Читать онлайн Аномалия. За гранью огня

Любовь сильнее времени и пространства. В наших сердцах горит вечное пламя, которое указывает путь друг к другу.

«Любовь может зажечь Вселенную.

Любовь может спалить мир дотла.

Любовь может возродить свет.

Любовь может создать красоту даже во мраке»

ПРОЛОГ (Что привело нас к этому)

Свет прекрасен. Но звезды видны только в темноте.

Весна 2021.

Мы всего лишь хотели любить. Но реальность оказалась жестокой.

– Ник, я не могу… ты ранен, – задыхаюсь от мучительных слез.

Он не сводит с меня глаз, но в его взгляде – лишь холод и пустота. Сплошная тьма.

– Зачем ты сделала это?

– Тебе нужна помощь. Я не могу смотреть, как ты…

– Я просил тебя всего лишь довериться мне. Зачем ты выдала нас? – острый лед в его голосе режет мою душу на лоскутки.

Я зажмуриваюсь и обхватываю себя руками. Мы несемся в самое пекло кошмара, и на этот раз все мои страхи реальны. Все повторилось. Снова и снова. Гораздо хуже, чем четыре года назад. Я чувствую, как приближается что-то невыносимо страшное. Что-то, что изменит нас навсегда. Но точно так же, как и тогда, я не знаю, что из случившегося с нами – правда, а что – ложь.

Любовь? Зависимость? Игра?

Не понимаю, что царит в его голове. И хуже всего – не понимаю себя.

– Придумай какую-нибудь красивую сказку о том, как я ужасным образом принуждал тебя ко всему, что произошло. И может быть, получишь шанс начать все заново, – хлестко ранит он. – Уверен, что ты сможешь найти мне замену.

Мое сердце замирает и превращается в безжизненный комочек. Мне больно. Не хочу осознавать насколько. Эта боль не имеет пределов, не оценивается по привычной шкале. Она заполняет каждую клеточку тела, пробирается в потайные уголки, стирает мысли, чувства, мечты. Меняет меня, разбивает на миллионы атомов и собирает вновь в другом порядке. Будто мы были всегда связаны прочными нитями, а сейчас их выдирают вместе с частичками сердца и души. Наша связь никогда не исчезнет.

Мы мечтали, надеялись, любили. Но я… кажется, я все разрушила. Снова смотрю на Ника, запоминая все детали любимого лица, и читаю в синих глазах невысказанные жестокие обвинения. Впервые его взгляд полыхает неприкрытой ненавистью, обращенной ко мне.

Я не могла поступить иначе. Не могла рисковать им.

Я никогда бы не отказалась от нас.

Смогу ли я когда-нибудь испытать хотя бы десятую долю этих чувств? И стоит ли? У всего есть цена. Ценой пламенной любви оказалась лютая агония потери.

– Ты… ты ведь любишь меня? – робкий, тихий всхлип срывается с губ.

Ник смотрит на меня. Долго, пристально, безжалостно. И там, на самом темном, безжизненном дне его души, тают мои невесомые надежды. Весь свет, что был в нас, медленно гаснет.

– Ты… отличалась от всех. Тебя я любил. Но теперь это неважно.

***

Беги быстрее, чем я смогу тебя догнать. Уезжай, смени имя. Сделай все, чтобы я не нашел тебя. Или это никогда не закончится.

ГЛАВА 1. Я тебя нарисую

Кэти

Май 2020

Белая пустыня. Снежное безмолвие. Кристаллическая тишина. Ослепляющий блеск солнца на заснеженных вершинах среди плотных облаков. Все вокруг утопает в мягкой, воздушной перине из толстого слоя снега. Я бегу. Так быстро, что при каждом вдохе режет под ребрами. Неземная красота слепит меня, накрывает обманчивой безмятежностью, сквозь которую быстро просачиваются другие чувства: растерянность, тревога, горькое сожаление. Темная машина вдалеке набирает скорость и превращается в крохотную точку на петляющей узкой дороге.

Я не успела.      

– Начинается сильная буря, – говорит кто-то. – Какое ужасное стечение обстоятельств. Многие исчезли, никаких следов. Их будто затянуло в черную дыру. Если они попадут на остров, то больше никогда не вернутся. Так бывает. Тяжелое время.

Не вернутся. Никогда. Жуткое слово звенит сотней колоколов. Растущая истерика сковывает все мышцы, пока горькие слезы застилают мир. Почему никто не может помочь? Почему я не позвонила ему раньше? Почему не успела предупредить? Я могла спасти его. Могла изменить все. Рыдания стягивают горло, я задыхаюсь от отчаяния и чудовищной безысходности.

Реву так долго, что вся окружающая обстановка теряет четкость, яркость и пропитывается чернотой и тленом, сужаясь вокруг меня. Опоздать – это так страшно, так невыносимо больно.

Поблизости много знакомых и незнакомых людей, но все они чужие. Отхожу от домов и бегу из последних сил. Боль и горе заливают душу и сердце вязкой смолой. Я готова на все. Лишь бы увидеть его. Лишь бы помочь ему.

Мои ноги вязнут в сугробах. Идти дальше тяжело, но я продолжаю путь до тех пор, пока окончательно не слабею. Опускаюсь на землю. Рядом ни души. Он не может исчезнуть. Нет. Только не навсегда. Только не так. Начинающаяся метель таит смертельную опасность. Я это знаю, но не могу пошевелиться. Я должна была остановить его, должна была придумать способ позвать на помощь, должна была найти лучший выход. Я должна…

Как же здесь холодно.

Застываю на краю замерзшего озера. Слезы струятся по щекам и падают вниз золотистыми каплями. Моргаю и не могу поверить: сквозь растопленное слезами белоснежное покрывало пробиваются черные и розовые цветы. Хрупкие и нежные, отчаянно стремящиеся к свету. Порыв ветра заставляет поднять глаза. Вдалеке, у самого подножия гор, около одной из пещер, я вижу его силуэт. Каменею на мгновение, будто слыша треск электрических зарядов. Моргаю снова, и он исчезает. Перевожу взгляд на озеро, замечая короткую вспышку света и какое-то движение. Дыхание сбивается с ритма. Подползаю ближе. Крохотные трещины расходятся по толстому льду. Под ним в воде вспыхивает пламя, внутри которого виднеется девушка. На ней платье из цветов и лепестков огня. Она кажется неживой, далекой, но стоит мне приглядеться, как девушка открывает глаза. В них спрятана глубинная, всепоглощающая боль. Жуткий холод сползает по позвоночнику, потому что эта девушка – я.

***

Распахиваю глаза, все еще горящие от фантомных слез. Так хочется пить, что даже простой вдох царапает горло. Не могу сдвинуться с места. Тяжелое бремя реальности придавливает меня к кровати. Сколько я проспала? После лекарств жутко болит голова, а к горлу подкатывает тошнота.

Дурные сны преследуют почти каждую ночь. И в них я всегда остаюсь одна. Иногда видения ощущаются правдивее реальности, в которую не очень хочется возвращаться.

Взгляд неосознанно плывет по унылой маленькой комнате пансионата, где я провела последние три года. Светлые стены, серый пол. Старенький шкаф, стол, стул и скрипящая кровать, на которой я лежу. Неоткрывающееся окно, завешенное плотными жалюзи. Мысли скользят дальше. Разбитый учебный корпус, куда я хожу почти каждый день. Ежедневное заполнение бестолковых журналов и угнетающие процедуры, ставшие неизбежной частью долгой терапии. Жалобное завывание ветра по вечерам, звучащее в унисон с моими тоскливыми мыслями. Беспроглядное одиночество. Движение по инерции и глупые надежды это изменить. Все годы в Лурке я тайно лелеяла мечты о свободе, рано научившись молчать, проглатывать обиды, жить внутри себя, послушно посещая врачей и психологов. Смириться и навсегда потеряться в серой рутине. Или надеяться, верить и не сдаваться?

Тяжелый шлейф снов тянется за мной почти осязаемым дурманом. Я застреваю в безвременье. Стук в дверь замыкает цепочку размышлений.

– Лекция начнется через десять минут, поторапливайтесь!

Медленно, размеренно дышу, заново склеивая себя по кусочкам. Надеваю джинсы, футболку, собираю длинные светлые волосы в хвост и долго разыскиваю нужные тетради и учебники. Не могу сосредоточиться. Дурацкий сон. В нем снова он.

Похожее место уже снилось несколько лет назад, когда я была полна детских мечтаний. Сияющий снег, защищающие от внешнего мира горы, светлый дом. Я нарисовала эту картину и оставила ему. Мне казалось, что она станет олицетворением красоты и счастливого будущего. Сегодня же я увидела отчаяние, слезы, черно-розовые цветы и свою полуживую оболочку. Все изменилось. Я не чувствую себя живой, но в этих странных снах до сих пор ощущаю проблески завядших эмоций. Недоумение, потрясение, страх, тоска, боль, притяжение, грусть, отчаяние, вина, нежность, разгорающийся трепет, зависимость – лишь малая доля того, что остается внутри после ночных фантомных встреч. Не помню, когда это началось. Я с раннего детства видела необычные сны и порой жуткие кошмары, из-за которых оказалась в одном из Центров «Ресуректона» в первый раз.

Не рассказывай им наши сны, спрячь картины.

Заглушаю голос в голове и иду в просторный светлый холл, где каждую неделю мы смотрим лекции об истории Империи Вельрум, о проекте «Ресуректон» и о целях терапии в специальных Центрах. Каждый раз одно и то же, словно примитивный гипноз. Но я делаю вид, что внимательно слежу за изображением на огромном экране проектора.

– Ученые всей страны усердно трудились над созданием лекарств от смертельных болезней и искали разгадки недоступных тайн разума и души. Невиданные ранее достижения оказались под угрозой полного уничтожения из-за амбиций семей округа Альрентер, привыкших единолично править Вельрумом. Они организовали кровавые восстания ученых, рабочих фабрик, институтов и корпораций, чтобы похитить и присвоить научные открытия, скрыть их от людей и использовать в жестоких целях. Существуют доказательства, что под предлогом совместной разработки лекарств они тайно создавали ужасающий вирус и проводили опыты над людьми. После Восстаний Вельрум, всегда славившийся верностью, отвагой и доблестью, навсегда вычеркнул территорию Альрентера из своего состава, сохранив шесть остальных округов – Блэкмунд, Сантум, Рокаду, Фэминг, Терленд и Метрос.

Кадры сменяют друг друга. Фамилии, имена. Семья Веллинтер, предавшая своих партнеров. Семья Мертенс, предотвратившая катастрофу…

Мертенс… отвожу взгляд от экрана и притворяюсь, что занята конспектом, выводя разломанное сердце на полях. Любое напоминание о нем отдается болезненным уколом под ребрами.

Я ненавижу то, что происходит между нами. Его последние слова, всплывшие в памяти.

– Результаты некоторых исследований были утеряны, но большую часть удалось спасти. Благодаря им мы делаем мир лучше, а жизнь миллионов людей становится комфортнее.

Смотрю на цифровой браслет на руке и крепче сжимаю карандаш.

– Лирид – это уникальная разработка округа Блэкмунд и города Лиртем. В мире нет аналогов. Изобретение отображает цветовую схему энергий, формирующих душу, разум и тело. Это помогает лучше узнать себя, окружающих, свои потребности и возможности. Лирид позволяет обнаружить нарушения, болезни и проблемы, чтобы своевременно помочь вам. Это ключ будущего.

Глухая боль начинает пульсировать в висках. Здесь слишком душно и много людей. Я не смогла подружиться ни с кем из них. Потому что все они – не Картер, не Лея и не… Ник. Три года я ограничивалась поверхностными разговорами с соседями по пансионату и ловила редкое удовольствие от анонимного общения в социальной сети с девочкой под ником Сирин. Мы познакомились на странице, посвященной искусству. Я создала небольшой блог, где изредка публиковала свои рисунки. Год назад она удалила профиль, прервав переписку.

– Мисс Нейман, мистер Гринель ждет вас у себя, – произносит одна из медсестер. Заглушая внутреннее сопротивление, я медленно бреду по белоснежным коридорам, украшенным абстрактными картинами и научными статьями. На мгновение кажется, что всего этого вовсе не существует в реальности. Поднимаюсь на лифте на последний этаж и почти сразу оказываюсь в залитом солнцем кабинете. Большие окна открывают вид на весеннее голубое небо, даря обманчивое ощущение свободы. Будто смотрю на огромный мир сквозь толстое стекло аквариума.

– Снова витаешь в облаках, Катарина? – сдержанно улыбается Виктор Гринель, указывая рукой на большое кожаное кресло возле стола. – Присаживайся.

Я молча занимаю место напротив мужчины. Виктор – мой врач и куратор в пансионате. Наши встречи регулярны, но мало чем отличаются друг от друга.

– Как дела? Снова снятся кошмары? – сочувствующий внимательный взгляд темно-карих глаз и отточенное самообладание не вызывают никаких эмоций.

– Я не помню, – полуправда хуже прозрачной откровенности с ним. Я действительно многое забываю.

– Болит голова?

Киваю, следя за монотонно движущейся стрелкой настенных часов.

– Мне требуется больше твоего доверия. Никто не хочет тебе зла, Катарина. Пришли результаты последнего тестирования, – замираю, цепляясь за надежду. Хочу, чтобы все это быстрее прекратилось. – Никаких изменений. Мне жаль.

Мой Лирид по-прежнему наполовину черного цвета. Если затемнение достигнет семидесяти процентов, мне откажут в свободном статусе и назначат принудительное лечение в закрытой зоне, по сравнению с которой пансионат Лурка, скорее всего, покажется сказкой. О зонах не принято распространяться, но пугающие истории давно витают в обществе.

Проект «Ресуректон» возник около двадцати лет назад. Когда-то мой дедушка работал над его развитием и с энтузиазмом рассказывал об изменениях, которые ждут мир. Кто мог предположить, что я попаду в категорию неприятной аномалии?

Недавно в Вельруме ввели правило ношения специальных браслетов с небольшим электронным дисплеем в виде плоского кристалла различных форм – Лирида. Браслеты служат своеобразным идентификатором личности и содержат всю основную информацию: имя, дату рождения, место жительства, особые сведения. Внутри, под дисплеем, каждый Лирид окрашен в уникальное сочетание цветов. Постепенно браслеты превратились в повседневный атрибут и даже подобие модного аксессуара. Люди считают его компасом современного мира и восторгаются маленьким изобретением. В том случае, если их цвет отличен от черного.

Обычно в Лириде выделяют один или два доминирующих цвета. Например, преобладание зеленых оттенков сигнализирует о тяге к точным наукам, хорошей логике, внимательности, благородности, остром уме и скрупулезности. Красно-оранжевые цвета характеризуют лидерство, упорство, склонность к управлению и контролю. Желтые оттенки подчеркивают чуткость, общительность и отзывчивость, стремление помогать окружающим. Сине-голубые цвета указывают на физическую силу, выносливость, активность и веселый нрав. Розовые, пурпурные, фиолетовые тона стали символами творчества, а коричневые – соответствуют коммерческим способностям, торговле и коммуникабельности. Чем ярче цвета, тем лучше. Помутнение и тусклость браслета часто говорит о развитии каких-либо заболеваний, а своевременная подпитка внутренних сил при помощи специальных процедур позволяет восстановить организм и избежать тяжелых проблем.

Черный цвет означает «бракованность» Лирида или Аномалию – нарушение гармонии разума, тела и души, которое может привести к серьезным психическим отклонениям и неизлечимым болезням. После Восстания появились слухи, что черный цвет встречается у носителей опасного вируса и что из-за него большая часть жителей Альрентера превратилась в Диких и Бездушных существ. Это случается, если Лирид почти полностью окрашивается в черный. Говорят, что душу человека поглощает тьма. Считается, что затемнение можно исправить при помощи специальной терапии.

Первое тестирование проходит в одиннадцать лет и затем повторяется каждые полгода. Все одиннадцатилетки с замиранием сердца предвкушают, каким окажется цвет Лирида, будто в кривом подобии фантастической сказки. Свой первый тест я прошла в Сантуме, и там все было иначе. Никаких разговоров о ненормальности и закрытых зонах, никаких откровенных запугиваний и косых взглядов. Черно-розовый, с легким перламутровым сиянием браслет казался мне красивым, пока я не оказалась в Лиртеме. Чуть позже все изменилось и в Сантуме. Того светлого мира, который окружал меня в детстве, больше не существовало.

Сначала систему Лиридов начали тестировать в младших и средних Академиях, чуть позже внедрили для поступления в старшие Академии, для распределения стипендий и грантов, затем – для устройства на работу. Обращать внимание на цвет браслетов стали даже при повседневном знакомстве. Надеюсь, что когда-нибудь я смогу не думать об этом и избавлюсь от перешептываний за спиной.

– Хочу признаться. Не смотря на замкнутость, ты – одна из моих любимых подопечных, – Виктор поправляет халат, накинутый на дорогой костюм. – Твой случай интересен тем, что в Лириде проявлены два цвета: глубокий черный и нежно-розовый. Своеобразный дуальный кристалл с легким мерцанием, которое встречается редко. Обычно оттенков гораздо больше, и мы постепенно выделяем среди них основные.

Последние фразы произнесены с небольшой иронией, но я не нахожу ничего смешного или ободряющего. Хочется всего лишь не выделяться среди остальных. Впервые я оказалась в Коррекционном Центре Радиант в пятнадцать лет. Там же познакомилась с Картером и Леей, там же сблизилась с ним. Пожар, его ранение, смерть дедушки усугубили переживания, тревогу, панические атаки, кошмары, бессонницу и головные боли. Так я оказалась в пансионате Лурка. Мое нестабильное состояние послужило очередным подтверждением новых исследований.

– Кэти, мне жаль, что ты упорно не идешь на контакт. Нам всем было бы легче, – мистер Гринель прочищает горло. – К тебе гость. Небольшой сюрприз.

Я не люблю сюрпризы. Оборачиваюсь и с удивлением обнаруживаю маму, застывшую на пороге кабинета.

– Здравствуй, Катарина. Виктор, – сухо роняет она и закрывает за собой дверь.

– Здравствуй, Натали. Как добралась?

Они перекидываются скупыми фразами, пока внутри меня растет смятение. Мама навещает меня не чаще одного раза в месяц и была здесь недавно. Ее серьезный вид слегка царапает нервы.

– Катарина, твоя мама приехала, чтобы рассказать новость.

Неловкое повисшее молчание еще больше отдаляет нас друг от друга. Она медлит и явно подбирает нужные слова.

– Я забираю тебя обратно домой, в Лиртем. Новый учебный год ты начнешь в нашей Средней Академии.

– Что? – непроизвольный возглас срывается с губ, пока ее слова раздаются в голове тонким звоном. – Почему?

– Не вижу радости на твоем лице, – мама поправляет выбившуюся из пучка прядь волос. – Чем ты снова недовольна? Разве не хотела уехать из пансионата?

Хотела. Но куда? «Обратно домой. В Лиртем». Я не уверена, что мой дом там. И не хочу возвращаться, чтобы столкнуться лицом к лицу с прошлым. С ним. Я не готова. Никогда не буду готова. Одно упоминание этого города выуживает из памяти ранящие картинки.

– Это неожиданно, – выдавливаю я. – Мы не говорили о возвращении.

– Если ты не хочешь находиться в пансионате, не хочешь ехать домой, то может стоит подумать о более строгом и закрытом учреждении?

– Натали, – обманчиво мягко тормозит ее мистер Гринель. – Новость действительно получилась неожиданной. Ей нужно осознать и принять это. Кэти, возможности исследований и лечения в этом пансионате достаточно ограничены. К тому же я, как твой куратор, хотел бы больше участвовать в терапии, а это возможно только в Лиртеме. Центр Радиант обладает лучшей исследовательской базой в стране и предлагает своим подопечным экспериментальные программы. Участвуя в них, вы получаете шанс на стипендии, гранты для полной или частичной оплаты обучения. Твоя мама дала согласие опекуна. Ты будешь учиться в Академии Лиртема. Я преподаю там в свободное время. Прекрасное лечение под наблюдением лучших специалистов, бонусы, рекомендации от одного из сильнейших учебных заведений не сравнятся со слабыми условиями пансионата. У тебя будет гораздо больше возможностей, чтобы успешно начать взрослую жизнь.

– Ты дала согласие? – обращаюсь к маме, пропуская красочно описанные перспективы. – Без разговора со мной? А как же мое мнение?

– Это невыносимо. С тобой невозможно разговаривать по-нормальному. Сплошные претензии и эгоизм. Ты слушала, что говорил мистер Гринель? Что из всего перечисленного тебя не устраивает?

Меня не устраивает роль бездумной куклы в этом фильме. Обида вскипает в груди и быстро тухнет под строгим взором. Не хочу никаких экспериментальных программ. Я хочу начать новую жизнь где-нибудь подальше отсюда. Тихую, незаметную, понятную жизнь. Но я снова проглатываю слова, пытаясь выровнять дыхание. Глубокий вдох – глубокий выдох.

– Ты всегда думаешь исключительно о себе. Хотелось бы видеть хоть немного ответственности и осознанности.

– Кэти, – голос Гринеля снова прерывает обвинительный монолог, – по натуре я – исследователь и почти всю жизнь положил на благо развития Лиртема и страны. Я, можно сказать, женат на работе и мечтаю внести хотя бы маленький вклад в прекрасное будущее людей. Не буду лукавить и забывать про амбиции. Кто знает, вдруг мне удастся войти в историю как меценату, общественному деятелю и ученому, изменившему судьбы миллионов. Множество рабочих поездок, практик. Ушли годы. Лечение в Радианте – это прекрасный шанс, выпадающий не всем. Я изучал твои документы, ты ведь уже бывала там? Знаю про пожар, но с тех времен Радиант пережил реконструкцию почти всей территории и обзавелся новыми корпусами.

Пожар. Прошло уже три года, но я так и не смогла забыть. Легкое покалывание распространяется от кончиков пальцев до локтей. Ник подстроил пожар. Я едва не погибла. Он бросил меня там. Картер и Лея исчезли. Какой же глупой я была, надеясь завоевать его внимание и дружбу. Я понимала, кто такой Ник Мертенс, и наивно полагала, что жесткость и мстительность не коснутся меня. Голова слегка плывет из-за недостатка кислорода. Просто дыши.

– Я плохо помню, что случилось, – отвечаю как можно спокойнее, выдерживая внимательные взгляды. Виктор кивает. Его благородные витиеватые речи, отрепетированные улыбки не внушают доверия. Но недоверчивость – это одна из множества моих проблем.

– Понимаю, что ты тяжело переживала утрату дедушки, и Лиртем напоминает тебе о нем. Я знал его. Он был блестящим ученым и инженером, хорошим летчиком, преданным и отважным человеком. Вряд ли тебе известно, что он был тяжело болен последние годы, – неожиданный поворот темы заставляет меня прислушаться к словам. Задерживаю дыхание, ощущая, как горечь затапливает сердце. Не отболело. Не отпустило. – Я всегда мечтал, чтобы наши исследования могли помочь таким достойным людям, как он. Не будь так категорична. Проект «Ресуректон» подарил многим новую жизнь. К тому же, мы с тобой уже добились определенных успехов, что подтверждает правильность методов.

Мистер Гринель продолжает говорить, но его доводы остаются на поверхности сознания, не проникая внутрь. Я пытаюсь осознать, что творится внутри меня. Вспышки мыслей, эмоций перекрывают друг друга.

– Ты возвращаешься в Лиртем в конце июня, – ставит точку мама. Не смотрю на нее и ухожу в свою комнату. Не так я представляла долгожданную свободу.

Много думаю в последующие дни. Что ждет впереди? Да, я мечтала покинуть маленький Лурк. После окончания средней Академии я хотела бы уехать в другой округ – в Сантум. Мне нравились красивые, старые города. Мне нравилась спокойная жизнь с дедушкой там, когда я была ребенком. Он обещал, что мы вернемся. Я знаю, что туда до сих пор притягиваются многие творческие люди, выкинутые на обочину после внедрения Лиридов. Сантум – один из последних округов, который до конца не признал результаты проекта «Ресуректон».

Система образования Вельрума разделена на три этапа: младшие, средние и старшие Академии разного направления. В младших Академиях учатся с восьми до семнадцати лет, в средних – с семнадцати до двадцати одного года, в старших – с двадцати одного до двадцати пяти. Младшие и Средние Академии предназначены для освоения базовых знаний и практических навыков. После окончания второй ступени многие устраиваются на работу в крупные предприятия и проходят там дополнительную годовую стажировку, места распределяются в зависимости от цветов Лирида. Обучение в Старших Академиях считается привилегированным и не для всех. Там углубленно изучают науки и искусство. Подавляющее большинство Старших Академий не принимает учеников с черным цветом. Я обожаю рисовать, но не представляю, как зарабатывать деньги на любимом занятии.

Твердое решение мамы не оставляет выбора. Если только я не захочу исчезнуть и превратиться в одного из беглецов, скитающихся по стране. Я могу принять правила игры и попытаться извлечь хоть какую-то пользу. Все происходит так, как должно быть.

Нужно набраться смелости для прыжка в неизвестность и надеяться, что за ним последует полет, а не падение в пропасть под названием Никсон Девон Мертенс. Мне придется столкнуться с ним. Возможно, он даже не помнит меня. И я не должна помнить. Все прошло. Все давно прошло.

***

Растерянность сдавливает грудь в тисках тревоги. Проекция прошлого затмевает будущее. Боль. Страх. Неуверенность. Стыд. Желание оставить все, как есть. Плыть по течению. Возможно, когда-нибудь потом жизнь подарит удачный шанс. Лодка сомнений раскачивается так сильно, что по ночам невозможно погрузиться в глубокий сон.

Последние дни июня собираю вещи, мысленно прощаюсь с Лурком. Привычная утренняя прогулка по сонному городу выравнивает мысли. Покупаю какао в кофейне у старого парка и иду по разбитым дорожкам. Знакомый пейзаж дарит немного спокойствия. Милый дедушка, выгуливающий черного спаниеля, щебет воробьев, ясное небо, спешащая по делам пара, занимающаяся спортом девушка. Внезапный озноб пробегает по спине. Чуть сбавляю шаг и вытаскиваю из рюкзака наушники. Музыка – это помощь и лекарство для моей души. Открываю приложение, нахожу знакомое название. «Орион». Малоизвестный исполнитель, скрывающий лицо и настоящее имя. Завораживающая инструментальная музыка служит прекрасным фоном и вдохновением для работы над картинами. Устраиваюсь на траве неподалеку от небольшого озера и достаю блокнот. Долго сжимаю карандаш в руках, не решаясь разрушить чистоту нового листа, но стоит только начать. Несколько быстрых, четких штрихов, и эскиз наполняется очертаниями снежных гор, озера и цветов. Отпечаток моих снов.

Я продолжаю лелеять наивные фантазии. Как будто что-то внутри создает необъяснимые импульсы. Мечтаю о выставках моих картин, где их увидят другие люди. Возможно, эти рисунки случайно помогут какой-нибудь потерянной, запутавшейся душе, как и мне помогает музыка. В пансионате не поощряются занятия любым творчеством, а комнаты могут проверяться помощниками кураторов. Поэтому обычно я вырываю страницы с набросками и оставляю их где угодно: в парке, небольшой кофейне, сквере. Бывает жаль. Но часто в рисовании завораживает сам процесс, напоминающий медитацию. В Лиртеме я тоже планирую рисовать тайком, потому что мама всегда плохо относилась к этому увлечению.

И снова озноб проскальзывает вниз по шее. Мышцы превращаются в камень. Панических атак не было давно, и мне не хотелось бы ощутить их повторение прямо сейчас. Бегло осматриваюсь по сторонам, не замечая ничего пугающего. Стараюсь вновь сосредоточиться на прорисовке крохотных цветов в снегу. Мне нечего бояться. Лурк – небольшой, тихий городок. В последнее время люди шепчутся о растущей опасности, исходящей от Темных Призраков Альрентера. Пропажа людей, грабежи, убийства, вербовка, шпионаж – все это не сходит с лент новостей, которых нас заставляют смотреть по вечерам.

Сердце не внимает логике здравого смысла. Карандаш падает в траву, и вспышка паники пронзает грудь. Тело сводит от напряжения. Я пытаюсь расслабиться, сконцентрироваться на музыке или на плавающих в озере листьях, когда взгляд цепляется за едва различимый силуэт у громадного дуба на противоположном берегу. Черная одежда, накинутый капюшон. Он наблюдает за мной. В голове грохочет гром. Галлюцинации? Дежавю снов, когтями впивающееся в сердце? Бандиты? Или… щемящая печаль разливается под ребрами, затмевая страх. Когда-то он также наблюдал за мной, пока я рисовала. Нет. Конечно нет. Это глупость. Безопаснее верить в мистику снов, чем в призраков прошлого. Вскакиваю на ноги, хватаю рюкзак и несусь прочь. Обернись, Кэти. Обернись. Если это он, то… то что? Я бы хотела посмотреть, каким он стал. Хотя к чему этот обман? Я видела немногочисленные фото в его соцсетях и знаю, как он выглядит. И все же. Оглядываюсь назад. Никого. От этого еще больше не по себе. Не хочу испытывать судьбу и быстро ухожу из парка.

Почему я до сих пор думаю о нем? Боль сплелась со всеми эмоциями. Я ждала. Не верила в предательство. На что я надеялась? На раскаяние? Дружбу? На то, что он появится здесь и скажет, что все случившееся – обман зрения? Спустя три года я все еще вязну в болоте обид, сожалений, печали и боли. Из-за него я не хочу возвращаться. Из-за него хочу сбежать подальше. Из-за него я прячусь. Смахиваю первые слезы жалости к себе. Я могу быть сильнее. Жизнь не останавливается. Мир продолжает движение, даже если мы замираем на месте.

Я всего лишь хочу быть свободной.

ГЛАВА 2. Это не мой дом

Ник

Ты один из нас. Тебе не стать другим. Ты создан для того, чтобы подчинять и ломать людей. Чем раньше осознаешь свою роль, тем будет легче. Мы на вершине этого мира, а все остальные скоро превратятся в театр блеющих марионеток. Выживут лучшие. Никто не помешает нам править Вельрумом. Твоя внутренняя сила велика, поэтому я хочу, чтобы ты занял достойное место среди избранных.

Выкидываю в окно очередную сигарету и со всей силы давлю на газ арендованной машины. Сегодня пришлось засветить одно из имен фальшивых документов, но не думаю, что это станет проблемой. Оставляю позади неоновые огни города. Адреналин растекается по венам приятными волнами. В этой жизни у меня осталось не так много зависимостей: скорость, курение и…. Блокирую мысли, свернувшие не туда. Съезжаю с моста, погружаясь во мрак. Ни луны, ни звезд, ни фонарей. Прекрасные декорации моего настроения. Сверяюсь с присланными координатами и навигатором и сворачиваю на грунтовую дорогу.

Жизнь – это борьба. Вроде боев, в которых я иногда участвовал. В отличие от ринга, в жизни не всегда есть победители, но обязательно присутствует слишком много дерьма. Выдыхаю вверх сигаретный дым, и на секунду кажется, что в серо-белом облаке мелькает знакомый хрупкий силуэт. Настоящее проклятие.

Впереди показывается строение. Останавливаю машину и выхожу, ощущая, как ночной воздух приятно холодит кожу. Ночь всегда была моим любимым временем. Ночь и тьма. В темноте проще раствориться. В темноте не нужны маски.

Лампочка над облезлым входом мигает зеленым светом. Отличное место для встречи. Впрочем, какие дела – такой и фон. Без раздумий толкаю дверь.

Огромное пространство, заваленное коробками и вещами, напоминает склад. Воняет резиной и гарью. Металлические лестницы по бокам ведут на огражденную площадку. Наверху темнеет несколько дверей. Ни одного окна. Тусклые светильники мерзко потрескивают от нестабильного напряжения. Я выжидаю. В этой ненормальной игре предпочитаю отдать право первого хода другим.

– Мы гадали, придешь ты или нет, – расплывчатые тени выступают из глубины, превращаясь в людей. Это неуловимые Призраки Альрентера. Черные плащи или пальто, черные маски. Стильненько.

– Встречаемся не первый раз.

– Верно. Третий? Сегодня я привел друзей, – Барри шагает вперед, поправляя шляпу. С ним я знаком, и он не прячет стареющую морду за маской. Уродец – один из тайных агентов Альрентера, осевший в Рокаде и ведущий скрытую борьбу против Блэкмунда. – Им тоже интересно. Все еще не могут поверить, что отпрыск главных врагов сам пришел к нам. Это ли не удача? У богатеньких свои причуды. Подростковый протест?

– Все еще не могу поверить, что участвую в дурацкой пародии на фильмы про мафию, – парирую я. – Мы собрались здесь, чтобы попиздеть?

– Похоже, что манерам тебя учили недостаточно хорошо. Не боишься, мальчик?

Я не двигаюсь. Те, кого стоит опасаться по-настоящему, не скрываются за идиотскими масками. Методы запугиваний и манипуляций знакомы мне с ранних лет. Раньше страх был моей тенью, заглушал ревом мысли и эмоции, но со временем я научился скручивать его мертвым узлом и проталкивать так глубоко, что сам поверил в собственную неуязвимость. Боятся все. Кто-то вязнет в топи страхов, а кто-то хватается за призрачный шанс, чтобы выбраться со дна.

– Ваша игра в опасных парней не слишком впечатлила.

– Сомневаешься в наших возможностях?

Сложно не закатить глаза. Я слишком вымотан, чтобы соревноваться в остроумии, поэтому отвечаю честно.

– Мне все равно.

Смешок одного из псов разряжает тишину.

– Клади, что принес. Вот сюда, – медленно произносит Барри. – Посмотрим.

Кидаю черный мешок на сдвинутые ящики.

– Часть информации нам известна, – сообщает грубый женский голос после продолжительного шуршания целлофаном. Внешний вид девушки пропитан мужской энергией, а жесты выдают опытного бойца.

– Разве меня должно волновать, что известно вам? – огрызаюсь я, усталость и раздражение давно въелись под кожу. – Документы о последних легальных и не очень сделках Ресу и Строительной Компании, должностные инструкции, карты с главного компьютера в Центре, несколько ключ-карт, доступ к камерам. Более, чем достаточно.

В прошлый раз я искал информацию, касающуюся незаконной торговли оружием и медикаментами с соседней провинцией, Дезеросом, а еще при помощи Дилана незаметно раскидывал мелкие программы-шпионы по городским сетям и занимался подставными договорами.

– Не кипятись, малыш, – женские ладони опускаются на мои плечи, и я оборачиваюсь, узнавая темноволосую девушку. Мы познакомились в баре, и хитрая сучка вывела меня на нужных людей. – Соскучился?

– Больше одного раза телок не юзаю.

Сбрасываю ее руки и обращаю внимание на три мужские фигуры, подошедшие ближе. Двое рассматривают содержимое пакета, а третий пялится на меня. Что-то в его взгляде кажется подозрительно знакомым. Смотрю на него в ответ, и наемник отводит глаза в сторону.

– Повежливее с моей дочерью, – недовольно морщится Барри. – Луна, отойди от него.

Сосет его дочурка неплохо. А после секса успела поведать трогательную историю о приемном смертельно больном отце, нуждающемся в лечении и секретных технологиях Лиртема, которые были незаконно украдены у Альрентера.

– А ты, – делает паузу, – если еще раз услышу что-то подобное, то найду чем ответить. У всех есть слабые места. Собственно, поиск таковых как раз входит в нашу деятельность. Дети, семьи, подружки. Какая-нибудь милая девочка наверняка ждет тебя в Лиртеме и наивно терпит похождения налево. Выяснить это нетрудно. Если тронешь мою дочь, то мои люди сделают из твоей девушки настоящую подстилку. Понял?

– Вряд ли поиски к чему-то приведут, – сквозь зубы произношу я, не теряя ни грамма самообладания. Почти никакой лжи. В Лиртеме ее нет. Но от одной мысли, что такие уроды могут коснуться ее тела, стягивает внутренности. Пальцы правой руки подрагивают от острого желания достать пистолет. Я отлично стреляю и с удовольствием попаду ему между глаз. – В беседах по душам не нуждаюсь. Моя часть выполнена. Ваша очередь.

