Читать онлайн Восход, закат и ясный день БАРская жизнь

Моя душа больна,

Во мне живет она – такая странная черта.

Я поднимаюсь до небес,

Весельем мой наполнен лес,

Магнитом тянет всех мужчин,

Моя болезнь дает мне чин.

Я словно королева,

Желанная мечта Адама – Ева,

Купаюсь во внимании,

В очередной накрывшей мании.

Потом врачи, больница, словно темница,

Страх, одиночество, разбитость, дно,

Но спасает лишь одно –

Таблеток горсть, стремленье жить,

Депрессию свою затмить,

Познать всю радость бытия

И превратить всю жизнь в события.

Не знаю, за что это мне досталось.

Наверное, не зря сегодня здесь осталась.

Мой голос, говорящий изнутри:

«По венам нежно лезвием пройди»,

Не может он меня сбороть,

Предпочитаю я лекарств вколоть.

Борюсь до самого конца,

Не хочу я видеть так рано Творца.

Ирина Гобиси. 11.05.2025

Знакомьтесь, это Я

Мне тридцать шесть лет. Последние три года я кардинально поменяла свой образ жизни. Это не было спонтанным решением, скорее, зрелым плодом долгих размышлений и внутреннего поиска.

Первое – я исключила алкоголь в любом виде и количестве. Самый крепкий напиток, который я позволяю себе на празднике, – это безалкогольное шампанское или безалкогольное пиво.

Во-вторых, я приучила себя ложиться спать в 22:00 и просыпаться в 7:00. Это правило нарушаю не чаще двух-трех раз в год: на Новый год или когда нужно срочно лететь по делам.

В-третьих, я свела общение с людьми к минимуму, чтобы избежать неприятных ситуаций и лишних переживаний.

В-четвертых, самое важное – я начала принимать нейролептик кветиапин. И принимаю его ежедневно, словно поддерживая хрупкий баланс. Иногда, в моменты просветления, когда реальность кажется более приветливой, я осторожно снижаю дозу, надеясь удержать шаткое равновесие. Но стоит лишь тени сомнения коснуться моего сознания, стоит состоянию ухудшиться, я вновь возвращаюсь к прежней дозировке.

Я стала воспринимать реальность менее насыщенно. Таблетки притупили мои чувства. Поначалу казалось, что жизнь стала пресной и скучной, словно я превратилась в бабушку. Мои ровесники наслаждаются жизнью, посещают клубы, вечеринки, собираются большими компаниями, а у меня режим пенсионерки. Почему я сделала такой выбор? Что заставило меня изменить свой образ жизни?

Три года назад двери психиатрической больницы вновь сомкнулись за мной и прозвучал приговор – биполярное расстройство.

Полтора месяца, заточенные в стенах лечебницы, растянулись в бесконечную, давящую вечность. Когда я наконец вышла на свободу, меня словно раздавили, оставив лишь пепел былой надежды. Казалось, жизнь, как феникс, не восстанет из руин. Снова начинать с чистого листа? Искать новую работу, зная, что к прежней дороге мне путь заказан из-за клейма диагноза? Второй брак выпил меня до дна, оставив лишь выжженную землю. Жить с этим человеком, который методично, день за днем, пожирал мою личность, больше не было сил. Единственное, что вдохнуло в меня жизнь и вернуло к облику обычного человека, – это мои дети. Страх, леденящий душу, что они останутся в этом мире без меня, несчастные и беззащитные, терзал меня. Мысль о том, что самый дорогой человек, их мама, не сможет поддержать их в трудную минуту или разделить радость побед, была невыносима. Да и просто, чтобы мама была рядом… это бесценно для каждого. Эта мысль стала моим компасом, указывающим путь к нормальной жизни! Жить, как все. Наполнять каждый день радостью!

Первые два месяца после выписки из больницы, в которую я угодила уже второй раз, я провела в неустанных поисках информации о своей болезни – чего не делала после первого опыта госпитализации. И у меня словно открылись новые горизонты понимания. Диагноз стал ключом, отворившим двери к ответам на мучившие меня вопросы. До этого я не могла понять, почему жизнь кажется такой сложной, почему так много раздумий и сомнений терзают душу, почему мое восприятие мира настолько остро и болезненно. Благодарю судьбу за то, что живу в эпоху компьютерных технологий, когда Интернет и форумы становятся спасительной нитью, связывающей с миром.

Выйдя за стены больницы, я ощутила, как маятник качнулся в другую сторону: мания уступила место депрессии, хотя тогда я еще не осознавала этого. Мне казалось, что все кончено. Я заклеймена как психически нездоровая, все вокруг знают об этом, и мне больше нет места в мире нормальных людей. До того, как диагноз прочно обосновался в моей жизни, я с головой погружалась в изучение Второй мировой войны, просматривая множество фильмов и перечитывая горы литературы. И с каждым разом меня охватывал ужас от той нечеловеческой жестокости, на которую способны люди. Меня преследовал кошмар о том, что таких, как я, больных, просто истребляли, словно ненужный, второсортный материал, обреченный воспроизводить «испорченные» гены. Мысль о наследственности моего заболевания не давала покоя. Мне казалось, что и моим детям тоже не будет места в этом здоровом, «нормальном» обществе. И лишь осознание того, что я родилась не в то время, что существуют медикаменты, способные подарить мне долгие годы ремиссии, приносило слабое утешение.

Я часто говорю о душе, потому что именно она – эпицентр моей боли и моей радости. Неуловимая, невесомая, она остается за гранью понимания для тех, кто не носит на себе тяжкое бремя душевной болезни, кто не изведал ее терзаний.

В маниакальном экстазе душа моя взмывает ввысь, трепеща крыльями бабочки, раскрашенной безудержной радостью. Но за этот миг полета я плачу бездной депрессии, где душа, словно мотылек, опаленный жаждой света, сгорает в пламени отчаяния.

Мы не одни, нас много

Я погрузилась в интернетные сообщества, объединяющие людей с тем же недугом, изучая их лица, их судьбы. Какое место они нашли себе в этом мире? Как они живут, дышат, любят? Есть ли среди нас те, чьи имена звучат на устах у всех? Обрели ли они свое предназначение, несмотря ни на что? Удалось ли им, вопреки всему, не просто выжить, но и расправить крылья, ничем не уступая остальным?

