Читать онлайн Насколько кыргызский грецкий орех?

Переливавшийся алым закат, медленно окрашивал горизонт во все более темные тона. С востока на горную долину опускалась сумеречная тень, приносящая ночную прохладу. Ветер сменил свое направление, и теперь распаленные от жары солдаты и офицеры наконец смогли ощутить живительную прохладу подступающей ночи. Разместив свою стоянку на небольшом возвышении, коих в горной долине было немало, Александр вместе со своими телохранителями, с комфортом устроился на топчане, разложенном на камнях. Обсуждение, которое продлилось достаточно долго, уже к вечеру оставило его только с одним человеком, который никак не мог с ним наговориться, как то бывает лишь у очень хороших друзей.

– Право, Гефестион, не думаю, что это – многое. Впереди нас ждет еще большее. – Сказал Александр, когда они остались одни, смотря на застланный неоднородной зеленой стеной склон перед ними.

– А что же тогда – многое, Александр? Неужели мы прошли мало? Позади нас – Персия, некогда столица мира, которую мы подчинили, поставили ее сатрапов на колени и обезглавили Царя?

– Многое – это весь мир.

– Аристотель не говорил тебе, что мир невозможно объять?

– Аристотель не знавал такого человека как я.

– Справедливо. Он знал тебя преуспевающим мальчишкой, в котором никак нельзя было узнать будущего Царя Азии.

– Никто воспитанный как Царь не будет достойным царем. Имея достаток, я все равно был на равных с его учениками. – Александр немного повысил тон, а потом, снова притих, как будто бы задумавшись на мгновение о цели этого риторического хода.

– Но ты был царским ребенком. Твой отец, Филипп…

– Не вспоминай. Он не считал меня своим ребенком даже.

– Ох. И что же? От этого тебя переставали считать наследником?

– Если ты помнишь. Когда тот взял в жены Клеопатру, то поднялись настроения.

– Какие? – С любопытством приподнял голову Гефестион.

– Если бы у них родился ребенок, то он был бы чистым македонянином, а я – сын чужестранки Олимпиады из Эпира. Чувствуешь разницу? И отец всем своим видом говорил, что желал этого.

– И что же было дальше?

– Есть одна история. На одном из наших семейных застолий был Аттал – дядя Клеопатры. В тот вечер он выпил лишнее, и оттого стал чрезмерно разговорчив. Он поднялся, грозно призвав: «Македоняне, молите богов о том, чтобы у Филиппа и Клеопатры родился сын, чистый македонянин, наследник престола!

– Тогда я спросил его: «в твоих глазах я незаконнорожденный что ли?».

– Думаю одним высказыванием не отделалось – Гефестион улыбнулся, зная дерзкий и крутой нрав своего друга. Слишком хорошо знал.

– И снова ты прав. Я метко метнул в того чашей. Попал четко в голову, от чего тот всем своим могучим силуэтом растянулся в шелках и мехах.

– Вот оно как. И что было дальше?

– Тогда отец поднялся, обнажил клинок и двинулся на меня. Многое стало мне понятно в тот момент. И отцовские планы, и его чувства. Не стоило мне тогда его осуждать, на его месте я поступил бы так же.

– Но тебе ведь и на своем неплохо, правда?

– Именно так. Семейственность важна в жизни любого человека, но она не может быть выше государства и его управления. И все же. Я ему это не простил.

– Он напал на тебя?

– Если бы он напал, то кто знает, как обернулась бы история, и что написали бы наши с тобой учителя об этом. В тот вечер вино сделало свое дело. Гнев, алкоголь… – отец споткнулся между наших лож и растянулся, едва не заколов себя клинком. Тогда он выглядел беспомощно, слабо, униженно.

Гефестион видел, как его друг меняется в лице, вспоминая тот вечер. Как от лирической тоски он медленно водружает на уста улыбку.

– Тогда я ткнул пьяницу ногой и сказал, ох, как сейчас помню сказал так: «Смотрите, люди! И этот человек, который собирается переправляться из Европы в Азию растянулся, переходя от ложа к ложу!»