– Это была небольшая подготовка, мальчик. Проверка. Неужели думаешь, что парочка вшивых бумажек способна обеспечить попадание в наш круг?

– Можешь засунуть свои шизофреничные речи про ваш круг в одно место. Ты прекрасно знаешь, что мне нужны контакты Норберта Ланге.

А еще помощь в сокрытии тайно выведенных с моих счетов денег, их обналичивание, доступ к оружию, поддельные документы и возможность залечь на дно. Если эти придурки смогут спалить змеиное логово моей семьи – это будет приятным бонусом. Иначе рано или поздно сделаю это сам. Я хочу мести.

Я до сих пор жив и дееспособен из-за наследства деда, который даже после смерти не упустил шанса высмеять отца. Почти половину имущества он отписал на меня, четверть – на Норберта Ланге, и только последнюю четверть раздробил между моей матерью, братом и своими ближайшими партнерами. О Норберте ходят почти такие же легенды, как и о Доминике Веллинтере – правителе Альрентера. С одним исключением: Норберт не изгнан из Вельрума и входит в список основных советников Рокады и Сантума. Но его явление миру – огромная редкость и призрачная загадка. Когда дед был жив, я изредка видел его в Лиртеме. Норберт приезжал и останавливался в гостевом доме, часто проводил время в конюшне, пару раз прятал меня и подарил сделанный им нож с замысловатым узором на рукоятке. После похорон деда отец и тетка пытались убрать Ланге, но покушение не удалось. Говорили, что его независимая резиденция находится на землях между Рокадой, Сантумом и Альрентером, и что он сохраняет контакт с династией Веллинтер.

Я не идиот и осознаю, какой пешкой могу стать в давнем противостоянии между кланами Мертенс и Веллинтер. Оно длится много десятилетий. Сейчас Вельрум поделен на шесть округов, за каждым из которых стоят влиятельные семьи. Альрентер остался за бортом, а Веллинтеры, владевшие им испокон веков, сохранили контроль над таинственной территорией, скрытой за горами и густым лесом.

На горизонте есть два пути. Или затеряться в других странах, существовать на окраинах их миров и забыть себя в вечном бегстве. Потеряться и потерять. Всё, всех. Или попытаться войти в большую игру с сильными союзниками.

– Еще не время, – подает голос один из призраков.

– У Норберта и Доминика нет времени возиться с мелкими паршивцами вроде тебя. Я их представитель. Так что будь добр выполнять поручения. Пока что не вижу особой перспективности, – скалится Барри. – Нам по-прежнему нужны все сведения об обороте лекарств и оружия, о торговле ценным товаром и медицинских сделках. А еще все полные карты забытых тоннелей и Центров. Где-то в ваших краях затерялся ценный клад, который принадлежал Альрентеру. Таких легендарных драгоценных камней нет больше нигде. Их, кстати, использовали при разработке специального оборудования лабораторий Ресуректона.

– Где я достану эти карты? Все сгорело при пожаре во время Восстания. Я и так нашел старые чертежи, о которых никто не знает.

– Должны быть копии.

– И твоя верная стая псов за столько лет не смогла их отыскать?

– Мы были близки к цели. Я же рассказывал. Наш человек погиб несколько лет назад. Самолет рухнул в реку, обломки разбросало на много километров вокруг. Если что-то и было на борту, оно пошло ко дну, – простодушно подмечает урод. Мысли вновь поворачивают в ненужное русло. Алан Хетчерс – погибший летчик. Ее дедушка. – Может быть, стоит поискать в тайных гробницах твоего семейства.

– Если бы там были все карты и сведения, то они бы уже давно и масштабно использовали это против вас. В нашем разговоре не было бы смысла.

Изабелла, сестра отца, неосторожно обронила при мне, что им так и не удалось восстановить все данные проекта «Ресуректон», но они отчаянно стремятся к этому.

– Тоже верно, – продолжает Барри, покручивая кольцо на среднем пальце. – Как бы ни было прискорбно осознавать, но один из трех главных носителей информации утерян. Два других разделены между Альрентером и Блэкмундом. В этой схватке все играют на опережение. Однако есть один план. Более трудоемкий, конечно. Понадобится все, что сможешь найти. Советую работать старательнее, потому что это пригодится в конце. Финальным экзаменом будет проникновение в самое сердце «Ресуректона». В Марчен.

Я ослышался что ли? В Марчен? Ток крови замедляется. Мысли исчезают, пока тупая, монотонная боль перекидывается с висков на затылок. Они понимают, о чем говорят? Координаты Марчена до сих пор точно не известны и искусно зашифрованы. Я имел счастье побывать там, но путь вперед и обратно проделывал в бессознательном состоянии. Марчен – это грандиозное сооружение, напоминающее многоэтажный город со своими законами и правилами. Часть помещений спрятаны под землей. Все, кто туда попадают, дезориентированы в пространстве. Некоторые проводят там всю жизнь. Другим везет больше, и они умирают быстрой смертью. Обратно не выбирается никто. Если бы не наследство, отец и тетка давно бы заперли меня в одной из клеток до конца дней. В случае моей смерти, пропажи или недееспособности, Норберт Ланге станет единоличным владельцем семидесяти пяти процентов имущества семьи Мертенс и получит контрольный голос в управлении. Пока что доступ к моим деньгам частично сохраняется у матери, а руководство бизнесом полностью в распоряжении отца.

– Марчен был тайно построен твоим отцом за короткий срок, – подмечает Барри тянучим, как резина, голосом. – Говорят, что все причастные к его возведению бесследно исчезли. Тебе нужно проникнуть туда, найти одного человека и главную станцию управления. В ней содержится то, что может изменить мир. И все.

– Все? – обрываю его длинную речь. – Это невыполнимо. Ваш приятель давно сдох. Долго там не живут. Станция управления тщательно спрятана в недрах этого ада.

Пауза образует ледяной барьер.

– Если он окажется мертв, то это будет нашей проблемой. Не смотри так злобно, мы не собираемся никого подставлять. Комар носа не подточит. Все нужные двери открыты перед тобой. Доминик ценит умных последователей. Возможно, ты ему даже понравишься.

– К черту тебя, твоего Доминика и все ваши идиотские условия, – выплевываю я, ощущая внезапное желание забыться в дурмане. Затхлый запах грязи вплетается в бешено раскачивающиеся мысли, окрашенные ярким заревом разочарования и ярости. Будут другие выходы.

– Как знаешь, – фальшивая непринужденность слетает с лица ублюдка. Он складывает руки на груди и отступает немного в сторону. Делаю шаг назад, боковое зрение различает движение теней. Интуиция – лучший радар, искусно развитый годами. Чувствую меняющийся поток настроений. – Твое последнее слово?

Возможно.

Показываю неприличный жест, отхожу к двери, не поворачиваясь спиной. Касаюсь шершавой холодной ручки, второй ладонью нащупываю рукоятку ножа за поясом. Хорошо бы и вовсе сжечь этот сарай.

– Так и быть, дадим время на размышления, – нарочито небрежная улыбка растягивает губы Барри, но в нарастающем голосе слышится растерянность. – Вы, богатенькие детки, такие избалованные, что…

Нож летит в его сторону, рассекая воздух с леденящим свистом, и звонко врезается в деревянную обивку позади ублюдка. Я не собирался убивать его. Наверное. Однако несколько сантиметров правее, и его блеющий голос захлебнулся бы навсегда. Один из призраков реагирует быстрее всех, но и этого недостаточно. Я провел пол жизни среди теней и умею растворяться во тьме.

Кто-то следует за мной на громадном джипе, изредка мигая фарами в темной ночи. Извилистые дороги, проспекты, шоссе, оставленные позади города. Пролетая по одному из мостов, цепляюсь взглядом за серебряные блики на воде. Может быть, попробовать скинуть хвост в прохладную водичку? Их машина тяжелее и, возможно, утащит мою за собой, а я не очень люблю плавать. Белая вспышка на мгновение застилает зрение. Ловлю глюк от недосыпа и усталости, как наяву видя странные картинки. Давненько не было такого. Беспросветная ночь, рев двигателя, скорость, пробитое ограждение и бесконечно долгий полет вниз, в темноту, похожую на безграничное, безжизненное измерение. Тишина. Черное пламя боли. Выныриваю из бреда в тот самый момент, когда дорога делает крюк. Твою мать. Кручу руль, выворачивая на ярко освещенную трассу, и выжимаю всю мощность из машины. Может, стоило переночевать в Сантуме, но не хотелось, чтобы ищейки отца спалили меня там.

Раздумываю над великодушным предложением. Не хочу медленно и мучительно подыхать в пыточной камере, глупо попавшись на стремном задании. Я легко могу оказаться там и без всех усилий, твою мать. Нужно быть последним идиотом, чтобы добровольно переступить порог Марчена. Либо иметь причину, которая оправдает любые риски. Мне необходимо убежище, но самостоятельно прыгнуть в безумный цирк уродов – это кастинг в отряд самоубийц.

Доезжаю до Рокады ближе к утру и нахожу на карте невзрачный отель. Рокада пока что считается негласным лидером среди Округов, но моя семья желает исправить это как можно быстрее, наделив Блэкмунд безграничной властью. Рокада и Блэкмунд чем-то похожи. Слишком громоздкие здания, слишком узкие улицы, слишком много людей. Бешеный ритм. Бетонная клетка давит на мозг. Большие города – не совсем мое, но их главный плюс перекрывает многое: здесь можно быстро затеряться в толпе.

Отсыпаюсь пару часов и еду в Лиртем. Дорога кажется мигом, утонувшим в тяжелых размышлениях. Легкое головокружение от адреналина и скорости немного глушит искры разочарования. Моя проблема в том, что я быстро взрываюсь и не способен моментально оценить ситуацию с разных сторон. С годами я научился отвлекаться, остужать мозги, перестраивать фокус и думать, но для этого нужно долбаное время. А время – ценный ресурс. Ночи в чужом городе должно было быть достаточно, чтобы привести мысли в порядок. Сгореть в который раз и начать заново. Выход есть всегда. Я не собираюсь отступать, чего бы мне это ни стоило. Но и действовать по чужим правилам никогда не буду.

Ублюдок в чем-то прав. Выигрывает тот, кто играет на опережение.

***

Дом.

Нельзя вечно бежать по кругу. Когда-нибудь это должно закончиться.

Со звоном опускаю стакан на белоснежную мраморную столешницу, желая разбить все в этой гребаной сверкающей кухне. Вода стекает по краям стакана, напоминая бесцветные ручейки крови. Закрываю глаза и проталкиваю застрявший в горле ком. Иногда мне трудно переключать внимание, но в этом бывает своя польза: картинки в памяти не дают забыть о важном.

– Вода в бассейне сегодня восхитительна, – со стороны холла доносится звонкий девчачий голос, который заставляет поморщиться. Ненавижу их. Жаль, что не успею исчезнуть отсюда незамеченным. – Я в восторге от вашего дома. Настоящий дворец.

– Милая, нам надо сказать спасибо Майклу за заботу и любовь ко всем современным технологиям. Алиса, помни, что здесь всегда есть место для тебя.

– Я безумно благодарна за отдельную комнату, Мэдисон. Ощущаю себя в ней королевой. Так часто хочется сбежать от скандалов родителей. А когда рядом Ник, все проблемы кажутся ерундой. Я так люблю его.

– Я знаю. Он тоже обязательно поймет. Мой сын не подарок.

Как же. Королева. Дворец. Забота Майкла. Мышцы рук напрягаются. Блестящее лицемерие. Алиса МакЛарен – умная стерва, и я пожелал бы ей испытать на собственной шкуре все тайные прелести дворца. А моя мать просто дура, думающая лишь о собственных удовольствиях. В голове всплывает фраза отца: «Мне плевать, с кем ты спишь в свободное время, но не позорь семью. Женишься на Алисе и будешь хорошо себя вести, или я поищу новые рычаги давления. Может быть, останешься в живых».

Лучше сдохну, чем сделаю так, как хотят они.

Разговор резко стихает, и через секунду я вижу удивленное лицо матери.

– Ник? – вслед за изумлением в зеленых глазах появляются привычные эмоции: настороженность, надменность, растерянность, мимолетное недовольство, которое она не успевает скрыть за идеально слепленной маской, и испуг. Могут ли дети вызывать страх у родителей? И могут ли родители контролировать детей, держа их в страхе? – Дорогой, мы ждали тебя позже. Почему ты так рано?

Молча приподнимаю бровь, не стирая явного презрения со своего лица. Дорогой. По какой шкале? Сколько я стою для нее? Чуть меньше бриллиантов на шее или чуть больше новенькой машины? Мы всегда вынуждены выбирать, и когда-то моя мать выбрала не меня. Когда-то я нуждался в ней, ее внимании, ласковых объятиях, сказках на ночь, прогулках в парке. Любое слово или капля смеха заставляли стремглав бежать к ней. Но улыбки почти никогда не предназначались мне. Чаще всего она просто игнорировала мое присутствие. Когда мне исполнилось семь, она сказала, что день моего рождения стал самым худшим моментом в ее жизни. Она ни разу не вступилась за меня перед отцом и повесила воспитание на тетку. Позже я понял, что не иметь с ней никакой связи гораздо лучше. Подыгрывать лживой заботе, появившейся из ниоткуда незадолго до смерти деда, я совершенно точно не обязан. Беседы по душам у нас тоже никогда не получится. Слишком поздно.

– Ник? Что-то случилось?

Или не знает, или делает вид. Хотя вряд ли в ее пустой голове задерживаются сложные мысли. Меня не было здесь почти два месяца. Отец организовал приятные каникулы в особом, воинском лагере, чтобы выбить ненужные эмоции и мысли, но воспитательный процесс не задался. Я сбежал оттуда на неделю раньше, не дожидаясь прощальной церемонии. Не слишком приятные воспоминания. Мать должна быть в курсе. Странно, что охрана у ворот не оказала любезный прием.

– Ты бы очень хотела, чтобы со мной что-то случилось? Только не начинай слезливые истории о том, как скучала.

Мама изображает одну из легкомысленных улыбок. Люди любят говорить о честности и справедливости, но часто неприятная правда никому не нужна.

– Ты меня беспокоишь, Ник, – игнорируя мой тяжелый взгляд, продолжает она, подходя ближе. Я не могу не рассмеяться, слыша это. – Мы планировали устроить праздничный ужин к твоему возвращению. Как ты себя чувствуешь?

Уворачиваюсь от ее ладони и отхожу в сторону, по пути все же опрокидывая стакан. Вода заливает столешницу и стекает на пол. Мама едва заметно морщится и переводит взгляд на стоящую рядом девушку.

Алиса не сводит с меня глаз. Мне казалось, что наше прощальное рандеву подействовало на нее достаточно убедительно, чтобы не появляться в этом доме. Я был почти уверен. Что она трепалась про королеву? Вряд ли королевы унижаются так, как она, желая добиться моего расположения. Даже вспоминать противно.

– Привет, – улыбается «королева», расправляя плечи. Ни капли неуверенности или слабости. – Жаль, что сюрприз сорвался. Может, организуем доставку из ресторана и устроим пикник в летней беседке? Мы все по тебе очень скучали. Хочешь, потом прокатимся на машине до пляжа?

Злость вспыхивает во мне с новой силой. Настоящая идеальная семейка из розовой фальшивой мечты. Я буквально чувствую запах гнили, пробивающийся сквозь сладкий аромат духов.

– Извините, я занят. В прошлый раз ты не особо меня впечатлила, так что та короткая аудиенция завершена навсегда, – отрезаю я, подхватывая спортивную сумку. Мама бегло осматривает мои спортивные штаны и порванную у ворота футболку, под которой наверняка еще виднеются следы синяков. Она что-нибудь чувствует вообще? Или надеется, что однажды я незаметно исчезну? – Не стоит беспокойств, для меня есть кому согреть постель.

Приторные улыбки сменяются раздраженными взглядами. Мои границы в этой семье определены давно и не предполагают советов, заботы и идиотских семейных ужинов. Глаза Алисы сужаются, лицо приобретает знакомое змеиное выражение. Ее решимости стоит отдать должное, но мне не нравятся настойчивые девушки, не нужны отношения, и было время, когда я всерьез собирался придушить ее и скинуть тело в бассейн с кислотой. И это не та история, в которой от ненависти до любви несколько шагов. Алисия вызывает такое же стойкое отвращение, как весь этот дом и моя семья. В памяти ярко вспыхивает обезображенное гримасой лицо со стекающими слезами и слюнями после того, как она отсосала Брайану Россу. Я сказал ей, что, может быть, пересплю с ней снова, если она сделает это. Дура согласилась так быстро, что даже скучно. И вновь омерзение, смешанное с терпкими нотами мести, разливается в крови. Алиса умна, но до сих пор не может или не хочет понять, в чем причина моей неприязни. Удобнее думать, что дело всегда во мне, и что я ненавижу всех вокруг. Это ведь не так далеко от истины.

– Ник, – сквозь зубы произносит мама, – имей хоть немного совести.

– Разве честность не считается добродетелью? – пристально смотрю на нее, и она выдерживает мой выпад. Я не нуждаюсь в сближении с людьми, меня раздражает навязчивое внимание. Иногда я думаю о месте, где буду чувствовать себя лучше. Это место не здесь. – Счастливо провести время. Можете позвать Майкла на свой пикничок.

– Ник! Куда ты? Подожди! Завтра день Академии и начало учебы. Не забудь о празднике! – кричит Мэдисон Мертенс вслед. Я невозмутимо пожимаю плечами. – Будь добр, не расстраивай отца и не опаздывай. Он собирается презентовать новый благотворительный фонд для борьбы с Аномалиями.

Ответ покалывает язык, но я сдерживаюсь, не в состоянии продолжать светскую беседу. Поднимаюсь по широкой белой лестнице на третий этаж. Для фигур на перилах использовалось золото и редкие драгоценные камни со всей страны. Моя комната находится в левом крыле, а все остальные члены семьи занимают правое, где больше света и еще больше роскоши. В левой половине всегда располагались гостевые комнаты, кабинеты, а на третьем этаже иногда ночевал Доминик Веллинтер. Разумеется, до того, как его семью изгнали из Вельрума и обвинили во всех смертных грехах. До того, как Альрентер оказался в изоляции. Когда-то моя мать проводила вечера, играя на рояле в громадном холле между двумя частями дома. Она не замечала ничего вокруг, но теперь проклятый инструмент пылится в тени. Каждый раз, проходя мимо, я вспоминаю, почему не притрагиваюсь к нему. Когда я заинтересовался музыкой, Алиса решила ежедневно играть на рояле, демонстрируя абсолютную бездарность. Мне пришлось покопаться в его внутренностях, чтобы инструмент навсегда превратился в огромный бесполезный сувенир.

Принимаю душ, игнорируя боль в плече. Вода немного очищает мысли. Бегло просматриваю сообщения в Табии и остальных мессенджерах. Знакомые искры злости проносятся по телу, когда вижу кучу отметок, видео и фото. Друзья ни в чем себе не отказывают и хорошо веселятся без меня. Закрытые чаты полны отчетов о непрекращающихся вечеринках в лабиринтах. Жало досады отравляет предвкушение от встречи. Не глядя удаляю ненужные оповещения и убираю телефон, ощущая быстро накатившее утомление. Все это давно мне надоело. Но я продолжаю заполнять пустоту внутри любыми способами.

Голова взрывается от напряжения. Длительное отсутствие полноценного сна дает о себе знать. Опускаюсь на кровать и прикрываю веки. Вспоминаю про побег из лагеря и полученную ненадолго передышку. Я ранил одного из надзирателей и не испытываю угрызений совести. Однако не сомневаюсь, что отец захочет поговорить об этом.

***

Закатные лучи солнца, пробивающиеся сквозь не до конца задернутые темные шторы, прерывают поверхностный сон. Открываю глаза и некоторое время смотрю в потолок. Кровь закипает. Самое время выпустить пар, прежде чем совершить один маленький визит.

Главное преимущество левого крыла дома – собственный выход на задний двор. Обычно я пользуюсь им, чтобы приходить и уходить, когда хочется, не попадаясь на глаза остальным. Две моих машины стоят в отдельном, дальнем гараже. Иногда деньги служат откупом за страдания. Не повезло с родственниками, но я хотя бы не нуждался в подачках. Многие расценили завещание деда как насмешку над отцом, а я не собирался рыться в причинах. Наследство вступит в полную силу в двадцать один год. В четырнадцать я получил первые деньги и с тех пор не беспокоился о своих потребностях.

Ник: Я вернулся. Сегодня в Деревне?

Джек: Заедешь за мной?

Ник: Если хорошо попросишь.

Я люблю водить и почти никогда не напиваюсь в хлам, потому что мой мозг не расслабляется даже под высоким градусом. Не знаю, сколько алкоголя должно быть во мне, чтобы я ощутил сносящую крышу эйфорию.

Джек: Иногда я забываю, что тебе сложно притворяться нормальным.

Джек: Отвык от твоего тупого сарказма за лето. Ты даже нам не писал.

Джек: Заезжай во двор, родители будут рады тебя увидеть.

Семья Грант занимается ресторанным бизнесом. Паркуюсь перед их домом и выжидающе смотрю на крыльцо, украшенное множеством причудливых горшков с растениями. Мама Джека выращивает целую оранжерею, а отец мастерит ей декор. Идиллия. Мне нравится, но каждый раз, глядя на мирную семейную гавань, я чувствую разрастающийся внутри кратер пустоты. Выхожу из машины, чтобы покурить. Голова раскалывается так, что я слышу звон при любом умственном усилии.

– Мы так давно тебя не видели, Ник, – добрая улыбка Дженнифер Грант отражается в ее глазах, когда я переступаю порог дома, где тепло, спокойно и пахнет выпечкой. Все совсем не так, как в нашем рафинированном дворце. – Как твои дела? Как каникулы?

– Да, Ник, как жизнь? – следом за ней в холле появляется глава семейства – Чарли Грант.

– Нормально, – односложно отвечаю я.

– Так нормально, что он даже не звонил мне все лето, – Джек выруливает из гостиной со спортивной сумкой на плече. – Я скучал, между прочим.

Окидываю его холодным взглядом. Джек знает полуправду. Знает, что на каникулы семья отправляет меня в специальные воинские лагеря, где бывают трудности со связью. Там проходят подготовку все те, кто решил добровольно связать свою жизнь с защитой Вельрума, а также те, кто оказывается там в наказание или по воле строгих семей. В стране несколько подобных мест, и все они славятся жесткими методами обучения.

– Поверить не могу, что вы так быстро выросли, – Дженифер задерживает взгляд на моем лице дольше, чем обычно. Семья Грант – немногие из тех, кто не смотрит на меня с плохо скрываемым опасением. Даже зная о некоторых промахах, они не теряют дружелюбия. – Обязательно заходи еще. Мы всегда тебе рады.

– Ник! – добродушный окрик пробивается сквозь окаменевшие мысли. Младший брат Джека скатывается со ступенек. Эштону исполнилось семнадцать, и он поступил в среднюю Академию. Его кулак врезается в мое плечо, и затем раздается заливистый смех. – Меня взяли в футбольную команду! Тренер сказал, что у меня прекрасное видение поля. Я мечтаю о капитанской повязке.

– Полегче, – морщусь, отодвигаясь от него. Ушибленное плечо вновь напоминает о себе.

Эштон часто крутился вокруг, когда мы были младше. Он родился с небольшим отставанием в развитии и долго не разговаривал. Сейчас мелкий вроде бы ничем не отличается от ровесников, разве что некоторые науки даются ему труднее.

– Уйди, – добродушно отодвигает его Джек, зашнуровывая кроссовки.

– Твой брат не боится конкуренции? – вскользь обращаюсь к мальчишке. – Ты, наверно, гораздо лучше попадаешь мячом в пустые ворота.

– Заткнись, – Джек кидает в меня скомканный футбольный шарф. Прошлогодний промах в серии пенальти до сих пор огорчает его. – В этом сезоне мы должны выиграть чемпионат Вельрума.

Мне хотелось бы гореть футболом так же, как Джеку, но я не ощущаю глубокой заинтересованности. Я играю, потому что изнурительные тренировки скидывают напряжение в мыслях. Я не так амбициозен, как остальные, но хищнее их, когда дело касается противников.

– Что с твоим лицом? Выглядишь так, будто в очередной раз постиг мрачный дзен. Снова нет настроения? – хмыкает Джек, садясь на пассажирское сидение моей машины. – Ник, тебя не было все лето. Давай повеселее, а?

– Веселье будет в Лабиринтах.

Сворачиваю на дорогу, ведущую к Деревне и включаю музыку. Деревня Исчезнувших – это полуостров, расположенный в паре десятков километров от центра города. Название отсылает к давним дурным легендам и полностью оправдывает атмосферу. Вечный туман и легкое ощущение нереальности. Любой уважающий себя город должен иметь десяток страшных историй. Говорят, когда-то давно на остров опустилась мгла, и все коренное население бесследно исчезло за одну ночь, а духи древних племен прокляли эту землю. Беспросветная чушь. Тридцать лет назад на остатках каменных руин построили научный лагерь молодых исследователей, мечтающих изменить мир. Во время противостояния между Альрентером и Блэкмундом Деревня якобы полыхала ярким пламенем, унеся десятки жизней. Как бы там ни было, сейчас это заброшенное место прекрасно подходит для наших развлечений. Каменные остатки домов и часть амфитеатра неплохо сохранились.

Многие думают, что вершина веселья заключается в тусовках, алкогольном угаре, красивых девочках, шумных танцах до утра и редких гонках на байках. Но это не так. Есть кое-что еще. Полуостров пронизан подземными тоннелями и помещениями для приватных вечеринок. Идеальное место для ночных игр в охотников. Кипящие эмоции и легкая оторванность от реальности подсаживают на крючок азарта многих. Те, кто контролируют внутренних демонов в обычной жизни, не сдерживаются в Лабиринтах. Никаких разговоров, никакого притворства. Первобытные желания и сорванные тормоза. Надень маску и делай все что хочешь. Затерянный мираж ночного веселья и пожар безумия.

Джек шумно вздыхает.

– Будь готов к разговору с Кероном. Он хочет навести порядок в Лабиринтах.

– Что опять не так?

– Зачем ты завлек туда Эмили Беннет? Он зол на тебя. И, знаешь, я не могу его винить, – прямо заявляет Джек. Он никогда не старался сгладить углы в общении, и это мне нравилось. – Девчонка реально испугалась.

– Сначала ей было интересно. Я ее не удерживал. В том болоте, где она выросла, не так много достойных развлечений. Зря она отказалась сыграть, было бы интересно. Когда девушки хотят, чтобы их побыстрее поймали, становится скучновато.

– Мерзко даже для тебя.

– Они могут считать меня своим личным купидоном.

– Керон до сих пор хочет убить тебя за тот случай.

На вечеринке прошлой весной Эмили Беннет заперли в ванной дома Камерона. Всего лишь небольшой урок для зазнайки за то, что она угрожала рассказать о подделке результатов учебных тестов. Камерон, как отважный рыцарь, взломал дверь и вытащил ее оттуда, предварительно устроив небольшое шоу в душе. А потом кто-то слил их видео. Кто же знал, что тихий омут полон сюрпризов. Эмили не так проста, как кажется на первый взгляд. Правильная девочка, вылезшая из низов и талантами пробивающая дорогу в жестоком мире. Банальная история.

– Я не буду его останавливать, если он вдруг захочет сломать тебе что-нибудь.

– Пусть попробует, – ухмыляюсь я. Наши отношения с Кероном в последний год обострялись слишком часто. – Где были его нравственные идеалы раньше?

– Люди меняются. Взрослеют.

– Ну как же.

Меня не волнуют чужие проблемы и вывалившиеся из чуланов скелеты. Джек отворачивается к окну, я прибавляю громкость музыки. Оставшийся путь преодолеваем молча. Автомобиль быстро набирает скорость, мягко вибрируя подо мной. Сигаретный дым отравляет легкие, притупляя эмоции. С каждым разом мне становится труднее отвлекаться.

Мысли уносятся прочь. Туда, куда я преграждаю им путь. Каждый раз, спускаясь в Лабиринты, я представляю другие декорации. И другое лицо, скрытое маской, под собой. Мутные образы проступают на подкорке сознания. Каждый, сука, раз я прикладываю нечеловеческие усилия, чтобы не сорваться в маленький соседний городок. Сыграть ва-банк. Не просчитывать ходы. Подловить ее в зарослях парка, схватить и увезти на край света. И уже потом подумать, что делать дальше. Например, запереть в убежище и держать там всю жизнь. Только для себя. Труднее всего признать, что я не хочу причинять ей адскую боль. Всего лишь поиграть. Наверное. Может быть, сегодня? Пусть остальной мир катится к чертям.

– Парни ждут в большом доме, – голос Джека развевает фантазии по ветру.

Темнеет. По периметру Деревни зажигается приглушенный свет. Мы достаточно вложили в это место, чтобы слушать прихоти очередной подружки Керона. Реставрация, электричество, легкое благоустройство. Друг кивает в сторону уходящих вглубь зарослей тропинок, пока я смотрю на отблески цветных лучей и прислушиваюсь к гомону голосов. Центральной точкой Деревни остается амфитеатр с полуразрушенными трибунами. Справа от него – самый большой дом на полуострове. По пути вспоминаю, что все началось в шестнадцать со спонтанной идеи запуска фейерверка на берегу. Деревню обнаружили случайно. Сейчас она достаточно изменилась, хоть и сохранила нужный флёр заброшенности.

– Как раз вспоминали о вас, – хмыкает Дилан Ловрен. Пожимаем руки и проходим к низким плетенным софам, расставленным по кругу. Тянусь к стакану, наливаю виски и щелкаю зажигалкой. Мы всегда держались впятером: я, Джек, Дилан, Камерон и Брайан. Позже к нам присоединились Гарри МакЛарен, брат Алисы, и его друг Дрейк.

– Надеюсь, самыми лучшими словами, – Джек садится рядом и вытягивает ноги.

– Я говорил о том, что это последний год в Академии Лиртема, – сходу заявляет Керон, и я не могу не закатить глаза. Началось. – Пора подумать о будущем и понять, что нам всем нужны изменения.

Гарри присвистывает, поднося к губам бутылку с пивом.

– Стоит завязать, отгладить рубашечки и превратиться в правильных мальчиков, – протягиваю я, глядя Камерону в глаза. Он принимает вызов.

– Твое счастье, что за три месяца я немного остыл. Знаешь, сколько лекций о несерьезности я выслушал от отца? Каждый день он ставит в пример твоего брата, особенно после того случая на Юге.

Юг города по-прежнему утопает в бедности, преступности, нелегальной торговле и заполнен наглыми паршивцами. Эмили, появившаяся в Академии в прошлом году, послужила причиной конфликта между нами и бандой мелких неудачников Юга. Существовала негласная черта, которую никто из нас не стремился перейти. Однако Камерон позарился на их девчонку. Затянувшийся конфликт закончился жестокой потасовкой. Я надеялся, что Эмили поделится контактами исчезнувших придурков, но она продолжает покрывать бывшего.

– Кто виноват, что твой папаша не видит дальше собственного носа?

– Речь не о моем отце. А о нас. То, что мы делаем, может помешать в будущем. Ты ранил того идиота ножом, Ник. Понимаешь, чем все могло закончиться?

Я понимаю многое гораздо лучше них. И я сполна отработал наказание в лагере.

– Помнится, ты был не против столкновений со Стрелой, когда дело касалось девчонки, легко раздвинувшей перед тобой ноги.

Во взгляде Керона взрывается яростное предупреждение.

– Не смей даже говорить о ней. Если какие-то грязные намеки или пошлые шутки выльются из твоего рта, я сдерживаться не буду.

Возвожу глаза к потолку, покрытому паутиной и трещинами.

– Иначе вместо нее в лабиринт отправишься ты, один, и будешь сидеть там, пока твои мозги не будут способны усвоить элементарные манеры.

Вот это речи. Очень страшно. Камерон буквально переобувается в воздухе, внезапно воспылав чувствами к Эмили.

– Говоришь, как мой братец. Кто же думал, что ты скрываешь от нас маленький секрет, – фыркаю я. – Сказал бы сразу, что она твоя.

– Все знают, как ты любишь трахать мозги, – парирует Камерон. – Тренируйся на ком-нибудь другом. Найти тебе девочек?

Одну он уже нашел, как я успел заметить. Алиса маячила около дома со своими глупыми подружками и не сводила с меня цепкого взгляда темных глаз. Я пожимаю плечами.

– Знаешь, чем меня удивить?

Керон замолкает, с грохотом опускает стакан и на этот раз не прячет эмоции за маской рассудительности.

– Знаю, чего ты добиваешься, – рычит он. – Не подходи к Эми. Она не для тебя, ясно?

– Хватит, – бормочет Джек.

– Рано или поздно все меняется, – Керон не отступает. Самонадеянный до тошноты. В этом мы бываем похожи. – Отец заставил меня прислушаться к его словам. То мерзкое видео с… как там ее…

– Синди Уилстон, – подсказывает Брайан Росс, ухмыляясь. – Зря мы позвали ее.

– Вы думали над тем, что когда-нибудь у нас будут семьи?

Удивление плещется внутри, смешиваясь со злобной насмешкой. Видимо, Эмили долго полоскала ему мозг.

– Не все из нас, конечно, могут рассчитывать на нормальное будущее, – Камерон едва заметно улыбается. Тут он, пожалуй, прав. Я откидываюсь на спинку софы, затягиваясь сигаретным дымом как можно глубже.

– Меня все устраивает. Что-то должно осветлять мою ненормальную жизнь.

– Давай не будем грузиться прямо сейчас, – соглашается Дилан. Керон бросает на него недовольный взгляд и наклоняется вперед.

– Слушай, Ник. Ты можешь продолжать разрушать жизнь в одиночестве, а мы заложим основу будущего. Я не хочу проблем, неожиданностей и ненужных столкновений. У тебя ведь тоже есть тайны, и ты предпочитаешь держать их при себе.

– В каком обучающем лагере ты пропадал? – поддерживает его Брайан. – Тоже решил податься в молодые бизнесмены, как Керон?

– Возможно, – отрезаю я, подливая виски. Бросаю на Брайана быстрый взгляд, предостерегая от дальнейших расспросов. Эта тема под запретом. Им не за чем знать, что за столько лет я не превратил весь свой кошмар в пепел.

– В августе я закончил подготовительную ступень Старшей Академии управления и прошел отбор на самый лучший курс. Лирид в безупречном состоянии. Отец доволен, – самоуверенно сообщает Камерон, и искаженный блеском мир кажется мне чужим. Я вырос здесь, я такой же, как они, но сейчас ощущаю отчужденность, перманентно живущую внутри. – Он подарил яхту. Можем поплавать в следующие выходные.

Камерон уже третий год проводит лето в Рокаде, где собираются умные и перспективные. Ему сорвало голову из-за желания доказать отцу собственную значимость. В элитной бизнес-академии для избранных Керон нашел какого-то Роджера из корпорации «Табия», которая занимается разработкой одноименной социальной сети и компьютерных программ, и привлек его к финансированию Деревни. Но внезапно проект развлечений стал трансформироваться в благородные мечты Эмилии Беннет.

– Зря вы рассказали этому Роджеру про Лабиринты, – морщусь я. – Он – редкостный придурок.

– Почему? – щурится Брайан. – Он прав. Информация иногда ценнее денег. У него есть крупные связи в Совете Рокады.

Путь к большим играм пролегает по маленьким секретам. Но, думая, что контролируешь процесс, легко самому стать пешкой.

– Вас разведут как лохов, – заключаю я, снова затягиваясь никотином. Пусть делают что хотят. Мне плевать.

– Не нравится, проваливай. Есть какие-то другие предложения или очередной высер в воздух?

– Есть. Ограбим банк и компании наших семей, подделаем документы и свалим подальше. Заляжем на дно в горах Альрентера.

