Читать онлайн Ева и Мурочка. О дружбе, которая согревает

© Любовь Рудакова, 2025

ISBN 978-5-0067-9503-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Перед вами – история, основанная на реальных событиях. Это повествование не просто о жизни, а об удивительной способности человеческой души оставаться чуткой и открытой даже после самых суровых испытаний. Это рассказ о том, как холодное, голодное послевоенное детство, окрашенное страхом и обидой, может не сломать человека, а закалить его, научив ценить каждую крупицу тепла.

Эта книга – о дружбе. О той, что рождается в подлавочной тесноте между двумя девочками, чтобы пронестись через всю жизнь. И о той, что приходит неожиданно, в образе серой дворовой кошки, чтобы преподать самые важные уроки доверия, преданности и безусловной любви.

Это история о том, что самые главные мечты иногда сбываются не так, как мы загадывали, и не тогда, когда ждём. И что самые верные друзья появляются именно тогда, когда мы в них больше всего нуждаемся.

Имена и некоторые детали были изменены, но всё тепло, боль, надежда и исцеление в этой книге – подлинные.

Пролог: Звонок

За окном степь дышала полуденным зноем. Воздух над землёй колыхался прозрачным маревом, и только высоко в небе, под самым солнцем, заливался жаворонок. Ева прищурилась, глядя на эту бескрайнюю голубую ширь. Здесь, в степи, она всегда чувствовала себя в безопасности. Здесь не было тёмных, нависающих стен леса, подступающих болот с чахлыми сосенками-привидениями.

На белом подоконнике, заставленном геранью, лениво растянулся рыжий Васька, нынешний хранитель двора. Он сладко посапывал, подрагивая во сне кончиком уха.

Раздался звонок. – Алло? – голос Евы был таким же тёплым и немного хрипловатым, как мурлыкание кота. – Евка, это я! – послышался в трубке знакомый, родной голос. Таня. Словно луч света из самого детства. – Что делаешь? – Да вот, в окно смотрю, степью дышу. А Васька мой уж совсем обленился, на солнышке плавится.

Они говорили о внуках, об огороде, о новых рецептах засолки кабачков. Смеялись, вспоминая, как в прошлую субботу Таня чуть не села в лужу, поскользнувшись на арбузной корке. – Помнишь, – вдруг сказала Ева, глядя на потягивающегося Ваську, – а ведь у меня в детстве даже кошки не было. Ни у кого не было. Нечего было охранять, мышей не водилось… Даже погладить-то было некого.

В трубке повисло молчание. И сквозь него из прошлого, скрипя половицами, пробился ветхий дом без занавесок. И два испуганных девичьих сердца, затаившихся под лавкой.

Глава 1: Непроходимые тропы

Зима вставала над селом рано и властно. Она забиралась в щели старого сруба, покрывала ледяным узором единственное окошко и кусала за щиколотки ледяными зубами, когда Ева бежала в школу.

Школа была другим миром. Миром, где пахло сургучом от печати и меловой пылью, где на стене висела карта с огромными, неведомыми странами, а учительница с непривычным для тех мест именем Нелли говорила голосом, в котором звенел весь большой свет, которого Ева никогда не видела. Нелли Юрьевна была миловидной и очень умной. Это сочетание ума и красоты подкупало. «Будет у меня дочь, назову её Нелли», – твёрдо решила тогда Ева. Забегая вперёд, скажу: эта детская мечта сбылась. Одна из дочерей не только носит имя Нелли, но и профессию выбрала учительскую. Учитель – несущий свет. На него тогда смотрели как на святого. Он был проводником в тот, другой, правильный мир.

Еву всегда тянуло в школу, но посещать её получалось не всегда. Она вспоминала, как в крепкий мороз бежала туда босиком, но ноги так сильно промёрзли, что до школы не добежать, а до дома возвращаться далеко. Хорошо, неподалёку жила бабушка. Из последних сил Ева заскакивала к ней. Та качала головой, отпаивала внучку горячим чаем, растирала промёрзшие до костей ноги. Мало того, что одежда была плохонькая, с обувью вообще беда.

Стыд был жгучим и едким, как дым от сырых дров. Поэтому в лютые морозы Ева часто оставалась дома, глядя, как метель заносит тропинку к школе – тропинку к своей мечте.

А мечта у неё была особенная, острая, как новая игла. Она хотела стать швеёй. Чтобы шить себе платья, которые сидят точно по фигуре, а не болтаются мешком. Чтобы шить братишкам штаны, которые не будут вечно рваться на коленках. Чтобы у мамы были целые рукавицы.

