Читать онлайн Темный танец

Глава 1

Я проснулась в полпятого и ещё немного полежала, позволяя мыслям замедлиться. Комната встречала меня мягкой полутенью – через окно пробивался рассвет, а уличный фонарь расчерчивал стены длинными тенями. Я всегда ненавидела резкий верхний свет по утрам, поэтому включила маленький торшер у кровати, его тёплый желтоватый свет окутал комнату уютной дымкой. Мягкий свет, тихая музыка, лёгкий прохладный ветерок с улицы – всё это давало мне ощущение безопасности и медленно запускало день.

Я позволила себе несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить рваные утренние мысли: графики репетиций, планы на день, маленькие тревоги, которые всегда подкрадывались ещё до того, как глаза открывались полностью. Эти десять минут перед душем были моим маленьким ритуалом – временем, когда можно было быть только собой.

Затем я поднялась с кровати, ступив на холодный пол, и направилась к ванной. Я скинула ночнушку и включила душ. Тёплая вода окутала меня, смывая остатки сна и лёгкую тревогу. Я погружалась в струи, закрывая глаза и позволяя мыслям свободно плыть, словно маленьким облакам: размышления о предстоящем дне, новые движения, которые хотела отработать, тихие страхи, которые ещё не решалась озвучить.

Эти утренние минуты под душем были моим подарком. Десять минут, когда тело и разум могли перезагрузиться, когда я могла мечтать и отпускать тревогу. Когда вода скользила по плечам, спине и рукам, я чувствовала, как мышцы наполняются лёгкой готовностью, как разум становится ясным, а внутренний хаос немного утихает. Именно здесь я собиралась с силами, чтобы выйти в новый день, готовая к дисциплине, тренировкам и всем вызовам, которые ждут меня в академии.

Когда вода закончила свой поток, я ненадолго задержалась под струями, позволяя себе ещё несколько мгновений отдыха. Потом с лёгкой улыбкой на губах выключила душ, вытерла тело мягким полотенцем и почувствовала, как уютно оно обволакивает кожу. Окутанная этим теплом, я вернулась в комнату, включила тихую музыку – что-то спокойное, классическое, чтобы сохранить гармонию утренних минут.

Села на край кровати, закрыла глаза на мгновение и просто дышала, слушая мелодию, позволяя себе быть здесь и сейчас. Эти маленькие радости, которые почти незаметны в рутинной спешке, делали утро особенным. Я чувствовала лёгкое счастье, что у меня есть это время для себя, для своих мыслей, для маленьких ритуалов, которые делают день живым и управляемым.

В голове мелькнула мысль о прошлом – два месяца назад я рассталась с парнем. Старалась не возвращаться к этому даже в мыслях. Это было довольно болезненное расставание, оставившее тихую рану, которую я ещё не до конца залечила. Но сегодня, стоя здесь, в мягком свете торшера, я чувствовала: прошлое не будет управлять моим утром.

Затем направилась на кухню. На кухне я быстро сварила овсянку, добавила немного ягод, аккуратно взвешенных, чтобы не переборщить с углеводами, и закинула туда же протеин. Всё шло по привычной схеме: ритуалы, диета, порядок, который удерживал меня от хаоса, от постоянного внутреннего шороха тревоги.

Я села за стол, наслаждаясь ароматом горячей каши, и одновременно слушала, как кот нетерпеливо постукивает лапкой по плитке, требуя добавки. Улыбнулась себе: да, мой маленький хаос тоже требует внимания. Пока ложка тянула густую овсянку к губам, мысли снова бежали – графики репетиций, диета на весь день, контроль над каждым движением. Иногда мне казалось, что я вечно на шаг впереди или, наоборот, что всё может сорваться, если хоть раз пропущу ритуал.

Но именно в этом моём порядке, в этих маленьких привычках и внимании к телу, я находила ощущение безопасности. Иногда, конечно, хотелось бросить всё и просто лечь в постель, закрыть глаза и забыть о контрольной ловушке повседневности, но я знала – именно дисциплина держит меня на плаву.

Два-три раза в неделю я позволяла себе небольшой утренний побег – забегала в маленький бар неподалёку, который работал до семи утра. Он был моим маленьким тайным убежищем перед академией: здесь варили кофе так, что каждый глоток казался объятием для утра, и здесь работал мой давний друг со школы, Алексей.

– Привет, мелкая! – встретил меня он с широкой улыбкой. – Снова танцевать собираешься? Как там твои переживания, успокоилась хоть немножко?

– Привет, бандит, – ответила я, стараясь сдержать улыбку. – Нормально всё. А ты как? Как Маша? Как сын?

– Маша спит до обеда, а сын уже устроил маленькую катастрофу на кухне, – усмехнулся он. – А ты как держишься со своим строгим режимом?

– Да нормально, – сказала я, беря свой американо. – Но если честно, рада увидеть твою физиономию сегодня утром. Похоже, у меня будет сложный день.

– Сложный день, говоришь? – подмигнул он. – Ну, я тут для моральной поддержки, считай, что у тебя уже есть моя суперсила. Леха деловито выпячил грудь, напряг руку и смешно нахмурил брови.

Я рассмеялась и, наконец, отправилась к выходу, чувствуя, как эти десять минут с Лешей помогли расслабиться перед строгим ритмом академии.

Выйдя из бара, я глубоко вдохнула прохладный утренний воздух. Он был свежим, почти хрустящим, и на мгновение мысли перестали скакать. Я включила наушники и пустила в них любимых Placebo – музыка сразу добавила ритма и чуть унесла меня от реальности.

Парк по пути был пустынен, только редкие силуэты прохожих – пара, которая явно ещё не ложилась спать, смеялась тихо, почти скрываясь между деревьями. Я улыбнулась, чувствуя странное, лёгкое тепло – такие моменты делали утро живым, давали ощущение, что мир продолжается, и в нём есть место для моих маленьких радостей.

