Читать онлайн Группа 14

Глава I: Как все начиналось

К центру станции подошел человек, сложил руки за спину и взглянул на лампу, вбитую в потолок. Источник освещения был не таким уж хорошим, об него бились какие-то мелкие насекомые, которых наверняка скоро поручит травить начальство станции. Он стоял так с минуту, раздумывая о том, как слова, которые он сейчас должен будет объявить, отразятся в истории города, «Легиона». Интересно было, как на это отреагируют простые работяги, и как отреагирует фольгерский орден, который сейчас он собирался потревожить в очередной раз.

Человек скрипнул лакированной туфлей о красный мрамор станции и задумался.

Сейчас, своими словами он положит начало пути, из которого могут вернуться не все. Выходя в разъедаемый гражданской войной город, ты рискуешь не вернуться.

Конечно, в городе есть и тихие места, преимущественно на окраине, но, находясь в самом его Центре, на тишину особо рассчитывать не приходится. Отправить фольгеров предполагали в тихий день, но поступить так было нельзя. Человек, который не вернулся с Либерты, очень ценен, и промедление может лишить Легион этого человека не на несколько дней, а навсегда, так еще и с большой вероятностью развязать еще один конфликт, который Легион – союз сторонников Кайзера и его приемника, не выдержал бы. Ведь у них и так много врагов. Местные сепаратисты, которые хотят освободить свою землю от гнета Грознавской Империи – Освободительная Армия Мольд`инна. Социалисты, что желают свергнуть монархию, как произошло после Грознаво-Ярнской войны в Империи Цветов – Густавцы, и Гарнизон, который презирает всякие движения в городе и требует установления порядка… Конфликты со всеми кроме Густавцев в прочем шли вялотекуще. Только со стороны Южных Баррикад этого города постоянно на станцию приносили пострадавших бойцов, а рядом в старом саду хоронили падших. Это было и близко, и так далеко… Но нельзя допустить, чтобы еще больше людей легло в землю того сада, утыканного ножами – символом Легиона, который пришел к ним с момента вручения основателю организации, лично Кайзером, именного стилета. От дальнего – к ближнему. История строится сейчас.

Группа фольгеров выбрана, оружейники и прочие люди, которые должны были обеспечить их выход, подготовлены и предупреждены. Человек еще раз повторил про себя слова, отрепетировал у себя в голове это несколько раз, и наконец, собрался говорить. Внезапно он осекся, перед первым словом. Ему захотелось немного потянуть этот момент, он выдержал паузу, наслаждаясь утренней тишиной станции "Площадь Красных Флагов", которую почти ничего не нарушало. Обстановка вызывала наслаждение, и он уже уяснив, что так больше длиться не может, вдохнул. Вдох, нарушивший тишину, показался довольно громким, но теперь он не обращал на это внимания, молниеносно пролистнув заранее приготовленную фразу, в голове ещё раз, он, наконец, сказал те слова, положив начало, пути, который ещё будет долго обсуждаться всем городом Мольд`инн.

-Группа Фольгеров номер 14 приготовится к выходу!!! – Громко и отчетливо скомандовал человек, наконец, после долгой подготовки.

Раскрывая его личность можно было сказать, что он был довольно самоуверен, мнителен, и горделив. За это «Городские поисковики» прозвали его Герцогом. Настоящие его имя – Люден, он не любил, когда его называли как-то по-другому, но против такого прозвища как Герцог, ничего не имел.

Люден был облачён в серое пальто и иногда коричневый пиджак, под ним у него была рубашка, всегда белая.

Герцог следил за собой, держал длинные для мужчин волосы, чин и положение позволяло, да и самолюбие свое тешить как-то надо было. Несмотря на хорошие локоны, держал на голове фуражку с коротким козырьком. На ногах тёмно-коричневые брюки в полоску, и невысокие сапоги, которые больше походили на туфли. В лице тоже виднелись нотки аристократического происхождения. Острый нос, тонкие губы, бледная кожа и голубые глаза. Хорош, красив, лишен шрамов, которыми усеяны его подчиненные, что и делает его неприятной личностью даже по виду. Зависть, а быть может, чисто оправданное желание справедливости?

Ходили слухи, что за все время службы, Герцог ни разу не поднялся на поверхность, где вечно идет борьба за жизнь. Можно было предположить, что так оно и было, потому, как многие поисковики на фоне Людена выглядели более смугло, а тот прямо так и сиял своей бледностью и сложенной худобой.

Внешний вид может быть обманчив, но проверить подготовку Людена никто почему-то не намеревался. С ним вообще странная ситуация сложилась.

Потому как он в принципе являлся неплохим командующим, когда его назначали на должности выше обычного фольгера. Такой потенциал тратить на короткие вылазки по городу, с большим риском потерять… не то, на что его хотели бы потратить в местном руководстве Легиона. Герцог подавал отличные перспективы, его даже собирались выбрать, как хауптмана станции Выставки Грознавской Культуры. Но при выборах он сильно, почти что с треском проиграл по голосам Фридриху Кебре, и остался лишь руководить фольгерами, при этом поднявшись на поверхность всего несколько раз и то, чисто символично, для заключения нескольких договоров.

Он слал многих на смерть, и уже смирился с этим. Но не хотел видеть того мира, который сделал своим рвением к помощи власти. Не хотел видеть ошибок народа. Но выполнял свой долг. Свою работу.

– Группа 14, Подъем! – Люден повторил команду поставленным голосом. Эхо отпрыгнуло от колонн, стен, сводов. Несколько человек выглянули из больших палаток, не осознав зачем их зовут, будто бы случился пожар, как в начале войны… но увидев и осознав, что это не за ними, недовольно загалдели, узнав Герцога, и скрылись в своих жилищах снова. Тут не жило очень много людей, но станции метро были важной частью в понимании важного элемента этой войны – подземного города. Туда уходили люди чтобы спрятаться от того что происходило наверху, между сильными и имеющими оружие и людей, а главное – взгляды на то, как должна быть устроена Империя после смерти последнего великого кайзера. Катакомбы, фортовые помещения еще со времен Эльмийского Государства, смотрелись конечно аутентично, но главными жилищами подземного города, все же были станции метро.

Говоря о жизни на станции, нельзя сказать, что она была хорошей, но и плохой ее не назвать. Были свои плюсы, свои минусы. Зависит так же и от того, кто и как приспособится.

–Доброе утро – Зевнув, сказал первый поисковик-фольгер вышедший из небольшого технического помещения. На нем была надета старая, но чистая армейская льняная рубаха на трех пуговицах и легкая кофта на собачке, расстегнутая. На сонном и израненном грубой подушкой лице, поблескивали круглые очки. На ногах плотные чёрные штаны. Головного убора естественно не было, что позволяло разглядеть беспорядок заболонного цвета волос, на его голове. Ради факта, надо сказать, что прическа навещала эту голову, след пробора посередине и убранные назад виски об этом говорили, но лишь смутно, ведь прикрывали своим потоком они его шею сзади. Война рано или поздно доводит всех.

–Генрих! Где ты был?! Почему вчера в 19:30 не явился на доклад?! – После слов Людена, человек немного отошел от двери и встал в стойку, докладывая:

–Гер Люден, – встал в прямую стойку и выпрямился первый появившийся фольгер – я не явился на пост в вами указанное время, ибо был в разведке, около наших станций на северо-западе. Там были обнаружены бандформирования ушедшие из района станции Либерты. Вот я проверял, что там, и решал проблему, вместе с группой патрульных фольгеров номер 15. Разве вам Дейдрих не сказал, что мы уходим?

Станция «Либерта», упомянутая легионером, с достаточно приятным, но глушеным от сонности тенором, имела название «Свободная», но по названию района, в котором она находилась, чаще использовали распространенное и легшее на язык «Либерта». Она располагалась почти в центре города и служила путевым пересечением двух веток метро, была сердцем города, его незыблемой гордыней. От Площади, она была немного дальше, на Северо-Запад. И была под контролем «Веганского Объединения», конфликта с которым так не хотел Легион. Они, в большинстве своем являлись простыми мирными жителями, среди которых власть держали бывшие военные со своими идеями на Мольд`инн и Карпию и идеи – весьма прогрессивные, но без наместника Кайзера что будет сидеть над городом пока не счахнет. В политике Зеленые держали нейтралитет. Они ни на кого не нападали и во всяких происходящих около них конфликтов, поддерживали самих себя, несмотря на то, что все же главенствовали над ними люди военного и предпринимательского толка, что местную кайзеровскую аристократию ненавидели. Можно было сказать, что такое важное место оказалось в хороших руках. Веганцы во время гражданской войны лишь защищались.

– Я не припомню, чтобы Дейдрих отправлял вашу группу вчера. Я ведь бумаги заполнял. – Люден предполагал, что его обманывают, он уже собрался отчитать подчиненного за ложь, но не успел.

Пыл Людена поубавился, как он услышал голос, доносящийся из-за спины показавшегося первым члена поднятой им группы.

–Гер Люден, не злитесь зазря. От этого, язва случается – уколол внезапно появившийся ещё один фольгер, тихо и басовито бурча. Одет он был так, как и все: штаны и с легкой черной кожаной курткой – от холода, на глубине 50 метров в гранитной темнице. Их верхние одежды объединяло наличие цифры 14 на рукавах.

Она, являлась общим знаком отличия, и обозначала их принадлежность к соответствующей этой цифре группе искателей. Искателями их прозвал простой люд. Они добывали в разных частях города, разными способами провизию и ресурсы для Легиона и его сферы влияния. Иногда это были вылазки в торговые центры и рынки, заброшенные магазины, которые приходилось делить с местными жителями, а иногда и более опасные вылазки прямо загород, к поезду из Клеммена-за-Грешшой. Города неподалеку, в котором победа «Младшего Сына Кайзера», Отто фон Виинерхейма, уже наступила, к счастью Легиона в Мольд`инне. Сейчас же, фольгеры тоже были ищейками, но цель их была найти не пару банок на человека, а самого человека. Такие задачи у них бывали тоже.

На голове вышедшего головного убора не было, аналогично первому. Их им выдавали только уже перед самым выходом, а не как многие считали, сразу, как только те просыпались. Ситуация с волосами у вмешавшегося в разговор мужчины была похожей, только давно не знавшие мытья волосы были убраны в высокий хвост. Была у этого человека и борода, которую ему стоило бы сбрить по целому ряду причин.

Да с бритьем во время войны проблемы: ни воды, ни принадлежностей. За гигиеной следить было вообще очень трудно и от очень многого, но вроде частого, хотя бы походов в душ, пришлось отказаться. Но, что было не иронично, сейчас у фольгеров была возможность привести себя в порядок. Как и у многих жителей Площади Красных Флагов.

–Фегелейн! – Перевёл внимание Люден. Фольгер поднял тяжелые от недосыпа и постоянного напряжения глаза на окликнувшего, и во взгляде его, тяжелом как свинцовая гиря, чувствовался укор. Но уяснив, что смысла этот взгляд не имеет, названный как Фегелейн выдохнул, протер темные очи и, набрав воздуха в легкие, ответил, немного охрипшим после неудачного сна голосом:

–Гер. Люден, не могли бы вы помолчать? Мы, фольгеры, народ усталый, а вы, нас мало того, что ни свет, ни заря подняли так ещё и орёте так что вас, наверное, и на соседней станции слышно. – Фегелейн встал рядом с Генрихом, ожидая выхода других членов группы, переминаясь с ноги на ногу. Им предстояло держать удар вдвоем.

–Зря фольгеров подняли, да и по пустяку, наверняка! А потом удивляется, чего-ж его так не любят – Голос третьего вышедшего был более хриплый, чуть ниже, чем у Генриха. Потом он и приковылял с недовольным видом к своим одногрупникам

Липферт роста был средневысокого. Глаза были немного туманными от серого цвета, но хоть выглядел он более опрятно, чем все остальные члены группы, волосы у него были короче, чем у всех и темнее, чем у всех. Облачен в тонкий старенький свитер с катышками и воротником. Накинут на голое тело, под боевую шинель с приевшейся цифрой 14. Фольгеры все носили удобные кеды на длинных и толстых шнурках. Отличительной его чертой являлся шарф, который он не снимал даже в лютую жару. Он был серый, с красными вкраплениями, искусно сделанными нитками. Он был не довязан, но фольгера и это не заботило.

–Доброе утро! – Вслед за словами, вышел и сам фольг, последний в группе. Был это высокий, для своего возраста человек. Коротко и очень аккуратно стрижен, седой до бровей. Одет был в рубашку схожую с той, что носил Генрих, только цвета она была зеленого, а не белого и плотнее. Лицо в морщинах. Ногами шлепал гулко, в сапогах. В прочем, многие искатели носили кеды, а этот предпочитал сапоги будто бы в протест. Никто и ничего против не имел, кроме, разумеется, того кто стоял перед ними. Против него и был протест.

Часто старик слышал в свою сторону упреки от командования, и в целом, сам уже себя к фольгерам не особо причислял, возраст, как-никак.

Раньше он работал на Ярисольве, но по трагической случайности какой-то офицер записал его в ряды службы операций и добычи, и причем, в гарнизон, что был на Площади. Но Марк, уже уставший от монотонности труда станционного разнорабочего, возражать не стал и решил глянуть, что оно такое, это фольгерское ремесло. От жизни в городе и в метро, ему пришлось разочароваться – везде и всюду было одинаково. Война, голод, болезнь, смерть.

Несмотря на то, что он на станции уже вторую неделю, он уже успел познакомиться с большим количеством людей и завести себе несколько друзей по работе. Как показался он, между Герцогом и группой настала тишина, которую никто не решался нарушить, кроме Фегелейна, который изрек, с язвительной тональностью в голосе.

–Что, заткнулся? А Герцог?! – среди поисковиков, у Людена было много неприятелей, и даже открытых противников. Но в случаях, когда они могли ему говорить, что хотят, а он нет, он сдерживался и копил обиды и злобу, а потом выплескивал на кого-нибудь из рядовых, после чего заслуживал неуважение уже и с их стороны. После того, как его разжаловали с должности коменданта Площади, он изменился, и уже на своей новой должности свои отличные навыки командования утратил, а фольгеров, которых уважал, будучи на высоком посте, вообще, после понижения перестал ценить. Мутная история, как и мутный человек, с которым тоже, как и со всеми в Империи обошлись мутно.

В очередной раз Люден молчал. Было странно, что на выпад Фегелейна он никак не ответил, не исключено что у него было просто хорошее настроение. Дождавшись, когда поисковики выстроятся в шеренгу, Люден, скомандовал стандартными фразами:

– Равняйсь! Смирно. По порядку рассчитайсь! – группа исполнила команду.

– Вольно. Идите в душевую, там наведите на себе порядок, а то выглядите вы, скверно. – Его голос был неприятен всем, кто так или иначе ему подчинялся, хотя, скорее это было обусловлено его репутацией, а не каким-нибудь дефектом. Быть может и выглядел внешне он красиво, и голос у него был хороший, в его репутации перед своими подопечными, все достоинства аннулировались, и превращались в недостатки. Тяжело быть командиром, когда думаешь о себе.

– Так вы нас, в какую рань подняли, мы только из кроватей, логично в принципе, что у нас вид не такой опрятный, как у вас, Гер. Люден. – Фегелейн вновь неодобрительно высказался, и повернулся на право, вслед за стариком, первым в их ряду. Сам он, в группе был проводником. На нем лежала ответственность за выстраивание маршрутов группы и их сопровождение до точки, откуда можно было забрать нужные в метро предметы, будь то еда или оружие.

Проводник группы очень не любил таких людей как Герцог: высокомерных, напыщенных как павлины, с таким количеством звезд на погонах, что будто бы на небо ночное смотришь. Он придерживался принципа «Чисты погоны – чиста Совесть».

Вслед ему уже повернулся, шаркнув, Липферт.

По приказу Герцога, группа отправилась в душевую, при этом, не нарушая строя. Шли они так до тех пор, пока он мог их видеть. Как только фольги вышли из поля его надзора, они расступились, и пошли вольно.

Группа прошла в самодельную душевую. Комната это была просторная, тут были крепкие перегородки, странного вида раковины, и прочие гигиенические приспособления, которые жители станции за короткое время решили оборудовать здесь.

Группа приступила к наведению порядка на лицах и себе, в целом.

Марк, занялся умыванием и чисткой зубов, при этом он оставил порошок и для других членов группы. Липферт и Генрих старательно вычищали голову от грязи, которую не смыли вчера, после возвращения с вылазки. Вчера они много поработали, потому, отдых им требовался сейчас, а не вылазка очередная, тем более такого типа. Среди поисковиков царило молчание и тихое напряжение. Фегелейн же, спокойно и неторопливо выполнял ритуал бритья.

– Х-хь, вот приспичило же ему именно нас поднять. – прошипел Липферт, обращаясь к одногрупнику, что сейчас протирал очки платочком.

– Да не переживай ты, он хоть и не самый хороший человек, настолько плохим он быть не может. Не дадут попросту – произнес тот в ответ.

Несмотря на то, что Генрих и Липферт не сильно отличались друг от друга по возрасту, по крайне мере внешне их могли посчитать ровесниками, характеры у них были разные. Генрих, фольгер постарше, был миролюбив, и в основном выходил только на добычу или патрули, так как работ по зачистке, терпеть не мог. Стрелял он неплохо, но это дело не любил. Сентиментальный пацифист, действующий по обстановке – короткое описание этого члена группы 14.

Липферт же, на вылазках был холоден, жесток и расчетлив. Внешне он напоминал штурмера – того же фольгера, только несущего роль вышибалы или охранника группы, хотя по факту, таковым Липферт по своей натуре и являлся. Он не первый раз жал на курок, и не первый раз поднимался наверх по заданию. Опыт у него в таком деле, имелся, хотя на поверхности он играл, специфическое значение, ведь пуля не будет спрашивать тебя, опытный ты добытчик, или первый раз посмотрел на город под другим углом, да и ситуации, что сказать, бывают на поверхности разные. Там город, там пощады не знают. Только гнев, страх и смерть, иногда иные неприятности. То ли дело под землей…

– А что сказать, Люден у нас заместитель командира. Кто ему не даст? Комендант? – Фегелейн, фольг постарше, работал по контракту, и принципу. Быть на такой должности ему нравилось, но вот присутствие такого человека как Люден, у него в начальниках не раз наталкивало его на идею подать рапорт о переводе в другую группу или и вовсе увольнении. Нейтральной была идея, написать жалобу. Многие добытчики между собой переговаривались насчет того, чтобы устроить этому «Герру», день неповиновения, только вот потом, последствия и прочие прелести отчета его, командованию, отталкивали фольгеров от этой мысли, даже несмотря на то, что такие случаи, уже были и оставалось только «поднажать» на самолюбие этого «Герцегошки» и все бы кончилось. Но нет, люди всегда терпят, а восстают только когда невозможно терпеть.

Фегелейн, не был весельчаком среди остальных, но ему удавалось часто разряжать ту неблагоприятную обстановку, которая иногда устанавливалась в паузы между членами группы, по службе и долгу, Фег своих товарищей любил, хотя они того же сказать не могли. Любитель азартных игр, как и Старик, с которым в начале знакомства они постоянно спорили, кто лучше знает историю Грознавской Империи и у кого лучше колода в Хлагге.

Говоря же о сопернике Фега, можно было действительно сказать, что он был уже довольно старый. Странно, что его вообще взяли в поисковики. Марк неоднократно говорил, что среди служащих специальной организации он ненадолго, но, уходить на практике, как-то не собирался. Пусть телом он был здоров, но пенсионный возраст уже подступился к нему слишком близко, а ум уже давно не лежал в военном деле, не то что в его военной бурной молодости еще, при зрелом уме, Кайзере. В группе он был скорее, человеком-кнутом. Когда фольгеры заговаривались друг с другом, забывая об опасности, чему способствовал их проводник, он либо сам брал на себя ответственность за них, либо требовал прекратить разговоры и сосредоточится на вылазке и миссии.

В группе его уважали. Причин было много. Во-первых – возраст, во-вторых, он тоже относился ко всем уважительно и в-третьих, он сам по себе, заслуживал уважения в виду того, что всегда вел себя сдержанно и практично, не терялся перед лицом опасности, да и жизненным опытом каким-никаким обладал, чутьем.

Время за приведением себя в порядок шло вяло. Плескалась мутноватая вода по полу и ушатам, открытым участкам тел. Воды было не так много, но она была в достатке для подобных нужд. В конце концов, ее всегда можно взять из Мольды и отфильтровать по первому слову. Только фильтры найти надо будет.

Приведя себя в порядок, фольгам осталось только забрать еду из столовой, собрать снаряжение и уйти на поиски приключений. Они еще не догадывались, куда же их пошлет неспокойный Путь Жизни.

Сейчас поисковики делали все молча. Говорить было как-то не о чем.

Сегодня утром среди них, поднятых раньше всех, царил тихий дух, что жаждал устроить Людену какую-нибудь пакость. В общем, настроение к разговору пока что не располагало. Даже Фегелейн что обычно разряжал обстановку в таких ситуациях, помалкивал, только смотря вокруг, в надежде увидеть знакомые лица.

Среди обычных работяг ему удалось выцепить взглядом и коменданта станции Вальтера Шлекхера, недалеко рядом с ним был и руководитель Легионерских Фольгерских групп Дейдрих фон Брюк. Как только кто-то видел эту компанию, по их спинам пробегали мурашки, а желание попасться им на глаза, выделится и заработать повышение, сразу куда-то улетучивалось. Это было стереотипом, причем неверным. Дейдрих был вполне себе добрым и справедливым человеком. Да, он мог вспылить, отругать, что потом целый день даже взрослые мужики сидели у себя в коморках и смотрели в стены, вытирая глаза платочком, но ругал он только заслуженно и по делу, коротко и лаконично. Про коменданта ходили разные слухи, что он зверь и тому подобное. Были случаи жестоких наказаний для проступившихся, были и смертные приговоры за «нелепые» преступления. Люди могли обвинять его в убийстве и зверстве, но они не могли ничего сделать, потому что, когда такое происходило, Шлекхер выбирал наказание правомерно, иногда же интересуясь у народа станции, на что те оголтело требовали повесить вражеского шпиона или предателя, что решил поменять сторону. Меры против них принимались крайне жесткие, но все же справедливые. Однажды, чуть не обрушился тоннель на Либерту, в результате неизвестного Легиону плана саботажников. Одного нашли и закопали в груде обломков. Может он там и до сих пор прячет смрад в камнях. Ремонт был нужен тоннелю, но иногда из него просачивались отличного качества грунтовые воды, из-за которых этого ремонта и не проводилось основательно. Людям нужно было что-то пить. Приходилось жертвовать жизнями ради порядка и дисциплины. Нельзя поставить себя на место коменданта если ты им никогда не был, а уж если не был – судить его за поступки, которые не сможешь понять.

Не подорвись тогда тоннель, идти сегодня пришлось бы куда меньше, может даже на поверхность к торговым и деловым центрам, обжитым всяким отрепьем местам культурного наследия Карпии соваться не пришлось. Особого плохого там не было, за исключением нескольких группировок, что редко-наредко мерились силами и резали сильно, не считаясь с потерями союза мирных граждан. На войне нельзя быть ко всему готовым или спокойным, потому что любая секунда, несмотря на то где ты и кто ты – может стать последней. Потому никто, выходя из дома не вел себя беспечно и спокойно, зная, что есть чему угрожать его короткой жизни, что он тщетно пытался продлить. Относительно мира, он все равно как маленькая пылинка, которую сможет снести ветром Винды, ветром перемен, как сносит этот ветер многие другие.

Более Людена они не замечали, потому группа шла спокойно.

Группа подошла к дверям импровизированной станционной столовой, где их встретил незнакомый им ранее человек, который передал им их пайки. Станционная повариха, доброжелательная старуха Изельдрих заранее приготовила их для группы, предупрежденная Люденом, о раннем выходе этого «звездного квартета»

Оставалось зайти в оружейную. Там ситуация была похожей. Им выдали часть патронов, и сказали, что часть снаряжения, которую они должны были получить, в виду обстоятельств, осталась наверху. Взяв то, что им дали, фольгеры выстроились у лестницы, что вела на поверхность. Сейчас они надели на головы оливковые фуражки, что были им совсем не к чему. В них потела голова, они натирали и в целом-то были неудобными. Члены четырнадцатой группы собирались снять их, и сменить на каски, что висели сейчас у них на ремнях. Но поскольку сейчас придет Люден, вид должен быть официальный, ибо стоять сейчас, и снова выслушивать его лекции было выше их терпения.

Теперь они предстали перед Люденом уже в полной униформе, и выглядели, как для торжества. Отчитав Марка, и получив от него короткий и лаконичный ответ-отказ, Люден, взглянул на Фегелейна, который взбешенный вчерашними выходками командира уже был готов пристрелить Герцога, окажись в его руках пистолет. Тот уже одним своим видом прогнал его взгляд от себя, который он обратил на остальных двух членов группы. Те были облачены в служебные шинели, перетянутые поверх парой разгрузок и ремнями. Все было аккуратно, даже придраться у него не получилось.

Стояли в строю члены группы по росту, Первым был старик, после него проводник, и словно близнецы Генрих и Липферт, которые третье место при построении договорились сменять по очереди, и договорились сразу после знакомства. С настоянием Липферта Генриху пришлось смириться.

В группе был возрастной контраст. На половину она состояла из молодых и только вошедших во вкус поисковиков, а вторая… состояла из знатока своего дела, и старика, который и сам толком то до конца не знал, как среди таких людей оказался, но знал жизнь больше, чем поисковик знал город. У него была фора во времени.

Герцог начал рассказывать о целях их вылазки, а станция постепенно стала оживать. Кто-то шел в сторону кухни, кто-то сразу шёл на работу. Станция просыпалась, а голос Герцога постепенно стал теряться. Он предпринимал меры, чтобы Фольгеры его слышали. Говорил громче, подходил ближе к строю. В свету ламп, что возле лестницы и поста были лучше и ярче, что позволяло отчетливо видеть лица фольгов. Фегелейн надеясь не нарушить статичного положения, хотел прикрыть уже пострадавшие глаза от света, который им совсем не нравился.

Очки пацифиста раздражающе поблескивали в глаза командира. Из-под них на Герцога смотрели прямым сосредоточенным взглядом редкие изумрудные глаза, увенчанные аккуратными, немного густоватыми бровями. Носил Генрих очки из-за того, что посадил в школьные годы, переусердствовал за уроками и разными книгами, видно это было по лбу широкому и длинным витым волосам, что придавали ему значительности и ума в образ. Значение знаний, в прочем, не оказалось в его жизни столь важными решающим, а расплачиваться ношением очков теперь ему приходилось. Без них он был почти что слеп. Они были на самом кончике узкого и длинного носа, под которым были мягко постриженные ножничками ухоженные усы. Смотрел он, редко, но быстро моргая, как кролик на волка, немного разминая и редко прикусывая небольшие губы, прикрытые подстриженными усами. И переминая пальцами книжника военную форму.

Липферт стоял, придерживая свою форму, и серым безразличным взором окидывал пространство вокруг себя, поигрывая в руке небольшим, но очень много для него значащим жетоном на тонкой металлической цепочке. Он был очень молод, но война его состарила, и несмотря на свои 22 он уже смотрелся как человек возрастом за 30 или даже 40. Иллюзию этого мог развеять немного высоковатый голос. Прямой и не слишком длинный нос с прямой спинкой был слегка поднят кончиком, густые и широкие брови, широкий и жесткий лоб и убранные по вискам, заваленные налево пробором черные густые волосы. Пока все что-то делали, его мимика была почти лишена всякого движения. Лишь иногда он пожевывал крупными желваками челюстей, покрытыми щетиной. Лицо его было чисто, как и у его коллег, но это было необычно для фольгера сопровождения, которые как правило выглядят куда более потрепанно и устало, но под форму Липферта, ни в его внутренний мир никто не смотрит. Руки Липферта за время, как и он сам огрубели, хотя раньше он мог хвастаться тонкостью их движений в городском масштабе. Теперь он мастер не искусства, а смерти. Точность нужна и там, и там, лишь нагрузка меняется.

Фегелейн смотрел по сторонам темными глазами, окаймленных красной пеленой лопнувших капилляров. Глаза проваливались под большие скулы и слегка выраженные надбровные дуги, на которых сами брови были когда-то пожжены. Светло-коричневые волосы простака были много длиннее обычного и при желании он мог убрать их в хвост, но предпочитал отпускать, чтобы под каской было тепло в близящееся холодное время года, чье дыхание чувствовалось в Мольд`инне несмотря на последние августовские дни. Лицо примечалось аккуратностью обычного носа с относительно крупным (а кому-то мелким) кончиком, выбритого начисто теперь уж лица, ибо, если Генрих и так был красив, а Липферту было все равно – Фегелейн пытался свою внешность сделать куда более приятной. В прочем, пока ему это удается, но если ты побежал от старости, то будь уверен – она тебя уже догнала.

Марк же был самым высоким, самым сильным и самым старым членом их группы. Ему было за шесть десятков лет, и но в его по-старчески мудрых очах желтовато-зеленого оттенка можно было увидеть пораженность окружающим миром. За всю свою жизнь он пережил так много, что не пожелал бы пережить даже самому страшному врагу. Кожа на лице покрылась множеством морщин, вытянутые губы, острый нос, что когда-то делал его еще большим красавцем и дамским угодником теперь служит лишь напоминанием о былых возможностях, ведь лицо его теперь знатно просело. Пусть свою внешность он ругал, своим согрупникам он нравился, и был для них неформальным командиром, отцом отряда.

Фольгеры смотрели по сторонам, не двигая головой, Фегелейн начал покачиваться из стороны в сторону, Липферт – тихо ругаться. Марк сохранял с давних пор строевую выдержку и не сводил старческого взгляда с глаз Герцога, что своей холодностью могли прожечь Генриха, но не его. Фольгер же с проблемами зрения часто поправлял очки, что норовили слезть на нос и судя по всему хоть и слушал Людена, но думал о чем-то своем. Люден же делал сводки по новостям из города, которые в прочем были малополезны. Как много бы планов и предположений не было бы построено даже такими специалистами «по бумажной работе» как он, в городе всегда будет по-своему, часто – непредсказуемо. Выглядел очень раздраженно и озлобленно. Вероятно, случилось что-то действительно серьезное, ведь пока факты говорили об этом, и Фегелейн с Марком, за время своей жизни хорошо узнавшие людей уже понимали, что дело неладно.

– Уже 17-ый день этот урод не дает мне поспать – шепотом ругнулся Фегелейн. – Весь иссохну скоро – нахмурился и облизнул потрескавшиеся и немного кровящие губы, намазанные помадкой для дезинфекции. После снова стал ругаться тихо на Людена, но Марк его не слушал, понимал – не стоит это воспринимать – так всегда и происходит.

И после обычного, рутинного и вредного отчета, Люден сделал паузу. Фольгеры привыкли за месяц работы к тому, что их бросают по всему городу и каждое такое молчание для них было сродни напряжению мышц пресса перед ударом. Они собрались, напряглись и стали слушать, уже окончательно сосредоточившись на Людене, хотя затекшие от неподвижности ноги требовали разминки. Иронично, что она и предстоит.

–Фегелейн Гальц, Генрих Остер, Марк Штольц, Липферт Раль. Сегодня вы отправляетесь к станции "Свободная". Там вас должен встретить Офицер по имени Гейнц, вам он более известен под прозвищем "Ригель". Несколько дней назад он отправился на станцию «Свободная», для проведения переговоров, причину которых собирались объяснить уже там. Мы отправили его туда вместе с группой, она не вернулась, а при помощи радио и телеграфа достучаться до Либерты оказалось невозможным. Ваша цель – узнать, что же произошло на станции и вытащить оттуда нашего уважаемого друга. Постарайтесь не влипнуть в неприятности и вернутся, иначе, последствия могут быть непоправимыми. Сроку у вас – сегодняшний вечер, мы можем подождать еще завтра до полудня. Возможно, позже за вами выйдет еще одна группа. Результаты нужны как можно быстрее. От этого зависят жизни.

–Ригель? – поинтересовался Фег

–Да, Ригель. – Монотонно ответил Герцог, и начал объяснять детали операции.

– Вот это не повезло… однако… – прошептал проводник.

–А вы знаете точное сегодняшнее число? – Спросил Генрих, прерывая инструктаж. Люден ответил цифрами:

– 24.08.1921.

–А время? – Поинтересовался Липферт вместе с Генрихом, настраивая наручные часы, подаренные недавно Марком.

–Сейчас, выкрути часы на 07:35, а когда я скажу, перекрути их на 07:36. -Примерно через 30 секунд Герцог махнул рукой, Липферт немного подкрутил ключ в часах и встал обратно по стойке «Смирно».– Молодые члены группы кивнули в знак благодарности своему командиру, и продолжили слушать. Штурмовик Раль поерзал по шее шарфом.

– Постарайтесь сделать так, чтобы нам не пришлось отправлять вторую группу. Если, у вас будут проблемы, то вам придется вернуться через тоннель. – Герцог качнул головой в сторону повреждённого тоннеля, что вел на Либерту. Фольгеры проследовали за ним взглядом. Жерло тоннеля выглядело неприветливо, но и не суть. Все члены группы верили, что вернуться на бронемашине своих, или Веганцев, потому, перспектива тоннеля, как и проход по очень неприветливой поверхности второй раз не очень их и пугала, так как они планировали после произошедшего вернуться на бронемашине или в сопровождении группы. Будь то свои или Веганские Конвоиры.

– А, почему нас, не перевезти на бронемашине? Йон, и другие члены мотосоединений заняты? – Спросил Липферт.

– Да, заняты. У них есть дела. – Произнесено это было все тем же спокойным и высокомерным тоном. Фегелейн сжал кулаки, ведь сейчас Люден, скорее всего, их обманывал, только уличить его в этом, было не перед кем, да и всегда был риск, что Фегелейн обманул сам себя. Сам он за ложь мог отчитывать, а вот сам мог лгать и никого не боятся, ибо штурмовик не пойдет писать на него жалобу, не посмеет, да и он, скорее всего не даст, или устроит этому человеку взбучку.

– Почему вы не можете дать нам радиостанцию для обратной связи? – Липферт напрягся.

– Вольно. – Группа расслабилась, и слегка покачнулась.

– Неужели машины нет, Ригель же… – Тихо сказал Фегелейн, обернувшись в сторону подъема.

– Сомневаюсь, что вы сможете постоянно таскать с собой больше сорока килограмм и сможете использовать это сложное оборудование, подобрать место. Дать кого-то еще мы тоже не можем, все заняты на фронте с Густавцами, времени их ждать у нас нет. Потому и прибегаем к таким жестоким мерам. Времени – до полудня второго дня, вы свободны. Удачного пути.

Ответив в своей привычной язвительной манере, Люден, щелкнул туфлей о мраморный пол станции. Фольгеры, повторили жест и развернулись к лестнице. Первым, как полагалась, по строю пошел Марк, за ним же, не так бодро, но все же не отставая шли и его одногрупники. Люден фыркнув развернулся, и ушел. Фегелейн продолжая подниматься по ступенькам, ненавистно жег взором ему след. Вернув взгляд слабо освещаемым ступенькам, фольг заметил, что Марк, сейчас ведет себя, как-то… заряжено. Шагает через ступеньки, идет довольно быстро, при этом, несмотря на то, что состояние усталое было у всей группы.

–Марк, а почему ты такой… Как тебе сказать… Быстрый? Ведь мы все знаем, что тебе очень не нравятся эти вылазки, так ведь? – Спросил Фегелейн, поправив вечно спадающий ремешок кобуры, в которой должен был бы покоится пистолет.

Марк взглянул на Проводника и усмехнулся:

–Хе, если бы мне не нравились вылазки, я бы не был поисковиком. Даже помимо того, разве ты не понял? Быстрее выйдем – быстрее выполним задачу, а, следовательно, и быстрее вернёмся домой. На "Площадь". – Сказал Марк, довольно быстро для своего возраста поднимаясь по ступенькам.

– Слушай, да тебя же в фольг-группен знакомый записал, может он от тебя избавиться хотел, а тебе в принципе и лучше от этого. Фольг, и форму в таком-то возрасте поддерживаешь – Фегелейн сделал небольшое предположение, и закончил его комплиментом, чтобы оно не было резко воспринято в случае чего.

–Возможно – Произнес седой боец и споткнулся об свои ноги и чудом не упал на ступеньки, ведущие в вестибюль станции – но меня никто не спрашивал, чего желаю на свою старость лет… – кряхтел он восстанавливая равновесие.

–Возраст берет свое, Марк? Ты, там как, в порядке? – Спросил Липферт касательно того, что Марк споткнулся, и подошел к старику, слегка придерживая его за лямки на спине.

–Липферт, ну, споткнулся человек. Хорошо, что ничего не случилось. Зачем ты сразу начинаешь – Вмешался в разговор Генрих.

–Нам бы лучше подумать о том, что мы будем делать на поверхности, путь лежит на "Либерту"… так что лучше иметь место, где можно будет передневать, на всякий случай. Раньше, до войны, это расстояние можно было преодолеть всего за какие-то полчаса, а сейчас из-за этих кшаток и бандюганов пробираться там полдня-день придётся. Нам максимум два дня дали, так что перспектива того, что придется ночевать или дневать все еще перспектива. – Проговорил проводник.

–А вдруг ещё что-то найдём, или кого-то? – поднял вопрос Марк, Фегелейн громко зевнул и поправил ремешок кобуры, который со своими сползаниями и попытками сбежать, напоминал маленькое, живое существо.

– Ну, в таком случае мы можем надеяться на небольшую отсрочку по времени… хотя я ни на секунду дольше положенного не хочу пребывать наверху… – Проговорил Генрих, отвечая на вопрос проводника, хоть он и не предназначался для него.

До вестибюля оставалось немного.

–Да что такое?! – Возмутился Фегелейн, смотря на свой ремешок кобуры. Он остановился и поправил его так, чтобы тот не сползал, подтянул лямки.

Как только поисковик поправил снаряжение, что получил на станции, он продолжил подъем. Внезапно над их головой начала сыпаться штукатурка. Группа на время остановилась.

– Фух, ну и ремонт, однако… а может, это минометы? – Тихо спросил Липферт и громко прокашлялся, видимо ему что-то попало в горло.

–Липферт, что… заболел? – спросил Генрих, стряхнув с головы упавшую штукатурку.

–Нет, просто пыль в глотку попала. – Липферт опять прокашлялся.

–Это… Как-то подозрительно, взрывов не слышно… возможно из-за того – что за сводами не следят, с них начала сыпаться штукатурка. Твои слова про ремонт, в таком случае звучат правдоподобнее… Но минометов я не слышу, тебе показалось – Спросил Фегелейн. Липферт, мгновение спустя, повернувшись к одногрупнику сказал:

– Да, я поспал плохо. Этот Герцог спуска не дает мне. Гоняет туда-сюда по переходам, мол дела есть, а мне как будто делать нечего. Я бы понял, если бы он просто делал это в рабочее время, так нет, надо специально, отдельно от группы, так еще и в выходной день взять и послать меня проверять схрон. Посреди ночи, мол, стрельба. – Он гневно высказался и, смягчившись выдохнул, продолжил путь.