Однажды мама сказала младшей дочери: «Будешь коров пасти – на швейную машину заработаешь». Этой мечте Ева отдала всё лето и не только. Пока другие учились, юная Ева пасла коров односельчан. Ранние зори, слепни, мычание стада, бесконечные поля. Она считала дни до осени, до ярмарки, до заветной «Зингер» в резной лакированной деревянной коробке.

Но осенью деньги – твёрдые, заработанные, пахнущие потом и травой – взяли и потратили на валенки всем детям, на соль и на керосин для лампы.

– Машинка подождёт, – сказала мама, избегая взгляда дочери. – Не до красоты сейчас. Выживать надо. Продолжай работать, учителем тебе всё равно не быть.

Эти слова малограмотной родной мамы прозвучали как приговор. Уже тогда девочка решила: если у меня не вышло получить достойное образование, я сделаю всё возможное, чтобы мои дети могли учиться без помех. Они никогда не пропустят школу из-за работы или непогоды. Я сделаю всё, чтобы у них была возможность получать знания – легко, радостно и сполна. Ради этой светлой цели я готова работать сколько угодно!

И эта мечта десятилетней Евы со временем исполнилась. Она действительно много и тяжело трудилась ради того, чтобы её дети могли получить хорошее образование. Образование, благодаря которому они смогут трудиться в радость, а не ради выживания, надрываясь.

Ева не плакала тогда. Она смотрела в чёрное, бездонное окно, за которым шелестел тёмный лес, и впервые поняла, что есть надежды, которые гаснут, не успев разгореться. И что её мечта для взрослых была всего лишь мишурой, ненужной роскошью в мире, где главное – выжить.

Глава 2: Дружба, которая согревает

Холод и полумрак детства Евы не были безнадёжными. В них была одна яркая, тёплая точка – Таня. Они познакомились не то чтобы случайно – в селе, где все друг друга знают, случайностей не бывает. Просто в один не самый радостный день Ева заметила у соседского дома, такого же покосившегося, девочку с двумя косичками-плетёнками, которая смотрела на неё не по-детски серьёзными карими глазами. Не было сказано ни слова – они просто подошли друг к другу и пошли бродить по улице, шаря разбитыми валенками по лужам. Так и началось.

Их девизом стала фраза из какой-то старой истории, услышанной от взрослых: «Давай бояться вместе!». Это было не приглашение к ужасу, а, наоборот, заклинание против него. Страшнее всего было бояться в одиночестве. А вдвоём любой страх становился почти что приключением.

Особенно долгими были те вечера, когда родители задерживались в поле. Тени в неуютном доме без занавесок начинали двигаться, каждый скрип половицы отзывался в сердце ледяным уколом. Именно в такие вечера подружки искали самое безопасное место – пространство под большой обеденной лавкой. Забравшись туда с ногами и задёрнув воображаемую занавесь, они чувствовали себя в крепости.

Там, в своём убежище, они шёпотом рассказывали друг другу байки, услышанные от стариков: о лесном духе, который путает тропинки, о кикиморе, что по ночам щекочет пятки непослушным детям, о местной колдунье, которая может обернуться чёрной кошкой. Рассказывали с упоением и ужасом, прижимаясь друг к другу плечом. Таня, у которой воображение было живее, обычно и начинала:

– А представляешь, – шептала она, и глаза её, и без того огромные, расширялись ещё больше, – он ходит тихо-тихо, и слышно только, как хрустят сучки за окном…

Ева вжималась в неё сильнее, но просила: «Ну, расскажи ещё». Страх был жутким и в то же время сладким, потому что переживался он не в одиночку.

Один случай навсегда поселил в Еве особенный, приземлённый страх. Пока родители были на работе, она, как обычно, осталась одна. Сидела на полу и пыталась разломить на куски засохший кусок хлеба – свой обед. Подняв глаза, она застыла: в чистом, незанавешенном окне ясно виднелось лицо незнакомого старого цыгана. Лицо было тёмным от загара и ветра, испещрённым морщинами, а глаза смотрели прямо на неё, любопытно и немного свысока.

Они смотрели друг на друга, словно заворожённые, секунду, другую. Потом девочка опомнилась и шмыгнула под ту самую лавку, её сердце продолжало колотиться, как птица в клетке. Она просидела там, едва дыша, пока не стемнело и не вернулись родители. С тех пор она всегда, оставаясь одна, первым делом забиралась под лавку. И привычка закрывать окна шторами, убирать эту бьющую в глаза пустоту проёма, осталась с Евой на всю жизнь. Даже сейчас, в безопасной степи, тюль на её окнах всегда задёрнут.