В группе биполярников, я наткнулась на объявление психолога: искали тех, кто, подобно мне, несет бремя биполярного расстройства, чтобы создать группу для живого общения. Решившись, я шагнула в этот новый мир. И, знаете, это оказалось спасением для меня. Одна девушка, живущая далеко за границей, томилась в одиночестве, лишенная возможности говорить на родном языке, делиться своими переживаниями с теми, кто понимает ее, как никто другой. Она отыскала психолога в сети и попросила найти ей единомышленников. Так мы и встретились в одном чате, словно осколки одной разбитой души, разбросанные по свету. Поначалу наши встречи происходили в формате видеозвонков. Мы знакомились, делились сокровенным, рассказывали о своей жизни, о том, как справляемся с бурями, бушующими внутри.

Затем зародилась крепкая дружба, словно корни древнего дерева, и вот уже три года нас связывает невидимая нить. Забавно, но в периоды благополучия мы словно растворяемся в своих жизнях, давая друг другу пространство. Но стоит лишь тени сомнения или грусти коснуться души, как мы вновь находим друг друга в потоке слов, поддерживая советом, теплым словом, а иногда и звонким голосом в телефонной трубке. С одним другом даже судьба свела в суете московских улиц, когда я везла сына к отцу. Он, кстати, воспользовался удачным расположением своего города и успел повидаться со многими.

Я боялась, что после болезни мне будет сложно найти работу, ведь последние восемь лет я посвятила работе в детском саду. И вот в этом чате я встретила девушку, мою коллегу, тоже работника детского сада. Она рассказала о своей болезни, о тех трудностях, с которыми столкнулась. Ее история отозвалась в моей душе, словно зеркальное отражение моей собственной, и я была рада этой встрече. Мы общались со всеми участниками чата, кто-то приходил и уходил, оставаясь в тени, а кто-то, как мы, образовал тесный круг единомышленников, ставших настоящими друзьями. С той самой девушкой, чья жизнь так похожа на мою, мы созваниваемся и делимся новостями частенько.

В первый месяц нашего общения я захлебывалась в слезах, как заезженная пластинка, повторяя одно и то же. Пока однажды меня не окатили ледяным душем грубых слов: хватит лить слезы, пора что-то менять! Этот резкий, отрезвляющий выговор вернул меня к реальности. И я, наконец, ухватилась за шанс изменить свою жизнь, начав действовать. И буквально за полгода моя жизнь кардинально изменилась. Я сбежала от второго мужа и нашла свою новую любовь.

Больничная атмосфера

В больнице царила атмосфера скорби и безумия, каждый коридор был наполнен тенями психических расстройств. Когда туман мании начал рассеиваться под воздействием лекарств, меня охватил леденящий ужас. Я – одна из них, такая же сломленная, как и те, кто делил со мной это скорбное место. Большинство пациентов казались потерянными душами, неспособными вырваться из когтей болезни.

Отношение персонала было жестоким. Санитарки, словно тени прошлого, воплощали собой садистское равнодушие, находя удовольствие в унижении тех, кто и так был повержен недугом. На нас стояло клеймо «псих», лишающее всякой надежды на сочувствие.

Я была свидетельницей чудовищного обращения с пациентами, которые из раза в раз оказывались в стенах стационара. Одна санитарка, словно хищник, вцепилась руками в лицо больной и, разжав ей челюсти, как пасти затравленной собаки, принялась с остервенением заталкивать таблетки. Женщина не билась в припадке безумия, нет, насколько я поняла, она была просто одинока и беззащитна, из тех, за кого некому замолвить и слова. Санитарка же, почувствовав себя вершительницей судеб, наслаждалась своей властью, хотя на нее без содрогания в душе было не взглянуть: растолстевшая, опустившаяся женщина, явно погребенная под грузом собственных комплексов, она находила отдушину и жалкое подобие счастья в издевательствах над беспомощными больными.

Но не все были чудовищами. Мой лечащий врач, светлый луч в этом царстве тьмы, проявляла искреннее участие. Во время обходов я находила в себе силы рассказать ей о злоупотреблениях, и мои жалобы не оставались без внимания. Врач обрушивалась с праведным гневом на нерадивых санитарок, заставляя их хоть на миг вспомнить о человечности.

Меня лечили препаратами, надеясь убаюкать измученное бессонницей тело, вернуть его к жизни. Дневной сон был спасением, тихим оазисом посреди больничной суеты. Но покой охранялся бдительным оком санитарок, чей пост располагался прямо у нашей палаты. И вот, когда, утомленные, мы возвращались в свои палаты, чтобы наконец-то погрузиться в целительный сон, их неугомонные голоса вторгались в зыбкую тишину. Одна из них, словно позабыв о нашем существовании, усаживалась на маты и, вопреки всем правилам, на протяжении целого часа оглушала коридор своими громкими рассказами. Представьте: сознание уже тонет в омуте дремы, сон манит своими объятиями, но противный шум не дает провалиться в забытье. Начинает мутить, подступает тошнотворная тревога. Не выдержав этого мучения, я поднялась с кровати и, собрав остатки сил, попросила их быть тише, дать нам поспать. В ответ на меня обрушилась волна отборного мата, словно я вторглась в их личное пространство, пришла спать к ним домой, да еще и на их диване! На следующий день, во время обхода, я пожаловалась врачу. После проведенной беседы санитарка вдруг преобразилась. До самой моей выписки она была со мной необычайно любезна. Неужели сложно быть просто человеком?

Конечно, за свою откровенность я не раз подвергалась мелкому злорадству и издевательствам. Помимо таблеток, мое тело измучили уколами. Ягодицы горели огнем, каждое прикосновение иглы отзывалось мучительной болью. Образовались болезненные, твердые шишки, и медсестра безжалостно всаживала иглу прямо в них, словно стремясь добить меня. Боль была невыносимой. Я взмолилась врачу, рассказала о своих страданиях, и она наконец отменила эти пытки. И вот, вечером, после очередной серии уколов, я стояла в коридоре, с нетерпением ожидая заветную сигарету. Вдруг вихрем влетела медсестра, та самая, что исполняла казни уколами, и с порога обрушила на меня поток брани. Оказывается, оставался последний укол, а я, наивная, не услышала свою фамилию, ведь свято верила, что кошмар закончился. Я спокойно и внятно объяснила ей ситуацию, рассказала о разговоре с врачом, но мои слова, казалось, разбивались о стену ее глухоты. И тогда она позвала санитаров и приказала меня связать. Просто так, ни за что! Меня скрутили и бросили на кровать, словно дикое животное. Три долгих часа я лежала связанная, беспомощная. Когда нестерпимо захотелось в туалет, мои крики о помощи остались без ответа. Им было плевать. Я едва выдержала это мучение. Наконец, меня развязали, и одна из санитарок, увидев, что я в полном порядке, что меня связали по ошибке, украдкой протянула мне сигарету. Я понимаю, когда связывают буйного больного, но меня-то за что?