– Что сказать, Люден тот еще командир. Я и сам знаком с его выходками, если честно, мне кажется, что вообще каждый фольг знаком с его выходками… – Фегелейн ответив, стряхнул с фуражки штукатурку.

– Да, так и без должности ему остаться недолго. – Сказал Марк, поддерживая беседу. Липферт, еще раз прокашлялся, и это, на пыль похоже не было.

–Что-то ты сегодня болезненный, Липферт. Быть может, тебя на станцию вернуть. Мы и без тебя сходить сможем. – Предложил Марк, возвращая Липферту словами за его неприятное «Стареешь?».

–Нет, тебе просто, кажется. Это я с утра. – Сказал Липферт и рукой потянулся к очкам, что лежали у каждого бойца в разгрузке, недалеко от кармана с жетоном, что являлся неотъемлемой частью экипировки члена группы поисковиков, или же более официально – Фольгеров.

– Хм, а очки надевать будем? – Фольгерский жетон разрешал проходить на станции, признавшие документ о правах фольгов. Сказать так про очки нельзя было, но имелось много баек о том, что они спасают и приносят удачу. И вправду. Многие фольгеры носили с собой очки, так как опасались «Кукловода», что был местной легендой. Про него говорили, что он гипнозом, в какой-то странной и необычной форме подчиняет себе человека, и заставляет творить его, страшные вещи. Так, например, он вычищал группы, руками самих бойцов. А спустя время кто-то сказал, что тонированные очки, защищают от такого воздействия. Потому большинству тех, кто выходил на поверхность их выдавали во временное пользование. На всякий случай, не ради защиты от солнца, свет которого непривычен выходящим из метро на перовое время, а вот по такой, небольшой паранойе, что среди фольгеров стала приметой и даже в какой-то мере традицией

– Хм, ты веришь, что у нас здесь Кукловод? – Фегелейн недобро усмехнулся.

– А по новостям что рассказывают? Говорят, он недавно был около Безымянки, и зная, что он сделал там, не хочется, чтобы такая же ситуация повторилась и здесь. – Ответил Липферт.

– А я думаю, что если мы будем носить такие очки просто так, а я напомню, что сводок того что он направляется к Легионерскому треугольнику не было, то нас скорее погубит не его рука, а мародеры, что не побрезгуют застрелить нас, в случае если мы будем видеть настолько мало перед собой…– заключил Фегелейн, который хоть и верил в рассказы о Маньяке с Гвардейской, но относился ко всему с практичностью и расчетливостью. Проводник завершил дискуссию, и продолжил молча подниматься наверх, тихо ругая проектировщиков метрополитена, за отсутствие эскалатора.

– Почему они не установили здесь нормальные подъемные лестницы, как в Паэман-да-Х`инне?! – Произнес Фегелейн, с недовольством.

– Ну, не во всем же нам на страны Ярнского Пакта ровняться. Вообще, так-то на Либерте, Эскалатор был. Да и тут устанавливать собирались, да… не успели. – Сказал Генрих, желая успокоить Фегелейна, который с самого утра, был каким-то вспыльчивым, не таким, как всегда.

– Ну, и скорее всего, даже если бы эскалатор тут и был, он бы не работал. – Произнес Липферт, встревая в беседу.

– Если он не будет работать на Либерте, я на полном серьезе напишу жалобу их руководству. – Сказал Проводник, и группа тихо посмеялась, не желая вызывать нареканий у караульных, настроение которых сегодня оставляло желать лучшего. Марк же, слегка толкнул проводника в спину, требуя прекратить разговор.

Ступенек было не так много, около 80 или что-то вроде того, по количеству равно примерно пятиэтажному дому, но, не любили эти ступеньки довольно сильно. Потому что часто, когда приходится идти по ним, настрой не всегда самый хороший.

Наконец пройдя по ним, поисковики очутились в большом помещении, с колоннами, попарно уходящими к потолку. Здесь было пусто. По полу были разбросаны какие-то клочки бумаги, одежды, на полу лежали и поблескивали через укрепленные оконные проемы оружейные гильзы. Недавно на станцию пытались прорваться изгои, свидетели говорили, что вооружены они, были неплохо. Определить, кто именно попытался посягнуть на станции Легиона так и не поняли, но, предполагали, что это действие было совершено «Фиолами» – сбежавшими из тюрем представителями как криминальных банд низкого сорта, так и представителей воистину древних и могучих грознавских мафиозных семей. Они регулярно устраивали налеты на все станции города, вне зависимости их удаления от их территории. Проход до сих пор был обставлен мешками с песком, и небольшими кирпичными баррикадами. Фольгеры, смотрели на это, с неким отчуждением.

Шаги группы эхом отдавались в абсолютно пустом помещении. Никого сейчас, здесь не было, и эта атмосфера пустоты и жестокой безысходности, давила на каждого присутствующего здесь человека.

– Тут, кажется было жарко… – Сказал Липферт, осматриваясь.

– Да, сказать нечего. Постреляли здесь от всего сердца. – Бросил Марк и остановился, посмотрев на небольшой выступ в комнаты. Вела туда неприметная дверь. Раньше, там была… регистрационная комната. Выдавали проездные и билеты. Сейчас, окошко в нем было заложено, и изрезано бойницами. Были и другие помещения, как и те, что были здесь с самого момента постройки станции, так и те, что возвели здесь сами обитатели.

–Вот, и поднялись… сейчас мы в вестибюле… Раньше он был намного просторнее, а сейчас… Крепость какая-то, не развернуться. – Тихо заметил Липферт, и направился в сторону той самой, незаметной двери, которая вела в комнаты оснащения. После стрельбы оттуда еще не вытащили все оружие, потому они могли взять что-то на свой вкус.

Фольгеры проследовали за ним и остановились, когда тот встал у двери. Марк прошел слегка вперед, и вынул из кармана какую-то бумажку. Осмотрительные постовые, дававшие отпор незваным гостям, хоть и оставили часть снаряжения, но и соблюдали осторожность, потому, заперли комнату тайника, относительно небольшим замком. Весить что-то большое не стали, так как поняли, что слишком уж заметно будет, на такую дверцу, вешать столь мощный замок. Да и в принципе, не от кого было защищать эту дверь, кроме как от неответственных своих, коих имелось очень мало.

Дверь с металлическим скрипом открылась, и взору поисковиков показалось продолговатое по форме помещение, на полу все так же лежали гильзы и обрывки материи. Картина была, нелицеприятная. Первым зашел Марк, открывавший замок, следом за ним вошел Фегелейн, Генрих вошёл последним. Липферт не сразу зашел в помещение, постоял в вестибюле, с его любовью ко сну для него, в такой ситуации, что группу подняли так рано, это было бы совершенно не удивительно. Он какое-то время стоял, смотря в пустоту. Но, наконец, набравшись сил и решительности, он тоже зашёл в помещение и стал ожидать дальнейших действий. Фегелейн о чем-то переговаривался с Генрихом, Марк искал место, где его знакомый постовой, положил ящик со снаряжением…

– Хм, честно говоря, я не знаю, что и выберу. Такой большой выбор, хотя, вроде и ясно, что точно не стандартную пушку, что беру с собой. – произнес Фегелейн, уже предвкушая богатый ассортимент – не карпийский «Палакк» со скользящим затвором, которым вооружалась карпийская земля, а имперские продукты лучшего в мире оружейного концерна «Фьогель» – поющей самозарядной винтовки М1, или «Штимму» – пневматическую винтовку с баллоном сжатого воздуха и ручной подкачкой.

– А я определился с выбором. Я хочу взять что-нибудь потяжелее, – возразил ему штурмер группы

– Что?

– Автомат. – Липф усмехнулся

– С этим не возникнет проблем? – подняв брови, вопросил Генрих у Марка, который сейчас отпирал еще одну запертую дверь.

– Не знаю, сейчас мы и посмотрим – Старик открыл двери.

Комната со снаряжением оказалась более скромной, чем ожидалось. Она была примерно 3 на 4 метра, и полупустой. Только ящик, и две скамейки, перенесенные сюда откуда-то.

– Ну, это не то что я ожидал увидеть, но меня все устраивает. – промурлыкал Липферт, что прошел ближе к двери. Группа прошла сюда, а Липферт снова как-то огляделся, и кажется, почувствовал во рту вкус разбитых ожиданий, а на сердце лень и желание поспать еще хотя бы минут 7.

Глава II: Начало Пути.

Группа, пока что расположилась в комнате.

– Нет, но я не понимаю, почему, если нам надо сделать это быстро нам не дали бронетранспортер? Да ладно, просто какую-нибудь машину к примеру!? – Возмутился усталым гонором Проводник. У него от количества вылазок и работы в целом, ноги гудели, и очередной раз через центр города, проходить, не хотелось уж очень сильно, но было необходимо.

– Ну, может у них вообще ничего на нас не нашлось? – Озабоченно спросил у Фегелейна Липферт, хмуря густые брови.

– Нет, если у них ничего не нашлось на нас, то это значит, что у них ничего не нашлось на Ригеля, а это уже сам понимаешь, чем пахнет. Он же сказал что мотогруппы заняты, но мне кажется, что он нас хочет…– Фегелейн недовольно ворча, взял винтовку и стал подготавливать ее к действию. Фольгеры занялись тем же.

– М-да, твоя теория конечно и звучит со стороны глупо, но зная что случилось зимой с Владжем Кором, мне кажется… звучит довольно правдоподобно. – Заключил старик, встревая в разговор.

Оружия было немного, вопреки ожиданиям и мечтам о добротном арсенале. Три винтовки обособленно от всех стоящие и один автомат. Остер, взял в руки ту, что была менее приметна, надеясь на то, что за нее не так сильно будут беспокоиться.

– Ты решил взять эту старую махину? – Усмехнулся Марк, переведя взгляд на своего согрупника.

– Во всяком случае, я уже привык пользоваться чем-то невнушительным. Тут хорошее оружие будет нужнее – оправдался Генрих, и стал осматривать свое оружие. Нельзя было сказать, что он был им доволен, но, сам по себе он стеснялся брать другое, и уж тем более автомат. Когда поисковик собрался передернуть затвор, он поддался туго. Что-то с оружием было не так, и потому ему пришлось приложить больше усилий.

– Фьх.... затвор заклинило. Представляете? – Генрих показал ситуацию компаньонам.

– Расплавленная от выстрелов грязь… кто-то был не очень уж обходителен с этим оружием, а это ведь старый добрый «Палакк». – Старик посмотрел на состояние винтовки, а Липферт злобно усмехнулся. Фегелейн сделал жест рукой, как бы подтверждая свою теорию.

– Старое оружие рано или поздно ломается. – Тихо сказал пацифист, и поставил неисправное оружие в угол, стал смотреть в ящиках, надеясь там найти что-то поновее. Но в его руки лег только «Фьогель М3». Фегелейн оставил, наконец, своего пацифистского друга, и переведя взгляд в другую сторону обнаружил на полу клочок бумаги. Подозрительно чистый и очень броско лежащий, чтобы быть просто ошметком газеты или книги. Он потянулся за ней, схватил меж пальцев и заглянул в содержимое. На ней были надписи, которые Фег не мог прочитать, но, предполагал, что это старый язык…

–Эй, Генрих! Ты можешь читать на Старо-Грознавском? – Поинтересовался Марк, прервав шум оружия. Он заглядывал Фегу через плечо.

–Да, я и читать и говорить могу. Филологический институт, да и в школе вроде, рассказывали. – Пробормотал растерянно Генрих, поправляя очки.

–Просто у нас тут записочка. Наши ребята оставили. А я вот на старом языке читать не умею. С тех пор как я окончил школу, прошло больше чем десять лет. Странно было бы представить, что я мог бы помнить что-то из той языковой программы.– Провел устало по глазам Фег, и протянул Генриху бумажку. Тот аккуратно принял ее и поправив очки стал вчитываться, тихо бурча себе под нос.

– Да, это и вправду наши друзья – улыбнулся Генрих, и протер запотевшие линзы. – Сейчас прочитаю

– Друзья Следователи. Мы оставили для вас небольшой подарок, автомат. Вы, думаю, воспользуетесь им с умом, да и снаряжение мы приготовили вам неплохое. Пусть за вами идет удача!

С Уважением Либкнехт.

– Хм, автомат это их подарок… Кто возьмет? Липферт, вроде ты рассчитывал на такой подарок, вот быть может, твой шанс? – повернулся к Липфу, что уже стоял около стойки, где был оставлен столь ценный подарок

– Да, это шанс и я не собираюсь его упускать – Липферт хмуро вытянул смертоубийственный Mg19 из зажима и перекинул его в руках, как хрупкую девушку.

Фегелейн промолчал, Марк нежно протирал свою старую винтовку, с которой уже скоро собирался расставаться. «Кьиран» – старый имперский образец. Его выпускали на переделанной с верфи фабрике. Пробивал как танковый снаряд, а сам был неказист, за то – с самодельной оптикой. Марк сидел тихо. Морщины на его лице, усталый взгляд – все требовало тихой жизни, даже если он не мог рассчитывать на то, что гражданская война закончится.

– Тут все в оружейной саже. Оружию нужна чистка.

Скоро в помещении поднялся разочарованный оружейный клекот, скрип тряпочек, булькание масла, и тихие переговоры по поводу дальнейших планов, конкретно на вылазке.

–Генрих, а ты как думаешь, кто именно это оставил? – Поинтересовался Фегелейн про записку.

–Тут написано имя – Либкнехт. Ну, насколько я помню, это Лемберг и его люди, это их практика, писать записки остальным на Старо-Грознавском, мы, может быть, и помним, как этот язык звучит, у нас курсы по нему были, хоть и не совсем действенные для некоторых. А вот Густавцы, языка старого не знают. Поэтому Лем и выбрал такой способ прятать набранное, ну или… предупреждать. Что-то вроде письменной карты… да. Как-то так – Генрих попытался изложить умную мысль, но язык как обычно в самый ответственный момент стал подводить разум, и говорить все менее связанно, словно не давая подбирать нужные слова для выражения.

– Только вот зачем оставлять ее здесь? Ведь ясно, что тут Густавцев не будет. – Недоуменно задал вопрос Марк

– Не знаю, возможно, это просто обкатка возможности. Это первая записка, быть может, мы встретим подобное где-нибудь еще – засомневался Остер, удобнее усаживая очки на переносицу.

–А… Понял – Фегелейн свел брови, якобы раздумывая, и после чего, в очередной раз зевнув, привел винтовку в боевую готовность, поставил на предохранитель. Патронов он добрал, на всякий случай.

– Мы снаряжаемся как на зачистку – глянул Липферт на все снаряжение и два рюкзака, которые у них есть. Действительно напоминало набор для штурма какого-то дома или сразу квартала, нежели чем проходку до Либерты для проведения переговоров

– Сейчас в центре города неспокойно. Там обнаружили Краснознаменцев и Мольд`иннских повстанцев. Плюс и своего криминала у них там хватает. Так что лучше приготовиться потяжелее, мало ли кого нам доведется встретить.

– Не стоит забывать и про саму Либерту. Станция большая, влияния и людей много рядом живет. И если пропал Ригель, то запросто пропадем и мы.

Генрих достал что-то из ящика. Это был небольшой сверток из плотной бумаги, перевязанный тонкой веревкой. Это действие привлекло внимание остальных членов группы, а он же, так и застыл на месте, с недоумением отвечая на взгляд каждого члена группы, при этом неловко улыбаясь.

–Генрих, ты что-то искал? – Обернулся Марк, убирая от себя винтовку, которую кто-то мог бы посчитать как часть снайперского снаряжения.

Генрих повернулся к группе и развернул сверток. Саму его обертку, он положил себе в карман. В свертке было несколько магазинов к пистолету. Нет, это не были коробочки под стандартный «Летман», который еще называли «пистолет-винтовка», а всего лишь, маленькие линейки с патронами, под какой-то, по-своему маленький пистолет.

–Я искал патроны к пистолету…-Сказал Генрих и вытащил из ремня небольшой экземпляр. Это был старенький, уже снятый с массового производства ярнский пистолет «Lla`manfirass». Поисковик, бережно закладывал в него патроны, иногда поднимая взгляд на недовольного Марка.

– Я думал, что это должно быть где-то в музее… Ну уж точно не как оружие.– Произнес старый боец.

–Это мой… талисман. Такие пистолеты сняли с производства довольно давно, а еще, таким пистолетом снаряжались офицеры, так что престиж этого оружия вдвойне выше. – Высказался Генрих, оправдывая свой пистолет который добыл благодаря везению.

–Кстати, а как ты его нашёл? – Поинтересовался Фегелейн, поддерживая нейтральную позицию, и своими словами слегка пригибая слова Марка, чтобы они не торчали так остро в их диалоге.

–Ну, я раньше какое-то время Кальтберге работал, недалеко от Штурштайна. А там боролись войска Кайзера и Ярны. Вот, наверное, пистолет один и остался, я его вообще по счастливой случайности нашел. Он в парке на скамейке лежал. Вот я и решил, что пропадать такому подарку жизни нельзя, и взял его с собой. Он у меня уже… 2-3 года, и вот поэтому оставлять я его не собираюсь. Пусть и стрелять из него ранее не надо, а теперь – не совсем удобно, но, он придает мне уверенности в себе.

– Я думал ты пацифист.

– Ну, добро должно быть с кулаками. – Ответил Генрих, уже жалея о том, что вообще показал свое трофейное оружие.

– Ну, в таком случае, лучше бери Летман. Он вернее, и, скорее всего, не будет давать осечку как твой – с нажимом и сарказмом пошутил Фег

– Хорошо, – тот ответил, и не заметил, как прямо из его рук пистолет перекочевал в руки старого фольгера

– Эй, – он немного наклонил голову и нахмурил брови, с неодобрением

– Да дай посмотреть, интересно же, прикоснуться к молодости, – он коротко хохотнул, осторожно, как бы зная, проворачивал старый пистолет в руках.

Фольг поправил очки, сползшие на кончик носа, и пробурчал про технику безопасности.

– Думаешь, что можешь меня случайно застрелить?

–Да. Никто от этого не застрахован, и с любым оружием необходимо обращаться аккуратно, как ты говорил.

– Верно. – Марк ухмыльнулся, и внимательно посмотрел на пистолет своего спутника по группе, изучая его с разных сторон. – Ладно, в принципе рабочий, – протянул Марк и протянул оружие обратно его владельцу. – Можешь им пользоваться, но лучше возьми с собой запасной «Летман», как я и просил ранее. Тут есть. Касательно техники безопасности, могу сказать, что, пистолет стоял на предохранителе. Потому не думаю, что мне грозила опасность.

– Может мы немного, побыстрее? – Спросил Липферт, проворачивая в руках подарок фольгеров.

– Не знаю что и сказать по этому поводу. – Хмыкнул Фег, показывая глазами на уже снаряженное оружие.

– А надо бы, еще немного и часов восемь будет. А нам, знаете ли, побыстрее добраться до Свободной.

– Ты в курсе, что Дорогу Кнайпа закрыли? – Раздосадовано вздохнул Фегелейн прищурившись. Речь шла про маршрут, по которому перейти через опасные участки района Мушт`ильда, можно было безопасно и быстро. Старого названия этих переулков и небольших улочек центра города практически никто уже не помнил, а вот имя фольгера, который сделал движение групп по ней возможным – знали многие.

– Дорога Кнайпа закрылась? – Старик обернулся.

– Да, вот только недавно. В столовой услышал. Там столько засад поставили… что наверняка там и сейчас добытчиков ловят. – Фегелейн был опечален таким раскладом.

– Тогда нам придется искать другие пути. – Вздохнул с досадой Марк и подсел ближе, так же смотря в карту.

– Люди… я знаю, что я немного вас отвлеку от важной темы, -начал Генрих тихо и мягко. Его услышали, и обратили на него свое внимание второй раз. – Как вы смотрите на перспективу завтрака? Просто, пайки нам выдали, и, я не думаю, что нам стоит идти по столь сложному, и скорее всего еще не хоженому пути, с пустыми желудками. – Фегелейн взглянул, повернув голову, на него, и задумался. Марк же, махнул рукой, давая добро на перекус. Липферт, заинтересовавшись, отошел от дверного проема и присел рядом с Генрихом, который сейчас, собирался разворачивать паек. В группе фольгеров, было два рюкзака. Они неизменно были с ними, и меняли владельца по очередности, ибо тянуть спины под ними не хотелось никому. В одном, хранилось боевое снаряжение. Запасные патроны, расходники для чистки, патроны без магазинов, две гранаты, аптечка с обезболивающими и жгутами. Остальное место в рюкзаке предусматривалось для найденного на поверхности. Во втором рюкзаке были более мирные вещи. Там была еще одна аптечка, покрывало, фонарики и заглушки к ним, место для четырех пайков, иногда туда попадали и достаточно ценные вещи вроде колечек, сережек, кремов, туалетной бумаги, запасные батарейки. На всякий случай с собой у них было немного жира и спички. В основном тут были вещи, которые группа могла обменять на что-то более им нужное. Не только вещь, но и услугу. А по традиции рюкзаки нес победитель по жребию, ровно наоборот, нежели принято. Остальные два члена группы несли лишь свои вещи, пока двое везучих несли «общее».

– Увесистые. Действительно их бы не помешало облегчить перекусом.

– Вы пока что ешьте, мы, с маршрутами поработаем, обсудим. Не беспокойтесь за время, ведь у вас Я проводник, а не какой-нибудь Хая Причтичек.

– Успокоил. – Марк коротко просмеялся и шутливо хлопнул себя по колену костлявой, но все еще сильной левой рукой.

– Мы готовы – сказал Генрих, заканчивая работу над своей экипировкой, которую он ввиду своего характера проверял несколько раз. Липферт же, был готов давно. Как оказалось, из снаряжения ему нужно было нацепить разгрузку, вложить в нагрудный карман жетон штурмера, и проверить оружие, которое как оказалось, было уже приготовлено к тому, чтобы его использовать.

– Так, у нас сейчас будет время на завтрак? – Спросил Липферт у Генриха, который вытаскивал из рюкзака паек.

– Да… Фег, Марк, а вы?

– Я успею перекусить – протянул добродушно Фегелейн, хотя было видно, что он очень напряжен, чтобы думать о еде. Он всматривался в карту, что-то бормотал и водил тонким, хорошо отточенным карандашом по ней, и то и дело отвлекался на Марка, который так же тихо что-то говорил или оценивающе наклонял голову. Пока они работали над прокладыванием их будущего маршрута на белом листе бумаги, не забывая, что есть еще овраги, Генрих достал из из пайкового свертка шоколад. Большой кусок, разделенный на множество плиток мог сделать счастливым любого ребенка, но, похоже, детьми посчитали фольгеров.

Длилась эта кратковременная идиллия не так уж и долго. По крайней мере, не так долго как хотелось бы. Шоколад кончался достаточно быстро, но группа собралась быстрее. Фольгеры не успели съесть даже половины. Прикоснуться губами и вкусить этот нектар удовольствия можно было раз в месяца четыре, потому они хотя и торопились скорее выйти, шоколад ели постепенно.

– Эй, Фегелейн – Спросил Липферт, положив вилку в банку, и уставился на Проводника, который услышав, что его окликнули, поднял взгляд.

– Так, ты поешь?

– А… Я до Линигирской площади дотяну. Там мы сможем ненадолго остановиться, и у нас будет шанс отдохнуть у фольгера одного…

– Ты не будешь есть?

– Ну, у сытого человека более притупленное чутье. Марк подтвердит, это, его фраза. – Промолвил Фегелейн и обратил свой взор на старого одногрупника, который по-старчески, как в сказках, поучительно вздохнув, кивнул.

– Ну, как скажешь. Я, поел, и у тебя… хотя… – Липферт запнулся и попытался вспомнить, кто в этот раз будет должен нести рюкзак, и понял, что нести легче будет, все-таки ему, а не кому-то. Реплика, которую он хотел сказать, свернулась, а Фегелейн усмехнулся. Генрих же всю суть просчета Липферта понял, но промолчал, и посмешнее проколы, в его жизни бывали. Он решил глянуть на оружие, что досталось Липферту. Этот автомат имел имя «Motodd 19». Редкостный убийца. Режимы стрельбы, тридцать патрон добротного 7,92 на 8,22. Отдача хоть и сильная, но из-за передовой конструкции приклада беспокоит меньше. Если не считать некоторых недостатков, то этот автомат можно было назвать гением оружейной мысли, и получить его, было довольно приятным сюрпризом.

Был у этой машинки и старший брат «Motodd 20». Липферт грезил пострелять из такого, но к сожалению ручные пулеметы ставились только в перегонах и на блокпостах, а туда фольгеров отправляют только в самых крайних случаях.

– Нет, мы должны будем обогнуть рынок. Идти через него хоть и быстро, но уж точно небезопасно. Лучше будет пройти тут. – Фегелейн сказал Марку, и тыкнул в карту.

Речь шла об одной из трех Мольд`иннских торговых площадей.

Один, что был на Юго-Востоке, облюбовали добытчики и мирные жители, так же граждане интенданты из Форта Гельгера на окраине города, так и криминальный элемент, что бежал из тюрем по началу гражданской войны, смешавшись с общинами различных бедняков и мафиозных семей. Раньше там можно было найти товары со всего мира, а сейчас там лишь тени – несчастные торгаши и не менее несчастные люди. И это там, где боев почти не было.

Второй рынок был на Севере, сейчас целиком и полностью под контролем ОАМ, которые всю продукцию распределили для выдачи строго по плану, так что получить там что-либо было большой проблемой для обычного гражданского, что уж говорить о фольгерах, увидев которых там сразу берутся за оружие, хотя не стреляют.

Третий же рынок, располагался на промежутке между станциями Свободная, и Площадь Красных Флагов, в старом районе Мушт`ильд. Здесь иногда вскипали жаркие схватки. Центр города был более густо населен и, несмотря на то, что то место уже напоминало нагромождение мусора и руин, люди все еще там торговали и жили, несмотря на то, что в любой момент могли оказаться под перекрестным огнем. Жизнь в центре Мольд`инна была жестокой, и именно там фольгерам предстояло пройти, чтобы добраться до своей цели.

Через минуту фольгеры, что не были заняты бумажной работой, покинули коллег и ушли в вестибюль. В городе, было тихо, хоть и вдалеке, можно было услышать стрельбу. За столь долгое время вылазок, уже никем это, кроме Генриха, не воспринималось всерьез.

Еще через пару минут, Марк и Фегелейн перестали возиться с картой, и вышли к основным дверям вестибюля, что были немного приоткрыты. Перед тем, как выйти поисковики вдоволь напились воды из фляг, и нацепили каски.

–Ну что… в путь?!– Задал Марк риторический вопрос своей группе и убрал алюминиевую емкость на свое положенное место. Перед тем как встать у дверей, он запер тайник, и вернул на место замок с кодом, просто неприлично было бы оставлять оружейную открытой.

–Знаешь, как будто у нас недостаточно мотивации или есть выбор – Ответил Фегелейн, и собрался было выйти из вестибюля.

– Даже не поблагодарим их? – Генрих подумал оставить записку о благодарности людям Лемберга, что собирали это снаряжение для них.

– Нет, лучше не надо тратить на это время. Слишком много записок – демаскирующий фактор. – Марк сказал это Генриху, и тот, решив, что его затея была глупой, остался на своем месте у двери.

– Пора.... – Молчавший во время короткой беседы Липферт, приоткрыл двери вестибюля еще больше, и мотнул головой. Они вышли один за другим. Он же, вышел последним, закрыв за собой двери вестибюля.

Солнце резало глаза вышедшим. Долгое время, проведённое в тусклом метрополитене, заставило их потерять устойчивость к солнечному свету. Они видели свет чаще многих жителей подземного города, но первые минуты все равно непривычно неприятны. Всегда.

Глаза резало всем, но Липферт не мог терпеть дискомфорт, особенно если придётся стрелять, поэтому смотрел на бетонное покрытие перед входом в вестибюль. Было больно и неприятно, глаза жгло, но штурмер, терпел и постепенно вводил свои очи в светлую гамму цветов города. Вокруг пейзаж, не радовал. Кругом были побитые постройки, но, выглядели они относительно цело, нежели то, что предстояло им увидеть дальше. Пространство здесь, было мрачным. Следы недавней попытки штурма. Площадь, как станцию, бывало поднимали на бой с врагами. Иногда отбивали нападения Густавцев, иногда просто отстреливались от грабителей, которые от отсутствия улова около станций или из ярости кидались на охрану Легионеров. Мешки с песком, горелые остовы машин, истерзанные пулевыми отверстиями стены, небольшое количество крови, и неубранных погибших, на тела которых уже успели позариться какие-то птицы. Генрих увидев это, поежился и отвернулся. Если бы не это все, то озелененная аккуратная площадь, украшенная темно-красными флагами и по сей день, в честь траура, была бы местом, в котором хотелось бы провести время. Но не сейчас. По обломкам вместе с вредителями копошились люди, мотающие очередной день гражданской войны как последний – но все такой же никчемный. Люди здесь выживали благодаря тому что Легион и его Фольгерский Орден обеспечивали своевременное снабжение едой, водой, медикаментами – жилось все равно по-скотски, но у людей, что не оказались в зоне контроля Гарнизона, иных вариантов было немного: либо отшельничество в попытках выжить в одиночку – часто провальное, либо создание общины – что труднее но тоже часто встречалось, либо примыкание к какой-то крупной группировке, что контролирует местность около жилья. Много кто здесь выбрал именно последний путь и лишь благодаря этому спасся. Несмотря а этот разрушенный ад, полный забвенных и лишенных всего людей, местные перебивались и жили как положено. Пусть у них не было работы в привычном понимании, они искали способ сделать свою жизнь лучше, например, оказывая друг другу услуги с договорно-бартерной платой: «я тебе сапоги чиню – а ты мою семью кормишь один раз.»

–Может все-таки очки надеть? – Поинтересовался фольгер у группы, в очередной раз, прикрываясь от солнца рукой.

–Не… пока не надо, потому что лучше видеть ясно, глаза привыкнут, а вот к мозолям от этих очков привыкать я лично не собираюсь – Буркнул Марк, ясно смотрящий вперед своим старческим взором.

– Хм, ну погода конечно не ясная, но серый цвет… какой-то слишком серый – Фегелейн усмехнулся – Очки, вообще интересная затея, но если не брать в учет Кукловода… бессмысленная.

– Согласен, дополнить можно тем, что они еще и неудобные, похожие на пилотные. Их бы аэродромовским продать, было хорошо, и выручка, и от бесполезной вещи избавимся, все равно к нам никогда этот Урод не заглянет. Да и им, разве что, убийства и дезертирство прикрывать, да детей пугать, чтобы от родителей далеко не уходили. – недовольно прошипел Липферт, все-таки подняв обожжённые солнцем глаза, и внимательно осмотрел улицу. Группа, двинулась вперед в бодром темпе. Недавно вернулся патруль, и, по словам Генриха, при отчете перед Люденом, проблема с мародерами уже должна была быть решена.

Красивый карпийский известняк и искусно отделанный бетон, сменялся кирпичами… и грудами развалин, что лишь отдаленно напоминали своими руинами дома. Разрушения и пожары были не стихийные, но от былого великолепия города, что много веков был сердцем Долины Карпия, мало что осталось. Придется многое строить с самого начала и еще больше реставрировать. А чего ради столько всего было уничтожено? Город, строившийся лучшими архитекторами из самого сердца Империи, и город, что находился в самом Центре.

Уже отойдя от станции, они увидели южный жилой район, в котором обычно и происходили столкновения с Густавцами. Он торчал развалинами в небо, а идентичность зданий была стерта большим количеством пожаров и взрывов. С обеих сторон были минометы и легкие пушки, гранаты и много всего иного, взрывучего. Мольд`инн стенал в ветрах, а нагоняемые тучи должны были стать его слезами, что унесет его река – Мольда.

Поисковики шли осторожно. Недавно здесь проходил патруль, потому, тут должно быть более-менее спокойно. Среди следов недавнего боя можно было увидеть много людей со снаряжением. Они были мертвы и фольгеры не стали останавливаться.

– Обобрать…? – Повернулся Липферт к Марку

– Я не стану это все тащить. У нас есть более важная задача – бросил небрежно старик, стараясь не смотреть на молодых парней, погибших на баррикадах. Тут было немало и людей в гражданском, что взяв в руки оружие попытались добыть себе еду более легким путем. Были и социалисты, что их повели, и были повстанцы, давшие оружие. Среди них попадались и Легионеры. Что защищали местных от таких налетов. Они справились со своей задачей, но была ли эта задача частью большой цели….?

А стоила ли эта цель того, чтобы люди за нее погибали?

Попадалось несколько огневых позиций, машин далее становилось больше, появлялся риск того, что где-то там уже может заседать какой-нибудь рискованный стрелок, стащивший оружие с этого места битвы и ожидающий тех, кто станет собирать трофеи. Но группа шла быстро, ибо от их скорости зависело и выполнение их задачи. Медлить было нельзя. Когда они почти вышли на нужную им дорогу, через которую можно было почти без остановок и ориентирования добраться сначала до площади имени Линигира, а потом и до Либерты, Липферт поднял руку сжатую в кулак, присел за машину на спущенных колесах. Группа села в других местах, приготовила оружие к бою. Предохранители щелкнули, пальцы стали гладить спусковой крючок…

–Что случилось?! – Громко прошептал Марк и присел на асфальтированную дорожку возле стены здания с покосившейся крышей, затаившись за мешками с песком, что стояли тут с какого-то времени.

–В том доме кто-то есть – Липферт сказал это жестами. Группа видела этих людей в окне одного из домов немного дальше. Ощущение страха того, что им придется столкнуться с Краснознаменцами, возросло, но в то же время возымело альтернативу…

– А вот это нехорошо… – Генрих глядел в сторону того дома, где в дверном проеме увидел смотрящего по сторонам человека сомнительного вида, вооруженного длинным железным прутом.

–Вы, идите, а я останусь здесь ненадолго, потом догоню – эмоции на лице Липферта говорили группе о том, что он намерен решить проблему радикальным путем. Они увидели, как он покосился на автомат.

– Но здесь недавно был патруль, вряд ли это мародеры – напряженно прошептал Генрих

– Сейчас тут вряд ли найдешь мирных, а он выглядит как ждущий выкупа – ответил наконец на шепот словами Липферт.

– Но… а вдруг это мирные?

– Я посмотрю по ситуации.

– Понимаю, но, может, тогда сделаем это вдвоем? – Генрих глазами повторил вопрос, смотря на Марка и Фегелейна, но те отрицательно покачали головами, и мотнули головами, говоря: «на дорогу».

– Один справлюсь – Липферт поправил оружие на плече.

–Может, не будем рисковать…? – Переспросил с надеждой за очками Генрих, не желая отпускать своего одногрупника. Он беспокоился за целостность состава группы, и потому, не хотел чтобы она развалилась, даже временно.

–Недавно на станцию налетели. Сейчас тут уже есть новый налет таких ребят. Уж лучше задавить их сейчас, прежде чем они наведут сюда еще десяток, с которыми уже мы разобраться не сможем. Идите. Я догоню.

Генрих отступил и оставил Липферта. Он ощутил это через то, что взгляд не был так напряженно уставлен на него, и потому нырнул в другое укрытие и сошел с маршрута, старательно проложенного Фегелейном и Марком.

После себя Липферт оставил рюкзак с вооружением.

– Это еще зачем? – Генрих вопросительно поднял острый подборок. Очки блеснули на тусклом свете неба.

– Обуза . – Марк принял рюкзак.

– Хорошо, только смотри, не умри там. – Фегелейн ухмыльнулся. Липферт обернувшись на прощание, кивнул. Генрих смотрел ему в след, но смирился, что снова наступает момент, когда они могут погибнуть.

–Группа, отходим. Нам нужно быть подальше от места выстрелов. – После совета старика группа снялась с места и быстро скрылась в небольшом переулке и сети построек. Человек у входа в дом проводил их взглядом, а потом продолжил заниматься своими делами. Липферт пронаблюдал за тем как этот человек что-то сказал внутрь дома и скрылся в проеме. Фольгер проводил это взглядом и быстро, плавно и тихо, точно тень ведомая потоком воздуха приник к укрытию. Он чувствовал что кто-то смотрел на то место, где он сейчас стоял. В животе сжалось. Надолго. Даже расхотелось идти туда, но все же Липферт держал себя в руках. Он сосредоточился на цели и более ни о чем не думал. Опыт, которого не хватало многим штурмерам и фольгерам, нажитый в молодом возрасте… типичная картина с войны. Юноша рано становится взрослым. У войны все классы проходятся экстерном.

Чувство надзора пропало. Чутье говорило, что можно было идти дальше. Липф приподнялся, просмотрел из укрытия окна, при помощи карманного перископа – гнутой трубы с зеркалами, и понял, что теперь может идти. Встав на затекшие от напряжения ноги он метнулся к зданию, обходя фасад сбоку. Реакции не было.

– Людей или немного или они не готовы принимать гостей. И то и то мне на руку. – То, что это не гражданские Липф ощущал всем своим телом. Даже проверять не хотел. Ему будто бы все с одного взгляда было ясно.

Пока никого не было и «караул» не сменился, надо было действовать. Он стал просматривать окна со стороны закаулка, выискивая взором то, что подойдет ему лучше. И такое быстро нашлось: без рамы, без стекла – просто дыра в стене, точно зовущая внутрь всякого встречного. Он пригнулся, чтобы пройти незамеченным из других окон и тихими тренированными шагами в полуприсяди добрался до окна. Вслушался, а после перешмыгнул через него. Как он и ожидал – никого. По телу прокатилась приятная волна холода. Он вспоминал как в бедном квартале Гьера, откуда он был родом, играл он с друзьями в Сухтреф. Игру где надо было найти спрятавшегося и поймать рукой или броском чего-либо. Он был ищущим, а вокруг было много прячущихся. Он их чувствует, слышит. Когда начиналась зачистка, в начале он любил играть в эту игру, чтобы вычислить противников прежде, чем начнется заварушка.

В комнате царил бардак. Кругом мусор, сломаная в щепу мебель, окурки и стойкий запах мочи. Среди всего этого безобразия разбросаны стеклянные осколки и несколько мышеловок.

– Окно заколотить ума не хватило. Что же – подумал фольгер и медленно стал продвигаться по комнате, вслушиваясь в каждый шорох помимо своих шагов.

– Один выход, ценности нет – автомат был плавным движением очень крепкого пальца снят с предохранителя. – Воняет сигаретами. Тут кто-то курил совсем недавно.

Фольгер осторожно сделал несколько шагов к единственному проему в достаточно большой комнате, что судя по мебели и остаткам обой, когда-то была прекрасной гостиной, в которой можно было принять большую семью, в человек в 10 и им не было бы тесно за столом…

– Вот развелись у Площади… – Пронеслось в его голове с досадой. И вправду. Место, где когда-то кипела Карпийская Революция, сейчас было не совсем приятным местом, так как сюда заглядывали совсем интересные личности разных сортов. От торгашей и барыг до опасных бандитов и мародёров… Люди здесь жили под протекторатом Легиона, но на деле в большинстве своем выживали сами. Кто-то из них даже ухитрялся ходить на работу. Только платили ему как попало.

