд, не оглядываясь.

Но в тот момент я услышала их. Лай. Зловещий, пронизывающий до костей. Это были его собаки. Он знал. Он уже знал, что я ушла. Михаэль отпустил их.

Тревога снова охватила меня, и я ускорила шаг. Бежала, насколько могли мои ноги. Лес передо мной распахивался, но я не могла позволить себе расслабиться. Михаэль был рядом. Я слышала их шаги. Все, что я могла сделать – это надеяться, что смогу оторваться.

Сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Я мчалась через лес, не разбирая дороги, только слыша, как мои шаги, хрустящие по сырым листьями, смешиваются с грохотом собственного дыхания. Ветви хлестали по лицу, но я не могла остановиться.

Плечо пульсировало от боли, но я сжала зубы и двигалась вперёд, не обращая внимания на всё, что пыталось меня замедлить.

Вдруг земля под ногами исчезла, и я потеряла равновесие, покатившись вниз по склону. От боли в теле я чуть не потеряла сознание, но быстро поднялась, пытаясь снова найти твёрдую почву под ногами.

Я слышала, как стальной щелчок раздался прямо в темноте – это был капкан. Он схлопнулся с ужасным металлическим скрежетом, вонзившись мне в ногу.

Я почувствовала, как ржавые зубья вонзились в мою ложыжку. В одно мгновение боль, как огонь, охватила всё тело. Я хотела закричать, но что-то внутри меня сжалось, не позволяя крику вырваться. Я не могла позволить, чтобы мой страх разнесся по лесу. Вместо крика из груди вырвался только глубокий, утробный стон. Слёзы затопили глаза, размывая картину передо мной, но я продолжала пытаться – сквозь слёзы и боль – разжать капкан. Каждое движение приносило новые мучительные волны боли, и я снова и снова пыталась, не в силах сдаться.

Мой взгляд ещё мигал от слёз, но я успела увидеть, как на холме появляется Михаэль. Его силуэт был чётким, его шаги – уверенными. А за его спиной уже двигались собаки, их глаза были полны голодного блеска. Я почувствовала, как они приближаются, как их дыхание становится всё громче.

И вот они, с яростью, набросились на меня. Их зубы вонзились в мою одежду, разрывая ткань, и в секунду я ощутила, как они впиваются в кожу. Ощущение было таким, будто мои крики застряли в горле, и только отчаянные, бессильные руки пытались оттолкнуть их. Боль от укусов смешивалась с тем, как их мощные тела пытались разорвать на части. Я не могла сделать ни одного шага, ни одного движения, чтобы отбиться от этой жуткой армии, которая стремительно разрывала меня на части.

В животе сжалось что-то тягучее от страха, и я услышала, как Михаэль крикнул:

– Назад! – его голос был хриплым, а холодный командующий оттенок заставил меня почувствовать, что он уже полностью контролирует ситуацию. Но одна из собак, игнорируя его команду, продолжала с яростью кусать меня, словно наслаждаясь моментом.

В его руках блеснул ствол ружья. Я услышала треск выстрела, и мои уши на мгновение оглушила тишина, лишь издалека раздались испуганные крики птиц, взлетевших с деревьев.

Туша жилистой собаки рухнула на меня, её тельце скуля и подергиваясь, тяжело затихало. Я слышала её последующие глухие вздохи, когда она пыталась унять свою боль, но не могла. Тёмные глаза её вглядывались в мои с таким выражением, что казалось, она пыталась передать мне что-то важное, как прощание, но не успела. Она продолжала рычать, скаля зубы, и я не могла отвести взгляд, пока она не затихла совсем.

Собака умерла. И я осталась здесь, с ней и с этим лесом, полным мрака и ужаса. Но вместо того, чтобы просто пережить этот момент, я ощущала, как тёплая кровь, смешиваясь с моей собственной, стекала по моим рукам и ногам. Кровь… её кровь, моя кровь – в этот момент они стали одним целым. Я почти не чувствовала боли от капкана, который до сих пор сжимал мою ногу, меня парализовало другое чувство – глубокое отчаяние.

Михаэль появился из тени, его фигура казалась неясной и призрачной, как тёмный силуэт из кошмара. Он не торопился, его шаги были размеренными, а глаза, казалось, горели неестественным огнём. Его лицо оставалось скрытым в полумраке, но я ощущала его взгляд, ледяной и пронизывающий, будто он уже знал, что я буду чувствовать.

– Ну как тебе квест, малышка? – его голос был полон издевки, как если бы он наслаждался каждым мгновением, каждой моей пыткой.

Я поняла – это не было случайностью. Всё, что происходило, было его игрой. Он заранее знал, как я буду действовать, знал мои слабости и реакции. Я была пешкой в его безумной игре.

– Этот лес принадлежит мне, – произнес он с усмешкой разжимая металличскую пасть. – Я же говорил, что бежать бессмысленно.

И вот, его руки поднимали меня с земли, словно я была куклой, лишённой силы. Я пыталась вырваться, но его хватка была неумолимой. Мои силы иссякли, и каждое движение приносило лишь ужасающее отчаяние. Я чувствовала, как его пальцы сжимаются всё сильнее, заставляя меня покориться. В этот момент мне стало всё равно, что происходит с моим телом. Я не могла больше ничего сделать.

Когда он нёс меня обратно в дом, я пыталась вырваться хотя бы на мгновение, но его захват не ослабевал.

Собаки были его глазами и ушами, его невидимыми сторожами, следившими за каждым шагом. Теперь осталась только одна. Она шла рядом, словно тень, охраняя нас, подтверждая его полный контроль над всем, что происходит.

Когда мы вернулись, Михаэль бросил меня на диван, завернув в непромокаемую ткань, как будто я была не живым существом, а безжизненной игрушкой. Моя нога горела от боли, и каждая мышца в теле протестовала против того, чтобы я оставалась в этом состоянии. Он запер меня в маленькой комнате, похожей на кабинет, а я осталась одна, не в силах двигаться, не в силах бороться.

– Мне пришлось убить из-за тебя собаку… ты будешь наказана за это, – его слова пробили меня, как молоток, а в его голосе звучала такая холодная, лишённая человечности угроза, что я едва не поверила, что смерть действительно близка. Он уходил, не оглядываясь, запирая дверь с холодным звуком, который эхом отозвался в моей груди.

Я осталась одна, уставшая, вся в крови, с отчаянием и болью, и вдруг в этот момент я поняла, что не могу оставить всё так. Я не буду ждать, пока он снова накажет меня. Я буду искать способ выбраться, даже если это будет стоить мне жизни. Ты не знаешь с кем связался.

_{Глава 9. Стекло и кости}

Мне было всего шесть лет, когда это случилось. Я стояла в кругу детей, которые смеялись и толкали меня. Их лица были искажены злобой и весельем, и я чувствовала, как их злорадство пробивает мою кожу, как невидимые острые иглы. Я была маленькой и беззащитной, словно ягнёнок, окружённый волками на бойне.

Толчки становились всё сильнее, и я уже едва держалась на ногах, словно дерево, которое вот-вот сломает шторм. Я начинала рычать, как раненый зверёк, бросалась на ребят, царапаясь и кусаясь, отчаянно пытаясь защитить себя, но они только смеялись. Мои руки скользили по их одежде, но не могли остановить их жестокие поступки. Они окружили меня, как хищники, и начали пинать ногами. Мои слёзы смешивались с грязью, а каждый удар казался новым ножом в сердце.

И тогда, среди этого ада, появился он.

Мальчик лет десяти, с решимостью в глазах, начал расталкивать толпу, крича на весь двор:

– А ну перестаньте!

Он встал между мной и детьми, как настоящая стена, с палкой в руках, угрожающе размахивая ею. Его лицо было твёрдым, зловещим, и я увидела в его глазах не просто агрессию, а защиту.

– Макся ты че? Она же зашкварная!!! – сказал кто-то из толпы, но мальчик не колебался.

– Ну давай, подходи! – крикнул он, показывая, что готов дать бой. – Огрею так, что мало не покажется!

Дети замерли, как загнанные звери, испугавшись его решимости и силы. Они отступили, не осмелившись продолжить издевательства.

Мальчик помог мне подняться, и я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами, но не от боли, а от благодарности. Я была потрясена. Он был моим спасением, моим рыцарем в этом адском месте.

Он повернулся к обидчикам и сказал им с таким железным тоном:

– Ещё раз тронете её, и я вам покажу, что такое настоящая боль!

Я смотрела на него, не в силах скрыть удивление и признательность. Его глаза горели огнём, и я знала, что он не шутит. Я поняла – больше не одна. Это был момент, когда моё отчаяние оказалось побеждённым его отвагой.

Мальчик взял меня за руку, и, несмотря на свои слабости, повёл меня прочь от этого кошмара.

Максим рассказывал мне о звёздах, о Персее и Андромеде. Он говорил, что они, как и мы, связаны, и однажды мы сможем сбежать отсюда, от этого места, полного боли и страха. Он мечтал, что его дед может удочерить меня, и мы уедем вдаль, туда, где нет боли и зла.

Эти воспоминания о Максе согрели меня на минуту, дали мне силы продолжать. Он был для меня не просто другом, а символом того, что я могу выбраться, что есть другой путь. Я уже сбегала из заточения и смогу сделать это снова. С каждым шагом я становилась сильнее, я знала, что смогу выжить.

Реальность вцепилась в меня зубами – болью, тяжестью, страхом. Но страх теперь не управлял мной. В голове появился новый план, чёткий и холодный, как сталь. Я больше не буду сидеть и ждать, когда мне снова причинят боль.

Я встала, несмотря на всё, несмотря на раны и усталость. Взяла стул и, не раздумывая, с такой яростью бросила его в окно, что стекло разлетелось на мелкие осколки, а шум был оглушительным.

Осколки звенели в воздухе, словно звезды, к которым я могла бы прикоснуться, если бы выбралась отсюда.

Я осторожно вылезла через разбитое окно, приземлившись неудачно, но не останавливаясь.

Я побежала в лес, без оглядки назад, не думая о последствиях. Бежать было тяжело, каждый шаг отдавался болью в ноге, но я продолжала. Знала, что Михаэль не остановится, и мне нужно было найти укрытие. Я почувствовала, как сердце бьётся в груди, как ускоряется, как бешено стучит. Это была не просто борьба за жизнь, это была борьба за свободу.

И вот, среди деревьев я заметила старую хижину, скрытую от глаз. Это было моё спасение. Я быстро забежала внутрь и закрыла дверь на засов.

Села на пол, пытаясь отдышаться, почувствовав холод земли под руками. Я была измучена, но жива. С каждым вдохом я собиралась с мыслями, готовилась к следующему шагу. Этот лес не поглотит меня. Я выберусь.

Я надеялась переждать до утра. Внутри было темно, сыро и холодно, но это было гораздо лучше, чем оставаться на улице, где каждый шорох, каждый ветерок мог бы стать угрозой. Я, выдохнув, на мгновение почувствовала облегчение. Но оно быстро исчезло, уступив место ужасному осознанию, что я всё ещё в ловушке – только теперь в другом месте.

Осматривая хижину, я заметила в углу сваленные коробки с проводами, схемами и всяким хламом. С надеждой в сердце я принялась искать что-то полезное. Наконец, мне в руки попала старая рация.

Я принялась крутить ручки, надеясь поймать хоть какую-то частоту, но она лишь шипела и трещала, не давая ни малейшего сигнала. В этот момент мне стало ясно, что спасения не будет.

Мое тело ужасно ныло, и я чувствовала, как кровь продолжает медленно стекать. Срочно нужно было остановить кровотечение. Взяв старые простыни, которые пахли плесенью, я начала делать перевязку, не обращая внимания на их грубость. Перетянув раны, я села на пол, стараясь собрать мысли и выработать план.

Михаэль. Этот человек был загадкой. Я пыталась понять, что движет им, что он скрывает. Потеря собаки в детстве? Служба в армии? Что бы это ни было, он явно был сломлен этим «что-то», оставившим глубокий след в его жизни. Он боялся привязанности, боли. Но он же спас меня. Он хотел, чтобы я жила, несмотря на то, что мог бы спокойно оставить меня погибать.

А что за газетная вырезка? Она была не просто так – почему-то он повесил её на стену, словно это было его напоминание.

Я должна быть готова ко всему. Всё, что я могла сейчас сделать, это найти способ связаться с внешним миром и передать информацию о действиях Михаэля. Связаться с полицией, сообщить Дмитрию о маньяке. Это мог быть мой единственный шанс выжить.

Внезапно мои мысли прервал резкий шорох. Я подняла голову и увидела, как из темных углов хижины начали выходить крысы. Их глаза сверкали в полумраке, а хвосты нервно дергались, как маленькие змейки. Паника сжала моё сердце. Я поняла, что оказалась в новой ловушке. Вспышка ужаса пронзила меня, и я ринулась к двери. Но засов заело, и дверь не поддавалась. Я начала стучать, кричать, но никакого ответа не было. Мои крики растворялись в мраке.

Быстро метнувшись к окну, я пыталась выбраться, но в тот момент крысы начали падать на меня. Они заполнили пространство, словно волна. Эти мерзкие твари прыгали с полок и стен, лезли ко мне с пола, не давая отдохнуть. Их маленькие лапки царапали мою кожу, и я чувствовала, как ужас охватывает меня.

Это была не просто фобия, это было настоящее паническое состояние. Я пыталась отбиваться, но их было слишком много. Они цеплялись за меня, кусали чувствуя запах моей крови, словно хотели съесть меня заживо. Их было так много, что я не могла сдержать истерический крик.

В этот момент я почувствовала, как силы покидают. Я уже готова была сдаться, вцепившись в последний кусочек здравого смысла, когда дверь хижины с треском вылетела. В проёме появился Михаэль с собакой. Его лицо было напряжённым, но решительным, как у человека, который не будет терять время на сомнения.

Не теряя ни секунды, он бросился ко мне, схватил за руку и вытащил наружу. Я едва успела понять, что происходит, как он увлек меня в темноту. Мы выбежали из хижины, и Михаэль сразу закрыл дверь, отрезав путь крысам. Я тяжело дышала, чувствовала, как воздух наполняет мои лёгкие, но всё ещё не верила, что спасена.

Я просто стояла, не в силах двигаться, ощущая, как сердце бешено стучит, пытаясь осознать, что я в безопасности. Но мысль о том, что это не конец, а только начало, не покидала меня.

_{Глава 10. Я не нормально!}

Мы оказались под проливным дождём, который промочил нас до нитки, превращая землю под ногами в болото, а воздух – в холодную, липкую туманность. Дождевые капли били по лицу, как кнуты, и я чувствовала, как холод проникает в самую душу. Михаэль повернулся ко мне, он был напряжённым, но в глазах читалось беспокойство.

– Ты как? Нормально? – его голос едва перекрывал шум дождя, но его слова звучали почти как крик.

Я не могла больше сдерживаться. Все пережитые ужасы, страх и боль вырвались наружу в неистовом крике.

– НЕТ! Я не нормально!!! – мой голос срывался на рыдания, и каждый всхлип отзывался эхом в тёмном небе. – Меня похитил психопат и маньяк! Я чёрт знает где, с пробитой ногой и покусана псами и крысами! Я НЕ НОРМАЛЬНО!!!

Мои слова вырывались из меня, как отчаянный зов, который давно должен был быть услышан. Слёзы смешивались с дождём, и я чувствовала, как растворяюсь в этой боли.

– Я хочу, чтобы ты сдох! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!! – кричала я, захлебываясь слезами, не в силах контролировать этот поток. – ТЕБЕ ЛУЧШЕ УБИТЬ МЕНЯ, чем если я останусь… Клянусь… Я ВСКРОЮ ТЕБЕ НОЧЬЮ ВЕНЫ, УБЛЮДОК!

Мои слова растворялись в шуме дождя, а мне казалось, что сама земля глухо гудит под тяжестью моих эмоций. Я опустилась на колени, пряча лицо в ладонях, ощущая, как что-то ломается внутри.

– Я хочу жить! Хочу домой… – шептала я сквозь рыдания, словно каждый мой вздох был последним.