До этого меня уже связывали. В тот раз руки онемели так, что я потеряла над ними контроль. Это был кошмар. Но в тот раз я действительно сошла с ума. В маниакальном бреду я вообразила, что мой первый психиатр, тот, кто вытащил меня из первой мании, должен прийти ко мне и мы предадимся плотским утехам. Я громко, на весь коридор, вопрошала, где же он, как долго мне еще ждать? Когда ко мне вернулось сознание, ко мне пристала санитарка. Ей было до жути интересно, почему именно этот врач так завладел моими мыслями, не было ли, между нами, чего-то большего. В моей воспаленной голове даже промелькнула мысль: а вдруг у них тайный роман, классический адюльтер между врачом и медсестрой? Она допрашивала меня с каким-то болезненным упорством. А что я могла ей ответить? Что это всего лишь маниакальный бред, плод моего больного воображения? Ведь именно так и было.

В отместку я начала вести тайный дневник, куда записывала все проступки персонала. Но вскоре пришло осознание: любая попытка добиться справедливости после выписки обернется лишь новым заточением. Мой диагноз – это приговор, печать безумия, позволяющая любому усомниться в моих словах, объявить меня сумасшедшей и вернуть обратно в эти стены. Я – заложница своего разума, обреченная на вечное недоверие.

Помню, как в первый раз, когда больничные стены стали моим пристанищем, нагрянула проверка. Важная комиссия прибыла инспектировать условия содержания в психбольнице. И тут завертелось! Словно по мгновению волшебной палочки, нам мигом принесли добротные одеяла и нарядные покрывала. Кровати преобразились, словно в сказке, окутав палаты призрачной аурой уюта. Но мы-то знали: вся эта красота – лишь временный мираж, маскарад на пару часов. Лишь только хвост начальственной машины скроется за воротами – иллюзия развеется. Притащили видак с пыльными видеокассетами. Нас, «пациентов», согнали в столовую и включили какое-то засмотренное кино. Разложили на столах книги, стопки тетрадей, альбомы, рассыпали дешевые карандаши и краски. Ну просто райский уголок, глаз не оторвать! Чего только не выкинешь ради благосклонного взгляда проверяющих. Разумеется, они остались довольны «результатом». А как только комиссия отбыла, все вокруг, словно по мановению злой феи, превратилось в тыкву ровно в полночь. Мишура исчезла. «Хватит праздника, натешились три часа – и будет», – прозвучал негласный приговор.

Восемь лет спустя обстановка в больнице преобразилась: в столовой мерцал экран телевизора, раз в неделю к нам заглядывала художница, а некоторых даже приглашали на когнитивные беседы с психологом. Мне посчастливилось побывать на одной из таких встреч. Десяток более или менее вменяемых пациентов и два психолога – наш небольшой круг, где мы искали ответы. Из всех обсуждаемых вопросов я вынесла главное: мы можем помочь себе не только медикаментами, но и силой мысли. И это действительно так. Когда меня настигает предвестник панической атаки, когда тревога начинает терзать душу, я начинаю внутренний диалог, ищу аргументы, чтобы унять переживания. И порой, пусть и не всегда, это помогает обуздать страх.

Идеи были реальными

Меня обуревала мечта – создать программу для детского сада, издать книгу под названием «Народный компонент». В голове роились мысли, словно пчелы в улье. Я грезила о том, чтобы собрать воедино драгоценные россыпи народного творчества: песни, сказки, предания. С большим интересом изучать музейные сокровищницы и книжные лабиринты. Представляла, как мои юные художники, мои дети, вдохновленные старинными фотографиями, переносят их очарование на бумагу. Как другой педагог, словно переводчик с языка цветов, облекает эти образы в слова другого народа, хотящего донести до своих детей ускользающую красоту родной культуры, но пока не знающего, как это сделать ярко и увлекательно. Моя программа должна была стать для них путеводной звездой, надежным фундаментом.

Я чувствовала, что эта мечта вполне осуществима, нужно лишь погрузиться в работу с головой. Но коварная мания, словно вихрь, терзала мой разум, расщепляя его на десятки разнонаправленных потоков. Вместо сосредоточенности – хаос. Вместо творения – бессилие. Итог оказался печален: несбывшаяся мечта осталась лишь призраком, а я – в больничной палате, оплакивая свои рухнувшие надежды.

Но что мне мешает это сделать сейчас? Лишь этот проклятый диагноз, занозой засевший в сознании. Я сама вбила себе в голову клеймо «психически больная». И теперь, стоит только подумать о создании программы для детей, как шепчет сомнение: «Зачем тратить время? Кому нужна программа, созданная человеком с таким ярлыком?» Этот страх, липкий и удушающий, сковывает мои движения. Страх не понравиться, страх последствий. Нет, не «мы» боимся, а я. Страх быть замеченной, раскрытой. Но я сражаюсь с ним, шаг за шагом, перебарывая себя. Почему же я все-таки села писать книгу о себе? Да, программу не села писать, а вот книгу написала. Я хочу, чтобы мое повествование кому-то помогло, доказало, что и «барсики», как нас порой называют, могут не просто жить, а жить ярко, полноценно и даже превосходить в чем-то тех, кого принято считать здоровыми. Нас не так много, и я надеюсь, что моя история станет искрой вдохновения, ответом на мучительные вопросы для кого-то, а для других – тихим признанием: «Ты не один». Ведь вместе всегда теплее и легче нести бремя жизни.

Смотрите внимательно, кто рядом с вами

Первый брак нельзя назвать кромешным адом, но и раем он не был. С мужем мы делили кров и судьбу десять лет в законном браке, а до этого три года трепетно ухаживали друг за другом – итого тринадцать лет надежд и мечтаний. Но наш союз разбился о скалы его алкогольной зависимости. Он не просто не смог остановиться, как я наивно полагала вначале, а с головой ушел в пучину запоев. Каждая его попойка заканчивалась мучительно – в стенах клиники, под капельницей, после кодирования. И все впустую. Жаль, ведь он был добрым человеком, но выбрал дорогу, ведущую в никуда. Я пыталась помочь, но мои силы иссякли. Его пагубное пристрастие обернулось трагедией и для меня – именно тогда я впервые столкнулась с собственной болезнью, погрузившись в водоворот маниакального состояния.