– Твоя самая наитупейшая шутка, – Камерон сжимает кулаки. – Все идет к тому, что эти уродливые, трусливые мрази, ссыкливо прячущиеся за горами, скоро сдохнут. Все, до единого. И вернут то, что украли. Они создали аномальных больных, которые угрожают нашей нормальной жизни, а я собираюсь участвовать в их уничтожении. Мы активно обсуждаем этот вопрос на молодежных Советах.

Младшая сестра Керона исчезла, когда ехала в Центр на сеанс терапии. Всем говорили, что у нее проблемы с позвоночником и что девочка не может ходить, но на самом деле у нее была дислексия. Отец Керона, рьяно сетующий за распространение псевдоучений Ресуректона, не мог допустить пятна на репутации. Ее прятали, таскали по долбаным Центрам. В пропаже, конечно, обвинили Призраков Альрентера. Но никто не знает, что я видел принадлежавшее ей ожерелье с фамильным гербом Лендманов в подземельях Марчена. «Партнеры» разыгрывают за спинами друг друга отвратительные спектакли теней размером с громадные айсберги. Камерон едва не помешался на мести и еще яростнее возненавидел Альрентер. Только переключившись на славную овечку Эмили, он немного остыл.

– Ладно, ладно, – щелкаю зажигалкой, и крохотное пламя мягко обволакивает новую сигарету. Огонь всегда завораживает, потому что напоминает о ней. – Твой план прекрасен, признаю. Мы обязательно изменим мир и войдем в историю.

Дилан давится водкой, едва справляясь с ухмылкой. Его не особо волнуют наполеоновские планы Керона, им движет азарт. А вот заинтересованность Гарри МакЛарена, никогда не стремившегося вырваться из-под крыла папочки, поражает.

– Я думал, что мы собирались уехать отсюда и никогда не возвращаться, – подначиваю я. – А тут снова возня в песочнице.

– Может быть, мы и уедем учиться в следующем году в другие города, – голос Камерона становится спокойнее. – Но настанет день, когда придется вернуться. Здесь наши семьи, друзья, знакомые. Рано или поздно мы возглавим Лиртем. Это наш город.

Возглавить Лиртем? Он серьезно? Боже. Мой и его отцы крепко вцепились в руль корабля и ни за что его не отпустят. Улыбаются друг другу в глаза и надеются, что кто-то оступится первым, чтобы перегрызть соседу глотку. Они проживут еще лет сто.

– Разве вы не хотите помочь семьям или стать полностью независимыми? Не все из нас могут вечно сидеть на золотых горах наследства.

Прямо баттл подростковых колкостей. Но ему не выиграть у меня. Отец Камерона строг, но никогда не оставит его без средств к существованию. Чего не скажешь, например, о Дилане. Он и отводит взгляд первым.

– Возведем свой мир для безнадежных на увядших розах, – выдаю я, вспоминая текст старой песни и желая подпортить идеальную картинку будущего. – Разве мы не должны делать что-то хорошее? Показывать пример другим?

– Должны. Поэтому я и прошу тебя думать головой прежде, чем творить откровенно бессмысленную ерунду, – злобно отрезает Керон. Ну точно. Девчонка посеяла кучу благородных мыслей в его не очень эмпатичной душе. – Тебе никогда не хотелось добиться чего-то самому? Помимо денег твоей семьи.

– Зачем создавать себе проблемы? Глупо отказываться от того, что уже принадлежит мне. Твоя выскочка плохо влияет на твои мозги. Наверное, плохо тебя обслуживает.

– Замолчи, – Керон швыряет в сторону портмоне. – Я не буду предупреждать вечно.

– Крепко тебя зацепило. Что она с тобой сделала? – закатываю глаза. В прошлом году Керон думал о вечеринках, тренировках и тачках. – Смотри, как бы твой Робин Гуд в юбке не стащил золотишко.

– Угомонитесь оба, – Джек призывает замолчать. – Вы оба стоите друг друга.

– Уже полночь, – нетерпеливо напоминает Гарри, хищно сверкая глазами. – Пора начинать. Хватит разводить демагогию.

Я с ним согласен. Показываю Керону средний палец и поворачиваюсь в сторону нарастающих девичьих голосов. Всеобщий интерес к умным речам мгновенно испаряется. Какая к черту забота о будущем. Есть только здесь и сейчас.

– Никого лишнего сегодня не зовем.

– Сегодня я не с вами. Останусь наверху в Деревне, – напыщенно заявляет Камерон.

Поднимаюсь первым и иду к задней части дома, где скрыт спуск вниз.

– И все же подумай над словами Керона, – звучит позади голос Джека, пока я натягиваю на лицо подобие балаклавы. Все остальные следуют этому же примеру. – Что-то в этом есть. Я беспокоюсь за тебя. Алиса сегодня в игре.

– Печально. Но я переживу.

Мы спускаемся ниже, и стылый, колючий воздух проникает под одежду. Ощущаю себя так, будто мозги окунули в ледяную воду. Приятно и дышать легче. Когда убегаешь от себя, то чем дальше, тем быстрее и неизбежнее растет градус развлечений. Здесь мы скрываем лица, но оголяем желания и инстинкты. Лабиринты – это то немногое, по чему я скучал. Тягу к заброшенным местам можно сравнить со скрытым желанием к саморазрушению. На развалинах царит свобода. Меньше фальши. На руинах можно строить новый мир. Но сегодня даже здесь я чувствую себя связанным по рукам и ногам.

Физическое напряжение зудит под кожей хуже раскаленных электрических жгутов. Лабиринты встречают темнотой и обманчивой тишиной, распаляя внутреннюю тьму. Первая волна азарта прокатывается по венам. Тяжесть и нервозность отпускают, пока я медленно ступаю по каменным полам. Границ и запретов не существует. Острые эмоции подобны тяжелой зависимости, а механизм действия любой зависимости одинаков.

Правила игры просты. Прятки и погоня. Ставки на желания. Проигравшие выполняют желания или предлагают что-то взамен. Те, кому удается убежать, получают деньги или приятные бонусы, но это редкий случай. Да и не то, чтобы кто-то рьяно пытался. Количество девушек равняется количеству парней, и бегать здесь можно хоть до утра. Все добровольно, участники каждого раунда известны заранее в закрытых чатах Табии. Цепляет сам процесс. Одна девчонка уже сдалась. Смотрю на стройное тело, светлые волосы, и меня триггерит.

Твою мать.

Испарина выступает на задней поверхности шеи, когда на секунду представляю самый худший кошмар.

Это не она. Это ее сестра.

Венди Нейман в сдвинутой маске с заячьими ушами громко смеется и призывно извивается в откровенном танце. Не слишком возбуждающе. Предпочитаю предвкушение, погоню и самое начало падения.

– Сегодня скучновато? – голос Дилана вырывает из плена совершенно другого образа.

За поворотом обнаруживаю еще одну напуганную, запыхавшуюся девчонку. Ставки сделаны. Ей остается принять примитивные, низшие желания и хорошо поработать.

В мире было бы меньше проблем, если бы люди не боялись теней внутри себя. Иногда они превращаются в компас.

Игра начинается.

ГЛАВА 3. В одиночестве

Кэти

Тот день постоянно преследует меня во снах и наяву. Особенно сейчас, когда я собираюсь вернуться в Лиртем. В тот день все изменилось.

Смотрю на коробку, где собраны разные трогательные, милые вещи, служившие напоминанием о счастливых дня, и застывшие картинки прошлого оживают, унося меня на три года назад.

В мой шестнадцатый день рождения.

Брызги крови. Белый кафель, напоминающий чистый холст. Осколок стекла в моей ладони.

Багровые кляксы соединяются в жуткий хаотичный узор. На секунду кажется, что я нахожусь в художественной мастерской. Пальцы до онемения сжимают кисточку, а в палитре всего два цвета: черный и темно-красный. Опускаю веки, делаю вдох, будто готовясь нанести первые неуверенные мазки, которые определят мое будущее. Но это невозможно. Нет.

Я не в мастерской. Я в старом туалете младшей Академии. Дрожь тянется по спине, пока взгляд медленно ползет вверх. Вместе с чудовищным холодом по телу разливается жгучая боль. Словно ранена я, а не он.

Наши глаза встречаются. Синяя радужка темнеет, васильковый блеск превращается в предгрозовое небо. Скоро туман скроет все его эмоции, но сейчас мне мерещится, что сквозь удивление и злость проступает слабое сожаление. Буря вины сшибает с ног, и я бросаюсь к нему. Осколок выпадает из рук и ударяется о пол со звонким эхом.

– Проваливай отсюда, – хрипит он, оскалившись. Мои холодные пальцы скользят по гладкой коже шеи, подбираясь к ране. Мутное осознание произошедшего пронзает ватное тело тупой, заржавелой стрелой. Это сделала я? Это невозможно. Нет.

– Ник, ты… – слова кружатся вокруг, пытаются пробить толстый кокон оцепенения, но я не различаю даже собственных мыслей. Здесь есть только страх. Как сильно я ранила его? Это же Ник. Нужно помочь ему как можно быстрее. Темно-красные пятна отпечатываются на моей ладони. Линии жизни, сердца и судьбы теперь пропитаны его кровью.

Крепко вцепляюсь в рукав его черной толстовки, боясь отпустить хоть на миг, и кусаю нижнюю губу, чтобы не закричать от рвущего грудь ужаса. Легкая физическая боль притупляет оглушительную панику. Тело не слушается, разум теряется в подступающем урагане жутких образов.

– Тебе нужна помощь, – еле слышно выдавливаю я.

Ник проводит ладонью по моим волосам, быстро одергивает руку и толкает в плечо. Глухой рокот голосов доносится из коридора, приближаясь рваными волнами. Мне хочется отмотать время назад и вспомнить, почему мы оказались здесь. Хочется напомнить себе о предательстве, обиде, несправедливости, одиночестве, прожитых драмах, но все это блекнет в ярком зареве отчаяния. Скоро все закончится, и мы окажемся далеко друг от друга.

Ник бросается к двери и захлопывает ее под скрипучий аккомпанемент старых петель. «Кровь за кровь», – любят повторять в нашем городе, и вполне возможно он захочет отомстить. Это в стиле Ника. «Меня не интересует раскаяние врагов. Я предпочту их долгую и мучительную агонию». Бледные вспышки страха сменяются пониманием и смирением. Мгновения растягиваются, превращаясь в бесконечный кадр. Не обращая внимания на меня, Ник поворачивает рычажок смесителя на полную мощь, отрывает бумажное полотенце, смачивает его под потоком воды и прикладывает к ране на шее.

– Не подходи, – огрызается он, когда я делаю шаг вперед. Розовые брызги теперь повсюду: на полу, раковине, одежде. Наши взгляды пересекаются в зеркале, и я вздрагиваю.

Ник отталкивается от тумбы, стараясь сохранить равновесие, хватает меня за ворот толстовки и подтаскивает к стене с разбитым окном. Распахнутая рама угрожающе скалится острыми стеклянными зубцами. Шум труб смазывает все остальные звуки. Ник кивком указывает на грязный деревянный ящик под окном, который я собиралась использовать в качестве ступеньки. Уклоняюсь в сторону, но он крепче сжимает ткань кофты так, что воротник врезается в кожу. Ник прижимает меня к стене и обхватывает ладонью шею. Его удивительные глаза теряют свет, превращаясь в темную бездну.

– Слушайся и вылезай отсюда через это гребаное окно. Не беси меня, – угрожает он. Новая волна страха зарождается в груди. Инстинкты всегда опережают разум.

Он резко отпускает меня. Невидимый обруч на шее не исчезает, мешает дышать. Ник морщится, слыша стук в дверь. Я не могу оторвать взгляд от его раны. Глубокая. Снова тянусь к его шее, словно мои прикосновения могут чем-то помочь. Тепло его тела передается мне, окружая лишь иллюзией защиты. Ник отпихивает руку, отрывает меня от стены, затаскивает на коробку и приподнимает. Его тяжелое хриплое дыхание, быстро бьющееся сердце сливаются с моими слезами, монотонно стекающими по щекам.

– Ты ведь не хочешь столкнуться с теми, кто за дверью? Спрячься от всех, – шепчет он мне в затылок.

Легкая заносчивость, не покидающая его голос даже в острый момент опасности, отбрасывает назад во времени. Зачем я решила проследить за ним и его друзьями? С этого все и началось. Глупая цепочка случайностей и закономерностей. Вспоминаю темный вечер у холмов, бурное веселье и другую девочку рядом с ним. Да, я прекрасно понимаю, в какие игры играют мои ровесники. Если бы мы с Картером не оказались в Центре в тот вечер… если бы я не пошла к холмам… Ник бы не запер меня в горящем здании, бросив умирать? Или это напрасные надежды и самообман? Зачем он помогает сейчас, если хотел, чтобы я погибла?

Сильные руки обхватывают за пояс. Ник выше ростом и легко может ухватиться за выступ окна, расположенного почти под потолком. А мне требуется его помощь.

– Наверх, Кэти. Быстро, – рявкает он, встряхивая меня до шума в голове. – Моя выдержка на грани.

Грубая древесина оставляет занозы на кончиках дрожащих пальцев. Я царапаю запястья и с трудом упираюсь коленями в стену, стараясь подтянуться выше.

– Видишь кусты справа? – шумно выдыхает Ник. Его голос будто утопает в длинном тоннеле. – Жди там.

Он снова подталкивает меня. Слишком быстро, чтобы я успела сориентироваться или приготовиться к падению. Лечу вниз подбитой птицей, почти не чувствую боли в боку и колене и не замечаю прилипшей к одежде грязи. Пустота медленно разрастается внутри. Ползу к кустам и сворачиваюсь клубочком на влажной, пахнущей дождем траве. Мне хочется распасться на маленькие песчинки и смешаться с землей, остаться незаметной навсегда.

Время меняет ритм, расползаясь словно старая ткань. Где Ник? Что он собирается делать? Как он выберется? Ему нужна помощь. Голова гудит от крутящихся воспоминаний, и я буквально слышу его голос:

«Принцесса, давай сбежим?

Спрячь картины. Не показывай им.

Не слушай чужие голоса.

Никому не рассказывай эти сны.

По-настоящему новая жизнь начинается без шлейфа старых привязанностей. Новые имена, новое прошлое, никаких сожалений. Только так.

Что ты помнишь?

Память изменяет нам так же, как и люди, которым мы верим.

Твой дедушка желал, чтобы я держался от тебя подальше. Но я не обязан платить по чужим долгам.

Не долго скучала по мне, да?

Да, я поджег Центр и с удовольствием повторил бы это снова. Если бы я хотел спалить вас в том огне, то довел бы дело до конца.

Кто-то донес про холмы и пожар. Очень надеюсь, что это была не ты.

Я предупреждал тебя держаться подальше от меня? Но ты сделала по-своему.

Почему ты никогда не слушаешь меня? Я не могу контролировать себя из-за тебя.

Это все только из-за тебя. Или ради тебя».

Картинки мелькают в вечерней дымке, расплываются от легкого дуновения ветра. Я прогоняю их, крепко зажмуриваясь. Одиночество смыкает объятия. Мне нужно успеть сказать ему, что я все еще храню в сердце тепло наших счастливых дней, как самые редкие драгоценные кристаллы из старых легенд. Я не хотела причинять ему боль. Я злилась, обижалась, мечтала, что он будет раскаиваться, умолять о прощении, мучиться от тоски так же, как я. Но не страдать вот так. Это все вышло ужасно случайно.

Ник больше не мой друг. Но я не могу представить мир, в котором нет его. Я никогда не думала о том, чтобы рассказать кому-то об увиденном в холмах и Центре. Даже если он хотел избавиться от меня. Он не мог. Это невозможно. Не верю.

Минуты налипают друг на друга, вязкая тьма ожидания поглощает меня. Где-то вдалеке слышатся голоса, резкие звуки, звон. Кажется, что прошла целая жизнь, когда я вновь приоткрываю глаза. Рядом по-прежнему никого нет. Яркие, посторонние отблески сине-красных лучей скользят по лужайке Академии. Заунывный вой сирены врезается в память. Ее сигнал удаляется очень быстро, и так же стремительно разрастается тяжесть в груди. Интуиция, которую невозможно заглушить, вызывает землетрясение внутри и грохочет о том, что этот момент разделяет наши жизни. Я снова закрываю глаза, надеясь обратить жизнь в сон.

Кошмары могут оживать в реальности. Сон и явь теряют четкие грани, и кажется, что я потерялась внутри выдуманных миров о первой и светлой любви.

С трудом различаю, как мама зовет меня. Глубоко дышу и отсчитываю секунды, приходя в себя. Я надеялась, что будет легче.

Любовь и страх. Основа всего. Страх напоминает темную завесу или постепенно уменьшающуюся клетку. Страх может заглушить звуки мира, лишить голоса сердца, стереть ориентиры, скрыть знаки и загасить маяки. По дороге в Лиртем, сидя в новом мамином седане, я гадаю, способна ли пойти навстречу нарастающей лавине тревог и не сломаться.

Старая комната на втором этаже дома напоминает покрытое пылью сонное царство, в котором больше нет чудес. Венди, моя сестра, проводит лето в танцевальном лагере в Фэминге. Мы не ладим с детства, поэтому ее отсутствию я безгранично рада.

Июль и август заполнены подготовительными курсами. Даже в летние месяцы в Академии Лиртема много учеников, не смотря на то что дополнительные занятия добровольны. Каждый должен участвовать во внеучебной деятельности. Пробую записаться в художественную студию, но получаю красочный отказ. По наставлению Виктора Гринеля и мамы отправляюсь в одну из журналистских редакций и знакомлюсь с учениками. Социологические исследования и выпуски учебных новостей не особо привлекают меня, но цвета браслета сильно ограничивают выбор.

– Ты меня бесишь, – едко заявляет Венди первым официальным учебным утром, нарушая иллюзорное перемирие. Она старше на год, но меня отдали в Младшую Академию чуть раньше, поэтому мы учимся в одной параллели. – Ты такая никакая, понимаешь?

– Отстань от меня, – произношу сквозь зубы, не отрываясь от завтрака.

– Девочки, не ссорьтесь, – мама появляется в кухне, на ходу застегивая сережку. – Сегодня праздник. Венди, считаю минуты до твоего выступления.

Сестра гордо задирает подбородок.

– Танцуем в Академии и вечером на площади перед театром. Мы готовились так долго. Ради этого я сидела на диете два месяца.

Внешность Венди всегда выделяла ее из толпы. Высокая, стройная фигура с красивыми изгибами, модельные черты лица, длинные волосы, врожденное обаяние и умение флиртовать. Сестра знает себе цену.

– Жду вас в машине, – редкая улыбка касается тонких губ мамы. – Катарина, не забудь документы. Нужно занести их в административный корпус.

– В Академии не приближайся ко мне, поняла? – не успокаивается Венди. Как будто у нас есть темы для разговоров или общие знакомые.

– И не собиралась.

– Это место не для таких, как ты, – злорадно продолжает она, выставляя напоказ Лирид с яркими синими, фиолетовыми и пурпурными цветами, которыми откровенно гордится. – Когда люди узнают, что ты больная, то начнут обходить стороной. Вдруг заразно. Черных Лиридов в нашей Академии не должно быть вообще.

Проглатываю комок ответных колкостей и выравниваю дыхание. Больше не буду реагировать на глупые провокации. Вчера мама отчитала меня за грубость, когда я толкнула Венди по пути в комнату. За минуту до она испортила мой любимый свитер, пролив на него стакан сока.

– Ой, ладно. Забыла, что ты почти немая.

Венди вылетает из кухни, оставляя приторный аромат духов. Я еще раз проверяю содержимое сумки и иду к автомобилю.

– Наконец-то мы купили новую малышку, – сестра удобно устраивается на переднем сидении и рассматривает себя в зеркале. – Старая рухлядь портила имидж. Когда ты подаришь мне собственную машину? Ты обещала.

– Чуть позже, милая.

Прострел тупой боли отдается под ребрами. Я отворачиваюсь к окну, машинально прижимая маленькую сумку к груди. «Старая рухлядь» досталась от дедушки.

– Катарина, – строгие наставления летят в мою сторону, – будь благоразумна и старайся изо всех сил. Никаких конфликтов, неприятностей и историй с мальчиками, поняла? Не забывай всегда носить с собой Лирид. Мистер Гринель считает, что тебе нужно подумать над социологией, чтобы улучшить взаимодействие с людьми. Я рада, что он пристроил тебя в редакцию. Приличные друзья и рекомендации не помешают. Его племянник тоже занимается там. Будет здорово, если вы подружитесь. Ты освоилась?

– Почти, – нервно тереблю прядь светлых волос, выбившуюся из хвоста. К счастью, племянник Гринеля до сих пор не появлялся в Академии.

– Редакция неудачников, – насмешливо морщится Венди, закидывая в рот жвачку. – Нормальные люди тусуются в других местах.

– Венди, – обрывает мама, – твоей сестре и так не просто.

– А кто в этом виноват?

Меня будто не существует. Тишина заполняет и без того душный салон. Не знаю, кто я и на что способна. Не знаю, где мое место. Может быть, его нет вовсе? Иногда я чувствую себя пустой. Все кажется зыбким, неважным.

– И забудь про свою дурацкую мазню, Катарина. Ужасные рисунки. Лишняя трата времени. Виктор верно подметил, что подобные увлечения усугубляют проблемы. Оставь их для сеансов терапии. Прекрати капризничать, витать в фантазиях и займись полезными делами. Если нет таланта, то не нужно питать иллюзии. Творчеством занимаются только одаренные люди, как например, Венди. К счастью, Лириды позволяют быстро оценить возможности. Чрезмерно раздутое воображение сбивает с пути.

Ее слова оставляют такой густой шлейф обиды, что трудно вздохнуть. Небрежное замечание режет хрупкие мечты. Рисуя, я чувствую себя свободной. Мои картины не ужасны. Они отражают чувства, переживания, сны, спрятанные в зыбком тумане памяти. Все то, что не всегда удается обернуть в слова. Это не глупости и не пустая трата времени. Почему она не понимает? Рисовать на терапии с целью обсуждения скрытых смыслов я точно не собираюсь. Воображение никогда не было моей проблемой, пока об этом не стали твердить родители.

– Думай о будущем, о стипендии и работе. Я не могу вечно содержать тебя.

– У меня хорошие оценки.

– Были в дыре для психопатов, – вставляет Венди. – Там даже обезьяна получила бы медаль. Мам, почему так медленно? Я опоздаю на прогон танца.

– Я занималась дополнительно на онлайн-курсах, – я на самом деле много занималась, пытаясь заполнить пустоту внутри.

– Программа в Лиртеме гораздо сложнее.

Густой поток машин ползет в сторону Академии. В Лиртеме очень любят торжества. Оставшееся до начала церемонии время стремительно сужается. Тем лучше. Не хочу долго томиться в ожидании. Праздник начнется на главной площади Академии, а затем плавно перетечет в другие части города. К вечеру перед театром Мидгард развернется концерт, в парке появится множество палаток с угощениями, а на набережной взорвутся десятки залпов красочного фейерверка под аккомпанемент живой музыки.

Собираюсь вернуться домой пораньше.

Академия показывается за поворотом. Не могу привыкнуть к ее масштабам. Несколько корпусов, реконструированных в современном стиле хай-тек, огромная территория с бесконечной зеленой лужайкой, большой нелепый фонтан напротив главного здания. Все это разительно отличается от серого маленького мира, в котором я провела последние годы. Редкие для города лучи солнца расталкивают кучевые облака и заливают улицы мягким теплым светом, подсвечивая территорию двора подобно прожекторам.

Нерешительно плетусь следом за мамой. Сердце хаотично подрагивает от волнения.

– Буду ждать в зоне для родителей. Найдешь свою учебную группу? В твоей анкете указано имя куратора, – наставляет мама, поглядывая на часы, а потом придирчиво осматривает меня, отчего я уменьшаюсь в размерах. Чувствую себя неуютно в форме, носить которую в праздники строго необходимо. На мне темно-бордовая юбка и белая рубашка. Кардиган я оставила в машине. – До начала еще около сорока минут. Отнеси документы в учебный отдел. Не задерживайся.

Не хочется идти куда-то, но я делаю так, как она говорит. Рано или поздно придется разобраться с этим. Лучше сейчас. В учебном отделе никого. Быстро отдаю стопку документов, ставлю подписи и взамен получаю кучу буклетов и информационных листов. Спешу обратно, замечая впереди группу девочек.

– Осторожней! – громкое возмущение заставляет притормозить. – Вы едва не порвали мою блузку.

Девушка в кружевной кофте уносится вдаль, две ее подруги торопятся следом. Вижу немолодую женщину, собирающую разлетевшиеся по коридору листы. Их белоснежный цвет вызывает разрозненные ассоциации с чистым холстом или… с болезненно-белым кафелем, на котором вот-вот появятся брызги крови. Дыхание сбивается. После возвращения в Лиртем навязчивые образы то и дело всплывают в голове.

– Вам нужна помощь? – произношу несмело, поравнявшись с женщиной. Она растерянно смотрит в ответ.

– Помощь? Если не трудно. Не рассчитала я свои силы. Можешь взять несколько папок? Здесь недалеко.

Мысленно подсчитываю, успею ли вернуться вовремя.

– Всего лишь начало сентября, а местные хулиганы уже растоптали остатки нервных клеток, – вздыхает она, распахивая дверь в небольшой кабинет, и водружает тяжелую ношу на ближайший стол. – Спасибо большое.

– Не за что, – мягко отвечаю я и коротко улыбаюсь.

– Никогда не говори «не за что»! – добродушно летит вслед.

Петляю по коридорам, восстанавливая в памяти маршрут. Кажется, все-таки ошибаюсь поворотом, потому что впереди маячат незнакомая большая рекреация и стеклянный переход между корпусами. Смотрю в окно, узнавая фонтан перед главным входом. Я где-то рядом. Делаю глубокий вдох, подавляя раскачивающееся беспокойство, и прибавляю шаг. Приглушенные голоса пробиваются сквозь ворох мыслей не сразу. Замечаю группу парней, занявших широкие диваны в рекреации. Похоже, они совсем не торопятся на торжественную часть. Тело инстинктивно напрягается, и я пытаюсь побороть неуместное волнение. Взгляд наталкивается на парня, который сидит почти по центру коридора, вытянув длинные ноги и перегородив проход. Серьезное выражение лица, полные губы, модно уложенные темные волосы, сережка в ухе. Он выглядит опасно и привлекательно. Мне всего лишь нужно пройти мимо. Движение справа привлекает внимание, и я замечаю остальных. Сколько их здесь? Сбиваюсь с мысленного счета, когда земля начинает медленно уплывать из-под ног. Кажется, что еще один шаг, и я рухну в адскую пропасть. Дыхание застревает чуть ниже горла. Пустота в груди размером с лунный кратер поглощает сердце, глушит его биение.

Это он. Он. Ник Девон Мертенс. Я не спутаю его ни с кем даже в полной темноте. Встречаю мрачный, острый, как лезвие, взгляд синих глаз. Их оттенки, стремительно меняющиеся под вихрем переменчивого настроения, снятся мне до сих пор. Быстро отворачиваюсь. Слишком быстро, чтобы различить какие-то эмоции на его красивом лице. Я должна быть сильнее. Я знала, что он учится здесь, что мы будем сталкиваться на занятиях, и готовилась морально. Но удушливый трепет в груди и неприятное головокружение выдают истинные реакции подсознания.

Двигаться дальше. Это несложно. Я смогу.

Ноги и руки тяжелеют, превращаясь в сломанные механизмы. Нервная дрожь пробирается под кожу, когда понимаю, что он продолжает разглядывать мое лицо. Все они смотрят на меня и молчат, прекратив вялую беседу. Предательское жжение касается щек.

Делаю робкий шаг и слышу неприятные комментарии.

– Эй, детка, не хочешь сказать «привет»? – развязно интересуется парень с ультра короткой стрижкой и бегающим, хитрым взглядом. Юбка сразу становится слишком короткой. – Как тебя зовут?

– Новенькая что ли? – подает голос еще один. Что-то в его смуглом лице вызывает смутный знакомый страх, но времени на анализ эмоций нет.

Игнорирую вопрос.

– Можно мне пройти? – мимолетом смотрю на Ника, потому что никого из остальных не знаю. Интуитивный порыв. Он изменился и, кажется, что на повзрослевшем лице не мелькает ни проблеска узнавания. Никакого отклика. Словно я тень или одна из миллиона в толпе. Ник нехотя, лениво скользит взглядом вниз от моего лица. Задерживается на груди и ногах. Липкая нервозность поднимается по коже вместе с мурашками. Внутри разгорается пламя обрывочных воспоминаний. Болезненных, сложных, колючих.

– Пожалуйста, – складываю руки на груди и твердо решаю не убегать с позором. Раньше я всегда отступала.

– Пожалуйста, – передразнивает первый. – Слышали? Она так мило просит нас об этом, что…

– Захлопнитесь, – командует парень посередине. – Рита и Молли идут сюда.

Вдалеке слышится девчачий смех. Успеваю заметить двух девушек и, пользуясь короткой паузой, перешагиваю через преграду на пути, облаченную в дорогие джинсы.

– Дилан, мне насрать на твою сестричку. Эй, крошка, куда ты так спешишь? Научить тебя вежливости? Мы любим блондинок.

Ускоряюсь. Неприятный диалог внезапно прерывается. И только вынырнув в огромном холле главного корпуса, я перевожу дух и, наконец, осознаю масштаб неожиданной встречи. Кровь приливает к лицу, проносится по телу так быстро, что кожа буквально горит. Ник. Прислоняюсь к холодной колонне, пока вокруг звенит трель пестрых голосов. До сих пор вижу перед собой его глаза. Темнеющая синева, которая вытягивает душу. Прошлое накладывается на настоящее. Мои слезы, его кровь на руках. Тело дрожит от слабости. Нельзя так реагировать. Неужели он правда не узнал меня? Мог ли забыть? Отчего-то вместе с крохотным облегчением, я ощущаю неуловимую и жгучую горечь.

Несколько минут борюсь с вязким оцепенением, выравниваю сбившееся дыхание и медленным шагом возвращаюсь во двор. Неизвестность сковывает. Мне так хочется сбежать отсюда. Скрыться от всего мира. В игре «Бей, беги или замри» я привыкла выбирать второй вариант.

Людей становится больше. Все теснятся, выстраиваются по возрастам. Кураторы призывают к тишине и порядку. Я не могу находиться в толпе, теряюсь и усердно подавляю желание спрятаться в тихом незаметном месте. С тоской наблюдаю за радостными объятиями друзей, встретившимися после короткой, но томительной разлуки. Веселые разговоры, шутки, обсуждение новостей. Порой я ощущаю мерзкое, опоясывающее удушье. Как будто я заперта в узком ящике и не могу сделать вдох. Как будто я везде чужая.

С трудом нахожу девочек из редакции и иду к ним. Смелая Диана, рассудительная Илия, очаровательная Саммер и немного странная Синди стоят возле декоративного ограждения, на котором изображен герб Блэкмунда: королевский ворон со стрелой в лапах.

– Привет! – радостно восклицает Диана и крепко обнимает меня, пока я робею, обычно избегая чужих прикосновений. Я трудно схожусь с людьми, мне нужно больше времени, чем остальным.

– Отец привел меня сюда чуть ли не за ручку, – Синди пыхтит, расстегивает воротник блузки и шмыгает носом. Снова улавливаю жалостливые взгляды, обращенные в сторону девушки, но не знаю, чем они вызваны. – Родители относятся ко мне, как к прокаженной.

– Ты ни в чем не виновата, – успокаивает Диана.

– Как они могли так поступить. Как он мог. Я не заслужила жестокого отношения, – Синди расправляет плечи и цепляется за руку Дианы. – Они здесь. Вон там. Он смотрит сюда. Мне плохо.

– Тише, Син, – Диана оборачивается, и я непроизвольно делаю то же самое. Чуть дальше от нас, на неестественно зеленом газоне стоят все те парни, с которыми я столкнулась в рекреации. Ник и один из его приятелей смотрят на нас. Порванные на коленях черные джинсы, черная рубашка с закатанными рукавами и расстегнутыми верхними пуговицами, татуировки, модные солнечные очки, небрежно взлохмаченные темные волосы, спадающие на лоб. Никакого намека на соблюдение правил. Поворачиваюсь к нему спиной. Стучащая в висках кровь путает мысли, не дает уловить смысл разговора. Кажется, что под его взглядом полыхает кожа, но внутри по-прежнему холодно. – Все будет в порядке. Ты теперь с нами.

– Ничего не могу с собой поделать, – хрипло шепчет Синди. Замечаю, как трясутся ее руки. – Все еще люблю его. Простите. Мне жутко неловко. Мистер Гринель говорит, что нужно прожить все эмоции, научиться говорить о них. И я пытаюсь.

– Ты проходишь терапию у Виктора Гринеля? – вырывается у меня.

– Недавно, – она трет щеки. – В Лириде есть крохотная доля черного цвета. А после произошедшего в том году началась депрессия. Виктор – один из лучших врачей. Но я до сих пор не могу видеть его. Кажется, что зависимость по-прежнему жива и разрушает тело.

– Виктор – чудесный. Рада, что он решил преподавать в Академии, – Диана обнимает девушку и поясняет. – Виктор привел Синди к нам в редакцию.

– Спасибо вам. Я чувствую себя намного лучше. Все мои друзья отвернулись.

– Люди боятся слышать правду. Но только через разговор можно достичь понимания.

Я задумываюсь над ее словами. Наверное, я не сближаюсь с людьми, потому что не открываю полностью душу. Илия многозначительно прокашливается, поправляя очки.

– Ник Мертенс – чудовище. Он манипулировал тобой, и это ужасно.

– Я понимаю, но это моя первая любовь. Я была готова сделать для него все что угодно. Становилась одержимой, и мне даже нравилось это ощущение. Словно я не одна в мире.

Жар вновь сменяется ледяным потоком, резко пролившимся за шиворот. Упоминание его имени прошибает насквозь. В горле образуется ком. Она была с ним? Люблю. Манипулировал. Я испытала это на себе. Мне было пятнадцать, и я не задавала лишних вопросов. Дикий страх, вплетенный в мысли о Нике, проскальзывает в ночных кошмарах. Не смею обернуться еще раз. Будто превращаюсь в замороженную статую.

– Синди! Подойди сюда! – вздрагиваю от громкого мужского голоса. Синди, всхлипнув еще раз, идет к родителям.

– Не обращай внимания, – Илия качает головой, глядя ей вслед. – В прошлом году Синди сильно досталось благодаря стараниям местных гиен.

– Шакалы Академии использовали, шантажировали, унижали и растаптывали ее, а она поддалась на дешевые манипуляции. Затем ради забавы распространили фото и видео в своих приватных чатах. Безмозглые, лживые, жестокие ублюдки, думающие, что богатство делает их королями мира.

– Не знаю, на что Синди рассчитывала, веря Нику Мертенсу.

– Кэти, мы рады, что ты с нами. И поэтому хочу предупредить, – Диана наклоняется ко мне, и ее голос рокочет от непривычной злобы. – Держись подальше от Воронов. Так называется футбольная команда Академии. Избегай Камерона Лендмана, Дилана Ловрена, Джека Гранта, Брайана Росса, Гарри МакЛарена, Дрейка Греймора и, конечно, Ника Мертенса. Не вступай в разговоры и не ведись на провокации. Они инфантилы, не вылезшие из песочницы и решившие что вправе ломать чужие судьбы. Рано или поздно всем воздастся по заслугам.

Тошнота закручивается спиралью в животе. Разве я сомневалась в его таланте разрушения всего вокруг?

– Мы надеемся стать вестником правды, – раздается позади голос Билла Селлирана. – Не только девочки имеют с ними личные счеты.

Билл возглавляет редакцию. Диана называет его будущей звездой журналистики. Он даже одевается так, будто в любой момент готов предстать перед камерами. Темно-каштановые волосы до плеч обычно собраны в аккуратный хвост или тщательно уложены.

Вместе с Биллом к нам присоединяются Зак, парень Илии, и тихий Эдвин.