Михаэль стоял неподвижно, его лицо выражало смесь удивления и растерянности. Похоже, он не ожидал такой бурной реакции. Его глаза были полны чего-то другого – может, сожаления, может, отголосков собственной боли, но он молчал. Он не был готов к этому.

Но потом, неожиданно, он протянул мне своё ружьё. Его лицо оставалось серьёзным, но я заметила что-то в его глазах – какая-то решимость.

– Возьми, – сказал он коротко, его голос был твёрдым, несмотря на шум. – Я дам тебе шанс. Убей меня, если это то, что тебе нужно.

Я не могла понять, что происходит. В руках у меня оказалось ружьё, холодное и тяжёлое. Михаэль стоял передо мной, раскинув руки, словно предлагая себя в качестве мишени.

– Давай, стреляй, – его голос был почти без эмоций, а дождь барабанил по его плечам, не скрывая ни страха, ни сожаления. – Если это то, что тебе нужно, чтобы почувствовать себя в безопасности. Давай.

Эмоции нахлынули на меня с новой силой. Я сжала ружьё, руки дрожали от напряжения и страха, а в голове бурлили мысли. Он стоял передо мной, спокойный и уверенный, и я, казалось, не могла найти силы, чтобы нажать на курок.

Я прицелилась, но… не смогла. Слёзы снова навернулись на глаза, и я опустила оружие.

– Не могу, – прошептала я, мои слова растворялись в шуме дождя. – Не могу так…

Михаэль медленно подошёл ко мне, забрал ружьё и не сказал ни слова. Он лишь убрал волосы с моего лица.

– Адель, – его голос был тихим, но твёрдым. – Я знаю, что ты прошла через ад. И я хочу, чтобы ты знала: не я твой враг.

Я смотрела на него, дрожа не только от холода. Его слова казались искренними, но мои переживания и страхи всё ещё были на первом плане. Я не могла довериться ему полностью, даже если он и был частью чего-то большего – что-то неясного.

– Между нами есть нечто, – продолжил он, его слова были медленными, как будто он сам ещё не до конца осознавал, о чём говорит. – Что-то, чего я сам не понимаю, но хочу разобраться.

Он протянул руку ко мне, как бы предлагая мир, обещая больше, чем просто спасение.

– Ты можешь пойти со мной, – сказал он. – Или пойти искать цивилизацию. У тебя кровоточащие раны, повреждённое сухожилие и задета артерия на ноге. В лучшем случае ты протянешь ещё два часа. Потом можешь потерять сознание и умереть по дороге, или стать кормом для диких животных.

Я стояла, не зная, что ответить. Я боялась его, но с другой стороны, его слова звучали искренне, и это было единственное, что я могла бы выбрать.

Я посмотрела на его руку и поняла, что вариантов у меня почти нет.

Михаэль, видя мои сомнения, добавил:

– Я не прошу тебя доверять мне сразу. Но поверь, я не тот, кем ты меня считаешь.

Его слова как-то задели меня. Я медленно кивнула, и на его лице появилась маленькая, но искренняя улыбка.

– Хорошо, – прошептала я. – Вариантов у меня действительно не так много.

Мы развернулись и пошли прочь, в сторону дома, в поисках укрытия от дождя, и, возможно, от самих себя.

Мы шли по лесной тропинке, окружённой плотной зеленью деревьев. Каждый камешек под ногтем, каждое неровное место на земле – всё это напоминало о ранах, которые не давали мне покоя. Текила бежала рядом, её глаза, полные настороженности, следили за каждым моим движением. Если я чуть отклонялась от тропы, она тут же тихо рычала, как будто напоминая мне, что я не одна, и что нужно идти вперёд.

Михаэль шёл немного впереди, его шаги были уверены и спокойны, в отличие от моего шаткого и мучительного пути. Он знал этот лес, чувствовал его, и его уверенность была почти заразительной. Я же не могла избавиться от чувства полной беспомощности.

Мой организм был вымотан до предела, и мысль, что я всё ещё живу, казалась мне нелепой. Мой мир теперь стал одним большим испытанием, в котором каждое движение становилось подвигом.

Я оглядывала его спину, пытаясь найти в этом спокойствии хоть немного уверенности, но всё, что я чувствовала, – это отчаянную пустоту.

Моё тело болело. Боль была настолько острой, что она сливалась с моей душевной усталостью.

Каждое воспоминание о прежней жизни – доме, уюте, безопасности – теперь казалось таким далёким, будто я смотрела на них через стекло, из другого мира.

_{Глава 11. Тепло чужих рук}

Когда мы пришли домой, я чувствовала себя выжатой, как тряпка. Михаэль направил меня в ванную. На сопротивление не осталось ни сил, ни воли. Я поплелась туда, с тяжёлым взглядом, с телом, которое едва держалось на ногах. Он бросил мне полотенце – оно было пушистым, тёплым, но в этот момент мне казалось, что это была насмешка над моим состоянием.

Когда он вышел, я думала, что, наконец, смогу хоть немного отдохнуть. Но через несколько минут Михаэль вернулся с чёрным пластиковым ящиком в руках, и в его глазах был тот же холод, что я уже успела запомнить. Он произнёс коротко:

– Раздевайся.

Его слова пронзили меня. Внутри всё заколыхалось, как буря в душе. Мне не хотелось подчиняться. Мне не хотелось, чтобы он был рядом. Я чувствовала, как что-то из глубины меня взрывается.

– Лучше сдохнуть! – голос сорвался, в нём было всё: и ярость, и отчаяние, и крик загнанного зверя. Я не могла поверить, что оказалась здесь, что меня снова загоняют в угол.

Михаэль стоял, не двигаясь. Его глаза стали ещё более холодными, и его голос, когда он произнес следующее, был как лёд:

– Предпочитаешь сепсис или пыточную? – его слова проникли в меня, как ледяной нож.

Я почувствовала, как мои кулаки сжимаются. Всё внутри меня кипело от ярости. Но вдруг, что-то в его взгляде изменилось. Он не сделал ни одного шага вперёд, его лицо стало менее напряжённым. Он вздохнул, будто что-то в себе решив, и его голос стал мягче:

– Я не собираюсь домогаться до тебя, если это тебя успокоит. Мне нужно зашить твои раны. Если ты не хочешь вернуться в подвал, тебе нужно помыться. Но я не хочу, чтобы ты вошла в дом в таком состоянии. Это просто негигиенично.

Я стояла, не зная, что делать. Моё тело, слабое и иссушённое болью, колебалось между сопротивлением и молчаливым принятием. Его слова звучали отстранённо, но в них было что-то, что я не могла проигнорировать. Он говорил спокойно, без нажима. Не приказывал – как будто предлагал выбор. Но выбора, по сути, не было.

Я стояла на грани подчинения и сопротивления, а Михаэль продолжал направлять меня, как бы парадоксально это ни звучало. Его холодная решимость и уверенность в его действиях всё больше заставляли меня чувствовать свою уязвимость.

– Сними джинсы, – сказал он, и постелил клеенку на металлический стол. Пододвинул к нему стул и начал раскладывать в ряд медицинские инструменты.

Я с трудом раздевалась. Казалось, одежда прилипла к моей коже и отходила вместе с мясом. Я зажмурилась и стиснула зубы от боли. Михаэль заметил это.

– Подожди, это нужно разрезать.

Его слова вызвали во мне волну раздражения.

– Я справлюсь сама, – ответила я, пытаясь перетерпеть боль.

Но Михаэль был настойчив. Он мягко, но уверенно удержал меня на месте, аккуратно приподнял и усадил на стол.

– Ты не в том состоянии, чтобы делать это самостоятельно.

Он достал хирургические ножницы и аккуратно стал разрезать одежду. Присохшие места смачивал физраствором, затем осторожно снимал с кожи. Его движения были аккуратными и нежными, словно он делал это тысячу раз.

Он зашил самые глубокие порезы и перевязал их по всем медицинским правилам.

Когда очередь дошла до верхней части тела, он медленно и аккуратно потянул вверх майку. Когда я осталась в одном бюстгальтере, он стал внимательно присматриваться к моим старым шрамам на животе и груди, руках и ключицах.

– Ты невероятная, – говорил он, глядя на меня с каким-то странным блеском в глазах. – Я чувствую Смерть рядом с тобой. И восхищаюсь твоим желанием жить, несмотря ни на что. Твои шрамы, говорят больше, чем любые слова.

Он продолжал, не отвлекаясь от своей работы.

– Эти шрамы – свидетельство твоей силы, – произнес он, проводя пальцами по моей коже на груди, а затем скользнул взглядом по клейменной им же ключице.

Михаэль продолжал обрабатывать мои раны, и его слова стали продолжением его невыносимо холодного и властного поведения.

– Шрамы – это не просто следы прошлого. Они рассказывают истории, которые невозможно переписать или забыть. Каждый шрам – это напоминание о пережитых трудностях, уроках и силе, которая помогла преодолеть все испытания.

Я чувствовала себя странно, слушая это. Его слова вызывали во мне бешенство, но я не могла не признать, что в них была доля правды. Он смотрел так, будто знал меня лучше, чем я себя. Как будто читал меня по моим шрамам.

Пока мужчина занимался перевязками, я чувствовала, как внутри меня борются противоречивые эмоции. Его речь как издевка, как напоминание о том, что он был причиной многих моих страданий. Но я не могла не признать, что его слова затронули что-то глубоко внутри меня.

Я молча кивнула, в душе ещё не решив, что мне делать. Он, в свою очередь, улыбнулся, но это была не его обычная насмешливая улыбка. Это была улыбка понимания, как будто он дал мне шанс на немного большее пространство для манёвра.

Капкан, который Михаэль снял ещё в лесу, вырвал кусок плоти. Ткань кожи была прорвана, и по краям раны всё ещё стягивалась кровь, смешанная с грязью и листьями. Я пыталась сосредоточиться, но яркая боль не позволяла. Михаэль стоял передо мной, тихий и собранный, будто всё происходящее не касалось его. В его руках – стерильная марля и хирургические инструменты.

Он не говорил ни слова, а я не могла оторвать взгляда от его рук. Они не дрожали, не замедлялись. Всё, что он делал, было точно и безжалостно.

– Сними сапог, – сказал он.

С трудом я опустила ногу, осторожно снимая обувь. Михаэль был рядом. Он коснулся моей лодыжки, пальцы его холодные, но уверенные. Я не могла пошевелиться – его прикосновение уже вызывало в теле какую-то механическую реакцию, как будто я была не человеком, а частью механизма.

– Это будет больно, – сообщил он, как если бы предупреждение не имело смысла.

Я затаила дыхание, когда он снял остатки ткани вокруг раны. Кровь продолжала вытекать, и я почувствовала, как мир вокруг меня начал мутнеть. Стены ванной казались всё более нереальными, а его теплые руки – чьими-то чужими. Михаэль аккуратно начал промывать рану, он почти с любовью протирал её спиртом, но мне было больно от каждого его прикосновения. Я не могла сдержаться и зажмурила глаза, стиснув зубы.

Он молчал, пока не закончил промывание, а потом произнёс:

– Боль – это лишь очередной способ узнать себя. Ты уже проходила это, не так ли?

Я молча кивнула. Но его слова не помогали. Я ощущала, как горячие капли пота катятся по спине, и холодный металлик стола прокачивает напряжение в моём теле.

Затем он осторожно наложил марлю, обматывая рану туго, но уже не причиняя боли. Он внимательно следил за каждым движением, как хирург, от которого зависела чья-то жизнь.

Когда он закончил, он обрезал концы бинта и сказал:

– Теперь ты будешь в безопасности.

Но что было «безопасностью» здесь? Что было «в порядке»? Михаэль взял мою ногу и встал рядом, так близко, что я могла почувствовать его холодный запах – смесь лекарств и чего-то химического.

Он смотрел на меня с каким-то странным, непередаваемым выражением, и мне показалось, что он видел во мне что-то большее, чем просто жертву. Это было не просто беспокойство о ране. Он смотрел на меня как на нечто живое, зловещее, одновременно беспомощное и опасное.

– Теперь будет легче, – сказал он, как будто утверждая это самому себе.

Я не верила ему, но молчала. Я не могла позволить себе слабость. В его глазах я оставалась просто частью его игры.

После того как он закончил перевязывать мою ногу, тишина, казалось, наполнила пространство, словно звуки в комнате исчезли. Я сидела на металлическом столе, чувствуя: боль стихла – но не ушла. Она просто затаилась, как зверь в темноте. Михаэль стоял напротив меня, не двигаясь, его взгляд не отрывался от моего лица.

Он не говорил ни слова. Его глаза были как два зеркала, отражающие что-то скрытое и глубокое. Он словно забыл, что нужно двигаться, что нужно что-то делать. Между нами осталось только молчание. Оно не висело – оно давило. Туман с запахом крови.

Я не решалась поднять взгляд, но его глаза продолжали меня исследовать. Боль, тревога, отчаяние – всё смешивалось, но я не могла понять, что он хотел этим молчанием сказать. Мы оставались в этом моменте, как две застывших статуи, замкнутые в собственных мирах, но одновременно столь близкие, что я могла почувствовать его дыхание, даже если он стоял на несколько шагов дальше.

С каждой секундой расстояние между нами уменьшалось. Я не могла понять, что он думает, но меня тянуло к нему, как будто сама стала частью этого молчания. Я пыталась найти в его взгляде ответ, но он не давал его. Он как будто растворился в пространстве, забыв обо всём.

И тогда, как будто из сна, Михаэль резко встряхнулся. Он буквально оторвал взгляд от моего лица и отступил на шаг назад, словно вернувшись в реальность. Он взглянул на меня, но это уже было что-то другое, не та глубокая и пугающая концентрация. Он почти не заметно выдохнул и поспешил выйти, не сказав ни слова.

Я осталась одна, сидя на этом холодном, железном столе. Молчание всё ещё висело в воздухе, а ощущение его взгляда продолжало преследовать меня. Не то чтобы мне хотелось понять, что происходило, но этот момент… он оставил след.

_{Глава 12. Сжигая старую шкуру}

Я опустилась в теплую ванну так чтобы не намочить бинты на ноге, чувствуя, как она проникает в самые глубины моей души, очищая меня не только от грязи, но и от того эмоционального мусора, который накопился за эти дни.

Наконец-то смогла позволить себе мгновение покоя. Вода обволакивала моё тело, словно мягкое одеяло, лаская каждый излом, каждый уголок, где таились мои боли и страдания. Я закрыла глаза и опустила голову под воду, пытаясь найти утешение в этой временной тишине.

Вода, как невидимый лекарь, уносила мои слёзы и горечь, растворяя все тревоги, все мучительные мысли. Я дышала глубоко, будто пыталась выдохнуть страх, вымыть из себя тот холод, который давно поселился в моём сердце. Но вдруг, не сдержавшись, крик вырвался из моей груди. Эхо моего голоса разнеслось в водной стихии, и я почувствовала, как напряжение покидает моё тело, растворяясь в воде. Я кричала, не замечая, как слёзы и вода смешиваются, как одно чувство накрывает другое. Крик освобождением.

Когда я подняла голову над водой, моё дыхание было прерывистым, а глаза полны слёз. Я была опустошена, но в этот момент, каким-то чудом, я почувствовала, что эта тяжесть на сердце чуть меньше. Лишь немного, но это всё равно было важно.

Выходя из ванной, я заметила на кушетке пакет с вещами. Это было так неожиданно и заботливо, что на мгновение я остановилась, чтобы осознать этот маленький акт доброты. Я переоделась в чистые, совершенно новые вещи. Новые – как символ, как предложение начать что-то заново. Они были явно куплены недавно, возможно специально для меня.

Чёрная майка, пижамные брюки в клетку, тёплый белый свитер с крупной вязкой – одежда была невероятно приятной на ощупь, как будто сама ткань хотела укрыть меня, защитить. Рядом стояли аккуратно сложенные тёплые тапки до самых щиколоток. Я откусила бирки с пугающими ценниками, и, почувствовав себя комфортно в этой одежде, в безопасности, прошла в гостиную.

