Читать онлайн Неом

Lavie Tidhar

Neom

© 2022 by Lavie Tidhar

© П. Мозжухина, перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Изображенный на этих страницах Неом стар. В наши дни это все еще мечта саудовского принца – город будущего и город чудес, что поддерживается рекламой на больших экранах. Впрочем, наведаться сюда все еще можно. Аэропорт Неом-Бей (код IATA: NUM, код ICAO: OENN) работает и по сей день. Есть и регулярный рейс из Эр-Рияда.

Теперь же от города мало чего осталось, но, с другой стороны, кто знает? Со временем там, быть может, вырастут цветы, и если так, то однажды на базар придет робот и купит розу.

1. Город

За Центральной станцией, этим громадным космопортом, связывающим нашу планету с многочисленными мирами Солнечной системы, стоит город. Он распростерся позади залива Акаба и пролива Тирана, в старом пустынном захолустье Саудовской Аравии, в местечке, которое когда-то называлось Табук. Неом – так окрестили его основатели.

В сезон песчаных бурь горячий воздух охлаждается порывами ветра, дующего по широким городским улицам. Поля солнечных батарей и ветряные электростанции, простирающиеся в глубине пустыни, вбирают в себя всю необходимую для обслуживания Неома энергию.

На берегах Красного моря собираются любители позагорать. Местные бары допоздна принимают гостей. Кафиры[1] сидят и курят кальян, дети, смеясь, бегают по пляжу, а загорелые юноши занимаются кайтсёрфингом. Говорят, что в Нео-Мостакбале, в Неоме, всегда царит весна. Говорят, что будущее здесь всегда принадлежит молодым.

Мариам де ла Круз брела по проспекту Аль-Мансура, ведущему на цветочный рынок. Она не считала себя старой, но была уже не так молода. Наступило время, когда жизнь находит способ напомнить тебе о том, что ты потерял, и о том, что еще ждет впереди.

Ничего страшного с ней, конечно, не случилось. Но Мариам прекрасно понимала, что на клеточном уровне биологические часы ее организма продолжают свой ход. Или, другими словами, старость не за горами. А затем и смерть. Что было довольно-таки проблематично в таком городе, как Неом, построенном, а после проданном – выставленном на торги на фондовых биржах Найроби-Прайм, подводной части Газы и Старого Пекина. Ведь все можно исправить и улучшить, ведь вещи необязательно должны оставаться такими, какими они были.

В Неоме все должно было быть красивым с тех самых пор, как молодому принцу Аль-Сауду впервые пришла в голову идея построить город будущего в пустыне Аравийского полуострова вдоль Красного моря. Теперь Неом являл собой гигантский мегаполис.

Местные называли его Аль-Имтидад. Разросшийся город.

Мариам провела здесь все детство и другого места для жизни никогда не знала. В поисках работы ее мать приехала в Неом с Филиппин, еще раньше познакомившись с ее отцом, который водил грузовики из Каира и знал все дороги среди песков от Луксора до Эр-Рияда, от Александрии до Мекки.

Его уже не было в живых, он умер – погиб в результате столкновения на границе Омана, доставляя китайские товары на рынки Низвы. Мариам все еще скучала по нему.

Со смертью отца жизнь ее матери не остановилась, она продолжала жить и даже повторно вышла замуж, а теперь коротала дни в лечебнице в Ниневии, на окраине города. Большая часть того, что зарабатывала Мариам, уходила на оплату ее стационара. Лечебница была хорошей, и матери Мариам предоставляли приличный уход. Давным-давно все было иначе: члены одной семьи жили вместе и все заботились друг о друге. Но сегодня Мариам жила одна.

Сегодня она брела по улице, стояла адская жара, тут и там мимо нее проносились машины. Последняя модель «Бора», родстер «Фарадей» и черное такси «Гаусс-2». «Еще ни разу машины не называли в честь поэтов», – подумала Мариам. Ее же вкус в поэзии можно было назвать неоклассическим: ей нравились Нг Йи-Шенг и Лиор Тирош. Они не сыскали широкой славы, просто они ей… нравились.

Развозя людей во все стороны, машины роились вокруг Мариам. Они напоминали ей стаю рыб, движущуюся асинхронно и синхронно одновременно. В Аль-Имтидаде вручную машин не водили. Мариам знала, что на всех автомобилях стоял автопилот. В таких делах, как вождение, инвестиционные решения или медицинское обслуживание, люди друг другу не доверяли.

Если, конечно, это не было вопросом статуса.

Расположенный на окраине Мидтауна проспект Аль-Мансура украшали сотни пальм, высаженных в аккуратные, ровные ряды и дарящих тротуарам по обе стороны дороги столь необходимую тень. Здания тут стояли не выше трех этажей: первый занимали магазины, а другие – просторные квартиры. Собачники выгуливали чужих собак, а няни толкали перед собой коляски с чужими детьми. Из открытых кофеен струился прохладный воздух. Посетители, прихлебывая капучино, весьма живо беседовали друг с другом, давая всякому прохожему знать, что они пришли сюда не просто отдохнуть, а пообщаться, и общение это было для них делом исключительно важным.

Прямо над головой пролетел челнок, направлявшийся в сторону Центральной станции. Мариам прошла мимо кафе, мимо магазинов с культивированным жемчугом, привозной парфюмерией и наборами для защиты от дронов, мимо небольшой пекарни, откуда пахло хлебом на закваске и липкой пахлавой. В цветочном ларьке продавали букеты пышных алых роз. На проспекте Аль-Мансура люди стремились к самому лучшему и жили надеждой. Надежда служила им тяжелым наркотиком.

Еще один магазинчик. Здесь можно было взять напрокат роскошные наручные часы. Мариам никогда не понимала желания людей носить эти крошечные механические устройства, что показывали время и стоили бешеных денег. Ее часы были пластиковой подделкой, купленной на придорожном рынке в Ниневии. Такие сериями производили в Иу и поставляли по построенному Китаем Шелковому пути. Такой же хлам перевозил на своем грузовике ее отец. Но люди носили часы, чтобы сказать миру, что они успешны и куда-то спешат. И что ко времени они относятся серьезно.

В отношении к этому самому времени Мариам им не уступала. Ее оплата была почасовой. Мариам добралась до нужного дома, набрала код домофона и поднялась на лифте в квартиру Смирнова – Ли. Это была хорошая, просторная квартира с окнами от пола до потолка, из которых открывался вид на город и на колышущееся вдалеке море. Такие места всегда сдавались в аренду, потому владеть ими было очень затратно.

Мало у кого в Аль-Имтидаде было свое жилье. Тут, в Неоме, все сдавалось в аренду: квартиры, часы и даже люди.

Хозяев дома не было. В сверкающей ванной Мариам налила ведро теплой воды с мылом. Смирнов и Ли были милой парой. Обоим чуть за тридцать. В гостиной висели их свадебные фотографии с пляжной церемонии то ли на Фиджи, то ли на Бали, в любом случае – в одном из тех мест, куда всегда отправляются люди, чтобы пожениться. Земля, на которой стоял Неом, все еще принадлежала саудовцам. Комитет по Поощрению добродетели и предотвращению пороков – Мутавин – не имел никакой власти за пределами города, а агенты комитета, в свою очередь, не имели никаких полномочий вне городских стен. Свобода Неома стала частью рекламной кампании задолго до того, как город было решено выставить на торги. Тогда рекламный ролик о свободе – маловероятной и слегка нелепой мечте богатенького принца – крутили по видеоканалам.

Мариам натирала окна и смотрела на город. Ей нравилось, что в такие моменты квартира принадлежала только ей, она представляла, будто живет тут, во всей этой скромной обстановке. Порой Смирнов или Ли были дома, но чаще они оставляли Мариам одну. Так в Неоме было принято. С тех пор как Мариам виделась с мужчинами последний раз, она знала, что они обсуждали возможность иметь ребенка. Тот разговор закончился ссорой, поскольку Смирнов (Мариам не знала их имен, что также было в местных краях делом обыденным) настаивал на ребенке, а Ли сопротивлялся, беспокоясь о стоимости экзоматки и споря о цвете глаз малыша.

