Читать онлайн Антология Ужаса 11

Зов Неизведанного

Лондон, 1954 год. Воздух Британского музея, пропитанный запахом старой бумаги и тлена, казался Тони Стэнтону родным. Но сегодня этот запах не приносил привычного утешения. Он лишь усиливал ощущение смутной тревоги, предчувствие грядущего. Тони, мужчина средних лет с острым взглядом и вечно чуть нахмуренным лбом, ощущал себя на пороге величайшего открытия своей жизни. Или, возможно, своего конца.

Он стоял перед огромной, пахнущей пылью картой мира, на которой была отмечена крошечная точка – неизведанная глубина Папуа – Новой Гвинеи. Эта территория, окутанная туманами и сплетнями о диких племенах, была для Тони не просто географическим объектом, а вызовом. Вызовом самой природе, самому человечеству. Он, Тони Стэнтон, ведущий антрополог своего времени, чувствовал, как призыв неизведанного становится почти физически ощутимым, пульсирующим в его венах.

Его экспедиция, как и сам Тони, была результатом упорства и, возможно, некоторой одержимости. Годы исследований, тысячи страниц прочитанных книг, десятки бесед с путешественниками, чьи истории граничили с фантастикой, – всё это сплеталось в одну грандиозную цель: добраться до племени, чья культура осталась неизменной с начала времен, запечатленной в первозданном, диком танце жизни.

Команда, которую он собрал, отражала эту двойственность – блестящие умы, столкнувшиеся с иррациональным. Доктор Оливия Харпер, чьи золотистые волосы обрамляли лицо с тонкими, аналитическими чертами, была специалистом по тропической медицине и биологии. Ее прагматизм был якорем, который, как надеялся Тони, удержит их от опасных заблуждений. Рядом с ней стоял мистер Артур Сандерс, молодой, нервный фотограф, чьи пальцы уже нетерпеливо сжимали объектив его камеры. Его задача была не только запечатлеть факты, но и передать неповторимую атмосферу, дыхание ушедшей эпохи, которое, как он надеялся, еще сохранилось в этих краях.

И, наконец, был Уинслоу. Он стоял немного в стороне, высокий, худощавый, с кожей цвета темной меди и глазами, которые, казалось, видели больше, чем открывали. Местные в портах, где они делали последние закупки, называли его “человеком, который говорит с тенями”. Тони нашел его через цепочку сомнительных рекомендаций, обещавшего провести их туда, куда не ступала нога белого человека. В его молчании таилась загадка, которая одновременно и притягивала, и настораживала.

– Мы готовы, – произнес Тони, его голос звучал уверенно, но в нем проскальзывала нотка предвкушения. – Все снаряжение упаковано. Провизия рассчитана на три месяца. Разрешение от Королевского географического общества получено. Нас ждут.

Он обвел взглядом своих спутников. В глазах Оливии читался спокойный профессионализм, в глазах Сандерса – смесь страха и жгучего любопытства, а в глазах Уинслоу – лишь глубокая, бездонная безмятежность, словно он уже пребывал где-то далеко, в тех местах, куда они только собирались отправиться.

Путешествие началось с портового города, где влажный, удушливый воздух смешивался с запахами специй, рыбы и гнили. Затем была долгоя дорога по бурному морю, где их шхуна бросалась из стороны в сторону, словно игрушечная лодка в ладонях гиганта. Наконец, они оказались на берегу, где их ждала моторная лодка, их единственный путь вглубь острова. Река, широкая и мутная, казалась кровеносной системой этого огромного, зеленого сердца.

С каждым пройденным километром цивилизация оставалась позади. Влажный, горячий воздух стал плотнее, пропитанный ароматами незнакомых цветов и прелой листвы. Джунгли смыкались над головой, превращая дневной свет в зеленую, мерцающую вуаль. Звуки джунглей – какофония птичьих криков, стрекот насекомых, отдаленный рев обезьян – становились все громче, заполняя собой все пространство. Тони чувствовал, как его охватывает первобытный трепет. Это было ощущение возвращения к истокам, к тому, что человечество давно утратило.

Первые столкновения с местными племенами были неловкими и напряженными. Они видели их издалека – силуэты, мелькающие среди деревьев, настороженные взгляды, которые провожали их путь. Уинслоу, с его интуитивным пониманием местных обычаев, умел сглаживать острые углы, но даже он не мог полностью развеять ощущение чужеродности, опасности.