Михаэль стоял передо мной на кухне, с холодной решимостью в глазах, держа в руках мои старые, грязные вещи. Всё это он явно приготовил заранее, будто знал, что я не буду готова к такому шагу.

– Пойдём, тебе нужно попрощаться с этим, – его голос был ровным, без малейших признаков сомнения.

Его предложение звучало как насмешка, как игра в его руках. Я сразу почувствовала неладное. Мои старые вещи – это не просто ткань. Это была моя жизнь, мои воспоминания, моя борьба. Они были как часть меня, даже если я их ненавидела. Михаэль с лёгкостью решил, что их уничтожение станет последним шагом к моему полному подчинению.

– Адель, – сказал он с невозмутимым выражением, – я подумал, что тебе может понадобиться что-то новое, чтобы оставить всё старое позади. Ты ведь не хочешь, чтобы твои воспоминания остались в этих рваных шмотках, верно?

Я понимала, что за этим жестом скрывается нечто большее, что-то жестокое и расчетливое. Михаэль был не просто манипулятором, он был хозяином, который сжигал мою последнюю связь с тем, кем я была. С каждым его словом я чувствовала, как что-то хрупкое и важное внутри меня ломается.

Я пошла за ним, кипя от негодования. Он направился в котельную с печами, и я последовала за ним, не имея другого выбора. Вдруг мне стало тяжело, как будто с каждым шагом я теряла часть себя. Моя решимость покидала меня, но ярость внутри нарастала с новой силой.

Он бросил мои вещи в печь и поджёг их. Я смотрела на это с растущим отвращением.. Пламя охватило ткань с жадностью, пожирая её с каждым мгновением. Я ощущала, как мои старые привычки, мой страх, мои воспоминания исчезают, сгорают в этом огне.

Михаэль стоял рядом, с выражением почти победоносным, наблюдая за тем, как мои вещи исчезают. Его глаза блестели, и в них был какой-то холодный интерес. Его взгляд заставлял меня чувствовать себя маленькой и беспомощной.

Я вспомнила как на занятиях по психологии, мы обсуждали психопатию и гиперконтроль, всплыли в голове. Я вдруг осознала, что всё это происходящее – не просто случайность. Это был тщательно продуманный план Михаэля.

Сжигание моих вещей было актом, символизировавшим, что он забрал у меня всё, что мог.

Я вспомнила историю Дмитрия, про того самого убийцу, о котором он говорил. Вспомнила его слова о том, как маньяк не просто убивает, а вырезает глаза своим жертвам, лишая их последнего шанса на сопротивление.

Мне нужно быть предельно осторожной. Я не знала, что он способен сделать дальше, но одна мысль преследовала меня: я должна быть готова ко всему, даже к самому худшему.

_{Глава 13. Новая тень}

Мои мысли возвращались к профессору и его словам о важности не показывать слабость. В его голосе, в его холодных анализах звучала сила – сила, которая была мне сейчас так необходима.

Михаэль закрыл печь, и с лёгким, почти невидимым движением приказал мне подождать в гостиной. На часах было 4 часа утра. Я ощущала, как мои силы тают, а усталость поглощает меня. Дождь не прекращался.

Я стояла у окна, глядя на то как капли, стекали по стеклу. Каждая как маленькое сообщение, как одинокое движение в мире, полном страха.

Михаэль вошёл в комнату, тихо, как тень, с таким же пронзительным взглядом, который, казалось, мог пробить меня насквозь. Я ощутила, как по спине пробежал холодок, как будто его глаза могли проникнуть в мою душу и вырвать её.

– Ты знаешь, что я не твой друг, – сказал он, его голос был спокойным, но ледяным. — но я и не твой враг. Я не остановлюсь, пока не получу то, что хочу.

Его слова пронзили меня, как нож. Страх сжал моё сердце, но я не могла позволить себе дрожать. Мне нужно было держать себя в руках.

– И что же ты хочешь? – спросила я, стараясь не выдать внутреннего волнения.

– Мне нужны все твои воспоминания. Всё, что ты знаешь о Леоне, о его отце… И я хочу понять, как ты могла отслеживать мои движения. Как ты знала, куда я буду двигаться. Ты помогала полиции, как? Какие вводные у тебя были?..

Слова его продолжали пробивать мою защиту, как молоты, но я стояла, не сдвигаясь с места. Я не могла позволить ему увидеть, как моё внутреннее напряжение угрожает сломать меня. Я не могла и не хотела ему верить.

– Даже если бы я знала, то не сказала бы, – ответила я, отчаянно надеясь, что смогу сохранить хоть каплю достоинства. – Потому что если скажу, ты будешь осторожнее, а такие, как ты, должны сидеть в тюрьме.

Михаэль подошёл ещё ближе, его дыхание касалось моей шеи, и это заставило моё тело напрячься до предела. Я чувствовала его взгляд, как острую иглу, проходящую через мою кожу, как если бы он проникал в самое сердце.

– Ты думаешь, что можешь сопротивляться мне? – его голос был почти шёпотом, но такой холодный, что меня затрясло. – Я сильнее тебя, и я знаю все твои слабости за пределами этого дома.

В памяти всплыли картины – Карина, бабушка, Макс… они как неясные силуэты, как маяки в темноте, напоминали мне о том, кто я на самом деле. Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Я не могла позволить ему шантажировать меня.

Что страх охватывает меня.

– Ты думаешь, что можешь сломать меня? Но ты ошибаешься. Я не дам тебе ничего…

Он усмехнулся, и в его улыбке была такая надменность, что я почувствовала, как внутри меня что-то ломается. Но я не могла позволить себе ослабеть.

– Ты уже сломалась, малютка Элли, – ответил он, отступая. – Просто еще не знаешь этого… Но помни, что я не дам тебе уйти. Ни Пугало, ни трусливый Лев, ни тем более твой Железный Дровосек тебя не найдут. Тебе стоит принять этот факт.

Слова его, как острые ножи. Он был прав. Он знал, как меня напугать, как заставить терять силу. Я осталась одна в комнате, его слова, как тяжёлые камни, лежали на моём сердце. Страх и отчаяние переполняли меня.

Он поставил передо мной кружку какао.

Горячее, насыщенное, почти горькое. Без сахара. Вкус был… странный. Не как у детства, не как у уюта. Скорее – как у прощания.

Я обхватила кружку обеими руками.

Тёплый фарфор согревал пальцы. Я будто вцепилась в него, чтобы не распасться.

Он сидел напротив, не сводя с меня глаз.

Молчал.

Свет от торшера рисовал на его лице мягкие тени, делая его неуловимо другим – тёплым и далёким одновременно. В камине потрескивали угли, будто дыхание зверя в темноте.

Я сделала первый глоток. Потом второй.

С каждой каплей внутри разрасталась вялость. Но… не только она.

Он всё ещё смотрел. Не пряча взгляда.

А потом встал и подошёл ко мне.

Не торопясь.

Тихо.

Словно боялся спугнуть что-то важное.

Его ладонь скользнула по моей щеке – тыльной стороной пальцев.

Нежно. Почти любовно.

Он провёл по линии скулы, убрал прядь волос за ухо. Его пальцы задержались на моей шее, чувствуя пульс.

Я не могла понять – он проверяет, как быстро меня захватывает снотворное… или просто… чувствует?

– Пойдём, – сказал он почти шепотом, будто боялся, что голос разрушит этот хрупкий момент.

Я попыталась оттолкнуться от кресла, но тело стало мягким, как воск. Он подхватил меня под руки и притянул к себе.

Я почувствовала его запах – древесный, пряный, такой… тёплый. Опасный.

Его губы коснулись моего виска. Мягко, почти случайно. Но не случайно.

– Ты такая… уставшая, – выдохнул он, прижимая меня к себе. – Пора тебе отдохнуть.

Он нес меня, как спящую любимую.

В руках, полных противоречий.

И я, почти теряя сознание, думала лишь об одном – кто он для меня на самом деле?

Сопротивляться не было сил. Каждое движение казалось слишком тяжелым, как будто моё тело не могло понять, что от него хотят. Где-то на границе сознания я услышала цоканье когтей – Текила шла за нами, его шаги эхом отдавались по полированному ламинату, как тень, следовавшая за мной.

Мы поднялись на второй этаж, и он открыл дверь в одну из комнат. Большая кровать с белоснежным бельём сразу бросалась в глаза, но он не направил меня туда. Вместо этого он прошёл ко второй части комнаты, к старой лежанке, где едва уловимый запах чужого тела – не моего – а собаки, моментально зацепил мой нос. Она пахла свежей смертью, так, как только может пахнуть животное, после того как его убили. Мне захотелось сжаться, как шарик, и закричать. Но не было сил.

– Здесь ты будешь спать, – сказал он, бросая на лежанку плед и подушку. В его голосе не было ни жалости, ни гнева, только холодная, безжалостная уверенность. – Текила будет рядом. Она привыкнет.

Я стояла в полном замешательстве, пыталась найти слова. Но язык не слушался. Молча посмотрела на него. Мой взгляд был полный боли, но он не видел её.

Он повернулся и ушёл к своей кровати, её чёрные углы темнели в тусклом свете. Я услышала, как щёлкнул замок. Дверь закрыта. На ключ.

– Ты издеваешься?.. – прошептала я, ощущая, как внутри меня сжимается боль, обида и ярость. Я села на край лежанки, чтобы хотя бы немного стабилизировать своё тело, но оно продолжало предавать меня. – Ты кладешь меня здесь, с собакой? Как будто я… не человек?

Он не ответил. Только лёг на свою кровать, закинув руку за голову, и молчал. Затянувшись этой тягучей, мёртвой тишиной, он в какой-то момент всё же произнёс:

– Ты не животное. Но я не могу позволить тебе спать рядом со мной. Пока. Ты же клялась мне вскрыть вены.

Я чувствовала, как холод охватывает меня. Он как будто вырвал из меня последние капли силы. Я хотела что-то сказать, закричать, плюнуть в лицо, что-то сделать… но моё тело, словно потерявшее контроль, больше не реагировало. Снотворное расползалось по венам, как туман, лишая меня силы воли. Всё, что оставалось – это плыть в эту тягучую тьму.

Я ощутила, как плед – такой тяжёлый и влажный, как земля после дождя – оказался подо мной. Пахло химией. Пахло мёртвыми вещами. Внешне, как будто я улеглась в самом центре чужой жизни. В её пустом, изношенном месте. Я чувствовала, как дыхание Текилы становится всё тише. Она села рядом, легла на пол, обвив лапы вокруг моей ноги, и тяжело дышал, но все эти звуки казались такими далекими.

Когда он снова подошёл ко мне, чтобы погладить мои волосы, я не сопротивлялась. Он убрал их с моего лица, как будто делал это много раз. Молча, с таким странным вниманием, как к чему-то важному. Я слышала, как он пошёл к своей кровати и снова лёг, но меня больше не беспокоили шаги. Я не могла понять, кто я и где.

Тишина накрыла меня. Только моё сердце, которое всё ещё отдавало удар за ударом, – оно продолжало шуметь в ушах. Я пыталась понять, что теперь со мной. То ли я должна заплакать, то ли я должна смеяться. Смеяться от всей этой абсурдности.

Я лежала на месте чужой мёртвой собаки. Запертая. Уставшая. Живая. И засыпающая. Против воли. Против всего того, что ещё хотело бороться внутри меня.

_{Глава 14. Теперь ты моя}

Сон подкрался незаметно – я словно утонула в вязком, медовом пространстве, где всё было на грани между тьмой и светом. Комната казалась той же, где я уснула: старая, тишайшая, с отблесками луны, падающими на пол и очерчивающими силуэты. Текила не двигалась, свернувшись клубком рядом. Только я не спала.

Он стоял в углу, в тени. Михаэль. Его лицо было почти скрыто, но я знала, что он смотрит. Смотрит на меня, будто выбирает момент. Я не чувствовала страха. Во сне всё казалось странно логичным – даже то, что он молча подошёл ко мне, не касаясь ни дверей, ни пола.

Он наклонился – близко, слишком близко. Я не отстранилась. Внутри меня всё кричало, что это ловушка, но тело не слушалось. Его губы коснулись моих сначала мягко, почти нежно. В поцелуе было что-то первобытное. Но настоящая суть открылась позже.

Он разомкнул губы и в следующий миг – вцепился в моё плечо. Я вздрогнула. Это был не просто укус. Не игривый, не болезненный из жестокости. Это было… как клеймо. Как метка. Он впился зубами, глубоко, будто хотел оставить в моей плоти свою силу, свой вирус, своё проклятие. Укус оборотня.

И я почувствовала, как волна жара прошла от этого места по всему телу. Сердце забилось слишком быстро. Боль была настоящей, тупой, с нарастающим давлением. Я вскрикнула – в сонной тишине это прозвучало глухо, как под водой. Он не отпускал сразу. Как будто в этот миг мы были связаны – волк и та, кого он решил обратить.

Я обхватила его спину, инстинктивно, как будто могла что-то изменить. Под пальцами – не кожа. Шерсть. Длинная, жёсткая, влажная от пота и… крови. Он дышал тяжело. Запах волчьей шкуры, железа, леса – ударил мне в лицо, как будто мы были не в спальне, а на границе между мирами. Его тело было горячим, почти обжигающим.

– Ты теперь моя, – прошептал он, не отрываясь от меня. Его голос был звериным, не его, чужим и рычащим.

Я пыталась сказать хоть слово, но язык онемел. Только глаза оставались живыми – и в его глазах теперь не было ничего человеческого. Жёлтые, сияющие, звериные.

Я закричала – громко, так, как не кричала никогда.

И вдруг – кто-то схватил меня.

Я вынырнула в реальность, когда чьи-то руки осторожно обхватили меня за плечи. Михаэль. Уже не тот из сна. Холодный, сосредоточенный, но настоящий. Он приподнял меня с лежанки и без слов понёс к своей кровати. Уложил на простыни и укрыл одеялом. Я чувствовала его за спиной – он лег рядом и осторожно обнял, будто бы хотел сказать: «это был только сон». Но он молчал. Просто держал. И я чувствовала тепло его тела сквозь одеяло.

Я плакала, а потом провалилась обратно – в тяжёлый, ватный сон, почти без сновидений. И когда проснулась, солнце било в глаза сквозь окно, а рядом уже никого не было.

Комната была пустой. Текила лежала у двери. Михаэля не было. Но плечо по-прежнему ныло. И я не могла понять – он меня спас… или закончил начатое.

_{Глава 15. В тишине}

Время шло.

Дни сливались друг с другом, как серые полосы на старой пленке. Я почти не замечала, как время уходит – оно таяло в этой тишине, будто песок сквозь пальцы. В окно моей камеры я видела, как деревья за пределами дома становятся всё более голыми, их листья – сначала золотые, потом бронзовые, в конце – просто хрупкие ветви. Я не знала, сколько дней уже прошло. Недели? Месяцы? Для меня было всё одно. Единственное, что оставалось неизменным, – это холод, постепенно пробирающийся всё глубже в каждую клеточку.

Они не искали меня. Я была брошена. Как незначительный предмет, забытый в какой-то суматохе. И никто, казалось, не заметил исчезновения этой маленькой части мира. Все эти люди, все эти связи… я чувствовала, как они постепенно расплываются, размываются в дымке. Пустота в груди становилась всё больше, и я уже не могла представить, когда в последний раз была свободной.

Когда на улице появился первый снег, я проснулась от звука, как он тихо шуршал под окнами. Мелкие белые хлопья падали на землю, укрывая всё вокруг легким, почти невидимым покрывалом. Снег, такой чистый, но холодный. В этом снежном покрове было что-то отчаянное, словно сама природа уже потеряла интерес к тому, что происходит здесь. Я наблюдала, как он ложится на землю, как если бы это был ещё один способ скрыть следы. Следы меня.

Я пыталась вспомнить, когда я впервые оказалась здесь, в этом доме, в этом аду, в этом плену. Я не помнила. Только ощущение того, что всё – это какая-то ужасная иллюзия, и я застряла в ней. Время утекало, но я была всё ещё в этом месте, где не было ни прошлого, ни будущего. Где каждый момент был словно отголоском пустоты, в которой я могла просто исчезнуть. И исчезла бы. Навсегда.