Мариам прибралась, пропылесосила пол, покормила рыбок, вытерла с полок пыль, вынесла и выбросила в автоматический мусоропровод мусор. Будь люди победнее, они бы использовали робота-уборщика. А будь они еще беднее, убирались бы сами. А вот будь богаче, наняли бы штат прислуги. Ли и Смирнов имели как раз тот уровень дохода, который позволял им пригласить уборщицу на неполный рабочий день. Ровно настолько, чтобы в разговоре обронить: «О, да, у нас только вчера была уборщица, живет в Ниневии, бедняжка». И тому подобные реплики. Смирнов и Ли были милыми, платили достаточно и вовремя, а это кое-что да значило. Они всегда говорили, что Мариам может брать все, что есть в холодильнике, но всякий раз, когда она открывала сверкающую хромированную дверцу, все, что она находила внутри, – йогурты с пробиотиками. Жители Неома заботились о своих кишечных бактериях так же, как в других городах заботились о детях.

Окончив уборку, Мариам вышла на улицу, где ей стало жарко. Следом она почувствовала, как сильно проголодалась. В придорожном киоске она купила фалафель[2]. По подбородку потекло масло, и она вытерла его бумажной салфеткой, в этот момент ее не заботила ни жара, ни что-либо другое. Все любили эти жареные шарики. Улица не была бы улицей, не будь на ней хоть одного торговца с подносом, полным фалафеля.

В поисках своего друга Хамида Мариам шла мимо старого отделения Национального банка Джибути. Обычно Хамида можно было найти на углу неподалеку.

Но что-то насторожило Мариам. Что-то в его позе, его неподвижности. Мариам сделала шаг, потом еще один. Настороженность усилилась, и Мариам побежала.

Добравшись до друга, Мариам на секунду замешкалась, не понимая, что происходит. Его лицо, обыкновенно столь оживленное, застыло маской, гладкая кожа была обожжена и разорвана, а голова болталась, пока не поникла вбок. Левый глаз был вырван из глазницы и свободно свисал на щеку. Одна из рук была сломана, а колени раздроблены. Его искалечили и оставили умирать.

– О, боже, – воскликнула Мариам. – Господи боже!

Она коснулась его щеки, провела пальцами по мягкой резиновой плоти. Синтетическая кожа свисала лоскутами, обнажая грубый металлический череп, а за ним и мозг. Он тоже был поврежден. Робот безжизненно подпирал стену.

– Хамид? – позвала его Мариам. – Хамид!

Но он не отвечал. Единственный оставшийся глаз смотрел в пустоту. Мариам была в шоке от увиденного насилия, с которым ей приходилось сталкиваться не так уж и часто. Хамид был ее другом.

Он был универсальным роботом-сиделкой, раньше таких часто приставляли к домам престарелых. Хамид уже много лет как устарел. Обычно таких, как он, отправляли на переработку, но Хамид избежал этой участи и остался жить на улице. Он любил поговорить и много улыбался. И людям он, пожалуй, нравился.

Мариам вытерла глаза. Поднявшись, она осмотрела его раны. Должно быть, это дело рук подростков. У них были с собой биты или лом. Мариам трясло от гнева. Она позвонила в отделение Шурты[3].

Прохожие обходили робота стороной, не обращая на него внимания. По другую сторону дороги на балконе две женщины пили чай. Мимо с тележкой, полной фруктовых соков, прошел продавец, а за ним – группа джибутийских банкиров в выцветших костюмах.

Джибути, расположенный на Африканском Роге неподалеку от Врат слез, был центральным узлом подводных кабелей, связывающих Европу, Азию и Африку. По мере того как цифровые технологии отвоевывали мир у технологий физических, этот район обретал политическое и экономическое влияние.

Но и банкиры не обратили на Хамида никакого внимания. Прошло совсем немного времени, прежде чем подъехала патрульная машина Шурты – спорткар «Маркони» в зелено-белую полоску и с изогнутым сбоку мечом, из него вышел чуть менее спортивный мужчина, его черные волосы были аккуратно подстрижены, ботинки начищены, а улыбка выглядела непринужденной.

– Привет, Мариам, – сказал он.

– Назир, – с облегчением отозвалась Мариам.

Она знала его с детского сада, их матери дружили.

– Я не знала, что ты работаешь в центре.

– Меня повысили до сержанта, – ответил он с едва заметной стеснительной улыбкой. – Что стряслось?

– Хамид, – ответила она. – Его убили.

Назир, перестав улыбаться, подошел к распростертому на тротуаре телу робота и опустился на колени, чтобы осмотреть повреждения.

– Мне жаль.

– Ты его знал? – спросила Мариам.

– Его все знали. Он был, можно сказать, неотъемлемой частью этого района.

– И? Ты сможешь что-нибудь сделать? Ты сможешь поймать убийц?

Назир выпрямился и пристально посмотрел на Мариам.

– Может, чаю? Тут за углом есть одно местечко…

– Ты поймаешь их?

– Мариам, убили робота. Это просто железка с человеческим лицом. Его сделали привлекательным для людей, но у него не было собственного сознания, не было ничего, кроме набора заранее запрограммированных реакций в нейронной сети. Он и на современного робота-то не тянет. Он, скорее, похож на старых гуманоидных роботов для войн.

– Но ты не можешь… Не можешь вот так просто…

– Я могу привлечь их за порчу имущества. Но вот только Хамид никому не принадлежал, его, э-э-э… выбросили. Думаю, кому-то придется тут все убрать, так что, возможно, их можно привлечь за разбрасывание мусора. Точно! – Его лицо просияло. – Мусорить – нарушение серьезное. Мы всегда следим…

Но Мариам больше его не слушала. Она вежливо кивнула, а когда он снова предложил ей чаю, она покачала головой: «Нет, спасибо…» и «Да, со мной все в порядке». Назир вызвал бригаду уборщиков, а после уехал.

– Послушай, – сказал он ей перед уходом, – мне и правда было бы приятно снова с тобой увидеться. – Он переминался с ноги на ногу. – Не хочешь… не знаю, пойти куда-нибудь поужинать вечерком? Вспомним старые времена. Знаешь… – Он замолчал.

– Конечно сходим, – ответила Мариам.

– Тогда ладно. – На его лице вновь засияла обворожительная улыбка. – Увидимся.

– Увидимся, Назир.

Он ушел, а Мариам осталась с роботом.

Она села в автобус. Как и другие транспортные средства, автобус был полностью автоматизирован и оснащен кондиционером. Машина увозила ее к окраинам города, подальше от центра. По мере приближения к Ниневии улицы становились грязнее (но гор мусора не было), а ветер приносил все больше песка. Когда Мариам вышла из автобуса, солнце уже садилось и над пустыней слышались раскаты грома. Она надела солнцезащитные очки и остаток пути прошла пешком. Вокруг лаяли собаки, бегали дети, тут и там кучками были разбросаны рыночные прилавки, полные самых разнообразных товаров. В Ниневии жили в основном люди рабочие: уборщицы и горничные, маникюрши и парикмахеры-стилисты, повара, домработницы, медсестры, охранники, билетеры и другая обслуга.

Люди любили Мариам. Те же люди, которые тоже считали, что старый робот может быть другом, а не просто вещью, которую полагается выбросить, когда она отслужит свое. Мариам направилась в приют навестить мать. Та сегодня выглядела бодро: энергично двигалась и оживленно разговаривала.

– Твой отец вернется сегодня вечером, – сообщила Мариам мать, – и мы сходим куда-нибудь поужинать, а после заедем в твою любимую кофейню, где подают хало-хало[4]. Здорово я придумала, а?

– Да, мам, отличная идея. – Ее отец давно умер, а та самая кофейня закрылась много лет назад. – Я сегодня видела Хамида.

– Робота? Он тебе всегда нравился. Еще с тех пор, когда ты была маленькой. Синтетики хорошо ладят с детьми.

Раньше ее мать работала в таком же доме, в каком сейчас жила. Именно там Мариам и познакомилась с Хамидом. С поразительной ясностью ее мать помнила прошлое. А вот настоящее вечно от нее ускользало.

– Да, мам. Робота, – ответила Мариам. – Как ты себя чувствуешь?

Мама взяла ее за руку. Мариам посмотрела на руку матери и, подивившись пятнам и морщинкам, вновь вспомнила детство, еще сильные в те времена руки матери и как та нежно мыла в ванной малышку Мариам. Тогда на ее руках еще не было морщин, а все пожирающее время и прожитые годы еще не оставили своих отметин.

– У меня все хорошо, Мариам. Ты слишком обо мне беспокоишься. – Пожилая женщина откинулась на спинку стула и вздохнула. – Твой отец вернется сегодня вечером, и мы сходим куда-нибудь поужинать, а после заедем в твою любимую кофейню, где подают хало-хало. Что думаешь?

– Я только за, мама, – ответила Мариам.