– Знакомое высказывание. Я читал это у Плутарха.

– Он описал это не столь красочно. Да и история из первых уст звучит лучше.

– Сродни ощущению спелого плода, после съеденных поздних.

– После этой стычки – Александр продолжил. – Я уехал. Не мог больше видеть его, зная, что он предал меня. Мы с матерью, в Эпире были готовы к любому его действию. Но вместо войска он отправил нашего с тобой хорошего знакомого. Демарата, из Коринфа.

– Припоминаю его. Разве, не он подарил тебе Буцефала?

– Нет.

– Разве?

– Когда мы с отцом высматривали мне коня, он казался нам невыгодной авантюрой. Его никто не мог объездить, да и стоил он 13 талантов. Тогда, когда я заметил, что он боится собственной тени, я попросил торговца, Филоника, помочь мне. И объездил его. Увидев мой успех, Демарат, хороший друг моего отца, заплатил за эту покупку. В этом, тогда, я думаю, не было нужды. Но тот жест я запомнил надолго. Демарат смотрел на меня с гордостью и неподдельным восторгом. Отец же тогда воскликнул «Сынок, ищи себе царство больше, ибо Македония для тебя слишком мала». И я видел, что солнце, тени которого боится Буцефал – на Востоке восстает. И с тех пор мы идем туда, уже, сколько лет?

– Много, Александр.

– Будет еще больше. Можешь не сомневаться.

– Что еще ты помнишь о нем?

– Когда мы с ним сражались вместе при Гранике, у меня сломалось копье о доспех перса. Тогда он дал мне свое и им я поразил Митридата. Зятя Дария. Когда я восседал в Сузах на персидском престоле, он пустил слезу, воскликая, что ему скорбно за эллинов, что погибли до того, как смогли увидеть это.

– Меня он не оплакивал. Я тоже помню этого старика. Как он сейчас?

– Умер уже. Недавно пришла весть, вместе с последним гонцом.

– Люди приходят и уходят.

– Есть в этом мире что-то вечное.

– И что же, по-твоему вечное?

– Мир, что вокруг нас. Гефестион, посмотри на эти горы

– Они лысы на вершинах. Аристотель говорил, что такие горы молоды.

– Лес под ними, тоже в глазах твоих молод?

– Не могу сказать, – проговорил Гефестион, оценивающе склонив голову. – Не могу сказать. Как же древний лес может жить под молодыми горами?

– Вечно противоречие. И красота.

– Ты, как я погляжу, любишь не только Роксану, но и местные орехи?

– Не люблю говорить о слабостях.

– Как и подобает царю. Орехи здесь и правда превосходные. Ты отправил их домой?

– Уже давно, как только я прибыл, и солдаты оценили его по вкусу, отправил. Пусть высаживают – более чем достойный провиант.

– Неарх возмущался.

– Чем же?

– Отравился, говорит.

– Если их надолго оставить, то масло горкнет. Но отравился он потому, что съел чрез меры. Да и ел только его. Мне на зло.

– Справедливо отметить, что он слабит живот. Не стал бы давать его солдатам незадолго до боя.

– Но в рацион включить стоит. Он придает сил. Здесь, вдалеке от моря, не хватает этого запаха. Здесь, я даже чувствую себя в какой-то мере как дома, будто бы смотрю не на горный склон, усеянный зеленью, а на родную Адриатику. Запах… похожий. – Македонский довольно смотрел на то, как солнце спряталось за горой, и медленно, у него на глазах, исчезло за горизонтом.

– Аристобул, наш биолог, сказал, что это место уникально.

– Я догадывался. Чем же оно так поразило тебя, друг мой, и что же об этом говорит он?

– На протяжении такого огромного маршрута мы не столкнулись с достаточно крупными реками, здесь нет морей. До океанов здесь десятки дней пути. Аристобул назвал эту долину морем среди степи. Потому что в остальных регионах здесь гораздо более сухо.