Однажды, после нескольких недель пути, когда река становилась все более узкой, а джунгли – гуще, Уинслоу поднял руку, призывая к тишине. Впереди, сквозь заросли, показались очертания деревни. Это было не то, что они искали – слишком открытое, слишком знакомое в своей простоте. Но затем, вдали, на холме, словно выросшем из самой земли, Тони увидел то, что искал.

Деревья здесь были ниже, и на фоне густой зелени виднелись строения, не похожие ни на что виденное ранее. Примитивные, но на удивление крепкие дома, словно выращенные самой землей, их стены были вылеплены из глины, смешанной с травой, а крыши покрыты соломой. В воздухе витал дым костров, смешивающийся с запахом земли и чего-то неописуемо древнего.

– Мы пришли, – прошептал Тони, чувствуя, как по его спине пробежал холодок. – Это они.

Подойдя ближе, они увидели людей. Их тела были украшены рисунками, а кожа отливала темно-коричневым оттенком. Они смотрели на чужаков с недоверием, но без явной враждебности. В их глазах читалось спокойное, мудрое любопытство.

Среди них выделялся старик. Его лицо было испещрено морщинами, словно карта прожитых лет, но его глаза горели ярким, ясным огнем. Это был Талидото, глава племени. Уинслоу вступил с ним в разговор на языке, который Тони не понимал, но в котором слышались древние, мелодичные звуки.

Постепенно, благодаря щедрости их припасов – консервированных ананасов, мешков сахара, нескольких сверкающих ножей, – атмосфера начала меняться. Племя принимало их. Им предложили место для лагеря, еду – ароматное рагу из неизвестных кореньев и трав. Оливия и Сандерс приступили к своим обязанностям, скрупулезно записывая, фотографируя, изучая. Тони ощущал, как дыхание древности касается его лица, неся в себе обещания откровения.

Дни сливались в недели, наполненные мерным ритмом жизни племени. Утро начиналось с пения птиц и запаха дыма, вечер – с потрескивания костров и негромких разговоров. Тони, Оливия и Сандерс наблюдали, записывали, фотографировали. Они изучали их быт, их ремесла, их сложные, но понятные социальные структуры. Но среди этой видимой гармонии, Тони чувствовал, что что-то скрывается. В глазах некоторых старейшин, в неясных жестах, в моментах внезапной настороженности, проскальзывало нечто, что невозможно было ухватить научным методом.

Однажды, во время совместного ужина, когда на огне жарилась свинина, и по деревне разносился ее дразнящий аромат, Талидото, казалось, внезапно изменился. Его взгляд стал отстраненным, а голос, обычно спокойный и мудрый, приобрел торжественные, почти зловещие нотки.

– Скоро, – сказал он, обращаясь ко всему племени, и его слова, словно волны, дошли до чужаков, – скоро будет время. Время, когда Гора потребует свое.

Среди племени прокатился легкий шепот, и на мгновение все взгляды устремились к далекой, величественной вершине, которая возвышалась над джунглями, окутанная пеленой тумана. Гора. Тони почувствовал, как сердце забилось быстрее. Это было то, чего он ждал, но чего, возможно, и боялся.

Следующие несколько дней прошли в необычном возбуждении. Женщины племени стали готовить особые одежды, мужчины – оттачивать копья. Атмосфера, ранее наполненная спокойствием, теперь была пропитана предчувствием чего-то грандиозного и, как казалось Тони, зловещего.

И вот, в один из вечеров, когда солнце уже клонилось к закату, раскрашивая небо в кроваво-оранжевые тона, произошло то, что заставило Тони застыть. Из одного из домов, словно из глубин земли, вывели девушку. Она была юна, ее кожа отливала золотом, а большие, испуганные глаза были наполнены невыразимой тоской. На ней было белое платье, украшенное перьями и ракушками. Это была Лира, одна из самых молодых и, как Тони знал по наблюдениям, одна из самых уважаемых девушек деревни.

Ее вела старая женщина, чье лицо было столь же морщинисто, как и у Талидото, но в ее глазах читалась лишь печаль, а не мудрость. Лиру провели к центру деревни, где уже собралось все племя, включая Тони и его команду. Талидото, стоявший перед ней, поднял руки, призывая к тишине.

– Мы живем под защитой Горы, – начал он, его голос звучал эхом в вечернем воздухе. – Гора дает нам жизнь, но и требует ее в ответ. Легенда гласит, что в ее недрах обитает Дух, древний, как сам мир. Он – страж жизни, но и ее поглотитель. Если мы хотим, чтобы наши поля дали урожай, чтобы наши дети росли здоровыми, мы должны умилостивить его.