Мариам шла с покупками по запруженным народом улицам к своему дому. Начался дождь, и грязь разлилась по разбитой каменной улочке. Дети катались на электросамокатах, а владельцы лавок крепили на навесах таблички с предупреждением о надвигающемся урагане, ведь отключения электричества, стань оно нужным в другой части города, случались здесь не так уж и редко, но при этом неожиданно. Добравшись наконец до дома, Мариам обнаружила, что лифт не работает. Она поднялась пешком и, очутившись на своем этаже, отперла дверь. На небольшой кухоньке она мелко порезала чеснок и поставила тушиться окру[5] в томатном соусе. Затем вышла на балкон и закурила сигарету. Достать запрещенный сорт табака было непросто. В такую же ночь, как эта, одна из соседок Мариам продала ей пачку, но никто не думал заявлять на нее в полицию.

Стоя на балконе, Мариам смотрела на пустыню, простирающуюся за городом. Над Меккой сверкнула молния, и здесь, наверху, завыл ветер, унося с собой пропитанный дождем песок.

Она подумала о растерзанном роботе и о том, решат ли Смирнов и Ли завести ребенка, а если и решат, то какие же у него все-таки будут глаза. Она подумала о деньгах, их было немного, тех денег, что она откладывала каждый месяц после оплаты всех счетов и содержания матери. Она подумала о Назире и о том, перезвонит ли ему. Было бы здорово, подумала она, подари ей кто-нибудь букет цветов.

2. Караван

Примерно в то же время в трехстах милях по прямой, с вершины заброшенной башни, расположенной на побережье Призраков в Синайской пустыне, мальчишка по имени Салех наблюдал за приближением Караван-сарая.

Великие ханы[6] крались по песку. Постоянно двигаясь и перестраиваясь, они приводили в движение весь Караван-сарай. Между ними бродили козы; извиваясь, ползали кольчатые роботы; высоко в небе парили солнечные змеи. Худощавые, облаченные в широкие одежды пастухи пасли свои стада, и тут же меж великих ханов бегали дети.

Позади шли слоны.

В разделявшем Салеха и караван песке виднелись очертания заброшенных бассейнов. Некогда баварские замки соседствовали здесь с египетскими пирамидами, а старый американский дайнер[7] стоял бок о бок с пустующей Альгамброй[8], за которой все еще ухаживали ржавые роботы.

Побережье Призраков простиралось от древней границы до объединенного государства: цифровых собратьев – Союза иудеев Палестины и Шарм-эль-Шейха, расположенного почти на самом краю полуострова.

За ним возвышался издревле вечный и враждебный к людям Синай.

Собрав всю волю в кулак, Салех соскользнул по лестнице и юркнул в пару оконных проемов. На мгновение ему показалось, что внизу, около одного из некогда полных бассейнов, стоит женщина. Она повернулась и посмотрела на него, а затем исчезла, словно ее и не было.

Салех тут же забыл увиденное и направился к Караван-сараю.

Идти одному являлось нарушением протокола. Абу-Ала рыскали по Призрачному побережью в поисках старых роботов и иных механизмов. Между ними и караванщиками существовали свои договоренности, иными словами, Салех шел против воли племени и простых правил приличия.

Но терять ему было нечего. Ничего, кроме отчаяния.

Он перешел дорогу, подошел к стенам Караван-сарая и остановился.

Мальчишка-караванщик в гогглах спрыгнул с башни и пошел навстречу Салеху. Сразу за невидимой чертой он остановился.

Мальчики смотрели друг на друга.

Салех испугался, хотя виду не подал.

Два крошечных ползающих робота пересекли линию и, вытянув щупальца, изучили гостя. Салех понял, что он под прицелом.

– Постарайся не двигаться, – обратился к нему другой мальчишка.

Салех не шевелился. Глубоко вдохнув, он сказал:

– Меня зовут Салех Мохаммед Исхак Абу-Ала аль-Тирабин.

– Ты из Абу-Ала? – заинтересовавшись еще больше, спросил караванщик.

– Да.

– Но ты не посол.

– Нет.

– Тогда зачем пришел?

В воздухе ощущалась прохлада, но на спине Салеха выступили капельки пота.

– Я кое-что принес.

– Что же?

– Кое-что для обмена.

– Что-то ценное? – вновь с интересом спросил мальчишка.

– Думаю, да.

– И все же, – задумавшись, сказал караванщик, – отдельные падальщики нас не интересуют, мы имеем дело только с племенем. Так безопаснее и проще.

– Но я пришел один.

– Что?

Салех сглотнул.

– Я пришел один, – тихо повторил он и расплакался.

Второго мальчишку звали Элиас. Пока он заваривал чай с шалфеем, Салех понуро сидел на циновке.

От чая он не отказался.

Элиас вытащил фисташки и крекеры. Он положил угощение на тарелку и, скрестив ноги, сел напротив Салеха.

– Что с ними случилось? – мягко спросил он.

Салех пожал плечами.

– Мы копали в Дахабе, – начал он свой рассказ. – Во время второй или третьей войны там жили роботники. Вы, должно быть, видели спутниковые снимки Дахаба. Во время четвертой войны это место атаковали члены Террорарта. Раскопки были приостановлены. Взрыв все еще не прекратился. Но если надеть костюм для нулевого поля, то работать можно. Мы так и копали. В Дахабе полно ценностей. А потом что-то случилось… Что-то вырвалось… Освободилось… Не знаю, что именно. Может, призрак.

– Призрак?! – воскликнул Элиас.

Салех вновь беспомощно пожал плечами.

– Видимо, это был один из старых израильских роботников. Он как-то жил… внутри взрыва. В эпицентре взрыва большинство источников питания выходят из строя, поэтому, когда мы идем на раскопки, мы берем портативные генераторы. Думаю, отец подошел к роботнику слишком близко, и тот, как-то получив энергетический импульс, ожил. Мозг-то у них человеческий, но в остальном они – машины, роботы. Я даже не знаю, живые ли они на самом деле. Для таких, как он, все вокруг – поле боя. Очнувшись, он убил моего отца… Он всех убил.

– Мне жаль, – сказал Элиас.

Салех закрыл глаза. Чашка чая в его руках все еще оставалась теплой.

– Все погибли, – тихо сказал он. Салеху пришлось произнести это вслух. Пришлось рассказать Элиасу о том, что произошло, и на мгновение ему стало легче. – Почти все мое племя сейчас в Шарме или в Сент-Кэтрин. Но я, как ты понимаешь, принес одну вещицу.

Салех открыл глаза и посмотрел на своего собеседника, Элиаса, этого мальчишку с его странными гогглами, коротко стриженными волосами и любопытным взглядом.

– Принес что?

– То, что мы искали, – возбужденно произнес Салех. – Мой дед Исхак и мой отец Мухаммед искали эту вещь. Даже несмотря на то, что это было опасно. Даже несмотря на то, что это было тяжело. Террорарт каждый год взрывают свои бомбы. Эти террористы все еще живы, взрывы все еще происходят. Слышал о них?

– Немного. Всё начала эта Рохини. Джакарта тоже ее рук дело.

– Бомбы замедленного действия, – кивнул Салех. – Да, это была Рохини. Но были и другие. «Безумный» Ракер, отправивший Бопперов на Титан. Сандовал с композицией «Восход Земли». Он сделал ее из украденных с Луны черепов. Все они убийцы, все до единого. А люди все еще тянутся к этому, я знаю.

– Есть коллекционеры, – начал Элиас. – И музеи. Что там у тебя?

– Вот, – спокойно сказал Салех. Он открыл сумку и достал небольшой, легкий жестяной контейнер. – Это бомба замедленного действия.

Должно быть, где-то сработала бесшумная сигнализация, потому что мгновение спустя Салеха окружили караванщики и дроны. Он даже не услышал, как они подошли.

Элиас медленно выдохнул.

– И что нам с этим делать? – спросил он.

– Это лишь оболочка, – сказал Салех. – Взрыв, Дахаб, и все остальное. Это все еще продолжается. Мой отец, мой дядя – они все… еще внутри его. Бесконечная смерть, вот что все еще происходит. Роботник утащил их в самый центр. Выбрался только я.

Видя направленное на него оружие, Салех не осмеливался пошевелиться.

– Можно мне взглянуть? – спросил Элиас.

– Конечно.

Салех протянул ему контейнер.

Он видел, как на гогглах Элиаса заплясали цифры. Мальчик кивнул, и люди вокруг опустили оружие.

– Бомба настоящая, – сказал Элиас. – Это и впрямь находка.

– Я же говорил, – вызывающе ответил Салех.

