Читать онлайн Ушла в винтаж

Lindsey Leavitt

GOING VINTAGE

All rights reserved

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency.

© 2013 by Lindsey Leavitt

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

«Махаон»®

Посвящается Рейчел

«Сестры, сестры, не бывало еще таких преданных…»[1]

(Однажды мы узнаем текст до конца)

«Утраченная любовь, словно распахнутое окно в твое сердце:

Тебя разрывает на кусочки у всех на глазах,

И все видят, как дует ветер».

Пол Саймон

Глава 1

Что можно сказать Джереми, когда хочешь сделать передышку в поцелуях:

1. Мне нужно в туалет.

2. О, я тебе говорила, что… (дальше следует рассказ о каком-нибудь прикольном эпизоде). Это должно быть что-то действительно интересное, а то он подумает, что я отвлекаюсь, хотя я и правда отвлекаюсь, так как обычно не теряю головы, когда мы целуемся. Мама меня предупреждала, чтобы я была осторожна – парни иногда отключают мозг, при этом у них включаются определенные части тела – фу, как противно, зачем я только об этом вспомнила!

3. Что-то я проголодалась.

4. Один раз я так и сказала – мне нужна передышка, а Джереми все не так понял – типа, передышка в отношениях. Из-за того, что все слишком далеко зашло. Он ведь знает о моих четких границах дозволенного – как бы дитя ни настаивало, а настаивает он каждый день. Вот и представьте себе, как это утомительно. Еще мне мама сказала: когда ты с кем-то встречаешься, ты отдаешь себя этому человеку по кусочку. И эти кусочки они оставляют себе насовсем. По крайней мере, кусочки кусочков. Возможно, под «кусочками» она подразумевала девственность.

Закончилось тем, что мы продолжили целоваться. Здорово, конечно, но мне действительно надо было в туалет, и пришлось вернуться к этой уловке, как только я убедилась, что он понял: я не собираюсь сбежать от него навсегда.

На этот раз я выбираю уловку номер три, отчасти потому, что я и правда проголодалась, а еще потому, что к другим уловкам я прибегала на этой неделе уже дважды. Такое ощущение, что с каждой неделей у меня все больше поводов воспользоваться своими хитростями – а на деле я вспоминаю о них все реже.

Предполагается, что мы у него в комнате делаем уроки. Мои родители ни за что не разрешили бы мне привести в спальню мальчика, даже для совместного выполнения домашних заданий, даже просто чтобы я могла похвастаться своей коллекцией фигурок из Главной лиги бейсбола (целых двадцать три качающих головой спортсмена-болванчика). Поражаюсь родительской прозорливости – «делать уроки» вместе с Джереми почти всегда значит «целоваться». Да практически все, чем мы якобы занимаемся, сводится к поцелуям. Нет, мы не какие-нибудь озабоченные – иногда мы встречаемся с друзьями, ходим в кино или на матчи хоккейной команды «Анахейм Дакс», а то и на пляж. Но дело в том, что Джереми, похоже, обожает целоваться, а он мой первый настоящий бойфренд. Честно говоря, из всех моих начинаний (которые тут же заканчиваются) единственное, что я не могу записать в дневник, и есть самое приятное. В общем, когда мы одни, мы обычно зацеловываем друг друга до полусмерти.

В хорошем смысле этого слова.

– Серьезно? Ты уже проголодалась? – переспрашивает он. – После «Пиццы Хат»?

– Это было в обед.

– Ты съела два куска.

– Три, – поправила я, похлопав себя по животу. – Так бы я уже умерла с голоду.

Он свесил ноги со своей двуспальной кровати, застеленной старым спортивным пледом, который, наверное, у него появился еще лет в двенадцать. Я села и поправила жилетку, купленную в секонд-хенде в прошлом месяце, когда я решила составить осенний гардероб в стиле преппи из восьмидесятых. Хотя кусачая шерсть в ромбик и слишком короткая юбка чуть не заставили меня пересмотреть образ. Да и гольфы меня явно не красили.

– Чего бы тебе хотелось?

– Чипсов с сальсой и сливочным сыром. Поменьше сальсы и побольше сыра. И стакан молока, если блюдо получится острым.

Джереми пригладил свои мягкие темные волосы. Я это называю «прием с волосами». Никакое расчесывание или навороченные шампуни не дают такого эффекта, как этот его прием. И все это для меня одной.

– По выходным ты ешь больше, чем целая команда тяжелоатлетов, честное слово.

– Четыре дня здорового питания, три дня свободы – диета богов.

– Боги бы ни за что не притронулись к пицце «Мясной бум». Ты знаешь, сколько калорий в пепперони?

– Ты хочешь сказать, что я толстая?

– Ну что ты. – Он протянул руку и слегка ущипнул складку на моем животе. – Ты прекрасно знаешь, какая ты красивая. Мне в тебе все нравится.

От ленивой улыбки Джереми мне тут же захотелось бросить всю себя к его ногам. Я поцеловала его, хотя сама же хотела сделать перерыв. Он безумно красив, и я обожаю такие дни, когда мы с ним одни на целом свете и нам не обязательно разговаривать, потому что все и так понятно без слов.

Минут через пять он бережно отстранил меня и сказал:

– Почему ты не начинаешь наш реферат?

– Ты хочешь сказать, твой реферат, – уточнила я. – У меня даже философии нет.

– Но ты же его пишешь. Значит, теперь он твой.

– Всегда мечтала завести общий реферат с парнем! – Я захлопала в ладоши. – Давай назовем его Хантером? Мальчик по имени Реферат Хантер. Или малыш Реферат. Я бы связала ему свитер, на дни рождения делала бы фотоколлаж из его детских снимков, ходила бы болеть на все футбольные матчи…

Джереми уставился на меня. Обожаю, когда он так смотрит. Мне сразу кажется, что никакие взгляды в мире не смогут разгадать загадку моего женского начала.

– Иногда я тебя просто не понимаю.

– Всегда! – кричу я ему вслед. Звучит не очень загадочно.

Дурацкая ситуация – когда я произношу какую-нибудь шутку, а Джереми не понимает и не смеется, в голову закрадываются мысли, что со мной что-то не так. Иногда я даже отправляю шутку сестренке Джинни, и в восьмидесяти четырех процентах случаев она отвечает: «Ты самая прикольная на планете!», что выражается во множестве смайликов, помимо «LOL». Возможно, это потому, что она моя сестра. Правда, с Джереми мы встречаемся уже больше года, мог бы посмеяться хотя бы из вежливости.

Чтобы проверить свою теорию, я пишу Джинни о Хантере и через минуту получаю от нее подтверждение моей гениальности. Обожаю мгновенное вознаграждение. Я уже целый час не смотрела в телефон, там накопились непрочитанные сообщения. Что на них ответить? Разве что «напишу позже, я сейчас с Джереми». Как мне нравится такое писать. Я будто лишний раз сама убеждаюсь, что принадлежу ему, а он – мне, эта принадлежность явно читается между строк. Учась в средней школе Ориндж-парка, я ничего подобного не испытывала, пока мы с Джереми не начали встречаться.

Наконец я устраиваюсь в его крутящемся компьютерном кресле и начинаю вращаться на нем с бешеной скоростью. Я помогаю Джереми с домашкой по философии и химии, а он учит меня испанскому и истории. У него оценки лучше, чем у меня. Мне кажется, дело скорее в старании, а не в способностях. Если что, я этого не говорила.

Я лезу в его компьютер посмотреть, какие мысли о морали у Канта ожидаются от меня (точнее, от Джереми). На экране открыта страничка его профиля в Friendspace. Я улыбаюсь, глядя на аватарку – живой снимок, где Джереми держит меня за ноги, а его двоюродный брат Оливер схватил меня за руки, и они собираются бросить меня в бассейн. Снимок сделан в марте, в день моего шестнадцатилетия.

Я почти ничего не знаю об Оливере. А кто знает? Думаю, загадочная отрешенность – часть его имиджа. Конечно, в тот день он подарил мне открытку и подарочную карту на двадцать долларов в магазин подарков «Аутбэк». Хороший способ подружиться с девушкой своего кузена. С другой стороны, Джереми подарил мне тот рубиновый перстень, который мы с ним приметили, когда я относила что-то по папиному поручению в ломбард в Санта-Ане. Я без ума от украшений с историей, даже если история эта печальна и заканчивается ломбардом. Я долго тру перстень на пальце, пока он не становится горячим от воспоминаний.

Мне хочется сделать что-нибудь дерзкое – например обновить статус Джереми, написав: «Моя девушка Мэллори – богиня». Но я знаю, что он не любитель сентиментальностей. Я уже собираюсь закрыть страничку, как вдруг замечаю, что в последний раз Джереми был активен вчера вечером, в девять.

Э-э-э…

Вчера в девять он должен был играть в баскетбол.

Я не из тех девушек, кто читает все сообщения бойфренда или пересматривает его дневниковые записи в поисках скрытых смыслов. Но сейчас правду и искать не нужно – я смотрю ей прямо в глаза. И если он не сидел в Сети, находясь на линии штрафного броска, значит, он мне солгал.

Зачем?

Ответ становится очевиден еще до того, как я задаю себе вопрос.

«Подлинная жизнь».

Есть такая игра в Friendspace. Создаешь персонажа – свою виртуальную копию, – находишь там друзей, устраиваешься на фейковую работу и обставляешь свой воображаемый дом. Следишь, чтобы твоя мнимая собачка не написала на диван. Можно выбирать, как ты хочешь провести отпуск, можно присоединиться к какой-нибудь спортивной команде или завести ребенка. На некоторых уровнях тебе дается возможность создавать фантастические миры, так что, если ты всегда мечтала стать воинственным гоблином-принцессой, которая без ума от шопинга, а в свободное время борется за олимпийское золото по керлингу, – вот он, твой шанс.

Ну, может, в этой «Подлинной жизни» есть что-нибудь и поинтереснее, я не вникала. Джереми не единственный, кто подсел на это «сообщество», – сейчас онлайн-игры в тренде, и среди аватарок мелькают даже знаменитости. У каждого есть свой заместитель в Интернете, я все понимаю, пара минут время от времени… но Джереми зависает там СЛИШКОМ часто. Иногда в его ленте Friendspace показано, сколько он сидит в игре, и это всегда какие-то неадекватные часы. Бывает, мы целуемся, а он вдруг отбегает «проверить почту», но я-то знаю, что это все его дурацкая игра.

Клик на стрелку назад – и я попадаю в мир «подлинной жизни» моего Джереми. Хотя я давно знаю, что он играет в эту игру, я никогда не видела его страницу. Он создал себе специальный фон, черный с серебристым. На экране выскакивают изображения других виртуальных людей и мест. Вот его воображаемое восхождение на гору Рашмор, вот он водружает американский флаг на Луну, а тут он… с девушкой. Почти на всех карточках. BubbleYum. Ее аватарка – рыжеволосая девица с вьющимися локонами, в каком-то черном корсете, с клюшкой для лякросса[2] в руках.

Она красуется даже на фотографии профиля – держит его за руку. Джереми на аватарке – полная копия самого себя: темные волосы, мускулистая фигура. На нем кимоно с красным драконом, а его ник – TheAmazingAsian.

Азиатский элемент – тут все верно, это у него по отцовской линии, а вот насчет amazing[3] я уже начинаю сомневаться. Карате? Он даже простейшими приемами дзюдо не владеет. Надо бы выяснить, почему его виртуальная жизнь протекает в малоэтажном доме в Гринвич-Виллидж, тогда как он всегда говорил, что мечтает переехать из Калифорнии в Канаду, где хоккей любят так же, как и он. Собственно, какая разница, где он якобы живет, когда на его руке повисла эта запакованная в кожу мультяшная фанатка лякросса. Мой взгляд выхватывает одно слово из списка его фейковых интересов. Женат. На мгновение, на одну крошечную секунду появляется надежда, и я чувствую себя польщенной: все-таки он перенес меня в свой «Мир Бизарро». А потом до меня доходит. Его основная девушка – BubbleYum.

Мой парень изменяет мне с киберженой.

Глава 2

(Фейковый) профиль Джереми

ЖЕНАТ

Место жительства: Гринвич-Виллидж, Нью-Йорк

Профессия: Профессиональный портретист, графический дизайнер (фрилансер)

Черный пояс по карате

Любимый фильм: Все, что связано с восточными единоборствами

Любимая музыка: Техно

Уровень: Продвинутый ветеран

Я могла бы начать чат и поговорить с этой особой от лица Джереми, но отвлекаюсь на его входящие – ящик буквально ломится от сообщений его закованной в корсет жены. Прежде чем открыть их, я делаю глубокий вдох. Хочу ли я это прочесть? Конечно нет. Разумеется, да.

Дрожащей рукой я пролистываю колонку слов – секреты, признания, страхи. Вот, значит, каково это – испытать шок. Словно я выпрыгнула из собственного тела и смотрю на себя со стороны – но это не моя жизнь и не мой парень говорит все эти вещи другой девушке. Это кто-то еще, совсем в ином месте. Какой-нибудь персонаж в фильме. Зрители закатывают глаза – все было понятно с самого начала. Все видели, к чему дело идет, кроме этой несчастной девчонки, сидящей сейчас перед компьютером.

И все-таки речь идет о моей жизни. Это происходит со мной. Это реальность, гораздо более подлинная, чем их дебильная игра. Я все читаю и читаю, пытаясь уложить в сознании все шокирующие подробности – теперь их не выбить из головы никакой кувалдой.

Бабси,

Мне тебя сегодня очень не хватало. Как я счастлив видеть твой обновленный профиль. Мне безумно нравятся все наши фотографии, которые ты добавила – какая мы красивая пара. В магазине играла эта песня… Наверное, Джеймса Тейлора? Я не разбираюсь в старой музыке. Но там были такие слова: «Когда мне печально, тоскует душа, приходит она – и жизнь хороша». Малышка, ты даже не представляешь, как много значишь для меня. Ха! Знаю, звучит слащаво, но это правда.