Каждый раз, когда я смотрела через окно, за которым снег всё-таки продолжал падать, в голову приходила одна мысль: «Никто не ищет меня. Я не существую для мира».

С каждым днём, чем больше я оставалась в этом доме, чем больше я слушала его слова, его взгляды, чем больше времени проводила в его присутствии, тем сложнее мне становилось помнить, кто я есть.

Я пыталась держаться за прежние фрагменты себя – за свои убеждения, за старые привычки, за тот образ жизни, который когда-то был мне знаком. Но постепенно они стали расплываться, как туман на рассвете, ускользая из-под пальцев.

Я просыпалась каждое утро в этой комнате, которая становилась мне всё более чуждой, хотя внешне ничего не менялось. Всё было так, как будто я попала в другой мир, где я не была ни собой, ни кем-то, кем хотела быть. Каждое утро, когда я вглядывалась в своё отражение, я видела лицо, которое было мне знакомо, но я не могла сказать, принадлежит ли оно мне или кому-то другому.

Кто я?

О чём я думаю, когда одна?

Что мне нужно?

В глубине души я пыталась держаться за те моменты, когда чувствовала себя живой, когда у меня был смысл, когда я могла принимать решения. Но сейчас мои мысли как будто плавали в густой воде, где невозможно было чётко различить, что есть что. Я пыталась собрать себя по кусочкам, но каждый раз что-то ускользало.

Его присутствие рядом всегда ощущалось, как невидимая рука, которая направляла мои действия, мои мысли. Михаэль не был злым, но его влияние было настойчивым. Он понимал меня лучше, чем я сама себя.

Каждый раз, когда я пыталась сопротивляться, когда я вспоминала, кем была раньше, ощущала внутри какую-то пустоту, как если бы отвернулась от себя и ничего не могла вернуть. Это было не то, чтобы я забыла себя – это было как если бы кто-то другой стал меня заменять. И я не могла понять, как это случилось.

«Ты не такая, как все», – говорил он. И в этом я чувствовала правду. Но эта правда с каждым днём становилась всё более пугающей. Я не могла вспомнить, когда точно перестала быть «нормальной», когда перестала искать объяснения своим ощущениям и потеряла какие-то моральные ориентиры. Но чем больше я пыталась вернуться к своим корням, тем сложнее становилось это сделать.

Один день был похож на другой. Я занималась теми же действиями, ходила по тем же комнатам, но в каждом шаге что-то менялось. Поначалу это были маленькие вещи – я начала слабо замечать, что перестала заботиться о своих привычках, что утратила интерес к вещам, которые когда-то были мне дороги. Потом обнаружила, что начала соглашаться с его мнением, даже если оно шло вразрез с моими прежними убеждениями. Я не помнила, когда это произошло. И это пугало меня. Я не хотела быть такой.

Но когда я пыталась об этом подумать, сразу ощущала пустоту. Неужели я была бы готова бороться за что-то, что уже исчезло из моей жизни? Была ли это потеря, или я просто стала частью этого мира? Его мира.

Однажды я взглянула в зеркало и не узнала себя. Не из-за внешности – я всё ещё видела те же черты, которые мне знакомы, но что-то в моих глазах изменилось. Как будто я потеряла ту искру, которая когда-то горела. Я не могла вспомнить, когда она погасла, и что именно её потушило.

Я пыталась вырваться из этого круга, пытаясь снова и снова утверждать: «Я – это я». Но чем больше я с этим боролась, тем больше ощущала, что мои слова пусты. Он прав, я не такая, как все. И, возможно, я даже не хочу быть такой, как была. И в этом была ещё большая угроза.

Но тогда я понимала одно: эта борьба – не просто борьба за сохранение «себя».

Это была борьба с тем, кем меня заставляют стать.

И, возможно, я не смогу победить.

Но в какой то момент что-то начало меняться.

_{Глава 16. Как будто бы дом}

Утро было ненастоящим. Слишком чистым, слишком мягким, как будто кто-то пытался втиснуть нежность в декорации ада.

Я открыла глаза и первым делом понюхала воздух. Никакого страха, никакого пота, никакого металла – пахло хлебом. Хрустящим. И – вареньем? Сладкая клубника, я могла бы поклясться.

Он вошёл тихо, как будто боялся, что разбудит не меня, а какую-то другую меня, ту, что просыпается с криком.

В руках – поднос.

Тосты, аккуратные дольки авокадо, варенье в белой плошке. И одуванчик.

Скомканный, неуместный, в рюмке. Цветок для пленницы.

Где он взял его зимой… Загадка…

Я смотрела на него, не дыша.

Он не приближался, просто поставил поднос рядом, и сел.

Не коснулся. Не приказал.

– Я не знал, как ты любишь завтракать, – сказал он. – Просто… сделал, как бы мне хотелось. Чтобы тебе было тепло.

Он говорил это без улыбки. Без того льда в голосе, которым обычно обволакивал мои страхи.

Он говорил… как будто бы человек.

Как будто бы забота.

Я не ответила. Просто взяла вилку.

Ела. Не потому что была голодна – давно уже не чувствовала голода, только пустоту.

Ела, потому что это был якорь.

Потому что это означало, что я ещё здесь, что день идёт.

Он наблюдал за мной.

Не с жаждой, не с властью.

Просто… присутствие.

И в этой странной тишине, между хлебом и вареньем, я вдруг почувствовала – легче.

На несколько минут я забыла, что нахожусь в аду.

На несколько минут – сделала вид, что проснулась дома.

Я не помню, на какой день начала смеяться.

Может быть, на пятый. Может – на двадцатый.

Когда тебе некуда идти, смех – это последняя свобода.

На следующий день он вошёл с мешком продуктов, будто мы и правда жили вместе.

Будто всё, что было до этого, – ложь.

Будто не было ни верёвок, ни крика, ни попыток прятать лезвие в подгибе свитера.

– Сегодня ты готовишь. Я – су-шеф, – объявил он, уронив сумку на стол.

Картошка покатилась, яблоко звонко ударилось об пол.

Я посмотрела на него, как на сумасшедшего.

Он только хмыкнул:

– Не бойся, ножа не дам.

– Ну спасибо, – сказала я. – А то я, знаешь, подумывала.

Это была шутка. Почти.

В другой жизни – сарказм.

В этой – крик, завёрнутый в шелест слов.

Он подошёл ближе.

Встал за моей спиной.

Тихо. Почти ласково.

Как будто это был не он.

Как будто – другой человек, с теплом в пальцах, а не холодом.

– Дай руки, – сказал он.

Я не знала, зачем слушаюсь. Но дала.

Он накрыл мои ладони своими.

И вместе мы держали нож.

Морковь была жёлтая, почти золотая, будто из сказки.

Я чувствовала, как его грудь касается моих лопаток. Его дыхание – в шее.

Каждое движение резало по нервам.

– Ты двигаешься, как хирург, – произнёс он. – Наверное, в прошлой жизни ты была мясником.

Я хмыкнула.

– Ты улыбаешься, – сказал он.

– Нет.

– Ты улыбаешься, Адель. Я вижу.

– Значит, это не я.

Он дал мне второй нож.

Я резала – кубиками. Он – полосками. Мы спорили.

– Так вкус теряется, – сказал он.

– Так выглядит красивее.

– Красивее для кого? Нас двоих?

Я не ответила.

Но когда он подвинул миску и сказал: «Попробуй», – я попробовала.

Не еду – момент.

Не вкус – безопасность.

Мы смеялись. По-настоящему.

И я поймала себя на том, что слушаю его.

Не как палача. Не как врага.

Как кого-то, кто… тоже устал.

И – на пять секунд – я забыла.

Что в плену.

Что в тюрьме с обоями.

Я стояла на кухне с человеком, который учит меня готовить, и смеялась.

Смеялась по-настоящему.

Как будто всё нормально.

Пять секунд.

Пять вдохов.

Пять шагов в сторону иллюзии.

Потом – хлынуло.

Вспомнилось.

Словно кто-то сдёрнул покрывало с красивого ужаса.

Я сжала нож.

Не потому, что хотела убить.

Потому что больше нечем было держаться.

Он почувствовал.

Отступил.

Дал мне пространство. Тишину.

Я досыпала соль в суп и тихо подумала:

Иногда любовь пахнет тушёным луком и страхом.

А однажды он делал пирог.

Весь в муке, чихал, злился, бурчал себе под нос, будто кого-то прогонял – может быть, себя.

Я стояла у стены, прижав ладони к губам, и смеялась до слёз.

Настоящий смех, почти забытый.

Он повернулся, вздохнул – и неожиданно, неловко поцеловал меня в лоб.

Не в губы.

Не в шею.

Как будто молча благодарил за то, что я здесь.

Я не ударила. Не отпрянула. Просто стояла. С открытыми глазами.

Потом была ночь.

Я лежала в комнате, стараясь не думать. Он сидел у двери, на полу, будто охранял. Тени от уличного света ползли по потолку, а я слушала его дыхание – ровное, будто он и не убийца, не монстр, не он.

– Ты спишь? – спросил он тихо.

Я молчала.

– Мне кажется, ты больше не боишься меня.

Я хотела ответить: «Боюсь. Очень.» Но это была бы ложь.

Я боялась не его. Я боялась себя. Ту, которая начала привыкать.

Иногда я чувствую, что мне приятно с ним. Не из-за еды. Не из-за прикосновений. Из-за того, что он – единственный, кто здесь. Кто дышит в той же темноте.

Какое-то животное чувство: если ты мой хищник – ты и мой дом. Если ты запер меня – ты и моё «после».

Я забываю, что была другой. Что у меня был кто-то. Что у меня было имя. Был Макс.

Я держусь за его имя, как за косточку в тёплой воде. Чтобы не расплавиться. Чтобы помнить: это не любовь. Это – химия страха.

А он… Он будто чувствует. Будто знает. Он не трогает меня. Не требует. Просто сидит. Иногда предлагает играть – в карточные игры или «угадай, что я придумал». И сам смеётся неловко, словно не верит, что это он, а не кто-то другой.

– Ты красиво смеёшься, – сказал он однажды. – У тебя есть… свет. Его не забрать.

Я посмотрела на него. И на миг захотела, чтобы это был просто человек. Просто вечер. Просто жизнь.

Но мы были в плену.

Я – у него. Он – у своей вины.

Двое в комнате.

Двое, которых нельзя спасти.

Только прожить.

Только дожить.

Только дышать.

Вместе.

Были вечера, когда я не вспоминала, где нахожусь.

Он говорил. Про детство. Про книги, которые ему нравились, и музыку, которую он слушал, пока мир не исчезал. Он рассказывал мне о запахах, о людях, которые когда-то были важны. О том, как была устроена его жизнь до того, как всё разрушилось. Всё это – как лёгкий ветер, коснувшийся кожи, и я ловила его, не задавая вопросов.

Мы сидели рядом, и я позволяла себе не думать, не анализировать. Просто слушала. И, может, это было самым страшным – что я начала слушать.

Пластинка трещала в углу, и я чувствовала, как звук заполняет комнату. Он поставил её как-то невзначай, но эта музыка заполнила пространство между нами.

Джаз. Блюз. Медленная, тёплая смерть, пропитанная нотами, которые словно цеплялись за воздух и не отпускали. Трещины в звуке. Секунды, что тянутся, сливаясь в одно мгновение.

Шумный, немного дерганный звук, будто время замедлялось, а вместе с ним и наши движения. Это был момент, когда ты понимаешь, что ты не можешь вернуться в настоящее. Мы стояли там, словно в какой-то иной реальности. Вечность, ограниченная четырьмя стенами. И больше ничего.

Он протянул руку, и его взгляд был странным – не требовательным, не властным. Просто… тихим, каким-то немного уязвимым.

– Один танец.

Я фыркнула, слегка насмешливо. Нервное движение. Усмешка. Но на сердце было тяжело.

– Серьёзно? – ответила я, пытаясь скрыть, что в моей груди что-то сжалось. Я даже не пыталась понять, что именно.

Он кивнул.

– За всё, что я с тобой сделал, я заслужил один танец.

Я тогда не взяла руку. Он не настаивал. Он просто стоял, и в его взгляде было что-то отдалённо напоминающее сожаление. Но я не смотрела на него. Не хотела видеть.

Но на следующий вечер всё изменилось. Как-то само собой, я подошла к проигрывателю. Поставила ту же пластинку. Ту самую. Тот же джаз, те же шорохи и трещины. Меланхолия, прячущаяся в каждом аккорде.

Он не спросил. Просто подошёл.

И вдруг мы танцевали.

Первые шаги были неуклюжими. Я наступала ему на ноги, он меня дёргал за руку, стараясь вести, но в его прикосновениях не было силы. Это был не танец, а борьба, попытка чего-то добиться, когда каждый шаг давался тяжело.

Он держал меня близко, слишком близко. Я чувствовала его дыхание на своей шее. Его руки – на моей талии. И в этом было что-то непередаваемое – не страсть и не нежность. Просто какое-то странное знание, что это – всё, что у нас есть.

Я пыталась не смотреть на него. Не думать о том, что происходит. Танцевала, пытаясь раствориться в этом моменте. Но как можно раствориться, когда ты понимаешь, что теряешь себя?

Он дышал ровно, медленно. Как будто этот момент мог длиться вечно. Как будто всё, что было до этого, не имело значения. Я не понимала, почему осталась. Почему не оттолкнула его, не вырвалась, не закричала.

– Я не хотел тебя сломать, – сказал он вдруг, голос его был тихим, почти беззвучным. И я почувствовала, как его грудь сжалась под моим лбом. – Я просто хотел, чтобы ты осталась.

Мое сердце сбилось с ритма. Я хотела что-то ответить. Оттолкнуть его. Сделать шаг назад. Но, как всегда, осталась. Была слишком близко. Это было как проклятие – это танцевальное молчание, которое не нужно объяснять.

Мы танцевали, и всё было так странно. В плену, где тебе почти уютно, но в голове всё взрывается. В плену, где ты забываешь, а потом снова вспоминаешь. Где ты смотришь ему в глаза и чувствуешь, что он и не виноват. И ты, на самом деле, тоже.

Но вот что странно – этот танец был не про любовь. Это был танец на грани, где любовь не имеет значения. Только эта пустота между нами, с которой ни один из нас не мог справиться. Только музыка и тепло его тела.

И всё равно – невыносимая близость.

Как будто мы были парой.

Он и я.

Танцевали, как все нормальные люди.

Как будто этот момент мог стать началом чего-то настоящего.

Как будто я была жива.

Танец продолжался. Музыка трещала. И я всё пыталась понять – почему не хочу уходить. Почему я не злюсь. Почему мне не хочется вырваться и снова почувствовать боль. Почему я – здесь. С ним. В его мире.

Вечером он включил проектор.

Старое кино.

Чёрно-белое, со скрипом и паузами.

Я сидела рядом. Он – на полу, спиной к дивану.

Собаки, снег, вой.

Он сказал:

– У меня был пёс. Джаз. Белый, с чёрным ухом.

– Что с ним стало?

Пауза.

– Отец убил его.

Он отвел глаза.

Тишина. Я не знала, дышу ли.

Мне хотелось кричать. Плакать.

Но я только смотрела на экран, где снег падал на землю – мягко, как тогда утром.

Глава 17. Касание

Ночи стали долгими. Они не имеют конца, не имеют начала. В темноте он лежит рядом, но всегда между нами – тонкая, едва заметная грань, не более ощутимая, чем воздух.

Его дыхание – ровное, без напряжения, но я знаю, что он не спит так, как я.

Его глаза – за закрытыми веками – бодрствуют.

И в этой тишине мы оба живем.

Я и он.

Он никогда не прикасается ко мне ночью. Это правило, которого он придерживается, будто оно даёт ему силы, какое-то своё молчаливое право. Внутри меня я чувствую – он держит дистанцию, хотя бы так. Он не пересекает её. Он не прикасается, даже когда мне страшно, даже когда я просыпаюсь в холодном поту, пытаясь забыть те образы, что преследуют меня в темноте.