Выход вел в разветвленный коридор. По левую руку он быстро кончался дверью, а справа, появлялся в обзоре угол, откуда было видно прихожую и лестницу. Там же более-менее целая мебель и двое крепкого вида незнакомцев. Совершенно не гражданского ощущения. Рядом, в другой комнате кто-то что-то уронил и стал браниться. Чуть дальше послышался смех, а наверху не стихали шаги

– Точно пять… – Липферт затаил дыхание. Игра обещала быть непростой…

Двое мужчин были облачены в импровизированные защитные жилеты с железными пластинками, носили в основном темную одежду и были вооружены, точно кого-то ждали. Но не вооруженного.

– Арматура и труба с гвоздями. Интересно, кого же они собрались встретить…? – Липферт задержал дыхание и усмирить сердце. Оно гулко билось перед боем, но от этого тряслись руки. Обычно в такие моменты Липферт вспоминал… свою постель, кровать, рабочее место за которым мог творить, что его душе было угодно. Это вселяло в него умиротворение… а потом и бешеную ярость, с которой он мог убивать.

– Слушай, так мы за него выкуп уже неделю ждем, хотя сроку три дня давали. Смотри, к нам припрутся эти, со Школьной, и могут уже хлопнуть нас, а не мы его – его мысли прервал голос. Сердце стало биться тише, не пульсировало в ушах.

– Но если этим займемся раньше и мы, то… – в голосе плясала паршивая интонация –хлопнем и тех, кто придет отбивать. Оберем их, да как станется – отдадим в рабство кому-нибудь, и того – тройная выгода.

Фольгер было хотел спросить объяснений, но хорошо, что ему хватило чутья не подходить ко двери вместе со всей группой. Изнутри все гораздо понятнее. Только обычно, когда находятся внутри – становятся частью…

– Ты прав, выгода велика, но этот малолетка уже Кацку бьет второй раз. Прошлый раз чуть не сломал ему колено, в этот – чуть лоб не проломил ножкой от табурета. Может его грохнем все же? Мотай их бог Труда, Хоршенай, я бы такой товар не держал в руках.

– Твой вариант неплох, но маловыгодный. Риски.

– Риски стоят платы.

– Есть такие риски, что плата потом не понадобится.

– Хорошо, хорошо, философ ты наш криминальный. Не устраивай мне еще день мозголомки.

– Пусть так. Ты слышал, что тут скоро будет грязно?

– Ага, Краснознаменцы хотят схватиться с ОАМ, хотя когда было Восстание Красных Флагов рядом падали от ландверских пуль.

– Время обычно заставляет менять лагеря. Только вот, пока остальные вещи под землю переносят или уходят в другие районы, мы с этой малолеткой, чтоб ее, по указу ждем выкупа – он закурил, не смотря по сторонам, только на сигарету и на собеседника. Липф стал вскольз слушать этот разговор и вычислять, где еще есть люди. Пятеро – уже много, но еще хуже будет если он кого-то, пускай одного – прослушает.

– Знаешь, а если совсем не задастся его продать… у нас будет запас

– Честно говоря это мясо обычно у меня поперек горла встает – судя по всему сигарета начала ходить изо рта в рот.

– Но за то ляжки у того парня отличные

– И лучше чтобы их использовали и платили, а не мариновали в этой ужасной жиже. Научись готовить хоть, а то это какое-то неуважение к нашему труду.

Липферт обомлел. Поморгал глазами, немного повел головой, не веря ушам, будто бы ему показалось. Не поверил. Но разговор не мог продолжаться дальше. Наверху послышался какой-то шум, судя по крику и тонне брани, отчаянному воплю молодого голоса, Кацке досталось еще.

– Нужно вмешаться…? – По лбу побежала капля пота, дыхание стало тяжело удерживать в себе, но не тяжелее чем усмирять адреналин, бьющий по его венам. Но после сверху, по лестнице, скрипучей и отделанной паршивой дешевой древесиной кто-то стал сбегать. Бежал он точно вниз, а значит – Нужно вмешаться.

Фольгер мгновенно взял себя в руки. Поудобнее взял автомат, развернулся за угол, и моментально вскинул оружие, по слуху в ту сторону, где разговаривали эти двое. Они не успели повернуться, как с оглушительным грохотом, от которого даже у легионера со стажем в убийствах заложило уши. Винтовки шумят обычно не так долго, как автоматная очередь в замкнутом пространстве. Три пули высекли из головы говорящего сигарету вместе с мозгами. А тот, что стоял рядом с ним не успел схватиться за оружие, как его грудная клетка стала напоминать друшлак.

– Минус два.

Развернувшись, фольгер встретил подбегающего по лестнице противника. Но не порцией свинца, а уворотом. Тот бросил в него бутылку, что только что разбилась за его спиной и еще немного, ударила бы ему в лицо. Осколки убивают больше и чаще любой пули, и неважно осколки чего. Кирпича, бетона, стекла… любого цвета и формы, консистенции

Липферт развернулся, в уме посчитал патроны. Недостаточно, чтобы убить всех. Балаган и крики наверху заставил его сделать переоценку сил противника, и результат был отнюдь не самый обнадеживающий. Не заняло момента, как оружие было нацелено на противника. Нажал на тугой спуск, на котором уже как будто скользила кровь. Отдача неожиданно сильно дернула оружие, видимо он не так упер его или немного выдвинул от плеча. Одна пуля прилетела по назначению, две попали бандиту в колено и живот, третья полоснула в руку около локтя, а четвертая разбила штукатурку прямо у круглой головы этого бомжеватово урода, с кривым ртом. Но этого хватило, чтобы он перестал вынимать что-то из кармана куртки и с воплями и брызгами крови повалился на лестницу.

– Половинка. – Цинично, сухо, быстро. Рефлекс не о действиях самого себя. Рефлекс в пространство. Снова слышит шаги, даже как будто бряцание оружие, приглушает звон в ушах и эхо от рокота смертомашины в его руках. Выстрел с лестницы. Неточный, в стену, но если бы он стоял чуть правее, то получил бы пулей точно в глаз. Он ощутил горячее дыхание боеприпаса кожей лица, и тут же запал за угол, в укрытие. Несколько выстрелов по верху, будто бы он там еще стоял. Судя по звуку, бил противник уже стоя на клетке, а значит…

Фольгер пригнулся и, вдохнув высунулся из-за угла и появился ниже чем противник предполагал. Конечно реакция у того была не плохой, но как только пистолет оказался нацелен на него, он уже был решетом, истекающим кровью.

По каске ударило чем-то очень тяжелым, так что повело вперед с корточек, заставило упереться руками в пол, отпустить автомат на нагрудный ремень. В глазах все дрогнуло, а сейчас помутнело. Он не растерялся и, не дожидаясь пока его схватят, выпал вперед и толкнул ногой, с расчетом попасть в колено или берцовую кость. Но нога не настигла цели. Не повезло. Липферт ошибся

– Вашу мать.

Но выстрела не последовало, как и удара по ноге. Сначала фольгер на секунду выдохнул, а потом снова вдохнул и напрягся. Некто потянул его за ногу, подметая им пыльный и пахнущий мочой пол. Липферт развернулся и вытащил из-под автомата на разгрузке пистолет. Обнял его рукоятку пальцами и второй ногой ударил образовавшийся над ним силуэт в колено, уже точно. Тот заорал, опустился, потеряв хватку, за что и получил точно два патрона в голову.

– В рукопашной нет ответа на деянья пистолета.

Констатировав вольно придуманную поговорку, он перевернулся и сделал несколько выстрелов в сторону лестницы, на которой поднялся раненый противник, держа в руке пистолет, наконец извлеченный из куртки. Липферт промахнулся, противник тоже. Пыль от попадания в пол в нескольких сантиметрах попала в глаза, помешала прицелиться. Но сделанные два выстрела дали ему время привести зрение в порядок. Еще два. Пистолет рвался в руке как винтовка, и ведь недаром даже получил такое прозвище среди служителей правопорядка в Грознавской Империи. Теперь он служил не только правосудию, хотя и свою функцию исполнял верно. Глаза удалось открыть снова и сделать еще два выстрела, быстрее, чем тот успеет прийти в себя и ответить снова. Одна прошла мимо, а вторая с глухим шлепком и свистом проломила ему грудину. Он мгновенно замер, и без того мерзкая физиономия исказилась, а потом наступила смерть. Грузное тело бахнуло о пол клетки и покатилось по ступенькам.

Липферт прислушался, посмотрел по сторонам, проверил, сколько в автомате патрон.

– На вес мало. Нужно быть готовым – Вытащил магазин, перевернул, сунул в разгрузку. Достал новый, зарядил, приготовил затвор, пригнулся, пошел вперед. Пробежал по коридору, поднялся по ступенькам. Сделал контрольный в упавшего, чтобы тот аналогично не взял оружия.

– Четверо. По шуму их где-то 7.

Развернулся на месте, глянул в коридор. Никого. Липферт вдохнул, повел опытным глазом по дверям и стал слушать. Ничего, но чутье говорило, что их там много. Пожал плечами, коротко провел пальцами по носу и убрал ресницу упавшую в глаз. Все еще следил за обстановкой. Громко ударил по ступеньке, имитируя грубое и быстрое передвижение, но на эту ошибку никто не клюнул.

– Пусть эти ренегаты в бою не самые опытные, но на такое повестись они не смогут. Стоило ожидать.

Сделав очередной вдох, легионер сделал несколько шагов по ступенькам, почти безшумно скользя своим силуэтом среди серых потрескавшихся стен. Автомат был готов в любой момент расстрелять что угодно, стоило бы ему двинуться в проеме. Он глянул в тот, что был справа, напряг слух. Может быть там кто-то есть… Нет. После он повернул ствол к левому, сделал шаг внутрь, проверяя сектором, как вдруг за ствол уцепилась толстая и крепкая рука.

– Не угадал. Падла.

Быстро выхватив пистолет он запрыгнул в комнату и тут же заблокировал удар ножа. Высокий, гораздо больше Липферта мужчина напирал на него всем весом, стремясь толкнуть в стену, сломать хватку руки и заколоть его в шею, как колют свиней на бойне. Фольгер не удивился, но от этого было мало толку. Удерживать такую большую мощь он не смог бы долго.

– Сдохни!!! – Надрываясь, бурлил голос этого детины, пока он смотрел в голубые глаза Липферта и удивлялся, как такой молодой парень может с таким спокойствием смотреть смерти в глаза. Липферт тоже иногда задавался этим вопросом, но отвечать на него он должен будет не сейчас.

– Я пока – стиснув зубы процедил Липф – не собираюсь. Благодарю за совет.

Фольгер вытянул руку, завел пистолет дальше, от чего нож скользил по локтю и грозился поразить его не в шею, а в печень, что не менее смертельно. Подался вперед, уходя от этого удара. Другой рукой он отпустил оружие и что было мочи, ударил своего врага в печень. Пальцы хрустнули о ребра, было больнее фольгеру, чем ему, но Липферт двинулся вперед, отходя от стены. Но натиск на этот раз ушиб его так, что воздух выбился из легких. Фольгер пытаясь снова его захватить уклонился от удара, и ткнул пистолетом врагу в другой бок. Выстрел, приглушенный телом, второй, третий. Щелчок – патроны кончились. Лицо врага искажено болью и яростью. Он неожиданно перебросил нож в другую руку и ударил в сторону шеи. Липф едва успел поймать его и удержать от прикосновения к нему. Второй рукой тот схватил фольгера за каску и как мог приложил его о стену. Пусть опять в глазах у фольгера поплыло, но руки лишь немного потеряли в крепости. Пистолет повис на спусковом крючке, пока ладонь снова не сомкнула его, а другая рука удерживала нож.

Хлопок. Неприятное ощущение на колене. Легионер применил свой последний козырь и ударил своего врага в пах свободным коленом. Теперь дыхание сперло и у этого великана. Три пули, одна из них на вылет плюс удар в пах – и он все еще стоит на ногах. Фольгер ощутил свободу в действиях, толкнул его от себя. Поднял автомат, как едва не лишился головы. По автомату со всей возможной силой приложился арматурный клинок. Оставил выщерблину. Теперь ему надо было иметь дело с двумя. Второй был тоже ростом выше, но телосложением не выдался, так еще и возрастом постарше Марка.

– И озадачило же вас у Легиона поселится, мрази!? – Крикнул на них с неясной интонацией Липф и, уходя от атаки арматурного клинка, пропустил старика в комнату, припечатал его к стене оружием и ударил коленом в бок, потом рукой по виску. Сзади подтянулся гигант и оттянул его, сорвав каску ударом клинка, порезал ухо и затылок. Зашипев от боли фольгер разорвал дистанцию и надавил на спуск автомата. Машина смерти заговорила снова, и теперь великан уже не встанет. Но стоило фольгеру переключиться на старика с арматурой, как автомат заклинило. Удар прошел не без последствий. Липферт отбросил оружие и увернулся от очередной рубящей атаки, ушел в бок, пнул того в бедро, надеясь выбить из равновесия. Выщелкнул магазин из пистолета, стал перезаряжаться, маневром выигрывая время. Следующий удар был нанесен с выпадом. Проведя мимо себя руку, с клинком, в какой-то момент взявшись за него и порезав ладонь, он приблизился к своему противнику. Тот боднул его в лоб, схватил за ствол пистолета и начал выворачивать кисть. Липферт из последних сил вырвал кисть, но потерял невставленный магазин. Оружие упало на пол. Легионер толкнул и своего противника, и на отходе вырвал из его кисти увесистый брус наточенной строительной арматуры, тоже швырнул на пол. Первым проатаковал враг, пользуясь тем, что Липф дезориентирован, но это вернулось ему боком. Фольгер нырнул под удар, точно вода перетек ему за спину и, схватив за живот, попытался бросить на прогиб, но каннибал успел отреагировать, подогнул ноги, махнул локтем, разворачиваясь в объятиях. Не желая держать рядом с собой его близко и чувствуя, что силы его покидают, Липф оттолкнул его в другой конец комнаты и упал за оружием. Трясущиеся руки не слушались, время казалось невероятно долгим. А сердце билось на пике своих возможностей. Но магазин лег точно в паз, с наклона. Затвор был передернут и на нем. В этот момент он уже подбегал с поднятой «шпагой», как его тело оказалось нашпиговано свинцом. Попятившись, тот рухнул на пол рядом со своим расстрелянным союзником.

– Шесть.

Липферт поднял оружие с пола, пытаясь перевести дух, и хмуря брови, как будто бы это могло снизить болевые ощущения, от которых гудела голова. На нее он нахлабучил каску с порванной лямкой, перетянул ее заново, не смог застегнуть и оставил висеть. Плетясь и щурясь, он вышел из коридора и направился в комнату, из которой изначально слышал крик. Подошел, прислушался. Услышал несколько шагов, неодобрительное, гневное мычание… Липф приготовился, взял себя в руки и вошел. Никого перед ним не было. Перед глазами была кухня и отопительная. Пыльная плитка, дряхлый стол, заляпанный кровью и хранящий на себе мясо и ливер, неизвестного происхождения. Тут точно кто-то был, но сейчас его не было видно. Сделав несколько шагов он увидел за столом, прицепленного наручниками парня, избитого и измученного чуть ли не до полусмерти побоями. Он увидел Липферта, закричал и показал глазами назад. Фольгер уже понял, о чем тот хотел оповестить. Поднял пистолет, выстрелил, даже не оборачиваясь. Угадал, по одним лишь красивым глазам, ибо во рту у парня был тряпочный кляп. Тело с грохотом брякнулось на утварь у тумбочки. Оттуда посыпались ножи, посуда, приборы. Бой был окончен.

– Семь.

Липферт расслабился, повел плечами и смачно выругался, убрав пистолет в кобуру. Снял автоматный клин, вытащил магазин, заменил на новый. Покачнулся и сел за стол, несмотря на то что аппетит его ассортимент отшибал напрочь. Было не так важно. Есть Липферт не собирался. Избитый молодой человек смотрел на него с опаской и паникой. Но увидев, что фольгер не делает никаких враждебных движений более, тот успокоился и стал смотреть лишь с недоверием.

– Ты кто такой? – Переведя дух, низким и хриплым голосом задал вопрос Липферт. Мальчишка не ответил. – Что ты тут забыл? – Во взгляде парня начал чувствоваться страх. Липферт осознал и легко шлепнул себя по лбу. У пленника был кляп во рту и рассказать что-то он не смог бы. Лишь промычать, но азбуку частот фольгер не знал. Поднялся кое-как со стула, подошел и вытянул кляп изо рта своего нового друга. Он сомневался, что услышав бойню в доме, группа бы осталась на месте. Здесь ее нет, а значит они ушли. Задача была важнее. Липферт мыслил так и значит ему надо было привыкать к компании этого школьника, пусть он еще даже не знает его имени.

– Говори – потребовал он, вытащив кляп из его рта. В ответ тот на него закричал, так громко и так сильно, что фольгер снова прикрыл тому рот тряпкой – Не так громко говори. Парень послушался, кивнул: «отпусти». Фольгер послушался, убрал грязную обслюнявлену тряпку и бросил ее на пол.

– Для начала я бы хотел услышать благодарность. Потому что из-за тебя мне пришлось бросить свою группу без главного оружия и потеряться без ее поддержки. Теперь говори.

– Благодарю. Я… вижу, что вы

– Можешь на ты

– Ты из… Легиона.

– Да. Можешь потом передать благодарность и им. Как тебя звать?

– Может, сначала снимешь с меня наручники? – Парень посмотрел заискивающе, с вопрошением, припоминая уже один казус с кляпом

– Они не мешают тебе говорить, так что выкладывай. Все равно я тебя не трону. А если трону, то не так, как они. Тронуть меня в ответ не получится.

– Галлюцинация какая-то… меня зовут Ганс. Я ученик школы Мельтхеля. Когда в этот район перестали поступать поставки с Либерты, мы не смогли покупать у них что-то. Тут появилось много бандитов, что стали отнимать и малоимущих все…

– А школа ваша была прямо незащищенным кладом всяких припасов.

– Ага, и когда это случилось, я стоял в карауле. Кто-то из них ударил меня по голове, скрутил и вырубил. Очнулся тут. Оказалось, что они какие-то каннибалы… и хотели за меня выкуп. Мне пришлось такое пережить…

– Понимаю, что уж лучше бы у меня не было пунктика на женщин, стариков и детей?

– Да

– Очень жаль тебя, но если так все происходит, то я должен нести за тебя ответственность. Я ведь тебя спас. До школы ты сам не доберешься, в Легион просто так не попасть, а мне разворачиваться нельзя. Нам придется прошвырнуться вместе и догнать группу.

– Они наверняка ушли в сторону площади Линигира…

– Откуда ты знаешь?

– Я был уверен, что вы идете в сторону Либерты.

– Обзавелся умником, – Фольгер загнул палец – потерял группу, – другой – истрепал весь боекомплект, – третий – и теперь мне придется все это наверстывать! Вот это начало пути!

Глава III: Непредвиденные обстоятельства

-Ну что, снарядим тебя и в дорогу? – Поинтересовался Липферт у юного заключенного, который постепенно приходил в себя и растирал руки, которые, наконец, были освобождены от веревок, что стягивали их на протяжении долгих дней. Липферт тоже не чувствовал себя шибко хорошо, но в прочем, расслабляться ему было нельзя. Силы, в пусть и измотанном, но молодом теле было много, как и дури, что силе эквивалентна кратно.

–А что, разве я достоин снаряжения, если сдался в плен этим головорезам?– задал вопрос Ганс – наш учитель такого не одобрял.

–Достоин, да кто в одиночку, ну или вдвоем, шкетами, сможет выдержать нападение семи вооружённых бандитов? Тебе нужно снаряжение, иначе на улице ты долго не протянешь… так что бери. Хорошо, что я решил осмотреть этот дом – Липферт дал Гансу свой пистолет, который должен был использовать по табелю – хорошее оружие, а к хорошему оружию нужны патроны, которыми фольгер спасенного снабдил не без осторожности.

–А чем тебе не угодил этот пистолет? – спросил Ганс показывая рукой на инструмент бесхозно лежащий на столе рядом с ним. Липферт его сразу не заметил, но тут же пришел к выводу, что лучше бы Ганс на него не показывал. Это был уродливый, слепленный из каких-то трубок и изоленты самопальный пустопород, более напоминающий зажигалку, да и та бы, была бы более внушительной в своем виде, чем это, несомненно, жалкое подобие огнестрельного оружия.

–Ты думаешь, что он выстрелит? Этот пистолет? – Липферт посмеялся, и было отчего. Этим пистолетом можно было только школьников младших классов пугать, а если попадется кто-то сообразительный, то с хохота кого-то схватит удар. В прочем оружие в этом случае может быть даже эффективно. Только им не защитишься от того, у кого настоящие зажигалки.

–Ты хоть сам зарядить его сможешь? – все еще ухмыляясь, спросил Липферт, оглядывая своего будущего спутника.

–Смогу, не волнуйся. – Ответил Ганс и стал щупать оружие, которое ему "подарил" Липферт. Стоило ему найти магазин, так и начался ритуал зарядки. Делал это Ганс со вкусом, и деликатно, словно играя на каком-то музыкальном инструменте, он аккуратно надавливал на очередной патрон, который с характерным щелчком вслед за своим собратом входил в коробчатый магазин оружия.

–А он хорош! Ведь недаром недавно перед войной в школьную программу включили урок подготовки к военной службе. – С похвалой подумал Липферт, наблюдая за этим процессом. Потом осекся. Детей же не должны учить воевать. Но разве сейчас это играет плохую роль?

–Эй, Парень, а из какой школы тебя забрали?– Этот вопрос Липферта подтолкнуло задать обычное человеческое любопытство.

–Меня забрали из Мельтхеля школы… она здесь… неподалёку. Она знаешь… за Линигирской площадью, на улице с таким же названием.

– И как тебе учителя?

– Не самые хорошие, но их можно понять.

– Я в свое время тоже не понимал вредных учителей, а на самом деле они не могли понять глупого ученика. Что уж там, самого себя объяснить я бы не смог, в свои-то годы – в голове пошерстели, точно осенние листья гонимые ветром, воспоминания. Если уж о них говорить, то пусть это будет пока что в тихой обстановке.

– И это верно – умными, но неопытными глазами Ганс изучал пистолет

– Помню, когда учился в своей школе, думал что мои преподаватели деспоты, а на деле – хорошие люди были… Только понять это надо было тогда, а не 10 с лишним лет спустя.

– А что было?

– Емко да кратко говорю: Был я в 7 классе, и была у нас фрау Брюк. Страшная женщина. Срывалась на нас как на дураков, а мы еще как дети ничего не говорили да только плакались. А я возьми…

–И…? – Ганс все еще крутил пистолет в руках, пока Липферт не обращал на него внимания. Опасно наклонял ствол к себе, смотрел в него, всячески пытаясь понять принцип работы этой конструкции на деле, а не в теории

– И смешай красный фосфор с бертолетовой солью – Липферт направился вниз, Ганс, все еще вертя оружие направился следом

– Где взял? – щелкнув предохранителем, решил спросить парень

– У нас был доступ в школьную лабораторию, а так как школа большая и оснащение было добротное, моего маленького хищения никто не обнаружил.

– И что ты потом сделал?

– Смешав это, я насыпал взрывчатку в переплет журнала

– Зачем? – Он остановился, ударив каблуком по ступеньке от недоумения.

– Она постоянно била им по столу, хлопала от недовольства. Я решил поглумиться над этой ее привычкой – Липф коротко обернулся, усмехнулся и, пнув тело, что лежало на лестничной клетке, ушел вниз

– Ну и интересное же было, наверное… – Приметил собеседник следы расправы над его похитителями.

– Когда она опять отчитывала половину класса после контрольной по геометрии, с которой у всего класса были не самые хорошие отношения, прописывала оценки, точно упражняясь в чистописании. Обычно она заканчивала выставлять оценки и бахала журналом так, что ребята на первой парте глохли, будто там с пушки стреляют. В этот раз бахнуло по-настоящему – Липферт сошел со ступенек и усмехнулся, больше грустно, чем радостно

– Насколько сильно?

– Без излишеств. Вонь, дым, белые лебеди с пятнами, то есть, горелая бумага – с этим он сделал волнообразные движения руками, изображая падающие листки.

– И что с тобой сделали?

– Ну, что-что, никто не знал, что это был я. Можно было бы предположить. Простая дедукция привела бы ко мне и так, но была и более обидная вещь.

– Какая?

– Тихоня нашего класса, Натали Прёк, просто взяла и сдала меня с потрохами. Никто бы не сказал, а она взяла и сделала это, давясь от удовольствия – Липферт тихонько сжал шарф пальцами.

– Ну и мерзость. Я, конечно, понимаю, что доносить такие вещи стоит в крайних случаях, но она разве не думала о том, что… ты ее одноклассник, член коллектива?

– Может и думала, но кто знает? Может хорошее мнение учителей оказалось важнее. После этого никто с ней не общался по-хорошему. Боялись довериться, а меня засыпали вопросами, мол, как я этого добился. Пусть меня отчитали, а ее похвалили, но потом меня уважали, а ее – нет.

– Цена стукачества – Ганс потянул за затвор пистолета. Тот щелкнул.

– Но она отучилась и с всеобщим уважением устроилась на должность аспиранта, но где-то там, в Краснославии, а не здесь. А я, такой важный, красавчик просто остался здесь. Жизнь любит менять черное на белое, и до конца никогда не разберешься, в какой цвет на самом деле окрашено то или иное событие – закончив свою лекцию, подытожил Липф. – Но есть здесь и еще один урок.

– Какой? – Поднял густые брови Ганс, смотря на угрюмого и потрепанного фольгера, которому не находясь в таком положении, побоялся бы сказать хотя бы одно слово.

– Не стоит кому-либо доверять. Даже те, кто вроде с тобой на одной стороне, могут от тебя отвернуться. Можешь быть уверен, причины найдутся

– Рифма?

– Может быть.

Руки тряслись. Да, если фольгер на вид казался непробиваемым и говорил спокойно даже после того как устроил откровенную зачистку здания, проштурмовав каждое помещение в одиночку, это не говорило о том, что он не переживает. Он долго смотрел на недовязанный шарф с красными вкраплениями чего бы то ни было. О чем-то долго думал, не обращая никакого внимания на Ганса.

Когда Липферт вышел из размышлений то заметил, что Ганс осматривает оружие со всех ракурсов дергает маленькие переключатели, играется с магазином, одним словом болтает и занимается чем попало, вдобавок рискуя всадить пулю или в него или в себя.

–Ганс, зачем ты оружие мучаешь? Заряди, спрячь в ремень и пошли! Мы теряем время, которое терять категорически нельзя. – Приказал Липферт и направился к двери. Некая расслабленность беседы на школьную тематику слетела и сменилась ритмичной тактичностью.

–Хорошо, хорошо! – Повторившись, с небольшим раздражением от такой резкой смены атмосферы, заново помещая магазин в пистолет, стараясь выйти в ту же дверь, что и Липферт. Но неожиданно он ударился прямо ему в спину. Он обернулся, нахмурил брови и стал говорить, загибая пальцы.

–Так, правила… Первое: иди по бок от меня, так обзор будет лучше. Второе: Оружие, сними с предохранителя, когда держишь в руках – встретив непонимание он решил пояснить – Так выше шанс того, что если начнётся внезапная перестрелка, ты сможешь быстрее отреагировать и будет больше шансов выжить и не получить травм. Третье: если видишь что-то занимательное – Не лезь сам, а говори мне. Держи меня в курсе, будто бы ты – моя вторая пара глаз. Четвертое: будь послушен как мои руки и ноги. Если я скажу прыгать из окна второго этажа – прыгаем, если говорю плыть через реку, то…?

– Плывем – закончил фразу Ганс и увидев то как Липферт с кивком поджал вперед губы с ухмылкой, ухмыльнулся тоже

– А ты сообразительный – с небольшой долей сарказма ответил фольгер, и улыбка спала с лица юнца.

Тот открыл двери, и они вышли. На улице светило солнце, погода была облачной, по прогнозам Шпрекмана, метеоролога из местной станции, погода на этой неделе должна заметно ухудшиться и должны пойти дожди, которые будут лить в течение последних дней Августа и первую декаду Сентября.

Липферт глянул на часы, которые ему подарил Марк.

–Так… Сейчас на часах 8:28… надо бы поторопиться, до "Либерты" путь долгий… а быть там надо уже к обеду! – Опешил фольгер, вжавшись в стенку спиной. Выглянув на улицу, по которой, скорее всего и двинулась группа. Липферт увидел печальную, но каноничную для разрушенного войной города картину: облезлые и сгоревшие дома, местами разбитая попаданиями мин дорога, небо застланное дымом от пожаров вдалеке. Здесь на дороге так же стояли рядами автомобили, по бокам пронизанные огромным количеством пулевых отверстий, рядом с ними могли попасться мешки с песком, а где-то стоял уже опустевший авторефрижератор, что застыл на долгое время посреди улицы Восстания.

–Липферт,!– Тихо и мягко спросил Ганс у своего спасителя.

– Что? – Окликнутый перевел внимание.

– А может, попробуем двигаться обходными путями, а не напрямки? – Предложил Ганс, Липферт в ответ на это рассмеялся. Когда Липферт прекратил, Ганс почувствовал обиду, ведь он не понимал насколько его предложение логично, но нереализуемо

– Нет. Без карты, я могу идти только по этой дороге. Я, плоховато ориентируюсь на этой местности. – оскалился Липферт, уже жалея, что оставил рюкзак своим одногрупникам, которых он уже не знал где искать.

– Вы правы. Без карты идти, довольно плохая затея – произнёс Ганс, ускоряя ход по улице.

–Вот теперь я доволен. Только иди, осматривая всё вокруг. Мало ли что нам попадётся.– напомнил Липферт. Ганс шел, почти тершись плечом о фасады, как вдруг остановился.

–Тут, бумажка лежит, опаленная. Почитай, а вдруг тут что-то интересное написано.

–Я говорил быть моими вторыми глазами. Они на такую мелочь внимания не обращают. Боюсь представить, если бы мы прошли мимо почтового отделения.

– Но мало ли! – Ганс нахмурился, наклонил голову как бык. Липферт усмехнулся и легким движением руки вырвал бумажку из рук спутника.

– Рутенский. Не удивлен. Тут таких много – Липф нырнул глазами в текст, хмуро и часто оглядываясь стал штудировать. Небольшие познания у него имелись. На том жизненном уровне что читать и понимать можешь, а ответить – нет.

Пока Липферт был занят чтением, Ганс весьма быстро, легко и очень находчиво нырнул в дом неподалеку, около которого и нашлась эта самая бумажка.

– Мама. Я устроился тут почти на славу.

Надеюсь, что у вас в Халии при Старограде Левинском все хорошо. Вокруг начинает твориться самый страшный сон. Не хочу тут оставаться. Пусть я и пустил в местном университете корни, мне лучше уехать. Слышал, что в Вингии тоже начался конфликт. Будьте осторожны. Если что – езжайте что есть сил к Пальке и в Рутению. Поцелуй Мару, деньги приложу в письме. Безгранично люблю вас. Толь.

-А ведь не обошлось без конфликта, – сложил бумагу в пальцах фольгер – интересно конечно, что же стало с ним по итогу.

– Не знаю. Дома тел нет – неожиданно возник Ганс рядом с ним.

– Будешь меня так пугать – застрелю.

– Постараюсь так больше не делать.

– Потом постараться не получится.

– Хорошо… так… в доме тел нет, крови много, все вверх дном, но парочку интересных вещей я все же собрал.

– Я надеюсь, что он жив. Всегда нужно верить, что твое паршивое завтра, будет менее паршивым, чем раздражающее сегодня, или провальное вчера. – Произнес старую пословицу Липферт и вышел из подворотни.

Компаньоны стихли. На улице послышалось несколько выстрелов, возможно, что-то случилось. Они были совсем рядом, и были произведены из чего-то явно неприятно большого.

– Кажется, это за нами – тихо прошипел Липферт и, сперва, ускорил ход, а потом и вовсе побежал в сторону проулков домов, в которых ранее не хотел появляться, из-за риска потеряться. Да, перемещаться по забитым и разрушенным улочкам было тяжело и неприятно, но они постепенно пробирались все дальше, чувствуя нарастающий гул, который издавали моторы бронемашин.

После небольшой перебежки по подворотням и освобожденных от заборов двориков, фольгер и подросток выбрались к дороге. Гул машин стих, снова застрекотало оружие. Можно было сказать, что это бронемашина и какой-то крупный отряд, не маленькая группа, как обычно ходят фольгеры. Все говорило о беде. Большой. И страшной. Пусть и казалось, что это лишь разборка где-то недалеко, но оттуда веяло сквозняком погибели. Липферт чувствовал, что перед большой битвой воздух пахнет по-другому. Это заставило его и без того напряженное сердце колотится еще сильнее в молодой груди. Ганс его беспокойство разделял по-своему: прятался за его спиной и тыкал пистолетом во все окна. В них фольгер чувствовал жизнь. Он знал, что там живут люди. И понимал, что они чувствуют то же, что и он. Потому Гансу не суждено увидеть кого-либо.

– Кажется, что у кого-то проблемы. – Крякнул саркастично фольгер и быстрыми шагами запружинил вдоль улицы. Никого там не было. Она, шла на запад, об этом свидетельствовало еще не поднявшееся до пика солнце.

– Ох, так мы, услышав шум, побежали на Юг. – Невесело проговорил Липф, понимая, что сейчас их маршрут увеличился в длину, и естественно увеличилось время, которое они затратят на этот путь, и увеличился шанс того, что, по дороге они встретят крайне нежелательных личностей.

– В общем… ситуация у нас плоха и сейчас нам надо ее исправлять. Мы ушли на Юг, но и здесь наши люди топтали тропы. – Фольг завел успокаивающую браваду, для себя – точно, для Ганса – вряд ли.

– Надеюсь что ничего страшного… – Пролепетал юный спутник легионера.

– Страшного, конечно тут не мало, но нам надо идти. Тут недалеко есть этажка, где часто восседает Стрелок. Не люблю таких, как никто не любит… потому будь осторожнее, и не суйся никуда. Помни, что я тебе говорил.

– Хорошо.

– Знаешь Ганс, а меня радует, что мы встретились. – Неожиданно произнес холодный Липф, словно потеплев.

– Я тоже,

– Просто я не помню когда так в последний раз напугано бегал с кем-то в паре – Липферт коротко хихикнул и пошел вперед, по направлению своего слепого маршрута. Спутник же его, аналогично слепому котенку, поплелся за ним. Лабиринты жизни были покинуты, теперь под ногами фольгеров не шуршало крошево живых переулков, с эхом стен, а немо цокало под каблуками обуви мощеная дорожка.

– А ее недавно, отремонтировали… – раздосадовался Липф, пиная отколотый от полотна камень.

– Похоже, что они выбрали для этого неудачное время – через голос парня чадило иронией.

– И вправду. Можешь выйти. Тут мертвая земля. Снова.

Взгляды сгоревших окон простреливали улицу во все стороны. Изможденные огнем фасады наклонились вперед, изгорели прекрасные молодые липы и небольшие вязы, которыми был усажен весь город.

– Чистая от противников земля? – Ганс явно не ощущал себя в безопасности. В прочем, ощущать себя в безопасности может только тот, кто находится далеко за пределами Грознавской Империи.

– Я сам в это не верю, но, как оказывается, есть и чистые улицы. Как правило, на них очень жарко и пыльно – с мрачным видом, но намеком на юмор ответил Липф.

– Ну да. На мертвых улицах живых не водится. – Ганс пожал плечами.

– Да ты, капитан очевидность.

– Почему капитан?

– Хорошо. Лейтнант. – В ответ на поправку Липферта, Ганс замолчал. Дома пролистывались мимо них как страницы медицинского справочника. С увечьями, без сочувствия. Просто картинка, за которой на самом деле стоит огромная трагедия. Дома может быть и построят заново. Липферт в это верил. Но вернется ли кто-то жить в них?…

– Вот и перекресток… – Липферт остановился. Как вкопанный, взялся за автомат покрепче, принюхался, прислушался, осмотрелся. Чутье кричало тревогой. Вокруг было много людей, но точно так же сокрытых от взора, как и он с Гансом, вжавшиеся, точно хамелеоны в стену со своей одеждой серых тонов.

На углу, лежал убитый человек. Пуля сразила его в голову, и, кажется, стреляли оттуда, где стояла уцелевшая пятиэтажка. Жизнь тут точно была. Где-то в окне мелькнул неуловимый силуэт, во двориках можно было услышать шум, иногда даже детей или зазывал. Это контрастировало с трупом, что лежал от них лишь в паре шагов. Скоро все стихнет. Уже сейчас этот гомон становится гораздо тише. Люди прячутся и свое господство уступают оружию. Как часто и бывает в мире.

–Похоже, что этот парень не знал, что проходить в таких местах бегом не самая лучшая затея. – Липферт прислонился спиной к углу и подошел поближе, осторожно перебирая стопами.

– Мерзость… кровь еще не засхола.

– Да ты медик.

– В школе учат

– Выживать там не учат. Потому что надеются, что с поданными знаниями это не пригодится…

Вид был печальный, серая, битая снарядами улица Иэми – большой ивы, пересекала с улицей Карлова Тэльста – физико-химика из Мольд`инна. На перекрестке было не так много машин. Но все здесь было сплошным пепелищем. Бывшая линия фронта Январской Бойни. Короткой операции, в ходе которой Густавцы, убежденные революционеры и социалисты, враги Кайзера, хотели разгромить всех, кто не примкнул к Гарнизону. То, что здесь еще не развивается черное знамя с красной звездой, говорит о том, что операция мягко говоря провалилась. Как и красота этого пересечения. Война не жалеет людей, что ей дело до какой-то архитектуры. Ее она сметет и не заметит, и то, что переживало целые поколения окажется попросту превращено в руины за один час, нажатием одного пальца.

–Буду осторожнее… – школьник обошел фольгера и держа пистолет на согнутых руках, вышел вперед. – Интересная задачка. – задумчиво проконстатировал он, с таким видом, от которого Фегелейн бы засмеялся. У Липферта же возникало желание дать ему подзатыльник, но у парня были и так мозги отбиты теми каннибалами. Липферт пожалел. И за это был награжден идеей.

– Идея. Я излагаю, а ты

– Слушаешь.

Пусть фольгер и проклинал все на свете за то что оставил все боевые вещи группе, у него появилась альтернатива.

– С радостью слушаю. У меня идей нет. – Голос Ганса, а точнее его интонация, раздражали фольгера, но он осознавал, бессмысленность этой злобы. Сосредоточился. Собрался говорить много и сразу, но выдавить из себя смог лишь…:

– Каска. – Липф снял с головы поврежденный защитный элемент, плавным движением насадил его на точеную арматурину, ненароком взятую у одного из убийц, державших Ганса на коротком «поводке».

– Я бы не додумался – Ганс повел пистолетом, от чего Липферт едва не ударил того по голове, с криком Людена: «Тупые идиоты!!! Техника безопасности!!! Или настолько тупые, что не слышали?!»