Тони чувствовал, как холодеет его кровь. Умилостивить? Что это значит?

– Гора, священное место – продолжал Талидото, указывая на вершину, – требует жертву. Девственницу. Самую чистую, самую невинную. Ее душа должна успокоить гнев Духа, чтобы год был плодородным. Это цена нашей жизни.

Слова “девственницу” и “жертва” прозвучали как приговор. Оливия тихо вздрогнула, прижав руку к губам. Сандерс, забыв про камеру, смотрел на Лиру с открытым ртом, его лицо стало бледным.

– Это наш обычай. Обычай, что передавался из поколения в поколение, – сказал Талидото, его взгляд скользнул по чужакам. – Мы не просим вас понять. Мы просим вас уважать.

Тони чувствовал, как его научный скептицизм борется с нарастающим ужасом. Он был здесь, чтобы изучать, а не судить. Он знал, что любое вмешательство, любое навязывание своих правил может привести к катастрофическим последствиям. Он вспомнил истории о том, как подобные экспедиции заканчивались кровопролитием, изгнанием, а иногда и полным исчезновением.

Но видеть эту юную девушку, чьи глаза были полны страха, а тело дрожало, было невыносимо. Он хотел крикнуть, остановить этот ритуал, но слова застряли в горле. Он чувствовал себя беспомощным, заложником не только племени, но и собственных принципов.

Уинслоу, стоявший рядом, казался непроницаемым, но Тони заметил, как напряглись его плечи. Он прошептал: – Это не нам решать, Тони. Это их земля, их законы.

Собрав остатки самообладания, Тони кивнул. Он чувствовал себя причастным к чему-то ужасному, но понимал, что альтернатива – открытый конфликт – была бы еще хуже.

Племя двинулось к горе. Лиру вели впереди, словно королеву, обреченную на вечное затворничество. Тони и его команда следовали позади, превратившись в молчаливых, ужасающихся зрителей.

На склоне горы, в месте, где скалы образовывали подобие естественного входа – темного, зияющего провала – они остановились. Племя начало собирать камни. Большие, маленькие, гладкие, острые – они приносили их, создавая стену.

Тони наблюдал, как последним валуном заложили вход в пещеру. Стена была незыблемой, словно выросшей из самого камня. Лира исчезла внутри, а ее последнее, тихое всхлипывание, казалось, было поглощено бездной.

Когда все было кончено, Талидото обернулся к племени. – Гора успокоена. Год будет плодородным.

Затем он посмотрел на чужаков. В его глазах не было ни злобы, ни торжества, лишь глубокая, неизбывная печаль.

– Теперь мы можем есть.

Обратный путь в деревню был наполнен странной смесью облегчения и гнетущей тишины. Но вскоре деревня ожила. Начинался пир. Жареная свинина, птицы, ароматные овощи, сладкие фрукты. Казалось, что ужас последних часов забыт. Племя пело, танцевало, отмечая свой праздник.

Тони, Оливия и Сандерс сидели у своего костра, их тарелки были почти нетронуты. Они пытались говорить, но слова казались пустыми, бессильными.

– Я не могу поверить, – прошептала Оливия, ее голос дрожал. – Как они могут так поступать?

– Это их культура, Оливия, – тихо сказал Тони, но его слова звучали неубедительно даже для него самого. – Мы здесь гости. Мы не имеем права навязывать им свои порядки.

– Но это же… это же убийство! – воскликнул Сандерс, его лицо было искажено отвращением.

– Может быть, – ответил Тони, глядя в огонь, – может быть. Но кто мы такие, чтобы решать, что правильно, а что нет для народа, который живет по своим законам тысячи лет?

Но внутри него бушевала буря. Чувство неправильности, несправедливости, ощущение собственной трусости – все это терзало его. Он чувствовал себя частью этого преступления, просто наблюдая. И эта мысль не давала ему покоя.

Ночь наступила быстро, окутав джунгли плотной, черной пеленой. В палатках было душно и тихо. Но для Тони сон был недостижимой роскошью. Перед его глазами стояло лицо Лиры, ее испуганные глаза, когда ее вели в пещеру. Он не мог принять это. Не мог смириться.

Он встал, его движения были решительными, несмотря на внутреннюю борьбу. Он подошел к палатке Оливии.

– Оливия, – прошептал он, осторожно коснувшись брезента. – Оливия, вставай.

Через мгновение ее испуганное лицо появилось в проеме. – Тони? Что случилось?