Десятая годовщина нашей свадьбы оказалась и последней совместной датой. Нервы мои истрепались вконец, я смертельно устала от такой жизни. В душе зародилось странное желание – пойти в церковь, попросить прощения за то, что больше не могу его спасти, за то, что решилась на этот отчаянный шаг. Я сказала ему об этом, когда он в очередной раз лежал в больнице на кодировке. Сказала, что нам пора поставить точку. К моему удивлению, он ответил, что тоже давно об этом думает. Так, по обоюдному согласию, мы и развелись.

Моей роковой ошибкой стала болезненная тревога за него, за нашу семью, которая разъедала меня изнутри. Эти переживания, словно неумолимый прилив, затопили меня, лишив сил. А это уже оказалось следствием моей болезни. И конечно, я сама не без греха. Оглядываясь назад, я вижу свои собственные просчеты, понимаю, где могла бы поступить иначе, избежать этой грани безумия. Но если бы прошлое открывало нам свои тайны заранее… Увы, дар предвидения нам не дан.

Второй брак был подобен миражу в пустыне – я с самого начала видела его призрачность, его несоответствие моим истинным желаниям. Но он, словно искусный чародей, окутал меня мягкой дымкой заботы и пленительным шепотом внимания, и я, ослепленная этим призрачным светом, поверила в его искренность и совершила роковой шаг, связав себя узами брака во второй раз.

Мы переехали в чужой город, и там начался мой личный ад. Тирания мужа душила меня, словно удавка, его слова и поступки медленно, но верно убивали во мне все живое. К моральному насилию вскоре добавилось и физическое. Удар, толчок, и вот я уже беспомощная кукла, брошенная на пол. Моя психика трещала по швам, не выдерживая этого кошмара. К тому времени у нас было уже трое детей: двое подростков и крошечный малыш. Муж, уверенный в моей беспросветной зависимости, относился ко мне все хуже и хуже. Я была оторвана от близких, и мысль о возвращении, о признании своего поражения в личной жизни казалась невыносимой. Позор висел надо мной тяжелым грузом.

Вечер за вечером, крадучись, в мою жизнь проникало вино, а за ним и шампанское – еще одна роковая ошибка. И вот, вуаля, маниакальный вихрь снова закружил меня. Очередной скандал, приправленный алкогольным дурманом, бессонные ночи – и я вновь потеряла бдительность, не заметив, как провалилась в манию. У меня была небольшая квартирка в родном городе, и я, поддавшись импульсу, продала ее, мечтая о более просторном жилье. Не скажу, что рассталась с ней бездумно, как это часто бывает с биполярниками, но признаюсь, часть вырученных средств все же утекла сквозь пальцы, словно песок.

Два брака – две разбитые чаши. Ни с одним не вышло. И знаете, что самое горькое? Равнодушие. Обоим было плевать, что я лежала в психушке. Ни единого вопроса о моей болезни. Может, я и правда преувеличиваю ее значение? Но я хочу быть честной в этой книге, сорвать все покровы. Пусть мой треш станет для кого-то сигналом, толчком, чтобы очнуться и вырваться из болота своей жизни.

Потому что, сейчас открывая социальные сети и смотря, как живут другие люди, складывается впечатление, что у них все идеально, но на самом деле большая часть – это вранье. Вот, к примеру, девушка с моей прошлой работы: снимает ролики, в которых продает «чудодейственные» БАДы для похудения. Рассказывает сказки о том, что распространители этой продукции – сплошь успешные и процветающие личности, купающиеся в деньгах. Торговля, дескать, идет как по маслу! А сама тем временем уплетает за обе щеки фастфуд, и похудение маячит где-то на горизонте. Успешности – ноль, зато кредитные карты ломятся от долгов. Смотришь ее ролики – и ни за что не догадаешься, что за глянцевым фасадом скрывается совсем другая реальность. И таких «мастеров иллюзий» сейчас пруд пруди. Да и по моим собственным фотографиям в соцсетях можно было только позавидовать, как прекрасно складывается моя личная жизнь. А на самом деле… реальность была далека от этой радужной картинки.

Сейчас в моей жизни есть мужчина, и он знает о моей болезни, старается быть внимательным. Но порой он забывает о моем состоянии. Тогда на его лице появляется тень обиды, когда я погружаюсь в себя. Он думает, что я затаила обиду, но на самом деле я просто ускользаю от реальности, тону в пучине собственных мыслей. Мне кажется, что человек, связавший свою жизнь с душевнобольным, должен быть не просто осведомлен о его недуге, но и стать надежным якорем в периоды ремиссии, а не невольным ветром, который снова бросит в шторм больничных стен.

Внутри меня происходит хаотичный водоворот мыслей, они набегают друг на друга, словно волны в шторм. Каждая из них мерцает отблеском предопределенности, и только я могу уловить ту неуловимую нить, что сплетет их в единую, понятную лишь мне сущность бытия. Для посторонних же это лишь бессвязный шепот безумия.

Опять меня накрыло

Мания подкралась неслышно, словно сумеречная тень, скользящая по стенам старого дома. Прежний опыт не научил меня распознавать болезнь, и я не ощутила тот зыбкий момент, когда реальность начала искажаться.

В детском саду я прошла путь от воспитателя до методиста. Долгие годы я посвятила работе с детьми, но никогда не забывала о саморазвитии, увлекая за собой и коллег. Охотно делилась опытом, помогала разобраться в хитросплетениях документации. И вот, новое назначение! Теперь я с головой окунулась в приведение в порядок методической базы, с энтузиазмом составляю планы повышения квалификации, организую открытые занятия, провожу вдохновляющие мастер-классы. Эта работа захватила меня целиком и полностью, даря неиссякаемый интерес и вдохновение.

Но, увы, личная жизнь не озарялась тем же светом. Возвращение домой превращалось в поле битвы, где скандалы, ссоры и оскорбления ранили душу. Моральная тяжесть давила невыносимо, заставляя размышлять в бесплодных попытках понять: почему он, мой муж, так жесток со мной? Я ведь когда-то отринула прошлое, открыла новую страницу нашей совместной жизни, подарила ему сына. Где же та трещина, то зерно непонимания, что отравляет наше существование? Что я делаю не так?