– Отец Синди входит в совет директоров городского банка, но даже его связи не повлияли на семью Мертенс. Что уж говорить о простых смертных. Безнаказанность порождает чудовищ. Мы хотим добиться справедливости, чего бы это ни стоило, – продолжает Диана.

– Многие боятся находиться рядом с Ником Мертенсом или Камероном Лендманом. Это ненормально. Когда розовая дымка испаряется, остается ужас и боль. Если ты перейдешь им дорогу, то быстро станешь изгоем. В прошлом году Элли Джонс отказала им и по сей день ходит по коридорам, опустив голову. Я помню нескольких, кому пришлось уйти из Академии, – вставляет Илия.

– Девушки часто виноваты сами. Разве не видно, что они конченные? Неужели нельзя включить мозги и не пускать слюни от дорогих тачек и грязных денег? Они думают, что волшебные десять минут дешевого секса способны изменить ублюдские характеры, – жестко отрезает Билл.

Лицо горит. Запрещаю себе заглядывать в омут памяти и выуживать оттуда рваные кадры прошлого.

– Среди них Эмили Беннет, – кривится Илия. – Очередная дура.

– Говорят, Камерон настроен серьезно, – впервые вмешивается в разговор Саммер, отрываясь от телефона. – Я занимаюсь с ними в одной группе по истории.

– Ну конечно, серьезно, – фыркает Диана, встряхивая копной темных кудряшек. – Эмили живет в Южной части города, а ее мама работала прислугой у богачей. Она чудом попала в эту Академию. Керон цеплял ее весь прошлый год, устроил звездный час в Табии, а теперь настроен серьезно? Чушь.

– Они выглядят увлеченными друг другом, – произносит Саммер, поглядывая в сторону парней. В ее взгляде мелькает едва уловимая печаль. – Эмили – хорошая, и я не думаю, что они поступят с ней плохо. Керон ее защищает.

– Не романтизируй это, – в голосе Дианы появляется раздражение. – Попользуется и бросит. Или как обычно предложит друзьям. Тебе мало примера Синди? Или тоже влюбилась в кого-то?

Саммер опускает глаза.

– Нет. Но Керон – не Ник. Зачем равнять всех по одному примеру.

– Скажи еще, что Синди виновата сама. Все же так думают.

– Она могла не ездить с ними на сборы, тайно пробравшись в автобус.

– Легче всего обвинить жертву.

– Я никого не обвиняю.

– Не ссорьтесь, пожалуйста, – прошу я, больше не в силах слушать подробности жизни Ника и его друзей. Проигрывая внутреннюю битву, я бросаю короткий взгляд на шумную компанию. Ник прикуривает сигарету, ничуть не стесняясь стоящих рядом учителей и родителей. Он поворачивает голову, и в следующий миг мы сталкиваемся взглядами. Под кожей искрит ток. Быстро отвожу глаза, ощущая, как учащается сердцебиение.

– Наконец-то мы в полном составе, – глядя куда-то позади меня, радостно произносит Диана и расплывается в широкой улыбке. Ее глаза загораются янтарным блеском. – Дастин – это Кэти. Кэти – это Дастин, племянник Виктора.

Блеклые грязно-зеленые глаза смотрят в упор. Тонкие губы насмешливо подрагивают. Я ошарашена еще одним видением из прошлого. В голове раскатами грома грохочет пульс. В отличие от Ника, с именем Дастина Форли не связано ни единой приятной мысли, лишь едкое отвращение.

– Мы знакомы. Правда, Кэти? Забавнейшее совпадение, – нараспев произносит он, проводя ладонью по коротким, светлым волосам. – Давным-давно я был почти влюблен в свою одноклассницу. Мы жили по соседству, дружили и делали уроки вместе.

– Вот это да, – хихикают девочки. – Жизнь непредсказуема. Это судьба.

– Я плохо помню детские годы, – выпаливаю не слишком убедительно и отстраняюсь, проглатывая мучительную досаду. Дастин Форли очень изменился. Теперь это не долговязый мальчишка в грязноватой, свободно болтающейся на худом теле одежде, ковыряющийся в носу и глупо смеющийся над непонятными шутками. Годы прибавили ему уверенности и лоска. Однако за подремонтированным фасадом мне мерещится все тот же противный подросток, собирающий коллекцию мертвых насекомых. Возможно, его присутствие просто вытягивает на поверхность все подсознательные эмоции и напоминает о неприятностях. Мне казалось, что именно после короткого, вынужденного общения с ним дружба с Ником полетела в пропасть. Но это не так, потому что мои наивные мечты были заранее обречены.

– Жаль.

Мелодия, символизирующая о начале торжества, прерывает разговор и дарит крохотное облегчение. Голос директора Академии заполняет внутренний двор. Мне нужно научиться доверять людям, укрепить внутренние опоры. Напрасное самовнушение не помогает. Весь следующий час ощущаю себя так, будто тысячи жал впиваются в тело, вызывая усиливающиеся приступы беспокойства. Несколько раз ловлю глумливые взгляды Дастина, а взглянуть на Ника больше не решаюсь. Делаю вид, что увлечена напутственными речами, а сама качаюсь на волнах воспоминаний, будто предвидя зарождающуюся бурю. Я не думала, что будет так больно. Считала, что почти справилась с гневом, обидой и тоской, но глубокие раны кровоточат долго. Ниточки эмоций переплетаются так тесно, что различить оттенки чувств удается с трудом. В глаза словно насыпали песка. Меня вновь бросает в холодные воды океана, из которого я отчаянно пыталась выплыть на знакомый берег.

Иногда жизнь выбирает за нас.

***

– Тебя впечатлила Академия? – интересуется мама чуть позже, когда мы едем к театру Мидгард, где на городской площади уже разворачивается традиционное праздничное шоу. Мама рассказала всем знакомым и родственникам о выступлении Венди. Пропустить его нереально.

– Да, – честно отвечаю я. Масштабы Академии действительно сложно сравнить с небольшим, устаревшим пансионатом Лурка. Большие, светлые аудитории, новое оборудование, дополнительные занятия по всем направлениям, отдельный спортивный корпус с несколькими залами, теннисным кортом и внутренним бассейном, огромный стадион, столовая, напоминающая стильный ресторан, и даже комнаты отдыха с открытыми террасами.

– А ты не хотела возвращаться. Академия заслуженно считается одной из лучших в стране. Будь благодарна шансу учиться здесь.

Не отрываю взгляда от мелькающих за стеклом зданий. Отголоски страха и боли мешают быть объективной. Прозрачные сумерки тихо подкрадываются к городу, и на здании театра включается красивая подсветка, играющая бликами и узорами. В воздухе витает запах сладостей. Пока мы идем ближе к сцене, я осматриваю небольшое искусственное озеро, окруженное деревянным настилом, приглушенным светом и причудливыми растениями.

– Поправь воротник рубашки, – придирчиво наставляет мама.

Занимаем свободные места в центральных рядах. К неприятному удивлению, с другой стороны от мамы присаживается Виктор Гринель. Мама щебечет похвалы Венди. Я отсчитываю минуты до завершения представления. Подавленность сливается с усталостью от скопления людей.

– Как тебе Дастин? – спрашивает у меня Виктор после танцевального шоу.

– Симпатичный молодой человек, – встревает мама. – Очень почтительно относится к старшим, в отличие от большинства твоих ровесников. Его семья недолго жила по соседству. Не помнишь его?

– Не очень, – заталкиваю глубже ранящее прошлое. Не хочу обсуждать Дастина, а лучшее спасение – это бегство, пусть и вовнутрь себя.

– Потому что все время витаешь в облаках. Берись за ум.

– Натали, дай дочке немного выдохнуть, – благодушно смеется Виктор, и от уголков его глаз разбегаются морщинки. – Она ведь только осваивается. Кэти – чудесная, умная и послушная девочка. Наши сеансы терапии проходят отлично.

Лучше бы их не было вовсе.

– Отнесешь документы в театр? Здесь одобренная программа мероприятий, – просит мужчина, протягивая папку с бумагами. Мне не нравится, что он усердно пытается заглянуть в глаза. – Хочу переговорить с твоей мамой.

Виктор подробно объясняет, где находится нужное помещение.

– Почти во всех коридорах есть интерактивные табло с планом этажей.

Тороплюсь выполнить просьбу, чтобы быстрее исчезнуть отсюда. Ускоряю шаг, разглядывая плывущие по темному небу тучи. В Лиртеме часто идут дожди, а близость реки усиливает пронизывающие ветра. Я ежусь. Внезапное ощущение чужого взгляда не дает вздохнуть полной грудью. Оборачиваюсь, но никто поблизости не обращает на меня внимания.

Залетаю в притихшее здание. Стук кроссовок о гранитные полы эхом отскакивает от высоких колонн и стен, украшенных мозаиками и потрясающими фресками. Большинство изображений повторяет сюжеты известных легенд Лиртема. Сердце пропускает удар, когда позади мерещится едва различимый шорох шагов. Снова оглядываюсь, сомневаясь в собственном зрении. Никого. Тело будто облепливает застывшая глина. Я слишком напряжена все время. Прятаться от жизни бывает хуже, чем смотреть в лицо самому страшному кошмару.

В нужном кабинете никого нет. Я аккуратно кладу документы на стол и отступаю. Тихий шелест, щелчок дверной ручки за спиной. Могут ли игры воображения оживать в реальности? Я каменею, взгляд мечется вдоль шкафов в поисках возможной защиты. Однажды в прошлом я тоже хотела защитить себя и не раздумывала о последствиях. Непроизвольно тянусь к небольшой позолоченной статуэтке. В тот же самый момент чужая ладонь зажимает рот, меня крепко обхватывают под грудью и приподнимают.

Сердце жалобно сжимается, замирая на несколько мгновений. Дергаюсь. Стараюсь достать кроссовками до пола. Он обнимает сильнее. Подкравшийся страх обжигает с ног до головы. Прикрываю глаза, пытаясь совладать с качающимися стенами и призраками прошлого, кружащими вокруг. Он молчит и не двигается. Лишь тяжелое дыхание, слабый запах сигарет с вплетением мятных нот и цитрусовой свежести парфюма превращают его из выдуманного монстра в живого человека. Эта смесь ароматов всегда напоминала океан и бескрайнее небо, дарила ощущение свободы, защиты и крыльев за спиной. Я чувствую его и узнаю раньше, чем слышу тихий, вкрадчивый шепот над ухом.

– Какая неожиданная встреча, принцесса, – голос звучит глухо, будто крадется из глубокой пропасти забвения. Извиваюсь еще отчаяннее, надеясь освободиться. – Поверить не могу, что это действительно ты.

Он немного ослабляет давление ладони на мои губы. Каждая мышца тела вытягивается струной. Детское прозвище слетает с его языка так легко, будто не было никаких предательств и разлук.

– Только не кричи, – небрежно протягивает Ник. Его голос изменился: стал чуть ниже, глубже, грубее и еще больше заполнился колючими интонациями. – Будет неловко, если нас застанут здесь. Вдвоем.

Мелкие иголки волнения вонзаются в кожу по всему телу. Сколько раз я представляла нашу встречу и тонула в розовых надеждах? Думала, что он все осознал, повзрослел и стал спокойнее, что его тоже терзали угрызения совести. Глупо было рассчитывать, что Ник забыл. Такие, как он, ничего не забывают. Это расстраивает или дарит скрытую радость?

Миражи расступаются, и реальность предстает передо мной в кристальном сиянии. Ник не мучился и не будет раскаиваться. Он убирает ладонь от моих губ и опускает ее на живот. Мои руки прижаты к туловищу, и я не могу развернуться и увидеть его лицо, но вполне способна оценить повзрослевшую фигуру.

– Не прикасайся ко мне, – наша близость выводит из спячки каждый атом ослабшего тела. – Я позову на помощь.

Его грудная клетка трясется от короткого снисходительного смешка, который быстро прерывается.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю, когда пауза затягивается и пробуждает задавленную злость, отчаяние и обиду. Ник наклоняет голову, касаясь щекой моей макушки. Покалывание в затылке превращается в волну крупной дрожи, быстро растекающейся по телу и оставляющей после себя следы беспомощности. Ник всегда делал что хотел, когда хотел и плевал на желания других. Где-то глубоко внутри я прекрасно понимаю, чего он добивается. Злопамятность и мстительность, смешанные с легкой злорадностью, давно присутствовали в нем.

– Ты тратишь слишком много сил на бесполезную борьбу, – говорит Ник спокойно, обхватывая ладонью мою шею и пресекая попытки сопротивления. Его захват не так силен и пока не причиняет боли, но напоминает, что каждый глоток воздуха может оказаться последним. Легкие будто уменьшаются в размерах, а веки пощипывает от острого желания скорее завершить нашу встречу. – Не хочешь сказать «привет»? «Привет, Ник, я безумно скучала». Гордо прошла мимо, сделав вид, что нас не связывают долгие ночи наедине. Я надеялся до последнего, а ты даже не поздоровалась. И почему я узнаю о твоем возвращении так поздно?

Приглушенные нотки его голоса дурманят, путают воспоминания, отражая их в кривом зеркале подсознания.

– Я должна была написать трогательное письмо о том, что вернулась и жду встречи с тобой? – огрызаюсь, оставляя вопрос без ответа. Все еще пытаюсь освободить руки и пихнуть его локтем. Простой вопрос обжигает так, словно это я была самым ужасным другом на свете. Словно это я первая бросила его, а он ждал долгие годы.

– Было бы неплохо. Помнишь, чем все закончилось в прошлый раз? Или забыла что-нибудь?

Щеки вспыхивают, и как хорошо, что кабинет окутан полумраком. Конечно, я помню кульминацию жестокости.

– Ну, Кэти, поговори со мной. Я так скучал по твоим вечным капризам, – насмешливо просит Ник. То, как он произносит мое имя, затрагивает все живое внутри. – Нечего сказать?

– Прекрасно помню, как ты почти разрушил мою жизнь. Не хочу говорить с тобой, не хочу видеть.

– Вот это заявления. В пятнадцать ты была услужливее. Твое щенячье внимание даже льстило.

– Ты ясно дал понять, что тебя не интересует общение.

– Общение может и не интересует. Есть более увлекательные вещи.

Нельзя поддаваться на провокации и манипуляции, в которых он силен. Ник привык получать желаемое любой ценой. Как только я вступлю в глупый спор, его будет невозможно остановить. Но спустя еще несколько минут в его тяжелых объятиях я не выдерживаю.

– Перестань, – говорю тихо и повторяю. – Чего ты хочешь?

– Много чего. Например, узнать, как и зачем ты сюда вернулась, – теплое дыхание касается уха. Я вздрагиваю. Задумчивость в его голосе проскальзывает так быстро, что я едва успеваю отличить ее от предостережения. Тело наливается свинцом, пока смысл вопроса по крупицам проникает в сознание. Зачем. Ты. Вернулась.

Этот мир не принадлежал ему. Долгие годы все вокруг пугало меня. Я отчаянно боролась со страхами, временами одерживая победу, временами погружаясь глубже. Мы уже не дети. Весной мне исполнилось девятнадцать, ему – двадцать. Возраст свободы и смелых желаний. Но каждый ли готов отвечать за свой выбор?

Ник чуть сжимает ладонь, и я зажмуриваюсь, вбирая в легкие больше воздуха. Его холодные пальцы замирают на пульсирующей вене, а затем ползут под воротник блузки. Съеживаюсь и снова пытаюсь освободиться.

– Не дергайся. Быстро мы не закончим. Так что привыкай. Тебе придется привыкнуть ко мне заново.

– Если хочешь извинений, то мне жаль, что так получилось. Я не понимала, что делаю и не хотела причинить тебе боль. Это вышло нечаянно, – выпаливаю на одном дыхании. По рукам пробегает нервный ток. Слова вырываются наружу от безысходности, подгоняясь застарелым и громадным чувством вины.

Я ранила его осколком стекла. Фатальная случайность. Я не хотела этого. Перед глазами, словно в очередном кошмарном сне, всплывают темно-синие глаза. В них растерянность, боль и… сожаление? Темные капли крови, как в замедленной съемке, падают на белоснежную плитку, расплываясь жуткими кляксами. Я никогда бы не простила себя, если бы с ним случилось что-то ужасное. Но из-за него я едва не погибла в пожаре и терпела насмешки его друзей. Хотела ли я встречных извинений и объяснений? Да. Но разъяснять нечего. Моя детская доверчивость была не его проблемой. Я сама придумала сказку и поверила в нее.

– Извинений? Зачем они мне? – фыркает он. – Это всего лишь слова, которые ничего не изменят.

– Твоя заносчивость стала еще ярче, – бормочу я, до слез ощущая свою беспомощность.

– Это говорит девочка, которая без раздумий вспорола мою шею осколком, когда я пытался помочь. Я никому не сказал, что это была ты.

Хочется стереть его слова из памяти. Бесконечными темными ночами после того дня я утопала в ужасе, снова и снова воскрешая по кадрам кинопленку событий. Из-за этого меня отправили в Лурк. Все считали, что смерть близкого человека разрушила детскую психику. Я тяжело переживала утрату, но никто не знал о жутких кошмарах, где я постоянно видела свои грязные ладони, жуткие реки крови и бледное лицо Ника. Вокруг нас всегда лежали растоптанные, испачканные цветы. Я просыпалась с криком на губах и не могла остановить рыдания. Я не могла никому рассказать.

– Помощь была бы не нужна, если бы не издевательства от тебя и твоих друзей, – сдавленно произношу я. В тот роковой день мы неслучайно оказались наедине – я убегала от одноклассников. Ник видел и знал, что они собирались запереть меня в раздевалке.

Ник отводит одну руку назад, видимо, ища что-то в кармане. Секундной паузы хватает, чтобы ударить локтем в его живот. Маленькое промедление, подсвеченное неожиданностью, помогает выскользнуть из крепких объятий. Я бросаюсь прочь, попадая в узкие коридоры театра.

Грохот наших шагов раздается в унисон с гулкими ударами моего сердца. Где-то поблизости должен быть выход в фойе, но за поворотом оказывается еще один небольшой холл. Не успеваю оценить варианты спасения и теряю равновесие. Он хватает за воротник блузки и тащит к дверному проему, за которым зияет чернота. Ткань трещит. Крик застревает в горле. От резкого столкновения с холодным полом грудь стягивает тяжелым обручем. Я пытаюсь отдышаться, пока маленькие вспышки первобытного страха превращают тело в пустую оболочку. За захлопнувшейся дверью слышатся плохо различимые голоса. Совсем рядом. Нужно позвать на помощь, но горло исцарапано невидимым лезвием. Огромный ком отчаяния поднимается изнутри. Ник быстро перехватывает меня под грудью и зажимает рот. Опускается на пол и притягивает меня к себе на колени. Пряди спутанных волос, выбившиеся из хвоста, падают на лицо.

– Не делай глупостей, – пробирающий до озноба шепот заполняет весь мой мир, сузившийся до размеров маленького чулана. – Тебе никто не поможет.

Сжимаюсь, вспоминая, как много лет назад впервые услышала от него эти слова. Зародившийся под ребрами маленький клубочек жжения медленно расползается во все стороны. Закрываю глаза, и в кромешной темноте чувств вновь улавливаю запах его парфюма. Ныряю в себя, но его сети тянут обратно, лишая мысленного убежища. Внезапно становится холоднее, каждый вдох замораживает кровь. Его дыхание на моем виске кажется горячее пламени, громче мыслей. Ник прижимает меня плотнее к себе, когда чувствует попытку вырваться.

– Хочешь знать, чего я действительно хочу? Понятия не имею. Может быть, услышать или увидеть, как сильно ты скучала, – шепчет он мне в волосы спустя некоторое время. Мотаю головой. Соврать ему легче, чем себе. Ник фыркает и отпускает меня, слабо встряхнув напоследок. Отползаю в сторону и прислоняюсь к холодной стене. Скрип кроссовок, щелчок зажигалки. Он поднимается на ноги. В духоте кладовки переплетаются струйки сигаретного дыма. Голоса за стеной угасают. Темный молчаливый силуэт почти растворяется в темноте. Я бросаю на него быстрый взгляд. Первый осознанный взгляд.

Ник изменился внешне. Даже в полутьме видны выразительные черты лица, лишившиеся детской очаровательности. Он молча смотрит на меня, снова щелкая зажигалкой, и цепкое напряжение покалывает кожу. Огонь напоминает о пожаре. Дежавю.

– Мне даже не придется звать на помощь, – говорю я, подтягивая колени к груди. – Здесь ведь есть пожарная сигнализация.

Смешок. Конечно, он знает.

– Сигнализация срабатывает не везде. Как и видеокамеры оставляют мертвые зоны. Если тебе интересно, то и в Академии есть такие места. Я обязательно покажу. Так что здесь ты моя хоть на целую вечность.

От его слов больно и хочется кричать. Тон и двойной подтекст задевают старые раны. Ник делает шаг в мою сторону. Сильнее вжимаюсь в стену.

– Я не знаю точно, чего хочу, – вздыхает он, присаживаясь напротив. Легкий холодок пробегает по шее. – У меня были некоторые проблемы с чувствами, когда дело касалось тебя. Помнишь? К тому же сначала я решил, что у меня начались полноценные галлюцинации.

– Не приближайся, – голос предательски дрожит.

– И все же это оказалась ты, – продолжает он почти разочарованно. – Не знаю, рад я или огорчен.

Волнения и переживания трансформируются в громадную волну обид.

– Я совершила самую большую ошибку, когда первой подошла к тебе в Радианте, – горько выдаю я. – Жаль, что прошлое не исправить.

– Лучше бы не стало. Эффект бабочки, – Ник качает головой. Темные волосы падают на лоб. Прикладываю много усилий, чтобы отвести взгляд. Чудовищная честность жжет глаза. Ник и раньше умел поражать всех хлесткой прямолинейностью. Бегло осматриваю темные стены, увешанные полками. Здесь нет даже окон, и только одна дверь. Ник читает мои мысли и мрачно усмехается.

– Хочу увидеть твой Лирид. Где он?

Недоуменно гляжу на него, надеясь разгадать подвох. Тени на лице искажают любой намек на искренность. Ник поочередно сжимает мои запястья, бесцеремонно задирая рукава рубашки.

– Не взяла с собой.

– Нарушаешь правила? Когда ты стала такой лгуньей? – уголки его губ слегка подрагивают. – А если я поищу?

Я не шевелюсь, застывая, как жертва перед решающим прыжком хищника. Стук сердца раздается в голове громким гулом.

– Не смотри на меня так, будто я монстр. Это же не так, – Ник протягивает руку и заводит за ухо непослушные пряди моих волос. Каждая клеточка тела замирает в мучительном ожидании. Его голос звучит дружелюбнее. – Допустим, я поверю. Но ты принесешь его мне. Сама. Увидимся завтра в библиотеке научного корпуса перед первым занятием. Помнишь, как целовала меня в библиотеке Центра, м?

Стыд растекается по лицу огненным пламенем.

– Зачем тебе это? Неужели думаешь, что я снова поведусь на лживые уловки? – слишком поздно понимаю, что следовало промолчать, согласиться и как можно скорее сбежать отсюда.

– Зачем? – задумчиво протягивает Ник, наклоняясь ближе. Темнота вокруг нас разрастается, становится гуще. Его запах пропитывает воздух. Я зажмуриваюсь, когда его дыхание мягко касается щеки. – Может быть, я хочу вернуть дружбу. А друзья делятся всеми секретами. Принцесса, я все равно получу то, что хочу. Не усложняй жизнь нам обоим.

Жгучая влага под веками превращается в кислотные капли, которым я не позволяю пролиться во внешний мир. Отворачиваю лицо, толкая Ника в плечо. Быстрые, рваные вздохи заставляют легкие гореть.

– Ты уверен, что знаешь что-то об искренней дружбе?

– Думаю, да, – неторопливо отзывается он. – Ты лучше многих понимаешь, какой кошмарной бывает жизнь в Лиртеме, особенно если ты один.

Слова звучат так, будто раздаются внутри моей головы. Душа превращается в кровоточащий комочек.

Ник оставил меня одну. Он врал и превратил дружбу, которую я считала особенной, в обманчивый фантик. Он запер меня в горящем здании, потому что я могла выдать его тайну, а потом вдоволь посмеялся надо мной со своими друзьями. Больше никогда не смогу так сильно доверять кому-либо.

– Эта Академия не принадлежит тебе, – отвечаю я, избегая прямых взглядов. – Город не принадлежит тебе. Оставь меня в покое.

– Академия и город, может быть, и нет. А вот ты…, – Ник скользит глазами по моему телу. Не могу находиться так близко к нему. Пытаюсь увеличить расстояние, отползаю назад. Ник обхватывает мое колено, медленно и мучительно выводя узоры на коже большим пальцем. В животе что-то сжимается. От его ладони расходятся разряды. Не могу сделать вдох. Пытаюсь подняться, но он оказывается между моих ног, слегка раздвигая бедра. Шок и ужас взрываются красными бликами. Судорожно сжимаю подол юбки и тяжело дышу, находясь на грани. Его пальцы перемещаются с колена на бедро. Вторая ладонь касается щеки, и я дергаюсь как от ожога. Хочу отстраниться, но он хватает меня за воротник. Верхняя пуговица с треском отлетает.

– Может быть, я хочу продолжить то, на чем мы остановились. Сейчас мы взрослее и…

– Прекрати! Прекрати, Ник! – отчаянно кричу я, ощущая прилив паники. По щеке скатываются первые слезы, которые я прятала изо всех сил. – Хватит!

– Не прошло и дня, как ты снова ревешь. Я думал, что маленькая воинственная игра продлится дольше.

– Ты меня пугаешь!

– Так и должно было быть с самого начала.

Мне снова пятнадцать. Я наивная, слабая и глупая.

– Ты напоминаешь тех уродов из подворотни, – говорю обреченно и толкаю его в плечо. Как наяву вспоминаю прошлое и нападение на темной улице. – Ты такой же. Такой же как все.

Ник замирает, его дыхание теряет равномерность. Спустя несколько секунд он выпрямляется в полный рост и отходит. Я забиваюсь в угол.

– Я не такой, как они. Есть огромная разница. Ты знаешь это, – Ник оскаливается. – Увидимся завтра. Я и так заждался, принцесса, и намерен взять все, что принадлежит мне.

– Я давно не нуждаюсь в общении с тобой, – выстреливаю в ответ. – Мне стыдно из-за твоего ранения, и на этом все.

Слова не оставят глубоких ран в его равнодушной оболочке, но сотрут любую недосказанность, повисшую между нами.

– Всегда знал, что женщины легко забывают свои обещания, если они им больше не выгодны, – он смотрит вниз, презрительно сощурив глаза. – Твой блокнот с признаниями до сих пор у меня.

Несправедливость поджигает внутренности.

– Ты украл его и отдал своим друзьям ради шутки! Мне было всего пятнадцать, и ты обещал защищать меня!

– Я и защищал, – спокойно парирует он, неотрывно наблюдая за мной. Выдержать его взгляд невыносимо трудно. Ник тушит сигарету, бросая ее на грязный пол. – Что за чушь ты несешь?

– Я не говорила взрослым, что пожар устроил ты. Ничего не говорила им о тебе, —поток нервных признаний льется шумной рекой. – Ты напрасно тратил силы, вымещая злость на мне.

– Кэти, – у самой двери произносит он, задумчиво растягивая мое имя, – ты можешь верить во что угодно и слушать кого пожелаешь, но мои условия просты, и они не изменятся. Нам придется научиться существовать здесь вместе. Только ты можешь сделать так, чтобы мы оба получили удовольствие. Единственная истина постоянна: я не хочу делать тебе больно.

Дверь тихо поскрипывает после его ухода. Я долго смотрю вслед, разделяя прощальную фразу на отдельные предложения и слова. В детстве он часто пугал меня разными способами без какой-то видимой причины.

Говорят, жизнь изменчива, на ее орбите всегда вращаются и счастье, и горе, и любовь, и разочарования. Так почему же моя судьба давно превратилась в сплошную темную бесконечность страданий?

ГЛАВА 4. Вместе

Кэти

Осень 2016

(Четыре года назад. Кэти 15 лет, Нику 16 лет)

Громадная новая карусель возвышается надо мной сверкающей глыбой, закрывая солнце. Настоящий титаник на суше. Крепко сжимаю в руке цветок и рассматриваю позолоченные фигурки, с огромной скоростью проносящиеся мимо. Разноцветные потоки воды стекают в чашу в виде клевера, расположенную посередине карусели. Фонарики, замысловатые узоры, длинные цепочки-подвесы, яркие флажки, развевающиеся по ветру. И много зеркал вдалеке. Повсюду царят радость и смех, пока я разрываюсь между удивлением и странной пустотой, стирающей эмоции. Предчувствие чего-то необъяснимо жуткого, неизбежного поглощает разум.

Меня никто не видит. Никто, кроме стоящего рядом незнакомца в черном, который будто материализовался из воздуха. Не могу повернуться и разглядеть его лицо. Вижу лишь темный браслет из бусин и пластин на его запястье.

«… между нами тринадцать разбитых шагов.

Между нами тринадцать забытых картин.

Между нами тринадцать запутанных снов.

Между нами тринадцать призрачных песен.

Между сумрачным миром с тобою зависли,

Между болью и счастьем тринадцать разорванных лет».

Мелодия разливается в воздухе, пока я ошеломленно пытаюсь определить ее источник. К нам приближается компания красивых девушек. Они одеты в необычные платья и весело шепчутся между собой. Я чувствую их легкий страх и большой интерес. Их всех тянет к нему. Меня тоже тянет, но я с неуверенностью отворачиваюсь, желая спрятаться. Все знают, что с ним опасно, что он заберет энергию, время, эмоции. Они хотят подарить ему себя. Я так не могу.

Пустота превращается в пропасть. Мне здесь не место. Я сбегаю. Выхожу из парка и запрыгиваю в серый автобус, даже не посмотрев на номер маршрута. Какая разница. Лишь бы быстрее исчезнуть. Мне так одиноко, так тоскливо.

Прислоняюсь к холодному стеклу.

«… между нами тринадцать разбитых шагов…».

Вздрагиваю от неожиданности и распахиваю глаза. Неизвестная песня льется из радиоприемника в кабине водителя. Напряжение растет подобно снежному кому. Взгляд слева распарывает душу. Когда кто-то успел сесть рядом? Поворачиваю голову, и дыхание прерывается от шока. Это снова он. Тот, от кого я сбежала в парке. Тот, кого я часто вижу по ночам, но не узнаю. Не могу запомнить. Его окутывает дымка самоуверенности и горечи. Словно я маленькая, глупая девочка, не замечающая очевидных вещей.

– Ты все еще не поняла? Я здесь ради тебя. Все здесь из-за тебя. Все, что я делаю, для тебя.

В ужасе подскакиваю на кровати и тяжело дышу. Тело покрывается капельками пота. Опять эти странные сны. Всю ночь передо мной мелькают расплывчатые образы, люди без лиц, незнакомые места. Иногда они окрашены тревожными красками, а иногда я становлюсь невесомым путешественником в невиданные безмятежные миры. Дотягиваюсь до бутылки с водой, предусмотрительно оставленной на тумбочке, и делаю несколько глотков. Я просто перенервничала перед первым днем в новой Академии. Мозг не выдержал и выдал порцию размазанных картинок.

Три ночи. Уснуть заново не получается. Верчусь около часа и раздраженно откидываю одеяло. Достаю блокнот, включаю ночник. Рисование всегда помогало справиться с волнением и вырваться из капкана эмоций.

Долго смотрю на один из любимых эскизов. Я начала его в десять лет, когда впервые запечатлела остатки сна на бумаге. Девушка в окружении цветов на краю земли рисует необычно-синие мужские глаза. Темные брови, небольшой шрам. Вместо холста – разбитое зеркало. Вместо неба – открытый космос. Наброски выглядят сырыми, и я хочу перенести картину на большой холст, который купил дедушка. Переворачиваю страницу и приступаю к карусели. Картины – это память.

– Кэти, ты уже проснулась? – голос дедушки вырывает из творческого транса. – Рисуешь? Очень красиво. Нам пора собираться.

Сегодня мой первый день в младшей Академии Лиртема. Все детство я провела в Сантуме вместе с дедушкой, но из-за его работы нам пришлось приехать в Лиртем. Он сказал, что это ненадолго. Максимум, год. Я люблю Сантум всем сердцем, поэтому ничего впечатляющего от Академии и города не жду. К тому же мне приходится жить с мамой и папой, которых раньше я видела лишь по праздникам и не ощущала сильной привязанности. Не знаю точно, почему так вышло. Дедушка говорил, что забрал меня к себе, потому что родители испытывали финансовые трудности.

Некоторые моменты врезаются в память подобно стигматам. Невозможно сразу разглядеть и понять, какие узоры плетет судьба.

Середина сентября. Занятия начались полмесяца назад. Я пропустила праздник и знакомство с одноклассниками. Но мне вроде бы все равно. Тороплюсь в кабинет, не замечая ничего вокруг, и неожиданно слышу пугающе знакомые ноты. Мелодия, умело наигрываемая на гитаре, просачивается в душу. Этого не может быть.

«В красоте темноты снова вижу тебя.

Пошатнулась игра воображения.

В том небесном кино слишком много огня,

Закалившего души до пепла.

Я тебя выбираю

Темной ночью и солнечным днем.

На холсте я тебя обнимаю.

Вижу солнце за теплым дождем.

Я тебя выбираю навечно.

Не меняю свой путь никогда.

Наша странная связь бесконечна,

Словно фатум и злая игра.

Между нами тринадцать разбитых шагов.

Между нами тринадцать забытых картин.

Между нами тринадцать запутанных снов.

Между нами тринадцать призрачных песен.

Между сумрачным миром с тобою зависли.

Но оттуда мы выход нашли по страницам любви.

Между болью и счастьем тринадцать разорванных лет…»

Непроизвольно замедляю шаг и вижу в холле толпу ровесников. Кому принадлежит песня? Засматриваюсь на темноволосого мальчика, склонившегося над гитарой. Не могу пошевелиться и не могу поверить в совпадения. Сказки не существуют в реальности. Он поднимает голову. Наши взгляды встречаются, взрывая миллиарды звезд в сердце. У него такие глаза, каких я не видела ни у кого, кроме…. Как будто я смотрю на эскиз своей первой картины. В то самое разбитое зеркало. Цвет радужки такой же космически синий, словно из другого измерения. Нет, это невозможно. Он ухмыляется, а я сбегаю, ошарашенная странной реакцией.

На первом уроке узнаю его имя. Ник Девон Мертенс. Он – мой одноклассник. С этого мгновения занятия превращаются в пытку, потому что я не могу усидеть на месте и все время хочу взглянуть на него. На математике учительница просит передать ему лист с контрольной работой. Я делаю это, ощущая, как руки и ноги становятся ватными. Когда подхожу к его столу и осторожно кладу бумаги, то тайно надеюсь, что он обратит на меня внимание. Может быть, мне удастся заговорить с ним. Но он даже не поднимает взгляда и слегка раздраженно кривит губы.

Этой же ночью мне снится, что я еду на фантастически современном полупрозрачном лифте, а в таком же соседнем – он. Я зачарованно смотрю на него и прикладываю ладошку к холодному стеклу. Он повторяет мое движение, и лифты останавливаются на одном этаже. Сны становятся ярче, беспокойнее, и я не чувствую себя отдохнувшей.

Через неделю я прохожу новое тестирование для Лирида и получаю неутешительное направление в Центр «Радиант». В Сантуме все было иначе.

Вытираю слезы рукавом толстовки и дергаю дверь Центра.

«Может быть, научишься общаться с людьми. Почему ты вечно сидишь над своими рисунками? Ты слишком замкнутая. Прекрати витать в облаках. Опять рисуешь? Посмотри на сестру. Почему бы тоже не заняться танцами?».

«Беспокоит, что у нее нет друзей».

«Ночные кошмары, головные боли, бессонница. Мне не нравятся эти симптомы. Напоминают ее… С ней определенно что-то не так. Еще этот черный цвет».