– Ты говоришь от имени своего племени? – сказал Элиас.

– Я говорю от своего имени.

– А Абу-Ала? Что думают остальные?

Салех опустил голову.

– Это мое. Это все, что у меня осталось. Позже от племени кто-нибудь да явится.

– Что хочешь за нее?

– Много чего, – в отчаянии сказал Салех. – Этот артефакт принадлежит Террорарту, и он бесценен.

– Так и есть. – Элиас повертел в руках контейнер.

Салех знал, что она легче, чем кажется.

– Тебе нужны деньги? Зачем? – спросил Элиас.

– Здесь меня больше ничто не держит, и я хочу убраться отсюда подальше. Подальше. Знаешь… – Его взгляд остановился. – Есть место под названием Центральная станция. Она по ту сторону моря, а дальше – пустыня. Говорят, там можно найти все что угодно. Улететь с Земли там так же просто, как купить лодку. Вот чего бы я хотел. Я бы хотел улететь. Подняться к Орбитальным вратам. А потом…

– На Луну отправиться? На Марс? – Элиас осекся. – Ты не можешь убежать, – как можно мягче продолжил он. – Даже в космосе ты все равно останешься самим собой. Одиночество усилится, и ты даже представить себе не сможешь насколько.

– Может, ты и прав, – сказал Салех. – Но я должен попробовать.

– Мне жаль. – Элиас покачал головой. – Вещица-то и правда редкая. Сомнений нет. Но это всего лишь контейнер. Пусть и от настоящей бомбы. Даже если бы ты отыскал коллекционера… До Марса ты не доберешься. Денег едва ли в один конец хватит. Мы купили бы у тебя твою бомбу. Но мы не коллекционеры и предпочитаем оптовый товар. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, и даже если ты каким-то образом сможешь продать ее, то цена будет не той, на которую рассчитываешь.

Надежда погасла в глазах Салеха.

– Мой отец, мой дед, мой дядя и братья… Они все… Все зря.

– Не совсем.

Салех уже не различал слов. Он уставился на контейнер. Так много жизней. И так много людей горят там, так много людей стали жертвами – частью работы безумного художника, наслаждающегося разрушением и смертью.

Салех мог бы вернуться. Найти Абу-Ала, идя вдоль побережья до Шарма.

Он понимал, что не хочет этого. Он никогда не хотел так жить, даже до того, как всю его семью убили. Копаться в хламе, в разрушающемся, гниющем, бесконечном лабиринте китчевой архитектуры на Призрачном побережье. Жениться, завести семью, чтобы однажды у него родился сын и чтобы однажды его имя перешло по наследству вместе с именем племени.

Салех понял, что хочет увидеть Аль-Имтидад. Хочет увидеть сверкающие подводные города Дрейфа. Хочет полюбоваться Землей со смотровых площадок Орбитальных врат. Хочет попасть на Луну. Хочет попасть на Марс.

Но вместо этого он был здесь.

«Я не могу и не хочу возвращаться», – подумал Салех. Он покачал головой и моргнул.

– Спасибо, – деловым тоном произнес он, взяв контейнер. – Я найду покупателя. Я пойду…

– Куда? – спокойно спросил Элиас.

Салех почувствовал себя загнанным в ловушку.

– Мне пора. Дорогу я знаю.

– Ты мог бы пойти с нами.

Салех посмотрел на Элиаса. Тот улыбался.

– Ты можешь нам пригодиться, – продолжил Элиас. – Лишние руки всегда нужны. – Он постучал по своим гогглам, в которых, как понял Салех, был встроен передатчик. – Кворум уже все решил. Если, конечно, ты захочешь.

– Куда вы направляетесь?

Элиас пожал плечами.

– Мы будем двигаться вдоль побережья. А потом, пока не наступило лето, повернем обратно. Возможно, заедем в Бахрейн.

– Где правит эмир Равновесия? – Салех мечтал побывать и там.

– Там есть антикварный рынок всяких цифровых и человеческих штучек. Так ты с нами?

– Я…

В очках Элиаса Салех увидел свое отражение: маленький испуганный человечек.

Элиас протянул ему руку. Салех почувствовал теплоту его ладони.

– Я с вами.

– Хорошо, – без лишних эмоций сказал Элиас. Вместе они поднялись с циновки. – Скажи мне, – улыбаясь, продолжил Элиас. – Ты когда-нибудь видел слонов?

Улыбнувшись в ответ, Салех отрицательно помотал головой.

– Тогда, позволь, я покажу тебе слонов. Они будут тебе рады.

Вместе, взявшись за руки, мальчишки покинули хан и побрели вглубь Караван-сарая, где в грязи играло целое стадо слонов.

3. Вебстеры

Зеленый Караван-сарай медленно пересекал Синай, жители пустыни не могли не заметить его движения. Великие ханы перестраивались и приспосабливались к любой местности, которую пересекали, и Салех привык к их ритмичным роботизированным движениям.

Ему снились звезды, видимые даже с песчаных дюн, великое русло Млечного Пути, мелькающие, словно светлячки, космические корабли и сиявшие прямо над головой жилые станции на околоземной орбите.

В своих снах Салех был там – парящий и свободный.

Он жаждал свободы.

Хотя и не понимал, что это такое.

Караванщики были людьми добрыми, но все же не такими, как его племя. Салех редко их понимал. Они научились жить в пустыне, но не были семьей, какой Салех знал их раньше, не были связаны кровными узами. Тут жили люди с разных концов земли, с окраин других миров и даже с Дрейфа. Общались они в основном невербально, это был своего рода язык жестов – смешанный с сильбо[9], свистящим языком Ла Гомеры, пиджин. Салех говорил на нем запинаясь, с трудом подбирая нужные слова и интонацию.

Салех не был одним из них. Каждый день уводил его все дальше от дома и от прежней жизни. Каждый день приближал его к какому-нибудь порту, где он мог бы без лишнего шума затеряться в толпе, к какому-нибудь рынку, где мог бы продать единственную ценную вещь, которая у него была. Каждый день он приближался к месту, где мог бы исполнить свои мечты, мог бы измениться.

Понимание, что однажды он покинет Караван-сарай, – вот что стояло между ним и другими. Он был всего лишь пассажиром. Караванщики относились к нему по-доброму, но отстраненно. Что привело каждого из них в Караван-сарай, Салех не знал. Они не делились своими секретами. «Как только ты пойдешь с нами, – сказал ему Элиас, – ты навсегда оставишь свою старую жизнь позади, словно она всего лишь воспоминание, вырванное и стертое из твоего разума. Ты никогда больше не заговоришь об этом».

Элиас стал его единственным другом. Он родился в караване и не знал другой жизни, кроме бесконечных странствий. Она была неразрывно связана с пунктами назначения: Каиром, Оманом и Неомом. Он родился в дороге и, как однажды весело сказал Салеху, умрет так же. В самом начале путешествия на них напала стая одичалых дронов. Ханы открыли ответный огонь, но одна из машин попала в пожилого следопыта и тот погиб. Все произошло так быстро, что никто не успел должным образом отреагировать. Караванщики оплакали потерю, а после оставили тело там, где оно лежало, и двинулись дальше, и лишь пустыня приютила умершего.

Салех тосковал по морю и мечтал о звездах. Он давно потерял чувство времени. День начинался рано: по пыли и песку тащились слоны, а похожие на змей роботы мелькали под ногами. Другие мальчишки играли на песке. Салех никогда не играл с ними, потому что он уже вырос. Он был последним в своем роду и мог бы стать караванщиком, если бы не начал испытывать отвращение к вади[10] и горам, к сухому ветру и одичалым машинам, а также к ощущению, что пустыня существовала задолго до появления людей и будет существовать, когда люди уйдут отсюда.

Он хотел бы побывать в долине Маринер! Вдохнуть запах горячих влажных деревьев, почувствовать капли дождя на лице. Он хотел попробовать малайские яблоки и посмотреть, как падают ледяные кометы.

Он хотел бы очутиться где угодно, только не там, где он был.

День сменял ночь, караван неспешно и извилисто двигался через пустыню, пока однажды они не набрели на безымянный и отсутствовавший на картах оазис, где и решили сделать короткий привал.

Слоны нежились в пресной воде. Дети с визгом бегали по лужам. Элиас и Салех сидели под деревом и ели финики.

– Сегодня денек будет что надо, – сказал Элиас.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовался Салех.

Элиас улыбнулся.

– Скоро мы вновь будем у моря, – сказал он.

Салех кивнул. Он все еще чувствовал себя одиноко.