Когда кошмары приходят, я чувствую, как его рука тихо обвивает мою спину. Лёгкое прикосновение – как обещание, что всё будет в порядке.

Он не говорит ничего.

Это как если бы он сам не знал, что сказать.

Он просто обнимает меня молча, и в этом молчании я чувствую – ничего не будет дальше.

Мы просто переживаем это, вдвоём.

В том мире, где уже нет слов.

Он не целует меня, не тянется.

Он не шепчет мне на ухо, не просит рассказать о своих чувствах.

Он держит дистанцию, не нарушая её.

И это не так, как будто он хочет меня контролировать.

Это – нечто другое.

Это уважение к моим границам, которое я не могу назвать ни свободой, ни безопасностью.

Это просто его способ существовать рядом со мной.

Слышать меня, но не вмешиваться.

Иногда, когда мне удается вернуться в сон, я просыпаюсь, и его нет рядом. Тогда я замечаю, что он спит на полу – прямо у двери. Небольшой кусочек земли, отведённый для него в этом доме. Он всегда растягивается вдоль дверного проема, словно делает это для того, чтобы не быть слишком близко и не слишком далеко. Протянутые руки и ноги, словно он пытается слиться с этим пространством, не принадлежа ему, но в какой-то момент смирившимся с ним.

Это всегда какой-то странный компромисс.

Он спит у двери, а я – в своей части комнаты, и ничто в нашем положении не напоминает мне о том, что когда-то мы могли бы быть… чем-то другим.

Мы оба живём в пределах своего маленького пространства, где правила не пишутся, а существуют сами собой. Где никто не нарушает тишины, не ломает границ, не рушит молчания.

Иногда я пытаюсь понять, что это за связь.

Между нами.

Почему в темноте он не хватает меня, не хочет меня.

Может, он просто боится.

Боится, как я боюсь.

Но не из-за меня. А из-за себя.

Слишком много скрытого внутри него, чтобы вытащить это наружу.

Чтобы подарить мне этот кусочек себя.

Чтобы нарушить этот нейтральный, молчаливый мир.

Я снова засыпаю, и всё повторяется. Я просыпаюсь. Он рядом. Смотрит в потолок. Мы не говорим ничего.

Засыпаем так, как засыпают те, кто уже давно не ждёт утреннего света.

В какой-то момент он предложил игру – прятки.

Простая игра, как у детей, но с какой-то болезненной лёгкостью.

В его голосе не было ничего угрожающего, но в его взгляде было что-то. Словно он был уверен, что это не просто игра. Что я не выйду за пределы этих четырёх стен.

– Ты прячешься. Я – ищу, – сказал он, едва заметно усмехнувшись.

Я застыла.

Мгновение – и тело напряглось.

В голове всё закрутилось, но я не стала сопротивляться.

Может, это был просто момент слабости, может, усталость от постоянной борьбы.

А может, от того, что у меня уже не было достаточно сил, чтобы сопротивляться, чтобы всё время бояться.

– Ты ведь знаешь, я всегда тебя найду, – добавил он, подбирая пару слов, как будто предупреждая, но в этом было больше не угрозы, а… какого-то странного ожидания.

Я бросила взгляд в угол – как в тот день, когда, прижавшись к стене, слышала его шаги. В этот момент мне вдруг захотелось спрятаться. Оказаться в том месте, где всё будет по-настоящему моё. Где не будет страха и боли. Где не нужно думать, что он сделает дальше.

Я метнулась в сторону шкафа.

Обычное место, как в детстве.

Я думала, что он не найдет меня.

Слишком темно там было, слишком тесно.

Но как бы я не пыталась спрятаться, всегда чувствовала, что он рядом.

Его шаги прозвучали тихо, как будто он специально замедлял их, позволяя мне почувствовать эту паузу.

Вот он, рядом.

Он смотрел в мою сторону, не видя меня, но всё равно знал, где я.

– Ты не умеешь прятаться, – сказал он, и в его голосе было что-то напористое, но и странно мягкое.

Я не ответила.

Просто затаила дыхание.

Каждое движение казалось слишком громким в тишине комнаты.

Когда его рука, наконец, коснулась моего плеча, сердце в груди пропустило пару ударов.

Он был близко.

Слишком близко.

Я почувствовала его дыхание – тяжёлое и горячее, как и его пальцы, обвили мое запястье.

– Я нашёл тебя, – прошептал он, не отпуская.

И вот тут всё изменилось.

Я пыталась отстраниться, но он держал меня так, что не было сил вырваться.

Он наклонился немного вниз.

Его лицо почти рядом.

Это была игра.

И вдруг в этой игре всё перепуталось.

Мое сердце билось всё быстрее. Я понимала, что не могу уйти, не могу просто выйти из этого замкнутого круга. Он продолжал смотреть на меня, как будто на моём теле было написано всё, что ему нужно знать.

И тогда его губы коснулись моей щеки.

Лёгкое касание.

И оно так долго задерживалось, что тело напряглось, словно готовое к чему-то ещё.

Его дыхание было у моей шеи, его рука, что держала, была тёплой, и я почувствовала, как он меня тянет – не насильно, но всё же.

Как будто это было предсказано.

Как будто мы оба шли к этому моменту.

Я могла оттолкнуть его.

Могла сделать шаг назад.

Могла кричать.

Но вместо этого, всё что я сделала, это закрыла глаза, пытаясь не думать.

Его губы скользнули по моей шее.

Лёгкое касание.

Потом ещё одно, чуть крепче.

В его прикосновениях не было агрессии, не было страсти.

Но было нечто другое – что-то, что заставляло меня забывать, кто я. Где я.

И когда он, наконец, чуть отстранился, я обнаружила, что не помню, когда моё дыхание стало таким тяжёлым. Сколько времени прошло с тех пор, как я сделала хоть один шаг назад.

– Ты не убегаешь, – сказал он тихо, его голос едва ли был слышен. – Ты всегда рядом.

Я ничего не ответила. Не могла.

Но в голове звучала одна мысль, яркая и чёткая: я уже не знала, где начинается мой плен и где заканчивается этот странный, холодный дом.

Иногда ты чувствуешь, что вот – ещё один шаг, и сердце вывернется наружу.

От тоски. Или от нежности.

Иногда это почти одно и то же.

Я сижу на полу, прислонившись к стене, в его растянутой рубашке. В ней пахнет чем-то странно родным – пыль, металл, сигареты с ароматом каких-то лесных трав, немного мандаринов, немного… он.

Входит в дом как всегда – тихо.

Только Текила, наша черная спутница, первая бросается ему навстречу, виляя хвостом так, что сбивает табурет.

Он хмыкает:

– Ты не забыла, что ты собака, а не охранная система?

Я смеюсь.

– Если кто и защитит меня от всех бед – то она.

– Я принёс тебе кое-что от бед. И кое-что для.

Он вытаскивает бутылку текилы из пакета и кидает мне маленькую коробку с лаймами. Я ловлю её на лету.

Она тёплая, как летний вечер.

– Ты шутишь?

– Нет. Сегодня у нас – вечеринка из пыльных 90-х. Только ты, я, Текила… и текила.

Я не спрашиваю, что случилось.

Сегодняшний вечер будто выпал из календаря.

Мы его вырвали. Подарили себе.

Мы сидим на полу, Текила лежит рядом, положив голову мне на колени.

Он учит меня, как правильно пить.

Лизнул соль, глоток, кусочек лайма.

Я закашлялась.

– Ты первый раз, что ли? – он смеётся.

– Ты забыл, я была приличной женщиной. Психологом. У меня даже комнатные цветы были живы.

– Цветы умирают, когда им грустно.

– Значит, у них тоже есть душа.

Мы смеёмся. И говорим глупости. Текила ворчит во сне. Я чувствую, как тепло поднимается вверх – по шее, по щекам. От алкоголя или от него – уже неважно.

Музыка играет. Я даже не знаю, откуда у него эти песни. Он тянет меня за руку.

– Потанцуем, мисс психолог?

– Ты же не умеешь.

– И ты.

– Ты же педант.

– А ты – катастрофа.

– Значит, мы идеально подходим друг другу.

И мы танцуем.

В пьяном угаре, босиком, по кривым доскам.

Я наступаю ему на ногу.

Он стонет театрально.

Я чуть не падаю.

Он ловит.

Потом я засыпаю рядом с ним на ковре под треск и тепло камина, уткнувшись в его ключицу.

Текила прижимается к нашему боку, вздыхает.

А он гладит мои волосы и говорит, шёпотом, будто боится, что я всё услышу:

– Живи, Адель. Просто живи. Даже если всё пойдёт к чёрту.

И я почти верю, что смогу.

***

Это был ещё один день, когда я пыталась забыться. Когда пыталась играть по его правилам, не думая о том, что каждый его жест может быть ловушкой. Он сказал, что учить меня стрелять – это способ вернуть контроль, научить быть уверенной в себе. Но зачем мне была уверенность в мире, где всё давно потеряло смысл?

Он подошёл с ружьём, не спрашивая, согласна ли я и протянул мне, как будто это было что-то само собой разумеющимся.

Он поставил банки на уличный деревянный стол и сказал мне, что я должна стрелять. Сначала я не хотела. Сначала я даже не могла представить, как буду держать это оружие. Ружьё тяжёлое, холодное, его ствол как будто притягивает к себе мои руки, заставляет чувствовать, что я могу что-то изменить.

Но не так.

Не с ним.

– Берёшь в руки. Стреляешь по банкам. Вот так, – сказал он, показывая мне, как держать оружие.

Я взяла ружьё, мои руки обхватили его холодный металл. И почувствовала неуверенность, как в детстве, когда впервые держала нож в руках, не понимая, как ему можно доверять.

– Держи вот так, – его голос был спокойным, как всегда. Он стоял сзади, давая указания, и я ощущала его присутствие каждым нервом. – Точность, не сила. Просто расслабься.

Я не ответила. Только потянула за спиной тяжёлое ружьё. Я не была здесь, не в этой роли, не с этим оружием. Но инстинкт, что-то тёмное внутри меня, заставляло меня снова и снова нацеливаться в центр.

В точку.

В банку.

Первая пуля ушла в пустоту.

Я не слышала её выстрел, только увидела, как банка едва пошатнулась.

Он был рядом, стоял в тени, наблюдал, не вмешивался.

Я попыталась снова.

Вторая попытка – банка всё ещё на месте.

Только звук, как рвущийся воздух.

Я сжала зубы, сосредоточилась.

Вскользь оглянулась на него.

Он стоял, не двигаясь, с каменным выражением лица.

– Стреляй, как если бы ты должна была кого-то убить, – его слова были тяжёлыми, как камни. – Стреляй так, как будто не существует другого выбора.

Я его не слушала.

Не хотела.

Но что-то меня настигло в тот момент, и я выстрелила.

Третий выстрел.

Банка взлетела в воздух.

Порошок белого пепла вспыхнул в пустом пространстве.

Он не сказал ничего.

Просто кивнул, как будто я наконец что-то доказала.

Может, себе. Может, ему.

Он подошёл ближе, я чувствовала его дыхание, его присутствие так отчётливо, что оно стало давить. Я не могла смотреть ему в глаза. Я всё ещё ощущала резкое чувство холодной пустоты внутри. Сила. Контроль. Но что-то не хватало. Я продолжала держать ружьё, мои руки дрожали, не от холода, а от того, что я не понимала, что с этим делать.

И вот в какой-то момент, без предупреждения, я повернула ствол ружья на него.

Точка на его груди, точка в голове.

Точка, где начинается всё и где заканчивается.

Я почувствовала его взгляд.

Он молчал.

Даже не двинулся.

Не сопротивлялся.

Он просто стоял и смотрел.

Так близко, что я могла почувствовать его дыхание.

В его глазах не было страха, только пустота.

Как у меня.

Я не могла понять, почему я не стреляю.

Почему не делаю этого.

Я могла.

Могла бы.

Но я просто стояла, держала оружие, сжала зубы и не делала шагов. И в тот момент, в этом молчании, я поняла, что я не знаю, что будет дальше. Я не знала, как себя вести. Как действовать.

Я выстрелила.

Банка взлетела в воздух, как кусочек грязи, раскинувший свою форму в пустоте.

Он не двигался. Никак.

Он даже не пошёл в сторону, как обычно.

Он не сказал ни слова.

Я бросила ружьё в траву и ушла.

Он смотрел, как я уходила. Уходила в дом, не понимая, как сильно я боюсь себя.

Я вошла в темноту. Словно в тень самой себя.

И в тишине поняла: я стреляла не в него.

Я стреляла в кого-то, кто давно уже умер.

_{Глава 18. Мама}

Я проснулась от мягкого света, который проникал в комнату сквозь тяжелые шторы. Было утро, и в воздухе еще висела прохлада ночи. Я лежала на кровати, но всё казалось каким-то отдалённым и нереальным. В голове почему-то всплыли обрывки того сна – волк, лес, хищная тишина. И его лицо. Он снова был рядом. Мысли путались, но я всё равно ощущала, что что-то во мне изменилось. Что-то, что я не могла сразу осознать.

Я медленно села на кровати, потянулась, ощутив боль в теле от ночных напряжений. Странно, но с каждой минутой я начинала ощущать себя как-то по-другому. Усталость не уходила, но её стало меньше. Всё в этом доме было таким странным – и привычным, и чуждым одновременно.

Вскоре я услышала, как дверь в коридоре тихо закрылась. Михаэль уходил. Его шаги, уверенные и размеренные, отражались в тишине, и меня охватило странное чувство. Я не могла понять, что именно – облегчение или тревога.

Я встала с кровати, и ноги еле держали меня, но я продолжала идти. Всё было как всегда – дом, который теперь казался мне не только чуждым, но и немного близким. Но что меня потрясло, так это запах, который наполнил пространство.

Запах пищи.

На кухне на столе уже был готов завтрак – чашка с горячим какао, свежие булочки, яйца, что-то тёплое и знакомое.

Он был здесь, заботливо приготовленный.

Я подошла к столу, не сразу села.

Ощущение странного спокойствия накатывало, и я не могла избавиться от мысли, что Михаэль знал, что я буду нуждаться в этом завтраке.

Это было странно, потому что его забота всегда казалась мне больше манипуляцией, чем настоящей заботой.

Я села за стол, взяла чашку и медленно отпила тёплое какао. Оно было таким утешительным, как бальзам на рану, но в то же время я чувствовала, как его вкус оставляет после себя некую тяжесть.

Я уже почти допила напиток, когда услышала, как звуки шагов удаляются вдали, и поняла, что Михаэль действительно уходит по своим делам. Это был момент, когда я осталась одна.

Вдруг мир стал ещё более пустым и неясным. Как будто всё, что оставалось – это я и эти стены.

Я встала со стола и прошла в коридор. Слышала, как за мной Текила следит своим внимательным взглядом, но её присутствие теперь не пугает. Она не угроза.

И тогда я задумалась.

Оставшись одна, я должна была решить, что делать с собой.

Михаэль уходит, но его тень остаётся. Она была в воздухе, в каждом уголке, и я не могла избавиться от чувства, что он наблюдает за мной, даже если его нет рядом.

Я решила исследовать дом. Это была моя последняя надежда – найти хоть какие-то ответы, которые могли бы разорвать эту туманную реальность, в которой я оказалась.

Шаги по дому были знакомы, но всё ещё ощущался странный холод, как будто стены жили своей жизнью, что-то скрывая.

Я обошла первый этаж, осмотрела всё вокруг.

Когда поднялась по лестнице, почувствовала, как что-то странное повисло в воздухе.

Тишина, а потом звук.

Шорохи, скрежет – я вслушивалась, напряженно стараясь понять, что это может быть.

Наверное, я не одна в доме…

Но кто ещё может быть здесь?

Медленно я подошла к двери, ведущей в одну из комнат на втором этаже. Звук стал отчетливее, как если бы кто-то что-то передвигал. Мое сердце бешено колотилось, и я невольно сделала шаг вперед, а затем ещё один.