Похоже, наш милый щенок превращается в огромного пса. Перестань кормить его дорогим кормом, LOL! Я сегодня задержусь в художественной мастерской – может, заглянешь посмотреть мои картины? Я могу написать твой портрет. Давно собирался попробовать поработать с обнаженной натурой :).

АА.

Джереми, мой милый Amazing,

Я проверила. Это действительно Джеймс Тейлор. Надо ходить в более хипповые магазины :). А я обычно думаю о тебе под более тяжелые, глубокие ритмы. Ничего не имею против любовных песен, но ты ассоциируешься у меня с чем-то большим. С чем-то дерзким и крутым. А что касается обнаженной натуры… хм… Я подумаю :)

Прости, что раскормила малыша Снупи! Не могу ему отказать, когда он так на меня смотрит. И спасибо, что вынес мусор. Ты лучший на свете муж.

Знаешь, что еще заставляет меня думать о тебе? Буквально все. Как бы я хотела оказаться в компьютере навсегда.

Люблю,

Твоя Yum.

Все. Все вокруг напоминает этой девице в корсете о моем бойфренде. Она думает о нем… а он думает о ней. Да как они могут! И тот и другая.

Все сообщения я читать не стала. Их слишком много, а у меня мало времени. Того, что я вижу, достаточно, чтобы вызвать рвотный рефлекс. В их разговорах нет ничего похабного, никаких больных фантазий. То, что я читаю, гораздо хуже. Они беседуют обо всем. Обсуждают день – и в виртуальном мире, и в реальной жизни. При этом ни слова о НАСТОЯЩЕЙ девушке Джереми. В их альтернативном мире меня не существует.

Обед в «Пицца Хат» теперь уже не кажется мне хорошей идеей. Как и написание за Джереми реферата. Крутясь в кресле, в котором Джереми ежедневно выстраивает свой вымышленный мир, где нет места Мэллори, я чувствую себя полной идиоткой.

В голове проносится главный вопрос – зачем ему все это? А затем еще один, как будто кто-то хрипло и противно шепчет в самое ухо: почему ему меня недостаточно?

А потом меня как будто накрывает целый водопад. Каждый наш разговор, каждый поцелуй, каждая шутка, каждая правда превращается в хлипкий вопросительный знак.

Может, мне взломать его настоящую почту, проверить все его сообщения на телефоне?

Кто эта девушка, обхаживающая парня, который уже состоит в отношениях?

Это все пустые фантазии – или между ними действительно что-то происходит?

Она живет поблизости? Они втайне встречаются?

Эм-м-м… Зарегистрирован ли их виртуальный брак в Сети?

Разве может другая девушка, реальная или вымышленная, знать Джереми лучше, чем я? Парня, с которым я встречаюсь уже тринадцать месяцев, кого я любила – и до сих пор люблю?

– Сальса не острая, как ты просила. – Джереми стоит в дверях с чипсами под мышкой. В одной руке сальса, в другой – диетическая кола. – Я прихватил тебе жвачку. После еды пригодится.

Правильно, потому что после еды он хочет опять целоваться.

Поскольку оттуда, где стоит Джереми, монитора не видно, я принимаю мгновенное решение и сворачиваю страницу так, что на экране остается лишь пустой вордовский документ. Я встаю из-за стола. Меня не покидает чувство отстраненности. Все происходит как в замедленной съемке. Неужели все взаправду? Беру у него еду, стараясь не коснуться дрожащими пальцами его руки.

– Спасибо, – говорю я. Такое ощущение, будто в рот набили гравия.

Он плюхается на кровать рядом со мной. Я кусаю чипсину и, не жуя, пытаюсь проглотить кусочек, который царапает мне горло.

– Ты уже приступила к Херберту? – спрашивает он.

– Кто такой Херберт?

– Наш реферат.

– Хантер, – поправляю я его. Получается довольно резко. – Тебе настолько наплевать, что даже имени его запомнить не можешь.

– Лаааадно. – Он убирает волосы со лба. Его обворожительный «прием с волосами». Как же я его обожаю. И ненавижу. – Не думал, что он для тебя так много значит.

– Для кого-то преданность – не пустой звук.

– Речь все еще о реферате по философии?

– А ты как думаешь?

Ну вот, сейчас самое время прижать его к стене. Задать ему все вопросы, вонзающиеся в меня булавками. Мне хочется – и в то же время совсем не хочется – услышать его объяснения, увидеть, как он раздражается/нервничает/защищается. Или еще хуже – сохраняет спокойствие. А вдруг он окажется Мистером Хладнокровие, «Я Рад, Что Ты Узнала, Так Даже Лучше»?

Я хочу, чтобы он узнал, что я в курсе, но не хочу ничего знать. Лучше, чтобы и узнавать-то было нечего.

– Если не хочешь работать сейчас, можешь прислать мне завтра по почте, когда закончишь прибираться в бабушкином доме.

Сердце сжимают тиски от этого «по почте», произнесенного будничным голосом, словно электронные письма – форма повседневного общения, а не орудие для разрушения отношений.

– Возможно, я так и сделаю, – еле слышно отвечаю я.

Одним ловким движением он увлекает меня за собой на кровать. Моя кожа, еще несколько минут назад горевшая от желания, превращается в ледышку от его прикосновений.

– Ну, чем тогда займемся? – расплывается он в улыбке.

Я сжимаю кулаки так, что ногти вонзаются в кожу. Меня тошнит от его близости, мне противен этот чужой человек.

– Мне нужно молоко.

– Что?

– Молоко. Ты забыл прихватить молоко.

Джереми поглаживает меня по спине:

– Ты сказала, что молоко нужно только к острой сальсе.

– Я передумала, – быстро говорю я, уворачиваясь от его объятий.

– Это у тебя хорошо получается.

И у тебя тоже.

Он встает:

– Сейчас вернусь. Что-нибудь еще?

Я мотаю головой. Джереми, интересующийся моими желаниями, предлагающий мне все что душе угодно, – гораздо в большей степени фейк, нежели его виртуальное восхождение на гору Рашмор. Ему на меня наплевать. Я для него лишь живое тело. Я не та, о ком он думает, когда в не хипповом магазине (кто вообще сейчас так говорит – хипповый?) звучит песня Джеймса Тейлора.

Как только он уходит, я кидаюсь к компьютеру. При виде его страницы меня снова обдает волной боли. Где-то в самой глубине души я надеялась, что вся информация испарилась. Нажимая на маленькую стрелку над картой, я захожу в его «мир». Ненастоящий Джереми слушает музыку в спальне своей нью-йоркской квартиры, лежа на покрывале, которое, как я догадываюсь, выбирала его жена. Наверное, ждет ее, будут нашептывать друг другу слова дурацких песенок.

Я кликаю на книгу и швыряю ему в голову. Из его иконки капает кровь. Я смеюсь. Эта игра и правда затягивает.

Но этого недостаточно. Я хочу, чтобы он страдал, как страдаю я.

Я захожу в настройки его аккаунта, нахожу список приложений. «Подлинная жизнь» существует в нескольких версиях, у меня нет времени удалять их все. Ничего страшного. Главное – чтобы он узнал, что я тут была. И чтобы она тоже узнала. Я меняю фото его профиля – то, где он с BubbleYum, – на снимок, где мы с Джереми возле бассейна. Меняю статус ЖЕНАТ на ВСЕ СЛОЖНО. А поскольку «все сложно» – недостаточно точное определение, чтобы до всех действительно дошло, я перехожу на его обычную страницу во Friendspace – на страницу реального Джереми. В строке «Что у вас нового?» вместо какого-нибудь остроумного обновления я просто пишу:

«ДЖЕРЕМИ МУИ – ПРИДУРОК И ЛЖЕЦ.»

Коротко и ясно.

Под звук первого же прилетевшего комментария я отталкиваюсь от стола, отъезжаю на кресле к двери и выскакиваю из его комнаты. За секунду я слетаю вниз по лестнице, промчавшись мимо ошарашенного Джереми. По дороге я чуть не выхватила стакан из его руки и не выплеснула молоко ему в лицо, но в последний момент выбрала более старомодный прием – хлопнула входной дверью.

И все-таки звук вышел слишком слабым, чтобы выразить, что я обо всем этом думаю.

Глава 3

Шесть интересных вещей, которые я нашла, разбирая и упаковывая всю бабушкину жизнь:

1. Дедушкина старая карточка учета рабочего времени – еще с той поры, когда он работал в магазине в Окленде.

2. Громоздкий фотоаппарат на кожаном ремне. Он не работает, но в качестве аксессуара прекрасно подойдет.

3. Чудесное ситцевое платье в стиле пятидесятых или шестидесятых. Этой вещице определенно нужен новый дом. Платье, знакомься, это гардероб Мэллори.

4. Кольцо с бирюзой на серебряной цепочке. Надо спросить у бабушки, насколько оно ей дорого. Если не сильно, я бы взяла себе.

5. Блокноты с разными списками.

6. Один особенный блокнот с особенным списком.

Стоит ли упоминать, что в пятницу вечером я не тружусь над рефератом Джереми. Мы с папой целых три часа едем вдоль побережья к бабушкиному дому в Сан-Луис-Обиспо. Ни на один из десяти звонков от моего наверняка-бывшего-парня я не отвечаю. Миллион звонков от друзей и сестры я тоже игнорирую. Это явно реакция на то, что я назвала Джереми придурком. После случившегося мне хочется устроить себе детокс от школьных сплетен, хотя бы на выходные.

В ночь перед субботой я впала в спячку, дрыхла до одиннадцати, окунувшись в сон, где смешались компьютер Джереми, молоток и смурф. Причем с молотком был именно смурф. Это придавало сну смысл.

Папа разбудил меня и сказал, что пора ехать упаковывать по коробкам всю бабушкину жизнь. Она уже успела перебраться в шикарный интернат для престарелых в Ньюпорт-Бич, всего в двадцати минутах езды от Оринджа, если без пробок. Я так рада, что она будет рядом. До сих пор не могу понять, почему она переехала сюда из крутого бунгало в центре города с террасой по всему периметру и лиловыми ставнями. Бабушка с дедушкой всегда мечтали состариться здесь и купить развалюху, но, после того как дедушка Элвин два года назад умер, бабушка Вивьен перестала следить за домом. Теперь нам с папой предстояло просмотреть всю пеструю коллекцию ее вещей и решить, что стоит сохранить на память, что можно выгодно продать, а что лучше выкинуть.

Через три часа нам стало казаться, что выбросить можно все.

Я почти закончила перебирать ящик со старой электроникой, когда обнаружила ветхий блокнот на пружинке. Разглядывая находку в тусклом подвальном свете, я спрашиваю папу:

– Как думаешь, это что-то стоящее?

Папа открывает первую страницу и начинает читать:

– «Сок. Яйца. Хлеб». Еще один блокнот, заполненный списками. Их тут, наверное, полсотни. Мама вечно их составляет… составляла… – Папа замолкает, словно задумавшись, действительно ли бабушка по-прежнему составляет скрупулезные списки – теперь, когда она, что называется, впала в детство. – Она… мастер составлять списки. Точь-в-точь как ты, Мэл.

Точь-в-точь как я. Мне никогда не говорили, что я похожа на бабушку. В отличие от моей сестры – хотя у меня такие же веснушки, как у бабушки, а Джинни унаследовала ее светлые локоны-пружинки и атлетическое телосложение. У них одинаковый смех и бьющая через край энергия. Но вот списки… Это мое. Я составляю по десять списков в неделю: что надо сделать, какие книги хочу прочитать, список учителей нашей школы, которые в душе наверняка серийные убийцы. Списки упорядочивают хаос, создают иллюзию стройности идей. Разумеется, в семидесяти пяти процентах случаев я не отслеживаю достижение поставленных целей, а некоторые списки не отличаются разнообразием (парни, которым я признавалась в любви: 1. Джереми. Придурок).

– Я даже не знаю, как оценить ряд маминых вещей. Например, у нее в кабинете лежит копье туземцев с острова Калимантан.

– А где это – Калимантан?

– Вот именно. – Он открывает еще один ящик, взметнув облачко пыли. – Старые игрушки. Узнаю их. – Он рассматривает поезд. – Надо проверить на сайтах коллекционеров. Ты в порядке?

Я изображаю ту же фальшивую улыбку, которую носила весь день, стараясь скрыть драму, разыгрывающуюся у меня внутри. О таких вещах девочки папам не рассказывают. У меня уже голова начинает болеть от проглоченных секретов.

Когда папа отходит, я перелистываю страницы блокнота и вдруг натыкаюсь на список, не имеющий отношения к покупкам.

Десятый класс: Планы на учебный год:

1. Баллотироваться в секретари группы поддержки

2. Устроить незабываемую вечеринку

3. Сшить платье для школьного бала

4. Найти себе друга сердца

5. Сделать что-нибудь опасное

Ну вот, приехали. Ни на предыдущей странице, ни на следующей – никаких записей. Никаких объяснений, как столь важный список оказался в таком невзрачном блокноте. Поставленные задачи, да что там – мечты, которые хочется воплотить в жизнь. И ни слова о том, удалось ли это сделать.

От сидения на коленях на цементном полу подвала у меня замерзли ноги. Я встаю, разминаюсь. На бабушкин список падает тонкая полоска солнечного света.

– Папа! – кричу я, подойдя к лестнице. – В каком году родилась бабушка?

– В тысяча девятьсот сорок шестом. Послевоенный ребенок. А что?

В начале десятого класса ей было шестнадцать, прямо как мне. С шестьдесят второго года прошло больше пятидесяти лет. Готова поклясться, бабушка носила крутейшие очки «кошачий глаз», а по вечерам в пятницу похихикивала над своим молочным коктейлем вместе с парнем-спортсменом, который никогда не обманывал ее с какой-нибудь BubbleYum.

При воспоминании об обиде ко мне возвращается чувство, будто меня ударили в живот. Боже, где же этот воинственный смурф с молотком из сна, сейчас он мне нужен как никогда. Он мог бы стать моим мультяшным наемным убийцей и преподать Джереми хороший урок. Не смертельный, нет. Игрушечный молоток будет в самый раз. Главное, чтобы было больно.