Но мимо меня пронеслась реальность: забитая мусорка у обочины, к которой, казалось, никому нет дела, стояла почти в центре города. Запах вызывал лёгкое раздражение, и я ускорила шаг, чтобы не задерживаться. Каждое движение было привычным – аккуратный шаг, взгляд на часы, мысленное повторение плана на день.

Я миновала ещё несколько дворов, ощутив, как к утреннему воздуху добавляется запах свежего кофе из ближайших кафешек и влажного асфальта после ночного дождя. Мимо промчался автобус, и я торопливо прибавила шаг к нему, успевая поймать дыхание и в то же время ловя последний момент спокойствия, перед тем как окунуться в ритм академии.

Академия «Эклипс» встретила меня привычной строгостью и тяжёлой красотой старого здания. Я вошла через массивные деревянные двери, которые с лёгким скрипом открылись, пропуская меня в просторный вестибюль. На входе приветливо махнул рукой охранник – добродушный мужчина с круглым лицом и лёгкой улыбкой, который всегда шутил: «Опять с сумкой как будто целый чемодан привезла?» Я кивнула, улыбнувшись в ответ, и приложила пропуск к считывателю, слыша мягкое «бип».

Холодный свет верхних ламп слегка отблескивал на мраморном полу, а через высокие окна пробивался бледный утренний свет. Стены украшали таблички с названиями залов и фотографии выдающихся выпускников и сотрудников – танцоров, чей талант прославил академию далеко за пределами Москвы. На полках стояли старые трофеи и статуэтки, а высокие люстры отражали свет в тысячах маленьких бликов, создавая ощущение торжественности и строгости одновременно.

Лестница, ведущая на второй этаж, скрипела под моими шагами, и я ловила этот звук, словно метроном, отмечающий начало очередного дня. Половина коридоров была усеяна зеркалами – они давали ощущение бесконечности пространства, а иногда отражение собственного движения заставляло следить за каждым жестом, каждым положением руки.

Я шла медленно, вслушиваясь в лёгкий скрип паркета под ногами, обводя взглядом знакомые двери кабинетов и залы репетиций. Здесь каждый сантиметр дышал историей, дисциплиной и ожиданием совершенства. И в этом холодном, строгом порядке появлялось моё внутреннее напряжение и привычная тревога, но вместе с ними – чувство, что я на своём месте.

Тяжёлые замшевые шторы спускались от высоких окон, слегка гнулись на полу, пропуская утренний свет в мягких полосах. Паркет под ногами скрипел едва слышно, на отдельных участках лежал длинный ковёр, приглушавший шаги. Потолки были высокие, украшенные лепниной, люстры свисали тяжёлым, почти театральным сиянием. Каждый звук, каждое движение отдавались в воздухе, создавая ощущение, что здесь царит порядок и ожидание.

И вдруг я услышала шаги у двери. Сначала подумала, что это Ваня. Сердце радостно ёкнуло – я привыкла к его вниманию, к мягкой корректировке движений, к привычной стабильности, которая давала ощущение уверенности.

Но это был не Ваня. В коридор вошёл высокий, плечистый мужчина. Лёгкие кудряшки падали на лоб, а взгляд холодный и чуть потерянный сразу приковал меня к себе. Его шаги были медленные, тяжёлые и мерные, словно каждый из них выверен, как движения на сцене. Плечи прямые, дыхание ровное, руки свободно опущены вдоль тела, но каждый жест говорил о внутренней силе и строгости.

Он оглядел коридор, взгляд задержался на мне, оценивающий и внимательный, и в этом мгновении я почувствовала странное, почти физическое притяжение. Сердце забилось быстрее, а лёгкое тепло растеклось по телу. Я заметила, как мышцы напряглись у него во время шага, и непроизвольно сравнила ритм его походки с собственными выверенными движениями на репетиции – ощущение совпадения телесного ритма вызвало странное волнение.

– Ты странная, – сказал он тихо, ровно, без улыбки, глядя мне прямо в глаза.

Я замерла. Электрический разряд пробежал сквозь всё тело, мурашки пробежали по спине и по рукам, сердце будто сделало резкий скачок. Лёгкая дрожь пронеслась в кончиках пальцев, дыхание стало чуть прерывистым. Резкий укол смущения сочетался со странным внутренним восхищением – как будто он увидел во мне что-то, что никто другой не замечал, что-то, что было спрятано глубоко внутри.

Я не могла отвести взгляд, чувствуя одновременно возбуждение и тревогу. Внутри всё было как будто натянуто, но в то же время возникло необычное ощущение, что он может стать центром всего, что будет происходить в ближайшие дни.

Я быстро пришла в себя, с усилием подавляя дрожь, стараясь не показывать ни малейшего смущения. «Просто здороваться, Анна», – шептала я себе.

– Доброе утро, – выдала я сухо, чуть кивнув.

Он коротко кивнул в ответ, не отрывая взгляд от моих глаз. Сердце всё ещё ёкало, а в животе застыла лёгкая дрожь, но я старалась сосредоточиться на дыхании, на привычной внутренней ритмике, как перед танцем.

– Я… Максим Равенский, – представился он ровно, без улыбки, но с такой силой присутствия, что казалось, коридор будто сжался вокруг нас.

Я кивнула, едва успев осознать: это и есть новый хореограф. В голове мелькнула мысль о Ване: «А где же Ваня?» Он был моим привычным ориентиром, и даже если мы не успели попрощаться по-настоящему, сердце сжималось при мысли о его отсутствии.

Внутри меня закралось странное ощущение пустоты – я привыкла к Ване, к его мягкому наставничеству, к тому, как он чувствовал тело каждого танцора. И вот теперь коридор казался другим: холоднее, более строгим, наполненным новым ритмом, новым взглядом, новым правилом.