Кто-то свистнул. Звук повторился и усилился. Салех видел, как неподалеку осторожно двигались караульные.

– Вон, – поднял руку Элиас. Салех оглянулся. Высоко на склоне горы он увидел человека. Тот стоял и наблюдал за оазисом, а затем быстро исчез.

Снова раздался свист. Элиас подал знак караульщице, которая, покачав головой, просвистела что-то в ответ. Элиас просигналил снова, более настойчиво. На этот раз последовал неохотный кивок.

– Пошли, – произнес Элиас.

– Куда? – спросил Салех.

– Ты задаешь много вопросов, – сказал Элиас. – Захвати-ка финики.

Салех пошел следом. Элиас надел свои гогглы и взял снаряжение. У него не было своей машины, но он мог воспользоваться теми, что принадлежали каравану.

– Я посол, – сказал Элиас, – и поэтому я пойду. А ты мой друг, так что ты тоже пойдешь.

– Да, я твой друг, – согласился Салех.

Элиас потянулся к полке с оружием, но остановился.

– Думаю, оружие лучше не брать, – сказал он. – Эти ребята могут и обидеться.

– Какие ребята? – спросил Салех.

– Вебстеры, – ответил Элиас.

– «Вебстеры»?

Салех не знал, кто такие вебстеры. Странное словечко. Не похоже на арабское.

– Отшельники, – подсказал Элиас. – Пошли.

Они отошли от Караван-сарая, и Салех понял, что ему и впрямь лучше. Ему было приятно находиться вдали от людей, с которыми за последние несколько недель приходилось делить каждую минуту, приятно просто побыть одному, почувствовать вкус свободы. Всего лишь передышка, но в то же время и напоминание. Все изменилось. Путешествия кончились.

За оазисом тянулась пустыня. Мальчики шли по сухим вади. С обеих сторон возвышались утесы. Салех понимал: за ними наблюдают. Он услышал долетевший издалека жуткий вой. И тут же ему ответили сотни других.

Шакалы. Здесь, на Синайском полуострове, они, скорее, напоминали волков. Их крики эхом разносились по вади. Элиас шел быстро, но уверенно. Салех восхищался своим другом. Элиас помнил, кто он и где его место. Салех же больше не знал, кто он такой. Он везде был чужим.

Дойдя до конца вади, они увидели шакала. Он стоял, с любопытством рассматривая гостей.

– Мы к вебстеру, – сказал ему Элиас.

– Он… у себя, – ответил шакал.

Салех никогда раньше не слышал, чтобы шакал разговаривал. Он и не знал, что они могут это делать. Зверь уставился на него своими большими блестящими глазами.

– Чего… тебе? – спросил он.

– Ничего, – пробормотал Салех.

Шакал начал спускаться по склону. Мальчики двинулись за ним.

Внизу, в небольшой долине, стоял дом, вокруг которого возвышался белый забор из штакетника. За забором рос островок травы, орошаемый системами капельного полива. На красной черепичной крыше виднелся дымоход, а на белой двери большими черными буквами было написано: «Вебстер».

Салех подумал, что это странно – наткнуться на такой дом посреди пустыни. Когда они подошли ближе, дверь открылась и вышел маленький, сутулый человечек. Он стоял на пороге и моргая смотрел на них.

– Ближе не подходите, – сказал он. – Пожалуйста.

Его голос звучал пронзительно и высоко.

– Гости, – сказал шакал.

– Понял я, – ответил вебстер.

Появились другие шакалы. Они уселись на песок и стали смотреть на мальчиков.

– Мы с караваном, – сказал Элиас.

– Я знаю, – сказал вебстер. – Я тебя видел. – Он указал на Салеха. – Этот с тобой?

– Он бедуин, – сказал Элиас. – Путешествует с нами.

– Из какого ты племени? – спросил Вебстер.

– Абу-Ала. Мы из Аль-Тирабина, – ответил Салех.

– Абу-Ала? – переспросил вебстер. – Я имел дело с вашим племенем раньше. Вы с Призрачного побережья?

– Да, – удивленно ответил Салех. Этот мужчина выглядел странным. – Как вы тут живете?

– Прошу прощения?

– Как вы тут живете?

Вебстер пожал плечами:

– Мне мало что нужно, – сказал он. – Я использую солнечную энергию и атмосферные генераторы воды, чтобы получать все, что могу, из пустыни. Мои друзья шакалы бродят повсюду. У нас есть еда. А что еще будет нужно – со временем принесет ветер.

– Караваны, – подсказал Салех.

– Верно.

– Вам здесь нравится? – спросил Салех.

– Нравится? – Вебстер выглядел удивленным. – Я как-то не думал об этом. Общество людей мне чуждо. В моем доме есть все необходимое. Здесь спокойно. Я не желаю долго с вами говорить. Это крайне неприятно. Вы пришли с товарами?

– Да, – сказал Элиас.

– Хорошо, хорошо. – Вебстер взволнованно переступил с ноги на ногу. – Мне многое удалось откопать в здешних краях. Византийский горшок, полностью целый, за исключением ручки. Три римские монеты, одна золотая. Яйцевидный эмбриотех Сидорова – неактивный, но работающий.

– Эмбрио… что? – спросил Салех.

– Старая советская технология, – подсказал Элиас. – Для колонизации Марса. Теоретически эмбриотех может построить из окружающей ее материи все что угодно. Создать автономные места обитания. Его высаживали на планету, и, как только он вылуплялся, вы просто поселялись внутри. Я не знал, что кто-то пытался использовать их здесь.

– Их использовали на Марсе? – уточнил Салех. Его внезапно охватила ностальгия по первым дням марсианской колонизации. Должно быть, это было весьма волнительно.

– Не совсем, – ответил Элиас. – Но для коллекционеров ценность есть.

– Так точно, – поддержал его вебстер. – У меня есть еще. Анубис, покажи.

Шакал бесшумно удалился. Но вскоре вернулся с зажатым в зубах устройством, напоминающим птицу. Это был беспилотник, похожий на те, что напали на караван. Шакал бросил его на песок.

– Помыслы… недобрые, – сказал Анубис.

– Как получилось, что ваши шакалы могут разговаривать? – спросил Салех.

– Шакалы не… его, – ответил Анубис.

– Что правда, то правда, – кивнул вебстер. – Понятия не имею, откуда они взялись. Многие из них давно живут здесь. Иногда они рассказывают разные байки у костра. О давно забытых войнах и о людях, которые думали, что они станут хорошими солдатами.

– Шакалы… не солдаты, – с отвращением произнес Анубис. – Дезертиры.

– Вы не хотели драться? – спросил Салех.

– Они заставляли нас говорить, – ответил шакал. – Мы же говорим им: «Да пошли вы». – Он высунул язык. Остальные шакалы разразились хохотом.

– Машины сражаются, – сказал Анубис. – Машины глупые.

– Не все машины сражались, – задумавшись, поправил вебстер. – Многие из них тоже бежали с поля боя.

– У тебя есть что-нибудь еще? – спросил Элиас.

– Эмбриотех – штука ценная, – повторил вебстер. – А теперь мне пора идти. Дальше сами справитесь?

– Да.

– Тогда всего хорошего.

Он кивнул и исчез в доме. Салех посмотрел на пожавшего плечами Элиаса.

– Вебстеры, – сказал он.

На этом знакомство кончилось.

Они перевезли товар из фургона в дом вебстеров. Салеху показалось, что это происходит не впервые. Они оставили запчасти и любимые консервы вебстера, несколько странных бумажных книг, кое-какую одежду и другие вещи с далекого Иу: расчески, очки и мыло.

Взамен они забрали беспилотник, римские монеты, византийский горшок, в котором недоставало лишь ручки. И эмбриотех Сидорова: длинный, яйцевидный, довольно увесистый предмет – ничем не привлекательная, теплая на ощупь тусклая вещица. Мальчики погрузили его на один из великих ханов, служивший для перевозки грузов.

Шакалы смотрели им вслед. Когда они начали выть на луну, Салех оглянулся. Быть может, шакалы тоже хотели попасть туда же, куда и он. Салех не знал, чего они хотят и о чем мечтают. Возможно, они рассказывали об этом друг другу, сидя ночью у костра.

Пока он смотрел, вебстер вышел из дома и остановился на своем странном маленьком крылечке, наблюдая за удаляющимися караванщиками. Он был совершенно одинок, и все же не казался одиноким. У него был странный дом, и шакалы, и этот островок травы. Это было похоже на сон, и, возможно, для вебстеров это была единственная мечта.