– Я заметил. И чем же это объяснить?

– Орехи. Вы заметили, что этот запах похож на Адриатику. Может быть это какое-то волшебство, но здесь среди пустынь этот рай…

– Мне жаль, что мы не можем остаться в этой земле. – Македонский присел, наклонил голову вперед и подпер ее кистью. Его взгляд пытался обогнуть горы, увидеть каждый склон, плотно покрытый вековыми зарослями ореха. Там, где-то далеко за ними был древний город Узген.

– Разве наши походы идут плохо? Я считаю, что все достаточно хорошо для того, что могло бы быть в перспективе.

– Нет. Саки и Бактрийцы – хорошие воины. Даже если мне удалось победить Спитамена, дальше идти нельзя. Слишком опасно. Кочевники сильные воины, и если мы уже столкнулись с ними – на севере их будет больше, и мы не сможем рассчитывать на то, что кто-то сможет принять нас здесь, как произошло с местными старейшинами.

– Они поступили действительно мудро, не став оказывать тебе сопротивление. Они живут в таком месте, которое было бы греховно разрушать.

– Но там, где они могли мне его оказывать, ты сам знаешь – немало ножей обломилось о мою спинную пластину. Немало ножей выбили вы. Они ненавидят нас, мы ненавидим их. Зачем моей империи земля, где никогда не будет мира, пока жив хотя бы один македонский солдат?

– Что-то действительно в этом есть. – Гефестион приподнялся, отряхнул тунику и посмотрел туда же, куда смотрел Александр. На самом деле он тоже не хотел уходить, но прекрасно понимал, что эта земля действительно не для них.

– Я чувствую себя проигравшим. – Он не мог сказать это никому кроме Гефестиона. Любой полководец распустил бы эту новость по низам, будучи тяжело огорченным, и вся армия потеряла бы боевой дух. Этот поход, с большими успехами, кровавыми, но славными победами, признать поражением и развернувшись уйти?

– Я тоже. Мы уходим отсюда. Но в этом нет ничего страшного. Аристотель говорил, что поражения только учат мастерству. Они так же важны, как и победы. И, не сказать бы, что мы слишком многое потеряли, получая этот опыт.

– Одной фаланги больше нет. Одну придется здесь оставить. Не думаю, что это достойные потери.

– А здесь и не должно было быть больше или меньше. Эта земля стоила того, чтобы ее посмотреть. Дальше, наши разведчики вышли в степи и пустынные кочевья. Те земли нам не нужны. – Гефестион приукрасил эту информацию. Он не хотел расстраивать владыку Азии тем, что вдалеке, куда он уже не поведет свое войско, есть такие же стоящие земли, как и эта.

– Пусть будет так. Мы выдвинемся через неделю. Прикажи солдатам снарядить провиант, получше отдохнуть. Можешь ослабить патрули, а мы будем уходить отсюда.

– Так скоро?

– Армия начинает скучать. Без настоящих сражений нет настоящей славы. И они начинают искать ее меж себя. Ты сам знаешь о конкуренции среди офицеров. Нужно занять их делом.

– Дело. Тогда нужно отдавать приказы.

– Именно. Иначе эта земля вытянет из нас все, что еще не вытянула. Нужно хотя бы немного отдохнуть. Их набеги утомили меня, право больше чем Гавгамельское и Граникское сражение вместе взятое. Нечего ведь даже преподнести как крупную победу тому, кто понимает, что такое настоящая победа.

– И что же будет дальше?

– Мы идем на край света. И мы посмотрим, что за пределами мира, Гефестион. Это будет настоящая победа. О которой воспируют все, кто был здесь и дома. Весь мир. От края и до края света.

– Мой владыка. Вы победите.

– Не говори о том, чего не знаешь, Гефестион. Победы не всегда стоят столько, сколько приносят. Нам пора выступать. Работы много, нужно реорганизовать гарнизоны, провести ротации и складывать лагеря. Работы уйма, поднапряги младших офицеров. Лучше объявлением. В личном порядке отдавать этот приказ – слишком затратно.