– Ваня ещё должен быть здесь… – сказала я тихо, чуть улыбнувшись, пытаясь скрыть лёгкое удивление. – А ты уже начал.

Максим посмотрел на меня спокойно, не улыбаясь, и кивнул. Его взгляд был холоден и сосредоточен, но одновременно странно притягателен.

– Да, решил выйти раньше, – ответил он ровно, не раскрывая больше. – Изменились обстоятельства.

Я почувствовала, как сердце слегка ускорилось. Его уверенность, ритм шагов, мерная тяжесть движений – всё это словно сразу задевало что-то внутри меня. И в то же время осталась непонятная тревога: новые перемены, новые правила, а привычный Ваня пока вне кадра.

Мы вошли в зал, и я ощутила предвкушение. Большой светлый зал с высокими окнами, через которые мягко проникал утренний свет, казался пустым и одновременно наполненным. Скрипучий паркет под ногами отдавал ритм каждому шагу, и тело мгновенно включилось в работу.

До начала репетиции оставалось двадцать минут. Я начала разогреваться, медленно прокатывая мышцы, выравнивая плечи, прогибая спину, ощущая, как каждая клетка готовится к нагрузке. Эти минуты давали пространство сосредоточиться на собственных ощущениях и дыхании.

Максим стоял на другом конце зала. Высокий, плечистый, с лёгкой тенью усталости в глазах. Даже в неподвижности он казался частью этого зала. Я не могла не наблюдать за его точными жестами, за мерным дыханием, которое будто задавало свой ритм.

Я начала простые упражнения: растяжку, лёгкие прыжки, прокатывание стоп по паркету. С каждым движением тело пробуждалось, мышцы включались в работу, дыхание выравнивалось, и зал заполнялся энергией.

Максим тихо прошёл по залу, шаги были выверенные, мерные, словно заданный специально ритм. Я ловила каждую деталь: как слегка сгибает кисть, как поворачивает плечо, как взгляд скользит по пространству. Тело мгновенно считывало эти движения, даже если разум пытался сосредоточиться на своих.

Я пыталась не смотреть слишком часто, сосредоточившись на собственных упражнениях, но ощущение его присутствия рядом притягивало взгляд. Каждый раз, когда встречались наши глаза, внутри появлялось что-то новое – интерес, уважение, лёгкое возбуждение.

Репетиция ещё не началась официально, но воздух уже был наполнен концентрацией, движением и невидимой энергией, которая всегда возникает перед работой над чем-то значимым, где каждое движение имеет значение.

Я ощущала его взгляд на себе, не отводя глаз, но стараясь не показывать, что это заметно. Каждый мускул в теле словно напрягался и одновременно откликался, как будто он считывал не только движения, но и внутреннее состояние. Я чувствовала лёгкое возбуждение, смешанное с уважением – странное сочетание, которое почти невозможно описать словами.

«Начнём с базовой позиции,» – тихо сказал он, шагнув ближе. Его голос был ровный, без улыбки, но с авторитетом, который невозможно игнорировать. «Анна, попробуй прогнуться чуть выше, спина должна быть длинной, как струна.»

Я почувствовала, как тело автоматически откликнулось. Каждое движение требовало концентрации, каждое дыхание – контроля. В голове мелькали мысли: «Не спеши, выровняй плечи, не задирай подбородок.» Его глаза, холодные и сосредоточенные, фиксировали каждую деталь.

«Смотри на себя в зеркало,» – он продолжил. «Я хочу видеть линии тела, а не просто движения.»

Я кивнула, слегка покраснев, хотя старалась не подавать виду. Всё моё внимание было в ощущениях: как стопы касаются паркета, как колени мягко сгибаются, как мышцы спины тянутся и выпрямляются. Его присутствие рядом делало движения более осознанными, почти словно он подсказывал телу, а не разуму.

Максим сделал шаг назад, наблюдая за каждым из моих повторений. «Хорошо. Почти идеально, но руки чуть мягче, ладони расслабь.»

Я послушно скорректировала движения, ощущая, как его взгляд проходит по мне снова – внимательный, проникающий, заставляющий концентрироваться на каждом миллиметре. И снова лёгкое дрожание по коже, которое нельзя было назвать только волнением – скорее внутреннее пробуждение, смесь уважения, восхищения и… притяжения.

Пока мы занимались, двери зала открылись, и в помещение начали заходить другие танцоры. Звуки шагов, шорох костюмов, лёгкий смех – всё это постепенно заполняло пространство. Макс отвлёкся на них на мгновение, а я использовала это, чтобы выдохнуть и немного расслабиться, чувствуя, как поток репетиции оживает.

Он вернулся взглядом ко мне, будто проверяя, что я удерживаю концентрацию. «Анна, держи ритм. Ты знаешь, как двигаться, но не бойся чуть замедлиться и прочувствовать каждое движение.»

Я кивнула, вновь погрузившись в ощущение собственного тела, паркет под ногами, дыхание ровное, мышцы напряжены, линии вытянуты. В этот момент стало ясно: сегодня начнётся не просто репетиция, а диалог тел, взглядов и эмоций – между мной и этим странным, притягательным человеком, чьи указания и присутствие меняли пространство вокруг.

Стук лёгких шагов в зале привлёк моё внимание – Катя только что зашла.

– Аня! – позвала она, улыбаясь и слегка запыхавшись. – Опоздала? Или ты уже тут размялась?

С Катей мы дружим пару лет, с того момента, как она появилась в моей труппе. Первое впечатление о ней было противоречивым: веселая, уверенная, словно солнечный луч в обычном зале, она сразу бросалась в глаза, но одновременно немного взбалмошная – и я с трудом привыкала к её энергии. Ей 22, светлые прямые волосы мягко ложатся на плечи и переливаются на свету, а тёплые темные глаза смотрят на людей с интересом и искренним вниманием. Она переехала в Москву из Сибири после школы, теперь живёт со своей сестрой, которая приехала в столицу учиться, а родители помогают лишь с жильём. В остальном Катя зарабатывает сама, а в личной жизни около года встречается с Антоном, айтишником на 27 лет, с которым иногда обсуждает всё на свете, иногда спорит, но всегда смеётся.