– Я не могу так. Я не могу спать. Это неправильно. Мы должны… мы должны сделать что-то.

Он посмотрел на нее, и в его глазах горела отчаянная решимость. – Я иду в пещеру. Я хочу спасти ее.

Тишина ночи в джунглях была не пустой, а живой, наполненной шепотом неведомых созданий, шорохом листвы под лапами ночных животных. Для Тони эта тишина казалась оглушающей, отражая лишь биение его собственного сердца. Он стоял у палатки Оливии, его голос, несмотря на полуночный час, звучал твердо.

Оливия, чьи зеленые глаза были широко раскрыты в полумраке, смотрела на него с тревогой. Она уже понимала, что это не минутное колебание, не просто ночной кошмар. – Тони, ты уверен? Это… это опасно. Мы не знаем, что там.

– Я знаю, что там девушка, которую обрекли на смерть. И я не могу просто наблюдать. Мне нужно действовать, – ответил Тони, его взгляд был устремлен к темной, безмолвной линии горы на горизонте. – Ты со мной?

На мгновение в ее глазах промелькнула неуверенность, но затем она кивнула. – Да, Тони. Я с тобой.

Они тихо разбудили Сандерса. Его реакция была предсказуема – испуг, смешанный с паникой. – Вы с ума сошли! – прошептал он, его голос сорвался. – Они убьют нас! Племя, Талидото… да и эта… эта пещера…

– Мы должны попробовать, Артур, – мягко сказала Оливия. – Мы не можем оставить ее там.

Сандерс долго молчал, его дыхание было прерывистым. Затем, с обреченным вздохом, он кивнул.

Последним, к кому они обратились, был Уинслоу. Он спал неподалеку, его тихий сон казался невозмутимым, даже в этой напряженной обстановке. Тони осторожно прикоснулся к его плечу.

– Уинслоу. Нам нужна твоя помощь.

Уинслоу открыл глаза. Они были спокойны, но в них читалась глубокая печаль. – Я ожидал этого, – сказал он тихо, его голос был похож на шелест листьев.

– Мы идем спасти девушку. Помоги нам.

Уинслоу медленно поднялся, его движения были плавными, но в них чувствовалась внутренняя борьба. – Вы не понимаете, – произнес он, его взгляд был устремлен на гору. – Эта пещера священное место. И нам туда нельзя.

– Но мы можем ее спасти, – настаивал Тони.

– Племя никогда не простит вас. Они изгнать вас. Или хуже. Талидото… он защищает свой народ. А я… я не могу помочь вам противостоять тому, что вы ищете. Это не в моих силах.

– Но если мы не попробуем, мы будем винить себя всю жизнь! – голос Тони был полон отчаяния.

Уинслоу посмотрел на него долгим, пронзительным взглядом. В его глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. – Хорошо, – сказал он наконец. – Я пойду с вами. Для того, чтобы, попытаться уберечь вас от худшего. Но знайте, вы играете с огнем, который может поглотить нас всех.

С тяжелым сердцем, вооружившись фонарями, небольшими инструментами для раскопок, которые могли бы пригодиться для сдвига камней, и ножами, команда двинулась к горе. Луна, полускрытая облаками, бросала призрачный свет, превращая знакомые джунгли в лабиринт теней. Каждый шорох, каждый треск ветки заставлял их вздрагивать.

У основания горы, где днем они видели заваленный вход, теперь царила непроглядная тьма. Камни, которые казались неподвижными, теперь представляли собой неприступную крепость. – Нам нужно отодвинуть их, – прошептал Тони, его голос был напряжен.

Работа началась. Они толкали, тянули, использовали рычаги из найденных палок. Глина и камни осыпались, издавая глухие звуки, которые казались чудовищно громкими в ночной тишине. Пот струился по их лбам, мышцы горели от напряжения.

– Медленнее, – прошептал Уинслоу, – слишком шумно.

Но Тони не мог остановиться. Мысль о Лире, запертой внутри, подгоняла его. Спустя, казалось, вечность, им удалось отодвинуть несколько крупных валунов, создав узкий, неровный проход. Он был настолько мал, что протиснуться можно было только по одному, боком.

– Я первый, – сказал Тони, его голос звучал глухо.

Он залез в отверстие, его тело с трудом протискивалось сквозь тесный проход. Внутри была кромешная тьма, холод и запах сырой земли, смешанный с чем-то еще… чем-то затхлым, неприятным. Он включил фонарь. Его луч выхватил из темноты грубые, неровные стены пещеры.