– Он у тебя хоть на предохранителе был? – Все же выдохнув решил спросить фольгер. Он глянул на спусковой крючок и подавленно вздохнул. Нет.

– Нет. – Ганс чуть было не рассмеялся от нелепости ситуации, но серьезное лицо Липферта, пусть и молодое, но уже весьма потрепанное жизнью, смех убирало сразу.

– Повезло тебе, что он разряжен… – Липферт, размялся и, прижав одной рукой автомат себе к плечу, второй, свободой рукой стал вытягивать каску. Медленно, осторожно, под углом, чтобы даже умный клюнул. И как оказалось, чутье не подвело фольгера снова. Запах смерти и одна улика привели его к разоблачению позиции стрелка, а значит – его наказанию

– Вот теперь тебе и вазелин на булках. – Не ругаясь матом при подростке, фольгер вывалился из-за укрытия и зажал спуск. Яркими вспышками, невероятно громким громом пуль автомат легионера ответил на деликатный выстрел в каску. Если бы она была на его голове, то если бы ему не проломило череп, то уж точно свернуло шею. Пули залетали в окна, крошили красиво отделанные стены, как и десятки других стрелков и минометчиков до него. Ганс, не слушая Липферта, показался рядом и хаотично запалил по окнам, в которые палил его старший.

Резкий ответ из одного окна заставил фольгера по привычке спрятаться за стеной. Вовремя. Еще меньше секунды и вместо каски на арматуре оказалась бы его голова. Ганса же Липферту пришлось одернуть, ибо тот так же отреагировать на другого стрелка, что таился совсем рядом, не сможет.

– Дерьмо!

– Как некультурно – пронеслось в голове фольгера, но озвучить он не захотел. Не об этом сейчас все мысли были. Сейчас он собирался совершить обман. Гениальные идеи слишком часто настигали его, и теперь он не был быстрее.

– Затравка. – Точно играя в хлаггу, и просчитывая ходы свои и ходы противника, он выпал из-за угла, полоснул очередью в сторону говорящих окон, заставил их выстрелить. Снова мимо, но если не повезет, то следующая пара выстрелов точно сразит его через угол. Они уже догадались о том, как он стоит относительно угла, ибо каждая пуля все ближе и ближе к цели. После очередной выпад и уже решительный удар по спусковому крючку. Не давая высунуться он стал крошить те два окна по очереди и один раз, все-таки вместо лязга рикошета или хлопка о стену или стекло, он услышал свист попадания в плоть. Второго выстрела не последовало. Стало слышно крики. На лицо фольгера вползла улыбка. Попал. Быстро, ловко обходя преграды пепелища перекрестка, он вытащил из разгрузки гранату. Выстрел одиночной винтовки. Задел железный лист рядом. Второй пробил мешок с песком, когда Липферта уже не было там. Под ноги стрелка упал железный цилиндрик. Грандиозный взрыв выплеснул из окна огромный шквал осколков, пыли, крови. Мелкие песчинки попадали фольгеру на голову, но он уже не переживал. Враг был побежден.

– Победа – повернулся он к Гансу.

Раздался противный скрежет, и Липферт быстро прыгнул через пепелище обратно. Точно дикий кот. Перебежав почти половину, он услышал, как вибрирует земля. Созвучно с ударом одинок мины. Шелест, бряцание, перебив кирпичей и запах старой постройки. Неприятный не только от старинных материалов, но и от осознания… мир потерял часть самого себя. Снова. Так еще и от твоих же рук.

Ганс и Липферт завалились в небольшую воронку, пересекли ее, прошли мимо машин, иногда перепрыгивая их. Его вело чутье. Оно его не подвело сейчас, не подведет и позже. Сейчас оно велело отдохнуть и идти вперед, как будто ничего не было. Желательно очень быстро, потому что это что-то все же было.

– Вот и все. Спеклись

– Жестоко и очень…. Точно.

– Фольгеры-штурмовики иначе не умеют – иногда не так плохо похвалиться собой, особенно когда есть за что.

– Вот и все. – Липферт развел руками, и вышел. Почувствовалась свобода и раскованность, чувство безопасности… но фольгер быстро напрягся, и отдал себя инстинкту добытчика, по воле которого, мозг не отвлекается, а концентрируется на окружающей среде и на четком, и плавном управлении мышцами тела.

Вынув обойму, Липферт понял, что патронов в магазине уже нет. Пустой магазин он положил в разгрузку и достал новый, Перезарядил.

– Хорошо сработали. – Сказал Ганс, выходя следом.

– Как по лезвию ножа. – Сострил Липферт, и продолжил их путь.

–Вашу Мантию ободрать! А порой внимательность спасает жизни!-Ганс снял с груди сумку, в которую попала пуля, и прошла на вылет. Он остановил Липферта, решив показать ему свое везение.

–Повезло. А что у тебя там было?

–Консервные банки две, Упаковка печенья, расчёска, и две книжки.

–Богатенько, для одного дома, ты, кстати, где это нашел?

– Пока ты с бумажкой сидел, я быстро в дом заскочил, вытащил то, что недалеко было, и собрал, да еще и вещи у меня в сумке до этого были

–Но там наверняка есть что-то получше, уверен. Нас не должно волновать, что там ещё есть, у нас задание. Думаю, его стоило бы отметить хоть как-то.

– Я запомнил. – Ганс ухмыльнулся, и повесил свою сумку обратно.

–А сколько времени? – Поинтересовался Ганс, проходя рядом со своим спасителем.

–8:00. А нам ещё идти и идти…

–Надо побыстрее дойти до Линигирской Площади. Там ваша группа сделает привал?

–Да, наша группа должна остановиться там. Но… откуда ты…

–Я хорошо знаю окрестности, ещё до войны я часто прогуливался по этому району. – Перебил Ганс Липферта. Липферт же решил в ответ на это промолчать.

– Не сейчас. Это не так важно, чтобы останавливаться. – Сказал Ганс касательно взгляда Липфа на сумку, и продолжил идти.

– Только бы успели, – Сказал Липферт, прокручивая в голове тот момент с боем бронемашины неподалеку.

– Да, должны вроде. – Ганс, поторопился.

Дальше их ход был спокойным. Они шли тихо, вслушиваясь в звуки города, и всматриваясь в его развалины, штудируя пустые глазницы домов пристальными взглядами, сопряженными со стволами оружия. Неожиданно, Липферт остановился, и посмотрел на часы, вскинув руку.

– 9:12… Скоро, кажется должна быть площадь. Мы так медленно идем, и как мне кажется, что излишне сильно осторожничаем – Сказал Фольг и нахмурившись, машинально проверил свое оружие.

– Мы что, идем уже больше часа?

– Да. Мы по глупости, когда в подворотни заскочили, ушли довольно далеко на Юг, потому сейчас мы, наверстываем то, что по глупости нарастили. – Повторился фольгер покачивая головой и с недовольством осматривая свое снаряжение, которого становилось все более и более негустым.

– М-да, нехорошо получилось. – У Ганса, заболели ноги, и он ненадолго остановился их размять. Обувь ему была на пару размеров меньше и сильно сдавливала стопу, потому не удивительно что сейчас он, шипя растирал себе зажатые пальцы на ногах.

Внезапно, в воздухе повисла абсолютная тишина. Липферт почувствовал что-то неладное и глянул на Ганса, который в этом со своим спутником был полностью солидарен. Весь город на мгновение стих, даже вдалеке выстрелов и боя слышно не было. Только звук ударов сердцебиения и дыхание, больше ничего.

– Что-то тут не так. – Произнес Ганс, нарушая тишину. Тут же, после его слов раздался громкий удар, после чего взрыв. Неподалеку, пару зданий назад. Туда попала мина. Тут же вздыбился столп пыли и из соседнего здания, и взрывная цепочка хаотично стала расползаться в стороны. Фольгеры перешли на быстрый бег понимая, что сейчас уже никому кроме них самих дела не будет.

–Что же мне сегодня так везёт!!! – Вскрикнул Липферт и вместе с Гансом побежал в ближайший подъезд многоквартирного дома, благо они оказались неподалеку. А взрывов становилось всё большие, и больше. Огонь не утихал. Подбежав к проему лишенному двери, Липферт протолкнул Ганса первым, забежал следом.

–Ганс! В подвал! – Скомандовал Липферт. Молодой кинулся к лестнице, ведущей в подвальное помещение.

–Там заперто!

–Для нас, фольгов, нет преград! – Ответил Липферт и, подбежав, сильно ударил ногой по решётке. В ответ она громко звякнула от удара, но не открылась. Нога в ботинке очень неприятно загудела.

–Твою ж…– Липф ударил ногой ещё раз… – безрезультатно. Ещё один удар и замок слетел и с лязгом упал на пол. Липферт дёрнул решётку в сторону, и вбежал по лестнице в небольшое подвальное помещение, Ганс вбежал следом.

–Ну что, тут то мы в безопасности? Верно?– Спросил Ганс, отдышавшись, после короткого марафона до ближайшего многоквартирного дома, обладающего подвалом. Таких даже в центре Мольд`инна было тяжеловато найти, ведь все вокруг было в культурной застройке, в которой подвалы не предусматривались, разве что цоколи.

–Не совсем, миномётный огонь может сломать это здание, и мы окажемся под руинами… – С наигранным оптимизмом произнес Липферт, успокаивая сердце, что било так, что казалось, готово сорвать ему голову с плеч. Слишком уж много стресса для организма после подъема без сна. Вдобавок еще все тело болит сильнее после освобождения Ганса. Каково же было парню от такой пробежки, с вдыханием городской пыли, от которой желалось выплюнуть легкие, после стольких-то мучений.

– И как тебе пробежка?

– Больно

– Ну конечно больно, а как же еще. Когда несколько дней можешь ногами только пинать в нос насильников и каннибалов, особо не располагаешь к пробежкам

– Понимаю, у меня тоже самое. Целых двадцать два года, а ноги уже отваливаются и спину иногда клинит. Фольгерская служба до добра не доводит, особенно если у тебя Люден в командирах…

–Ну, как я понимаю, выбора у нас не было… – озабоченно произнес Ганс, оглядываясь по сторонам в темном помещении, в коем не было почти ничего, или это нечто было скрыто в самых темных углах, до которых в бетонных стенах и шершавом полу находилось так много всякого барахла, что идти без света здесь – сущее самоубийство.

– Выбор, то, как раз-таки был – улыбнулся Липферт – Только он состоял из двух вариантов:

Умереть под миномётным огнём, или попытаться выжить в подвале. – Липферт прекратил говорить, так как увидел, что подвал разветвлён, да и что в целом это место не такое пустое как могло бы показаться. Глаза быстро привыкали к темноте, особенно если много времени он должен был проводить в темноте или выходить на вылазки в ночное время суток. Организм человека – сложная и тонкая в работе машина, что делает ошибки и повреждения фишками против жизни, в игре… с неизвестным концом.

Липферт достал из кармана длинную спичку и зажег ее о стену. Перешагивая через различные механические детали, что свидетельствовали о техническом использовании этого подсобного помещения одного из жителей этого дома, он продвигался вдоль стен, стараясь найти отсюда проходы в другие отделы подвала, или же вовсе – на выход. На стене появилась белая краска. Нанесена не слишком искусно, плохими кистями, с подтеками, но неаккуратные движения складывались в символ. Чашечка чая. На блюдечке.

– Чай.

– Мы здесь вроде не пить собрались?

– Ай… – Липферт зажмурился, так как спичка стала обжигать пальцы. Быстро дернул ей, а после бросил в коробку с гвоздями – не чай в плане чай, а чай в плане… в общем, у фольгеров есть некоторые обозначения, которыми они помечают пространство. Иногда метят сразу квартал, улицу, отдельные здания и дома. Чай означает место, в котором можно остановиться на передышку.

– Ладно… допустим я разобрался. Не сложная физическая формула.

– Иногда сложнее догадаться, что значит плюсик на стенах. Хорошее место или просто крест, лежа в луже крови, было неудобно чертить. У нас те еще художники.

– Все не так однозначно.

– И опасно, потому что не однозначно. И так работа нервная, приходится работать с очень сомнительными поставщиками в очень злачных местах и очень неприятном людском окружении, что только и хочет твою поставку украсть.

– Не радует… не хотелось оказаться на вашем месте. Я еще до этого не дорос.

– Война заставляет взрослеть быстро, так что я тебе даже не завидую. Ты уже видел некоторое дерьмо, а я прожил с твое отличной жизнью, и сейчас столкнулся с такой напастью, уже мудреный каким-никаким опытом. Двадцать два – не пятнадцать лет.

– Да…

– Звезда. Ты нашел что-нибудь, чем можно было бы светить посильнее, чем моими спичками? У меня их не ящик.

– Тут вроде лампочка

– Ты у нас здесь и электрическую сеть нашел? Лампу какую-нибудь видишь в темноте? Нащупал?

– Да, в центре на столе должна лежать. Сейчас.

– Быстрее – новая спичка зажглась в руке фольгера и перешла в руки парня, что стал активно рыскать по углам.

– Нашел?

– Вроде.

– Иду к тебе тогда…– Липф осторожно зашагал через детали, стараясь не раздавить ничего ценного, но и не споткнуться. Балансируя между осторожностью и осторожностью, он добрался до Ганса. На подходе к нему в глазах отдало мокрым. Стало куда светлее, чем до этого. Стало видно гаражное помещение, беспорядочно забросанное различными запчастями и пожитками, давно никем не используемые. В этом подвале жил только один человек. Больше бы здесь поместилось, но их вещей тут больше не было.

– Странно. У чая обычно много мест. Хотя, кто знает, может это уже использованный чай. Людей в городе много, наверное, кто-то заходил сюда уже, да и замок на подвальной решетке…

– Точно. Но не так важно?

– В этом случае так оно и есть. Можно отдыхать и рассчитывать на то, что нас не завалит.

– Минометы и пушки бьют сильно

– Да, спора нет, но их во-первых немного, а во-вторых эти здания, ближе к деловому центру, обладают такой прочностью, что их даже бомбой с прямой наводки не разворотишь. Вот так. – Липферт смахнул с плеча рюкзак, но тут его кольнуло. Рюкзака своего с ним не было – Зараза. Рюкзак… Хотя спички и патроны с оружием – уже не хухры-мухры –Липферт осматривался в поисках выхода из подвала, так как вход это конечно хорошо, но его может завалить. Прочность кайзеровской застройки, конечно, потрясала, но прямого попадания из миномета не выдержит ничего. Серьезные потери наносило и то, что за постройками никто не следил.

– Как думаешь, каким будет Мольд`инн когда все это закончится? – Поднял брови Ганс, смотря на фольгера, что рылся в деталях и убирал их по ящикам.

– Он будет другим.

– Это и я понимаю, но каким?

– Здания прочнее построят, да и инфраструктуру по оставшимся выстроят.

– Но ведь утраченное не получится восстановить!

– Что-то мелкое – может быть, но в архиве у Великой Мольд`иннской Архитектруно-Урбанистической Академия можно найти копии всех чертежей, с которых был построен этот живописный город.

– Откуда ты это знаешь?

– Доводилось по молодости там работать. Но война, как понимаешь, изменила мои планы.

– Ого… и получается?

– Да, не исключено, что новые кварталы восстановят, и они будут еще лучше разрушенных, да и если так посмотреть, то страдают более крайние и южные районы, которые были построены относительно недавно.

– Звучит как пропаганда

– Нет, вполне себе факт. Потому я не так сильно переживаю за судьбу города. Он не пропадет с карт пока цела академия, а ее уж точно никто не тронет.

– Мы так же были уверены, когда была неделя тишины…

– Да куда там. Все знали, что будет нечто страшное. Но такого никто не ожидал точно.

– А почему она началась? Умер кайзер и некому стало держать государство?

– Причины глубже.

– Например?

– Может помнишь из курсов истории, что Грознавия вечно воевала и вечно побеждала?

– Да, часто благодаря Ордену Финбильда, Бога Войны.

– Именно. А ты ведь знаешь, что всегда хрупко единство победителей и побежденных?

– Наслышан про это, оно ведь и логично. Я бы не дружил с тем, кто однажды набил мне лицо.

– Грознавия потом отстраивала пораженные государства, так что не стоит недооценивать мощь нашего архитектурного гения.

–Благодарствую. – Монотонно сказал Липферт и принял запотевшими от напряжения руками подарок Ганса, о котором тот почему-то не сказал сразу, открыл крышечку, черкнул кремневым колесиком и как только брызнул огонек пламени, двинулся вверх по ступенькам, аккуратно освещая путь впереди себя, разгоняя густую как смоль тьму подвала. Перед Липфертом оказалась лестница наверх. Подниматься в темноте под зажигалку по такой лестнице было тяжело, но пройдя ступенек 15, он наконец выцепил тускловатым светом зажигали дверной проём. Подняв руку наверх, освещая потолок, фольг увидел забетонированные дополнительным слоем арки. В Грознавской империи всегда все возводилось с повышенной трепетностью и самоотверженностью, чтобы здание могло простоять как можно дольше, может даже несколько веков. Это было благодаря немецкому характеру общего бытия. С этим характером за долгие года проживания вместе свыклись самые разные люди. По-немецки говорили славяне, итальянцы и сербские мусульмане, венгры и румыны. Почему так происходило? – Потому что все были свободны, но были и рамки за которые заступать нельзя было, ибо крылья, взлетевшие слишком высоко плавились на солнце, и разбивались в море. Грубая сила обеспечивала гражданам свободу, и гарантированную неприкосновенность от власти, но стоило например кому-то почувствовать чуть более хитрым чем остальные, за его спиной тут же вырастало два силуэта, которые просили пройти с ними.

–Вот это хорошо…-Сказал он, убедившись, что дверь спасения, все еще функционирует. После чего, все так же почти наощупь, но уже увереннее и быстрее, спустился в подвал, где его ждал Ганс. В подвале уже горела небольшая масляная лампа. Липферт все больше и больше удивлялся смышлёности своего попутчика, и все больше становился уверен в том, что это место было опорной точкой для странников города.

–И каков окончательный результат проверки?

–Я нашел запасной выход, значит, мы здесь уже точно не задохнёмся, и сможем выбраться. – Сказал Липферт, снимая свою шинель.

–Ну, как я понимаю, сейчас в городе начались боевые столкновения, и выходить на поверхность нет смысла. Так что? мы сидим здесь?– Предположил Ганс.

–Совершенно верно. – Согласился Липферт и расстелил элемент своего одеяния на выступ в стене. Ганс же, оставил свою простреленную сумку, на которую его опекуну уже положил глаз. Недолго пришлось жать, как она оказалась в его руках. Ганс осматривал убежище, и пытался придумать место себе, но кажется, что у него этого пока не получалось.

–А мне куда лечь? – Поинтересовался он вслух.

– Никуда, у тебя только твое пальтишко. У меня было в группе покрывало, но сейчас мы с тобой одни, потому о такой роскоши приходится временно забыть. – Ответил на его вопрос Липферт.

–Хорошо, все равно лучше чем ничего – Ганс устроился чуточку поближе к своему спасителю и осторожно сняв с себя ученическую шинельку, стал думать как бы ее приладить. Липферт поднял к себе сумку Ганса, и тот кажется, то ли не был против такого расклада, то ли просто не заметил. Фольгер осматривал имущество. Больше всего его интересовала еда, потому он остановил поиски, как только в его руки попало что-то железное. Он вынул это из сумки.

В руке его оказалась банка, сперва понять что это не удалось, но после стало ясно что это килька. Тихая радость охватила его. Он не мог вспомнить, когда в последний раз видел эти баночки, и какой был вкус у их содержимого. Кажется, что Гансу повезло с домом, а может быть у него тоже чутье как и многих других добытчиков, но, он еще слишком молод для этого.

– Кушать хочешь? – Произнес снизу спутник фольгера

– А ты?

– Да я тоже хочу, вот только вилок да ложек нет.

– Как ни странно, но у нас есть печенье, ты говорил, что нашел его в том доме.

– Да… нашел, да вот только сомневаюсь, что оно вкусное и не заплесневело.

– Мы не узнаем это, пока не проверим. – Липферт знал по себе опыт пищевого отравления, и знал что такое голод, но сейчас им стоило поесть, потому что ночью идти придется довольно много, ведь предстояло наверстать отрезанное фольгерам в панической попытке бежать, расстояние…

– М… дай сумку, найду сейчас. – Из комочка высунулась рука. Лип передал сумку владельцу, и стал ждать, покручивая банку с килькой в руках, и тихо радуясь находке своего новоиспеченного помощника.

– Ганс, а ты как думаешь, что было в этом подвале до того, как наши парни сделали здесь убежище? – Липферт сам не знал, но предположения у него имелись.

– Нет, но возможно что здесь жила община жителей этого дома.

– А до войны?

– Мастерская, вероятнее всего.

– С чего ты взял? – Спросил с подвохом Липферт оглядывая подвал что освещался слабой лампочкой, выискивая аргументы для дальнейшего спора.

– Ну, например тут есть выступ из стены, его наверняка можно было бы использовать для того чтобы работать с его помощью, он мог бы быть небольшим столиком, а мог быть просто местом куда можно поставить инструменты.

– А ты теоретик.

– Ну, еще можно сказать, что на мастерскую тут указывают некоторые детали как брошенность. Если бы здесь были какие-то вещи, то они бы сохранились после общины, а тут все снесли, значит тут были инструменты, которые ваши фольгеры благополучно унесли к себе на станции для своих же нужд.

– Вероятно,

– Угу. – Ганс все еще не мог найти нужную вещь в сумке, и кажется что разговор его от этого только отвлекал. Потому он решил замолчать, убедившись что теперь ему не придется идти к своим людям с пустыми руками.

– Липферт, а какие у нас планы?

– Планы? Я планирую отдохнуть до того как стемнеет, и выйти отсюда через запасной ход. – Наверху что-то ударило.

– А его не завалит?

– Лично я так не думаю. Продолжим.

– Угу,

– Так вот, вечером скорее всего эта перестрелка стихнет и наверху будет полная тишина, как и обычно. Нам надо будет пройти через Аллею, и постараться не получить проблемами по лицу. Где-то там, будет площадь Линигира, как только мы дойдем до этого места, нам останется только ждать остальную группу, они планировали там небольшую остановку сделать.

– Хо-ро-шо, -Сказал Ганс внимая словам Липфа, и наконец вынул из сумки плотно упакованный массивный сверток. Возможно, что они не просто нашли это по счастливой случайности, а вынесли вещи из чьего-то опорного пункта, то есть, ограбили. Извиняться было не перед кем, да и фольгер бы не извинился, нечего было вещи настолько неосторожно оставлять, что даже какой-то школьник смог их у тебя вытащить.

– Липферт, а ты как школу закончил? – Ганс обратился к Липферту на «ты» открыто, не опасаясь какого-нибудь замечания. Вопрос был неожиданный и не связанный с темой, но Липф наклонив голову немного в бок решил все-таки ответить.

– Школу? Ударником. У меня было три четверки. По химии, физике и по иностранному языку. Планов дальнейших у меня на жизнь не имелось, я отслужил в Армии, успел пожить в Галиции пару месяцев, а как сюда вернулся, работы не было. Какое-то время я подрабатывал на большой стройке, помогал транспортировать грузы на машине. Водил и помогал выгружать. Деньги небольшие, но начинать надо было как-то. Потом я планировал открыть что-то свое, да так и не успел. Война и прочие прелести военной жизни.

– Начну с того что в том году я должен был бы выйти отличником, на сто процентов уверен в этом. У меня все предметы были ровные, да даже по алгебре из-за которой страдал весь класс, у меня была 5.

– Ха, повезло, а я не смог тогда экзамены сдать. Я хотел поступать в технический Институт, а экзамены не сдал, взяли на военного. Там отучился, отслужил, и в Легион подался. В общем, до войны жил как волонтер с хорошей заработной платой.

– Ну, быть может в Легионе и вправду не так все и плохо. У нашей страны большая и сильная армия, была, но никогда не задумывался смотря на этих людей, что у них могла быть своя маленькая, а может и сломанная жизнь, и что кроме армии у них ничего больше и нет, и возможно что никто их дома уже вовсе и не ждет… – Ганс потупился.

– Ну не порть настрой, многих из армии, чисто в моем конечно отделении ждали девушки, ну и… как бы они дождались, когда я с платформы сошел, то такой визг стоял, что аж уши закладывало… – Липферт усмехнулся.

– А ты?

– А я не захотел… ну знаешь, с моей внешностью и характером, мало кто захочет провести со мной больше пары недель, а так-то, мне и не надо вовсе. Мне и одному хорошо, да и в Легионе, тоже любят.

– Довоенные воспоминания… хах, а нам всем кажется есть что вспомнить.

– Не только, конечно, счастливые были у в той жизни моменты, но вспоминать даже сложные дни приятно, потому что осознаешь, что над головой у тебя было мирное небо, и из зданий на тебя не смотрел прицел винтовки. Тогда все держали свои взгляды при себе, и были в стороне от политических интриг, в основном большинство, а когда случилось это все, они как с цепи сорвались друг на друга. И если тогда было трудно, не хватало денег платить за квартиру ты понимал что это трудности, но трудности всегда временные. Когда-то и это все закончится и нас всех ждет светлая жизнь, ведь после такого, мне кажется что никто не захочет воевать еще как минимум 30 лет.

– Да, поколение что пережило это, не допустит войны еще раз. – Проговорил Ганс с оптимизмом. Хорошее качество, верить в лучшее даже когда все плохо – всегда хорошо, вот только не у всех получается. Быть оптимистом проще, если ты умеешь признавать неудачи и считать их не наказанием, а новым опытом, но так умеют немногие, и те люди, воистину счастливы… наверное.

Липферт открыл банку и приготовился есть, рыба, в томатном соусе пахла и таяла во рту, и оставалось только стараться запомнить этот момент, чтобы потом, когда с едой станет совсем туго, то можно было вспомнить это, и ощутить сытость или хотя бы вкус, который вряд ли получится узнать скоро.

Трапеза прошла молча, говорить кажется было не о чем, да и не хотелось, с учетом того что сейчас голод утра взял над ними верх. В районе шли бои, били снаряды и стреляли со всей силы, не жалея патрон. После этого, Липферт, не торопясь расчехлил небольшой мешочек на поясе и вытащил оттуда горсть игральных костей и колоду карт.

– Предпочитаешь классику?

– Не умею…

– Развелечемся, пока сон не заморит? Такие бои обычно занимают очень много времени.

– Пожалуй нужно немного сбросить напряжение

– Умно – сделал комплимент фольгер и с довольным лицом принялся раскладывать карты, пока ненадолго отложив кости. Досуг обещал быть ярким. А он и был.

– А сколько тебе лет? – Спросил, перетасовывая колоду Ганс, улыбаясь фольгеру. Настрой у парня был веселый, а лицо не слишком. Уж очень улыбка портила его припухшее рассаженное лицо.

– Двадцать один.

– Ого, а выглядишь как на 30

– Серьезно? – Липферт задумался. Действительно. Парни в 21 один выглядят куда более ухоженно и молодо, чем он сейчас.

– Да, лицо у тебя старое.

– И ум, тоже не молод. Война… заставляет молодых взрослеть очень быстро. Иногда даже слишком.

– А чем ты занимался до этого всего?

– Не так уж и важно – отрекся Липферт. Не хотел ворошить воспоминания о жизни, которая кончилась с началом конфликта. – Важно понимать, что та жизнь кончилась, а в этой я уже не более чем убийца. Весьма жестокий, как ты можешь поглядеть.

– Но сидел ли бы так убийца и спокойно играл с таким человеком как я, общаясь на разные темы и не испытывая при этом желания всадить и мне пулю промеж глаз?

– Ты находишься близко к этому – ухмыльнулся фольгер, но несерьезно, Ганс понял, что это шутка. – Никогда не догадаешься, кто сидит перед тобой. Рубашки, что на твоих картах, это как внешний вид. Может быть красивая, а может быть и нет. Только вне зависимости от красоты рубашки за ней может быть хоть шестерка, хоть восьмерка, хоть фенханд, и что из этого хуже – решай сам. Так же и с людьми. За красивой одеждой и видом скрывается жестокий и глупый неуч, а за простой и помятой рубахой может находится фенханд, против которого приема нет.

– Интересная истина. Но люди ведь могут меняться. Исправляться

– Равно, как и становиться хуже. Люди существа изменчивые от обстановки, но в корне своем – никогда не меняются. Всегда есть сносные и всегда есть выродки, всегда есть лидеры и всегда есть их верные шакалистые псы, всегда есть угнетенные и распространенные. Всегда все неравно и всегда все плохо.

– За что борются Густавцы?

– Густавцы? У них идеи утопичны. Хотят построить государство, где у всех будет все

– А разве это не плохо?

– Идея сама не плохая, только реализовать это – нельзя. Тогда надо всех уравнять сначала. А это значит, что у многих отберут чуть ли ни все, чтобы у кого-то было хоть что-то. А потом будут давить тех, кто этим не доволен, а затем это нечто с непонятной экономикой поживет лет десяток, а потом развалится на мелкие куски, от того что с ума сойдет человек, если его запереть в конвейере «дом-работа» если он не сможет расти. Будет как винтик в социальной машине, за которого уже все заранее решили. Потому Густавцы может быть и за правое дело борются, но не бывает такого, чтобы человек признал что-то общим и не пытался отобрать это у другого. Это у нас осталось еще от животных.

– Да, пометка территории, ее защита… Монархи те еще псы

– И это, правда, только лучше монарха никого найти не получается

– А разве Вильхельм III фон Виинерхейм был плохим монархом?

– Для кого как. В жизни оно… как ни старайся, все равно для кого-то ты будешь противником. Он же умел свою точку зрения защищать, сколько бы противников ни было. Не ослабло при нем наше государство ни после Грознаво-Ярнской войны (Грозкрига), ни после Восстания Красных Флагов, Но хорошим человеком его назвать никак нельзя. Особенно жителям Юга, у которых через пару рукопожатий есть пострадавший от его правления, или ветеран, не сложивший голову за его дело. Может и быть народным человеком хорошо, править десять лет и уходить, но наше общество еще к этому не готово. Нам еще нужны сильные руки у власти, а если они решат исправить наболевшие имперские проблемы и кому-то хватит воли лишить себя постоянной власти…, будет даже лучше. Умный правитель всегда поймает хороший ветер, и мы найдем свою гавань когда-то. Даже если будет страшный шторм.

Они говорили еще долго. Потом играли. Потом ели, потом снова играли. Так время тянулось до самого вечера. Наверху все еще было громко, все били снаряды, все ходила ходуном земля, но уже оба они не боялись того, что может их настигнуть смерть в этом подвальчике. Они уже свыклись с компанией друг друга. Ганс уже отвлекся от побоев, хотя от резких движений фольгера дергался, даже если они не были направлены в его сторону. Он снова прижился, несмотря на такой плохой опыт общения с людьми. Липферт же ощутил, что смог выговориться, поразмышлять сам над собой. Что больно рано жизнь заставила его изменить курс. И надо ли будет придерживаться ей заданного, или пойти наперекор течению – искать свое счастье, несмотря на то, сколько раз сломаются локти. Липферт чувствовал что-то. Чувствовал тот самый ветер перемен, о котором сказал. Он был близко и он его поймал. Только осталось пройти через шторм, чтобы найти свою гавань.

После еды сон шел не так хорошо, но остановившиеся на время поисковик со своим спасенышем, все равно заняли свои места на лежанках и отвернулись к стенам. Липферт наконец мог выспаться, будучи уверенным что его не будет донимать своими репликами Герцог.

– Спокойного сна, – Мягко сказал Ганс.

– И тебе того же, – Проговорил Липферт прохрустев пальцами на руках. Он подкрутил что-то на часах, и положил руки за голову. Какое-то время он просто слушал тишину и свой звон в ушах. Наверху то стихала стрельба, то приходила к самому дому. Лампа горела за спиной, и пыталась подарить чувство уюта, которое ранее было недосягаемо, но сейчас буквально было его воздухом. Фольг приподнялся и загасил ее. Ганс дернулся, вздохнул и повернувшись, притих. Липферт же, медленно и сам стал проваливаться в сон, размотав свой шарф и накинув его на себя, укутавшись в него и прильнув к нему лицом, вдыхая его аромат, который не был каким-то парфюмом. Может, это что-то значило…

Энергию надо было восстановить и за прошедшие дни, напряженные из-за Герцога, так же и набрать сил для рывка по поверхности, который им еще предстоит совершить.

А тем временем в группе…

-Слушай, Марк. А тебе не кажется, что что-то случилось с Липфертом? Я конечно не из этих, но я волнуюсь, – Осторожно спросил Фегелейн.

– Нет, я не думаю, что с ним могло что-то случиться. Наши недавно изымали оружие у местных. Его итак было немного, но, на всякий случай. После этого многие ушли к нам на станции. Потому, у тех людей из дома, если они враги, оружия хорошего быть может. – Изложил свою точку зрения Марк и остановился.

– Но разве он не может откосить от этой вылазки таким образом? Ведь он остался недалеко от станции, а следовательно мог на нее вернуться. – Проговорил Фег, и остановился рядом с Марком.

– Не думаю, что все так и будет. Липферт парень ответственный, и я никогда не замечал за ним проявлений слабой воли, а наоборот с каждой вылазкой все больше убеждаюсь в том, что определение «Стальной Штурмовик», было бы ему в пору. – ответил Марк, похваливая Липферта. Такого редко кто мог добиться. Старик очень много в своей жизни повидал, может, и на полях Грозкрига был. Похвала из его уст – большое достижение. Марк говорил спокойно, не забывая и про молчавшего их попутчика, который внимательно слушал общую обстановку и передвигался подобно тени, между машин и брустверов, которых тут становилось меньше. Марк обнадеживал пацифиста, ведь Генрих, волновался за всех членов группы всегда, не смотря на вылазке они, или на станции, а за Липферта, что любил попасть в опасную ситуацию, волновался он в особенности.

–А чего стоим? – Спросил идущий позади всех Генрих. Генрих шел по левую руку сторону от Проводника, держа винтовку наготове. Послышались шумы недалекого боя, что шел южнее группы.

– Кажется… или это Липферт стреляет? – Спросил Генрих, посмотрев в сторону шумов. Внутри него бушевало волнение, что что-то точно идет не так, и он ничего не может с этим поделать.

– Да, и вправду. Слышно автомат, но, кажется, что ему никто не отвечает. – Марк присел у машины.

– Похоже, около нашей станции действительно поселились бандиты. Жалко, что мы далеко отошли…– Фегелейн раздосадовался.

– Хуже то, что он рюкзак оставил. – Марк все это время нес вещи ушедшего одногрупника с собой.

– Может, мне стоит вернуться? Проверить, как там все обстоит? А то, реально нехорошо может получиться. – Сказал Генрих.

– Это опасно.

– Плевать. Может, он ранен и ему нужна помощь. Я должен сходить за ним.

– Тебя трудно отговорить, Генрих. – Марк нахмурился, но, кивнул все равно, по обыкновению. Генрих побежал обратно, пересекая улицу, в безопасных местах, регулярно скрываясь из виду за укрытиями. Он знал что по пройденному маршруту можно бежать, потому времени много не терял и старался добраться до того места как можно быстрее.

– Как же мне это не нравится. – понизив тон голоса произнес Фегелейн и осмотрел на дорогу, укрытия на которой заканчивались, и постепенно превращались в разных размеров обломки. Дальше, здания в некотором количестве были полностью уничтожены.

– Пустоши.

– Угу – Марк побрел вперед.

Без Генриха, ход конкретно замедлился, потому поисковики, решили засесть в одном из домов неподалеку. Состояние постройки было не таким хорошим, но укрыться в нем можно было, потому, старшая часть группы, в лице Фегелейна и Марка, единолично молчали и ждали Генриха, без которого продвигаться было невозможно. Оставлять двух молодых напарников позади, отвлекать силы на сторонние вещи… это было уже за гранью.

– Тихо так. – Фегелейн, нарушил тишину.

– Напоминает затишье перед бурей, не так ли? – Ответил Марк, решив для себя, что абсолютная тишина в таком напряжении, тоже не самое лучшее.

– Да… сидим так, а время-то идет. – Фегелейн толкнул рукой кусочек штукатурки, что, как и множество других откололся от стены.

– М-да, не самая хорошая трата столь ценного времени. Ждать этих двоих.

– Они наши одногрупники, их надо ждать. – Ответил Фегелейн на бурчание старого Марка

На улице послышались отдаленные звуки боя. Стрельба. На этот раз били не из мелкого оружия. Кажется, в районе уже ездил бронетранспортер.

– А вот это уже нехорошо… – Марк выглянул в окно, и посмотрел в сторону, откуда слышались выстрелы. Бой шел, относительно недалеко, и в любой момент мог перетечь сюда.

– Кто с кем?

– Возможно Легионерский патруль и мародеры, а, может и Густавцы. – Марк дал предположение.

Наверху было несколько общин, они были разными, и каждый со своими идеалами. Были даже, коммунисты. Даже свои коммунисты были, несмотря на то, что Густавцы были не так многочисленны. Отколовшихся считали предателями и гнали, несмотря на то, что еще вчера называли их равными себе, братьями… Ушедшие от Густавцев звали себя Краснознаменцами. Вообще, про носителей алых вымпелов слышали много, как раз они поднимали восстание, что охватило Южную часть империи. Произошло это относительно недавно, в 1916 году. Тогда в пяти городах собрались люди, выкрикивающие антиправительственные лозунги, вроде «Долой Кайзера – Свободу Людям!», и много чего еще. Тогда Южный бунт подавили. Многие народы, проживавшие на территории, ранее охваченные восстаниями, запомнили тот холодный по меркам времени март. Тогда большинство членов этой организации попали за решетку, но некоторые из них остались на свободе, уйдя от ответственности. Тогда они были вне закона у всех, Даже Густавцы не приняли их. Причиной отчужденности стала идея «Альянса Революции», то есть стратегии поддержки социалистических движений во всех странах, а не построение социализма-коммунизма в одной.

С началом гражданской войны многие из членов ордена «Красное Знамя», взялись за оружие наряду с ОАМ, Густавцами, и Легионом.

– Кажется, что сейчас будет жарко… – Фегелейн приподнялся с пола, и привел оружие в боевую готовность. На улице послышались шаги.

– Генрих! – Тихо прошипел Марк.

– Явился, и в пыль не испарился! – Фегелейн взял фольгера с улицы и спрятал в дом. Захватом, точно вырвал его у мертвых улиц.

– Где Липферт? Почему ты один? Что за выстрелы? – Проводник задал несколько вопросов, на которые Генрих, только что пришедший с улицы ответить быстро и внятно не мог.

– Кхм-Кхм – Генрих прокашлялся и приготовился говорить, быстро собравши мысли в кулак, которым он должен был нанести по вопросам Фега, удар.

– Липферта на месте не оказалось. В доме семеро убитых, и, кажется, что Липферт ушел за нами, там его нет, и, судя по всему, он забрал ценные вещи, что имелись у этих бандитов. Они и вправду были… чем-то вроде ренегатов. Я приводил осмотр дома. Потому так долго. Выстрелы и звуки боя тоже меня насторожили. Сам не знаю. Вроде, где-то рядом, а вроде и далеко, еще и звук скачет из одного места в другое. Я как почувствовал, что жареным пахнет, я срезами до вас добрался.