И вдруг, словно луч из прошлого, в сети возникла знакомая – учились вместе, она чуть старше. Интересовалась, как у меня с отцом моих старших, бывшим супругом. Переезд в другой город с дочками не осложнил ли наши отношения, не чинил ли он препятствий? С первым мужем у нас давно все утряслось. Проблемы были, да, но в прошлом, когда делили нажитое. Суды давно отгремели. Пришли к соглашению. А к детям у него всегда было отношение… поверхностное. Ну, есть и есть. Мама справится. А он так, пару раз в год увидит, и достаточно. Я ей в ответ про свои нынешние неурядицы, про обиды от мужа. А она возьми да и скажи, что психолог и знает таких, как мой, как облупленных. Я впервые услышала это слово – «абьюзер». И тут пазл сложился. Прочитала про них, про абьюзеров. И осенило! Дело не во мне, а в нем. Моя ошибка – связалась с таким, и не хочу быть жертвой. Все его слова, поступки – все, чтобы сломать меня, яркую, независимую, чтобы лишить собственной воли.

В начале отношений он казался рыцарем, готовым на любые подвиги ради меня. Горы сворачивал, доставал звезды с небес, и сердце замирало от восторга: вот он, сказочный принц! Я чувствовала себя единственной, неповторимой, уверенной, что меня будут носить на руках и боготворить вечно. Но этот волшебный период, когда я ощущала себя принцессой, увы, закончился. Начались оскорбления, унижения, придирки к внешности, внушение, что я никчемная, никому не нужная и что без него моя жизнь превратится в помойку. И каждый раз после взрыва ярости – крокодильи слезы и мольбы не уходить. Сколько техники было уничтожено в этих скандалах! Телевизоры, телефоны, ноутбуки – все летело вдребезги, вместе с моим психическим состоянием, отправляясь в тартарары. И так по замкнутому кругу. В эти адские сцены была вовлечена вся его семья. Чтобы успокоиться, он звонил маме по видеосвязи, и она, словно бальзам на рану, умиротворяла своего сыночка, оберегая его от «ужасного» поступка – покалечить меня. Но со стороны это выглядело как оправдание его чудовищного поведения. В минуты его гнева я жила в постоянном страхе, что он меня убьет. Как же мне надоело, что его неадекватность всегда находила понимание и поддержку у его матери! Складывалось ощущение, что мы живем втроем, что без нее он просто не может существовать. Кто же еще пожалеет и успокоит его, бедного? Конечно, мамочка. А кто пожалеет и успокоит меня? Кто поможет мне? Только я сама.

В одном из тех адских скандалов он сломал мне палец. Просто взял и сломал. Выхватил ключи, скрутил руку так, что повредил мне палец. Месяц я жила с пульсирующей болью, с опухшим, багровым пальцем, наивно надеясь, что само заживет. Но боль не утихала, она разъедала меня изнутри. Рентген безжалостно подтвердил перелом. В тот момент мир пошатнулся. Как он мог? Разве это любовь? Разве имеет право мужчина калечить женщину, особенно «любимую»? Нет, это ненормально. Это не любовь, это безумие! Возможно, наши отношения продержались так долго лишь потому, что он служил далеко и приезжал домой раз в неделю. За эти дни я успевала немного прийти в себя, зализать раны, собрать осколки души. Но каждая его новая выходка лишь переполняла чашу моего терпения.

Оглядываясь на минувшие дни, я понимаю, что уже в феврале меня неумолимо затягивало в пучину мании.

Меня преследует мысль: дважды, в объятиях зимы, примерно в один и тот же период года, я переживала эпизоды мании. И что особенно тревожно, оба раза этим событиям предшествовал послеродовой период, длившийся около полутора-двух лет. Не кроется ли здесь зловещая связь, или это всего лишь причудливая игра случая, жестокая насмешка судьбы над моим состоянием?

Наша болезнь – как темная комната, где бродят тени неизвестности. И я не знаю, досталась ли она мне в наследство от предков, подобно фамильной драгоценности с проклятием, или же была приобретена, словно шрам, оставленный жизнью. Склоняюсь к первому. Мой дядя, брат отца, дважды заигрывал со смертью, пытаясь оборвать нить жизни, но его вырывали из ледяных объятий. В итоге желанный мрак настиг его – он сорвался с лесов, словно поддавшись зову бездны, которая так маниакально его манила. И вот что странно: когда я просыпаюсь, опутанная липкими нитями суицидальных мыслей, словно чужой голос шепчет внутри: «Вскрой вены… Ляг в ванну, наполни водой и пусти кровь…»1 Но я сама не хочу этого! Словно кто-то или что-то пытается завладеть моей волей, но сознание твердит: «Я хочу жить!» Я поднимаюсь, хожу по комнате, даю себе время ухватиться за реальность, и тогда эти мысли отступают, словно ночные кошмары, растворяющиеся в лучах рассвета. Это происходит, когда я слишком резко снижаю дозу лекарств. Теперь я научилась слушать свой организм, понимать его хрупкий механизм. И если решаюсь на снижение, делаю это постепенно, осторожно, чтобы не дать этим темным мыслям снова поднять голову.

Все накалилось до предела

Очередной взрыв ярости дома ознаменовался тем, что он швырнул в меня телефон, вновь ранив руку. Под чехлом телефона скрывался магнит для крепления на панели в машине. Острые края этого магнита рассекли кожу, когда телефон летел в меня, словно выпущенная стрела. В тот миг я не сразу осознала, что произошло, – просто увидела, как хлынула кровь. Сидя на диване, закутанная лишь в полотенце после ванны, я тщетно пыталась остановить кровотечение, прижимая ткань к ране. И что же? Пробудило ли это зрелище хоть каплю сострадания в его душе? Увидел ли он испуг в моих глазах? Попытался ли исправить содеянное? Нет. Ему было все равно. Я помню, как, словно в кошмарном сне, меня отбросило к детской кроватке, стоявшей рядом. И там, возобновились удары. Его ноги методично терзали мои, а я, казалось, покидала реальность, погружаясь в оцепенение. Боль отступила, уступая место вихрю мыслей. Я стояла, как в трансе, возле кроватки, пока супруг наносил удары… Почему все это происходит именно со мной?