Я беру ручку и переворачиваю страницу блокнота.

Десятый класс Мэллори: Планы на учебный год, составленные в начале октября:

1. Джереми. Наорать на него? Воздвигнуть мавзолей в его честь? Попросить разрешения вернуться к нему? Сделать вид, что ничего не произошло?

2. Зарыть свой мобильник в огороде. Еще один звонок – и… Я не знаю. Все-таки хорошо, что у меня нет молотка.

3. Стать сильной. Ну или по крайней мере перестать быть слабой.

4. Надеть бабушкино синее платье куда-нибудь, где меня увидит Джереми, чтобы он забыл BubbleYum и вспомнил вчера, когда мы лежали у него на кровати и он назвал меня красивой.

5. Э… Найти хобби?

Ужасный список. Каждый пункт не предполагает достижения цели, а лишь доказывает, насколько моя жизнь завязана… точнее, была завязана на Джереми. А бабушкин список более динамичный, более искренний. Думаю, в свои шестнадцать она жила гораздо интереснее, чем я сейчас – простой беззаботной жизнью. Сшить платье к выпускному? Серьезно? И это главная драма? Чудеса.

Я сижу в кресле-качалке, поглаживая старую древесину ручек. Возможно… возможно, именно в этом кресле мой прапрадедушка стругал мыло. (А был ли у меня вообще прапрадедушка? В моей сегодняшней фантазии – да.) В комнате царит сладковатый, слегка плесневелый дух прошлого: запакованные в коробки истории и артефакты из богатой на события, полнокровной жизни, прожитой в открытиях, путешествиях и изменении мира к лучшему – именно этим занималась бабушка, работая в своей благотворительной организации «Последний шанс». Всего этого она достигла благодаря незамысловатым юношеским начинаниям.

Интересно, удалось ли ей тогда встретить красивого внимательного парня, и через сколько свиданий они в первый раз поцеловались? Действительно ли они проводили все время в беседах о жизни, о любви и об американской мечте? Ведь ничего, кроме черно-белого телевизора, у них не было, поэтому они, наверное, только и делали, что болтали. В том числе по телефону, конечно, но в основном лично. Не так, как сейчас: когда я иду в магазин за травяным чаем для больной сестры, а парень рядом со мной вдруг начинает обсуждать, с каким вкусом лучше брать рис быстрого приготовления. Разумеется, я отвечаю «со вкусом курицы», но тут же обнаруживаю, что он говорит по гарнитуре со своей женой. Он еще и на меня смотрит как на сумасшедшую, как будто разговаривать с воздухом – это нормально, и все равно покупает рис с говядиной. С говядиной? Серьезно?

Я перестаю раскачиваться. Хочу жить в мире, где нет места разговорам с пустотой и компьютерным романам. Неужели я многого прошу?

В тысячный раз звонит телефон. Я смотрю на дисплей. Джинни. Сестра – хранительница моих секретов. Если бы я кому-то и могла рассказать о BubbleYum, так это ей. Ради того, чтобы услышать голос сестренки, можно даже нарушить телефонное воздержание.

– Привет! – говорю я.

– Где ты была? Опять потеряла телефон? – спрашивает Джинни. – Сейчас не время терять мобильник.

– Почему сразу «потеряла»? Просто его игнорировала.

– Ну и как, пальцы не зудят от недостатка технологий в организме?

Не зудят. Они горят. За последние двадцать четыре часа я семьдесят восемь раз тянулась за телефоном. В половине случаев для того, чтобы позвонить Джереми, а еще меня так и тянуло сразу же выложить в Friendspace каждый малейший шаг. Мне приснился смурф-убийца! Я узнала, что мой парень – кибербабник! Откопала список пятидесятилетней давности!

Соцсети – это просто способ ежедневно напоминать виртуальной вселенной о своем существовании путем рассылки текстов и обновлений избранным друзьям. Вот я понятия не имею, что случилось с моими френдами за последние двадцать четыре часа. Это все равно что, живя в пещере, иметь лампочку прямо над головой, но никогда ее не включать. «Один день проживу и без телефона, спасибо».

– Давай начнем с простого, – предлагает Джинни. – Ты нашла фотографии бабушкиного тайного ухажера Эдуардо? И если да, он там верхом на коне? А сколько у него пуговиц на рубашке расстегнуто?

От слов о «тайном ухажере» меня потряхивает, но не сильно – все-таки связь с моей нынешней ситуацией слишком зыбкая. Я закатываю глаза. Джинни на два года младше меня, и при этом намного остроумнее. Искрометнее. И фигура у нее более женственная. Да и вообще она красивее.

Но это не мешает мне ее любить. Как правило.

– Судя по твоему молчанию, либо он совсем без рубашки, либо ты закатываешь глаза, что маловероятно, потому что шутка удачная, согласись. Я ее придумала еще час назад. Спасибо, что наконец-то взяла трубку и дала мне возможность пошутить.

– Ты закончила свой монолог? Просто у меня вчера был худший день в жизни.

– Что, у Эдуардо такие страшные волосы на груди? Седые и кудрявые?

– Эту шутку ты тоже припасла специально для меня?

– Она была последняя, – вздыхает Джинни. – Ладно, давай обсудим твоего интернет-гиганта. Это ведь ты вчера во Friendspace назвала своего бойфренда придурком?

– Да.

– Ты это сделала, потому что…

– Он правда придурок, – перебиваю ее я.

– Согласна, конечно – но откуда такие душевные перемены?

Я рассказываю ей все. Как мы целовались, и про Джеймса Тейлора, и про Джереми в кимоно – вплоть до разновидности сальсы. Она слушает молча, лишь изредка вставляя «ммм…». Я нарочно говорю монотонным голосом. Если получится сохранить бесстрастный тон, может быть, и сердце останется спокойным. Закончив хладнокровный отчет, я слышу, как она вздыхает и шепчет:

– Ну и подонок.

– Ну что, есть у меня основания чувствовать себя паршиво? – спрашиваю я в надежде, что она со мной согласится, но еще больше надеясь, что она скажет «вот дурочка, конечно нет». И вдруг окажется, что я себе все напридумывала – подумаешь, у каждого есть кибержена на стороне. Наверное, мне надо просто позвонить Джереми, извиниться и назначить очередное свидание с поцелуями. – Мы ведь не расписаны. И потом это всего лишь игра.

– Те письма к игре не относятся, – мягко возражает Джинни.

Я соскальзываю ниже в кресле:

– Знаю.

– Мне как-то попался такой тест в Интернете. Типа «десять признаков того, что твой парень тебя обманывает». – В голосе сестры появляются деловитые нотки. О Джинни надо знать всего две вещи. Первая – она всегда права. И вторая – она всегда права.

– Как раз то, что я мечтаю сейчас почитать.

– Я уже прочитала за тебя. Так даже лучше. Где-то в середине списка есть такой пункт: из-за своего туннельного зрения, сфокусированного на Джереми, ты начинаешь придумывать для него оправдания. А теперь ты увидишь свет в конце туннеля и поймешь, что он придурок.

– Но до этого он вовсе не был придурком. Он так мило за мной ухаживал, вечно меня смешил…

– Мэллори, он носит футболки с треугольным вырезом.

– У него красивая накачанная грудь.

– И Мистер Глубокий Вырез хочет, чтобы ты об этом узнала. Нельзя доверять парню, у которого декольте глубже твоего.

– Почему ты мне раньше не сказала?

– Потому что ты была в него влюблена, – просто отвечает Джинни. – Ты все равно не стала бы меня слушать.

Я ковыряю трещину на ручке кресла. Ну вот, я только что дала сестре разрешение спустить на Джереми всех собак. Кто знает, как давно она это в себе носит. Но сама я, кажется, не готова поливать грязью бывшего бойфренда. Бывшего? А к чему я, собственно, готова?

– Так что там в этой статье?

– Там говорится, что совсем не обязательно переспать с кем-нибудь, чтобы это считалось изменой. Интрижка может быть чисто эмоциональной – любая связь, выходящая за рамки дружбы. Все, что он ей там понаписал, – с тобой он так общается?

– Нет, но так никто не общается. Вот мы с тобой сестры – и как часто мы говорим друг другу «ты так много для меня значишь»? Такие вещи проще написать, чем сказать. А когда мы встречаемся – ну… тусуемся. И он иногда признается мне в любви.

– Но он хотя бы что-то тебе говорит из того, что пишет этой девице?

Мне сразу вспоминаются их письма. Сотни писем.

– Нет.

– Плюс ты говоришь, что они вовсю флиртуют, так что, может, там что-то большее. Думаешь, она живет где-то здесь? Может быть, они познакомились летом в хоккейном лагере?

– Она играет в лякросс.

– Откуда ты знаешь?

– Не важно.

Я пинаю пустую коробку, а потом добавляю:

– Просто я изначально недостаточно хороша для него.

– Неправда. Ты слишком хороша для него, а он подонок, который говорил про тебя гадости, – она замолкает. – Так что надо идти вперед. Эдуардо! Давай найдем тебе Эдуардо!

– Гадости? – переспрашиваю я. – Джереми меня в письмах даже не упоминает. Я невидимка.

– Я имею в виду то, что он написал в Friendspace.

Сердце словно проваливается в бездну:

– А что он там написал?

Джинни молчит.

– Я схожу за папиным компьютером.

– Мэл, сейчас не лучшее время это читать.

Но я не слушаю. Я уже взбегаю вверх по лестнице. Папа оставил свой нетбук на барной стойке. Дрожащими пальцами я ввожу свой пароль в Friendspace. Моя страница полна комментариев и вопросов от друзей. Я нажимаю на аватарку Джереми и перехожу на его страничку.

В этой соцсети есть такая функция: можно составить список из пяти лучших друзей и прикрепить к ним любые, понятные лишь избранным шутки. Например, «Хэнк Инкли – мокрые тапки». Наверняка никто, кроме самого Хэнка, не поймет, в чем тут прикол, зато сразу видно, насколько вы близки. У Джереми напротив моего имени всегда было написано «Рыбка». Однажды мы с ним были на вечеринке, и он сказал, что я с каждым умудряюсь найти общий язык и плаваю между разными группками людей как рыба в воде. Проницательное замечание: у меня никогда не было лучшей подруги, если не считать сестры, – только несколько хороших приятельниц. С тех пор всякий раз, когда он видит, как я веду светскую беседу, он начинает изображать рыбку – это так круто выглядит, что мне хочется немедленно поцеловать его в надутые губы.

Но теперь «наши» шутки в прошлом, и в статусе у Джереми всего три слова.

– «ВСЕ В ПРОШЛОМ»?! – восклицаю я вслух. Не услышав ответа от Джинни, я оглядываюсь и обнаруживаю, что швырнула телефон на барную стойку. – Звучит так, будто он со мной порвал. Но ведь это я его бросила. Да и то еще не бросила, потому что мы не поговорили.

– Это защитный механизм. Он пытается сохранить лицо.

– Ты читала комментарии? – спрашиваю я. – Кто-то пишет, что я ушла к Корбину Гриффину. Я даже не знаю, кто это!

– Это не он в последний раз бежал стометровку?

– А чего сто́ят ответы Джереми на комментарии! Он прикалывается. Кто-то назвал его девушку стервой, а он ставит улыбочку. Какой уважающий себя человек станет отвечать на такое смайликом?! – Я со стуком захлопываю крышку нетбука. – Джереми накосячил, а виновата я.

– Все знают, что Friendspace – это не по-настоящему, – говорит Джинни. – Слушай, я понимаю, что ты расстроена. Но тебе не кажется, что завтра все об этом забудут? Кто-нибудь выложит фото бейсболиста с подрисованными усами, статус Джереми станет неинтересен, и тебя оставят в покое.

Мой телефон вибрирует: «Не вешай трубку».

Я смотрю на экран. Тридцать два сообщения. Семь от Пейдж и Кардин, моих ближайших друзей, если не считать Джинни и Джереми. Сообщения от Пейдж – целые тирады из сложноподчиненных предложений. Хорошо, что ее родители не на тарифе «плати-за-слоги». А сообщения от Кардин… это просто сообщения от Кардин. Звуковые эффекты подчеркивают ее настроение – наверняка в тот момент, когда она продирается сквозь словесную битву, развязавшуюся в Friendspace.

А еще шесть сообщений от Джереми. Сначала «КУДА ТЫ УШЛА?», потом «ЗАЧЕМ ТЫ ХАКНУЛА МОЙ АККАУНТ?» и «НА САМОМ ДЕЛЕ ТЫ ДРУГОГО МНЕНИЯ», затем «Я НЕ СОБИРАЮСЬ ЗА ТОБОЙ БЕГАТЬ» и «ПОЗВОНИ МНЕ», и наконец «ВОТ КАК, ЗНАЧИТ».

А остальные послания? В их числе сообщения от людей, которых я не знаю. Как будто кто-то разместил мой номер под рубрикой «Они заслуживают ненависти». Я начинаю просматривать сообщения, но после четвертого высказывания какого-то незнакомца сдаюсь.

ПОВЕРИТЬ НЕ МОГУ, ЧТО ТЫ ТАК ПОСТУПИЛА С ДЖЕРЕМИ.

ЕСЛИ ТЫ ЕЩЕ РАЗ СДЕЛАЕШЬ ЕМУ БОЛЬНО, Я ТЕБЯ ПРИРЕЖУ, ОБЕЩАЮ!!!

Хуже сердечных страданий могут быть только сердечные страдания, гротескно перевернутые с ног на голову и выставленные в неверном свете. Эти люди меня не знают – они понятия не имеют, что между нами произошло. Они просто радостно запрыгивают на самую свежую ветку обсуждений, весело комментируя предлагаемый сюжет лишь для того, чтобы проявить рьяную активность в Сети.

– С меня хватит! – кричу я с надрывом. – Я по горло сыта компьютерами, телефонами и… и фейковым притворством. Только полная изоляция. Никаких соцсетей, чатов и сообщений.