– Привет, – ответила я, стараясь звучать непринуждённо. – Я уже размялась, минут двадцать до начала, а ты как? Успела проснуться?

Катя хихикнула и подняла плечи:

– Если честно, едва успела – сонно и с кофе в руке. Но ничего, подтянусь. А, новый хореограф, надо же… Макс? Уже здесь?

Я кивнула:

– Да, он с группой начал разогревать ребят, я наблюдала. Странное ощущение… его взгляд постоянно на тебе, даже когда он занят с остальными.

Катя присела на край скамейки, поправляя волосы, её движения были лёгкими, но выверенными:

– Ага, заметила. Его стиль… строгий, но что-то в нём цепляет. И немного дерзкий, да?

Я улыбнулась, соглашаясь:

– Именно. Он наблюдает так, что ощущаешь каждое движение. Это странно… и возбуждающе одновременно.

Катя рассмеялась, слегка толкнув меня локтем:

– Ну что, Аня, готова?

– Всегда готова, – сказала я, чувствуя, как тепло разливается по плечам. Её энергия помогала снять остатки утренней скованности, и мне захотелось двигаться быстрее, ловить каждую деталь.

В зале скрипел паркет, высокий потолок отражал утренний свет, а большие окна выходили во двор академии. Внутри царила привычная смесь ожидания и волнения – предвкушение работы с Максом, разминка перед серьёзной репетицией и ощущение, что день только начинается, а уже сулит много нового…

Прошла неделя репетиций, и ритм академии уже стал привычным. Каждое утро начиналось с подготовки: натянутая форма, тёплое разминание мышц, медленное включение тела в движение. Я чувствовала, как каждая мышца приходит в себя, как дыхание налаживает ритм, и именно это помогало сосредоточиться на сегодняшней задаче.

Максим был рядом почти каждый день. Его взгляд, резкий и внимательный, заставлял меня двигаться иначе – не просто выполнять движения, а слышать музыку телом, реагировать на каждую поправку. Я ловила себя на том, что замечаю детали, которые раньше ускользали: как он слегка наклоняется к танцору, чтобы показать нюанс, как выравнивает плечо или стопу, почти не касаясь, но передавая всё через движение.

Катиных звонких комментариев в зале не было – она приходила с улыбкой и энергией, подбадривала меня тихими шутками: «Аня, опять пытаешься перепрыгнуть себя?» – и мы смеялись.

Я заметила, что Максим иногда отправляет мне сообщения в личку с информацией, хотя всё уже есть в общей группе. Странное чувство: ощущение особой связи и одновременно лёгкого смущения. Иногда я ловила себя на том, что проверяю телефон чаще, чем нужно, чтобы увидеть его короткое сообщение – пара слов, которые будто подсказывают, куда двигаться, на что обратить внимание.

В эти дни я чувствовала, как постепенно с каждым движением укрепляется тело и внутренняя уверенность. Каждый шаг, каждый поворот, каждая задержка дыхания были частью моего пути, частью того, чтобы стать лучше, чтобы доказать себе и близким, что усилия стоят того.

И всё это – каждое утро, каждый раз, когда мы собирались в зале, каждое слово и взгляд Максима, смех Кати – складывалось в маленькую историю, которая шла бок о бок с моим ростом как танцовщицы и как человека.

И вот в один из таких привычных дней, когда зал только начал наполняться утренним светом, а музыка тихо стелилась по паркету, на телефоне высветилось новое личное сообщение. Я открыла его почти автоматически и чуть вздрогнула:

«Сегодня будем работать в паре. Готовься к близкому взаимодействию».

Мурашки пробежали по коже – не от страха, а от чего-то странного, волнующего. Сердце замерло на мгновение. И хотя текст был кратким, он будто окрасил привычный утренний ритм в новые, немного непредсказуемые цвета.

Я положила телефон, глубоко вдохнула и улыбнулась себе. Сегодняшний день обещал быть совсем другим.

Глава 2

Глава 2. Максим.

Я совсем недавно, в середине мая, вернулся в Москву. Долгое время жил за границей, в Европе, пытался построить карьеру танцовщика, держаться подальше от людей и мест, которые связывали меня с прошлым. Но некоторые воспоминания невозможно забыть.

Я очень ждал родителей. Они уехали по делам в соседний город на неделю и сообщили бабушке, что отправляются. Мне передали, сколько часов займет дорога, и я буквально считал каждую минуту. Смотрел на циферблат на стене и считывал стрелку, ощущая, как время тянется бесконечно. Наступила ночь. Они должны были приехать после полуночи, но бабушка сказала мне ложиться спать и уверила: «Как только откроешь глаза, увидишь родителей утром». Я послушался, хоть и был перевозбужден – мне обещали какой-то сюрприз.

Я проснулся, а родителей еще нет. Конечно, сразу пошёл их искать по квартире. «Как странно, никого нет. Может, они вышли в магазин? Где бабушка?»

Дед на тот момент ещё работал, так что его отсутствию я не удивился.

Бабушка иногда оставляла меня одного на час, мне было около восьми или девяти лет. В теплое время года она любила утром ходить ближайший районный рыночек за продуктами к завтраку – свежее молоко, что-то вкусное для меня. Я подумал, может, родители тоже куда-то вышли.

Я побродил по квартире, заглянул, не оставили ли они какие-то сумки с сюрпризом и вещами. Но ничего не было. Посмотрел на часы – около восьми утра. Странно, что никого нет. Решил заняться своими делами.