– Так точно, ваше высочество. – Гефестион к этому моменту уже встал на выходе, прямо и твердо, как то и подобало гетайру и настоящему телохранителю – соматофилаку. Одному из семи. Теперь он уже не был похож на близкого и приближенного друга. В прочем, как и Александр стал царственнее, когда этот разговор закончился. Без этого разговора, и тысяч таких до него, ни одно царство не выросло бы на исключительной выдержке. Самое большое что есть в людях это их человечность, и она, пусть сейчас и считается недостатком в мире быстрых перемен.

Но она гораздо важнее чем даже самая великая победа.

Отрывок рассуждения

…Когда Александр Македонский завершил поход в Персию, его жизнь полководца закончилась и ненадолго он вернулся к образу великого управителя. Он стал одеваться в восточные одежды, завел себе гарем и стал одобрительно относиться к церемониям, которыми персы чествовали своих царей. К примеру, проскинеза – целование ног господина. Когда это произошло, то всем стало понятно: Александр не собирается диктовать свой порядок. Большинство персидских сатрапов остались при своих титулах и владениях, не были изменены порядки управления, не были попраны персидские традиции. Дарий, который пытался бежать прочь из Персии, бросив и свое войско, и свою семью на участь растерзания македонцам, был предан и убит, а тело его было брошено в Парфии. Узнав об этом Александр приказал похоронить его в семейном склепе в Персиде. Семья же Дария, которую в теории могла ждать очень незавидная участь была сохранена, и даже имела титул, пусть и не высокий, но их жизнь была сохранена.

Те, кто продолжили служить Дарию – получили повышения и награды, а целью последующей агрессии Александра послужил Бесс – убийца Дария и узурпатор власти над останками некогда великой Ахеменидской державы.

Замок в Персеполе был сожжен. После этого Александр отпустил всех эллинских воинов, что шли с ним бок о бок в десятках мелких и более крупных битв домой, обозначив, что панэллинская война с Персами закончилась и началась новая, за господство над известным миром, к краю которого он так стремился прийти, ведомый уроками Аристотеля, прослушанными еще в далеком детстве, когда тому довелось учиться у него. Когда в Мидии 330 года до нашей эры Александр отпустил контингент Коринфского союза домой, он ступил на путь, что определит его как царя Азии (первое употребление этого термина в исторических источниках можно увидеть после победы в битве при Гавгамелах)

С той поры произошел раскол между Александром и его армией. Будучи усталой после того, как они прошли всю Малую Азию, они точно не хотели жить здесь наравне с местными жителями. Несмотря на колоссальные богатства объемом почти 200 тысяч талантов, которые удалось захватить армии Македонского, жизнь солдат не стала лучше, а грабежи и насилие в адрес местного населения грубо пресекалось суровыми законами. Офицеры, которые прежде были личной свитой Македонского, стали видеть его меньше времени, теперь его окружение стали составлять персидские вельможи.

Когда Александр возвращался из Дрангианы, он узнал о военном заговоре, который планировали его высокопоставленные гетайры. Командир Филота, один из приближенных к Александру полководец, сын самого Пармениона, одного из учителей Македонского в военном деле, знал о заговоре, который планировался, но не сообщил о нем. Когда верные Александру люди разбили костяк заговорщиков и убили их, Филота, что молчал, когда они планировали заговор и когда их судили, попал под подозрение. Его отец пытался защитить его, но был жестоко убит без суда и следствия. Когда войсковое собрание признали Филота виновным, его запытали до смерти.