– Здесь… здесь темно, – прошептал он, его голос эхом отразился от стен.

Оливия протиснулась следом, затем Сандерс. Уинслоу, казалось, задерживался, словно обдумывая свой следующий шаг.

– Уинслоу? – позвал Тони.

В ответ – лишь тишина. Затем, медленно, как будто сама гора решила проглотить его, Уинслоу появился в проходе. Он не говорил, лишь посмотрел на них с нечитаемым выражением лица, словно прощаясь.

Они двинулись вглубь. Фонари освещали лишь небольшое пространство вокруг них, оставляя огромные области пещеры в вечной тьме. Пещера разветвлялась, создавая лабиринт коридоров.

– Это не просто пещера, – сказала Оливия, ее голос дрожал. – Это… как будто природный лабиринт.

Они шли, напряженно вслушиваясь. Вдруг, из глубины, донесся звук. Это был не крик, не рев. Это был глубокий, протяжный, вибрирующий звук, который, казалось, исходил из самой земли. Звук, не похожий ни на одно известное им животное. Звук, который заставил их замереть от первобытного ужаса.

– Что это? – прошептал Сандерс, его пальцы дрожали, крепко сжимая фонарь.

– Я не знаю, – ответил Тони, но он чувствовал, как его мужество тает. – Но оно… оно близко.

Звук повторился, теперь он казался ближе, более угрожающим. Он словно проникал в их кости, заставляя их вибрировать.

– Нужно найти ее. Быстро, – проговорил Тони, пытаясь вернуть себе контроль.

Они шли наугад, выбирая один из коридоров, который, как им показалось, был более протоптан. Их шаги были едва слышны на фоне зловещей тишины, нарушаемой лишь этим необъяснимым звуком.

Внезапно, луч Тони упал на что-то впереди. Что-то, лежащее на земле, в темноте. Они приблизились, их фонари дрожали.

Перед ними предстала ужасающая картина. Это было тело. Молодое, женское тело. Искалеченное, разорванное на части. Одежда, когда-то бывшая белым платьем, была порвана в клочья и окрашена кроваво-красным. Тони почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он узнал ее. Это была Лира.

– Боже мой… – прошептала Оливия, прикрыв рот рукой.

Сандерс издал тихий стон, отшатнувшись. Даже Уинслоу, казалось, потерял свое невозмутимое спокойствие, его лицо стало бледным, как пепел.

В этот момент, из глубины, раздался тот же рёв. Но теперь он был не просто звуком. Он был воплощением первобытной ярости, ощутимой угрозой. И он был совсем рядом.

Ужас, охвативший их при виде растерзанного тела Лиры, мгновенно сменился новым, ошеломляющим страхом. Рёв, который донесся из темноты, был не просто звуком; он был физической силой, проникающей в тело, заставляющей каждую клетку трепетать от первобытного ужаса. Он исходил из глубины пещеры, приближаясь, словно сама тьма обрела голос и ярость.

Тони, застывший на месте, увидел, как луч его фонаря дрожит, освещая мрачное пространство. Его разум, тренированный годами научного познания, отказывался принимать реальность. Но инстинкт самосохранения, древний, как мир, кричал: “Беги!”

И они побежали.

Это был не бег, а хаотичное, паническое движение, движимое чистым, животным страхом. Они не разбирали дороги, спотыкаясь о камни, врезаясь в стены. Сандерс, всегда более слабый физически, отставал, его крики смешивались с их тяжелым дыханием.

За спиной послышался новый звук – тяжелые, шаркающие шаги, сопровождаемые низким, утробным рычанием.

– Быстрее! – крикнул Тони, его голос срывался.

Луч его фонаря выхватил впереди нечто. Огромное, черное, покрытое густым, косматым мехом. Оно было неестественно высоким, около четырех метров, его массивные лапы с когтями, казалось, могли разрывать камни. Но самым жутким были его глаза – два белых, бездонных круга, светящихся в темноте, лишенных всякого выражения, лишь чистого, хищного голода.

Оно набросилось стремительно, как темная молния. Огромная пасть раскрылась, обнажив ряды острых, как бритва, зубов. Тони увидел, как оно схватило Оливию. Раздался короткий, пронзительный крик, мгновенно оборвавшийся треском. Чудовище раскусило ее тело пополам.

Сандерс, увидев это, закричал не своим голосом, в его глазах читалась полная потеря рассудка. Он споткнулся и упал. Тони не мог остановиться. Желание жить, инстинкт самосохранения оказались сильнее. Он слышал, как позади раздался крик Сандерса, такой же резкий и короткий, как и у Оливии.