Обрывки семейного разговора вплетаются в мысли, затемняя мир. Почему меня считают ненормальной? В чем вообще заключается нормальность? Обидно, ведь я стараюсь быть лучше. Лучше учиться, лучше вести себя, не доставлять проблем. Родители всегда недовольны. Дедушка переехал в отдельный дом на аэродроме, и я нуждаюсь в поддержке.

Сканирую Лирид на стойке регистрации и плутаю по длинным коридорам, с трудом находя нужный кабинет. Серый, унылый, с задернутыми шторами и искусственным освещением.

– Прошу не опаздывать, – строго наставляет миссис Аткинс. – Сегодня вам предстоит справиться с несколькими тестами. Не отвлекайтесь.

Опять тесты. С тоской беру стопку белых листов и прохожу к длинному ряду столов, близко сдвинутых друг к другу. В группе девятнадцать человек. Почти все держатся на расстоянии и старательно избегают общения, кроме одной пары. Медлю несколько секунд, делаю глубокий вдох и решаюсь. Уныние и одиночество так давят на плечи, что я игнорирую вечные сомнения. Любопытство жалит сердце. Будь что будет. Вдруг мне удастся подружиться с ним. Пальцы слегка подрагивают, когда я отодвигаю стул рядом с синеглазым одноклассником, о котором теперь думаю постоянно.

Глаза в глаза. Острый, заполненный синим льдом взгляд остужает кипящий порыв. Застываю, будто всматриваясь в зеркальную темноту вселенной, и вижу в ней свое отражение. Вспышки пронзают тело, по частицам меняя меня. Мрачное наваждение опутывает толстыми жгутами, не давая пошевелиться.

– Здесь занято, – огрызается он.

– Здесь пусто, – возможно, впервые в жизни упорствую я, кусая нижнюю губу. От его тона сжимается сердце. Хочется одновременно и сбежать, и утонуть в оттенках мрачной синевы. Такой завораживающий цвет, что я долго мысленно подбираю необходимое сочетание красок, которое могло бы точно передать эту красоту. Внутри воспламеняется невыносимо сильная потребность сблизиться с ним, – Можно мне сесть? Пожалуйста.

Ник медленно, оценивающе осматривает меня. Взгляд задерживается на ногах, и мне хочется одернуть юбку. Его полные губы кривятся в презрительной гримасе.

– Что тебе непонятно в двух словах? Здесь за-ня-то. Не загораживай горизонт.

Дыхание учащается от тлеющей обиды. Ощущая чужие взгляды, я отхожу и понуро сажусь через два стула от него. На что я рассчитывала? Что со мной он будет вежливее? Глупая наивность. Никогда не думала, что смогу подойти к мальчику первой. Так долго сомневалась, переживала и получила позорный отказ. Хорошо хоть не сделала этого в Академии. Горечь смешивается со смущением. Ну и ладно. В следующий раз сяду рядом с Шоном. Он учится с нами в одном классе и на днях предложил помочь с домашним заданием по математике. Не все мальчишки такие грубые и резкие.

Ноющее разочарование мешает сосредоточиться, и подошедшая миссис Аткинс недовольно качает головой.

– В конце каждого месяца всех ждет повторное тестирование Лиридов. Помните, что от этого зависит поступление в Среднюю Академию. У каждого из вас выявлены определенные несовершенства. Черный цвет требует очень пристального внимания.

Мне все еще непонятно, чем нам помогут посещения Центра. Женщина отходит, и я снова поворачиваю голову в сторону недружелюбного соседа. Он пристально смотрит на меня, чуть прищурив глаза. Я успела понять, что Ник умен и не подпускает к себе лишних людей. Вокруг него постоянно вьются девочки. Он мистически, по-неземному красив, но его внешность пропитана опасностью. Ник никогда бы не обратил на меня внимания, а я впервые так сильно захотела развеять свое одиночество. Сглатываю образовавшийся в горле ком и возвращаюсь к тестам. Секунды сливаются в минуты. Вязну в однотипных вопросах, большую часть которых не понимаю. Единственным крохотным бонусом занятий в Радианте было присутствие Ника, но теперь и это окрашено в печальные тона.

– Будь добра, займись уборкой, – кричит отец, когда я возвращаюсь домой. – Мы кормим тебя не для того, чтобы ты бесцельно протирала зад.

Дедушка в командировке, поэтому я не могу навестить его на старом аэродроме. Грохочущая музыка Венди давит на барабанные перепонки, и я глубже зарываюсь в одеяло, стараясь не думать о пережитой грубости. В темноте мерещатся его глаза, в глубине которых мерцают далекие галактики. Когда я думаю о нем, то внутри поднимается цунами непонятных, незнакомых, необъяснимых чувств. Что со мной такое?

В субботу в Центре делаю вид, что не замечаю никого. Пусть считает, что мне все равно.

– Перерыв полчаса. Можете пообедать в столовой. Дальше работаем в парах.

Толкаю уныло дребезжащий поднос по решетчатой металлической ленте. Еда выглядит ужасно неаппетитно, а на прилавке нет ни пирожных, ни шоколада. Зависаю в мыслях и оступаюсь из-за толчка в спину. Лечу вперед, по пути смахивая стакан с мутной бледной жидкостью, и врезаюсь в спину стоящего впереди. На черную футболку парня попадают брызги. Зажмуриваюсь от неловкости.

– Прости, я…

Он резко разворачивается и хватает меня за волосы, больно натягивая кожу на затылке. Я тихо вскрикиваю. Сзади слышатся смешки.

– Я нечаянно, – жалобно скулю я, и он снова встряхивает меня. Сквозь пелену подступающих слез вижу холодное синее пламя красивых глаз. Почему же я налетела именно на него? Хочется сжаться до размера пылинки.

– На будущее: смотри по сторонам, – огрызается Ник, отпуская меня. Не гляжу на него и убегаю, вытирая слезы с щек. Он сделал мне больно.

Возвращаюсь в кабинет. Там никого, кроме мальчика и девочки, которые всегда держатся вместе.

– У тебя что-то случилось? – спрашивает мальчик. Я качаю головой, сажусь и достаю блокнот для рисунков, надеясь пережить боль привычным способом.

– Очень красиво, – звучит мелодичный девчачий голос. – У тебя дар. Картинки как будто живые. Меня зовут Лея.

– А я Картер.

– Кэти, – несмело отвечаю я. Впервые кто-то в этом городе, кроме дедушки, оценил мои рисунки. Приятное тепло искрится внутри, вытесняя переживания. Отвлекаюсь и продолжаю рисовать, слушая их непринужденную болтовню о новом фильме.

– Здесь такое не любят, – шепот над ухом раздается так неожиданно, что я подпрыгиваю. Прохладная ладонь сжимает мое плечо, возвращая на место. – Твои рисунки, имею в виду. Слишком реалистично.

Листы разлетаются по столу: треснувшее зеркало, глаза, карусель, снежные горы, звездное небо, стеклянные лифты и дом на озере в защитном шаре.

– Ты оказалась здесь, потому что не умеешь разговаривать? – насмешливо продолжает он. Щеки вспыхивают от едва уловимого возмущения, обида царапает грудь. – Впрочем я не люблю болтливых.

– Я умею разговаривать.

– Спрячь рисунки. А лучше порви.

– Какая тебе разница?

– Никакая, – он пожимает плечами.

– А ты здесь почему? Потому что всегда бросаешься на людей? – не могу сдержаться. Он отвечает не сразу, но на красивом лице расплывается довольная ухмылка.

– Почти угадала.

Я видела, как в Академии он оттащил в сторону Майли Тропс, которая настучала учителю химии о небольшом розыгрыше со взрывом реактивов. Он напугал ее, и никто не помешал ему. В том числе и я. От одного предупреждающего взгляда, брошенного вскользь, у меня похолодели руки. Я прекрасно слышала потоки льющихся жалоб, но это не мешало девочкам сходить с ума и флиртовать с ним. Учителя лишь разводили руками.

Я такая же, как они. Потому что даже сейчас во мне горит настойчивое желание продолжить несвязную беседу. Это похоже на дурман.

– Эй, отойди от нее, – доносится голос Картера.

– Забыл посоветоваться с тобой, – злобно выстреливает в ответ Ник, но отодвигается. – Кстати, мне нравятся твои карандаши. Они достаточно острые, чтобы проткнуть кому-нибудь глаз.

В кабинете повисает тяжелое молчание.

– Шутка, – смеется он, демонстрируя хищный оскал и идеальную улыбку, и отходит к своему месту.

Когда начинается занятие, я разрываюсь от противоречий и пытаюсь найти пару. Мышцы сводит от волнения, когда я снова приближаюсь к Нику.

– Можно мне работать с тобой? – выпаливаю слишком быстро.

– Как еще тебе объяснить? Нет. Мне не нужна пара.

– Это всего лишь дурацкое занятие, – аргумент звучит слишком жалобно. – Все равно придется объединиться с кем-нибудь.

– Мне плевать.

Почти все нашли партнеров, кроме меня, Ника и Дастина Форли. Смотрю на последнего и ощущаю тошнотворное отвращение. Семья Форли живет по соседству, и недавно мама заявила, что мне следует подружиться с Дастином. Ни за что. Он мерзкий. Дастин не заботится о пятнах на одежде, выглядит странно и собирает коллекцию мертвых сушеных насекомых, отрывая бабочкам крылья.

– Ладно. Не болтай много и делай тесты за двоих, – снисходительно соглашается Ник. Прекрасно. Ну и пусть. Мне не нужна помощь.

– Это задание на логику вообще-то, – спустя сорок минут произносит он, пока я вожусь с предпоследним вопросом. – Исследования не врут, да? Логика – вообще не твое.

– И что теперь? Работа в парах нужна для того, чтобы люди учились помогать друг другу.

Непослушные цифры скачут перед глазами.

– Ничего страшного, что ты не умеешь считать, – ехидно шепчет он. – Я могу научить тебя.

– Я умею считать.

– Кто-то из нас будет умным, – продолжает он тише, наклоняясь к уху. Я чувствую слабый морской запах с вкраплениями цитруса и мяты. – А кто-то просто красивым.

Он выдергивает ручку из моих пальцев и быстро пишет решение. Переворачиваю лист, стараясь не реагировать на откровенные насмешки.

– Мы должны раскрасить круг в те цвета, которые видим друг в друге.

– Крась сама. В этом ты мастер.

– С тобой невыносимо разговаривать.

– Я не заставлял тебя подходить ко мне.

В качестве протеста раскрашиваю его сторону угольно черным цветом.

– Мне нравится, – оценивает он. Уголки губ подрагивают в слабой усмешке. – Как раз таким темным пятном я тебя и вижу.

Складываю тесты в папку и отношу миссис Аткинс. После занятий отстаю от всех и поздно замечаю плетущегося по коридору Дастина. Он не сводит с меня глаз. Не хочу идти с ним домой. Быстро ныряю на лестницу и сбегаю на этаж ниже. Взгляд мечется в поисках укрытия, и я дергаю дверь архива, которая по счастливой случайности оказывается незапертой.

В архиве темно и пахнет пылью. Длинные стеллажи с документами пронизывают помещение. Крепко зажмуриваюсь, чтобы не чихнуть, отодвигаюсь от двери и налетаю на что-то. На кого-то. Вскрик застревает в груди. Прохладная ладонь стремительно и грубо зажимает мой рот, запрокидывая голову. Я спотыкаюсь и заваливаюсь назад, слыша, как оглушительно грохочет сердце.

– Опять ты. Не скули, – приглушенный голос звучит жутковато. – Сейчас я уйду отсюда, а ты сделаешь вид, что никого не видела, ясно?

Его кожа пахнет морем, свежим ветром после дождя и свободой. Он отпускает меня, и я падаю на колени. Кашляю и борюсь с резью в глазах.

– Если кто-нибудь услышит, я придушу тебя. Следила за мной что ли? Какого черта ты здесь?

Колючий страх ползет по спине. Я держу глаза закрытыми, глотаю слезы и сижу перед ним на коленях. Волосы скрывают мое лицо, но он наклоняется и заставляет меня приподнять голову.

– Ты красивая.

Внезапный шум в коридоре вклинивается в наше зловещее уединение. Ник хватает меня за шиворот и тащит в скрытую в глубине кладовку. В ней едва можно поместиться вдвоем. Взрослые голоса заполняют архив. Ник крепко сжимает меня и снова затыкает рот. Я не собираюсь кричать и с трудом дышу. Мне страшно в замкнутом пространстве и темноте. Его запах и биение его сердца отвлекают от воображаемых монстров.

– Когда следующая отправка?

– Через месяц.

– Сколько?

– Двое или трое.

– Не будем спешить. Берем исключительно тех, в ком уверены. Документы здесь?

– Да.

– Составь списки потенциальных. Особенно интересуют девушки. Эксперимент движется удачно?

– Все под контролем.

О чем они говорят? Бессвязный диалог сменяется мрачной тишиной. Не сразу прихожу в себя и не осознаю, что Ник ведет меня куда-то.

– Что ты делаешь?

– Здесь есть пожарный выход.

– Зачем он нам?

– Они заперли дверь.

Мой мучительный выдох сопровождается тихим стоном. В его движениях сквозят решительность и уверенность, чего не скажешь обо мне. Ник достает из рюкзака связку ключей и подбирает нужный для металлической двери. За ней – тускло освещенная решетчатая площадка. Ветер приносит с собой осеннюю прохладу.

– Быстрее.

Я боюсь высоты. Я много чего боюсь. В горле разрастается тугой ком. Ник захлопывает дверь, хватается за перила и ставит ногу на ступеньку.

– Я… – стараюсь не смотреть вниз. – Я не пойду с тобой, извини.

Испепеляющий взгляд, полный разных оттенков, пронзает насквозь. Смятение врывается в разум одновременно с легким головокружением.

– И что будешь делать? – интересуется снисходительно.

– Посижу в архиве. Кто-нибудь из работников Центра выпустит меня.

– Центра, – фыркает он. – Это не научный Центр, а тюрьма, чтоб ты знала. Может, кто-то и выпустит. И сразу скормит лабораторным крысам.

Легкая дрожь перерастает в озноб. Ветер развевает волосы, рассыпая их по плечам, и срывает розовую резинку, унося ее вниз. Во рту становится сухо. Ставлю ногу чуть ближе к краю, железо заунывно скрипит, прогибаясь под моим весом. Нет, я не могу. Я разобьюсь.

– Дай руку.

Хватаюсь за перила, игнорируя приказ. Липкий пот пропитывает пальцы. Опускаю ногу на ступень ниже. Губы дрожат от жалости к себе. Через мгновение ощущаю теплую ладонь на своем животе.

– Ты не упадешь. Я держу тебя. Слышишь? – вкрадчиво произносит он. – Ну если и упадешь, то на меня. Всего-то переломаешь мне все кости.

Мы спускаемся очень долго. Когда преодолеваю последнюю ступень, едва не валюсь на колени от того, как сильно раскачивается мир. Ник не отпускает меня сразу.

– Спасибо, – тихо шепчу я.

– Спасибо и все? – его ладонь ползет вверх.

Цепенею и будто вновь оказываюсь на огромной высоте. Уклоняюсь в сторону, но Ник крепче прижимает к себе.

– Ты пахнешь ванилью, – он слишком близко. – Советую больше не совать нос в незнакомые кабинеты.

Ник резко убирает руки и отодвигается.

– Я… – на полуслове обрываю ненужные оправдания. Зачем ему знать про Дастина.

– Плакса, – кидает Ник на прощание и уходит.

В Академии мы по-прежнему делаем вид, что незнакомы. Ник зависает с друзьями: Джеком Грантом и Диланом Ловреном. Я тайком наблюдаю за ним. Пытаюсь нарисовать его портрет, надеясь, что это избавит от наваждения. Со свербящим дискомфортом в груди слушаю перешептывания одноклассниц, которые уже вовсю интересуются мальчиками и поцелуями, пока я посвящаю свободное время рисованию, музыке и фильмам. Присматриваюсь, как ведут себя девочки: очаровательно улыбаются и звонко смеются в ответ на глупые шутки, дефелируют мимо мальчиков, метко стреляя глазами. Многие считают Ника красивым. Алисия МакЛарен уверяет, что они дружат с раннего детства и что она выйдет за него замуж. Чувствую себя чужой среди всех. Каково это: влюбиться и подарить кому-то сердце?

Впрочем, Ник награждает всех презрительными взглядами и грубыми фразами, относится к вниманию как к надоедливой обыденности и держится отстраненно.

– Оказывается, ты тоже неплохо рисуешь, – полушепотом произношу я на очередном занятии в Центре. Я снова села рядом с ним. Сегодня мы работаем вчетвером: я, Ник, Лея и Картер. Последние двое очень нравятся мне. Картер смотрит на Лею так трогательно, что вокруг них будто вспыхивает солнечный свет. Оказывается, что мы любим одни и те же фильмы, предпочитаем одинаковую музыку.

Ник демонстративно игнорирует миссис Аткинс. Ее карикатура, нарисованная за последние полчаса, выглядит реалистично и смешно. Он молчалив. Мне хочется говорить с ним. Трепетная радость от нашей вынужденной близости сменяется нетерпеливым томлением.

– Вижу, как ты постоянно пялишься на меня в Академии.

– И ты тоже, – смело отвечаю я. Часто ловлю на себе его взгляды.

– Твое внимание забавляет. Знаешь, мне даже понравилось наше маленькое рандеву в архиве. Все эти эмоции. Я давно не чувствовал ничего подобного.

Набираю в легкие больше воздуха, надеясь, что меня не разорвет от смущения.

– Мы можем иногда общаться в Академии?

– Нет, – отрезает он моментально. – Даже не вздумай подходить. Никто не должен видеть тебя рядом со мной.

Хлопаю ресницами, старательно обводя контур нарисованного на полях домика. Не покажу свою слабость. Я ведь и так знала, что вряд ли заинтересую его. Ну и ладно. Мне не обидно. Совсем. Почти.

Ник тянется за карандашом и рукав толстовки задирается, обнажая запястье и жутковатые багровые синяки.

– Что это? – мои пальцы непроизвольно оказываются на его руке. Ник резко сбрасывает мою ладонь и смотрит с таким ядовитым раздражением, что становится не по себе. Отодвигаюсь назад, прижимаясь к спинке стула.

– Помните тот фильм, где четверо пытаются спасти мир и петляют по лесу на современной тачке? – обрывок рассказа Картера перебивает грустные мысли. – Мне снилось, что я управляю ей, а на крыше приделаны лазерные и огненные пушки.

– Гоночная машина черного цвета? – недоверчиво уточняю я. – Один выстрел из лазера напрочь поражает машину преследователей? Недавно мне тоже снилось подобное.

Лея смеется.

– Может быть, это потому что мы увлечены одним кино и похожими историями.

– Или у вас коллективные галлюцинации, – подмечает Ник.

– Ты говорил, что у тебя тоже бывают необычные сны. Разве не странно, что мы видим одно и то же?

Ник одаривает меня очередным снисходительным взглядом.

Лея воодушевленно рассказывает о новой прочитанной книге, и я забываю о переживаниях. Лея и Картер живут в приюте на Юге Лиртема и кажутся приятнее большинства одноклассников из благополучных семей. Мне не нравится в Лиртеме. В Сантуме все было иначе. Академия и учителя казались не такими холодными, у меня были приятели, и среди одноклассников не процветал снобизм. В Лиртеме все будто искусственное.

– Тебе не идет напускная взрослость, – произносит Ник, догнав у гардероба, пока я вожусь с одеждой. – Не смотри на других.

– Что ты имеешь в виду? – тереблю кисточки на шарфе, раздумывая над сказанным. Накануне я все-таки пошла на танцы, как настаивала мама. Впервые. Сделала прическу, как у девочек, накрасила ресницы и губы, взяла у сестры старый костюм, облегающий как вторая кожа. А все потому что девочки из танцевального отделения по вечерам всегда тренировались рядом с футбольной командой, где играет он.

Ник уходит, не вдаваясь в уточнения. Невыносимый. Независимый. Но я не могу не думать о нем. Он так не похож на всех остальных. Как будто даже воздух рядом с ним кажется другим. Любопытство, розовые фантазии, одиночество, неосознанная глубокая симпатия толкают на необдуманный шаг. Я часто сомневаюсь, но сейчас действую на импульсе. Выхожу на крыльцо и смотрю, как Ник пересекает перекресток, не поворачивая к парку и бульвару. Дальше – старая заброшенная усадьба семьи Веллинтер. Крадусь следом, отчаянно желая узнать, куда он направляется. В той части города нет ничего интересного, а район для богачей в другой стороне. Ник пролазит между искореженными прутьями чугунной ограды и идет дальше.

Сквер усадьбы выходит на поле, за которым начинается роща. Опасливо вглядываюсь в хмурое небо. Скорее всего, пойдет дождь. В зелени леса уже пестреют яркие желто-оранжевые краски, приносящие плавное дыхание осени. В Лиртеме она наступает поздно. Я карабкаюсь по склону, кое-как забираюсь на вершину холма и едва перевожу дух, замирая от хрустальной красоты. Лишние мысли растворяются в кристально-чистом воздухе.

Внизу простирается необыкновенно прозрачное голубое озеро, напоминающее один из снов. Берега тонут в тени небольших холмов и растущих на них деревьев. Половина озера скрыта в зарослях. Столб света, выбивающийся из-под низких туч, падает ровно по центру беспечной глади, заряжая атмосферу слегка фантастичным настроением. Восхищение и удивление щекочут живот. Хочу нарисовать это место.

– Потрясающе, – бормочу на полувыдохе и осматриваюсь по сторонам. Ник уже спустился с холма и идет к зарослям. Спешу и скатываюсь вниз. Ветки больно хлещут по рукам. Широко распахиваю глаза, и сердце снова трепещет от красоты. За густой растительностью скрывается мостик, пролегающий с одного берега на другой. Озеро здесь чуть сужается, а темно-зеленые листья свисают очень низко, пряча весь остальной мир. Чуть дальше мягко плещется небольшой водопад. Все выглядит уединенным, нетронутым, волшебным. Я немного боюсь воды, потому что не умею плавать, но все же ступаю на старый мост. Доски протяжно скрипят. Маленькая вспышка тревоги кометой пролетает в голове. Оборачиваюсь. Где Ник? Не могу разглядеть его темный силуэт. Идти дальше? Повернуть назад? Я ушла далеко от дома. Сказочный мир внезапно теряет очарование, превращаясь в долину опасностей. Хватаюсь за покосившееся ограждение и отступаю назад. В этот момент на голову опускается плотная ткань. Крохотная пауза заполняется белым взрывом паники. Голос пропадает. Я бросаюсь в сторону и едва не слетаю в воду. Меня удерживают за локоть и дергают назад.

– Удивительная глупость, – звучит над головой. Слабое облегчение смывает остроту эмоций. Я снова могу видеть мир. – И что же ты здесь делаешь?

Ник пристально разглядывает меня. Так смотрят на провинившихся ручных хомячков.

– Я… – слова рассыпаются на крупицы. Его слабая ухмылка меркнет. Он заводит руку за спину, и в полумраке мелькают серебристые переливы металла. Нож. Воздух застревает в горле, превращаясь в удушливый газ.

– Мои родители считают меня ненормальным, – шепчет он, делая шаг. – Ты тоже боишься меня, а я ненавижу девчонок. Вы слишком переменчивы, надоедливы и ненадежны.

Зажмуриваюсь, содрогаясь от собственной наивности. Ник опускает руку на мои плечи. Зачем я привлекла его внимание? Некоторые события нельзя предугадать, нельзя избежать, можно только отодвинуть. Это узлы жизни, из которых рождается узор судеб.

– Ты даже ничего не сделаешь? – интересуется он как бы между прочим. Ледяное дыхание ужаса сковывает тело изнутри. Что я должна сделать? Что я могу? Закричать? Позвать на помощь? Кто услышит меня? Наверно, стоит попытаться, но мой язык прилип к небу. На ресницах дрожат осколки разбитого восторга. Обреченно заглядываю в его глаза, и мне кажется, что я вижу там отражение части себя. Царство грез, укрытое темным одеялом снов, превращается в маленькую реальность. Странная дрожь узнавания снова царапает кожу.

Ник издает тяжелый вздох, полный мучительного нетерпения. Ничего не происходит. Он сжимает мое запястье и ведет за собой, пока я с трудом перевожу дыхание. На другом берегу прячется каменная хижина, увитая плющом. Она так сильно напоминает дом, нарисованный мной недавно, что ощущение дежавю накрывает тяжелым облаком. Отстранённо замечаю рассыпанные по полу свечи, зажигалки, какие-то листки, карты, упаковки от лекарств. Ник толкает меня на матрас в углу комнаты, достаточно новый на вид. От неожиданности я неуклюже приземляюсь, ударяя колено. Нож с узорчатой рукояткой падает на пол рядом со мной. Дрожь забирается под кожу. Забиваюсь в угол, обхватываю себя руками и поднимаю глаза. Сквозь размытые очертания мира вижу его фигуру, прислонившуюся к подобию старого резного комода. Съеживаюсь еще сильнее от невозмутимого, равнодушного выражения лица. Что за наваждение случилось со мной после знакомства с ним? Может быть, я уловила в нем то же, что было во мне – одиночество, легкую потерянность, страх, потребность в тепле и внутренний огонь, отличающийся от других. Что-то невыносимо знакомое, необъяснимо родное. Мрачный блеск его потемневших глаз пугает. Не понимаю, чего ждать.

– Только не реви, – он возводит глаза к потолку.

Не могу совладать с трясущимися руками и дрожащими губами. Ник опускается на матрас с другой стороны и прислоняется спиной к стене. Молчание делает воздух вязким. Тихие слезы медленно высыхают.

– Не обижай меня. Пожалуйста.

– Пожалуйста, – передразнивает он. – А чем ты думала, когда шла за мной? Решила, что я тупой, глухой и слепой?

– Нет. Мне было интересно.

– Если проболтаешься кому-нибудь об этом месте, я скину тебя в реку.

Очередная угроза. Почему-то не сомневаюсь в его намерениях, вспоминая обиженных в Академии девочек и частые драки с мальчиками.

– Я никому не скажу, – не сделала бы этого и без предупреждения.

Мы долго сидим в тишине. Я прислушиваюсь к шорохам, его дыханию. Беспокойство и волнение сменяются усталостью. Веки тяжелеют.

– Ты прячешься здесь? – бормочу сонно. Ответа не получаю. – Можно мне тоже иногда прятаться с тобой? В последнее время дедушка слишком часто уезжает, а я мечтаю о доме, где не будет ссор, упреков родителей и насмешек сестры. О доме, где я могу быть собой.

– Я не вожусь с девчонками. От вас одни проблемы.

До ужаса обидно. Ведь я не сделала ему ничего плохого. Крепче сцепляю пальцы в замок.

– Если будешь таскаться за мной, запру тебя в подвале. Он здесь глубокий.

– Почему ты стараешься казаться таким злобным?

Черты его лица заостряются.

– А почему ты болтаешь как пятилетка? Ты точно младше всего на год?

Откуда он знает, что я младше? Всем нашим одноклассникам по шестнадцать лет, но так сложилось, что я поступила в Академию немного раньше.

– Точно. Мне пятнадцать. Отправили учиться на год раньше.

– Видимо, зря. Хочешь заглянуть в подвал прямо сейчас?

Силы заканчиваются. Раздавленная гордость почти не отзывается на очередную грубость. Я тру глаза и медленно встаю на ноги.

– Здесь сказочно красиво. Как будто оазис из сна или картины, – говорю, идя к двери. – Не переживай, я точно никому не скажу.

Выхожу на улицу и слышу шаги за спиной.

– Хочу убедиться, что ты найдешь дорогу назад.

Он идет позади до самого городского парка.

– Хочешь совет, липучка? – окрикивает на повороте к моей улице.

– Я не липучка, – совсем нет. Я предпочитаю уединение и не завожу много знакомств. С ним все получилось иначе.

– Ты плохо разбираешься в людях. Думай лучше, прежде чем подыскивать друзей. Иначе нарвешься на громадные неприятности.

Оставляю реплику без комментариев.

Дома закрываюсь в комнате и долго смотрю на недавний рисунок хижины на озере. Выглядит и вправду похоже. Мое воображаемое убежище ожило в реальности. Добавляю очертания зарослей, моста, водопада и холмов вдали.

Больше не пытаюсь заговорить с ним на занятиях. Стараюсь не смотреть в Академии. Не стоило даже надеяться на что-то. Мне и одной нормально. Парная работа в Центре заканчивается, и я перемещаюсь на старое место.

Слышу, как мама обсуждает с миссис Форли мою замкнутость. Та говорит, что я могла бы помочь ее сыну с уроками. Наотрез отказываюсь, за что снова получаю взбучку.

Ненадолго приезжает дедушка, и те несколько дней становятся самым светлым пятном за последние недели. Вспоминаю, что такое смех и легкость. Обычно я рассказываю ему все, но упоминать Ника стыжусь.

– У тебя все хорошо, принцесса? – мягко спрашивает дедушка. – Ты какая-то задумчивая. Мальчики не обижают?

– Нет.

– Точно?

– Точно, – прячу взгляд.

– Кэти, милая, будь осторожна, ладно? В шестнадцать лет мальчишки совершенно не думают головой, я то уж знаю, – говорит он с легкой улыбкой, поглаживая меня по волосам. – Ты растешь красавицей. Наверняка уже выстроилась целая очередь поклонников.

Да уж. Дедушка любит меня подбадривать. Красавица в нашей семье – Венди, а не я.

– Больше никаких мальчиков, – заверяю со вздохом.

После его отъезда в новую командировку дни тянутся еще тоскливее. Вечера становятся темнее. В Центре постоянно хочется спать. В одну из пятниц задерживаюсь в кабинете миссис Аткинс, отвечая на нудные вопросы. Медленно одеваюсь и не слишком тороплюсь домой. Венди, наверное, снова позвала подружек, которые часто цепляют меня с ее подачи.

На улицах постепенно загораются фонари. Засматриваюсь на фигурный светильник, венчающий ажурный чугунный столб, и теряю бдительность. Кто-то хватает меня за локти и тащит в темный переулок. Я вскрикиваю, но ладонь другого человека закрывает мой рот. Не могу разглядеть лиц из-за темноты и низко надвинутых капюшонов. Мычу и брыкаюсь, задыхаясь.

– Одна мелочь, – жутко худой парень выворачивает карманы моей куртки. Он вытряхивает несколько смятых купюр, пока двое его приятелей крепко держат меня.

– Поищи телефон. Вот еще рюкзак.

Они выдергивают его из моих рук и безжалостно вываливают содержимое на асфальт. Я изо всех сил умоляю вселенную помочь.

– Почти ничего.

– Давайте хоть что-нибудь от нее получим.

Они переглядываются. Я сдавленно кричу.

– Думаете, много дадут?

– Откуда мне знать? Нужно незаметно протащить ее через дорогу и посадить в пикап.

Холод растекается по телу, сковывая мышцы.

– Будешь молчать, поняла? – лезвие касается щеки. Я в ужасе застываю. Парень расстегивает мою куртку и обыскивает внутренние карманы.

– Посмотри, какая она милая. Не то что наши девки, – руки грубо скользят по телу.

– Тоже хочу потрогать. Подержи ее, – хриплый, мерзкий смех отпечатывается подобно клейму. Мучитель тянется ко мне и тут же отшатывается назад. Сгибается пополам и протяжно скулит.

Звуки потасовки, вскрики и ругань заполняют подворотню. Среди мелькающих курток я успеваю заметить того, чье присутствие вызывает грубую боль унижения. Только не он. Опускаюсь на колени и прячу лицо в ладонях.

– Эй, – Ник тормошит меня. Тело тяжелее чугуна. Не хочу, чтобы он видел меня такой. Стыд, ужас и жалость жгут изнутри. – Кэти? Не плачь.

Он поднимает меня, отводит руки от лица. Я зажмуриваюсь. Мое имя, впервые произнесенное им, похоже на красивую мелодию, смешанную с грязными потоками пережитой мерзости. Его ладони проскальзывают под куртку, и от шока я резко дергаюсь назад, ударяясь плечом о стену.

– Я тебя не обижу. Ты не ранена? – сквозь зубы произносит он. Остервенело мотаю головой. Жутко неловко и невыносимо позорно. Но больше всего я боюсь, что он развернется и уйдет. Ник вкладывает телефон в мою ладонь. – Уроды разбили экран. Идем отсюда.

– Я не могу пойти домой в таком состоянии, – слишком быстро отвечаю я и жмусь к стене. Боковым зрением вижу, как Ник запихивает вывалившиеся вещи в мой рюкзак и закидывает его к себе на плечо. Подходит ближе, и я улавливаю запах его туалетной воды. Ник касается моих пальцев, я послушно сжимаю ладонь в ответ. Ноги дрожат. Сердце замирает, когда мы выворачиваем на освещенную улицу. Кручу головой, ощущая прокатывающиеся по спине волны тягучего страха, вздрагиваю от каждого подозрительного силуэта. На перекрестке немолодая женщина в городской униформе неодобрительно посматривает в нашу сторону. Видимо, выгляжу я слишком ужасно. Прислоняюсь к Нику, пряча лицо. Не хватало еще, чтобы нас увидел кто-нибудь из знакомых и рассказал родителям.

Ник ведет меня куда-то, а я не задаю вопросов. Какая теперь разница. Впереди показывается озеро. Дом. Только там осознание произошедшего накрывает кипящей лавой. Ледяной шок превращается в горячие слезы, которые ручьями стекают по лицу и прерывают дыхание. Ник садится на матрас, притягивает меня на колени и обнимает. Упираюсь ладонями в его грудь, но попытки казаться сильной рассыпаются как песочный домик в бурю. Сдаюсь. Прижимаюсь щекой к его плечу и горько рыдаю. Ник молча перебирает пряди моих волос.

– Ты точно не ранена? Дай я посмотрю.

Крепче цепляюсь за его куртку и мотаю головой. Кажется, что одно движение, и Ник растворится в пространстве. Он немного отстраняет меня и всматривается в лицо. Встреча взглядов впервые затягивается так надолго. Воздух вокруг меняется, кристаллизуется и будто заполняется золотым сиянием. Тепло медленно разливается по телу. Внутри еще бушует ураган, мысли беспорядочно сплетаются друг с другом, но я ощущаю, что темные эмоции покидают сердце. Первая отвожу глаза.

Ник достает из моего рюкзака пачку влажных салфеток.

– Я могу сама, – протестую растерянно. Слезы блестят на кончиках ресниц. – Не надо.

Нет ничего хуже, чем предстать перед понравившимся парнем в таком виде. Горечь сжимает в тисках. Ник берет салфетку и вытирает мои щеки с такой бережностью, что под ребрами непривычно щемит. От прикосновений по коже разлетаются острые разряды.

– Ты похожа на панду. Но на очень милую панду.

Вспыхиваю, задерживая дыхание. Вспоминаю, что красить ресницы тайком купленной тушью стало постоянной привычкой. Униженно хлюпаю носом.

– Мне страшно, – признаюсь я, раскидывая ворох грызущих сомнений. Нахожу его ладонь и сжимаю.

– Здесь тебе нечего бояться.

– Я боюсь весь мир, – опускаю голову и снова прислоняюсь к его плечу. Его запах успокаивает.

– И поэтому решила подойти ко мне? Мило.

– Ты меня не пугаешь. Ты… – обрываю поток откровений.

Мы молчим некоторое время.

– Что это за дом?

– Просто дом.

– Как ты его нашел?

– Случайно.

– И чем занимаешься здесь?

– Прячу трупы глупых девчонок.

– Не смешно, – съеживаюсь, вспоминая нападение. Щупальца дикого страха вновь обвиваются вокруг тела.

– Ладно. Прости.

Пользуясь случаем, задаю вопрос, давно засевший внутри назойливым червячком.

– Ты играешь на гитаре? Что за песню ты пел в Академии? Кому она принадлежит?

– О чем ты?

– Ты понимаешь, о чем. В тот день, когда я впервые увидела тебя. Песня про тринадцать шагов.

– Неважно, – уходит от прямого ответа. – Я говорил, что ты слишком много болтаешь?