Он затих, оставив меня наедине с гулкой тишиной собственных мыслей. В голове роилось одно: бежать. Уволиться, собрать детей и улететь домой, туда, где сердце обретет покой. В собственном доме стало страшно, стены словно давили, и я, не зная куда податься, схватила ключи от работы. С дочками, словно с драгоценной ношей, направилась туда, где мерцал слабый огонек надежды. Охраннику, не моргнув глазом, соврала о неотложной документации, и он, доверчиво кивнув, пропустил нас. Тем временем муж, оставшись с сыном, запаниковал из-за нашего исчезновения. За сына я не боялась – его он никогда не трогал, как и дочек, вся ярость обрушивалась лишь на меня. Вскоре он примчался к детскому саду, но бдительный страж преградил ему путь. Больше всего я боялась огласки, не хотела, чтобы кто-то узнал о нашем раздоре, о моих синяках и слезах. Хотела лишь переждать бурю в тишине кабинета, пока он не уедет на службу, чтобы я могла вернуться домой и собрать остатки былого. Но муж, ослепленный яростью, начал ломиться в двери, и охраннику пришлось обратиться к руководству. Звонок заведующей застал меня врасплох, и я, сбивчиво, сквозь слезы, поведала ей о случившемся. К моему удивлению, она разрешила нам остаться на работе и успокоиться.

Но тут явился психолог из воинской части мужа, подполковник с холодным взглядом. Он обрушил на меня беседу, ледяным тоном дав понять: если я не покину рабочее место в свой законный выходной, он приложит все усилия к моему увольнению. Словно желая укрыть грязное белье от посторонних глаз, этот «врачеватель душ» решил, что мое возвращение домой – лучший способ замять скандал. Уволят меня, прикроют мужа, а мои чувства и судьба – разве это их забота? Да, вот такие «мужчины» стоят у нас на страже. Я, может, и не гений, но и не дура, хоть порой и слаба. Однако в тот момент я нутром чувствовала: обратного пути нет. Это должно закончиться. Пока муж там, домой я не вернусь. Я спокойно объяснила подполковнику, что составляю важную программу, и мой трудовой договор позволяет мне это делать даже в выходные. Напомнила, что работаю на министерство образования, и ведомственная принадлежность детского сада, находящегося на территории военных, на меня никак не влияет. Просто так вышло, что учреждение построили военные, а потом сдали в аренду. Но мы жили в маленькой республике, где все друг от друга зависели, где связи решали все, и повлиять на мое увольнение было проще простого. Видимо, в этом психологе взыграла злоба оттого, что я не прогибаюсь, что пытаюсь отстоять свою правду. Оттого, что я посмела перечить и он не смог взять верх в этой словесной дуэли. Тогда он сменил тактику, сообщив, что мой супруг возвращается на службу и я могу ехать домой. И лишь тогда я согласилась покинуть рабочее место и вернуться в ту клетку, которую когда-то называла домом. Психолог предложил подвезти меня до городка, но я отказалась, поблагодарив за «заботу». С детьми я доберусь и сама.

Переступив порог дома, я ощутила, как земля уходит из-под ног: муж забрал мои документы. Как теперь уехать? Воскресенье истекало, а впереди маячил понедельник – работа, школа, детский сад… И словно воронье, надо мной кружилось осознание: о нашем скандале знают уже все военные городки и все в управлении. На следующий день, собрав остатки воли, я вошла в кабинет заведующей и, словно выплюнув горькую пилюлю, заявила: «Он забрал мои документы». Пусть вызывает психолога, раз уж наша семейная драма стала достоянием общественности, пусть хоть кто-то попытается распутать этот клубок. И психолог явился, словно злой гений, с приговором: документы вернет, если напишу отказ от алиментов на сына. Честно? В тот момент я чувствовала себя раздавленной: вчерашние побои, позорный скандал, отсутствие документов… И вокруг – стена сочувствующих, готовых любой ценой замять дело, лишь бы скандал не выплеснулся наружу. Я подписала эту проклятую бумагу, отказалась от алиментов. Но эта бумага оказалась не более чем филькиной грамотой, лишенной всякой юридической силы. Этот факт лишь подчеркивал вопиющую некомпетентность психолога, который с таким высокомерием требовал подписать этот ничего не значащий документ. Словно позабыв, что мы не в зале суда, он, вероятно, в своем заблуждении возомнил себя вершителем судеб. Вечером сослуживец мужа привез лишь часть документов. Собрав последние силы, я позвонила психологу и срывающимся голосом предупредила: «Если мне не вернут документы, я иду в полицию». В ответ – циничный ход: мужу предоставили отпуск, чтобы мы могли «решить свои проблемы между собой».

Муж вернулся домой, и между нами вновь вспыхнула ссора. Теперь-то я понимаю – я пребывала в состоянии мании. Страх исчез, речь моя лилась плавно и убедительно, словно поток, и я ничего не боялась. Муж, распаляясь, грозил вышвырнуть нас на улицу, уверял, что его психолог поможет ему выписать нас из служебной квартиры. В ответ я бросила, что выпишусь с детьми, когда сама этого захочу, хотя мне это было уже совершенно не нужно. Но я чувствовала себя непоколебимо уверенно. Затем он принялся названивать какому-то своему приятелю, как я поняла, тому самому психологу, чтобы тот пришел и помог ему одолеть меня в словесной баталии. Мне стало смешно от мысли, что двое мужчин не в силах справиться со мной в словесной схватке.

Час пробил поздний, стрелка перевалила за десять, а в доме нашем – чужой. Муж, утихнув в злобе, словно побитый пес, осознал вдруг, что деяния его грязные могут обернуться крахом карьеры, а то и тюремным сроком. Руки распускать больше не смел, лишь вился шавкой вместе со своим дружком, пытаясь что-то доказать. Психолог, словно фокусник, вытащил договор найма служебной квартиры и затянул песню о том, что лично выпишет нас, меня и детей, на улицу. «Только через суд!» – отрезала я, напоминая, что жилья у меня нет, и по закону, пока детям не исполнится восемнадцать, никто нас не выселит. Вообще-то, я и не думала задерживаться с детьми в этой дыре. Но потрепать нервы мне им захотелось. Презрение клокотало в моем голосе, когда я высмеивала их, с наслаждением предвкушая, как выпью их кровь до последней капли. «Жалобы полетят во все инстанции, попляшете еще у меня!» – ликовала я, чувствуя, как ускользает липкое ощущение жертвы. Они нутром чуяли, что слова мои – не пустой звук. Набрала номер подруги, живущей в родном городе, и по видеосвязи, как на потешном представлении, показала ей этих двух молодцов, что силились меня сломить. Смех наш звенел в воздухе, а у них внутри все кипело от бессильной злобы. Уже одиннадцатый час, а подполковник все еще топчется в моем доме. «Идите домой, – приказала я, – не хочу видеть чужих в своем жилище, я здесь хозяйка!» Но он не мог уйти, как же он оставит меня здесь царицей, а себя – холопом? Именно так я себя и ощущала. Мания величия, здравствуй! Ты стала моим спасением в этой грязной баталии! Эти клоуны изрядно надоели, хотелось лишь одного – тишины и покоя.