– Отлично. – Голос Джинни звучит ободряюще. – Пара дней без гаджетов пойдет тебе на пользу. Сосредоточься на себе.

– Забудь про пару дней. Хочется отключиться от всего этого навсегда. Я так устала от нынешнего десятилетия, и вообще от нашего века.

– Не думаю, что проблема в веке.

– Ты права. Проблема в технологиях.

– Но в данный момент ты тоже используешь технологии.

Опустив телефон, я бросаю на него полный отвращения взгляд. А потом включаю громкую связь, чтобы хоть как-то дистанцироваться от этого Зла-на-батарейках:

– Да. А ты знаешь, чем грозит использование сотовых телефонов? Раком.

– Мэллори.

– А еще люди гибнут, набирая сообщения за рулем. Все из-за этих адских приборов. А компьютеры?! Боже мой, да интернет-акулы так и подкарауливают своих жертв в Сети. Наверняка BubbleYum – пятидесятивосьмилетний извращенец из Огайо.

– Надеюсь, так и есть, – соглашается Джинни. – Правда, поэтично?

Нет тут ничего поэтичного. Я засовываю папин нетбук в чехол. Нетбук. Современная версия ноутбука. А раньше «ноутбук» означал только простой блокнот. Что-то мне это напоминает. Бабушкин старый добрый блокнот, ручкой-по-бумаге.

– Подожди. Я нашла бабушкин список, который она составила, когда ей было шестнадцать. Знаешь, что ее волновало?

– Неизученные эффекты докуривания бычков?

– Как научиться шить. Шить, Джин. Ее жизнь была намного проще, потому что не было таких заморочек, как сейчас. Цельная, полноценная жизнь. Вот почему бабушка сейчас такая клевая – у нее чудесное прошлое. Может, и нам вернуться к истокам?

– То есть носить платья с барахолки? Твой лук а-ля восьмидесятые – первый шаг? А помнишь, как ты увлеклась стилем милитари из сороковых – фу, столько камуфляжа.

– Я не об одежде. Я хочу ощутить, как жили люди, когда бабушка составляла свой список. Взглянуть на вещи проще. Почувствовать связь. Проникнуть… я не знаю… в суть, что ли. То, чего не существовало в шестьдесят втором году, меня не интересует. А уж технологии и подавно.

Джинни что-то ворчит себе под нос:

– Это в твоем стиле. Тебе приходит в голову безумная идея, но до обеда ты уже успеваешь к ней остыть. А тебе надо найти долгосрочное решение, как справиться с болью. Как Эдуардо.

– Ты можешь заткнуться со своим Эдуардо?!

– Я просто хочу сказать, что список не решит твою проблему.

– Конечно, не решит. И не надо. – Я начинаю шагать взад-вперед по комнате. – Я не могу изменить прошлое, зато могу повлиять на свое будущее – так ведь?

– А как отказ от мобильной связи соотносится с тем, что Джереми придурок?

– Если бы у Джереми не было ни компьютера, ни Интернета, он бы не встретил BubbleYum. Если бы у меня не было этого мобильника, меня бы не засыпали угрозами всякие незнакомцы. Из-за технологий рушится моя жизнь.

Я говорю все громче. Никогда еще я не испытывала такого волнения – мир вокруг или, по крайней мере, мой внутренний мир вдруг удивительным образом прояснился. Как будто до этого я плавала по поверхности, а теперь наконец нырнула в самую глубину. Мне хочется признаться в этом вслух. Хочется доказать, что счастье возможно. Если выдернуть все гаджеты из розетки.

– Если я вернусь в то время, когда люди еще общались между собой вживую, когда все было по-настоящему – возможно, все и будет по-настоящему. Это то, что мне нужно. Немного хорошей старомодной узаконенной реальности.

– К вечеру ты уже будешь вовсю строчить сообщения.

– Вот уж нет. Поверь мне.

– Ты правда это сделаешь?

Звучит так, как если бы Джинни меня спросила, действительно ли я собираюсь покорить Эверест в шлепанцах. В результате мне еще больше хочется отказаться от современных технологий и выполнить все пункты из бабушкиного списка. Чтобы доказать, что она не права. Точнее, что мир не прав.

– Без сомнений. Даю завет.

– Дают не завет, а обет.

– Какая разница! Клянусь. Все, поклялась. На этот раз все будет по-другому. Вот увидишь.

Теперь у меня есть цель. Я буду жить по старинке, пока не выполню все пункты из бабушкиного списка.

Глава 4

Подарки от Джереми:

1. Фиолетовая скрепка. В прошлом году мы с Джереми вместе готовили доклад по английскому. Мы тогда уже начали «общаться», но не начали «встречаться». То есть мы уже вовсю целовались, но еще не афишировали это в приличном обществе. Задача Джереми заключалась в том, чтобы изучить английскую литературу девятнадцатого века, а моя – чтобы собрать все наши мысли воедино (читай: написать доклад), а потом он его распечатал и дополнил постером с названиями некоторых произведений и фотографиями авторов. И вот прямо перед всем классом он протянул мне мою копию, соединенную фиолетовой скрепкой, потому что, как сказал Джереми, «было время, когда я носил фиолетовую рубашку, и приятели надо мной смеялись, а ты сказала, что фиолетовый – твой любимый цвет, и все заткнулись».

По правде говоря, мой любимый цвет желтый, но скрепку я все равно сохранила.

2. Плейлисты. Я в музыке не сильна, но, когда слышу песню, могу четко сказать, нравится она мне или нет. А Джереми разбирается (разбирался?) в музыке настолько хорошо, что, когда я называла ему одну понравившуюся мне песню, он тут же мог найти мне тридцать других групп, от которых я приду в восторг. Как-то в выходные он стащил мой айпод и составил для меня подборки типа «Счастливая Мэллори», «Грустная Мэллори», «Мэллори за учебой». А еще «Мэллори готова идти» – этот плейлист я слушаю чаще всего.

Интересно, в те дни, когда Джереми подбирал для меня песни, он тоже переписывался с этой BubbleYum? И составляет ли он плейлисты для нее? Какие мелодии он считает ЕЕ песнями?

3. Надушенная полоска из парфюмерного магазина с любимым ароматом Джереми. У меня таких было три или четыре: в ящике стола, в кошельке, у кровати. Когда мне не хватало Джереми, я нюхала полоски с его запахом. Да, вот такая я жалкая.

4. Колечко с рубином из ломбарда. В следующий раз, когда пойду в ломбард, продам его, пусть другие попытают с ним счастья.

5. Разбитое сердце. Возврату не подлежит.

Мы с папой остервенело пакуем вещи. Не для того, чтобы перевезти их на новое место жительства – бабушке большая часть этого барахла не нужна, а вся мебель остается новым жильцам. Треть коробок отправится на благотворительность, треть – вещи, которые папа определил как «ценные», – в наш гараж, их предстоит пересмотреть еще раз. Остальное – это всякое добро: фотографии, газеты и разные безделушки, придающие бабушкиной жизни индивидуальность. Мне остается только отобрать детские фотографии бабушкиных детей и снимки с семейных праздников, а также найти карточки с Вивьен-подростком. Мне бы даже одна такая фотография сильно помогла.

Хотя папе трудно оторваться от коробок, куда он методично укладывает свое детство, он любезно предлагает мне пообедать в Мorgan’s Steakhouse. Мы редко ходим в дорогие рестораны, только на день рождения или в честь продажи дома. В последнее время главным поводом служили дни рождения – которые, насколько я знаю, являются ежегодными мероприятиями.

Примерно такие реплики бормочет себе под нос мама, когда оплачивает счета. Несправедливое замечание в адрес человека, угощающего меня стейком.

– Если хочешь, бери стейк, – говорит папа. – Гуляй на полную катушку. Уверен, за модель железной дороги Родни я легко выручу пять сотен.

– Ты выручишь пятьсот долларов или дядя Родни?

Папа отрывает кусок хлеба и намазывает его маслом:

– Дядя Родни в месяц зарабатывает больше, чем я за год. Он и не вспомнит о своем паровозике.

– А вдруг у него случится приступ ностальгии?

– Будь он таким сентиментальным, он бы сейчас помогал мне здесь.

Появляется наша официантка, и папа обращается к ней с лучезарной улыбкой:

– Два салата с латуком и два стейка с морепродуктами, мне с кровью, а девушке прожаренный.

– Мне обычный стейк, без наворотов, – говорю я. – И не надо его пережаривать. Чуть-чуть подрумяньте, но не до состояния подошвы. Мне нравится, когда в мясе розовые прожилки. – Официантка кивает и уже собирается идти, но я останавливаю ее. – Подождите! А можно мне еще обжаренные в масле грибы? Такие, чтобы были пропитаны маслом.

Этот заказ напомнил мне, как мы с Джереми пошли в пиццерию под названием «Сочный гриб», хотя он терпеть не может грибы. Джереми долго выковыривал их из пиццы, вынул все до одного – так, что от пиццы осталась одна лепешка.

– Постойте! – снова окликаю я официантку. – Грибов не надо.

Я ничего не ела со вчерашнего обеда в пиццерии, и стейк, наверное, сейчас не лучшее блюдо для желудка, но папа выглядит таким счастливым. Он полон надежд продать дядину железную дорогу и компенсировать расходы на наш с ним поход в ресторан. Я вгрызаюсь в латук, пытаясь убедить себя, что живот сводит оттого, что я почти сутки голодала, а не потому, что опять вспомнила о Джереми. А о Джереми мне напоминает буквально все, ведь мы встречались дольше, чем некоторые знаменитости женаты. В отличие от него, я нежно храню в памяти яркие моменты и, помимо поцелуев, такие, как освобождение пиццы от грибов. Знаю, в этом нет ничего романтичного, но мне казалось, что все это всерьез.

– Итак. – Папа запускает нож в масло и намазывает хлеб в пропорции один к одному. – Нашла что-нибудь интересное?

– Интересное – это то, что ты можешь продать или что я могу сохранить?

– Ну, либо то, либо другое. Или и то и другое. Продадим – оплатим счета.

Я тереблю салфетку, раздумывая, рассказать ли папе о списке. Но он тогда спросит, зачем мне список, или сделает вид, что список – нечто чрезвычайно важное. В любом случае я точно знаю, что он меня не поймет, благослови Господь его промасленное мужское сердце. С камина на меня со строгим упреком взирает лосиная голова, словно предчувствуя, что вот сейчас я совру.

– Нет. Ничего интересного, кроме одного платья, которое я хочу оставить себе.

– Заметано. Теперь давай посмотрим. Больше всего денег принесут мамины антикварные штучки, но я их пока попридержу – хочу убедиться, что она действительно намерена их продать. Папин старый набор инструментов – мечта коллекционера. Проверю, в каком он состоянии. Я знаю одного парня во Фресно, он специализируется на винтажных инструментах…

В этом весь мой отец. Формально он риэлтор, но мне кажется, это только для того, чтобы было не стыдно за визитки. А всерьез он занимается перепродажей всякого хлама. Но не напишешь же на визитках «скупщик». Сразу напрашивается продолжение «краденого».

Раньше мы жили в Рино, в Неваде, но три года назад папе улыбнулась Госпожа Удача, и дела пошли в гору. После долгих лет обманов и потерь папа расстался с «самой депрессивной работой на Земле», и мы переехали в Южную Калифорнию, чтобы начать новую жизнь. Теперь мы практически за бесценок арендуем типовой дом у моего богатого дядюшки Родни, у которого домов больше, чем у некоторых людей обуви.

Ориндж – довольно крупный город с пригородами, с хорошо развитым антикварным рынком, здесь папа наконец-то приблизился к своей мечте. Гаражные распродажи, целые торговые центры с антиквариатом, продажи недвижимости, заброшенные складские помещения – он окунулся во все это с головой. В результате от него все время слегка пахнет плесенью, ветхими книгами и отполированным деревом. Добавьте сюда всклокоченные вихры, тату-рукав на правой руке, жилистую фигуру и коллекцию винтажных галстуков, и вы поймете, что мой отец – один из самых симпатичных людей из всех, кого я знаю.

– Слушай, пап, – перебиваю я его. – Это все, конечно, страшно интересно, но как ты думаешь, можно мне взять что-нибудь еще, кроме платья?

– Только не говори, что претендуешь на железную дорогу.

– Конечно нет. Меня сейчас интересует… эпоха ранних шестидесятых. Мне бы хотелось побольше одежды тех времен… может быть, какие-нибудь аксессуары?

Папа смотрит на меня, прищурившись:

– Это твой очередной период? Поскольку винтаж начала шестидесятых стоит дороже. Да, милая моя, это вечная классика, и лучше пусть моя дочь носит платья до колена, чем то, в чем ходит большинство твоих ровесниц. Но за эти вещи я могу выручить хорошие деньги.

– Я не прошу везти меня в роскошные бутики на Родео-драйв. Я просто хочу оставить себе немного старых вещей.

– Ты хотела сказать, винтажной одежды.

– А еще… даже не знаю… фотографии? Бабушкины.

До меня начало доходить, что без Интернета искать информацию будет не так легко. Конечно, много чего найдется в нашей библиотеке, но лучше воспользоваться более личной информацией, напрямую связанной с большими мечтами, которым бабушка предавалась в своем маленьком городке.

– И какие-нибудь… мм… памятные вещички, сохранившиеся с ее юности, когда ей было столько лет, сколько сейчас мне. Например, журналы или дневники?

– О, Мэл. – Папа кладет вилку и тянется через стол, чтобы погладить меня по голове. – Ты переживаешь за нее, да? Не волнуйся. Маме там будет лучше. Суперсовременный пансионат… теннис, гольф, спа, мероприятия на любой вкус. После папиной смерти она только и мечтала переехать туда. И теперь, можно сказать, начинает с новой страницы и не думает раскисать, поняла?

Я удивленно моргаю, глядя на папу. Я вовсе не волнуюсь за бабушку Вивьен, да и за папу, если честно, тоже. Ему нелегко, независимо от того, получится ли продать железную дорогу за пятьсот долларов. А я тут выпрашиваю сувениры времен бабушкиной юности, чтобы добавить своему образу аутентичности. Видимо, я не очень хорошо соображаю или, наоборот, соображаю слишком хорошо и думаю только о себе. Вот что боль делает с человеком.