Пытаюсь скрыть за разговором искрящую внутри истерику. Боюсь, что если зависну в опасных мыслях дольше секунды, то паника захлестнет с головой.

– Мне очень понравилось. Ты мог бы сыграть мне?

– Боже. Конечно, нет. Я больше не играю.

– Я очень люблю музыку. Та песня напомнила мою любимую группу – «Грацию свободы». Часто слушаю их, когда рисую.

– Странный выбор для девчонки.

– Звучит обидно. У них красивая музыка и глубокие стихи. Тебе нравятся они?

– Да.

– Ты хочешь стать известным музыкантом?

Секундная пауза сменяется оглушительным хохотом.

– Потрясающе дерьмовое предположение, – еле успокаивается он. – Нет, конечно. Прыгать по сцене, как клоун, не для меня. Ненавижу толпы людей. Я научился играть, чтобы порадовать одного человека. К тому же, моя мать терпеть не может гитарную музыку. Приятный бонус.

Интересно, кто тот особенный человек, что вдохновил его на такую прекрасную мелодию? Это девочка? Завидую ей. Незнакомое чувство неприятно колет сердце.

– Можно, я тоже буду приходить в этот дом?

– Липучка.

– Мне бы хотелось порисовать здесь. Так тихо, спокойно и красиво.

– Это не галерея для художников.

– Возможно, когда-нибудь ты изменишь мнение.

Ник фыркает. Тяжелая усталость тянет в сон, и я почти отключаюсь в его объятиях. Так хорошо, будто я нашла тепло потерянного дома. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем он помогает подняться и ведет в сторону города. Провожает почти до крыльца.

– Спасибо, – сбивчиво бормочу на прощание, понимая, что забыла поблагодарить. – Если бы не ты, я бы не справилась с этим. Спасибо, Ник.

– Будь осторожнее, принцесса. Я не мог не защитить тебя. Мне не нравится, когда кто-то засматривается на то, что должно быть моим.

Недоуменно смотрю в ответ, заторможено реагируя на неожиданное прозвище и странные слова. Сложно отличить его шутки от серьезных фраз. От непонятного, внезапного признания в сердце искрят вспышки.

– Ты нравишься мне, – растаптывая остатки гордости, говорю я. – Я мечтала о друге.

– Тогда поосторожней с мечтами в следующий раз, – он слегка высокомерно вздергивает бровь.

Нехотя иду в сторону дома, оборачиваясь несколько раз.

Из-за позднего возвращения получаю выговор от мамы. Попытки объяснить ситуацию обрываются жесткими нотациями.

– Кто тебя провожал? – встревает отец.

– Одноклассник.

– Не рано ли зажиматься с мальчиками вместо того, чтобы делать уроки или помогать по дому? Как его зовут?

– Неважно. Мы не общаемся. Ему было по пути, – выкручиваюсь я.

Взлетаю кометой в свою комнату. Всю ночь вспоминаю вечер на озере. Его голос, слова, взгляды и жесты. Я ведь безумно мечтала погулять с ним. И это сбылось, но совсем не так, как я представляла. Момент нападения запираю в сундуке памяти, где прячется все грустное и плохое.

В Академии мы по-прежнему держимся на расстоянии. Я не осмеливаюсь подходить, когда рядом другие люди. В Центре Ник награждает парочкой насмешливых взглядов, а потом кивает на место рядом.

– Иди сюда, – произносит одними губами. Я, конечно, слушаюсь, перебираясь поближе. Мы практически не разговариваем, но я ощущаю себя в коконе теплоты и спокойствия. Неугомонная радость сохраняется до тех пор, пока миссис Аткинс не начинает разбирать наши рисунки. Я вдохновилась тяжелым послевкусием последнего сна и изобразила залитый солнцем дом посреди океана цветов и сгущающиеся облака мрака за защитным куполом.

– Посмотрите на типичный пример нестабильного состояния. Этот ужасный дом и тучи характеризуют зачатки отклонений, – она размахивает моим листком. – Присутствие черных цветов почти во всех работах очень символично. Вы должны помнить, ради чего оказались здесь. Все мы делаем мир лучше. Черный цвет олицетворяет зло, которое, подобно вирусу, захватывает ваши души и превращает в Бездушных. Зло восторжествовало в Альрентере, но мы никогда не допустим этого, поэтому пытаемся помочь тем, кого еще можно спасти.

Ник сдавленно хрюкает на слове «зачатки». Смиренно жду окончания публичного позора.

– Что нарисовал ты? Почему она ничего не сказала? – спрашиваю недовольно, смотря в зеркало и поправляя воротник куртки.

– Потешная шапка, – Ник дергает за бумбон, – и шарф.

Отмахиваюсь от его рук и сердито смотрю, ожидая ответа.

– Я сдал ту карикатуру с ее изображением, – хищный оскал перетекает в довольную ухмылку. – Раскрасил во все цвета радуги.

Он смеется, и я отвечаю ему свободной улыбкой.

– Ты серьезно?

– Разве я когда-нибудь врал тебе?

– А если она пожалуется родителям?

– И что? Все, что нам впаривают здесь – полная чушь.

Пока мы идем до моего дома, я задумываюсь над его словами, полными острой уверенности. Ник теперь провожает меня после каждого занятия, и мы прощаемся перед поворотом. Не хочу, чтобы заметили родители.

– Почему полная чушь?

– Не говори, что веришь в эту ерунду и идиотские легенды.

– Не верю. Но я хотела бы быть как все. Родители стыдятся меня.

– Они тупые, – от столь резкого заключения немного не по себе. Мне не нравятся его злость и перепады настроения. Но от того, что в его Лириде много черного цвета, я чувствую себя менее одинокой.

– У меня есть кое-что для тебя, – Ник достает из рюкзака небольшой пакет. Я с сомнением всматриваюсь в выражение его лица. Осторожно беру сверток и заглядываю внутрь, обнаруживая перцовый баллончик и маленький электрошокер. Маска удивления сковывает лицо. Его своеобразная забота поражает до глубины души.

– На всякий случай. Завтра научу пользоваться.

– Спасибо, – благодарю тихо и обнимаю. Ник держится секунд пять, а потом отстраняется.

– Надеюсь, ты не захочешь потренироваться на мне.

Крепко сжимаю его ладонь и улыбаюсь до самого дома.

В следующие дни замечаю, что Дастин пропускает занятия. Радуюсь, что могу отдохнуть от его пристального, раздражающего взгляда. По пути в Центр кто-то хватает меня за капюшон. Сердце летит вниз и едва не останавливается, но, к счастью, я слышу знакомый смех.

– Ты меня напугал, – хмурюсь я.

– Давай прогуляем.

– Что? Нет, я не могу, – отвечаю ошеломленно. Ник сужает глаза.

– Хорошие девочки не прогуливают?

– Может быть, – отвожу взгляд. – Не хочу проблем дома. Родители будут ругаться.

– Скажи учительнице, что у тебя болит живот. Или что там обычно говорят девочки.

– Я не умею красиво врать. Она поймет.

– Придется научиться.

– Ради чего?

– Побудем вдвоем вместо тупых лекций.

От заманчивой возможности в сердце расцветают подснежники. Невообразимо сильно хочется быть с ним, и я готова сделать что угодно.

– Не хочешь? Ну так и скажи, – напускное равнодушие сквозит в его словах.

– Хочу.

– Тогда у тебя десять минут. Жду здесь.

Дрожа, потея и ощущая мифическую боль в животе как реальную, пытаюсь разжалобить строгую миссис Аткинс. Удается с трудом. Так начинаются прогулы. Конечно, я выдерживаю определенную периодичность, а Ник ловко подделывает подпись мамы, сочиняя записки о недомогании. Каждый раз просыпается тонкий грызущий голосок совести, но я отмахиваюсь от него.

Прогулки в парке, частые визиты на озеро входят в любимую привычку. Я приношу в хижину большую часть альбомов, красок и карандашей, больше не опасаясь, что их обнаружат дома. Занимаюсь эскизом черного и белого крыла, сидя на матрасе и кутаясь в плед, пока Ник зависает в планшете.

– У тебя там столько моих портретов, что даже страшно становится. Надеюсь, куклы вуду еще нет?

– Не смешно. Ты рылся в моих вещах? – с упреком возмущаюсь я. Огонь смущения вспыхивает на щеках и перетекает к шее.

– Они сами выпали из твоего блокнота.

Врет. Дуюсь и не разговариваю до конца дня.

Чуть позже к нашим прогулкам присоединяются Картер и Лея. Первый раз мы случайно сталкиваемся на старой набережной, и Картер предлагает покататься на машинках. Сомневаюсь, но аттракцион приносит море удовольствия, и я долго не могу стереть восторг с лица. Особенно после того, как решаю порулить сама и с безмерной радостью удачно толкаю машину Ника.

Мы часто зависаем на Юге: в заброшенной обсерватории и сквере рядом. Картер тоже играет на гитаре и любит музыку.

– Что за щенячьи взгляда на Карта? – надменно интересуется Ник. – Только не говори, что снова повелась на мальчика с гитарой. Ты его не интересуешь.

– Ты можешь представить, что иногда люди ищут друзей?

– Просто не хочу, чтобы потом ты разводила сопли.

Знаю, что Картер поглощен Леей. Ни разу не думала ни о чем, кроме дружбы. Мое сердце заполнено другим. Ником. Однако слова оставляют осадок. До сих пор не понимаю его отношение ко мне. Наблюдаю в Академии за мальчиками, которым нравятся одноклассницы. Его поведение не похоже на их неумелый флирт. Если я ему не нравлюсь, то почему он проводит со мной время? Жалеет? Сотни вопросов атакуют беспокойный мозг, и я не спешу делиться ими с кем-либо. Даже с дедушкой. Впервые в жизни у меня есть свои, взрослые секреты.

В Академии Ник грубо отшивает Алисию МакЛарен. Внутри разгораются смешанные чувства. Алиса неприятная, но он слишком безжалостно растоптал ее на глазах у остальных. Другая часть меня удовлетворена тем, что со мной он ведет себя иначе и гуляет. Пусть и втайне.

Иногда мы встречаемся в условном месте после Академии. Ник все чаще провожает меня, сопровождает в магазины или библиотеку. Однажды даже пропускает футбольную тренировку ради похода в больницу, потому что после сдачи крови у меня часто кружится голова. Он просит не ходить по улицам одной. Мы не посещаем кафе или кинотеатры, где тусуются одноклассники, но часто смотрим фильмы в сквере обсерватории и заказываем пиццу и сладости. Мне нужно лишь его присутствие рядом. А остальное неважно.

В пятницу мы ждем Картера и Лею в тени набережной.

– Что за нож? – спрашиваю, кутаясь в куртку и глядя, как Ник крутит его в руках.

– Подарок.

– Интересный узор.

– И очень острое лезвие. Хочешь, покажу?

– В детстве я любила сказку про мальчика с кусочками кривого зеркала в сердце. Ты очень на него похож.

– Я ни на кого не похож. Дай угадаю сюжет сказки. Милая, добрая девочка сумела избавить мальчика от темных чар, и жили они долго и счастливо. Верно? В жизни так никогда не бывает.

– Мальчика околдовала плохая королева, и он забыл про дом.

Отвожу взгляд, думая об осколках в сердце, которые есть у каждого.

– Больше не надевай тот идиотский костюм для гимнастики. В нем ты похожа на куклу.

В его тоне звучит странный подтекст. Никак не реагирую на парад острот. Сама знаю, что танцы и гимнастика даются плохо, а костюм жмет во всех местах. Он смотрит на меня? Часто? Немного погодя тихо произношу:

– Не обращайся так со мной. Мне обидно. Я не заслуживаю твоих насмешек.

– Как скажете, принцесса, – отвечает не сразу и чуть мягче. – Тебе не нужно подстраиваться под этот гребаный мир, пусть лучше он сгорит дотла. Ты другая, понимаешь?

Я не хочу быть другой. Я хочу быть девочкой, на которую обращают внимание мальчики типа него.

– Хочешь покататься на качелях? – невинно интересуется Ник, а я награждаю его максимально угрожающим взглядом. Я обожала качели. До прошлых выходных, когда он раскачал меня так, что я едва не задохнулась от тошноты и страха.

Когда приходят Карт и Лея, мы вместе гуляем по набережной, смеемся над общими шутками и едим хот-доги в парке. Ник без конца смешит и подкалывает меня.

– Давайте сделаем фото на память, – широко улыбается Лея. Я с радостью поддерживаю идею.

– Ник, дай свой телефон, – протягиваю ладонь. – У тебя самая лучшая камера, а здесь темно. Поставим его на скамейку и настроим таймер.

– Давно ты записалась в командиры? – ухмыляется он, но отдает телефон. Открываю камеру и замечаю в галерее кучу своих фоток. Потом спрошу его об этом.

Мы устраиваемся на зеленой траве. Я облокачиваюсь на Ника, он обнимает меня. С другой стороны садится Картер. Лея прижимается к его боку и держит воздушный шарик. Я переплетаю наши с Ником пальцы в момент вспышки, а потом крепко обнимаю за шею и не отлепляюсь несколько минут, смотря на темнеющую тучу на сером небе. Сейчас меня не пугает даже приближающаяся гроза.

– Что за прилив нежностей, – ворчит Ник, но не отталкивает. Мне кажется, что я начинаю понимать, как ощущается безусловное счастье.

Распечатываем четыре копии в ближайшем торговом центре. Я засовываю свой снимок под обложку блокнота для рисунков. За тихим счастьем не замечаю, как Ник подталкивает меня к красной будке за углом.

– Что это? – удивленно смотрю на автомат.

– Прочитать вслух? Или ты уже научилась сама? – смеется он и нажимает на кнопки Виртуального загса.

– Эй, я не давала согласия.

Ник крепко сжимает мое запястье.

– Принцесса Кэти, готовы ли вы выйти замуж за лучшего принца во всех вселенных? – Ник ржет так, что сгибается пополам, продолжая тыкать в экран дурацкого автомата.

– Ты похож на принца ада, – бормочу наигранно сердито, но внутри будто поют неизвестные птицы.

– Что ж. Придется потерпеть.

Автомат издает тонкий писк и выкидывает два силиконовых кольца и бумажное свидетельство.

– Теперь мы связаны навечно, принцесса, – он надевает кольцо на мой палец. – Ты, конечно, очень капризная и вредная, но что поделаешь.

Хочу стукнуть его, но вместо этого поджимаю губы и смотрю на листок с датой фейковой свадьбы. Идиотский автомат успел сфоткать нас. Довольное лицо Ника красуется рядом с моим, нахмуренным.

– Оставлю себе, а то вдруг ты потеряешь или испачкаешь своими конфетами, – продолжает радоваться он и засовывает сложенную в несколько раз бумажку в карман.

– Что вы делаете? – интересуется подошедшая Лея. – Ого, виртуальный загс. Прикольно.

– Невеста не очень довольна, – Ник ерошит мои волосы, а я пытаюсь отпихнуть его руку. – То есть теперь уже жена. Знаешь, что входит в супружеские обязанности? Кормить, любить, заботиться, развлекать.

– Мне не подходит твоя фиктивная свадьба, – из вредности заявляю я, приподняв голову. – Я с детства мечтала о красивом платье и трогательной обстановке. Ты привел меня сюда обманом, так что в следующий раз будь изобретательнее, или я никогда не соглашусь выйти за тебя.

Ник закатывает глаза, не успев скрыть легкого замешательства. Лея и Картер заливаются теплым смехом, а я гордо иду дальше, сохраняя достоинство истинной принцессы. Однажды мне снилось, что я была настоящей принцессой, а мои родители правили целой страной и безумно любили меня, считая главным подарком небес. Это был самый счастливый сон за всю мою жизнь.

Выходка Ника волнует сердце и разум. Может, для него это всего лишь шутки, но порой мне кажется, что он самый близкий человек во всей вселенной, и что я знаю его очень давно.

– Покатаемся на роликах? – спрашивает Лея.

– Да, – сразу отвечаю я.

– Ты же не умеешь, – скептически замечает Ник.

– Я быстро научусь.

Быстро не получается. Я падаю несколько раз, и, в конце концов, раздираю ладони и колени до крови. Крепко стискиваю зубы, когда Ник присаживается рядом, и стараюсь не смотреть на него.

– Не надо говорить, что ты предупреждал, – выдавливаю я. Он приподнимает бровь.

– Я был готов к подобному исходу.

Сижу на скамейке вместе с Картом и Леей, слушая их отвлекающие рассказы, пока Ник уходит в магазин. Возвращается с бинтом, антисептиком и мазью. Перед тем, как присесть на корточки, кидает мне на колени коробку с конфетами.

– Это чтобы ты не рыдала на всю улицу, пока я обрабатываю раны.

Хочу сказать, что я не собираюсь плакать, но это неправда. Несколько слезинок уже скатилось по щекам. Открываю упаковку, чтобы отстраниться от жгучей боли, и даже не спрашиваю, где Ник научился так ловко накладывать повязки.

– Я попробую еще раз на следующей неделе, – упрямо говорю по дороге домой, хотя боль простреливает правую ногу каждый раз, когда я наступаю на нее. – Хочу научиться.

– Кто бы сомневался, – фыркает Ник. – Выбери день заранее, чтобы я мог подготовиться к новой истерике.

Сколько таких теплых дружеских вечеров было тогда? Даже не вспомнить. Настольные игры, фильмы и разговоры обо всем. Ник все-таки приносит гитару и играет в паре с Картером. Мелодии и стихи просачиваются в каждую клеточку тела, даря ощущение космического блаженства. Мне так хорошо, что все вокруг кажется нереальным.

(Я здесь один так долго.

Побудь со мной еще немного

От заката до рассвета. И обратно)

Плету из слов лжи паутины,

Не видно твоих слез за ними.

В себя закину новый обезбол,

Чтоб пережить удушливый минор.

Ты мне не скажешь больше ничего.

Ты – вечная агония для сердца моего.

Ты девочка-космос, девочка-рай,

Мне адскую боль и все слезы отдай.

Но я и подумать не мог, что твой дар

Способен развеять самый страшный кошмар.

Мне, как тебе, часто снятся мутные сны.

Я в них один, а ты вдалеке. Между нами – мосты.

Это реальность или опять миражи. Знаешь, без разницы.

Лишь бы осколками разбитых зеркал не пораниться.

Ты позвонишь, остановишь мой бег в никуда.

Твой голос разрушит беду, откроет глаза.

Кто знает, как долго мы спим – это не навсегда.

А между нами закрученные в ком провода,

А между нами стертые в пыль города.

(Замри и сделай громкость мира тише.

Встань рядом со мной. Вот так. Поближе.

Замри и сделай громкость мира тише.

Мой голос в пустоте услышишь).

– Почему не рисуешь сегодня? – спрашивает Лея, собирая длинные темные волосы в высокий хвост, пока я тону в музыке и голосе Ника. Лея прекрасно поет и умеет играть на фортепиано. Она очень красивая и похожа на фею из сказки или изящную статуэтку, вылепленную искусным мастером.

– Нет настроения. Отец нашел новый блокнот и разорвал в клочья.

– Хочешь, я подправлю его машину? – тут же отзывается Ник без улыбки.

– Даже не вздумай, – испуганно протестую я, понимая, что угроза вполне может оказаться реальностью.

– У меня есть идея получше, – улыбается Картер и треплет меня по голове. – Завтра.

На следующий день во дворике обсерватории я разглядываю сумку с баллончиками краски.

– У меня не получится.

– Мы будем рисовать вместе, – Картер смотрит на мой набросок: горящее сердце и двойные крылья за ним. Картер старше нас с Леей на два года и старше Ника на год. – Кэти, почетное право первого штриха за тобой.

Я несмело сжимаю в ладони прохладный баллончик.

– Только не залей себе глаза, – фыркает Ник, стоя прямо за моей спиной.

– Хочешь, покрасим тебе несколько прядей в розовый цвет? – отражаю сарказм я, и Картер заливается смехом.

Процесс увлекает. Требуется несколько дней, чтобы полностью закончить рисунок. Получается красиво. Радуюсь, будто у меня тоже вырастают крылья.

– Как в легенде про пламенные сердца, – протягивает Лея и ее медово-ореховые глаза загораются. – Говорят, что есть люди космоса. На небе им принадлежит своя звезда. Все звезды парные. То есть у каждого есть сердце-двойник. Они не могут существовать друг без друга, поэтому их жизнь напоминает вечный поиск. Иногда все решают случайные мгновения. Иногда проходят годы. А иногда они вовсе не замечают друг друга, двигаясь по параллельным путям, сгорая, теряясь и возрождаясь в других галактиках, чтобы вновь отыскать друг друга. Если одна звезда гаснет навсегда, то и вторая следом.

– Я слышала это от дедушки. Он рассказывал, что некоторых людей связывают космические шелковые нити, пронзающие насквозь пространство и время. Люди могут встречаться в разных воплощениях, блуждать друг за другом тысячелетиями в каждой прожитой жизни.

– Глупые сказки, – закатывает глаза Ник.

– Немного грустно, – произношу я.

– Пусть граффити будет символом наших сердец и дружбы, – заключает Картер и разводит костер, чтобы пожарить Лее маршмэллоу.

– Я тоже хочу, – пищу жалобно и беру шпажку. Ник вытаскивает ее из моих рук.

– Так и быть, принцесса. Покормлю тебя с рук.

Любая капелька внимания подобна бензину, подливаемому в разгорающийся костер.

– О чем вы мечтаете? – спрашиваю я.

– Давно думаю, но не знаю ответа, – первым отзывается Картер. – Я хотел бы немного поменять этот мир к лучшему. Может быть, снять фильм или написать песни, которые смогли бы осветить путь людям. Таким же кто, как и я, оказался во мраке.

– Много знаешь о мраке? – Ник склоняет голову.

– Достаточно. Лея, что насчет тебя?

– Мечтаю найти себя, – грустно продолжает Лея. – Ник?

– Я не мечтаю.

– И все же?

– О свободе.

– Кэти?

– Наверное, о доме. О доме, полном любви. О доме, который станет лучшим местом на земле. О настоящей семье.

– Я хотел бы исчезнуть отсюда, – продолжает Картер. – Мы с Леей думаем о побеге. Например, в Сантум. Мы родились там.

– Я с детства жила в Сантуме с дедушкой. Он – ученый. Мы собираемся вернуться туда летом. Там все иначе, – расплываюсь в искренней улыбке, игнорируя мрачный смешок Ника.

– Как? – глаза Леи загораются неподдельным интересом, и я внезапно ощущаю себя так, будто нахожусь среди самых близких людей.

– В Сантуме мир казался светлее, и даже солнце показывалось чаще, – воодушевленно начинаю я. – Там нет никаких странных Центров, вместо них существуют студии для развития талантов. В Академиях не твердят про аномалии, а классы формируют по предпочтениям и цветам. В моей группе у многих были черные оттенки, и никто не считал это ошибкой.

– Я слышала, что Рокада и Сантум до сих пор противостоят Блэкмунду в вопросах науки.

– Мечтаю снова почувствовать себя дома, – завороженно говорю я, наслаждаясь мелькающими огоньками счастья перед глазами. – Вернусь в Сантум и стану художником.

– Мы сбежим туда все вместе, – Картер показывает фирменный жест, ударяя ладонью по кулаку.

– Побег? Идиотская затея. Вас быстро поймают. Рокаду и Сантум отделяют густые леса с плохими дорогами, а на шоссе куча охранных постов, – голос Ника становится ниже и жестче. – План должен быть хорошо продуман.

– Лучше рискнуть, чем жалеть о несделанном.

– Клишированная цитата.

Разговор надолго отпечатывается в памяти.

Приближается Новый год.

– Мой самый любимый праздник, – сообщаю я, когда мы разглядываем громадную красивую елку на площади.

– Терпеть не могу праздники, – отзывается Ник, но я не обращаю внимания.

В Лиртеме странные зимы. Практически нет снега, и это смазывает ощущение волшебства. Я украшаю комнату, выслушивая издевки сестры. Венди успевает разорвать мою гирлянду в виде мишек и разбивает игрушечный новогодний домик.

Мы с дедушкой отмечаем праздник заранее, потому что он собирается в очередную срочную командировку. Мы всегда проводили новый год вместе, и оставаться одной – грустно.

В предновогоднюю ночь просыпаюсь со слезами на глазах и с бешено колотящимся сердцем. Иногда сны ощущаются как дурной фильм со мной в главной роли. Сжимаю подушку, и в убаюкивающем дыхании дома слышится скрежет мелких ударов о стекло. Я слишком впечатлительная. Стук усиливается. Беспокойство качается на волнах усталости. Медленно сползаю с кровати и приближаюсь к окну, пугаясь танца теней на стенах. Осторожно выглядываю из-за занавески, и неожиданное открытие кружит голову.

– Что ты делаешь? – шепчу, приоткрыв створку и нервно оглядывая безмолвную улицу.

– Открой окно шире.

Мотаю головой, но Ник уже лезет по дереву. Самая толстая, безжалостно обрубленная ветвь заканчивается в нескольких десятках сантиметров над моим окном.

– Ты упадешь! – в тонком возгласе шелестит отчаяние.

– Отойди, – Ник ловко перемахивает на подоконник, а я в ужасе цепляюсь за рукав его куртки, боясь, что он все еще может грохнуться вниз и разбиться насмерть. В груди все скручивается так, что не могу вздохнуть.

– Ты сошел с ума.

– Заметила только сейчас? – усмехается он, скидывает кроссовки и внимательно осматривается. Синие глаза блестят в полумраке. – Ты пропустила занятия. Не отвечала на сообщения.

– Плохо себя чувствую. Спала весь день.

– Я видел, как вчера в Центре уродина Аткинс дала тебе таблетку. Это из-за нее. Никогда больше не пей их лекарств. Сделай вид, что согласна, и выкинь.

– Почему?

Ник игнорирует вопрос, а я зависаю в замешательстве.

– Милая пижама, – протягивает он вместо ответа. На мне розовые шорты и футболка с белым котенком.

Пячусь к кровати, упираясь икрами в деревянный каркас. Ник наступает, зажимает в кольцо рук, толкает назад, и мы вместе заваливаемся на матрас.

– Хватит, – задыхаясь от возни, шиплю я. – Что если тебя видели? Вдруг нас услышат?

– Будь тихой хорошей девочкой, – смеется он. Холодные пальцы касаются живота, и следующие минуты я изнываю от щекотки. Он прекращает, когда я бессильно распластываюсь под ним, жадно хватая воздух пересохшими губами. Сам убирает пряди растрепанных волос с моего лица. Его джинсы грубо трутся о мои голые бедра, и от этого что-то непонятное тревожит грудную клетку. Лицо горит, а Ник устраивается поудобнее. Он выше, больше, сильнее. – Ты так вкусно пахнешь. Мой любимый запах ванили.

– Слезь с меня. Куда делась твоя ледяная маска?

Ник отстраняется, и я перекатываюсь на бок, сооружая преграду из одеяла. Вопросы и сомнения кружатся в голове шумным роем, но быстро вязнут в сетях растерянности. Непредсказуемость Ника нервирует. Когда я думаю, что готова ко всем его выходкам, он изобретает что-то дьявольски новое. Пока я усердно хватаюсь за ускользающую нить не начатого разговора, его дыхание выравнивается, веки опускаются, и черты лица чуть смягчаются, приобретая предательски безмятежный вид.

– Ты пришел, чтобы спать? – не скрывая изумления, бормочу я, тряся его за руку. Капли негодования падают в котел бурлящих чувств. – Уходи, Ник. Если тебя застанут в моей комнате, то это будет катастрофа.

– Катастрофа уже случилась, – сонно отзывается он, подминая под себя мою подушку. Зажмуриваюсь. Жду. Ерзаю и кручусь, плотно укутавшись в одеяло. Раздражение от бессонницы вытягивает последние силы, и я прижимаюсь к его груди. От Ника веет теплом, жизнью, силой и уверенностью. Защитой, безопасностью. Улавливаю ровное биение его сердца и растворяюсь в волне умиротворения. Дремота подступает ближе, в призрачных видениях мне вновь мерещатся неизвестные города, в которых теперь я не одна. Словно наши души и сердца соприкасаются во сне. Любуюсь звездным небом, пока не замечаю фигуру в черной накидке. Знакомый кошмарный образ. Осознаю, что зависаю во сне и отчаянно желаю проснуться, но не могу. Не могу пошевелиться. Оно приближается ко мне, и я рыдаю навзрыд от вида длинных когтей чудовища. Чья-то рука сжимает мою и тянет прочь, к свету. Цепляюсь за ладонь так сильно, что сводит мышцы. И резко открываю глаза.

– Ночные кошмары? – не сразу понимаю, кому принадлежит голос. Я щурюсь, поверхностно дышу и дрожу всем телом, словно меня выкинули в холодный снег. Различаю сквозь дымку сна Ника, обнимаю его изо всех сил и утыкаюсь в изгиб шеи. – Давно у тебя это?

Киваю. С ним мне плевать на тайны. С ним так хорошо.

Ник притягивает мое ослабшее тело к себе. Тревога все еще пленит душу, и я нервно всматриваюсь во тьму комнаты, словно монстр из сна может ожить в любой момент. На мгновение кажется, что в углу что-то шевелится, но Ник крепче сжимает меня в теплых объятиях. Его пальцы путаются в моих волосах, мягко массируют кожу головы, и я плавлюсь в его руках, забывая обо всем на свете. Чувства похожи на зарождающееся зарево атомного взрыва. Страшно прекрасно.

– Спой мне, – бормочу жалобно.

– Какие еще пожелания? – вполне ожидаемо фыркает он.

– Пожалуйста, – повторяю я, закрывая глаза. – От твоего голоса в моей душе всегда весна и цветут цветы.

– Вот это признания, принцесса.

– Мне кажется, что я видела тебя во сне еще несколько лет назад.

– В кошмарах?

– Твои глаза… мне не было страшно.

Жду. Он молчит. Крохотные брызги разочарования разводами ложатся на кристально-чистые мечты. Ладно. Не так уж это и важно. Вздыхаю и… слышу его низкий, плавный тембр, заглушающий все звуки миллиардов галактик. Его губы касаются мочки уха, и за прикрытыми веками мерцают звезды. Засыпаю и вижу другие образы: бескрайние поля цветов, прозрачно-прекрасный океан и голубое небо. Дом. Наш дом. Блаженство, счастье и свет сливаются с эхом песен. Каждая строчка пронзительных стихов навсегда отпечатывается в душе.

Ты включишь теплый свет,

Из ничего создашь свой космос.

Осколки взорванных планет

Изменят ритм и хронос.

Души моей разбитой мрачный звук

На полной громкости звенит.

В глухой ночи услышишь стук

Сердец. Та песня нитью их соединит.

Мелодия разрежет пустоту,

Тебе покажется ударом и проклятьем.

Но в темноте увидишь красоту.

И все что было до вдруг станет тут неважным.

Раскрась кристальной краской тень,

Которая давно с тобой повсюду.

Увидишь в глубине между мирами дверь,

И станет явью на двоих заоблачное чудо.

Застывший город под луной,

Мой самый сладкий рай.

Застывший город под луной,

Наш судьбоносный май.

Застывший город под луной,

Твой шаг за мной за самый край.

Застывший город под луной,

Моей руки не отпускай.

Утром я просыпаюсь раньше и долго рассматриваю его лицо, запоминая каждую черточку. Позже заставляю спрятаться в ванной, а сама провожаю родителей и сестру. Когда возвращаюсь наверх, Ник сидит на полу ванной комнаты с блокнотом в руках.

– Сколько раз я уже говорил, что ты потрясающе рисуешь. Это дар. То, как ты видишь и чувствуешь мир. Эти крылья могут стать крутым эскизом для тату.

Смотрю на лист, где изображены две пары крыльев. Нежные светлые на первом плане и мрачно-таинственные позади. Похожие мы нарисовали на стене обсерватории.

– Ты сказал мне порвать все, – не смотря на его высокомерие, заносчивость и напускной устрашающий вид, каждая клеточка тела вибрирует от счастья. Шелестение страниц отвлекает от дурманящих мыслей.

– Ты выдергиваешь фразы и запоминаешь все самое ненужное. Я сказал, что остальным не нужно видеть твоих рисунков. Пишешь, кстати, тоже интересно.

Сердце сильно ударяется о ребра. Медленно, въедливо всматриваюсь в обложку скетчбука. В горле застывают запоздалые оправдания. Лечу прямиком в котел стыда и неловкости. Бирюзовый блокнот служит чем-то вроде личного дневника. Именно его я бережнее остальных храню втайне, трясясь как над золотым слитком.

– Зачем ты рылся в моих вещах? – мой голос тих. Я не смотрю на него, но чувствую ответный взгляд, от которого кожа полыхает огнем. – Отдай.

– Не будь такой капризной врединой. Он лежал под подушкой.

Поздно что-то отрицать. Каждая секунда превращается в пытку.

Мне было всего пятнадцать. Такая глупая и наивная. Потерянная.

– Ты правда думаешь, что любишь меня? – от затаенных интонаций я непроизвольно задерживаю дыхание. Кажется, что в его словах сквозит тоскливая обреченность. – Почему?

– Любовь никогда нельзя объяснить.

– Потому что ее не существует.

Закрываю глаза, веки печет. В идеальном мире понравившийся мальчик признался бы в любви в ответ. Его ладонь сжимает мое запястье и дергает на себя. Оступаюсь и приземляюсь ровно на его колени.

– Хочу услышать это вживую. Твое признание.

Останавливаю взгляд на неприметном рисунке темной футболки. Нет, ни за что не произнесу это вслух. Я точно не первая в длинном списке поклонниц. Девочки в Академии постоянно пишут ему записки. Я превращаюсь в одну из.

Его ладони стискивают мои ребра. Ни вырваться, ни убежать. Да и бежать, находясь в собственном доме, некуда. Тысячи крохотных, невидимых колючек жалят шею. Легкие сжимаются до размера горошины. Почему я не спрятала этот чертов блокнот под матрас?

– Я имела в виду, что люблю тебя как брата или друга, – неубедительно поясняю я, сглаживая острые углы ненужного признания. Пронзительный взгляд синих глаз замирает в остром прищуре. – Я чувствую себя живой рядом с тобой. Мне нравятся наши разговоры и прогулки. Нравится молчать и находиться рядом. Нравится смеяться и делиться мечтами. Я становлюсь счастливее, ощущая твое присутствие. Ты другой. Ты заботишься и защищаешь. С тобой не страшно. С тобой тепло, уютно, интересно и весело. Я чувствую, будто нашла дом, а вместе с ним – крылья, которые позволят быть свободной.

Проглатываю ранящие осколки уязвимости. Вот и все. Распахнула перед ним душу. Становится чуть легче. Рядом с ним мечты о том, что существует особенный, не похожий на грубую реальность мир, оживают и прекращают быть воздушной фантазией.

Ник молчит. Нахмуренные брови, гримаса озадаченности меняют его лицо. Наверное, я испортила то немногое, что было.

– В детстве я иногда мечтал о младшей сестренке, – произносит он с легким оскалом на губах, – милой и покорной. Верной и искренней. Принадлежащей мне одному.

Пытаюсь встать, но он не позволяет. Морщусь, когда его пальцы сжимают волосы.

– Но позже, когда встретил тебя, – теплые губы невесомо касаются щеки, и мягкий трепет распространяется по размякшему телу. Перед глазами мелькают разноцветные вспышки. – Понял, что больше не нуждаюсь в сестре.

Сердце летит куда-то вниз, виснет на тонких нитях над пропастью.

– Потому что сестра – это часть семьи, а моя семья – это то, что хотелось бы стереть из памяти, – его слова перетекают в меня и перемешиваются с мыслями. Не совсем понимаю. – А очаровательная, послушная, нежная подружка будет всегда принадлежать только мне. К тому же сестер не целуют.