Уинслоу, который бежал следом, тоже закричал. Его крик был полон не столько боли, сколько какого-то древнего, фатального понимания. И он оборвался.

Тони бежал. Бежал без оглядки, чувствуя, как его легкие горят, а ноги подкашиваются. Он слышал за спиной отдаленный, чудовищный рёв, который, преследовал его, отражаясь от стен пещеры. Он бежал, его разум был затуманен страхом, единственной целью было выбраться на свет, на воздух, подальше от этой бездны ужаса.

Коридоры пещеры сменялись, но Тони не мог разобраться, куда бежит. Он просто бежал, пока не увидел впереди просвет. Он собрал последние силы и рванулся к нему.

Он вывалился из узкого прохода, спотыкаясь и падая на влажную землю. Он был снаружи. Он выжил.

Когда Тони поднял голову, он увидел, что на поляне перед входом в пещеру собралось всё племя. Они стояли молча, их копья были направлены прямо на него. Впереди, как грозная фигура, стоял Талидото.

– Ты потревожил его, – сказал Талидото, его голос был глубок и спокоен, но в нем звучала холодная решимость. – Ты пробудил его. Ты принес смерть.

Тони пытался подняться, его ноги были слабы. Он попытался что-то сказать, но из его горла вырвался лишь хрип.

– Ты должен вернуться. Туда, откуда пришел. Исполнить свой долг.

– Нет! – вырвалось у Тони, слабый, но отчаянный крик. – Вы не понимаете! Там… там монстр! Он убил их!

Талидото не дрогнул. – Ты вызвал его. Теперь ты должен быть с ним. Или мы убьем тебя здесь.

Тони огляделся, ища спасения, но повсюду были копья. Его взгляд упал на вход в пещеру, который теперь казался еще более зловещим.

Он попытался броситься прочь, но его тут же схватили сильные, жилистые руки мужчин племени. Его тащили, сопротивление было бессмысленным. Он видел, как племя снова начало собирать камни. Большие, тяжелые камни.

Перед тем, как его втолкнули в узкий проход, он мельком увидел лицо Талидото. В нем не было злобы, лишь неизбывная, вечная печаль.

И последнее, что он почувствовал, прежде чем тьма полностью поглотила его, был запах сырой земли и ощущение того, что он возвращается в то же место, откуда бежал. Место, которое он сам выбрал, стремясь спасти, но которое стало его могилой. Он был замурован. Как и та растерзанная девственница и его мёртвая команда.

Последняя мысль, которая пронзила его сознание, была не о его собственной смерти, а о том, как легко природа, или то, что она породила, может стереть все на своем пути.

Он закрыл глаза, пытаясь смириться с неизбежным.

Много лет спустя. Новая экспедиция прибыла на те же земли. Они нашли остатки деревни, заросшие джунглями, и услышали от немногочисленных, потомков племени, легенды о горе, которая требовала жертв. Горе, где в пещере живет дух, питающийся теми, кто нарушает его покой.

Иногда, в особенно тихие ночи, когда ветер свистел над вершиной, казалось, что с горы доносится слабый, протяжный рёв. Рёв, который отражает эхо неисполненного долга и первобытного ужаса, запечатленного в камне. Эхо Тони Стэнтона, Оливии Харпер, Артура Сандерса, и многих других, чьи жизни оборвались, пытаясь прикоснуться к тайне, которая никогда не должна была быть раскрыта.

Поворот Не Туда

Тяжесть рабочего дня – это не просто физическое утомление. Это тягучее, въедливое чувство, пропитывающее каждую клетку тела, каждый нерв. Пыль цеха, пропитанная едким запахом машинного масла и металла, казалось, оседала даже на внутренних органах, а монотонный гул станков, сопровождавший меня долгие часы, эхом отдавался в висках. Единственным моим желанием, пульсирующим как последний огонек надежды, было добраться до дома. До моей тихой гавани, где этот въевшийся аромат сменится запахом свежеиспеченного хлеба моей жены, а монотонный гул – нежным шепотом вечерних новостей.

Привычная дорога, испещренная шрамами времени и небрежного ремонта, для меня была скорее другом, чем просто маршрутом. Ее каждый поворот, каждую выбоину я знал наизусть. Она была предсказуема, надежна, спасительным туннелем, ведущим в мой мир. Но сегодня, когда мои фары прорезали сгущающиеся сумерки, этот друг обернулся врагом.