Примерно через полчаса, может больше, вернулась бабушка без пакетов с рынка и без молока. Она была как бледная, серая как тень, настолько, что мне было непросто её узнать. Бабушка молчала. Мне показалось, что она плакала, но я не смог точно понять. Она села и схватилась за сердце, согнулась, будто начала задыхаться, я побежал к ней. Дальше я только помню, что очень быстро, минут через десять, домой приехал дед, что необычно, он должен был быть на работе.

Бабушке стало совсем плохо, дед вызвал скорую и сказал, что нужно немного подождать. Я испугался за бабушку, но сидел молча и старался не мешаться.

Глаза бабушки были пустыми, а в воздухе висело такое напряжение и тишина, что я ни разу не ощущал ничего подобного в её квартире. До этого моё детство было беззаботным, солнечным и счастливым. А тут начали появляться какие-то незнакомые эмоции, которых я раньше не испытывал: взрослые пытались сдерживать их, но я видел, что им это тяжело.

Внутри у меня всё сжималось, становилось страшно, и я впервые понял, что что-то пошло не так. Дед осторожно подошёл ко мне и сказал, чтобы я шел в свою комнату, пока не приедут врачи. Я медленно поднялся, сердцем чувствуя странное, холодное пустое место в груди. Шаги были тихие, мысли – сумбурные. Мне хотелось кричать, но ничего не выходило. Я сел на кровать и просто смотрел в окно, стараясь понять, что происходит, пытаясь не подойти к двери, чтобы не услышать взрослых. Я не хотел их слышать, не хотел продолжения.

Когда дед попросил меня уйти в свою комнату, я заметил что-то странное в его взгляде. Он казался злым, но я не мог точно понять, что это за чувство – никогда раньше не видел его таким. Возможно, это была не злость вовсе, а растерянность, смесь удивления и беспомощности, как будто он сам не понимал, что происходит. Этот момент отпечатался в моей памяти очень чётко и иногда возвращался во сне, вместе с тем холодным, давящим страхом, который я тогда впервые почувствовал.

Через некоторое время бабушке стало чуть легче, и она села рядом со мной. Вздохнула глубоко и тихо произнесла:

– Твоих родителей… больше нет. Они… не вернулись.

Я замер. Внутри всё сжалось, дыхание будто застряло в груди.

– Что?.. – переспросил я, не сразу понимая смысл. – Ты… как это?

Она кивнула, слёзы блестели в глазах, и вдруг мы оба начали рыдать. Бабушка обняла меня, крепко, и я почувствовал, как её плечи дрожат, как её страдания вплетаются в мои. Звук наших всхлипов разносился по тихой квартире, казалось, что стены сжимались, воздух стал плотным и тяжелым. Всё вокруг замерло – будто сама жизнь остановилась, оставив только нас и это страшное откровение.

Внутри меня словно прогремел гром. Сердце сжалось, дыхание прерывисто рвалось наружу, и в голове закружилось: «Как это возможно? Почему?» Пустота медленно заполняла сознание, холод пробирал до костей. Но вместе с этим ощущением был и странный эффект: я был жив, хоть и опустошён целиком.

Мы сидели так долго, не произнося больше ни слова, лишь всхлипы и тяжёлое дыхание разрывали тишину. Я впервые ощутил, как это – потерять всё, что дорого, и одновременно ощущать, что есть кто-то, с кем можно разделить эту боль. Бабушка держала меня, и в этом объятии был какой-то свет, маленькая опора, которая позволяла не исчезнуть совсем.

Я не сразу смог принять её слова.

– Нет… нет, это невозможно! – выкрикнул я, сердце бешено стучало. – Они не могли… это ошибка! Ты что, шутишь?

Бабушка сжала меня ещё крепче, но я вырывался, глотал воздух, пытался найти смысл в этом хаосе. Я спорил, кричал, возмущался – каждое слово разрывалось внутри, будто рвалось наружу с невыносимой силой. Мир вокруг стал чужим, непривычным, даже стены квартиры казались давящими, глухо гудящими.

Через несколько часов, когда гнев и страх начали ослабевать, я замолчал. Просто сидел, обхватив колени руками, глаза устали, сердце ещё дрожало, а разум отказывался впустить реальность. Внутри всё оставалось будто кипящим и бездонным: мысли плутали, не складываясь в осознанную картину, ощущения как будто разрывались на куски. Я не мог поверить. Я не мог принять.

С того самого момента я не мог произнести ни слова. Я не мог говорить. Слова, которые пытались прорваться, застревали где-то в горле, в груди, в сердце – как будто весь воздух внутри меня стал слишком густым, чтобы дышать. Я открывал рот, но вместо звуков выходила только тишина. Всё вокруг было странно далеким и одновременно гипертрофированно острым: бабушкины глаза, полные слёз, её руки, которые пытались меня удержать, – и я ощущал её тепло, и в то же время пустоту между нами, как будто мы оказались в разных мирах.

Внутри меня гудело что-то непостижимое. Сердце то билось безумно быстро, то замирало. Я чувствовал, как лёгкие сжались, грудь будто сдавило невидимыми тисками, а в животе скручивало от паники и ужаса. Я видел комнату, знакомые вещи, но они казались чужими, как если бы я смотрел на мир через плотную стеклянную стену. Я мог двигать руками, ногами, но всё было безжизненно, механически, как кукла.

Я спорил с собой и с реальностью, пытался прокричать «нет!», «это невозможно!», но звук не рождался. И вместе с этим приходило странное ощущение чужого тела – я понимал, что это моё, но не ощущал его по-настоящему. Я пытался дотронуться до бабушки, чтобы убедиться, что она реальна, что я реальный, но каждый её вздох, каждый тихий всхлип казался колючим, как если бы воздух вокруг был пропитан болью.