Его губы прижимаются к моим, горячий язык скользит по нижней губе. Он держит мои волосы и касается плотно сжатых губ. Земля раскалывается надвое, и нет пути назад. Миллиарды взрывов попеременно атакуют каждый атом тела. Холод сменяется жаром. Сердце бьется так сильно, что готово пробить ребра. Мыслей нет. Ничего нет, кроме нас двоих. Из маленькой искры разгорается целая вселенная. Обвиваю руками его шею, касаясь теплой гладкой кожи. Чуть приоткрываю рот, позволяя ему целовать меня, а сама проваливаюсь в бездонный океан сахарной ваты. Я ни с кем никогда не целовалась и даже представить не могла, что это дурацкое занятие может быть таким потрясающе сладким. Слаще любимых конфет.

Вздрагиваю, возвращаюсь в мир и в испуге заваливаюсь назад. Отползаю и опираюсь на локти, тяжело дыша. Ник смеется, запрокинув голову, слишком довольный и счастливый. Бесноватые огоньки ярко горят в синеве взгляда.

– Произнеси это вслух, – требует он снова, глядя мне в глаза. – С моим именем.

Я приподнимаю подбородок, готовясь к противостоянию, и мотаю головой. Но Ник уступает.

Новогоднюю ночь мы проводим вместе. Он снова пробирается в мою комнату, и мы до утра смотрим фильмы.

С этого момента наши отношения становятся напряженнее. Как будто я крадусь на цыпочках по минному полю.

Зима уступает весне, и мы снова возвращаемся на озеро.

– Что ты делаешь? – спрашивает он, отвлекаясь от планшета.

– Здесь слишком мрачно, – отвечаю смело, продолжая разрисовывать внутреннюю стену дома. Любуюсь результатом. Бескрайний розово-сиреневый океан, поверхность которого усеяна цветами, и темное звездное небо с кучей орбит и пылающих звезд. Придуманный мной космос. Добавляю нежно-розовые цветы на другие темные стены.

– Мрак – это красиво.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Во мраке есть тайна. Увидеть красоту при свете легко, а разглядеть ее в темноте сможет не каждый.

– Философский цитатник?

– Нет. Обычные размышления. Разве тебе не нравится новый дизайн? – счастливо улыбаюсь, видя блеск в его глазах.

– В целом симпатичненько получилось.

– В целом, – передразниваю я, сморщив нос. – Твой мрак не против моего света, цветов и звезд.

– А это что такое? – он задевает еще один блокнот, и оттуда вываливается куча набросков. Я вздыхаю, крутя в руках кисточку.

– Комикс. Лет в десять мне нравилось придумывать свои миры.

– В десять или в пять? Хотя, наверное, ты до сих пор веришь в сказки.

Он перелистывает страницы, склонив голову набок. Темная челка мило спадает на лоб.

– Тут даже карта есть, надо же.

– Это волшебная страна.

– Серьезно? – иронизирует он. – И что там волшебного?

– Там нет зла. У людей есть необычные способности. Кто-то может управлять огнем, кто-то вызывает дожди, кто-то видит прошлое и будущее, кто-то умеет варить магические зелья и многое другое.

– И кто же их всех защищает?

– Никто. Вокруг города возведены высокие каменные стены, а ворота запираются на ночь. Никто не нападает на них.

– Так не бывает. В мире всегда есть черное и белое. Слабые погибают, сильные выживают, – самоуверенно заявляет он, продолжая листать. – Что насчет злых ведьм?

– Это мой волшебный мир, – возражаю чуть тише и ощущаю, как начинает дрожать подбородок. – В нем нет злых колдуний. А если они появятся, то я придумаю что-то, что защитит от всех твоих монстров.

– Звучит как вызов. Это ты?

Его взгляд приклеен к девочке в светло-розовом платье, которая наблюдает за улетающим в небо воздушным шаром.

– Нет. Это принцесса Рина, и она умеет исцелять людей одним прикосновением, потому в ее крови течет необычный жидкий огонь.

– Она сможет вылечить меня? – Ник поворачивает голову, смотря прямо в глаза.

– Ты здоров, и твое тело цело, – мягко говорю я, но его синие глаза остаются напряженными. – Да, конечно, сможет. Если ты попросишь.

Он кивает и отворачивается.

– А как зовут его?

Теперь уже я напоминаю натянутую струну. На следующих страницах девочка гуляет со своим новым лучшим другом, который сбежал из соседнего королевства.

– У него не было имени.

– Тогда что насчет Ника? – он ухмыляется, хватает меня за локоть и рывком притягивает на свои колени. Его пальцы проникают под куртку и щекочут через ткань футболки.

– Перестань, – задыхаюсь от смеха и уворачиваюсь от прикосновений. Волосы прилипают к лицу и мешают дышать, но Ник держит меня одной рукой, а второй продолжает пытку. – Его зовут по-другому.

– Точно?

– Отпусти меня!

Пытаюсь выбраться, отбиваюсь, но безуспешно. Сдаюсь, обвиваю руками его шею, утыкаюсь носом в плечо и шепчу:

– Хорошо. Пусть его будут звать Девоном, – на глаза внезапно наворачиваются слезы. Я вспоминаю первый рисунок, посвященный ему, и множество других картин. – Теперь я знаю, откуда он сбежал. Из королевства со злыми колдунами. И он, скорее всего, владеет черной магией.

Его тело замирает подо мной, смех обрывается и утопает в звонкой тишине. Ладони так сильно сжимают мои ребра, что я с трудом делаю вдох.

– И когда-нибудь злой принц разрушит этот твой волшебный мир, потому что на самом деле добро никогда не побеждает.

– Он не злой, – крепче обнимаю его. – Просто запутался и никому не доверяет. Но сейчас с ним все хорошо.

Мы оба смотрим на рисунок, где двое детей сидят на краю каменного фонтана и держат в руках книгу. Ник нетерпеливо отодвигает краски и блокноты, переворачивает меня и нависает сверху. Целует во второй раз, и этот поцелуй длится дольше. Ему почти удается протолкнуть язык в мой рот, но я нахожу силы оттолкнуть его. Меня шатает как после нескольких быстрых кругов на карусели. Ник смотрит так пристально, что темнота его глаз гипнотизирует, завлекает на дно самых неизведанных, пугливых желаний. Меняющая оттенки синева, окаймленная черным ободком по краю радужки, затягивает в опасный водоворот, из которого невозможно выбраться.

– Иногда мне бывает очень плохо, – тихо говорю я, слушая биение его сердца. – Родители и сестра считают меня странной, замкнутой. Я чувствую, что не выписываюсь в этот мир. Понимаешь? Бывало ли с тобой такое? Как будто я брожу среди людей и нигде не нахожу свое место. Как будто я затерялась в космическом пространстве и нечаянно приземлилась на чужой планете. Рядом с тобой все иначе.

Ник приподнимает мой подбородок, заставляя взглянуть в его потемневшие глаза с расширенными в полутьме зрачками. Между нами будто растягиваются золотые нити. Его чувства отражаются во мне, мои мысли проникают в него.

– Я создам для нас другой мир, – мрачно изрекает Ник с непоколебимой уверенностью. – Тебе не придется подстраиваться под кого-то. Не позволяй ничьим словам влиять на тебя. Они ничего не понимают.

Ловлю каждое его движение, каждый звук. В этом маленьком мире мы только вдвоем. Пусть так будет всегда. Мне хочется верить.

В каждой истории есть поворотные точки, раскачивающие маятник реальности в разных плоскостях. В будущем я буду долго размышлять о том, как могли сложиться те или иные события.

Периодически Ник пропадает на несколько дней и никак не объясняет отсутствие. Не появляется в Академии, в Центре, не отвечает на сообщения. А когда возвращается, то не контролирует вспышки агрессии и бесконечные колкости. Иногда я не узнаю его.

– Ты не поедешь в Сантум, ясно? – заявляет Ник по дороге на Юг, имея в виду ближайшие каникулы.

– Я хочу.

– Кэти. Я хочу, чтобы ты осталась, – почти по слогами произносит он. – Ясно? Здесь. Со мной.

– Мы с дедушкой собираемся вернуться туда через несколько месяцев. Насовсем. Мне не нравится в Лиртеме.

– Ты оставишь меня здесь и без сожалений уедешь?

Его вопрос закручивает вихрь неприятных, болезненных ощущений в центре грудной клетки. Я всегда любила Сантум и не хотела жить ни в каком другом месте, но теперь возвращение означает расставание с Ником.

– Мы будем звонить и переписываться, навещать друг друга на каникулах. А позже ты можешь тоже переехать туда.

Резкий грубый смех Ника показывает то, что он думает о моем предложении. Я знаю, что никакие сообщения и звонки не заменят реального общения, не подарят объятий и тепла.

– Ты сама-то в это веришь?

– Верю. Потому что ты мне дорог. Где ты был? Почему мы больше не ходим на набережную?

– Там скучно, – первую часть вопроса игнорирует.

– Недавно там поставили новые подвесные качели. Покатаемся вместе?

– Ты такой ребенок.

Односложные ответы, отстраненность, холодность нервируют. Иногда я замечаю под его одеждой синяки и царапины. Слишком часто в его жестах, словах, взглядах мелькают резкость, безжалостность, грубость, высокомерность и неконтролируемый огонь самоуверенности.

– Добиваешься, чтобы я скинул тебя в реку к чудовищу? – огрызается он в ответ на расспросы и хватает за шею. Знаю, что он ни за что не сделает этого. Ник раскидывает многочисленные и громкие угрозы, но никогда не исполняет их на мне.

– Там нет чудовища, – выдавливаю я, раздражаясь от вранья и недоговорок. – Потому что оно уже рядом со мной. Отпусти. Я тебя не боюсь.

– Зря, – Ник убирает руки, ехидно ухмыляется и идет молча.

На следующий день мы снова зависаем в старой обсерватории.

– Не отсвечивайте, – рявкает Ник и ударяет Картера в плечо, забирая ноутбук, на котором мы монтировали видео. С ужасом смотрю, как он разбивает экран. – Ты не понимаешь?!

Я молча сижу рядом, опустив голову и боясь вмешаться. Лея обеспокоенно следит за перепалкой.

– Остынь.

– Если хочешь угробить свою жизнь, не вмешивай в это остальных.

– Никто не заставляет тебя участвовать.

– Завались.

– Откуда ты вообще узнал про видео и Джоша?

Недавно Картер познакомился с мужчиной, когда играл в парке на гитаре. Тот заинтересовался и предложил отправить песню и небольшое видео на почту. Позже оказалось, что он был сотрудником одной известной творческой студии Сантума. Для Картера и Леи это стало настоящим огоньком надежды на спасение из приюта Лиртема.

– Откуда нужно. На вас настучала девчонка, которую я случайно встретил по пути сюда. Эмили Беннет, слышал про такую? Она хотела поучаствовать в нашем проекте, а я даже не в курсе. Мило?

Это первый их диалог в подобном тоне. Ник и Картер похожи, у них слишком много общего, и иногда они цепляли друг друга ради удовольствия. За последние месяцы мы вчетвером сдружились очень крепко. Выпад Ника разрушает привычную мирную гавань.

– Мы учимся с ней в старой Академии Юга.

– И как долго вы собирались скрывать свое новое занятие?

– Мы не скрывали, ты пропадал неделю.

– Мы знали, что тебе не понравится, – несмело говорю я. – Прекратите, пожалуйста.

– Успокой его, – просит Картер.

Ник переключается на меня, и я съеживаюсь. Он сжимает мое предплечье и заставляет встать.

– Да, принцесса. Успокой. Я даже знаю как.

Ник тащит меня прочь. Упираюсь, но сопротивление тает через несколько перекрестков. Компания подростков на углу закусочной громко смеется и бросает недобрые взгляды на всех прохожих. Я жмусь ближе к Нику.

– Что случилось?

– Это я хотел бы спросить у тебя. Чем вы занимались без меня?

– Снимали видео на ту песню, что вы написали.

– Что за идиотская затея, а, Кэти?

– Это моя идея. Зря ты сорвался на Картера.

– Твоя? Еще лучше. А у него хватило мозгов, чтобы потакать тебе.

– Он не потакал. Картеру понравилось. И Лее. Мы могли бы сделать что-то хорошее. Я придумала сюжет и то, как лучше снять клип. Картер записал музыку. Лея начала изучать видеоредакторы. Искусство и любовь могут изменить мир.

– Прекрасно. Я просил не привлекать внимание?

– Что плохого в небольшом видео? Оно про свет и любовь. В моей старой Академии в Сантуме мы часто занимались творчеством. Учителя говорили, что это помогает лучше понять себя.

– Чушь, – Ник толкает к стене. – Лиртем – не Сантум, запомни это. Здесь все иначе. Забудь свои сказки о добре и свете. Мир жесток и несправедлив. Эта самодеятельность еще больше выделяет вас из толпы. Им нужны как раз такие. Этот мужик может быть кем угодно. Скаутом Ресуректона, например. Знаешь, сколько их по всей стране? И знаешь, для чего они просматривают подобные таланты? Чтобы выбрать подопытных крыс. Видимо, тебе очень хочется оказаться в клетке. Тебя схватят и поселят в ужасном месте, чтобы использовать в особых целях. Забыла недавнюю экскурсию?

Я не забыла. Радиант организовал поездку в один из закрытых Центров «Ресуректона». Там содержались тяжелые больные с черными Лиридами. Ужас и шок сковали меня при одном взгляде на жуткое место, напомнившее лагерь строгого режима: колючая проволока, многоуровневый забор, толстые двери, камеры. Мы должны были ясно представить, что бывает с теми, кто отказывается от терапии. Бессмысленный звериный взгляд, неконтролируемая сила, лютый голод и ненависть в белых глазах, лишенных цветной радужки. Их сложно назвать людьми. Даже тела выглядели так, будто они прожили в дикой природе миллионы лет и лишились чувств, мыслей и здоровых инстинктов. Как в самом страшном фантастическом фильме. Их называли Дикими или Бездушными.

Всю поездку я не отходила от Ника. Даже в автобусе крепко держалась за его руку, трясясь от увиденного, а потом словила паническую атаку. Ник долго успокаивал меня и даже использовал запрещенный прием – кормил в любимой кондитерской города. На него же, кажется, зрелище не произвело большого впечатления.

– Картер может распоряжаться своей жизнью как хочет. Но ты… ты будешь делать то, что говорю я.

– Нет.

– Принцесса. Закрой ротик и слушай. Ты будешь подчиняться. Всегда. Хочешь этого или нет. Если придется воспитывать тебя иначе, то я найду способ.

– Ты ведешь себя мерзко.

– Мне плевать.

– Зачем ты разбил ноутбук?

– Чтобы мир не увидел ваши светлые идеи раньше времени.

Я не могу ему противостоять. Никогда не могла.

– Не реви. Меня это бесит.

– Тогда уходи. Тебя бесит все во мне.

– Обязательно подумаю над предложением. Но сначала…, – его губы касаются моих. Я хочу отвернуться, но Ник не спрашивает разрешения и удерживает на месте. – Вот теперь ты гораздо покладистее. Идем.

– Но Картер и Лея…

– Начинаю думать, что Картер тебе дороже меня.

– Ты не слышишь, что говоришь! Мне не нравится видеть тебя таким!

Шлейф последней фразы преследует ежедневно. Ник снова пропадает. Я отказываюсь от Сантума и выходных с дедушкой, а он внезапно исчезает. Ни одного звонка, ни одного сообщения. Целую неделю. Все дело в моих словах? Необъяснимая вина смешивается с тяжелой печалью.

Ник часто казался невыносимым и заносчивым мальчишкой. И в это же время он был для меня целым миром.

После каникул Алисия МакЛарен воодушевленно рассказывает, как их семьи вместе отдыхали на дорогом курорте. Слышу разговоры девочек о вечеринках у холмов неподалеку от восточного Лиртема. Они заговорщически перешептываются и смеются, разглядывая фотки. Не интересуюсь тусовками и не обращаю внимания, пока не слышу в обрывках фраз имя Ника. После этого ловлю каждое слово. Почему его до сих пор нет на занятиях?

– Он меня поцеловал, – хихикает одна из одноклассниц. Кислород превращается в ядовитый пар, который проникает в легкие и отравляет организм. Это не правда. Конечно, нет. То, что я чувствую от него, когда мы остаемся наедине, невозможно сыграть или подделать. Он не мог так поступить.

– С нетерпением жду пятницы, – оживленно шепчет другая. Случайно упавшее крохотное зернышко переживаний быстро разрастается в громадное жалящее растение.

Но худшее поджидает впереди. Следующим вечером я выхожу из торгового центра, где глушила грусть покупкой новых блокнотов и карандашей для рисования. Держу в руках пакет с футболкой, на которой изображен символ любимой рок-группы, роюсь в рюкзаке в поисках леденцов и едва не сталкиваюсь с молодой женщиной.

– Осторожней, – холодно произносит она. Я поднимаю взгляд и зачарованно смотрю на ее аристократичное лицо. Девушка невероятно красива, будто королева сказочной страны. Густые, темные волосы, необычные и очевидно дорогие украшения, идеальный макияж с акцентом на ярко-красные губы, элегантное пальто и сапоги на тонкой шпильке создают гармоничный образ, сверкающий великолепием. Словно она только что сошла с экрана телевизора. Но больше всего поражают ее глаза: большие, бездонные, источающие темный магнетизм. И что-то в них кажется смутно знакомым. Я подвисаю и не замечаю рядом с ней мужчину и двух парней. А когда узнаю в одном из них Ника, то не могу сдвинуться с места.

– Привет, – робко обращаюсь к нему и слабо улыбаюсь, забыв про громадную обиду.

Он не отвечает. Стоит и смотрит на меня как на раздражающую помеху. На мгновение мерещится, что передо мной вовсе не Ник, а кто-то другой.

– Кто это? – спрашивает парень постарше. Видимо, это его брат. Я почти ничего не знаю о его семье, и мне становится жутко неловко.

– Милый, это твоя подружка? Вы учитесь вместе? – снисходительно спрашивает девушка. Неужели это его мама? Она выглядит так молодо, так привлекательно. Понятно, от кого он унаследовал такую притягательную энергетику.

Ледяной голос Ника, полный скрытого недовольства, перебивает мой ответ.

– Понятия не имею. Я не запоминаю имен глупых девчонок.

Его мама окидывает меня странным, слегка пренебрежительным взглядом, и они уходят. А я стою на одном месте несколько минут. Ноги превращаются в тяжеленные булыжники, которыми я не могу пошевелить. Сверху будто льется поток грязной воды, пропитанной моим унижением и обидой.

Что все это значит?

Через день Ник возвращается в Академию.

– Не хочу тебя видеть, – огрызаюсь, когда замечаю его в библиотеке. Демонстративно игнорирую. Ник дергает за рюкзак и зажимает между стеллажей. Как и в прошлый раз, когда он целовал меня здесь.

– Я буду кричать.

– Охотно верю, – бессовестно произносит он. Улавливаю насмешку в голосе. Как будто ничего не произошло.

– У тебя теперь новый придворный слуга, принцесса? – интересуется ехидно. – Картер или твой сосед, к которому ты наведываешься по вечерам? Нашла мне замену? Ты правда такая глупая, как кукла?

Его слова взрываются искрами бессильной злости. Ходить в дом Форли и заниматься с Дастином было слишком тяжелым испытанием. Я отказалась сразу, но отец пригрозил ремнем. Я сидела в комнате Дастина, слушала мерзкие комментарии и думала о Нике, а он попрекает меня этим, когда сам поступает ужасно. От воспоминаний на глаза наворачиваются слезы.

– Отвали от меня! – толкаю его в плечо. – Я, по крайней мере, не завлекала тебя совместными каникулами, чтобы бросить и укатить с другой. Больше не подходи. Никогда.

– Какие смелые заявления для маленькой девочки, – Ник закатывает глаза. – Мы оба знаем, что стоит мне только позвать, и ты сразу окажешься рядом. Минутные обиды ничего не изменят.

– Ты же понятия не имеешь, кто я, и забыл такую мелочь, как мое имя. Так зачем ты снова здесь?

Он молчит.

– Может, у тебя есть противный брат-близнец? Или ты страдаешь раздвоением личности?

– Так было нужно. Я не хочу говорить об этом, – слышу, как он с трудом сдерживается, чтобы сохранить самоконтроль.

– Я не глупая кукла, Ник. Понимаю, что не вхожу в твои планы по знакомству с семьей и что я не из твоего круга. Очередная временная игрушка для развлечений? Но я устала от головоломок и тайн.

– Знаешь, что меня ужасно бесит? Пустые, высокомерные идиотки, головы которых забиты тупыми мыслями. Словно штампованные роботы, не способные на искренность и замечающие лишь свои эгоистические потребности, – он прерывает мой комментарий на полуслове. Возмущение накрывает с головой. – Но хуже всего то, что ты не похожа на них, и даже твои дурацкие капризы не избавляют от нашей связи. Ты тоже это чувствуешь, да? Будто гребаный поводок на шее.

Дурацкие капризы, гребаный поводок. Грубые слова оставляют новые раны.

– Нет, – качаю головой, собирая фразы по крупицам. – Я чувствую, что зря доверилась одному мальчишке, потому что он непостоянен и лжив. А еще любит расставлять ловушки и манипулировать другими.

– Ты ни черта не разбираешься в людях, – рычит он мне на ухо.

– Наверное. Ведь я поверила тебе, а должна была сразу убежать.

Он встряхивает меня, а потом неожиданно размыкает руки.

– Так беги, – произносит безэмоционально, но мои ноги прирастают к паркету. Когда я осмеливаюсь взглянуть в его лицо, то вижу хладнокровную маску. Неужели это все, и люди так легко исчезают из жизней друг друга? Сердцу становится тесно в груди. Я не верю, что это может произойти. Он ведь несерьезно. И я несерьезно.

– Почему ты избегаешь моих вопросов? Почему мы не можем общаться в Академии? Ничего не рассказываешь о своей семье, куда-то пропадаешь. Забываешь упомянуть, что в твоем доме есть комната для Алисии МакЛарен. Проводишь время с друзьями, не разрешаешь ходить с тобой. Я разгадываю тебя, как ребус, но отгадка с каждым шагом ускользает все дальше. Зачем ты привязываешь меня к себе, если не хочешь быть ближе?

С каждым произнесенным словом я избавляюсь от невидимых и тяжелых гирь. После них остается горечь, но от правды все равно не скроешься.

– Тебе не место в моем доме. О тебе узнают, и ты перестанешь принадлежать только мне. Они заберут тебя у меня. Если бы я мог, я бы исчез из своей семьи навсегда. Я скучал, принцесса. Сильно. Хочешь, покажу как?

– Нет.

– Нет?

Он наклоняется и касается губами моей щеки, от чего внутри разлетаются сотни горячих молний. Его откровения вновь запутывают тугие узлы вопросов. Что он имеет в виду? Кто может забрать меня?

– У меня были причины, чтобы солгать матери. Это все слишком сложно. Но я хочу, чтобы ты была рядом.

– Тебе придется придумать достойное оправдание, чтобы я захотела снова общаться с тобой.

– Хорошо.

– В пятницу, – намеренно говорю я, вспоминая холмы. – Погуляем на набережной. И если ты все объяснишь, то я подумаю прощать тебя или нет.

– Нихрена себе предъявы. Может, я просто спущу тебя в подвал на озере, а ты посидишь там и подумаешь над своим капризным поведением? В пятницу ночью оставь окно открытым и жди в своей кровати.

– Какие еще будут пожелания?

– Хочешь, сбежим вместе, как Картер и Лея?

Воспринимаю слова как неудачную шутку. Толкаю его и ухожу, задетая бесчувственностью и равнодушием к моим переживаниям.

Долго не могу уснуть, словно ощущая невидимые изменения в окружающем мире. Интуиция рисует события раньше, чем они произойдут. Неизвестность гложет. В пятницу поддаюсь глупому порыву ревности. Засиживаюсь допоздна в городской библиотеке, а когда выхожу, то замечаю Ника и его друга, Джека, рядом с пиццерией, где любят тусоваться подростки. Тихо крадусь следом. Как в тот раз с озером. Впереди виднеются холмы. Мальчики спускаются в низину, а я прячусь за массивными стволами дубов и ныряю в заросли кустарника, попутно царапая предплечья. Справедливая плата за неуемное любопытство.

У подножия холмов стремительно разгорается веселье. Темнота окутывает долину, и мне приходится изо всех сил напрягать зрение, чтобы разглядеть Ника. Одна из девочек стоит слишком близко к нему, но я долго отрицаю происходящее. Только их поцелуй окончательно проясняет реальность. Какая же я дура. Внутри лопаются воздушные шары детской любви, которые теперь заполнены горечью. Нужно быстрее исчезнуть отсюда, забыть все, стереть из памяти болезненные мечты. Земля плавится, когда я пересекаю поляну и несусь прочь. Силы растворяются в тяжелом воздухе. Прислоняюсь щекой к шершавой коре дерева, сползаю вниз и тяжело дышу, не справляясь с едким разочарованием. Мир похож на картинку фильма, протекающего за стеклом. Или это я потерялась в зазеркалье. Так больно, словно на коже горят открытые раны. Разве так бывает? Шорох шагов вытягивает из оцепенения.

– Где я просил ждать меня? – глухой, безэмоциональный голос проникает в голову холодным ветром. Не реагирую. Он присаживается на колени. Кажется, что это другой человек, безликая тень придуманного образа, мгновенно лишившегося маски. – Зачем ты пришла сюда?

Отталкиваю ладонь, когда Ник дотрагивается до лица, и морщусь. От прикосновений сердце захлебывается в дикой агонии.

– Выход из леса с другой стороны. Ты бежишь в самую чащу совершенно одна. О чем ты думаешь, принцесса? – голос тоже звучит иначе. Механически и отстраненно. Словно ему все равно. – Но мне нравятся такие игры.

– Я думала, мы – друзья, а ты обманывал меня все время. Друзья не предают.

– Друзей не целуют, Кэти. Не целуют и не засыпают в обнимку, шепча имя по ночам.

Он подается вперед, и горячие губы касаются уголка рта. Вздрагиваю, пихаю его в бок и бью по колену. Ник роняет ругательства и стискивает мои запястья одной рукой, поднимая их над головой. Второй рукой удерживает за подбородок. Его язык ласкает плотно сжатые губы. Сопротивляюсь, пока слезы стекают по щекам. Ник пробует их на вкус. Его дыхание сбивается. Как он смеет поступать так после того, как развлекался с другой.

– Отпусти меня! – кричу так громко, как только могу, но делаю хуже. Ник пользуется моментом и углубляет грубый поцелуй. Целует иначе. Задыхаюсь. Ник не слышит, не видит моего страха. Он касается моих бедер, плавно задирая подол юбки. Впиваюсь зубами в его нижнюю губу, ощущая солоноватый привкус, и снова кричу. Ник замирает, а я медленно отползаю в сторону. Подтягиваю ноги к груди и тихо реву, утыкаясь в колени. Дым далеких костров пробирается в легкие, вызывая першение. Душа разбивается на тысячи осколков. Больно, словно кто-то без остановки проворачивает нож в сердце.

– Ты готова дать то, что мне нужно, принцесса? Нет? Конечно, нет. Тогда не смотри так, – Ник поднимает с земли фотографию, выпавшую из кармана его куртки. На ней – я, он, Картер и Лея. Ник долго смотрит на снимок и подносит зажигалку. Пламя расползается по краю бумаги с тихим треском. Сгорает вовсе не фотография. Сгорают мои мечты.

Слабо ощущаю, как он ведет меня в сторону города. Не помню, как возвращаюсь домой. Запираю двери, окна и плотно задергиваю шторы. Под утро пишу короткое сообщение и отключаю телефон.

Кэти: Не хочу тебя видеть. Никогда. Я тебя ненавижу.

Ник: Принцесса, прости.

Ник: Я с самого начала не должен был прикасаться к тебе.

Блокирую его номер. Привычный мир превращается в руины. Боль разочарования настолько сильна, что дедушка замечает во мне явные перемены. Отрицать очевидное бессмысленно. Я сникаю под напором вопросов.

– Да, мне нравится мальчик, – признаюсь нехотя, каждое слово дается с трудом. – Нравился.

– Кто он? Как его зовут? Кэти? Что с тобой такое? Ты еще молчаливее, чем обычно.

– Нечего рассказывать. Нравился и все, но ему не нравлюсь я.

Если бы Ник испытывал ко мне искренние чувства, то никогда бы не поступил так. Рассказать о поцелуях и прогулах Центра не могу.

– Милая, ты самая прекрасная девочка в мире. Никогда не позволяй мальчишкам портить себе настроение, – дедушка улыбается. – Так как его зовут?

– Ник Мертенс.

Затянувшаяся пауза полна замешательства.

– Мертенс? Я не ослышался? – он продолжает совсем другим тоном. – Кэти, выкинь его из головы. Сейчас же. Слышишь? Эта семья не принесла никому добра. Обещай мне, что никогда не подойдешь к кому-либо из них.

– Не о чем больше беспокоиться, – бормочу я.

В Центре Ник не появляется. Лея с Картером куда-то пропадают. Дни окрашиваются в серый. Вот и все. Как легко мир может рассыпаться как песочный замок. Как будто не было ничего и никого. Тихим вечером задерживаюсь на набережной и рисую. Замечаю неподалеку знакомый силуэт. Картер. Засовываю вещи в рюкзак и со всех ног бегу к нему.

– Куда вы пропали? – налетаю сходу. Картер долго смотрит на воду, а потом поворачивается ко мне. Темно-серые глаза превратились практически в черные колодца боли.

– Что случилось?

Он молчит пару минут.

– Ник был прав.

– Что?

– План оказался дурацкой затеей. Непродуманной и опасной. Но времени ждать не было. Мы сбежали из приюта, Кэти.

– Сбежали? – изумленно смотрю на него и касаюсь руки. – Где Лея?

Лея и Картер почти всегда неразлучны, как идеальные половинки одного целого, разделенные при рождении. То, как они смотрят друг на друга, нельзя описать словами.

– Нас задержали в Терленде. Попались очень глупо, – Картер зажмуривается, будто каждое слово бьет наотмашь.

– А дальше? – неприятные догадки свербят под ребрами.

– Нас бросили в патрульный участок. Мне чуть не сломали руку. А Лея выпрыгнула из окна, пытаясь выбраться. Ударилась головой и попала в больницу при Центре.

Картер опирается локтями на поручень ограждения и роняет лицо в ладони. Я прислоняюсь к его боку.

– У нее сотрясение мозга и внутренние травмы. Сохраняется опасность для жизни. Она постоянно бредит и твердит, что хочет попасть в семью, которую считала сущим кошмаром. Не хочет говорить со мной. После того как состояние ухудшилось, ее перевели в закрытое крыло. Я больше не могу свободно навещать ее.

– Давай попробуем пробраться туда вместе? – начинаю неуверенно. – Включим музыку, которую вы вместе придумывали, покажем общие фото и видео. Ей станет лучше.

– Это из-за меня. Я не должен был впутывать ее. Ник был прав.

– Ник врал, – не могу сдержать дрожь в голосе.

– С чего ты взяла? Вы поссорились?

– Нет. Никакой дружбы никогда и не было. Одни иллюзии.

– Кэти, я не думаю. Он…

– Давай лучше подумаем о Лее. Ты ведь любишь ее. А если любишь, то никогда не сдавайся. Любовь стоит того, чтобы бороться. Иначе ради чего все это? Ради чего мы живем?

Тоскливо улыбаюсь, пытаясь перемолоть гранитные глыбы боли.

– Пойдем вместе в Центр, – настойчиво повторяю я. – Изучим обстановку и спасем Лею.

Светлая надежда касается хмурого лица Картера на последней полушуточной фразе.

– Такая мелкая, а столько силы, – протягивает он, идя позади. – Ты даже сама не подозреваешь, сколько всего скрыто в тебе.

Вокруг темно. Холодно. Промозгло. Мы прибавляем шаг.

– Эй, – Картер дергает за локоть. – Стой. Посмотри вон туда. Это Ник?

Застываю в недоумении, разглядывая фигуру в темной одежде, с накинутым на голову капюшоном. Он крадется в тени заднего двора. Поблизости никого. Нервно осматриваюсь по сторонам.

– Пошли за ним?

Хочу отказаться. Какая разница, что он делает? Но не могу. Дурацкий голос шестого чувства не затихает ни на секунду. В третий раз наступаю на те же грабли. Жизнь преподносит повторяющиеся уроки, и я свои с грохотом проваливаю.

Ник возится с дверью запасного входа и проскальзывает внутрь. Колеблюсь и все же делаю шаг в темное пространство коридоров следом за Картером. Шаг, о котором буду жалеть долгие годы. Мы не сразу улавливаем удушающий запах гари. По полу ползут первые струйки белого дыма, источник которого находится в хранилище. Ник там? Ноги тяжелеют. Подавляю страх и бегу дальше. Вонь усиливается. Поворачиваю, вижу распахнутую дверь главного архива и залетаю внутрь, не думая о последствиях. Внутренности покрываются корочкой льда, пока снаружи разгорается яркое пламя.

– Какого черта, – хрипит Картер, кашляя.

Ник держит большую канистру и усердно поливает компьютеры и полки с документами. Щелчок зажигалки похож на звук выстрела. Видимо, я вскрикиваю, потому что он резко оборачивается. Глаза в глаза. Меня словно прибивает к стене. Его губы кривятся в пренебрежении.

– Какого черта, Ник! – орет Карт. – Здесь рядом Лея!

Огонь уже расползается по смежному помещению и устремляется в коридор.

– Твою мать! – Картер пинает горящий ящик и перепрыгивает через коробку, бросаясь к переходу в соседний корпус. Ник пытается удержать его, но тщетно. Картер скрывается в проеме, и за ним поднимается столб огня.

– Что вы тут делаете, принцесса? Решили помешать мне? – Ник кидает канистру и приближается. Пячусь, кашляю и запинаюсь о разбросанные вещи. Он хватает за руку и тащит по узким коридорам. Заталкивает в один из кабинетов. Вокруг полыхает пламя. Это смертельная ловушка. Воспоминания теряют четкость и последовательность. Маленькая комнатка плывет перед глазами. Я съеживаюсь в углу, обхватываю себя руками и задыхаюсь от страха и дыма.

– Не оставляй меня здесь! – отчаянно кричу ему в спину, сотрясаясь от первой волны рыданий. – Ник! Мне страшно!

Занавес темноты прячет самые жуткие воспоминания. Я остаюсь одна и мысленно прощаюсь со всем, что так дорого.

Свет медленно просачивается сквозь кошмарные облики полуснов. Разлепляю глаза, возвращаясь из невесомости, и вижу дедушку, сидящего на краю больничной постели, где лежу я. Изменения в его внешности сразу бросаются в глаза: глубокие морщины, высеченные усталостью, темные круги под глазами, осунувшееся лицо.

– Кэти, – произносит он трепетно и тянется ко мне, – как ты меня напугала, малышка.

Теплые объятия дарят силы лучше многих лекарств.

– Что произошло? – облизывая пересохшие губы, произношу я. Во взгляде дедушки мелькает настороженность.

– Ты не помнишь?

– Немного, – хмурюсь и сосредотачиваюсь на обрывочных образах, мелькающих как наяву. Центр, пожар, удушье, темные узкие коридоры, похожие на тоннели, Ник и… липкий, всепоглощающий ужас. Такой сильный, что я содрогаюсь всем телом, полностью не осознавая причину неконтролируемой паники.

– Все хорошо. Все хорошо, принцесса.

– Меня привезли одну? – это единственный вопрос, который волнует сейчас. Дедушка сразу считывает намек.

– Кэти, – строго произносит он и гладит меня по голове, – мы поговорим, когда тебе станет чуть лучше.

– Где он? Где Ник? Он жив? Скажи, что он жив.

– Конечно, он жив, – сухо отсекает дедушка. – Иначе быть и не могло. Больше ни слова на эту тему.

Мучаюсь от неизвестности до самой выписки. Мы едем в служебный дом на аэродроме. Маленький, скромный, спрятанный за городом, но довольно уютный. Он очень нравится мне и слегка напоминает о Сантуме.

– Кэти, – вздыхает дедушка, пододвигая стул и усаживаясь напротив. Впервые вижу укор в родных добрых глазах. – Мне следовало начинать подобные беседы гораздо раньше. Ты проводила время с этим мальчишкой? Не стоило обманывать нас.