Наглухо перекрытый участок. Груда щебня, сияющая под искусственным светом прожекторов, громоздкие, рычащие машины, чьи ковши казались хищными зубами, вгрызающимися в асфальт. И, в центре этого хаоса, фигура рабочего. Его руки, скрещенные на груди, словно каменные, выражали полную безапелляционность. Его взгляд, скрытый под козырьком каски, казался непроницаемым.

“Извините, сэр, дорога перекрыта. Временно”, – его голос, гулкий, усиленный эхом бетонных стен, прорезал вечерний воздух, звуча как холодный, безличный приговор. – “Вам придется вернуться чуть назад и повернуть направо. Там объезд. Обычная практика в таких случаях”.

“Чуть назад… направо”. Простые, будничные слова, которые должны были лишь слегка удлинить мой путь, добавить несколько лишних минут к моей долгой дороге домой. Без тени подозрения, с легкой досадой, присущей любому, чьи планы нарушены, я выполнил инструкцию. Мой верный старенький седан послушно исполнил мой поворот, и я углубился в неизвестность, предвкушая, как скоро снова окажусь на знакомом, родном асфальте.

Но дорога, в которую я свернул, становилась все более чужой. Исчезли привычные приметы, которые служили мне путеводными звездами: облупившиеся заборы, чьи ржавые узоры рассказывали свои истории, редкие, уютные домики с теплыми огоньками в окнах, вечно спешащие навстречу, но дружелюбные машины. Вместо них – бесконечные, идеально ровные полосы асфальта, словно зеркало, отражающее мрачное небо. А по обеим сторонам – идеально ровные ряды зданий. Высоких, солидных, с фасадами из темного камня, с окнами, зияющими как пустые, черные глазницы. Я попал в город.

Город, который не просто выглядел заброшенным, он был пуст. Абсолютно, мертвенно пуст. Я вглядывался в каждую витрину, пытаясь уловить хоть какое-то движение, хоть тень человека, но тщетно. Мое сердце сжималось от необъяснимого страха. Улицы, широкие и безлюдные, напоминали декорации к грандиозному, но так и не снятому фильму-катастрофе. Мой автомобиль, единственный живой звук, царапающий тишину, казался кричащим анахронизмом, неуместным на этом кладбище цивилизации.

Попытки проехать сквозь этот немой, пустой лабиринт оказались бессмысленны. Каждый раз, когда я думал, что пробиваюсь к выезду, когда слабая искра надежды уже вспыхивала в груди, я оказывался на той же самой улице, перед теми же самыми безликими зданиями. Замкнутый круг, зловещая петля, затягивающаяся с каждым пройденным километром. Я ехал покругу. Чувство беспомощности начало медленно, но верно подкрадываться, холодными, скользкими пальцами сжимая горло.

Я остановил машину, дрожащими руками пытаясь вытащить мобильный телефон. Экран вспыхнул, но привычных полосок оператора не появилось. Ни единой. Словно весь мир, из которого я так отчаянно стремился вернуться, просто растворился, испарился, оставив меня в этой призрачной, застывшей копии реальности.

И тут, вдали, среди безмолвных строений, я увидел ее. Женщина. Сгорбленная, погруженная в свое горе, роющаяся в переполненном мусорном баке. О, как я возликовал, увидев хоть какое-то проявление жизни, хоть какой-то признак того, что я не единственный разумный обитатель этого мира! Я выскочил из машины, спотыкаясь на ровном асфальте, и бросился к ней, словно утопающий, хватающийся за соломинку.

“Простите! Помогите!” – мой голос, искаженный отчаянием, вырвался из груди. – “Где я? Что происходит?”

Она не отреагировала. Ее движения были медленными, механическими. Словно она была марионеткой, дергаемой невидимыми нитями. Я попытался схватить ее за плечо, чтобы привлечь ее внимание, чтобы заставить ее посмотреть на меня. Но моя рука… моя рука прошла сквозь нее. Словно сквозь дым. Сквозь тень. Сквозь призрак.

Я отшатнулся, сердце бешено колотилось в груди, заглушая все остальные звуки. Оглядевшись, я застыл в абсолютном ужасе. Город, до этого казавшийся пустым, теперь был наполнен людьми. Сотни, тысячи. Они шли по улицам, сидели в кафе, смеялись, разговаривали. Они были живыми. Но они меня не видели. Не слышали. Я был невидимкой, призраком в этом мире призраков. Мой крик, вырвавшийся из глубины отчаяния, был настолько пронзительным, настолько полным ужаса, что, казалось, мог бы расколоть стекло, но он остался без ответа, утонув в беззвучной симфонии этого мира.