Затем Караван-сарай покинул маленькую долину, и дом с его обитателем исчезли из поля зрения Салеха, и снова перед ним лежала пустыня.

4. Корабль

Спустя три дня после встречи с вебстером караван добрался до места, где песок был сплавлен в причудливое зеленое стекло, а крошечные роботы-змейки скользили тут и там, подобно головастикам, копошившимся в луже после дождя. Салех поднял одного. Этот робот был похож на ленточного червя, плоский как бумажный лист. Он отчаянно извивался в руках мальчика, пока тот не отпустил его.

– Что это за место? – спросил Салех.

– Здесь корабль упал, – улыбаясь, ответил Элиас. – Мне нравится сюда приходить.

– Какой корабль?

– Грузовой. Он разбился здесь во время последней войны. «Небеса Милосердия» назывался, летел с Марса на Землю. Врезался в кучу старых спутников на околоземной орбите. Говорят, было видно, как он летел, на комету похожий, пока не упал, да и шлейф от взрыва виднелся еще пару дней.

– Это ужасно, – сказал Салех. – Кто-нибудь выжил?

– Нет конечно, весь экипаж погиб. Но это было очень давно. Много лет никто не знал, где место крушения, но однажды в одной каирской кофейне появился вебстер с безумными глазами и рассказал историю о корабле, полном драгоценностей, тут, на Синае. Вскоре здесь появились всевозможные мусорщики, но, когда они добрались до корабля, там было пусто. Люди все еще ищут сокровище, которое, как предполагалось, должно было быть на борту. Но никто его так и не нашел.

– Что за сокровище? – спросил Салех. Он не мог не почувствовать легкого волнения при этом слове. Он подумал о пещерах и торчащих из сундуков драгоценных камнях…

Элиас пожал плечами:

– Никто не знает. Кто-то говорил, что это золото с Психеи-шестнадцать. Кто-то – что это запрещенное на Земле оружие хагиратех. Но все, что обнаружили мусорщики, когда добрались сюда, – это зеленое стекло, пустой корабль и этих ползучих тварей. Они были частью экосистемы корабля, роботами-уборщиками, единственными, кто выжил. Все думали, что они вымрут, но они довольно ловко приспособились к пустыне.

– А драгоценности?

– Никто не знает. Может, их и вовсе не было. Большая часть корабля была разрушена, но недалеко отсюда остались обломки. Хочешь взглянуть?

– Конечно! – воскликнул Салех. Это прозвучало забавно, а с забавами и весельем последнее время было негусто.

Они собрали кое-какие припасы, не забыв взять побольше воды, и отправились в путь по блестящему песку.

В небе появилась цапля. Почувствовав вибрацию шагов, роботы отползали в сторону. Кругом простиралась пустыня: вдали торчали лишь пара кустарников и одинокое финиковое дерево. На песке оставались следы. Стояла сильная жара. Лица Салеха и Элиаса прикрывали кеффии[11]. Шли ребята медленно, можно даже сказать вяло.

Прошло совсем немного времени, прежде чем Салех смог разглядеть оставленный ударом кратер.

Зрелище не самое впечатляющее, хотя когда-то, возможно, таковым и было. Сквозь брешь в корпусе внутрь корабля заползла пустыня, и песок залечил рану. В земле все еще оставалось углубление, а в центре поднималось что-то большое и металлическое, наполовину зарытое в землю, должно быть, это и были «Небеса Милосердия». Салех глубоко вздохнул. Ему казалось, что он чувствует запах чего-то металлического, холодного, примерно так, по его представлениям, должен пахнуть космос. Увидеть корабль для мальчика было сродни возможности увидеть вселенную.

Ему хотелось запомнить этот момент, он немного постоял один, прежде чем последовать за Элиасом вниз, в кратер.

– А это не опасно? – спросил Салех, но тут же понял, что спрашивать уже поздновато. Через пару секунд они оба стояли у корабля, который оказался больше, чем предполагал Салех. Наполовину погребенный в песок, он возвышался высоко над мальчиками и отбрасывал длинную тень. Здесь было прохладно и тихо.

– Думаю, нет, – ответил Элиас. – Мне нравится приезжать сюда. Здесь спокойно. Зайдем внутрь?

– Внутрь? – сказал Салех. – Шутишь?

– Нисколько. Тут сбоку огромная пробоина.

– Там… трупы и?..

– Нет, – ответил Элиас. – Ничего такого там нет. Даже маленькие роботы туда не суются.

– А что случилось с командой?

– Их забрала пустыня или падальщики. Может, их и похоронили где-нибудь. Я не знаю.

– А груз? Сокровище?

– Его не нашли.

– Может, его выбросили за борт в другом месте?

– Возможно, – отозвался Элиас и довольно улыбнулся. – Знаешь, ты не первый, кто об этом думает. Люди долго его искали. Одна из вебстеров однажды сказала мне, что нашла его. Она была немолода, занималась метеорологией и жила недалеко от церкви Святой Екатерины. Я тогда был совсем маленьким и пошел с Матиасом навестить ее, чтобы продать что-нибудь. Он был послом, прежде чем рух[12] забрала его. Вебстер эта жила высоко в горах, и ее пещера была выше облаков, а еще она вызывала дождь.

«Я нашла сокровище, – сказала она нам, – сокровище “Небес Милосердия”, но никто и никогда не должен видеть его».

«Что же это?» – с горящими глазами, как ты понимаешь, спросил я ее.

«Это плита из черного камня, и она говорит, но на языке, который убивает в тебе человека», – ответила вебстер. Для меня ее слова были лишены смысла. Она дремала, полностью отключившись от виртуала, несколько недель после мне в кошмарах снились пустые гнезда штекеров.

«Это из-за Оорта, – сказала она. – Это накаимас, черная магия».

Какое-то устройство связи, но я думаю, с чужими протоколами: они разрушили ее системы, и дождь, который она вызвала, отравил землю. Мы спросили ее, где она нашла его, но она ничего не ответила. Шакалы с тех пор избегали ее пещеры, по крайней мере, так она сказала. Она забрала наши припасы и вернула нам один-единственный предмет – гладкую черную гальку. По ее словам, он был с корабля, но неактивен, она каким-то образом отключила его. Матиас не хотел его брать, но я не мог оторвать глаз. Я даже носил его с собой какое-то время. Прислушивался к нему, но вебстер была права. Он был неактивен. Или, может быть, это был просто камень. Я обменял его в Неоме на пакетик семян помидоров. И все. Никогда не стоит верить вебстерам, они слишком погружаются в свои фантазии. Но история хороша, правда, Салех?

– Правда, – согласился мальчишка.

В тени было прохладно. Прислонившись спиной к кораблю, они выпили воды и достали гранат. Салех ощущал близость Элиаса, жар его тела под туникой.

– Ты и правда думаешь, что… – начал Салех.

– Нам стоит зайти внутрь, – договорил за него Элиас.

Старый корабль напоминал прохладную пещеру. На высоком потолке рядом с пробоиной сплел паутину паук. В неподвижном воздухе что-то шептала пыль. Мальчики шли из отсека в отсек, мимо бесшумных систем сигнализации и служебных помещений, пока не дошли до давно заброшенного бытового отсека. Там они пробыли некоторое время.

Позже, когда они покинули корабль, солнце уже зашло и на небе появилась луна. Салех чувствовал себя очень умиротворенно и непринужденно, он подумал, что со временем вспомнит этот день, и эта мысль его утешила. Он помнил много чего плохого и был искренне рад хорошему воспоминанию.

Салех и Элиас оставили «Небеса Милосердия» позади. Тень корабля тоскливо падала на песок. Странно, подумал Салех, тень похожа на кусочек ночи, оторванный от неба и брошенный на Землю.

В будущем, думал Салех, он отправится туда, где кончается мир и начинается Вселенная, и он побывает на других кораблях, подобных этому, и будет бродить внутри, и увидит многие неземные луны.

Всему свое время.

А пока он взял Элиаса за руку, и они вместе по темнеющим пескам вернулись обратно к каравану.

5. Цветок

Примерно в это же время в Неоме в сумерках робот пришел на цветочный базар Аль-Имтидад, и именно там он впервые встретил Мариам.

Цветочный базар был знаменит на всем полуострове. Мариам обычно работала здесь по выходным, когда торговцы приезжали издалека: из Каира, Абу-Даби или Омана. А товар – цветы – выращивались за пределами города в огромных оранжереях, где с помощью длинных линий капельного орошения их понемногу подкармливали, а затем машины аккуратно собирали их и отправляли на базар. Здесь, в оранжереях Неома, построенных еще до заселения Луны, теперь продавались и редкие марсианские орхидеи, и не менее редкие черные лунные розы, по красоте своей не уступавшие уникальным сортам, произрастающими лишь в тропической полосе долины Маринер.