Чуть позже, Александра охватила паранойя. Правление стало куда более жестким, а военные походы прекратились. После этого заговора был убит другой Александр, один из последних в династии Линкестидов, внесшей весьма большой вклад в становление Македонского как царя Македонии. Последней крупной жертвой стал Клит Черный. Он спас Александра в битве при Гранике, когда персидский войн разрубил Александру шлем и собирался снести голову вторым ударом, Клит снял того с коня и убил. Будучи приближенным воином и опытным полководцем, Клит стал жертвой в пьяной ссоре с Александром. Это убийство было случайно, но очень тяжело сказалось на моральном духе Александра, который по факту убил сына той женщины, которая вскормила его – Ланики.

Летом 327 года был раскрыт «Заговор Пажей», который возглавлял, что удивительно, племянник Аристотеля – Каллисфен, согласившийся отправиться в поход вместе с Александром Македонским как историограф, мечтающий стать таким же великим, как и его дядя. Прославиться за счет запечатления походов Александра. Не известно, что заставило Каллисфена думать, что этот заговор имеет смысл, но силами юнош сделать что-то действительно опасное он не мог. Заговор провалился. Юноши были убиты, а сам Каллисфен долгое время отрицал то, что принимал участие в нем. Когда же его вина подтвердилась, Александр был не в настроении его казнить, потому бросил в темницу, занимаясь куда более важными делами. Через время историограф, оставивший немалое количество записей о Македонском, умер в тюрьме от «вшивой болезни».

Многие считают, что после захвата Персии, Александра испортили деньги и власть. Возможно это правда, но растущая сила требовала растущей ответственностью. Люди, которые знают язык силы и владеют им в совершенстве, сталкиваясь с такой проблемой часто скатываются в тиранию. Александру нужно было время чтобы перевести дух после походов, как и его армии, которой нужна была очень серьезная реорганизация для дальнейших походов. Сложившиеся заговоры – неизбежность в попытке других лиц захватить престол. Количество заговоров объясняется не столь деспотичностью Александра, сколь наоборот. Не качество царя зависит от количества заговоров, а его сила, ибо чем больше эта сила, тем больше людей вне зависимости от состояния и сословия хотят им завладеть. Они имеют разные возможности, но движимые одной целью могут добиться успеха. В случае с Александром, его верные соматофилаки, друзья от которых он не отрекся даже после того как один из них оказался заговорщиком, смогли предупредить и ликвидировать каждую попытку убить Александра и повредить его строю.

Когда это произошло, прошло еще совсем немного времени после того, как Македонский стал царствовать над Персией. Заговоры, усталость армии, советы соматофилаков убедили его в том, что так продолжаться больше не может. Он снова взялся за оружие и отправился преследовать Бесса. Большинство персидских сатрапов, которые не видели в Бессе кого-то сколько-нибудь авторитетного и сильного, очень часто переходили на службу к Александру. Те же, кто не переходил сразу, не оказывал тому сопротивления, когда тот проходил в их земли. Уже в 329 году он перешел Гиндукуш и вторгся в Бактрию. Тогда Бесс бежал за Окс – в Согд.

Там его схватили, отрезали нос и уши. Дальше судьба узурпатора не известна. Он точно был убит, но правда источники разнятся. Его то ли распяли македоняне, то ли порвали между деревьями местные, либо был доставлен в Персиду, к родственникам Дария, которые расправились с ним не менее жестоко. Заняв позиции в Бактрии, он двинулся дальше, сталкиваясь только с неодобрением местного населения и попытками воспрепятствовать шествию его армии – крупных сражений здесь не было, но такое отношение служило первым предвестником начала партизанской войны. Войны, к которой Александр не был готов. Когда он дошел до Яксарта, то поставил там свой лагерь. Он было хотел метнуть копье на противоположный берег, но не стал. Так гласило поверие. Увидев на другом конце массагетов, он переправился и разогнал их, для того, чтобы на месте собственного лагеря воздвигнуть очередной город, каких множество появлялось на его пути. Теперь здесь стояла Александрия Эсхата. Сейчас на месте этого города стоит современный город в Таджикистане – Худжанд, хотя некоторые исследователи склоняются к теории, что в действительности Александрией Эсхата является Истаравшан, но большинство исследователей сходятся на Худжанде.