– А вот это плохо. Липферт ушел, а рюкзак его, со всеми необходимыми принадлежностями у нас… – Марк нахмурился, понимая, что их одногрупник совершил ошибку. И поступил опрометчиво.

– Кажется… – Фегелейн собирался что-то сказать, но Генрих его перебил.

–Слушайте! – В группе воцарилась тишина. Они услышали звук довольно громкой перестрелки, явно кто-то очень усердно вел огонь из автомата, а ему, неумолимо отвечал выстрелами дуэт винтовок, ибо одна так часто отвечать не смогла бы. В городе часто случаются мелкие стычки, может это одна из них? Не исключено, что это просто совпадение, и фольгеры просто надумали себе, что это ведет бой их член группы, который ушел по своей воле.

– Отличный, и подходящий для вылазки день – Произнес Фег, с сарказмом естественно, и решил выйти из дома. Вслед за Фегелейном, как за проводником вышли и остальные члены группы. Почти все время их хода, Проводник поглядывал в карту, и сводил группу в нужном направлении. Путь, проложенный им, срезал длину дороги, но, она по-прежнему, словно желая напакостить, растягивалась на часы.

–О! Мы уже подходим на пересечение «Иялко-Трехьен»– Тихо обрадовался Генрих, Марк никак не реагировал. Фегелейн сухо, но со знанием сверил с картой в уме указатель улиц, и пошёл дальше. Перед ними предстал мертвый перекресток. В самом центре, стоял большой фонтан, и несколько скамеек около него. Одна из них была занята навечно заснувшим на ней человеком.

– Бедняга… Пусть бетон под лавкой, станет тебе землею мягкой. – Поэтично, но с нотками искреннего, но сокрытого сочувствия сказал Генрих, и немного отойдя от группы, подошел к фонтану. На дне его еще колыхалась вода. Вычерпать ее уже… вряд ли было возможным, потому все что там осталось, просто никто не трогал. На дне достопримечательности, лежали монетки, которые люди по суевериям бросали в фонтан. Многие из них, уже никогда, увы, не смогут к нему вернутся.

– Генрих, я, конечно, понимаю твое лиричное настроение, но пожалуйста, не расслабляйся. В конце концов, сила группы равняется силе его слабого звена. – Недовольно заметил Марк, стараясь внимательно осмотреть каждое окно, выглядывающее на улицу, в частности в их сторону, а так же ускорил ход, чтобы не оставаться на долгое время посередине мертвого перекрестка. Стрелки здесь не гнездились, но это место обходили стороной. Многие считали его своеобразной реликвией, потому весь район, что был именно около этого фонтана оставался нетронутым. Дома здесь стояли красиво и ровно, в то время если отойти на расстояние, метров в 100, то можно заметить строения, почти полностью сровнённые с землей.

–Марк, да не нервничай и не злись, это вредно, от этого Язва случается, я и Людену так говорил. – Пошутил Фегелейн пытаясь разрядить обстановку.

– Язва в нашей группе уже есть. – Марк парировал, после чего временно воцарилось молчание.

– Группа стой. – Предупредил Марк

–Что такое? – Спросил Генрих, переключив штурмовую винтовку на режим стрельбы очередями, сняв с предохранителя, так, на всякий случай.

– Район ренегатов… – Марк показал рукой на измалеванную стену. На ней был изображен рисунок, Черепа, что пробил меч.

– А вот это уже… реально настораживает. – Сказал Старик.

–Говорят, тут недавно группа фольгеров пропала. Месяц назад. Считать ли это совпадением? – Спросил Фегелейн, подобно Генриху приготовив оружие к бою.

–Может, тогда их Кукловод сцапал? – Предположил Фегелейн. И вправду. Множество групп добытчиков и штурмовиков не возвращались с поверхности из-за некого Кукловода. По такому случаю, добытчикам и выдавали очки, которые одни не любили, а другие не снимали. Правда, не смотря на это, их группы продолжали пропадать в определенных районах, и интересно было то, что районы пропажи, постепенно перемещались по городу, и из Южной части, уходили в Северную, и наоборот.

–Гипнотизер? Часом не Эрих Лотар? – Генрих, кажется, что-то знал про сбежавшего в начале войны человека со станции-тюрьмы, что была под контролем Черных, или как их еще называли «Фортовики». Обитателями Форта и частными военными Грознавской Империи, что пояивлись после третьей Грознаво-Ярнской войны. Ранее бравые защитники теперь пытались оттяпать как можно больше власти, перебиваясь со своими противниками на самом Юге города.

– Шут его знает, может Эрих, а может, нет. У нас что, гипнотизеров мало по Грознавии было? – Марк пренебрежительно махнул рукой и всерьез насторожился нарастающим гулом, что исходил из Северной части города.

–Люди, мне кажется или лучше спрятаться в здание. – Сказал Марк и приблизился к одному из строений, которое кажется раньше было магазинчиком одежды, по краям и вдоль помещения стояли вешалки разных типов, об этом так же свидетельствовала витрина, через которую фольгеры и пробрались сюда.

– Мы не могли… выбрать здание получше? – Генрих опасливо посмотрел на осыпавшийся потолок, но все же, укрылся в помещении.

–У Марка чуйка, лучше ей довериться. – Фег опираясь на проем витрины, запрыгнул в помещение за Остером, Сам Марк, осмотрев улицу еще раз, залез последним.

Взаправду, чутье Марка не первый раз спасало фольгеров 14-ой группы от плохих ситуаций, и помогало выживать в самых опасных моментах.

–Тихо. – Приказал Марк, все поняли его приказ и вслушались. Вдалеке, начали говорить миномёты, а рядом со зданием, которое они выбрали в качестве укрытия, по перекрестку с фонтаном, промчалось четыре броневика. Судя по всему, началась схватка между какими-то группировками. Увидеть можно было только то, Что на бронемашинах были нарисованы трикалоры, что говорили о принадлежности этих машин к ОАМ (Освободительная Армия Мольд`инн и Карпии)

По обыкновению, все люди, да и не только фольгеры, скрывались во время схваток днем, и избегали их и в ночное время. Задача Фольгеров стояла в том, чтобы спасать жизни людей, что живут в метро и в районах контроллируемых станций, вовремя принося им провиант и прочие полезные вещи с поверхности, стараясь находить и общий язык с теми кто не взирая на тяжелое положение и частые схватки, остался там жить. Конечно, они проходили тренировки, что должны были научить их быть настоящими бойцами, ведь наверху противник безжалостен и не поскупится над патронами, что выпустит в незадачливого добытчика.

Потому чаще всего люди держались подальше от схваток, а то и вовсе забивались в самые укромные уголок какие могут быть и пережидали около дня, вечером выходя в темноту. Иногда конечно фольгерские подразделения использовали для отлова беглецов, иногда для патрулирования поверхности. Попадались и неординарные задания как основание блокпоста, но случаи такие были более редкими, и в таких случаях ушедших не всегда называли фольгерами, чаще заменялось на «Патрульно-поисковые Группы» и так далее.

–Ну как… – Фегелейн хотел что-то сказать, но Марк закрыл ему рот.

–Я думаю, нам будет лучше передневать, бои идти будут долго и вероятно что до самого вечера. Да и участвовать в схватке сейчас будет безрассудством, так как три фольга, днём во время того как в бою участвуют даже бронетехника – ничего сделать не смогут. – Рассуждал шёпотом Генрих, созерцая как около фонтана, объезжая его по кругу, проехал легкий танк «Люхс», словно только что сошедший со станка и находящийся в идеальном состоянии. На броне танка красным был выведен меч и молот, в противовес Звезде       Густавцев. Кажется, сейчас должен был начаться бой между двумя городскими общинами. Это будет… довольно громким происшествием.

–Генрих, ты прав, нам лучше передневать где-нибудь в другом месте. Это место точно не подойдет, слишком близко. – Рассудил Марк и постарался оценить ситуацию на улице, незаметно выглядывая из окна с карманным перископом.

– Кажется, сцепились-таки. ОАМ и Краснознаменцы. – Проговорил Фегелейн, словно выиграв 200 крон за спор.

– Ладно. С меня наш ужин как мы вернемся. – Марк свел седые брови и улыбнулся, глядя на Фегелейна, пока тот улыбнулся, но не до конца.

– Раз уж ты решил меня разорить, то, у тебя это получилось. С меня и дополнительный паек. – После слов Марка, у Фегелейна словно появилось желание, и мотивация поскорее вернуться домой.

– Паек это конечно хорошо, но нам еще нужно вернуться, – отрезвил вместо старика Генрих, и приподнялся – у меня идей нет, я надеюсь только на ваш опыт и сноровку – добавил он.

– Идея есть, но тебе она не понравится.– Предложил Фегелейн, посмотрев на молодого фольгера, который поправил очки, ожидая что-то услышать.

– Ты уверен? – Марк покосился на Проводника.

–В такой ситуации я буду согласен перетерпеть дискомфорт – Смирился Генрих и приготовился слушать предложение Фегелейна, которое, во всяком случае, было более перспективным, чем решение оставаться под огнем.

–Мы можем переждать эти бои в канализации, там можно и безопасно приблизиться к Линигирской площади. – Озвучил идею Проводник, Генрих поморщился, уже представив это, но сдержал негативные комментарии и ощущения в себе, и просто собирался следовать за командой, не задавая лишних вопросов, сам же согласился.

Марк молча кивнул головой, соглашаясь с идеей Фегелейна. так как альтернатив не предвиделось. Старик дождался момента, когда можно было быстро перебежать до уличного люка по другую сторону дома и нырнуть в него. Проблема заключалась в том, что этот спасительный проход в канализацию был заперт, и напрочь заржавел. Меняло ситуацию то, что недалеко от этого люка стоял брошенный автомобиль, который сюда возможно подтолкнули. Потому как на асфальте около его колес виднелись черные полосы от резины.

Они подобрали момент и совершили перебежку, укрывшись за автомобилем со спущенными шинами. Переднее правое колесо красной машины было спущено, а само средство передвижения, было покрашено в темно-зеленый цвет. Фегелейн взялся за люк в треснувшей дороге. Он, как и предполагалось, проржавел насквозь. Проводник вынул нож, и попытался поддеть крышку. В такой обстановке, у него это не получалось, руки дрожали, а подлый люк, все никак не хотел поддаваться.

Группа же тем временем осматривала местность вокруг себя, наблюдая как вдалеке, среди небольшого количества машин мелькают силуэты солдат и мирных жителей, что всегда во время любых стычек перебегают в более безопасные места или под землю… туда же, куда и стремились фольгеры.

– Фегелейн, это надолго? – Решил поинтересоваться Марк, проверяя улицу на присутствие противников конкретно вблизи.

– Я не знаю – Проводник усердно пытался это сделать, при этом не нашумев.

– Давай быстрее. – Генрих вмешался в разговор, ведь напряжение подточило и его терпение.

Тут, из-за угла дома, что буквально через полдороги, показались четыре человека. Они были вооружены перемешано. У одного, вроде, пистолет, у одного автомат. Третий же, вооружился штырем. Четвертого разглядеть не удалось, но как силуэт его отметили.

– Какой прекрасный день недели! – Мысленно выругался Фегелейн, заметив сапоги противников из-под машины.

Двое вышли, осмотрелись. Поверхностный осмотр результата не дал, но посмотри они внимательнее, то могли бы и заметить прячущихся фольгеров. Кажется, что в рядах этих людей царила спешка.

Фегелейн подцепил люк, и немного приподнял его крышку. Тут, Проводника постигла неприятное обстоятельство. Люк, оказался не просто железным диском, а оказался закрепленным на петлю. Такого Фег, увидеть не ожидал. Учитывая, что конструкция этой преграды проржавела насквозь, про петли следовало так думать тоже. Проводник взялся за грани люка пальцами и стал пытаться открыть его пошире, чтобы была возможность пролезть.

Марк, уже был готов вскинуть винтовку, и, используя переднюю часть машины как укрытие, начать отстреливать противника. Генрих же, после появления стрелков, скрылся из поля зрения, и уселся с винтовкой за колесом, надеясь остаться незамеченным.

Низкий и пронзительный скрип резанул поисковиков по ушам. Бойцы, вышедшие из-за угла. Тут же обратили стволы оружия в сторону зеленой машины. Настала вопиющая тишина в этом небольшом пространстве, будто бы все забыли как дышать. Очень напряженная атмосфера грозилась разорваться гранатой под ногами. Один из людей, принадлежность к группировке установить так и не удалось, держал в руках автомат, аккуратно, сделал несколько шагов, желая обойти машину. Уж больно его смутил этот звук. Если это мирные жители, то не было бы резона их трогать. Но фольгеры с оружием к такому типажу не относились. Марк, приготовил винтовку к стрельбе. Люк был открыт, только вот учитывая обстановку, уходить было опасно. Кто-то должен был прикрывать отход, но, если в люк уйдут трое, то один просто не сможет опустить оружие.

Ситуация была отчаянной. Фегелейн взялся за оружие, оставив путь отхода открытым.

Как только человек с автоматом только показался в радиусе зрения Марка, как тут же был сражен в глаз, выстрелом из винтовки. Он остановился на месте, немного покачнулся и нырнул назад, упав навзничь. Генрих приподнялся и дал короткую очередь по солдатам у угла, и тут же пригнулся. По корпусу машины застучали пули. Они выбили остатки стекол, и перебили все шины, что были на левой стороне. Непонятно, ранил ли Генрих кого-нибудь, но, стрельба не прекращалась. Фегелейн спустился вниз. За ним, постепенно под прикрытием уже не внушающего доверия корпуса машины в канализацию спустился Марк, Генрих же, отстреливался, и ждал, пока у противников кончатся патроны, сам же, он их расходовал с чувством меры, и экономил.

Момент настал, и Генрих не тратя время на легкий спуск, просто спрыгнул вниз. Это получилось на волоске. Как только Генрих скрылся в дыре люка, по нему лязгнули пули. Приземлившись, он максимально большой скоростью поднялся и побежал в дальнюю сторону тоннеля, где уже видел фонари своих одногрупников.

– Быстрее бы. – Остер обернулся, погони нет. Группа довольно быстро отошла от злосчастного люка. Фонари не гасли, но использовать было довольно опасно, ведь никто не знает, кто еще может обитать в этих тоннелях.

Позади фольгеров прогремел взрыв, и треск крошки. Фегелейн стрельнул в ту сторону лучом фонаря. Дальше, но уже на довольно почтительном расстоянии был завал. Генрих зажмурился от света фонарика и отвернулся.

– Повезло ли? – Задал он вопрос, переведя взгляд с тоннеля на поисковиков, стараясь уже привыкнуть к свету. Марк пожал плечами, Фегелейн покачал головой.

– Ну, не думаю что нам повезло. Мы вообще в такой ситуации оказались. А если считать, повезло ли нам в данный момент, то я скажу что это палка о двух концах. Мы, может быть, потеряемся в тоннелях канализации, ведь здесь… настоящий подземный город, по которому некоторые мои коллеги делали весьма дорогие экскурсии… Но никто не отменял, что мы можем так же спокойно выйти на площадь Линигира, хотя – ничего не обещаю.

Проводник не слишком обрадовал своих согрупников, но иного выбора как ждать у них не оставалось вообще. Город во время таких событий не может быть пересечен и всякая гражданская деятельность в нем сменяется на боевую… Обычно надолго.

–Ну и ну… натворили мы делов, конечно… – Произнёс Марк, пытаясь отдышаться после короткого боя. Картинки все еще стояли перед глазами. Он убил одного человека. Тяжело признавать, но это было правдой, как и то, что пуля из винтовки прошила голову того парня насквозь.

– Теперь мы как кроты должны будем тут копаться.

– Наши ллинеры и абгрундпионеры густавцев, нередко находили в закоулочках подземного города убежища и чрезвычайно удобные проходы под землей. Удивительно… ведь им точно больше чем 500 лет, а они… целы, и еще не порушились! Даже когда проводилась городская канализация – их не тронули, правда, в некоторых местах, при экскурсиях мы натыкались на подземные речушки, иногда из воды, а иногда из чего-то более ароматного – говорил фольгер, стараясь немного отвлечь своих товарищей от неприятности, что теперь их окружала. Его целью было дать позитив ребятам, которые пусть и перенесли короткий бой, немного расклеились.

– Я немного не рассчитывал, конечно, но… нам точно будет… правильно так идти? – С видным непринятием говорил Генрих, пролистывая в голове фразы из произведений Гасса, одного грознавского писателя, что побывал на самых разных профессиях и на всех сталкивался с мистикой и чем-то необъяснимым.

–Здесь не страшно… – говорил Генрих себе, потирая руки о пальто и дрожащей хваткой стараясь поменять магазин, что похудел на дневную норму – я просто не читал ничего про эти катакомбы, кроме рассказов Гасса… все хорошо…

– Стоять нельзя. Фегелейн, веди нас. У тебя в этом месте познаний одно больше чем у нас.

– У вас их в отличие от меня просто нет, а я… может быть и смогу нас сориентировать.

– Стоять тоже не стоит. Здесь тонко, а там иногда обмениваются минометными поцелуями. Я не раз видел как на дорогах образуются немаленькие дыры, от западания в тоннели.

– Правильно, нам стоит поторопиться, – приметил проводник – здесь в любом случае – не сахар…

– Почему же?

– Подземный город…

Глава IV: Братья, Друзья, просто – фольгеры.

-Заткнись! – Нервно сказал Липферт, выключая часы, в которые легионерские умельцы встроили будильник. Раздражение при подъеме объяснялось любовью ко сну, да и тихий звук который издавали часы, прижимая ему руку, ему был противен.

–А? Что? – Недоумевал только что проснувшийся от крика Липферта и странного жужжания Ганс

–Всё малец, пора вставать! Добрая ночка!– Прохрипел Липферт собираясь вставать. На небольшом столике возле него стояла та самая банка, из которой они днем ели. Воспоминания о том вкусе, снова потрясали воображение, что все еще жило иллюзией о том, что вкус и язык разлучены не надолго.

–А, да… – пришел в себя Ганс начиная собираться на вылазку. Волосы на голове его были взъерошены, а тёмно-синяя форма была помята, и выглядела ненадлежащим образом. Лицо пестрело синяками и ссадинами, нанесенными ему надзирателями. Поднявшись, сделав короткую зарядку Липферт, и Ганс принялись приводить себя в порядок. Спустя несколько минут, Липферт уже облачился в шинель, и подготовил автомат, сменил рожок, дополнил его патронами, больше не по надобности, а для расслабления. В свете лампы автомат был разобран и почищен. Масло осталось у группы, а для себя Липферт решил, что счистить нагар надо сейчас, а смазать оружие можно будет и попозже.

Теперь лицо Липферта закрывал шарф, который при себе имел каждый фольгер даже в теплое время года. На всякий случай, но никто не носил шарфа фольгера в теплое время, кроме Липферта.       Даже в последние дни лета в Карпии, температура могла шалить точно так же как и погода, а ночные ветра нередко приносили с собой в город сезонные вспышки болезней и напастей, и мало кто надевал шарф. Этот же, сильно отличался от форменного, и был даже не довязан. Липферт не снимал по особой причине, испытывая к этому шарфу нездоровые, как некоторые говорили, в целом чувства, но теплые… теплее, чем он может согреть, будучи недовязанным.

Ганс уже выглядел… ну не сказать про него опрятно, но на побитого бездомного в школьной форме уже не похоже, хотя ссадины и синяки проблемой большой не являлись, вид Ганса они портили, как и вид любого человека с синяками и прочими дефектами на лице. Что-то соображать или прятать их Липферту было лень, да и Ганс на них особо не жаловался, хотя мог бы.

Проснувшись и приготовившись к походу, они подкрепились. Сгущенки осталось не так много, а от ее вкуса уже начинало подташнивать, потому за невозможностью сохранить эту сгущенку для себя, гости подвала положили ее на бок, чтобы пулевое отверстие было направлено к верху, а крышку прикрыли поплотнее, содержимое не вытекло. Открытая банка осталась в подвале в качестве наследия следующим людям, что здесь остановятся.

После ужина Ганс спрятал в ремень пистолет, который был ему по факту подарен, переставив его предварительно на предохранитель. Липферт приготовился, и вновь зажег искру своего единственного теперь источника освещения. Лампа погасла, и эти двое стали подниматься наверх по ступенькам запасного выхода. Несколько раз они спотыкались о ступеньки, пытались научиться видеть в темноте, но шутки кончились, когда они, наконец, добрались до заветной двери.

–Готов? – Спросил Липферт, уже поднимаясь по ступенькам обнаруженной им лестницы,

–А как иначе? – Ответил Ганс, поднимаясь по монолитным бетонным ступеням следом за ним.

–Так, на счёт три открываем двери. А потом идём аккуратно, смотрим в окна и в подворотни. Там могут прятаться ночные стрелки.

–Вас понял, герр фольгер – Уважительно сказал Ганс к удивлению Липферта и встал около выходной двери.

–Раз… Два… Три! – После этого Липферт толкнул рукой дверь, она открылась, не издав практически ни единого звука.

–Ходу, Ходу Ганс. Пора научиться выполнять команды даже не слыша их. – усмехнулся фольгер и вышел из подвального помещения – иначе не получится.

–Хорошо… – Ганс неуклюже вышел следом, осторожно шагая по раскрошенному покрытию из бруща, кирпича, бетона с тротуаров, они двигались в сторону Линигирской площади. Через несколько минут пути по ночному перекрестью усталых и частично избитых улиц, около озеленяющих лип, пришлось затаиться и осмотреться.

Ночной пейзаж захватывал. Светила неполная луна, выступая в небольших промежутках чистого неба. Мольд`инн постепенно захватывали тучи. На этой неделе местные синоптики обещали сильный ливень. Разрушенные дома, пустые провалы их окон и дверей. Улица постепенно наполнилась обломками, а горизонт ненадолго становился свободным от зданий. Здесь в первые дни войны шли тяжелые бои между Густавцами и Легионерами, потому этот район, около рынка почти полностью сровняло с землей. Липферт и Ганс вошли в «квартал потерянной гордости». Это место называли так потому что… когда-то здесь были одни из самых высоких строений города. Сейчас же, из пяти высоток, уцелело только две. Они как сторожевые башни возвышаются над обычными домами, вдвое, а Вторая, втрое превышающая их размеры. Городские, нарекли их Дамами. Каждый называл разными, но женскими именами. Берта и Майя. Так эти высотки называл Липферт. Там царила атмосфера неопределенности. Это место и было стоянкой для городских путников, и было местом, где случались частые несчастные случаи от деяний мародеров и ночных стрелков, именуемых в разговоре «Мольд`иннскими Часовыми». Какое-то время назад, неподалеку от Берты и Майи стоял рынок. Люди приносили туда свои товары и выменивали их на нечто более полезное друг у друга, но чаще и у фольгеров, так как именно они имели доступ к снабжению провизией через дороги пригорода, так и просто к складам вещей в пределах города. Тут же была и стена поиска, тут люди искали себе родных. На стене Берты, был стенд. Там можно было увидеть листки бумаги «Ищу Жену», «Ищу Маму…», «Ищу Друга.», были и менее оптимистичные «Кто может выкопать могилу?», «Не поможете заколотить окна?», «Мигенташ – ублюдок и насильник!»… припись тоже была.

– И ведь кто-то обязательно найдется… – проговорил не так громко Ганс. Ведь верить в хорошее не запретишь никому. Ни холодному вояке, ни малому подростку, ни отчаявшейся матери, потерявшей сына около       Площади Красных Флагов, рыжего…

– Вы не видели моего сына? – спросила опечаленная девушка с огненными волосами, но истрепанным видом. Она ущипнула фольгера за рукав. Он ее поначалу не приметил, считая очередным немым и мертвым силуэтом – призраком того, что осталось от былой свободы и жизнерадостности города.

– М? А каков он? – спросил Липферт обернувшись. Он чуть расслабился, сейчас они были в относительно безопасном участке улицы центральной части города.

– Он был точно такой же, как я ростом, и волосы у него были горячие, как у меня, а еще, под сканда был подстрижен.

Липферт не особо горел желанием помочь, но в памяти стал перебирать, не видел ли он в последние дни этого парня.

– А, может, видел… где-то на Площади ошивался, быть может до сих пор там. – Липферт кивнул страдающей девушке и она, вновь загоревшись огнем надежды, поблагодарила его и растворилась в темноте, оставив путешественников снова в гордом одиночестве, или если не в нем, то хотя бы в покое. Жизнь здесь получила тяжелую рану, но не погибла.

– Не думал, что ты так хорошо запоминаешь людей, я бы не ответил.

– Я бы тоже. – Липферт обернулся и фыркнул, продолжая двигаться дальше.

– М? – на немой вопрос своего спутника тот не ответил. Он знал, где видел парня с такой стрижкой… В том доме, где подобрал того, кто сейчас интересовался его памятью. Не помнил точно, кто и где, но точно знал – там.

Они шли еще немного.

– Ганс,

– А? – Шепотом откликнулся спутник Липферта

– Осторожно. Берта и Майя.

– Я девушек не боюсь, вроде… – Ганс в некоторой степени недоумения свел брови, пытаясь наперед Липферта ответить своим предположением.

– Берта и Майя, это здания. Вон те. – Липферт показал на две устоявшие многоэтажки, количество этажей, которых точно посчитать не получалось. Они выстояли все схватки: между легионерами и густавцами в начале войны, между веганцами и густавцами в Январской Операции, и между краснознаменцами и ОАМ, что пытались добраться до центра города, чтобы убедить последователей в своих силах.

– Ах… здания. Теперь ясно. – Ганс продолжил идти вперед, особо не задумываясь насчет защиты. Ночью стрелков меньше чем днем. Кажется, что он забыл про слова Липферта о «ночниках».

– Ганс, а про ночных стрелков ты слышал?

– Да, пожалуй. Но думаю им незачем по нам стрелять. У нас толком то ничего с собой и нет – Ганс развел руками

– Никто не застрахован от отморозков, Ганс, потому осторожным на поверхности надо быть всегда. – Липферт сел за большой бетонный обломок, некогда часть этажа какого-то из гигантов Мольд`инна, Речного Города.

– Слушай Ганс, тебе нужно быть осторожным. Я бы понял тебя, если бы мы прогуливались по бульвару недалеко от Культурной, или по району Карлина, но мы в Рыночном районе, в Мушт`илде. Тут, расслабляться нельзя. Здесь от города около нескольких десятков тысяч людей живет и все хотят есть, пить и спать, но некоторые находят даже способ это получать – убийство, а спят они, на удивление – очень крепко… От Мольд`инна интересно сколько осталось людей… Раньше их было полтора миллиона, а сейчас даже боюсь предположить. Много кто погиб, а еще больше тех, кто перебрался загород. Там, по крайней мере спокойнее…

– Ладно, я понял, не ругайся. Буду осторожен. – Ганс усиленно закивал, и аккуратно высунувшись из-за массивного куска обломка, ушел вперед. Липферту же, оставалось идти за школьником, потакая его максимализму и желанию сделать все побыстрее. Через, примерно три километра, должна была находиться Линигирская площадь, а от нее и до Либерты, рукой подать. Теперь, после боя Краснознаменцев и Мольд`иннских Повстанцев, что длился до заката, в городе над районом Мушт, повисла прохладная ночная тишина. Она вязла в ушах и мешала дышать, отовсюду ощущалось это напряжение, что сковывало чутье.

Липферт и Ганс, через минут 12, покинули район Берты и Майи, и сейчас шли по типичной мольдской улочке. Они проходили мимо украшенного дома. Улица была… Липферт сверился со смятой табличкой за спиной, на стене, что потерлась и была почти нечитаемая, но по знанию Липферта была ведущей к одному из Мостов, что могучей грудой камней переваливался через Мольду. Еще немного пошерстив в памяти, он припомнил, что улица вела к одному из многочисленных городских институтов.

– Эта дорога рано или поздно приведет нас к Институтской Общине, она, по мосту идет.

– Мы недалеко от института? – Ганс оживился.

– Да, а что? Никогда по городу, что ли не ходил? – Липферт вел диалог, не переводя внимания с хороших стрелковых позиций, хотя знал, что стрелков тут не так много, они в своей большей мере обитали немногим Юго-Западнее.

– Нет, просто, меня родители не отпускали ходить далеко. Тогда же, сам знаешь лучше, эти… кружки были. В «!Патриоты!» молодежь записывали, кого-то привлекали идеями социализма, кого-то призывали вступить в Легион и помогать империи бороться со злом как внутри так и с наружи…

– Я Легионер, чтобы тебе было известно.

– Значит, ты узнаешь, как о таких как вы думали люди. Неплохо…

– Ганс, лучше сосредоточься на дороге. – Липферт ткнул молодого попутчика носом в его невнимательность, показав, что он прозевал записку со странной пометкой. За их путь они находят уже вторую… Ганс поднимает ее, и передает в руки старшего.

– Город горит, люди бегут в пригороды от солдат Гарнизона. Не знаю, кто больший злодей. Протестующие против страшного угнетения Грознавии или сами грознавцы, что прислали сюда несколько батальонов, чтобы утихомирить буйную воду Мольд`инна. Я не хочу идти через их посты. Моего друга убили, посчитали за повстанца. Причем тут политические взгляды? Я жить хочу! Выбора немного. Я оставлю последнее пристанище на рынке и вместе с другими беженцами пойду через ОАМ, может так удастся покинуть город.

Надеюсь, что письмо дойдет, пишу без ответа уже второй раз. Люблю вас, ответьте мне!

Целую,

Тофис

– Письмо написано еще до первой зимы. Ставлю сотню марок, что он не выжил.

– Я поддерживаю…

– Отчего?

– Когда началась война, то очень много кто бежал из центра. Там было, как вы говорите «жарче» всего.

– Я там был.

– И к нам в школу много людей прятались, а потом нас пытались ограбить, но мы их выгоняли успешно. Школа стала приютом для детей, родители которых волновались за сохранность. У нас даже уроки давали, пока директриса не умерла. Потом все в свои руки взял учитель военной подготовки и его «выпускники». Тогда стало действительно тяжело, но благодаря их дисциплине мы и выжили, когда в городе стали умирать люди.

– Увлекательная история. Я многое слышал. И про то как уезжали из Мольд`инна на поездах, пока они отсюда ходили хоть куда-то, помню, как сбивались в общины. Помню как после очередного боя несколько десятков, а может даже сотен гражданских, вытаскивали из-под завалов. Уметь бы добиваться всего мирными целями, все было бы лучше. Но такова война. Она жестока и мы вынуждены быть такими же жестокими.

– А если не быть таковыми?

– То будут жестоки с собой – Липферт почувствовал, как школьник пытается его задеть, потому он обернулся и посмотрел на него, нанося взглядом удары, острые как от ножа. Ганс кивнул, наклонив голову в бок

– Но ведь можно же иначе.

– Нет.

Он оглянулся в сторону окон. В ночи не было видно, есть ли там хоть какая-то жизнь, но они словно кричали ему, через дорогу, скрипели и выли ветром в своих выбитых фасадах и обгоревших синяках окон: «все могло быть иначе!»

– А что со школой сейчас?

– Руководитель все тот же. Только времена стали еще более тяжелыми. – Ганс поморщился. Судя по всему, урок боевой подготовки ему особо не нравился, а может быть, дело было и вовсе не в предмете…

– Как у вас там дело обстояло? Еда, медикаменты… – Липферт мало знал о жизни городских общин, хотя сам выходил на поверхность довольно часто. Мог лишь гадать, а такой источник нельзя было просто оставлять на самотек.

– Я, затрудняюсь сказать. С едой у нас все строго. Едим немного, но, нам хватает. Короткие рейды в город могут обеспечивать нас бесперебойно. Голода у нас не было, а вот с медикаментами обстояло похуже. Первая зима, и десятки обмороженных и заболевших, без возможности вылечить. Сожгли пару парт, разводили костры тетрадками.

– Печально.

– Да не то слово. До метро добраться не получается, да и в городе делать нечего. Считай в полных руинах живем, где только отчаявшиеся и озлобленные и сломленные, что они есть… что их нет.

– Есть вариант, что мы можем перевести вашу общину на территорию Легиона. У нас конечно тоже обстановка не самая лучшая, людей много, с продовольствием перебои иногда бывают, но у нас хотя бы не эти руины.

– Можно было бы, но тебе кажется, что здесь руины. Видишь эти тени? – Ганс обратил внимание фольгера на большое количество маленьких шумов, которые слышались, если перестать слушать дыхание города. И на количество мельчайших силуэтов, которые можно было не заметить в полумраке – Они живые. Тут есть люди, хорошие плохие – как везде. А наша школа уже давно привыкла выживать в таких условиях, в каких мы оказались.

– Верно, но это центр, в котором жизни нет, только смерть. И стоит ли это того?

– Если мы верны себе и этому месту, то мы не оставим его умирать, сколько бы ни пытались его убить.

– Хорошая философия для школьника

– Ты сам говорил, что война заставляет быстро взрослеть. Но… я все равно благодарен за то, что ты готов позаботиться о нашей общине. Легион не так плох, как про него думается.

– В легионе, как и здесь – хорошие и плохие, так что не суди обо всех, по поступкам одного.

– А много кто совершает эту ошибку…

– Риторика провокации, пропаганды, минимальные затраты понимания. Люди не любят искать обман, если его льют на них постоянно.

Застройка сменилась. Элегантная мольд`иннская традиционная архитектура сменилась достаточно стандартной, имперской. Красный, полнотелый клинкерный кирпич, асфальт, бетонный тротуар, брутальная, в какой-то мере эстетичная, но более практичная и лишенная изяществ эльмийского края Карпии архитектура. Переход был плавный. Какие-то дома были гибридными, местами чередовались, постепенно теряя все меньше красоты, словно выходя из того пораженного края центра. Это говорило о том, что они сейчас в Молис`кире, старом районе, который был разрушен очень давно, во время захвата Грознавией Долины Карпия. И потому тут старинная застройка сменилась типичной имперской, построенной на практичности и прочности. Проходя мимо по-своему искусных пустынных витрин, они наткнулись на странное место в подворотне. Оно было залито кровью, рядом был нарисован фольгерский крест. Земля оказалась усеяна гильзами.

– Здесь ты как шмат мяса. Или гниешь в одиночестве, или едят все. Вот и думай, где лучше – обернулся штурмовик фольгерского отряда, недовольно осматривая окна. Фольгерский крест его напрягал, в прочем, как и место расправы.

– Тут что-то случилось

– Похоже… – Липферт поморщился и прошел дальше. Улицу преграждал перевернутый грузовик с прицепом, что остался стоять. Неизвестно, как получилось у такой машины перевернуться на столь узкой улице…

– Машина. Надо, поосторожнее. – Липферт внимательно осматривая пространство вокруг себя, и под ногами, подлез под прицеп, затаившись за массивным колесом. Ганс, последовал за ним. Потом они оба поползли. Аккуратно и скрытно. Ганс старался и пройти быстро и не замарать форму, получалось у него и то и то скверно. Он вымазал брюки в вылившемся машинном масле.

– Липферт

– М?

– Машина тут недавно… масло.

– Я потому и осторожен – едва касаясь губами, тихо выдохнув произнес фольгер. Так что это было даже тише шепота.

Они выползли из-под прицепа после того как Липферт пристальным взором проверил, нет ли здесь какой засады. Но места, на которые он думал, оказались нетронутыми, без следов, а значит их не могли поймать. Тихо подняв Ганса с дороги, он юркнул в одну из подворотен, и быстро стал идти между дверей и мусорок, надеясь, что старая пожарная лестница не рухнет со скрежетом ему на голову, ибо ночной ветер заставлял их скрипеть безустанно. Этот закуток был пуст. Людей в нем не было. Но чувство, что кто-то смотрит в затылок не покидало идущих, что с трудом держали себя в руках, чтобы не начать искать виновников своего беспокойства. Это было чревато нахождением и открытием огня. А так сохраняется вид, будто бы ничего не происходит.

Они выпали на ту же улицу, но почти на перекресток. Липферт выглянул наружу и в момент спрятался, ударив Ганса спиной. Тот старательно и аккуратно пробирался, стараясь ни на что не наступить. Фольгерского опыта в тихом хождении у него не было, и эта сосредоточенность не дала ему шанса вовремя уклониться от удара в нос.

– Й-й. Больно.

– Тш.

– Что?

– В том доме огни.

– В каком?

– Что держит разветвление

– Там…

– Люди… и они никого не боятся – Липферт достал перископ. Пользовался он им не часто, но носил с собой. Иногда это просто незаменимая в разведке вещь, ведь не будешь же смотреться в бликующее зеркало на каждом углу?

– Черные куртки, красные звезды. Проклятие. Ягеры. Что они забыли в центре города? – Сокрушался Липферт, кусая губы и вглядываясь в перископ снова и снова, будто надеясь что-то развидеть. Но мрачного вида веселые люди все еще были в здании и подавали всем здесь знак – они тут хозяева. Напуганным после этого боя горожанам оставалось лишь прятаться в домах и бояться испустить хоть лучик света из окна, издать лишний звук, чтобы подобные им не пришли на порог.

Отголоски недавней битвы порождали в сердце то самое предчувствие небезопасности. Оно шло с фольгерами всегда, как и со многими горожанами, но сейчас обострилось особенно, когда не знаешь куда сунуться, чтобы не нарваться на холодный ружейный ствол.

Липферт внимательно смотрел в то окно, оглядывал другие окна, в которых редко видел безоружных наблюдателей, сторожащих те крохи, что у них остались от жизни год назад. Фольгер подгадал момент, и чтобы не возникло лишних проблем, быстро схватил Ганса за воротник и утянул его за собой. Они не могли выйти на перекресток, но могли обойти то место через квартал. Путь по внутреннему дворику, изрытому неглубокими траншеями и скромными воронками от гранат и мин лежал через искорёженные деревья, что так и норовили свалить в свежую грязь. Целые фасады и внутренние стены с местами сохранившимися окнами смотрелись как челюсть во рту у старика. Все равно каких-то зубов не хватало, а какие-то – видимая имитация жизни и попытки ухаживать за собой.

– Не смотри на трупы – рыкнул Липферт держа голову высоко, напряженно, настолько, что глаза наливались кровью, фольгер смотрел вперед и по сторонам, надеясь, что не угодит в засаду людей с красными звездами и черными куртками. Путь через линию столкновения прошел спокойно. Не считая погибших и десятков небольших могил, здесь было пусто, и никто не помешал штурмовику и его спутнику пройти мимо. Всю дорогу Ганс тайком поглядывал на трупы. Он испытывал нездоровое любопытство, смешенное с брезгливостью, и последняя его выдала. Слышный рвотный позыв остановил их шаг и ознаменовал оборот фольгера

– Ты не смотришь на тела. Ясно?

– Да, гер фольгер.

– Вот и славно.

Тишина стояла гробовой. Вокруг виднелось движение, определить природу которого не получалось даже у Раля. И все же, в этом страхе, что кто-то окажется за спиной, они добрались до выхода на следующую улицу их маршрута, в прочем – не запланированную.