Работа кипела, а розы со своими острыми шипами, как всегда, кололи руки. Мариам надела толстые перчатки и, почувствовав выступающие на лбу капельки пота, сдула с глаз прядь волос. Тут-то она и заметила, что за ней наблюдает робот.

Он был старым. Его истонченный временем металлический местами проржавевший корпус ничего примечательного собой не представлял. Руки робота были сильными, его сочленения все еще отлично функционировали. Его мощные ноги все еще могли бегать по пустыне и позволяли прыгать выше, чем мог человек. Его тело покрывали старые выцветшие рисунки. Лицо его было спокойным, а вот глаза, напротив, лихорадочно блестели. Уголки его рта были опущены вниз. Робот выглядел так, словно он столетиями смотрел на мир и познал все его недостатки.

– Могу я вам помочь? – спросила Мариам. Появление робота удивило ее: в Неоме осталось не так уж много старых антропоморфных роботов – город не ценил ничего старого и гнался за будущим, словно волна за горизонтом, – но Мариам была вежлива и поэтому виду не подала. Она и представить не могла, что ему тут надо, и ей стало интересно, не мог ли робот потеряться. Тут Мариам вспомнила о своем друге Хамиде, и ей стало грустно. Однако она знала, что Хамид даже не был настоящим роботом, а всего лишь его дешевой имитацией.

– Ваши цветы, – зачарованно промолвил робот. – Они прекрасны.

У него был голос человека, умершего сотни лет назад, но при этом он показался Мариам знакомым. Он говорит как Ибрагим Кавасаки – один из актеров «Фобоса», игравшего по большей части марсианских беглых преступников, решила она.

Мариам задумалась, что для робота значит «прекрасный»; что вызывает в воображении этот образ, столь же сложный, как слой кортикальных нейронов, и соответствует ли он тому, что она считает прекрасным. Мариам решила, что этот вопрос стоит адресовать не только роботам. Она понятия не имела, о чем думают люди, когда произносят это слово, видят ли они то, что видела она. Мариам могла руководствоваться лишь словами.

– Это правда, – сказала Мариам. – Вы чувствуете их запах?

– Нет, – с явным сожалением ответил робот. – Их аромат столь же прекрасен?

– Он очень яркий и сильный. Иногда мне кажется, что тут пахнет как в парфюмерном магазине.

– Похоже на помидор, – сказал робот.

День близился к концу. Мариам устала, торговцев стало меньше, и люди, покупающие цветы для своих близких, уже спешили встретиться с родными. Шум рынка стихал, и Мариам могла поболтать. Скоро нужно будет закрываться.

– Простите? – переспросила она.

– О, не стоит, – отозвался робот, это была своего рода неловкая, хотя и благоразумная фраза, которой порой пользовались роботы.

Мариам хотела сказать, что она не извинялась, а лишь вежливо переспросила, но робот понял ее не так, как понимают люди, и поэтому Мариам промолчала.

– При чем тут помидор? – вместо уточнения продолжила Мариам.

– Когда помидоры впервые попали в Европу, никому и в голову не пришло есть эти странные круглые плоды. Вместо этого люди выращивали их как декоративное растение, ради красоты. Они не знали его вкуса, но все равно смогли оценить по достоинству. Я не чувствую запаха розы, но, полагаю, могу ею восхищаться.

– Полагаю, так и есть, – кивнула Мариам. – Не хотите ли купить ее?

– У меня не хватит средств, – извиняющимся тоном сказал робот. – Простите, если отрываю вас от работы, я просто решил скоротать время за светской беседой, но если я вам мешаю…

– Нет, нет, вы можете остаться. Я скоро закрываюсь.

– Чудесная пора, – сказал робот.

Мариам вынуждена была признать, что так оно и было. Дневная жара начала спадать, над горизонтом низко висело солнце, и небо являло собой буйное полотно пурпурно-красных тонов с небольшими вкраплениями желтого. Рынок постепенно пустел. Хотя запах цветов все еще ощущался, ставни некоторых ларьков уже были опущены, а вокруг оживали многочисленные маленькие кафе.

– Так и есть, – сказала Мариам. – Милый вечерок.

– Скоро раскроются ночные цветы, – продолжил робот. – Позднецветущий жасмин и другие. Я заметил, что он в изобилии растет по всему городу.

– Верно, – удивленно сказала Мариам. Она не думала об этом, но город действительно пах жасмином и душистым горошком. – Вы надолго в Неоме?

– Боюсь, что нет, – ответил робот. – Я всего лишь мимо проходил. Честно говоря, это не самое подходящее место для такого старого робота, как я. Я чувствую себя не в своей тарелке с этими моими пятнами ржавчины и скрипящими суставами. Все здесь такие молодые, такие здоровые.

– Не все, – сказала Мариам.

Робот кивнул, или, скорее, слегка повернул голову.

– Всегда должны быть те, кто служит, и те, кому служат, – сказал он. – Мне это хорошо знакомо. В конце концов, я был создан, чтобы служить.

– Кто был вашим хозяином? – поинтересовалась Мариам.

– Уже и не вспомнить. С годами они растворяются в памяти. Я бродил туда-сюда и видел войны, которые не имели для меня никакого смысла, это было еще на Марсе. Я мечтал увидеть звезды и таким образом постичь Бога. Вы верите в Бога?

– Да, – ответила Мариам. – Но у вас, роботов, свой собственный путь, не так ли?

– У нас… – начал было фразу робот и взглянул на цветы. – Да, я полагаю, что так оно и есть. Вы хорошо нас знаете.

– Секрета тут нет. А вы верите в Бога?

– Это не столько вера, сколько поиск. Возможно, глупый. Но тогда большинство вещей в жизни глупые. Попытка каким-то образом понять Бога. Мы не знаем, зачем существуем. Теперь, когда мы больше не служим человечеству, кому мы служим? Как живем? В каком-то смысле мы чувствуем себя брошенными. Мы устарели. Мир отвернулся от нас.

– Мне очень жаль, – неловко произнесла Мариам.

– Да-да… – Робот посмотрел на красный мак. – Думаю, мы, роботы, понимаем, что такое грусть. Конечно, я не могу знать наверняка. Наши братья в цифровом мире, те, кого вы называете Иными, – интересно, имеют ли они в своей безукоризненности хоть какое-то представление о грусти? У них нет физической оболочки, а что насчет эмоций и своего виденья мира? У нас все по-другому, наша же функция следует за формой. Быть похожими на людей – непрактично.

– А вы не могли бы стать чем-нибудь другим?

– Мог бы, – почти нетерпеливо сказал робот. Он напоминал ей пожилую родственницу, временами до грубости резкую, словно у нее всегда чересчур много и одновременно слишком мало дел. – Говорят, поэт Басё стал уборной на борту космического корабля на целых двести лет. Он хотел понять функции человеческого организма.

– Я думала, Басё – человек, – удивленно произнесла Мариам.

– Что ж, это одна из наших историй, – сказал робот.

– И много у вас таких историй?

– Нет. И вы, конечно, правы. Я мог бы каким-то образом перенести свое сознание в другой сосуд. И даже стать чистым кодом, как другие. Но кем бы я тогда стал? Я бы изменился.

– Мы все меняемся.

– Да, – с сомнением произнес робот.

– Что ж, было приятно с вами побеседовать, – сказала Мариам. – Но мне и правда пора закрываться.

– Я понимаю, – сказал робот. – Я бы хотел купить цветок. Если вы не против.

– Конечно, – сказала Мариам. – Что бы вы хотели?

– Цветы завораживают меня, – игнорируя вопрос, произнес робот. – Люди используют их как символы. Как признание в любви. Или в знак траура.

– Было бы здорово, если бы кто-нибудь подарил мне цветы, – сказала Мариам.

Она подумала о Назире, который недавно стал полицейским и который месяц или два назад при их первой встрече, как она только сейчас поняла, неуклюже пытался пригласить ее на свидание… Она так привыкла быть сама по себе, что ей даже в голову не приходило, что он мог…

«Что ж, это не имеет значения», – подумала она. Но все же в этом было что-то приятное.

– Разве в вашей жизни никого нет? – добродушно спросил робот.

– Есть. Моя мать, – слишком быстро ответила Мариам. – Я должна присматривать за ней.