Комната была закрыта, но дверь не заперта. Я толкнула её и зашла.

Сначала я ничего не поняла. Всё было как-то… неправильно. Стены в этой комнате казались полыми, освещёнными тусклым светом, который не был естественным. И, наконец, я увидела её.

Медицинская кровать.

Всё вокруг неё было связано с медициной, но не в привычном смысле.

Тумбочки, подставки для приборов, антисептики, бинты – всё это было слишком чуждым для того, чтобы это можно было назвать нормальным медицинским оборудованием.

И на кровати, рядом с каким-то странным аппаратом, лежала бабушка.

Я здесь уже так долго и не замечала этой комнаты.

Я могла поклясться, что до этого дня мы были одни.

Она была старой, с иссохшими, почти прозрачными кожей руками и морщинистым лицом, но её глаза были живыми – странно живыми.

Она смотрела на меня, и её взгляд был полон чего-то туманного, как будто она что-то знала, но не могла сказать.

Я почувствовала, как у меня сжалось сердце, но я не могла отвести взгляд.

Странная связь, пугающая и неудобная.

Это было как будто я попала в какое-то другое измерение, где не существовало логики.

– Кто вы? – едва слышно произнесла я.

Её губы шевельнулись, но слово не вышло. Она просто продолжала смотреть на меня своими мутными глазами, и я почувствовала, как странное ощущение присутствия нарастает.

Я не могла понять, что именно привлекло меня к ней. Но было ясно одно: эта женщина, эта бабушка, была частью чего-то, что мне было неведомо, но что так настойчиво и неуклонно тянуло меня сюда.

Я осторожно подошла ближе, и в этот момент бабушка с трудом протянула ко мне руку. Её кожа была холодной, мертвой, и это ощущение проникло в меня. Сомнение, страх, и в то же время какое-то странное притяжение. Я не могла просто так уйти.

– Что здесь происходит? – прошептала я, не ожидая ответа.

И ответ, кажется, пришёл в тот момент, когда бабушка слабо улыбнулась, будто узнавая меня. А потом её губы снова пошевелились, и я поняла, что она пытается что-то сказать.

Но слова так и не вышли.

Она была одета в простую ночную рубашку, её волосы серебрились, как белая паутина, а на лице – некое странное выражение, которое не смогло бы передать ни одно слово.

– Ты пришел… – её голос был тихим, словно отголоском давно забытых времён.

Я сделала шаг в её сторону, не зная, что ожидать.

В комнате было холодно, несмотря на тёплый свет за окном.

Я почувствовала, как её взгляд скользит по мне, как будто она пытается что-то вспомнить, но не может.

– Кто ты? – спросила она вдруг, и я заметила, как её глаза немного расширяются.

– Меня зовут Адель, – я попыталась говорить спокойно, не позволяя себе нервничать от странной обстановки и её загадочного взгляда. – Я здесь не так давно… помогать…

Она замолчала на мгновение, затем медленно заговорила снова.

– Адель… да, ты… – Она качала головой, как будто пыталась привести мысли в порядок. – Ты не Михаэль. Нет, не Михаэль… – её взгляд стал затуманенным, и в её голосе звучала неуверенность.

Я подошла к ее кровати и села рядом, наклонилась ближе, пытаясь понять, о чём она говорит, когда вдруг её глаза вдруг стали ясными, и она произнесла, как будто совсем не она:

– Сыночек мой Михаэль… – её голос стал тише, но всё равно я уловила печаль в этих словах. Это было так неожиданно, что я на мгновение застыла.

Почему она его так называет?

Но что-то в её речи навело меня на мысль, что она путает время и людей.

– Сыночек? Он ваш сын? – я не удержалась, спросив, пытаясь узнать больше.

Она подняла руку и, казалось, в глубокой задумчивости, ответила:

– Михаэль, сыночек… он вернется… скоро… – и, как будто не замечая меня, повторила:

– Мы будем рисовать с ним… рисовать…

На её лицо пришло странное спокойствие, как будто она вернулась в моменты прошлого, где каждый штрих был чётким, и не было места для сомнений. Она протянула руку ко мне, мягко, почти невидимо:

– Ты тоже порисуешь, Адель? Ты же хочешь, правда? Мы будем рисовать… рисовать вместе… – её взгляд был настойчивым, но при этом совершенно уязвимым.

Я немного растерялась, не зная, как реагировать на такие слова. Бабушка явно была не в себе, но её просьба порисовать, несмотря на её странность, показалась мне важной, как будто это была её последняя попытка соединиться с миром. Может быть, она просто хочет найти связь.

Я кивнула, чтобы не разочаровывать её, и аккуратно помогла бабушке сесть в инвалидное кресло, её тело было слишком слабым, чтобы она могла сделать это сама.

Она двигалась медленно, словно каждое её движение отдавался болью, и я ощущала, как это тянет меня вниз. Подкатив её к столу у окна, я села рядом, наблюдая, как она останавливается и начинает смотреть на меня своими полу закрытыми глазами. В этот момент что-то в её взгляде было таким… мирным, что я чуть было не забыла, кто она и где я нахожусь.

Мы обе молчали несколько секунд, пока свет через окно не залил её лицо, освещая её седые волосы и морщинистое лицо.

– Нарисуем? – наконец, нарушила тишину бабушка, её голос был едва слышен, словно это было не просто предложение, а какое-то задание.

– Конечно, – ответила я, стараясь дать ей немного утешения в этой туманной реальности, в которой мы оказались.

Бабушка слабо улыбнулась мне, и я почувствовала, как в голове начинает крутиться новая, опасная идея.

Я быстро отступила назад, ощущая, как все мои чувства усиливаются. Этот момент был важен для меня – он был не просто тем, чем я могла бы заниматься с бабушкой, но и способом изменить всё, что окружало меня.

Не хватало лишь одного – мне нужно было что-то сделать, чтобы я могла вырваться отсюда. Я думала о том, как бы его заставить отпустить меня. Всё, что я могла – это поставить его перед выбором.

Она кивнула, и я потянулась к коробке с материалами для рисования. Подготовив всё, я села рядом, аккуратно и, возможно, немного робко предложив ей что-то для её работы. Взгляд бабушки сосредоточился на моих руках, когда я взяла бинт и начала накручивать его на пальцы.

– Вот, – сказала я, улыбаясь. – Сделаем тебе бусы.

Бабушка долго смотрела на меня, и потом её губы расплылись в слабой улыбке. Она не говорила, но её взгляд говорил всё.

Я осторожно накрутила бинт вокруг её шеи, не затягивая сильно, но так, чтобы он держался. Бабушка с каким-то тихим восторгом наблюдала за процессом, и я почувствовала, как напряжение в комнате слегка ослабло.

– Прекрасно, – прошептала она, как будто сама собой. – Бусы.

Её глаза наполнились нежностью, и в этом взгляде я увидела что-то искреннее. Детское.

Именно в этот момент раздался резкий хлопок двери внизу.

Я замерла, прислушиваясь.

Это был он.

Он вернулся.

В голове снова пронеслась мысль: «Что если я скажу ему, что убью её?» Мне нужно было быть готовой. И как только я услышала, как дверь захлопнулась, всё внутри меня словно замерло. Я не могла больше ждать.

Я повернулась обратно к бабушке, проверяя, не затянула ли я бинты слишком сильно, но она сидела неподвижно, погружённая в свои мысли.

Теперь всё зависело от того, как быстро я смогу действовать.

Я едва успела развернуться, и вдруг ощутила его присутствие в комнате. Его шаги, его дыхание – всё было так знакомо и чуждо одновременно.

Как только он вошёл в комнату, я почувствовала, как воздух стал гораздо плотнее.

Каждое его движение, каждый взгляд, словно бы вытягивали из меня остатки сил.

Я пыталась сохранить спокойствие, но в глазах бабушки я заметила тревогу.

Она не двигалась, её руки по инерции начали тянуться к сыну, и я поняла, что это было что-то большее, чем просто жест. В её глазах была какая-то детская уязвимость, словно она вдруг вспомнила о своей беспомощности, как маленькая девочка, нуждающаяся в защите. Она тянула к нему руки, как будто вся её душа пыталась привязать его к себе.

Михаэль замер на месте, но взгляд его был теперь не холодным и отстранённым, как раньше. В нём была тень чего-то гораздо более глубокого, более человеческого – привязанности. Эта женщина была для него не просто матерью, она была его связью с тем, что он, возможно, давно хотел забыть. Он не мог её отпустить, не мог оставить её.

Я это поняла.

Он действительно любил её.

Не как инструмент, не как свою собственность, а как человека, как мать.

Это было его слабое место.

Это была его ахиллесова пята.

Я стояла в середине этой сцены, зная, что мне нужно использовать этот момент, чтобы вырваться. Но как? Как можно угрожать такому мужчине, если он будет защищать свою мать даже ценой собственной жизни?

– Что ты делаешь? – его голос прозвучал холодно, но в нём всё равно звучала некая угроза.

– Я… хочу уйти, Михаэль, – сказала, стараясь сохранить твёрдость в голосе.

Он чуть наклонил голову, как будто не совсем понимая, что происходит. Его глаза не сводились с меня.

– Ты думаешь, ты сможешь? Ты думаешь, что твоя угроза мне что-то значит? – его голос стал ещё холоднее, но в его глазах было что-то, что заставляло меня замереть.

Я почувствовала, как это внутреннее противостояние, эта борьба за контроль над ситуацией, начинает накалять обстановку.

– Я сделаю всё, чтобы уйти, – тихо, почти не слышно, произнесла я.

И хотя я сказала это с уверенностью, я знала, что ещё не готова к последствиям.

– Михаэль… Ты должен отпустить меня! Мне нужно домой!

Его взгляд на мгновение стал задумчивым, но он не сделал ни шагу вперёд. Я же продолжала говорить, пытаясь добраться до его самого сердца.

– Ты понимаешь, что если ты не отпустишь, то всё, что я могу сделать, это лишить тебя самого дорогого? Я не хочу этого, но у меня нет выбора.

Его лицо исказилось, и я увидела, как его пальцы слегка поджались, словно он начал осознавать, что я не просто угрожаю.

Я говорила о том, что могла бы сделать.

И что, если он не отпустит меня, я буду готова ударить в самую больную точку.

– Ты может быть и чокнутая, но ты не убийца. – его голос был низким, но с каким-то странным напряжением. Он не был уверен в своих словах.

– Ты не знаешь, на что я способна.

Он замолчал, и между нами повисла тишина, которая была наполнена чем-то гораздо более опасным, чем простое молчание.

_{Глава 19. Наказание}

Он начал говорить тихо, его голос был спокойным, но в нём была какая-то скрытая угроза, как если бы он пытался быть сдержанным, но внутри него бушевала буря.

– Ты думаешь, я не понимаю что ты делаешь? Думаешь, что ты можешь манипулировать мной?

Его слова проникали в меня, как острые иглы. Он всё сокращал дистанцию между нами, каждый шаг его был тихим, но уверенным.

– А твоя совесть будет чиста после этого? – Его лицо оставалось таким же неподвижным, но глаза начали тлеть внутренним огнём. – Ты же не хочешь стать такой же – как и я.

Он подошёл настолько близко, что я почувствовала его дыхание.

Я сделала шаг назад, но не могла отступить дальше, в комнате не было места для манёвра. Он стоял передо мной, взгляд его был настолько пронзительным, что мне казалось, что этот гипнотический взгляд парализовал меня.

Он протянул руку, и прежде чем я успела что-либо сделать, он схватил мои запястья, прижимая их к стене. Мои бинты на шее его матери были убраны с таким нежным движением, что я не успела понять, что произошло.

Он аккуратно положил её обратно на кровать, укрыл её одеялом, как будто всё это было частью его обычной рутины.

Я не успела ничего сказать, как он уже вывел меня из комнаты, мягко, но уверенно, как если бы я была не более чем его личным владением, закрыв за собой дверь. Мы прошли по коридору и мы вошли в спальню.

Он закрыл дверь с громким щелчком, и только в тот момент я поняла, что он хотел сказать.

В следующее мгновение его рука прилетела мне по лицу. Он не постарался сделать это аккуратно.

Это был жест, полный ярости, но и какой-то странной деликатности – как если бы он знал, что нужно нанести удар, чтобы я поняла своё место. Он прижал меня к двери.

Его тело было тяжёлым, как сама тень, которая окутывала меня.

Я пыталась сопротивляться, но его сила была непреодолимой. Его взгляд, пронизавший меня, сказал всё, что мне нужно было знать. Он смотрел на меня, как будто я была ничем. Он был выше меня, сильнее меня. В его глазах не было ни малейшего сожаления.

– Ты хочешь уйти? Говоришь готова на всё? – его слова были резкими, как нож, и в них было столько угрозы, что я почувствовала, как страх начал пронизывать меня, но я не могла двигаться. – Так что же ты не застрелила меня? Я давал тебе эту возможность два раза!

Мой страх стал частью его власти.

Он с силой надавил на вырезанное им клеймо на моей ключице.

Из моего горла выскользнул сдавленный стон.

– Помнишь эту боль? Ты – моя, Адель. Ты всегда будешь моей. И ничто, ничто в этом мире не изменит этого, – произнес он с таким холодом, что мне стало трудно дышать.

Я пыталась найти слова, что-то сказать, но мне не хватало дыхания. Его слова сжали меня сильнее, чем его руки. Я чувствовала, как холодный пот стекает по спине, но не могла оторвать взгляд от его глаз – они были как пустыня, без края, без горизонта.

Где-то глубоко внутри что-то отчаянно кричало, но на поверхности я была как стекло – холодная и безжизненная.

Он склонился ко мне, и его дыхание стало тяжёлым, с запахом чего-то остро-темного, невыносимо чуждого.

– Если бы ты не была мне нужна, ты бы уже ушла. Ты бы умерла. Исчезла. Я бы позволил. Но ты – здесь, Адель. Ты не понимаешь, насколько ты глубоко внутри всего этого.

– Ты начнёшь понимать меня, – прошептал он, его голос теперь звучал как предупреждение, как приговор. – Ты начнёшь понимать, что ты была частью этого с самого начала.

Я почувствовала, как он отстраняется.

Его плечо, которое так сильно давило на моё тело, теперь исчезло. Всё оставалось прежним, но в воздухе уже витала та неуловимая угроза. Я смотрела, как он отходит, и с каждым шагом его фигура становилась всё более далекой, всё более неотвратимой.

– Не смотри на меня так, будто у тебя есть выбор. – его слова прозвучали как холодная угроза, и я понимала, что они стали для меня истиной.

Я не могла ничего ответить. Никаких протестов, ни сопротивления, только ощущение абсолютного беспомощного покорства. Его присутствие было слишком сильным, и каждое его слово было как печать на моей судьбе.

Он исчез за дверью, закрыв её так, что звук от удара эхом отозвался в моей груди. Я осталась одна, в этой комнате, полной тишины и невыносимой тяжести. Моя рука вцепилась в холодную поверхность стены, когда я начала медленно опускаться, будто не могла держать себя в вертикальном положении. Каждое движение казалось слишком трудным, а дыхание сжимало грудь с каждым вдохом, будто сама атмосфера стала против меня.

Я села на пол и обхватила колени руками.

Мои слёзы, которые я так долго пыталась удержать, теперь свободно стекали по щекам, не чувствуя никакой преграды.

Я не могла остановиться.

Всё это было так несправедливо. Все эти манипуляции, страхи, обманы… Он превращал меня в нечто совершенно уродливое…

Тогда я заметила как Текила, тихо подошла ко мне. Она стала рядом, вглядевшись в меня своими большими глазами, и я, не в силах сдержать свой стон, подтянула её к себе. Пытаясь почувствовать хоть какую-то опору в этом мире, я обняла её крепче, как будто она могла дать мне то, что я потеряла. А она лизала мои руки словно пытаясь утешить.

_{Глава 20. Последний шаг}

Ночью, когда дом поглотил меня своей тишиной, я так и не услышала шагов, не услышала его в этой комнате. Он не пришёл.