Боль. Почему она такая сильная? Испытывает ли Джереми нечто подобное? Надеюсь, да. Надеюсь, он страдает по полной. Наверняка мне было бы не так плохо, если бы я знала, что он чувствует хоть сотую долю моих терзаний.

Опустив глаза в тарелку с салатом, я замечаю, что головка латука напоминает голову Джереми, кусочки бекона легко сойдут за его глаза, помидоры – за рот и…

– Дорогая, почему ты так остервенело тычешь в салат?

Я опускаю вилку:

– Все в порядке, со мной все хорошо. Я…

– Отлично. Да, ты говорила.

Он в четвертый раз поправляет расстеленную на коленях салфетку. Его колени надежно защищены от крошек и пятен. Чего не скажешь обо мне – половина сырного соуса уже на моем рукаве.

– Бери что хочешь. Я нашел небольшую шкатулку со старыми снимками, мама там совсем юная. Вряд ли она станет возражать, если ты возьмешь их себе.

– Да? – Я-то думала, что мне придется подождать, что я смогу как следует порыться в ее коробках уже в следующий раз. А оказалось, что в доме меня ждет пачка фотографий и другие вещички, способные пролить свет на то, как должно выглядеть мое винтажное «я». – Мы потом все вернем. Просто… наверное, мне надо сначала ее спросить? Как ты считаешь?

Папа улыбается, щуря серые глаза:

– Логично.

Было бы логично, будь это правдой.

Домой мы возвращаемся поздно в субботу. В воскресенье я полдня методично удаляю все следы Джереми из моей комнаты и только после этого чувствую себя готовой изучать бабушкино добро. В мою программу детокса входило полностью разогнуть эту аккуратненькую фиолетовую скрепку, но в результате я ткнула прямо в заусенец, и теперь у меня не только бойфренд-изменник, но и покалеченный палец.

Посасывая раненый палец, я открываю шкатулку и раскладываю на полу фрагменты бабушкиной жизни, с младенчества до взрослого возраста. Теперь все так изменилось – я бы легко заполнила всю комнату нашими с Джинни снимками: мама старалась запечатлеть даже самые незначительные моменты нашего детства, хотя почти ничего не распечатывала. А все, что осталось от подросткового возраста бабушки, помещается в одну коробку.

Мое любимое фото – где бабушке шестнадцать, она стоит в ситцевом платье, вся освещенная солнцем, на веснушчатом лице сияет улыбка. Этот снимок висел у нее в холле, и в детстве мне не давал покоя вопрос: когда бабушка перестала выглядеть как эта очаровательная девушка и превратилась в морщинистую, хотя и весьма элегантную даму, какой я ее всегда и знала? Я кладу фотографию на стол под стекло: ее я возвращать не собираюсь.

Под фотографиями в рамках лежат папины и дядины детские рисунки, коробка из-под обуви с разрозненными снимками и главный мой клад – бабушкин школьный альбом 1962–1963 годов. Я поглаживаю серебристое тиснение. Бабушка поступила в среднюю школу Тулэри в небольшом фермерском городке в Центральной Калифорнии, где пахнет навозом, зато люди живут в здоровой среде, где знаешь по именам мясника, пекаря и того парня, что сидит на заборе через улицу. Правда, я была в Тулэри всего раз, в шесть лет, но запомнила его именно таким.

Я закрываю глаза, представляя себе, что найду на страницах ее альбома. Бабушка на танцах и на встречах группы поддержки. Эта группа поддержки – самый загадочный для меня пункт плана. Чем они занимаются, когда встречаются – упражняются в поддержке и подбадривании? Соревнуются ли с другими командами, поддерживающими спортсменов, кто кого переподдержит? Пока я сижу и теряюсь в догадках, кто-то дергает ручку моей двери.

– Что такое?! – ору я.

– У меня есть предложение, – слышится приглушенный голос Джинни.

– Ты одна?

– Нет. Со мной Эдуардо. Он и есть предложение.

Я отпираю. Джинни протягивает мне тарелку с молочными гренками. Молочные гренки – идеальная утешительная еда для тех, кто только что пережил расставание, а поскольку сегодня воскресенье, моя «диета» позволяет мне такую маленькую радость. Смазываешь глубокую тарелку маслом, кладешь в нее пять кусочков хлеба с маслом. Заливаешь горячим, почти кипящим молоком с маслом, кладешь два яйца-пашот. Да, и в конце добавляешь еще масла. Папин рецепт, разумеется.

– Это лучше, чем Эдуардо, – говорю я и сажусь за стол, который мама купила мне в мебельном аутлете.

Джинни ходит по комнате, изучая бабушкино детство: то в хронологическом порядке, то в обратном.

– Я слышала, у тебя тут песня Survivor звучала?

– Я удаляла Джереми из моей жизни, – отвечаю я, вытирая масло с подбородка. – Мне нужна была мотивация. Но больше никаких айподов, завтра мы приступаем к выполнению пунктов из списка.

Джинни садится на ковер, поджав под себя ноги:

– Мы приступаем?

– Все-таки Бейонсе была в составе группы, когда пела Survivor.

– Ладно, так уж и быть, – смеется Джинни. – Воплотим твой дурацкий список. Но отказываться от технологий я не собираюсь. Я уроки могу делать только под музыку. И любимый лосьон я всегда заказываю через Интернет. И…

Я втыкаю ложку в гренок:

– Хорошо. Я погружусь в прошлое на все сто, а ты будешь моим винтажным боковым защитником.

– Каким еще защитником? Я всегда была центральным нападающим.

– Прости, – тяжело вздыхаю я. – Тупой футбольный юмор.

Джинни берет в руки фотографию бабушки, где та студенткой участвует в демонстрации. Распущенные волосы до пояса производят такое же дикое и непокорное впечатление, как и бабушкин сердитый взгляд. Этот снимок мне нравится меньше, чем тот, где она в ситцевом платье. Мне не нравится явное отсутствие бюстгальтера у нее под футболкой. К тому же разве не глупо кричать о мире?

– Так чем мне заняться из этого списка? Улетной вечеринкой? Устроим ужин из органических продуктов?

– Не забывай, что речь идет о шестьдесят втором годе. Тогда банка зеленого горошка считалась вполне органической пищей.

– Сначала надо опробовать какие-нибудь рецепты. Могу рискнуть приготовить парочку семейных ужинов.

– Все что угодно! – Моя сестра мне помогает. Я не одинока в своей страстной любви к спискам, а в данном случае это еще и жизненно важно, потому что один из пунктов плана я не могу выполнить без посторонней помощи.

– Может, тоже найдешь себе друга сердца.

– Это дурацкий пункт. До сорока лет никто себе друга сердца не заводит.

– Раз в списке есть, будем выполнять. Я уже через это прошла, в этом смысле план выполнила – считай, получила на память футболку с надписью «МЕНЯ ОБДУРИЛ ПРИДУРОК ДЖЕРЕМИ». И посмотри, как все чудесно получилось.

Ладно, не чудесно. Но неплохо. Возможно, иногда, под некоторые песни, Джереми все же думал обо мне, а не о той виртуальной девице. Например, под все песни, которые он скачал мне на айпод. И под ту музыку, под которую мы с ним впервые танцевали. И под те песни, которые мы распевали в машине, когда ехали домой с открытыми окнами, только он и я. Из-за ветра мелодию было почти не слышно – только наши собственные пронзительные голоса, не попадающие в тон. Эти мгновения были искренними и настоящими, они принадлежали мне.

Эй, хватит. Теперь у меня есть список, и о Джереми думать некогда. Не больше тридцати восьми минут в час.

Максимум сорока семи.

Джинни смотрит на меня прищурившись и закусив губу.

– Тебе это действительно нужно? Знаю, что наступаю на больную мозоль – но как ты себя чувствуешь?

– Не знаю, кто я, утратила веру в человечество – обычное дело.

– Серьезно, Мэллори. Я тебя хорошо понимаю. Вся эта история с Джереми, крах отношений… Это не пустяки.

Это не пустяки. Я знаю, в мире происходят вещи и похуже. Я прекрасно осознаю, как мне повезло. Сижу себе в уютном доме, ем молочные гренки. Но одно дело осознавать, и совсем другое – чувствовать, и сейчас я еще нахожусь в процессе потери, в состоянии шока и неопределенности, и мне кажется, что боль не утихнет никогда, что эта новая боль – такая же часть меня, как руки и ноги.

Я настолько окаменела внутри, что даже плакать не могу.

– Завтра я увижу его в школе, – шепчу я.

Джинни на коленях пересекает комнату и обнимает мои ноги:

– Увидишь, да. Но тебе совсем не обязательно с ним разговаривать.

– Он захочет объяснений, – возражаю я.

– Объяснений? Ты ему ничего не должна. Если не хочешь с ним говорить – не говори. Хочешь наорать на него – наори. Хочешь порезать ему покрышки…

– Джинни!

– Я хотела сказать – не делай этого. Или сделай. Главное – чтобы тебе полегчало. – Она прижимается щекой к моим коленям и смотрит на меня из-под своих густых ресниц. – Ну, пока ты еще не совсем «состарилась», предлагаю устроить прощальный марафон. Что будем смотреть? Английские мелодрамы или пошлые комедии?

– Что-нибудь пошлое, пожалуйста, – улыбаюсь я.

Она качает головой:

– Только не думай, что я сяду смотреть какой-нибудь дурацкий сериал типа «Моя жена меня приворожила» лишь потому, что ввязалась в твою винтажную историю.

Глава 5

Что может подумать случайный прохожий, оказавшийся возле школы Ориндж-парк, о девушке, которая предположительно взломала аккаунт своего бойфренда в Friendspace, объявила его придурком и, отказавшись от всех современных технологий, дала пищу для многочисленных слухов и догадок в Интернете на целый уикенд:

1. «Вставьте любые уничижительные слова, которые обычно используют по отношению к женщинам, в том числе креативные комбинации из этих слов».

2. Когда уже можно как следует врезать ее бывшему?

3. Когда уже можно ее проучить?

4. Я бы удалил свой аккаунт.

5. Я бы переехал.

6. Почему она явилась в школу в таком нарочито шикарном платье и белых гольфах? Она что, думает, будто на дворе 1962 год?

А может быть, все не так уж и плохо. Если одноклассники и удостаивают меня каких-то мыслей, то мимолетных. В этой школе я не вхожу в топ Обсуждаемых людей. У каждого своя жизнь, свои заботы и свои комплексы. Допускаю, что в Friendspace вокруг Мэллори кипят нешуточные страсти, но я ощущаю себя такой сногсшибательной в бабушкином платье, что шагаю с гордо поднятой головой. А поверх платья, у самого сердца, болтается отполированное колечко с бирюзой на цепочке. Я решила пока оставить его себе – пусть будет хоть какая-то связь с атмосферой бабушкиной юности.

Разумеется, когда бабушка составляла свой список, у нее и в мыслях не было менять будущее своей потенциальной внучки. Да, список – ее творение, но эксперимент провожу я сама. Моя гипотеза такова: в 1962 году жизнь – по крайней мере, ее социальная составляющая – была намного проще. Я хочу посмотреть, что я за девушка без технической опоры. Возможно, мне понадобится время, чтобы ответить на этот вопрос, потому что конкретного плана у меня нет. На первый день я ставлю перед собой следующие цели:

1. Одеться в ситцевое платье.

2. Покинуть двадцать первый век.

3. Избежать встречи с Джереми.

Из трех пунктов удается выполнить один. Начинается все с того, что Джереми ждет меня у школьных ворот.

Хуже всего не то, как круто он выглядит в своей футболке с треугольным вырезом (и правда довольно глубоким), и не то, какие любопытные взгляды на нас кидают все, кто проходит мимо. И даже не то, что синее ситцевое платье, хотя и смотрится потрясающе, обтягивает меня как сосиску – так, что мне никак не вдохнуть столь необходимого сейчас воздуха. Нет, самое ужасное – это трепетание бабочек внутри, иррациональные скачки сердца, какие случаются при виде парня-которого-я-люблю. У меня всегда такое чувство, когда я его вижу, как будто мое нутро, включая сердце, вообще не в курсе, что существует BubbleYum.

Заметив меня, он мрачнеет.

– Мэллори, – произносит он сурово, – я звонил тебе тринадцать раз.

Вообще-то я не собиралась с ним больше разговаривать, типа, никогда. План прекрасный, но не слишком реалистичный. За прошедший уикенд я выяснила, что знаю Джереми не так хорошо, как я думала, но одно мне известно достоверно – Джереми настойчив и уперт. Если не ответить ему сейчас, он будет поджидать меня и перед следующим уроком, и перед третьим. Я выдыхаю. Чувствую, как платье впивается в ребра.

– Я не проверяла телефон.

– Ты всегда проверяла телефон каждые три минуты.

– Нет, не проверяла. Точнее, больше не проверяю. Мой мобильник накрылся.

Я протискиваюсь мимо Джереми и направляюсь к своей парте. В этом году у нас только два совместных урока в день, и если раньше меня это огорчало, то теперь кажется счастьем. Буду как-нибудь высиживать эти уроки, пока он не перестанет ко мне обращаться, а может быть, даже перестанет говорить обо мне. Станет просто одноклассником. По совместительству – моей первой любовью. По совместительству – парнем, заставившим меня почувствовать себя идиоткой. Тем самым парнем, который… пользуется туалетной водой «Холлистер».

Джереми садится прямо передо мной, хотя это место Брэдли Питтмора. Брэдли ненавидит, когда Джереми садится туда до звонка. Вот и сейчас: Брэдли разговаривает с миссис Йи, но видно, как у него округляются глаза, когда он замечает, что его место занято. Джереми поворачивается ко мне, как будто мы по-прежнему вместе, как будто не было всех тех писем к BubbleYum, как будто мы обсуждаем планы на вечер, как будто мы не расстались, пусть и неофициально.