– Ну и ночка – Ганс высунулся из переулка на Шлифтавьель – улицу Шлифа, примечательного гидролога, что изучал Мольду. Она была заставлена баррикадами, у которых погибшими лежало несколько десятков солдат. Здания же рядом с ними были за исключением в относительной сохранности, ведь совсем рядом с этим жилым комплексом стоял музей, которому уже точно больше чем три сотни лет.

Его величие и размах подчеркивались неописуемой детализацией барельефов на его стенах, не тронутых даже в самых свирепых боях, высокими, отесанными в форме Хранителей Карпийских Садов – древних героев карпийского эпоса, что погибли, защищая долину от грознавского вторжения. Большие ворота… Липферт его хорошо помнил, стажировку проводил там, а внутри брал образцы живописи, чтобы использовать их в своей дипломной работе, которую так и не дописал – сжег в первую зиму, когда его ныне расформированный отряд застрял на Шлифа-Острове с обрушенными мостами, ожидая помощи. Ничего другого не нашлось под рукой, чтобы развести спасительный огонь и спасти друзей от обморожения. Группа 14 бы замерзла, но не допустила такой утраты, один Генрих бы выел весь мозг, что говорить про Марка, который бы еще несколько дней молчал на него за свое спасение. Тот отряд был в этом плане менее разборчив. Величие архитектуры Мольд`инна заставляло его жить, ибо он знал, что когда все закончится – он приложит к спасению города свои руки, и что если в мире есть такая красота – ее надо защищать, любой ценой, ведь ее должны увидеть и потомки. Когда-то давно это здание было построено стараниями тысяч людей, и настоящая трагедия, если такой потрясающий в своей помпезности памятник величия окажется уничтожен руками одного безумца. И как видно по сохранившемуся памятнику трех веков – никто не решается стать этим безумцем.

– Почему ОАМ сцепились с краснознаменцами?

– Ты видишь этот музей?

– Да…

– Ради него они готовы вырезать половину Мольд`инна.

– Но стоит ли культура человеческих жизней?

– Над этим можно долго спорить, но я не дам тебе точного ответа. Если бы я мог сохранить этот город ценой своей жизни, то я бы так и сделал, да, честно говоря, много кто бы так сделал.

– Я бы не стал.

– Мал ты еще, чтобы рассуждать над тем, что дороже – национальная память или собственная жизнь.

– 15 лет это уже возраст, в котором многое становится понятно

– История на эти вопросы отвечает однозначно

– Но люди ведь в истории все равно остаются людьми, а значит – могут ошибаться?

– Ганс – Липферт сказал металлически напряженно, резко. Его сердце забилось раза в три быстрее.

– Что? – Услышав это Ганс перенял беспокойство, но подражая опытному парню, не поднял паники.

– У тебя, сколько патрон в магазине?

– 4

– А где остальные 10?

– В сумке…

– Плохо – фольгер обернулся на человека, что стоял, нацелив на них ружье. На рукаве того была навязана повязка с тремя линиями – красной, белой и зеленой. Окровавленное пальто, повязка на животе и сутулая от боли осанка, молодое лицо, и глаза уже никогда не посмотрят на мир иначе как по-старчески.

– Tleke legionare spig sirar zapametove? – Затвор злобно лязгнул, вместе с охрипшим голосом

– Мы собирались обойти опасные места. Тут еще остались «красные» – Липферт не понимал того самого наречия, но поднял руки – язык жестов был универсален, как и слово «красные», под которым можно было собрать и краснознаменцев, и ягеров-убийц и густавцев, виноватых в развязывании гражданской войны. Ганс медленно развернулся. Липф глотал слюну и, напрягая мимику, пытался вспомнить, как на карпийском сказать ему то, что должно. – Stе, imere nne – выдавил легионер. Солдат посмотрел на него и немного выпрямился, ослабил хватку до белых подушечек на своем оружии и приопустил его немного, готовясь выстрелить, если кто-то дернется.

– Lare

Боец опустил ружье. Он двинул усталые и заплаканные молодые глаза, на баррикады, усеянные маленькими телами с большой жизнью и великой целью, посмотрел секунд с десять и начал пятится к музею.

– Убирайтесь, с меня хватит смертей на сегодня – ответил он, поправляя ружье на плече. Тяжелый и едва живой взор вояки покинул фольгеров.

Только что они могли погибнуть оба, но кому-то хватило воли не отнимать еще две жизни. Шаги уходящего солдата скоро растворились в городской тишине. Теперь они чувствовали дыхание смерти, ее влажный высыхающий поцелуй. Но ничего не оставалось, как выполнить просьбу того солдата. Липферт стал вести дальше, стараясь сделать это как можно быстрее.

– Почему он не убил нас?

– Он просто сегодня понял, что такое смерть.

После этого фольгеры постарались как можно быстрее покинуть улицу, чтобы не видеть всего того, что пришлось пережить этим солдатам, погибшим в очередной схватке. Если сравнить это зрелище с тем, что видел Липферт на Юге в боях с густавцами, то это лепет. Всего двадцать человек с одной стороны, тридцать с другой. Но с другой, проходя мимо обезображенных выстрелами лиц и взрывами гранат – тел, хлюпая по кровавой дороге, он понимал – даже одна жизнь, сгоревшая в пожаре войны – невообразимо много. Некоторые еще пытались выжить, но врачи, слившиеся с тенями, уже оставили тех, кого не могли спасти или допросить. Многих – просто добивали. Это высшее милосердие для них сейчас. Вокруг на деле было много людей, просто за время работы штурмовиком Легиона, Липферт привык не обращать внимания на гражданских.

– Там люди, а ты фольгер. Почему ты не поможешь им?

– Мне все равно.

– Почему?

– Уж лучше мне будет все равно, чем я случайно кого-то застрелю.

– Кошмар, ты убивал невинных?

– Да, и помню точно как. Они мне до сих пор снятся.

Дойдя до угла, они увидели тот грузовик, от которого они сюда пришли.

– Ты действительно хорошо знаешь город

– Ты не видел, сколько я бродил от поворота до поворота в этих переулках. Была бы погоня – нашли бы наши трупы.

– Опасно

– Когда так – лучше не подавать виду.

– Это педагогика

– Люди – вечные дети. Уже взрослые, а элементарные вещи все еще работают. Только обертка у них другая.

– Тебе бы в учителя

– Закройся.

– Точно говорю, – гыкнул Ганс и подался, нога в ногу с ним, они начали двигаться на север, чтобы оттуда по улицы спасителей ринуться наперегонки со смертью к площади Линигира, от которой и до Либерты было рукой подать

Город был большим, и каждый дом в нем нес свою трагедию. Какой-то потерял фасад и показывал всем устрой семьи, которая в нем когда-то жила. Один сгорел дотла и лишь обугленными глазами окон взирал. Кто-то выделялся своим элегантным нарядом из лепнины и барельефов, испещренных пулевыми отверстиями и осколками прекрасных стекол, а какие-то навсегда остались без ухода. Тяжелее всего было смотреть на те дома, которые обветшали, и двери в них остались закрыты. Никто не проверял, что внутри – все знали, что там есть обитатели, и им будет все равно, если ты их оберешь. Только никто не выламывал двери таких домов. А таких было очень много, что конца и края… Где-то была старая пивная лавка. Раньше там могло собраться немало людей, теперь лишь скелет, в котором нет-нет да мелькнет кто-то, да блеснет фонариком в надежде найти что-нибудь выпить

– Я часто вижу линзы в окнах

– Страшно?

– Не боится только идиот. Ты думаешь, если бы я не боялся того мольда, то он опустил бы оружие?

– Не бойся напрасно, сердце должно быть томимо не страхом.

– Мне еще одного Генриха под рукой не надо, цитировать литературных героев.

– А кто такой Генрих?

– Генрих? Я же тебе говорил – мой друг, в группе у нас самая светлая душа. Он будет жить лучше всех нас, когда война закончится. Она, мне кажется, его не поранила. Он как остался начитанным мечтателем, так им и умрет.

– А почему ты так боишься ягеров? Дело ведь не в звездах и «жестокости»?

– Они носят, как правило, не только кирзу и кожу, но и нечто автоматическое в ручищах. А за автоматическим оружием будущее. Ты боишься будущего?

– С учетом этих обстоятельств – да

– Вот и я боюсь, дружище.

Город смирял их диалог горделивым молчанием, что больше походило на затишье перед бурей. Ведь людей становилось все больше. Они осторожно, очень торопливо, но часто даже не таясь возвращались домой и о чем-то переговаривались, несли раненых, или закапывали в двориках умерших после этого столкновения. Но фольгеру не было дела до них, а им – не было дела до него. Интерес лежал только к вооруженным солдатам обеих сторон, что могли не понять визита легионера в этот страдающий каждый день край, всем своим живым и дышащим молящим: «Прекратите…!»

– И часто в тех силуэтах и бликах – не враги. И это самое страшное.

– Я понял,…

– Я не убивал никого – осклабился резко фольгер, напугав попутчика – я не имел другого выбора. Это было в январе.

– В январе?

– Да. Когда густавцы начали операцию. Пока все отходили от праздников, они устроили им подарок

– Не хотел бы, чтобы это когда-то повторилось снова…

– Никто не хочет, но никого не спрашивают.

– А что было там?

– Они разбили за пару дней почти без потерь Фиол – криминал нашего города, Долины Карпия, – большинство из авторитетов жило и правило именно там. Напали на Веганцев, своих ненадежных союзников, атаковали Легион с юга, как раньше не бывало, продавили гарнизон города. Ответный удар их и задавил. Но никто больше не забудет черных курток и подлых выстрелов в спину от «гражданских». Никто не забудет и литры крови просто вылитые на проезжие части, забрызгавшие все стены площади Красных Флагов, которую они отчаянно пытались взять. Я никогда не забуду. История повторяется, потому что никто не помнит того, чего не знал – а мы не вечны.

– Я хочу верить в лучшее

– Открытие – я тоже. Но нашей веры никто не спрашивал, Ганс. Не расстраивайся, когда твои мечты растопчут. Ты, сам того не зная, топтал чужие.

Улица Шлифта осталась позади – теперь, после бульвара, – Мирадалиан Кранна, Улица «Покойников». Герои ликвидации катастрофы на Бьезенской Гидроэлектростанции, что в нескольких километрах отсюда. Это место было уже более спокойным. Улица не была оживленной магистралью, а являлась уютным путем, усаженным большим количеством зеленых и уже частично опавших и заросших без садовников лип и акаций, вязов…

– Отсюда путь в университет… – пробормотал Липферт, смотря на покосившийся указатель в углу улицы, и на сожжённую доску объявлений – но, раньше нас встретит,: «прекрасный фестиваль на площади Линигира…» – прочитал Липферт обгорелую надпись на листке, что подлетел к его ногам, прежде чем оказался унесен ночным ветром Мольды.

– Я спросил не просто так – резко встрял Ганс

– Почему?

– У меня предчувствие, а оно меня обманывает редко – он подергал фольгера за рукав с беспокойством.

– Меня тоже – тот угрюмо одернул руку и еще сильнее нагнулся

Они оба замолчали. Беседа, что подсознательно была водой для экстракта страха, закончилась. Теперь им было не до философии. Липферт чувствовал присутствие отовсюду, особенно от старой башни форта, где раньше заседали сотрудники Ландвера, следящие за порядком.

– Почему мы не обойдем это место? – Напрягся Ганс, прячась за его спиной и смотря на зловещую вышку – Мы уже срезали здесь путь.

– Потому что тут я совсем ничего не помню. И здесь есть общины, которые совсем не любят пришлых, уж тем более легионеров.

В городе всегда кипела жизнь. Мольд`инн был культурным центром, в который ради красоты, образования и работы приезжали люди даже из самой Грознавии, чем местные власти и гордились. Когда началась гражданская война, город стал тенью самого себя. Большинство людей уехало в Неделю Тишины, много кто из них вообще смог бежать за границу – в Рутению, Краснославию, Днеприю. От превосходящего миллион человек населения осталось немногим 750 тысяч. Большинство сейчас живет за заслонами Гарнизона в Альпраа – сердце Мольд`инна, много кто – за городом в объединении района Винатт, под присмотром начальника Мольд`иннского Ландвера, не вставшего, в отличие от своего заместителя на сторону Антонио Вегана. Жизнь там продолжалась, но люди, которым не довелось встать под защиту Гарнизона, могли лишь уповать на тех, кто стал господином в своем регионе, да и уповать зря, ведь у них в большинстве своем другие заботы: Легион окружен врагами в Ольдер`сии, Веганцы держат Либерту, ОАМ распростерся на весь Маллийе и пролазит на территории Легиона, Господа Флигенлем защищают от всех нападок Перансше, Фиолы и Фрайкригеры грызутся в Сиад`инне, Густавцы в Ликхау-Руу толкают свою социалистическую армию по всем сторонам света… – деньги, идеология, страх и счеты, и почему-то только на людей всем плевать.

В местах, где вечно были беспорядки и бои, люди могли положиться лишь на себя. Поодиночке не выживет никто – потому Липферт и опасался общин. С ними нужно быть очень осторожным, тем более в Центре, который сохранился лишь местами и то – визуально. Что осталось от его народца, прячущегося в руинах и мертвых домах? Они живы?

Теперь они двигались еще скрытнее, хотя казалось, что лучше уже просто не возможно. Их шаги не сделать тише, их дыхание не спрятать, их ошибки будут с ними, а животный страх выжимать все человеческое.

Паранойя мучала штурмера. Он дергался и тут же наводил на цель оружие, стискивая его в жилистых кистях. Ганс дозарядил пистолет и постарался подражать своему суровому наставнику даже в мимике, что получалось у него куда более комично, чем попытка тихо ходить. Еле слышный ропот сменился шуршанием, что говорило – ураган близко, его уже видно на горизонте и он со всей скоростью летит сюда. Как видно молнию в грозовом фронте

Вдалеке, где-то точно не здесь, быть может на северной окраине что-то взорвалось, отдавшись эхом и вспышкой через весь город, играя на облаках и контрасте с луной. Город что-то ждало. Что-то случилось на Либерте, и это надо узнать, пока не стало слишком поздно. Кругом враги и безразличные и они с Гансом здесь одни. И никто им не поможет.

На шорох Липферт повернул автомат, а Ганс уже вскинул пистолет. Они оба смотрели на первый этаж осевшего здания, некогда аккуратного, с желтыми стенами и очень красивыми оконными рамами, элегантным, большим, укрытым черепичкой чердаком с красивыми отверстиями в стенках для прохладного ветерка Мольды, задорящего детей играющих там в детективов.

Теперь ему придется стрелять. И он не задумается: «куда полетит моя пуля?». Он не видел лица Ганса, но когда в том силуэте он узнал маленькую девочку, то его передернуло. Липферт мог даже не смотреть – все знал по себе.

– Паранойя

– Нет – резанул фольгер

– А что же?

– Инстинкты.

– Стыдно…

– Стыднее и страшнее нажать на курок. Иди молча и дальше.

В один момент они резко упали, оба, за одну машину. Ганс больно ударился головой, а Липферт саданулся мягким местом о дорогу, прямо копчиком на кочку, словно два похожих слова должны были, наконец, оказаться вместе. Между домами промелькнул сигнальный свет фонарей, а кто-то рядом коротко крикнул:

– Да я точно что-то видел!

– Ты что, пойдешь проверять?

– А что?

– Тебе жить надоело?

– Нет, я осторожный

– Тогда какого хера говоришь в полный голос?

– Чтобы ты меня услышал

– Болван. Даже в своих домах люди говорят в полголоса, а ты еще на половину улицы орешь – а голос отвечающего был на несколько порядков тише, но опытный слух фольгера такие реплики улавливал. Это были Густавцы. Краснознаменцев тут почти не осталось после бойни, судя по количеству убитых с красными тряпками на рукавах, да и говорили те преимущественно на местных наречиях. У этих же же был достаточно неплохой грознавский говор.

– И кто мог нас отправить патрулировать в этот забытый Либенугом край?

– Закрой рот.

После этого фонариков стало больше. Шло, судя по звуку, человек 5, может немного больше. Мерцало только три огня. Не будь Ганса рядом, он тоже бы не решился стрелять. Липферт вытер руки о штаны, ибо те уже успели вспотеть от напряжения. Рядом могли быть «господа в черных куртках». Напряжение росло все больше. Они были все ближе, и кто знает, в какую секунду кто-то дойдет до их укрытия. Его ждет смерть, это точно, но оказаться под перекрестным огнем – не сильно хуже. Молча, напряженно, Липф взял Ганса за воротник и легонько высунулся из-за машины. Увидев, что патруль не обращает на них внимания, он поскользил между машин, почти не останавливаясь. Сердце колотилось как бешенное, взгляд устремился в пространство между двумя обрущающимися домами, которые могли бы стать для них укрытием, пока патруль не уйдет в другую часть района.

– Кто это?

– Густавцы?

Луч света резанул их по следам. Быстро, целенаправленно.

– Я говорю, – возразил боец – я что-то видел!

– Иди и проверь.

– Вот проклятье – услышав быстрые шаги с бряцанием оружия, Липферт сделал последний рывок в сторону подворотни, но…

Ганс споткнулся. То, что фольгер грубо волок его за ворот вслед за собой, чтобы тот не посмел отстать от него и на шаг – сыграло с ними злую шутку. Внутри Раля прошелся адреналиновый локомотив. Руки быстро отпустили автомат, оставив его висеть на шее, а после быстро стали поднимать Ганса, но было уже слишком поздно. Ослепительно яркий луч фонаря оставил в глазах фольгера белое пятно. Раздался оглушительный хлопок после, которого пуля лязгнула с искрами прямо рядом с ними обоими. Обняв и схватив покрепче, Липферт бросил Ганса за угол, в переулок, через который они собирались бежать, а сам поднял автомат. Дернул затвор.

– Ложись! – Крикнул кто-то из Густавцев. Легионер вжал указательный палец в курок так, что чуть не сломал его. Яркий сноп пламени бил из ствола и резал глаза не хуже огня сварки, а по ощущениям – ножа. Точность не была главным качеством оружия – но задушить ответный огонь он сумел. Пользуясь заминкой, Липферт нырнул во тьму, где секунду назад скрылся и его подельник. Они неслись вперед, опрокидывая мусорные баки. Липферт подтянулся и выстрелил в крепежи пожарной лестницы новостройки. Ржавость конструкции вне новизны не спасла от обрушения и путь отступления был перекрыт. Преследователям придется искать другой путь. Но они оказались в другом месте. Прямо перед ними. Ганс сделал три выстрела, один из которых оказался неприлично точным – в нос нападающего. Липферт же прижал их огнем, а потом достав мессер прошелся одному по голове, вскочив на сложенный в штабель кирпич. Второго толкнул и заколол.

– Ганс, теперь можно даже убивать. Беги, что есть мощи!

Они задыхались от мерзких запахов мусора и остатков человеческой жизни, но бежали прочь, слыша как сзади тарабанят сапоги красных. Выбившись из темного и страшного плена, Липферт и Ганс ринулись по дороге, где было много укрытий. К пальбе и свисту свинцовых капсул над головами присоединился какой-то странный гул. Прижимаемые накапливающимся огнем, Липферт бросил Ганса в трамвай и залез сам, едва не получив троекратную порцию смерти в голову.

– Сдавайся!

– Пошел нахер!

В воздухе мелькнула тень, а потом среди подступающих раздался крик

– Рот.

Ганс открыл и вжал голову в плечи, прячась на полу, между сидений.

Рвануло так, что осколки залетели аж в трамвай. Дорога начала полыхать от того что в паре машин тоже был бензин.

– А теперь снова бежать – Липферт сделал легкий налет юмора и оторвал Ганса от пола. Скорее всего, от его хватки на коже парня появится несколько новых синяков.

– Больно!

– А мне плевать. Несись или больно уже не будет – уже с нервами он вытолкнул его из трамвая, выбежал и сам, прикрывая его со спины. В летней ночи покой был нарушен топотом их ног и ударами сердец, хрустом дорожного крошева и лязга металла под ногами. Иногда пули нагонявших преследователей высекали пыль из-под их ног, иногда лязги из оставшихся позади остовов техники и машин, а иногда тело ощущало рассекаемый воздух в паре сантиметрах, то у головы, то у плеча, иногда у поясницы.

– Ну же, ходу! – Сердце фольгера работало напределе. Усталость последних дней, плохой сон, боль в ушибленных местах и саднящие, гудящие ноги, разрывающиеся сердце и легкие подносили ему испытание. Рядом с ним его проходил и парень, чей пример держал его на ногах и не давал упасть без сил и умереть. Тот не сдался, и сил ему предавала воля к жизни, которая никогда так не велика, как перед лицом смерти.

Но бежать было уже некуда. Патруль сел им на хвост, а вдалеке очередной перекресток, на котором сидит стрелок, жаждущий легкой жертвы. Что может быть лучше чем двое бегущих у которых совсем другие заботы?

Стрельба на секунду стихла.

– Ложись! Целятся! – Липферт упал вниз, больно прошкребя разгрузками камни и осколки. Ганс упасть не успел. Выстрелы загремели раньше. С криком парень повалился раньше, ничком, по инерции ударясь головой.

Липферта передернуло. Теперь его охватило отчаяние. Парень, с которым он рядом спасал свою жизнь пал от пули, а ему самому… теперь как? Он перевернулся на спину и глубоко вдохнул, подтянул автомат, перезарядил на полный магазин, дернул затвор и, приподнявшись стал полощить врага всюду, чтобы он не смел поднять головы. Курок скрипел от скорости нажима пальцев, в экономии патрон, но иногда он зажимал его так, что боялся сломать.

– Суки проклятые! Чтобы вас в царстве мертвых шерды сношали во все дыры! Ублюдки! – Когда среди лязга он услышал крик, то ринулся к своему раненому, желая проверить, жив ли он. Ярость чуть угасла – Ганс был очень даже жив. Его глаза были на выкате, а из бедра хлестала кровь. Липферт не мог понять где она точно, но сорвал ремень со своего автомата, перекинул карабин под его ногу, продел в него другой конец и затянул что было мочи. Ганс взвыл, но большую свободную часть ремня он сунул ему в рот.

– Тсыть.

Ганс рыдал от боли

– Держись, если умрем – в бою умрем – Липф поднялся и снова прижал врага огнем автомата. Заставил снова залечь. Но неэффективно – его самого чуть не подстрелили. Патроны закончились, он, было, потянулся за неполным недозаряженым рожком, как вдруг…

За его спиной зарычал мотор. А потом оглушительней автомата загрохотал пулемет большого калибра. В ответ через несколько секунд по нему ударило нечто взрывное, то ли граната, то ли мина. Но огонь не прекратился. Мимо Липферта пролетели огненные осколки, от которых он уже успел спрятать и себя и Ганса.

– Что это за хрень?! – Липферт развернулся, чтобы увидеть… их традиционный Оксель «Блиц». Боевая машина… с легионерскими обозначениями на борту. Сжатая в кулаке молния. Сначала фольгер не поверил, но все вставало на свои места в непредсказуемом порядке. На каждый щелчок по броне этого монстра, на которого было навешено много передков и дополнительных корпусов, пулемет отсылал обратно порцию крупнокалиберной смерти. Раздался второй выстрел из чего-то тяжелого. После оглушительный взрыв повторился. Пулемет не затих. Бронемашина обладала какими-то поразительными свойствами, как и экипаж. В ответ на залп гранат из винтовок машина ответила шквальным огнем автоматов из бортовых бойниц. Люк десантного отсека открылся в момент огневого превосходства машины и два силуэта в быстром порядке, четко и отлажено пересекли все препятствия и добрались до братьев.

– Полезай в броневик. Хейн! Бери юнца и в машину! – Он кричал – иначе бы никто не услышал. Он не хуже самого Липферта оторвал его от земли, как расплавленную резину, и дернул рукой в сторону броневика. Поднял оружие и заняв позицию у машины стал прикрывать отход другого фольгера, что взял себе на плечи Ганса. Когда они добрались до открытого люка, Липферта затянуло внутрь, а Ганса незнакомый на первый взгляд дурно выглядящий легионер швырнул на лавочку. Следом заскочил командир и закрыл люк. Машина незамедлительно тронулась на большой скорости. Напряжение достигло пика, но через несколько секунд и погоня и стрельба стихли. Остался только рев мотора и звон в ушах от стольких взрывов и выстрелов.

– Вы живы?

– Странно, но да. Наушники помогли? – Поинтересовался спаситель

– Ты был прав. Лем. Наушники спасают – хмыкнул неприятный фольгер снимая с ушей громоздкие наушники.

– А вы говорили, что даже броню новую ставить не надо – возмущался водитель.

Внутри было жарко и спокойно. Тепло и светло. После мрачной разрухи города было приятно посмотреть на живую собранность внутри этой брони. Медик занялся Гансом. Вернул Липфу ремень, наложил жгут, написал записку, а потом стал прижигать рану спиртом

–Эй, там! Позади! Как здоровье?! – Спросил голос ещё одного незнакомца. Этого фольгера звали Йон, по национальности он ильванец, и отличался среди других добытчиков тем, что разъезжал по городу на своём укреплённом броневике, которому даже гранаты из «Дортера», мощной самодельной противотанковой установкой, могут не нанести никакого вреда. Бронепередок его зверя уже был шрамирован несколькими гранатами из этого оружия, потому, попадание очередной откололо от него кусок. Липферт узнал его, о нем много говорили, и говорили на всех станциях. Он сам по себе жил на Площади, потому было не удивительно, что Раль узнал его по голосу.

– Йон?! – Спросил Липферт, все еще толком не понимая, где оказался.

– Он самый! – От места водителя послышался смех. Оправившись после столь стрессовой ситуации, Липферт осмотрелся в грузовом отсеке. Рядом сидел ещё один «великий» человек их ремесла, Кюно, его иногда называют "Нордом», из-за происхождения. Нордиец прославился свои мастерством владения холодным лезвием, один раз на Кюно напала группа бандитов, 8 человек, хорошая экипировка для них, и он их рубит своим палашом на раз-два, так Кюно стал знаменитым штурмовиком. Внешне Кюно выглядел так: Чёрная шинель, под ней, как и большинства штатных добытчиков, теплая кофта. На ногах характерные, зашарпанные кеды, и плотные штаны. Волосы пламенного цвета, несколько веснушек на щеках. Глаза у Кюно голубые, как река имеющая такое же имя. Вылитый сканд.

–Ну, чтож … Подбросите меня до станции "Либерты"? -Поинтересовался Липферт, чувствуя, что это та группа, про которую говорил Герцог.

–Да без проблем! Но вот твоего парнишку мы оставим у себя, кстати, как его зовут? – размашисто, с акцентом пробровадил Йон а после поинтересовался об имени молодого пополнения в их машине. Некто, уже обработав рану, уселся в край машины. Одет был как фольгер, только с нашивкой на предплечии в виде круглой белой ткани с красным крестом в центре.

–Меня… зовут… Ганс. – Пораненная нога у него сильно болела, потому говорить было тяжело, не говоря уже о том, как держать комок ненависти и желание кричать, которое увеличивалось от спирта, что жег кожу. Ганс справлялся хорошо, тем самым заслужив от Липферта небольшую, но все же похвалу, которая не будет сказана. От всего, что его окружало, Ганс мог упасть и начать плакать, после такого стресса, какой пережил этот паренек сегодня, многие могут сдаться и поступить так. Но такие люди как Липферт или Ганс, не сдаются, а идут до победного конца, превозмогая над болью и прочими невзгодами, смотря вперед, в светлое или мрачное будущее, с горящим в глазах огоньком, и живым интересом. В возрасте Ганса Липферт упал с крыши двухэтажного дома и приземлился неудачно, но он превозмогал над болью, и не стонал, говорил ровно и четко. Такой ли человек Ганс, каким себе его представил Липферт, еще предстояло подумать и узнать, чем фольгер и занялся.

–Вот и хорошо, ты у нас теперь будешь, молодым фольгером! Только выздоравливай побыстрее! Ах-ха-ха! – Сказал Йон и погнал машину к станции "Свободная"…

–Вас зовут Йон да? – Поинтересовался Липферт сев на одно из свободных мест, в грузовом отсеке бронемашины, находившихся ближе к водительскому месту.

–Да, а почему вы об этом меня спрашиваете? – Поинтересовался Йон. Понять, что он ильванец было не сложно, характерный гонор, и акцент.

У Липферта не получалось вспомнить то, как про Йона рассказывали на имени Ярисольвы, но вспоминать было что. В память, наконец, вернулся один из костровых рассказов.

Однажды Йон со своей бронемашиной заехал к садовникам, потом там провел день, и не известно до сих пор, как так вышло, что он вернулся с двумя пацанами лет по 12, и двадцатью ящиками яблок. Сейчас эти ребята куда-то устроились, и на станции теперь особо не показываются. Едят, спят и развлекаются отдельно от всех остальных, потому встретить одного из них было бы довольно сложно. Почему были приняты такие меры – загадка до сих пор, а на вопросы об этом Йон просто отмалчивался.

–Не беда, главное, что я в безопасности. – Подумал про себя Липферт. И попытался узнать, кто ещё едет с ним в этой бронемашине.

– Ну что молодой, давай познакомимся, вижу, что так же жизнь потрепала, – спросил один из незнакомцев, подсаживаясь поближе к Липферту.

–Меня зовут Липферт, я вышел на задание с «Площади», но мы попали под обстрел. Группа разъединилась, и сейчас я не знаю где они. – Представился Липф и вкратце рассказал историю своей последней вылазки. Незнакомец был озадачен, его внешность представляла его как недоедающего человека среднего роста, который слабо следит за своей наружностью. На нем висела как мешок порванная и обожжённая полностью шинель пепельно-черного цвета, гражданские плотные штаны с десятком-других заплаток, на ногах сапоги. Внешность его была ильзийской. Он не походил на местных карпиян, ни на эльмийцев, ни на грознавцев. Выступающие скулы немного опущенная вниз челюсть, острая в изгибах, словно стальной, закругленный подбородок, желтовато-карие глаза, что сверлили соколиным взглядом из-под крупных густых бровей, вогнутый нос с круглым кончиком и небольшими крыльями. Следы долгого отсутствия бритья, высохшие и облезшие губы, бледная и грязная кожа. Посмотрев на сапоги фольгера, Липферт сразу же вспомнил Марка, да и внешне чем-то отдаленно, названный как Хейн напоминал пожилого одногрупника, попутчика Липферта он тоже любил носить сапоги вместо традиционных кед. Голова Хейна была запущена, а волосы на ней были черны как уголь, длинны и убраны как попало – лишь бы не закрывали лицо: виски назад, челку на макушку или к вискам же, а из-за их волнистости они торчали как коряги мертвого дерева

–Ну, я представился, а теперь ваша очередь говорить. – улыбнулся одним уголком Липферт, обращаясь к общительному незнакомцу

–Меня зовут Хейн, я старший фольгер. Меня выслали, судя по всему на ваши поиски. Ну, как я понимаю нам дали почти одну и ту же задачу – найти Ригеля. Только вдобавок я должен был узнать, что произошло с 14-ой. Случилось нечто паскудное, коль нас отправили всех вместе – Хейн запустил руки в карманы, будто что-то искал.

–Правильно, мало ли что может случиться, нужно было бы выслать две группы. Просто немного страшно, когда просто из воздуха рядом с группой появляется такая махина. Вы ошибиться могли.

– Кюно смотрит зорко, у него глаза острые, может много чего увидеть, а с биноклем и подавно. Так что, мы уже знали о том, что вы в беде, только что-то остальную группу не видели. – Хейн рассказал небольшой кусок своего сегодняшнего пребывания в бронемашине, словно с неким недовольством. Его, конечно, устраивало то, что он ездил в броневике, но смущало то, что он ездил в нем по факту просто так, пока Кюно смотрел из бойниц вперед и по сторонам.

– И Кюно здесь… – Липферт почтительно покивал головой, только сейчас осознавая, в компании каких людей он сидит. Рядом с Медиком, который перевязывал Ганса, сидел один из самых авторитетных и известных фольгеров Мольд`иннского Легиона – Лемберг. Лем, был облачен в стандартную шинель добытчика, под ней он носил пиджак и рубашку. На ногах широкие брюки и кеды без шнурков. Выглядел он чисто и ухоженно, без лишних деталей. Чем-то по своей манере он напоминал Людена, но у него точно было больше смелости и мужества, чем у того подземного командира. И, несмотря на некоторые проблемы, он вечно сохранял на себе вид с иголочки, хоть и в форме.

–Да куда же она задевалась?! – Было начал возмущаться Хейн, как вдруг, судя по всему он нашёл то, что искал. Он вынул небольшую железную коробочку из внутреннего нагрудного кармана. Оказалась что это пачка сигарет фирмы "Лайхте", после он достал из этого же кармана зажигалку. По своей форме она напоминала гильзу.

– Ты куришь? – Поинтересовался Липферт, в его голосе слышалось неодобрение.

–Да, а что? Тебя что-то смущает?! – Поинтересовался уже Хейн, с неким вызовом.

–Нет… ничего, просто сигареты не каждый может себе позволить. Странно, я не помню фольгеров, что курили бы. Неожиданно. – Сбавил в тембре и потупился Липферт.

–Ну, ты прав, – пыхнул фольгер – добытчик или штурмовик, должен обладать крепким здоровьем. Я курю, – сигарета вышла в его руку, и он дымя заговорил дальше – в этом нет ничего зазорного, привычка. Да и на здоровье моё, она почти и не влияет, лишь бы не сглазил сейчас я сам себя, а то бросать придется – хохотнул Хейн, и, улыбнувшись, прокрутил огонек сигареты в воздухе, показушно сбив с кончика пепел. В машине все трюка не оценили, косясь на Хейна и надеясь, что он вот-вот потушит сигарету, а добродушный водитель откроет им хотя бы один люк, для того чтобы этот смрад мог выйти.

–Как ты вообще можешь этим дышать?! Это же воняет так что лучше подышать пердежом Лоцта из комендантской группы !!! – с видимым нордийским акцентом стал возмущаться Кюно

– Ха-хаха-ха! Не напоминай! – Хейн выпускал из себя дым, напоминая веселого дракона.

Раньше норд работал помощником в мясном магазине, но когда началась война он уже вступил в "Легион" и по случайности его до начала активных боевых действий его переслали в Мольд`инн. Далее вечное мотание «Город-Метро», до того как Кюно приехал в Грознавию, чтобы навестить дядю, жил в Лаулакиви. Как Легион более-менее обустроился в метро, на трёх станциях, а именно на Ярисольвы, Площади Красных Флагов и Культурной, Кюно попросился в фольгерский орден, там недолго думая согласились. Пару дней спустя, Кюно стал полноправным фольгером, которого определили как охрану.

Хейн был уберфольгером, это… можно сказать элита их ремесла. Им доверяли более сложные задачи, от захвата вражеского аванпоста до перегонки поезда по метрополитену сквозь вражеские линии, в прочем умиротворительные задачи у них тоже были – обучение новичков, дополнительная стажировка для людей, которые могут уже пользоваться, а не только держать оружие. Таким добытчикам нелегко, им приходится от многого отказываться, так как их ремесло требует крепкого здоровья, хорошей физической формы и крепкий дух. Хейн же всем своим видом был в рассвете сил, но вряд ли силен – табачные дымы и недоедание старили его, да и бодрости духа не предавали. Но взглянув на образ Хейна, увидев те аккуратные пулевые отверстия и врезки, про его дух и живучесть можно было задуматься. Горелый фольгер точно пережил слишком много.

–Так мы, сойдём возле "Свободной"? – Спросил Липферт, тоже стараясь не вдыхать дым сигареты, которую Хейн неторопливо раскуривал.

–А как иначе? Думаешь, я на "Памятную" Пойду Ригеля искать?! – Пошутил Йон и посмеялся

–Буду знать. А сколько осталось до нашего пункта назначения? – Поинтересовался Липферт у ильванца

–Ещё минут пять, мы на Аллею Слав заезжаем. Так что… – Не успел договорить Йон, как Липферт его перебил:

–Хорошо, а эта поездка бесплатная?

–Как хочешь! Ты таскаешь топливо в Легион, а я его жгу своей бронемашиной спасая твою и другие жизни, так что считай, происходит взаимовыгодный обмен! – Йон повернул броневик влево. Рюкзак, что вез с собой Кюно, отправился в короткий полёт и рухнул на пол трясущейся от движения по неровной, заваленной обломками дороге.

– Ух ты ж…! – Вскрикнул Липферт и поскорее попытался поднять рюкзак, и поправить ситуацию. Броневик повернул ещё раз, Йон суровый водитель. Липферт полетел следом и упал на вещь принадлежащую Кюно. После падения тот даже поморщился, словно претерпевая ту боль, что сейчас чувствовал Липферт, упавший лицом на замки от отсеков и прочие аксессуары, которые странным образом оказались на рюкзаке, и добавляли колорита ситуации, и в качестве бонуса были выполнены из железа.

–Да что за день-то такой! – Не сдержался он от волны возмущения и негодования, мало того что чуть не погиб в бою с Ягерами Густавцев и всё тело болело. Он ещё и упал на рюкзак и ударился об лавочку

–Да, судя по всему у тебя сегодня не особо хороший день – Хейн протянул отколовшемуся фольгеру руку встать с пыльного дна, попутно подсознательно его отряхивая.

–Полностью с тобой согласен, – ответил Липферт, поднимаясь и поднимая за собой рюкзак нордийца. Машина ехала по разбитым улицам города, ещё жившего полной жизнью несколько месяцев назад. Где-то тлел небольшой канцелярский магазин «Cosivia Latur», где-то лежала в развалинах хлебная лавка «Scherschschva Bulak». Части зданий выкидывало на тротуары, и иногда даже на дорогу. Здания деформировали постоянные обстрелы из миномётов, которые уже давно затихли. Хоть большие схватки случались не так часто, и в основном обходили район Либерты стороной, этого все равно хватало, чтобы от поистине центрального населения города тут ничего не осталось. Чувствовалось влияние Мушт`ильда. Много кто переселился жить в метро, опасаясь бандитизма и мародерства, а кто-то сам пустился бандитировать и мародерить. В редких случаях люди просто прибивались к общине гражданских в подконтрольный гарнизону Альпраа и Винатт – самые старые восточные районы города, или в Перансше, самый цивильный, западный район города, под контролем Господ Флигенлемов… если не гибли по дороге от ножа мародера, снаряда какого-то идейного бойца или же случайной пули не менее случайной перестрелки. Несмотря на общую печальную картину, большинство зданий хоть и выглядящих пустынными были хорошо ухожены, сохранив хоть какое-то покрытие в окнах или штукатурку, что тоже достижение. В большинстве случаев на домах тех, кому больше ничего не понадобится, или таких вот ухоженных и жили люди, а иногда и фольгеры, которым за оказание какой-то услуги доставалось немного полезных вещей, которые они могли или оставить себе – никто не узнает кроме совести, или отдать кому-нибудь внизу – совесть порадуется.