Прошли минуты, которые растянулись в вечность. Я замер, не в силах шевельнуться, не в силах дышать свободно, не в силах мыслить. Время будто остановилось, и я оказался в странном промежутке между прошлым и будущим – где их больше нет, где я один и потерян, где невозможно ни понять, ни принять.

Холодное утро пронзало меня насквозь, дыхание превращалось в лёгкий туман. Запах влажной земли и свежих цветов смешивался с тяжёлым запахом свежевыкопанных могил. Их хоронили рядом. Людей было больше, чем я мог представить. Я смутно помню, как всё происходило, последовательность событий и часов стерлась: только ощущения остались – как ноги дрожали от холода, как грудь сжималась, как сердце колотилось. Обрывки фраз попадали в уши, но не задерживались: «Скоро всё будет хорошо», «Держись, мальчик», «Прими наши соболезнования».

Бабушка держала меня за руку, её тепло слегка успокаивало, но внутри было пусто и очень одиноко. Люди вокруг шептались, кто-то плакал, кто-то тихо говорил молитвы, но всё это казалось далеким, будто происходило не со мной. Я ощущал странное онемение, одновременно пустоту и тяжесть – как будто меня разрезали на части. Моментами я ощущал, будто тело двигается и вовсе отдельно от меня, а я вижу все это со стороны.

И вдруг ко мне подошла женщина, которую я раньше не видел. Её взгляд был строгим, но добрым, в нём сквозила уверенность. «Ты знаешь, – сказала она тихо, чуть наклонившись ко мне, – человек такая тварь, чтобы ему не пришлось пережить, он всё переживёт, потому что деваться ему некуда». Она не задержалась рядом со мной, не выразила привычных уже соболезнований, которые, если честно, были уже тошнотворны, просто пошла дальше.

Слова ударили меня словно молотком. Сначала я не понял их смысла, не мог согласиться, хотел возразить, спорить, кричать. Но что-то в голосе этой женщины, в её уверенности и бескомпромиссной прямоте, впилось в память. Эта фраза словно отпечаталась во мне, чуждая и одновременно спасительная. Я не знал тогда, как сильно она поможет мне позже, в трудные моменты жизни, когда всё вокруг будет рушиться и казаться бессмысленным.

Я остался стоять, слушая, как звонят колокола, как тихо скрипит свежая земля под ногами, как шепчутся люди вокруг. Всё это – боль, пустота, холод и одновременно странное чувство отсутствия опоры, как это называется теперь. Чувство, будто земля ушла из-под ног.

И только через дни, когда тело и разум начали постепенно отходить от шока, я отчасти осознал: их действительно нет. Я вспоминал каждую деталь – запахи, свет, звук шагов по квартире – и всё это теперь стало воспоминанием, к которому невозможно прикоснуться. И это осознание не принесло облегчения, оно пришло как удар грома – резкий, больной, пронизывающий до костей.

Время шло, а я всё ещё молчал. Разговоры с бабушкой проходили мимо меня, её забота не доходила. Я ходил по квартире как призрак – жил, но не жил, дышал, но как будто поверхностно. Каждое утро, каждый звук, каждая тень напоминали о пустоте, которая образовалась внутри меня, но я не мог назвать её словами.

В один из дней бабушка взяла меня за руку и повела к маленькой церкви на кладбище, там были похоронены мама и папа. Я шёл за ней, ноги неохотно переставляли шаги, мир вокруг будто сжался. Воздух был прохладный, пахнул влажной землёй и цветами на могилах. Дорога казалась бесконечной, каждый шаг отдавался в груди странной тяжестью.

Когда мы вошли в церковь, внутри стояла звенящая тишина. Свет от высоких окон мягко ложился на каменные полы, а свечи на алтаре мерцали, бросая длинные тени на стены. В воздухе висел запах воска, старых книг и ладана – он колол в нос, будил тревожные ощущения, которых я никогда раньше не испытывал.

Я не понимал, что нужно делать. Мама и папа, которых я так ждал, исчезли. Внутри меня сжималось всё: горло, грудь, живот. Я пытался говорить, но слова не рождались. Бабушка шептала что-то успокаивающее, обнимала меня, и я чувствовал, как её дрожащие руки передают мне тепло, одновременно сжимая меня с силой, которая могла бы сломать. Мы вместе стояли, и тихий всхлип бабушки как будто эхом отозвался во всём теле. Священник начал говорить слова, которые я не мог полностью осознать. Их ритм и гулкий голос казались громом среди безмолвия. Я следил глазами за бабушкой, и, глядя на неё, пытался понять, что происходит. Но всё было невообразимо. Моё сердце билось, а разум упорно отказывался понимать реальность.

Когда нас вывели наружу, на кладбище, я впервые увидел их могилы. Земля была ещё свежей, влажной, на ней лежали букеты цветов. Воздух был холодным и острым, в нём витала тишина, такая плотная, что казалось, можно её потрогать руками. Я стоял, смотрел на пустые места, где должны были быть они, и впервые в жизни ощутил настоящую пустоту – ту самую, которую нельзя заполнить ни словами, ни объятиями.

Бабушка всё чаще уходила в церковь – сначала просто посидеть в тишине, поставить свечку, поговорить с батюшкой. Потом втянулась: службы, праздники, иконы в доме – всё это становилось привычным. И вскоре решила, что и мне пора «приобщаться к духовному». Так я оказался в воскресной школе. Нет, это не были самые радостные и счастливые годы. Но именно там, спустя время, я всё же снова заговорил. Пусть на этом пути было слишком много истерик, слёз и тишины, которая оглушала громче любых криков.