– Что с ним?

– С кем? С телефоном? – Я избегаю его взгляда, стараюсь смотреть на Брэдли, который вот-вот подойдет к нам и вышвырнет Джереми со своего законного места. – Ничего особенного. Я просто больше им не пользуюсь.

– А письма мои разве не дошли?

– Я теперь не бываю в Сети. Я собираюсь… от всего этого отдохнуть.

– От чего от «этого»? От общения в принципе или от общения со мной?

Одурманивающая туалетная вода – нечестный прием.

– И от того и от другого.

Брэдли наконец пересекает класс, подходит к нам и хлопает Джереми по плечу:

– Ненавижу, когда ты сидишь на моем месте.

Джереми понижает тон, теперь голос его звучит нежно и хрипло. Он говорит для меня одной, слова проникают прямо в сердце:

– Мэллори, это не то, о чем ты подумала.

Как было бы здорово, если бы он оказался прав. Если бы каким-то магическим образом нашлось рациональное объяснение 353 письмам от другой девушки. Если бы выяснилось, что его аккаунт взломали и создали там целый сайт.

– А о чем я подумала?

– Это я и хотел узнать.

Я сглатываю:

– Что ты изменяешь мне онлайн со своей виртуальной женой.

– Изменяю? – Джереми вскидывает брови. – Это всего лишь игра!

– А это всего лишь моя жизнь. Моя реальная жизнь.

– И что? Ты берешь и вот так просто сваливаешь?! – Он ударяет кулаком по парте.

У меня нет сил возражать. Нет сил напоминать ему, что вообще-то это он выбил меня из колеи. Из-за него мои эмоции совершенно обоснованны: 353 письма, наполненных романтичными текстами песен, вполне оправданно превращают его в мэра Обманвилла. Мне очень хочется, чтобы слова мои прозвучали твердо и убедительно, но вместо дерзкого заявления у меня выходит полувопросительная реплика:

– Нам лучше расстаться?

– Чел, поговоришь со своей девушкой после урока. – Брэдли сильнее толкает Джереми.

Джереми встает, неотрывно глядя мне в глаза:

– Спокойно, Брэдли. В любом случае она уже не моя девушка.

Остаток урока я старательно отвожу глаза от своего теперь уже официально бывшего бойфренда и придумываю, как бы мне реализовать пункты из списка. Если каждый день будет таким, аромат Джереми меня убьет.

Четвертый урок высидеть не так сложно, потому что Джереми со мной не заговаривает. А может быть, от этого только хуже. Никак не могу решить. Кажется, я достигла предела прочности. Одноклассники продолжают таращиться на меня. Я пытаюсь прокручивать в голове более страшные события в жизни, чем измена бойфренда. Однако этот импровизированный список лишь вгоняет меня в тоску. Еще и эти взгляды… А почему, собственно, они так пялятся?

Мистер Хановер говорит, что сегодня мы продолжим работать над нашими виртуальными предприятиями. «Берем свою пару и садимся за компьютеры». Возникают сразу две проблемы:

1. Я работала в паре с Джереми.

2. Я дала обет не пользоваться Интернетом.

Разумеется, весь класс в курсе, что мы с Джереми работаем за одним компьютером, поэтому сейчас, когда я поднимаю руку, за мной с интересом наблюдают десятки глаз.

– Мистер Хановер? Можно вас на два слова?

– Что такое, Мэллори?

Никому не доставлю удовольствия взглянуть мне в глаза. Особенно Джереми.

– Эм-м… это личный вопрос.

Мистер Хановер смотрит на дверь, потом на меня, очевидно взвешивая, не возникнет ли у него проблем из-за обсуждения «личных» вопросов:

– Хорошо. Класс, за компьютеры. Мэллори, выйдем.

Мы выходим в коридор, оставляя дверь открытой. Одноклассники, наверное, думают, что я прошу мистера Хановера посадить меня с кем-нибудь другим, но все гораздо хуже.

– Я не могу выполнить это задание.

Мистер Хановер скребет седеющую бороду. Не надо было говорить «не могу». Похоже, мистер Хановер из тех, для кого нет ничего невозможного.

– Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, просто… Я не могу пользоваться Интернетом. То есть могу, но решила от этого отказаться.

– Это какая-то новая отговорка, чтобы не делать домашнюю работу?

Мистер Хановер заглядывает в класс. Там царит равномерный тихий гул – ученики уже вовсю трудятся над своими проектами по теме «Промышленная революция». Задание состоит в том, чтобы выбрать какую-нибудь отрасль, например сталелитейную промышленность или текстильную, создать фабрику, нанять рабочих – и все это в виртуальном мире. Джереми, как ни странно, оказался настоящим промышленным воротилой – у нас лучшие условия труда и самые высокие показатели роста. Возможно, к нашему проекту он привлек свою BubbleYum. Может быть, она его секретарь.

– Мне кажется, у вас уже практически все готово. Твой партнер так увлечен вашим детищем.

– Дело не в этом. Я просто… не могу выполнить это задание. Совсем.

– Тебе нужен другой компьютер? – Догадка вдруг озаряет лицо мистера Хановера, мгновенно разглаживая морщины. – Или другой напарник?

– Нет, проблема не в напарнике. Основная причина в том, что мне морально претит использование Интернета как такового. Это глубоко личное убеждение. Прошу вас дать мне альтернативное задание. – Я сглатываю. – Пожалуйста.

– Твоя причина кажется мне недостаточно веской, чтобы освободить тебя от этой работы. – Мистер Хановер говорит спокойно, но уверенно. Нам невероятно повезло, что у нас в классе стоят такие компьютеры. Мистер Хановер подал миллион заявок на гранты, а потом, после долгих лет преподавания, изменил весь учебный план, чтобы вписаться в технологический блок. И я так мечтала об этом предмете – весь предыдущий год, – причем не только из-за проектов. Мистер Хановер интересно ведет уроки, у него отличное чувство юмора, а еще он честный. Один из тех учителей, кому когда-нибудь посвятит книгу бывший ученик.

– Но ведь когда ты записывалась на этот курс, ты знала, что большая часть заданий выполняется с помощью Интернета.

Я чувствую, как к глазам подступают слезы. Когда я давала клятву, я совсем забыла о школе и о других законных причинах воспользоваться современными технологиями. Не может же НАСА убрать из космоса все спутники, которые мониторят… что там они обычно мониторят. Это не крестовый поход, куда я зазываю всех, а моя личная битва.

– Можно я лучше напишу доклад, или сделаю макет нашей фабрики, или… о, идея! В то время важную роль играли поезда, я могу принести модель железной дороги, которую на днях нашел мой папа, и переделать под нужный век.

– Допустим, я дам тебе другое задание, – спокойно соглашается мистер Хановер. – Где ты собираешься брать информацию?

– Из книг. Помните, были такие штуки до того, как появилась Википедия?

– Мэллори…

– Это же история, а не информатика. Я пытаюсь мыслить как историк. Клянусь вам, мистер Хановер, существует вполне разумная и благородная причина, по которой я не могу этого сделать.

Из класса доносятся смех и улюлюканье. Мистер Хановер просовывает голову в дверь. Ему достаточно сдвинуть брови, и все тут же затихают. Он снова поворачивается ко мне, меряет меня испытующим взглядом:

– Отлично. Тогда поступим просто. Напиши доклад о роли промышленной революции в формировании современного общества. Четыре страницы…

– Четыре?

– Пять, – мистер Хановер хрипло смеется. – Даю тебе передышку. Помни мою доброту.

Я думаю о Джереми. Ну не смогу я целое полугодие сидеть с ним рядом, вдыхая его умопомрачительный аромат.

– Простите. Я вам очень благодарна. Спасибо большое.

– Разумеется, я жду доклад в печатном виде. Твои чувства оскорбляет только Интернет, или ограничения касаются и текстовых редакторов?

Ох. Я не знаю. В те времена не было текстовых редакторов, но у меня нет пишущей машинки. Можно ли как-то вывернуться? Написать от руки и попросить Джинни набрать текст на компьютере?

– Э-э… да, я распечатаю. Как-нибудь.

– Доклад должен быть готов на следующей неделе, когда все будут представлять свои виртуальные предприятия. А завтра жду записку от родителей, или от врача, или от церковного лидера, или еще от какого-нибудь авторитетного лица с объяснениями, с чего это ты вдруг ударилась в Средневековье. Все понятно?

Хорошо, что Джинни – мастер подделывать подписи и копировать почерк.

– Понятно.

Он закатывает рукав рубашки. Серый пух на руке выглядит как свитер из волос.

– Известно ли тебе, что в те времена люди буквально отдавали жизнь ради технического прогресса?

Точно. Они были так заняты, работая с утра до ночи на железной дороге, что у них просто не оставалось времени на компьютерные грешки. Этот урок я усвоила.

За обедом мы с Джереми всегда сидели вместе. Не сами по себе – наоборот, мы пересаживались за разные столики, меняли компании, но всегда вместе, особенно в этом учебном году. Мы собирались объявить его Годом создания нашей Пары. По крайней мере, я приняла такое решение еще в июле, когда Джереми признался мне в любви. Причем признался со слезами на глазах. Он серьезно плакал, говоря, что любит меня.

А сейчас я могу сесть где угодно и прекрасно себя чувствовать. Относительно прекрасно. Потому что найти что-нибудь в духе шестьдесят второго года в меню, состоящем из разного вида пиццы, или в продуктовых автоматах – задача не из легких. В конце концов я сдаюсь и решаюсь на яблоко. Не так уж я и голодна.

Я осматриваю дворик: раскидистые деревья, круглые столики, ряды скамеек перед летней сценой. Если очень хочется сидеть отдельно от других, можно расположиться внутри – там обычно никто не ест, в нашей-то солнечной Калифорнии. Во всяком случае, никто не стоит того, чтобы сесть рядом.

У нас в школе нет никаких особых групп, какие показывают в фильмах о подростках: спортсмены-качки, зубрилы, заводилы. У нас, конечно, есть и те, и другие, и третьи, но большинство нельзя отнести к строго одной категории, поэтому все группировки плавно перетекают одна в другую. Ты можешь быть отличником и при этом курить (таких, если считать тех, кто изредка покуривает за компанию, почти полшколы) и играть на арфе (любители необычных инструментов – таких нет, это я только что придумала). Исключения, пожалуй, встречаются на площадке для гандбола, той, что возле столовой, – там преобладают латиносы. Джереми всегда называл эту площадку Маленькой Тихуаной, и мне это никогда не нравилось, но, с другой стороны, столик, за которым обычно кучкуются азиаты, он называет Чайнатауном – а ведь он сам азиат, и мы там всегда сидели, так что, может, и не страшно? А может, страшно.

Итак, обед. Выбор столика обычно определяется одним главным идентификатором, будь то схожие таланты, религиозная принадлежность или финансовый статус семьи, поэтому я обнаруживаю Джереми в группе Детишек с Клевыми Тачками, с которой мы раньше не общались, потому что отцовский «Форд Эскорт» 1994 года, который мне изредка дают поводить, явно на такую компанию не тянет.

– Я слышала, вы расстались. Как ты?

Рядом со мной стоит моя подруга Пейдж Сантос: в одной руке сэндвич с индейкой, в другой – кола без сахара, на лице выражение озабоченности и тревоги.

– Лучше всех, – отвечаю я, не сводя глаз с Джереми. Он смеется над какой-то шуткой своего кузена Оливера. Вообще-то раньше он никогда не смеялся вместе с Оливером. И даже не садился с ним. Оливер ездит на гребаном «Ниссане», который, по-моему, старше его самого, и в любом случае нарушает социальные нормы рассадки за столиками. Джереми считает, что его двоюродный брат из кожи вон лезет, чтобы выглядеть как инди и сумасброд, хотя само слово «сумасброд» не из его лексикона, и… а мне-то какое дело? Что меня действительно беспокоит, так это тот факт, что он в принципе сейчас в состоянии смеяться. Да даже улыбаться – после того, что он со мной сделал.

А как у меня получается так ненавидеть его и любить одновременно?

– Чудесное платье, – говорит Пейдж. – В «Круге» купила?

«Оранжевый круг» – старейшее торговое пространство нашего городка, что-то вроде Главной улицы США из Диснейленда, где застыла в веках жизнь американского провинциального города начала XX века. У моего отца небольшой киоск в одном из антикварных магазинов. Все хипстеры отовариваются в винтажных магазинах, но это дорого, поэтому я делаю ставку на находки из секонд-хенда.

– Это платье моей бабушки.

– Вау, еще круче! – Она щупает мой рукав. – Прекрасно выглядишь для человека, которого только что бросили.

Я угрюмо смотрю на нее:

– Не стоит верить всему, что пишут в соцсетях. Никто меня не бросал.

– А что тогда случилось? Я тебе писала, звонила…

– У меня больше нет телефона.

Пейдж прямо отпрыгивает от меня. Ее длинные черные волосы рассыпаются по плечам.

– Нет телефона?! Родители забрали? Я как-то превысила лимит, и отец…

– Нет-нет, он… э-э-э… ушел в добровольный отпуск. Я решила упростить жизнь, отказавшись от гаджетов…

– Что?!

– …и попробовать жить так, как жили подростки пятьдесят лет назад, когда коммуникация была более… коммуникативной, я бы так сказала.

– А, это такой социальный эксперимент, да?

Кусая заусенец, Пейдж явно взвешивает полученную информацию. Из всех, кого я знаю, никто так не переживает из-за иерархии в старшей школе, как она. В прошлом году она организовала у себя релакс-вечеринку, собрала группу рандомных девушек, надеясь на полную гармонию. А в результате – натянутая атмосфера, чипсы с соусом рэнч и недопитая газировка. К девяти все уже разошлись. Эксперимент провалился.

– Это протест против того, что технический прогресс мешает межличностной коммуникации? Какая прелесть.

– Звучит круто, да. – Я чувствую себя слегка неловко, рассказывая обо всем кому-либо, кроме Джинни, пусть даже и Пейдж, которой можно доверять. – Но, возможно, это самое глупое решение в моей жизни. Совершенно непродуманное. Ничем не подкрепленное.