Резкий, судорожный вздох. Грудь тяжело вздымалась, легкие горели, словно после долгого пребывания под водой. Я резко поднял голову. Яркий, режущий глаза свет. Я в своей машине. Я уснул. Какой странный, пугающий, до жути реалистичный сон.

Я выбрался из машины, пытаясь встряхнуть головой, прогнать остатки липкого, тягучего сна. Свежий, но какой-то мертвый, безжизненный воздух города обволакивал меня. Я огляделся. Пустые улицы, безликие, молчаливые здания. Это не сон. Я все еще здесь.

Снова телефон. Надежда, такая хрупкая, такая эфемерная, но такая живучая, заставила меня снова взглянуть на экран. Экран вспыхнул. Сети по-прежнему не было. Ни единой полоски. Словно этот город был изолирован от всего мира, заброшен в какую-то временную аномалию, где законы физики и реальности не действовали.

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багровые, тревожные тона. Тени начали удлиняться, сливаясь друг с другом, делая пустые улицы еще более зловещими, еще более угрожающими. Наступала ночь. Я стоял у своей машины, чувствуя, как холод пробирается под одежду, несмотря на летнее тепло, которое, казалось, тоже не хотело проникать в это царство вечной тишины. Что делать? Куда идти? Выхода нет. Я заперт.

Внезапно, вдали, среди монотонной линии горизонта, мерцающие огни. Фары. Они приближались. Надежда, которая уже почти угасла, начала разгораться с новой, ослепительной силой. Я начал махать рукой, отчаянно, из последних сил, словно от этого зависела моя жизнь. И фары остановились.

Из автомобиля, блестящего под светом фар, вышел мужчина. Высокий, худощавый, с проницательным взглядом, в котором, казалось, таилась древняя мудрость. “Аннот”, – представился он, протягивая руку.

“Я Стюарт”, – ответил я, его рукопожатие было крепким. – “Где я? Почему я не могу выбраться?”

Аннот взглянул на меня с легкой, почти незаметной грустью, словно опытный врач, сообщающий пациенту нерадостную весть. “Это город, который давно оставлен. Люди часто путаются здесь, особенно в сумерках. Дорога закольцована, и если не знаешь, то не поймешь. Когда будете выезжать, нужно свернуть налево, по узкой дороге, которая почти незаметна”.

Он предложил мне сесть в свою машину. “Я тоже еду домой. По тому же пути. Вам просто нужно следовать за мной. Я помогу вам выбраться”.

Надежда, эта коварная спутница, снова вернулась, забравшись в самые укромные уголки моей души. Узкая дорога. Поворот налево. Это должно было быть решением. Это был мой шанс. Я сел в свою машину, чувствуя, как в груди разливается тепло, словно я уже стоял на пороге своего дома, и поехал за Аннотом. Мы свернули. Действительно, за густыми, огромными кустарниками, словно скрытая от посторонних глаз, таилась узкая, почти незаметная тропа.

Я был так поглощен облегчением, так сосредоточен на том, чтобы не потерять из виду машину Аннота, что почти не заметил, как что-то огромное, врезалось сбоку в мою машину. Резкий, леденящий душу скрежет металла, чудовищный удар, и мир перевернулся. Машину занесло, она взмыла в воздух, словно игрушка, и с оглушительным грохотом упала на бок. Я потерял сознание, унесенный в бездну темноты.

Открыв глаза, я почувствовал резкую, пульсирующую боль. Железные браслеты сжимали мои запястья и лодыжки, надежно закрепляя меня на чем-то твердом и холодном. Руки и ноги были зафиксированы, не давая совершить ни малейшего движения. Над головой горел яркий, стерильный свет, словно софит. Вокруг стояли два человека в белых халатах, их лица были скрыты масками.

“Что… что со мной произошло?” – прохрипел я, пытаясь сфокусировать зрение, понять, где я нахожусь. Голос звучал чужим, слабым.

Один из них, тот, что стоял ближе ко мне, повернулся к другому. Его голос был ровным, безэмоциональным. “Наркоз, похоже, плохо справился. Его больше не осталось”.

Он развернулся ко мне и подошёл. И тут я его узнал. Человек в белом халате, тот, чьи глаза были видны над маской, был Аннот. Его глаза, которые казались мне такими добрыми и спасительными, теперь смотрели с пугающей, ледяной отстраненностью.