Лежа в темноте, я заползла под одеяло, чувствуя тяжесть на своём теле, будто оно само стало частью этой комнаты, частью пустоты, в которую меня втянули. Я обняла Текилу, её тепло стало для меня как последняя ниточка реальности.

Мы вместе, и это приносило мне хоть какое-то чувство утешения, хотя и слабое.

Мои мысли постепенно начали смолкать, а уставшее тело сдалось ночной тишине. Засыпая, я попыталась не думать о том, что может произойти завтра. Я просто закрыла глаза, обняв собаку, и впала в сон, как Тень, растворяющаяся в ночной темноте.

Тёмная тишина ночи была настолько густой, что казалось, в ней утонешь. Я проснулась, хотя не могла точно сказать, что разбудило меня.

Я сидела, затаив дыхание, пытаясь понять, что происходит. Текила лежала рядом, её тело тёплое и тихое. Всё стало таким невыносимым: тело, которое больше не слушается, душа, которую рвёт на части, мысли, которые идут как вихрь, не давая возможности на передышку.

Сквозь боль и холод я чувствовала, как меня охватывает ощущение безысходности. Я снова подумала о том, как лучше было бы исчезнуть, исчезнуть из этого мира, из этих жестоких игр. Михаэль, казалось, был везде, и я не могла скрыться, даже если б пыталась.

В голове, в пустой тишине, отголоски мыслей звучали как колокольный звон: «Я не могу так больше. Я не хочу быть частью этого. Я хочу уйти. Просто исчезнуть.»

Эти слова кружились, как чёрные птицы, и я почувствовала, как всё вокруг становится ненастоящим, даже я сама.

Мне стало тяжело дышать. Снова астма?

Нет. Приступов давно уже не было. Что-то другое.

Тьма в комнате была непроглядной, как угроза, которая медленно, но верно сжимала меня.

Я стояла на шатающемся стуле на кровати, простыня скручена в жгут, петля на шее.

Каждый вдох был как последний.

Я сделала шаг. Стул вылетел испод моих ног.

Шею больно сдавило когда в тишине, нарушенной только моим приглушённым дыханием, я почувствовала что-то, что заставило моё сердце на миг замереть.

Легкое движение воздуха.

Лай Текилы уже где-то далеко.

Это не был просто ветер, это было присутствие.

Он здесь.

Неожиданно, как тень, он был рядом.

Без предупреждения.

Я едва успела понять, что происходит, как его руки крепко обвили мою талию.

«Адель…» – его голос был как туман.

Он звучал не сдержано, а… испуганно…

Беспокойно…

Я не могла понять.

Я словно потеряла связь с реальностью, с тем, что происходило, и что вообще со мной будет.

Он быстро и методично вытащил меня из петли. Я пыталась оттолкнуть его, но он был сильнее, и его руки не отпускали. Я чувствовала, как его тело тесно сжимает меня, и несмотря на отчаяние, я едва могла сдержать слёзы. Всё это казалось настолько нереальным, что в какой-то момент я просто остановилась и позволила себе расслабиться в его объятиях.

В его руках я почувствовала какую-то странную теплоту – не утешение, а силу, которая в какой-то момент пробудила во мне совсем другие чувства.

Он посадил меня на кровать, выкинул верёвку, которая оставила след на моей шее, и сказал:

– Я не дам тебе уйти. Не могу. Ты мне нужна.

Его слова не были горячими, не были страстными.

Они были просто искренними. В них не было обещаний, только простая правда, которая звучала как признание.

Я закрыла глаза, пытаясь осознать всё, что произошло, и услышала его голос рядом:

– Я не позволю тебе сделать это. Всё будет по-другому. Обещаю…

Это была не просто фраза, сказанная для утешения.

Это был факт.

И, возможно, это было единственное, что мне было нужно.

Глава 21. Смерть за тобой

Я почувствовала, как его губы коснулись моих, осторожно, почти незаметно, как будто он боялся, что я исчезну, если он сделает что-то слишком резкое.

Он поцеловал меня, и в этом поцелуе было нечто большее, чем страсть или желание.

Это была нужда, почти паническая.

Мои губы начали отвечать на его прикосновение, не осознавая этого, будто мои руки, лежавшие безвольно на постели, искали поддержки в его теле.

И вот, когда я начала чувствовать, как его поцелуи становятся настойчивее, он вдруг резко прижал меня к себе.

И тут я поняла.

Он осознал, что потеряет меня.

Не просто тело, не просто какую-то зависимость.

Он потеряет меня – того человека, который, возможно, был его слабостью.

Я была его страшной тайной, которую он пытался скрыть от самого себя.

Я почувствовала, как его пальцы сжали моё заклеймённое плечо, его дыхание стало прерывистым и горячим.

Он держал меня так, будто я была самой важной частью его мира.

И, в тот момент, я поняла, что он боится.

Боюсь ли я его теперь?

Он тихо прошептал в паузе между поцелуями:

– Ты моя тишина, и ты же мой шум. Я держу тебя лишь для того, чтобы ты не исчезла. Даже если сломаю в процессе. Это единственный способ, чтобы ты выжила.

Я попыталась отстраниться, попыталась оттолкнуть его, но это было бесполезно.

Он был как камень, за которым я не могла спрятаться.

И я поняла, что, возможно, он тоже потерял себя, потерял контроль, как и я.

– Ты не можешь держать меня так вечно, – прошептала я, почти не веря собственным словам, пытаясь как-то вернуть свою независимость.

Но мой голос дрожал, и я знала, что это не сработает.

Не с ним.

Не с этим человеком.

Он застыл на секунду, взгляд его был полон внутренней борьбы, и я увидела, как его руки дрожат, когда он мягко отпустил меня, но не отошел далеко.

Его пальцы скользнули по моему лицу, и я почувствовала, как его взгляд движется по моим губам, а затем медленно, почти со страхом, он заговорил.

– Ты можешь уйти из этого дома, но не от меня. Уйдёшь – и умрём оба. – он сделал шаг назад и в его голосе звучала безысходность.

В воздухе повисла тишина, и я стояла, словно в замедленной съемке, не зная, что делать, как дальше жить в этом странном мире.

Он снова приблизился ко мне, аккуратно обнял меня как мальчик ищущий утешения у матери и прошептал:

– Я буду рядом. И всё, что я прошу – это шанс.

Его голос был низким, хриплым, с оттенком невообразимой боли, когда он начал говорить. Каждое слово, как будто с трудом, вырывалось из его груди, как если бы он рассказывал о чём-то, что сжигало его изнутри, но что он больше не мог скрывать.

– Я всегда смотрел в глаза тем, кого убивал. В каждом я искал одно – мгновение Смерти.. – Он слегка отстранил меня, смотря в мои глаза, как будто пытаясь увидеть там что-то, что даже я не осознавала.

– Я заглядывал в их глаза, потому что хотел увидеть то, что сильнее меня. Смерть всегда смотрела первой. Только в миг смерти глаза отражают правду.

Он наклонился ко мне, его губы касались моей кожи, и я чувствовала, как его дыхание становилось всё более учащенным, словно он не мог успокоиться.

Его тело было напряжено, он обнимал меня всё крепче.

– Я искал Смерть всю жизнь. И нашёл её в тебе. – Его голос стал мягче, но слова по-прежнему были тяжёлыми, как камень. Он слегка коснулся моих волос, вдыхая их аромат.

– Ты – Смерть в человеческом теле. И я твой первый и последний пленник.

Его губы накрыли мои, и в этом поцелуе я почувствовала что-то холодное, что-то неизбежное, но в то же время и влекущее, как тёмный магнит. Его слова звучали в моей голове, как эхо, не давая мне покоя.

– Ты не понимаешь, как сильно я тебя хочу, – прошептал он, отпуская мои волосы и снова углубляя поцелуй. — Ты – мой конец. Моя жажда. Моя последняя история.

Я почувствовала, как его тело дрожит, и его руки, которые держали меня, казались теперь менее уверенными, будто он боялся чего-то.

Он больше не говорил.

Только смотрел – взглядом, от которого всё внутри меня сжималось и плавилось одновременно.

Будто он видел во мне что-то сокровенное, что-то древнее и неизбежное.

Его рука скользнула по моей спине – медленно, властно, так, будто он изучал меня как святыню, но при этом уже знал каждую линию, каждую дрожь под пальцами.

Я чувствовала, как с каждым его движением границы между нами стираются. Моё тело отзывалось на него так, будто знало – это опасность, но в ней и было спасение. Я терялась между страхом и жаждой быть ближе, тоньше, глубже.

Он провёл губами по моей шее, задержался у ключицы, и я задохнулась от жара, пронзившего меня волной.

– У тебя вкус заката… – выдохнул он, прикусывая кожу, едва-едва, сдерживая себя на грани. – Как у последнего дня.

Я вздрогнула, и он понял. Услышал, как бешено колотится моё сердце. Уловил каждую ноту моего желания. Его руки прошлись по моим бёдрам, нащупали линии, будто вырезанные для него.

Он подхватил меня, легко, как тень, и перенёс к спинке кровати, не отрывая взгляда. В этот момент я больше не могла сопротивляться. Не потому что он был сильнее – потому что он стал частью меня.

Он был словно шторм, который смывал всё: страх, стыд, прошлое.

Его поцелуи стали голодными, почти безумными, как будто он доказывал мне, что я – его судьба.

Его приговор.

Его избавление.

Ткани одежды рвались между нами как последние барьеры, не выдерживая тяжести притяжения. Его руки были горячими, уверенными, без намёка на поспешность. Он знал, как прикасаться, знал, как читать мою кожу, как дышать в такт с моими мыслями.

И когда его тело сомкнулось с моим – мир перестал существовать. Не было страха, не было боли.

Только он.

Только я.

И вечность между нами, сжатая в одно-единственное прикосновение.

И в этот момент я поняла, что он уже давно внутри меня.

Под кожей.

В мыслях.

В сердце.

Мы молчали. Только пульс стучал в унисон, и это было громче любого признания.

– Я не умею любить – я только поглощаю. И не умею хранить – только ломаю. Но с тобой… я предатель самому себе.

Я лежала, глядя в потолок, и в какой-то момент поняла, что больше не боюсь. Не боюсь его, не боюсь смерти, не боюсь даже себя. Потому что я тоже уже была другой. Уже не та девочка, что пряталась в зеркале. Уже не та, кто хотела умереть.

– Может, ты не умеешь любить по-человечески, – сказала я, чуть сжав его ладонь. – Но кто сказал, что ты должен?

Он усмехнулся почти беззвучно.

– А ты? Ты не боишься, что я всё разрушу? Даже тебя?

Я повернулась к нему лицом.

– А может, ты не разрушитель. Может, ты просто срываешь маски. Обнажаешь до костей. А боль… это ведь не всегда зло. Иногда – очищение.

Он смотрел на меня, не отрываясь, и в его взгляде было нечто древнее, почти первобытное. Как будто я сказала то, что он не позволял себе даже думать. А я сама не верила в то, что говорю.

– Ты странная, Адель. Опасная.

– И ты всё равно держишь меня.

– Потому что если отпущу… – он резко замолчал, будто не решаясь закончить. Потом тихо добавил, – …мир поседеет. Он станет мёртвым. Без тебя – всё мёртвое.

Мы снова замолчали.

Но теперь это было молчание двух знающих.

Двух выживших.

Я прижалась к нему крепче, и он накрыл нас пледом, как будто хотел спрятать от всего мира.

Его рука лежала на моей талии, тяжёлая, тёплая, как обет.

И в ту ночь он не ушёл.

В ту ночь он впервые остался. До утра.

Без маски. Без клыков.

Только он.

Только я.

Мир за окном продолжал жить, а мы – умерли и воскресли внутри этой комнаты.

_{Глава 22. Что дальше?}

Когда я проснулась, комната была наполнена мягким светом раннего утра. Его дыхание щекотало мне шею – он всё ещё спал. Не оборотень. Не палач. Не Жнец. Просто мужчина, уставший от собственной тьмы. Я лежала неподвижно, не решаясь пошевелиться, боясь нарушить тишину, которая казалась почти святой.

Тело было усталое, но в какой-то момент я осознала, что это не просто физическая усталость. Это была усталость от борьбы, от всех тех дней, что я провела в этой бесконечной игре, пытаясь выжить, бороться, защищаться.

Я хотела повернуться к нему, увидеть его лицо, но не решалась. Не из-за страха, а потому что чувствовала, как воздух между нами вдруг стал плотным, наполненным непониманием и новыми вопросами. Я не знала, что делать с этим утром, что делать с тем, что произошло. Всё было настолько сложным, что я не могла понять, где заканчивается реальность и начинается мой собственный страх.

Когда он проснулся, его взгляд был тем же, что и всегда – холодным, пронизывающим, как будто он пытался всё понять и в то же время скрыться от самого себя. Он взглянул на меня, но не сказал ни слова.

Тишина снова окутала нас. Его молчание было не тяжёлым, а скорее… взвешенным. Как будто он осознавал, что произошло нечто важное, но не знал, что с этим делать.

– Ты не уйдешь? – спросила я, глядя на его лицо, стараясь уловить хоть что-то, что могло бы подсказать, что это не было просто ещё одной ночной игрой.

Михаэль медленно сел на кровати, его тело тяжело покачнулось, как будто он был сбит с ног, но не хотел это показывать. Он выглядел… растерянным.

– Я не знаю, что теперь, – сказал он, его голос был почти шёпотом.

Я хотела сказать что-то в ответ, но не могла найти слов. Мы оба сидели, переглядываясь в этом неведомом пространстве между нами.

– Теперь ты хочешь оставить меня? – спросила я, уже не пытаясь скрыть свою уязвимость. Это была не угроза, а скорее вопрос, который я задавала себе.

Михаэль медленно встал, подошёл к окну и посмотрел на мир за ним. Свет был тусклым, всё казалось зыбким и нереальным. В его движениях была какая-то странная сила, но и отчаяние.

– Я не собираюсь тебя бросать, – сказал он, не оборачиваясь. – Я не знаю, что со мной происходит, и не знаю, что с этим делать.

Он снова прилег рядом и коснулся моего лица, как будто снова убеждался в реальности. Провёл пальцами по щеке, потом – по губам.

– Твоя Смерть всё ещё рядом, – сказал он тихо. – Стоит за тобой, как тень. Но теперь я не отдам тебя ей. Придёт – и я убью её. Или умру вместе с ней..

Мне стало холодно и горячо одновременно. Его слова не были романтикой. Это было что-то звериное, как клятва, которую дают не два человека, а два инстинкта.

Он поцеловал меня. Медленно. Не спеша. Не чтобы завладеть, а чтобы сказать «я здесь». Чтобы напомнить, как звучит живое прикосновение, а не насилие. Чтобы оживить.

– Я не знаю, что между нами, – прошептал он. – Но оно сильнее, чем все слова. Оно будто древнее самого времени.

***

Я сидела на краю ванной, погружённая в тёплую воду, в которой плавала густая пена, наполняя пространство сладким, почти наркотическим лавандовым ароматом. Он осторожно приблизился, впервые не зная, как начать. Его руки оставались на расстоянии от меня, как будто он боялся прикоснуться. Всё было слишком странно, слишком интимно для его привычного мира.

– Ты не боишься меня? – его голос был хриплым, будто он только что проснулся. Он пытался звучать холодно, но в его словах чувствовалась нервозность, лёгкая паника.

Я помотала головой, не отводя взгляда от его рук, которые медленно набирали воду в ладони. Он осторожно подошёл, беря в руки мягкую мочалку, промачивая её в воде и начиная аккуратно намыливать мою голову. Пена на моих волосах таяла под его прикосновениями, как облако, которое распадается от одного лишь взгляда. Он был удивительно мягким, осторожным, словно боялся что-то повредить.

Когда он закончил мыть мои волосы, я почувствовала, как он берёт меня за подбородок и помогает встать. Легко, будто я была хрупкой, как стекло. Он поднял меня, а я, опираясь на его плечо, прошла к зеркалу. Он не сказал ни слова, только накинул на меня свой теплый тяжелый длинный халат, взял пушистое полотенце и убрал лишнюю влагу с волос.