– А можно я возьму у тебя интервью? – Судя по глубокой складке на лбу, Пейдж всерьез задумалась. – Мне нужно написать аналитическую заметку в школьную газету, а дебаты по поводу преимуществ и недостатков соцсетей тянут на премию.

– Нет. – Позволить Пейдж сделать блестящую обертку для моего личного кризиса, который случайно совпал с темой ее резюме для поступления в колледж, – нет уж, увольте. – Просто приложи скриншот со странички Джереми в Friendspace, там уже все сказано.

Пейдж кладет мне руку на плечо:

– Прости. Я кажусь грубой и черствой, но это от волнения. Так что у вас с Джереми произошло? После всех слухов хотелось бы услышать все от первого лица.

Проблема в том, что в этой истории я в любом случае выгляжу дурой. Если рассказать о BubbleYum – получится, будто Джереми было меня недостаточно, что может оказаться горькой правдой, но знать об этом другим совершенно незачем. А если я продолжу ходить с невозмутимым видом, сплетни будут и дальше разрушать мою репутацию. А вся моя репутация, по сути, держится на Джереми.

Хотя мы переехали из Рино, когда я училась в средних классах, сначала мы поселились в квартире в Анахейме, а в наш нынешний дом в Ориндже перебрались когда я пошла в десятый. Проучившись в этой школе всего месяц, я начала встречаться с Джереми. Вся моя жизнь здесь крутится вокруг него, и теперь, тринадцать месяцев спустя, я снова чувствую себя новенькой. Ни одно другое определение, кроме как «подружка Джереми», ко мне за это время так и не приклеилось. Вообще, Джереми – единственное, чему я полностью посвятила себя в этой жизни. А сейчас я просто девчонка, не отвечающая на сообщения. Легенда.

На меня вдруг накатывает усталость, хочется присесть. Не ответив Пейдж, я плюхаюсь за ее привычный столик – место сбора Звезд, всегда готовых перевыполнить план ради того, чтобы попасть в рубрику «Главные претенденты на успех» в школьном альбоме. Я достаточно способная, чтобы позволить себе присутствие среди них, но не настолько исключительно талантливая, чтобы составить им конкуренцию. В этом вся суть перемещения между компаниями – быть достаточной, но не навязчивой. Сегодня я как никогда радуюсь своей посредственности и возможности тихо и мирно погрызть свое яблоко.

Кстати о мире. Пейдж уже вещает своим друзьям о Корпусе мира, а поскольку я почти уверена, что речь идет о шестидесятых, я прислушиваюсь. Пейдж озабоченно хмурит брови, пытаясь придумать, где достать денег на строительство школьной библиотеки в Малави.

Я замечаю, насколько тускло выгляжу на фоне Звезд. Если бы у меня был с собой телефон, я бы выяснила, где находится Малави.

– После колледжа надо всем вместе присоединиться к Корпусу мира, – говорит Пейдж. – Летом перед поступлением в магистратуру.

– Да ну ее, эту магистратуру, – бормочу я.

– Ты что, собираешься начать до колледжа? – удивляется Пейдж. – А как же распределение? А практика?

– Нет-нет, я вообще не собираюсь работать в Корпусе мира. Слишком много хаки.

– У них отделения по всему миру, – говорит Питер Ангер. – Можно подобрать себе любое задание.

Во мне просыпается боевой настрой. Они могут назвать любую причину или образовательную цель – я тут же найду что возразить. То, что Корпус мира основали году в шестьдесят втором, еще не значит, что я должна в него вступить, правильно? Я только вчера отказалась от мобильной связи. Первые шаги.

– Я просто хотела сказать, что мне плевать на магистратуру. Обычное высшее образование для меня и так достаточно высоко.

Ивонн Гарсиа похлопывает меня по руке:

– Конечно. Некоторые живут и без всякой магистратуры.

«Некоторые» она произносит таким тоном, будто я только что приговорила себя к работе на конвейере по упаковке пончиков. Мне это кажется забавным, потому что хотя у Ивонн сплошные пятерки, она одна из самых тупых девочек, кого я знаю.

Я слышу, как меня через весь двор зовет вторая моя подруга, Кардин Фрэмптон. Мне становится неловко. Кардин из тех, кто вечно притягивает к себе внимание. А мне это сейчас ни к чему.

– Мэллори!

Маневрируя между каменными скамьями, которые подарили школе выпускники разных лет, она идет к нам. Мальчики за нашим столиком резко замолкают, наверняка представляя себе, как она движется словно в замедленной съемке – возможно, даже в купальнике.

– Слушай, я тебе писала, у меня пальцы чуть не отсохли, а в ответ тишина.

– Знаю, – отвечаю я.

– А поподробнее можно?

– Да.

Она усаживается рядом со мной и наклоняется совсем близко – так, что мы почти соприкасаемся головами. Питер Ангер сидит с открытым ртом – скорее всего, внутренне облизываясь.

– Ну, – говорит Кардин, – вываливай.

– Потом. Мы тут обсуждаем Корпус мира, – я обвожу рукой сидящую за столиком группу. – Такая жаркая дискуссия.

Кардин как будто только сейчас обнаруживает, что мы с ней не одни:

– О, привет, ребята! Классная рубашка, Питер.

– Спасибо! – писклявым голосом отвечает Питер. Он сам маленький, голос у него высокий, и свое прозвище Острый Перец он получил задолго до того, как я перешла в эту школу. – Э-э, думаю, Корпус мира мы уже обсудили. Может быть, теперь Мэллори развеет слухи о Джереми. Или ты действительно кинула его ноутбук в унитаз из-за того, что он сменил пароль безопасности и не сказал тебе?

Сердце уходит в пятки. Повезло Звездам – хорошая тема для обсуждения между умными разговорами. Неужели нельзя оставить человека в покое и дать ему доесть яблоко!

– Нет. Он поменял домашнюю страницу в Интернете. Придурок.

Они смеются слегка нервным смехом, вроде как не сомневаясь, что я шучу, но не до конца. Учитывая их зависимость от телефонов, всяких электронных таблиц и электронных книг, упоминание моей винтажной кампании они сочли бы более кощунственным, чем выпады против магистратуры.

Кардин пожимает мне руку.

– Ну, что бы между вами ни произошло, тебе сейчас точно тяжко.

– Верно, а потому, – произносит Пейдж, медленно и со значением, – нам не обязательно обсуждать это сейчас.

Обожаю Пейдж. И Кардин тоже, хотя это она начала дурацкие расспросы.

Ивонн дружески сжимает мне локоть:

– Просто знай, что мы не верим слухам. Какой дурак станет взламывать чужой аккаунт? Это же подло. Разве что там было… – она поглаживает мне локоть круговыми движениями, – что-то очень интересное?

– Да так, любительское видео наших постельных сцен. – Я отдергиваю руку. Кто решил, что подержать за локоток – это сочувствующий жест?

Ивонн открывает рот от изумления, потом начинает хихикать:

– Ты ведь шутишь, да?

– Конечно шутит, – отвечает за меня Пейдж, похлопывая Ивонн по руке. – Кстати, ты подаешь заявку, чтобы выступить на выпускном с речью?

Кардин вскакивает с места:

– Меня не волнует, что там у вас произошло. Но Джереми и правда придурок, а ты заслуживаешь счастья. Напишешь мне потом?

– Ага. – Не могу же я этим людям рассказать о своем уходе в винтаж. – Конечно.

– Мне надо еще успеть до звонка купить диетическую колу. Пока, девчонки!

– До свидания, – пищит Питер.

Пока Кардин удаляется, все молчат. Парни наслаждаются зрелищем так же, как до этого при ее приближении. А затем все пронзительные взгляды Звезд устремляются ко мне. Как будто я экзамен, который они пытаются сдать на «отлично». Как мне не хватает тишины. Джереми обычно заглатывал еду так быстро, что первые пять минут обеда считал «мигом молчания». Погодите. Он наверняка и сейчас быстро ест. Просто меня нет рядом.

Я встаю и кидаю недоеденное яблоко в урну. На языке так и вертятся едкие замечания: еще чуть-чуть – и начну их выплевывать. А еще я злюсь на себя за то, что позволила Звездам меня разозлить. Они наконец добрались до сути, и она намного лучше, чем я говорю другим. Вообще любопытство не порок – история ведь и правда интересная. И с каждым разом, как я ее слышу, она становится все интереснее. Я не сомневаюсь: к тому моменту, как я выполню все пункты из списка, вся школа будет думать, что я променяла Джереми на лапчатоногого тролля со способностью к телепатии. И с другими сверхспособностями.

Список. Вот о чем я должна думать, а не о каких-то там слухах и симпатичном бывшем бойфренде, который сидит в другом конце двора, потягивая газировку. Мне пора заняться делом, сосредоточиться на чем-то, доказать сестре (и самой себе), что я действительно могу полностью уйти в винтаж.

Надо подумать о группе поддержки. Если организовывать в этой школе группу поддержки, без поддержки Звезд мне не обойтись.

– Ладно. Сменим тему. – Я кладу обе руки на стол в надежде, что это создаст доверительную атмосферу. – Я знаю, что на вас можно положиться. У меня есть идея, как повысить сплоченность в нашем коллективе.

– Мне показалось, Корпус мира тебя не сильно заинтересовал, – сказал Питер.

– Ты прав. А вот что в действительности поддерживает командный дух, так это организованная поддержка наших спортсменов. Нам нужна своя группа поддержки.

– Группа поддержки? – с сомнением произносит Пейдж. – Но это же так… архаично.

– Точно! – Я тычу в нее пальцем. – Считай, что это социологический эксперимент.

– Один ноль в твою пользу, – отвечает Пейдж.

– Ну и как… мне ее организовать? – спрашиваю я.

– Ты хочешь организовать группу поддержки? – переспрашивает Питер.

Вроде умные детишки, а так тормозят.

– Ну, я бы с удовольствием вступила в уже имеющуюся, но ее нет.

– Зато у нас есть закрытый ученический клуб, – начинает перечислять Ивонн, – и благородное сообщество, и студенческий совет, и духоподъемная неделя, и…

– …студенческий совет – знаем-знаем. Поддержки от них мало, – возражаю я.

Питер откидывается на спинку стула.

– Спроси Оливера – он член студенческого совета. Он точно знает. Эй, Оливер! – кричит он через весь двор. Сидящие за столиками оборачиваются. В том числе за столиком Оливера. И за столиком Джереми тоже. – Иди сюда. У Мэллори к тебе вопрос!

Хорошо бы сейчас провалиться сквозь землю. Оливер скользит между столиками. Остальные ученики уже потеряли интерес к происходящему. Я сосредоточенно разглядываю папку в руках Пейдж – грязно-красного цвета, с двумя отделениями, – прекрасно осознавая, что Джереми продолжает на меня смотреть, потому что точно знаю, как ощущается его взгляд.

– Ну? – спрашивает Оливер Питера.

– Мэллори хочет узнать, как организовать студенческий клуб. Ты же знаешь?

Я искоса поглядываю на Оливера. Он оборачивается к своему столику с тоскливым выражением лица, всем своим видом давая понять, что с нами он только теряет время:

– Не совсем. Но в ученическом справочнике все написано.

– Отлично, я загляну в справочник.

Говоря это, я обращаюсь к папке Пейдж – куда более приятному собеседнику, нежели двоюродный брат Джереми. Представляю, какой ахинеи Джереми ему наговорил про меня. Точнее, не представляю. Мне ведь наплевать. Оливер меня совсем не знает, так что пусть стоит тут со скучающим и осуждающим видом сколько ему угодно.

Оливер кладет руку на папку Пейдж – так, что я вынуждена поднять глаза. Взгляд у Оливера по-прежнему безразличный, но теперь направлен прямо на меня.

– Если хочешь создать новый студенческий клуб, тебе надо подать заявку в студенческий совет, а именно его президенту.

– Прекрасно. – Так, замечательно, он решил мне помочь. Раз уж не получается провалиться сквозь землю, может, удастся хотя бы стать невидимой. Все смотрят на нас. Они тоже отдают себе отчет в том, что Оливер – двоюродный брат Джереми? И думают, что я решила создать идиотскую группу поддержки только потому, что разругалась с бойфрендом?

Ну ладно, отчасти действительно поэтому.

Оливер уже достал телефон и нашел ссылку на ученический справочник:

– Вот, нашел в электронном виде. Тебе переслать ссылку?

– Нет, спасибо, я… я поищу на сайте. – Ага, или откопаю в старинных скрижалях нашей школы.

– Сегодня играете? – вклинивается Питер.

– Да, придешь? – откликается Оливер.

– В обычной форме или в спандексе?

Городская баскетбольная лига. Команда Оливера выглядит как рок-группа Мötley Crue из восьмидесятых: шевелюра и высокие винтажные кеды. Не думаю, что они играют ради победы – скорее ради шоу, и мне это нравится. Джереми с ними ни за что не станет играть. Ему это кажется стремным.

– Я нашел неоновые подтяжки, – говорит Оливер. – Конечно, играем в спандексе.

Все за столиком смеются. Оливер уже собирается уходить, но вдруг останавливается, наклоняется над моим стулом, дышит прямо мне в ухо.

– Обращайся, если понадобится помощь с группой поддержки. – И, подмигнув, добавляет: – Мы ведь почти одна семья, правда?

Серьезно, сразу после нашего с Джереми расставания? Неужели он так безжалостно издевается надо мной, еще и перед друзьями? Ярость, которую, как мне казалось, я смогла приручить, вырывается наружу.

– Заткнись, – шепотом отвечаю я.

Самонадеянность на его лице сменяется смущением:

– Я имел в виду другое… я правда могу помочь. Поскольку ты девушка Джереми…

Заметив мой стальной взгляд, он замолкает. Хотя мы говорим совсем тихо, я уверена, что все присутствующие нас внимательно слушают. Если на Джереми я раньше не собиралась нападать, то Оливер – совершенно другое дело.

– Ты подонок, Оливер. Такой же, как и твой брат.