Машина ехала ещё несколько минут, подпрыгивая на особо крупных частях невезучих зданий, довольно быстро сокращая время дороги. Их водитель что-то напевал и явно чувствовал себя счастливым

–Эй Уважаемые! Пора на выход! – Крикнул Йон и машина остановилась так же резко, что все чуть не вылетели вперед, как если бы бронемашина въехала на внушительной скорости в стену. Липферт был к этому особенно близко, устал видать, не каждому на один день выпадает столько радости: побегать, попрыгать, пострелять и потеряться. Липф встал, и перед выходом решил поинтересоваться о своем спасённом попутчике

–А что с Гансом делать будете?

–А я разве не говорил?! Ну, если не говорил то, скажу: Мы увезём его на «Площадь», там нужны новые люди! Мы его подлатаем, у нас хорошие врачи. А потом когда ты вернёшься, с задания он уже может быть встретит тебя на станции, а пока что La revedere! Si mult noroc! – Пылко закончил свою речь Йон, попрощавшись на родном языке. Машина едва не тронулась, как из нее с запозданием, вслед за Липфертом вылез Хейн, который, похоже, был уставшим, как и остальные фольгеры. Броневик круто развернулся, взревел и покатил куда-то в сторону Юго-Востока, но казалось, что он вряд ли куда-то далеко едет.

– Может он куда-то отвез Ганса… – подумал Липферт – если это так, то на одну проблему на моей совести меньше.

– Так, жетончик при тебе? А то мало ли будут недовольные – Хейн глянул на внешний нагрудный карман формы Липферта, надеясь там увидеть кусок железки, облачённый в чёрную ткань с рисунком.

– Жетончик при мне. Да и я не хуже твоего умею говорить

Жетон, это его идентификационная часть, это означает, что именно человек который носит определённый жетон считается принадлежащим к ремеслу добытчиков, его они сделали для удобства. Так можно было доказать, что ты не несешь зла, лишь пытаешься пронести в родной район вещи. Иногда это спасало, а иногда и навлекало большие проблемы, некоторые из них – становились последними в жизни добытчиков, вспомнить например того же погибшего Кнайпа. Он вез несколько ящиков еды на станцию, через ОАМ, а так сталось, что речи их он не понял и жетон его они не увидели… отверстий в нем было как в друшлаке.

Фольгеры были по своей сути универсальными бойцами и снабженцами, только все равно в каждой группе у них были закрепленные должности. Например Липферт – штурмовик, который в основном и занимается охраной и в случае какого-то нежелательного инцидента его от группы отделают и отправляют разбираться. Например, он должен был не допускать таких ситуаций вблизи станций, как случилось с Гансом. Были и командиры-учителя, которых набирали из фольгеров поопытнее, были и те, кто, несмотря на большое количество вылазок уже не был фольгером, а опустился до командного чина. Расценивалось это именно как понижение, за редкими случаями – прыжком выше двух голов.

– Ты в своей группе был как штурмовик? Да? Тогда лучше возьми мой жетон, тебя мало ли пристрелят еще, заделайся обычным переговорщиком

– Разве как охрана я не пойду?

– Не хочу к своей столь важной персоне много внимания.

Надежды на отдых почти не было, а устали, судя по всему очень сильно и оба. Липферт все равно думал про свою группу, которая оказалась, оторвана от него и потеряна где-то около Линигирской площади, при Либерте, на которую он зашел, как чувствовал, раньше положенного срока – этого не должно было быть, но было, потому он не возражал.

–Ты слышал про третье правило из кодекса фольгера? – прохрипел Хейн и, заулыбавшись, выкинул прогоревшую до фильтра сигарету.

– Да, он и не слишком большой, чтобы его помнить весь и наизусть: «Фольгер в любом случае может пройти на станцию, иногда с завязанными глазами, обладает дипломатической неприкосновенностью. Вооруженные фольгеры так же могут проходить на станции в сопровождении переговорщика или же по определенному разрешению начальника охраны или же дипломатического представителя той или иной группировки, на территорию которой вступает фольгер.»

– Хорошая же у тебя память. Поражаюсь, я этого не помню, но и оно меня как-то не сношало в голову. Я просто привык, что все и все исполняют за редкими исключениями, а в остальном мне как-то все равно. Но да ладно. Не будем болтать слишком много – он стал еще более серьезным – нам нужно найти Ригеля, а потом уже думать про твою группу, их мы тоже найдем, но думаю – немного попозже.

Глава V: Кроты

-Эй сюда! – Фегелейн подозвал группу к небольшому проходу в канализационном туннеле.

– Там стоят решётки, не пройти. Лучше напрямки двинуться, так быстрее к Линигирской площади выйдем – Ответил без сомнения Фегелейну Марк, удивляясь, что здесь даже не пахнет отхожим.

–Люди, может нам попробовать засечки на стенах? Так мы хоть в туннелях не потеряемся. – Предложил идею Генрих, все согласились. Он и оказался единственным владельцем мела в их группе, следовательно, и рисовал пометки он, тоже сам. Генрих рисовал стрелки каждые десять метров и на каждой развилке. Поисковики уже достаточно далеко прошли, а их блуждания сопровождались непрерывным напряжением. Оно было другим, не таким как на поверхности. Наверху, все чувствовалось четко, а в тоннеле, эхо от каждого движения порождало ощущение, что за каждым фольгером идет кто-то еще, и он не отстает ни на секунду. Они постарались идти тише, но, как кажется, им это не особо помогло.

–Генрих, тебе не кажется или тут пахнет горючим? – Поинтересовался Фегелейн. Смотря в небольшое ответвление от основного тоннеля, показавшееся за поворотом. Пахнет горючим, это образное выражение, обозначающее желание посмотреть какое-то помещение на присутствие полезных вещей, так как удобно для этого расположено.

Теперь, группа остановилась у места, где Фегелейн заподозрил тайник, и облегченно вздохнула, вновь имея возможность слушать каждый звук.

– Пахнет ли горючим? Не знаю, может проверить? – Сказал Генрих, посмотревши на небольшой коридор.

– Я чувствую здесь тайник, вот, даже засечка на углу имеется. – Подметил Старик и провел пальцем по углу поворота, обращая на это внимание поисковиков. И вправду, на самом его ребре была видна вырезка ножом. Это не было каким-то символом, просто, кто-то чиркнул ножом на стене. Легионеры переглянулись.

– Мы вообще находимся в странном месте, господа. Тут, все бы проверить. – Протянул с небольшими перерывами в реплике Генрих и приноровившись, вошел. Вдруг в его ногу врезалась верёвка, он успел остановиться, не сделал следующий шаг, который бы похоронил группу под обломками. Это была растяжка, какой-то неопытный выживальщик думал, что это защитит его добычу, но он был не остроумен. Если бы прогремел взрыв, то возможно, что комнату, в которой он спрятал своё добро, могло бы завалить обломками.

–Хе, да это же растяжка! Кто её сюда поставил, был не великого ума человек, ибо его добро могло завалить всяким хламом… брр… даже представить страшно, что ты старался, рисковал жизнью собирая топливо, патроны и прочую амуницию, а тут из-за какого-то невнимательного человека все твои труды и старания оказываются под грудой завала, и всё насмарку. – Произнес Фегелейн, пока Генрих молчаливо снимал гранату с растяжки. Это было, нелегко учитывая, что фонарь был у проводника, а тот все еще стоял в коридоре. Фегелейн в след фольгеру не светил, а снимать гранату Генриху пришлось в темноте, оно и не страшно. Их всех в Легионе готовили и к этому, и не только.

–Эй, отец Балатир, может, подсветишь мне фонарём, пока мы тут все не взорвались?! – Недовольно произнёс Генрих, продолжая снимать растяжку, на ощупь.

–А? Как ты меня назвал?! – Начал возмущаться Фегелейн, но его возмущения прервал Марк, который отобрал у него фонарик, перед этим освободив одну руку от рюкзака Липферта.

–Одну секунду! – Сказал Марк и осветил коридорное помещение, которое вело в комнату, откуда исходил запах топлива.

–Благодарствую, но уже и не надо – проговорил надменно Генрих и встал, сделал два шага и вновь увидел растяжку. Та была на уровне рёбер, и даже с фонарём заметить её было сложно. Но Генрих снял гранату и с неё. – На две гранаты в Легионе стало больше! А могло стать меньше, и добытчиков! – Саркастично пошутил Остер , собирая все детали растяжки себе в рюкзак.

–Смотри, с таким шутками ещё одну растяжку можешь не заметить так-как будешь идти дальше без света – улыбчиво ответил на шутку фольгера Фегелейн и на пару секунд выключил фонарик, что был в руках у Марка. В фольгерском ремесле радости мало, вот и развлекаются, как могут, и, причем безрассудно.

–А дальше и не надо! Устроили они там… шутки с фонарями. Я тоже вам устрою… Взрывное представление! – Рассмеялся Генрих, и угрожающе так, по-злодейски. Его смех отозвался в тоннеле эхом. Ему было смешно, а вот им перспектива сгореть или умереть от попадания осколков не казалась совсем уже хорошей. Тем, что он сказал, он дал понять, что света ему больше не надо, и он может обойти все ловушки в темноте.

Плохо ли то, что они расслабились, но напряжение ушло. В тоннелях чувствовался аромат опасности, такой терпкий запашок, что словно отталкивает собой людей от того или иного места, но они, все так же не понимая сути дела. Продолжают лезть туда, куда не надо. Сейчас они постарались развеять то напряжение, что было с ними в течении дня. Конечно, Марк поглядывал за тоннелем, не придавая фокусам Проводника особого внимания, но он знал, что вести себя так не стоит, даже в подземном коридоре, что несколько раз доказал, что жизни в нем нет.

– Фегелейн, с такими шутками мы из фольгеров станем летчиками…– прошипел Марк, и оттолкнув веселящегося Фегелейна, включил фонарь и направил его в коридор, где Генрих снимал растяжки. Глаза фольгера в коридоре заболели от яркого света, хоть и светил Марк ему в спину.

–Ладно, подождите! – Попросил Генрих и исчез за дверью в конце ответвления.

–Ну что, ждём, ждём…– Монотонно говорил Фегелейн своим голосом напоминая заевшую пластинку от граммофона, сверля глазами темноту.

Спустя некоторое время, Генрих вышел из двери. Он нёс в руках несколько вещей, а именно: Внушительный сверток, обмотанный фольгой, Ещё один такой же свёрток только в меньших размерах. И одну канистру по форме напоминающую чемодан.

–Ну ты и грабитель…– протянул с одобрением но и опаской Марк, отвернулся в сторону коридора

–Не, но мы даже не знаем что в них! – воскликнул тихо Генрих, остановился, и начал раскрывать свёртки фольгу аккуратно складывая себе в разгрузочный отсек на груди. Марк же был к некоторой мере раздражен.

– Люди, кажется, сейчас самое время сделать перерыв! – Тихо сказал с нотками радости в голосе Генрих, показывая, что нашёл в свёртке еду.

–Тут упаковка печения, Две консервные банки, одна с тушеной говядиной, а другая с килькой в помидорном соусе. Ещё, в свёртке лежало несколько…М… Этот запах печенья…, видимо этот человек был здесь недавно, да отошел. Печеньки, теплые… – заключил Остер. Группа взяла эти вещи и двинулась дальше по основному тоннелю канализации. Мало ли, объявится владелец вещей. Путь пришелся не столь долгий. Скоро в тусклом и приглушенном свете фонарика показался сомнительный контур на полу. Невольно это заставило каждого дернуться, но потом перейти просто в состояние напряжения. Ведь если здесь…

–Владелец…– констатировал Марк и подсветил мертвеца, залившего пол кровью. Старик тут же подошёл к нему, осмотрел раны – Здорово его отделали. Одно пулевое, из его же собственного пистолета – в голову. Застрелился сам? А пистолет добротный… – он осматривал его и дальше. Догадался о том, что это их клиент по запаху свежего печенья изо рта. Осторожно, с некоторой, но все же гораздо более приглушенной чем у обычных людей брезгливостью стал обыскивать по карманам, в надежде найти что-то полезное. Но ничего кроме денег внутри не обнаружилось. Вытащив достаточно жесткие купюры из внутреннего кармана на груди, старик нахмурился. Вместо денег в нагрудном кармане со внутренней стороны легкого осеннего пальтишки были игральные карты. Хлагга. Человек был Марку незнакомый. Волосы редкие, рыжие, кожа мертвенно бледная, глаза застыли в гневе, досаде и удивлении. Уставились на тех, кто просто давал старому фольгеру просматривать каждый сантиметр посмертной собственности.

– Жалко, что ничего добротного у тебя не было, что можно было поменять, но столь скромная колода мне бы пригодилась – перешагивая лужу крови проговорил Марк, и приподняв тело, сраженное низ спины, точно в позвоночник уколом острого предмета – но оружие никогда лишним не бывает – с этими словами старик снял с убитого ремень с кобурой, в разгрузке на ремне которой находились и документы этого человека, что удостоверяли его личность и две обоймы к пистолету.

– Какой-то странный этот труп.

– Что не так, Фег? – просматривая занимательную колоду мертвеца, с некоторыми тенями зазрения совести спросил Марк у проводника.

– Не могу сказать точно, но если есть жертва, причем еще теплая, то где-то неподалеку есть и тот, кто ее убил.

– Нам стоит быть настороже… – с этими словами старик оглянулся еще раз по сторонам, посмотрел под ноги и выругался:

– Чтоб гебенуг в царство свое забрал! Зараза. – Шипя, негромко бранился Марк, вытирая тяжелый сапог о пол. За увесистой обувью оставался смазанный красный след. Фольгеры проверили, чисто ли все на их пути следования, и, решив сложить новые приобретения в рюкзак, чтобы не занимать ценные на случай внезапного боя руки, продолжили путь.

Гробовая тишина, лишь шагами легионеров нарушаемая сменилась глухим гулом, слышимым где-то впереди. Вокруг стал появляться мусор, следы, грязь. Много следов присутствия людей. Самым явным из них был запах. Запах мочи, которым местный коридорчик, по которому свернули бойцы, идентифицировал это место как обитаемое или хотя бы временно занятое гражданскими. Когда в гуле стала узнаваться человеческая речь и деятельность, то группа остановилась. Фег задумчиво и со смешенными чувствами посмотрел в тоннель, помолчал, а после развернулся к своим и произнес:

– Возможно мы пришли в то самое место… – задумчиво произнес проводник

– В какое? – Почти одновременно спросил и Генрих и старик.

– В подземный город…

Своды и структура стройки конкретно успела поменяться с бетонной прокладки имперских санитарных техников и строителей, на кирпичные сводчатые конструкции, местами укрепленные арматурами. Массивные блоки, многолетняя належка… все говорило о том, что они идут точно не по канализационным сетям.

– И что же это значит?

– Что мы попадаем на своеобразную ярмарку – нервно усмехнулся Фегелейн и остановился. Перед ним пространство вокруг резко расширялось и светлело, всего лишь за углом. Пробравшись туда, он увидел… город. Небольшой, подземный, людей на 60. Они сидели здесь везде, почти не запертые. Разве что на стороже стояло несколько человек, что охраняли подземную обитель от нежданных гостей. Увидев бойцов группы они резко подняли импровизированное оружие – заточенные длинные пруты, как копья. Оружие строго оборонительное. Только пистолеты при них были – при каждом.

– Стоять. Вы кто? С какой целью? Оружие опустить!

Группа оказалась поймана охраной подземного города врасплох. Фегелейн было дернулся, но понял, что, скорее всего, быстрее получит пулю, чем успеет кого-то остановить. Марк особо не напрягся, резких движений не сделал. Генрих моментально опустил оружие на ремень и поднял руки на уровень плеч.

– Смотри на повязки Харенд, смотри…! – худой, слабый на вид парень окликнул рослого и крепкого товарища. Тот пригляделся и приопустил прут, которым при желании мог пригвоздить любого из фольгеров как жука зубочисткой.

– Легион…Эгель?

– Ого-го, а они тут как? – Спросил высоким и задорным голосом парень, которого окликнули как Эгель.

– Кхм… – начал тот, кто остановил фольгеров на подходе к посту – Мы представители объединения мирных жителей Мольд`инна, чего вы хотите здесь?

Группа расслабилась. Генрих опустил медленно руки. Фегелейн встал ровно, а Марк как не напрягался, так и не напрягся, даже когда осознал, что в них целятся.

– Они же с миром, так? – Подал голос третий постовой, голосом напоминающий танцующую по камням пилу.

– На днях кого-то из наших убили фольгеры. А у него семья была. Сегодня и Вимм Блюм пропал – говорил здоровяк, покручивая ломиком в руке, чем вселял в вооруженных огнестрелом легионеров чувство неуверенности.

– Прибить бы их, для острастки… – процедил через зубы Эгель, вставая спиной к своему крупному товарищу, делая осторожные, но заметные опытному глазу шаги конфронтации.

– А чего же, Эг? Может, пустим? Мы ведь мирные, а не дикари какие-то – прохрипел неосведомленный.

– Замолчи, Герт, они все это начали. Из-за них мы под землей должны топтаться, когда наши дети должны в школу ходить – Эгель зарычал, а Харенд, здоровяк, его потянул за воротник назад

– Наворотит еще здесь дел, успокаивать и нас и вас придется – злобно ощерившись прорычал зубатый лысый Харенд – Зачем вы пришли? Так и не ответили…

– Мы приш… – Генриха заткнул Марк

– Нам нужно убежище от ударов сверху. Мы шли на «Свободную», но так сталось, что нас застал в пути бой Краснознаменцев и ОАМ.

– Неприятные типы, что те, что те… – проговорил, задумавшись здоровяк, почесывая лысину, смотря на своих ребят. Герт стоял спокойно, Эгель бесился, крепко сжимая прут в руках – Но чтобы не изменять принципам мы пустим сюда тех, кто нуждается в убежище. Можете не переживать. Вас тут не тронут, только лучше бы вам оружие опустить и шинели с повязками стянуть. Мало ли… – Возобновив речь, Харенд коротко глянул на Эгеля, который после слов своего рослого коллеги опустил оружие и, прижавшись спиной к известняково-кирпичной стене, замолчал и спрятал голову под небольшую шляпку.

– Мы пустили вас как людей. Не рушьте нашу и без того шаткую веру в мир – ухмыльнулся легко Герт, пропуская фольгеров внутрь подземного убежища большого количества людей. Пахло здесь, образно выражаясь, далеко не розами, потому Генрих даже зажмурился от отвращения к столь ядреному запаху людской жизнедеятельности. Жить тут было тяжело. Никаких санитарных условий, а ведь многим надо было просидеть здесь не по одному дню. Некоторым уже попросту некуда было возвращаться. На глазах фольгеров у какой-то девочки отобрали еду. Небольшой кусочек хлеба и кусочек вяленого мяска. Вкусно, редко… потому и недоступно больше ей. Более сильный мальчик отобрал бутерброд и расположился подальше от ее глаз, смотря на добычу как самый что ни наесть хищник, после удачной охоты.

– Парень – спросил Фегелейн, подойдя ближе – ты настолько хочешь есть, что отбираешь еду у маленькой девочки?

– Я не ел сутки.

– Она могла не есть два дня. И у нее не будет возможности достать этот хлеб в отличие от тебя. Потому верни его мне.

– Нет, ты вообще кто такой, чтобы мне указывать здесь? Тут тебе не Грознавия, здесь больше нет никаких имперских законов.

– Но есть нормы человечности, благодаря которым твои предки, наконец, смогли жить вместе, а не сидеть на деревьях и жрать каштаны – грубо осадил проводник.

– Завались и проваливай, – небрежно кинув куском хлеба в фольгера, тот раздраженно топая, а было это в его подростковом возрасте очень нелепо, стал удаляться куда-то в сторону немногочисленной толпы, в толчее которой скоро потерялся. Проводив его взглядом, Фегелейн вернулся к группе.

– Эй, у вас есть на что поменяться? – Их остановил бодрого вида человек с огромным даже по походным меркам рюкзаком – У меня чего только нет! Быть может, мы чем-то поменяемся? А может за… монетки? Купите?

Марк сверил торговца безразличным взглядом. Фегелейн задумался, а Генрих охотно кивнул головой и подошел чуть ближе к невысокому наполовину седому человеку с улыбающимися зелеными как трава глазами. Освещение было блеклым, но небольшие фонарики исправляли обстановку в лучшую сторону.

– У нас есть небольшой запас еды.

– О, у вас есть еда…? Лекарств не нашлось?

– Зачем тебе? – Спросил, нахмурившись, старик.

– У меня дочь болеет. Сон на катакомбных сквозняках до добра не доводит.

– Генрих.

– М?

– Отдай ему наши лекарства. Мы новые потом получим.

Фольгер поправил очки и полез в рюкзак группы. Достал оттуда аптечку и нашел таблетки антибиотиков и жаропонижающих. Убедившись, что это точно то, что нужно, он передал это Марку. Тот, в свою очередь протянул два крупных, почти полных, блистера торговцу. Тот улыбнулся и было собрался давать нечто ценное, как Марк его остановил.

– Если семье нужна помощь, то мы поможем и не надо расплачиваться.

– Очень, – торговец сделал паузу – благодарен. Такие днем со днем не найти даже в аптеках… вы, я так понимаю, фольгеры? Оружие, свернутые под руками шинели и нашивки, теплая одежда… Холодновато тут, вы хорошую одежду выбрали.

– Но все же одну просьбу мы вынуждены озвучить.

– Говорите, я внимательно вас слушаю.

– Наверху сейчас гремят бои. Наша группа длительное время в заданиях бродила, и нам бы не помешало здесь отдохнуть. Есть ли какой-нибудь вариант?

– Можно отдохнуть у меня. Как постоянный торговец и искатель, я держу у себя маленькое помещеньице, где живу. Я вас плохо знаю, но смогу выделить вам спальное место. Часто таким занимаюсь, ребят тут много – все нормальные.

– Мы не разочаруем – произнес сговорчиво и мягко Генрих, поправляя очки. Фегелейн улыбнувшись кивнул, коснувшись подбородком туловища, ну или хотя бы был близок к этому. Марк же ответил лишь кротко, тем же жестом.

Местный житель ориентировался на удивление в подобных помещениях отлично. Что удивляло легионеров, так это то, какое большое количество людей тут прячутся во время ударов сверху. Воздуха было маловато, но при том конкретного дефицита не наблюдалось. Запах стоял – специфический, но избежать его в таких условиях жизни было попросту нельзя – война накладывала на большинство населения рамки, причем, дурно пахнущие, во всех смыслах.

– Попить бы, – проговорил слабовато торгаш, и Генрих, пусть и не сильно хотел располагать к группе этого человека, несмотря на свой альтруизм он понимал: дело затратное, он нашел в рюкзаке их водный запас, не столь богатый, ведь рассчитывалось, что они придут быстро, и протянул его мужчине. Он повел жилистой спиной, хмуро, но благодарно принял воду и приложился к горлышку. Пил недолго. Экономно, долго полоскал рот, уже вернув фольгеру его воду.

– Пойдет? – Решил осведомиться Остер

– Естественно, на иное и не рассчитывал. Большинство фольгеров помогали нам в первые дни – многие это до сих пор ценят. Вы все люди хорошие, нас никто не обижал, по крайней мере без повода. А обиженные – сами кого хочешь могли обидеть.

– Неприятно, что такие случаи все же могут происходить – пробормотал Фегелейн, оборачиваясь по сторонам, теряя взгляд среди людей и огоньков, вдыхая аромат пота и легкие нотки известняка – типичного запаха подземелий. Тут суховато, но в остальных местах еще и сыро.

Группа шла неторопливо, но размеренно и почти ритмично, лишь сбиваясь в шагах. На них косились люди, несмотря на то, что даже шли они не в полной выкладке. Может дело в том, что они одеты слишком тепло для последнего месяца лета?

Но напряжение было. Это чувствовал Генрих в косых взглядах, Фегелейн в коротких шепотах, Марк – просто, потому что знал: не все считают легионеров союзниками или хотя бы потенциальными друзьями, но еще более многие пользуются их поддержкой. Несмотря на напряженную атмосферу, она не должна была взорваться резким насилием, как это могло случиться где-нибудь в городе, в тихом, на первый взгляд райончике. Фольгеры чувствовали за долгое время возможность выдохнуть. Раньше она не представлялась, и то, что удалось, наконец, найти людей, что не желают снять с тебя голову – приятно.

Через время, не столь большое, сколько насыщенное после накрученной как стальная лента городской вереницы неудач. Небольшое помещение открыло перед фольгерами очень маленький, слабо обставленный уют. Маленькая шкона, застеленная старой одеждой, хлипкий вручную сколоченный столик, покосившийся шкафчик и дряхлое креслице, на спинке которого была сложена одежда – ценные полки шкафа были заполнены товарами, как редкими, навроде музыкальных пластинок, зеркал и туалетных принадлежностей, до очень распространенных вроде еды. Все было очень аскетично, но по меркам большинства жителей города, что уже порядка года пытаются сохранить свое имущество, но проедают запасы, продают реликвии, сжигают мебель во время холодов, торговец из подземного города жил не так и богато, как предполагало его социальное положение. В тусклом свете лампы, на том самом кресле-вешалке сидела маленькая девочка. Может быть, лет 10 или немногим меньше.

– Привет! – Мягко, добро, немного поддавшись вперед, произнес Генрих, привлекая к себе внимание девчонки, чтобы она не подумала испугаться людей с оружием.

– М? – она напугано подняла голову, уставила в блестящие стекла маленькие голубенькие глазки, выглядывающие из-под рыжей челки. Девочка не была похожа на своего кареглазого отца-шатена ничем, но все же было у них и родственное – длинные шеи и мягкие остренькие черты лица, будто нарисованные ласково тонкой кисточкой с краской, сильно разбавленной водой.

Фегелейн посмотрел на торговца, остановился вне дверного проема, чтобы никого не стеснять. Марк оценил действия Остера, покачал головой и решил не тревожить молодого фольгера, если тому захотелось пообщаться с малой. Сам старик по этому чувству истосковался, но к чужим детям не льнул – ему нужна была его семья.

– Пока можете здесь отдохнуть, не буду возражать, только не трогайте ничего из пожитков, хорошо?

– Мы фольгеры – не бродяги – обозначил разницу с небольшой обидой, больше насмешливой, Фег.

– Лучше перебдеть, чем недобдеть – качнул тот головой, неловко, с некоторой озадаченностью говорил торговец. Его черные провалы зрачков почти в полной мгле этой коморки осматривали легионеров. В его взгляде фольгеры не почувствовали поддержки, но и осуждения тоже. Рядом с ним, в этой полувраждебной среде, ощущалось подобие безопасности, а в теплой от дыхания и пребывания тут маленького солнышка тут было еще и тепло, не то, что наверху, где дул холодный ветер при тусклом светиле.

– Как отдохнете, можете пройти на «рынок». Там сможете купить себе что-нибудь. Денег мы не берем, только меняемся. Высоко ценим еду и медикаменты, услуги. Если интересно, то можно поиграть в Хлаггу со ставками – никакого влияния холодно сказанные слова на фольгеров не произвели, но вот Марк, услышав про свою любимую игру очень оживился.

– Не помешало бы сбросить стресс да пошерстить колодой, если что – он обратился к группе, блестя глазами, что было ему не свойственно – вы знаете, где меня искать.

– Я понимаю ваше желание – торговец уважительно наклонился в сторону грузного и высокого Марка, и казалось, почему-то, что тот его сейчас ударит, но это было абсурдом, мыслями, что своим приходом в голову заставляют задуматься о своей собственной адекватности – и я ручаюсь за многих хороших игроков, но отнюдь, ручаюсь не за всех, далеко не за всех.

– Я играл и не с такими, так что будет не впервой – ухмыльнулся и потянулся Марк, хрустя костяшками и вынимая из внутреннего кармана широкую потрепанную колоду с потускневшими, треснувшими картинками, на которых можно было увидеть картины, изображающие грознавские военные части. Марк играл только за Грознавскую Сторону, не мог мириться с тем, когда в качестве выигрыша ему давали карту из Ярнской, противоположной колоды. Скорее менял ее на очередную грознавскую у коллекционеров, даже если качество выигрывало. Ярния была извечным противником империи, тоже в свое время управлялась монархом, но после очередной, несчетной войны между двух гигантов, в Ярнии вспыхнула ярким пламенем революция, чей огонь горит и до сих пор, в душах людей и в душах солдат, готовых защищать свои земли, плоды труда и народ трудящийся. И решили изобразить это умельцы в виде карт. Товар ценный, много кто собирал большие коллекции, ведь с обеих сторон можно было встретить великое множество знаменитых полков, батальонов, дивизий и личностей. Помимо знаковых «битв», повторяемых на столе, многим игрокам Хлагги нравилось разминать мозги тактикой. Но отношение к игрокам с ярнской колодой было специфическое, хотя быстро установился нейтралитет по отношению к игрокам. Но были и вопиющие случаи. Ведь много кто считает, возможно, и не безосновательно, что ярнские коммунисты разожгли эту гражданскую войну и периодически подливают керосина.

Отдых шел вяло. Генрих присел рядом с девочкой, вместе с ней старался читать книжку, детского писателя, имя которого в свое время заполняло полки вверенного ему когда-то книжного магазинчика. Льстивский. Всегда писал мягко и добро, только о хорошем или смешном, озорном. Хотя сам он был ветераном нескольких конфликтов и жил до конца дней своих в одном из самых диких и опасных кварталов Гьера, в Ильзии.

Фегелейн молча смотрел в никуда, то и дело зевая и клюя носом, но осознавая, что если он уснет пусть и в одежде, но на холодном полу, то ему точно достанется и от владельца, с которым он об этом не договаривался, так и от его ослабшей иммунной системы, что накличет беды вроде того бронхита, который мучал его два месяца в самом начале войны.

Марк поболтал со своими товарищами и пока те переводили дух, решил удалиться поиграть, ведь отдых для него был не просто «ничего-не-деланием» а лишь сменой деятельности с более серьезной на какую-то легкую и непринужденную. С собой он взял рюкзак группы. Кто-то бы стал возмущаться, но все знали Марка и его мастерство. Он скорее принесет еще один рюкзак, чем лишится одного лишь маленького покрывала из верхней части груза, переносимого на комфортных тряпичных ремнях. Фегелейн пусто проводил свое время, будто бы дремал, но на мгновение просыпался и еще несколько минут не поддавался соблазну закрыть усталые, увенчанные свинцовыми синяками недосыпа глаза.

– Вы, легионеры, не плохие? – Вырвал он тонкой частью слуха фразу из разговора Генриха и девочки, а потом прислушался.

– Мы не плохие. Мы хотим, чтобы вся эта война закончилась. Но у нас есть враги, которые точно такие же люди как и мы, просто мыслят по-другому. Было бы хорошо, если бы мы могли договориться, но иногда так случается, что слова, какие мы говорим, не имеют смысла. Только сила, и это ужасно на самом деле, я тоже хочу жить у себя дома – говорил размеренно и понимающе Генрих, чуть наклонившись к девочке, стараясь не перегружать ее.

– Война – это плохо, – заключила та – из-за нее мои друзья спрятались в школе, и, и… едят люди невкусные консервы, такие безвкусные и вонючие, прятаться по таким темным и страшным местам – по ее коже было видно, что она совсем мало времени проводит на солнце. Чаще в укрытии или же этом злачном месте.

– Мне жалко тебя и твоих друзей. Ужасно, что вы должны переживать это. Но мы и вы справитесь и все обязательно будет хорошо. Ты только верь в это, и старайся не обвинять кого-то в том, что они плохие.

– Но ведь есть люди, которые действительно плохие, – нахмурилась она – как отличить хорошего от плохого?

– Очень сложно, но иногда они сами себя выдают

– Как?

– Ругаются много, носят оружие и иногда даже, им пользуются.

– Это я знаю. От таких надо прятаться. Папа учил. Они злые.

– Твой папа правильно тебя научил. Вооруженные люди часто злые. Но иногда они хорошие, как и мы, и вовсе не причиняют вреда, а наоборот, защищают – Фегелейн следил за улыбкой Остера, что иногда мерцала на очках, и на легкую и неуверенную улыбку девочки, которой довелась возможность поговорить хоть с кем-то, ведь отец и так постоянно на работе. После этого отрывка, Фегелейн снова ушел в прострацию, думая одновременно обо всем и ни о чем. Думал: Когда же Густавцы наконец сдадутся и перестанут губить людей…? Быть может когда мы захватим Народную? Потом им обороняться будет негде, так и разберем их… да сколько жизней положить придется на это? Выживем ли в этом всем мы? Выживут ли мои друзья? А что станется с этими людьми? Увижу ли я их когда-нибудь, когда закончится война?… – так и думал ни о чем – А ради чего это все ?

Было странное ощущение того, что жизнь из того мира, мира годом ранее вернулась сюда. Местами она и не кончалась, жаль, только что перед глазами у всех, кто оказывался в наиболее спокойной среде постоянно проскакивали напоминания о том, что война еще не кончилась и не известно, когда и чем она закончится: объявления на стенах, ошеломленные последним боем компании бандитов или дезертиров, ослабших и утративших волю к борьбе людей без оружия, мрачные силуэты, вечный запах немытости, голода, крови и ее потери последствия – смерти – все это было вредным, назойливым напоминанием и без того не забывающим людям: «ты на войне», и пугало, отрезвляло не хуже чем разорвавшийся где-то вдалеке снаряд или гремящая трелью очередь из пулемета. Переведя дух после напряженного спуска вниз, после того, что им пришлось увидеть недалеко от подземного города, в котором во время боев появлялось все больше и больше обитателей. Перед глазами все еще стояла картина того мертвеца, тайник которого обчистили. Странное предчувствие не отпускало проводника группы и заставляло его чувствовать подвох. В говоре людей, в их взглядах, которые были уставлены даже не на него. А на Марка.

– С тебя очередная обойма – приподнял бровь фольгер, глядя на своего оппонента, зажиточного торговца, у которого, как и у ранее встреченного, вероятно, можно было купить что угодно, а может быть – даже больше.

– У тебя действительно прекрасная грознавская колода. Слушай, ты, сколько играешь, дед?

– Тебя это так волнует?

– Да

– Меня не слишком волнует то, что тебя волнует, – подмигнул Марк торговцу – но играю я точно больше чем ты.

– Дед, только проблема в том, что играю я уже пять лет и такой сильной колоды в таких руках я не видел ни разу. Кажется мне, что ты, дед, карты кропишь. Кто только с тобой играть не садился – все отдавали тебе что-то свое.

– Надо значит, колоду собирать компактнее и играть получше, чтобы более хорошие карты отдавали.

– Лады, тогда пусть с тобой сыграет Эгель, как раз с поста вернулся – покашлял торговец и поднялся со стола. Старик задумался над тем, кто это такой, и, в кутерьме среди людей, выполняющих какие-то обязанности, других игроков, что были как зрители, стал искать своего следующего соперника, где-то припоминая именно это имя и именно…

– Сомнения развеялись. Не так давно виделись – ухмыльнулся Марк. Перед ним сел русоватый длинноносый неухоженный парень, уставший от жизни, кажется, больше Фегелейна, у которого скоро кончатся нервные клетки от постоянного стресса и недосыпа. Мыкнув и свистнув по воздуху картами, тот уселся напротив победителя всех торговых турниров.

– Я не любитель играть на мелочь. Что ставишь?

– Я? Предпочту поставить… – Марк пораскинул содержимым рюкзаков группы – жира.

– Мало даешь, я за такое даже колоду доставать не хочу – потянул уголки губ и скаля зубы Эгель

– Как скажешь по поводу спичек? – Прищурился Марк. Остальные наблюдали за ходом их разговора и предвкушали, что партия состоится интересная, больше отдавая предпочтения своему знакомому, нежели фольгеру.

– Дешево.

– Одеяло, теплое, удобное, в хорошем состоянии.

– Накинь что-то еще и сторгуемся

– А что ты готов поставить?

– Карту из своей колоды

– Одеяло за карту, которая у меня уже вероятно есть?

– Уж не знаю, быть может уточнение, что это карта командира, Гельмута Хейгера, тебя удивит?

– Паук Фронта, Гельмут Хейгер… добротно, я согласен играть, если ты докинешь еще карту, но естественно номиналом пониже

– Устроит штурмовая бригада?

– Пожалуй – ответил Марк, перемешивая в руках отработанными движениями колоду, н сводя глаз со своего оппонента, что выглядел расслабленно. Тот отсек себе на руки 12 карт острым как бритва движением, как того предписывала игра за Ярнию, а Марк отсчитал и плавно взял в руки положенные Грознавии 10. Промешав в руках карты, они оба сложили их побок от себя. Старик с любопытством заглянул в собственные карты, а после проскрипел зубами в непростой мине. Эта рука была не самая лучшая, и уж тем более, не такая хорошая, чтобы обыграть парня, выигравшего у кого-то Хейгера.

Увидев смятение на лице старика Эгель ухмыльнулся, но тут раздался голос.

– Что, опять имущество легиона просаживаешь? – Голос проводника отвлек Марка и тот положил карты на стол рубашкой вверх. Примерно то же самое сделал и постовой, расслабившись и решив попить из небольшого стаканчика рядом, граней которого касались губы всех соперников легионера. Жидкость судя по легкой тягучести была сладкой или пьянящей, но вникать не хотелось.

– И что? – между занимавшими стол установился пристальный зрительный контакт.

– Не надо так просаживаться. Мало ли, станется так дурно?

– Верно – проговорил Эгель, заметивший смятение в глазах своего соперника. Следовало бы ожидать реакцию на продолжение игры, но существовал негласный этикет, которого все играющие старались придерживаться.

– Может, что-то на поесть?

– Может быть – мыкнул усталым взглядом Эгель в сторону Фегелейна, что, судя по всему, пришел с рюкзаком полным всяческого добра, быть может, для обмена. Кинув рюкзак у сколоченного уже здесь столика, видимо, убежище это было постоянное, хотя надолго в нем задерживались очень немногие, Фегелейн расположился рядом со своим стариком. Напротив него, распространяясь по сторонам, смыкая в круг располагались обитатели «подземного города»

– И долго вы здесь? – Задал вопрос проводник

– По правде, – начал самый зрелый, морщинистый и кривоносый дедушка – Мы все здесь были давно. Видно ты не местный

– Частично, а что?

– Местные катакомбы не так избирательны. Шесть сотен лет назад, они спасали карпийских хозяев земли от иенфлорских проповедников, за которыми всегда шествовали вооруженные фанатики. Три сотни лет назад они скрывали здесь Мольд`иннских горожан, беженцев со всей Карпии и эльмийских солдат во время «Войны Коалиции и Грознавии». Сто лет назад они таили в себе древние знание культа Нэяш, иных верующих, что не стали слушать закона верховного кайзера, выславшего за ними карательные отряды. Двадцать лет назад они прятали активистов и красные флаги. Теперь они прячут нас.

– А от кого вы прячетесь? – Немного подняв бровь спросил проводник, слышавший и даже видевший подтверждения сказанному старцем.

– От всех. Не нужна нам социальная революция Антонио Вегана, не хотим мы строить новый мир с теми, кто говорит на ярнском, не хотим боготворить красную тряпочку. Но и помирать, чтобы убить кого-то еще, кто не хочет умирать… пусть лучше все разберутся без нас. Город позволяет нам спрятаться, вот мы и прячемся. Только жаль, что далеко не всем так повезло…

Старика не с самым приятным видом, ободранного и истощенного от голода и жажды, окинули подозрительными взглядами несколько человек, в том числе и Эгель.