В церковной школе, как ни странно, я впервые узнал о танцах: в просторном зале ребята репетировали движения под музыку, и я, не отрывая глаз, смотрел на них. С того дня начались мои первые тренировки. Поначалу это были простые шаги, движения, которые казались мне почти невозможными. Но с каждым разом я чувствовал, как тело начинает слушаться, как внутри появляется странное чувство свободы. Танец стал для меня чем-то вроде дыхания – я мог выплеснуть через него всю боль, которая копилась годами, все воспоминания о пустоте, о страхе, о тех ночах, когда понимал, что потерял родителей. И пусть сначала это было совсем крошечно – несколько движений, пару упражнений, – я уже ощущал, что становлюсь живым. Живым и пустым одновременно, будто тело пробуждается, а душа получает возможность остаться в контакте с миром. Позже я понял, что танец держал меня на плаву, давал возможность не исчезнуть полностью, не улететь, как хотелось раньше, когда казалось, что весь мир отвернулся.

Сейчас, вернувшись в Москву и увидев бабушку, я невольно вспомнил похороны родителей, ту холодную утреннюю землю, запах ладана в церкви, первые шаги в воскресной школе и первые движения, которые сделали меня живым.

Кухня была просторная, с большим окном, через которое просачивался утренний свет. Запах свежего кофе наполнял пространство: кто-то уже готовил завтрак для всей семьи. Дети бегали туда-сюда, смех и гул разговоров смешивались с тихими разговорами взрослых. Бабушка сидела за столом, спокойно перебирая что-то руками, и её взгляд на мгновение встретился с моим – я прочитал в нем тепло и заботу.

Я кивнул всем, но почти сразу сказал: «Возьму кофе по дороге», – торопясь. Сердце слегка колотилось, словно это не просто утро, а первый день чего-то нового. Здесь, среди этой семейной суеты, я одновременно чувствовал себя как дома и чужим.

Я бросил взгляд на часы: пора идти. Сегодня мой первый день в академии, куда меня пригласили в качестве хореографа. Сам не знаю, как повезло такому, как я. Нет, я неплохой танцор, но постоянно ощущаю, что где-то есть кто-то лучше, сильнее, и мне приходится держать планку, держать себя…

Я вышел из дома двоюродной сестры и направился к машине, стоявшей во дворе на свежем майском утреннем воздухе. Солнце уже слегка прогревало асфальт, но по-прежнему ощущалась лёгкая прохлада. Дети махали мне с крыльца, сестра крикнула что-то в духе: «Хорошего дня!» – а бабушка тихо улыбалась, словно передавая внутреннюю поддержку. В доме сестры я остановился временно, благодарен ей за доброту и за отдельную комнату. Пока ищу жильё для себя, мне даже приятно оказаться внутри семьи, я успел забыть как это.

Машина была ещё холодная после ночи, я сел за руль, проверил зеркала, и лишь тогда провёл рукой по холодной коже руля, чтобы согреть его ладони. Включил двигатель, и мягкий рок, звучавший из магнитолы, заполнил салон, заставляя мысли немного успокоиться. Я настроил музыку на привычный плейлист: что-то, что всегда помогало держать концентрацию и одновременно не терять связь с собой. Открыв ворота, которые слегка скрипнули, и я медленно заехал на улицу.

В этот момент, глядя на улицу, я вдруг почувствовал странное сочетание волнения и тревоги: первый день в академии, новая ответственность, взгляд на часы, осознание, что путь только начинается. И всё же, пока машина плавно катится по утренней Москве, в моём теле возникает привычное ощущение контроля и собранности – медленно, шаг за шагом, я снова в игре.

Я вбил в навигатор ближайшее место, где можно выпить кофе, и нашел небольшой бар, который работает до 7 утра, довольно близко к Академии. По моим расчетам, от него ехать еще минут десять. Надеюсь, сотрудники не обидятся, что я забегаю прямо перед закрытием.

Я быстро припарковался, выбежал из машины и зашел в бар. За стойкой молодой человек лет двадцати восьми, с бейджиком «Алексей», протирал бокалы. Я подошел и спросил: «Можно черный кофе?» Алексей мягко улыбнулся: «Конечно, минуту». Потом уточнил: «Вы будете здесь или с собой?» – «С собой», – ответил я.

Забрав кофе, я выбежал обратно. Сделав первый глоток, понял, что московский кофе гораздо вкуснее, чем в Европе. Я был удивлен – обычный бар, а вкус просто впечатляющий. В тот момент я решил, что обязательно буду заходить сюда хотя бы за кофе.

Я доехал до Академии и пришлось объехать её вокруг, пока не нашёл парковочное место. Для сотрудников была отдельная зона, нужно будет уточнить правила на будущее. Закрыв машину, я подошёл к центральному входу. Дверь была тяжёлая, массивная, с витиеватыми ручками, и когда я её открыл, меня сразу поразили высокие потолки, золочёная люстра, переливавшаяся мягким светом, и величественный коридор, который пах новым ремонтом и стариной одновременно.

Я достал телефон, посмотрел сообщение: там был номер зала и краткая инструкция, как туда добраться. Пропуска у меня ещё не было, но охранник был предупреждён, так что проход прошёл без лишних вопросов. Я поднялся по лестнице, следуя указаниям, а коридор вокруг был почти пустым – редкие звуки шагов и лёгкий гул отдалённых помещений.

В конце коридора я заметил человека – кто-то стоял у двери, словно ожидал меня.

Я подошёл ближе и заметил девушку. Невысокого роста, с симпатичным лицом и слегка испуганными тёмными глазами. Каштановые волнистые волосы спадали на плечи, а на ней были обтягивающие лосины и свитшот, кроссовки. Всё привычное для танцовщицы – удобно, быстро, ничего лишнего. Даже несмотря на простоту одежды, угадывалась спортивная грация, характерная для тех, кто живёт танцем. Фигура, конечно, не бросалась в глаза сразу, но ощущалось, что каждая мышца привыкла к движениям, к ритму.