Надеюсь, эта выходка взорвет Friendspace.

Глава 6

Почему Джинни такая здоровая:

1. Она выступает за сборную США.

2. Она без конца смотрит документальные фильмы и читает умные статьи.

3. Она искренне полюбила бабушкин сад и унаследовала от нее способность к цветоводству.

4. А главная причина? Думаю, в отличие от меня, она твердо придерживается принципов здорового питания. Я же – только наполовину, а в остальное время с удовольствием макаю шоколадное печенье в горячий шоколад. Она идет до конца – а я в лучшем случае прохожу промежуточный этап. И эта формула наших взаимоотношений применима, пожалуй, и ко всем остальным сферам жизни.

Вечером Джинни готовит семейный ужин – мясную запеканку по рецепту из бабушкиной старой поваренной книги. Точнее, так: Джинни пытается приготовить запеканку по старинному рецепту, но белый рис заменяет на бурый, а мясной фарш – на соевую котлету. Получается нечто жесткое и плохо поддающееся пережевыванию, хорошо хоть вкус можно скрасить кетчупом. Но несмотря на то что Джинни сделала все возможное, чтобы «озеленить» вкуснейшее традиционное блюдо, она старалась. Она всегда старается.

Мама сегодня в обществе книголюбов, а папа позвонил и сказал, что идет показывать очередной дом, так что мы с Джинни ужинаем вдвоем. Она барабанит пальцами по столу.

– Я понимаю, звучит как жалобы сварливой домохозяйки, но я тут старалась, готовила, а они даже не соизволили прийти домой на ужин.

– При том что мама сама постоянно переживает, что мы не едим все вместе за столом, как нормальная семья.

– Точно. В этом-то и проблема. – Лицо ее вдруг озаряется радостью. – Послушай, давай сходим к бабушке и угостим ее. В качестве поздравления с новосельем. Захватим с собой ее альбом, который ты нашла, устроим вечер воспоминаний. Как в старом добром фильме.

– Папа сказал, она не хочет, чтобы ее навещали, пока она не обустроится.

– Для обустройства мясная запеканка подойдет как нельзя лучше, – заявляет Джинни.

И она права. Жаль, в запеканке совсем нет мяса.

Я переодеваюсь. Лучше снять бабушкино платье – вдруг она захочет забрать его обратно, хотя вероятность и минимальна.

Полчаса спустя мы стоим у рецепции роскошного пятизвездочного пансионата для пожилых с видом на Диснейленд. В брошюрах заявлены теннисные корты, бассейны, конюшни, сцена для общественных представлений, большой сад, полностью меблированные квартиры. У бабушки с дедушкой дела всегда шли неплохо – но чтобы переехать в такое место? Это же стоит огромных денег. Наверняка здесь не обошлось без финансовой помощи дяди Родни.

Джинни торжественно водружает одноразовый пластиковый контейнер на стойку, прямо рядом с композицией из свежесрезанных цветов. Как-то раз мне довелось посетить дом престарелых вместе с Джереми и его молодежной церковной группой – там пахло разложением и одиночеством. Здесь же в воздухе стоит нежный персиковый аромат от свечей, звучит приятная фоновая музыка, несколько пожилых, но совсем не ветхих мужчин смотрят футбол на огромном плоском экране. Серьезно, я бы хоть сейчас сюда переехала. Это ведь винтажно, правда?

– Здравствуйте, в какой комнате проживает Вивьен Брэдшоу? – спрашивает Джинни.

– Мы не предоставляем такую информацию без согласия резидентов.

– Мы ее внучки. – Я потихоньку кладу на стойку бабушкин школьный альбом. Потрескавшийся кожаный переплет резко контрастирует со всей обстановкой этого сияющего дворца.

Женщина что-то набирает на компьютере.

– В ее файле нет списка одобренных гостей.

– Конечно, она только что сюда переехала, – говорит Джинни. – Наверное, еще не успела составить список.

– Переезжая сюда, каждый заполняет подробную анкету. И она заполнила. – Женщина виновато улыбается. – Попробую позвонить ей. Подождите, пожалуйста.

Пока женщина набирает номер, Джинни нетерпеливо барабанит пальцами по стойке.

– Не отвечает. Наверное, чем-то занята.

– Ладно, тогда подскажите нам, пожалуйста, где она живет, мы оставим ей угощение.

– Вы можете попробовать позвонить ей на мобильный телефон, но разглашать адрес я не имею права.

Джинни выуживает из кармана свой мобильник:

– Совсем сел. Ты знаешь бабушкин номер?

– Он у меня в телефоне.

Я засовываю руку в карман, и тут мы с Джинни вспоминаем, что мой телефон, как и прочие устройства, остался дома. Джинни молча хватает контейнер с запеканкой и устремляется к двери.

Я тороплюсь за ней.

– Послушай! Я не виновата! – кричу я.

– Забудь, – отвечает Джинни. – То, что ты ходишь без телефона, просто цветочки по сравнению с тем, что бабушка запретила нам приходить к ней в гости.

– Ничего она не запретила. – Я бегу по садовой дорожке, крепко прижимая к груди бабушкин альбом. – Папа сказал… ей нужно время… чтобы освоиться.

Джинни останавливается подождать меня. Ростом она уже меня обогнала, к тому же она одна из лучших футболисток нашего штата, поэтому иногда забывает, что некоторые люди, нормальные люди, могут запыхаться, если съедят полпротивня запеканки из имитации мяса, а потом пробегут кросс по необъятной территории дома престарелых. Свет от расположенных неподалеку теннисных кортов бросает косую тень на лицо сестры.

– Просто мне кажется, нашей семье пойдет на пользу, если мы будем больше времени проводить вместе. Особенно это касается мамы с папой.

Зачем так драматизировать? Пропустить один ужин, приготовленный из соевого мяса, еще не значит разрушить семью.

– Вот поэтому мы и возвращаемся к старым добрым временам. Когда все было проще. – Я медленно выдыхаю. – К семейным ценностям.

– Звучит как социальная реклама каких-нибудь жестких консерваторов.

– Спасибо.

– Сорок-ноль! – доносится с корта. Мы с Джинни оборачиваемся и смотрим через зеленую сетку.

Одна из играющих подает. Вторая инстинктивно поднимает ракетку, как будто прикрываясь. Мячик ударяется о корт рядом с ней.

– Прости, Линда! В следующий раз приму.

– Бабушка? – шепчет Джинни.

– Я буду счастлива, если ты отобьешь хотя бы одну подачу! Попробуй еще. – Линда вертит ракетку в руке.

– Бабушка! – Джинни энергично машет теннисисткам. – Привет, бабушка! Мы принесли тебе мясную запеканку!

– Принесли запеканку? Ты решила так привлечь ее внимание? – удивляюсь я.

– Заткнись!

Бабушка трусцой подбегает к забору из сетки и всматривается в наши лица. На ней классическая тенниска и короткая юбка, из-под которой видны мускулистые ноги. Из-за дурацкой повязки на голове бабушкины короткие светлые волосы топорщатся больше обычного.

– Девочки? Что вы тут делаете? Сейчас закончу матч и поговорим.

– Не беспокойся, – говорит Линда, дотрагиваясь до бабушки ракеткой. – Учитывая текущий счет, можно с уверенностью сказать, что победа за мной.

Бабушка бросает на нее вызывающий взгляд:

– Отыграюсь! Вот только возьму урок.

– Урок, Вивьен? Уроки. Множество уроков. – Линда смеется и медленно направляется к кулеру.

– Вот тебе урок. – Бабушка показывает язык Линде вслед. Джинни хихикает. – Пойдемте, девочки. Раз уж вы тут, я покажу вам наши пенаты.

Замедляя шаг, бабушка бредет мимо клуба к своему клубному дому, где у нее квартира на седьмом этаже. Гостиная выглядит как на страницах рекламных буклетов, которые нам показывал папа: новая мебель, лаконичный декор, нейтральные цвета. Бабушкин прежний офис был выполнен в горчичных и фиолетовых тонах с целой радугой акцентов и деталей. Бабушка – яркий человек. Все эти оттенки бежевого – полное фиаско. Единственный знакомый нам предмет – швейная машинка, установленная на кухонном столе. Бабушка переодевается в бархатный спортивный костюм со стразами – явно подарок нашей мамы. Положив себе в тарелку немного еды из контейнера, бабушка устраивается на люксовом диванчике.

– Значит, вы принесли мне мясную запеканку.

– Соевую.

– Соевую запеканку. Еще лучше. – Бабушка похлопывает по дивану рядом с собой. – С чего вдруг такая честь?

– Почему нас нет в списке? – спрашивает Джинни. – Ты сердишься, что мы пришли?

– Вовсе нет, – отвечает бабушка, поджав губы. – Я говорила вашему отцу – мне просто хотелось спокойно тут обустроиться, но теперь я обжилась, вы пришли в гости, все замечательно.

Джинни такое объяснение вполне устраивает. Она сворачивается калачиком у бабушки под боком. Я не так расстроилась, как сестра, из-за последних изменений в жизни бабушки. Это бабушкино личное дело. Зато я присутствовала при разговоре бабушки с папой, когда они обсуждали, что делать с вещами, и мне показалось, что ей совершенно безразлично, что станет с ее барахлом.

Не знаю, может, и семья стала для нее чем-то вроде лишнего барахла.

– Мэллори нашла твой школьный альбом, – говорит Джинни. – И теперь нам не терпится послушать истории о старых добрых временах.

Я протягиваю бабушке альбом, который таскаю с собой в качестве библии шестьдесят второго года. Бабушка округляет глаза:

– Я уже много лет в него не заглядывала.

Она перелистывает страницы. Я так рада, что дождалась возможности заглянуть в альбом вместе с ней. Мы словно возвращаемся в ее прошлое. На тисненой обложке выгравировано «ШКОЛА ТУЛАРЕ, 1962», рядом – золотистый индеец с томагавком. Бабушка открывает последнюю страницу и читает подписи:

– «Красивые ножки», Билл Кулвер. О, это был бедовый парень.

– Покажи его на фотографии, – просит Джинни. – Откуда он узнал, какие у тебя ножки?

– Наверняка он написал это всем девочкам, – жеманно отвечает бабушка.

– А я бы сначала посмотрела те страницы, где есть ты, – говорю я.

Бабушка находит себя на фотографии всего класса. Все девочки в черных платьях с бисером. Бабушкины веснушки сияют даже на черно-белом снимке. Она очаровательна, хотя высокая копна начесанных волос выглядит настолько нелепо, что мне на ум приходит выражение «воронье гнездо». Эта прическа совсем не похожа на привлекательные локоны, какие обычно показывают по телевизору, когда речь идет о моде шестидесятых, а на бабушкиных упругих кудряшках смотрится просто ужасно.

– А что с волосами? – спрашивает Джинни. – Мэллори, я не позволю тебе так издеваться над собой и окружающей средой.

– Это называется «начес», – поясняет бабушка. – Такая была мода. Мама делала мне эту прическу чуть ли не каждый день. После окончания школы я отрастила волосы и носила их распущенными. – Бабушка перелистывает страницу. Здесь она в красном джемпере с золотистой отделкой и вышитыми буквами «ГП». – Группа поддержки. Я баллотировалась в секретари, еле решилась. Тут мы на параде автомобилей по случаю окончания школы.

На следующей странице мы видим маленький фургончик, украшенный гофрированной бумагой и шариками. Девочки из группы поддержки, все в джемперах и длинных юбках. В руках они держат табличку с надписью «СРАЗИТЕ ЭТИХ РЫЦАРЕЙ!».

Я провожу пальцем по глянцевой странице. Как только у меня появится своя группа поддержки, первым делом проведу парад. И сошью выпускное платье. Обе задачи кажутся такими далекими и труднодостижимыми, что я начинаю думать: лучше бы в бабушкином списке были пункты «Приобрести аквариум с золотой рыбкой» и «Съесть большой банановый сплит».

Но сдаваться я не собираюсь. Этот альбом лишь добавил мне решимости. Альбом и постоянные подколы со стороны Джинни.

– Судя по вашей машине, на ее украшение ушло немало сил, бабушка, – говорит она. – Представляю, сколько времени у тебя отнимала группа поддержки.

– Это было так увлекательно! На параде мы заняли второе место, – вспоминает бабушка. – Хотя я по-прежнему думаю, что мы были лучше. А вот танцы…

Новая страница – и вот бабушка уже в белоснежном платье. Под руку ее ведет молодой человек: очки в черной оправе, элегантный костюм и лучезарная улыбка.

– Я и не знала, что ты была королевой выпускного бала, – вскидывает брови Джинни.

– А я и не была королевой. Я была принцессой.

– А кто этот мальчик? – спрашиваю я. – Ты его хорошо знала?

– Неплохо. – Бабушка поджимает губы. – Как-никак мы с ним встречались.

– Клайд Уолтерс, – читает Джинни. – Очки идиотские, а так парень классный.

– Вы с ним встречались? – я заговорщицки подталкиваю бабушку локтем. – Он и был твоим другом сердца?

– О-о! – Джинни тычет в лицо несчастного юноши. – Друг сердца! У бабушки был друг сердца!

Бабушка долго разглядывает фотографию:

– Да, он был моим избранником. Я почти год носила его кольцо. Мой первый парень.

Наверное, кольцо на цепочке, которое сейчас висит у меня на шее, это его подарок. Меня так и подмывает достать его из-под футболки, спросить бабушку, правда ли это кольцо от Клайда и не хочется ли ей сохранить такой сувенир на память. Но у меня нет ни малейшего желания отдавать бабушке кольцо, особенно сейчас, когда меня связывает с ее прошлым нечто столь конкретное и осязаемое. Вот выполню все пункты из списка, тогда и верну колечко. Прошло уже больше пятидесяти лет, вряд ли оно ей так уж нужно.

– И что с ним стало? – спрашиваю я.

– Ничего. Мы просто встречались. А потом расстались.

– Это было болезненное расставание? – уточняет Джинни.

Бабушка пожимает плечами:

– Разве расставания бывают безболезненными?