Он взял расческу и начал разделять мои волосы на пряди. Заплетая их, он был сконцентрирован, как человек, который хочет скрыть своё состояние. Каждое движение его рук было чётким и почти ритуальным, но в его глазах я видела беспокойство, которое с каждым мгновением нарастало.

В конце концов, он заплёл небрежную косу, его руки слегка дрожали. Он взглянул на меня.

– Я не могу… Позволить себе быть слабым… – сказал он, но его голос был пустым, как будто он говорил не мне, а себе.

– Ты правда считаешь, что вернув контроль тебе станет лучше?

Но в его глазах я видела, что он уже не тот, кем был раньше. Он не был монстром, и не был героем. Он был просто человеком, который не знал, как двигаться дальше.

Я заметила, как его взгляд метался от одного места к другому, но ни одно из его движений не было уверенным. Он отступил на шаг, его взгляд стал холоднее, словно он пытался вернуть себе привычное, утерянное спокойствие..

– Не думаю, что всё будет как раньше, – тихо произнес он.

Михаэль подошёл ко мне, и я почувствовала, как он наклоняется, его руки снова оказываются на моих плечах.

Он вздохнул, но на этот раз не стал отстраняться.

– Михаэль… – я попыталась сказать, но его губы нашли мои, прервав мои слова. Этот поцелуй был не нежным, а требовательным, почти жестоким, как попытка удержать меня, не дать уйти.

– Я не могу позволить себе забыть, кто я есть. – пробормотал он отступая на два шага назад.

Он суетливо стал куда-то собираться, будто хотел сбежать от самого себя.

– Ты останешься здесь, присмотри за мамой пока меня нет – сказал он, но это не было просьбой. Это было указанием. – Я должен вернуться к работе. Мне это нужно.

Я молчала, не зная, что сказать.

Вижу, как он разворачивается, его шаги становились всё быстрее, его спина исчезала в дверях, оставляя меня в этом молчании, в этом пустом пространстве.

Он ушёл, а я осталась сидеть в тишине, обняв себя руками, чувствуя, как внутренний холод заполняет мое нутро.

_{Глава 23. Лаванда}

Спустя пару дней, когда я снова начала чувствовать себя немного уверенно среди этих стен, мне казалось, что, возможно, мы с его матерью могли бы научиться ладить. Она перестала так часто смотреть на меня с подозрением, и я, в свою очередь, пыталась сделать всё, чтобы хоть как-то улучшить её настроение. Бывали моменты, когда она даже начинала рассказывать мне истории из прошлого, и я по-настоящему слушала, стараясь быть хорошей дочерью для неё. Мы начали понимать друг друга. Она напоминала мне мою бабушку по которой я очень скучала.

Всё шло своим чередом, и я даже начала думать, что у нас с Михаэлем возможно что-то получится, когда он появится, когда его взгляд снова станет таким, как раньше – полным и глубоким. Но как-то раз, сидя в кресле у окна, я увидела, как его машина подъехала к опушке. И тут в сердце что-то дернулось.

Он вышел из машины, что-то кому-то крича по телефону, и я уже знала, что не будет ничего хорошего. Он вытаскивал из багажника мужчину с мешком на голове. Мужчина был одутловат, в деловом костюме, явно не в своей стихии. Но что меня по-настоящему потрясло, так это то, как Михаэль волочил его. С какой-то нечеловеческой силой он тянул его, будто тот был не человеком, а просто телом, которое не имеет права сопротивляться.

Мой взгляд застыл на этом моменте. Я не могла пошевелиться, не могла оторваться от окна, словно что-то в этом действии приковало меня, держало в плену. Он направился в сарай – ту самую «пыточную», где я находилась первое время. Где он становился не человеком, а чем-то совершенно другим. Может, чудовищем. Может, неуязвимым.

И вот теперь, когда я сидела в комнате, я ощущала, как с каждым его шагом, с каждым его движением воздух становился густым, напряжённым. Я слышала его шаги, потом тяжелые, неуклюжие звуки, когда он втянул мужчину в сарай. Подозвал Текилу и приказал ей сидеть у входа. Крики не заставили себя долго ждать.

Они были резкими и громкими. Я не могла не слышать. Мне казалось, что каждый крик, каждый звук ударов словно разрывал моё сознание на куски. Это было невыносимо. Я схватила себя за грудь, пытаясь удержать дыхание, но его не было. Я сжалась, и с каждым новым криком мне становилось всё хуже. Словно я переживала всё это на себе, как если бы тот человек был не чужим, а частью меня. Как если бы я сидела на этом месте. С каждой секундой ощущение, что я должна убежать, становилось всё сильнее. Я чувствовала, как паника захлёстывает меня, как её волны накатывают с такой силой, что я не могла оставаться здесь.

Я не могла оставаться здесь, в этих стенах. Я чувствовала, как мой страх постепенно превращается в ледяную тревогу, сжимающую грудь. Я бегала по дому, не зная, что мне делать, но зная одно – мне нужно было найти уязвимые места пока он был «занят», такие, которые могли бы помочь мне бы выбраться из проклятого дома.

Я рванула в одну из дверей.

Сердце билось в груди.

Я потянулась за ручку, но, как только открылся проем, меня ударил едкий, почти сладковатый запах, от которого мне стало дурно.

Лаванда…

Но она была не как запах цветов в поле, а как аромат чего-то испорченного, затхлого, неприятного.

Я дернулась назад, но всё же шагнула в комнату.

Ее скрывала темнота.

Когда я включила свет, мир передо мной вдруг застыл.

Я замерла на месте, не веря своим глазам. Ряд подвешенных чучел из человеческих голов встречал меня в этой маленькой, но жуткой комнате.

Каждая из них была обезображена, безжизненная, но их глаза… они смотрели прямо на меня.

Я не могла дышать.

Мои руки потеряли всякую силу, а ноги стали ватными.

Ужас пронзал меня насквозь, заполняя всё тело.

Я схватилась за стену, пытаясь удержать себя от падения.

Мой мир стал невыносимо тесным и жестоким.

Тогда я поняла, что мне нужно выиграть время.

Мне нужно было что-то придумать, чтобы удержать его подальше от меня.

Я выскочила из комнаты, как можно быстрее, и побежала к входной двери. Сердце продолжало сжиматься, а руки тряслись от страха. В панике я схватила за ручку и с шумом защелкнула внутренний замок входной двери.

Едва я отступила, как ручка дернулась.

Сначала раз, потом снова – нервно, торопливо.

Он был там.

Прямо за тонкой преградой между нами.

– Адель… открой, – голос был сначала мягким, почти умоляющим. – Пожалуйста, впусти меня. Всё хорошо. Я не причиню тебе вреда.

Я плакала, слёзы катились по щекам, а губы дрожали. Я сжалась у стены, обхватив себя руками.

– Нет… – выдохнула я еле слышно. – Нет… пожалуйста, нет…

Он замолчал. На несколько мучительных секунд – тишина.

Я подумала, что, может, он ушёл.

Но затем раздался глухой удар.

Дерево двери застонало под натиском металла.

Он ломал её.

Озверел, как медведь, которому не позволили войти в клетку.

Второй удар, потом третий – и всё рухнуло.

Я вскрикнула.

Мои ноги подкосились, и я упала на пол, пытаясь отползти назад, подальше, к лестнице, к стене, к любой точке, где могла бы исчезнуть.

Он вошёл.

Медленно.

Тяжело дыша.

В его руке был ломик, но он отбросил его в сторону, как ненужную игрушку.

Его глаза были мрачны, полны решимости и усталости одновременно.

Он подошёл ко мне, не торопясь, и опустился сверху, зажав мои волосы на затылке ладонью.

Его вес придавил меня к полу.

Я замерла. Не дышала.

Он поцеловал меня в лоб – мягко, почти с нежностью, которая казалась издевкой.

– Извини, – прошептал он. – Но тебе нужно пойти со мной.

А потом… он потащил меня.

Волоком, словно мешок, по полу, по ступеням, к сараю.

Я скользила за ним, цепляясь пальцами за всё, что попадалось под руки, но он был силён. Я знала – там, за стенами, начинается то, чего я не вынесу.

_{Глава 24. Волк на охоте}

Сарай был ближе, чем казался.

Каждый шаг Михаэля отдавался в моих рёбрах, позвоночнике, в пальцах, стираемых об камни и обжигаемых снегом. Я пыталась закричать, но голос утонул внутри меня, словно сама плоть пыталась спрятаться от того, что должно было произойти.

Дверь распахнулась с противным скрипом. Там пахло чем-то… страшным. Не смертью – хуже. Запах горелой плоти и железа. Пол был липкий. Я захлебывалась рыданиями, мои руки дрожали, но я не кричала.

Он бросил меня на старый мат, и замер, тяжело дыша, как зверь после погони.

– Почему? – прошептала я, дрожа, сжавшись в комок. – Я… я поверила тебе. Мы же…

Михаэль стоял в проёме, свет из-за его спины делал его силуэт нечеловечески высоким. Он закрыл дверь и запер засов.

– Я знаю, – тихо сказал он. – Но ты не должна была видеть. Не сейчас.

Он прошёлся по сараю. Каждый его шаг звучал, как выстрел. Подошёл к деревянному столу, накрытому брезентом. Я видела капли – свежие. Под ногтями заныло. Он откинул ткань – инструменты. Щипцы, лезвия, крючья. Я не могла дышать.

– Это не про тебя, Адель, – его голос стал отстранённым, холодным, почти профессиональным. – Это моя работа. Моя… реальность.

– Но я… – я поднялась на локтях. – Я заботилась о твоей матери. Я слушала тебя. Я не враг тебе, Михаэль. Пожалуйста…

– Почему ты… закрыла… дверь? – его голос был низким, хриплым, будто он говорил сквозь сжатую челюсть.

Я не ответила.

Просто смотрела на него – на ломаную тень человека, которым он когда-то, возможно, был.

Он присел передо мной на колени.

Его рука потянулась ко мне, коснулась моей щеки.

Тёплая.

Трясущаяся.

– Ты боишься меня?

– Боюсь, – выдохнула я. – Но не за себя. За тебя.

– Ты врёшь мне… Ты хотела сбежать… – Прошептал он, закрыл глаза и выдохнул, почти зарычал, прижавшись лбом к моей голове. – Я не хочу, чтобы ты видела меня таким. Это… это не для тебя.

– Но я уже видела, – прошептала я. – Я здесь. Всё ещё здесь. Значит, ты ещё можешь быть кем-то другим.

Он отпрянул, как будто я ударила его.

– Не говори так… Ты не понимаешь, что я сделал… кем я стал…

– Тогда покажи. Не прячься за зверем. Позволь мне смотреть – по-настоящему. Не на маску. На тебя.

В его глазах что-то дрогнуло.

– Не делай это труднее, чем есть, – сказал он почти с мольбой. – Мне нужно время. Нужна… тишина. Просто помолчи. Я просто должен закончить.

Он дрожал.

Я видела, как у него по щеке стекла слеза – тёмная, почти грязная.

Он опустился рядом, не касаясь.

Только сидел.

И тишина между нами вдруг стала не пустотой, а тканью.

Страх отступил.

Осталась только эта странная, болезненная, невозможная близость.

Он стал беспокойно ходить взад-вперед потирая шею. Я поняла: он разрывается. Он действительно не хотел причинять мне боль. Но чудовище внутри него уже вырвалось, и он больше не мог его загнать обратно.

– Ты можешь просто… запереть меня, – выдохнула я. – Я никому не скажу. Я забуду.

Он подошёл ближе.

Опустился на колени передо мной.

Его рука легла мне на щёку.

Пальцы дрожали.

– Я боюсь, что если запру тебя, ты не простишь. А если отпущу – ты убежишь. И я снова останусь один.

Я глядела в его глаза.

И в них… был не монстр.

Не убийца.

А мальчик.

Испуганный, покалеченный, брошенный. В нём гудел не ад – а пустота.

– Я не убегу, – прошептала я. – Дай мне повод остаться.

Он прижался лбом к моему. Его дыхание сбивалось.

– Я… я не могу сейчас. Я должен… закончить.

Он поднялся, отвёл взгляд. И ушёл в дальний угол сарая, где была ещё одна дверь. Закрылся внутри. С кем-то разговаривал по телефону и просил приехать.

Я осталась одна в полумраке, на полу.

Тело дрожало. Но что-то внутри меня, то самое ядро, которое не сломалось в петле, снова подняло голову.

Я должна выбраться.

Не для себя. Для него.

Потому что если я не вытащу нас обоих – он сгорит в собственном аду.

Он вернулся и долго молчал, просто сидел рядом, пока моё сердце не начало биться тише. Я надеялась, что это – перелом.

Но потом он вдруг встал. Подошёл к ящику, достал что-то.

– Прости, – сказал он, не глядя в глаза.

– Что ты… – начала я, но он уже вставлял мне в рот тряпичный кляп, крепко и ловко, словно делал это тысячу раз.

– Не кричи. Не надо. Это нужно… просто чтобы никто не услышал.

Он говорил спокойно. Почти ласково. Как хирург, объясняющий ребёнку, зачем нужен укол.

Я пыталась отстраниться, но он уже перехватил мои руки, связал запястья за спиной.

Узлы были плотными, мокрыми от пропитанной крови верёвки. Мне стало трудно дышать.

Он поднял меня на руки, как когда-то – во время дождя на террасе, но теперь его прикосновения были холодными. Машинальными.

И я вдруг поняла – в нём снова кто-то другой.

Хищник.

Тот, что не сомневается.

Он открыл тот самый люк, в который когда-то бросил меня в первый раз. Металл скрипнул, напахнуло сыростью и смертью.

– Прости, – повторил он. – Это ненадолго.

Я закричала бы, если бы могла. Он спустил меня вниз и закрыл крышку. Темнота сомкнулась как пасть.

Я едва успела сесть, как поняла – не одна.

В углу, сваленный как мешок, лежал он – одутловатый мужчина в деловом костюме. Без движения. Глаза открыты. Лицо – измученное. Рядом – темное пятно, еще свежая кровь.

Я вжималась в стену, стараясь не дышать, будто если я замру – всё исчезнет.

Я слышала, как сверху скрипит пол, как льётся вода из шланга. Он мыл. Сметал. Уничтожал следы.

Прошло, может, полчаса. Может, час.

Потом – голос. Сдержанный, мужской. Знакомый.

– Михаэль, опять дверь вынесли? Что ты там устроил?

– Ты, как всегда, вовремя, – сказал Михаэль, чуть улыбнувшись.

А Дмитрий кивнул, взглянув на сломанную дверь:

– Да уж, весело у тебя тут. Всё в порядке?

– Да. Просто… гость немного перепутал поведение.

Щель в доске.

Я приникла к ней, не веря глазам:

Во дворе стоял Дмитрий. Следователь.

И рядом – Михаэль.

Чистый.

В домашнем свитере в очках, с зализанными назад волосами.

Улыбающийся. Уверенный. Скромный.

– Я с утра выезжал, вернулся – вот это, – он показал рукой на сломанную дверь, – красота. – С медведями шутки плохи.

– Опять не поставил сигнализацию?

– Ага. Сам дурак.

Они смеялись. Обсуждали медведей и как продвигаются поиски меня.

Никаких зацепок. Просто исчезла..

А я сидела внизу, рядом с трупом, в темноте, связанная.

Я стояла на коленях у щели, как перед иконой, прижимаясь к ней щекой, будто от этого могла стать ближе к жизни, к свободе.

Я видела лицо Дмитрия – уставшее, сосредоточенное, но живое. Его голос отдавался в моём теле гулом надежды. Он был здесь. Всего в нескольких метрах.

И если я закричу – он услышит. Он должен услышать.

Я набрала воздух через нос, глубоко, чтобы преодолеть тошноту и страх. Напрягла горло, выпуская хрип, мыча, выкрикивая всё, что могла через этот вонючий кляп.

– Мммм! Мммм!! – выла я, вдавливая лицо в щель, чтобы звук был хоть чуточку сильнее. – Мммммм!!!

Сверху они переговаривались.

– Тут, кстати, воняет чем-то. Не мышами, случайно?