– Он постоянно все повторяет одну и ту же историю… всегда – тихо проговорил в адрес гостей подземного города постовой – без изменений.

– Сынок, история должна держаться в памяти даже у такого склерозника как я. Иначе смысла не было бы ни у памяти, ни у истории – поправив треснувшие очки на кривом носу прозудел дед, был он не в лучшие свои годы. На этой записи диктант и окончился – Память и история не могут существовать отдельно друг от друга. Они тесно сплетены и очень легко поддаются правкам, даже когда мы говорим и не делаем вида того, что на наших руках нет ни крови, ни грязи. Обвинения? Он же не будет прятать это все там.

– В философию ударился? – Съязвил Эгель.

– Именно. Перекусить бы чего, а то мы здесь все замолчали да в карты режетесь.

– Не возражаем – еще несколько человек опустились за стол. Всех их объединяло крепкое телосложение и наличие холодного оружия при себе. Наверное, это группа, которая пойдет вскоре в караул.

– Как живется? – Решил начать первым разговор именно Фег. Его инициативу поддержали

– Хреново, иного не брякнешь – гортанно выдавил из себя потрёпанный однорукий боец, весь замотанный бинтами, но еще не снявший формы – Мы здесь мрем каждый день, снова и снова жрем похлебку, иногда сбегаемся сюда через подвалы.

– Война штука суровая, кому как ни тебе знать.

– Да что ты? – процедил через зубы какой-то ветеран, сидящий рядом с одноруким. Он напоминал по возрасту Марка, так что вероятно тоже помнил как грознавская молодежь массово записывалась в военкоматы, убивать точно такую же патриотичную молодежь ярнского происхождения…

– Мы все как минимум по одной войне знаем – продолжил Фегелейн .

– А о смысле их догадаться до сих пор не можем – с печалью проговорил тот же ровесник Марка, почесывая седую бороду, колючую более чем иглы у ежа

– Расскажи нам, легионер, зачем? Зачем убиваешь нас?

Над столом повисло молчание. Фегелейн не знал, что ответить, Марк тяжело вздохнул, посмотрел на Фегелейна, потом глянул на Эгеля, разделяющего недовольство окружающих. Стало тускло, атмосфера стала более мрачной. Пахло осуждением, смешанным с сыростью и отчаянием, которое вряд ли бы рассеял даже правильный ответ на этот вопрос. Его же, априори быть не могло.

– Если бы мы знали, какой ценой нам дастся сохранение власти в нашей Империи, то половина из нас бы никогда не подняла оружие в руки.

– А смысл сохранять порядок жизни, если так много людей им недовольны, м, легионер? – стукнул несильно по столу единственной рукой израненный.

– Тем, что никто из «реформаторов» не хотел договориться.

– Так и Кайзер когда был жив всем осточертел. Люди же боялись того, что произойдет, если снова ему перечить. Будет как после восстания красных флагов, кровавые поля, а о погибших постараются стереть память…

– Но как бы то ни было, площадь, станция, район откуда я, названы в честь тех, кто погиб тогда там.

– И когда про них вспомнили? Когда Кайзер чувствовал, что если не даст дань уважения, и его никто не вспомнит? Жест доброй воли, наивысший, я считаю – сострил однорукий, хмуря редкие выжженные брови, наклонился в сторону фольгера, едва не валясь на стол.

– Мы могли и признать свои ошибки, исправиться. Если бы они не взяли оружие и не пытались разрушить то, что строилось больше чем три сотни лет, конкретно здесь.

Инвалид осекся, присел на свое место и откинулся на стуле

– Может быть, ты и прав – вступил в речь ветеран – я сам положил свою жизнь на то, чтобы Империя оставалась великой. Бился сначала в Шварцландии, а потом в Бёрхёёнде, всех одноклассников положил на проклятых Цветочных Полях, Гинденгаде, Фоловице. Один вернулся.

– И поэтому не хочется, чтобы то, что было построено такими жертвами, рухнуло.

– Но нужно ли это…?! – спросил с горечью в голосе однорукий, потрясая замотанной в кровавый бинт культей – нужно ли строить что-то такой кровью? И еще большей кровью защищать?

– Стоит – проговорил ветеран – иначе все, что делали наши общие предки будет напрасным.

– И они бы тоже не хотели, чтобы то, за что они умерли, обернулось этим – вставил Марк, влезши в разговор

– Мы ведь все просто могли переговорить между собой и прийти к согласию – ответил ему ветеран

– Да, Лендер, мы могли прийти к согласию, не будь все люди вокруг нас так глупы.

– Но любой конфликт неостановим после первой жертвы. Если грызня возможна хоть до посинения, до драки, то ее можно остановить, или она сама стухнет, идеи имеют смысл по большому счету только в этот момент – отозвался тот

– Когда же кто-то сделал первый шаг, но не с пустой рукой, а с оружием в ней, больше никто не хотел искать мирного решения проблемы – проговорил в ответ старый фольгер. Они знали друг друга

– И мы если увидим какие-то призраки прошлого, мы захотим отомстить, несмотря на то, что раньше сидели в одном и том же окопе месяцами и боролись за одно и то же – кивал тоскливо головой старец, кутаясь в одежду, несмотря на то что было совсем не холодно, хотя сыро, да и пахло…

– Когда-то это все кончится и я уверен, что мы сможем снова поиграть в шахматы в парке.

– До этого когда-то надо дожить, не убив друг друга.

Напряжение за столом немного спало

– Мы такие противоречивые, – начал Фег рассуждать, вытаскивая из рюкзака их провиант – что из-за одного непонимания друг друга у нас и происходят конфликты, что уносят жизни тех, кто к этому непониманию и не был никогда причастен.

– Одни не хотели слышать, другие не хотели терпеть, и правильно сделали – прорычал тихо однорукий, поглядывая на молчаливого Эгеля, словно ища в нем поддержку.

– Не зная, что те, что пришли на место глухих слышать могут – дополнил фольгер постарше, оттягивая к себе фляжечку с водой, желая смочить пересохшее от разговора, пыли и бега горло.

– Вот так и живем, рискуя умереть из-за глупости

– «Глупостью» может стать и процветание, победа, лучшая жизнь для нас или наших потомков, а может быть и потомков их потомков

– Но стоит ли эта старая парадигма человеческой жизни? Разве не это главное?

– Главное, но сейчас мы должны жить так, как жили раньше. Мир не получится так быстро перевоспитать – с печалью произнес Марк.

– Ничего не попишешь – встрял в диалог призванный Эгель – но это не отменяет того, что тот, кто нас убивает – враг, и если не мы его, то когда-то и он нас убьет. Конечно жаль, что он человек, но выбор? – Устало и раздраженно начал тот – Очеловечивать убийц?

– Может они никого и не убивали, а ты их так назвал? – Встав против его слов штыками Фегелейн, пересекая опасную позицию. За столом вновь появилось напряжение.

– Ну можешь не сомневаться, что если я узнаю, кто убил Вимма, то я ему мозги вышибу, без лишних сантиментов. Жизнь за жизнь

– Око за око и мир ослепнет. Зуб за зуб и останется голодным и слепым – ответил старый ветеран, защищая фольгеров, которых судя по обстановке собирался обвинить Эгель

– А сколько убил ты? – Он не посмотрел в сторону того, кто прошел военный конфликт. Он посмотрел на Фегелейна, сидевшего чуть побок от него на противоположной стороне стола, точнее на его знаки отличия – Легионер…

– И сколько не говори, что люди глупы – начал говорить Фег, Марк напрягся – умнее они от этого не станут.

– Ты сейчас не в том положении, фольгер, чтобы спорить с нами и расчехлять здесь свое мнение – Фегелейн в ответ на слова Эгеля напрягся, и казалось, что конфликта не избежать, но проводника фольгеров за спину оттянул старик, а злого и осточертевшего от мысли о потере своего друга Эгеля на стул посадил ветеран, что как никто иной знал, чем заканчиваются такие конфликты, между остряком и раненым. Инвалид, увидев, что они пока в меньшинстве, решил не атаковать, не заступаться за своего боевитого товарища, с которым у него тоже оказались разные взгляды.

На столе появилась еда. Через время за ним сидело уже порядка восьми человек. К компании Фегелейна и Марка со стороны фольгеров присоединились Генрих и торговец, у которого они остановились с дочкой. Разговор шел неторопливо, фольгеры разговорились с местными.

– Но жизнь тут налаживается. Сюда уже не ходят толпами отряды ОАМ и Краснознаменцев. Раньше они били друг друга везде где встретятся, а теперь хоть тут можно спокойно переждать их стычки – расслабленно стал говорить торгаш, попивая немного остывший травяной настой с сахарком.

– Но не все так радужно, так?

– Да, миллион человек надо чем-то кормить, а еда течет из пригорода с большими перебоями. Мы здесь уже почти все хранилища, склады и крупные магазины обчистили, а сейчас нет-нет из-за этого кризиса на Либерте голодать начнем.

– Легион может организовывать поставки.

– Вы бы себя прокормили – перебил торговец – на вас и сантиметра жира нет, зимой точно будет нелегко

– Но если между нами будет взаимопомощь, то зиму мы уже встретим с нормальным центральным отоплением.

– Густавцы тоже обещали – выдул сигаретным дымом закуривший ветеран. Генриху запах не понравился, но его никто не спрашивал. Уйти от этого разговора было нельзя.

– Здесь где-то есть густавцы? – Удивленно переспросил Фегелейн, нарезая хлеб своим именным легионерским ножом

– Они по всему городу ходят, вербуют людей. Под ними весь южный центр, неужто им все мало? – Ответил им инвалид, зажегший за их столом второй огонек. Генриху стало душно, Марку тоже было неприятно. Сигареты просить он не стал. Думал, что как закончатся…

– Старик, не найдется папиросы? – Спросил через некоторое время однорукий, наклонившись в сторону фольгера. Марк приподнял бровь, достал из нагрудного кармана туго набитую недокуренными или целыми табачными изделиями.

– Ого, за сколько отдашь?

– 100 крон за всю пачку

– Грабеж! – Воскликнул однорукий, стукнув по столу

– Как знаешь, я эти сигареты всюду собирал месяц, не меньше. 35 штук, я думаю, хорошее количество за 100 крон.

– Не попишешь, раньше их можно было купить всего-то по 15…

– Так к чему тут густавцы? – Снова обозначил линию разговора с Проводником однорукий

– Они стараются не завербовать кого-то от дефицита, они лишь хотят гарантировать, что вы не встанете против них, у них это распространенная тактика. Мы ловили их вербовщиков у себя. Не самое выгодное. Могут скрутить и под обязательствами мобилизовать на службу общей армии рабочих.

– Звучит как пропаганда вступления в Легион – предостерег сам боец, но без лишней агрессии поднял со стола чашку и как и все, имея доступ к крупному бочонку с водой отлил себе немного травяного напитка, посахарил его как было доступно и стал пить.

– На деле нет, просто забота о людях. Порой очень тяжело различать пропаганду и заботу, предостережения, и часто одно кажется другим. Если принять заботу за пропаганду не так страшно, можно одуматься, то вот если принять пропаганду за заботу…

– Мало не покажется – оглянулся по сторонам ветеран и грустно ухмыльнулся, утянув у потратившего сотню крон за пачку товарища толстую сигарету с хорошим фильтром, будто бы разбирался.

– Именно. Так что если будет невмоготу, можете обратиться к нам

– Не, не будем – зажмурившись, будто услышал что-то неприятное, ответил Эгель, подтягивая к себе небольшой пакет, в котором рассчитывал найти что-то к напитку.

– Чего же? – Фегелейн без задней мысли, если уж беседа пошла более легко, толкнул небольшой пакет с остатками пайка Эгелю. Последний хоть и выглядел устало, на лице иногда читалось раздражение, не имел уже такого озлобленного тона, и тем более, тот, в адрес которого он выражался, сейчас предлагает ему расслабиться и возможно продолжить говорить.

– По той причине, что не хочется вовлекаться во всю эту вашу политику. Небезопасно себя чувствую.

– Легион может позаботиться и переселить в более безопасный район, если ты так не уверен.

– Если мы получим бланочку от Легиона, что мы, якобы, находимся в его юрисдикции, то если нас встретит кто-то еще, быть может, с бланочкой от… – Эгель задумался – Густавцев, то между нами может возникнуть конфликт и лично меня могут убить, а остальных работяг с этой бланочкой заставят коллективно за меня мстить. Если пришьют кого-то из моих знакомых, которых я бы и рад видеть дырявыми, заставят меня мстить. Этот момент в настоящей системе более явен, чем поддержка с ее стороны, и уж лучше побыть одиноким, нейтральным и голодным, чем абсолютно незащищенным.

– Интересная позиция, – подметил Фег – и я с ней согласен. Большая ответственность сейчас везде. Но разве нет боязни за себя, что никто не отомстит за твою гибель?

– Нет. Те, кому ты дорог не оставят это без сдачи. Я найду того, кто убил Блюма. Это моя инициатива и никто меня к ней не подвигал – подумал тот и глянул на колоду карт, которую аккуратно отложил во время разговора. Спокойный взгляд на Марка.

– Я слышал, что Блюм не первый, кто пропал в тоннелях – проговорил ветеран, знакомый Марка – говорят, что в темноте живет нечто большее… а может и некто, почем знать. И предпочитает именно караульных или одиночек.

Но ответа не последовало.

Зашелестели карты, взгляды устремились на пространство между ними, и тут вылетела первая карта.

– Шварцландские Гренадеры? Добротно. Боевые точно стая медведей, крупные и сердитые вояки – проговорил Марк

– Патриотический сбор добровольцев – выкладывая на стол карту с красной красивой рубашкой, на которой была ярнская символика.

– Пока что 4 на 10… Неравный разбор – проговорил шепотом Фегелейн, наблюдая за развитием партии

– Специальная штурмовая Бригада «Шаце Архне», Черные Пауки.

– Прихвостни Хейгера – удивленно потянул Эгель, а после выложил карту, наружность которой была окрашена в золотой по краям, как в рамке – Армада Мака. Героические бойцы, бывшие пахари с полей, поднявшиеся в едином порыве за свою родину с нашивками маков на груди, под сердцем. Рядом с этой картой легли невзрачные карты ополченцев

– 10 на 35. Тяжелый перевес – приметил Марк и выложил карту Эльмийского артиллерийского академического штата. Она легла в дальний ряд, предназначенный для артиллерии, оставив между картами ближнего ряда место для еще одного ряда.

– Как скажешь – На стол легла цветастая карта армады «Лиа-Циндас», Иберские горячие лесники, солдаты удачи, жестокие и горящие любовью к социализму. Рядом с ними вышли и карты карателей. После того как карты легли на стол, бойцы Марка покинули стол. Осталась только артиллерия. Выложив разом три карты, как и его оппонент, он опустошил свою руку, но быстро склонил преимущество в свою сторону. Тяжелые и средние артиллерийские орудия, выложенные вместе с Имперскими Расчетом, достойными отдельного почета во времена Грознаво-Ярнской войны, быстро сбавили пыл противника. На столе осталась только «героическая» Армада Мака, а рядом с ней и Лиа-Циндас, рядом с которой были карты «укрытий», на которые грознавской артиллерии было все равно, точно так же как и на настрой вражеских бойцов победить в этой войне.

– 30 на 25, будешь пытаться отыграться?

– Ярны не из тех, кто просто сдается. Потому из логики попытаюсь отыграться.

– Ну как скажешь.

– Красная Гвардия – Две одинаковые почти карты, служившие составными элементами одной картины.

– 30 на 65, есть ли у тебя сейчас желание отыграться?

– Есть – Марк выложил рядом со своей артиллерией артиллерийского офицера. Пушки, судя по всему «ударили» еще раз и значительно обескровили и ярнскую гвардию. После этого на всякий случай Марк воспользовался способностью своей главной карты – карты лидера, Андреуса фон Гирена, который являлся до войны верховным главнокомандующим грознавской армии. Эгель дернул головой. Недовольно заворчал. Теперь вся артиллерия Марка, самая большая в мощности и в ущербе «неофициально» имела оранжевую рамку, то есть неуязвимость перед ударами противника.

– Хитрец. Играем на полную ставку?

– Как скажешь, если не хочешь потерять свою карту с большей вероятностью

На столе приятно хрустнуло еще две карты, выложенные разом. Герой – Магнус Хинсфлориан, победитель почти всех битв последней войны Грознавии и Ярнии, легендарный полевой командир, несмотря на победы которого последняя все же проиграла. Рядом с ним штабная бригада, увеличившая силу ближнего ряда.

– 30 к 35, неплохо – Марк решил выложить единственную крупную и сильную карту за время партии. Гвардейская Дивизия «Виирих»

Пальцы игрока напротив хрустнули. Фег смотрел за игрой с особым напряжением, на кону стояло одеяло, и их тепло и свет на случай если придется брести в темноте или сушить ноги.

Армада Газании ударила по Имперскому Расчету дальнобойным ударом, но существенно партию не переломила, хотя могла. 45 к 50.

– Можешь конечно брыкаться, но карт я больше не брошу. Раунд закончен – ухмыльнувшись бросил Эгель и, воспользовавшись способностью своего командира, завершил раунд. Его армию в бой вел знаменитый Илан Паккар.

Марк задумался, убрал свои карты со стола, как и его товарищ. Они остались с небольшим количеством карт. Эгель с 3, Марк с таким же количеством, несмотря на то, что ярны всегда начинали с приемуществом.

– Особая возможность моей фракции – брать карту после поражения. Так что… – Марк вытянул из колоды потрепанную карту. Теперь их было четыре.

– Армада Солнца. – Он вытянул из сброса карту добровольцев, поднятых из госпиталей альтруистичными и решительными патриотами

– Гвардейская дивизия «Гебенуг» – и он обрек весь ближний ряд кроме этой карты считать свою силу по количеству выложенных карт, а не их силе. В грязи и страхе все равны, но Гебенуг выше, до тех пор пока против него не встанет кто-то такой же героический.

– Сдаю раунд – хрипло брякнул Эгель, убирая со стола свои карты. В его руке осталось две, в руке Марка – 3. Преимущество было на стороне легионера. Финальный раунд.

– Имперские гренадеры

– Клетестиры – тяжелые штурмовики ярнского государства, как до революции, так и после

– Ландвер. – Три карты легли в ряд.

– Казнь – карта с черепом сбросила разом три карты ландвера, взаимно увеличившие друг другу мощность, но так и не успевшие нанести удар.

– Гвардейская десантная дивизия «Волькендах» – на стол легла та самая, истрепанная карта. Она выглядела старше, чем большинство, в колоде Марка, видно ей не слишком аккуратно пользовались, что добавило ей возраста. Вряд ли кто-то мог играть ей больше, чем играет Марк. Этой карты в его колоде не было.

Эгель обомлел. Проморгал, осознал, что проиграл. Сдался.

– Что такое?

– Карта… такая же была у Вимма. Помню мы играли с ним на посту в последний раз. Пропал, говорят. Ты где ее достал?

– Выиграл наспор – солгал старик, опасаясь, что если он скажет, что вытащил из кармана какого-то трупа, то ему точно не поздоровится. Генрих заметно напрягся. Фегелейн же посмотрел на Марка, потом на Эгеля, что все еще с подозрением смотрел на Легионеров. При нем тот переменился в лице, и решил немного потасовав колоду предложить второй раунд. Отвлечение сработало неплохо, но на лице Эгеля во время этой партии читалась задумчивость. Он искал карты, вглядывался в истасканные картинки, затертые, будто бы счетоводил. На этот раз игра была на его стороне, но знаменитого Паука Фронта, ради которого поставил Марк он не потребовал обратно. Попросил небольшую обойму патрон для пистолета. Ставка была равноценной, он предлагал еще и карту «Виизы», гвардейской дивизии, что вместе с «Виирихом» образовывали синергию, суммируя их мощь и удваивая. Увидев на пистолетной обойме засечку, он побледнел, стал таращиться на Марка, после попытался отвлечься и взял из пакета, что еще не ушел от него кому-то еще, напряженно и дрожащей от этого самого напряжения рукой тот поднес чашку к губам, сербнул немного и вытянул оттуда нечто теплое, нежное и немного крошащееся. Поднес ко рту, а после принюхался. Попробовал.

– Лимон… эти печенья взял с собой Блюм, в патруль вчера вечером – печенье треснуло в руках

– Что?

– Ты убил его! – Бросив свои карты на пол, разметав их как листы бумаги после взрыва, точно белых лебедей, выпрыгнул из-за стола постовой. Его красные глаза еще больше налились кровью

– Я не убивал его – ополчился Марк, убрав карты себе в карман, приготавливаясь.

– У тебя его карты, ты дал мне его магазин, он помечал их насечками! А теперь кормишь меня его сухпайком?! Ты совсем тупой, если не понимал, что я догадаюсь?!

– Не кричи. Это недоразумение. Тебе показалось просто-напросто. Ты сколько не спишь?

– Я сплю достаточно, чтобы меня не обманывали старые пердуны вроде тебя! Что Блюм тебе сделал?! – Орал надрывая горло постовой, пытаясь вырваться из-за стола. Инвалид с острым и ненавидящим взглядом посмотрел на проводника, а потом на старика. Теперь на фольгеров смотрел весь стол. Генриху было неприятнее всего. На него смотрела та самая девочка. В ее взгляде все было понятно без слов, и объяснить ей обратное не было уже возможным

– За что ты его убил?!

– Я не убивал его! Но кто-то другой мог бы его убить. Я уже нашел его таким!

В сердцах группы застыла кровь. Взгляды, что были теплыми, дружелюбными, теперь сквозили ледяным ветром. Холодом злости, разочарования.

– Почему?!

– Потому что они знают, что такая мразь как ты – Марк перешел последнюю черту – не поможет раненому, а предпочтет добить. Что вместо того чтобы пройти мимо и забыть – развернется и воткнет нож в спину. Потому и могут поднять руку на «гражданского», вроде твоего Блюма. И у него был пистолет. Там стоял вопрос борьбы за жизнь

– Ты убил его! Я тебе не верю! Люди! Он убил Вимма Блюма!

– Ты сам убийца! – Оскалился Марк, гулко ударив по столу, чем напугал своего товарища. Тот приподнялся, отошел, не уронив стула как его молодой нынешний друг.

– Что?!

– Ты думал, что я слепой?! – Не менее громко сорвался Марк – Ты при фольгерах даже не вытащил жетона из грудного кармана. Покрасоваться перед своими хотелось?! Обоссанный выродок. Ты убил нашего брата, и ты не фольгер. Меня ты не обманешь. Обвиняешь нас?

Люди стали подниматься из-за стола, берясь за оружие. Фегелейн оттянул рюкзак, в котором более не было места пайка. Только барахло, выигранное да расходники для ухода за оружием.

Люди стали окружать их, но не могли начать конфликт прямо здесь, прямо при всех. Фольгеры покинули стол, отступив приняли положение своей тройки, наиболее привычное для них во время боя. Марк держит центр, Фегелейн смотрит по сторонам, Генрих очищает путь для отступления и страхует обоих. Поправив в напряжении спущенные на кончик носа очки Генрих снова поймал тот взгляд девочки. В нем чувствовалась окончательная потеря доверия. Ее мечта в том, что люди с оружием все еще остаются людьми…которые не опустились до уровня зверья. Но теперь он осознал обратное.

– Тяжело признать, что она была права – признался сам себе фольгер, приготавливаясь к нападению со стороны местных жителей, что молчаливой, негодующей массой окружили их, будто охотники, окружившие волков. Волк – опасный зверь, одному без оружия с ним не справиться. Но когда их троица окружена плотным строем, даже если нет оружия – забить их можно в пять счетов – не так легко, но вполне возможно. Но они ждали. Эгель, что не мог выдержать мерзости того, что только что съел, не мог вынести ярости к тому, с кем только что неторопливо и размеренно играл в Хлаггу. Простую, но в то же время сложную игру, в которой всякая вражда превращалась лишь в перекладывание карточек с красочными картинками.

Теперь же вражда была лицом к лицу, и никто не мог бы выбросить карту, которая возьмет и перекроет все. Игры остаются играми, жизнь – жизнью, хотя иногда они очень похожи.

В один момент как по щелчку они развернулись, вспружинились. Это была реакция на нападение. Того, что прыгнул на Марка ждала участь его железного кулака в голову, того, что попытался отрезать группу Генрих попросту сбил с ног и пнул между ребер, не сильно, но достаточно, чтобы фольгерским ботинком выбить дух. Тот, что бросился на Фегелейна, был сам Эгель, успевший обойти стол. Поймав над самой головой блестящее лезвие, фольгер напрягся и посмотрел на того глаза в глаза.

– Ты…

– Я – с этим последовал удар наотмашь, через другую руку. Постовой успел заслониться, но все равно ладонь проводника с внушительной силой шлепнула тому по уху. Оглушив противника Фегелейн вырвал у того из рук небольшой тесачок, но не стал бить. Взгляд того торговца и его дочки, остальных людей что здесь спрятались, самого Эгеля, что в своей беспомощности зажмурился и закрылся руками, скуля от страшной боли в опухшей ушной раковине и внутри. Не мог нанести удар. И не стал тратить время зря.

Группа максимально быстро развернулась спиной к агрессорам, чье окружение было прорвано Генрихом и со скоростью пули они метнулись, расталкивая редких и перепрыгивая лежачих обитателей подземелий. Генрих торопливо бил ботинками, Фегелейн бежал почти бесшумно но неуклюже, а Марк ломил вперед, напрямки, отбивая такт сердца сапогами. Заскочив в замкнутую коморку в составе одного Фега, они развернулись и прыснули в другую часть подземелья. Фонари из рюкзаков они не достали, бежали что было сил, без оглядки, чувствуя и слыша шорох одежды и топот ног защитников, загоревшихся местью.

– Лишь бы ни у кого не было огнестрела…

Но он был. Мимо Марка, а затем мимо Генриха свистнула пуля, а после, они нырнули во тьму. Дыхание стало громче, они все пригнулись, постарались рассыпаться, если те решать концентрировать огонь, расположились ближе к стенам, и ускорили ход. Да, идти пришлось вслепую, было тяжело, страшно, ведь иногда пули высекали яркие следы рикошетом. Но через несколько секунд погоня прекратилась, мимо фольгеров в темноте пронеслось четыре пары ног. На этом все, и можно было убирать руки, прикрывшие рот. Но охотники были рядом. Они шествовали по тоннелям, старались проверить все, но на слух. Будто боялись использовать свет. И правильно делали. Фольгеры в своем положении не захотели бы пользоваться огнестрелом, как и фонарями – на них можно схлопотать пулю. Потому, они разминулись все вместе. Фольгеры, условившись о том, что должны будут найти друг друга вскоре, разбрелись по тоннелям, взяв в руки холодное оружие. Марк взял в руки свой фирменный увесистый молоток, Генрих вооружился кортиком, Фегелейн предпочел не брезговать мессером, крупным клинковым оружием, которое группа все же носила с собой на крайний случай.

– Мы выйдем в разные развилки. Если пойдем все по одной, то нам придется бежать снова, вдобавок рискуем быть окруженными и убитыми. Это уже не город – говорил едва лишь выдувая воздух изо рта Фег – потому пройдем по одному. Идем до упора, никуда не сворачиваем. Никаких дверей не открываем: там могут быть ловушки. Конфликта избегаем, стараемся по возможности отвлечь их, чтобы проскочить.

Получив консультацию от проводника, Марк осторожно пополз по тоннелю с правой стороны, куда направилось, судя по звукам, двое.

Генрих вышел в тоннель слева, осторожно, мысленно не выбрасывая из головы карты и беспокойства, что их шепот координации кто-то слышал. Фегелейн направился отдельно от всех, по центру.

В тоннелях было тихо. Ветра, который присутствовал на небольшом, но имеющем место быть расширении тоннелей, не было. Было смертельно тихо, напряженно и это чувствовали не только фольгеры, но и те, кто вышел на них охотиться.

– Припоминаешь, как нам тяжело было, когда все это началось?

– Да, и мы тогда на Площади супы ели.

– Блевотина та еще, но лучше было набить брюхо хоть чем-то, пока поставки наладили бы. Если бы не тот фольгерский суп, мы бы сдохли давно

– Не преувеличивай. Мы за этот суп уже заплатили тысячу раз, а много кто и жизнь отдал за эту тарелку. Не та цена, которую я бы хотел за нее платить

– На войне все непредсказуемо дорого. Тс. Шаги пропустишь…

Нападать на них не хотелось, но и проскочить мимо в узком тоннеле невозможно. Отвлечь? Нечего бросить, да и если будут идти, то велика вероятность задеть кого-то из них. И смерть дышала из темноты. Будто бы кто-то притаился совсем рядом, выжидая точно так же. Только этот кто-то был здесь хозяином, настоящим королем подземного города. Которому не придется выкупать жизни за тарелку супа. Он возьмет их за просто-так. Быстрее, чем можно думать. Фегелейн держался тихо, и ощутил легкое дуновение ветерка за своей спиной. Но потом его осенило, что ветер так не дует. Оно было мимолетно и меньше чем через мгновение исчезло. Будто бы его и не было.

– Не могло мне это померещиться – подумал, измеряя этот коридор своим чутьем, проводник – Не могло – он был уверен, что движение все же было и чувствовал это движущееся нечто рядом с собой. Но оно словно его не замечало, или не желало трогать. Просто существовало подвисши в полной темноте, будто топорище над головой преступника. Казалось, что стало очень холодно. Фегелейна прошиб озноб, и неожиданно лампы впереди него потухли. Беззвучно, незаметно, как будто кто-то положил чашку на их фонари. И ни звука. Казалось, даже фоновый тоннельный шум попросту исчез. Перестал существовать, вокруг охватила гробовая тишина. Темно, густо, холодно и будто не хватает воздуха. Если закрыть глаза, то становится даже немного светлее, но легче от этого не становится. Фегелейна обуял страх неизвестности того, что таится в этой мгле.

Осторожно, приподнявшись с корточек, на которые он опустился ранее, все еще пребывая в согнутом положении он аккуратно двинул ногой. Шаг вперед, еще, еще, очень осторожно и почти бесшумно. В такой гробовой тишине сердце стучало, казалось громче отбойного молотка, а шаги казались преступно громкими и неправильными. Осторожный шаг двигал его вперед, а холодный воздух, облегая все тело и вытаскивая легкими поцелуями дуновений из него живительное тепло. Фегелейн стал делать шаги чуть быстрее, после чего споткнулся и его как передернуло. Он наступил во что-то жидкое. Возможно, протекла тоннельная вода. Он остановился, сделал осторожно следующий шаг. Но шлепка не последовало.

– На шум не последовало реакции… – проводник обернулся, ожидая испепеляющего луча света. Но ничего не произошло. Воздух стал еще холоднее, потому, не издавая и звука, стараясь ни о чем не думать, чтобы не свести себя в этом вакууме с ума. Осторожно он перемещал по очереди правую и левую ноги, все боясь, неизвестности, все дальше в глубины которой он заходил. Постепенно его глаза привыкали к мраку подземелий, к которому он сам привыкнуть не мог.

– Бояться темноты в таком возрасте… – протянул он в своей голове, но мысль улетучилась. Она просто мелькнула, непринужденно, а после исчезла. Потерялась, точно так же как и свет. Медленно, но боясь включать фонарь он прислонял пальцы к стене, что каждый раз заставляла его отсчитывать по кирпичику той старой застройки, к которой относилось это место. Оно было сотворено много лет назад, много веков прошло, но эти кирпичи все еще держат неглубоко похороненные своды. А холод и звенящая тишина без единого звука, кроме того, что издавал фольгер, толкали по этим ветхим коридорам его… и если бы была возможность, он бы провел по ним кого-то еще, когда-то в прошлой жизни, что кончилась десяток месяцев назад. Никого не было, кроме того зудящего чувства, что кто-то все-таки есть…

Оно держало в горящих тысячами градусов щипцах, охлажденное сознание, и с каждой секундой фольгеру приходилось сдерживать себя, чтобы не побежать сломя голову вперед. Чтобы остаться здесь, а не утонуть в темноте, никогда не найдя и намека на дно или берег.

Через несколько минут движения, абсолютно монотонного, прерываемое лишь вдохами, попытками привести себя среди бесконечного коридора, под завязку наполненного холодной точно вода в Верхнем Океане, вечно сокрытом льдами, фольгер перестал ощущать кирпичи. На их месте был сколенный холодом воздух. Над головой виднелось пространство измощенное мелкими точками испещренных отверстиями люков. Свет не падал, сочился как вода сверху вниз, слабо, мертво, будто бы была ночь. Светлее от этого не стало, но за то перед глазами у фольгера стали образовываться мерзкие картины, образы, от которых стало совсем не по себе. К горлу подступил рвотный ком, дыхание сперло окончательно, фонарь, ставший единственным спасением потерялся где-то и не попадался в руки. Паника охватила Фегелейна за шею, не дала вздохнуть. В голове все перемешалось, и стало слышно не только биение сердца, но и пульсацию крови в напряженных мышцах. Ноги подкосились и он упал ничком вниз. И в этот момент что-то, таившееся в этом мраке, оказалось рядом.

– Фегелейн?

Мягкий голос и теплый свет вывел из этого состояния так, как будят мучавшегося от кошмара юнца. Он дернулся, ударил легионера по ноге, отмахнулся посильнее и было достал до паха, но у будившего фольгера была тоже неплохая реакция и подлый удар был пресечен.

– Ты…?

– Да, я, Генрих.

– Что это было, там, в тоннеле?

– Люди из охраны. Тот что шел впереди меня увидел какие-то следы в темноте и ушел по ним на развилке. За ним я не пошел и вышел сюда.

– Тут могут быть еще охотники – стараясь смотреть прямо на свет, живительный его источник в виде фонаря – но… двое… Они исчезли у меня на глазах.

– Как-так?

– Они просто взяли и исчезли, я откуда знаю? – Напряженно, раздраженно и напугано посмотрел Фег на своего согрупника, и увидел в его глазах, лишь слабо видных в темноте какое-то понимание, доверие. Он протянул ему руку, помог подняться

– Они просто исчезли?

– Да, чтоб их…! – Нервно, напугано, все еще слыша свое сердце и чувствуя льющуюся кровь выпалил Фегелейн на громком надрывистом для связок шепоте. Генрих же говорил как обычно, но тихо, малоразборчиво. Проводник тер глаза пальцами, оглядывался в темноту, откуда пришел и тихо бранился себе под нос

– Что с Марком? Ты ничего не слышал?

– Нет, я, я-я… – Фегелейн путался, не мог ничего внятно выговорить, но Остеру, поправившему съехавшие очки все было понятно. Фегелейна в этой темноте что-то напугало, значит фонарь гасить не стоило. Прикрыв светильник рукой, нацепив на него фильтр из темного стекла, он медленно стал обходить огромную яму. Вокруг пахло сыростью, сильнее, чем в тоннеле, видимо вода здесь застаивалась с последних дождей. Было затхло, принюхавшись можно было ощутить запах мертвечины. В этих катакомбах жизнь появлялась и тухла на протяжении нескольких сотен лет, а в этой древности для круговорота жизни и смерти, без активного вмешательства человека вполне есть материал. Здесь, где сверху слабо сочился свет, был фоновый шум. Отдавало боем, гулом всего, что было всего лишь несколькими метрами выше. Подняться наверх возможным не представлялось…

– Вот бы сейчас наверх – воздев взгляд к потолку, закрывавшему небо, выдохнул Фег, ненадолго сойдя с шепота

– Темнота сводит с ума?

– Да, я не чувствовал себя в таком ужасе, если честно… с момента как мы бросились сюда. В бою не так страшно, как здесь – он обернулся, все еще чувствуя спиной наличие того, что спасло его в том тоннеле… Оно было рядом. Смотрело, глумясь, будто выжидая, пока он объяснит. Фегелейн знал, что произошло, но не мог сказать. Генрих и так показал наигранное понимание произошедшего, и ведь не известно о несказанном, том, что осталось у него в голове. Непростая борьба за частички света кончилась тем, что в темноте тускло засветил второй фонарь и в этом помещении стало как-то живее. Голова фольгера, вышедшего из жестокого плена мрака, стала постепенно проясняться.

– Где Марк?

– Понятия не имею, но гарантирую – фольгер блеснул фонариком в дальний угол по правую руку – Что он там.

– Откуда ты знаешь?

– Ты сомневаешься в знаниях проводника о городе?

– Ты излазил и подземелья?

– Нет, просто читал о них в брошюре многое. Они битоннелярны, то есть напоминают фортификацию со множеством коридоров отхода и развилок. Столь густая сеть обнаружилась только в Мольд`инне.

– Ладно, пытаться что-либо из тебя выпытать – тяжелее чем сидеть на лекциях в институте

– Ты думал я на курсах штаны просиживал – он ухмыльнулся и подался вперед. Но самодовольство быстро слетело с его лица. Марка не было рядом. Он не мог позволить себе расслабиться, как делал при виде всякого фольгера. Марк его не одернет, не напомнит об опасности. Не прикроет спину. Генриха же в свою очередь расслабить проще всего. А делать было нельзя.

Стоило им встать напротив того тоннеля, по которому должен был идти Марк,

– Ветер… – поток воздуха толкнул их, покачивая полы одежды

– Как будто вдох – добавил Фег и вгляделся во тьму, надеясь не увидеть света в том конце кирпичной трубы – а мы в дыхательном аппарате.

– Действительно… а все вокруг нас организм.

– Мы в нем вирус, и если ему не придет конец… – Фегелейн задумался над аналогией

– То рано или поздно эти руины рухнут. Перестанут существовать

– Как и все вокруг нас

После этой минутки философии они приглушили свет сильнее, стали идти вперед быстрее. Потому что Фегелейн не мог идти тихо, после того что ему довелось увидеть. Подошвы скользили по шероховатому покрову руин, а руки направляли слабый свет внутрь тоннеля.

– Не нравится мне это все

– Никто не спрашивал, нравится ли нам происходящее – проявив некую привычку Марка закручивать гайки Фегелейн решительно шагнул вперед и замер. Он снова ощутил в темноте присутствие чего-то иного, чем только он и только Генрих. Раздался шум.

Фегелейн не стал ждать еще раз. Потому что теперь на месте тех двух бедолаг из тоннеля могли оказаться они оба. Луч вспыхнул в темноте. Перед ними, в шагах десяти было две фигуры. Крупный и ободранный силуэт с копной волос на голове и собранный большой силуэт Марка. Шагах в десяти. Ни выстрелить – можно убить фольгера, ни подобраться – можно потерять драгоценное время. Фег прокрутил в руке лезвие кустарного клинка с пародией на мессер и быстро побежал в сторону противника, в другой руке держа фонарь. Генрих светил ему в спину, он мог не беспокоиться об освещении.

Но Фег не успел. Оттолкнув ослепшего от яркого света старика в стену, крепкий парень вырвал из жилистых морщинистых рук молоток и с размаха ударил легионера по голове. Каска звонко загудела, Марк покачнулся, коротко вскрикнул и рухнул на пол.