Я сделал паузу в шаге, будто бы сам себя останавливаю. О чём это вообще? С тех пор как я развёлся, ни о семье, ни об отношениях я всерьёз не думаю. Позволяю себе лишь мимолётные встречи, быстрые романы. В Европе их было полно. Но честно – ни одна европейская девушка не сравнится с русской: красотой, ухоженностью, вниманием к себе. Наверное, дело не только в привычках, а во мне самом – я тоже люблю следить за собой. Мне важно, как я выгляжу.

То, что считается нормой в Европе – небритые подмышки, ноги – это точно не моё. Я могу часами проверять своё отражение, устраивать себе мини-ритуалы перед зеркалом. И мне хочется видеть ту же аккуратность в девушке. Может, это странно, нарушает чьи-то свободы, но я никого не заставляю. Это просто моё мнение.

Девушка выглядела немного нервно и тревожно, что показалось мне странным. Я не мог залезть в голову незнакомке, но увидев её, сам ощутил лёгкую тревогу. И вместе с этим – странную непонятную симпатию, хотя мы ещё ни слова друг другу не сказали.

Вдруг из меня вырвалось: «Ты странная». Я даже не успел осознать, что сказал. Девушка посмотрела на меня, как мне показалось, с лёгким укором, и ответила: «Доброе утро».

Я представился. Она назвалась Анной. И мы вместе прошли в зал.

До начала репетиции оставалось около двадцати минут. Кроме Анны в зале никого не было, поэтому я решил размяться здесь, ведь дома я не сделал зарядку – боялся опоздать. Начал разминать мышцы, поглядывая на своё отражение в зеркалах, но взгляд всё время возвращался к ней.

Она тоже начала разогреваться, и в зеркалах я видел каждое её движение. То и дело моё внимание притягивалось к ней, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы отводить глаза. В ней было что-то необъяснимое, пьянящее, хотя за всё время она сказала мне меньше трёх слов.

До начала репетиции я не решался подходить к ней слишком близко, лишь сделал пару комментариев, едва заметных, просто чтобы обратить на себя её внимание. Сам до конца не понимал, что со мной происходит – давно я не испытывал такой симпатии. И вместе с этим где-то внутри возникало небольшое возбуждение и предвкушение.

В зал потихоньку начали приходить танцоры, и мы начали разминку. Я старался следить за всеми, подсказывать, корректировать, но взгляд мой всё время возвращался к Анне.

Она перекидывалась словами с другой танцовщицейт помладше, которая слегка опоздала на занятие. Анна постоянно хихикала с каким-то парнем, стоявшим неподалеку. Что их связывает? Казалось, это что-то лёгкое, почти шутка, но что-то внутри меня задергалось – едва заметный укол ревности. Неприятный, странный, непривычный. Как будто мне вдруг стало важно, что внимание Анны хоть на мгновение задержалось на другом.

Я пытался отвести взгляд, сосредоточиться на разминке, на её движениях, на её реакции, но сердце реагировало слишком остро. Она выделялась в этом зале, и чем дольше я наблюдал, тем сильнее ощущал, что не могу её просто игнорировать.

Я почувствовал, как странная дрожь пробежала по телу, но тут же остановил себя. «Да о чём ты вообще думаешь?» – внутренне упрекнул я себя. «Ты приехал сюда работать. У тебя совсем другие цели. У тебя уже есть сын, и больше тебя не интересуют отношения».

Я глубоко вдохнул, отпустил раздражение и лёгкое волнение. Сосредоточился на разминке, на движениях Анны, на том, как она слушает мои указания. Работа. Вот что здесь главное. Всё остальное – неважно.

У нас была общая группа в мессенджере: все организационные вопросы решались через чат, рассылки и объявления. Но периодически я позволял себе отправлять Анне личное сообщение организационного характера – чтобы она не забывала про меня. Ничего лишнего, только рабочее, но все же. Я прекрасно понимал, что в Академии любые личные контакты между сотрудниками строго-настрого запрещены, и меня сразу предупредили. Любое отклонение могло выглядеть непрофессионально, могло подставить меня и… её. Но в глубине я чувствовал странную необходимость – как будто этот маленький контакт поддерживал невидимую связь, которую мне не стоило игнорировать. Я ловил себя на мысли, что баланс между профессионализмом и личным интересом к ней становится едва уловимой границей. Грань тонкая, почти прозрачная, но с каждым сообщением я понимал: пересекать её нельзя, иначе последствия могут быть слишком болезненными.

Мои мысли прервал сигнал сообщения.

Игорь Степанов:

Доброе утро, Максим. У нас планируется выступление для спонсоров Академии через 4 недели. Мы будем отбирать пары для дальнейшего сотрудничества. Прошу организовать парные репетиции, распределить танцоров и подготовить их к выступлению. Кроме того, знаю ваш талант – хотелось бы, чтобы вы тоже приняли участие. Это важный шаг для Академии, гонорары значительные. Подробности обсудим позже.

Я прочитал сообщение и на мгновение остановился. Выступление для спонсоров через четыре недели, отбор пар… Хм, интересно. Как раз не хватает пары одной танцовщице. Значит, поставлю себя к Анне – как бы случайно. Отличная возможность не только профессионально работать, но и получше её узнать.

Я улыбнулся собственной смекалке и быстро набрал ответ:

«Доброе утро, Игорь, принял.»

Мысль о предстоящих репетициях заставила сердце биться чуть быстрее. Это будет шанс проверить химию на парных танцах и понять, как мы можем взаимодействовать на сцене.

После этого я долго думал, что бы такое написать Анне, чтобы зацепить её. Прямо говорить не хотелось, но я был так рад, что хотелось поделиться этим отдельно. Я решил не ограничиваться обычным приветствием и набрал:

«Сегодня будем работать в паре. Готовься к близкому взаимодействию.»

Было интересно, как она отреагирует. Сообщение она прочитала, но ответа я так и не получил.

Пора выдвигаться на репетицию. Я глубоко вдохнул и понял, что впереди будет действительно интересный день.