– Иногда, – отвожу взгляд. Произошедшее не укладывается в голове. Я что-то упускаю. Но что? Сколько бы я ни напрягала память, картинки все равно выстраиваются в сумбурно-жуткую кинопленку предательства и жестокости. Этого не может быть. Не может! Не верю, что Ник способен причинить такую боль, что он мог допустить мою гибель.

– Это он предложил прогуливать занятия в Академии?

Жгуты совести стискивают грудную клетку, пока я рассматриваю незатейливый узор на ковре.

– Можешь не отвечать. Ты слишком доверчива и наивна. То, что он натворил, невообразимо и безобразно. Он замешан в настоящем преступлении.

– Я такая ужасная, что меня невозможно полюбить?

Сейчас мне все равно, в чем виноват Ник. Ранит лишь одно – его истинное отношение ко мне.

– Ты замечательная. Ник Девон Мертенс – избалованный сопляк. Никогда не приближайся к нему. Никогда. Их семья – сплошное проклятие.

– Что с ними не так? Почему он такой? – громко всхлипываю.

– Все с ними не так. Слышишь? Мальчишка испорчен с самого детства. Лучше не станет. Раньше я думал иначе, но, к сожалению, реальность жестока. Такие истории не заканчиваются хорошо. Забудь его и все связанные с ним глупости.

Мне хочется возразить по поводу глупостей. Все казалось важным, огромным, настоящим. Цепочка откровений запутывается в молчании. Не могу произнести то, что давно витает в голове. Я влюбилась в него. Безгранично, всецело, бесповоротно. Подарила детское сердце, а он сжег его в том пожаре. В Лиртеме Ник всегда был рядом, и мой маленький мир замкнулся на нем.

– Ты больше не будешь ходить в Центр. Скоро мы вернемся в Сантум.

Беспокойное глупое сердце ноет с удвоенной силой. Так далеко. От него.

– Я влюбилась, – не выдерживаю я и утопаю в рыданиях, которые больше не прячу. – Сильно.

Дедушка крепко обнимает меня, даря тихую ласку и небольшое облегчение. Не сердится и не осуждает. Я плачу. Долго, отчаянно, горько.

– Ты самая лучшая, светлая и прекрасная девочка в мире. Твой человек обязательно найдется. Тебе всего пятнадцать, милая. Вспомни мальчишек из Академии Сантума, которые постоянно крутились вокруг. А Кристиан? Готов поспорить, он с нетерпением ждет твоего возвращения.

– Я не хочу никого другого… не хочу. Он… он…

– Кэти. Даже если бы не эта ужасающая история, я бы не подпустил его к тебе на пушечный выстрел, узнав о вашем общении, – дедушка отстраняется, и негодование вновь затягивает его лицо. – Посмотри на меня. Ты удивительная, необычная. Ты еще не понимаешь. В тебе есть дар, запомни это. Все дело в огне, что горит в твоем сердце. Это всегда будет притягивать внимание, и ты не должна позволять другим эгоистично пользоваться тобой. Понимаешь меня?

Понимаю. Все любящие родители говорят своим детям подобные слова.

– Что с ним? Как он выбрался? – выпаливаю на одном дыхании давно терзающий вопрос, пропуская последние слова, от которых веет жалостью.

– Катарина, послушай. Он аморален, опасен и жесток. Огромное чудо, что с тобой сейчас все хорошо. Он оставил тебя там, заперев двери.

Раскаты грома грохочут в голове, сотрясая каждую клеточку тела. Нет. Нет. Нет!

– Не может быть, – шепчу еле уловимо.

– Мальчишка намеренно устроил пожар и заманил тебя внутрь. Бог знает, чем бы это могло закончиться.

Огромный шар надежд лопается, оставляя после себя грязный пепел.

– Не могу допустить, чтобы ты пострадала из-за грязных игр Мертенсов, – говорит дедушка тише, но я уже не слушаю.

На смену отчаянию приходит непереносимая тоска и разочарование. Что случилось с Леей и Картером? Где они? Почему их телефоны недоступны? Непрекращающиеся кошмары преследуют по ночам. Чередование непроглядной тьмы и неестественно-яркого света, белые безжизненные глаза, крадущиеся чудовища. Каждый раз просыпаюсь в холодном поту и долго не могу уснуть, мучаясь от нервного озноба. Боюсь сказать кому-то, что сны вышли на новый уровень и напоминают явь.

С каждым днем мысль о переезде все ярче разгорается среди сумеречных настроений, зажигается как фонарь на маяке. В Академии превращаюсь в тень. Ник пропускает занятия, а я с содроганием представляю встречу. Сердце раздирают страх и не затухающая привязанность. Беспокойство не утихает ни на секунду. Почему его нет на учебе? Вдруг он все-таки пострадал при пожаре? Мучительное томление разъедает изнутри. Никаких вестей. Ничего. Часто прокручиваю в голове обрывки песен, что иногда пел он. Разве человек может написать такие стихи ради развлечения? Витая в облаках переживаний, я почти не замечаю происходящего вокруг, не улавливаю перемены настроений, словно существую в вакууме. Возможно, поэтому выступление Алисии МакЛарен на одном из перерывов метким ударом рушит остатки иллюзий и размалывает сердце в щепки.

«… Не могу представить мир, в котором нет тебя. Вселенная сужается до размеров комнаты, когда мы рядом…»

Слова доносятся издалека, и я не вникаю в их суть, водя восковым карандашом по странице скетчбука. В последнее время не могу переложить на бумагу вращающиеся в голове картинки. Выходит ерунда какая-то.

«Мне кажется, что мы были знакомы миллиард лет, вместе кружились в спирали вечности и теперь снова нашли друг друга. Нет никого кроме нас. Я мечтала о тебе до того, как мы познакомились. Ты снился мне. После нашей встречи мир ощущается совсем иначе. Не могу описать то, что я испытываю, когда вижу тебя. Но все тверже понимаю, что люблю. Бесконечно и навечно. Безвозвратно».

Непривычная тишина отвлекает от бесцельного занятия. Все молчат и смотрят на меня. На лице Алисы красуется триумфальная улыбка, наполненная злобой и отвращением. Последние произнесенные фразы медленно приобретают форму.

– Вы бы видели эту кучу абсурдных признаний. Идиотки часто пишут ему записки, а мы читаем их вместе, умирая от смеха, – громко объявляет она, обращаясь к одноклассникам и внимательно глядя на меня. – Тупее этого придумать уже невозможно. Эй, ты победила в конкурсе безмозглых уродин. Повесим твое письмо на доску почета.

Рой смешков сопровождает ее голос. Я моргаю, слыша звон в ушах. Комната накреняется.

– Не люблю пачкаться в грязи, – наигранно хихикает Алиса. – Но не смогла пройти мимо. Ник отдал записку, когда я ночевала у него. Хотела сразу выбросить, но решила, что вы должны заценить непередаваемый бред. Кстати, он посвятил мне стихи. Хотите послушать?

Крохотная пауза разбивается на десятки голосов. Все вторят королеве класса, с нескрываемым презрением и без стеснения рассматривая меня, обсуждая, смакуя. Не могу пошевелится. Даже вздохнуть получается с трудом, будто стеклянная крошка полностью заполнила легкие. Сердце вновь горит в пламени обиды и неверия.

Это страница моего дневника. Откуда он у нее? Ник забрал и отдал ей? Стрелы предательства пронзают душу насквозь, оставляя незаживающие раны.

Краски меркнут, медленно, постепенно теряют насыщенность.

Все было ложью? Абсолютно все?

Я поверила, что кто-то сможет полюбить меня настоящую. Поверила ему. Поверила, что он и есть та самая, единственная звезда во вселенной, предназначенная мне.

А что вообще он обещал? Почти ничего. Я ведь сама утонула в фантазиях, к которым он не имел отношения.

Голос разума не способен смягчить боль.

– Прекратить шум! – толпа одноклассников затихает от резкого оклика учительницы и рассеивается по местам. Перешептывания и насмешки не прекращаются весь день. Всю неделю. Переступая порог Академии, я будто иду по горячей лаве. Не могу им ответить. Не могу бороться. Никто не приглашает за свой стол на обеде, никто не хочет видеть в команде на физкультуре. Никто не желает работать в паре, кроме лучшего друга Ника, от которого я шарахаюсь, как от жуткого кошмара. Все они знали о нашем общении? Мозг отказывается принимать происходящее. С подачи Алисии меня преследуют мелкие издевки, переходящие в откровенные грубые провокации.

Всего пара месяцев. Все пройдет. Однажды все пройдет.

В один из дней, когда брат Алисии обливает меня грязной водой из ведра, я не выдерживаю. Прихожу домой и нахожу номер Ника в черном списке.

Кэти: Ненавижу тебя.

Кэти: Лучше бы мы никогда не встречались.

Кэти: Ненавижу себя за то, что поверила тебе. Ты ужасный, отвратительный и жестокий.

В гневе выплескиваю эмоции, не рассчитывая на ответ. Сообщения внезапно отмечаются как прочитанные. Захлебываюсь слезами и удаляю совместные фото. Хочу выдрать все напоминания о нем. Когда мир погружается в глубокую темноту ночи, телефон вибрирует. Зачем я написала ему? Это глупо, недостойно. Тяну полчаса, прежде чем открыть наш чат. Все искажается вновь.

Ник: Это говорит моя маленькая стукачка?

Ник: Все еще ждешь меня по ночам? Когда я вернусь, тебе придется как-то загладить небольшую вину.

Загладить вину? Подпрыгиваю от возмущения.

Кэти: Никогда больше не пиши мне. Не хочу видеть тебя, не хочу слышать, не хочу помнить. Надеюсь, что когда ты вернешься, меня здесь уже не будет.

Боль накатывает с новой силой. Я едва не задыхаюсь, пока пишу ответные сообщения. Много сообщений. Пишу и стираю. Половину ночи перечитываю переписку. С самого начала. Прокручиваю в голове миллиард мыслей. Сердце бьется так тяжело, будто от него откололи важный кусочек, и теперь равномерный ритм невозможен.

Он решил, что я выдала его? Разве не глупо? Поэтому организовал травлю в Академии с помощью своей подруги? Надеюсь, никто не знает о наших ночевках. Какая я дура. Сколько открытий предстоит еще?

Из-за Алисы учительница пересаживает меня к вечному изгою – Дастину. Мятая одежда, запах пота, светлые прилизанные волосы и сальные ухмылки раскачивают мою выдержку на стремительно вращающейся карусели.

– Нравится твоя юбка, – говорит он на математике. – Когда ты наклоняешься, можно представить, как выглядит твоя задница без одежды.

Тугие петли растерянности и отвращения намертво скручиваются в грудной клетке.

– Не разговаривай со мной, – произношу сквозь зубы, не сумев унять дрожь в голосе.

– Подловлю тебя около дома, чтобы немного поиграть, – гадливая ухмылочка становится шире. Я оторопело всматриваюсь в худое лицо, не понимая, как можно так мерзко шутить. – А если пожалуешься кому-то, то расскажу всем о твоем ночном друге.

Он постоянно тычет в меня иголкой от циркуля, а я терплю, боясь оказаться в центре скандала. Страх становится вечным спутником.

– Дастин меня обижает. Поговори с учительницей.

– И как же? – с укором смотрит мама.

– Достает на уроках.

– Ты ему нравишься. Ничего особенного.

Злость пробегает по коже. Невозможно списывать все выходки Дастина на мнимую симпатию.

– Я его боюсь. Он мне угрожает.

– Прекрати! – прерывает мама. Маленькие морщинки собираются около ее губ. —Снова наглое и бессовестное вранье! Дастин – хороший мальчик, а тебя избаловали. Почему ты постоянно доставляешь столько хлопот?

До боли кусаю губу. Каких хлопот? Я и так почти превратилась в призрака.

– Ты врешь и прогуливаешь. Ни совести, ни ответственности. Вырастили на свою голову. Одна история с Мертенсами чего стоит! Нам пришлось таскаться на допросы из-за тебя! Они любого со свету сживут, если перейти им дорогу. А ты что делаешь, неблагодарная? Позоришь семью!

Я тоже была на одном из допросов. Не сказала ничего, слова исчезли из разума. Трясина недоверия засасывает глубже, паутина лжи оплетает тело, и выбраться все труднее. Глупые слезы жалости размывают окружающий мир.

– Одни проблемы. Я устала. Почему ты не можешь быть как все нормальные дети? Опять ужасные рисунки в твоей комнате. Я отправила их на свалку. Твой дед зря потакает всем прихотям.

– Это были мои вещи! – восклицаю я, когда последняя капля падает в чашу несправедливости.

– Закрой рот! – орет отец.

– Твои вещи? – свирепеет мама. – Может быть, лучше пояснишь, почему учительница передает очередную жалобу от семьи МакЛарен? Ты обижаешь их дочь? Мало было Мертенсов!

После урока рисования кто-то толкнул меня. Я оступилась и опрокинула баночку с краской на новое брендовое платье Алисии. Получилось нечаянно, и я не раскаиваюсь. Отец тянется за ремнем. Я съеживаюсь, опускаю плечи и готовлюсь к боли, пока внутренности разъедает кислотой отчаяния. В расстроенных чувствах поднимаюсь в комнату. Не сдерживаю кипящие слезы, долго глотаю их, спрятавшись под одеялом. Обидно. Больно. Но хуже всего, что их слова задевают за живое. Я виновата, ведь действительно тайком проводила время с Ником и целовалась с ним. Могу ли я считать себя испорченной?

Бессонница изматывает беспокойный разум. Провожу рукой по подушке, вспоминая последнюю ночевку Ника, и утопаю в тоске. Слезы душат. Не зря он всегда обзывал меня плаксой. Я слабая. Хочу убежать отсюда на край света. Бросить все, схватить рюкзак и раствориться в утреннем воздухе. Как когда-то мечтал Картер. Где он сейчас? Мне так нужен дружеский совет, но его телефон по-прежнему недоступен. Мысль об отъезде захватывает мозг и прокатывается по телу волнами напряжения. Я уеду отсюда совсем скоро. Попрошу дедушку не дожидаться окончания учебного года и досрочно сдам необходимые экзамены. Мы вернемся в Сантум, и все закончится. Я забуду его. Я знаю, что справлюсь, если буду далеко от Лиртема, который с первого взгляда показался мне чужим. Я вернусь в Академию Амасора и погружусь в общение со старыми приятелями.

Когда я вижу Ника впервые после пожара, то кажется, что вместо сердца теперь пустота. Его вырвало выдуманной мной золотой нитью, соединяющей пламенные сердца одного целого. Глупая легенда, глупые мечты. Глупая я.

Он пытается выследить меня в темном парке, но я сбегаю, не в силах слушать его. Мне больно и страшно. Организм будто отравлен любовью к нему.

Когда он в Академии, я не нахожу себе места. Избегаю все возможные точки столкновения. Ядерная смесь страданий, обиды и догорающей привязанности жжет сердце. Иногда ловлю его пристальные, черные взгляды, не предвещающие ничего хорошего. Спустя несколько дней он подлавливает меня под лестницей.

– Отпусти! – требую, дергая рукой. – Сейчас же!

– Что ты помнишь? Ты все помнишь?

Глупый вопрос.

– Помню достаточно, чтобы не приближаться к тебе. Надеешься, что я забыла твою подлость и предательство?

Он так близко, что все внутри сжимается. Не хочу смотреть на него, но не отвожу взгляд, словно зачарованная.

– Ты как замороженная принцесса.

Делаю еще один шаг назад, упираясь спиной в стену. Он ненадолго прикрывает глаза, пытаясь скрыть раздражение.

– Ты вовсе не единственный в этом мире, и я не буду долго страдать из-за того, что ты сделал со мной, – ужасная, болезненная, полыхающая горечью ложь.

– Все вы одинаковые, – злобно цедит он, сильнее сжимая мой локоть.

– Отпусти меня, или я закричу. Расскажу всем, что помимо поджога, ты взламывал компьютеры, воровал ключи и рылся в архивах, – глупый порыв стирает барьеры благоразумия. – Ты все равно обвинил меня в стукачестве.

Ник медленно разжимает пальцы и окидывает уничтожающим взглядом, лишающим сил.

– Думаешь, что ты – единственная? – шепчет он с мрачной злобой. – Тебе не скрыться, принцесса. Тебе никто не поможет. Я ненавижу то, что происходит между нами.

Тону в жалости к себе. Грущу. Не могу избавиться от мыслей о нем. Отказываюсь от короткой поездки в Сантум вместе с дедушкой.

– Собираюсь сам сесть за штурвал самолета, – говорит он, мягко улыбаясь. – Возможно, в последний раз. Точно не хочешь полетать в облаках?

– Нет, – дуюсь я. Достаточно с меня облаков. – Я боюсь самолетов.

– По статистике, самолет – самый безопасный вид транспорта.

– Не полечу. В следующий раз поедем вместе на машине.

– Как скажешь, маленький капитан.

– Навсегда?

– Навсегда.

Навсегда превращается в короткую вспышку на горизонте.

Возвращаться домой не хочется, все чаще я задерживаюсь в библиотеке или сижу в парке, размышляя, как совсем скоро покину это место. Всеми способами сторонюсь Ника. Он – то немногое, что способно безжалостно распороть тонкий кокон защиты и вонзить ножи в открытые раны.

В тот день я дольше всех собираю вещи после ненавистной гимнастики. Не стоило притворяться и пытаться вылепить из себя девочку, которой не являюсь. Рядом незаметно вырастают фигуры. Поднимаю глаза, и тупой укол дурного предчувствия жалит под лопаткой.

Алисия и Гарри МакЛарены. Их верная свита. Близкий друг Ника – Брайан Росс.

– Мы не закончили, мышь, – с вызовом бросает Алиса. – Ты ведь не надеялась, что все так легко сойдет тебе с рук?

– Что все? – холодеющие пальцы крепко сжимают лямку рюкзака, который я держу на коленях, как щит.

– Она еще и тупая. Вставай на колени, целуй мои туфли и проси прощения.

В шоке смотрю на ее красивое лицо. Она не может говорить всерьез.

– Ты глухая что ли? – Гарри, ее брат, дергает за рукав футболки. – На колени, тебе сказали.

Сердце стучит слишком громко, заглушая тихие перешептывания.

– Не трогай меня, – откидываю руку. Взгляд мечется по раздевалке в поисках путей спасения.

– Не особо люблю прикасаться к грязным девкам, – хмыкает он.

– Поместится? – спрашивает Брайан у товарищей, распахивая пустой шкафчик для одежды.

– Придется поместиться, – хохочут остальные. Я жмусь к холодной дверце, задыхаясь от подступающего тошнотворного ужаса.

– Свяжем ее и заклеим рот. Изоленту взяли?

Вскрикиваю, когда Гарри сжимает мои запястья. Изворачиваюсь, толкаюсь, пинаюсь и кричу, за что получаю удар в живот.

– Угомонись, тупица.

Ни за что. Пинаю Гарри в колено, стараясь не замечать боли в боку. Он сгибается пополам, а я проскальзываю к выходу и уже почти в самом коридоре налетаю на кого-то.

Ник.

Сердце болезненно замирает. Не могу произнести ни звука, беспомощно, ошеломленно глядя в синие глаза.

Я не выдержу.

– Хватай ее, Ник, – посторонний голос летит в спину. Избавляюсь от секундного помутнения и пытаюсь протиснуться мимо него. Он меня не защитит.

– Пусти. Пусти, Ник. Пожалуйста.

Слезы срываются с ресниц.

– Мне больно, – сильно кусаю нижнюю губу, чтобы унять разрывающую боль. Ник перехватывает меня под грудью. Сопротивляюсь и рыдаю. Кто-нибудь. Хоть кто-нибудь должен мне помочь.

– Успокойся.

Собираю последние силы, сжимаю кулак и ударяю в плечо, как он учил однажды. Никакой реакции.

– Ник, тащи ее сюда.

Он отвлекается на Брайана, и крохотная заминка дарит спасение. Я вырываюсь, не веря призрачному шансу. Несусь по коридорам, не разбирая пути, не видя ничего. Плачу и разрушаюсь.

Впереди тупик и старый туалет. Залетаю туда, быстро осматриваюсь, не давая отчаянию полностью завладеть разумом. Замечаю приоткрытое окно под потолком. Неудачно подтягиваюсь, хватаясь за шатающуюся раму. Та с заунывным скрипом ударяется о стену, стекло трескается, разлетается на осколки, один из которых я поднимаю с пола. Опускаюсь на колени. Смирение разливается по венам стылой талой водой.

Кто-то резко дергает за плечи, поднимает на ноги, толкает к раковине. Я ударяюсь бедром и зажмуриваюсь. Ник придавливает меня к холодному кафелю, сжимая пальцами щеки.

– Глупая, – шепчет он, почти касаясь моего лица губами. Дрожь сотрясает отяжелевшее тело. Надрывный всхлип срывается с пересохших губ.

– Не приближайся…

Он не слышит. Больно от его близости. Тяжелое дыхание смешивается со слезами. Ком в горле обрастает иглами. В ушах звучит ужасный гул, как будто кто-то включил одновременно сотни радиостанций. Я отталкиваю его, вкладывая в попытку все оставшиеся силы, иначе меня разорвет на части. Совершенно забываю о сжатом в кулаке осколке.

Кровь.

Белая плитка.

Грохот в ушах.

Глухое отчаяние.

Вспыхнувшее пламя безумной боли от понимания того, что я наделала.

Его глаза с переливом миллиардов оттенков.

Связь не исчезнет.

Я все так же ощущаю его. И то, как трещат оставшиеся волокна космической нити между нами.

Реальность смешивается с забытьем.

Картинки мелькают быстро-быстро, сливаясь в темное пятно.

***

Открываю глаза и вижу белые стены. Как будто я попала в портал между мирами. Однако скоро появляются знакомые голоса.

– Бессовестная девчонка, – чеканит мама, заходя в палату следом за доктором.

– Как самочувствие? Головокружение? Слабость? Ты поступила сюда с высокой температурой, пониженным давлением и обезвоживанием, – задает сухие вопросы мужчина.

– Нормально, – выдавливаю я. Внезапная вспышка кадров заставляет сердце покрыться инеем. Что я наделала? Как я могла? Может, это был сон? Но где его начало, а где конец?

Пропускаю разговор мамы и врача. Только когда мы остаемся наедине, поднимаю взгляд.

– Ты довольна?

– О чем ты? – внутри я догадываюсь, в чем она хочет обвинить меня. Нет никаких оправданий.

– Из-за тебя погиб человек.

Помехи, словно на экране телевизора, мелькают перед глазами. Я сплю. Этого не может быть. Нет.

– Своими капризами ты добилась его возвращения в Сантум, маленькая мерзавка, – шипит мама, складывая руки на груди. Крохотное недоумение просачивается в кошмарные картинки. – Шляешься непонятно где, непонятно с кем. Не понимаешь о чем я, да? Конечно, не понимаешь. Мой отец погиб в горах, летя на своем чертовом самолете в Сантум. Все из-за тебя.

Ее отец…

Дедушка…

Мир раскалывается на две части. Надежды гаснут одна за другой. Боль не затихает, с каждой минутой расцветает новыми оттенками. Задыхаюсь. Перестаю различать реальность и кошмары. Слишком осязаемые сны утягивают в черноту. Существую как в бреду. Иногда прихожу в себя, когда медсестра ставит жгучие уколы.

Мне безразличны упреки родителей. Фундамент хрупкого стеклянного дворца моих детских наивных мечтаний разрушается навсегда.

Ощущаю себя разбитой игрушкой. Безвольной, выпотрошенной.

Просыпаюсь и думаю лишь о том, как быстрее вернуться в мир грез, чтобы утонуть в воспоминаниях, сожалениях и видениях, связывающих мой серый мир с другим, безграничным. Почему я не полетела с ним? Почему? Все могло сложиться иначе.

Неисправность двигателя самолета. Обломки нашли в горах на границе Сантума и Альрентера. Я знаю, что в тех местах много Темных Призраков, а еще Бездушных. Мама говорит, что его самолет могли сбить.

– Хочешь отправиться в интернат или пансионат? – в который раз пугает она, не догадываясь, что угрозы не способны крепко закрепиться в моей голове. – Другого выхода, видимо, нет.

Невыносимая усталость, апатия, боль – это то, из чего соткана моя оболочка.

Как мне существовать? Во что верить? Куда двигаться?

Возможно, Лурк не такая плохая перспектива. Какая разница, если внутри пусто?

Там нет знакомых лиц.

Там нет прошлого. Нет будущего.

Пансионат.

Отрицание.

Одиночество.

Тоска.

Отравленная надежда.

Слезы.

Отчаяние.

Снова одиночество.

Панические атаки и кошмары.

Полное безволие.

Безмолвие.

Вот и все, из чего была сложена моя жизнь.

ГЛАВА 5. Сбившиеся с пути

Ник

– Как дела, сладкий? – жгучая брюнетка наклоняется ближе, проводя пальцами по моим волосам. Брезгливо морщусь, отталкивая ее. – Не в духе?

Конечно, не в духе. Зловонный нелегальный бар на окраине Юга Лиртема разрывает собираемую годами выдержку. Грязь, странные телки, жалкое подобие подпольного казино, дешевое пойло и выжившие из ума алкаши. Кто-то выигрывает в лотерею жизни, кто-то – нет. Исход не определишь заранее. Это биологический отбор. Я не испытываю жалости к безвольным неудачникам. Мельком осматриваю усевшуюся на соседний барный стул девицу в белоснежном фартуке, под которым видно кожаное белье. Вульгарный макияж портит красивые черты лица.

– Отойди. Делаешь вид, что не узнала? Или думаешь, что благодаря уродскому костюмчику и гриму не узнаю я? – без сожалений отшиваю ее. Меня не трогают оправдания блядского образа жизни. Знаю, что подружка Камерона тоже трудилась в похожих заведениях, разнося напитки пьяным, старым козлам.

– Что такой сердитый? – выражение ее лица меняется. – Обиделся в прошлый раз? Или кто-то отобрал любимую игрушку в песочнице?

Она громко, неестественно смеется. Прикрываю глаза, сжимая стакан с отвратительным на вкус виски. Почему они не понимают с первого раза? Идиотка попала в цель. Игрушку у меня действительно отобрали. Я ждал Кэти в Академии. Ждал очень долго, кидая в топку миролюбивые намерения. Маленькая непокорная принцесса не изменилась. В голове вспыхивает ее образ. Белокурые волосы, разметавшиеся вокруг миловидного лица, нежная кожа, бледные губы, испуг во взгляде. Каждый раз, глядя в необычные аквамариново-мятные глаза, иногда темнеющие до колдовского изумрудного цвета, я вижу отражение своих желаний и кошмаров. Эти глаза я различу из мириадов других. Даже если забуду все остальное. В театре принцесса казалась не старше шестнадцати. Почти не изменилась с того момента, как мы расстались.

– Сделай лицо попроще, малыш, – стирая кокетство, произносит Луна. – Распугаешь посетителей. Я даже рада нашей новой встрече, не смотря на то что в прошлый раз ты был крайне нелюбезен со всеми. Такое редко прощается.

Резко поворачиваюсь и хватаю девчонку за локоть. С Луной мы познакомились в Рокаде в похожей обстановке. Она вывела на Барри и людей Альрентера. Вчера я получил анонимное сообщение о встрече на Юге. Неизвестный указал, что готов сотрудничать вместо Барри и прислал фото. Я не смог пройти мимо. Слабоумие и отвага? Возможно.

– Какого черта ты устроила это глупое представление?

– Нравишься мне, – пожимает плечами. – Интересно посмотреть, на что ты способен. Есть в тебе какой-то редкий природный магнит. Как ведьма в пятом поколении говорю. Эй, не оставляй синяков. Мои люди будут недовольны.

– Думаешь, меня это волнует?

– Нет? Неужели? Поэтому просиживаешь здесь свои дорогущие джинсы? – недовольно кривит губы. – Избалованный-мальчик-который-решил-поиграть-во-взрослые-игры.

– Ты заткнешься или нет? Хочешь занять рот чем-нибудь другим? Я тебе понравился, да?

Встаю и сжимаю ладонью заднюю часть ее шеи.

– Ты прислала сообщение? Если дело в сексе, то я уже сказал, что дважды продажных телок не юзаю. Не люблю потрепанный товар.

В темных глазах горит похоть, смешанная со злостью. Уверен, таких заводит грубость.

– Идем, джентльмен, – елейно улыбается она и прижимается ко мне, потираясь сиськами.

– Не надейся, – перехватываю ладонь, тянущуюся к моему карману. Решила обокрасть? Слишком предсказуемо. Девица разворачивается и пересекает площадку для танцев, виляя задом и улыбаясь всем вокруг. Иду следом по полутемным, заваленным хламом коридорам. Здесь прохладнее и тише.

– Наш богатенький мальчишка на месте, Картер, – кричит она, открывая железную дверь. – Может, прикончим его?

Цепляю искусное плетение тонких ремней на ее теле, из-за чего один плотнее обвивает шею. От неожиданности дура теряет равновесие и едва не падает, судорожно кашляя.

– Бешеный психопат, – раскидывая молнии злости, выплевывает она. – Ненавижу вас всех, богатых тупых ублюдков. Когда-нибудь ваш праздник жизни оборвется, и это случится…

– Луна! – грозный рык вырывается из небольшого помещения. Стол, кожаные кресла, сейф и потрепанный диван. Это называется кабинетом для приема гостей? Убого. Брюнетка показывает неприличный жест и гордо удаляется, стуча каблуками. А я поднимаю взгляд, наполовину готовый к увиденному. Интуиция не подводит. Дыхание замедляется. Вот почему один из Призраков показался знакомым. Темно-серые глаза с гранитным спокойствием смотрят в упор. Картер Шейн. Немая битва взглядов заканчивается его усмешкой. Не могу сказать, что в мыслях штиль. Непрошенные сети памяти поддевают со дна многие картинки и выкидывают их на поверхность. Сколько мы не виделись? Три-четыре года? Или целую вечность?

– Не ожидал?

– Скорее не обрадован. Но не слишком удивлен.

– Неужели? – Картер прищуривает глаза. – А я наоборот. Даже изучил твои соцсети, как ревнивая подружка. Классные тату кстати.

Татуировок на его теле гораздо больше, чем у меня. Тусклые лампы подсвечивают темные узоры на коже.

– Не думал, что я выжил? – продолжает давний приятель.

– Почему же? Наоборот. Такие волчары, как ты, вгрызаются в жизнь до последнего вздоха.

– Звучит как комплимент. Садись, – кивает на кресло напротив. – Чувствуй себя как дома.

– Оставь идиотские шутки для придурков, с которыми работаешь, – брезгливо осматриваю помещение и все же падаю в кресло. – Есть какие-то серьезные предложения? Кроме дерьмового плана пролезть в Марчен. Или позвал поиграть в старых друзей и всплакнуть над общими воспоминаниями? Я польщен.

– Предложение не дерьмовое. Расслабься. Что насчет партии в шахматы?

– Взять реванш не получится.

– Ну-ну. Ты был моим любимым противником.

– До тех пор, пока ты не научил ее?

– Кэти – прекрасная ученица. Я бы сыграл с ней, – Картер широко улыбается, но быстро притормаживает.

– Не упоминай ее имени и даже не думай о ней.

– Принес остатки документов?

Небрежно кидаю на стол флешку. Взамен получаю еще один пакет с документами. Отлично.

– Все такой же борзый, да? – ухмыляется Картер. – Если бы все присутствующие знали твое настоящее имя, то половина из них с восторгом бы перерезала тебе глотку. Так что будь повежливее с Луной.

Я в курсе отношения людей к своей семье.

– Беспокоишься? Спишь с ней что ли? Или подкладываешь под других, как заботливый друг? Шпионите вместе? Я в советах не нуждаюсь.

Картер закатывает глаза.

– Я, кстати, изучил добытую информацию. Интересные данные об обороте лекарств и количестве желающих на прохождение процедур Восстановления. Все верят красивым рассказам? Даже богатеи? Правда помогает?

Он хочет знать, помогает ли экспериментальное лечение по восстановлению энергии и сил организма. О начинающемся истощении сигнализирует потеря яркости Лиридов. С одной стороны – прекрасный отмыв денег у желающих, с другой – возможность подправить здоровье или что-нибудь еще за громадную сумму денег, если есть доступ в узкий круг избранных. Картер поднимает лист бумаги со стола и зачитывает.

– Метод энергетического лечения душ открыт двадцать лет назад и напоминает переливание крови. Образцы крови испытуемых используются для изготовления особых компонентов. Индивидуальный узор и цвет души позволяют определить совместимость и пригодность к донорству, – Карт прочищает горло. – Эта дичь реальна, или я читаю краткий пересказ какого-то мутного малобюджетного фильма?

– Теперь ты примерно представляешь, каким способом они добиваются результатов. Ты зачитал самые безобидные отрывки. На деле это не дешевое кино, а дорогой фильм ужасов с самыми извращенными фантазиями. Они отбирают людей, как крыс в лаборатории, и ищут наиболее сильных доноров, чтобы подпитывать гнилые жизни. Продают услуги таким же уродам и тем самым укрепляют свою власть в Вельруме. А еще создают закрытые клубы с девушками для особых утех.

Лицо Картера мрачнеет.

– Скоро вас всех рассортируют, как в дурацкой антиутопии, – он проводит рукой по коротким темным волосам. – Зеленые – направо, оранжевые – налево. В этом округе живут ученые, а в том – спортсмены. Прикольно, да?

– Я знаю, к чему все идет.

– Люди ведутся. Жить в кругу близких по духу удобно, безопасно, приятно. Легче выстроить отношения, найти работу. Легче наладить функционирование среди округов, как в едином организме, где каждый выполняет отведенную роль.

– И гораздо удобнее влиять на людей, строя идеальный мир, подкрепленный фактами и наукой, – сотни навязчивых историй о пользе последних научных открытий заполонили все СМИ.

– Лютый треш. Я думал, в Альрентере сгущают краски. Твоя семейка точно двинулась умом. Они умеют выжидать. Долгая, кропотливая работа.

– Моя семья способна на многое.

– Донорство, торговля людьми, разработка новых медицинских препаратов, закрытые бордели, странные эксперименты, браслеты, особые зоны для аномальных. Я поражен.

– Уверен, это не полный список достижений.

– Достал все карты?

– Ты же слышал, всех карт нет. Довольствуйся найденным, – я и так потратил дохуя времени, чтобы отыскать редкие экземпляры. Пришлось привлечь Дилана и перерыть кучу дерьма, чтобы найти то, чего нет в электронном виде.

– Нужны все, – черты лица Картера ожесточаются.

– Ищите несчастных, что работали при строительстве станций Ресуректона.

– Почти все погибли во время пожара в научной Деревне.

– Говорят, пожар был подстроен Альрентером.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Все не то, чем кажется. Иначе ты бы не сидел передо мной, – Карт с грохотом отодвигает ящик стола и достает толстую коллекционную сигару. Гурман епта. Его пальцы нервно подрагивают, когда он прикуривает. – А еще говорят, что богатенькие недоумки превратили Деревню в полигон для развлечений. Играете там, как хомячки в стеклянных лабиринтах?

– Тестируешь новый набор выученных шуток? Пока что слабовато, – откидываюсь на спинку, перехватывая инициативу беседы. – Давай подумаем. Ты. Марчен. Личная заинтересованность. Считаешь, я не догадываюсь в чем дело? Ммм… давняя подружка?

Получаю убийственный взгляд в ответ и не сдерживаю улыбку. Попал в десяточку.

– Неоправданный риск.

– Заткнись, – шипит Картер.

– Она погибла.

– То свидетельство о смерти, которое ты кинул мне в морду в шестнадцать лет, поддельно. Я не поверил ни на секунду. Она жива.

– Лея Неверли мертва.

– По документам. Я нашел ее под другим именем. Я хотел убить тебя за поджог Центра, в котором находилась она. Ты, твою мать, понимаешь, что могло произойти?

– Я знал, что Леи там уже не было. Ее перевезли.