Как только я начинала плести кружева сарказма, психолог тянулся к телефону, намереваясь запечатлеть мои выходки на видео. Но стоило мне заметить, как загорается зловещий глазок камеры, я мгновенно преображалась. Моя речь становилась кристально чистой, а в голосе звучала неприкрытая обида – я играла роль невинной жертвы. Он тут же сникал и прятал телефон, разочарованный тем, что не смог поймать меня на провокации. Этот спектакль повторялся раз пять, и меня это несказанно забавляло.

Почувствовав, что пора закругляться, я решила, что пора и честь знать. Но психолога словно бес попутал – его упорство остаться в нашем доме переросло в навязчивую идею. Тогда я решила перейти к более изощренной пытке.

«Не пойму, – протянула я с притворным недоумением, – что вас дома не ждут? Жена, наверное, волнуется». И, не давая ему опомниться, начала расстегивать пуговицы на рубашке, глядя прямо в глаза. «Что, хотите меня? – прошептала я. – Так давайте не будем терять времени, устроим тройничок».

Видели бы вы их лица… Я разделала их под орех, словно профессиональный шулер. Мне даже показалось, что на мгновение в глазах психолога мелькнуло нездоровое любопытство, намек на мимолетное согласие. Но здравый смысл все же возобладал, и он наконец соизволил покинуть наш дом. Муж же, напротив, предпочитал отныне общаться со мной исключительно на расстоянии вытянутой руки, опасаясь любого неосторожного слова.

Уложив детей, я и сама прилегла, надеясь на спасение во сне, но сон бежал от меня, как от чумы. Дети, утомленные нашими бесконечными раздорами, находились в своей комнате, стараясь не слышать очередной бури. Они устали от моих слез, от моего отчаяния. Я мечтала вырваться из этой паутины больных отношений, мечтала о свободе, но как забрать всех детей и сбежать? Он ни за что не отдаст мне сына, этот тиран. А расписка об отказе от алиментов… пустая бумажка, филькина грамота, вырванная под давлением. И вот, как гром среди ясного неба, его решение: он едет в отпуск к родителям с сыном. Отчаяние сдавило горло. Как же мне сбежать, забрать всех моих птенцов и улететь навсегда из этого ада? «Пусть едут, – решила я. – Приедут, я притворюсь, что все хорошо, а когда он снова уедет на службу, я соберу чемоданы и мы исчезнем». Они улетели. Обессиленная, я побрела в больницу, умоляя о больничном. Бессонница выпила из меня все соки. Как уснуть? Как забыться? Купила снотворное. Одна ночь забвения, а потом – снова кошмар наяву. Чтобы хоть как-то отвлечься от реальности, я отстранилась от своих проблем, уносилась мыслями в бескрайний космос, погружалась в мир любимых мультфильмов, ища там утешение и покой.

Разброс событий

На работе объявили международный конкурс, а основатель его, словно наваждение, преследовал меня в TikTok. Я смотрела его видео и наивно полагала, что каждое слово обращено ко мне. Зародилась дерзкая мысль: познакомиться с ним. И я, окрыленная этой надеждой, с головой окунулась в отборочные этапы. Первый тур – тестирование – оказался сюрреалистичным лабиринтом. Вопросы были причудливы, словно явились из ночного кошмара. Один из них врезался в память: «Как вы организуете игру в похороны, если дети этого захотят?». И тут, словно по злой иронии судьбы, перебирая фотографии в телефоне, я наткнулась на снимок с моря. На нем мои дочки, зарывшие мужа в песок, водрузили над ним крест из палок. Фотография, сделанная пару лет назад, тогда не вызвала у меня никаких эмоций. Но теперь, в безумном вихре мании, она показалась мне не случайной находкой, а явным знамением! В голове пульсировала мысль: он, Рыбаков, основатель конкурса, явно «из наших», он подает мне знак! Рыбаков… Его фамилия, казалось, пропитана морской стихией. Он – акула бизнеса, и, несомненно, разгадал тайный язык знаков, раз достиг таких высот. Я понимала, как сложно пробиться в нашей вертикали, где «рыба гниет с головы». Вклиниться в эту систему, занять «рыбное место» с моими принципами казалось невозможным. Я жаждала честности и добра. Но верила: «Дорогу осилит идущий». И я продолжала идти, пока болезнь отступила в ремиссию, надеясь когда-нибудь подняться над своим нынешним социальным статусом. Мечта проста: путешествовать, увидеть мир, а для этого нужны средства.

Первый этап конкурса остался позади, словно пройденный рубеж. Впереди замаячила необходимость сотворить видео – маленькую зарисовку нашей игры с детьми. И этот барьер был взят! Затем последовал этап самопрезентации, видео о себе. Мне казалось, в нем искрило нечто особенное. Я прибегла к волшебству приложения, превратившего обыденность в феерию красок и магии. В этом мерцающем полотне я зашифровала послание, надеясь, что он, увидев его, поймет: мы – родственные души, одной крови. Там были слова о пролитом Аннушкой масле, о моем предложении: его деньги, мои идеи – вместе мы перевернем мир. Видео требовалось опубликовать в ныне опальной соцсети. И тут вмешалась злая ирония судьбы. Я оказалась в больничной палате, оторванная от мира, когда на почту пришло письмо: «Не можем просмотреть ваше видео, пришлите на электронный адрес». Но в заточении больничных стен, где телефоны и Интернет под запретом, это стало невозможным. Мое послание осталось нерасшифрованным, погребенным под спудом обстоятельств. Разочарование было горьким. Конечно, теплилась мысль повторить попытку в следующем году, но жизнь стремительно менялась. Я оставила работу, погрузилась в пучину развода и поиски личного счастья. Да и, признаться, крылья вдохновения опали, мания оставила меня, спустив на землю.