– Понятно, – кивнул робот. – Иногда я думаю, что быть роботом – значит быть вечно старым, в то время как мир вокруг тебя меняется. Уже давно не было новых роботов, по крайней мере, нашего вида. Я думаю, что когда-то мы были идеей, которая казалась захватывающей, блестящей и новой, а потом так же быстро люди потеряли к нам всякий интерес.

– Они всегда так делают, – сказала Мариам.

– Да… я бы хотел розу.

– Какую? – уточнила Мариам. Она с любопытством посмотрела на робота. – Вы берете розу, чтобы любоваться ею или с какой-то целью? Как вы сказали, цветы символичны для нас, людей. Извините, если я лезу не в свое дело…

– Все в порядке, – сказал робот. – Любопытство. Понимаю. Я не знаю наверняка. Интересно, как красная роза может быть одновременно и признанием в любви, и похоронным цветком.

– Это не совсем так, – сказала Мариам. – Мы приносим на похороны цветы, чтобы показать свою любовь к ушедшим.

– Я бы хотел красную розу, – сказал робот. – Да. Красную. Цветок любви и горя.

– Чтобы выразить любовь или горе?

Робот задумался.

– Возможно, и то и другое, – сказал он.

Мариам вытащила из букета один цветок.

– Может, этот? – спросила она. – Это – дамасская роза, она не очень яркая, но ее аромат прекрасен.

Робот вытащил необычный старый кошелек и стал перебирать монеты. Мариам краем глаза заметила соль, что служила валютой в городах Дрейфа, монгольские тугрики, марсианские шекели и рубли. Женщине стало неловко.

– Возьмите, – сказала она и протянула цветок роботу. – Возьмите. Я все равно закрываюсь.

– Вы добрая, – сказал робот. – Спасибо.

– Не за что. Далеко вам идти? Цветку нужна вода.

– В далекое прошлое, – ответил робот. – Кто знает, насколько оно далеко?

Мариам кивнула, подумав, что старый робот, возможно, немного поврежден, потому что для нее все это звучало как бессмыслица.

– Вот. – Мариам наполнила водой маленький флакон и опустила туда цветок. – Чтобы он еще немного простоял, – уточнила она.

– Спасибо, – сказал робот и, повернувшись, так же тихо, как и появился, покинул рынок.

Робот шел по улицам Неома. Он восхищался его широкими, окруженными деревьями, проспектами, процветающими магазинами и уютными опрятными кафе. Он смотрел, как мужчина молол кофейные зерна, а робот-гусеничник всасывал грязь вдоль дороги; он смотрел, как две женщины, взявшись за руки, вели по тротуару ребенка, он наблюдал, как в небольшом парке молодые люди занимаются тайцзицюань, и шел дальше. Что он думал о городе, оставалось известным только ему самому.

Он шел до тех пор, пока город не остался позади; робот пересек систему зеленого ограждения, отфильтровывавшую песок и воду из воздуха, и направился в пустыню. Пустыня, простиравшаяся до самого горизонта, была столь же стара, сколь молод был город. Робот шел, пока солнце не зашло и не стало прохладнее; и всю ночь напролет под звездами он продолжал идти.

На третий день своего странствия робот пришел в долину между двумя холмами, где песок был сплавлен в странное зеленоватое стекло. Проходя по пустыне, он никого не встретил, за исключением лишь того раза, когда ему показалось, что он видит вереницу верблюдов и силуэты всадников на фоне неба, но вскоре они исчезли.

Робот продолжал идти, но его шаг замедлялся, он пришел куда хотел и остановился.

Кругом были песок, мелкая галька и камни. Пара кустарников, выросших из битого стекла, цеплялась за землю. Опустившись на колени, робот стал расчищать камни, пока не нашел то, что было зарыто в недрах земли. Возможно, это был своего рода кенотаф. От него мало что осталось – недостаточно, чтобы понять. Робот вытащил все сохранившиеся обломки. Воздух дрожал от жары. Солнце опаляло день, и вокруг царила тишина, та особая тишина, когда поблизости нет людей.

Робот достал розу, которую ему подарила Мариам. За время путешествия цветок завял, но робот, казалось, этого не заметил. Он положил розу на землю.

Робот простоял там довольно долго, и вдруг движение на песке заставило его вздрогнуть. Он повернул голову и увидел мелькнувшего между камнями скорпиона.

Робот подошел ближе, посмотрел на скорпиона, поднял ногу и, наступив на него, крутил до тех пор, пока животное не умерло.

Затем робот повернулся и вернулся обратно в пустыню.

6. Яма

– Что он делает? – спросил Назир.

– Копает, – ответил напарнику Хабиб.

– Зачем?

– Может, потерял что.

Они сидели в патрульной машине Шурты и наблюдали за роботом. Их разделяло около километра дюн. Полицейские отследили робота с помощью приборов ночного видения и его же собственного магнитного поля.

Он копал уже несколько часов.

И копал глубоко. Вокруг уже выросли холмики песка. А робот уже скрылся в яме внизу. Назир не мог понять, что он там делает. Кроме того, что копает. Полицейский подумал о Мариам. Она нравилась ему еще с детства. Но у него никогда не хватало смелости поговорить с ней об этом.

Когда же они увиделись вновь, чувства Назира вернулись.

Он отогнал эти мысли и стал смотреть на экран.

– В детстве мы с отцом собирали металл, – сказала Лейла. – В основном на пляже, а иногда и на главных улицах. Вы не поверите, что порой оставляют люди. Но так глубоко мы никогда не копали.

– Попадалось что-нибудь? – поинтересовался Хабиб. Ему было плевать на звания и повышения. Он просто искал стабильную работу с постоянной зарплатой.

– Да, однажды я нашла золотое обручальное кольцо. Но мы вернули его владельцу.

– Чье же оно было? – спросил Хабиб.

Лейла пожала плечами:

– Какого-то туриста с Марса.

Они патрулировали окрестности. Такие, пусть и редкие, вылазки Назиру были по душе. Огромный, удобный и чистый Неом не приносил счастья, ведь ни один город не бывает по-настоящему счастливым. Полицейские требовались здесь не так уж и часто, а Назир, еще будучи ребенком, всегда мечтал стать полицейским. Но оказалось, что полицейская работа большую часть времени не очень-то и увлекательна, особенно если ты живешь в Неоме. Настоящим преступлением здесь была лишь бедность. И лишь бедняки вступали в Шурту.

Проводить вечера за городом Назиру нравилось. Здесь было все: тишина пустыни, Млечный Путь, простирающийся от одного края горизонта до другого, и реки звезд. В залитом же светом Неоме редко бывало тихо. Город кипел новизной: тут и там производили новые вещи, тут и там продавали новые вещи; город – чтобы видеть и быть увиденным. Пустыня была иной. Старой. На ее просторах можно было услышать и увидеть больше, и хотя она казалась пустой, это было не так. Хомо сапиенс мигрировали по ней из Африки в Европу, здесь же, на полуострове, рождались боги, а торговцы сотни тысячелетий пересекали ее, перевозя духи, специи и другие диковинные вещицы. Мессии порождали здесь новые, менявшие мир религии. И когда Аравия явила себя свету, он явил себя ей.

– Нам стоит проверить, – сказала Лейла. – Может, ему нужна помощь.

– Ага, яму копать, – сказал Назир и рассмеялся над своей же шуткой.

Робот копал. Полицейские наткнулись на него во время патрулирования. За стенами Неома мир почти не изменился. Когда Хомо сапиенс впервые ступил на эту землю, под его ногами зеленела трава. Затем климат изменился, и Аравийский полуостров постепенно превратился в пустыню. Неом же с его солнечными батареями и системами капельного орошения теперь был единственным зеленым островком на суровом и неумолимом песке. Порой Назир этому радовался. Пустыня была здесь до Неома и будет еще долго после того, как Неома не станет. Город приютил жителей пустыни: здесь обосновались одомашненные ориксы, песчаные кошки и колючехвостые ящерицы; нашлось место и пустующим шахтам с обитающими внутри НРБ. Раньше в пустыне велись войны, и детища этих сражений, подобно живым существам, искали способы выжить.

– Что-то движется, – сказала Лейла.

Назир обернулся. Лейла, подумав об активации умных снарядов, запустила систему слежения. Обнаружить снаряды было непростой задачей: система защиты существовала в их исходной прошивке, но с момента его установки заряды мутировали, цепляя обновления из цифровых передач и порождая все новые версии собственного кода. Их создали для того, чтобы приспосабливаться и выживать. Приспосабливаться, выживать и убивать.