В нашем доме притаилась акула, популярная игрушка, но для меня – воплощение чуждого, делового зла. Не находя ей места в нашем уютном мире, я взяла ее под мышку и отправилась в библиотеку, словно на исповедь. По дороге я увидела, как мужчина сжигает ненужный мусор, и попросила сжечь и мою акулу. Я с ним немного поговорила о плохом и хорошем, ну какая-то маниакальная философия меня распирала. Поблагодарив, я отправилась дальше. В библиотеке я начала рассматривать книги на полках. И мой взгляд падал на книги по какому-то определенному механизму. Я открывала нужные мне страницы и читала, что в них написано, а написано там было так, как будто у меня выстроился диалог со всеми этими авторами. Я провела в библиотеке часа три, не меньше, уж очень мне интересно было общаться с книгами.

Выпорхнув из здания, где проходили рабочие будни, я собралась было направиться домой, но тут же замерла, пораженная картиной на главной улице. Словно вспоротый живот города, она дымилась свежим асфальтом, извивалась лентами сигнальных огней, рождая хаос. «Неужели это как-то связано со мной?» – промелькнула тревожная мысль. Стараясь не привлекать внимания, я опустила голову и побрела прочь. Вдруг на обочине, словно зловещее предзнаменование, мне попался на глаза рыбный скелет. Жалкие останки, выброшенные, вероятно, для уличных котов, болезненно напомнили о гнилой голове и породили решимость. «Пора!» – словно удар молнии, пронзила мысль. Я должна отправиться в министерство образования и рассказать о вопиющей несправедливости в оплате нашего труда. К тому же как раз сейчас там проходил конкурс о коррупции, и мои дети нарисовали потрясающие работы. Самое время отвезти их лично и поговорить. С детскими рисунками, словно с боевым знаменем, я ворвалась в кабинет ответственного лица и, не дав ему опомниться, выложила все, что наболело, все то, о чем обычно принято молчать из страха. Но я молчать больше не могла. Выговорившись, облегченно вздохнула и отправилась домой, предчувствуя бурю. И точно, вскоре с моим руководством связались из министерства, требуя объяснений.

Больничный догорал, словно свеча, и неминуемо приближался день возвращения к работе. Пробудившись на рассвете после обрывочного сна, я почувствовала странную потребность. Не раздумывая, решила поехать в Город Ангелов – так называют кладбище, где покоятся жертвы Бесланской трагедии, дети, чьи жизни оборвались третьего сентября в стенах родной школы. Не знаю, что руководило мной в тот момент. Бродила между надгробиями, вглядываясь в высеченные имена, пока не начала искать одну конкретную фамилию. Фамилию, которую мой муж обронил во сне пару недель назад. И я нашла ее. Возможно, это случайность, ведь у нас много однофамильцев. Но в глубине души я чувствовала – это знак. Зачем он привел меня сюда, к этому мраморному камню с его фамилией? Что он пытается мне сказать из тишины могилы? Ответ на этот вопрос так и остался ненайденным, похороненным вместе с ним.

За покосившимся забором, словно забытый город, раскинулось обычное кладбище. Хоронили здесь простых смертных. Поддавшись внезапному порыву, я перебралась через невысокую ограду и забрела в лабиринт надгробий. Бродила меж могил, скользя взглядом по датам, пытаясь уловить ускользающий смысл своего присутствия. И вдруг, словно вспышка, память озарила сознание: приближалась годовщина смерти моей сестренки, моей половинки, угасшей в раннем детстве. Не исполнилось ей и трех лет, когда безжалостный рак вырвал ее из жизни. Маленькая, я до сих пор вижу ее в гробу, окруженную любимыми игрушками. Полуоткрытый глазик, словно застывший вопрос… Тогда я не понимала трагедии, наивно полагая, что она просто спит. С тех пор не покидает меня мысль, что она – мой ангел-хранитель. Что я живу за двоих, за себя и за нее. А она, словно яркая звезда, освещает с небес мой тернистый путь. Прямо с кладбища я позвонила маме и попросила отнести к сестричке на могилку от меня игрушечного слоника. Она их обожала. И лишь в этот момент осознала, что всю жизнь бессознательно коллекционировала слонов. Никогда не задумывалась почему, а ответ, оказывается, всегда был рядом.

К слову, я люблю платья и кофты, словно расписанные безудержным цветочным карнавалом. Помню, как в подростковом возрасте, словно археолог, раскапывала мамин сундук с давно забытыми нарядами. И вот чудо – они пестрели именно такими узорами! Наверное, этот калейдоскоп красок навсегда запечатлелся в моей памяти, превратившись в непреходящую любовь к цветам, застывшим на ткани. Почти все мои наряды в гардеробе непроизвольно оказались в той же цветовой гамме, что и мамины платья.

Я обернулась, и внезапное осознание ударило, словно ледяной ветер: пора на работу. Словно ничего и не случилось, я приехала в детский сад. Руководство уже бросало на меня искоса недобрые взгляды, но никто не решался заговорить. Видимо, опасались, что я настроена воинственно и вот-вот разразится буря. Я же, словно ничего не случилось, вернулась к работе, сделав вид, что ничего особенного не произошло. Вечером я вернулась в тишину дома. Неожиданно вспыхнуло острое желание сбросить с себя всю одежду и ощутить прохладу воздуха на коже, но тут же мысль, словно ледяной душ, вернула меня в реальность: вездесущие глаза спецслужб. Эта навязчивая идея лишила меня желанной свободы. Оставшись в одном лишь нижнем белье, я проскользнула на кухню, где произошла нелепая случайность – графин с глухим звоном разлетелся на осколки. Я не почувствовала, что наступила на осколки. Кровь растекалась по полу, образуя зловещее алое пятно, но я не ощущала боли. Лишь увидев кровь, я поняла, что порезалась. С трудом собрав осколки и вымыв пол, я решила, что единственный выход – забыться сном.

Дочери уже спали, а меня мучила бессонница. Ворочаясь в постели, я погружалась в воспоминания о начале моей первой мании. Все началось с внезапной, всепоглощающей веры в Бога. Меня охватило нестерпимое желание пойти в церковь, я металась по городу, словно потерянная, не понимая, куда меня несет. И тогда я решила: раз в первый раз я так и не дошла до церкви, значит, нужно сделать это сейчас. Окутанная ночной тьмой, я оделась и пешком отправилась на поиски. Но я жила в мусульманской республике, где возвышались лишь минареты мечетей. В моем городе как раз строилась величественная, прекрасная мечеть, и я решила пойти туда.